На уровне второго этажа снова начался мандраж. Я опять начала сомневаться в себе. Красивая, своенравная девушка и я. Кто я для нее? Обычная девчонка... Но не отступать же за несколько десятков ступеней до ее двери.
Поднявшись на четвертый этаж, я собралась с силами и позвонила в ее дверь. Долгое время никто не открывал. Затем, за открытой дверью появилась она.
- Здравствуй. Это ты мне вчера звонила?
- Да, извините, что я так рано! Я могу подождать на улице!
- Ничего, проходи. Я только умываюсь. Встала совсем недавно, - девушка закрывала за мной дверь. Она была одета в зеленые шаровары и невесомый халатик тепло-оранжевого цвета. Она была стройна и легка, и странного вида одежда ей даже очень шла. Вместо ежика волос у нее была короткая рваная стрижка и косая челка. От волнения мое сердце колотилось, как безумное.
- Проходи в комнату, я сейчас.
Я зашла в большое, не очень убранное помещение, и стала осматриваться, чтоб понять, куда можно присесть, но я не нашла там ни одного стула. Лишь только у одной стены виднелась застланная цветастым шерстяным покрывалом постель на небольшом возвышении, а в другом конце комнаты множество вышитых подушек были разбросаны вокруг низенького стеклянного стола. Я подошла к стене и увидела написанные прямо по обоям стихи. В них читалась острая любовная тоска и ожидание встречи. Стихи были подписаны двумя именами: Тей и Нилла. На полу там и тут, в неведомом для меня порядке, возвышались стопки книг. Эзотерика, философия, духовные практики, учебник по клинической психиатрии, в углу комнаты - два тома современной фантастики, "Хазарский словарь (мужская версия)", самоучитель по испанскому языку, Маркес и Кортасар. Я пожала плечами. У меня тоже в комнате много книг.
Девушка вернулась из ванной, вытирая спутанные темные волосы. Она смотрела на меня, и у меня внутри опять все перевернулось. Тот же взгляд был на фотографии.
- Пойдем на кухню, я поставила чай. Ты любишь мед?
Я кивнула. Что-то теплое подступало к моей груди. "Она совершенна", - думала я.
На кухонном окне были яркие занавески из клетчатой ткани - такая обычно идет на мужские рубашки. Небольшой стол был застелен красным сукном. Все стены кухни оказались увешаны рисунками. Я вертела головой, разглядывая их. Девушка наливала чай.
- У меня это еще завтрак, - произнесла она, и передо мной оказалась глубокая пиала пронзительно-голубого цвета с замысловатым орнаментом. На дне ее лежал янтарный мед. Я залюбовалась рисунком чаши.
- Это мне мальчик-калмык привез. Они вообще чай с солью и маслом готовят...
Девушка поставила передо мной тарелку с бутербродами.
В окно кухни светило вечернее солнце, и все предметы становились золотистыми. Кончики волос девушки на просвет приобретали красноватый оттенок. Она сидела, поджав ноги, и смотрела в окно. Я тихонько отхлебывала чай и не знала, с чего начать разговор. Потом девушка повернулась ко мне и спросила:
- Ну так что тебя привело ко мне? Тебе и правда нужна помощь по музыке?
Я отставила пиалу и принялась теребить угол сукна на столе.
- Нет, - призналась я. - Я не занимаюсь музыкой. Я просто хотела увидеть вас. Ваша мама приходила к нам в гости и оставила фотографию. Ну ту, где вы стоите у окна... вполоборота... с очень короткими волосами... Мне показалось, что если я вас не увижу, то упущу что-то очень важное, понимаете? А я даже не знаю, как вас зовут... - мой голос звенел, уши и щеки пылали.
- Да-да, я помню ту фотографию, - девушка опять смотрела в окно, как будто размышляя над чем-то. - Эту фотографию мы планировали на обложку нашего первого альбома. У нашей группы как раз был тогда пик успеха, если так можно сказать. Нас охотно приглашали выступать в клубы, наши песни наконец-то стали узнавать... В этой квартире тогда собиралось много человек, очень близких по духу. Мы спорили о литературе и песнях, у нас было куча планов по дальнейшему творчеству, тогда родилось множество замечательных идей... Я помню эти бредовые ночи, полные дыма и миражей образов. Тогда кто-то притащил кальян, мы сидели в комнате на подушках и громко о чем-то спорили... Как видишь, сейчас ничего этого больше нет. И я не курю. Даже сигареты.
Она замолчала. Я смотрела на нее, и ее боль толчками входила в меня.
- Почему?
- Много чего произошло. С Ниллой расстались, группа развалилась. Видишь как. Все заново.
Я вопросительно взглянула на нее.
- Тебе действительно это интересно?
Я закивала.
- Окей. Тебя дома-то когда ждут? Не потеряют? Тогда пойдем в комнату, там удобнее.
Мы уселись на подушках вокруг столика, на котором лежал журавлик-оригами и несколько листов белой бумаги. Девушка принялась складывать лист.
- По сути, группу организовали мы с Ниллой. Она играла на гитаре, я пела. Учились с ней вместе в институте. Вместе решили снимать квартиру, она подрабатывала, я больше делами группы занималась. А по ночам стихи сочиняли вместе, песни писали. Она рисовала еще. Это ее рисунки здесь. Рука не поднимается снять их... Мы с ней отлично чувствовали друг друга, мы отлично уживались вместе, несмотря на зашкаливающее количество эмоций и у нее, и у меня. У обеих были сложные характеры. За год сдружились настолько, что я не могла ни дня без нее. Это была любовь в самом возвышенном смысле этого слова. Я посвящала ей песни, стихи, да что угодно готова была делать только для того, чтоб ей было хорошо. Оставшись одна, я скучала, все валилось из рук, а стоило ей переступить порог квартиры, как я ликовала. К тому моменту в группе нас было уже четверо. Мы нашли ударника и бас-гитариста, тоже ребята из института. Все чаще выступали в клубах, по большей мере бесплатно. Нужны были деньги, и я стала подрабатывать тоже. Времени ни на что не хватало, каким-то чудом мы еще умудрялись сдавать экзамены в институте и стандартно раз в неделю отыгрывать выступления. В таком ритме мы прожили еще два года. С Ниллой мы виделись очень редко, несмотря на то, что продолжали жить вместе. Катастрофически не хватало времени на репетиции. В какой-то момент Нилла начала иногда не приходить ночевать домой. Я психовала ночами, но ничего не могла поделать. У Ниллы появились какие-то другие знакомые, мы с ней ссорились по этому поводу, она говорила, что я себя накручиваю. Я сильно ревновала. Как-то раз она пришла под утро, и мы сильно поссорились. Я не спала в ту ночь, ждала ее и думала окончательно выяснить, где она пропадает. На все мои вопросы она отмалчивалась, и лишь потом стала кричать, о том, какое я право имею расспрашивать ее о чем-то, когда, по сути, она одна финансирует нашу группу и ей решать, как и где добывать деньги. Я испугалась и заподозрила самое страшное. Потом все-таки удалось выяснить, что у нее появился довольно обеспеченный поклонник, который был готов снабжать ее деньгами в обмен на любовь. Он был не стар и не страшен, просто сын богатых родителей, полюбивший наше творчество, а заодно и Ниллу. Причем она не могла даже сказать, что он был ей неприятен. Я вскипела. Как это так, кто-то, кроме меня имеет права на мою Ниллу, мою любимую девушку? А как же все то, что было между нами? Трещина непонимания росла с каждым днем. Мы уже не писали вместе песни и не разговаривали по ночам. Все рушилось очень быстро. В какой-то момент Нилла решила уйти из группы. Больше быть группой не было смысла, и я распустила остальных. Нилла ушла к своему поклоннику. Сначала я ревностно пыталась следить за ее жизнью, за тем, с кем она общается и чем занимается. Потом общие друзья куда-то разъехались, и у меня становилось все меньше и меньше о ней информации... Сейчас уже все нормально, прошло больше года, и я уже могу отвлеченно рассуждать о том, что произошло. Но знаешь, если бы она захотела вернуться ко мне, я бы не смогла возразить...