Это был очень напряженный обед. Никогда еще Эдвард не чувствовал себя так скованно в присутствии кого бы то ни было, а тем более, своего близкого друга. Ему казалось, что Гарри читает его, словно открытую книгу, видит все его тайные желания и беспокойства, что он посмеивается над ним, что сам Эд выглядит ужасно глупо! Он старался вообще не смотреть в сторону Уилла, чтобы Гарри выкинул из головы свои дурацкие подозрения, но у него не получалось. Уильям притягивал взгляд графа, и с этим невозможно было совладать. Сам юноша также выглядел смущенным и неуверенным: он чувствовал раздражение своего хозяина, также как и оценивающие ласкающие взгляды гостя, щеки Уилла то и дело вспыхивали румянцем, он становился неловким, начал ошибаться и нервничать еще больше. По всему было видно, что парню хочется провалиться сквозь землю, лишь бы не прислуживать на этом чертовом обеде.
Единственным, кто чувствовал себя здесь превосходно, был Гарри - он находился в своей стихии, наблюдать за двумя влюбленными - как он успел убедиться - мужчинами, доставляло ему эстетическое наслаждение! Граф Освальдский не сводил восхищенного взгляда с гибкого, по-своему грациозного Уилла, не торопясь осматривал его стройную фигуру, длинные ноги, ладную крепкую задницу, любовался смущенным выражением лица парня, его густыми ресницами, полными губами. Конечно же, он видел, как мрачнел Эдвард, замечая повышенный интерес друга к своему слуге, но Гарри этот факт лишь забавлял.
Когда обед закончился, и двое мужчин устроились в кабинете хозяина дома с сигарами и вином, отпустив, наконец, измученного Уильяма, Гарри незамедлительно начал разговор на интересующую его тему.
- Ах, до чего же хорош твой новый слуга! Я не мог отвести от него взгляд! Такая прелестная фигура, а ноги!.. Ммм...
- Я заметил, что ты не сводил с него глаз, - сухо ответил Эд, поджав губы. - Но хочу тебя предупредить, он не расположен к тому, что ты можешь ему предложить. А я...
- Ревнуешь, я уже вижу, - хитро улыбаясь, продолжил фразу Гарри. - Не беспокойся, я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы терять ее из-за какого-то, ах, прости, даже из-за самого замечательного слуги на свете.
Граф Освальдский отсалютовал другу бокалом и пригубил темно красного вина, пряча улыбку. Эдвард устало вздохнул.
- Тебе везде мерещится любовь. Я хорошо отношусь к Уиллу... в память о заслугах его деда, конечно, и к тому же я не хочу, чтобы в моем доме кто-то кого-то принуждал к чему бы то ни было.
- Принуждал? - Гарри фыркнул от смеха, отставляя бокал и берясь за вишневую сигару. - О чем ты, мой друг? Я знаю, как обращаться с прелестными мальчиками, лучше, чем ты можешь себе представить. Могу поспорить, что если бы я захотел, Уилл был бы счастлив оказаться в моей постели не позже, чем через неделю, и...
- Нет! - рявкнул Эдвард так громко, что Гарри осекся, не закончив предложение, взглянув на друга с удивлением; но граф Шеффилдский уже совладал с собой и виновато сжал руку гостя. - Прости меня. Не знаю, что на меня находит, но...
- Это называется ревность, - мягко, но настойчиво повторил Гарри, поглаживая руку друга, словно желая его успокоить. - Ну, признай же, что этот милый юноша захватил твое воображение настолько, что ты не спишь, не ешь, но думаешь о нем, днями и ночами представляя его стройное тело в своих объятьях?
И Эдвард сдался. От одних только слов Гарри об Уильяме его спина покрылась мурашками, а пах заныл от напряжения. Граф понял, что если не поделиться с кем-то своими чувствами, они разорвут его на части.
Гарри выслушал его, молча, и сосредоточенно. У Эда немного отлегло от сердца, когда он увидел, что друг не смеется над ним, не припоминает его пренебрежительное отношение к подобным душевным терзаниям. Глядя в пылающий камин и выдыхая облачко вишневого дыма, граф Освальдский задумчиво пожевал нижнюю губу, а затем заговорил:
- Ситуация не из легких... хотя я не могу сказать, что никогда не оказывался в подобной... Ты помнишь Жан-Жака?
Эдвард удивленно приподнял бровь, не понимая, к чему клонит Гарри, но подтвердил, что да, конечно, он помнит того долговязого французишку, который удостоился чести лишить графа Освальдского невинности в его восемнадцать лет.
- И вовсе он не был долговязым, - Гарри смеясь, шутливо толкнул друга в плечо. - Он был очарователен! Но кроме этого он совсем не интересовался мужчинами и был человеком очень высоких моральных принципов - да-да, несмотря на то, что приехал из старушки Франции! А еще он был простым бедным гувернером моей младшей сестры.
- О, Бог мой, ты страшный человек, Гарри! - Эдвард не смог сдержать смеха. - Вот не подумал бы, что в свои восемнадцать лет ты занимался совращением с пути истинного добрых французских католиков!
- Пф! Ну, ты же не захотел тогда совратиться, вот мне и пришлось искать утешение в ком-то, кто был более доступен, - ничуть не смутившись, парировал граф Освальдский. - Но если говорить серьезно, доступным он не был. Совсем. И мне пришлось попотеть, прежде чем мой милый Жан-Жак оказался в моей постели. Если ты не будешь меня перебивать, я так и быть, расскажу тебе, как тонко я подвел его к этому, может быть, тебе пригодится мой прошлый опыт для соблазнения бедняжки Уильяма?
- Почему это он бедняжка? - вспылил было Эд, но тут же осекся под насмешливым взглядом Гарри. - Хорошо, я буду нем как рыба.
- Итак, все началось тогда, когда Жан-Жак приехал давать уроки французского Лидии. Ей он не понравился совершенно, но я влюбился с первого взгляда! Ах, мой бог, я просто места себе не находил! Его образ преследовал меня и днем и ночью, я представлял его тело обнаженным, грезил, как буду прикасаться к нему, ласкать его... Ну, в общем, ты и сам теперь знаешь, как это все бывает.
Граф Шеффилдский, молча и довольно мрачно, кивнул, глядя в камин, даже не отдавая себе отчет в том, что согласился с определением своего состояния как "влюбленность".
- Когда я понял, что моя увлеченность не проходит, а наоборот, приобретает устрашающие размеры, я решился и... признался ему. Да-да, я нашел способ остаться с ним наедине и рассказал обо всем, что испытываю к нему. Он был в шоке... Я помню, как он побледнел, с каким ужасом смотрел на меня, как не мог подобрать английские и французские слова, чтобы пояснить, что он не сможет ответить мне взаимностью... а потом он убежал в свою спальню, оставив меня одного - раздавленного и униженного.
- Спасибо за совет, очень обнадеживающе, - хрипло проговорил Эдвард, глядя на Гарри глазами, полными ужаса, и делая большой глоток вина. - Мне стало гораздо легче.
- Погоди иронизировать, это ведь только начало. Какое-то время Жан-Жак избегал меня. Я был в отчаянии, испытывал чувство вины, наконец, я передал ему записку, в которой заверил его, что никогда не стану принуждать его к чему-либо и без его желания не посмею даже прикоснуться к нему. Мы снова стали невзначай встречаться в замке - на ужинах и в комнатах сестры, в коридорах и конюшне. Я вел себя образцово, стараясь не смущать его даже взглядом, но исподтишка наблюдал за ним. Было видно, что встречая меня, Жан-Жак каждый раз вспоминал тот разговор. Я чувствовал, что он смотрел на меня, когда думал, что я этого не вижу, часто ловил на себе его задумчивые взгляды...
Прошла неделя, быть может, чуть больше, и я заметил, что задумчивость в глазах Жан-Жака сменилась интересом. Еще через какое-то время, глядя на меня, он стал мило краснеть и кусать губы, затем его взгляды стали выражать ожидание, и вот, наконец, оно сменилось нетерпением...
Прошло около двух месяцев с того дня, как я признался Жан-Жаку в своих чувствах - и он пришел ко мне сам, пришел, чтобы заключить меня в объятья и остаться со мной на долгие и счастливые три года...
- Два месяца! Я не выдержу, - жалобно простонал Эдвард, качая головой.
- Тебе не придется ждать так долго, - рассмеялся Гарри. - Твой Уильям уже боготворит тебя! Ты бы видел, с каким восхищением он на тебя смотрит, как краснеет от каждой твоей похвалы! Просто будь честен с ним. Скажи ему, как он действует на тебя, как ты сходишь от него с ума. Как и что ты желаешь сделать с ним, чтобы доставить ему неземное удовольствие. Пусть он привыкнет к этой мысли, переживет свой страх, научится не бояться твоего желания - увидит, что ты ждешь его, не берешь силой. Я уверен, вскоре он начнет присматриваться к тебе, заметит, что ты не просто добрый хозяин, но и красивый мужчина, а все остальное сделает за тебя его воображение.
На ужин Гарри не остался, поспешив домой, где его ждал страстный молодой любовник. Проводив гостя, Эдвард уныло поплелся в свои покои. Несмотря на обнадеживающие высказывания Гарри об Уилле, и на его уверенность в успехе, Эд впал чуть ли не в отчаяние.
"Я никогда не смогу признаться Уильяму в... в том, что испытываю по отношению к нему. Все-таки, он простой слуга, а я граф, его господин и... Черт возьми! Это не может быть любовью! Я не настолько сентиментален! Это желание - сильное физическое влечение, не более! Я удовлетворю его, и потеряю интерес к Уиллу, как было со всеми до него! А он... а если он и правда влюбится в меня?" - подобные мысли не выходили из головы графа весь остаток дня. Он намеренно избегал встречи со своим слугой, придумав ему массу совершенно ненужных дел в другом крыле замка, и даже приказал одному из недавно нанятых в преддверии осенних приемов лакею прислуживать себе за ужином. Вечерняя обязательная сигара также не принесла желанного успокоения, но граф, все же, смог взять себя в руки перед последним испытанием сегодняшнего дня - совместной ночевкой с Уильямом. "О чем я думал, когда приказал ему переселиться в свои покои? Поистине, страсть затуманивает разум..."
Эдвард решил ничего не говорить Уильяму и вести себя так, словно ничего не произошло. "Нужно быть построже. Может быть, если он перестанет так мной восхищаться... как сказал Гарри... я смогу в один прекрасный вечер просто приказать ему отдаться мне. В конце концов, в этом не будет ничего необычного".
Но вся решимость Эдварда разбилась вдребезги о тревожный, непонимающий, взволнованный, даже слегка обиженный взгляд глубоких карих глаз, которым встретил его Уильям в спальне. Сердце графа подпрыгнуло и забилось быстрее, он вдруг понял, что успел соскучиться по своему слуге, и сейчас ему нестерпимо захотелось обнять юношу, успокоить, узнать о причине его тревоги. Однако самообладание лорда еще не до конца покинуло его, взяв себя в руки, Эдвард решил не обращать внимания на взволнованный вид Уилла. "Если захочет - расскажет сам. Если не расскажет... что ж, значит, меня это не касается", - решил граф, кивком подзывая слугу для переодевания ко сну.
Однако, глядя на то, как дрожат пальцы Уилла, когда он расстегивал пуговицы на его камзоле, граф не выдержал и спросил:
- Что-то случилось? Чем ты так взволнован?
Уильям сжал губы и опустил взгляд, затем отошел на шаг и тихо спросил, заметно волнуясь:
- Чем я прогневал Вас, Ваше сиятельство? Что я сделал не так, чем вызвал Ваше неудовольствие? Вы... отослали меня от себя, не позволили прислуживать себе за ужином... Вы избегаете даже смотреть на меня... - в голосе юноши зазвучала обида и отчаяние, Эдварду показалось, что Уилл сейчас расплачется.
Сказать, что граф удивился, значит не сказать ровным счетом ничего. Он был ошеломлен тем, что Уильям так болезненно воспринимает его холодность. Сердце сладко запело от счастья, но разум еще пытался расчетливо найти объективную причину такого поведения его слуги.
- Я не думал, что тебя это так огорчит... - нарочно равнодушно проговорил граф, пожав плечами. - Мне, наоборот, казалось, что я слишком перегружаю тебя работой, заставляю чересчур много времени уделять моей персоне, придираюсь к тебе... А ты хотел бы, чтобы я смотрел на тебя?
Последняя фраза вылетела из его уст неожиданно, мало того, Эдвард произнес ее, понизив голос, более ласковым тоном, несмотря на то, что собирался быть с Уиллом строгим. Мысленно отругав себя за слабохарактерность, граф решил, что сделанного не воротишь, а раз так, нужно извлечь из ситуации выгоду. Сделав шаг по направлению к Уильяму, он осторожно приподнял лицо слуги за подбородок, испытывающее глядя ему в глаза и стараясь не подать вида, с каким трепетом он ожидает ответ. Уилл медленно залился краской и отвел взгляд - он был так хорош сейчас, такой трепетный и смущенный, что Эд поспешил убрать руку от его лица, чтобы не накинуться на него с поцелуями.
- Ваше сиятельство...Вы очень добры ко мне... - пролепетал Уильям, явно пытаясь подобрать нужные слова. - Я почитаю за счастье служить Вам... и находиться подле Вас... Больше всего на свете я боюсь потерять Ваше расположение и эту работу...
Граф тяжело вздохнул. Ну и как можно быть строгим после такого?! Взглянув на юношу, который теребил свою курточку, чувствуя себя крайне неловко и боясь посмотреть на своего господина, Эд решился и положил руки ему на плечи. От этого простого прикосновения, даже не объятия, по спине лорда прошла дрожь. Слегка сжав плечи Уильяма и заставив его поднять взгляд, Эдвард тихо произнес:
- Твои опасения напрасны. Ты хорошо справляешься со своими обязанностями, я рад, что ты служишь мне, и не собираюсь тебя прогонять... Дело не в тебе... а, скорее, во мне...
Было невыносимо сложно стоять так близко, смотреть в эти притягательные глаза, ощущать под ладонями тепло желанного тела - и не сметь прижать его к себе, припасть поцелуем к мягким губам. В голове графа, словно подсказка, всплыли вдруг слова Гарри о том, что он должен признаться Уильяму в своих чувствах. Все сомнения по этому поводу, которые терзали Эда в течение вечера, улетучились как дым. Граф подумал, что более подходящего случая для объяснения может и не представиться.
- Уильям... - от волнения голос лорда прозвучал неожиданно хрипло, и он сделал паузу, чтобы взять себя в руки, прежде чем продолжить; для графа было настолько непривычно чувствовать подобное волнение и неуверенность в себе, что ему захотелось покончить с этим поскорее. - Я хочу, чтобы ты выслушал то, что я тебе сейчас скажу, и постарался меня понять, хорошо? Дело в том, что... меня влечет к тебе.
Уилл мгновенно напрягся, но Эдвард лишь крепче сжал его плечи, не давая отстраниться.
- Прошу, не делай поспешных выводов. Да, меня влечет к тебе с того самого дня, как я увидел тебя. Я пытался противостоять этому чувству, но оно становится все сильней. Я не могу не думать о том... как ты красив, не желать заключить тебя в объятья... не представлять, как целую тебя...
Уилл стоял ни жив ни мертв, графу показалось, что парень даже дышать перестал. Взгляд слуги был направлен куда-то в плечо господина, губы плотно сжались в одну линию, лицо побледнело.
- Ты должен понимать, что я мог бы взять то, что хочу, еще в тот первый день... или в любую из ночей, которые ты теперь проводишь в моей спальне. Но я... не желаю тебя принуждать. Я хочу, чтобы ты раскрыл мне свои объятья по доброй воле. Я тешу себя надеждой... что когда-нибудь ты сам пожелаешь разделить со мной ложе, захочешь моих поцелуев и ласк. И если это произойдет... я обещаю, что ты не пожалеешь о своем решении. Но до тех пор я не прикоснусь к тебе, я никогда не возьму силой того, что хочу иметь лишь с твоего согласия.
Словно в подтверждение своих слов, Эдвард не без сожаления разжал руки, отпуская Уилла, давая ему возможность отойти от себя на безопасное расстояние. Против ожидания графа, юноша остался стоять на своем месте, застыв, как статуя, и по-прежнему глядя куда-то перед собой невидящим взором. Наконец, Уилл судорожно выдохнул и поднял на графа беспомощный взгляд.
- Ваше сиятельство... я не знаю, чем я заслужил... но я... я никогда не думал о том, чтобы... я никогда не желал быть с мужчиной так, как Вы этого хотите... И не знаю, смог бы я... Вы очень великодушны, мой лорд... что не принуждаете меня...
Конечно, граф ни на что не надеялся - было бы чудом, если бы Уильям сразу после его объяснения кинулся к нему в объятья и, скорее всего, Эд не поверил бы в искренность такого порыва. Но все же сейчас Эдвард почувствовал болезненный укол разочарования, и поспешил закончить этот разговор, от которого неловко чувствовали себя уже они оба.
- Я рад, что мы объяснились. Не будем больше об этом. Приготовь мне постель. И открой окно, сегодня здесь душно.
Уилл бросился исполнять привычные приказания с такой поспешностью, что по дороге опрокинул ночной столик, на котором стоял принесенный для графа бокал красного вина. Темное пятно расплылось на дорогом ковре, а Уилл, чертыхнувшись, виновато взглянул на господина.
- Хм... вот тебе и занятие на завтрашнее утро, - пытаясь скрыть улыбку, проговорил граф. - Будь осторожен, не то мне снова придется искать себе лакея для обеда.
Уильям пробормотал извинения, но по нему было слишком хорошо заметно, какое облегчение он испытывает оттого, что Эдвард перестал говорить о странных, волнующих, непривычных вещах, и снова превратился в строгого, но справедливого хозяина.
Когда постель была готова, и Эд с помощью Уилла переоделся в длинную батистовую ночную рубашку, юноша с поклоном отошел от кровати, дождался, когда лорд уляжется на свою половину, и погасил свечи. Возникла пауза. Граф слышал, как замер в нерешительности его слуга, даже не сняв с себя одежду на ночь. Губы Эда изогнулись в горькой усмешке. Раз уж он решил быть благородным, видимо, придется пройти этот путь до конца.
- Если после всего, что я рассказал тебе, ты не захочешь больше засыпать в моей постели, я не буду настаивать.
Эдвард сказал это свершено спокойным тоном, хотя его сердце разрывалось от тоски. Ему было больно думать, что он лишится и этого маленького счастья - невинной близости к Уиллу во время ночного сна. По шороху одежды граф определил, что Уильям переодевается на ночь. Но когда затем слуга осторожно улегся рядом с ним, на свою половину господской кровати, у Эдварда чуть сердце не выскочило из груди от волнения.
- Доброй ночи, мой лорд, - вежливо и спокойно проговорил юноша; затем, после небольшой паузы, добавил. - Вы пообещали не трогать меня без моего желания, и я верю вам.
Граф тихо и осторожно выдохнул, стараясь ничем не выдать своих чувств. Почему-то, этот жест со стороны Уильяма показался лорду хорошим знаком, и, пользуясь темнотой, он позволил себе широко и облегченно улыбнуться.
Какое-то время они лежали, молча и неподвижно. Эдварду до смерти хотелось придвинуться ближе, хоть как-то коснуться Уилла, провести ладонью по его волосам, вдохнуть его запах - все это было наградой за терпение, которое приходилось демонстрировать днем, наградой, которую граф сам себе определил, чтобы не сойти с ума. Но сегодня Уильям никак не мог заснуть - это было видно по его напряженной позе, по вырывающимся иногда из его груди тяжелым вздохам. Наконец, Эд не выдержал и спросил:
- Тебе не спится? О чем ты думаешь сейчас?
Уилл едва заметно вздрогнул и осторожно повернулся на спину, чтобы не отвечать, находясь спиной к господину.
- Простите, Ваше сиятельство, я, наверное, мешаю вам уснуть? Я думаю о том... что Вы сказали мне сегодня...
Граф не мог видеть в темноте выражение лица Уилла, но голос юноши был достаточно удрученным, чтобы у Эдварда сжалось сердце от нехорошего предчувствия.
- И что же ты думаешь об этом? - осторожно спросил лорд.
И снова тяжелый вздох. "Ох, ну, говори уже" - мысленно взмолился лорд, с трудом удерживаясь, чтобы не притянуть парня к себе для утешения.
- Я подумал... что это все неправильно... - начал Уилл, хотя чувствовалось, что слова даются ему с трудом. - Ведь Вы - мой господин, а я всего лишь слуга, Вы не должны спрашивать моего разрешения, считаться с моими желаниями... Ни один другой лорд не стал бы даже думать о таком...
Эдварду понадобилось все его самообладание, чтобы не выдать своего удивления и облегчения: он действительно боялся, что Уилл навсегда откажет ему в его притязаниях, сообщит, что между ними невозможна физическая близость, и ему не стоит даже надеяться. Но теперь дело принимало неожиданный поворот! Граф придвинулся ближе к Уильяму, почти касаясь его. Не обращая внимания на то, как юноша испуганно напрягся и почти перестал дышать, Эд ласково убрал со лба слуги непослушную прядку, задумчиво провел пальцами по его щеке и мягко спросил:
- А ты хотел бы, чтобы я воспользовался моим правом господина? Что бы ты стал делать, если бы я сейчас приказал тебе отдаться мне?
Пальцы Эда все еще касались лица Уилла, еле ощутимо лаская его подбородок и скулы, граф чувствовал, в какое смятение привели юношу его прикосновения и слова, но не спешил убирать руку, пока не услышит ответ.
- Если господин прикажет... - прошептал Уилл так тихо, что графу пришлось наклониться к самому его лицу, чтобы услышать. - Я не смогу ослушаться... Только...
Едва шевелящиеся губы юноши манили Эда необычайно. Он уже не понимал, что наклоняется все ниже, сокращая расстояние между ними, что еще секунда, и поцелуй будет неизбежен. Последнее слово, произнесенное Уильямом, граф поймал уже скорее на ощупь, чем на слух, но оно заставило его остановиться в паре сантиметров от манящих губ.
- Только - что? - спросил Эд также шепотом, обжигая дыханием лицо слуги.
Уилл вжался в подушку, он мелко дрожал и боялся выдохнуть. Но, услышав вопрос, он чуть повернул голову, инстинктивно отворачиваясь, и тоскливо проговорил:
- Только я не уверен, что буду этому рад.
Ничто так не ухудшает настроения перед сном, как несостоявшийся поцелуй. Пальцы Эдварда дрогнули, граф с сожалением отодвинулся вновь на безопасное расстояние и устало произнес:
- Вот тебе и ответ на твой вопрос. Можешь считать это моим капризом, но я не вижу смысла брать тебя силой: это не принесет удовольствия не только тебе, но и мне.
В воцарившейся тишине было слышно, как сглатывает от волнения Уильям, как он неровно дышит, пытаясь совладать с собой. Пытаясь справиться с очередным разочарованием, Эдвард решил, что на сегодня выяснений отношений между ними довольно. Время шло, было уже за полночь, граф уже собрался было повернуться спиной к юноше и попытаться заснуть - этот день до предела вымотал его морально и физически. Прикосновение теплых пальцев к его руке заставило его замереть на месте и широко распахнуть глаза от удивления. Неловко ерзая, путаясь в своей просторной рубахе, Уилл повернулся лицом к господину и придвинулся к нему вплотную. Эдвард ощущал своим боком крепкое горячее тело, чувствовал на своей шее прерывистое взволнованное дыхание, но не смел пошевелиться, чтобы не спугнуть наваждение.
- Мой лорд... - горячий шепот куда-то в плечо вызвал у графа головокружение и тягучее напряжение внизу живота. - Вы так добры ко мне... Мне не престало быть... не благодарным...
Не веря в то, что все это происходит на самом деле, Эдвард почувствовал, как Уильям взял его руку и положил к себе на талию. Видимо, не зная, что и как делать дальше, парень испуганно замер, сжавшись в комок под весом руки графа. В голове Эдварда все перемешалось: до боли желанное горячее стройное тело было так близко, гибкая поясница под его пальцами слегка напрягалась и вздрагивала в ожидании ласк, жаркое дыхание юноши щекотало кожу в основании шеи графа - от всего этого можно было сойти с ума! Но, в тоже время, Эд понимал, что Уильям не столько желает его страсти, сколько хочет всего лишь выразить свою преданность и благодарность, может быть, восстановить "справедливость" и подчеркнуть свое положение слуги, который должен исполнять все желания своего господина. "Спокойно, спокойно... Это только начало. Гарри - гений, советы оказались бесценными! Но... кажется, мне этого мало... Черт знает почему, но мне необходимо видеть, как он хочет меня, мне не нужна его жалость, мне нужно его желание..."
Медленно повернувшись к своему слуге, Эдвард прижал его к себе крепче, затем провел ладонью вверх по напряженной спине Уилла, поймав непроизвольную дрожь, которая пробежала по его позвоночнику. Зарывшись пальцами в волосы парня, массируя его затылок, граф наклонился к его губам и слегка прикоснулся к ним ласковым, едва осязаемым поцелуем. Затем, собрав всю свою волю, Эд отпустил юношу, отодвинувшись от него на другой край кровати.
- Я ценю твою заботу о моем душевном состоянии, - серьезно проговорил лорд, не поворачивая головы в сторону Уильяма. - Но мне не нужны жертвы. Мы не будем торопиться. Я подожду, когда ты по-настоящему захочешь этого, когда ты будешь готов. А теперь спи, завтра нелегкий день.
Удивительно, но после всех этих треволнений, граф заснул практически сразу, хотя думал, что возбуждение и моральная усталость лишат его сна до самого утра. Ему снился Уильям - обнаженный, изнывающий от желания, кусающий губы и извивающийся в ожидании ласк на огромной белоснежной кровати. Но даже во сне Эдвард мог только смотреть на соблазнительного юношу, не имея возможности прикоснуться к нему, утолить его и свое нестерпимое желание. "Мое проклятье..." - жалобно думал Эд, мечтая поскорее проснуться.