Влацько : другие произведения.

Февральская революция в свете праксеологии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 1.00*2  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бритва Хэнлона категорически утрверждает, что миром правит не тайная ложа, а явная лажа. В этой статье я показываю, что к такому бесславному концу империю привела цепочка из нескольких решений, первое из которых было совершенно дурацким, а каждое последующее было прямым следствием предыдущего.
  Февральская революция всегда оставалась загадкой как для современников, так и для историков. Взять хотя бы непосредственный повод -- недостаток хлеба в Петрограде. Как это могло случиться? Ведь Россия до войны экспортировала хлеб в больших количествах, а с началом войны границы закрылись, что должно было привести к избытку хлеба в стране, а никак не к дефициту. Но даже если хлеба и не хватало, то почему начался бунт? Конечно, жизнь была тяжёлая, однако труднее всего приходилось солдатам на фронте, а они до революции вели себя смирно. Кроме того, всегда считалось, что русские терпеливее других европейских народов, а в России ситуация с продовольствием была всё-таки получше, чем в Германии, где свирепствовал настоящий голод, который, однако же, не привёл к массовым беспорядкам.
  
  С самых первых дней стала популярна теория заговора -- иностранные агенты и/или масоны якобы нарочно организовали дефицит хлеба, чтобы спровоцировать бунт. В подтрверждение этому приводились данные о больших запасах зерна в Петрограде. Однако Бритва Хэнлона категорически утрверждает, что миром правит не тайная ложа, а явная лажа. В этой статье я показываю, что к такому бесславному концу империю привела цепочка из нескольких решений, первое из которых было совершенно бестолковым, а каждое последующее было прямым следствием предыдущего. Несмотря на все внутренние проблемы, империя могла бы существовать ещё неопределённо долго, однако эти ошибки неизбежно должны были привести страну к экономической и политической катастрофе.
  
  В самом начале Первой мировой войны Николай II решил провести смелую реформу, которая была особенно близка его сердцу: запрещение продажи спиртных напитков. Сначала запрет был введен как обычная мера, сопровождающая мобилизацию; затем было объявлено, что запрет сохранится на все время войны; он был постепенно распространен не только на водку, но также на вино и пиво. Наконец, в начале сентября 1914 г. Государь заявил: 'Я уже предрешил навсегда воспретить в России казенную продажу водки'.
  
  Надо сказать, что сухой закон нашёл одобрение в обществе, особенно поначалу. Даже те, кто готов был возражать царскому правительству по любому поводу, одобряли это решение. Газеты захлёбывались от восторга. Попытки думающих людей по-другому взглянуть на решение проблемы народного пьянства предавались анафеме. Любая критика объявлялась лоббированием интересов торговцев вином.
  
  К сожалению, Государь не изволил обратить своё высочайшее внимание на то обстоятельство, что в мирное время доходы от государственной монополии составляли почти четверть бюджета России. С началом войны империя почти полностью лишилась доходов от таможни (более 10% бюджета), доходов от продажи товаров за границу, миллионы призывников перестали платить подати, железные дороги (дававшие 24% бюджета) в значительной мере переключились на обслуживание армии, и т.д. Таким образом, в военное время акцизы могли бы составить значительную часть бюджета страны.
  
  Особый интерес вызывают свидетельства современников, утверждавших, что люди не стали меньше пить, просто вместо казны доходы стали получать самогонщики и спекулянты. Так что если бы государь "предрешил" в несколько раз увеличить акцизы на алкоголь, он смог бы одним росчерком пера значительно увеличить военный бюджет империи, не вызвав при этом особого недовольства своих подданных. Однако Николай II не искал лёгких путей, а делал то, что подсказывали ему сердце и совесть. Так поступать, несомненно, следует только в мирное время.
  
  В октябре 1914 г. Коковцов, бывший министр финансов, беседовал с председателем Совета Министров Горемыкиным. Его свидетельство стоит привести целиком:
  "Не вышло ничего и из другого моего совета -- приступить теперь же к резкому повышению всех существующих налогов и попытаться смягчить ослабление в доходах, вызванное огульным воспрещением продажи крепких напитков, путем восстановления этой продажи, хотя бы в ограниченном объеме и с большим повышением цены, так как кажущееся благополучие от прекращения такой продажи основано на простом укрывательстве донесений акцизного надзора, который доносит Министерству финансов, что тайное винокурение, сделавшееся просто явным, приняло ужасающие размеры, а министерство боится даже показывать эти донесения своему министру Барку, настолько он раздражается при всяком упоминании о них и приказывает только писать резкие выговоры тем из управляющих, которые настаивают на необходимости отказаться от кажущегося отрезвления. Невозмутимый Горемыкин сказал мне по этому поводу, что я напрасно предполагаю, что ему неизвестны донесения акцизного надзора, что он их отлично знает, так же, как и сведения в том же духе, сообщаемые многими губернаторами, но об этом нельзя говорить Государю, который верит в благодетельность меры запрещения продажи водки, а теперь не такое время, чтобы беспокоить его какими-либо спросами о том, что решено, да и в Думе еще не прошел "угар трезвости", как сказал он, и нужно ждать пока для всех станет очевидным то, что нельзя производить таких перемен росчерком пера. На замечание же мое, что нельзя одновременно вести войну и вычеркивать из казны четвертую часть доходного бюджета, Горемыкии заметил мне невозмутимо: "Ну что за беда, что у нас выбыло из кассы 800 миллионов дохода? Мы напечатаем лишних 800 миллионов бумажек, как будто не ясно всем и каждому, что мы должны вести войну на бумажки, что даже и недурно, так как их охотно берет народ."
  
  Итак, правительство, остро нуждаясь в деньгах, решило просто их напечатать. Одновременно прекращался свободный размен бумажных денег на золото. Результатом стало обесценивание денег и рост цен. Поскольку зарплаты на оборонных предприятиях оставались замороженными, уровень жизни рабочих стремительно снижался. Какими бы патриотами они ни были, рано или поздно рабочим пришлось бы требовать повышения зарплаты. Они начали прибегать к стачкам и забастовкам, т.к. другие формы протеста на правительство не действовали. Сознавая, что рабочим всё-таки надо что-то кушать, правительство время от времени реагировало увеличением зарплаты, постепенно приучая трудящихся к мысли, что избежать голода в условиях инфляции можно лишь при помощи забастовок. К началу 1917 г. стачечное движение в России приобрело уже массовый характер. Можно предположить, что имея даже низкую, но стабильную зарплату, русские рабочие демонстрировали бы свойственное им терпение аж до самой победы.
  
  Вскоре правительство обратило внимание на галопирующую инфляцию. Причины этого пагубного явления оставались загадкой для чиновников, которые обвиняли во всём торговцев и спекулянтов. А бороться со следствием их собственной экономической политики чиновники решили самыми примитивными полицейскими методами -- ни на что другое они были неспособны. Однако попытка сдержать инфляцию при помощи регулирования цен подобна попытке бороться с ожирением при помощи корсета: результаты обычно бывают плачевными, зачастую болезненными, а иногда и просто нелепыми.
  
  Итак, правительство установило фиксированные цены на многие товары. Фактически, правительство предложило крестьянам продавать свои продукты за бесценок. Не нужно быть пророком, чтобы предугадать реакцию крестьян: они просто перестали везти свои продукты в города. Очень скоро правительсву предстояло убедиться в справедливости изречения античного историка Аммиана Марцеллина, который ещё в IV в. писал насчёт регулирования продовольственных цен: "Дело это такое, что если неудачно его повести, то в результате обычно бывает голод".
  
  Уже к 1 октября 1915 г. три четверти городов испытали нужду в тех или иных продовольственных продуктах, а половина городов империи нуждалась конкретно в хлебе. Государству пришлось взять на себя обеспечение не только армии, но и гражданского населения ряда городов и, частично, губерний. Однако усилия правительства не увенчались успехом. По мере разрастания продовольственного кризиса, с весны 1916 в городах начинает вводится карточная система. В ноябре 1916 ситуация с заготовками была уже критической. Когда положение армии и населения ухудшилось до крайности, правительство решилось на чрезвычайные меры. 2 декабря 1916 г. была введена принудительная развёрстка продовольствия. Как и следовало ожидать, крестьяне сопротивлялись грабежу по мере своих возможностей. К тому времени многие просто снизили производство и/или увеличили потребление, не оставив видимых излишков.
  
  Продовольственный вопрос обсуждался и в Государственной Думе. Вот выдержки из вспоминаний В.В.Шульгина:
  "Там шел вопрос о хлебе. Я не помню хорошенько, в чем было дело, но помню, что сильно насиловали наши убеждения. Если не ошибаюсь, вопрос шел о 'твердых ценах'. Мы считали твердые цены источником расстройства Государства. Это вообще была киевская точка зрения. О том, как Киев боролся спокон веков с социалистическими замашками, будет когда-нибудь, надеюсь, отмечено."
  
  И далее:
  "Дело шло о ценах на хлеб. Все больше насчет того, что хлеб крестьяне не везут потому в достаточном количестве, что при 'этом режиме' вообще ничего не может быть.
   Я живо представлял себе своих волынских Бизюков и Сопрунцов, как они не повезут хлеб из-за того, что председатель Совета министров - князь Голицын, а не Милюков. Я понимал, что это чепуха. Заминка с хлебом происходила, по моему мнению, потому, что не повышали цену в то время, когда уже пришел срок ее повысить. Это я высказал.
   Кто-то из господ левее кадетов не преминул мне возразить. Я не слушал его слов, потому что по его глазам я прекрасно видел, в чем дело. У этих высосанных злостью людей - 'левее кадетов' - неистребимая ненависть, бессмысленная и жгучая, к помещикам. И так как от повышения цен на хлеб могли бы в некоторой мере выиграть и помещики (хотя подавляющее большинство хлеба - крестьянское), то эти озлобленные существа готовы были на что угодно, но только не на повышение цен. И мои возражения эти узенькие, конечно, рассматривали только как мнение 'агрария'. Впрочем, это общеизвестно.
   Но меня поразил Шингарев. Он встал и с влажными от вдохновения глазами произнес великолепную речь. Нужен порыв, нужен подъем, подъем, который будет, когда сбудется мечта, когда наконец у власти появятся другие светлые люди, разумные, любящие свою родину и уважающие свободу великого народа, и что тогда в этот день хлеб неудержимыми реками потечет туда, куда ему следует. А иначе, т.е. 'рублем', ничего не сделаешь.
   Шингарев был очень хорош в этом своем 'контррублевом' вдохновении, он был подкупающе мягок и увлекательно темпераментен.
   По окончании его удивительной речи я сказал коротко:
   - Я остаюсь при своем мнении. Надо назначить три рубля за пуд хлеба вместо двух пятидесяти.
   Увы, прошло всего несколько дней, совершилась революция, и министр Шингарев первым делом назначил три рубля за пуд хлеба вместо двух пятидесяти. Ибо, несмотря на 'сбывшуюся мечту', хлеб не двинулся."
  
  Обратите внимание, что Шульгин пытается представить себе мотивацию отдельного крестьянина, в то время как его оппоненты витают в облаках. Чиновники пребывают в плену других иллюзий, но всё так же далеки от реальности. Не зная мотивации крестьян, чиновник неспособен предвидеть их реакции на различные правительственные меры. Реакция людей всегда неожиданна для чиновника, который лишь с большим опозданием может заметить негативные последствия своих действий. А поскольку причинно-следственная связь остаётся вне его понимания, то виновными он считает кого угодно, только не себя: спекулянтов, торговцев, крестьян, в крайнем случае каких-то таинственных масонов.
  
  Кстати, с тех пор мало что изменилось. Современные мэйнстримные экономические теории жонглируют совершенно бессмысленными макропонятиями (ВВП, инфляция и т.п.), однако описать поведение отдельного игрока они не в состоянии. Как говорил в XIX в. апологет свободного рынка Фредерик Бастиа: "The plans differ; the planners are all alike".
  
  Самое удивительное, что несмотря на двухлетнее надругательство над экономикой страны и здравым смыслом, в феврале 1917 г. хлеб в Петрограде был! Однако вследствие инфляции, расходы на выпечку хлеба превышали фиксированную продажную цену. Жадные пекари стали уклоняться от выпечки хлеба, чем и объясняется его дефицит -- при наличии зерна в хранилищах. А что же щедрые пекари -- истинные патриоты России? Надо полагать, они продолжали исполнять свой долг до тех пор, пока окончательно не разорились и не умерли с голоду. В любом случае, контроль цен неизбежно должен был в конце концов привести к дефициту хлеба. Рабочие, приученные правительством бастовать по каждому поводу, тут же разгромили хлебные магазины и устроили очередную демонстрацию -- не первую и не последнюю.
  
  И тут я снова возвращаюсь к воспоминаниям Шульгина:
  За несколько дней до революции "произошло совещание революционных организаций Петрограда, как рабочих, так и солдатских. Представители рабочих предложили организовать уличные демонстрации. Солдатские же представители ответили: 'Для чего вы нас зовете? Если для революции, то мы выйдем на улицу, но если для манифестации, - то не выйдем. Потому что вы, рабочие, после уличных манифестаций можете вернуться к себе на фабрики, а мы, солдаты, не можем - нас будут расстреливать!'
  Представители рабочих признали эти соображения правильными и заявили, что для революции они не готовы.
  Они - революционеры - не были готовы, но она - революция - была готова."
  
  Солдатам предстояло принять участие в весеннем наступлении, и только революция спасла их от отправки на фронт. Тем не менее, бунтовать они не планировали. А рабочие даже под угрозой голода вели себя благоразумно. Чтобы спровоцировать революцию, от правительства требовалась незаурядная дурь. И оно не подвело!
  
  Вот как описывали беспорядки представители фирмы Рено в беседе с Морисом Палеологом:
  " -- Вы знаете, господин посол, что мы никогда не имели повода быть недовольными нашими рабочими, потому что и они, с своей стороны, никогда не имели повода быть нами недовольными. Они и на этот раз отказались принять участие во всеобщей стачке. Сегодня днем, в то время, как работа шла полным ходом, толпа стачечников, пришедших с заводов Барановского, окружила нашу фабрику, крича: 'Долой французов. Довольно воевать'. Наши инженеры и директора хотели поговорить с пришедшими. Им ответили градом камней и револьверными выстрелами. Один инженер и три директора-француза были тяжело ранены. Подоспевшая в это время полиция скоро убедилась в своем бессилии. Тогда взвод жандармов кое-как пробрался через толпу и отправился за двумя пехотными полками, расквартированными в близлежащих казармах. Оба полка прибыли через несколько минут; но вместо того, чтоб выручать завод, они стали стрелять по полицейским.
   -- По полицейским?
   -- Да, господин посол. Вы можете придти посмотреть на стенах нашей фабрики следы залпов. Упало много городовых и жандармов. Затем произошла крупная свалка..."
  
  Это произошло в октябре 1916 г. С тех пор всякий здравомыслящий человек имел основание сомневаться в лояльности войск. Посол пытается обратить внимание высших чиновников империи на это обстоятельство:
  "Я отвожу в сторону председателя совета министров и рассказываю ему о том, что только что произошло у завода Рено. Он пытается доказать мне, что это -- эпизод, не имеющий значения...
   -- Все же остается факт, -- говорю я, -- что войска стреляли по полицейским. А это важно, очень важно.
   -- Да, это важно, но репрессия будет беспощадна."
  
  Впоследствии Палеолог снова пытался говорить с премьер-министром на эту тему, однако безрезультатно:
  "Мне не удается поколебать его оптимизма."
  
  В тот несчастливый февральский день армия снова получила приказ применить оружие для прекращения беспорядков. И кто бы мог подумать, что результат окажется таким же, как и в прошлый раз? Солдаты, которые сами ещё недавно были рабочими или крестьянами, отказались стрелять в своих товарищей. После этого у солдат не осталось другого выбора, кроме как взбунтоваться, ведь иначе им грозил расстрел. Трёхсотлетнее правление династии Романовых закончилось совершенно неожиданно для всех, в т.ч. и для самих революционеров, которые первым делом ворвались в винные погреба и утолили наконец жажду.
   А в это время американские политики, вдохновлённые потрясающими достижениями России на этом поприще, решили повторить эксперимент с сухим законом в США. Уже в августе 1917 г. Сенат одобрил проект соответствующей поправки к Конституции. Надругательство над американским народом продолжалось долгих тринадцать лет. Это привело к возникновению мафии и другим негативным последствиям. Причина была, несомненно, в том, что тринадцать -- несчастливое число.
Оценка: 1.00*2  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"