Лекарь ("Дороги Ника") 
   
  Автор: Тинтэль (Юлия Виноградова) 
  tintel_ulka@list.ru 
   
                     "...Все больше деревень умирает. С последними стариками из нашего мира уходят 
                  века, прожитые нашими предками бок о бок с природой. Молодежь в погоне за легкой 
                  жизнью бросает на произвол судьбы селения, построенные еще их прапрадедами. Что 
                  за судьба ожидает "мертвые" деревни? Вокруг городов появляются огромные пояса 
                  отчуждения, куда там "Зоне" Стругацких... Но, как известно, любой вакуум рано 
                  или поздно заполняется. Кто займет территории, использованные и за ненадобностью 
                  брошенные Человеком цивилизованным? И какими станут те, кто все еще продолжает 
                  жить на них? Какие формы мримет человеческая мораль и психика, свободные от 
                  влияния извне?.." 
                                                                            (из желтой прессы)
 
   
  Когда открываешь глаза, размытые картины, существовавшие внутри тебя, с болью 
вырываются и обретают жесткость и материальность. 
  Бельчонок вставал быстро. Да и поспишь ли, когда тепло от углей вчерашнего 
костра иссякло, и под плащ забрались сырость и холод раннего утра? 
  Скоро на бледном лице неба помчатся рваные клочья облаков, и обязательно 
пойдет дождь. 
  Придется побегать, чтобы собрать достаточное количество дров. Но пока стоит 
лишь перетащить старенький, воловьей кожи заплечник под ель и, подбросив 
кострищу остатки хвороста, раздуть из дремлющих под пеплом угольков новое пламя. 

  Толстое, расколотое начетверо полено. 
  То, что надо. Теперь огню не погаснуть. 
  Можно идти. 
  Если бы до мертвого села не было так близко, то Бельчонок вообще бы не 
волновался по поводу углей. Успел бы добыть не только сухого палого дерева, но и 
подстрелить зайца. Но он чувствовал близость онемевшего жилья и знал, каково 
потерять такого защитника, как добрый огонь. Случаи, они разные бывают... 
  Застегнув тканую набедренную сумку для найденного, Бельчонок вошел в лес. 
  Ноздри привычно раздулись. Запах хороший. 
  Теперь можно. 
  Попеременно собирая то ветки, то грибы с ежевикой, он бегал к своей полянке. 
Относил добытое и поглядывал на огонь - как себя ведет. 
  Будь у Бельчонка зажигательные камушки, редкие, и ценившиеся больше волчьего и 
собольего меха - волноваться было бы нечего. А так - пропустишь марь - 
погибнешь. 
  Наконец небо потемнело окончательно, и зашелестели по листве первые капли. 
  Бельчонок нес последнюю вязанку дров, когда увидел мертвую птицу. 
  Обычная амбарная сова, невесть каким образом забравшаяся на чужую территорию, 
лежала на серебристой подушке мха, и запахи влажного леса смешивались с запахом 
страха. 
  Бельчонок бросил вязанку и склонился над птицей, силясь разгадать причину 
смерти. 
  Сова умерла недавно, но не было ни крови, ни помятых перьев. 
  Бельчонок поднял тело и, подхватив пищу для заждавшегося огня, побежал сквозь 
заросли густого лиственного подлеска к своей полянке. 
  Он разложил мертвую птицу на очищенной от травы и листьев сырой земле, так как 
если бы она летела. 
  Отвернулся. 
  Теперь, если безвинная душа погибла по вине мари, на глазах проступит кровь. 
  Повернулся... 
  Сова как сова. 
  Можно есть. 
  - Как тебя зовут, мальчик? 
  Бельчонок одним рывком выдернул нож и прыгнул под лапы ели. 
  На поляне стоял чужак. Настоящий великан. Выше лося. 
  И одежда у этого великана была такая же чужая, как и он сам. 
  Темно-серые глаза улыбались, и Бельчонку стало еще жутче. 
  - Это твоя птичка? Я бы мог ее вылечить. 
  Больше ждать было невозможно. Бельчонок схватил заплечник, и рванул напролом, 
куда глаза глядели, - лишь бы подальше от дурного места и его духа. 
  Сероглазый же "дух" пожал плечами и погладил ладонью перья совы. 
  Дождавшись, пока она улетит, он потушил огонь и накрыл снятой беглецом 
дерниной обугленную рану. 
  Не замечая дождя, пошел к заброшенной деревне... 
  Где его уже заждалась старенькая Прасковья Кимовна. 
  - Что ж ты, внучек, зачем меня так волнуешь? Там в лесу дикарья наплодилось. 
Жестокие, злые. Пять лет назад наше Ольшиное сожгли. Я одна, слава Богу, жива 
осталась. Да ты ведь и сам-то знаешь. Сам-то поди тогда меня выхаживал... 
  - Успокойся, бабушка, не переживай так. Со мной ничего не случится. 
  - Не случится... Знаю я их. Карлы поганые! Нехристи. Ильиничну в горящем сарае 
заперли, а бабу Лезу-то, что с палочкой ходила, на куски разорвали. Что б им в 
аду гореть, погани! 
  - Я сегодня мальчика видел. Он боится собственной тени и деревни вашей 
мертвой. Он сову пожалел. 
  - Такие тварь бессловесную пожалеют, а мать родную собакам кинут! 
  - Ну ладно, ладно, успокойся... Тебе спать уже пора. Дождик на улице, легко 
заснешь. 
  - Ты ж про сына моего, что в Чечне воевал, не дослушал. 
  - Завтра, бабушка, завтра. 
  - Ну ладно, внучек, и впрямь, притомилась я... 
  Прасковья легла на кровать и сероглазый протер смоченной в травяном отваре ее 
черно-розовые, обугленные ноги. 
  - Уже не болят на погоду? 
  - Нет, внучек, тебе спасибо. Спаситель ты мой, дай тебе Господь долгих лет 
жизни за твою доброту... 
  Сероглазый дернулся и отвернулся, спрятав лицо от старенькой. А она все 
смотрела и смотрела на него блеклыми, подслеповатыми глазами... 
  - Спи, бабушка. - Голос не слушался, падая все ниже... 
  Лекарь положил ладонь на теплый, пахнущий корицей лоб... 
  И она заснула. 
  А он сидел и смотрел в окно, на мир, оплывающий слезами дождя...