Она была совсем маленькой и очень широкой. Раньше я не видел таких женщин. Она не сказала мне ни слова.
Мне было суждено упасть в тот день. Я собрался обойти эту вероятность, но потом забыл, как это со мной всегда случается...
Сам момент падения не страшен.
Удивление и удар.
Боль была сильной, но окатила меня как морской волной - почти медленно. Неотвратимо? Да, наверное.
Странно, так запутаться в словах...
Было много крови, еще - на секунду увидел содержимое своего живота...
Вот и все.
Потом было очень долго осязаемо темно, и я снова открыл глаза.
Она склонилась надо мной. Смуглая, одетая в куртку из сшитых кое-как рыжих обрезков замши. Темные, раскосые глаза и черные волосы. Руки с плохо гнущимися пальцами, все в царапинах и старых шрамах. Лицо морщинистое, не соответствующее ее молодому возрасту и крепкому телу. Во рту она держала надтреснутую курительную трубку.
Я не чувствовал боли, вообще не ощущал тела ниже груди. Или уже тогда не ощущал его вообще? Посмотреть на себя она мне не дала, опустив пахнущую травами и сырым мясом ладонь на глаза.
И большое голубое облако, склонилось над серыми очертаниями.
Эти серые очертания - это я.
Вернее то, что было мною.
Светлая тропа вьется в изумрудно-серебряной траве.
Мне давно пора туда...
Но я остался.
Все равно никто меня там не ждет...
Никто из тех, кого я хотел бы видеть.
Почему-то было невыносимо жаль порванного плаща и сломанной флейты.
Она слишком поздно взялась латать меня. Это тело не послужит мне больше.
Женщина покачала головой, соглашаясь, и продолжила втирать какую-то мазь в багрово-синий шрам.
Потом посмотрела на меня и протянула руку.
Я дал мерцающую ладонь...
И вдруг ощутил крепкое, горячее пожатие. Она вцепилась в меня и не отпускала, словно боялась, что я уйду.
А я, в свою очередь, боялся шевельнуться, чтобы не потерять это тепло и чувство воскресшей жизни.
Потом я вспомнил, как сильно устал, и тепло начало таять.
Она покачала головой неодобрительно и толкнула меня в оставленную плоть.
Я закричал от боли.
Пекло, жгло внизу, а крепкие руки не давали вырваться.
Она наклонилась и посмотрела мне в глаза...
Тени... птицы за окном... мяукает кошка - просится в комнату.
Пушистое тельце фырчит под боком, засыпая...
Или это я?
Мне снился один и тот же сон.
Маленькая девочка говорила со мной, но я не понимал ни слова.
И почему-то плакал, не видя ничего вокруг, только руками чувствуя, что моя флейта мертва, что теперь она не заговорит больше, не вернет мне мои воспоминания и слова.
А потом сон отпустил меня. Я снова упал, только не наяву. И это новое падение сделало меня легче перышка, чище свежего снега и счастливее, чем вечность назад, - в моем детстве.
Я открыл глаза, когда на моем животе не осталось даже серебристой ниточки шрама.
Моя спасительница сидела у стены напротив кровати, скрестив ноги и куря свою чумазую трубку. На ее коленях дремал огромный черный кот.
Я хотел поблагодарить ее. Но даже мысль мою она опередила, кинув в меня смятым листком бумаги.
Развернув его, я нашел лишь написанный вкривь и вкось чей-то адрес.
Она кивнула на дверь, на стул со сложенной одеждой и вышла.
В сумке у меня лежали билет до города, указанного в адресе и небольшая пачечка измятых и засаленных денег.
Флейты я не нашел.
Одевшись, я вышел наружу.
Огляделся.
Но дом растаял, как наваждение. Земля и травы говорили со мной, но даже деревья и камни не помнили странной квадратной женщины со смуглой кожей и черными глазами, так похожими на ночное небо, блеском отраженных звезд.