"Чтобы избавиться от искушения, надо поддаться ему"
Народная мудрость
Вечерами, после работы на Юлию все чаще стала наваливаться хандра.
Именно этим словом определила свое нынешнее состояние Юлия. Молодая, кра-сивая женщина "бальзаковского" возраста; женщина в расцвете сил и здоровья, вполне определившаяся и состоявшаяся, имеющая любящего, заботливого мужа и взрослую дочь-студентку; женщину, только что назначенную на вполне солид-ную должность заместителя мера города по культуре, прекрасного водителя ав-томобиля, только лишь по каким-то своим тайным женским причинам предпочита-вшей нынешним шикарным иномаркам обычную нашу "Волгу" серебристого цвета А хандра представлялась Юлии в виде этакой, мало привлекательной на вид особы, худющей до невозможности и с жутко-мрачным взглядом не только на окружаю-щий мир, но на всю прошедшую и настоящую Юлину жизнь. Почему хандра пред-ставлялась Юлии именно такой женщиной, а не какой-либо иной и почему ее соб-ственная жизнь вдруг стала казаться ей совершенно никчемной, она не знала, не понимала и оттого начинала раздражаться. Раздражало ее буквально все: и этот постоянно ласковый, а сейчас еще какой-то озабоченно-виноватый взгляд мужа Николая, и безалаберная взбалмошность дочери, буквально утонувшей в своих лю-бовны похождениях с каким-то не слишком опрятным и не слишком обходитель-
ным в общении молодым человеком, "юнцом", нигде не работающим и нигде не уча-щимся, неизвестно на что живущим, но всегда бывавшим с деньгами, да с немалыми и совершенно не собирающимся, на взгляд Юлии, обзаводиться в ближайшее время семьей. И на работе все шло как-то не так, как хотелось бы, а вот как хотелось - и самой-то было не слишком ясно. А точнее - совсем не ясно. Ясно было только одно - плохо ей! Так плохо - что волком выть хочется. А если человек убежден, что ему плохо, значит, так оно и есть. Потому что человек несчастен постольку, поскольку сам в этом убежден. Вот и вся исти-тина. И ничего нового в этой истине нет..
Короче - жизнь зашла в тупик, душа требовала перемен. Хотя оснований для по-добных выводов вроде бы и не предвиделось. Хоть в микроскоп смотри! Все шло, как обычно. Ничего особенного, ничего тревожного, ничего подозрительного и даже ничего сверхъестественного. Хоть к бабке иди, хоть к экстрасенсам! Благо, что развелось их се-годня - до невозможного, хоть пруд пруди...
Да и о каких именно переменах могла идти речь - не было ни малейшего пред-ставления. Единственная ясность заключалась в том, что где-то в душе или в сознании, а, может, даже и в самом подсознании созрело ощущение какого-то жизненного тупика, бе-зысходности. А потому, надо было срочно что-то делать, что-то предпринимать, что-то менять, а вот что именно и как - вопрос вопросов, сплошная неопределенность, полней-ший мрак, неизвестность, пустота. Или, как говорит дочь - "сплошной облом"...
-- Юля, милая, иди ужинать, - раздался с кухни голос мужа. В его голосе были и всегдашняя теплота и некое участие, и даже как бы понимании
Муж появился в дверях в своем темно-синем шведском спортивном костюме, по-даренном год назад Юлией ко дню "Защитника Отечества" и очень шедшем к его ярко си-ним глазам. Поверх спортивного костюма был надет кокетливый кухонный передник Юлии с яркой кружевной оторочкой.
-- Вы-ырядился...,- вдруг неожиданно зло подумала Юлия, чувствуя в себе стреми-тельно нарастающее глухое раздражение, - мужчина называется... Юбку бы еще надел Совсем бы тогда хорошо было...
И явственно ощущая несправедливость своих мыслей о муже и оттого еще силь-
нее раздражаясь, она встала с кресла и глухо бросила:
-- Я не буду ужинать... Не хочу чего-то...
Муж вздохнул, поджал губы и укоризненно покачал головой:
-- Зря ты так, Юленька. Ты ведь - женщина. А женщина должна всегда помнить о своем здоровье. Поешь хоть чуть-чуть...Я сегодня такие голубцы приготовил - закачаешь-ся!... Только пальчики оближешь
Слова мужа ударили ее, как хлыстом.. Юлия закусила нижнюю губу, чтобы сдер-жать рвущийся изнутри бранный крик и, махнув рукой, пошла в ванную. Она закрыла дверь на защелку, тяжело вздохнула и подошла к настенному зеркалу.
На нее смотрела молодая еще и довольно симпатичная, а, если признаться, то кра-сивая женщина. Из тех женщин, на которых хочется смотреть и мужчинам, и женщинам. Вот только щеки полыхают жаром, словно пощечину только что получила, и глаза что-то так подозрительно блестят, слезами налились, еще чуть-чуть - и заплачет. И здесь ее губы дрогнули, скривились и ей стало так себя жалко, так жалко, что она всхлипнула, судорож-но втянула в себя воздух и...действительно заплакала. Но плакала она легко, без надрыва, свободно, словно бы очищалась. И ей стало легче.
Она умылась, поправила прическу, открыла шкафчик с туалетными принадлежнос-тями и привела себя в порядок. Затем внимательно оглядела себя в зеркале:
-- Да нет, ничего...Зря я на себя так напустилась...Красивая все-таки женщина. Это уж факт...И факт такой, от которого никуда не денешься...Причем, красота у этой женщи-ны не какая-нибудь там вызывающая, броская, вульгарная, уличная, а сдержанная, стро-гая, серьезная, как у современной деловой женщины. Вот только щеки, - она вздохнула и укоризненно покачала головой, - конечно же - чересчур...Как подушки...Прямо-таки - вы-пирают...Чуть ли не торчат...Не спрячешь никуда...Срамота и только...Похудеть бы нем-ножечко не мешало...Но ...только на лицо...На лицо...Больше ни на что не надо...Фигура пусть останется прежней.. Слегка полновата, конечно...Особенно в бедрах...Но это все-та-ки полнота нормальной, зрелой и цветущей женщины...Женщины, наполненной женской силой, женским обаянием очень, как сейчас говорят, сексуальной Хотя, если уж быть от-кровенной перед самой собой, до сих пор не слишком понимаю, что же это понятие на самом деле обозначает...
Юлия подтянула живот, приподняла грудь, оперлась ладонями обеих рук в изги-бы бедер, повернулась несколько раз перед зеркалом: туда - сюда, направо - налево...
-- Действительно хороша...Даже очень...Будь я мужиком - обязательно соблазни-
лась бы... Приударила бы с удовольствием...Не упустила бы свой шанс...Ни за что... Зер-кала не обманывают...Их не проведешь... Бабенка - что надо...
И здесь в ее памяти вдруг всплыли знакомые когда-то строки:
Зеркала, зеркала - измучили,
Зеркала заломили стан,
"Запытали" руки ждущие -
Дрожь ответная зеркалам.
Зеркала - свист кнута настоящего,
Сострадания нет в зеркалах,
Только губы нервно дрожащие,
Еле грань ощутят - холодна.
Зеркала, зеркала - неподкупные,
В четких гранях - исповедь глаз.
Ни прошедшего, ни грядущего -
Неизвестности мутный взгляд...
Это было ее стихотворение. Давнишнее. Еще девчачье. И давным - давно уже по-забытое. А вот сейчас вдруг вспомнилось. С чего бы это?
Когда-то Юлия писала стихи. Хотя писать начала довольно поздно, лет в шестнад-цать. Но сразу - много. Целый поток стихов. Ее как будто бы прорвало. Неожиданно и вдруг. Безо всякой видимой причины. И стихи сразу полились водопадом. Писала Юлия легко, как бы играючи, залпом. И сразу - целиком,готовые. И никогда потом ничего в сво-их стихах не исправляла, н е переделывала. Писала и складывала в стол. Писала и склады-вала. Писала и складывала. Печататься не пробовала. Стихи свои никуда не посылала: ни в редакции газет, ни в редакции журналов. Даже в свою городскую газету ни разу не обра-щалась. Хотя Москва с ее бесчисленными соблазнами была практически под боком, и она редкую неделю там не бывала.
Почему? Трудно сказать. Но ведь в жизни каждого из нас наверняка есть моменты, а, может, и факты какие-нибудь, существование которых нам невозможно объяснить. Ни самому себе, ни окружающим нас людям. Они - были. Они - есть. И все - тут. И никуда от них не денешься. Ни-ку-да.. Как бы порой нам этого не хотелось. Приходится просто при-знавать за ними право на их существование в нашей жизни. Так и здесь.
Стихов Юлия писала много. В основном, лирические, о любви, о смысле жизни. Несколько больших толстых тетрадей в плотных переплетах.. Стихи были странные, нео-бычные, трудные для восприятия, многоплановые, с мощной, но малопонятной образ-ностью, с выдуманными словами, часто нерифмованные совсем или рифмованные час-тично, но не белые стихи, а как бы недописанные, недоделанные до конца, но не доделан-ные намеренно, специально, остановленные как бы на полпути, чуть ли не в прыжке...
А потом, лет в двадцать, стихи кончились. Юлия перестала их писать. Также нео-жиданно, как и начала. И больше потребности в стихосложении, в подобной манере само-выражения она не испытывала. Никогда. И о своих стихах не вспоминала. Тоже никогда. Как будто их и не было в ее жизни.
Но вот сейчас почему-то вспомнила одно из них. Про зеркала. Странно...Странно. .И почему именно про зеркала? Хотя стой! Вот еще одно. Надо же! Надо же! День-то у меня какой сегодня! День поэзии! Воспоминаний о поэзии...
Я ладоней твоих не коснусь,
Я в свои собрала и скомкала,
Все, что намертво держит пульс,
Назначалось тебе и - не отдано.
Я не вижу лица - на вдох,
Пелена солона - на выдох.
Я тебе принесла оброк
За слова, что опять на выпад.
За все взгляды, что были - прочь,
За платок на столе неношеный,
За порог и за пряди в воск,
За глаза, что сегодня - омуты.
По золе "чирканула" - пыль,
Во все стороны - перекрестками.
Отголосками мы - быль,
Тень от тени отпрянет - по ветру...
Юлия продекламировала свое стихотворение сначала шепотом, чуть ли не про себя, потом вслух и удивленно пожала плечами. Неужели это она когда-то написала?! Стихотворение-то вроде хорошее. Ну и ну..... "Интересненький" расклад жизни у тебя, Юленька, получается! Очень даже "интересненький"...Самой удивительно...И когда же это все было, а? Когда?
Юля наморщила лоб, напрягая память и...действительно вспомнила. А написала это стихотворение когда-то очень давно девятнадцатилетняя голенастая девушка, студент-ка- Всесоюзного Государственного института культуры, еще ни разу в жизни не целовав-
шаяся и очень серьезно относившаяся ко всему тому, что касалось отношений между муж-чиной и женщиной. И трудно сейчас сказать - права ли она тогда была или нет. Во всяком. случае, своей собственной дочери того же возраста и того же примерно социального по-ложения такого она сейчас ни сказать, ни пожелать не сможет.
Юлия решительно тряхнула головой, как бы стряхивая с себя эту вязкую и совер-шенно не нужную ей сейчас пыль прошлого, улыбнулась своему отражению в зеркале и вышла из ванной.
Дверь на кухню была открыта. Муж сидел на стуле около стола, опершись подбо-родком в раскрытую ладонь левой руки и смотрел куда-то вдаль. Лицо его было задумчи-вым и строго печальным.
Юлия неслышно подошла к нему, нагнулась, обняла за шею, поцеловала в начина-ющуюся на затылке лысину и тихо, ласково сказала:
-- Коля, миленький, а я есть хочу! - и, помолчав немного, добавила, - И выпить то-
же не отказалась бы...От сухенького...
Муж повернул к ней голову, глянул снизу в глаза Юлии и улыбнулся. Губы у него яркие, пухлые, четко очерченные, чувственные. Их хочется всегда целовать. И, наверное, не только мне, - подумала Юлия, - и потянулась к его губам. Они поцеловались. Поцело-вались нежно, трепетно и осторожно, чуть-чуть, словно опасались спугнуть или порвать эту тоненькую ниточку доверия, взаимопонимания и духовной близости, возникших в этот момент между ними. Затем муж сказал:
-- Ты посиди здесь. А я в зале накрою. Может и вправду - выпьем...
Юлия отрицательно покачала головой:
-- Не-ет...Давай лучше вместе... И, действительно, давай праздник себе устроим
Наш только праздник. Для нас двоих...Для тебя и для меня...
Они накрыли стол в большой комнате свежей, накрахмаленной до хруста празд-ничной скатертью, зажгли свечи в старинном канделябре, купленном по случаю в анти-кварном магазине на Арбате. А затем за дело взялся муж. На него просто приятно было смотреть, когда он работал. У него все горело в руках. Он все умел, он все мог, этот быв-ший полковник Советской армии, а сейчас - торговый менеджер одной из брокерских ком-паний, в бесчисленном множестве появившихся в городе в последние годы.
И вот уже на столе стоит пузатая бутылка крепчайшего французского "Наполео-на", длинная, узкогорлая бутылка болгарского "Мурфатляра" в окружении "муженых" го-лубцов, нескольких салатов, винегретов и кое-каких еще закусок, которые смогли быстро сообразить ловкие руки мужа из того самого обычного, что всегда находились в их холо-дильнике.
Они выпили, закусили, поели, даже потанцевали. Голубцы действительно оказа-лись отменными. Да и все остальное на этом, неожиданно собранном столе, были на са-мом классном уровне и соответствовало их нынешнему моменту. Тоже возникшему нео-жиданно: и вино, и музыка, и эти трепетные, слабо дрожащие язычки пламени свечей, и танцующие тени на стенах... Все было хорошо... Все было прекрасно...
Муж ее, как всегда оказался на высоте. .Он всегд а был мастером своего дела, ее Николай. Еще с тех памятных лет, когда, когда он, капитан Советской армии, выпускник Военной Академии, появился в их квартире. Высокий, стройный, с удивительно синими глазами и густой, слегка вьющейся шевелюрой, небрежно зачесанной назад. Ее отец, под-полковник Советской армии, тогдашний начальник капитана, их и познакомил. И Юлия с первого же взгляда на этого чернявого капитана поняла, что пропала, что никто в жизни ей, кроме вот этого незнакомого мужчины в военной форме, больше не нужен. Ни сейчас, ни вряд ли еще когда. Вот тогда и появилось это странное стихотворение, датированное днем их знакомства.
Жизнь поделена на бездны,
Берегов разрыв - между.
Только кину взгляд долгий
Поперек ветров - в полдень.
Тот, кто рядом - пусть ищет,
Недостатков моих - "тыщи",
И еще один - громкий,
Мне рука его - враг кровный.
Я ищу тебя в лицах поздних,
Чтобы в звездах взгляд выжил
Мне листва шелестит - в полдень,
Ожидание - и ты ближе...
Муж был старше ее на целых пятнадцать лет, но по-прежнему был строен и статен и выглядел значительно моложе своих лет, и Юлия не чувствовала себя рядом с ним неу-ютно или дискомфортно, а в паре вместе они смотрелись просто великолепно. Разница в возрасте не ощущалась внешне никак. Разница была внутри них, она была скорее психо-логическая, душевная, и она, эта разница, сквозила в безжизненном, потухшем взгляде Николая и его безвольно опущенных плечах. Он сильно сдал за последние годы, ее Нико-лай. Даже не сдал, а просто как-то сник, съежился, а, может, и - сломался в те памятные годы середины девяностых, когда все вокруг валилось, рушилось и крушилось, а на вооруженные силы страны, особенно на ее офицерский корпус, пошла такая волна негати-ва и чернухи, что выдержать все это без последствий было очень и очень сложно. Именно тогда он запаниковал, махнул на все рукой и уволился из армии.
Выручила его тогда Юлия. Она немного подсуетилась, прочесала свои связи и зна-комства в городе, и пристроила его на работу в одну из каких-то брокерских контор тор-говым менеджером.
Вписался в коллектив он быстро, освоился со своими новыми обязанностями тоже легко, но своим в фирме не стал, держался особняком, на расстоянии и работал вяло, пус-то, равнодушно, без огня и задора, словно бы отрабатывал какую-то тяжкую для себя по-винность или просто отбывал положенное время.
Свою "нерастрачиваемую" энергию он переложил на домашние дела. Здесь он все делал легко и даже с нескрываемым удовольствием: и готовил, и убирал, и даже стирал. Юлию по- началу возмутило это неожиданное вторжение в святую святых ее женских ин-тересов, но потом, поразмыслив, она поняла, что именно здесь-то ей лучше помолчать, ус-тупить и отойти в сторону, чтобы не мешать вновь складывающимся у них семейным от-ношениям. Иначе может произойти непоправимое. А потому - пусть все идет, как идет, своим чередом, пусть муж занимается семейными делами, раз ему это сейчас нравится и доставляет удовольствие, приносит хоть какое-то удовлетворение. Хоть здесь- да зацепил-ся. А раз зацепился - значит, устоял, выжил Хорошо еще -не запил, не покатился вниз. Как многие его друзья и товарищи.
Хотя был на грани, был. Несколько раз приходил вечерами домой пьянее пьяного, чуть ли не на бровях. Юлия не ругалась, не выступала, а молча укладывала его спать. А потом сидела на кухне, слушала его тяжелый, на всю квартиру пьяный храп и плакала го-рючими слезами. Ей всерьез казалось, что жизнь ее кончилась, что все хорошее у нее оста-лось где-то позади, а впереди - сплошной мрак и черная неизвестность. Вот тогда-то и появились в ее взбудораженной голове вдруг эти страшные строки.
Смотри Россия и - р-реви!
Напрасно взор не отворачивай
От совести, что у стены
С рукой протянутой склоняется.
Она же ставит нам кресты -
Хотя сама стоит у стенки!
Смотри Россия и - р-реви,
Дуй на ободраны коленки!
Сдери же поволоку с глаз,
Не ройся мелочно в карманах,
Она тебя не просит дать,
Но молит взять, что там лежало...
Смотри Россия и - р-реви!
Строчки настолько поразили Юлию, что она схватила лежащий на столе клочок какой-то оберточной бумаги и торопливо карандашом записала их. Затем прочитала несколько раз и ужаснусь только что содеянному. Боже, что она натворила?! Зачем такие стихи?! Кому они нужны?! Потом решительно смяла бумагу в руке и выбросила в мусорное ведро. Все! Хватит! Такое стихоплетство до добра не доведет. Пора кончать со всем этим. Не писала столько лет стихи - нечего и начинать...Слишком опасно! Слишком...
В разгар их торжественного ужина зазвонил телефон. Юлия взяла трубку. Звонил ее ста-рый знакомый, директор недавно появившегося в городе новомодного учебного заведения
под жутко мудреным и не слишком понятным названием: "Колледж управления и новых технологий", Арефьев Сергей Викторович.
- Добрый вечер, Юленька! - раздался в трубке хорошо знакомый, очень характер-
очень, томно-бархатистый голос Сергея. Он был лет на пять моложе Юлии, чертовски са-молюбиивый, честолюбивый и очень энергичный руководитель, активно делающий себе карьеру и не особенно считавшийся с дозволенностью используемых для того средств и методов. Он был неравнодушен к Юлии, даже в лице менялся в ее присутствии, но шагов к сближению почему-то не предпринимал и лишнего себе не позволял. Он называл Юлию " Meine Adorable Yulie", причем, произносил эту фразу ласково, с мягким придыханием, слегка прищуривая свои круглые, навыкат, светлые, почти водянистые глаза и облизывая тонкие губы узким влажным языком.
Юлия покопалась в словарях и нашла перевод слова "Adorable". Оно означало - великолепный, восхитительный. С французского. А слово "Meine" - моя, но уже с немец-кого! Что ж, не так уж плохо и придумано: "Моя восхитительная или моя великолепная Юлия"! Звучит, и даже очень! Пусть даже и на смеси "армянского с нижегородским" язы-ках. Все рано приятно! Тем более, что никто ведь, кроме нее, истины не знает...
Нельзя сказать, что Юлии все это не нравилось. Наоборот, и нравилось, и льстило, и даже волновало. Не слишком, правда. Но все же что-то было. И она чисто по-женски иногда позволяла себе немного попользоваться этим его расположением к своей персоне. Но только так...по мелочам. Серьезного себе ничего не позволяла. Черту дозволенности тоже не переходила. Тоже играла, но только - на расстоянии. Пока, во всяком случае...
-- Я тебе не помешал? - продолжал Сергей все с той же задушевно располагающей интонацией, - Но все равно уже. И я буду краток, чтобы не отвлекать тебя надолго от тво-их вечерних дел. Договорились?
-- Договорились, - рассмеялась Юлия, - мы с Николаем просто-напросто ужина-
ем. Вдвоем...Но при свечах...
- Тогда позвольте пожелать от меня Вам самого преприятного аппетита, --тоже
рассмеялся Сергей, - И небольшую толику зависти. При свечах - это, конечно, нечто! А у меня к тебе предложение, точнее, приглашение. Я тебя приглашаю завтра ко мне на обед. К двенадцати часам. Прямо в кабинете и отобедаем. Никто нам не помешает. А чтобы раз-говор шел - я приготовил для тебя бутылочку сухого "Мартини".. Твоего- любимого. Пойдет?
-- Пойдет, - сказала Юлия. От выпитого вина у нее слегка кружилась голова. Нас-
настроение было великолепное, - А на какую. тему разговор?
- У меня к тебе, Юля, деловое предложение. Но это разговор не по телефону, - го-
лос Сергея неожиданно посерьезнел, стал начальственно строгим, - Вот завтра за обедом, не торопясь, все и обсудим. Договорились, так?
-- Так, Сережа, так, --ответила Юлия, не особенно, правда вслушиваясь в его сло-
ва, -- Только ты завтра позвони мне на всякий случай утром на работу, чтобы я соориен-тировалась и спланировала нашу встречу. А то вдруг забуду. Ночи ведь сейчас длинные.
Они попрощались и Юлия вернулась к столу. Она налила себе целый фужер "Мур-фатляра" и не спеша, мелкими глотками, смакуя, выпила.
-- К чему этот звонок? Что Арефьев задумал? Ведь он ничего просто так не дела-
ет. Все с каким-нибудь дальним прицелом...
Арефьев был человеком мэрии, образование имел высшее, правда. не слишком понятно какое, но вроде бы гуманитарное. Занимался он всем тем, что поручало ему на-чальство, В делах был энергичен, напорист, изобретателен и целеустремлен, всегда шел до конца. Умел быть нужным начальству, знал, где поддержать, где подтолкнуть, когда по-хвалить, когда поругать. Начальство его ценило, и он всегда считался надежным и пер-спективным руководителем. Не важно чего, но только - руководителем.
Когда его назначили директором колледжа, то первое, что он сделал, сев в ру-ководящее кресло - перекроил свой кабинет по самому наимоднейшему дизайну. Кабинет стал двухкомнатным: одна, большая комната - рабочая, вторая, меньшая - для отдыха. В городе и самом колледже шутили - "интим-комната" директора. Здесь стоял громадный итальянский двухкамерный холодильник, бар с набором разнообразнейших напитков, сов-ременный музыкальный центр, японский телевизор с большим плоским экраном и мощн-ой видеоаппаратурой, три мягких кресла около низкого столика с овальной, матового сте-кла, столешницей, шикарный диван с откидной спинкой, покрытой бархатным покрыва-лом и мебельная стенка из нескольких шкафов светлого, под орех цвета. В комнате была еще одна дверь, скрытая за шкафом. Она вела в отдельный, директорский туалет. Туалет был отделан индийской плиткой с эротическими рисунками и имел громадную двухметро-вую ванну с позолоченными двусторонними рукоятями по бокам . И хотя директором колледжа являлся мужчина, и туалет делался, естественно, для него и под него, в туа-лете помимо унитаза стоял еще и биде.
Как говорится - на все случаи жизни. Нельзя ведь запретить жить красиво, если в твоих руках все: и власть, и финансы, и безудержная фантазия, а контроля над тобой - никакого. Только Бог, да совесть, да, может быть, еще - собственная жена. И все! Больше никого. Разве - утерпишь! Не ты - первый, но не ты и - последний. Так оно было, так - есть, так оно и будет. Так все "нынешние" хозяева сейчас живут. Те самые. кого называют - "новыми"...
Юлия подошла к мужу, посмотрела ему в глаза и тихо сказала:
- - Давай потанцуем...
Они танцевали медленно, не под музыку. Юлия положила голову на плечо мужа и плотно обняла его мускулистое, крепкое, без следов рыхлости тело. Она слышала тороп-ливый стук его сердца и с наслаждением вдыхала этот терпкий, знакомый до головокру-жения, волнующий запах зрелого мужчины, ее мужчины, и просто напросто - блаженст-вовала. В этом мире сейчас было только два человека, он и она, мужчина и женщина, ко-торые были нужны друг другу, любили друг друга или думали, что любили. Да и какая в этом разница, если они были рядом, если они были счастливы и время перестало для них существовать. Оно остановилось. Потому что им было хорошо. И не было на свете силы, которая могла бы им сейчас помешать.
А потом они убрались и легли спать. и долго любили друг друга, любили, как в мо-лодости, страстно, ненасытно, неутомимо и изобретательно. Они так и заснули в объятиях друг друга, как в молодости, не в силах оторваться друг от друга, словно все это было с ними в последний раз, словно они прощались друг с другом. А может и действительно - прощались. Кто знает? Кто знает?
Ночью Юлия проснулась. Как будто ее кто-то окликнул или толкнул. Она высво-бодилась из переплетения рук обнимавшего ее мужа и перевернулась на спину. Было очень тихо.
Слышно было лишь легкое похрапывания лежавшего рядом мужа и больше ничего. Спать не хотелось. Она чувствовала себя свежей и отдохнувшей. Лежать тоже больше не хотелось Она встала, прошла на кухню, закрыла за собой дверь и включила свет. Налила стакан минералки, выпила, села на стул, задумалась. На часах стояло четыре часа ночи. Так называемый "Час Быка". Время властвования черных сил на земле, сил зла и ненавис-ти. Юлия взяла с полки пачку сигарет, чиркнула спичкой, закурила. Курила она редко, чаше всего после выпивки или за компанию. Муж сам не курил и не любил видеть ее с си-гаретой. И она при нем старалась не баловаться сигаретами. А вчера, за праздничным ужином она о сигаретах даже и не вспоминала. Ей и так было хорошо. А сейчас что - пло-хо, раз она закурила?! Да нет, все нормально. Только вот сна нет ни в одном глазу. А вре-мя то еще "детское" - спать, да спать только...А ей вот не спиться...Почему? Почему? Все вроде нормально вокруг, а ночь с мужем был а просто "обалденной". Редко когда такие бывают. Надо бы радоваться, а у нее на душе смутно-смутно, словно кошки скребут. Ме-.шает что-то полноте ощущений... Свербит изнутри, как зуб больной...Не дает покоя. Мнда-а-а...Вздохнешь и - ничего не скажешь...
Она глубоко затянулась и выпустила изо рта длинную, густую струю дыма. Дым.
повис над столом тонкой полупрозрачной кисеей и, медленно кружась, начал подниматься к плафону горящей под потолком лампочки.
А тут еще Арефьев со своим загадочным звонком... Чего ему надо?...Хотя понятно, чего...Неужто решился осмелеть?! Ну и ну-у! Дозрел, значит, мужик...Дозрел...А тебе-то теперь как быть, а, Юленька?...Пикантненькаяя у тебя получается ситуация...Очень и
очень даже... пикантненькая
Юлия рассмеялась, встала и подошла к окну в лоджию. Лоджии в их доме проходи-ли через всю квартиру, захватывая простенки и большой комнаты, и самой кухни. Двери были и там, и там. Не сказать, что удобно, но и неудобств особых тоже не было. Привык-ли быстро и не особенно обращали внимание на необычность планировки квартиры.
За окном лоджии была сплошная темь. Юлия постояла в задумчивости, потом по-вернулась и вышла в прихожую. Здесь она раскрыла шкаф, сняла с вешалки дубленку, на-дела ее прямо на ночную пижаму и накинула на голову пуховой платок. Вернулась на кухню, выключила свет, открыла дверь в лоджию и вышла наружу. Лоджия у них была застеклена. Юлия открыла окно и, облокотившись о подоконник, выглянула на улицу.
Стояла поздняя осень. И ночь была темная-претемная. Как бездна самой преиспод-ней, неожиданно раскрывшейся вдруг перед окном. Ни огонька, ни звука. Темнота окуты-вала улицы города плотной, вязкой, чуть ли не осязаемой физически пеленой, скапливаясь на кон- турах зданий, деревьев, кустов, заборов, превращая их в бесформенные сгустки неправдоподобно черных пятен, словно бы источающих из себя черноту. Невольно каза-лось, что все пространство вокруг чем-то заполнено, и стоит протянуть руку - пальцы ощутят холодное и липкое. И с внезапным страхом замечаешь, что вокруг ничего нет. Пустота. Странная, пугающая. И тишина. Мертвая, гнетущая, неестественная. Как пре-достережение, как предчувствие чего-то неожиданного. Редкие огоньки тусклых уличных фонарей не развеивали тягостного ощущения, а, наоборот, еще более усиливали его, до-бавляя чувство тревоги и настороженности.
Юлия бездумно глядела в ночь. Хотя нельзя сказать, чтобы так уж бездумно. Од-на мысль постоянно вертелась в голове. Даже не мысль, а бледная тень этой самой мысли, мыслишки, скорее всего. И вертелась как-то вяло, медленно, лениво, нехотя что ли или нерешительно, то уходя, то возвращаясь назад. Словно бы извиняясь за свою назойли-вость и за некоторую свою "крамольность".
Мысль эта была о звонке Арефьева и своем отношении к предстоящей с ним встрече. То, что Арефьев решиться на попытку овладеть ею - сомнений не вызывало. Но и возмущения или хотя бы какого-нибудь протеста, морального там или этического - не вы-зывало тоже
И это неожиданное открытие одновременно и удивляло ее, и не удивляло. Как будто внутренне для себя она этот вопрос давно уже решила и только лишь ждала момен-та для его осуществления. И решила однозначно. И это однозначное означало самое эле-ментарное - да! И ничего иного. Но почему - да?! Что, Арефьев ей нравится? Да нет , ни-чего особенного она к нему не испытывала. Легкая симпатия - это, пожалуй, есть. Что-ни-будь еще, по существенней - вряд ли! Но, во всяком случае, антипатии, неприязни к не-му у нее - нет. А это уже - кое что, это уже - не мало! Но не мало для чего?! Пожалуй, только для одного - для секса. И ничего для другого Так что же получается ? А получается то, что она, в общем-то согласна или, скажем так - не слишком уж и против, если, конеч-но, будет попытка. А то, что попытка будет - сомнений никаких. Значит, вывод напраши-вается однозначный - ей понадобился любовник, так называемый "бой френд", молодой, энергичный и даже почти симпатичный современный, деловой человек Зачем? Для чего? Ей что, мужа не хватает? С ним-то теперь - как?! Ведь он, как ни крути, - ее первая и большая когда-то любовь...Вот именно, когда-то.. А сейчас тогда он для нее - кто? Кто?!
Поставить точку - не хочу,
А запятую - невозможно.
Опять вопрос, опять - молчу,
Ведь восклицать - нам слишком поздно.
Начала помню - белый стих,
Потом роман возник в два тома,
Теперь вот - проза, спад, тупик,
Здесь многоточье - несерьезно.
Оставить прочерк - не хочу,
Нам двоеточие - награда,
Поставить точку - не могу,
Я запятой была бы рада...
Стихотворение возникло в голове мгновенно и все целиком сразу, как будто выс-ветилось на неведомом каком-то экране. Его и читать не надо было. Оно появилось уже прочитанным.
-- Господи-и! - подумала Юлия, - только стихов мне сейчас не хватало. Столько
лет не появлялись - сейчас-то зачем?! Да еще - такие!
Юлия вздохнула и даже зажмурилась, словно прячась от этого мутного потока не слишком приятных для нее и болезненно уничижительных для ее совести мыслей и даже тряхнула головой, как бы сбрасывая с души их давящий груз. Но мысли не уходили, они возвращались опять и опять, и все к одному и тому же, словно "влекомые" не слишком здоровым любопытством к этим, неожиданно открывающимся вдруг, жутковато пороч-ным, но такими притягательными перспективам ее будущей жизни...
Сколько так простояла Юлия, не шевелясь, словно в каком-то забытьи, уставив-шись невидящим взглядом в черноту бездонной ночи, она не знала. Время как бы остано-вилось для нее и совсем перестало существовать.
Но вот город начал медленно пробуждаться, постепенно приходя в себя . Еще ви-села над городом зыбкая тишина и ни что не пыталось нарушить его сонного забвения, но кое где уже начали зажигаться окна, белыми, размытыми пятнами вспарывая мрак ночи. Россыпь этих пятен была настолько реденькой и робкой, выглядела так сиротливо и бес-помощно на фоне океана черноты, низвергающегося сверху, что Юлия ощутила в сердце тихую, щемящую душу грусть. Однако со временем светлых пятен от зажегшихся окон становилось все больше и больше. Они "кучнели", уплотнялись, росли, сливались друг с другом, образовывая целые участки осветленного пространства, решительно вытесняю-щие темноту из пространства города. И вот уже победные фанфары ревущих моторов го-родского транспорта разорвали застоявшуюся тишину ночи. Город проснулся, наступало новое утро нового рабочего дня..
--Ну, что ж, пора собираться на работу, - подумала Юлия, - Пора начинать умывать-ся, наводить утренний "марафет", готовить завтрак, поднимать мужа и... потом идти. Ку-да? В будущее...Конечно же - в будущее. Ведь у женщины есть только настоящее и - бу- дущее. Прошлого у нее - нет. Женщина живет только настоящим и будущим. Но где оно, это ее будущее?! И какое оно - кто скажет?! Кто?! Ну, что ж, можно и сказать. Пожалуйс-та, слушай, если уж хочешь...
"И сказали мне, что эта дорога приведет меня к океану смерти. И я испугался, и с полпути повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мной кривые, глухие, окольные тропы и тропинки". Откуда эта фраза? Чьи это слова? Не помню...Не помню...Да и какая разница - чьи слова, откуда они? Так ли это важно для нее сейчас? А что тогда для нее важно именно сейчас? Конечно же - не это, конечно же - другое. А что тогда именно? А то - идти ей вперед, или все же - повернуть назад? Так куда же ты, Юленька, милая, куда?! К "океану смерти" или к "кривым закоулкам"7 Господи, кто бы посоветовал..?