Новая версия "Стен". Здесь я буду эксперементировать. Буду рад отзывам читателей, кому интересно и у кого есть терпение.
Сначала мы думали, что он приехал погостить. А оказалось, вернулся.
Для нас, его соседей, тех, кто никуда не уезжал и жил все эти годы здесь, это выглядело странным, если не сказать, нелепым.
Я помню, как Кирилл уезжал - с одним рюкзаком, без тени печали. Печальной была только девушка, которая его провожала, но, похоже, это его мало трогало. Я наблюдал эту сцену со стороны - прощаться с ним тогда у меня не было никакого желания, хоть мы и росли в одном дворе.
Тяжёлый он был человек этот Кирилл, тяжёлый. А рюкзак, с которым он уезжал, был огромный и казался величиной с человеческий рост. Вот в этот рюкзак Кирилл загрузил самое необходимое и уехал на чужбину. Появился он потом, спустя года три, бродил по городу, всё что-то высматривал, узнавал, а после этого исчез, казалось, навсегда.
Но вот он вернулся, купил старый дом, где жил ещё его прадед, и собрался делать ремонт.
Никто не мог понять зачем это ему нужно - дом старый, ещё с дореволюционных времён, правда, крепкий - пережил и войны, и землетрясения. Но вложить в него предстояло много, очень много. На эти деньги можно было купить дорогую квартиру в новом доме. Но ему зачем-то понадобился именно этот дом. И никто не мог понять, зачем - у нас ведь давно всё меряется деньгами. По этому поводу строились самые разные предположения: о том, что Кирилл сбежал по каким-то тёмным причинам и что он неудачник, раз вернулся, а может, просто свихнулся на старости лет.
Впрочем, гораздо больший интерес представлял для соседей вопрос о том, откуда у него столько денег. Втайне ему завидовали: ишь, отъелся за границей, а теперь приехал. Он был чужак для всех, только говорящий на нашем языке.
Кирилл, в свою очередь, держался со всеми на расстоянии, да никто особенно и не стремился с ним сблизиться - все косились на него со стороны, чаще всего разглядывали из своих окон, когда он выходил из дома.
Он ведь сильно изменился за эти годы, прежде всего постарел. Но соседям было важно совсем другое: все они искали в его внешности и поведении подтверждения для своих предположений. Прежде всего тому, что он неудачник. Это не важно, что у него есть деньги. Зато семьи нет, это ведь очевидно, иначе бы он привёз жену и детей. Впрочем, дети у него, если есть, давно взрослые, а с женой он мог развестись, может, даже и овдовел. Всё может быть. Но... Едва ли. По всему видно, что он одинок, совершенно одинок. И одиночество это появилось не сейчас, а наверное, было всегда с ним.
Сколько я его помню, он всегда хотел уехать. Здесь ему вечно чего-то не хватало, и он искал это в другой стороне, как будто где-нибудь ещё может быть по-другому. Но он верил в выдуманную им землю обетованную - миф, который по мере взросления Кирилла оброс массой деталей, почерпнутых им из газет, 'Голоса Америки' и 'Немецкой волны', слухов и писем родственников, перебравшихся за океан.
Сейчас я понимаю, почему у него была эта мечта.
Кирилл был единственным сыном у своих родителей, но они рано развелись. Впоследствии мать снова вышла замуж, а отец женился. В новых семьях у каждого из родителей были дети, Кириллом им заниматься было некогда, и большую часть времени он проводил у родителей отца. И хотя у отца Кирилла были ещё дети от второго брака, да ещё трое детей брата отца, но старики из всех внуков больше всех любили именно его - Кирилла.
Так и рос он в этом доме, пока старики были живы. После их смерти отец не стал переписывать на сына квартиру стариков, но разрешил ему здесь жить.
- Рано или поздно ты всё равно уедешь, так же, как и все мы. Зачем тебе эта развалюха в коммуналке? - говорил отец.
Кирилл с отцом не спорил, ничего не просил и в конечном счёте так и получилось: когда появилась возможность уехать, они все уехали - и отец со своей семьёй, и мать со своим новым мужем и детьми, да и сам Кирилл.
Кирилл уехал первым по какой-то университетской программе. Учился он хорошо, его даже считали одарённым и прочили большое будущее в науке.
Отец его, главный инженер на большом заводе, владевший домом-усадьбой и открывший к тому времени несколько собственных предприятий, уехал гораздо позже, из-за того, что ему ведь нужно было своё имущество распродать, а это не так быстро всё.
В числе прочего была и квартира родителей отца. Поначалу отец хотел выкупить и другие квартиры в коммуналке, которые до революции были просто комнатами большого барского дома, принадлежавшего прадеду Кирилла, но потом решил, что дело это не стоящее и продал свою часть; продал совсем недорого, как он сам жаловался, хватило только на часы 'Ролекс', ну и на самое необходимое для отъезда - в то время цены на недвижимость были бросовые. Отец переживал из-за цены, деньги для него всегда имели особое значение. А об этой квартире никто особенно и не жалел, хотя в ней прожили большую часть жизни и отец Кирилла, и сам Кирилл, да и память о стариках... В общем, потомки стариков были отнюдь не сентиментальны.
Была, правда, одна душа, которая жалела о том, что всё так получилось. Это была девушка, любившая Кирилла.
С девушками Кириллу не везло, хотя нешностью Бог Кирилла не обделил: высокий, хорошо сложен. Были и девушки, которых он привлекал то ли своей внешностью, а может замкнутостью-им казалось, что за этой закрытостью есть что-то особенное, интересное.
Может и было, ведь Кирилл еще будучи подростком лет двеннадцати, а то и раньше, пристрастился к книгам по математике и физике для детей и вообще много чего знал, а вдобавок-умел. По его просьбе, бабушка выписывала ему несколько детских журналов "Юный техник", а позже-"Техника молодежи".
Из классической литературы он похоже читал только то, что было обязательным в школьной программе.
А вот что до математики или физики, тут он был фанат. В своей комнате бабушкиной квартиры он устроил целую лабораторию и чего здесь только он не изобретал.
Был даже телескоп и всякие приспособления для астрономических наблюдений.
Бабушка добродушно ворчала, рассказывая знакомым об увлечениях внука и притворно жалуясь, что живет она не в квартире, а в научной лаборатории.
Она любила Кирилла, но и переживала за него, из-за его замкнутости и особенно из-за того, что у него и в девятнадцать лет не было подруги.
Когда речь заходила о девушках, Кирилл краснел и злился.
Особенно он злился, когда эту тему поднимал отец.
У отца с женщинами напротив, все было удивительно просто и легко. Человек вспыльчивый, эгоистичный и высокомерный, считавший себя лучше других, при необходимости он находил подход ко всем и к детям, и к женщинам и к совершенно незнакомым людям.
Он мог быть на редкость обаятельным, если ему это было нужно. У него и улыбка была чарующая-открытая и при этом ласковый взгляд. Такое сочетание, вместе с юмором, остроумием с остроумием и доброжелательной реакцией на слова или настроение собеседников, действовали в отношениях с другими людьми всегда безотказно, принося желаемый отцом Кирилла результат.
Кирилл же был полной противоположностью своему отцу: тяжелый в общении и вообще человек тяжелый. Когда девушки, даже из числа одноклассниц, которым он нравился, пытались с ним заговаривать, он только краснел и пыхтел, не в силах побороть собственную застенчивость. Девушки ему нравились, но он никогда не знал о чем с ними говорить.
Это была его больная тема, а отец, когда они виделись, как-будто специально говорил с ним об этой проблеме так, будто смеялся:
-Ну, нашел ты себе девушку, наконец? Елки-палки, да я в твоем возрасте... ! Да ты давно уже должен...!- И все в таком духе.
-Найду я себе девушку,-однажды зло ответил Кирилл отцу , -Не переживай.
Отец тут же обиделся и перестал насмешливо улыбаться.
-А я вот переживаю!-запальчиво заговорил отец, -Потому что ты-мой сын!
-Папа, у тебя ведь есть другие дети, они нуждаются в твоей заботе, вот ими и займись. А я свои проблемы как-нибудь сам решу...-Кирилл уже сорвался, но вовремя остановился, потому что их разговор слышала бабушка, а она была пожалуй единственным человеком во всем мире, которую он любил и не хотел причинять ей боль.
Бабушка настороженно следило за разговором двух самых дорогих для нее людей, боясь ссоры.
Но до ссоры дело не дошло.
Отец сделал скорбное лицо и с укором сказал:
-Зачем ты так, со мной, сынок?
Помимо всех прочих талантов у него был еще и удивительный дар перевоплощения.
Если он чувствовал свою силу, то давал волю гневу или безжалостно насмехался над человеком.
Но если ему давали отпор, как это сделал Кирилл, он моментально вживался в роль жертвы: глаза отца делались скорбными-вот-вот слезу пустит. Но взгляд при этом оставался внимательным, как-будто он наблюдал реакцию собеседника и весь его вид говорил, вот я перед тобой: совершенно беззащитный. Что ж, бей меня, униженного каждый обидеть может!
Кирилл хорошо знал характер отца и на него этот прием не подействовал.
А вообще, отец Кирилла был человеком избаловнным и неспокойным. Официально он числился в паспорте Михаилом, но родители и приятели называли его Миликом, а на самом деле он был Мелехом, что в переводе с еврейского означает царь.
Имя наверное все-таки влияет на характер человека, но все-таки влияние матери всегда сильнее. Он у нее любимый сын и поэтому позволяла ему абсолютно все.
Такое воспитание принесло свои злые плоды: Милик любил только себя и никого больше.
Дед Кирилла был до войны скромным инженером, но после войны, вернувшись с фронта, он быстро сделал головокружительную карьеру, став начальником всего строительного управления нашего города. В общем-то это он поднимал наш город из руин после войны.
При этом он оставался таким же скромным как и раньше. Никогда не хвастался своими боевыми наградами, а очередь на квартиру всегда отдавал кому-то, ему нужнее, говорил он всякий раз бабушке. Так продолжалось до тех пор, пока бывший однополчанин, занимавший высокую должность в столице, буквально в приказном порядке не вытащил его в столицу.
-Ты мне здесь нужен, - сказал он деду Кирилла.
Там, наконец, дед и бабушка получили отдельную квартиру. Дед стал правой рукой своего друга, мотался по всему союзу, его наградили высокими правительственными наградами, но однажды он вдруг сильно сдал и домой вернулся уже совсем больным человеком. Из нашего города он ни за что не хотел уезжать. То ли тоска его подкосила, то ли фронтовые раны дали себя знать или злоключения сына, а может все вместе, но только вернувшись, прожил он совсем немного, лет пять.
Предоставленный сам себе с отъездом родителей, отец Кирилла бросил учебу, на работе нигде долго не держался, потому что вечно со всеми конфликтовал, несколько раз женился и разводился, мотался по всей стране, платил алименты на детей из разных семей.
О Кирилле он похоже и вовсе забыл. Да и до этого отношения отца и сына всегда были сложными. Внезапные приступы гнева у отца пугали ребенка и однажды Кирилл при всех спросил отца: папа, а ты мой папа?
Мать Кирилла оказалась женщиной с характером и все попытки молодого мужа установить собственный культ в доме, потерпели фиаско.
Это было для него полной неожиданностью, поскольку Милик считал, что жена должна день и ночь на него молиться-это ведь на его деньги(не важно, что это были деньги родителей), куплена кооперативная квартира и вся мебель в доме, а она еще рот открывает?!
Кончилось тем, что молодая жена выставила Милика за дверь и он потом долго плакал сидя у соседей.
А спустя какое-то время невестка примчалась на такси в дом к родителям Милика, швырнув с порога ключи от кооперативной квартиры и все подарки.
Правда потом она с дедом Кирилла помирилась и даже доверила свекру и свекрови сына, хотя со свекровью отношения у нее всегда были натянутыми, особенно после развода.
Кириллу тогда было лет пять или семь. После той истории он стал нервным, глаза вечно испуганные, а сам он постоянно озирался по сторонам, как затравленный зверек, часто и смешно моргал и при этом еще дергал головой.
Соседским детям это было смешно и едва он появлялся на улице, как дети тут же дразнили его, называя "нервным", так что его имени потом уже никто и не помнил.
Кирил пытался защищаться, но соседских детей было много, а он один и силы были слишком неравны.
Тогда он замкнулся и вообще перестал выходить на улицу.
Мать, после развода с отцом долго болела. Они в то время снимали комнату в частном доме у местных куркулей. Сын часто болел, рос странным, замкнутым и это вызывало у матери досаду. Она одно время часто срывалась на крик, но потом все же взяла себя в руки и заботилась о сыне как могла.
Потом она повторно вышла замуж и когда у Кирилла появился сводный брат, он попросился жить к родителям отца.
Но вот нашлась всё-таки девушка, которая полюбила Кирилла.
-Расскажи мне о себе,-просто попросила она.
До сих пор никто его об этом не просил. И кирилла вдруг прорвало, и он стал рассказывать ей о себе то, что наверное никогда и никому не доверял, о всех своих разочарованиях и наверное мечтах.
А она слушала его, глядя на него своими ясными глазами, а птом вдруг поцеловала....
Так у них все началось, хотя как все было на самом деле никто не знает, потому что их разговора никто не слышал, а только сидели они в тот вечер очень долго в нашем крохотном садике, хоть и поздняя осень уже была на дворе...
С того дня они всегда были вместе.
В отличие от Кирилла, которого все недолюбливали, и даже в детстве другие дети не принимали его в свои игры, все в нашем дворе любили её, такая она была светлая и душевная, особенно рядом с ним. Может, потому и полюбила его, что ночь и день, свет и тьма, радость и печаль неразрывны, а по сути две стороны одного целого.
Так и они были: Кирилл - замкнутый, мрачноватый, с настороженным взглядом. А девушка та, её звали Настя, всегда улыбалась, причём совершенно искренне, была со всеми доброжелательной и мягкой. Детвора во дворе полюбила её и обступала её со всех сторон, когда она в нашем дворе появлялась.
Но чаще они вдвоем были: уходили вместе и возвращались вместе. Обычно, если Настя с кем-нибудь разговаривала, Кирилл стоял чуть в стороне, угрюмо молчал и не произносил ни слова. Оба они были студентами - она училась на врача, а он собирался стать физиком.
Но потом Кирилл уехал, и после его отъезда Настя появилась в нашем дворе только один раз, где-то полгода спустя, и разговаривала с его тёткой - узнавала, пишет ли ей Кирилл.
Видимо, своей возлюбленной он давно уже не писал, а она всё ещё на что-то надеялась, вот и расспрашивала.
Уж не знаю, что он ей говорил перед отъездом, что обещал, но только она надеялась - очень.
Раньше его недолюбливали, а после этого случая с Настей так просто все возненавидели. Но ему-то что? Он уехал, у него другая жизнь, такая, как он хотел. Так мы думали тогда.
И вот теперь он вернулся, выкупил весь этот дом и стал фактически строить его заново.
Кирилл унаследовал многие таланты отца, а отец у него был мастер на все руки. Дело с ремонтом у него шло споро, в деньгах недостатка не было, и скоро дом был отреставрирован.
Я думал, что Кирилл будет сдавать квартиры в своём доме - а их было там целых три, не считая той, в которой жил он сам. Но этого не произошло. Дом казался пустым, и только свет по вечерам, который хозяин включал иногда очень поздно, свидетельствовал о том, что дом обитаем.
Такое поведение нового-старого хозяина дома казалось всем странным и подкрепляло версию о том, что Кирилл свихнулся.
Так думал и я, до тех пор как однажды не столкнулся с ним у входа во двор. Он, видимо, выходил в магазин или ещё куда поблизости, потому что шёл пешком. Он вообще почти не пользовался машиной и не любил уходить далеко.
- Заходи, - просто сказал он.
Я удивился его приглашению - мы никогда не были друзьями, но, видимо, из тех, кого он знал, осталось не так много людей, с которыми он мог бы поговорить. Однако немного поразмыслив, я понял, что выбрал он меня для своих душевных излияний вовсе не случайно.
Я ведь принадлежу к особой редкой породе людей, которые всегда здесь были, есть и будут. Это я не о себе сейчас, это я о породе нашей - ничем не приметных обывателей, живущих здесь из поколения в поколение, кого не берут ни войны, ни моры, которых никаким калачом из своих нор не выманить ни в какую Америку. Так и будет жить наша порода в этих старых, с удобствами во дворе, пахнущих сыростью, табаком, лекарствами, старыми книгами и древней деревянной мебелью домах.
К своей жизни я всегда относился легко-жил, как живется. Приятелей, которые журили меня за такое отношение к жизни, я быстро отдалял от себя.
Дабы меня оставили в покое, до определенной поры я делал все так, как от меня хотели: хорошо учился, вместо того, чтобы читать фантастику, делал уроки вместо того, чтобы лазить с приятелями по пустырям. В общем, рос примерным ребенком.
Потом, как и полагается послушному сыну уважаемых среди соседей родителей, я поступил в политехнический институт, где учили востребованной профессиии. Учился я хорошо, а на после третьего курса женился на студентке из нашего же института. Уж не знаю зачем я на ней женился. Наверное, чтобы родители отстали-они все хотели, чтобы я остался в жизни таким же примерным, каким был в детстве, а для этого, по мнению родителей, мне непременно нужно было жениться. Ну вот я и женился на молоденькой и очень привлекательной девушке.
Правда вскоре после свадьбы выяснилось, что она ужасно не любит книги и театр, за то обожает, как это принято сейчас называть, шопинг, рестораны и быть в центре внимания.
Некоторые вещи в ней казались мне смешными, а мои насмешки вызывали у нее приступы истерики.
К тому же, когда она видела у меня в руках книгу, то просто бесилась. Она была убеждена, что люди читают книги только для того, чтобы не разговаривать с другими людьми.
Видимо под влиянием ее истерик со мной что-то произошло и я решил стать писателем. Я и раньше пописывал, но скрывал от всех это свое пристрастие. А тут уже скрывать больше не мог, потому что вместо занятий в институте пропадал в нашем самодеятельном литературном кружке или писал свои опусы.
Когда я сообщил родителям о своем желании учиться в литературном институте и добавил, что мое решение обжалованию не подлежит, мама от переживаний слегла с гипертоническим кризом, а жена впервые назвала меня психом. Отец же начал подозревать в употреблении наркотиков.
Но наркотики я не употреблял-зачем графоману наркотики?
Когда я бросил институт, жена от меня ушла. Я и сам давно уже хотел развестись, но она сделала это первой, решив, и совершенно справедливо, что толку для нее, от меня не будет.
Честно говоря, после этого я вздохнул с облегчением.
А потом мне все надоело, я бросил институт и не стал поступать в литературный, а начал работать сначала на археологических раскопках, потом уехал на север, где работал на строительстве газопровода, потом.... Где только я не работал, объездив всю страну. И все это с одной только целью: сделаться писателем, что совершенно невозможно без самых разнообразных впечатлений.
Насытившись впечатлениями, я вернулся в наш дворик, купил для родителей кооперативную квартиру, а сам остался здесь.
Родители меня любили, но почему-то считали неудачником и переживали за меня: как же так, ведь мне уже за тридцать, а я не женат, без образования и без профессии.
А потом все рухнуло и прежде уважаемые профессии стали никому не нужны. Именно в это время один известный научный журнал опубликовал первые мои рассказы из серии фантастики, потом моим творчеством заинтересовалось одно очень известное издательство за границей. Они предложили мне публиковаться у них за весьма щедрый по тем временам гонорар, на что я охотно согласился.
Причем все это, казалось, без всяких усилий с моей стороны.
Фантастические рассказы я писал больше для заработка, а вот задуманный мною роман был сокровенным, для души. Об этой своей работе я никому не рассказывал, да и зачем?
Никто ведь не верил, что это я написал свои рассказы, даже родители.
-Неужели это ты все написал?!-удивлялась мать.
Все считали меня чудаком, а я никому ничего не доказывал. Зачем?
К тому же, меня вполне устраивал этот мой образ, позволявший мне вести такую же жизнь. Я и общался с такими же как сам-людьми не от мира
сего, которые постепенно начали собираться у меня.
В смутное время, когда обыватели были напуганы уличной преступностью и стрельбой на улице, двери моего дома не закрывались ни днем, ни ночью.
Я никого не боялся, потому что брать у меня было нечего, а если бы кому вдруг вздумалось бы меня ограбить, то я бы и так все отдал-зачем мне лишняя обуза?
Но Слава Богу, из бандюков и прочих отбросов в наш двор никто не наведывался, за топриходили самые разные люди: ищущие юноши-студенты только закончившие школу и не знающие чего хотят юные студентки, погруженные в себя буддисты и эзотеристы, нарцистичные художники, писатели и журналисты, нервные музыканты и алкоголики-поэты, писавшие свои вирши охраняя по ночам какой-нибудь важный гражданский объект вроде детского сада.
Был даже один театральный критик и еще двое-трое профессоров из университета, не говоря уже о доцентах наших институтов.
Позже появились постоянные пациенты психушки и просто люди, не знавшие куда себя девать.
Одни из них приходили, другие уходили.
Все они собирались у меня вовсе не с какой-то целью, и не по какому-то особому делу.
Это было очень необычное общение: прийти сюда ко мне мог каждый, когда хотел, хоть утром, хоть на ночь глядя. Правда я не любил, когда меня беспокоили слишком рано: гости мои расходились поздно и утром я отсыпался, а к тому же не люблю рано вставать.
И вот каждый из моих гостей приносил с собою что-то свое: кто-то интересную статью из научного журнала, а кто-то притаскивал фото сделанные где-то в диковинной глубинке или за границей и показывал нам все это в виде диафильмов.
Кто-то приходил поругать действительность и выпустить пар, а кто-то пофилософствовать или почитать свои стихи.
Молодежь приходила обязательно с гитарой, под которую они пели или просто сидели.
А кто-то обязательно приносил торт или пирожные, так что чаепитие с тортом стало своего рода неписанным обычаем наших посиделок.
Иногда заявлялся к нам какой-нибудь мэтр, чаще всего от искусства или литературы, но долго они не задерживались, потому что слишком уж они любили себя и слишком много требовали к себе внимания.
Гораздо больше мне нравилось, когда таких центров внимания не было.
Люди разбивались на группы, одни говорили о математике, другие- о политике, некоторые просто молча сидели и непосвященные не могли понять, зачем все эти люди собрались тут.
Ведь должна же быть какая-то цель у всего этого.
А вся прелесть наших собраний именно в том и заключалась, что люди приходили сюда не ради какой-то цели, а просто потому, что им было здесь хорошо.
В общем-то это был прообраз социальной сети, куда каждый заходит со своими мыслями, желаниями, надеждами.
Чаще всего люди уходят отовсюду, включая жизнь с тем же, с чем и приходят, а кто-то даже и с разочарованием.
Но большинство придут снова.
Конечно, принимать у себя такое количество людей довольно хлопотно.
Но я не заморачивался насчет этого и ничего в доме не касался.
Завсегдатаи уже воспринимали мой дом как свой собственный и поддерживали в нем определенный порядок или точнее, беспорядок.
Кофе и чай каждый готовил себе сам. Сами же и мыли для себя посуду. Можно, конечно, и не мыть было, но тогда бы пришлось пить кофе и чай из грязных чашек, а этого никто не хотел и поэтому приходилось все же посуду мыть.
То же и с едой, кто-нибудь обязательно что-то с собой приносил: одни вино, другие закуску, но чаще мы обходились без вина, только чаем с тортом. Но это уже был скорее ритуал.
Время от времени приходилось освобождать пепельницы от окурков и даже подметать эти окурки и другой мусор, а затем собирать их в мусорное ведро и выносить на мусорку во двор.
Были среди нас и кулинары, бравшиеся удивить нас чудесами кулинарии и колдовавшие для этого над духовкой, оставленной мне родителями.
Нашлись даже такие, что сделали ремонт в моей квартире.
Хорошее было время, интересное!
В то время о нашей истории не спорили только ленивые. А доводилось ли кому-нибудь из вас слушать как матерится на латыни известный профессор, заведующий кафедрой древних языков?
А у нас все это было.
Профессор этот был большой оригинал и однажды я был свидетелем следующей сцены: уважаемый профессор гнул перед студентами и собственной женой такие маты, что я уж на что человек привычный ко всему и то был шокирован.
Оказалось, что все это перевод Назона или Овидия, сейчас уже не помню, на русский. Причем экспромт.
А потом у него нашелся оппонент- другой профессор, историк, большой специалист не только в латыни, но еще в древнегреческом, коптском и ассирийском.
Вот они и спорили нежду собой о том, как правильно в древнегреческом говорить то или иное слово.
Здесь можно было узнать много интересного.
Не обходилось и без курьезов: шестидесятисемилетний профессор истории вдруг влюбился в молоденькую журналистку, приходившую на наши посиделки и дело уже шло к свадьбе, но в последний момент невеста узнала, что у профессора куча детей от предыдущих браков,а женат он был раз пять, а то и все семь и что у него куча долгов и живет он в коммуналке, потому что свою профессорскую квартиру оставил одной из жен....
В общем, ничего у них не получилось. Журналистка вскоре вышла замуж за своего американского коллегу, а профессор долго пил и даже по пьянке упал и сломал себе три ребра.
Мы потом долго вспоминали эту историю....
Сегодня уже все не то-молодежь разлетелась как птицы, но фанатики, те, для которых наш клуб стал неотделим от жизни, собираются у меня и сегодня, правда не так часто, как раньше....
Наши дома уже давно отжили свой век, а что уж про таких как я, говорить? Только ведь убери нас, и... всё, город тут же потеряет, даже не лицо, гораздо больше - свой особый дух.
Скорее всего, по этой причине он и позвал меня к себе в гости, хотя знал, чувствовал, что не люблю я таких, как он, - перекати-поле.
Я не стал отказываться от приглашения - любопытство всё-таки взяло верх. Войдя во владения Кирилла, я стал разглядывать стены, потолок и пол, а он в это время смотрел на меня с горькой усмешкой.
- Хорошая работа, - сказал я. - Сдавать будешь?
- Проходи, - вместо ответа сказал Кирилл, пропуская меня в свои апартаменты.
- Ты, наверное, хотел спросить, - начал он, когда мы оба уселись в удобные кресла вокруг письменного стола в самом центре гостиной. - Зачем мне вообще понадобилась эта развалюха... Ведь так?
Вместо ответа я кивнул.
- Сны одолели, - вдруг сказал он.
- Какие сны? - удивился я.
- Сны, одни и те же всё время. С них всё началось. Сначала я не стал к этому относиться серьёзно. Но потом заметил, что мне всё время снится один и тот же сон: будто я снова здесь, но приехал совсем ненадолго и у меня куча дел - каких-то ненужных, совершенно нелепых дел, и я всё время куда-то еду, бегу, чем-то занят, и вот уже мне нужно возвращаться, а я так и не побывал там, где был мой дом... И вот я еду туда, как когда-то, то на автобусе, то на трамвае, и трамвай этот и автобус как назло ползут, будто черепаха... Я выскакиваю из трамвая и со всех сил бегу к своему дому, времени совсем не осталось, мне нужно возвращаться... Бегу, задыхаюсь, а в результате толком и не успеваю разглядеть свой дом...
- Ну, ты мог бы остаться, - сказал я.
- Да в том-то и дело, что не могу. Хочу, но не могу. А не могу из-за таких же ненужных дел там, на чужбине...
- А дальше что? - спросил я.
- Дальше я на этом месте всегда просыпался, думал - что бы это всё могло значить, и вместо того, чтобы заняться реальными делами, подолгу сидел, подперев голову рукой...
Он сделал паузу и снова продолжил:
- А то ещё снились мне часто мои старики в этой квартире, будто они мёрзнут и вообще уже с кровати не встают, и некому о них позаботиться... Я вскакивал посреди ночи и первым делом отыскивал в памяти номер телефона. Всё ещё можно исправить - позаботиться о них, согреть... Но прежде нужно позвонить им, узнать, как они. И вообще, как я мог забыть о них?! Номер телефона я вспоминал почти мгновенно - он у меня как отпечатался в памяти, и тут только до меня доходило, что старики-то давно умерли...
- Ну и что, из-за этих снов ты вернулся?
- Да нет, конечно, не только... - Он потёр своё небритое морщинистое лицо.
Я ничего не говорил и ждал, когда он продолжит свой рассказ. Наконец, после долгой паузы, он снова заговорил:
- Странно жизнь сложилась: вроде всё было, всё получил чего хотел. Ну да, с бабами не везло - вечно одни стервы попадались. Но теперь, когда я уже старый, какое это имеет значение? А так всё сложилось настолько легко и удачно... Даже не верилось поначалу, что всё может быть так просто. Физику я бросил-надоело каждый раз гранты выпрашивать, решил свой бизнес открыть. Начинал я с ремонта квартир, стал подрядчиком, потом занялся весьма выгодным делом: покупал старые обшарпанные квартиры, ремонтировал и продавал. Неплохой доход. Купил дом, сначала в одном месте, потом в другом...
Но везде мне чего-то не хватало, а чего, я никак понять не мог. Не то - и всё тут. Потом начались эти сны, а затем и вовсе бессонница... Сплошной кошмар. От неё никакие лекарства не помогают, как ни пытайся её обмануть. Лучше сразу себе признаться, чтобы не мучиться. И вот я признался себе в том, что давно уже знал подсознательно: хорошо мне было только здесь, в этом старом доме... И тогда я решил вернуться. Вернуться навсегда. Может вообще всё это - отъезд, годы каторжного труда от темна до темна, всё это нужно было только для того, чтобы однажды вернуться в свой дом? И вот я вернулся. Пока собирался, у меня вроде как цель появилась, надежда, будущее... А теперь... - Он снова замолчал.
- Что теперь? - спросил я.
- А теперь я сижу в этом доме, где прошло детство ещё моего прадеда, где я сам вырос и понимаю, что дом мой пуст и что мне нечем заполнить эту пустоту. Остались стены, но дом - это ведь не только стены и даже не столько стены...
- А чего собственно ты ждал? - не выдержал я.
- Да не ждал я, надеялся... Я ведь за счастьем приехал,- вдруг признался он, а его нет. Дом есть, а счастья в нем нет. За то есть покой.
Покойно мне здесь. В большом городе, где я жил, было все, а вот этого спокойного, вечного счастья не было.
Та же пустота, только наоборот.
Большой город соблазнов, где у меня когда-то были нескончаемые желания и мне казалось, что и десяти жизней не хватит, чтобы все их воплотить...
А потом вдруг я почувствовал пустоту и она стала меня тяготить все сильнее и сильнее.
Иногда проснувшись утром я испытывал странное ощушение. Мне казалось, что я умер и вот смерть оказалась совсем не такой как ее себе представляют люди. Ты живешь, вернее, продолжай жить, только в пустоте. пустота в тебе пустота вокруг люди которые окружают тебя, такая же пустота внутри.
все изображают жизнь при этом прекрасно понимают, что умерли.
Зачем все это? Ты не знаешь, но живешь....
А потом вдруг тоска накатила и появилось странное желание : сидеть и смотреть на этот камин целую вечность,- сказал Кирилл кивнув на старинный камин, который был здесь со времен его пра-пра-деда и который он восстановил по специально сделанным для него чертежам.
-Я хочу, чтобы все было как прежде, -сказал Кирилл.
-Как прежде? - удивился я.
-Да, как прежде, в этом доме, в этом дворе...
Таких двориков много по всей стране, но каждый из них неповторим и ...Вот эта вишня в самом центре двора, скамейки под вишней, водокачка... Убери что-то одно и вот уже все не то...
А так, сидишь, смотришь на эту вишню, на водокачку, и кажется, что времени и вовсе нет, а есть только вечность. Это и есть счастье.