Аннотация: Какое может быть продолжение для того, кто умер? Но Каль снова нужен в мире живых, и за определенную плату Равнина готова ненадолго вернуть его в мир, которому он больше не принадлежит. Чем заплатит Серый маг и что предстоит Вернувшемуся?
Спутник-2. Ревенант.
...Здесь всегда пасмурное утро, а горизонт всегда недостижим. В лицо бьет прохладный ветер, умывает мелкой моросью. Хочется пустить коня шагом, закутаться в плащ и закрыть глаза - под опущенными веками будут все так же покачиваться желтые травы с редкими пятнышками цветов, травы и линия горизонта - такое посмертие завещали нам предки из далекой Степи, навеки сожженной чужим волшебством...
Теперь Степь существует только здесь, размышлял я когда-то. Ждет своих потомков, родившихся под сенью многолетних деревьев. Потом я перестал размышлять, научившись взамен чувствовать, как растет трава, как земля впитывает скупые дождевые капли, чтобы тут же отдать их жадному желтому морю, как это море роняет тяжелые семена и умирает, чтобы снова возродиться.
Я, Каль из народа Канны, мертв. И уже начал забывать, что убило меня, а что привязывало к жизни. Я был благодарен Равнине за это.
...Боль, внезапно стрельнувшая от кончиков пальцев до самого плеча, заставила меня встряхнуться и распахнуть глаза. Здесь никогда не было боли - тем более такой. Вырванные ногти, хорошо знакомое ощущение. Вскинув руку на уровень глаз, я убедился - мои пальцы целы.
- ...Каль!..
Боль исчезла - вместе со смутно знакомым голосом. Кто звал меня? Я огляделся по сторонам и даже с подозрением покосился на коня, которого по привычке окрестил Мудрецом.
- Каль! - выдохом сквозь зубы. И я узнал этот голос, узнал вместе с человеком, стоящим на коленях в трех шагах от меня. Он был тонок и прозрачен, и травы росли сквозь него - но в то же время висел в воздухе призрак грязного и холодного каменного мешка, и стены сливались с вылинявшим небом. Его волосы слиплись от крови, а по щеке тянулась засохшая темная дорожка. Я мог сказать, что с ним поработал знаток своего дела, а в пыточном ремесле я разбирался хорошо. Но глаза у него были все те же, синие, сощуренные от напряжения.
Рейнард, маг серого пантеона. Человек, который меня убил.
Степь выжигает чувства лучше трэма, к которому я пристрастился в последние свои дни: меня не интересовало, как он здесь оказался и зачем. Если бы маг, не выдержав тяжести заклятья, растворился, уступив Равнине, я поехал бы дальше и больше не вспомнил об этом. Но маг справился.
- Здравствуй, Спутник... - он замолчал. Наверное, странное чувство - говорить с убитым тобой врагом. Я чувствовал его неуверенность и его решимость так же четко, как сломанные запястья. Не давали колдовать? Этому помешаешь, как же.
Для меня прошла вечность, и за это время я потерял способность интересоваться чем бы то ни было. Степь переваривала меня, затягивала в себя: маг пришел из мира, которому я больше не принадлежал, и я молчал, глядя на него с высоты седла.
- Мне нужна твоя помощь. Я не могу сейчас защитить ее, а ей очень нужна защита... Они могут найти ее в любой момент, прямо сейчас... Хмарь! - Рейнард вглядывался в мое безучастное лицо. Мне не хотелось будить память, чтобы понять, чего этот человек хочет от меня, - Я... сожалею, что все так вышло. Я был самонадеян.
Этот человек выжимал сейчас себя ради последних капель силы, чтобы проникнуть в мои мысли, но видел только разнотравье до самого горизонта. Ноги и ступни неведомый палач тоже не обошел своим вниманием - как сквозь толстую ткань я получал всю гамму ощущений мага, клещом вцепившегося в то, что оставалось во мне живого, и невольно начал вспоминать: да, я ненавидел его. Не за то, каков он снаружи или внутри, а за его роль в моей судьбе. Я не испытывал удовлетворения или торжества, видя его на коленях, готового извиняться и просить. Какая безысходность должна стоять за его плечами, чтобы просить о помощи своего мертвого врага? Этот маг убил меня, перед этим отняв все. Что еще ему может быть от меня нужно?
Поразительная самонадеянность, надо заметить.
...Нельзя отчаиваться, нельзя допускать даже мысли о неудаче - Рейнард сжимал зубы. Какого демона он молчит?! Если хмарову покойнику нужны другие слова, если осталось в нем что-то человеческое помимо травы на ветру, если есть в мире слова, которые заставят это изваяние на коне снова стать живым и сделать то, что от него требуется... Он должен, он ведь тоже...
- Я ничего не должен тебе, маг, - голос был хриплым, отрывистым. Я целую вечность им не пользовался.
...любит ее.
- Гердис в беде. На нас напали два дня назад, я дал им скрыться, но едва ли они смогут уйти далеко. Ты ее Спутник, вы связаны - я прошу тебя, помоги.
Гердис... Гердис. Имя - как кусочек сладкой боли. Мне хотелось повторять его снова и снова, прислушиваясь к забытому ощущению внутри себя - как будто тепло поднимается и захлестывает полмира, не помещаясь в грудной клетке. Она была частью меня, такой же, как аромат степных трав...
И я вспомнил. Я любил ее, погиб ради нее и не жалел об этом. Кажется, я решил это для себя настолько давно, что окончательно примирился со своим прошлым. Но замолчавший маг был прав: я связан с ней, даже оставив ее по ту сторону смерти. И я почувствовал вдруг, что хочу снова увидеть ее, вспомнить черты ее лица, услышать голос. Посмотреть, такая ли она, какой я ее помню.
Я хотел вернуться к жизни.
- Спутник... Моя жизнь, моя сила, моя судьба - в твоей власти, возьми что хочешь. Только помоги.
Это был, насколько я понял, последний аргумент, рассчитанный на мою мстительность. Он сильно изменился.
- Что нужно сделать?
Я мягко спрыгнул с коня. Рейнард вскинул голову - каким торжеством вспыхнули его глаза! - и заговорил быстро и настойчиво:
- Думай о Гердис и ты попадешь к ней. У тебя будет около месяца, вряд ли больше, но не меньше. Постарайся найти место, где она будет в безопасности. Прикоснись ко мне и думай о ней.
Прости, моя степь. Я скоро вернусь, свободный от всяких долгов и обязательств. Мгновение я медлил, не желая причинять ему лишнюю боль, и осторожно тронул за плечо.
М-мамочки! Как в холодную воду летишь, как будто я целую вечность прожил завернутым во множество слоев тонкой кисеи, и с меня разом содрали все наслоения не-бытия: кожу ожгло холодом, яркая вспышка ударила по глазам, ослепляя, сердце зашлось в барабанной дроби...
Воскрешение - не самый приятный процесс. Но со смертью не сравнить. А теперь осторожно открываем глаза, пытаясь не захлебнуться в тысяче ощущений, и смотрим, что у нас вокруг и отчего в уши рвется настойчивый лязг и грохот с руганью пополам...
Кальвину было целых девять лет, и он знал, что такое "дела плохо". Это, например, когда отец не возвращается с тракта уже полгода, а на носу зима. Или когда близ деревни заводится болотный убивец и мама, поговорив со старостой, оставляет в погребе еды, вешает на бедро меч и уходит на три дня и две ночи. Или как сейчас - когда папа берет посох и выходит из дома навстречу нарастающему конскому топоту, а мама сажает Келли на плечи, хватает его за руку - и они бегут, пока не отказывают ноги, а потом еще долго пробираются холодным ночным лесом. Как мама разглядывает карту в тусклом свете костерка из потайной ямы, и в уголках ее губ обозначаются горькие складки. А теплых вещей нет, одежды и еды тоже нет, а у Келли горячий лоб и нужно выходить к людям.
В трактире, едва перед ним ставят кружку с молоком и кладут ломоть ароматного хлеба, туда же заходят пятеро явно нездешних мужчин и скалятся так, словно поверить не могут своей удаче - и мама отбрасывает Кальвина за спину, в угол. Опрокинутая кружка летит со стола и катится, оставляя на полу белую лужу. Жалко...
Кончик маминого меча очерчивает полукруг, за который она никого не пустит живым. Пятеро ненадолго замирают на его границе, перебрасываясь негромкими фразами - решают, кому нападать. Разговаривать с ними не о чем, на все вопросы ответит оружие, и клинки уже звенят в первых пробных выпадах, скрылась за высокой стойкой голова трактирщика, не желающего знать, что сделают эти пятеро с отчаянной бабой и ее молокососами...
Это было не шуточное состязание с отцом, а битва, мальчишка понял это сразу. Атаковать, не мешая друг другу, могли только двое, и они медлили: шутка ли, воин Света! Хотелось обойтись без потерь, да и награда за живых отличалась от платы за их головы примерно так же, как золото - от серебра.
- Убери меч, и детей не тронем, - предложил из-за спин товарищей один. Если бы мама хоть на мгновенье задумалась, следующий выпад застал бы ее врасплох, - Довезем целыми...
Кальвин видел, как взлетает толстая мамина коса, не успевая за резкими движениями тела. Его мама самая сильная, она всех победит, в этом он не сомневался. Вот эти наемники пытаются выбить оружие у нее из рук, но не на ту напали! Рассерженно зашипел смуглый хаконец, которому такое пренебрежение едва не стоило косичек у лица, если не носа. Так их, мама!.. Но после этого удары пошли всерьез, и Кальвин вдруг со всей очевидностью понял, что ей не так уж и хотят сохранить жизнь. А еще - что противников впятеро больше, и ему впервые стало страшно. Кальвин не подобрал еще названия чувству, похожему на удар меча, и не мог увидеть зеркальное его отражение в глубине глаз своей матери...
Их пятеро, а она одна. За спиной дети, и неоткуда ждать помощи.
Как это одна, а мы, подумал Кальвин, и эта мысль привела его в себя. Нужно помочь, только как?! Стянув с ноги сапожок, он запустил им в ближайшего врага. Тот дернулся, уворачиваясь от летящего в лицо предмета, и тут же откатился с руганью - мгновенной заминки маме хватило, чтобы вывести его из числа атакующих. Окрыленный успехом, Кальвин бездарно промазал вторым сапожком и теперь стоял, отделенный от звона и ругани сиплым маминым дыханием, и пытался придумать что-нибудь еще, но голова была пустая и гулкая, как кружка на полу; он вскрикнул, когда лезвие мелькнуло у самого маминого бока...
Ждущий своей очереди нападать наемник оглянулся на скрип дверных петель и осел с ножом в горле. Вошедший точными, экономными движениями отправил в полет еще два ножа - взвыл один из маминых поединщиков, успел заслониться рукой другой наемник и металл только звякнул о кольчужный рукав... А нежданный союзник уже встречал рванувшихся к нему воинов с мечом в руках.
Звенели, как и следовало ожидать, мечи. А ругались враги. Я рванул дверь на себя, и тут время остановилось.
Желтые травы росли сквозь нас, а я видел одновременно смазанное движение, рукоять в горле мечника в зеленом плаще, безжизненное тело на полу. Я увидел и застывшую корочкой кровь, и скребущего доски долговязого паренька, но в этом не было необходимости... Мои руки уже двигались, будущее становилось настоящим рваными скачками: перехватываю нож, враг падает, узловатые корни уходят в сухую землю в поисках воды... Там, в углу, отделенная от меня двумя столами и четырьмя воинами, будущее которых я видел сейчас во множестве вариантов, и эти варианты стояли передо мной бескрайним золотым морем... там билась Гердис. Я моргнул, степь померкла, а ко мне уже бросились двое, смертей которых я больше не видел.
Может, я в самом деле мертвый: не припомню за собой отстраненного спокойствия в схватке. Словно бояться уже нечего и по жилам струится не кровь, а лед... Но ведь мне есть чего бояться! Если этот бородатый сейчас меня проткнет - не знаю, что из этого выйдет и кто будет помогать Гердис... отчего она не призовет Свет и кто это у нее за спиной?..
Кальвин вертел головой, не зная, за каким боем наблюдать. Здесь мама серией быстрых выпадов вывела из боя одного из противников, но и второй не медлил... Там один из наемников вдруг закричал, тихо и жутко - так кричат не от боли...
Мамин поединщик отступил было, надеясь прикрыть себе спину стеной - но из его груди, вспарывая рубаху, вдруг выглянул клинок. Наемник замер, с недоумением посмотрел на окровавленное лезвие - и осел на пол, как падает уже не человек, а куль с картошкой.
Кальвин крепко-крепко зажмурился, пережидая приступ дурноты. Его не стошнит. Не стошнит. Мужчина должен быть стойким, так говорили родители...
- Каль?..
В наступившей тишине, густой, как разлитое молоко (оно со сливками было!), мамин голос позвучал неожиданно беспомощно.
- Да, мама? - он открыл глаза. Раз нужна его помощь, то побороться с тошнотой можно будет и позже.
А мама была белая-белая - кровь словно в одночасье отхлынула от ее лица. И смотрела она на странного человека без возраста, замершего перед ней с опущенным мечом. Смотрела безотрывно.
Гердис. Моя Гердис. У нее все те же темно-серые глаза, и та же вертикальная складка между бровей, которой мне всегда хотелось коснуться губами.
Я стоял посреди мертвых тел и опрокинутой мебели, в трех шагах от нее - и чувствовал себя живым, как никогда. Какой, к тварям, покойник?! Я дышу и чувствую, как пульс отдается в висках.
А еще - что еще полминуты напряженной тишины быстро упокоят меня обратно. Мы расстались на том, что страшный предатель, заключивший договор с темными силами, привязан к дереву и ожидает избавления от договора. Хмарь!
И голос у нее такой же. А вот отзывается на этот голос...
- Ты не назвала бы сына именем предателя, Гердис, - прошептал я, выпуская рукоять меча из пальцев. Я был мальчишкой, и меня звали Каль. Мое сердце пропустило удар. Я шагнул вперед, и бестолковая улыбка растягивала уголки моих губ в стороны...
- Какого предателя, Каль?.. - ее голос дрогнул и тонкие, неожиданно сильные руки обхватили меня. Ее плечи вздрагивали от сухих рыданий, а я прижимал ее к себе, гладил по волосам, бормотал что-то успокаивающее, кажется, обещал никогда не умирать больше, а вместо себя отправить в посмертие всех ее врагов, и понял вдруг, что она безостановочно шепчет - "Прости меня, прости"...
Маг, я благодарен тебе по гроб жизни! Ты подарил мне такое возвращение... что я начинаю забывать, кому обязан смертью.
В этот момент меня накрыло снова. Мягкие волосы под ладонью, тонкие плечи в кольце моих рук перестали существовать. Влага на моем лице была первыми каплями дождя, желтые сухие стебли росли сквозь нас... сквозь меня. Я был Степью, а Гердис - только именем, улетающим звуком...
- А ты мертвый, - звонкий детский голосок вернул меня к реальности. Гердис вздрогнула и отстранилась, а я, ошалев от смены событий, молча смотрел на то, как из-под стола, придерживая не особенно опрятную скатерть, выбиралась кроха лет семи. Копия Рейнарда: темные кудряшки ниже плеч, синие глаза с расширенными зрачками... Она смотрела на меня недоверчиво и настороженно и этим выгодно отличалась от отца: этому взгляду только предстояло стать оценивающе-равнодушным.
- Тоже мне новость, - фыркнул я, опускаясь напротив нее на корточки, - А ты малявка.
Малявка посмотрела с обидой. Мало того, что мертвец, так еще и обзывается... Одета в светлое платье-рубаху до колен, не сильно более упитанная, чем босоногая малышня, бегавшая по улицам моей родной деревни. На щеках девчонки горел лихорадочный румянец: я тронул ее лоб ладонью и убрал руку раньше, чем она отшатнулась, едва не ударившись о столешницу. Тааак...
Я выпрямился. На полу красная лужа, натекшая из последнего противника, смешивалась с молоком. Сын Гердис, отчего-то босой, чуть не наступил в нее, посмотрел вниз - и едва успел выбрать на полу чистое место, чтобы выразить свое мнение по этому поводу. Я вопросительно взглянул на Гердис и встретил ее ответный взгляд, такой... беспомощный?..
Боги Бессмертные, и что мне теперь со всем этим делать?..
Я замер было в нерешительности, но сразу понял: нет времени. Думать о Гердис, своем воскрешении, чувствах, жизни и смерти... Есть два ребенка, один болен, а второго тошнит в углу. Есть пленник, который скоро придет в себя. Есть трактирщик: вылезает из под стойки и уже кривит лицо в гримасе праведного возмущения, и со всем этим надо что-то делать. Сейчас.
- За мебель стребуйте с этой падали... почтенный, - я выплюнул последнее слово и поднял меч. Подождал страха в глазах, поспешного шага назад, и, обтерев клинок полой плаща одного из наших недавних противников, убрал в ножны, - Одного мы вам постараемся оставить. Воды для умывания и крепкую веревку, и живее! Гердис, возьми пищи, меда и трав, каких найдешь.
Трактирщик, захлопнув рот, ушел во внутреннее помещение. Гердис помедлила мгновение и, кивнув, направилась следом, а я принялся за оглушенного наемника. Тот был не намного старше меня: тонкие косички свисали вдоль худого смуглого лица, плащ был добротный, но пыльный, с грязными полами: как я понимаю, за моей Гердис им пришлось побегать...
- Поторопитесь с веревкой!
В трактире должны быть хоть какие-то снадобья от жара или сухие травы. Одеты Гердис с детьми так, словно бежали из дома, в чем были - следовательно, с запасами туго. Все, что возьмем, лишним не будет. А вот покойники снаряжены не для пешей прогулки... Осмотреть коновязь. Что найдем, будет законным трофеем.
Трактирщик наконец понял, что будет вернее отделаться от, гм, мирных странников побыстрее, а для этого нужно выполнять все их пожелания: на стойке передо мной появилась веревка. Слишком грубая, чтобы надежно связать человека, но на короткое время сойдет. Перехватить руки за спиной, щиколотки - со второго раза у меня получилось. В наших с Гердис странствиях мне чаще приходилось оказываться в плену, чем вывязывать узлы на чужих запястьях: мы же силы Света, пленных не берем... хех. И к стеночке прислонить. Осталось понять, о чем его спрашивать.
Жестом услав хозяина помогать Гердис собирать еды в дорогу, я осмотрел покойников. Пара писем, карта, на шее у наиболее хорошо одетого - пара амулетов на засаленном шнурке. Три кошеля, которые я, взвесив на ладони, кинул в свою поясную сумку. На том свете лишнего золота мне не досыпали, а у Гердис едва ли что-то звенит в карманах. Она никогда не умела беречь и копить.
Надо было приступать к наименее приятной части.
- Ты уже закончил? - мягко спросил человек без возраста. Кальвин кивнул, отодвигая глиняную миску. Мужчина кивнул, подхватил сосуд и опрокинул аккурат на связанного пленника, после чего опустился на лавку напротив.
- Будем знакомы. Я Каль. Я был спутником вашей мамы в странствиях паладина. Давно, вас еще не было.
Кальвин уловил в последней фразе целую серию крохотных заминок. Был. Спутником. Мамы.
- И папа тебя убил! - обвиняющее закончила Келли, про которую мальчик успел забыть. Кальвин ощутил, как кровь приливает к щекам - так ему стало стыдно. Перед этим спокойным - парнем? мужчиной? - который пришел, спас их, и только сказал о том, о чем Кальвин слышал редко и урывками - о странствиях их матери... И тут снова сестра со своими глупостями.
- А ты откуда знаешь? - спросил его тезка, не отрывая от пленника сощуренного взгляда. Хаконец между тем едва заметно потягивался, пробуя путы на прочность, и наблюдать за этим было едва ли не более интересно, чем прислушиваться к разговору.
- Ну какой же он мертвый? - не удержался Кальвин все же, - Смотри: он дышит и говорит! Ему солнце светит в глаза, какой из него мертвяк?..
- Папа рассказал, - брата Келли проигнорировала. Вот ведь малявка! - Он говорил, что нужно думать, прежде чем колдовать.
Каль неопределенно хмыкнул, не поворачивая головы. Он наблюдал за пленником; полоса солнечного света из окна лежала на его щеке. Будь он вампиром, он бы спал или прятался в тени. Будь он другим мертвецом, он вообще не мог бы разговаривать и выглядел бы, как разложившийся труп... Значит, он жив, разве не логично?
- И что нельзя связываться с демонами, - припечатала Келли.
В этот момент пленник распахнул глаза и тонко завыл. Каль потянулся было отвесить ему оплеуху, но хаконец шарахнулся в сторону и упал на пол.