Входная дверь хлопнула так, что задрожали хлипкие стены старой пятиэтажки, а стёкла в шкафах отозвались нестройным перезвоном. Робкий лучик осеннего солнца пробился между небрежно задернутыми шторами, скользнул по пыльным полкам и рассыпался искорками по резной поверхности хрустальной вазы. Свет наполнил жизнью ряды хрустальных фужеров и растёкся по перламутру чайного сервиза.
- С добрым утром, друзья, - важно произнёс пузатый чайник, обращаясь к сбившимся вокруг него чашкам.
- Не такое уж оно доброе! Вы только посмотрите, что у соседей твориться, - фарфоровая статуэтка 'Барышня с веером' махнула в сторону соседнего шкафа.
Книги, годами стоявшие на полках, в данный момент валялись на полу и кресле. Библиотека, которую по крупицам собирали, добывали, доставали и выменивали несколько поколений обитателей квартиры, была полностью разгромлена. Собрания сочинений, неуловимо напоминавшие своими стройными рядами гвардейцев, теперь устилали давно немытый пол. Битва проиграна, солдаты пали.
- Что же задумала эта молодая хозяйка? - в ужасе пискнула сахарница.
- Она задумала всех нас продать или выбросить на помойку, - отозвался лежавший сверху сильно потрёпанный словарь. - Мы, видите ли, никому ненужный 'совковый хлам'. Всю ночь сидела за этим своим, как его, ноутбуком, пыталась спихнуть хоть что-нибудь.
- А эта штуковина нас сейчас не подслушивает? - осторожно поинтересовался чайник.
- Не думаю, крышка закрыта, а там, кто его знает. Вполне возможно, что все наши разговоры записываются и передаются хозяйке. Что ещё можно ждать от бездушной железяки? - толстый глянцевый художественный альбом грустно вздохнул и пошелестел листами. - Продадут всех по списку оптом и в розницу, а кого не продадут, того вышвырнут на улицу. Принято решение освободить квартиру от ненужного хлама.
- Ну, меня это не касается, - надменно фыркнула барышня. - Ведь меня нашей девице купили в Праге, когда они с матерью ездили туда первый раз. Она так долго выбирала и упрашивала, чтобы меня купили, так упрашивала, а старая хозяйка не хотела расставаться со столь значительной суммой.
- Нас, между прочим, всех не в канаве нашли. Очереди выстаивали, по ночам отмечались, на руках номерки писали, взятки совали. А уж, сколько бабушка на покупку книг макулатуры перетаскала, так страшно представить, - чайник от возмущения засопел и звякнул крышечкой.
- Нас, кстати тоже из Чехии привезли, только чуть позже, - вступила в разговор вазочка, разволновавшая своим сверканием почтенную компанию.
- Какая теперь разница? Говорят же вам, все мы - 'совковый' или советский хлам. Осколки прежней жизни. Теперь в цене электронные книги, посуда пластиковая одноразовая. Поел и выкинул. Никто с вас, то есть с нас, больше пылинки сдувать не будет. Скажите, спасибо, если хозяйка нас вечером в мелкие клочья не порвёт, - категорично отрезал альбом.
На пару минут воцарилось неловкое молчание, а затем все разом начали говорить о том, как попали в эту квартиру, какая раньше была жизнь, и прочую чушь. Обитатели серванта были знакомы не первый десяток лет, знали до мельчайших подробностей историю друг друга, но снова и снова звенели, дополняя сбивчивый рассказ красочными подробностями.
Чайный сервиз старой хозяйке сослуживцы подарили на пятидесятилетие, столовый - бабушке по случаю выхода на пенсию. Каждый раз в доме собиралось много гостей, звучала музыка, звенели бокалы, купленные по случаю рождения дорогой, любимой, единственной доченьки, которая теперь крушила и ломала созданный матерью и бабушкой хрупкий мир.
Резной графин богемского стекла безуспешно пытался успокоить своих соседей, убеждённо заявляя, что молодая хозяйка одумается и оставит всё на своих местах. Его никто не слушал. Кофейные чашечки подпрыгивали на тончайших коричневых блюдцах, вспоминая детали путешествия из Риги. Тарелки, почти всхлипывая, перечисляли прошедшие семейные праздники, юбилеи, дни рождения.
Сбивчивые рассказы взбудоражили даже степенные сочинения классиков. Книги ударились в воспоминания о тех временах, когда их снимали с полок не только для того, чтобы вытереть пыль или поискать припрятанные деньги. Кто-то перечислял оценки, полученные хозяйками в школе за чтение стихов, кто-то рассказывал про слёзы и бессонные ночи. 'Представляете, она, читая меня, проплакала два часа, пока мать не заметила свет фонарика под одеялом'.
Короткий осенний день затухал, прощаясь с обитателями квартиры красноватыми всполохами в окнах дома напротив. Снова хлопнула входная дверь.
Молодая девушка, не разуваясь и стаскивая на ходу промокшую куртку, ворвалась в комнату. По дороге к столику с ноутбуком пнула пару книг, попавших под ноги. Лицо, перекошенное злобой, пылало. Ей никак не удавалось собрать нужную сумму, хотя, всё, что можно было спихнуть хоть за минимальные деньги, она уже продала.
Артур ждет, что она поможет ему раскрутить новый проект, достанет денег. Он сказал, что если денег не будет, то ему придётся искать их в другом месте. Он просто бросит её, бросит, и будет искать другую. Другую, которой не надо метаться по городу и Интернету, выпрашивая у жадных покупателей лишнюю копейку.
Зачем только мать и бабушка собирали весь этот хлам! Покупали бы лучше золото. Но все украшения матери уже давно перекочевали в скупку. Все? Вслед за цепочками и кольцами отправились серебряные ложки, даже та, что была подарена ей на 'первый зубик'.
Девушка задумалась : 'Подарки могли бы быть и повесомее'.
Были же ещё серьги, купленные на конференции в Амстердаме. Золото, настоящие бриллианты и сапфиры. Когда мать на скорой увозили в больницу, а оттуда в хоспис, всем было не до побрякушек. В какой-то момент вредная бабка успела спрятать серьги. Внучке, несмотря на настойчивые расспросы, не удалось выведать, куда именно старуха засунула драгоценности. Пять лет назад судорожные поиски результата не дали.
- Бабка, гадина, куда спрятала? - крикнула хозяйка, решительно открывая дверцы серванта. Напрасный труд. Все чайники, сахарницы, молочники были осмотрены не раз и не два. Содержимое книжного шкафа тоже подверглось тщательному обыску. Пришлось даже заглядывать в щель за шкафом. Была мысль оторвать плинтусы, но вряд ли бабушка, с её больными ногами, отважилась бы на такое дело.
Рука потянулась за фарфоровой статуэткой. Посуда замерла в ожидании. Вдруг передумает? Или наоборот, сейчас начнёт бить всё подряд, как предсказывал альбом.
Девушка смахнула на пол сувенирный колокольчик и яростно раздавила глиняные осколки ногой. Нет, она должна достать денег для Артура, должна. Даже, если придётся продать квартиру. Хотя продажа квартиры и поиск новой займут массу времени, которого нет. Артур бросит её. Ведь у неё на всём свете больше никого нет.
Правда, имеется где-то отец, не пожелавший признать рождение дочери. Вряд ли у человека двадцать с гаком лет не интересовавшегося её существованием внезапно проснутся отцовские чувства. Нет, кроме Артура никого нет. Она продаст квартиру, которою теперь использует только как временное убежище в те дни и недели, когда у Артура плохое настроение или длительные гулянки с друзьями. Надо же что-то делать, чтобы он её не бросил!
В отчаянии замахнулась кулаком с зажатой в нём статуэткой на перламутровый чайник - символ достатка советского человека. Чашки задрожали, жалобно позвякивая от испуга.
Внезапно из отверстия в днище 'Барышни с веером' выпала серьга. Фигурка оказалась полой. Вторую серьгу пришлось выковыривать чудом найденной в горе хлама вязальной спицей. Сапфиры и бриллианты. Почти живые деньги. Не слишком много, но всё же. Ещё нашлись покупатели на две редкие книги, подаренные матери на последнем месте работы.
Натягивая на ходу противную мятую и мокрую куртку, хозяйка рванула к выходу. Хлопнула массивная железная дверь. Открытый шкаф, немного покачавшись от такого удара, накренился. Стеклянные полки поехали вперёд, и с них, оглашая дом печальным перезвоном, сталкиваясь и разбиваясь друг о друга, покатились вниз фарфоровые и хрустальные символы прошедшего времени.