Свою кличку "Сизиф" он получил за то, что ему постоянно удавалось ускользать от смерти.
Пожалуй это было единственным в чем он преуспел. -"Мне не удалось перехитрить жизнь, но я перехитрю смерть", -сказал Сизиф, когда услышал свой приговор. Смертельный диагноз был поставлен ему еще десять лет назад. Тогда никто и не верил, что он протянет больше чем полгода, да и то, если очень повезет. Но он все жил и жил. Мучительно, тяжело, от приступа к приступу, но он продолжал жить, пережив всех своих товарищей по несчастью , лежавших с ним в разное время в одной палате и давно ушедших в мир иной. Причем у многих из них шансы вначале были намного лучше, чем у Сизифа. Тем не менее, они умерли, а Сизиф по прежнему был жив. Он именно жил, а не существовал, хотя и был частым гостем в онкологическом отделении, куда его привозили без сознания, белого, как лист бумаги. Однако получив дозу стероидов и раздобыв кокаин, он стремительно оживал и в ту же ночь или в крайнем случае, в следующую, сбегал к проституткам. Свои похождения он называл "компенсацией" за страдания в жизни, которую он сам себе и выплачивал. Заказав номер в хорошей гостиннице, он вызывал двух , а иногда и больше "девочек по вызову" и устраивал оргию. Сизиф был привередлив- заказывая проституток, он, без всякого стеснения, подробно рассказывал незримому сутенеру на другом конце линии, принимавшему заказ о своих вкусах и ожиданиях, как-будто был организатором крупного банкета для особо важной персоны. Сизиф знал все злачные места в городе с которым они были похожи и нравом ,и внешним уродством, и порочным внутренним обаянием, и чувствовал себя здесь, среди духоты улиц как рыба в воде. Этот город никогда не ложился спать и здесь в любое время дня и ночи можно было раздобыть дозу и оттянуться по полной с "девочками". Впрочем доза, как и алкоголь, всегда были для него лишь фоном. По-настоящему в этой жизни он любил лишь женщин, точнее, те удовольствия, которые они ему доставляли.
Сейчас у него уже не было сил для поездок по местам своих былых оргий. Поэтому он и заказывал гостинницу, обязательно с видом на море, откуда бы он смог любоваться восходом солнца. Каждый раз покидая гостинницу он старался во всех подробностях запомнить восход солнца над морем, не уверенный в том, что в его жизни будет еще один рассвет. Выйти к морю у него уже не было сил, хотя от гостинницы до берега было рукой подать. Болезнь, будто сжимающееся кольцо вражеской армии, оставляла ему все меньше пространства для жизни. Он давно уже отказался от продолжительных прогулок на свежем воздухе- единственного доступного ему вида спорта. Когда он сидел дома, то у него не было сил даже на то, чтобы смотреть телевизор. Абсолютно все раздражало его, доводя до бешенства.
После таких приступов раздражения он чувствовал себя совершенно обессиленным и часто с радостью и облегчением думал в такие минуты о своем одиночестве. -"Слава Богу, что никто не сверлит мне мозги, своей болтовней",- думал он с ужасом представляя себе ситуацию, при которой он был бы вынужден терпеть выражение сочувствия или того хуже , наставления близких.
Ему все труднее было обслуживать самого себя. Когда он чувствовал очередное ухудшение, ему становилось страшно, как в детстве, когда он изо всех сил пытался убежать от догонявшего его огромного пса и чувствовал, что шансов у него совсем нет.
И как когда-то в детстве он плакал теперь как ребенок, от страха и беспомощности. Но потом сам же начинал себя утешать тем, что он везучий и все еще обойдется.
В жизни Сизифа было много ситуаций, когда он был уверен, что крах неминуем. Но после каждого такого краха он снова поднимался, часто еще выше, чем до своего падения. Так было и с болезнью. -"Главное- пережить очередное ухудшение",- утешал он самого себя трясясь от мучавшего его спазма, -"И тогда обязательно наступит улучшение".
И подобно тому, как раньше он поднимался после очередного удара судьбы, так и теперь он надеялся перехитрить собственную болезнь. Падения, после которых начинался для него новый подъем выработали в нем уверенность в своем везении и благодаря этой уверенности, он никогда не терял надежду.
И точно, до сих пор ему всегда удавалось преодолеть очередной натиск болезни.
-"Я снова переиграл тебя!"- злорадно дразнил он свою болезнь, когда наступало улучшение. Так в детстве он дразнил огромного соседского пса Дика. Пес был грозным - его боялись все обитатели двора- и дети, и взрослые. Сизиф тоже его боялся, но ему нравилось дразнить зверя именно из-за дурманящего вкуса невообразимого коктейля из страха и дерзости. Однажды пес едва не порвал его, но Сизиф не успокоился даже после этой истории и по-прежнему продолжал дразнить пса. Похожее чувство он испытывал и сейчас.
Во время очередного приступа он оказывался в больнице, где снова приходил в себя и тогда его большие, темно-карие глаза снова загорались голодным огнем. Он буквально пожирал взглядом хорошеньких медсестер, шутил с ними и говорил им комплименты. Вообще в те моменты, когда ему становилось лучше, он говорил без умолку, рассказывая забавные истории и анекдоты и заставляя смеяться или по крайней мере улыбаться, всех вокруг- начиная от персонала и заканчивая самыми угрюмыми или подавленными больными.
На вид ему было лет шестьдесят пять, может чуть больше. Благодаря худобе , маленькому росту и веселому нраву он всегда казался моложе своих лет.
Веселые шутки и смешные истории сыпались из него как искры.
Сизиф мог бы стать гениальным артистом, режиссером или просто писателем. Многие свои истории он выдумывал буквально на лету и слушая его, сосед по палате хватался за бок, охал от боли и при этом смеялся до слез.
Свои истории Сизиф обычно начинал рассказывать со скорбным лицом и глаза у него при этом были печальные как у сказачного Пьеро. Сами же истории были настолько смешными, что одно уже это несоответствие между торжественно-скорбным видом рассказчика и содержанием его речей заставляли слушателей хохотать до упаду.
Язык у Сизифа был подвешен так, что ему мог бы позавидовать сам Цицерон. Благодаря этому своему таланту, он мог, обладая тщедушным телосложением и уродливой внешностью, расположить к себе любую женщину и это было предметом постоянной зависти других мужчин, более сильных, более успешных и симпатичных. Они никак не могли понять, почему женщины отдают предпочитение Сизифу, а не им.
-"Не было еще в моей жизни случая, чтобы женщина сказала мне , "извини, не сегодня",- самодовольно бахвалился лопоухий, с огромным, как ключ от стен древнего города, носом, большим чувственным ртом и при этом маленькой головой, Сизиф, рассказывая кому-нибудь из новых слушателей истории своих похождений. И все, что он рассказывал было сущей правдой. Все без исключения женщины чувствовали себя рядом с ним легко- он умел создавать иллюзию легкой, беззаботной жизни и с ним было весело, как на празднике.
В молодости без него не обходилась ни одна компания, он был желанным гостем в каждом доме, взрывая застолья оглушительным смехом.
Однажды кто-то из друзей сравнил его с кошкой, от которой пользы вроде бы никакой, а без нее в доме не хватает чего то важного...
Сизиф был всеобщим любимцем еще когда служил срочную в армии. Маленький , уродливый, он гениально копировал жесты, интонации, голоса и кроме того, умел придумывать и не менее талантливо рассказывать всякие смешные истории.
-"Ну-ка, ну-ка, расскажи как..."- нетерпеливо просили сослуживцы рассказать его какую-нибудь смешную историю, уже заранее предвкушая предстоящее веселье. И он всегда охотно рассказывал что-нибудь смешное, ни разу не разочаровав слушателей.
Еще тогда ему прочили карьеру артиста, но вместо этого он поступил в торговый, как его называли, техникум и потом всю свою жизнь проработал в торговле.
-"Деньги под ногами лежат",- часто говорил он своим приятелям, -Нужно лишь посмотреть себе под ноги." Это была еще одна способность Сизифа- везде и во всем видеть деньги. Эта способность была его даром и проклятием одновременно. Пользуясь своей должностью товароведа, он ездил по всему Союзу, покупая и перепродавая абсолютно все- от дефицитных книг на русском, изданных в Молдавии, до дорогой французской косметики коньяка, завезенных через Польшу.
Однако деньги никогда не были для него главным , он смотрел на них всегда лишь как на средство для достижения своей цели: взять от жизни все, не только возможное, но и невозможное.
-"Кто мы в этой жизни?"- философствовал Сизиф, -"Оккупанты, на время занявшие чужую территорию. Поэтому от жизни нужно брать все по максимуму- мы ведь здесь ненадолго.
Жизнь слишком коротка, для того, чтобы обременять ее заботами и неприятностями. Жизнь- это инструмент для извлечения удовольствия",- философствовал Сизиф, -"Поэтому каждый день прожитый без удовольствия- потерянный день".
Жил Сизиф всегда на широкую ногу- мог запросто утром улететь в Крым или Одессу, выкупаться в море, а вечером, по пути домой, улететь в Ригу и там заказать себе столик в самом дорогом ресторане. Он любил веселые компании, но алкоголь, дорогие курорты и иномарки были для него лишь фоном. Главным удовольствием в жизни для него были женщины. Если женщина ему нравилась, то Сизиф не останавливался ни перед чем. Мораль для него не существовала и он легко соблазнял понравившуюся жену или подругу кого-нибудь из своих друзей или приятелей. Не раз за это мужья били ему морду, но Сизиф не унимался. Постепенно он остался без друзей, да и горел он за свои дела тоже не раз. Всю жизнь он проходил по всевозможным делам связанным со спекуляцией и незаконной торговлей , но у следствия почему-то никогда не было достаточо улик против него. Может быть благодаря особому чутью Сизифа? У него была удивительная интуиция и почуяв неладное, он без всякого сожаления уничтожал все вещдоки, не скупился на взятки и в конце-концов, всегда выскальзывал из любых сетей.
Неудачи не только не сломили его, но лишь еще больше раззадоривали. Оставшись в очередной раз ни с чем, он лишь весело усмехался и тут же начинал придумывать очередную махинацию, в результате которой в конце-концов становился еще богаче чем был, но потом снова "падал", как он сам выражался.
В начале перестройки Сизиф решил открыть свой собственный банк, обещая баснословные проценты вкладчикам, но кончилось для него все крайне плачевно. Впервые в своей жизни он опоздал- прецеденты подобных махинаций уже были, да и "братва" требовала свою долю.
Когда Сизиф обнаружил, что не только остался ни с чем, но и всем вокруг должен, он сбежал в Израиль. Ему уже было за пятьдесят, но он не унывал. Вскоре он дал объявление для желающих "быстро разбогатеть на бирже". Желающих нашлось достаточно- это были и студенты, и пенсионеры, и матери-одиночки.
Суть заключалась в том, что Сизиф и его помощники покупали друг у друга по высокой цене акции мертвых компаний в ожидании "фраеров". Как только такие "фраера" появлялись, Сизиф продавал им акции по самой высокой цене. Дела его стремительно шли в гору, пока однажды ночью к нему и его подельникам в квартиру не вломились судебные приставы и представители прочих страшных для мошенников учреждений.
Неизвестно чем бы все кончилось для Сизифа, но именно во время следствия ему и был поставлен страшный диагноз. Ему было страшно, но несмотря на страх он весело смеялся, ведь следователи обещали ему как минимум лет десять тюрьмы, а тут оказалось, что жить ему осталось всего полгода.
Так, из главных обвиняемых Сизиф превратился в главного свидетеля.
-"Может быть в этом и есть главное удовольствие жизни?" - спрашивал он самого себя,- "В том, чтобы над всем в этой жизни весело посмеяться? Над следователями, тупыми лохами, обманутыми мужьями и в конце-концов , над собственной болезнью и смертью?"
Он никогда не скрывал ни своего цинизма, ни эгоизма и самодовольно говорил о том, что взял от жизни все. Но сам он был не уверен, что это так. Ему все время казалось, что он довольствовался лишь оберткой от жизни, а самой жизни так и не почувствовал.
В свое время он совершенно осознанно отказался от семьи- проблемы, заботы- зачем, ради чего?!
Длительные связи тяготили его- ему хотелось новых, ярких впечатлений... Может быть поэтому он в конце-концов и воплотил свой идеал в проститутках, перед которыми у него не было никаких обязательств а связь с ними была самой короткой по времени- то, к чему он всегда и стремился?
Где-то после сорока он пришел к неожиданному убеждению, что ничего нового в жизни уже не увидит. Он почувствовал разочарование, как обманутый зритель, потом стал возмущаться и требовать от жизни новых зрелищ и ощущений. Но других способов для поиска новых ощущений он не знал да они уже были ему и не по силам.
Болезнь как-будто бы в насмешку, оставила ему могучую потенцию и... ничего больше!
И сейчас его тяга к удовольствиям была его единственным убежищем, углом, где он пытался спрятаться от свирепого пса. Каждый месяц он откладывал несколько сотен, а если повезет, то и тыячу от своего пособия по инвалидности, не брезговал продавать полученную в аптеке дурь и все это лишь для того, чтобы еще ряаз "оттянуться по полной", убедиться, что он еще жив и все тот же Сизиф.
-"Еще раз..",- говорил он себе, дрожащей от возбуждения рукой укладывая купюры в кошелек и надеясь при этом, что этот раз станет для него не последним.
Однажды утром , после очередной оргии, он вместо окна, откуда было видно море, посмотрел на себя в зеркало, увидев там свои огромные печальные глазас коричневыми кругами под ними. Он долго смотрел на себя в зеркало и размышлял о том, кто кого перехитрил в конце-концов: Он свою смерть или же вместо смерти он перехитрил самого себя?