Новая встреча В. с великим писателем состоялась неожиданно. Приехав в родной город, он несколько дней провёл, пребывая в ностальгической истоме от узнавания полузабытых мест, людей и обстоятельств. В один из дней, избывая лёгкое похмелье после встречи с одноклассниками, В. зашёл в областную библиотеку с неясным желанием порыться в книгах и постараться при благоприятных условиях стянуть что-нибудь из новинок, поскольку, как известно, красть книги из областных библиотек проще, чем из столичных. Не то чтобы он не понимал всю неприглядность подобного поступка, однако постоянно растущие цены делали просто недоступными новые книги, появлявшиеся по принципу "то пусто, то густо". Конечно, по примеру креативного класса их можно было скачивать в сети, чтобы загрузить потом в ридер, однако В. не проводил столько времени в "Сапсанах", аэроэкспрессах и вагонах повышенной комфортности, не говоря уж о самолётах, а читать дома электронные книги он как-то не мог себя заставить. К чести В., он всегда стремился компенсировать библиотечным фондам потерю, подкинув что-нибудь из домашних запасов, будучи обладателем обширной коллекции книг советских писателей 1960-80-х годов.
Потолкавшись в абонементе, В. полистал книги, стоявшие на полке новых поступлений и, так ничем не заинтересовавшись, вышел в холл библиотеки. Уже у выхода он обнаружил плакат, извещавший о том, что вечером в здании библиотеки состоится встреча с известным писателем Захаром П. С удовольствием отметив то обстоятельство, что вход на мероприятие был свободным, В. принялся разглядывать фотографию писателя на плакате. Стоя с неизменным нескромно-отрешённым видом, Захар в то же время выглядел достаточно гламурно в дизайнерских джинсах и кардигане Palazzo Vecchio от Navigare. Из ворота кардигана обильно лезли волосы, произраставшие на груди великого писателя. Покачав головой, В. отошёл от плаката и взглянул на часы.
Чтобы занять чем-то времени до встречи с Захаром П., примерно с час В. просто шатался по городу, в котором, как и в других небольших провинциальных центрах областного масштаба господствовала градообразующая система, утвердившаяся после смерти И. В. Сталина: центральную его часть пронизывала улица Мира, пересекавшаяся в средней своей части с улицей Ленина. От нечего делать В. разглядывал рекламы, облепившие стены и даже крыши домов подобно шелухе от семечек, намертво прилипшей к скамейке, облюбованной гопниками в городском парке. Вглядевшись, довольно быстро он обнаружил в пёстром рекламном пространстве доминирующий архетип, согласно которому местным людям славянской внешности и неизменно имбецильного вида предлагали разнообразные товары-услуги молодцы левантийской наружности с неистребимой печатью сутенёрства на лице. В самом сердце города, возле центрального универмага, построенного где-то на исходе эпохи волюнтаризма, находился Burger King, в котором толпилась местная молодёжь, по-видимому, всерьёз воспринимавшая посещение так называемого "ресторана быстрого питания" в качестве одного из базовых атрибутов западного образа жизни. По причине, так и оставшейся для В. загадкой, молодые люди считали Burger King не тем, чем собственно говоря, он был, то есть обжираловкой, призванной качественно и недорого накормить потребителя, а чем-то вроде английского клуба. Принимая неестественные позы и нарочито громко переговариваясь, они непрерывно перемещались между столиками, обсуждая какие-то свои дела. В руках у многих были дорогие планшеты, по большей части от Apple; дети родителей, менее преуспевших в социальной гонке, довольствовались сенсорными телефонами, в которые они вглядывались с преувеличенным вниманием.
Купив большой "Капучино", В. сел за свободный столик, принявшись разглядывать молодых людей, поскольку заняться ему все равно было нечем. Отчего-то сразу становилось ясно, что ни одной книги за свою короткую жизнь никто из них не прочитал; более того, сама мысль о подобном роде занятий должна была казаться им чем-то диким и противоестественным. Насколько В. уловил суть разговоров, долетавших до него, главной темой, обсуждавшейся молодыми людьми, были ипотечные кредиты и автомобили. Поскольку ни в том, ни в другом он не был сведущ, допив кофе одним глотком, В. поднялся и вышел на улицу. Там было ещё светло, и, несмотря на то, что на улице был ноябрь, близость зимы никак не ощущалась. Полюбовавшись на купола сразу нескольких церквей, хорошо просматривавшихся в центральной части города, В. наугад сделал несколько шагов и, переступив за поребрик, провалился по колено в лужу.
- Да что у вас мэр, из "Единой России" что ли? - вскипел В., отчаянно пытаясь избавиться от воды, попавшей в ботинок.
- А как же, милок! - задорно крикнула пробегавшая мимо краснощёкая бабка. - Наш-то точно из ихних, можешь даже не сомневаться.
Тряся ногой, В. попытался оценить ущерб. Ботинки и носки очевидно и непоправимо промокли - причём, насквозь. Ругаясь и то и дело глядя на часы, он поплёлся к троллейбусной остановке, чтобы успеть до начала встречи переодеться и сменить обувь.
Как выяснилось менее чем через час, В. волновался напрасно. Когда без пяти минут шесть он заглянул в конференц-зал областной библиотеки, Захара П. ещё не было и наблюдалось довольно много свободных мест. Положив на один из стульев цифровой фотоаппарат как знак того, что место зарезервировано, В. принялся бродить по старому зданию, когда-то служившим местом встреч элиты местной скототорговли. В одном из переходов он встретил одноклассника, Сергея Т., сильно растолстевшего и облысевшего, но вполне ещё узнаваемого.
- О! - воскликнул тот, увидев В. - Какими судьбами?
- Да так, - ответил В., вертя головой в поисках некоего объекта. - А ты как здесь? Где сейчас работаешь?
- Да здесь и работаю, в издательском отделе, - сказал Сергей Т. и, проследив взглядом за книжкой, которую В. швырнул в мусорную корзину, спросил. - Что такое читаешь?
- Да вот, взял с собой в дорогу, - раздасованно сказал В.- Нашёл в шкафу книгу этой... Лукоедовой или Салогубовой... всё время путаю... в общем, "Байки из кремлёвского склепа". Вспомнил, что она гремела в начале нулевых.
- Ну и как оно?
-Да дрянь, конечно. Выполнено в этаком буржуинско-канализационном стиле. И самое противное, что у девульки, помимо прочего, ещё и проблемы с личной жизнью - судя по частым и немотивированным упоминаниям о покупке тампонов.
- В смысле?
- В смысле бессознательного намёка на обладание причинным местом.
- Ясно, - многозначительно произнёс Сергей Т., пристально посмотрев на В. - На Захара пришёл?
- Да, - замялся В. - А ты пойдёшь?
- Я попозже, может, подойду. Ну, давай, увидимся.
- Давай, - сказал В., уже твёрдо зная, что в ближайшее время они точно не увидится.
Неподалёку от дверей конференц-зала он наткнулся на двух девиц, безошибочно идентифицированных им как аспирантки филологического факультета. То и дело поправляя непременные роговые очки с толстыми стёклами, которым позавидовала бы сама Ксения Лошак, они давились от смеха, зачитывая друг другу избранные места из книги некоего Дмитрия Данилова "Описание города".
- "Главная улица, а вернее проспект описываемого города названа именем очень известного человека, который в своей жизни совершил дикое количество немыслимых, почти непредставимых злодейств", - фыркая, прочитала из книжки первая девица, одеждой и выражением лица почти неотличимая от второй.
- Интересно, кого это автор имеет в виду? - немного погодя спросила она, справившись с приступом смеха.
На какое-то время девицы замолчали, с непонятным для непосвящённого торжеством глядя друг на друга.
- Может быть, Николая Второго? - не утерпев, влез в разговор В.
Выпучив глаза, они уставились на него.
- Да что вы говорите такое? - опомнившись, взвизгнула одна из девиц.
- Ну, хорошо, - примирительно сказал В. - Пусть это будет улица, а вернее проспект святого равноапостольного царя Константина. Уж он-то точно во всех отношениях приличный человек. Подумаешь, перерезал всех родственников, включая сыновей - всё боялся, что власть отнимут. Наверное, так вашему Данилову больше понравится.
Решив не дожидаться ответа, он повернулся, предпочтя вернуться в конференц-зал. За время его отсутствия там появилась стайка крикливых молодых людей, с некоторым вызовом объявивших себя молодыми коммунистами. Это заставило его на какое-то время задуматься над проблемой собственной самоидентификации. Сам В., несомненно, был левоориентированным человеком. Либеральный туман, напущенный прорабами перестройки, развеялся в его голове довольно быстро, однако, ещё долгое время В. испытывал острое отвращение к любым формам политики. В возрасте тридцати лет, проходя по Брюкенштрассе в Трире, он обнаружил на одном из домов памятную доску, сообщавшую, что именно здесь родился Карл Хайнрих Маркс. Немного погодя, прогуливаясь вдоль стен Рейнского университета имени Фридриха-Вильгельма, он с любопытством посмотрел на окна карцера, в котором, по словам его боннского товарища, частенько сидел молодой Маркс после дебошей, устроенных в годы его буйного студенчества. Однако больше всего его тронуло посещение могилы Маркса на Хайгейтском кладбище. Вид гигантской каменной головы, до самой бороды заваленной живыми цветами, задел неведомые струны в душе В., звучание которых не смогла смыть даже ядовитая слюна Бориса Лядина, отметившегося написанием очередной пакости про автора "Капитала" после посещения Хайгейта. Подобно многим гуманитариям, о чём, кажется, писал ещё Бодрийяр, В. порой создавал в уме несуществующие произведения знаменитых творцов прошлого, наполняя их содержанием на злобу дня. Так, он часто представлял себе Бориса Лядина то в виде левретки у ног какой-нибудь княжны Гагариной на полотне Левицкого, то сладострастно целующим ручку полковнику Хрущову в роли полномочного представителя благодарной дворни в исполнении Боровицкого. Готовность начистить своей лысиной ботинки любому, самому что ни на есть занюханному сиятельству удивительным образом сочеталась у Б. Лядина с презрительно-высокомерным отношением к малейшему проявлению совка. Точно также, получая растущие от раза к разу счета за коммунальные услуги, В. успел до мельчайших деталей продумать содержание картины Николая Ге "Дмитрий Медведев встречается с валашским воеводой Владом III Колосажателем".
- Идёт! идёт! - послышалось где-то вдали, и вскоре показалась ставшая уже знаменитой бритая голова писателя, плотно окружённого восторженными почитателями его таланта.
Грянули аплодисменты. Наклонив голову, Захар энергично прошёл к сиротливо стоявшему на сцене столику, на котором лежала стопка его книг.
- Я - Захар Пелёвин! - задорно выкрикнул он, и голос его потонул в шуме вновь грянувших аплодисментов.
Как человек, которому с большим трудом давались публичные выступления, В., наблюдая за писателем, быстро обнаружил хорошо известные ему признаки неврастении. С трепетом узнавания он впитывал столь знакомые симптомы душевного волнения: время от времени Захар грыз ногти, стоял, открыв рот, задирал подбородок, как будто всё старался разглядеть что-то на потолке, лихорадочно барабанил пальцами по столу, упорно прилаживал бумажки с вопросами к ребру стола, засовывал и вынимал руки из карманов джинсов. Впрочем, начал он с того, что похвалил родной город В., пообещав вернуться следующей весной и привезти с собой всех семерых детей. По привычке, оставшейся от бедной и экономной жизни, В. тут же принялся высчитывать, сколько купе понадобится купить Захару, чтобы вместить такую уйму народа. Семеро детей и ещё двое взрослых - это девять мест. Младшего можно провезти по детскому билету без места, тогда хватило бы двух купе. Однако, кто согласится спать вместе с ребёнком на и без того узкой полке? - размышлял В. Потом он припомнил, что писатель в своих интервью ни разу не упомянул о жене, хотя достаточно подробно останавливался на физических и интеллектуальных качествах таких видных представительниц российского народа, как Дуся Смирнова или Ксюша Лошак, из чего сделал вывод, что жена останется сторожить дом, который, как было известно всем ценителям хорошей литературы, находился в деревне под Рязанью.
Коротко охарактеризовав состояние литературы на современном этапе и своё место в ней, заверив после краткого раздумья, что его, Захара П., будут читать и через сто лет, писатель небрежными, но уверенными мазками, выдававшими большого художника, описал свой опыт революционера, омоновца, киноактёра, автора и исполнителя текстов в стиле "рэп", интернет-публициста, колумниста, телеведущего, персонального кошмара Суркова и Путина, и просто отца семерых детей. Затем предоставили слово залу - каждый желающий мог задать вопрос заезжей знаменитости. Микрофоном тут же завладела пожилая дама из третьего ряда, всего-то за десять-пятнадцать минут ознакомившая присутствующих с основными вехами своей биографии, несколько раз подчеркнув, что прожила она чистую жизнь. После этого почтенная женщина довольно долго и довольно подробно пересказывала содержание обнаруженных ею крамольных мест из прочитанного за последние пятнадцать лет, особо напирая на случаи употребления ненормативной лексики. На двадцатой минуте к ней подскочила ведущая литературного вечера и попыталась отобрать микрофон, что у неё после непродолжительной, но упорной борьбы получилось. Смущённо покашливая, Захар П. пообещал впредь в своих произведениях не материться. На него тут же обрушился град вопросов - спрашивали: крещён ли, член ли КПСС, как относится к Христу, Хрущёву, Ходорковскому, Хеменгуэю, Холокосту, Хуяндексу, использует ли в своей работе Xerox и XP Windows, где лучше - в Хуахине или на Хайнане, как понимает значение слова ХРЕНОТЕНЬ.
Сидевшая неподалёку от В. женщина, с самого начала вечера слушавшая писателя с благожелательной улыбкой, неожиданно выкрикнула вопрос:
- Скажите, а как вы печатаетесь? Вы издаёте книги на свои деньги, а потом продаёте?
Писатель вытаращил глаза, не в силах поверить в то, что он это услышал.
Взволнованно пробежавшись по залу, он остановился и выкрикнул:
- Не дождётесь!
После чего вновь пробежался вдоль сцены.
- Да я вообще тогда писать не буду! - проговорил он с негодованием.- Мне семерых детей надо кормить! Достоевский боролся за гонорары! Толстой бился за гонорары! Жене перстень купил, ободрав книгоиздателя как липку! А я себе джип купил!
В зале прокатился восхищённый шёпот, сменившийся аплодисментами.
- А вы вообще, как - богатый человек? - поинтересовалась, внезапно оживившись, дама из первого ряда.
Захар остановился и несколько озадаченно посмотрел на неё.
- Откуда? - пробормотал он. - Я ведь олимпийские объекты в Сочи не строю.
- Вот вы, говорите, не богатый. А у вас есть мечта? - крикнул сидевший позади В. гражданин в обсыпанном перхотью пиджаке, похоже, сшитым из прохудившегося шерстяного одеяла, который всем своим видом источал столь свойственную для местечковых интеллектулов смесь самодовольства и неуверенности в себе.
- Ну, если она была у Мартина Лютера Кинга, то почему у меня быть не может? - резонно поинтересовался писатель, развернувшись к местному интеллектуалу.
Сидевший рядом с В. журналюга зашевелился и, записав в потрёпанный ежедневник "Стивен Кинг", принялся быстро, но неразборчиво конспектировать ответ писателя.
- Я вам что, Лариса Вербицкая какая-нибудь? - обиженно спросил писатель. - Тут укольчик, там подтяжечка, а потом ходи до пенсии с кривым рылом, изображай молоденького.
Тема финансов, затронутая читателями, подвигла Захара П. на рассказ о творческих планах. Он незамедлительно поделился со слушателями титаническим замыслом, реализуемым на протяжении уже нескольких лет - написать сиквел "Войны и мира", собрав потомков героев мятежного графа в Соловецком монастыре середины двадцатых годов прошлого века. Центральной фигурой по замыслу писателя должен был стать внучатый племянник Пьера Безухова, разрывавшийся между служебным долгом (он работал в системе ОГПУ) и любовью к отеческим гробам и иконам. Конфликт усугублялся тем, что непосредственным начальником Сергея Безрукова (так звали главного героя, изменившего фамилию, чтобы скрыть своё дворянское происхождение - помимо прочего, это вызывало у писателя надежду на скорую экранизацию и солидные отступные от продюсеров киностудии "Три Гэ") был Платон Апшеронович Каратаев-Еленин, выскочка из выкрестов, сделавший быструю карьеру в карательных органах благодаря безжалостному уничтожению русских патриотов. Помимо мировоззренческой пропасти имело место и соперничество из-за некой Полины Чубайс, отдалённой родственницы Натальи Ильиничны Ростовой. Впрочем, виды на томившуюся в ссылке "прекрасную жидовку", как выразился бы А. С. Пушкин, имел и начальник лагеря Аркадий Тимурович Гайдар, домогательства которого побуждают Полину (не без помощи Сергея Безрукова) к побегу. Поменявшись одеждой с прятавшимся на протяжении нескольких лет в поленнице Сергеем Дмитриевичем Лихачёвым, незаконнорожденным сыном отдалённого потомка Андрея Николаевича Болконского, Полина Чубайс плывёт на материк в лодке, управляемой ссыльным грузинским князем Шалвой Чёртешвили. Обнаружив на берегу, что беглянка не в состоянии расплатиться, мстительный аристократ бурно овладевает ею (впрочем, эта часть романа, как пообещал писатель, будет написана исключительно на французском языке). Осквернённая, но не сдавшаяся, Полина едет в Сибирь, где она надеется ускользнуть от ненавистной советской власти. Там она меняет фамилию на Новодворскую и, устроившись бухгалтером строительного треста в Биробиджане, рожает прелестное дитя, которое усыновляет местный партийный руководитель Илья Альфонсович Берг, вдохновлённый идеями Платона и Льва Давидовича Троцкого об общности жён и детей в коммунистическом обществе. Спустя несколько лет на свет появляется и мальчик, зачатый в греховном союзе с представителем безбожной власти, который по настоянию матери был назван Гришей - в память о Григории Ефимовиче Распутине, прозванным за германофильство в народе Немцовым, с которым Полину свело недолгое, но бурное знакомство. В возрасте семнадцати лет, сразу после смерти Иосифа Виссарионовича Джугашвили Гриша узнаёт от своей сестры о той неблаговидной роли, какую сыграла в жизни его семьи и народа грузинская нация. Шок, вызванный этим, побудил юношу взять фамилию потомственного аристократа, по иронии судьбы представшего в великой драме жизни в смехотворной роли похотливого лодочника. На старом дворянском кладбище Гриша даёт страшную клятву - стать самым плохим писателем грузинского происхождения в истории русской литературы, для исполнения которой он по направлению от местного управления КГБ (выхлопотанном вернувшимся из сталинских лагерей и полностью реабилетированным Ильёй Альфонсовичем), отправляется учиться в Московский университет. Между тем оставшийся на Соловках Сергей Безруков....
Утомившись необходимостью запоминать сюжетные ходы, связывающие воедино этакую прорву народа, В. задремал. Очнулся он только когда со сцены зазвучали отвратительные имена вроде Гоши Свинодоева, Алика Коха, Андрюши Тойфельбаума или Мити Бронштейна, по-видимому, представлявших цвет интеллектуальных и издательских кругов Москвы, в которых подобно черному носку, попавшему в ворох цветастого белья ядовитых оттенков, вращался писатель. Как догадался В., устав делиться с читателями творческими замыслами, Захар вернулся к злободневным темам. В. непроизвольно хихикнул, вспомнив, как выглядит Гоша Свинодоев - мало того, что человеку за полтинник, что по нему как по медицинскому атласу можно изучать болезни эндокринной системы, для себя и своего окружения он всё ещё был Гошей, милым мальчиком, которого мама водила в детский сад и даже, вполне возможно, в начальную и даже среднюю школу.
Остаток вечера В. просидел, погружённый в мечтательное состояние, из которого его вывел новый гром аплодисментов, обозначивших окончание встречи с Захаром П. Во время мероприятия, туманно обозначенного как автограф-сессия, В. не утерпел и, настроив фотоаппарат на автоматический режим съёмки, пристроился позади великого писателя. Вытаращив глаза, он замер, успев, однако, отметить то странное обстоятельство, что хотя на фотографиях в волосах Захара П. отчётливо была видна седина, в приглушённом свете конференц-зала она была совсем не заметна, а сам писатель выглядел вполне ещё молодым человеком.
На выходе В. столкнулся с одноклассницей Леной Ш., которую он не видел лет десять, если даже не больше.
- Что, на Захара пришёл посмотреть? - спросила она вместо приветствия.
- А на кого здесь ещё смотреть? - пробормотал В., также уклонившись от преамбулы, навязываемой лицемерием общества.
Они постояли молча. Рядом толклись две студентки местного педуниверситета, явно поджидавшие литературную звезду - не иначе как с целью обмена генетической информацией. Вскоре появился Захар П., который сжимая в объятиях подаренные букеты цветов, радостно кричал в трубку мобильного телефона, прижатого к щеке:
- Слушай, старичок, эта твоя новая вещь... как она там называется... "Информаторы" ...это просто гениально!
В трубке пробурчал нечто неведомый собеседник Захара.
- Что? - ещё более радостно вскричал тот. - Это Брет Истон Эллис написал? А твоя тогда как называется? Прямо вот так, да? Но всё равно гениально! Особенно вот эта метафора - "мне нужен толчок"! Крепко, старик, крепко!
Студентки, дождавшись писателя, подскочили к нему - якобы за автографом.
- Ну чего, пошли? - спросил В., повернувшись к однокласснице.
Вместе они спустились по широкой мраморной лестнице. В. огладил прохладные бока бортика, бросив прощальный взгляд на позолоту и бархат. С трудом открыв массивную деревянную дверь, он пропустил свою спутницу вперёд и немного помедлив, вышел на улицу, принявшись с удовольствием вдыхать свежий вечерний воздух.
Они немного прошлись вдоль улицы, разыскивая припаркованный внедорожник.
- Ну как, тебе понравилось? - спросила Лена Ш., снимая машину с сигнализации.
Мягко хлопнула дверь. В. неопределённо пожал плечами, отвернувшись к окну.
- А мне понравилось, - вздохнула одноклассница. - Я бы ему дала.
В. промолчал, разглядывая вечерние огни за стеклом. Рядом в неверном свете, исходившем от приборной панели, сидела Лена Ш., внимательно смотревшая на дорогу. В. выпрямился и, поддавшись мимолётному настроению, улыбнулся, вновь посмотрев на одноклассницу. "А всё-таки хороший он парень, этот Захар П.", - подумал он.