- Ты бы сделал хоть что-то полезное, - раздраженно посоветовала мама, снимая плащ. Я жевал бутерброд с колбасой и запивал сладким чаем, попутно пролистывая ленту в Инсте. Честно говоря, я не уверен, что вообще можно делать что-то более полезное.
- Я и делаю. Я ем, - объяснил я. - Есть полезно, сама говорила.
- А для меня ты хоть что-то сделал? - трагическим голосом поинтересовалась мама.
- Ну, я три бутера сделал. Два для себя, один, возможно, для тебя. Это как разговор пойдет, - объяснил я.
- Ты совершенно не думаешь о будущем, - сварливо заметила мама, расстегивая сапоги. - Другие в твоем возрасте спортом занимаются. Учатся! Два века тому люди в твоем возрасте уже семью заводили, детей рожали! А ты в телефон пялишься.
- Давай предположим, что я прихожу к тебе и говорю, что завтра рожу ребенка, - предложил я. - Ты меня убьешь. Что будет очень глупо, потому что лучше дать мне родить: уверен, что рожавший мужчина получает какую-то крупную премию.
- Ага, получает. Премию Дарвина, - мать была не в настроении. Хотя когда мамы вообще бывают в настроении? - Я тебя спрашиваю: ты о будущем думал?
- А что о нем думать? - удивился я.
- Ну, чем ты заниматься будешь? Чем деньги зарабатывать? Где жить? Вот я тебя спрашиваю...
- А, ты об этом будущем, - махнул я рукой.
- А о каком другом? - удивилась мама.
- Ну, я думал, ты о глобальном будущем спрашиваешь...
- А это что, не тот масштаб для тебя уже, а, мыслитель? - взорвалась мать.
- Вообще-то да, - аккуратно заметил я. - Что об этом думать-то? Через год я закончу девятый класс и уйду в колледж. Выучусь на технолога пищевой промышленности. Переведусь в универ. Буду учиться и работать. Десять лет помыкаюсь на низкооплачиваемой работе с ночными сменами, но опыт себе наработаю такой, что ого-го. Дальше перееду на работу в Польшу. Встречу там Машку. Ну, это я ее буду называть Машкой. Будем пару лет встречаться, потом съедемся. Потом я куплю дом в пригороде Кракова и мы с Машкой поженимся. Ты будешь ее не любить, пока внучку на руки не возьмешь, потом смиришься. Затем у тебя случится инсульт, и мы заберем тебя жить к себе. Потом Машка родит двойню мальчишек, и мы еще заведем собаку лабрадора. А потом врачи найдут у меня опухоль в кишечнике и через год я умру.
- А я? - подала голос мама.
- А вы с Машкой будете хозяйство вести и детей растить. Будете выращивать фермерские фрукты и продавать. Клубникой все позасаживаете. Все у вас хорошо будет без меня, не боись, мать. Ты у меня будешь крепкая старушенция.
Мама затихла, обдумывая.
- А дети? Ты о детях подумал? - наконец нашла, к чему придраться.
- Мать, ты мне пять минут тому хотела премию Дарвина давать за ребенка! - заржал я. - Чего о них думать? Вырастут. Не все, правда. Один из мальчишек-двойняшек умрет от менингита, когда ему будет 8 лет, но я этого уже не увижу. Зато у второго будет удачи - за себя и за умершего брата. Большой бизнесмен будет. Семью так и не заведет, но детей по всему миру наплодит. Жалко, неделю до пятидесяти лет не доживет.
- А что случится? - нетерпеливо ерзает на табуретке мать.
- Конкуренты закажут. Два огнестрельных в голову, - объясняю. - Сутки пролежит в коме.
- А у дочки-то твоей семья будет? - аккуратно интересуется мама.
- Не, она в этом еще в юности разочаруется, - машу рукой. - До тридцати пяти будет пробовать разные отношения, но все будут приносить разочарование. Потом она увлечется одной артисткой и переедет с ней в Латинскую Америку. Где примкнет к народным волнениям и после всего будет представлять интересы женщин без семьи в местном парламенте. Возглавит феминистическую революцию, так сказать. Ее там будут очень уважать, у нее будет куча друзей и врагов, но жить она до конца дней будет одна.
- Что у тебя за будущее такое, - вздыхает мать. - Все умирают, кого ни возьми.
- Ма, - я чуть не поперхнулся чаем, - так смертность же стопроцентная! Я тебе это уже третью жизнь подряд объясняю, а ты все не веришь!
- И что, ничего уже не изменишь? - помолчав, уточнила мама.
- Ты купила молоко? - спрашиваю. Мама молча вытянула из сумки бутыль. - Тогда ничего не изменить, - пожимаю плечами. - Процесс пошел.
- И что же делать? - глаза совсем грустные.
- Бутербродик можешь взять, - напомнил я. - Вкусный, я хлеб маслом помазал. Чаек тоже сладкий бери...
- Ты так сидишь спокойно, будто ничего не произойдет, - взорвалась мама, хлопнув рукой по столу. - Бутерброды свои жуешь. Вот скажи: что у тебя в голове вообще? Начитался своих дурацких античных фаталистов! А мог бы, - она поднялась с табуретки, чтобы переставить сапоги в прихожую, - уроки учить, а не дурью маяться! Сидишь тут, целыми вечерами в телефон свой пялишься. Интернет тебе отключу, вот что!
Мамина сумка взорвалась воплем мобильного - звонил мой дядя Сережа. Мама ответила на звонок, погрозив мне пальцем - мол, я с тобой еще не закончила.
- Ма, пусть он сегодня на антресоль не лезет, - замахал руками я. - Ножка табуретки треснула. Она развалится, а он упадет и шею себе свернет, еще два месяца на растяжке будет!
- Сережа, ты бы приехал завтра в гости, племяннику бы своему мозги вправил, что ли, - с раздражением затараторила мать, отворачиваясь от меня. - Да что я, я всего лишь слабая женщина, я ему слово - он мне десять! Здоровый теленок вымахал, а в голове - ветер ходит! Знаешь, как тяжело самой сына растить? Ему мужской авторитет нужен! Приезжай! О, и прихвати мамин сервиз в лиловые розы, не забудь! Где-где, на антресоли он у тебя, мы ж с тобой вместе туда его ставили! Он в коробке за стопкой словарей...
Я махнул на всю эту предопределенность рукой и взял с тарелки третий бутерброд.