Мы так давно и так близко друг друга знаем, ведь ничто не сближает настолько, как момент смерти, что перестали замечать детали. Мы знаем, что мы - отряд, команда, строй. И мы должны друг друга вообще-то ненавидеть, но коль время стирает всё наголо, то хотя бы просто недолюбливать.
Но я уверен, что мы оба настолько давно не смотрели пристально друг другу в глаза, что практически забыли их цвет. Нет, безусловно, он знает, что я зеленоглаз, а я помню, что его глаза синие, но разве ж это достойное определение цвета? Видит ли он, что мои глаза бывают мутными, как зелёный чай, а бывают прозрачными и тёмными?
Не вспомню, о чём мы тогда говорили, вернее, даже спорили, но в какой-то миг я перестал слышать его слова и вообще все звуки мира, я вдруг выпал из реальности и по-настоящему ПОСМОТРЕЛ на него, будто передо мной был совершенно незнакомый мужчина. И тогда я увидел, что его глаза цвета ледяной синевы звёздного вечернего неба, что в его каштановых локонах, не таких длинных, как раньше, но всё же падающих кудрями на плечи, запуталась какая-то травинка, тонкая и сломленная пленница, как, возможно, та девушка, что была с ним где-то в поле. Я увидел, что у него гордый подбородок и очень мужественная шея с адамовым яблоком, а китель небрежно расстёгнут на две пуговицы, и откинутый лацкан обнажает гладкую сильную грудь. И шрам, глубокий, неровный, проявившийся вместе со всеми шрамами прошлых жизней...
Кажется, я не моргал всё это время и не дышал приоткрытым ртом. И лишь теперь мои ресницы едва дрогнули, словно смахнули слезу. Бывает, что в какой-то миг длинною в доли секунды перегорает всё былое восприятие, и у тебя словно открываются глаза. Это как целеустремлённо вышагивать в одну сторону, не глядя вокруг, а потом вдруг остановиться, оглядеться и понять, что всё это время потратил не на то.
Он не любил, когда я к нему приставал с разговорами или касался, но сейчас это было неважно. Всё стало неважно. Я протянул руку вперёд и коснулся подушечками пальцев шрама на его груди. Он, кажется, так и не заметил, что со мной что-то не так, и искренне вздрогнул от этого моего прикосновения, а я уже всей ладонью ощущал неровно-глянцевый рубец.
- Это ведь тот самый шрам? - посмотрел я ему в глаза.
Недоумение на его лице тут же сменилось привычной невозмутимостью с примесью чувства горечи.
- Да, от тебя. Когда ты меня убил, - в его словах не было ненависти или даже презрения, снова одна лишь горечь.
А я продолжал странно смотреть на него широко распахнутыми глазами, а руку держать под лацканом кителя на его груди. Определённо в его взгляде тоже что-то изменилось, он, кажется, так же заново меня изучал. Возможно, он вновь удивлялся моим бледным веснушкам на переносице или же дал какое-то своё определение цвету моих глаз.
Я сделал шаг навстречу и почувствовал его дыхание на своём лице. Это ощущение столь нелепо застало меня врасплох, что я почему-то едва не расплакался и с надутым, по-детски обиженным выражением лица подался вперёд, зло впившись в его губы своими и зажмурившись, словно ожидая взрыва. Сначала они были мягкими, но потом напряглись в жёстком ответе. И тогда я испугался, отпрянул и почему-то ещё более обиженно посмотрел на него исподлобья. Наверняка никто бы меня не держал, уйди я в тот миг. И я бы ушёл, да, если бы он вдруг не схватил меня за волосы, не собрал длинные медные кудри на затылке так, что мне пришлось запрокинуть голову и смотреть на него из-под полуопущенных век снизу вверх. Моих разомкнутых губ коснулась дрожь - то ли от волнения, то ли от страха. Да, мне стало жутко от дикого огня, разгоревшегося в этих тёмных глазах раздразнённого зачем-то мною демона. Я напряжённо усмехнулся, сбивая своё участившееся дыхание, и в тот же миг он грубо притянул меня к себе и сильно прижался поцелуем к моим губам, что они даже слегка занемели. И тогда я потерял остатки самоконтроля, прижимаясь к нему всем телом, пытаясь как можно глубже вобрать в себя этот пламенный поцелуй. Я путал пальцами его волосы, впивался ими в щёки, плечи, кусал его в шею и шрам на груди, распутывал оковы армейского ремня, пока опускался на колени. Он прислонился к столу возле окна и откинул назад голову, тяжело дыша и блаженно закатив глаза. Кажется, мне никогда ещё так не хотелось доставить кому-либо удовольствие.
А затем он схватил меня за китель, резко поднял на ноги и, развернув к себе спиной, обрушил меня на этот стол. Я нагло смеялся и говорил что-то очень дерзкое, пошлое, грязное, а он заломил мне за спину руки и так их больше не отпустил. С каждым жёстким, расчётливым порывом я вновь пытался примкнуть к нему плотнее, сильнее, крепче. Я сбивчиво смеялся, а он всё больнее сжимал мои запястья, заставляя тихо стонать от блаженства. Сильнее, быстрее, глубже - в тёмную пелену перед глазами. И я вновь коленопреклонённый перед своим божеством, его Каин, его Иуда, жаждущий кары, с затуманенным взором и воспалёнными губами. И он, уже пьяный наслаждением, неверно треплет мои волосы, белозубо улыбается, высокомерно поднимает моё лицо за подбородок...
Я сидел на полу, прислонившись спиной к ножке стола, весь растрёпанный, растерзанный, растирал белые запястья с проявившимися кровоподтёками и подглядывал за ним из-под чёлки, пока тот приводил себя в порядок. Так быстро взял себя в руки, подтянулся - и вот, снова бравый офицер, по нему и не скажешь, что что-то было.
Он так не сказал ни слова, ни разу не взглянул на меня и, собравшись уже уходить, вдруг обернулся и кинул через плечо:
- Я, кстати, тебя всё равно уже давно простил.
- Что? - не сразу понял я.
- Ну, ты же этого добивался - прощения?
- Нет, - тон у меня был бормочущим и усталым, будто я за минуту до этого успел нареветься.
- Я хотел наказания, - уже громче добавил я, с каким-то вызовом задрав подбородок.
Он пробежался по мне взглядом, ухмыльнулся сам себе и, уже открывая дверь, криво улыбнулся:
- Для наказанного у тебя слишком посоловевшие и довольные глаза.
Вот так я нечаянно разрушил все устои нашего мира. Я не ждал от этого нашего поступка никакого продолжения, никаких выводов, но что-то должно было измениться. Мы... Я ждал перемен.
Но на следующий день он не подал совершенно никакого вида, и меня посетило вновь непонятное чувство, которое я не мог объяснить. Не то, чтобы я был разочарован, нет, я даже как-то успокоился, посчитал, что перемен всё же не предвидится, но в душе и всём моём виде оставался какой-то иррациональный вопросительный знак. Уж и не знаю, откуда в мою душу ворвался этот ветер перемен, не дававший покоя с того самого мига, когда я задумался о цвете глаз. Мы, как обычно, маршировали с другими офицерами, и грохот наших кованых сапог заставлял содрогнуться любого, мы горланили гимны во имя нашего Правителя, салютовали при его появлении и докладывались о стратегической обстановке на находящихся в нашем ведении территориях. Всё было по-прежнему, и только этот вопросительный знак никак не вписывался в привычный чёткий план.
А потом он сменился на восклицательный. Так бывает, что стОит только сковырнуть какой-то кровеносный сосуд, как потом кровь никак не можешь остановить. Примерно так и вышло. Мы квадом сидели вечером в баре, он уже плотно набрался вином, или виски, или не знаю чем ещё, и они с моим Генералом травили какие-то байки. Я, сказать по правде, пребывал в меланхолии и со скучающим видом молча выпивал, пропуская мимо ушей половину слов. В общем-то, в тот вечер мне там нечего было делать, хоть я и люблю подобные мероприятия, поэтому я поднялся и, извинившись, ушёл. На прощание он вдруг, наконец, соизволил посмотреть на меня и одарил таким взглядом, что я побоялся неправильно истолковать, но...
В недоумении я брёл по залитой ночным светом улице и уже почти дошёл до своей станции, когда он нагнал меня, схватил за локоть и увлёк куда-то за собой в темноту. Я даже не сопротивлялся, когда он засунул меня в какую-то садовую подсобку при парке и толкнул на что-то мягкое. Потом перед глазами безумно плясала полоска голубого света от неплотно прилегающих друг к другу створок деревянных дверец, рассекающая пополам небольшое помещение и его обнажённую спину.
И затем понеслось! В обед, после службы, даже на заданиях мы находили укромный уголок. Это были безумные недели: то он грубо волок меня за собой, то я прижимался к его бёдрам или дразнил незаметным прикосновением руки. Однажды мы спускались в Зал Лордов в лифте с округлыми металлическими стенами, бронированном лифте без камер наблюдения и жучков, как что-то вдруг произошло, и лифт остановился. Я хитро скосил на него глаза, он ухмыльнулся и резко прижал меня к поручню. Безумие уже вязко начинало растекаться по телу, когда лифт снова тронулся.
- Не останавливайся! - выдохнул я, прижимая его к себе.
Ещё пять этажей. Быстрее, ритмичней. Четыре, три, два... В глазах всё расплылось кругами по воде. Полтора, один... Судорожно заправляем чёрную форму. Открытая дверь - в проходе стоят Лорды нашего квада. Мы вышли - вместе, но порознь. Он, как всегда, спокоен, как танк, а у меня словно глаза разъезжаются и щёки пылают, как с мороза.
- Ты что такой замученный? - поинтересовался второй младший Лорд.
- Опаздывал... бежал.
А порой мы просто бродили ночью по парку и разговаривали, как не говорили ни разу за все прошедшие века. Мы падали в траву и, подложив, руки под шею, наблюдали за мерцанием ледяных звёзд. Он показывал мне созвездия, говорил, как они называются, и что они нам сегодня предрекли.
Но однажды беззвёздной ночью пришла плохая весть. Войска нашего мира, брошенные на завоевательную кампанию, такую успешную до этого момента, начали терпеть поражение, и теперь нас из оборонительной части направляли в качестве подкрепления на фронт к другому миру. За столько жизней мы привыкли быть активными завоевателями, но именно эта война, в которой мы толком и не принимали участия, была, пожалуй, самой разрушительной за всю историю. Наверное, поэтому-то нас всех вчетвером и направили в одну часть.
Мы остановились у края леса на возвышении, перед нами - поле, как на ладони, позади - чёрный лес и свой тыл. Люди уже несколько дней осыпали нас бомбами и лазерными лучами. Отряды наших чёрных офицеров и рядовых солдат уходили убивать и умирать, а мы держали энергетическую защиту и точечными энергетическими ударами расщепляли на молекулы людские образования. Я так привык быть под руководством моего Лорда, у нас был поистине идеальный дуэт, но в этот раз негласно взял меня на свои поруки ОН и всё время словно бы опекал. Это произошло так невозмутимо и беспардонно, будто и не нуждается в обсуждении - просто он начал отдавать мне приказы и уводить с собой. И мой Лорд словно бы предоставил выбор мне, не возражал и не вмешивался. А я боялся смотреть своему Генералу в глаза, я чувствовал себя изменником. Потому что мне нравилось, что всё сложилось именно так. Мне нравилось подчиняться, а не соперничать, как когда-то давно...
Небо на Земле так изменилось: в его густоте невозможно было угадать былую невесомость, а звёзды заслоняла толстая пелена дыма и токсичной пыли. Я сидел на траве, подобрав ноги, опустошённо смотрел в это пустое, пропащее небо, и комок стоял у меня в горле.
- Зачем нам всё это? - словно продолжением мыслей проронил я.
Он грел ладони у тлеющего костра и, не отрывая взгляда от красных углей, отражающихся в его глазах, невозмутимо отозвался:
- О чём это ты?
- Я про Землю. Из жизни в жизнь мы умираем в попытках её завоевать, а что здесь хорошего? Посмотри, что с ней стало - грязь да разруха, но мы продолжаем свои идиотские попытки, причём, даже не по своей воле...
- Это вопрос стратегии, престижа, вопрос власти! - оборвал меня он.
- Ну, зачем тебе, в частности, эта власть? Мы снова поляжем здесь и, возможно, в следующий раз уже не будет такого шанса на счастье...
- А ты сейчас счастлив? - заинтересованно стрельнул он в мою сторону горящими глазами, в них плясали отблески угольков.
Но я так и не решился ответить, а лишь закусил губу и отвернулся.
- Это нужно нашему Королевству, значит, нужно нам. И точка, - стиснув зубы и невидящими глазами глядя на затухающий огонь, продолжил он. - Лучше добавь сюда огонька.
Я, не глядя, кинул через плечо огненный шарик в костёр. Спиной ощутил, как пламя вспыхнуло с новой силой, и в тот же миг сокрушительный грохот сотряс землю, а лес озарился красным маревом. Мы вскочили на ноги - я удивлённо переводил взгляд с костра на пылающий где-то в глубине лес, а он сосредоточенно куда-то смотрел.
- Удар был оттуда, - он нарисовал пальцем в воздухе траекторию. Значит, наши проиграли тот район.
- Лорды! - в ужасе воскликнул я. - Они там, в лесу.
- Там не только они. За мной!
Блестящие кованые сапоги бешено мелькали в пушистых лапах папоротника, ветви хлестали по щекам и беспощадно обдирали кожу. Становилось всё жарче и светлее: оказалось, полыхала бОльшая половина леса, вернее, того, что от него осталось после взрыва.
- Они все мертвы! - вырывалось у меня.
Мы остановились и озирались по сторонам.
- Да, надо уходить, - растерянно сказал он.
Он был бледен и впервые за долгое время не собран. Слёзы подступили к моим глазам, я опустился на колени и закрыл лицо руками. Умирать - страшно каждый раз. И уже ничего не будет по-прежнему. Возможно, я не сдержался и зарыдал в голос, потому что он вдруг цыкнул на меня и напряжённо стал прислушиваться к чему-то.
- Такой странный звук, - произнёс я, тоже услышав нарастающий свист. - Словно бы воздух разрубают.
- Такой же, как тогда.
- Надо уходить!
Я схватил его за руку и рванул куда-то в сторону, подальше от стены пожара и приближающегося нового удара. Снова папоротники, ветви, порезы на лице...
- Да куда убегать от такой мощи? - вдруг как-то спокойно произнёс он.
Я, не останавливаясь, удивлённо оглянулся на него, но не отпустил руку и продолжил увлекать за собой. Земля вновь содрогнулась, а грохот в этот раз был настолько оглушительным, будто снаряд попал прямо в нас. Наверное, он был прав - не убежать, накрыло... Я уже ничего не слышал и только почувствовал, как он обхватил меня за плечи и повалил на землю, как бывало много раз тогда... Его щека прижалась к моей, а волосы каштановой паутиной опутали лицо. Я почувствовал, как он вздрагивает, лёжа на мне, от мелких ударов, словно бы пошёл крупный град.
Когда я очнулся, в ушах страшно звенело, но я мог слышать треск падающих в пожаре деревьев. Жар волнами колыхал воздух, но нас не накрыло ударом, просто потрепало взрывной волной! А он всё ещё лежал на мне, обхватив руками за плечи. Я приподнялся и перевернул его на спину. Весь его чёрный мундир на груди был покрыт какими-то блестящими пятнами, и только сейчас я ощутил, как мокро моей спине. Всё его тело было испещрено пронзившими насквозь осколками - металла, камня, ветвей. Его глаза цвета ледяной синевы звёздного вечернего неба недвижимо смотрели в пустое небо этого мира, где и звёзд-то не осталось. Он был мёртв.
Мы снова встретимся, в следующей жизни, обязательно. Только ничего уже не будет по-прежнему. Я опустошённо смотрел на него, словно не понимал произошедшего, и даже на слёзы, казалось, не осталось во мне сознания. Взглядом я проследил за его мёртвыми глазами, запрокинул голову в это проклятое небо и вдруг по-детски как-то, судорожно всхлипнул. Пылающий лес сжимался полукольцом, оставался один путь для отступления, для побега. И я сидел на коленях перед ним, мёртвым, побывавшим в этой жизни для меня божеством, его вечный Каин, его наказанный Иуда.