Стучат колеса. Поезд движется с востока на запад. Путь из нашего провинциального городка до столицы забирает целых трое суток из жизни. Мечты отдохнуть, начитаться вдоволь книжек, тают после первых пяти часов. Бока не выдерживают жесткости диванов и колесного стука в ребра. Глаза моментально устают от беспрестанной тряски и качания вагона. Осталась бы только скука и уныние, если бы не эта удивительная способность поездов развязывать языки. На этот раз моими попутчиками оказались трое людей из разных мест, совершенно не знавших друг друга раньше. Двое молодых, парень с девушкой, и один не очень молодой монах, примерно мой ровесник. Молодые, сообразив, что с нами нечего ловить, быстро нашли себе развлечение, занявшись игрой, называемой “вагонный роман”. Бегали на перекуры, слушали вдвоем одни наушники плеера, покупали пиво, и, наконец, пропали совсем, в каком-то купе с гитарой. У нас же стояла долгая тишина, прерываемая редкими ничего не значащими фразами, пока мой монах не прочитал название книжки болтающейся перед моими глазами, и исполняющей роль скорее ширмы, чем источника знаний.
- Вы, в самом деле, интересуетесь этим, или так, времяпрепровождение?
- Да, в общем, интересуюсь, но должен сразу предупредить, я не верующий, и понятие жизни души после смерти интересует меня не с точки зрения религии.
-Это не важно, я тоже не верю в богов придуманных религиями. Но о жизни после смерти знаю не из литературы, не понаслышке, а из личного опыта.
Удивило то, с какой легкостью человек носящий одежду священнослужителя признается в том, что не верит в бога. Обычно это всегда тщательно скрывается, вуалируется цитатами из библии и витиеватыми философствованиями, а тут нате вам, с первого слова и правду матку в глаза. Что-то не вязалось, и меня это заинтересовало. Как будто увидев заинтересованность во мне, монах тут же скис, насторожился и стал немногословен. Но я-то уже был заинтригован, и отступать мне никак не хотелось. Поэтому я и позволил себе некоторую бестактность, надеясь разговорить его, заставив оправдываться, либо разозлившись нападать.
-Впервые вижу неверующего монаха, так открыто об этом заявляющего. Вы так всех верующих распугаете, не говоря уже о том, что новой паствы не найдете.
Но мой номер не удался. Монах взглянул на меня, как будто виновато кивнул, и ушел в свои размышления. Я мысленно обругал себя и снова спрятался за книгу.
-Вы кто по профессии? - спросил монах, не поднимая головы.
-Бывший офицер, сейчас компьютерщик, а что это имеет какое-то значение?
-Да. Я бы не хотел, чтобы вы были врачом. Особенно психиатром.
-Что, доводилось сталкиваться?
-Нет - тихо сказал он, и после молчания еще тише добавил, - пока.
Я молчал, каким-то шестым чувством поняв, что между нами возникло доверие, и любое слово может его разрушить.
-Это произошло на рыбалке, - словно еще сомневаясь, начал монах.
- Как вы сразу поняли, я вовсе не монах, по сути. А тогда я вообще был обычным человеком, работал электриком на заводе. Мы с другом стараемся хоть раз в году, летом съездить подальше от людей, на реку, с ночевкой. Мы как всегда забрались в самую глушь, куда кроме как на мотоцикле не доберешься. У моего друга есть “Урал”. Все было как всегда, только червей в этот раз мы не набрали, очень спешили на реку, и совсем вылетело из головы. Представляете рыбачки. Без наживки за рыбой. По правде говоря, рыбаки мы аховые. С рыбой домой не возвращаемся. Но ритуал есть ритуал, вот и полезли по прибрежным зарослям. Я забрался в какую-то неглубокую ложбинку, и увлеченно начал рыться в земле, благо червячки изредка попадались. По дну ложбинки тек небольшой ручеек, впадающий в речку, странными были только его берега. Они были покрыты чем-то бурым, напоминающим ржавчину, только какую-то маслянистую. Как я потерял сознание, я не помню, но следующим отчетливым воспоминанием моим был вид ложбинки сверху. Я увидел друга, тянущего кого-то под мышки к мотоциклу, и только через некоторое время я понял, что тянут меня. Я удивился несказанно, как такое может быть, что меня тянут, если я здесь. Я даже сказал об этом своему другу, но он меня не услышал. Он возился со мной, тем, внизу. Пытался делать мне искусственное дыхание, массаж сердца, слушал пульс, заглядывал в глаза, дико ругался и кричал на меня. Потом загрузил в коляску, как сумел, и не жалея мотоцикла помчался в город. Тот я, лежащий в коляске не шевелился и вообще был как вещь. А я этот, наблюдал все как-то сверху, нисколько не отставая от мотоцикла, причем не чувствуя при этом никакого движения. Мне не было больно, не было страшно, я просто был рядом и наблюдал. Так мы домчались до больницы, здесь меня взяли в оборот. Правда, я не заметил особой рьяности, но мне делали все, как положено. Кололи уколы, даже в сердце, били током, накачивали грушей легкие, а со стороны было видно, что делают они это все так, чтобы присутствовавший при этом друг не мог потом сказать, что ничего не было сделано. Потом пришел какой-то седой врач, долго слушал что-то через стетоскоп, сказал что-то, что я не понял, и меня повезли в палату. Конечно не этого, наблюдающего все сверху, а того, на каталке. К нему подключили какие-то приборы, вставили какие-то трубки, подсоединили кучу контактов, и оставили одного. Я попробовал приблизиться к тому, что лежит внизу, я даже прошел сквозь него, и сквозь его постель, но ничего не почувствовал. Ничего не менялось, изредка в палату заглядывал кто-нибудь из медперсонала. Друг ушел, и даже уехал без меня на мотоцикле. Мне стало скучно, и я отправился домой. Попал я туда, как ни странно, раньше друга, и вся сцена разыгралась передо мной, во всей свей неприглядности. Друг не мог поднять глаз, считая себя виноватым во всем, а жена, изображала глубокое несчастье, рыдала, устраивала истерики, выгоняла друга, снова его догоняла, требовала с него немедленно отвезти ее в больницу, тут же изображала полную невозможность куда-либо ехать. В общем, все отвратительно, и до предела фальшиво. Друг ушел еще более подавленный, а жена начала срочно звонить всем знакомым и родственникам, утверждая, что я умер. К моему телу она явилась только на третий день. Я за это время успел посетить и родственников и друзей, и только теперь понял, кто из них кто, и кто как ко мне относился на самом деле. Дико узнавать, что любят тебя вовсе не те, кто беспрестанно об этом говорит, а настоящими друзьями были вовсе не те, что часто уверяли в своей дружбе.
Мы сидели друг напротив друга за столиком купе. Я смотрел на монаха, так и не назвавшего своего имени, он рассказывал, глядя куда-то в окно, и мне чудилось, что все это я уже слышал, что кто-то уже рассказывал мне нечто подобное, а может, я сам где-то об этом читал. Хотелось верить рассказчику, и все же вкрадывались сомнения. Как будто почувствовав мое настроение, рассказчик посмотрел мне в глаза. Я не отвел взгляда, и не смутился, зная, что это его насторожит. И он поверил в мое внимание, и стал рассказывать живее, с большим желанием, чаще поглядывая на меня, и вкладывая все больше эмоций в свои слова. Я все больше увлекался его рассказом, и все меньше анализировал смысл его повествования. Завораживала простота и искренность всего, что он говорит.
-Дальше и рассказывать нечего, набор банальностей и много-много фальши. Было так неприятно, что это происходит со мной, с моим телом, поэтому мало отложилось в памяти. Следующим отчетливым воспоминанием был голос. Нет, это нельзя назвать голосом, это что-то другое, что не передать словами. Пожалуй, больше всего соответствует зов, но и это не отражает полностью моих ощущений. Я чувствовал, что меня кто-то зовет, но не мог понять кто, даже не смог определить мужчина это или женщина. В то же время в меня втекало ощущение тепла и доброты, и заполняло меня всего. Хотелось немедленно следовать за этим голосом куда угодно, и не возникало ни тени страха, ни грамма подозрительности. И я всем своим существом устремился к этому голосу. И хотя не возникло никакого сопротивления среды, ни что не начало двигаться мимо меня, я ощутил, что лечу с огромной скоростью. Все вокруг меня было темно, и только путь мой подсвечивался нежно голубым маревом, как бы указывая мне дорогу. В то же время я знал, что позади меня нет уже никакого марева, и, даже если бы я захотел вернуться, мне бы это не удалось. Но я и не хотел, ни на мгновение не возникло такого желания. Я понял, что теряю часть себя, свое тело, свою прошлую жизнь, но не жалел об этом. Удивительные мы люди существа. Полная неизвестность впереди, возможно даже ужасная неизвестность, но мы рвемся к ней и испытываем при этом несказанную радость. Кому еще это может быть присуще, кроме нас? Наверное, никому. Когда свет начал расширяться, и заполнил собой все пространство, так, что стало казаться, что ничего кроме этого света нет, я вновь ощутил в себе зов. Теперь это больше было похоже на голос, обращающийся ко мне, но я осознавал, что нет никакого голоса, как нет и воздуха, и колебаний, передаваемых какой-то другой средой. То, что я называю голосом, звучало прямо во мне, и память услужливо придавала ему самый приятный и желанный тембр, когда-либо мной слышанный.
-Твое путешествие в эту сторону закончено, дальше тебе пути нет, это грань, которую тебе пока не дано перейти. Ты вернешься к прежней жизни, но будешь знать и о будущей. Это дано не многим, и, конечно же, откладывает отпечаток на их жизнь, как будет откладывать и на твою. Ты уже не сможешь быть прежним, как не смогли жить прежней жизнью, побывавшие здесь до тебя.
-Что же мне, обратно?
-Нет, не теперь. Ты еще побудешь здесь на грани какое-то время. Куколка твоего разума, твое тело, испытала сложное химико-энергетическое воздействие. Настолько сложное, что твое сознание не нашло ничего лучшего, как в незаконченном виде покинуть оболочку. Формирование твоего я еще не закончено, и если в ближайшие дни не решится ничего, то ты останешься здесь, а если будет возможно, если в теле не пройдут необратимые процессы, то ты снова окажешься в своем теле, и все произошедшее покажется тебе только сном.
-То есть я перестану верить, что все, что со мной произошло, было в действительности?
-Почему же, верьте, пожалуйста, просто у вас не будет доказательств, и вам придется сомневаться.
-А сейчас, я просто должен ждать, и ничего более?
-Если хотите, да.
-А если не хочу?
-Тогда займитесь чем-нибудь.
-И чем же я могу здесь заняться?
-Всем, чем угодно. Попутешествуйте, пообщайтесь, с кем сможете, поузнавайте что-то новое для себя. Можете что-нибудь посоздавать. И, хотя, ваши возможности не так обширны, как после пересечения грани, все же они намного больше, чем там, в собственном теле.
Я больше не слышал голоса. Но все, о чем бы я ни подумал, что бы ни представил себе, воплощалось в образы, в тела, в формы. Я стал творцом. Мне тут же захотелось создать свой мир. Я всегда был уверен, что наш мир несовершенен. И мне, как и любому смертному, всегда казалось, что будь у меня хоть какая-то возможность, я бы сделал наш мир намного совершеннее, красивее и справедливее. И вот, чем не возможность? Я создам этот мир здесь, создатель нашего мира увидит насколько мой мир лучше, и, конечно же, переделает все к лучшему. Боже, как я заблуждался. Я лепил и совершенствовал, я создавал жителей мира, и давал им справедливые, по моему мнению, законы. Я переделывал мир, стараясь сделать его еще более удобным для жизни. Я встречался с другими, слушал их советы и советовал им. Я из кожи вон лез, чтобы применить все свои знания, а мой мир становился все хуже и хуже. И, наконец, настал день, когда я уничтожил все свое творенье и впал в глубокую меланхолию. Я перестал верить, что у нас людей может быть будущее, если нас не переделать полностью, а, попросту говоря, уничтожить. В таком состоянии я и очнулся снова в своем теле. Я лежал в отдельной палате, ни один прибор из тех, что так обильно окручивали мое тело прежде, не был подключен ко мне, меня просто оставили умирать. И, видимо, только мельчайшие наметки на то, что мое тело еще не совсем умерло, не позволили медикам отвезти меня в морг. Не было боли, не было головокружения и слабости, мое тело полностью чувствовало и подчинялось, и я сразу же принял решение бежать. Мне это удалось довольно легко, за мной особо не следили. Поэтому я вышел из здания, и пробрался домой никем не замеченный. Я одел первую попавшуюся мне на глаза одежду и ушел. Ничто более не связывало меня с этим миром, более того, я не верил в его будущее, а значит, и не верил в людей. Мои скитания закончились не скоро. Я не буду вам их описывать, ничего интересного в жизни бомжа быть не может. А мое безразличие ко всему окружающему, делали мои скитания еще боле мытарственными. Наконец, не знаю каким образом, я очутился в келье какого-то монастыря, одетый в монашеские одежды, и предоставленный самому себе. Меня практически не беспокоили, тихо приносили самую скромную пищу, не заговаривая, удалялись, и не пытались меня ни успокаивать, ни проповедовать мне. Я очень благодарен монахам, что так бескорыстно приютили меня, и дали мне время собраться с мыслями. Месяцами я молчал, и анализировал все, что со мной произошло. Каждый раз перед сном, я расслаблялся и мысленно посылал себя в тот мир, который, казалось, безвозвратно для меня потерян. Каждый раз я просил бога дать мне возможность вернуться туда, на грань, и попробовать все сначала. Каждый раз я просил по другому, и ни разу не вернулся в те немыслимые дали. Уже стала появляться мысль покончить с этим существованием, но останавливала та фраза, слышанная мной, что я не готов. А вдруг и сейчас я не готов? Вдруг не попаду к этой самой грани, и не обрету те возможности. Монахи по-прежнему не тревожили меня, только все чаще стали появляться в моей келье церковные книги, как бы случайно оставленные. И, не поверите, в отчаянии открыв одну из них, я сразу наткнулся на фразу, которая почему-то отозвалась во мне радостью. Я как-то сразу понял, что именно ее и искал столько времени. Как обычно перед сном я расслабился, и мысленно стал стремиться к грани, совершенно ни к чему не привязываясь, я мысленно произнес запомнившуюся мне фразу, и, о чудо, я снова оказался там. Только на этот раз я полностью осознавал, что у меня есть тело, что оно где-то далеко, но, что я все же с ним накрепко связан. Стоило мне захотеть, и я снова оказывался в своем теле. Причем, в отличии от первого путешествия, я не двигался ни через какое марево с немыслимыми скоростями. Я просто сразу оказывался в нужном мне месте, либо мгновенно ощущал свое тело. Стоило мне расслабиться, повторить про себя нужную фразу и представить интересующее меня место, как я оказывался именно там. Я снова строил миры. Я снова экспериментировал, и все новые и новые знакомые помогали мне в этом. Они все исчезали через какое-то время. Я даже не задумывался, куда и зачем, и уж тем более не считал времени. Но постепенно что-то стало вырисовываться. Я нашел кое-какие пути, для совершенствования нашего мира, я даже знаю теперь, что для этого надо сделать. Но мое положение монаха не позволяло мне поделиться своими знаниями. Я написал письмо одному известному писателю, изложил ему свои мысли, в надежде, что он напишет книгу, включив туда мной написанное. И он действительно написал такую книгу. Там есть и мои мысли, но удивительно, насколько он не понял меня. Я категорически против насилия, в любой его форме, а у писателя путь к будущему, причем он утверждает, что к светлому, лежит только через “мордобой”. Я вообще не нашел еще ни одного человека, который бы понял меня правильно. Почему-то всем очень нравится понимать меня не так, как я говорю, а как они себе сами домысливают. Я чувствую, и вы не совсем меня понимаете, и уж тем более не до конца верите. Знаете, давайте проведем эксперимент. Сейчас уже поздно, скоро весь вагон уснет, а я приглашаю вас не спать, а попутешествовать вместе со мной. Не здесь, конечно, и не пешком, давайте я проведу вас в тот мир, и вы многое увидите сами.
Я согласился, и он начал с жаром объяснять мне, что нужно сделать, чтобы попасть в тот мир.
-Вы не волнуйтесь, ничего страшного не произойдет. Вы можете даже воспринимать все происходящее как сон, вы потом поймете, что такими сны не бывают. Для начала расслабьтесь. Полностью расслабьте свое тело. Потом сконцентрируйте свои мысли на мне, и постарайтесь мысленно быть ко мне как можно ближе. Чтобы не привлекать внимание, давайте ляжем по своим полкам, и закроем глаза, как будто мы спим. Теперь я замолкаю, и если вы снова услышите меня, то не пугайтесь, в том мире общаются не голосом. Я еще сам не знаю толком, как, но мои мысли будут проникать к вам, и будут восприниматься вами как голос внутри вас. Тем не менее, вы безошибочно поймете, что говорю я. Не боитесь? Начнем?
-Пожалуй, можно, - согласился я. Мы разлеглись по своим полкам, и я начал расслабляться. Как я читал когда-то о методике расслабления йогов, я начал с кончиков пальцев ног, и заставил волну расслабления подняться до кончиков волос. Потом я представил себе голубое небо, так старательно представил, что практически увидел лазурный небосвод. Потом по моему желанию по небу поплыли облака, и, наконец, я сам ощутил себя, летящим в этом небе, среди облаков. Труднее далось сосредоточиться на моем новом знакомом, но, в конце концов, удалось и это. А когда я постарался мысленно вплотную прижаться к монаху, вся воображаемая мной картинка лопнула, как мыльный пузырь, и я оказался в совершенно темном бесконечном пространстве. Только на пределе видимости светились отдельные звездочки, ни сколько не напоминающие земное небо. Я растерялся, и даже испугался немного неожиданного нового состояния, и тут, словно внутри меня, зазвучал голос.
-У вас неплохо получилось. Признаюсь, с теми, с кем я экспериментировал до вас, такого быстрого контакта не возникало никогда. Вы готовы к дальнейшему путешествию? Не появилось желания побыстрее проснуться?
-Откровенно говоря, страшновато, - подумал я, - но останавливаться на достигнутом не в моих правилах.
Я только подумал, я был уверен, что не произнес ни слова, но по ответу собеседника я понял, что каждая моя мысль дошла до него без всяких звуков и волн, и не исказилась ни на йоту.
-Что ж, я так и думал, что вы не отступитесь. Теперь выберите вон ту звездочку, что чуть левее направления вашего взгляда, и мысленно устремитесь к ней, и постарайтесь прорваться сквозь нее.
В следующее мгновение свет полностью вытеснил тьму, и мы оказались в очень странном месте. Я не могу с определенностью описать его, но одно было ясно, это какая-то грань, переступить которую мы не в силах. И, хотя, ни какой видимой грани не существовало, было ощущение, что она где-то рядом. Не было тьмы, но не было и света. Какие-то тени проносились мимо нас, все было заполнено непонятным полумраком, и было совершенно четкое ощущение, что вокруг не так пусто, как на первый взгляд кажется.
-Вот теперь и вы можете выступить в роли создателя, - прозвучало во мне голосом моего спутника.
-Как это?
-Да очень просто. Представьте себе что-нибудь. Хоть что, это не имеет особого значения. Но, если вы хотите получить что-то близкое к реальности, то постарайтесь особенно тщательно представить детали.
Я представил себе лошадь. Такую красивую и розовую, совсем как на картине Петрова-Водкина. И она тут же оказалась рядом со мной. Не нарисованная и плоская, а абсолютно объемная и реальная. Я мог не только пощупать ее, но и сесть и промчаться на ней, как ветер. И я был абсолютно уверен, что именно промчусь, а не проскачу.
-Да, но как же можно промчаться по пустоте?
-А вы представьте себе какой-нибудь хорошо вам знакомый ландшафт.
Я вспомнил любимый с детства берег Ахтубы, ее обрывистые берега и плесы, ее заросшие высокой травой и ивняком прибрежные пространства. Пойму, покрытую множеством озер, заросшую камышом и прорезанную множеством тропинок и дорог. Но не тех городских, асфальтированных, а степных, возникающих сами по себе там, где людям удобнее пройти или проехать. Я очень ярко представил все это, потому, что давно мечтал посетить эти места снова, но до сих пор никак не собрался. И вот я на берегу, моя лошадка с удовольствием щиплет свежую, сочную траву, и нередкие всплески крупной рыбы ее почти не тревожат.
-Вы читаете мои мысли?
-Нет, что вы. Это недоступно мне, так же как и другим смертным. А вы засомневались, что способны создать свой мир?
-Откровенно говоря, да. Слишком все просто получается и очень уж реально по ощущениям.
-Я тоже поначалу сомневался, но поверьте мне, это возможно. И не только вы способны на такое, есть еще немало людей создающих здесь свои миры.
Я не стал больше ни о чем спрашивать, ни о чем спорить. Чувства перехлестнули через край, я пришпорил свою лошадку и помчался по зеленому волнующемуся морю, не выбирая ни дорог, ни направлений. Ветер рвал на мне рубаху, длинные стебли травы хлестали по ногам, я орал от счастья и удовольствия. Я создал мир, я творец, я реализовал свою давнишнюю мечту, как можно было быть спокойным и рассудительным? Я ревел и неистовствовал, я взлетал над ручейками и поднимал феерические фонтаны воды из мелких озер. Я наслаждался, и, казалось, не будет предела этому наслаждению. Но всему приходит конец. Я постепенно успокоился, лошадка перешла на шаг, и, сидя в седле, задумался. Только теперь пришла в голову мысль о моем спутнике, и я проснулся в своем купе, на своей нижней полке, и только горькое чувство потери напоминало обо всем пережитом. Мой сосед лежал на спине, подбородок слегка заострен, редкая щетина на щеках и нижней части лица слегка поблескивала, и было полное ощущение отсутствия данного человека. Он пришел в себя внезапно. Открыл глаза, тут же сел.
-Ну, что? Теперь у вас больше веры?
-Не могу сказать, что уверен полностью, но и сомнений почти не осталось. Так что же с вами было дальше?
-Не сейчас. Вам, как и мне по-прежнему необходим отдых. Давайте отдохнем, у нас еще столько времени впереди, а мой рассказ уже, в общем-то, подошел к концу.
Не говоря больше ни слова, монах повернулся к стене и затих. Может, он и не спал, но достаточно твердо дал понять, что дальнейшие расспросы сегодня бесполезны. Я долго не мог заснуть, ворочался и сопел, пытался даже снова проникнуть туда, на грань, но у меня совершенно ничего не получалось. В конце концов, я утомился, и во время очередного расслабления незаметно для себя заснул.
Пробуждение оказалось тяжелым и долгим. Я чувствовал себя так, как после перекопки огорода весной. Глаза открывались с трудом, и тут же закрывались снова. В сон я погружался мгновенно, а выцарапывался из него как из глубокой ямы с вертикальными стенками. Когда я, наконец, окончательно выцарапался, то оказалось, что я в купе один. Я уж было подумал, что мои спутники вышли, но через короткое время все же появился мой монах, неся в руках две чашки крепкого чая.
-На большее простите, денег не хватило, но я все же думаю, что вам сейчас крепкий чай поможет лучше всего.
-Да, по-видимому, спасибо. А что, такое состояние каждый раз после путешествия?
-Нет, но вы впервые у грани, да еще и творили свой мир, это огромная нагрузка. С непривычки должна была быть такая реакция, я тоже через нечто подобное прошел.
-Если вы не против, я кое-что достану к чайку?
-У меня, к сожалению, ничего нет, да и денег тоже почти нет, так что вы со мной особо не церемоньтесь. Я давно научился по долгу жить без пищи. И, кроме того, я не люблю быть обязанным. Так что вы, если хотите доставайте, что там у вас есть, но мне, прошу, не предлагайте.
Сказано было так твердо и настойчиво, что я, в самом деле, не решился предлагать. Да и кто мы, по сути, попутчики, и только. Но было как-то неудобно в то же время самому усесться и жрать, когда человек отказывается. Позавтракав пустым, крепким чаем, мы уселись у окна, и стали глядеть на проносящийся мимо пейзаж. Разговор не клеился. Настаивать не имело смысла, и мы молча пропускали мимо глаз то деревушку, то городок, то поля, не засеянные и не обработанные, то лесные массивы, заваленные валежником, и, как ни странно, мусором, даже вдалеке от жилья.
-Вы удивительно терпеливый человек, - заговорил монах, - другой, на вашем месте уже издергался бы и извертелся, а то и надоел бы расспросами. Я же вижу, что вам интересно продолжить, так нет же, молчите, и даете мне право начать самому. Это, конечно, правильно, но я не часто встречал таких, как вы, а точнее никогда. Ладно бы не интересно было человеку, тогда понятно, но вам ведь интересно?
-О, да.
-Почему же тогда молчите?
-Это просто. Я, видите ли, твердо придерживаюсь убеждения, никогда не давить на людей. Если захотят, расскажут сами, а если нет, то это их право. Еще до армии выработал в себе такую привычку. И, знаете, не зря. Может и не такого уж я выдающегося ума, но со мной всегда считались, и прислушивались с уважением, даже старшие по званию. И еще, мне это помогло в условиях армии остаться вполне нормальным человеком. Армейские пороки как-то прошли мимо меня. Я так и не полюбил командовать, не потерял уважение к людям, и, самое главное, не приобрел уверенность всезнайки. Так что до сих пор с удовольствием учусь, и радуюсь, когда узнаю что-то новое.
-Да, вы незаурядная личность, должен вам сказать. Очень даже приятно, что такие еще встречаются. А то, знаете ли, совсем можно веру в людей потерять. Почти у всех, с кем я до вас разговаривал, на уме только деньги, бабы и автомобили. В общем, только удовольствия в голове, ни капли мысли. И, что самое обидное, всех такая жизнь устраивает. В своих странствиях и экспериментах я понял одну интересную вещь. Чем больше в человеке от животного, чем меньше он руководствуется разумом, чем проще подчиняется инстинктам, тем медленнее все человечество в целом движется к прогрессу. Вы читали когда-нибудь библию? Ну не всю, а хотя бы заповеди?
-Конечно.
-И вы можете их сейчас вспомнить?
-Дословно, пожалуй, нет, но смысл, наверное, передать смогу.
-Ну, тогда попытайтесь найти в них хоть что-нибудь призывающее развивать в себе животные инстинкты.
-Нет, такого точно нет. Скорее наоборот.
-Вот именно, наоборот. Уже тогда, когда писалась библия, люди понимали, что нужно как можно дальше уходить от животных по развитию. Развивать в себе нужно, прежде всего, то, что отличает нас от животных. А к чему мы пришли сейчас? Во всем мире люди стремятся, прежде всего, добиться того, чтобы как можно полнее и как можно легче можно было удовлетворять именно эти животные инстинкты, заложенные в человеке от рождения. Мы сами гоним себя к могиле. Мы сами воспитываем в себе животных, и настанет время, когда это животное в нас победит. Когда человек из существа разумного превратиться просто в еще один вид животных населяющих старушку Землю.
-Вы все же перегибаете. Не все же люди таковы. Есть и выдающиеся личности, движущие прогресс.
-Да, еще пока есть. Но и они сползают на тот же путь. Если раньше человек стремился выделиться умом, если каждый ученый стремился воспитать ученика, “чтоб было, у кого другим учиться”, то теперь стремятся захватить ведущее положение в науке, потратив как можно меньше усилий, а, захватив, уже больше никого к вершине не пускать. Вы можете назвать хоть несколько великих открытий сделанных за последнее время. Сравнимых хотя бы с открытиями Эйнштейна? И разве работы нынешних лауреатов не добросовестные разработки ранее сделанных открытий, и то в какой-нибудь узкой области. Измельчал человек. Хвалится своей узкой специализацией, утверждает, что в своей области он непревзойден, а сам до такой степени недалек, до такой степени ограничен, что с превеликим удовольствием играет в телевизионные игры, пригодные разве что для детей дошкольного возраста.
-Ну, это уже вы явно преувеличиваете.
-Если только совсем немного. Нет, ну, в самом деле, ведь глупее этих, что где когда, брейнрингов, полей чудес и как стать миллионером, ничего нет. Все эти лото, дурацкие, это же обирание глупцов изначально. Каждый же прекрасно знает, что только малая часть собранных за лото денег идет на призы, а остальное в карман к богатому дяденьке. И все равно продолжает этого дяденьку обогащать. И все это в глупой надежде, что из оставшихся тебе отломится. Знаешь, что обираешь при выигрыше таких же глупцов, как сам. Знаешь, что беспроигрышна лотерея только для устроителей, и все равно покупаешь никчемные бумажки с несбыточной надеждой. Это ли не глупость?
-Человек всегда хочет во что-нибудь верить. Веру в доброго дяденьку отобрали, а религии далеко ушли от просвещения людей, все больше своим карманом интересуются, что осталось простому человеку? В счастье свое верит. И, хотя, постоянно убеждается, что ничуть не счастливее других, все равно упорно верит. Таков человек, что поделаешь?
-Много что можно поделать. Прежде всего, человеку надо дать понять, что только своим умом, своими знаниями он интересен будущему. И не на словах, а на деле дать понять. Поощрять всячески в человеках стремление к знаниям. Сила должна стать второстепенной, только как инструмент к поддержанию здоровья и умственной работоспособности. Вспомните историю, когда сила способствовала прогрессу? Только разрушение дает сила, а ум, он, прежде всего, созидателен. Не создала нас природа самыми сильными существами на планете, разум нам дала, чтобы возвыситься над окружающей средой, чтобы приспособить ее к себе, чтобы выжить. Разум! Разве это не очевидно? Вот и надо развивать этот самый разум. А мы до сих пор бряцаем оружием, силу свою демонстрируем. Не пора ли поумнеть?
-Однако не будете же вы отрицать, что именно бряцанье оружием, именно войны давали самый большой скачек в развитии.
-Буду. Войны уносили столько жизней, столько оригинальных мыслей, столько самобытных разумов, что скачек, как вы его называете, это просто еще один виток борьбы за существование, а уж никак не прогресс. И если, в конце концов, и проявлялся какой-то прогресс, то только благодаря выдающимся умам, вышедшим в лидеры в период борьбы за выживание. А сколько могли бы полезного сделать погибшие, останься они живы. Ведь сколько молодежи гибло? Гибло, не сделав в своей жизни практически ничего. Не развив свой разум, не накопив знаний. И вы считаете это нормальной платой за те крохи прогресса, что дала война?
-Я этого не говорил.
-Да, но многие так думают. Этим даже сейчас оправдывают войны, это ли не ужас? Ну, раньше понятно, человек еще не достиг такого прогресса, когда физическая сила не играет практически никакой роли. Даже наоборот. Благодаря силе и выносливости можно было прокормить больше детей при тяжелом труде добывания пищи. Сила позволяла многое. Но теперь, когда весь тяжелый труд можно автоматизировать, когда не требуется с восхода до заката трудиться в поте лица своего, чтобы прокормить семью. Когда у людей стало все больше появляться времени на отдых и свободные занятия. Почему сейчас-то такой культ силы? Вы можете это объяснить?
-Все люди разные, не все могут достичь высот в науке, не всем дано двигать своим умом прогресс, вот, и становится человек агрессивным, силой добивается того, что не может достичь умом.
-И это говорите вы, умный человек. Да каждый ум по-своему специфичен. Нет людей думающих одинаково. Одну и ту же проблему, каждый решает по-своему. Это если в узкой области развиваться, то тогда да, ваше утверждение в какой-то степени, верно, не все могут одно и то же одинаково усвоить. Но в том-то и смысл, что развитие должно быть всенаправленно. Все открытия рождаются на стыке наук. Оригинальные мысли двигают науку, а не методические разработки.
-Все, что вы говорите похоже на правду, но далеко не бесспорно. Есть же великие физики, химики, математики. Эти то люди всяко не распылялись по всем отраслям знаний. Поэтому и стали великими в своей области.
-Так-то оно конечно так, но вы знаете, насколько эти люди были образованы, вообще. На сколько широк был их кругозор. Или и это вы будете отрицать?
-Не спорю.
-Вот и не спорьте. Давайте лучше я вам расскажу, что было дальше. Пока я творил свой мир, я совсем отвлекся от земной жизни. Она стала проходить для меня, как некое ожидание. Я не замечал окружающих, я не замечал чередования дней и ночей, я не замечал людей вокруг, и ничего творящегося в реальности. Еще, будучи у монахов я слышал в свой адрес некоторые странные названия: не от мира сего, юродивый. А когда вышел в мир, вообще стал частенько замечать на себе удивленные и сочувствующие взгляды. И все чаще за спиной слышалось, ненормальный. Хорошо еще я не общался с родными и близкими, эти бы точно меня в психушку упекли. Но и среди людей оставаться стало не безопасно. Я удалился от общества, построил себе избушку на краю леса, и продолжил свои занятия. Вот только там я и начал замечать, что странности творятся не только на Земле, а и выше. Некоторые называют это Астралом. Это такое информационное поле, которое объединяет всю нашу планету. Чаще всего во время сна обычные люди путешествуют именно по этому пространству. Отсюда и эти странности сна, когда наслаиваются, друг на друга мысли и образы совершенно разных людей, живущих в совершенно разных местах и совершенно разной жизнью. Так вот в этом самом Астрале я стал замечать странные вещи. Как будто кто-то пытается с его помощью овладеть не только умами всего человечества, а и умами отдельных людей, чаще всего лидеров.
-Зачем, как вы думаете?
-Думаю, чтобы влиять на пути развития всего человечества. Чтобы стать лидерами, управляющими всем и всеми. Мания власти, я думаю.
-А насколько это серьезно, по-вашему?
-Думаю серьезно. В конце концов, достаточно хорошо изучив объект, можно заменить его разум на чей-то другой, не вызвав у окружающих большого подозрения. Тело то же, анализы никакие не помогут отличить подделки, а что иногда чудить начинает человек, так это со всеми бывает, особенно с лидерами. Заменяешь, таким образом, разум президентов, королей, диктаторов разумами своих подготовленных людей, и начинаешь управлять всем миром. Разве не заманчиво?
-Но вы же говорили, что даже через собственное тело проходили, и через кровать, на которой оно лежало, и ничего не изменялось.
-Да, говорил, но я же не делал попытки овладеть чужим телом. Может это не так уж и трудно. Надо только поставить задачу, и найти ее решение.
-И что, насколько эти ваши предположения реальны?
-Думаю, что почти реальны. Тем, кто этим занимается, не хватает самой малости. Чего именно, я не знаю, но, судя по общению на грани, уже есть прецеденты лишения тела разума, оставляя его живым. И, как я понял, уже делаются попытки управлять этим телом, с помощью другого разума. Как далеко они зашли, я не знаю.
-И что мы можем сделать в данной ситуации?
-Еще не знаю, для этого и еду в столицу. Попытаюсь через этого писателя выйти на людей, хоть что-то понимающих в этой области. Может это не такая уж и угроза, как я себе представляю.
-Все это странно и удивительно. Но это для меня еще высшая математика. Я и прошлую ночь все время пытался пробиться на грань, но у меня ничего не вышло. Наверное, это далеко не всем дано.
-Мне думается всем. Я уже сейчас не пользуюсь теми словами, что прочитал когда-то в монастыре. Переход на грань, стал для меня очень простым делом, надо только почувствовать и проникнуться состоянием перехода, и слова становятся вовсе не обязательными. Но для вас, наверное, это еще очень трудно. Пожалуй, я напишу вам выисканную мной когда-то фразу, может она вам поможет?
Он написал несколько слов на блокнотном листе, вырванном из моего дневника, и передал записку мне.
-А можно я прямо сейчас попробую?
-Конечно. В поездах ведь не вызывает подозрения спящий человек, так что можно заниматься этим совершенно в любое время.
Я лег, расслабился, мысленно произнес написанную фразу, и тут же очутился в уже знакомом темном пространстве. Выбрал нужную мне звездочку и рванулся в нее. Все произошло, как и раньше. Я снова оказался на грани, передо мной был созданный мной мир, и розовая лошадка по-прежнему щипала сочную траву. Я задал себе мысленную команду отправиться в мир созданный моим монахом, и тут же все вокруг изменилось. Я совсем не так представлял себе мир, который мог бы быть создан монахом. То, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Его мир был светел и чист. Солнце было таким же, как и на Земле, но оно никогда не перегревало землю. Температура была самая удобная для человека. Как раз такой, чтобы можно было всегда ходить в легкой одежде. Люди занимались тем трудом, который им доставлял наибольшее удовлетворение, и ни кто не считал, кто, сколько сделал, ибо все потребности людей обеспечивались техникой. Жилье у каждого было свое, и не только отдельно стоящее от других, но и отличающееся по цвету и форме. Разнообразие форм было бесконечно. Дорог не было совсем, и люди перемещались на довольно странных летательных аппаратах. Конструкция их была очень проста. По периметру шло замкнутое крыло, кабина располагалась выше крыла, и своей нижней частью перекрывала поток воздуха, направленный сверху. Под кабиной находилось два винта, вращающиеся в разные стороны, создающих поток воздуха направленный вниз, и одновременно сильное разряжение внутри замкнутого крыла, что вызывало непрерывный поток воздуха на крыльях и обеспечивало тем самым подъемную силу по периметру, обеспечивая, таким образом, удивительную устойчивость. Возле каждого дома, а иногда даже на крыше, была площадочка, на которой эти аппараты располагались. Управление было до смешного простым. С помощью одной ручки набиралась необходимая высота, другой ручкой придавалась нужная скорость, и ей же выбиралось направление. После чего включалась автоматика, поддерживающая заданное направление и высоту, и останавливающая движение в заданной точке. В случае непредвиденной ситуации автоматика подавала сигнал тревоги и прекращала движение, чтобы человек мог сам принять решение о дальнейших действиях. Это управление видимо удалось полностью автоматизировать и обезопасить, так как грузовые платформы, так же летающие, совсем не имели водителей. Возможно, за их движением следила какая-то наземная служба, а, скорее всего автоматика. Грузовые платформу двигались значительно выше, но и те и другие в зависимости от направления движения придерживались различной высоты. Были и поля, их обрабатывали некоторые подобия тракторов, только значительно более сложной конструкции. Как я позже выяснил, всеми ими управляет компьютер. На первом этапе, человек проводит с помощью компьютера трактор по полю, как в компьютерной игре, далее компьютер запоминает все действия человека при этой проводке, и потом повторяет их столько, сколько понадобится уже без участия человека. То же самое и в других сельскохозяйственных и других работах. Человек нужен только на этапе настройки и ремонта. А в остальном, техника успешно справляется со всем, что только не пожелаешь. Денег нет, человек заказывает все, что ему нужно прямо из дома, и ему сразу доставляется все необходимое. Причем каждый может узнать, при желании, сколько и чего, кто заказал, общество в этом отношении полностью открытое. Управления как такового нет, но люди всегда делятся своими планами с окружающими, дабы не доставить кому-то своими действиями лишних трудностей. Поэтому все считаются с мнением окружающих. Верхом неприличия считается доставить неприятности кому бы то ни было своими действиями. Основным занятием людей стало образование, культура и контроль техники. Каждый принявший сигнал тревоги от техники немедленно принимает меры к восстановлению нормального ее функционирования. Обращению с техникой учат с детства, а так как принципы в ее функционирование заложены единые, то практический каждый может не только управлять, но, и чинит технику при необходимости. Двигатели используют самые различные принципы, многие я так и не понял, но те, которые напоминают широко используемые на Земле, в качестве горючего используют водород. Таким образом, не только не загрязняется атмосфера, но и используется практически неисчерпаемый источник энергии, вода. Расщепление ее на водород и кислород производится совершенно разными способами, от известного у нас расщепления электричеством, до совершенно непонятных магнитных, солнечных, гравитационных и даже ядерных принципов расщепления. Водород научились безопасно хранить, запасать, и двигатели приспособлены для его использования так, что практически не изнашиваются и очень надежны и безопасны в эксплуатации.
-Ну что, нравится вам мой мир?
Услышал я голос внутри себя.
-Да, интересный. Но все же это утопия. Не думаю, что его можно реализовать на нашей старушке Земле.
-Самое главное, чтобы его захотели реализовать. А будет желание, найдутся и возможности, и желающие заниматься этой самой реализацией. Вы же знаете, человеческие возможности далеко не исчерпаны.
-Ну что ж, спасибо. Что-то я устал сегодня, хочется вернуться. Вы еще останетесь?
-Да, есть еще с чем поэкспериментировать.
Я поднялся с полки, сосед по-прежнему лежал недвижимо, было такое ощущение, что он совсем не дышит. В вагоне стояла темнота, я и не заметил, как наступила ночь. Завтра утром я сойду, немного не доезжая до Москвы, а мои попутчики останутся. Они все уже мирно спят. Только монах явно находится там, на грани. Не смотря на то, что его лицо довольно осунувшееся, и явно изможденное, он улыбается. Интересно чему? Тому ли, что он творит там в своих мирах, или может тому, что я сейчас должен сделать? Неужели он все знает? Он ведь говорил, что будет знать будущее. Но я не могу поступить иначе. Слишком важно то, чем мы занимаемся. Тем более что он уже почти все узнал о нашей деятельности. Кто бы мог подумать, что они приедут на рыбалку к месту стока из нашей лаборатории? Кто бы мог предвидеть, что реактивы, вылитые в сток, прореагируют с местным илом и дадут пары никросонмина, разделяющие тело и разум. Кто мог предвидеть, что в каком-то там Астрале есть следы деятельности нашей лаборатории. Мало того по этим следам можно вычислить не только тип этой деятельности, но и местонахождение источника. Вот чего он явно не знал, это что нами открыто излучение, заменяющее никросонмин. Теперь достаточно включить этот источник вблизи путешествующего, и он навсегда потеряет связь со своим телом. Завтра я сойду, и только в Москве хватятся, что монах слишком долго спит. Его, конечно, попытаются оживить, но, к сожалению, у них ничего не выйдет. А жаль. Жаль, что такой незаурядной личностью приходится жертвовать ради будущего. Ведь если он откроет свои знания, то черт знает, что может начаться. Кто угодно кого угодно может обвинить в том, что его разум подменен из-за самой мельчайшей странности. Я нажал кнопочку, и под сиденьем монаха на короткое время включился передатчик, находящийся в моем портфеле. Его я предусмотрительно достал, и поставил возле самого стола, Чтобы не пришлось беспокоить спящих. Я вышел на ни чем не примечательной станции. Обратный поезд через три минуты, он уже стоит на пути напротив нашего. Когда я выходил, монах лежал все так же, улыбаясь. Единственное, что можно было заметить, он совсем перестал дышать. Правда и раньше его дыхание было очень тихое и редкое, но теперь он не дышал совсем. Все прошло гладко, меня никто ни в чем не заподозрит, только перед самой посадкой в обратный поезд, во мне неожиданно прозвучал голос.
-“Все так и должно было быть, теперь я знаю, что я готов. Что же ждет нас там, за гранью?”