В неврологическом отделении центральной больницы спёртый тяжелый воздух давил на плечи почти ощутимо. Кровати стояли даже вдоль стен коридоров разделённых перегородками и обращенных таким образом в палаты. Хотя свет горел ярко, он казался тусклым и безжизненным. Таким же безжизненным как люди с тусклыми глазами медленно передвигавшиеся вокруг. На костылях и без, прямо и неестественно изгибающие свое тело, все они здесь были вялые и беспомощные, у всех в глазах застыл страх и ожидание чего-то… Хотя люди говорили, вязкий воздух плохо пропускал звуки и в унылых коридорах царила странная шуршащая полутишина. Я стоял у двери, не представляя, что делать дальше, зажав в руке букетик миниатюрных бледно-лиловых роз которые хотел отдать Ей. Я стоял, пряча глаза, чтобы не встретится взглядом с кем-то из них, и бессмысленно комкал в свободной от роз руке влажный носовой платок. Был час ужина, и в коридоре наблюдалось некоторое оживление, если это можно было назвать оживлением, был час ужина и, поэтому, я увидел Её выходящей из больничной столовки с металлической кружкой в руках. Её по детски наивные глаза остановились на мне, а рот растянулся в слабом подобии улыбки. "Юра" - сказала она тихо, не спрашивая и не утверждая, будто про себя. Я подошел. Щеки горели и, чувствуя этот жар, я смутился еще больше. Хотелось сказать, что-то доброе, успокаивающее и взбадривающее, и я открыл рот пытаясь произнести необходимые слова, но густой воздух забил рот. Мой язык увяз в нем, как муха в банке меда и, поняв, что его сразу не освободить, я молча протянул Ей цветы.
Нет, я не любил Её. То чувство, которое заставило меня поехать в эту больницу повидать Её, то, что заставило подарить Ей цветы не было любовью. Это была жалость. Самая простая жалость. Настолько простая, что я ненавидел себя за это недостойное чувство, чувство оскорбляющее и ненужное. Но… Вот я стою, рассматривая Её тонкое юное и в тоже время безжизненное, как и всё вокруг, лицо и жалею. Отчаянно жалею и это лицо, и слабые руки, бережно сжимающие букетик, и голос. Она говорит мне о том, как попала в это царство тусклости и тишины, я слушаю и жалею.
Потом мы будем долго говорить и я, жалея Её, буду прикидываться влюбленным и изрекать высокопарные фразы. Мы прогуляемся в университетском парке рядом с больницей, где Шевченко, склонив голову, щурится под ярким светом прожекторов, и Она будет жаловаться на боль в глазах, а я, наблюдать за движением огней по проспекту и вспышками светофоров. Еще мы будем долго сидеть на лавочке в больничном дворике, и Она откроет мне книгу своей души так широко, что я смогу читать текст на ее страницах. Я буду успокаивать Её, о чем-то вдохновенно и длинно рассказывать, я буду сравнивать Её с ангелом и изрекать цитаты из Лермонтова типа: "Они не созданы для мира и мир был создан не для них". Я сожму Её руку в своей, прочитаю в Её глазах любовь и, понимая, что захожу слишком далеко, буду продолжать начатое. Она спросит: "Юра, тебе не тяжело со мной разговаривать?" и я отвечу: "Нет, когда я говорю с Тобой то чувствую себя там", потом вздохну и посмотрю на небо, усыпанное яркими звездами. Спросите меня: "Зачем такое притворство?" и я вам отвечу: "Не знаю, наверно мне хочется, чтобы она почувствовала себя счастливой и любимой".
Она заговорит о том, что самое страшное это сделать первый шаг и, что нужно перебороть свой страх и попытаться, и будет заглядывать мне в глаза, а я сфокусирую свой взгляд на грязном пятне стены у Неё за спиной. Я так и не скажу ожидаемых Ею слов. Я побоюсь Ей сказать это. Я только еще раз крепко сожму Ей руку, прошепчу пару каких-то нежно-бессмысленных слов и провожу взглядом Её фигуру до двери больницы.
* * *
А через несколько минут после того, как закроется дверь, пропустившая Её в тусклость коридоров неврологического отделения, я пойму все. И тогда, мне захочется повеситься, но я, конечно, только обернусь спиной к больнице и побреду к ближайшей станции метро, где затеряюсь в безразличной толпе. Подойдет электричка и я, вместе с другими, просочусь в душный вагон, который унесет меня далеко от Неё. Почти на другой край земли. И образ Её расплывется в глухой ко всему темноте тоннеля метро.
См. также "Встреча в больнице" в сборнике "Страсти мертвецов".