Олег в сотый раз оглядел получившийся рисунок и с сомнением покачал головой. Опять не то. Трудно сосредоточиться на работе, если каждую секунду прислушиваешься к происходящему за стеной.
Из соседней комнаты снова донесся сдавленный стон. Третьи сутки... Он никогда не думал, что в его жизни наступит момент, когда бабушкина смерть стала бы благом.
Но он не мог больше видеть, как она страдает, и не иметь возможности помочь. Врачи сказали ясно - надежды нет. На этой стадии рака единственное, что можно сделать, - облегчать боль и ждать. Снова и снова бесконечно ждать, пока самый близкий человек... перестанет мучиться.
Он попытался вернуться к работе. Обезболивающие тоже стоили денег, и немалых.
Но ничего не выходило. Олег резко поднялся и, стараясь не шуметь, заглянул в бабушкину комнату. Полумрак, засушенные пучки трав по стенам, свеча в изголовье - каждый раз, заходя туда, он словно бы переносился на столетие назад.
Иисус с маленького иконостаса посмотрел на Олега грустно и скорбно, в нос резко ударил запах больного тела. Иногда он думал, что так пахнет разложение, хотя и знал, что болезнь так не проявляется. В конце концов, он сам каждый вечер протирал бабушку влажной губкой, с ужасом замечая, как все сильнее обвисает кожа на старом теле.
Бабушка снова выгнулась и застонала. Тонкие руки, покрытые коричневыми пятна-ми, с силой сжали одеяло и потянули на себя, костяшки пальцев побелели, голова запрокинулась, рот открылся, и стало видно, как мало осталось у нее зубов.
- Олежек, не могу я больше... хочу уйти. Помоги...
У него сжалось сердце, но он постарался ответить спокойно:
- Что я могу сделать?
- Только трудно тебе придется...
"Конечно, трудно - без бабушки-то", - мелькнуло в голове у Олега.
Сколько он себя помнил, рядом всегда была она, надежная как скала, редко - ласковая, всегда - строгая... не та бабушка, что балует внуков и все им позволяет, нет - она у него была вместо родителей, которых Олег совсем не помнил, ибо что может помнить двухлетний ребенок... Руки матери, голос отца. Бабушка была его единственной реальностью. И вот...
- Что я могу сделать? - еще раз спросил он, видя, что она что-то силится произнести и не может. - Пожалуйста, бабуля. Скажи...
- Не хотела я тебя в это втягивать, да придется. Не уйти мне иначе никак, не пустит он меня.
- Кто тебя не пустит, бабушка? - спросил Олег, наклоняясь ниже. "Бред, наверное, начинается", - с тоской подумал он.
- Дар мой не отпускает, умереть не дает. Я уж и так и этак с ним пыталась, но нет, не получается.
Олег попытался что-то сказать, но бабушка махнула на него слабой рукой.
- Ты не перебивай, и так говорить трудно. Ничего я тебе не рассказывала, все надеялась, что обойдется, а нет - бога-то не обманешь. Ведьма я, Олежек, ведьма. Как и мать моя, а до нее - прабабушка. В нашей семье ведовская сила по наследству передается.
Бабушка всхлипнула и задохнулась, некоторое время помолчала, успокаиваясь. Олег смотрел на нее с жалостью и растерянностью. Он бы сейчас с радостью умер за нее, толь-ко бы она не страдала так сильно.
Ведьма так ведьма, почему нет. Если ей так легче.
Она успокоилась и продолжила:
- Дар, он же какой, он умереть не может. А пока он со мной - и я не могу. Я-то думала - дочь у меня, не будет проблем. Потом, когда мать твоя... В общем, я надеялась, что дочка у тебя родится. А ты все не женился и не женился...
Бабушка посмотрела на него с укоризной, и Олег задохнулся от чувства вины. Да если бы он знал! Впрочем, чем помогла бы его новорожденная дочь в этот момент?
- Бабушка, так ведь мне двадцать семь всего, ну была бы дочка маленькая...
- Дару все равно. Кровь, вот что имеет значение, и - пол. Женщина, кровная родственница, только она может принять дар от умирающей ведьмы.
Бабушка сглотнула, и слезы покатились из ее глаз.
- Я - никогда не умру.
Горе, жалость и стыд пронзили Олега.
- Но что же я могу, бабушка? Я же мужчина.
- Ох, Олежек, ты можешь принять дар - временно. До рождения дочери. Матушка моя говорила про такое, хоть и без подробностей. Будет тебе больно и трудно, а больше я не знаю ничего. Я все надеялась упросить бога забрать меня, но не выходит.
Бабушка снова тихо заплакала, и Олег понял, что сделает все, что она скажет, все что угодно. Дар там или не дар. Тем более что, может, это и вовсе бред умирающей, а ей ста-нет легче.
- Конечно, бабушка, я сделаю, как ты скажешь.
Бабушка тяжело вздохнула и вдруг села на постели, устремив уже не дрожащие руки к внуку.
- Согласен ли ты принять, хранить и передать по назначению силу рода, согласен ли принять и нести эту ношу, невзирая на всю ее тяжесть?
Голос бабушки окреп, заполнил всю полутемную комнату и словно обрел плоть.
- Согласен, - решительности в голосе молодого человека можно было позавидовать.
"Ты не знаешь, во что ввязываешься", - словно шепнул ему кто-то на ухо, но Олегу было не до того. Он почувствовал, как от бабушки к нему рванул поток силы, ударив его под дых и заставив согнуться, а потом свернулся клубочком в районе солнечного сплетения. И увидел, как обмякла старушка на постели.
- Бабушка? - хрипло позвал он, уже понимая, что произошло - и что ему не ответят. - Бабушка...
Ритуальные хлопоты, свалившиеся на плечи Олега, не давали ему утонуть в боли потери. Он машинально занимался документами, договоренностями про похороны, домом и вещами, оставшимися от бабушки, не пытаясь пока осознавать произошедшее. Весь мир воспринимался словно через толстый слой ваты.
На кладбище неожиданно оказалось довольно много людей, Олег даже не подозревал, что у бабушки столько знакомых, что пожелают прийти попрощаться с ней. "И узнали же откуда-то", - мелькнула мысль и пропала, прогнанная чьими-то соболезнующими объятиями.
Чужое прикосновение ощутилось на редкость неприятным - настолько, что Олег смог вырваться из полусна-полуяви и резко отстраниться от незнакомой женщины в черном, пытавшейся выразить ему соболезнования.
Это оказалось первой ласточкой. Спустя пару часов Олег уже научился держать стремящихся сочувственно обнять его людей на расстоянии, не позволяя дотрагиваться до себя - ибо на каждое прикосновение живущий внутри комок силы реагировал резким болезненным пульсированием.
А ночью после похорон Олегу впервые приснилось, что он - Ольга. Ничего особенно страшного в этом сне не было - он просто сидел перед зеркалом и привычными движениями расчесывал косы. Длинные, русые волосы, полотняная ночная рубашка, мерцающий свет ночника... Но проснулся Олег в холодном поту, по-прежнему ощущая себя - женщиной.
Вскоре большая часть знакомых обнаружила, что Олега стало практически невозможно вытащить из дома - любые попытки позвать на посиделки с гитарами, концерт в клубе или даже прогулку он неизменно отвергал. Из души компании и записного ловеласа Олег в одночасье превратился в угрюмого затворника, почти не покидающего дом и край-не неохотно пускающего кого-либо на порог.
Даже рабочие контакты он свел к минимуму - телефон и почта и по возможности никаких деловых свиданий. Олег понимал, что рискует потерей заказов, но мысль о рукопожатии при встрече и прощании была невыносима.
Да и рисовать стало куда сложнее.
Полученный от бабушки прощальный дар занял все внутреннее пространство, оставив творческому вдохновению жалкие крохи... Олег видел все более и более странные сны, вставал после полудня с тяжелой головой, хватался за планшет - и вновь и вновь откладывал его, не сумев поймать нужный образ. А если что-то удавалось, то спустя полчаса Олегу казалось, что все нарисованное - жалко и нелепо, и он безжалостно стирал очередной файл.
"Нет, так дальше продолжаться не может", - решил Олег однажды, спустя несколько недель, очнувшись от очередного сновидения, в котором он опять был - Ольгой. В чем-то эти сны служили облегчением. Дар, безусловно присутствующий, не причинял боли, и все у него было почти как раньше, до бабушкиной смерти. Вернее, у нее, у Ольги. И друзья, и работа.
Порой Олегу казалось, что сон и явь поменялись местами, что прежняя жизнь ему привиделась, а он и в самом деле - Ольга. Ему все тяжелее становилось просыпаться. Но в сегодняшнем сне Ольга сидела в кафе с мужчиной. И где-то между первой и второй чаш-кой кофе собеседник нежно взял ее за руку и внимательно посмотрел в глаза. Боли не было, но Олег проснулся немедленно - от ощущения подкатывающей к горлу тошноты, задыхаясь от стыда.
"Надо что-то делать", - твердил он себе, мучительно пытаясь собраться с мыслями и хотя бы взяться за планшет. Он вставал таким разбитым после этих снов, что приходил в себя лишь к вечеру, и заказы все откладывались и откладывались до лучших времен... Но лучшие времена не наступали. Вот и сегодня Олег промаялся, ничего не сделав, и, изнуренный, снова лег спать.
А ночью к нему во сне пришла бабушка. Не такая, как в последние месяцы перед смертью - изможденная, уставшая, с погасшим взором, а молодая, еще почти девчонка, с веселыми глазами, очаровательной улыбкой и длинной русой косой.
Во сне она укоризненно качала головой, и коса, мотаясь за плечами, хлестала ее по спине.
- Олежек, Олежек, что ж ты с собой делаешь, милый... - приговаривала юная Лизавета, а сзади вырисовывалась полупрозрачная фигура чем-то похожей на нее, но совершенно иной девушки, только и общего, что коса до пояса.
- А что я делаю не так? - хотел было спросить Олег, но внезапно проснулся. На удивление, это пробуждение оказалось ясным и бодрым. - Кажется, я понял, - прошептал он и мысленно улыбнулся бабушке. - Я... попробую.
Не торопясь, он привел себя в порядок после нескольких недель добровольного за-точения, сбрил отросшую было бороду, собрался с мыслями и позвонил Насте. С ней он расстался вскоре после того, как бабушка слегла: их ни к чему не обязывающая, хотя и приятная связь никак не сочеталась в его сознании с уходом за умирающей. Настя разрыв восприняла легко, она вообще ко всему легко относилась и, похоже, даже не обиделась вовсе - по крайней мере после нескольких месяцев разлуки встретиться согласилась сразу.
Букет пушистых хризантем, бутылка мерло и хороший сыр помогли сразу создать нужную романтичную атмосферу, но Олега все не отпускало ощущение ирреальности происходящего. Никто не спешил - после разрыва обоим было интересно заново узнавать друг друга, и за неспешной беседой об устрицах, капусте и королях, полной скрытых намеков и улыбок, им было хорошо - ровно до момента, когда Настя попыталась обнять Олега. Всплеск желания пополам с болью резанул и заставил отшатнуться в испуге от ни-чего не понимающей девушки. Олега страшно тянуло к ней, и в то же время даже ее по-пытка взять за руку причиняла боль, вынуждая раз за разом уворачиваться от поцелуев.
В конце концов Настино терпение лопнуло:
- Ты зачем вообще пришел, дорогой? - процедила она. - Динамо крутить? Так этим вроде обычно девицы занимаются... Или ты сам теперь - девица?
"Девица... девица... девица... - эхом прозвучало у него в голове. - Ольга... Ольга... Ольга..."
- Какие еще, ко всем чертям, девицы?! - рыкнул Олег и, наплевав на знакомую бешеную пульсацию дара в каждой клеточке тела, схватил Настю и притянул к себе. Желание затопило его целиком, и уже привычная боль почти перестала ощущаться... на некоторое время.
Пришел в себя Олег от нежного прикосновения Насти, которая с удовлетворенной улыбкой пальчиком что-то рисовала на его груди, снова порождая знакомую болезненную пульсацию. Напряжение схлынуло, оставляя лишь пустоту и ком под солнечным сплетением, отдающий уколами туда, где прикасалась Настя.
"Жена? Дочь? Передать дар..."
- Ты выйдешь за меня? - сорвалось с его губ, и по мгновенно изменившемуся лицу Насти Олег увидел, что совсем не этого она ожидала.
- Все-таки ты сегодня странный какой-то, - пожала плечами девушка, продолжая пальчиком выписывать на груди Олега замысловатые фигуры.
- Почему? - стараясь не морщиться и не отстраняться, выдавил он, уже понимая, что не сработало. Да, ему хорошо с ней в постели, даже сейчас было хорошо, несмотря на боль, да, ему интересно с ней болтать и приятно проводить время - но жена? Ведьма?? Это совсем не о Насте. "Она из другой сказки", как сказала бы бабушка.
- А откуда такие странные идеи? - задумчиво рассуждала Настя. - Замуж, ты еще про детей спроси... Пеленки-распашонки, брр... Не дай бог!
"Не дай бог!" - Дар внутри Олега усилил пульсацию в такт отдавшимся в его мозгу эхом словам, словно пытаясь прорвать негодящуюся оболочку.
Не в силах больше выносить происходящее, Олег вскочил, нашарил на полу одежду и, игнорируя изумленный девичий взгляд, мгновенно оделся и выскочил за дверь.
"Слишком просто хотел отделаться, - шептал насмешливо внутренний голос, пока Олег пытался глубокой ночью поймать такси. - Не ищи легких путей. Если б все дело было просто в женитьбе на первой попавшейся девице - уж бабуля нашла бы способ направить твою жизнь или хотя бы твои мысли в нужное русло давным-давно".
Но что же делать, Ольга?
"Я не хочу, не хочу превращаться в женщину!" Усилием воли подавив зарождающуюся панику, Олег оставил бесплодные попытки поймать машину и зашагал по мокрым от недавно прошедшего дождя улицам. К рассвету будет дома.
Больше Олег так и не смог заставить себя вернуться к мысли о девушках, женитьбе, ребенке...
- Баб Лиза, что же мне делать-то? - шептал он по ночам, заходя в бывшую бабушки-ну комнату. Там все оставалось как прежде: высокая кровать под кружевным покрывалом, икона в углу, пучки сухих трав по стенам. Только большое зеркало Олег занавесил, как полагалось. В один из унылых вечеров, когда одиночество, равно как и реальные люди вокруг, казалось ему особенно невыносимым, Олег вошел туда, сдернул занавесь с массивной рамы - и почти не удивился, узрев в зеркале не собственное отражение, а уже однажды виденный полупрозрачный силуэт девушки с длинной косой.
Он пытался рисовать ее неоднократно, но всякий раз выходило непохоже, хотя портреты ему обычно удавались.
Теперь фигура ее обрела большую плотность, но все еще напоминала призрак - так тонка и легка, дунь - и улетит. Девушка улыбалась и отворачивалась, указывала куда-то - непонятно куда... и была почти реальна.
"Я идиот, - мелькнуло в голове у Олега, пока он пытался рассмотреть детали в ту-манной поверхности зеркала, - как мог я подумать, что для дара годится Настя или кто-то вроде нее... но где искать это чудо?"
И словно в ответ на не заданный вслух вопрос картинка в зеркале изменилась: фигура девушки исчезла, и появилась дорога, петляющая меж полей, и силуэт старинной ветряной мельницы на горизонте.
- Да это же Селиново! - ахнул Олег, признав деревню, куда его еще дошкольником бабушка возила как-то летом к дальним родственникам. Хоть и случилось это так давно, не вспомнить слишком характерный пейзаж было невозможно. Но неужели туда? Там же никого не осталось... Впрочем, что строить догадки, ехать надо.
Как он перенес тряский вагон электрички и битком набитый сельский автобус, Олег предпочел бы не вспоминать никогда в жизни. Каждый толчок, каждое столкновение с попутчиком отдавалось во всем теле резкой болью, усиливавшейся по мере приближения к Селиново.
Мысли о том, что пригрезившейся девушки там может и вовсе не оказаться, Олег не допускал ни на секунду, иначе проще было бы лечь и умереть прямо на перроне.
Но как только нога его ступила на тропинку, ведущую меж вечерних полей к той са-мой деревне, Олег почувствовал, как тяжелый ворочающийся ком внутри приутих и по-легчал, будто прислушивался к происходящему.
По мере приближения к избе, где когда-то провел лето, Олег все меньше решимости ощущал в себе. Проклятье, он даже не знал, что за люди там теперь живут.
Но едва он подошел к калитке, как та распахнулась - и на Олега огромными голубыми глазами уставилась совсем юная девушка - та самая, с косой до пояса, из сна и зеркального отражения.
- Добрый вечер, - выдавил Олег пересохшими губами. - Я...
- Да это же Олег приехал! - внезапно заулыбалась она и, широко распахнув калитку, сделала приглашающий жест. - А папа еще не верил, - фыркнула, задвинула щеколду и поскакала впереди гостя к крыльцу.
У Олега от изумления дар речи пропал. Чуть придя в себя, уже на пороге старой, но крепкой - видна хозяйственная мужская рука! - избы он сумел спросить:
- А ты... вы... откуда меня знаете?
- Во сне видала давеча, - как о само собой разумеющемся отозвалась девушка и спохватилась: - Ах да, прости... Я - Настя! Заходи. Папа, Олег приехал! - раздался уже внутри ее ликующий голосок, и Олег вслед за ней прошел в широкую комнату, где за сто-лом сидел не старый еще, хотя и седой мужчина и что-то выстругивал. Отложив работу, он поднялся и, суровым взглядом обведя внезапного гостя, вдруг улыбнулся тепло и про-тянул руку:
- Иван Степаныч я, здоров будь, Олежек. Вот ты, значит, какой.
Ничегошеньки не понимающему Олегу налили рюмку вишневки, накормили сытно и ответили на все не заданные им еще вопросы:
- Матушка твоя, царствие ей небесное, диво как ты на нее похож, умерла, Настеньку рожая, семнадцать годков тому уж как... Так что один я дочку поднимал-растил. Я ведь сам не здешний, с Ириной, матерью твоей, на Севере познакомился, куда давным-давно она после смерти отца твоего подалась, а сюда мы незадолго до рождения Настеньки приехали, да вот не сложилось... Думаю, так и не сумела она первого своего мужа забыть - потому и тебя бабке оставила и возвращаться не хотела, слишком душа болела у ней. - Иван Степаныч горестно вздохнул, подперев кулаком подбородок. - Ты не суди ее строго, Олег, тяжелая жизнь у нее была. Жаль вот только, с тобой мы все эти годы не знались...
- Как ты нашел-то нас? - подала голос внимательно слушавшая до сих пор и разглядывавшая брата Настя. - Бабушка подсказала? У нас-то ни адреса твоего, ни телефона, ни даже фамилии - только и знали, что Олег, а в большом городе поди найди...
Олег откашлялся. "Надо же, Настя - и Настя, а какие разные!" - мелькнуло в голове.
- Умерла бабушка. Три месяца назад, - тихо выговорил он. - Ничего мне про вас не говорила - думаю, и не догадывалась, что сестра у меня есть, иначе не оставила бы мне наследство, Насте по праву принадлежащее...
- Какое еще наследство? - удивился Иван Степаныч. - У Настеньки и так все есть, верно, доча?
- Я знаю какое, - прошептала Настя. - Пойдем, Олежек, на берег, тут недалеко... покажешь мне наследство это. Да знаю я, все знаю, - лукаво улыбнулась она, - бабушка сегодня во сне приходила, вот я и ждала тебя у калитки. Пойдем же!
Она схватила брата за руку, и он, уже привычно приготовившись дернуться от боли, вдруг удивленно осознал, что не чувствует ничего дурного от прикосновения Настиного.
- Признал, видать, дар тебя, сестричка, - прошептал он едва слышно и последовал за ней.
Крутой обрыв над рекой и вправду был недалек и безлюден - поздним вечером вся деревня уже спала.
- Протяни руку, - попросил он, вдруг поняв, что надо делать. - Прикоснись ладонью к моей ладони - и повторяй за мной. "Я, Анастасия, беру и принимаю дар силы от Лизаветы... и освобождаю тебя, Олег, от твоей ноши".
- ...и освобождаю тебя, Олег, от твоей ноши.
И едва закончила Настя формулу принятия, словно молния пронзила их соединенные ладони, и Олег ощутил, что ничего не несет он более в себе, не хранит никакой чужой силы, и так легко стало у него на душе... Он схватил сестренку и закружил ее прямо на краю.
- Осторожно, дуралей! - хохотала она. - Свалимся в реку - костей не соберем, никакой дар не поможет! Поставь меня на ноги сейчас же, пошли домой, отец небось волнуется! Да хватит ужо!
Над головами у них, на совершенно чистом небе откуда ни возьмись появилась туча, ее прорезал зигзаг молнии, и ливануло так, что оба через мгновение вымокли до нитки.
- Вот сдам экзамены выпускные через месяц да приеду к тебе в город, в институт поступать, примешь? - веселилась Настя, ни секунды не сомневаясь в ответе, и тянула брата за руку обратно к дому. - А ты будешь от меня назойливых ухажеров отваживать... А я буду всем рассказывать, какой у меня старший брат есть!
А Олег кивал, улыбаясь в темноте, и кроме отчетливого облегчения от того, что перестал наконец быть сосудом для чуждой силы, чувствовал другое истинное счастье: на самом деле не один он на свете, родные люди здесь и рады ему, и даже пусть не женится он еще лет двадцать - больше никогда не будет он одинок.
И бабушка Лизавета улыбалась ему.