Ночная прохлада медленно отступала, унося с собой свежесть, покой и безмятежность.
Сон с трудом отпускал его. Было приятно плескаться в горной реке, вдоволь пить эту обжигающую ледяную воду, погружаться по шею, от холода ощущая учащенное биение сердца.
Он открыл глаза, с трудом разлепив засыпанные песком веки. Хотел было пошевелиться, но увидел, что ноги полностью занесены песком. Язык во рту одеревенел. Облизнуть сухие потрескавшиеся губы он даже не попытался.
В этот предрассветный час природа готовилась к нестерпимо-знойному дню. Прятались в песчаные норки маленькие полосатые ящерицы, мигнув на прощанье черными бусинками глаз. Пробежал смертоносный восковой скорпион, оставляя на песке замысловатую цепочку следов. Вдруг насекомое остановилось, посмотрев на него, ничтожного полумертвого чужака и пискнуло: "Снова день, еще один нелегкий день!".
Он поморгал глазами... Галлюцинация.
Солнце начинало быстро подниматься над горизонтом, окрашивая ребристые серые барханы и редкие выжженные кустики в кроваво-оранжевый цвет. Стало припекать.
Он машинально потянулся к фляжке, но вдруг вспомнил, как вчера днем иступлённо поймал языком последние горячие капли. Воды больше не было. Сколько он так протянет? Этого не знал никто.
И он пополз, медленно, стараясь экономить силы...
...Пришел в себя от того, что ползти стало тяжелее. Раскаленный песчаный бархан стал расти в высоту. На зубах скрипел сухой песок. Слюны не было. Он приближался выше, к этому немилосердному диску, который медленно убивал его своими электрическими стрелами.
Сил больше нет. Он на вершине. Еще поступательное движение вперед. Всё! Его тело летит кубарем вниз. Становится неимоверно легко. Солнце вдруг окрашивается в траурный цвет. Он слышит журчание воды и понимает, что это конец. Жара отступает. Еще одна яркая вспышка, как прощание с жизнью. И снова вожделенная темнота...
... - Костик, ну я же тебе сто раз говорила: расслабь кисть! И поиграй медленно. Эти пассажи наиболее трудные. - его молодая румяная мама останавливается около фортепиано. А вот и его отражение в зеркале: двенадцатилетний вихрастый мальчишка. Худющий и скуластый, но, по слова мамы, "подающий надежды пианист".
Он хорошо помнит, что мама умерла двадцать четыре года назад. Он тоже умер. Только сейчас. И поэтому видит маму. Значит, со смертью не утрачивается способность мыслить логически.
Подмигивает своему отражению. Мама тоже улыбается и поправляет прическу. Кажется, она называлась "Бабетта".
Сыграть медленно? Пожалуйста! Он стряхивает с пальцев налипший вездесущий песок, чтобы тот не попал внутрь клавиатуры. Клавиши послушны, упруги и прохладны.
Как он любит Шопена! Два вступительных аккорда - и "Фантазия-импровизация" заискрилась, как шампанское в бокале! Он не слышит, он чувствует музыку. Она прекрасна! Только почему-то растворилась в этих крошечных колких пузырьках газа.
Стоп! Почему шампанское? Ведь ему двенадцать лет! Пусть это будет вода! Конечно! Как ему в голову раньше не пришло!
Это огромный водопад. Боже, как много воды! Он просто задыхается в этом бурлящем потоке чистой, прохладной воды, которую можно пить. Нисходящий пассаж увлекает его к самому основанию подводной скалы. Вниз, вниз, вниз! Удар! Он смертелен! Пенистые гребешки волн смыкаются и качаются уже над его головой. Снова темнота, мутное дно подземной реки, боль от каменистых осколков горных пород.
Но что это? Река отказывается принимать его в жертву? Он постепенно поднимается на поверхность. Он жив! И лежит на спине, а музыкально- ровное течение горной реки несет его по течению. Он видит удаляющийся водопад, эти величественные ниспадающие хрустальные струи. Над ним проплывают ватные облака в бескрайнем небе и хитросплетенные кружева вековых деревьев...
Вдруг в комнату врывается ветер. Резко переворачиваются листы в его стареньком сборнике на пюпитре. Не-е-ет!!! Пальцы теряют серебряную мелодическую нить и "цепляют" пустоту в басах. Так он не может играть! Верните водопад, горный поток! Верните блаженство!...
...Его мольбы услышаны, и снова капли живительной падают ему на лицо. Он жадно ловит их ртом.
С трудом открываются глаза. Над ним нависают незнакомые прокопченные от загара лица. Они почему-то улыбаются.
-Ну что, командир, жить будешь? -неместным, каким-то окающим говором обращается к нему молодой пограничник, вытирая пот камуфляжной панамой.
Попытка улыбнуться, кивнуть. Глаза неумолимо закрываются.
Он вспомнил. Так окают только на Волге. Великая русская река. Сколько в ней воды...Холодной, чистой, живительной...