Его мать, деревенский почтальон Таисия Степановна, вытирая платком уголки глаз, раскладывала перед подругами карточки Володи. Аккуратно, одну за другой, как пасьянс.
-Вот это он на заводе. Вишь, какой статный! Токарь аж пятого разряда! А это он в парке, в городском.
- Глядит-ко, какие лебеди жирные в ентом пруду плавают!- умилялись соседки, завидуя матери "городского" сына.
-А девушка-то у него есть? Чай, городская?
-А то как же! - с гордостью отвечала Таисия Степановна, и поспешно уводила разговор в сторону.- Ой, чайник-то весь выкипел!
Не зря так поспешно хозяйка ретировалась на кухню. Девушки у Володи не было. И это волновало мать. Внуков пора нянчить. Стыдно кому сказать: не косой, не рябой, а девушки - нет.
Но Владимир попросту скрытничал. Не хотелось ничего рассказывать матери. Начнутся охи-вздохи, причитания, опять же, о внуках разговор заведет. Нет! Сначала он должен сам во всем разобраться.
Всё произошло на заводском профсоюзное собрание. "Отвертеться" он вовремя не сумел, поэтому пришлось сидеть битых два часа в духоте актового зала. Скучая, почитывал плакаты о соцтруде. Костик и Серега, положив на колени обрывки листка, шепотом "резались" в морской бой. Владимиру "пары" не нашлось. Постепенно он сполз в кресле пониже, чтоб с трибуны видно не было, и задремал.
-Что с вами, товарищ! Вам плохо? - кто-то настойчиво тормошил его за плечо.
Володька вскочил. Сидевшие рядом Костик и Серега громко и неприлично для такого случая засмеялись.
-Тише, вы че? Собрание ведь идёт! - Владимир изобразил "праведный гнев". Товарищи заржали громче.
Собрание, как оказалось, закончилось. Уставшие за день рабочие радостно покидали зал, хлопая спинками деревянных кресел. Владимир потер глаз. Около него стояла незнакомая румяная девушка с косой через плечо. Белая блузка аппетитно обрисовывала тугую грудь.
-Так что с вами? - повторила девушка.
-Ему плохо!- хохотнул Серега.
-Он от красивых девушек сознание теряет!- поддержал Костик.
Володька глупо улыбнулся и уставился на заинтерисовавшие его выпуклости.
Девушка поймала его взгляд, резко перекинула косу за спину, развернулась и зашагала к трибуне.
-Это хто? - только и смог выдохнуть потрясенный Володька.
-Да ты что, с Луны свалился? Это ж Оксана Петренко, председатель профсоюзной ячейки. Она сейчас с трибуны полчаса языком трепала.
С того дня Владимир решил, что просто создан для профсоюзной работы.
Вместе с Оксаной они возвращались с заседаний, по дороге продолжая споры о расселении, путевках в санаторий и распределении мест в яслях.
Оксана жила в соседнем, женском общежитии. Но в гости никогда не приглашала.
Они расставались у козырька подъезда. Махнув Володьке красной варежкой на прощанье, Оксана скрывалась за тяжелой дверью. А он пару минут топтался на месте, чтобы услышать ее удаляющееся: "Добрый вечер, Марья Петровна! Писем нет из дома?"
Студеный февраль сменил сырой март. На деревьях каркали вороны, в лужах отражались облака.
Оксана больше не носила варежек. Как-то Володька решился взять ее пальцы в свои.
-Замерзла небось? Мерзлячка! - Оксана, на удивление, пальцев не отдернула, и только кивнула.
Они постояли возле подъезда. Руки Оксаны согрелись, но Владимир не отпускал их.
-Смотри, афишу повесили. Может, сходим?- Оксана показала взглядом на плакат.
На стене общежития висело объявление, обещавшее всем посетителям прекрасный вечер классической музыки. Владимир хотел было скривиться, но вовремя спохватился и закивал.
В костюме, взятом напрокат у Костика, Володька чувствовал себя космонавтом в скафандре. Он потел, но боялся пошевелиться, чтобы чудо портняжной мысли, серое с искрой, не треснуло по шву. Галстук в мелкую полоску, одолженный у Сереги, душил шею.
На сцене толстая тётка, сложив умильно руки на груди, выкрикивала писклявым голосом: "Любовь -дитя! Дитя свободы!". На короткой шее подпрыгивали фальшивые бриллианты. Во рту иногда мигал золотым глазком зуб. Володька посмотрел на Оксану. Странно, но певица ей нравилась. Она слушала серьезно, чуть склонив голову набок. По щеке кудрявились завитки, выбившиеся из-под косы. Володька мысленно провел пальцем по профилю вздернутого носика, приоткрытых губ и точеного подбородка. Стало еще жарче и неуютнее. Он заерзал в кресле и кашлянул. На него зашикали. Владимир устремил взгляд на сцену.
Толстую тетку сменил длинноволосый парень с гитарой и стулом. Под жидкие аплодисменты парень поклонился, поставил около себя стул, и водрузил одну ногу на стул. Оксана поморщилась. Владимир, наоборот, оживился.
На удивление, тщедушный гитарист обладал сильным бархатным голосом.
"Тенор" - шепнула Оксана. Парень спел про ямщика, про увядшие хризантемы и какой-то незнакомый романс. Владимиру запомнились только последние слова: "...мой соперник стоит".
Домой шагали по хрустящим мартовским лужам и говорили о музыке. Владимир вспомнил романс про соперника.
-Он называется "В лунном сияньи". Я его пою.
Владимир растаял: "Она еще и поёт!!!"
-Ну да! Я играю на гитаре. Девчонки в общаге многие умеют. - Оксана открыла тяжелую дверь с пружиной. Владимир увидел, что дежурная бабулька дремлет на "боевом посту". Носки на пяти спицах топорщились в ее сонных руках. Оксана повернулась к Владимиру и махнула ему заговорщецки: "Пошли!".
Коридор женского общежития оказался ухоженным. На площадках не было дыма и банок с окурками, зато стояли горшки с лопоухими пятнистыми комнатными растениями. По-домашнему пахло жареной картошкой с салом.
Комната Оксаны была маленькой, но уютной. Пока Владимир озирался, разглядывая фотографии иностранных актрис, у Оксаны уже был готов чай. Неловко придерживая горячую кружку, Владимир присел на краешек кровати. Оксана достала гитару, гриф которой был украшен голубым бантом, и заиграла.
Вечер закончился неожиданно и глупо. Владимир, не обращая внимания на трещащее сопротивление костюма, потянулся к Оксане. Жарко обнял ее, и, задыхаясь от близости податливой шеи и мягких губ, повалил на кровать. Жалобно тренькнула гитара, и Владимира ослепила звонкая оплеуха. Спотыкаясь о собственные ботинки, посрамленный донжуан вывалился в коридор. За соседней дверью раздался резкий женский смех.
Как назло, в коридоре и на лестнице попадались девушки в коротких домашних халатиках. Они тоже смеялись ему вслед. А у Володьки в ушах бухал колокольный набат: "Всё кончено! Все кончено!".
Вечером следующего дня он заглянул в кабинет, где обычно заседал профсоюзный комитет. Оксаны не было. Володька решил ждать снаружи. Он тщательно готовил речь, но боялся сбиться. "Оксана, я непроходимый дурак. Я вел себя, как свинья. Прости меня!" Тут он засомневался: как лучше: "непроходимый дурак" или "непроходимый тупица"? Может, стать перед ней на колени? Нет. Кругом люди.
Вдруг в глубине коридора забелела Оксанина блузка. "Я дурак, я тупица, - повторял, как молитву, Володька".
Она подошла очень близко к нему, взялась за ручку двери. Посмотрела на Володьку, и вдруг обратилась к кому-то другому.
-Привет! Ты что - к нам?
Владимир от неожиданности повернулся. За его спиной, у информационного стенда, стояла маленькая брюнетка с толстыми щечками и черными усиками над верхней губой. Брюнетка скривила накрашенные морковной помадой губы.
-Вот еще! Я читаю, кому льготная путевка в дом отдыха полагается. А то знаю я, как вы тут распределяете!
И она пошла прочь по коридору, виляя полными бедрами.
-А вы тоже, товарищ Мелихов, путевками интересуетесь?-Оксана обращалась теперь к нему, Владимиру. Но голос ее был чужим, словно она зачитывала сводки с трибуны.
-Я-я... Оксана! Я-я... - Володька напрочь забыл слова и зачем-то встал перед ней на колени.
-Ах, вы еще и пьяны, товарищ Мелихов! Идите и проспитесь! - Оксана звонко хлопнула дверью перед Володькиным носом.
Вечер был тихим и теплым. Под ногами почти не было луж. В воздухе пахло свежими почками и весною. У киоска торговали мимозой. Владимир чувствовал себя отвратительно.
"Пойду, напьюсь", -решил он, поворачивая к пивному ларьку.
-Товарищ! А товарищ! - какой-то знакомый, но неприятный голос заставил его обернуться. Перед ним стояла усатая брюнетка. На ней было дорогое пальто с перламутровыми пуговицами. Она развязно улыбалась ему, как старому знакомому.
-Ну как, путевку в санаторий "отхватили"? Или вам тоже не положено? - она кокетливо засмеялась.
Он не мог вспомнить, где слышал этот резкий грудной смех. А она продолжала.
-Знаем мы, как они там распределяют. Только "своим". А как же мы, простые труженики производства?
Владимир скользнул взглядом по полным рукам. На коротких пальцах - сосисках блестело два кольца. На "скромную труженицу" девушка не походила.
-А вы тоже работаете на заводе?
-Я? Вы что, меня не помните? - Брюнетка надула полные губы и насупилась.- Вот так: обслуживаешь их, обслуживаешь, с ног валишься. А они - не помнят!
Владимир мучительно перебирал в памяти всех известных полных брюнеток.
-А,-а ! Вы из проектного бюро!
-Из какого там бюро! Вспомнил он! В столовой я работаю. Подавальщицей.- уточнила брюнетка, а сама уже шагала рядом с Владимиром по оживленной улице.
-А-а-а, теперь точно вспомнил! - зачем-то соврал Володька. "Чего она ко мне пристала? Наверное, знает, что я в профсоюзе. Путевку хочет".
- А путевок в этом квартале не предвидится! - "отрезал" Володька твердым поставленным голосом председателя Митрофанова.
-Нина.
-Что?! - Володька не понял.
-Нина меня зовут. А вы, я знаю, - товарищ Мелихов.
"Боже, она видела, как я брякнулся на колени! Какой позор! Завтра будет знать вся столовая, весь завод!" Володька в темноте почувствововал, как густо покраснел.
- Так как вас зовут, товарищ Мелихов? - игриво продолжала злосчастная Нина. - Может, в кино сходим? Я билеты достать смогу.
Володька замотал головой.
-Нет. Голова болит. Устал. Я вас провожу, ...Нина... А меня Владимиром зовут. - и он взглянул на нее искоса. У нее был нос с горбинкой и пухлые яркие губы.
-Вы далеко живете? -желая побыстрее от неё избавиться, выдавил из себя Владимир.
-Да мы почти пришли. Здесь я живу.
Володька остолбенел. Они стояли перед входом в Оксанино общежитие.
-Ну как, может, зайдёте? У меня есть новые записи Элвиса.
-Какого...Элвиса? -Володька вдруг отчетливо вспомнил, где слышал этот резкий смех. Это была она. Может, эта Нина видела, как он, держась за щеку, пытался надеть в коридоре ботинки?
-Вы не знаете Элвиса Пресли? Ну-у, какой вы...дремучий. Не обижайтесь, я любя. - И она подхватила недоумевающего Володьку под локоть и потащила вовнутрь.
Дежурная на вахте настороженно привстала.
-Не суетись, Петровна, это со мной!- Нина быстро достала что-то маленькое из сумки и положила под раскрытую газету. Вахтёрша потупила глаза. Нина посмотрела на нее выразительным взглядом. - Ты ничего не видела и не слышала.
Вахтерша закивала и вновь занялась вязанием.
Вскоре Володька оказался перед Оксаниной дверью.
-Э, нет. Нам - сюда. А тут Оксанка живет. Ну да, ты ж ее знаешь. Бывал, наверное, у нее? -она неприятно хохотнула, ловко поворачивая ключ в замке.
"Зачем я к ней иду? Она мне совершенно не нравится!"-мысли Владимира путались.
Комната Нины по планировке была как две капли воды похожей на Оксанину. На этом сходство заканчивалось. Из-за обилия дорогих вещей она казалась маленькой. Вместо вырезанных картинок стену украшал массивный красно-черный ковер, на полке, этажерке громоздились какие-то статуэтки, вазы и рамки с фотографиями. На обеденном столе, накрытом золотистой вышитой скатертью, стоял самый настоящий бобинный магнитофон.
-За знакомство? -Нина поднесла Владимиру маленькую рюмочку с темно-вишневой жидкостью.
-Владимир крепче пива ничего не пил, но крохотную рюмочку почему-то взял.
-Нет-нет, до дна! Это ж домашняя наливка. Для здоровья полезно, ну?- Нинина рюмка была уже пуста. На прозрачном стекле остался след от морковной помады.
Наливка оказалась липкой и сладкой, как и душные Нинины объятия.
"А она - ничего", - проваливаясь иногда в пустоту, думал Володька. -"Мягкая, ласковая"...
Вдруг в двери повернулся ключ. Володька от неожиданности перестал тискать Нину и судорожно попытался застегнуть штаны.
-Да что с тобой? Это не к нам. Это...соседка. Ну, иди ко мне, - Нина обхватила Володьку за шею и притянула к себе.
"А если Оксанка узнает, что я был здесь? Она мне никогда не простит" - вяло обнимая рыхлое тело, подумал Володька. Он решил ретироваться.
Было слышно, как Оксана за стенкой открывает дверцу шифоньера.
"Раздевается"- подумал Володька и снова прижал Нину к себе.
-Останешься? - выдохнула Нина Володьке прямо в ухо. Он замотал головой и попытался встать. Ноги казались чугунными, в глазах рябило от статуэток, копилок и вазочек, освещенных светом луны. В темноте он с трудом отыскал свою куртку и вышел в коридор. Нина в коротком халате, обнажившем полные ноги, выскользнула следом.
-Володечка, приходи завтра. Я буду ждать! - кокетливо играя глазками, проворковала она.
Володька заметил, что ее правый глаз стал почему-то больше и чернее левого. Морковная помада стёрлась, обнажив сухие бесцветные губы.
Он вяло кивнул ей на прощанье и быстро пошел по коридору, иногда натыкаясь на чьи-то туфли на ковриках.
Весь день болела голова. Во рту ощущался вазелиновый привкус морковной помады. Володька проклинал себя за бесхарактерность и давал себе обещание, во что бы то ни стало помириться сегодня с Оксаной.
-Ты закусывай следующий раз, Вовка, - посочувствовал Костик и пошел в столовую один.
Володька, сославшись на тошноту, обедать отказался, чтобы избежать нежелательной встречи с "подавальщицей".
В конце рабочего дня, прихватив заранее купленную коробку зефира, окрыленный напутствиями друзей, Володька направился в профком.
У дверей цеха его ожидала благоухающая приторным жасмином Нина. Без предупреждения она бросилась ему на шею, забормотала, как скучала, поблагодарила за зефир, который обожает, и потащила Володьку под руку вдоль длинного заводского коридора.
-Ты чего-нибудь понимаешь? - Костик кивнул Сереге на удаляющуюся "парочку".
-Мелихов-то, оказывается, бабник! - удивленно присвистнул Серега. - Вот тебе и "тихоня". "Тихушник"!
Приятели засмеялись и пошли следом, обсуждая Володькину прыть.
В этот вечер Володька напился как-то незаметно и сильно.
Оказалось, что у Нины под кроватью есть баян. Володьке захотелось вспомнить уроки деда Степана, деревенского гармониста. Он гулко растянул меха и громко запел, не попадая голосом в музыку: "По дальним степям Забайкалья". Нина, не обладавшая музыкальным слухом, тем не менее, подпевала ему низким, почти мужским голосом. Из-за нее Володька путал кнопки и останавливался.
Не успели они допеть, как бродяга подошел к Байкалу, как в стену затарабанили.
И они запели еще громче, перекрикивая друг друга и покачиваясь в такт песне.
Песня закончилась. Володька представил себе, как ходит взад-вперед по комнате разозленная Оксана. Эта мысль придала ему сил. Он снял ремни баяна, поставил его на пол, и повалил раскрасневшуюся Нину на кровать.
Вдруг раздался настойчивый стук в дверь. Володька с Ниной насторожились.
Стук повторился.
-Нина, открой! Это Полина Степановна!
-Комендант!- ахнула Нина и показала Володьке, чтобы тот лез под стол. Следом полетели его куртка и ботинки.
Сквозь низко нависавшие бархатные кисточки скатерти Владимир увидел, как Нина, зачем-то взяв в руки баян, босиком прошлепала к двери.
-Что у тебя происходит, Нина? Почему в комнате посторонние? - Володька видел только ноги комендантши, обутые в закрытые военные ботинки. Рядом стояли стройные женские ножки в знакомых сиреневых тапочках.
-Какие посторонние? Нет у меня никого. Одна я! Смотрите! А пела, чтоб грустно не было.- почему-то пискляво заголосила Нина, переминаясь с ноги на ногу.
-Врёт она! - раздался до боли знакомый рассерженный голос. - У нее был мужчина. Да я даже знаю, кто это! По голосу узнала!
Володька от звука собственной фамилии перестал дышать.
-Да где он? Ищи! Да ты сама глаз на него положила, соседка! - закричала Нина, как базарная торговка. - А играть на музыкальных инструментах у нас не воспрещается! Ты сама на гитаре тренькаешь, Оксанка! Я ж молчу! У-у-, бессовестная! - Нина с грохотом поставила баян у своих ног.
-Вот, что, Просветова! - Володька догадался, что комендантша обращается к Нине. -Ставлю тебе на вид. Чтоб никаких мужчин, пьянок и песен после 22 часов!
-Да что я? Я порядки уважаю, Полина Степановна. Больше не повторится!- опять заголосила Нина виноватым голоском. - До свиданья! Спокойной ночи!- прокричала Нина уже удалявшейся по коридору блюстительнице порядка.
Оксанина дверь захлопнулась. Нина смачно плюнула ей вслед и пошла извлекать из-под стола перепуганного любовника.
Спускаясь по пожарной лестнице, Володька чувствовал себя преступником. Мелким воришкой, который залез Оксане в душу и украл слабую надежду на примирение.
Летние дни понеслись, похожие один на другой. Нина не отпускала Володьку от себя ни на шаг.
И постепенно ему даже стала нравиться ее манера резко смеяться, сильно красить глаза и опрокидывать целиком стопку.
Оксана перешла на руководящую работу и уволилась с завода. В освободившейся комнате поселилась новая соседка, Клавдия: веселая, говорливая хохлушка. Володька познакомил ее с Серёгой, и они часто стали гулять вчетвером по набережной.
Образ Оксаны поблек, растушевался и постепенно стёрся из Володькиной памяти. Он уже не испытывал жгучего желания разыскать ее, подкараулить и броситься перед ней на колени, вымаливая прощение.
Вскоре Нина забеременела, и Володька взял недельный отпуск, чтобы познакомить ее с матерью.
Перед отъездом решили посидеть "на посошок" с друзьями. "Мальчишник" был скучноват, а к тому же, еще и затянулся. Костик быстро захмелел и посапывал, положив голову рядом с тарелкой. Володька говорил заплетающимся языком "о жизни". Серега слушал, поддакивал и крутил рычажки транзистора.
Приёмник то шипел, то передавал новости с полей. Вдруг гул и помехи прекратились. Серега "поймал" музыкальную волну. Женский голос проникновенно пел о колокольчиках, свадебном пиршестве и лунном сияньи. Володька почему-то осёкся на полуслове и притих, положив голову на руки.
-Э-э, ты чего? -Серега потрогал Володьку за плечо.
Володькины плечи вздрагивали. Он плакал: скупо, по-мужски. Таким Серега видел его впервые. Широкой рукой он обнял друга.
-Да, брат! Женитьба - это шаг! А ты что думал? Это тебе не вал расточить. Ну, давай выпьем! За вас с Нинкой!
Володькины глаза помутнели от слёз. Из динамика звенел незатейливый гитарный перебор: "динь-динь-динь". Будущий жених молча налил рюмку до краев и опрокинул ее "на грудь", не чокаясь.