Завершен: 2011-2012 гг. "Все, что я делаю, я делаю ради тебя. Справедливость восторжествует, и только тогда я смогу дышать полной грудью..."
Черновик!
"Возмездие, или Подари мне жизнь!"
Екатерина Владимирова
Пустая комната давила на меня своей пустотой.
Даже темная безлунная ночь не пугала так сильно, как эта душераздирающая пустота. Она рвала меня в клочья, выпивая до дна всю меня, уничтожая и раздавливая.
Больно. Как же больно!!!
Больно сердцу. Оно никак не может успокоиться и перестать болеть. Оно, кажется, даже биться стало медленнее.
Мне было больно дышать. Больно плакать. Больно жить. И пустота давила на меня.
Пустая комната.
Пустая квартира.
Пустая теперь моя жизнь.
Не выбежит из комнаты Алька, встречая меня с работы. Не обнимет за плечи, забирая пакеты с продуктами. Не отругает за вновь забытый дома зонт. А ведь на улице уже целую неделю идет проливной дождь! Он словно плачет вместе со мной.
Как же я без тебя?!! Как?!!
Я обхватила себя руками. Стало холодно, озноб прошелся по телу, дрожью отдаваясь где-то в самой сердцевине моего существа, словно щупальцами захватывая меня в плен. Отопление включили несколько дней назад, но мне все равно было холодно. Холодно... Холодно... Теперь мне всегда будет холодно.
Почему так темно?..
Ах, да... На улице же ночь. Темная, безлунная. И фонарь как всегда не горит.
А сколько же времени?..
Я уже потеряла ему счет. Все дни, часы, минуты слились в одно единое мгновение. Когда я ее потеряла.
Я закрыла глаза, сдерживая рвущиеся слезы. Нет... Они все равно полились ручьем, постепенно превращая обычные всхлипывания в настоящее рыдание. Я просто не могла остановиться. Не могла. Я плакала и плакала. Нет, рыдала. Как вообще можно себя сдерживать?!! Как можно?!!
Как больно сдавило грудь... Даже вздохнуть тяжело. Словно огромная черепаха легла на сердце, замедляя его биение, сдавливая грудь, не позволяя вдохнуть спасительный кислород.
И хорошо... И правильно... Правильно...
Лучше не дышать вообще, чем дышать без нее. Жить без нее. Зачем?!! Ради чего?!!
Умереть. Лучше умереть...
Слезы все лились по щекам, в глазах стояла мутная пелена. Я ничего не могла разглядеть не только из-за темноты. Но ничего видеть я и не хотела.
На негнущихся ногах я подошла к окну. Слепая немая ночь посмотрела в мое лицо, обдавая своим равнодушием и безразличием. Своим смертельным холодом.
Дождь барабанил по стеклам, и водяные струйки стекали вниз, сплетаясь в разнообразные узоры.
Небо тоже плакало.
Алька...
Где ты, моя родная? Как ты? Почему же ты ушла, солнышко мое?! Зачем бросила меня?!! Одну! В этом жестоком мире, не способном на сожаление, не знавшем справедливости!!
Справедливость...
Где она была, когда вершилось беззаконие?!!
Я до боли сжала губы зубами и почувствовала, как соленая капля с примесью железа коснулась языка.
Алька...
Я развернулась и сделала нетвердый шаг вперед. Затем еще один, и еще. Я спотыкалась обо что-то, что-то задевала, больно обо что-то ударялась. Но мне было все равно. Я не чувствовала физической боли. Меня словно кислотой разъедала боль внутренняя. Казалось, даже мои органы болят и кричат о потере. Словно от меня оторвали кусочек плоти. Кусочек меня.
Алька...
Я подошла к закрытой двери комнаты и тупо смотрела на нее, не решаясь войти. Я плохо видела в темноте, но дрожащей рукой нащупала ручку и дернула ее вниз. Дверь распахнулась.
Цветочный аромат Алькиных духов наполнил мои легкие. Я почувствовала, как сердце замерло, а затем пустилось вскачь. Все быстрее и быстрее, сильно-сильно, громко-громко, отдаваясь в ушах адской болью.
Стучат часы... Дождь барабанит в окна...
Но для меня нет ничего, кроме этого бешеного стука в ушах. Он оглушает меня. Но мне все равно.
Я сделала шаг вперед... и словно оказалась в другом измерении, на запретной территории. Пространство поглотило меня, время остановилось. Бездна распахнула объятья. Я стояла на краю пропасти.
Что-то подхватило меня, закружило, завертело в сумасшедшем танце и понесло куда-то...
Я кружилась, кружилась, кружилась...
И Алька была со мной.
Она улыбалась мне широченной улыбкой. Кажется, смеялись даже веснушки у нее на щеках и курносом носике. Голубые глаза играли яркими красками. Она так заразительно хохотала...
Алька...
Она схватила меня за руки и поманила за собой. Присоединиться к ней. Вместе с ней танцевать, кружиться, летать. Падать...
Вместе... Вместе...
Рядом... Друг с другом...
Навсегда...
- Алька!!! А-алька-а!!!
Душераздирающий сумасшедший крик сорвался с моих губ, словно вырвался из самых глубин моего существа. Крик боли и отчаяния. Крик потери. Крик души.
Я так сильно кричу. Почему же никто не слышит меня?!!
Алька...
Она медленно отпускает мою руку. Нет... Нет!! Я стараюсь ухватить ее, но понимаю, что ловлю воздух. Снова и снова.
Алька...
- Не уходи... - шепчу я еле слышно. Все силы ушли на отчаянный крик - зов о помощи.
Она отходит назад, словно убегает. Ее глаза уже не улыбаются. Веснушки молчат. Губы сложились в плотную линию. Я с ужасом понимаю, что она растворяется в пустоте. Уходит в пустоту. Бросает меня...
Алька...
Последнее, что отчетливо помню, это боль. От удара о пол.
Боль сковывает тело. Пустота берет в плен. Темнота хватает меня в свои тиски и не отпускает.
И я уже не хочу противиться.
Да, возьми меня!! Я твоя!! Возьми...
Миша нашел меня на полу в Алькиной комнате уже утром.
Первое, что помню - его испуганные глаза. Он хлопает меня по щекам и что-то орет. Я морщусь от его крика, хотя почти его не слышу и не понимаю слов. А он все орет и шлепает меня по щекам.
Я отвернулась от его шлепков, приоткрывая глаза шире.
- Маркова!! Маркова, мать твою!!!
Теперь я отчетливо слышу, что говорит Миша.
- Открой глаза, черт побери!! - продолжает орать он - Немедленно!!!
И чего он орет?!!
Я повинуюсь ему и открываю глаза. Смотрю на него.
Он, кажется, остывает немного и облегченно вздыхает.
- Вот и отлично, отлично, - говорит он и приподнимает меня за спину, усаживая на полу
Когда я приняла сидячее положение, он снова заорал.
- А теперь отвечай, чем ты себя напичкала?!!
- Ничем... - прошептала я
Он мне не поверил, я увидела это в его глазах.
- Чего ты напилась, Маркова?!! - повторил он свой вопрос
- Ничего, - прошептала я и схватилась руками за голову - У меня голова болит.
Миша схватил меня за плечи и прижал к себе.
- Мне вообще очень больно, Миша... Очень больно...
Я уткнулась головой ему в грудь и заплакала. А он сидел рядом со мной на полу в Алькиной комнате и укачивал меня как ребенка.
Миша отвел меня в ванную комнату и буквально приказал умыться. Я отпиралась, сказывалась на то, что устала, но он велел мне заткнуться и впихнул в ванную. Дверь приказал не запирать изнутри. Боится? Совершенно напрасно. Я не вскрою себе вены. Для этого я слишком слабая. А жаль... Как же жаль!!!
Через несколько минут я поплелась на кухню. Так, опять же, приказал сделать Миша.
Он приготовил мне манную кашу, заварил крепкий чай и приготовил бутерброды.
Я утверждала, что не хочу есть, но он настоял, и я все съела.
Он сидел за столом напротив меня и смотрел на то, как я ем. Мне было все равно сейчас, хотя раньше я бы закатила истерику. Пусть смотрит.
- Расскажешь, что случилось? - проговорил Миша, наконец, когда я допивала чай
Как же я боялась этого вопроса!
- Ничего, - соврала я и опустила голову в кружку
Миша посмотрел на меня в упор. Я чувствовала его взгляд.
- Ты лежала без сознания в Алькиной комнате, - сказал Миша
- Ну и что? - я, вздрогнув, пожала плечами
Миша промолчал, хотя я знала, что его съедают куча различных вопросов. Один из которых звучит так: а не сошла ли ты с ума, девочка?
Я встала из-за стола и понесла кружку в раковину.
Я услышала, что заработал телевизор. Миша включил. Хозяйничает, как у себя дома! Но мне было все равно.
- Надь... - услышала я его тихий голос, но никак на него не прореагировала - Надь!!
- Что?!! - воскликнула я нервно
- Уже три месяца прошло, Надь...
- И что с того?!! - с вызовом спросила я, не поворачиваясь к нему
- Пора все забыть...
И тут я резко обернулась к нему лицом.
- Что забыть?!! Альку?!!
- Нет!! - воскликнул Миша - Нет, конечно! - и схватился за голову, взъерошив волосы - Все это...
Я поджала губы.
- Что - это?!! - спросила я с расстановкой
- То... что произошло... - сказал Миша с сожалением в голосе - Это тебя сломает, Надь! Уже начинает ломать!! Так нельзя жить. Нельзя, понимаешь?!!
Я покачала головой и ответила совершенно серьезно:
- Нет, не понимаю.
Он заходил по кухне туда-сюда, потом остановился и посмотрел на меня.
- Нельзя жить так, как живешь ты, Надя... - проговорил он тихо - Эти три месяца...
Я посмотрела ему в глаза.
- А я и не живу, - сказала я равнодушно - Уже три месяца как я не живу, Миш.
Он всплеснул руками.
- Но так нельзя!!! - закричал он - Нельзя, Надя!! Ты ведь живая!! Ты живешь. Нужно жить дальше!!! Без Алины! Нужно учиться жить без нее!! Нужно учиться... - словно заметив, что я его не слушаю, он замолчал и вопросительно посмотрел на меня - Надя?..
Но я на него уже не смотрела. Мой взгляд был прикован к экрану телевизора.
Миша сделал тоже самое. И тоже замер.
- Скотина!!! - закричала я - Скотина!!!
Лицо злодея. Лицо негодяя. Лицо ублюдка! Он еще смел улыбаться!! Миллионы телезрителей видят, как он улыбается, смеется в камеру, хохочет мне в лицо!!! Наглое, самоуверенное, нахальное и насмешливое лицо!!!
Я сжала руки в кулаки, не замечая, что ногти впиваются в кожу.
- Ненавижу!!! Ненавижу!!! - закричала я - Скотина!! Ублюдок!!
Я бросилась к телевизору со скоростью, которой никогда в себе не знала. Я стремилась разнести черный ящик в пух и прах, чтобы он не показывал лицо грязного животного. Лицо подонка! Лицо убийцы!!!
- Скотина!!
Миша схватил меня за руки, перекрыв путь и не пуская дальше. Я билась в истерике в его руках.
Я прижалась к Мише и заревела еще громче, в голос, не стесняясь. Он прижимал меня к себе и все шептал в волосы: "Тише, тише, родная... Все хорошо, моя девочка... Тише..."
И я успокоилась. Не сразу, но успокоилась.
Миша усадил меня за стол и отпустил лишь тогда, когда убедился, что я полностью взяла себя в руки. Он накапал мне валерианки в стакан, и я все выпила. Не скажу, что тут же успокоилась, но легче стало. Не намного. Боль все равно сжимала тисками, не отпуская. Никогда уже не будет НЕ больно!
Мы молчали. Миша боялся что-либо говорить. А я говорить вообще не хотела.
Через некоторое время, после продолжительного молчания, я со слепой уверенностью в глазах встала из-за стола и направилась к двери.
Миша стремительно вскочил вслед за мной и перехватил. Он схватил меня за локти и повернул к себе лицом.
- Надя, не делай глупостей! - сказал он мне строго и как-то умоляюще
Я отстранилась от него и заглянула прямо в глаза.
- Не буду! - пообещала я ему
А про себя подумала: "Я иду творить справедливость!"
Я никогда не любила осень.
На мой взгляд, нет времени года противнее, чем осень. Проливные дожди, серые туманы, слякоть и грязь под ногами...
Кладбище я ненавидела еще больше, чем осень.
Пустые могилы, заваленные цветами, или же совершенно заброшенные, забытые. Деревья, склоняющие тяжелые ветви вниз, словно страдая вместе с нами, показывая всю свою скорбь. Едва заметные, протоптанные тропинки, тянувшиеся через многочисленные холмики с надгробиями чужого горя.
И моего горя тоже. Теперь.
Ноги сами привели меня сюда. Я хотела быть ближе к Альке. Всегда. Успокаивать ее. Убаюкивать. Рассказывать, как прошел день. Еще один день без нее.
Я знала, что поступаю, как сумасшедшая. Я даже себе казалась умалишенной, что уж говорить о посторонних чужих людях, которым никогда не понять меня?!!
Но мне было все равно. Совершенно все равно. Пусть думают, что хотят.
Больнее уже не будет.
Альку уже не вернуть.
И мне остается лишь довольствоваться этим холмиком, наполненным моим горем, надгробием с ее фотографией, на которой она навсегда останется такой, какой я видела ее в последний раз. Воспоминаниями, разъедающими меня, как кислота. Но такими живыми, такими... нашими... общими.
Алька...
Ноги задрожали где-то под коленями. Я почувствовала, что они наливаются свинцом, тяжелеют с каждым мгновением, становятся какими-то чужими... не моими.
Я двинулась вперед. Медленными неуверенными шагами приблизилась к ограде. Дотронулась до железа дрожащими оголенными руками, чувствуя под покрасневшими от холода пальцами ледяной металл.
Было холодно, но я так и не надела перчатки. Я хотела ощутить эту прохладу, почувствовать холод от прикосновения, дрожь, разливающуюся по телу отравляющим и убивающим раствором. Мне казалось, что так я стану ближе к Альке, смогу почувствовать то, что чувствует она. Смогу уверить себя в том, что она все еще со мной. Здесь. Рядом.
Жива.
Теплая улыбка коснется губ, глаза засверкают как алмазы, веснушки затанцуют на носу...
Жива...
Почему же вместо твоего тепла я встречаю равнодушную холодную улыбку и пустые бездонные глаза, смотрящие на меня так пристально с черно-белой фотографии на надгробии?!!
Алька...
Я сделала шаг вперед, отворила дверцу и зашла на мертвую территорию. Ноги словно не держали меня, я почувствовала, что сейчас упаду, и ухватилась за ограду, налегая на нее всем телом.
Три месяца.
Три месяца отчаяния и боли. Три месяца пустоты и одиночества. Три месяца без тебя.
Как я прожила их?!! Как я смогла?!! Как я посмела?!!
Я закрыла глаза. Слезы вновь полились по щекам. Я зарыдала в голос. Не могла остановиться.
Я отшатнулась от ограды и на негнущихся ногах сделала шаг к могилке.
Такая свежая... Всего три месяца...
Так много цветов... А ты не любила, чтобы было много цветов...
Так мало слов... Они и не нужны, когда молчание может сказать все...
Ноги подкосились, и я упала на колени.
Алька...
- Здравствуй, моя дорогая, - прорыдала я сквозь слезы - Как ты тут... без меня?.. Тебе не страшно? - я уже не кричу, а шепчу - Ведь ты всегда боялась темноты... - слезы текут и не перестают - А не холодно? В этом году осень такая холодная... И зима, наверное, будет холодная, морозная... Ты же любишь зиму!!!
Я подползла к могилке и стала руками разгребать еловые иголки с искусственных цветов и отбрасывать опавшие ветки в сторону.
- Я сегодня опять плакала, - проговорила я - Знаешь, я уже не могу не плакать... Если мне удается заснуть, то посреди ночи я все равно просыпаюсь оттого, что подушка намокла от слез, - не продолжая расчищать могилку, я продолжаю: - И я кричу по ночам. Могу проснуться от собственного крика, - я протерла надгробие замерзшей рукой - Миша оставался ночевать со мной в первые дни, пытался меня успокоить... Давал мне пить какую-то дрянь, и я пила... Ты ведь знаешь, как я ненавижу лекарства! А это оказалось самым противным из всех!! - я посмотрела на застывшую улыбку на фотографии - Но я все выпила. Честно. Наверное, он подсунул мне снотворное, потому что я почти сразу отключилась.
Я провела рукой по надгробию, словно подбираясь к фотографии, но не решаясь ее тронуть.
- А сегодня он пришел утром и нашел меня в твоей комнате, - прошептала я, обводя пальцами контур рамки - И я снова ревела у него на груди. Как ребенок!! А я так ненавижу казаться слабой!!! - шепотом кричала я - Но Миша... Он же друг... Он мне так помогает... - я грустно поджала губы - Но он считает меня сумасшедшей... Нет!! Он не говорит об этом вслух, конечно, нет... Но я все вижу в его глазах. Он так смотрит на меня, словно ждет, что я вот-вот совершу нечто ужасное. И он боится, что не успеет меня остановить... - я вздохнула - Бедный Мишка...
Я посмотрела на фотографию в упор, словно стараясь заглянуть внутрь ее, увидеть то, что было сокрыто от моих глаз до этого времени. Но черно-белое фото по-прежнему молчало. Я отвела глаза.
Алька...
- Мне так больно!!! - прошептала я надрывно - Мне даже дышать больно... Грудь словно чем-то придавили. И сердце болит. Иногда так сильно, что, кажется, уж лучше бы я умерла! - я снова посмотрела на фото - Когда боль становится совершенно нестерпимой, я рыдаю... - я стихла на мгновенье - А еще... - я подползла к надгробию и ухватила его руками - Еще я часто тебя вспоминаю, - я, наконец, провела рукой по фотографии, но вместо заветного Алькиного тепла, на которое так надеялась, которого так ждала, ощутила лишь ледяную пустоту - Так часто, что кажется, будто и правда, схожу с ума!! - я приблизила к фото лицо и зашептала, словно на ухо, будто признаваясь в чем-то секретном - Иногда мне кажется, что ты все еще со мной... Что ходишь за мной, говоришь что-то, смеешься... - я закрыла глаза - Только я не слышу слов. И не слышу, как ты смеешься. Я только помню это...
Я открыла глаза и подняла лицо вверх.
Небо было серым и хмурым. Собирался дождь. Мелкая противная морось уже обдала меня своей сыростью, словно охлаждая и приводя в чувства.
- Я схожу с ума... - прошептала я тихо, глядя в небеса.
Я ждала, что они мне помогут?! Ответят на все мои вопросы?!! Скажут, за что и почему?!!
Небеса молчали.
- В среду мне показалось... - проговорила я, переводя взгляд на фотографию - Всего на мгновение!!! Мне показалось, что ты пришла домой... Я услышала шаги в прихожей, такие легкие и невесомые... совсем как у тебя!!! И бросилась к порогу. А в дверях стоял Миша. Я заорала на него, а он не обиделся... Но поставил пакет с продуктами на стул и ушел, - я почувствовала, что слезы вновь заструились по щекам - И мне стало так одиноко... Я почувствовала себя совершенно безумной.
Я бережно, лилейно, очень осторожно провела пальцами по фотографии, по Алькиному лицу. Обводя каждую черточку, словно прикасаясь к ней, осознавая, что она рядом, чувствуя ее присутствие рядом с собой. Рядом. Со мной. Навсегда.
- Почему так получилось, Алька? - спросила я, не зная, к кому обращаюсь - Почему с нами? За что?!
В памяти всплыло наглое самодовольное лицо безнаказанного убийцы.
Я внутренне напряглась, как натянутая струна, еще чуть-чуть и вырвется на поверхность вся ярость и весь гнев, вся боль и отчаяние. Раздавит пространство пустота, что засела внутри меня. И одиночество остановит время.
Мои глаза сузились и потемнели от ненависти. Губы сжались в плотную линию. Я думала, что сейчас зарычу, как дикий зверь, как мать, защищающая свое дитя.
А он - этот негодяй, подлец, ублюдок, убийца - смотрел на меня с экрана телевизора и смеялся. Нет, он хохотал!!! Хохотал громко, насмешливо, уничтожающе, словно унижая меня этим смехом. Превращая меня в ничто. Смеялись даже его пустые глаза. Глаза зверя. Глаза животного.
Сволочь. Животное. Собака!!!
Я сжала руки в кулаки.
Собаке - собачья смерть!!!
Решение пришло неожиданно, еще дома, когда Миша поил меня валерианой и успокаивал, когда он молчал, и когда я молчала, когда мы боялись что-либо говорить друг другу. Мысль мелькнула, словно огненная стрела, и засела в голове, разгораясь костром, пожаром, оставляя лишь пепелище.
И сейчас пришла вновь.
Уничтожить! Уничтожить!! Уничтожить!!!
Я наклонилась к надгробию и поцеловала холодное фото. Я взглянула Альке в глаза и с твердой решимостью прошептала дрожащими, едва двигающимися губами:
- Пусть это будет последним, что я сделаю в жизни. Но я сделаю это для тебя.
Когда Алька родилась, мне было десять лет.
Я жутко ревновала родителей к своей младшей сестренке. Мне казалось, что теперь они будут любить ее сильнее, а про меня забудут. Но постепенно все изменилось. Эти маленькие розовенькие щечки, пухленькие губки и беззубый ротик, так наивно чему-то улыбавшийся, умилили меня. Я просто не могла в нее не влюбиться. И я уже не представляла себе жизни без нее.
Родители решили назвать ее Алиной - в честь папиной бабушки. Когда я услышала это имя, посмотрела на сестренку, ее сморщенную мордашку, алые щечки, губки, причмокивающие от удовольствия, и заявила:
- Какая же это Алина?!! Это Алька!!!
Родители рассмеялись, но ничего не сказали. А я с тех самых пор называла ее только так - Алька. Моя любимая младшая сестренка.
Все свое свободное время я проводила с ней. Меняла ей пеленки, подмывала попку, купала в ванной, гуляла по парку. Все родные дивились этому и в шутку называли меня ее второй мамочкой. Мне было очень приятно, но я густо краснела и бормотала что-то недовольное.
Я кормила ее из ложечки, читала сказки на ночь, рассказывала смешные истории из своей школьной жизни. А она смотрела на меня своими чистыми голубыми глазками и, казалось, все понимала. Она улыбалась, и мне тоже становилось весело и легко.
Я водила ее в детский садик за ручку, забирала, и мы ходили гулять. Ели мороженое, пили шоколадный напиток, а потом вытирали друг другу губы и смеялись. Мы так много смеялись!!!
Когда Алька пошла в первый класс, я была уже выпускницей. Я завязывала ей огромные белые банты и шутила, что они своей тяжестью могут ее перевесить. Она, нарядная, крутилась перед зеркалом в своей белой блузочке с воротничком и черной юбочке со складочками, а я уговаривала ее повторить стихотворение, которое она должна была читать на линейке. Мама вручила ей два огромных букета цветов. Я приказала ей ни за что не дарить мне один из них, но она все равно подарила. Сказала, что это мне - выпускнице от нее - первоклассницы. Папа смеялся от души, мама качала головой, а я просто молчала. Зато Алька потянулась ко мне, обняла за шею и смачно поцеловала в щеку.
Она рассказала мне, кто был ее первой детско-юношеской любовью. Ее одноклассник Вовка Соколов. Мне он не особо нравился, но Алька всегда поступала, как сама считала правильным.
Когда Альке было тринадцать, наша семья испытала первый удар. В автокатастрофе погибли наши родители. Они ехали из Подмосковья, где гостили у родственников, и поздно возвращались домой, чтобы успеть до полуночи. На встречную полосу выскочила фура, и папина "Лада" превратилась в лепешку.
Не знаю, как мы пережили эту потерю. Только вместе, я и Алька, друг с другом. А еще с Мишей Коротаевым - другом нашей семьи. Сколько себя помню, он всегда был рядом. Единственный сын лучшего папиного друга, он мгновенно стал и моим лучшим другом. Он старше меня на пять лет, и когда был младше, вел себя очень зазнайски и самоуверенно, распустив павлиний хвост, хорохорился. Но потом поутих немного, стал сдержаннее, рассудительнее. Мы могли говорить с ним часами на любые темы. И это без малейшего намека на любовь. Я совершенно не в его вкусе. Миша-то у нас красавец мужчина, а я так - серая мышка.
После гибели родителей я поменяла работу и устроилась работать в банк. Благо еще год назад окончила финансово-экономический институт. Мы не шиковали с Алькой, но и не бедствовали. Да еще Миша приезжал и помогал нам. Алька хитро подмигивала мне, лукаво улыбалась и убегала в свою комнату под каким-нибудь предлогом, "оставляя нас наедине". А я ее за это ругала. Ну, не может у нас с Мишей быть ничего, кроме дружбы! Он - друг. Не больше, но и не меньше.
Как Алька повзрослела и вымахала до настоящей красотки, я даже не заметила. Она всегда оставалась для меня моей маленькой младшей сестренкой. Но однажды я словно взглянула на нее со стороны, совершенно другими глазами и увидела, что маленькая девочка превратилась в очаровательную, просто восхитительно прекрасную девушку, молодую женщину. Высокая, стройненькая, с роскошными рыжими волосами, с кристально-чистыми голубыми глазами, очаровательными щечками с чудесными ямочками и улыбкой кинозвезды. Фотомодель, не иначе.
Но я гордилась ею не поэтому, а потому, что она умудрилась закончить школу с тремя четверками среди пятерок в аттестате и поступить на психфак МГУ.
Мне казалось, что счастливее нас никого не может быть.
Как же я заблуждалась!
Беда подкралась незаметно. У беды было имя. Владимир Михайлович Тарасов. Крупный предприниматель, успешный бизнесмен, завидный холостяк. Он был мне не интересен, я ничего не знала о нем, а впервые увидела только после того, как случилась беда.
Альке было восемнадцать. Она собиралась к подруге на вечеринку. Не знаю, что там была за вечеринка. Алька толком не объясняла, натягивая свое самое лучшее платье. Сердце у меня болезненно сжималось и нестерпимо болело. Даже тогда, когда она крутилась передо мной на пороге, целовала в щеку и просила не беспокоиться. Я закрывала за ней дверь, а руки тряслись. И я не знала, почему.
Она обещала быть не позже часа ночи. Но ее не было и после двух. Не зная, что делать, вся на нервах, бегая по квартире в полной растерянности и ужасе оттого, что ее телефон не отвечает, я звонила Мише. Он призывал меня успокоиться, взять себя в руки и ждать. Молодежь сейчас такая - у них совершенно отсутствует понятие времени. Я кричала на него, но он все равно уговаривал меня не беспокоиться.
И в четвертом часу утра, когда я уже вырвала на себе почти все волосы и выпила всю валерианку, имевшуюся в доме, пришла Алька. Заплаканная, со спутанными волосами, дрожащая крупной дрожью, в порванном платье и с царапинами на ногах и руках.
Мое сердце остановилось. Я бросилась к ней. Как раз вовремя, потому что она, рыдая, тут же упала мне на грудь. Слезы душили ее, рыдания захлебывались в соленых каплях. Я прижимала ее к себе и укачивала, как ребенка.
- Надя-я... - прорыдала она - Надька-а...
- Родная моя, солнышко мое, - шептала я - Что случилось?
- Наденька, что же теперь делать?.. Что же мне делать?! Он меня... он меня... - она не договорила, но я все прекрасно поняла. И слезы хлынули из моих глаз. Я сильнее прижала ее к себе.
- Кто? - спросила я сквозь слезы
- Я не знаю... Какой-то Владимир Тарасов... - проговорила Алька, рыдая - Его Женька пригласила, это же ее вечеринка. Она так гордилась тем, что он пришел... Так гордилась... Мы... танцевали, веселились... А потом он... потащил меня в комнату. Сказал, что что-то покажет...
- И ты пошла?!! - закричала я
Кричать было нельзя. Алька посмотрела на меня затравленно, как загнанный зверек.
- Прости, прости меня!!! - я прижала ее к себе и прошептала в волосы: - Почему ты пошла с ним?
Алька покачала головой и снова заревела.
- Я не знаю!!! Я не знаю!!! Он меня... целовать стал, а я отпиралась... Тогда он на кровать повалил... И...
- Не надо! - проговорила я с болью в голосе - Не рассказывай!
Она обняла меня крепко-крепко, а я ее, и мы плакали вместе. Как тогда, когда узнали, что родителей больше нет.
Я проводила Альку в ванную и позвонила Мише. Мне было плевать, что пять утра, а ему вставать на работу в шесть. Я выложила все как на духу, и он тут же примчался к нам. Долго орал из-за того, что я отправила Альку в ванную смывать "вещественные доказательства и биологические следы", а потом вроде бы успокоился.
Вместе с ним мы написали заявление в милицию, не собираясь просто так оставлять это дело.
Но нам не повезло.
Владимир Тарасов оказался очень большой "шишкой", авторитетом в определенных кругах. Адвокат, которого он нанял за огромные деньги, представил дело так, как было выгодно его клиенту. Якобы все произошло по обоюдному согласию, да к тому же девушка была пьяная и накачанная наркотой и вообще не в своем уме, еще и совершеннолетняя. Что же вы хотите, уважаемые?!! Никакого преступления нет, и быть не могло.
Дело против Тарасова так и не завели. Зато информация просочилась в прессу, где "бедного несчастного честного бизнесмена" оклеветала и хотела развести на деньги грязная шлюха Алина Маркова. Вот так, с именем и фамилией. Мы требовали опровержения, но газеты в один голос твердили, что у них есть "доказательства" их правоты и свидетели. Доказательства эти нам не показали, а свидетелей мы так в глаза ни разу и не увидели.
Алина замкнулась в себе, ходила словно тень, мало ела, почти ни с кем не разговаривала. Не ходила в институт, хотя у нее на носу была летняя сессия, где все показывали на нее пальцем и пинали необоснованными оскорблениями, почерпанными из газет, где ее клеймили позором. Я боялась оставлять ее одну в таком состоянии. Мы вызывали врача, но он сослался на нервный срыв.
Да, это был нервный срыв. Как бомба замедленного действия, готовая вот-вот взорваться.
И она рванула. Пятого июня.
Я пришла с работы раньше, но Альку все равно не спасла. Я обнаружила ее в ванне, полной алой воды, с перерезанными венами.
Я дико закричала. Так дико и так страшно, что, казалось, меня услышал весь город.
Больше ничего не помню. Только похороны. Особенно отчетливо осознаю, как прошу Мишу укрыть Альку одеялом, ведь она так чувствительна к холоду! Как она будет лежать в сырой земле?!! А еще в темноте! Она же боится темноты!! Я кинулась к гробу, стояла на коленях и рыдала, а Миша меня оттаскивал, я отбивалась, как сумасшедшая, и рыдала, уткнувшись в его грудь. И продолжала рыдать все последующие три месяца. Не могла остановиться.
До тех пор, пока не поняла, что нужно сделать. Ясно и отчетливо не осознала этого.
И он скоро поймет.
Возмездие уже близко...
Когда я приняла решение, стало намного легче. Я знала, что нужно сделать, и почти до мельчайших деталей все продумала. Дело оставалось за малым. Почти... Нужно было сделать еще кое-что, но для этого, следовало некоторое время подождать. А потом я, наконец, смогу осуществить задуманное.
И Алька будет отомщена!
Я изменилась. Это заметил даже Миша. Он приходил ко мне каждый день после работы и звонил раз по пять за день по телефону. Он говорил, что я, кажется, начинаю приходить в себя и учиться жить заново. Я не спорила. Может быть. Но только к жизни меня толкает ненависть. Ненависть к человеку, который убил мою сестру.
Скоро, совсем скоро он заплатит за все, что сделал!!! И я буду спокойна!
Однажды вечером, когда Миша вновь пришел ко мне, и мы сидели на диване, разговаривая о каких-то пустяках, он внимательно посмотрел на меня и спросил: