Винченцо забрал у Мэри-Бет ключи, усадил ее на пассажирское сидение и, устроившись сам, завел мотор. Машина рванула с места - из-под колес во все стороны брызнул гравий.
Всю дорогу до коттеджа Мэри-Бет молчала, тщательно обдумывая план мести, забраковывая и отвергая слишком легкие наказания и те, что уж больно смахивали на пытки святой инквизиции. Она ловила встревоженные взгляды Винченцо, обеспокоенного ее молчанием, но объясняться не желала. Пусть помучится.
"Мазда" проехала мимо низкой ограды, сложенной из неотесанных камней, и, взвизгнув тормозами, остановилась перед знанием, которому на несколько ближайших дней предстояло стать пристанищем Мэри-Бет.
Коттедж оказался двухэтажным зданием. С правой стороны к нему прижалась кривобокая пристройка, резко выделявшаяся на фоне прямых линий фасада, а с левой - патио, решетчатые стены которого заросли вистерией. Заглянув внутрь, Мэри-Бет увидела деревянный столик и парочку плетеных стульев - чудное место для обеда или ужина. А какой открывался вид! Так и хочется пойти не в дом, а в сад, побродить по узким гравийным дорожкам, которые могут завести куда угодно.
- Типичная итальянская ферма, - сказал Винченцо. - Еще пятьдесят лет назад, когда семейство моей матери занималось виноделием, в таких зданиях жили арендаторы.
Но Мэри-Бет не особо вслушивалась в его слова: она рассматривала старинную каменную кладку, в послеполуденном солнце приобретшую насыщенный кремово-бежевый цвет.
Вьющийся плющ, упрямо цеплявшийся за стены, достигал ставень, выкрашенных в зеленый цвет. Еще один куст плюща, опоясывая водосточную трубу, добрался почти до самого верха. А на крыше чистила перышки и ворковала парочка голубей. Просто благодать!
- Пойдем внутрь, - предложил Винченцо и, подхватив Мэри-Бет под руку, повел к двери.
Они попали в кухню, и Мэри-Бет решила, что это черный вход.
Кухня была большой и светлой, но это и не удивительно, в Италии боготворят пищу. В центре стоял прямоугольный деревянный стол, выщербленный и поцарапанный от многолетнего употребления. К удивлению Мэри-Бет, раковина оказалась новой, и оставалось лишь надеяться, что и остальные коммуникации будут современными.
Над раковиной пестрели желтые и красные плитки кафеля. На открытых полках вперемешку высилась керамическая посуда, плетеные корзинки и всевозможная медная утварь. Газовая плита и деревянные буфеты теснились у другой стены.
Через каменную арку Мэри-Бет проследовала вглубь дома. Шершавые стены и сводчатый кирпичный потолок придавали помещению несколько простоватый вид.
- Обычно, на тосканской ферме животных держали именно на первом этаже жилого дома, - у Винченцо внезапно проснулся инстинкт гида. - Потом моя бабка решила забыть об этой традиции и превратила все это в гостиную.
- Уютно, - пробормотала Мэри-Бет.
Широкие каменные арки превратились в окна и двери. Тонкий налет старины в этом помещении словно приглашал перенестись на несколько столетий назад. А старый терракотовый пол из-за длительного использования стал совсем гладким, что лишь усиливало общее впечатление от домика. Стеллажи из темного дерева подпирали стены. Расписанная цветами ткань, использованная для обивки кресла и дивана, уже поблекла от времени, но не утратила своего очарования.
- Пойдем наверх, - сказал Винченцо.
Они поднялись по каменным ступенькам, и Винченцо отворил вторую дверь.
- Это будет твоя спальня.
Комната была прекрасна в своем аскетизме: чисто побеленные стены и темные деревянные балки, простая мебель. От этой комнаты веяло спокойствием и умиротворенностью, и Мэри-Бет ни за что не променяла бы ее на номер в отеле, обставленный вычурным французским антиквариатом.
- Почему именно эта комната? - из чувства противоречия спросила Мэри-Бет.
- Здесь самая большая кровать, - заявил Винченцо и притянул ее к себе.
Идея по поводу мести пришла сама собой. Конечно, это самым непосредственным образом затронет и ее, но Мэри-Бет готова была немного пострадать.
Высвободившись из крепких мужских объятий, она нарочито старательно разгладила одежду руками и сказала:
- Мы не можем заниматься "этим" в доме твоих родителей.
- Что?
- Прости. Именно поэтому я хотела остановиться в гостинице, а теперь... - Мэри-Бет пожала плечами, представляя ему самому додумать предполагаемые последствия.
- Почему же ты ничего не объяснила!
- С какой стати я должна что-то объяснять? Предполагалось, что к вечеру я вернусь в Сиену.
- Дьявол!
- Не расстраивайся так, Энцо, - Мэри-Бет похлопала его по плечу, с трудом сдерживая самодовольную усмешку. - Немного воздержания никому не повредит.
- Но мы сейчас не в особняке, - попытался зайти с другой стороны Винченцо.
- Да, - кивнула она, - но когда ты вернешься, весь такой растрепанный и с довольной ухмылкой на лице, все поймут, чем мы тут занимались. Нет, нет и нет!
Прорычав, что принесет чемоданы, мужчина выскочил из спальни.
Смех рвался наружу, и все же она сдержалась, если Винченцо обо всем догадается, ей несдобровать. Мэри-Бет потрогала матрас: он оказался необычайно мягким. Недолго думая, она разулась и улеглась на сшитое из лоскутков покрывало. Веки опустились сами собой, и она сладко засопела.
- У тебя здесь камни или что? - пробасил Винченцо, входя в комнату и втаскивая два огромных чемодана.
Мэри-Бет что-то пробормотала и перевернулась на другой бок.
Винченцо поставил чемоданы на пол и, подойдя к кровати, долго смотрел на девушку. Он надеялся, что жизнь в доме его родителей вынудит Лайзу поторопиться с решением.
Винченцо осторожно вытянул покрывало и укрыл Мэри-Бет. Не удержавшись, он приложился губами к ее виску и, скрепя сердце, покинул коттедж, не забыв напоследок оставить записку.
Мэри-Бет проснулась. Если верить механическим часам, она спала почти час. Удивляясь, как это ей удалось самой закутаться в покрывало, она встала, а увидев чемоданы, догадалась, что это Винченцо ее укрыл. Он, как всегда, мил и предусмотрителен.
На одном из чемоданов лежал сложенный вдвое лист бумаги, придавленный ключом, как она предположила, от наружной двери. В записке Винченцо предлагал ей сразу же, как проснется, вернуться в главный дом, где и состоится ужин.
После непродолжительного сна ее одежда оказалась полностью измятой. Мэри-Бет вздохнула и принялась распаковывать чемоданы, но так и не закончила это нудное занятие. Любопытство влекло ее в мир неизвестного.
Распахнув ставни, она выглянула в окно. Залюбовавшись отрывавшимся вдали пейзажем, Мэри-Бет даже высунулась наружу. Ей, жительнице урбанистического Нью-Йорка, казались непривычными подобные просторы. Коричневые, желтые и серые поля, а также мутно-зеленые рощи олив и темно-зеленые виноградники, разделенные рядами высоких кипарисов или извилистыми тропинками, напоминали картину, нарисованную экспрессионистом на пике своего творчества.
Мэри-Бет никогда не увлекалась рисованием, ее страстью музыка, однако сейчас ею овладело непреодолимое желание схватить кисти, краски и рисовать, рисовать, рисовать...
Неудивительно, что Италия славится своими художниками, особенно периода Ренессанса. Они рисовали то, что видели. А то, что они видели, было поистине изумительно.
Мэри-Бет вздохнула, прогоняя желание порисовать, и оглядела то, что окружало дом. Справа зеленел виноградник, а за ним росла роща узловатых олив.
А с другой стороны простирался сад. Кроме деревьев, там росли цветы, травы. Многих названий она попросту не знала, но цветовая гамма впечатляла: оранжевый, голубой, серебристый и все оттенки красного отлично смотрелись на зеленом фоне. Ясно, что кто-то не меньше матушки-природы постарался, создавая эту красоту.
Пообещав себе обязательно пройтись по саду, Мэри-Бет вернулась к прерванному занятию.
Надеясь, что предстоит простой семейный ужин, девушка остановила свой выбор на нежно-желтом платье из шифона. Вдев в уши тонкие золотые колечки, она тряхнула головой. Волосы, взмыв вверх, легкой волной опустились на плечи. Захватив на всякий случай палантин, Мэри-Бет отправилась в особняк.
Общение в семейном кругу Бальдуччи так отличался от того, к чему она привыкла - как за годы жизни с родителями, так за годы брака. Не было притязаний на вычурность и соблюдения светских условностей - лишь открытое выражение любви и почтения.
Семейство Бальдуччи понравилась Мэри-Бет с первого взгляда, если, конечно, не считать Колетт, а о ней вспоминать не хотелось.
Увлекшись разговорами с Винченцо и его детьми, Мэри-Бет и не заметила, как наступило время ужина. Когда все перебрались в уютную столовую, Евангелиста, словно извиняясь, сказала:
- Сегодня у нас ничего особенного.
- Я не притязательна в еде, - улыбнулась Мэри-Бет.
Подцепив на вилку немного макарон, она отправила их в рот - и в следующий миг зажмурилась от удовольствия. Когда Мэри-Бет открыла глаза, то увидела, что все с интересом наблюдают за ее реакцией. Ее смутило столь пристальное внимание, и все же она восхищенно произнесла:
- Неимоверно вкусно.
- Это папарделле*. В эту пасту добавляют зайчатину, маринованную в кьянти.
Не меньшее восхищение у Мэри-Бет вызвал и пекорино**. К ее удивлению, этот острый сыр ели вместе с медом - из Монтальчино, как пояснила Ева. И она едва не впала в экстаз, попробовав панфорте***: не задумываясь о последствиях для фигуры, съела целый ломоть.
За время ужина Мэри-Бет рассказала о семье и последних месяцах своей жизни, а взамен узнала, что семья Колаянни, к которой принадлежала Евангелиста, издревле занималась виноделием. Однако в прошлом столетии они постепенно отошли от этого вида деятельности, в особенности, когда по соседству появилось семейство Росси, выкупившие сначала половину виноградников Колаянни, а впоследствии арендовавшие вторую их половину.
* Папарделле (ит. papardelle) - плоская лапша, шириной около 2 сантиметров.
** Пекорино (ит. pecorino)- сыр из овечьего молока. Бывает нескольких видом: молодой (мягкий со слегка ореховым вкусом), выдержанный в течение примерно месяца (более твердый) и выдержанный минимум 4 месяца stagionato - острый, не слишком соленый сыр с усилившимися ореховыми нотками.
*** Панфорте (ит. panforte) - пряный пирог с цукатами и орехами - традиционный рождественский пирог Тосканы.