Ксионжек Владислав : другие произведения.

Рыжий

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из раннего. Продолжение темы рассказа "Мальчик, Старик и Собака". Публикация в сборнике "Фантастика - 88/89". Аудиоверсия рассказа в каталоге передач "Модель для сборки".


  

Владислав Ксионжек

РЫЖИЙ

   Кто не слышал присказку: весь мир - театр, вся жизнь -
   игра. Но вещи разные - стоять на сцене или наблюдать за
   действием из зала. Так уж заведено - мир меняется в
   зависимости от того, какими глазами на него смотреть.
   Страшнее мира нет, в котором живут равнодушные очевидцы.
   Первое, что бросалось в глаза зрителю - шесть
   деревянных столбов. Их только что очистили от коры, и они
   глянцевито сверкали в лучах солнца. Лишь, прищурившись и
   присмотревшись, можно было увидеть на верхушках столбов
   перекладины, а на помосте, на котором столбы водружены,
   шесть человеческих фигурок, стоящих на табуретках. Руки у
   человеков связаны за спиной, головы просунуты в петли.
   Если же, как говорят режиссеры, окинуть общий план,
   становилась видна покрытая снегом деревенская площадь, за
   ней - прорезавшиеся между сугробами избушки с
   подслеповатыми окнами. Площадь оцепили эсесовцы в черных
   как смоль тулупах и новеньких финских шапках. Внутри кольца,
   ощерившегося стволами автоматов, толпились, жались друг к
   дружке местные жители. Их согнали сюда по приказу офицера.
   готовилось самое жуткое представление сезона - "Казнь
   партизан".
   Офицер - надменный пруссак с моноклем и стеком в руке,
   манерно расхаживал, чуть волоча левую ногу, взад-вперед по
   настилу. Лишь на секунду притормозил он возле первого
   столба, где ожидал своей участи мальчик лет двенадцати.
   Высоты табуретки ему не хватало и мальчик стоял на цыпочках,
   вытянув шею и закусив губу от напряжения.
   Это была "изюминка" представления - заранее
   продуманная, хладнокровно подготовленная деталь.
   Начало казни задерживалось, и офицер был неспокоен. Он
   уже бывал в переделках и знал, что заминки ни к чему
   хорошему не приводят.
   Ждали переводчика. Бывший учитель немецкого языка,
   продажный холуй, на этот раз предусмотрительно "заболел". Но
   солдаты подняли его с постели и полуодетого погнали на
   площадь.
   Роль палача исполнял Рыжий. Правда этому двухметрового
   роста богатырю-варягу больше подходил средневековый топор,
   чем веревка. И уж конечно, Рыжий чувствовал себя на помосте
   не в свое тарелке. Его стихия - море и ветер, отвага и сила.
   А тут - безоружные человечки, да еще со связанными за спиной
   руками. Уж если боитесь вы их, - мрачно думал варяг, то
   порешите втихомолку, где-нибудь в овраге. Не выставляйте
   собственное ничтожество напоказ. Эх, вернуть бы ему прежнюю
   роль, он бы показал, кто по праву сильного должен здесь
   командовать.
   Привели переводчика.
   - Ахтунг! - поспешил начать офицер.
   Переводчик перевел, запинаясь, но от фразы к фразе голос
   его звучал все увереннее: он переливал свой страх в злобу на
   тех, по вине кого его подняли с постели, привели на площадь
   под немецкие и партизанские пули.
   - Тов... тьфу, граждане! Немцы учат нас, что
   партизанами быть плохо. Партизан и тех, кто им помогает,
   господа немцы будут строго наказывать...
   Но оканчивал он вдохновенно, даже прибавляя кое-что от
   себя. Было там и про негодных комсомольских щенков, и про
   наглядный урок врагам рейха, и про то, что русский мужик
   хорошего отношения не понимает и не ценит.
   Офицер театрально взмахнул стеком и ткнул Рыжего в
   спину: Начинай!
   Так обходиться с Рыжим было нельзя. Варяг слегка повел
   плечом, и стек лопнул, словно детская бамбуковая палочка.
   Пруссак почернел словно свастика и потянулся за
   пистолетом. Однако вытащить его не решился. Под шинелью у
   Рыжего заиграли, вздулись мускулы. Еще мгновение - и офицер
   окончательно передумал сводить счеты. Он сам выбил табуретку
   из-под ног мальчика, разрядив раздражение ударом ногой.
   У второго столба стояла девушка, копила слюну, чтобы
   плюнуть в холеную офицерскую рожу. Из-под разорванной рубахи
   виднелась упругая, незрелая грудь. Девушка была очень юна.
   Ее лицо за последние часы заострилось, но не утратило
   выражения детской непосредственности. Исключение составляли
   глаза: горящие словно угли, полные ненависти и презрения к
   врагам.
   Рыжему девушка приглянулась. Он любил таких,
   непокорных, кусучих. Эх, если бы он мог забрать ее как
   военный трофей...
   Офицер подошел ко второй табуретке. Вдруг переводчик,
   хмелея от собственной наглости, на ломанном немецком
   произнес:
   - Герр офицер, битте их виль диезе цу махен.
   Он просил офицера уступить ему почетное право...
   - Битте! - усмехнулся офицер.
   Переводчик мягкой кошачьей походкой подкрался к
   девушке, легонько постучал носком ботинка по табуретке, ни
   дать на взять - лесоруб, и вдруг, осклабившись, о... знали
   бы вы, как долго мечтал он об этой минуте, пуская слюни на
   школьных уроках, - засунул потную ладонь в разрез девичьей
   рубашки.
   Девушка, казалось, готовая ко всему, этого не ждала. Он
   вскрикнула, в испуге откинулась назад. Табуретка
   опрокинулась.
   И тотчас переводчик был убит. Всю силу богатырского
   удара обрушил Рыжий на его голову, лопнувшую словно гнилой
   орех. Обезглавленный труп улетел далеко с помоста в снег.
   Вместе с переводчиком приказал долго жить отработанный
   сценарий.
   Рыжий перестал замечать каски и шинели. Площадь стала
   морем, помост - ладьей. А уж не корабле порядок варяг
   наводить умел. Охранный взвод редел на глазах. Окрестности
   огласились воплями раздавленных, изуродованных фашистов.
   офицер, отбросив благородные замашки, уткнулся лицом в
   настил. А эсесовцы оцепления, до которых Рыжий еще не
   добрался, стрелять не решались. Они отчаянно трусили.
   Вот, Рыжий перевернул мотоцикл с коляской, заодно
   придавив зазевавшегося пулеметчика, в два замаха вышиб дух
   их четырех не в меру ретивых солдат, и, не встречая больше
   сопротивления, двинулся через площадь. Девушка - драгоценный
   трофей... лежала у него на плече.
   Жители деревне расхлынулись, образовав широкий проход.
   Рыжий прошел мимо них и уже приближался к оцеплению. Еще
   немного, и загипнотизированные эсесовцы уступили ему
   дорогу...
   Вдруг над притихшей площадью что-то гулко треснуло. Это
   офицер, приподнявшись на локте и не спеша, словно в тире
   прицелившись Рыжему в затылок, выстрелил на парабеллума.
   Голова Рыжего дернулась, свесилась набок, но еще не
   сбавил шаг, продолжал мерно идти на черных полушубков.
   Правда теперь его немного покачивало, как моряка, сошедшего
   после шторма на берег. Чтобы не потерять равновесия, варяг
   понес девушку на руках.
   Эсесовцы расступились... и начали стрелять Рыжему в
   спину. Шинель покрывалась рванными строчками, но Рыжий все
   шагал, словно пули были ему нипочем. Ему наверно казалось -
   попутный ветер несет его в море. И переполненный отвагой и
   счастьем, он во всю мощь гаркнул победный скандинавский
   клич.
   От этого рева полопались окна в избах. Мирные жители
   улеглись вповалку, как при бомбежке. Даже те зрители, кто
   наблюдал за представлением из надежных укрытий-бункеров /с
   них никому на площади знать не полагалось/, на какое-то
   время оглохли...
   Очереди автоматов сошлись в одной точке, и тело Рыжего
   рассекло пополам. Обе половины упали в промокший багрянцем
   снег. Но верхняя, еще продолжая жить самостоятельной жизнью,
   прижимала к груди то, что считал Рыжий, принадлежало ему по
   праву - по праву сильного. Других прав этот варяг не знал и
   не признавал.
   Партизаны появились на площади внезапно. Мощно, в
   шестьдесят глоток прозвучало "ура". Возы, прикатившие со
   стороны леса и покрытие сверху для маскировки сеном, лихо
   разворачивались, из них на ходу выскакивали народные
   мстители и бросались в бой.
   Сражения, впрочем, не получалось. Деморализованные
   эсесовцы не сопротивлялись. Казалось, они спешили быстрее
   покончить с постыдной ролью, бросали автоматы, тянули вверх
   костлявые руки.
   Лишь офицер не выпустил парабеллум, но тут же,
   сраженный пулей уткнулся лицом в настил.
   Не вышло и кровавого, но благородно возмездия, которое
   задумал режиссер. Фашисты не слишком походили на объявленных
   злодеев - больше смахивали на трусливую уличную шпану.
   опасаясь жителей деревни, они жались к партизанам, не
   вызывая в тех ненависти - одно брезгливое презрение.
   Было неясно, как станут развиваться события дальше.
   Расстреливать безоружных у партизан не хватало духу. Да и
   этого ли от них ждали? Конечно, нет, Все Рыжий. Это он
   провали сценарий. Это он во всем виноват...
   И тут, воспользовавшись неразберихой, офицер снова
   "ожил" и вскочил на единственный уцелевший мотоцикл.
   Мотоцикл завелся с полуоборота. Офицер наддал газ, и,
   выполнив рискованную петлю на утрамбованном снегу, устремил
   машину к лесу. Ему вдогонку бежали пять или шесть человек,
   но уже не в силах были сразить ездока прицельным выстрелом.
   Стряхнув оцепенение /но поздно!/ партизаны были готовы
   разорвать в клочки любого фашиста.
   - Ушел, гад, ушел! Сволочь! Фриц поганый! - неслось
   вслед мотоциклисту.
   Поршевский мотор неистово трещал, заходился в истерике.
   Каждый такт работы цилиндра приближал наиболее удачливого из
   фашистов к спасению. Да разве удачливого? Просто офицер
   предусмотрел все возможное, чтобы выбраться из этой
   переделки живым. Опыт у него все-таки был. Сколько раз его
   загоняли в казалось безвыходное положения. А он хитрил,
   выбирал подходящий момент и притворялся мертвым, нутром чуя,
   когда начнется настоящая заварушка. Но не было упоения
   удачей, избавления. Он слишком хорошо знал, что скоро все
   повторится сначала.
   Вот он мчится в гарнизон за помощью. А потом его же
   самого поставят во главе карательной экспедиции, прикажут
   вешать жителей деревни. Ну а чем такие шутки по сценарию
   заканчиваются, офицер помнит. Вот почему вместо радости
   избавления он ощутил тяжелый, тягучий, липкий страх. С ним
   офицер за последнее время сроднился. Страх неотвратимый
   расплаты терзал его постоянно, становился все острее,
   мучительнее. Но всему на свете должен быть предел!
   Не доезжая леса /за ним гарнизон, каратели, страхи,
   расплата/ на дороге была развилка. Неожиданно для себя
   офицер свернул с широкой наезженной колеи на незнакомую
   узкую дорожку, обрывавшуюся перед сплошной стеной деревьев.
   Что за нею скрывалось - неизвестно. Ясно было одно: там нет
   ни карателей, ни партизан. Это была запретная для роботов
   роща.
   Инстинкт повиновения исчез. Словно кто-то вынул из
   головы офицера старую программу, а новую поставить забыл. И
   от этой стерильной пустоты стало на душе легко-легко.
   Он уже не офицер. Он дезертир, положенным вопреки
   сценарию, вопреки всем правилам игры он спасает собственную
   шкуру.
   С высоты птичьего полета видны как на ладошке и
   деревня, и Запретная Роща: игрушечные дома, игрушечные
   деревья, игрушечные виселицы. Фигурки людей похожи на
   игрушечных солдатиков. Один из них, оседлав мотоцикл, мчится
   к границе игрового поля...
   На мотоциклиста, уже поверившего в избавление, откуда
   ни возьмись падала огромная птица. Перед самой землей она
   распахнула трехметровые крылья, пронеслась над головой
   беглеца /того чуть не сбросило ударной волной/ и круто ушла
   вверх.
   Еще яростней давил мотоциклист на газ. Еще
   пронзительней трещал мотор. Только бы успеть! До Запретной
   Рощи так близко. А птица пошла на второй заход... На этот
   раз она не промахнулась - ухватила седока и подняла его
   вместе с мотоциклом в воздух.
   Набирая высоту, хищница медленно разворачивалась в
   сторону площади. Удивительное дело, страх прошел. Как только
   экс-офицер (а точнее сценический робот-андроид СР-А-13998-Ф)
   почувствовал, что из птичьих лап ему живым не выбраться
   /интуиция и на сей раз его не подвела/, он перестал мучиться
   трусостью. Это было избавлением от еще одной - второй и
   главной программы. Страх оказаться недостаточно
   убедительным, исполнительным, жестоким - вот что заставляло
   его играть роль отменно хорошо. Любое отклонение от Правил
   Поведения, заложенных программой, каралось немедленной
   выбраковкой, деструкцией. Проще было построить нового
   андроида, чем выискивать поврежденные цепи в
   хитросплетении нервных узлов машины.
  
   
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"