Водопьянова Елена Вячеславовна : другие произведения.

Искусство жить в искусстве

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прежде всего, произведение носит иронический характер и рассчитано в первую очередь для поднятия настроения у массового читателя. Действие происходит в театре, который в свою очередь используется местным авторитетом, а по совместительству и меценатом театра Самсоном Федуловичем для контрабанды наркотиков. Однако налаженная система дает сбой в связи с появлением в театре маньяка, неизвестно зачем срывающего в театре премьеры нового спектакля. Ближе всего данное произведение по динамике и развитию сюжета схоже с романом Иоанны Хмелевской "Что сказал покойник?"
  Водопьянова Е.В. Водопьянов А.В.
  
  
  ИСКУССТВО ЖИТЬ В ИСКУССТВЕ
  
  
  Глава 1
  
   Настоящий милиционер ходит в театр только в двух случаях. Либо, когда там случается что-нибудь чрезвычайное, либо, когда сотрудник является соучастником торжеств, спланированных высоким начальством. В иных случаях у него просто не хватает времени для духовного обогащения в связи с бдительным несением службы днем и ночью.
  В 20-00 на пульт дежурного ГУВД поступил сигнал о заложенной бомбе в местном драмтеатре. Когда я вместе с опергруппой приехал на место происшествия, нашу машину уже встречала толпа любопытных, а также вездесущие журналисты со своей аппаратурой и микрофонами, которые так и хочется разбить об асфальт, чтобы не задавали своих глупых вопросов под горячую руку. Как будто угадав мои мысли, старший нашей группы подполковник Чепурнюк скривился, выругавшись:
   - Нет, я не понял, ребята, как эти бабуины прискакали сюда вперед нас?
   - А у них агентура работает лучше, - засмеялся Леха, наш кинолог, держа в руках морду своего пса, - А если хотите правду, то слушайте правильную версию. Сегодня в театре премьера, поэтому эти бабуины со своими камерами и микрофонами околачиваются здесь еще с семи часов вечера.
   - Слушай, ты чего свою псину все время за голову поддерживаешь, боишься, что отвалится? - раздался чей-то голос из глубины нашего УАЗа.
   - Это твоя башка отвалится, потому что нижняя челюсть перевешивает, а мою собачку просто укачивает, вот я его и отвлекаю.
   - Скажите, пожалуйста, какие мы нежные! Так ты тогда привяжи его сзади к машине и пусть себе бежит, дышит свежим воздухом, - раздался все тот же голос из темноты.
   Тем временем толпа у здания театра продолжала расти, а наш УАЗик то и дело освещали яркие вспышки камер.
   - Ну, ребята, вперед! - скомандовал Чепурнюк, и, выскочив из машины, придержал дверь для Лехи с собакой.
  Такого скопления народа, сквозь которое бравым милиционерам пришлось пробиваться к зданию, я не видел даже на Красной площади во время парада Первого мая. Там были не только эвакуированные в спешном порядке зрители и персонал театра, но и жители из близлежащих домов с видеокамерами, биноклями, фотоаппаратами и даже с детьми. Видимо, для среднего обывателя это зрелище было гораздо интереснее, чем сама премьера. Тут и там сверкали вспышки вездесущих журналистов, которые толкались, стараясь опередить друг друга, спешили к милицейским УАЗикам, чтобы первыми заполучить драгоценное интервью. Доблестные стражи порядка тщетно пытались пробиться сквозь плотную стену оцепления театра. Неожиданно я почувствовал резкий удар в челюсть. Повернувшись, я начал искать обидчика, и мой взгляд уперся в гигантских размеров микрофон.
  - Что Вы чувствуете в настоящую минуту, направляясь в здание с заложенной бомбой?
  Потирая подбитую челюсть, я взглянул на трепетно ждущую ответа физиономию.
   - Слушай ты, продукт газетной индустрии, - рявкнул я в микрофон. - Если сейчас же не отвалишь, спущу на тебя собаку. Гадзилла, ко мне!
  Испуганный журналист кинулся в толпу, прочесывая милиции дорогу к театру.
  Войдя в здание и поднявшись на второй этаж, мы подошли к злополучной гримерной. Чепурнюк, как старший группы, знаком приказал следовавшим за ним остановиться и пустил вперед упакованного спецснаряжением минера. Тот тяжело вздохнул, перекрестился и резким движением распахнул дверь. Вся группа от неожиданности упала на пол, а старший подошел и постучал минера по шлему, после чего втолкнул его в комнату и закрыл дверь. Сам он залег вместе с группой и стал ждать. Через минуту дверь медленно отворилась и в проеме показалась сияющая рожица минера, державшего в руке картонную коробку. Он даже попытался что-то сказать встающим с пола милиционерам, но, неожиданно поскользнувшись, выронил коробку. Та со звоном покатилась вслед за убегающими милиционерами по лестнице в холл.
  - Стойте ребята! - крикнул минер. - Это же просто будильник.
  
  
   Пока наши ребята отгоняли толпу на положенное расстояние, устанавливая ограждения, мой взгляд остановился на большой афише, которая гласила, что сегодня в 19-30 состоится долгожданная премьера новой постановки Гамлета.
   . Вдруг я услышал из толпы до боли знакомый голос. Я вгляделся в передние ряды и увидел своего старого школьного друга, а затем и сослуживца. Никита кричал и отчаянно жестикулировал, тщетно пытаясь пробиться сквозь толпу, напирающую на ограждения. Я знаком попросил одного из наших ребят пропустить его ко мне. Никиту я не видел уже давно, может быть, поэтому он мне показался каким-то странным, не похожим на себя. Он подошел, автоматически пожал мне руку, обеспокоено глядя в стеклянные двери театра. Еще с детства он мечтал стать артистом, но судьба распорядилась иначе. После армии мы вместе пошли служить в милицию, Никита заочно окончил юридический институт, из него получился прекрасный опер. Десять лет он отпахал в розыске, но его творческая натура, талант и тяга к искусству все-таки взяли верх. Выслужив положенный минимум, Никита с головой ушел в искусство, и сейчас на афише театра красовалась его фамилия как исполнителя роли Гарацио.
   - Привет, Никита,- сказал я,- Сколько лет, сколько зим!
   - Да, - озабоченно произнес Никита, - Спасибо террористам, а то мы бы с тобой еще лет пять не увиделись.
   - Кстати о террористах,- подхватил я тему, - Что тут у вас произошло?
   Никита тяжело вздохнул:
   - Слушай, Толян, я, между прочим, собирался встретиться с тобой еще месяц назад именно по этому поводу.
   Я широко раскрыл глаза:
   - Ты что же, еще месяц назад знал о предстоящей заложенной бомбе?
   - Видишь ли, здесь дело обстоит намного серьезнее. Бомба - это только одно из звеньев в цепи непонятных и очень странных, на мой взгляд, событий, которые в последнее время происходят в нашем театре.
   Я недоверчиво посмотрел на друга.
   - А что у вас было еще что-нибудь серьезное?
   Никита не успел поделиться со мной своими сомнениями, потому что из глубины фойе театра раздался заливистый лай нашего Гадзилы, а следом послышался дружный топот сбегающих по лестнице ребят. По веселому смеху и оживленным голосам я понял, что все обошлось благополучно. Дверь распахнулась, выскочил Гадзила, весело сбегая по ступенькам, но по мере приближения к машине, шаг его стал замедляться. Видимо заранее понимая, что опять придется залезать в душную машину, бедный Гадзила стал жалобно скулить. Следующим вышел сам Чепурнюк, неся в руках белую картонную коробку, перемотанную разрезанным скотчем.
   - Вот, блин, юмористы, - выругался он, показывая мне содержимое коробки.
   Внутри лежал череп.
   Я удивленно посмотрел на Чепурнюка - Что это?
   - Это пепельница, - пояснил он мне, затем открыл верхнюю часть черепушки и извлек оттуда будильник и открытку с надписью:
  
   "Так и не смог ты объяснить -
   Что лучше - быть или не быть.
   И странной несколько манерой
   Я поздравляю вас с премьерой!"
  
   - Да-а-а! - протянул Чепурнюк, - Шекспир отдыхает!
   Я облегченно вздохнул, дружески похлопал Никиту по плечу и, улыбаясь, сказал:
   - Ну, вот видишь, все обошлось, как и следовало ожидать, расслабься.
   - Я знаю, чей это череп! - неожиданно сказал Никита.
   - Я тоже знаю, не глупее вас, - засмеялся Чепурнюк. - Это бедный Йорик, читали когда-то.
   - Нет, - сказал Никита, - Это череп нашего режиссера.
   Увидев наш недоуменный взгляд, Никита торопливо пояснил:
   - Пепельница. Всегда стояла на столе у Стендера.
   Наступила минута молчания. Наконец Чепурнюк, почесав затылок и глядя куда-то в сторону, задумчиво произнес:
   - Ну, если ваш шеф позволяет себе такие шуточки, то что же тогда нам ждать от нашего начальника?
   Его философское изречение было прервано набежавшими невесть откуда репортерами со своими микрофонами. Они стали наперебой задавать ему свои тупые вопросы, типа "Что Вы чувствовали, переступив порог заминированного здания?" Я взял Никиту под руку и, оставив бедного Чепурнюка на растерзание, отвел своего обеспокоенного друга в сторону.
   - Так что ты хотел мне рассказать?
   Никита молчал, сосредоточенно глядя в одну точку, словно не слышал и не видел ничего вокруг. Я хорошо знал своего друга. В такой момент его нельзя было беспокоить, поскольку в это время в его умной голове происходил последовательный процесс мышления, после чего он выдавал потрясающие логические умозаключения в витиеватой художественной форме. Эта была привычка Никиты, говорить длинные, красивые фразы. Особенно это доставало его бывшего непосредственного начальника подполковника Чепурнюка, вынужденного читать протоколы дознания, написанные в шекспировском стиле. Наконец, его лицо приобрело нормальное человеческое состояние. Я, слегка наклонившись, и помахав приветственно рукой перед его лицом, сказал:
   - С возвращением тебя!
   Никита не отреагировал на мою подколку и с видом серьезной озабоченности на лице сказал:
   - Толя! У нас в театре завелся маньяк. Разумеется, пока я не могу обратиться в милицию, у меня нет для этого достаточных оснований, но тебе, как другу я могу рассказать о своих наблюдениях. Это началось месяц назад, когда с одним из сотрудников театра произошел несчастный случай. Его зовут Самуэль Георгиевич, он заведует реквизитом. После генеральной репетиции спектакля монтировщики стали убирать декорацию, но Георгиевич, человек ответственный и некоторые детали реквизита он убирал лично сам, не доверяя никому, потому что там есть очень хрупкие вещи. И вот он полез по лестнице на второй этаж за вазой с цветами, которая стояла на балконе и, неожиданно упал прямо на сваленные внизу деревянные щиты. Вобщем, результат плачевный. Он сильно ударился головой, потерял сознание и до сих пор находится в коме в нашей областной больнице.
   Я непонимающе посмотрел на Никиту
   - Ну и что? Обычный несчастный случай на производстве, каких тысячи.
   - Может быть, и был бы обычным, - сказал Никита, многозначительно подняв палец вверх, - если бы лестница не была кем-то умышленно подпилена.
   - Как это? - я уже с интересом стал слушать Никиту.
   - А вот так. Когда все побежали к Георгиевичу, пытаясь оказать ему помощь, я тоже рванулся вместе со всеми, но споткнулся о лежащую лестницу, с которой Георгиевич только что упал, и мне в глаза бросились характерные спилы на обеих сторонах лестницы. Я, разумеется, никому ничего не сказал, потому что, во-первых, это все равно бы ничего не дало, а во-вторых, спугнуло бы злоумышленника. Я решил просто понаблюдать внимательно за всеми членами коллектива, и по возможности, провести свое расследование.
   - Ну и что? - еще более заинтересованно спросил я.
   - Дальше все было спокойно до следующей премьеры. В этот день в зале был полный аншлаг. Первое действие прошло благополучно, а вот в начале второго пришлось в срочном порядке эвакуировать всех зрителей, артистов и обслуживающий персонал из-за пожара, который произошел в одном из подсобных помещений.
   - Ну и что сказали пожарные? - спросил я, тщетно пытаясь зажечь зажигалку, в которой уже почти не осталось горючего.
   - А что они могут сказать? - иронически заметил Никита. - Проводка старая, здание древнее, обогревательные приборы также не соответствуют правилам и нормам пожарной безопасности, вобщем, все стандартно, злого умысла не усматривается.
   - Так, может быть это, действительно, так. Мало ли кто по рассеянности мог забыть выключить обогреватель, проводка, действительно, старая, произошло замыкание. Все выглядит вполне естественно и объяснимо.
  - Видишь ли, Толян, может быть, я и согласился бы с тобой, если бы этот эпизод произошел в любой другой день, а не в этот.
  - А какой это был день?
  Никита посмотрел на меня, мягко говоря, как на не очень умного человека:
  - Ну, я же тебе говорю, что в этот день должна была состояться премьера. И ты знаешь, сегодняшний эпизод я уже почти предвидел, только я, конечно, не знал, что это будет именно бомба, но в том, что что-то произойдет, я уже не сомневался. Слушай, у меня родилась одна интересная идея. Я хочу пригласить тебя на спектакль.
  - В честь чего? - я скорчил недовольную гримасу. - Ты же знаешь, как я упахиваюсь на службе, мне бы только до кровати доползти, какой там театр!
  - Ты опять ничего не понял, - сказал Никита и принялся медленно и нравоучительно объяснять мне все сначала, как школьнику. - Я тебе еще раз говорю, что он на этом не остановится, он будет срывать нам спектакли, подстраивать несчастные случаи, пока не добьется своего.
  - Это чего? - спросил я.
  - Вот именно это ты и поможешь мне выяснить, - с выражением закончил Никита.
  - Слушай, друг! - я постарался придать своему голосу максимум сочувствия, понимания и участия, чтобы он не обиделся. - А может быть это, действительно, плод твоего больного, ой, прошу прощения, творческого воображения? Ну, подумай сам, кому нужен ваш старый театр довоенной постройки и вы сами бедные артисты, работающие за гроши на одном энтузиазме и фанатичной преданности искусству?
  - А маньяк, между прочим, тоже фанатик, - глубокомысленно заметил Никита. - Ну, так что, придешь на следующую премьеру? - спросил он, испытующе глядя мне прямо в глаза.
  Мне стало так неловко от его пронизывающего насквозь взгляда, что я быстро согласился:
  - Ну, конечно приду. Куда ж тебя девать, ты же смотришь на меня, как совесть, поэтому я не могу отказать другу в такой малости, как поймать убийцу маньяка, который всеми силами препятствует продвижению искусства в массы.
  Я хотел сказать еще что-нибудь остроумное, но пронзительный гудок машины прервал меня на самом интересном месте. Я попрощался с Никитой и побежал к своему УАЗику.
  
  
  Глава 2
  
  На огромном полированном столе зеркально отражался золотой череп, сверкая бриллиантами, вставленными в глазницы. Самсон Федулович нервно барабанил пухлыми пальцами по столу. Его лысина отражалась в зеркальной поверхности стола, почти также сверкая, как золотой череп. Перед ним по другую сторону стола сидели такие же бритоголовые субъекты, но только с еще более тупыми выражениями лица. Один из них самый крупный пытался изобразить серьезную озабоченность, для чего сконцентрировал свой взгляд на черепе, но видимо слишком усиленно, потому что зрачки обоих глаз сместились к переносице.
  Наконец Самсон Федулович, тяжело вздохнув, нарушил молчание:
  - Ну что, товарищи, братки? Я, конечно, мог бы закатать в цемент ваши косточки, которые, возможно, остались бы от вас после того, как я снял бы с вас скальп, четвертовал, освежевал и скормил собакам. Хочу признаться, что это доставило бы мне большое удовольствие. Но мой внутренний голос, почему-то, советует мне дать вам еще один шанс, а так как я по натуре человек очень добрый и благородный и не убиваю людей, не дав им последнего шанса, то так и быть, даю вам срок неделю.
  Тут один из окаменевших истуканов неожиданно ожил и глухим хриплым басом произнес:
  - Дык, Федулыч, мы же не в теме! Кто ж его знал, что этот ханурик копыта откинет?
  Тут старший, нервно поерзав на стуле, толкнул говорившего и поспешил сгладить накаляющуюся обстановку:
  - Правда, Федулыч! Все шло путем. Мы контролировали ситуацию.
  - Что? - взорвался шеф, - Что там у вас шло путем? О каком пути вы говорите? Где и каким образом мы теперь будем искать товар? Вы не просто идиоты, вы идиоты в кубе или даже в десятой степени. Боже! Как я мог в таком серьезном деле положиться на таких кретинов!
  Он судорожно похлопал себя по карманам, достал пузырек, извлек из него таблетку и положил под язык.
  - Ну, вобщем так. Двое из вас сейчас же поедут в больницу, и будут там дежурить, пока этот шнурок не придет в сознание, и молите бога, чтобы он не окочурился, но так как мы не можем просто так сидеть, сложа руки и ждать, нужно искать товар в театре.
  - Федулыч, - оживился старший. - Это нереально!
  - Нереально? - опять взорвался шеф, - У меня через две недели контрольная стрелка! Если я не привезу товар, меня самого разрежут на кусочки. Ты же, дебил, даже не представляешь себе на какую сумму я влетел!
  Самсон Федулович вдруг резко схватился за сердце и жестом показал на графин с водой. Старший из истуканов подскочил, и, схватив графин, начал лихорадочно наливать воду в стакан. Шеф, сделав два глотка, приказал двоим срочно убираться в больницу. А старшему указал на место рядом с собой.
  Когда за братками закрылась дверь, Федулыч не спеша встал, достал из бара красивую начатую бутылку, разлил содержимое по бокалам и молча подвинул один из них старшему. Тот сидел неподвижно, понимая, что такая резкая перемена в поведении шефа, исходя из его опыта работы, не сулит ему ничего хорошего.
  - Да, ты прав, Шатун, - угадав его мысли, наконец-то заговорил шеф. - Те два имбицила не способны на большее, чем дежурить у больничной койки, да и то я не уверен, что из этой затеи выйдет толк. Нет у меня времени ждать, понимаешь? Этот реквизитор может быть еще целую вечность пролежит в коме, а если даже и очухается, то где гарантия что он не впадет в амнезию после такого удара башкой? Он может быть теперь и нас то не признает, а не то, что про тайник с товаром вспомнит.
  - Дык, ну и чо делать то, Федулыч? - осторожно спросил Шатун.
  - Самим искать надо, понимаешь, Боря? Весь театр обыскать надо, все гримерки, все подсобки, все кладовки, а также уборные и сортиры. Да, да, Боря, и смотри мне, не пропусти ни одного унитаза.
  Боря тупо смотрел на сверкающее отражение в полированном столе лысины шефа, а его нижняя челюсть постепенно отвисала, придавая его лицу крайнюю удивленность, смешанную с испугом.
  - Дык, Федулыч! Я же, это, ну, типа кто меня туда пустит, чтобы весь театр обшманать?
  - Вот, Боря! Молодец! - вкрадчивым голосом заговорил шеф. - Наконец-то микроскопические капли серой жидкости в твоем мозге нашли правильное русло в случайно затерявшейся единственной извилине.
  Боря часто заморгал глазами, что очевидно, выражало сложный мыслительный процесс, не так часто происходивший в его голове, а Федулович тем временем продолжал:
  - Дорогой Боренька! Для того, чтобы у тебя была возможность беспрепятственно копаться в театральных унитазах, тебе нужна полная легальность, а это значит, что ты должен стать одним из членов коллектива. Да ты не переживай так сильно. Главным бухгалтером я тебя, конечно, не сделаю.
  - Почему же? - осмелев, кокетливо спросил Шатун.
  - Да потому, Боренька, что в твоем сознании бухгалтерские термины "Пустить в расход" и "Произвести окончательный расчет" приобретают несколько иное значение. Ну да ладно, хватит о грустном. Я планирую, Боря, сделать из тебя артиста, служителя Мельпомены. Да не волнуйся ты так сильно, я ведь сам понимаю, что иду на риск, потому что из тебя такой же актер, как из картошки яйцо Фаберже.
  Боря заметно оживился и позволил себе вставить фразу:
  - А что за чувак такой этот Фаберже и почему у него только одно яйцо?
  - Да-а, Боря! - обреченно протянул шеф. Чем больше я с тобой общаюсь, тем больше убеждаюсь в том, что тебе подойдет только одна роль - это череп бедного шута Йорика.
  
  
  Глава 3
  
  
   Я в первый раз в жизни сидел в гримерной артиста. Никита сегодня выглядел крайне озабоченным. Он почему-то вбил себе в голову, что сегодня обязательно что-то должно произойти. Я, конечно, пытался, как мог, успокоить его, вспоминал какие-то анекдоты, курьезные случаи, чтобы как-то разрядить обстановку, хотя в глубине души понимал, что Никита, проработав десять лет опером, имеет не просто опыт работы в милиции, а так называемое чутье на подсознательном уровне, умеет чувствовать и ощущать атмосферу преступления. Но так как я ничем не мог ему помочь, то мне оставалось только сидеть и ждать у моря погоды. Вот прозвенел третий звонок. Я задорно подмигнул Никите и дружески положил руку на плечо:
  - Ну, вот видишь, все прекрасно, ничего не случилось, нет ни пожара, ни цунами, ни землетрясения, ой тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, я легонько постучал по деревянному дверному косяку.
  Никита саркастически хмыкнул и, повернув меня лицом к двери, тихонько подтолкнул к выходу:
  - Ладно, ладно, шагай. В партере справа крайнее кресло твое, и смотри, не засни, а то я тебя знаю. Буду приучать тебя к прекрасному, сделаю из тебя тонкого ценителя изящных искусств.
  Я, тяжело вздохнув, поплелся на свое забронированное место.
  В зрительном зале постепенно начал угасать свет. Шум тоже потихоньку сошел на нет. Воцарилась атмосфера напряженного ожидания чего-то таинственного. Однако прошло еще целых пять минут, но ничего таинственного так и не произошло. Занавес широкой тяжелой стеной отделял зрителей от другого загадочного и интересного мира, мира грез и фантазий, таинственных видений и превращений, мира театральных образов и сценических страданий. Но все это было там за занавесом, а здесь в зрительном зале уже началось нервное похлопывание в ладоши, поскрипывание креслами, откуда-то с задних рядов донесся слабый свист. И тут вдруг неожиданно я почувствовал странное беспокойство. Огромный красный занавес уже не казался мне загадочным и притягательным, а наоборот выглядел как-то зловеще. С каждой последующей минутой мое беспокойство увеличивалось в геометрической прогрессии. Зал уже был взволнован не на шутку. Тут я резко сорвался с места и большими прыжками помчался за кулисы. Неожиданно яркий свет после темного зала на мгновение ослепил меня, но я быстро сориентировался и побежал в сторону гримерек, откуда были слышны встревоженные голоса и женский плач. Неожиданно мне в нос ударил резкий неприятный лекарственный запах корвалола, смешанный с нашатырем. В воздухе царила тяжелая, гнетущая атмосфера. Вдруг сзади я услышал голос Никиты:
  - Ну что скажешь, Толян? Наверное, опять нелепое совпадение?
  - А что, собственно, произошло? - спросил я шепотом.
  - Да ничего особенного! - с сарказмом ответил он.- Произошел очередной несчастный случай, только сегодня у нас уже труп.
  Я уже ничего не понимал, и с ошалелым взглядом тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь толпу, глупо спросил:
  - А кто у нас сегодня труп?
  Никита горько усмехнулся и ответил мне длинным философским изречением:
  - Видишь ли, Толян, самое интересное в том, что со стороны это выглядит, действительно, как самый настоящий несчастный случай. Весь коллектив театра от художественного руководителя и до уборщицы знали, что Сережа Павловский потихоньку курит травку, а перед спектаклем, для снятия напряжения, мог иногда позволить себе и чего-нибудь понюхать. Но он всегда был в норме, и это никогда не отражалось на его творческой активности, поэтому все закрывали глаза на эту его слабость, хотя наш худрук все-таки пытался провести с ним воспитательную беседу. Но это, сам понимаешь, просто формальность, потому что невозможно перевоспитать взрослого человека, заставить его изменить свой образ жизни, привычки. А, учитывая его талант и высокий профессионализм, мы не собирались терять такого ценного работника.
  - Так это он сегодня труп? - опять глупо спросил я.
  - Толя, ты меня поражаешь своей сообразительностью, - съязвил Никита.
  - А что с ним случилось?
  - Господи! Как ты думаешь, что может случиться с наркоманом, который, тайком перед спектаклем, прячась от всех, принимает наркотики? Конечно передозировка. Ведь это так очевидно! Просто идеальное преступление. И самое главное - это то, что ведь ни к чему не подкопаешься, хотя, - он почесал затылок, - если хорошо покопать, то что-нибудь накопать всегда можно.
  - Так это если знать, в каком направлении копать, - рассудительно заметил я. - А если это, действительно, самый банальный несчастный случай, тут хоть копай, хоть не копай.
  Никита посмотрел на меня очень выразительным взглядом:
  - Послушай, друг, ты же меня знаешь, я не стал бы понапрасну паниковать. Пойми, здесь совсем другой случай. Если раньше я только подозревал, то теперь точно уверен, что у нас в театре нечисто. И учитывая все обстоятельства, включая и сегодняшний эпизод, могу с уверенностью заявить, что опасность теперь угрожает любому из нас. А если ты мне настоящий друг, то займешь мою позицию и поможешь мне разобраться в этом дерьме. Пойми, Толян, я ведь сейчас боюсь не только за себя, - и Никита осторожно взглядом показал на молодую женщину в костюме Офелии с мертвенно бледным лицом. Она стояла, прислонившись к стене и, похоже, была в полной отключке.
  Я от неожиданности всплеснул руками:
  - Батюшки! Танюша! Что же ты, подлец, сразу мне не рассказал, что вы теперь работаете вместе. Она что же перевелась в твой театр?
  - Да, Анатолий Владимирович - медленно и четко проговаривая каждое слово, сказал Никита. - Я очень многое еще не успел тебе рассказать и, кстати говоря, то, что в прошлый раз муляж той злополучной бомбы обнаружили в гримерке у Татьяны.
  
  
  Глава 4
  
  
  Клавдия Гавриловна, старшая медсестра областной больницы, маленькая, в меру упитанная женщина, с очень добрыми милосердными глазами, с недоумением смотрела снизу вверх на двух бритоголовых широкоплечих, непрерывно жующих жвачку, словно из детской сказки, двое из ларца одинаковы с лица:
  - Так вы, ребятки, говорите, что этот болезный каматозник ваш братец?
  - Да, бабуля. Братец кровный, в натуре. Мы, как только узнали про несчастье такое, сразу бегом в больницу. Будем тут, значит, типа, дежурить, пока он в сознанку не придет.
  - Ой, говорите вы как-то чудно. Где работаете-то, ребята?
  - Мы, это, бабуля, психологи мы, ага, - проговорил первый из ларца.
  - Ну да, психологи, в натуре, - подхватил второй, - мозги чувакам вправляем, у кого крыша поехала.
  Завершил его речь большой пузырь из жвачки, который смачно хлопнул и неравномерно размазался по красной пористой морде.
  - Ох, болезные, - сочувственно запричитала тетя Клава - Посидите пока здесь, ребятки, я вам халатики белые принесу, нельзя у нас без халатиков то.
  Первый из ларца сдвинул вместе два стула, с трудом разместился на них, брезгливо огляделся, с трудом, пыхтя, засунул букет цветов за пожарный щит, затем, лихорадочно похлопав себя по карманам, достал плеер, всунул наушники в уши, закрыл глаза и с блаженной улыбкой окунулся в нирвану. Второй из ларца повторил туже самую процедуру со стульями, только вместо плеера он снабдил себя навороченным сотовым телефоном, вывел игру и начал в такт писклявым сигналам телефона, делать странные движения головой. Проходящие мимо пациенты и медперсонал с опаской поглядывали на этот странный дуэт.
  А в это время в кабинет Самсона Федуловича вошла красавица секретарша и сообщила, что вот уже полчаса художественный руководитель театра дожидается аудиенции у своего спонсора и мецената.
  Федулович многозначительно посмотрел на Бориса по кличке Шатун. Тот сидел с довольным видом и раскрасневшейся физиономией от выпитого коньяка. Казалось, он уже не думает ни о чем, ему просто клево, в натуре.
  - Слушай, Шатун, ты, это, соберись. Ты должен произвести впечатление на Стендера. Я сейчас буду представлять твою кандидатуру на должность актера театра, - Федулович вдруг резко замолчал, внимательно глядя на Бориса, пытающегося изобразить подобие интеллекта на своей пьяной физиономии.
  - Знаешь, Боря, - наконец сказал шеф, - Ты лучше ничего не говори, ладно? Просто молчи. Говорить буду я сам, а ты можешь только изредка слегка покачивать головой, как бы соглашаясь со мной. Уяснил?
  - Заметано, шеф, - послушно кивнул головой Шатун и громко икнул.
  Федулович скривился в брезгливой гримасе, укоризненно глядя на подопечного, но потом безразлично махнул рукой и по селектору попросил секретаршу впустить Стендера.
  Художественный руководитель театра Стендер Исаак Абрамович в свои неполные шестьдесят два года выглядел на десять лет старше. Маленький, худенький, сгорбленный старичок. На его морщинистом лице лежала маска трагизма, обреченности и усталости от жизни. Да, он устал жить и бороться, устал ходить по инстанциям и выбивать кредиты, устал изыскивать средства для проведения элементарного косметического ремонта в театре. Порой доходило до того, что приходилось из дома приносить краску, кисти, инструменты. Устал доказывать чиновникам прописные истины о том, что театр - это тоже важнейшее из искусств, и если единственный театр в городе закроется по банальным, но очень актуальным причинам в наше время, из-за аварийности здания и отсутствия средств на его содержание, то люди потеряют возможность общения с прекрасным и вечным. А это также опасно, как оставить организм без витаминов, потому что у человека также есть душа, которую тоже нужно питать и лечить. А чем же лечить наши больные души, как ни искусством, вечным и прекрасным?
  И вот Исаак Абрамович снова пришел на поклон к теневому руководителю и местному авторитету Самсону Федуловичу. Самсон Федулович был, конечно, мягко говоря, далек от искусства, но к великому удивлению Стендера, он взял шефство над театром. Уже почти три года труппа театра в полном составе выезжала на гастроли. Федулович сам заключал контракты, оплачивал расходы, ну и, конечно, сам "заказывал музыку". Стендеру приходилось считаться со многими странностями своего нового шефа. Например, на гастроли театр выезжал почему то только в Казахстан, репертуар тоже приходилось согласовывать с Федуловичем, ну и, само собой разумеется, что Федулович был в курсе всех внутритеатральных дел. Иногда ему в голову приходили совершенно бредовые идеи. Недавно он вызвал Стендера и предложил ему сделать новую постановку Гамлета, в стиле новых веяний, причем со своей аранжировкой. Бедный Стендер поначалу терпеливо и очень аккуратно постарался объяснить Федулычу полную абсурдность его идеи. Он долго и нудно разбирал его новый сценарий, доказывая, в мягкой форме, его несостоятельность и обреченность, уже не обращая внимания на грамматические ошибки. Потом наступил критический момент, когда Стендеру вдруг все стало все равно. Ему захотелось бросить все и всех, плюнуть на этого надутого тупого индюка, уйти с почетом на пенсию, чтобы просто лежать на диване и читать Шекспира. Боже мой! Что же может быть лучше этого! Но тут Федулович понял всю важность момента и выложил свой последний козырь:
  - Слушай, Абрамович, я конечно понимаю, что мой сценарий несовершенен, нужно над ним еще поработать, да и дороговато это обойдется, много я там всего накрутил, но ты же знаешь, что бабки для меня не проблема. Да, кстати, и костюмчики у артистов прохудились. Знаешь, Абрамович, я тут подумал, что желательно бы гардеробчики в костюмерной поменять полностью.
  Стендер напрягся, взгляд его был напряженно задумчивым. Федулович тем временем продолжал:
  - Да ты знаешь, Абрамович, если по большому счету, то ведь театр у нас единственный в городе, а прикид у него чуть получше общественного туалета, стыдно. Вот я и хочу с тобой посоветоваться. Может фасадик ему сменим?
  Стендер явно колебался. Его бедное измученное лицо приобрело серый оттенок. Предстояло решить извечную проблему быть или не быть? Плюнуть на все и остаться честным независимым человеком или пойти на сделку с совестью. Но ведь, в конце концов, он же не делает ничего криминального, он просто всеми своими силами, всеми правдами и неправдами старается спасти и сохранить храм искусства.
  Внимательно наблюдая за душераздирающими терзаниями бедного художественного руководителя, Федулыч решил добить его последним аккордом:
  - Да! Еще одно маленькое дополнение. Совсем забыл тебе сказать, что еще на прошлой неделе я подрядил несколько бригад супермастеров-работников, маляров и плотников, которые обещали в течение трех месяцев, пока труппа будет гастролировать, сделать из нашего театра Петродворец. Насчет закупки материалов я уже распорядился, так что тебе, Абрамыч, остается только связаться со снабженцами и составить смету расходов, неплохо бы пригласить художника-дизайнера. Заранее обещаю, что оплачу все расходы, ведь мы не можем экономить, когда речь идет о храме искусства.
  Стендер совсем поник. Он понял, что сейчас его купили со всеми потрохами. Горькая усмешка слегка оживила его серое угрюмое лицо, он медленно встал, и тяжело вздохнув, произнес:
  - Ну что ж, сценарий еще пока сырой, недоработанный, но задумка, в принципе, неплохая. Я попробую перечитать его еще раз, и возможно, мы пустим его в наш репертуар, но конечно с некоторыми исправлениями, которые я, разумеется, согласую с Вами.
  Все это произошло ровно три месяца назад. Федулыч свое слово сдержал. Труппа театра готовилась к сезону гастролей, а в подсобных помещениях лежали материалы и инструменты, закупленные для ремонта театра. Одни только зеркала занимали целую кладовку. А в фойе и по лестницам туда-сюда уже бегали проворные мастера с рулетками. Шел процесс подготовки к реставрации и евроремонту театра.
  И вот вчера вечером произошло событие из ряда вон выходящее. Прямо перед выходом на сцену умер ведущий артист. В смерти его, конечно, не усмотрели никакого криминала. Парень баловался наркотиками, ну и немного переборщил. Такое бывает. Но в итоге театр потерял ведущего артиста, а для роли Гамлета у него даже не было дублера. Спектакль монтировался в спешке, Федуловичу очень хотелось, чтобы он вошел в репертуар гастролей, а с актерами в театре была напряженка, но даже не это главное. Стендер не видел больше подходящей кандидатуры на роль Гамлета среди оставшихся артистов, а скорей всего, не хотел видеть. В его душе все еще происходил процесс борьбы с самим собой. Где-то в глубине еще теплился огонек в надежде на то, что из-за отсутствия замены на роль Гамлета спектакль придется снять.
  Вот с такими смутными чувствами он переступил порог кабинета Самсона Федуловича.
  При виде Стендера Федулович расплылся в приветливой улыбке. Он даже вышел из-за своего длинного стола, чтобы пожать Абрамовичу руку:
  - Виват салют работникам искусства! - задорно отчеканил шеф. - Всегда рад тебя видеть, дорогой. Вот хочу познакомить тебя с интересным человеком, - Федулыч взглядом показал на Борю, который послушно кивнул головой, усиленно сдерживая икоту.
  - Это наш Боря, пардон, Борис Карпович. Кстати способный малый, - Боря опять кивнул головой.
  - Я имею ввиду актерские способности, - продолжал Федулович, - Боря у нас артист импровизационист. Правда, Боря?
  Боря слегка привстал и опять кивнул. Исаак Абрамович с понимающим взглядом спросил в свою очередь:
  - Я так понимаю, Вы предлагаете попробовать молодого человека в качестве артиста. Ну что ж, я не против. У него характерная внешность, атлетическая фигура и удивительная детская непосредственность во взгляде. Интересный типаж. Я думаю, мы найдем для него подходящую роль.
  Федулович облегченно вздохнул и, повернувшись к Боре, игриво подмигнул ему:
  - Ну, вот видишь, Шатун, как резко меняется твоя жизнь. Скоро толпа молодых красивых поклонниц будет ждать тебя у выхода из театра, а ты, снисходительно улыбаясь, небрежно бросишь в толпу несколько своих визиток и церемонно, с опломбом, сядешь в черный Мерседес.
  - Не, Федулыч, лучше лимузин! - тупо улыбаясь щербатой улыбкой, промямлил Шатун, после чего все-таки не удержавшись, громко икнул.
  - Позвольте спросить, - вежливо вставил Стендер, - Шатун -это Ваша фамилия?
  - Погоняло, в натуре, - попытался, как мог объяснить Боря.
  Федулович жестом приказал ему заткнуться, и сам принялся рассказывать Стендеру занятную историю происхождения Бориного прозвища:
  - Было это года три-четыре назад. Мы тогда дружной компанией собрались поохотиться на зайца, правда, зимой прохладно, но зато экзотично. Ну, как это обычно бывает, хорошо посидели на заимке, расслабились, выпили естественно, ты ведь понимаешь, Абрамыч, что спиртное - это обязательный атрибут любой охоты или рыбалки. Весь вопрос только в том, у кого какая норма. Один выпьет чекушку, да и завалится отдыхать, а вот Боря наш не такой, его сразу на подвиги тянет. Вот он и решил, значит, сам по лесу с ружьишком побродить, а с ориентиром у него слабовато, вот он и заплутал. Бродил долго, уже смеркаться стало, пока не набрел на кучу сваленного валежника. От безысходности решил закопаться в этот сухой валежник и заночевать там, но не тут то было. Боря то у нас по габаритам не хилый, ну и затрещали ветки под ногами, он и провалился, куда бы ты думал? Конечно в медвежью берлогу, прямо на спящего топтыгина. Да и это еще было не самое страшное, тот ведь не сразу проснулся. Если бы Боря наш немного поумней был, или хотя бы не такой бухой, то возможно все и обошлось бы, но Боря с перепугу начал лихорадочно палить из ружья. Ну, топтыгин, как любой нормальный зверь, естественно тоже напугался, заревел, выскочил из берлоги и с испугу залез на первую попавшуюся березу, потом окончательно проснулся и стал осматриваться по сторонам. Глядь, а на соседней березе Боря сидит. А Боря ведь медведя тоже не сразу увидел, он то в состоянии шока первый выскочил из берлоги и тоже мигом на дереве оказался. Вот и сидят они, два субчика на соседних березах и ошалело орут, при этом оба боятся друг друга.
  - А как же ружье? - спросил Исаак Абрамович, пытаясь сдержать естественный смех.
  - Какое там ружье, - тоже давясь от смеха, - ответил Федулович, - ружье то он прямо в берлоге потерял, ему уже не до ружья было, лишь бы ноги унести. Так вот, мы к тому времени его уже искать начали, ну а когда выстрелы услышали, так и пошли в правильном направлении. Так что примерзнуть к дереву Боря не успел. Медведя, конечно, пришлось пристрелить, но зато шкура его, как трофей, до сих пор лежит у меня возле камина. А вот с Борей были проблемы. Снять его с этой березы оказалось делом совсем не легким, но зато протрезвел он к тому времени окончательно. Вот и приросла к нему с этих пор кличка Шатун.
  - Да, - протянул Абрамович, чего только не бывает в жизни. Жизнь - это театр. Кстати, о театре. Я надеюсь, вы уже знаете, что премьера нашего, то есть Вашего Гамлета опять сорвалась.
  - Еще бы. Кому же, как не мне узнавать об этом в первую очередь? Непорядок у тебя в театре, Абрамович! Артисты травкой балуются, порошок нюхают. Что за дела? Кстати о птичках, Откуда он порошочек то брал?
  Шатун напрягся изо всех сил, включая свой слуховой аппарат на полную катушку.
  - Да кто ж его знает? - безразлично ответил Стендер, - Была бы моя воля, я бы этих наркоторговцев всех без суда и следствия к стенке ставил!
  - Вот это правильно, полностью поддерживаю и одобряю! - согласно закивал лысой головой Федулович, - Паразиты! Чтобы им ни дна, ни покрышки!
  Боря тем временем внимательно рассматривал свои ногти на левой руке, как будто видел их в первый раз в жизни и тактично покашливал.
  - Какой артист пропал! Какой талант загубили! Ума не приложу, что теперь делать будем, ведь дублера у него пока не было, а гастроли уже на носу, всего две недели осталось, неужели придется спектакль снимать? - осторожно спросил Стендер.
  - Ни в коем случае, Абрамович! Мы не имеем права лишать людей возможности получать удовольствие и наслаждаться истинными ценностями мирового масштаба. Нужно срочно искать замену! - и Федулович, как бы невзначай, украдкой посмотрел на Борю.
  - Что Вы, Самсон Федулович! - чуть было не поперхнулся Стендер. - Вы меня, конечно, извините, но это, мягко говоря, совсем не тот типаж.
  - Да я и сам понимаю, - виновато произнес шеф, но может быть, для него найдется какая-нибудь роль в этой пьесе?
  Исаак Абрамович глубоко задумался, потом внимательно посмотрел на Бориса, и с сомнением произнес:
  - Ну, если только тень отца Гамлета, да и то под фонограмму. Боюсь, что молодой человек не осилит текст.
  - Идет! - радостно оживился Федулович. - Это как раз в тему. Скажите, когда ему приступить?
  Стендер на мгновение задумался, еще раз внимательно оглядев Шатуна с ног до головы, и задумчиво произнес:
  - Я думаю, что молодому человеку не придется долго работать над образом, может быть, мы даже обойдемся без грима.
  Федулович от души загоготал и, выйдя из-за стола, стал с удовольствием пожимать Стендеру руку:
  - Ну, Абрамыч, ну молодец! Ей богу, ты мировой мужик. Вот за что я тебя уважаю, так это за трезвость и прямоту. Я для тебя ничего не пожалею. Клянусь, скоро в твоем театре в фойе мы повесим подлинники голландских художников.
  Исаак Абрамович благодарно заулыбался в ответ, слегка поклонился и вышел.
  
  
  Глава 5
  
  
  Я снова сидел в гримерке у Никиты, и уже в который раз выслушивал от начала и до конца одну и ту же историю про странные события, произошедшие в последнее время, и с каждой новой рюмкой всплывали какие-то новые дополнения и эпизоды. Мы вместе пытались найти связующее звено между всеми этими событиями и понять смысл происходящего.
  - Единственное, в чем я уверен на сто процентов, - сказал Никита, это то, что этот псих пытается сорвать нам спектакль и именно этот. А вот почему? Почему именно Гамлет?
  - Наверное, ему просто не нравится Шекспир, - попытался пошутить я.
  - Знаешь, что я тебе скажу, Толян, - ехидно улыбнувшись, ответил мне Никита. - Настоящий Шекспир не может не нравиться, а вот то, что из бедного Шекспира сотворили наши спонсоры работодатели, при полном попустительстве уважаемого Стендера, вполне может кого-то огорчить до такой степени, что он будет пытаться всеми силами прекратить это безобразие. Лично я тоже возмущен таким варварским отношением к святому.
  - Но ты же не калечишь и не убиваешь бедных артистов в знак протеста? Слушай, а правда, случайно не ты ли тот самый защитник неприкосновенности мировых исторических ценностей? -Я с наигранным вниманием уставился на Никиту.
  - Очень смешно! - укоризненно глядя мне в лицо, ответил он. - Что я слышу от старого друга вместо конкретной помощи по существу?
  Я глубоко вздохнул, и потом уже вполне серьезно спросил:
  - Ну, если ты хочешь по существу, то у меня есть одна идея. Через два дня я по графику иду в отпуск, и чтобы действительно помочь тебе практически, я должен находиться рядом с тобой, а еще лучше, хотя бы на время стать членом вашего коллектива, чтобы лучше разобраться в обстановке и приглядеться к людям.
  - Я придумал! - радостно воскликнул Никита, - Стендеру как раз нужен был художник-дизайнер на период ремонта театра. Я представлю ему тебя, как своего старого друга и профессионального дизайнера. Идет?
  - Идет, - согласился я, мысленно прикинув выгоду своего положения в возможности запросто шарахаться по всему зданию театра, заглядывая во все доступные и недоступные места.
  Никита в первый раз посмотрел на меня с уважением и благодарностью:
  - Ну, наконец-то! Я ведь уже совсем было, разочаровался в тебе. Ты пойми, старик, что кроме тебя мне больше не к кому обратиться. Нет у меня на руках никаких улик, ни зацепок. А насчет дизайнера, я думаю, идея хорошая, должно сработать. Сегодня же пойдем с тобой к Абрамовичу.
  - Хорошо, - улыбнулся я. - Теперь перейдем ко второму вопросу. Мне нужен полный список всех сотрудников вашего театра, начиная от самого Стендера, и заканчивая самой последней уборщицей, а также хотя бы краткое досье на каждого. Ты мне будешь рассказывать все, что тебе известно о каждом из них, а потом уже мы вместе с тобой путем, так сказать, логических умозаключений, попытаемся сузить этот список до минимума подозреваемых. Я надеюсь, ты еще не утратил прежних навыков розыскной работы?
  Никита с явным облегчением и удовольствием откинулся на спинку кресла и расплылся в услужливой улыбке:
  - Толян! Я знал, что не ошибся в тебе. Завтра же у тебя будет самый полный список с характеристиками, а пока, чтобы не терять зря времени, я могу кое-что рассказать тебе о сотрудниках, которых я хорошо знаю. Итак, начнем со Стендера. Фанатично предан искусству. Знаешь, мне иногда кажется, что он никогда не был молодым, словно он родился уже стариком и всю свою жизнь посвятил театру. У него никого нет. С женой разошелся много лет назад. Она так и не смогла принять его образ жизни. Так как была еще молода, ей хотелось красиво одеваться, ездить по туристическим путевкам за границу, ходить в рестораны, а его интересовали только книги, причем исключительно классика. Я знаю, что он обожает Шекспира, он знает его наизусть, и представляю себе, какую тяжелую душевную травму он перенес, когда Федулыч заставил его поставить на сцене эту ересь. Вот тебе, Толя первая и, на мой взгляд, самая подходящая кандидатура на роль психа с поехавшей крышей.
  Я достал записную книжечку, вписал туда под номером один Стендера Исаака Абрамовича, подчеркнул жирной линией, и поставил крупную галочку.
  - Поехали дальше, - деловито продолжал Никита, вновь наполняя рюмки.
  - Слушай, - сказал я ему, хрипло откашливаясь после выпитой рюмки, давай что-нибудь поизысканней, например про женщин.
   - Хорошо, - согласился Никита. - Итак, Сюзанна. Это одна из ведущих актрис. Лет десять назад она была просто незаменимой. Во-первых, очень красива, во-вторых, талантлива, а в-третьих, жена одного очень влиятельного человека в среде творческих людей. Ее муж Казбек Измаилович Мамедов был в свое время одним из самых популярных и читаемых местных авторов. Исаак Абрамович очень тесно сотрудничал с ним и его пьесы регулярно ставились в нашем театре, разумеется, с Сюзанной в главной роли, так что Казбека все считали членом нашего коллектива. Он частенько захаживал и ко мне в гримерку. Признаюсь, что очень интересно было общаться с ним, потому что человеком он был необычным. Он видел в окружающих предметах то, что и в голову бы не пришло обычному человеку. Например, глядя в зеркало, он не просто оценивал свой внешний вид, а представлял себе, что видит перед собой свою душу, внутреннюю сущность. Он внимательно изучал свое отражение и даже пытался общаться с ним, о чем-то рассуждая, а порой и что-то доказывая ему.
  - Да он же просто псих, - не выдержал я.
  - Почему сразу так грубо, - возмутился в ответ Никита. - Ты далек от мира искусства. Это обычное состояние для творческого человека.
  - Я просто не вижу разницы между поведением психа из желтого дома и вашими прибабахнутыми творческими людьми, которые сами с собой разговаривают перед зеркалом.
  - Старик, ты далек от возвышенного, таинственного и непознанного. Творческий человек отличается от вас, приматов, своим стремлением, прежде всего, к духовному обогащению и осознанию своей роли в этом хаосе под названием жизнь. Он может не есть, ни пить, не спать в состоянии озарения и вдохновения, а жить и питаться только своим духовным потенциалом. В это время его не интересует ничего вокруг, кроме творимых им произведений, которые он изливает из себя пером на бумагу или кистью на холст. Кстати, Толян, ты разве не замечал, что люди искусства редко жалуются на какие-то бытовые проблемы. Потому что они выше этого. Нехватку денег и отсутствие колбасы в холодильнике им заменяет их духовная неудовлетворенность, которую они компенсируют плодотворной творческой работой, тем самым морально и духовно насыщая себя изнутри.
  - Ну, ты закрутил, - наконец прервал его я, - Честно говоря, во время твоего монолога, у меня уже потихоньку начала съезжать крыша, а учитывая количество или удельный вес таких вот творческих людей в вашем театре на одного нормального трезвого человека, я бы уже давно перекрасил это здание в желтый цвет.
  - Ты не забывай еще о союзах художников, писателей, музыкантов, - засмеялся Никита.
  - Да уж, - протянул я, - Мне как-то ближе и понятнее общение с нашими ребятами, вроде подполковника Чепурнюка или Лехи кинолога. Помнишь его?
   - Да, - глухо отозвался Никита, - Но это все осталось в той, прежней жизни, где я чувствовал себя чужим, не понятым...
  - Так, все, - грубо прервал я его, - Твои философские рассуждения оставим на потом. Мы, по-моему, итак уже слишком сильно отошли от нашей основной проблемы, ради которой я здесь нахожусь.
  Никита рассеянно посмотрел на меня. Так и есть, Он уже, напрочь, забыл с чего начал. Я, тяжело вздохнув, наполнил его рюмку, и вкрадчивым добрым голосом напомнил:
  - Итак, Мамедов Казбек Измаилович.
  - Ах, да, - спохватился Никита, - Так вот. Кроме его писательского таланта, он еще прекрасно владел кистью. Это был великолепный художник.
  - О, Боже! - схватился я за голову, - Только, пожалуйста, давай опустим его творческие порывы и искания в области живописи.
  - Хорошо, - согласился Никита, но может быть, в этом есть что-то, относящееся к нашему делу?
  - Резонно, - в свою очередь согласился я, - Только давай без лирических отступлений, короче и самое главное.
  - Так вот, - продолжал Никита, - Казбек долгое время, как я уже сказал, тесно сотрудничал с нашим театром.
  - Ты хотел сказать, с людьми, работающими в вашем театре, - с ноткой ехидства, поправил я его.
  - Не отвлекай меня, - обиделся Никита, а то сейчас опять съеду с темы.
  Испугавшись, я сразу же заткнулся и принял позу любопытного слушателя, а Никита продолжал:
  - Он был любимцем всего персонала театра, пока на горизонте не появился Самсон Федулович.
  - Так-так, - отозвался я, - Вот это уже интересно!
  - Дело в том, что Сюзанна без памяти влюбилась в это Чудо-Юдо.
  - Ты имеешь в виду Федуловича? - переспросил я.
  - Ну, конечно, кого же еще. Бабы любят властных и влиятельных, одним словом, крутых. А Федуловский авторитет к тому времени уже был очень значительным. Так вот она из кожи вон лезла, чтобы ему понравиться, прыгала перед ним, как болонка на задних лапках, но только Федулович то на нее никак не реагировал.
  - Почему? - искренне удивился я.
  - Ну, во-первых, потому что к тому времени Сюзане уже стукнуло сорок пять годков, и как бы тщательно она не штукатурилась, а возраст свое берет. Во-вторых, Федулович был тогда слишком сильно увлечен нововведениями и перестройкой в театре, он ведь тоже в каком-то смысле, творческий человек, поэтому в тот момент его мысли были заняты совсем другими проблемами. Ну, а в-третьих, наверное, она просто была не в его вкусе. Но все-таки, надо признаться, что Самсон Федулович кое-что для Сюзанны сделал. Она настолько достала его своими обхаживаниями, что он пообещал ей какую-нибудь роль в "Гамлете". А так как на королеву мать она ни в коем случае не соглашалась, считая себя еще достаточно молодой и красивой, то ему пришлось ввести в действие новый персонаж. Это одна из фавориток Гамлета.
  - Ну-ну, - протянул я. - А как вел себя в этой ситуации супруг нашей Сюзанны?
  - Ну, разумеется, он не стоял в стороне и не смотрел равнодушно на это безобразие, но и на Федуловича с кулаками тоже не лез. Понимал, что тот растопчет его, как таракана. В театре Казбек больше появляться не стал и Сюзанну попытался убрать отсюда. Нашел ей хорошую высокооплачиваемую должность в какой-то конторе, но она там долго не продержалась, потому что привыкла блистать на сцене и купаться в море оваций, аплодисментов, восхищений и цветов, а там она была рядовой сотрудницей, на которую никто не обращал особого внимания. Вобщем, не продержавшись на новом месте и двух месяцев, Сюзанна, вопроки уговорам мужа, вернулась обратно в театр. Она скорей была готова разойтись с мужем, чем бросить сцену ради него. Казбеку ничего не оставалось делать, как принять все как есть, потому что жену свою он очень любил. Сейчас он сильно сдал, по-моему уже перестал писать и работает где-то в городском универмаге художником-гравером. Зато в связи с новой профессией у него появилась новая мания собственничества. Он ставит гравировальные метки на всех своих личных вещах , а также на вещах Сюзанны. У нее в гримерке нет ни одной безделушки без ее личной метки, большой буквы "С". У нее даже обувь подкована.
  - Это как? - не понял я.
  - Это значит то, что на металлических набойках, которые ставят на каблучки, тоже красуется буква "С". То есть метки стоят на всех металлических, пластмассовых, стеклянных вещах, например на сережках, кольцах, браслетах, даже на пудреницах, баночках с кремом, тюбиках с косметическими средствами и так далее.
  - Да-а-а, - протянул я, - Художник-гравер против крутого авторитета явно проигрывает.
  - Как сказать, - задумчиво произнес Никита, снова наполняя рюмки, - Я тебе хочу сказать, что он не простой гравер, а осетинский, а гордые и мстительные осетины очень не любят, когда уводят их женщин. По-моему здесь нам тоже есть над чем подумать. Можешь ставить сразу три крестика в своей записной книжке.
  - Дальше у нас идут художники. Их двое. Один декоратор, другой бутафор. Конечно, по-хорошему оформителей должно быть больше. Чтобы сделать нормальную декорацию к спектаклю, нужно не меньше пяти человек, но должность театрального художника не престижна, поэтому этим двоим, приходится пахать за пятерых. Оба молодые здоровые парни. Одного зовут Тарас, а другого Роман. Роман подает большие надежды. Много работает вне театра, участвует в выставках. Несколько его работ даже висят в местном музее. А вот Тарас человек ненадежный. Случаются запои, как это называется, творческий кризис. Да! Вспомнил любопытный эпизод! Месяца два назад Тарас опять запил, а Роман в это время взял отпуск и подрядился оформлять какую-то церквушку. А у нас на носу премьера, работы тьма. Вот Стендер зашел в мастерскую, а Тарас лежит на диване, окруженный пустыми бутылками, в полной отключке. Конечно, в нормальном учреждении такого работника бы уже давно выгнали, но только не у нас в театре. У нас с кадрами дефицит. Вот Абрамович и начинает его воспитывать, уговаривать и совестить. Надо сказать, что Абрамович, конечно мужик умный, начитанный, но как психолог, честно говоря, хреновый. Разве можно в дупель пьяного мужика пытаться образумить? Вот он, как говорится, и нарвался на комплимент. Пьяный Тарас устал слушать его нравоучения, послал Абрамовича по известному адресу, и вдобавок еще, наверное, для более яркого выражения своих чувств, вылил на Абрамовича целый флакон жидкой эскизной краски голубого цвета, а также на прощание пообещал Стендеру утопить его любимую собачку, разрезать на кусочки все ранее изготовленные им декорации и поджечь театр к чертовой матери.
  Наступила минута молчания. Мы с Никитой молча смотрели друг на друга. Потом я снова раскрыл свою записную книжку, записал под номером три Пашутина Тараса Перовича, и немного подумав, поставил напротив жирный вопросительный знак.
  
  
  Глава 6
  
  
  Исаак Абрамович сидел в первом ряду пустого зала и оценивающе наблюдал за игрой актеров. На сцене шла репетиция Гамлета с новым актером в главной роли. Сегодня Стендеру не нравилось абсолютно ничего. Он понимал, что артисты стараются, но эта бредовая ахинея, которую сочинил Федулыч и нагло вставил между строк знаменитого Шекспира, перечеркивала напрочь все старания бедных артистов. Да еще этот жирный боров по кличке Шатун, навязанный Федуловичем, никак не вписывался в общий фон. При появлении на сцене тени отца Гамлета, вместо положенного леденящего страха, который должны испытывать зрители, Абрамович и наблюдающие со стороны артисты, начинали истерически хохотать. Уж больно протокольная морда была у этого призрака. Тогда Исаак Абрамович распорядился наложить максимум грима, и по возможности, даже изменить форму лица. Дальше было еще смешнее. Призрак из Шатуна все равно не получался. Братка явно выдавала его размашистая походка, и тогда кто-то из толпы предложил поставить Борю на ролики. Ведь призрак должен двигаться плавно, словно лететь по воздуху. Абрамович уже давно так не смеялся, но предложение с роликами принял к рассмотрению. От Бори не требовалось абсолютно ничего, ему нужно было только медленно выехать на сцену по мостику на высоте пяти метров на фоне горы среди облаков и молча стоять, взирая вниз на Гамлета, пока идет фонограмма текста призрака, записанная заранее другим актером. Но и это было для него непосильной задачей. В первый раз провалился мостик под тяжестью 130 кг вместе с роликами, но так как внизу по замыслу декораторов лежали надувные резиновые матрасы, изображающие болотную трясину, Боря отделался легким испугом. Следующие несколько попыток также не увенчались успехом, но артисты не отчаивались и продолжали снова и снова толкать Борю вперед по мостику. Теперь мостик был уже из более крепкого материала и уже выдерживал Шатуна, но он то и дело промахивался и постоянно проезжал мимо того места, где должен был остановиться, затем мостик резко заканчивался, следовало падение и снова новая попытка. Так продолжалось довольно долго, пока Исаак Абрамович не пожалел бедного Борю и объявил перерыв.
  В перерыве Стендер вспомнил, что забыл позвонить в больницу. Он каждый день интересовался состоянием Самуэля Георгиевича, находящегося в коме уже целый месяц. Прогноз врачей был далеко не оптимистичен и поэтому Исаак Абрамович понимал, что ему срочно нужно искать человека на должность заведующего реквизитом. Он еще неделю назад распорядился дать объявление в газету, но желающих пока не было. Положение становилось безвыходным. И тут вдруг в дверь его кабинета вежливо постучали. Вошел человек неопределенного возраста, высокого роста в серой спортивной куртке и с газетой в руках:
  - Я по объявлению, - скромно представился он.
  - Ну что же, присаживайтесь и давайте знакомиться, - вежливо указал посетителю на стул Стендер, - Меня зовут Исаак Абрамович, я художественный руководитель театра, а Вас, простите, как величать?
  Посетитель слегка откашлялся и четко по военному отчитался:
  - Рубайло Поликарп Матвеевич. Я военный пенсионер. В армии служил прапорщиком, выполнял обязанности заведующего оружейным складом, так что работа служащего по учету и хранению товаров и материалов мне близка и понятна, качество и надежность сохранности гарантирую.
  Исаак Абрамович только развел руками:
  - Ну что же, исчерпывающее объяснение. У меня к Вам пока больше нет вопросов. Если у Вас документы с собой, можете оформляться. Но только должен предупредить Вас, что пока мы принимает Вас на должность заведующего реквизитом временно и с испытательным сроком. Дело в том, что основной наш работник в настоящее время находится в больнице в состоянии комы. С ним произошел несчастный случай на производстве, поэтому прошу Вас обязательно пройти инструктаж по технике безопасности.
  - Есть, - опять по военному отчеканил прапорщик Рубайло.
  "Боже мой, какая прелесть!", - подумал Исаак Абрамович, - "Побольше бы таких сотрудников и не было бы никаких проблем".
  Бедный Стендер, к сожалению даже не представлял себе, чем обернется в дальнейшем и как скажется на психологическом состоянии труппы театра появление в коллективе такого персонажа, как прапорщик Рубайло. Дело в том, что Поликарп Матвеевич Рубайло по натуре своей был очень щепетильным, въедливым, пунктуальным и обязательным человеком. Аккуратность, ответственность и преданность в работе всегда ценились, но когда эти качества у работника увеличены в десятки раз, это становится невыносимым, а порой даже опасным. В воинской части, где раньше служил Поликарп Матвеевич, все страдали от его дотошной скурпулезности. Он так болезненно переживал за сохранность казенного имущества, что взял на себя инициативу контроля за порядком не только на своем складе, но и на всей остальной территории и во всех помещениях воинской части. Во всех солдатах, офицерах и служащих он видел потенциальных воров и расхитителей государственного имущества. Увидев на снегу случайно брошенную лопату, он поднимал ее, шел к командиру части и с пеной у рта и жутким возмущением требовал наказать виновного за халатное отношение к казенному имуществу. Бедный солдат, который отлучился на пять минут покурить, вынужден был выслушать от прапорщика Рубайло длинную поучительную лекцию о страшных последствиях халатности и бесхозяйственности, о том, что враг не дремлет, и при таком безалаберном попустительстве наших доблестных воинов нас скоро голыми руками возьмут враги империалисты. Весь личный состав воинской части, а в особенности, солдаты, жутко ненавидели Поликарпа Матвеевича, и в один прекрасный день инициативная группа из пяти человек старослужащих решила проучить осточертевшего всем прапорщика Рубайло.
  Строго по расписанию, соответственно графику, на оружейный склад привезли боеприпасы. Разгружали их те самые пятеро солдат. Поликарп Матвеевич, как обычно долго и нудно пересчитывал ящики, коробки, сверял накладные, ведомости, штампы и печати, рассматривал через лупу подписи и т.д. А тем временем один из солдат поставил большое зеркало у стены, где стоял ряд ящиков с гранатами. Таким образом, вместе с отраженным в зеркале последним ящиком, общее количество оказалось на один ящик больше. В темном помещении склада Поликарп Матвеевич несколько раз пересчитал ящики с гранатами. Зрительно их было ровно девятнадцать.
  - Девятнадцать, - сказал он вслух, и, взяв ведомость, уже собирался было расписаться, но вдруг ручка чуть не выпала у него из рук. В ведомости в графе "Количество" совершенно четко было написано восемнадцать.
  - Ничего не понимаю, - сказал Поликарп Матвеевич, - и снова повернувшись, очень внимательно пересчитал все ящики с гранатами еще раз.
  - Ну, все правильно, девятнадцать. Вот козлы! - возмущенно завопил прапорщик Рубайло. Я им сейчас покажу Кузькину мать!
  Он принялся звонить начальнику военных складов области, откуда были доставлены боеприпасы, и в своей обычной манере возмущенно распекать безалаберных работников, случайно доставивших ему лишний ящик с гранатами. Он несколько раз повторил, что возвращает лишний ящик обратно, сделал исправление в ведомости и крупным шрифтом написал: "Принял гранаты в количестве 18 (Восемнадцать) ящиков, при этом число 18 он несколько раз жирно обвел, расписался и на всякий случай ниже в скобках четко написал свою фамилию. Затем, все еще бормоча себе под нос проклятия в адрес безответственных разгильдяев, которых надо убивать на месте за такие вещи, он отдает один ящик с гранатами обратно солдатам, снова возвращается, пересчитывает ящики еще раз, получается ровно восемнадцать, удовлетворенно кивает головой, отмечает у себя в документах общее количество восемнадцать, и принимается за другие дела. Тем временем солдаты потихоньку убирают от стены зеркало, и таким образом вместо зрительных восемнадцати ящиков с гранатами остается фактических семнадцать. Но это бедный прапорщик Рубайло узнает только завтра утром, когда с безумным видом он будет снова и снова вслух пересчитывать злополучные ящики и медленно сходить с ума. После этого эпизода Поликарп Матвеевич, действительно, прошел курс лечения в психоневрологическом диспансере, но состояние его психики все равно оставляло желать лучшего. Со службы, конечно, пришлось потихоньку уйти на пенсию. Но на деятельной и трудолюбивой натуре Поликарпа Матвеевича бессмысленное сидение дома у телевизора сказывалось еще большими осложнениями. Он ходил взад и вперед по квартире, как медведь в клетке и понимал, что сойдет с ума окончательно, если не найдет работу по душе. И вдруг ему на глаза попалась газета с объявлением, которое его сразу же заинтересовало.
  И вот он уже сидел в кабинете отдела кадров и, пока инспектор оформляла документы, внимательно разглядывал большой металлический сейф. Наконец, не выдержав, он все-таки спросил:
  - Извините, девушка, а почему Вы сейф не закрыли? Вот я, например, вижу сквозь приоткрытую дверь, какие документы у Вас там лежат.
  Наташа оторвалась от бумаг, удивленно посмотрела на Поликарпа Матвеевича и, пожав плечами, закрыла сейф на ключ.
  - И ключики бы нежелательно в сейфе оставлять, а то мало ли что, - добавил уже более назидательно Поликарп Матвеевич.
  Наташа нервно кашлянула, вытащила ключи из сейфа, бросила их в ящик стола и грубо задвинула его ногой. Потом она выразительно посмотрела на противного посетителя, как бы спрашивая: "Ну что, доволен?", и снова углубилась в заполнение бумаг.
  Но Поликарп Матвеевич не успокоился. Он не мог молчать, когда видел беспорядок и элементарные нарушения правил и норм работы на местах.
  - Извините меня еще раз, - снова своим ехидным голосом проскрипел он, - Но ваша картотека стоит в таком доступном месте, что в принципе, любой может подойти и воспользоваться ею, а ведь там содержатся сведения обо всех ваших сотрудниках, которые должны сохраняться в тайне, ибо это прописано в Конституции...
  Но о том, что прописано в Конституции, Наташа ему рассказать не дала. Она резко встала, оббежала вокруг стола, положила перед ним несколько заполненных бумаг, и быстро прочирикала:
  - Вот теперь все готово. Вам осталось только расписаться здесь, здесь и на этом бланке. Она заботливо сунула ему ручку в надежде на то, что этот противный мужик сейчас быстро подпишет свои бумаги и поскорее уберется отсюда. Но не тут то было. Поликарп Матвеевич тщательно несколько раз перечитывал одну и ту же бумагу, предварительно достав из портфеля трудовой кодекс и внимательно сверяя их со статьями и положениями о приеме на работу. Наташа стояла перед ним, глубоко дыша, и с горечью думала о том, почему время тянется так медленно. Ей казалось, что этот мерзкий субъект уже никогда не уйдет.
  Наконец Поликарп Матвеевич все-таки подписал все бумаги, медленно встал и пошел к выходу, но на пороге он остановился и, повернувшись, сказал:
  - А насчет картотеки мне все-таки придется поговорить с вашим директором.
  
  
  Глава 7
  
  
  Поздно вечером, когда захлопнулась дверь за последним уходящим сотрудником театра и наступила гнетущая тишина, в одном из темных коридоров нарисовался знакомый силуэт тени отца Гамлета. Боря целенаправленно шел в туалет искать пакеты с героином, местонахождение которых кануло в небытие вместе с погрузившимся в кому Самуэлем Георгиевичем. Самуэль Георгиевич был не только реквизитором в театре, но и курьером, через которого проходила контробанда наркотиков, так как театр для Самсона Федуловича был ни чем иным, как ширмой для перевозки контробанды. А так как человек он был осторожный, то ограничивался минимумом доверенных людей, из которых только один знал, где находится тайник с наркотой. Ах, как это было непродуманно с его стороны! Но факт остается фактом и, исходя из сложившейся ситуации, необходимо было срочно принимать меры. И вот Боря Шатун, понимая указания шефа слишком буквально, ковырялся в сливном бачке театрального туалета, наслаждаясь ароматами специфического запаха. Впереди было еще четыре кабинки. Боря очень устал в этот день. Набитые шишки и боль в ноге сказались на состоянии его психики, и он, не рассчитав силы, слишком резко дернул крышку сливного бачка в последней кабинке, при этом отломав какую-то важную металлическую деталь. Шум воды усилился. Боря плюнул, со злостью пнул ногой унитаз, совсем забыв, что она у него болит, и заскулив от боли, поплелся на второй этаж. Он вдруг неожиданно вспомнил, что в театре имеется буфет, который шмонать будет намного интереснее, чем копаться в туалете. Затарившись батоном колбасы солями, кетчупом и бутылкой водки, он немного повеселел и решил продолжить поиск в подсобных помещениях в подвале. Но так как с ориентиром у Бори было слабовато, то он опять заплутал. Надо сказать, что в хитрсплетениях театральных лабиринтов может затеряться кто угодно, а Боря, уже успевший оприходовать больше половины содержимого бутылки, да еще при его слабых навигационных способностях, был обречен. Он бродил в потемках, слегка освещая себе путь фонариком, по длинным коридорам, постоянно натыкаясь на одни и те же предметы, что явно все больше убеждало его в том, что он ходит по кругу. Наконец, совсем обессилев, он принялся рисовать кетчупом на стенах стрелки, чтобы отследить свой путь движения. И тут ему на глаза попался план здания для эвакуации при пожаре. Боря осветил его фонариком и стал медленно водить горлышком бутылки кетчупа, периодически отмечая точками места наиболее вероятного места своего нахождения. Потом, допив оставшуюся водку, он принял решение двигаться все время только в правую сторону, и таким образом скоро оказался перед дверью с табличкой "Реквизит". Боря облегченно вздохнул, и легонько поддев слабый замок, зашел в помещение Там было еще темнее, чем в коридоре. Борин фонарик совсем иссяк, но тут ему на глаза попалась коробка со свечами. Он достал зажигалку, зажег свечи и огляделся:
  - За-ши-бись! - еле ворочая языком, с выпученными глазами промямлил уже пьяный в стельку Боря.
  Он находился внутри огромного склада, заваленного разным барахлом. Чего здесь только не было! Боря никогда не видел такого большого скопления совершенно разных предметов. Тут был и трон царя Ивана Грозного, и клетка, в которой везли на казнь Емельяна Пугачева, и чучело лошади в натуральную величину, и русская печь на колесиках, макет ракеты, избушка на курьих ножках и много-много других атрибутов для спектаклей, не считая разной мелочи, просто сваленной в кучу на полу и стоящей на стеллажах вдоль стен.
  Боря удивленно присвистнул:
  - Во, блин! Полный абзац, в натуре! Да здесь целой бригадой за год ничего не нароешь!
  Он уселся на алтарь для жертвоприношений, достал нож-выкидуху и начал резать колбасу, тщательно поливая ее, оставшимся кетчупом. Вдруг какое-то странное движение в глубине зала заставило Борю затаить дыхание. От неожиданности он полоснул ножом себя по пальцу. Боря взвыл, параллельно вспоминая весь известный ему лексикон матерных выражений. Потом, со всей силы, пнув ногой лампу Аладдина, со звоном разбившую большое зеркало напротив, он решил, что на сегодня с него довольно. Руки и ноги ныли от усталости, голова кружилась от выпитой бутылки водки, очень хотелось спать. Но тут неожиданно Боря вспомнил, что не сможет найти выхода назад. Он огляделся, увидел кусок ватмана, расстелил его на полу, поставив на него справа и слева первое, что попалось под руку - гипсовый череп, стеклянный шар и какую-то книгу, зажег по кругу свечи и, сосредоточившись попытался нарисовать план здания и схему его продвижения, но закончить ему не пришлось. Опять в глубине зала раздался характерный шорох. Боря насторожился, потом, подождав с минуту, расслабился и безразлично махнул рукой:
  - Проклятые крысы! - устало процедил он сквозь зубы.
  Но вдруг глаза его испуганно округлились до невероятных размеров, а из удивленно открытого рта вырвался дикий крик ужаса, потому что прямо на него из кромешной тьмы надвигался страшный монстр, глаза которого мерцали яркими красными огоньками, а из оскалившейся пасти торчали огромные ослепительно белые клыки. При этом чудовище громко и тяжело дышало, испуская при каждом выдохе клубы светящегося пара.
  Не помня себя от страха, в считанные доли секунды бедный Боря оказался на подоконнике и, полетел вниз, успев при этом вспомнить самые яркие эпизоды из своей жизни. Приземлившись на клумбу с цветами, он мысленно поблагодарил бога за свое спасение и, поклявшись до конца жизни своей вести правильный образ жизни и ходить по воскресеньям в церковь, поковылял вдоль аллеи, постоянно оглядываясь на черное раскрытое окно второго этажа театра.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 8
  
  
  Утром в театре царили суматоха и хаос. Поликарп Матвеевич у себя в реквизиторской обнаружил полный погром, завершающим звеном которого был алтарь, залитый кровью, правда позже выяснилось, что масса запекшейся крови не что иное, как разлитый кетчуп, но для больной психики Поликарпа Матвеевича, оказалось роковым совпадением некоторых моментов данного происшествия. Во-первых, разбитое зеркало, что само по себе уже плохая примета, во-вторых, свечи, расставленные по кругу, непонятные знаки, нарисованные на ватмане, который лежал внутри этого круга и был придавлен черепом и книгой мертвых "Некрономикон". Прапорщик Рубайло немного интересовался оккультными науками, и поэтому для себя определил Борину каракули на бумаге, как пентограмму. Он прошелся по коридору, где также обнаружил непонятные красные стрелки, нарисованные на стенах и ведущие к его реквизиторской. Этого оказалось достаточным для зарождения серьезных опасений в больной голове Поликарпа Матвеевича. Он вдруг неожиданно почувствовал отрицательную ауру, эпицентр, которой находился именно в его реквизиторской.
  Вахтер ничего не видел и не слышал, да и это не удивительно, ведь склады с реквизитом находятся очень далеко от проходной, поэтому Поликарп Матвеевич решил никого не напрягать своими проблемами, резонно понимая, что не найдет так сразу поддержки у окружающих в таком пикантном и очень необычном деле.
  Правда, художественный руководитель театра Исаак Абрамович, узнав о безобразной выходке каких-то вандалов, проникших ночью в театр и разгромивших реквизиторские склады, принял решение срочно сообщить в милицию о произошедшем, но Самсон Федулович, случайно оказавшийся рядом в то злополучное утро, сразу же отверг эту идею:
  - Послушай, Абрамыч, не суетись! Подумай сам, зачем нам сейчас эта возня? У нас ведь с тобой гастроли на носу. Ты что же хочешь, чтобы менты отменили нам поездку? Они это могут. Представляешь, какая суматоха начнется. Будут опера ползать по зданию, мешать плановой работе, таскать работников театра на допросы и так далее. Подумаешь, преступление! Ну залезли какие-то хулиганы в окошко, побаловались немного, но ведь ничего не украли и сильного ущерба не нанесли. Я тебе обещаю, что в ближайшее время поставлю на всех окнах второго и третьего этажах металлические решетки. Добро?
  - Добро, - вяло согласился Исаак Абрамович.
  А тем временем Поликарп Матвеевич Рубайло, держа в вытянутых руках изогнутые металлические вязальные спицы, медленно ходил по периметру своей реквизиторской, и с ужасом наблюдал, как они крутятся из стороны в сторону, причем максимум отрицательных импульсов он зафиксировал около разбитого зеркала. Он несколько раз повторил эту процедуру, потом привязал нитку к колечку, и также держа натянутую нитку на вытянутой руке, повторил весь свой маршрут. Результат оказался еще более потрясающим. Самое худое место было в центре круга с пентограммой. Поликарп Матвеевич понял, что одному ему не под силу будет бороться с темными силами. Нужно звать батюшку.
  После обеда страсти в театре немного улеглись, и началась очередная репетиция. Сегодня отрабатывали сцену суицида Офелии. Конечно же, опять не обошлось без происшествий. Офелия по сценарию должна была прыгнуть в воду с двухметрового возвышения, и для большей убедительности внизу был приготовлен небольшой бассейн, заполненный водой, чтобы зрители слышали натуральный всплеск воды. Но сегодня после красивого прыжка Офелии мы услышали дикий визг, вперемежку с нехорошими словами в адрес работников сцены. Оказывается, всегда бассейн заполнялся теплой водой, а сегодня монтировщик Степан Игнатьевич вынужден был налить в бассейн холодную воду, потому что ночью какой-то козел поломал в туалете сливной бачок, и сантехники в процессе ремонта отключили горячую воду. А так как Офелию играла Татьяна, невеста Никиты, то он ближе всех принял к сердцу этот инцидент. Бедная Таня, и так ранее напуганная бомбой у нее в гримерке и смертью наркомана Павловского, сегодня после купания в ледяной воде, уже была на гране срыва. А тут еще Боря, исполнитель роли призрака, сегодня был в жутком нервозном состоянии. Постоянно оглядывался и прислушивался к звукам за кулисами, рассказывал, что в театре нечисто, что, якобы он сам видел монстра, который шарахается по театру в поисках жертвы, поэтому передвигаться по зданию он рекомендует только группами в несколько человек, и желательно вооружившись. Постепенно состояние беспокойства и нервного напряжения стало охватывать всю труппу театра, потому что произошло еще одно из ряда вон выходящее событие. Пока народ, во время вынужденного перерыва, обступил Офелию, приводя ее в чувство, на сцену вбежал напуганный до смерти Семен Андреевич, исполнитель роли Полония. Запыхавшись от быстрого бега, он отчаянно жестикулировал руками, приглашая всех следовать за ним. Люди, ничего не понимая, удивленно смотрели то на Семена Андреевича, то на Стендера, как будто ждали дальнейших указаний от художественного руководителя. Наконец, немного отдышавшись, Семен Андреевич с тревогой в голосе, закричал:
  - Скорее идите за мной! Это там, у меня в гримерной!
  Первым отреагировал Гоша, светоэлектротехник. Он подхватил свой сотовый телефон, который услужливо вытащил, предлагая вызвать скорую помощь для Татьяны, снова засунул его в карман, и гигантским прыжком, спрыгнув со сцены, стремительно побежал в гримерку к Семену Андреевичу. Остальные, словно оттаяв, тоже сорвались с места и дружной гудящей толпой двинули следом.
  Мы с Никитой прибежали на место происшествия одними из первых, отчаянно работая руками и нагло расталкивая на бегу соперников. Ворвавшись в кабинет, мы резко затормозили, потому что сразу же увидели то, что так сильно напугало нашего Полония. На зеркале большими красными буквами было написано четверостишие:
  
  Полоний - редкостный подлец
  Смертельно ранен за портьерой,
  Закономерен сей конец,
  Особенно перед премьерой!
  
  Следом на за нами в гримерную набилась толпа любопытных. Наступила минутная пауза, потому что все молча читали надпись. А я тем временем подошел к зеркалу и осторожно провел пальцем по гладкой поверхности. Что-то меня смутило, и я стал внимательно оглядываться вокруг. Увидев урну, я нырнул туда рукой и вытащив маленький сверток, с любопытным видом развернул смятую бумажку, из которой вывалился выдавленный тюбик красной масляной краски и кисточка.
  - Ну вот! - закричал уже немного пришедший в себя Семен Андреевич, - Я так и знал! Чего еще можно ожидать от спившегося до белой горячки, художника! Исаак Абрамович! Я требую, чтобы Вы немедленно уволили этого алкаша из нашего театра. Это же угроза для всех нас. Ведь ни для кого не секрет, что все самые страшные преступления совершаются на почве алкогольного опьянения, а мы спокойно держим здесь эту мину замедленного действия.
  Тут оживилась вся остальная толпа. Все наперебой стали высказывать свое мнение по этому поводу. Одни защищали Тараса, принимая во внимание его творческие способности, бескорыстность и добрую душу, другие поддерживали Семена Андреевича, считая, что таким типам место не в театре, а где-нибудь в грязной пивнушке вместе с подобными ему забулдыгами.
  Позже, когда уже все разошлись по своим местам, Семен Андреевич пришел в кабинет к Стендеру и открыто заявил ему, что он опасается за свою жизнь. Он требовал от Исаака Абрамовича объяснений всех этих странных событий. Стендер пытался, как мог успокоить Семена Андреевича, и обещал ему обязательно принять меры. Сам он понимал, что это только ягодки, скоро подобный мандраж перекинется на остальных артистов, и они табуном пойдут к нему. Поэтому Стендер решил переложить груз ответственности на Самсона Федуловича. И вот Исаак Абрамович сидел в кабинете у шефа и объяснял ситуацию:
  - Вы понимаете, Самсон Федулович, ведь при таком настрое в коллективе могут быть серьезные осложнения, которые скажутся на игре артистов. Я уже не говорю о предстоящих гастролях, потому что до меня дошли слухи, что некоторые члены коллектива пытаются сорвать гастроли до выяснения всех обстоятельств. Артисты стали бояться заходить в свои гримерные, им повсюду мерещатся бомбы, а Полоний так вообще отказался сегодня выходить на сцену.
  Федулович задумчиво барабанил авторучкой по столу. Наконец, приняв решение, он обратился к Стендеру:
  - Значит так, Абрамыч! Ты там по возможности успокой своих артистов, скажи им, что у меня все под контролем. А чтобы это было наглядней, я двоих своих людей сейчас же отправлю к тебе в театр, будут охранять твоего Полония, чтобы смуту в коллектив не вносил. Пусть даже они вместе с ним на сцену выходят. Переделаем сценарий, типа, у Полония телохранители были, которые его сопровождали везде. Думаю, что это должно сработать.
  - Ну что же, давайте, попробуем, - устало произнес Исаак Абрамович, и неуверенной походкой поплелся к выходу.
  А Федулович тем временем позвонил в больницу и приказал двоим из ларца срочно передислоцироваться в театр и ждать дальнейших указаний от художественного руководителя. Днем они должны будут принимать участие в пьесе, одновременно выполняя роль охранников Полония, и следя за порядком и нормальным психологическим климатом в коллективе, а ночью вместе с Борей они будут продолжать шмонать театр, пока не найдут тайник с наркотой.
  Исаака Абрамовича встретила прямо у дверей кабинета встревоженная кадровичка Наташа.
  - Что случилось, деточка? - по отечески спросил Стендер.
  - Исаак Абрамович, - зачирикала Наташа, - Наш новый реквизитор батюшку пригласил!
  - Какого батюшку? - не понял Стендер.
  - Ну, священника из церкви. Он тут ходит с кадилом и молитвы читает.
  Стендер стоял молча, переваривая информацию. Потом пожал плечами и вдруг, неожиданно для самого себя, произнес:
  - Слушай, детка, а может быть это даже к лучшему. Батюшка, он ведь тот же самый психолог. Утешит, успокоит, кому-то добрый совет даст. Пусть себе ходит.
  - Да, да, - оживилась Наташа. А люди ведь к нему потянулись. Он бассейн наш освятил, в который сегодня Офелия прыгала. Так артисты туда уже целый час по очереди ныряют.
  Стендер устало махнул рукой и прошел к себе в кабинет.
  А батюшка тем временем уже освящал стены реквизиторской. Он озабоченно кивал головой, читая молитвы, и размахивал кадилом, а Поликарп Матвеевич стоял, не дыша, боясь нарушить таинство обряда. Батюшка медленно продвигался вдоль стены и вдруг взгляд его остановился на бутафорском скелете в натуральную величину, висящем на гвоздике.
  - Ох, нехорошо, - запричитал батюшка, - Что же это он у тебя здесь висит, сын мой? Негоже это. Нехорошо, земле придать его надобно.
  Поликарп Матвеевич попытался было объяснить батюшке, что скелет, хоть и похож на настоящий, но сделан из искусственного материала.
  - Я понял, понял, сын мой, - отозвался батюшка, но все равно негоже.
  Поликарп Матвеевич, хоть и был человеком здравомыслящим, но слова батюшки все равно принял к сведению, и после ухода батюшки, украдкой закопал скелет в ящике с песком, который стоял под пожарным щитом, повесив прямо над ним небольшой позолоченный крестик.
  
  Вот и еще один сумасшедший день из жизни театра подходил к концу. А я снова сидел в гримерной у Никиты, и он, наливая мне очередную рюмку водки, продолжал читать досье на следующих работников театра:
  - Итак, сегодня у нас на повестке дня Гоша и Леша!
  - Это еще что за сладкая парочка? - удивленно рассмеялся я.
  - Дурак! Это совсем не то, что ты думаешь, - поправил меня Никита, - Это два нормальных парня, которые работают у нас в театре сравнительно недавно. Один из них Гоша - светоэлектротехник, а другой, Леша - мастер по звуку. Просто Гоша немного глуховат, потому что службу проходил на Крайнем Севере и служил радистом на подводной лодке, вот и остались осложнения. А Леша, как бы это сказать, ну, немного дальтоник.
  Я искренне рассмеялся:
  - Слушай, интересный персонал работает в вашем театре, один другого смешнее.
  Тут я осекся, увидев недовольно укоризненный взгляд Никиты:
  - Сам на себя посмотри, мистер совершенство!
  - Ну, хорошо, - сказал я, стараясь выглядеть серьезно, - Давай поподробней про твоих Болека и Лелека.
  Никита не обратил внимания на мою иронию и продолжал:
  -Леша с Гошей очень дружны. Они вместе заканчивали театральный институт, и вместе по распределению попали к нам в театр. Ребята правильные, работящие, непьющие.
  - Ну мы с тобой тоже непьющие, - опять рассмеялся я, и достав из ящика новую бутылку, спросил, подражая герою знаменитой "Кавказской пленницы":
  - А что тут пить?
  - Ладно-ладно, - остановил меня Никита, - Молчи и слушай. Был такой забавный эпизод года два назад. Шла репетиция "Ромео и Джульетты" И вот в сцене, где Джульетта, якобы, умирает, и на сцену выходят музыканты, после слов Пьетро: "Музыканты, ах музыканты! Если вы хотите, чтоб я остался жив, сыграйте вы мне "Радость сердца", потому что мое сердце само наигрывает: "Как сердце печали полно". Ну а перед этим Леша (мастер по звуку) отпросился у Гоши по какому-то срочному делу и сказал ему, что в этом месте, после слов Пьетро, нужно нажать на красную кнопку, чтобы заиграла музыка. А так, как Гоша у нас немного дальтоник, то он нажал не на ту кнопку, и в итоге зазвучала зажигательная песня Верки Сердючки. Хорошо, что это была только репетиция и Леша и Гошей отделались легким порицанием.
  Я с интересом прослушал историю и снова наполнил рюмки:
  - Ну, хорошо, а какое отношение это имеет к нашему делу?
  - Да никакого, - ответил Никита, нарезая колбасу, - Ты просил меня хоть что-нибудь рассказать о каждом члене нашего коллектива, вот я тебе и рассказываю.
  - Так, - подытожил я, - Значит, можем записать так: "В целом ребята правильные, но иногда могут что-нибудь напутать",
  - Точно, - согласился Никита и залпом выпил рюмку.
  
  - Пиши дальше, - громко скомандовал Никита, - Сагдыбекова Гульнара Рашидовна.
  - Ого! - с выражением произнес я, - Это еще что за персонаж?
  - Это не персонаж, это наша уважаемая гримерша.
  - Ну и чем же она знаменита? - закончив писать, я отложил записную книжку, и подперев свою пьяную, но пока еще вполне соображающую голову рукой, приготовился внимательно слушать.
  - Ну что тебе сказать, дружище? - наигранно театрально произнес Никита, - Тетка она неплохая. Работу свою знает, у администрации и персонала к ней претензий нет. На рабочем месте всегда порядок.
  - Ох и скучный ты человек, - со вздохом сказал я, наливая очередную порцию, - Что значит всегда порядок? Ты же опер, психолог и должен знать, что не бывает абсолютно нормальных людей. У каждого человека обязательно есть какой-нибудь бзик. Ну, вот давай вспоминай, что с этой теткой не в порядке?
  Никита смотрел на меня осоловевшими глазами, и если бы я не помнил нашу совместную службу в милиции, то даже подумал бы, что он уже выпил свою норму, но я хорошо знал возможности своего друга. В таком состоянии его мыслительный процесс только обострялся. Я поднял свою рюмку и жестом пригласил Никиту поддержать меня. Мы звонко чокнулись, выпили, и тут Никита, выловив из банки огурец, вдруг неожиданно поднял руку с огурцом вверх, показывая указательным пальцем, что какая-то мысль его все-таки посетила. Рассол от огурца тонкой струйкой стекал по рукаву, но он уже не обращал на такие мелочи внимания:
  - Есть! - радостно крикнул он, - Вспомнил бзик! Ну, конечно, что же это еще такое, если не бзик!
  - Да говори ты толком! - я уже начал нервничать, - Говори скорей, а то опять забудешь и зависнешь как пентиум 3.
  Никита, все еще держа вверху руку с огурцом, быстро заговорил:
  - Она очень увлекается разными народными рецептами, хотя это, наверное, даже не бзик, потому что свойственно ее профессии. Вобщем, любит рожу мазать, чем попало, экспериментирует, значит. Сначала на себе испытывает, а потом артистам предлагает. Тетки к ней табуном ходят, всякие эти маски-шмаски делают, омолаживаются вобщем. Она даже Стендеру предлагала при театре косметический салон открыть. Но Федулыч эту идею не поддержал.
  - Почему? - искренне удивился я.
  - Ну видно, что ты чувак не театральный, - засмеялся Никита, и попытался ухватить бутылку за горлышко, что удалось ему только с третьей попытки, - Мы же на гастроли ездим несколько раз в год всей труппой. Что же этот салон тоже с собой таскать будем?
  Никита очень долго разливал водку по стопкам, потому что горлышко бутылки никак не хотело совпадать с рюмкой. Я внимательно наблюдал за этой процедурой, а потом вдруг неожиданно спросил:
  - Слушай, а что это за черная машина, целыми днями дежурящая под окнами театра?
  - Да это и есть тот самый ревнивый осетин Казбек. Мы уже все привыкли и если его под окнами нет, то как будто чего-то не хватает.
  - Слушай, а как часто вы выезжаете на гастроли и куда?
  Никита, наконец, закончил наполнять стопки, я жестом показал ему, что свою норму я уже выпил, тогда он махнул на меня рукой, и с отвращением глядя на свою рюмку, опустошил ее.
  - Что ты спросил? Ах, да! Гастроли! - Никита покопался рукой в банке, но не найдя ни одного огурца, тяжело вздохнул и снова сказал:
  - Ах, да! Гастроли! Ты представляешь, Толян! Наш Федулыч так расщедрился, что на гастроли, в последнее время, мы уже ездим не два, а три раза в год, и что самое смешное, что гастролируем мы по одним и тем же местам.
  - Это по каким же? - с интересом спросил я.
  - Да все время по Средней Азии. Для нас этот Казахстан уже, как дом родной. Скоро ислам примем, кальян курить начнем, героин нюхать.
  Тут он резко замолчал, глядя на меня своими большими круглыми глазами, которые с каждым мгновением, судя по мере развития его мысли, становились все больше и больше. Рука его так и застыла в рассоле.
  - Ё-моё! Какой же я идиот! - наконец вытащив руку из банки и закрыв ею лицо, промямлил Никита. - Ну, правильно! Наркотики! Все сходится! Толян, если бы мы сразу начали мыслить в правильном направлении, то многих неприятностей можно было избежать. Ты просто не представляешь себе, сколько мне пришлось пережить. Я не за себя боялся, за Таньку. Она, бедняга, в последнее время стала сама не своя. Похудела, побледнела, меня в упор не видит, вот уже целую неделю ко мне не домой приходит, на звонки не отвечает. Только и вижу ее на репетициях. После этой дурацкой шутки с бомбой она с каждым днем чахнет прямо на глазах. Я бы этого шутника на кусочки порвал! Я теперь каждый день с тоской вспоминаю, какой веселой и жизнерадостной она была до начала всех этих событий. Буквально неделю назад вечером дружной толпой, выходя их театра, мы остановились на проходной, и она затеяла спор с нашим сторожем по поводу футбола. А надо сказать, что наш дядя Вася ярый болельщик и еще никогда не ошибался в прогнозах. Я, конечно, старался, как мог отговорить Таньку от этого глупого спора, но она была в тот момент особенно весела и упряма, как никогда.
  - Ну и чем закончился это спор? - наполняя очередной раз рюмки спросил я.
  - Да ясно чем, - улыбнулся Никита. - Танька, конечно, проспорила и купила тогда дяде Васе пять бутылок водки.
  - Ну ладно, ладно, - сказал я, вытирая его раскрасневшуюся физиономию, испачканную огуречным рассолом, каким-то лоскутом, попавшимся под руку.
  - Ты что делаешь, паразит? - опомнился Никита, - Это же мой манжет от костюма Гамлета!
  - Да черт с этим манжетом! - сгоряча бросил я его в банку с рассолом и с удивлением спросил:- А разве ты у нас сегодня Гамлет?
  - А разве есть более достойная кандидатура, чем я, - с достоинством ответил мне Никита. - Сегодня Стендер назначил меня исполнителем главной роли.
   - Ну что ж, поскольку мы с тобой теперь прозрели и, кажется, начинаем понимать, что к чему, то нам надо разработать план дальнейших действий. Итак. Тема - наркотики. Из-за них кто-то все время срывает спектакли и репетиции. А почему? Почему он просто не может взять и потихоньку выкрасть их? - я почесал затылок, тупо глядя на белоснежный капроновый манжет в банке, который, как промокашка, быстро впитывал в себя огуречный сок и цвет его постепенно приобретал серый оттенок.
  Никита впал в свое типичное состояние, когда он был далек от реальности, потому что усиленно думал. Я понял, что это надолго. Поискал среди разного хлама на столе сигареты, прикурил и начал разглядывать многочисленные фотографии, украшавшие гримерку. Наконец Никита вернулся в реальность и выдал мне потрясающий ответ на мой вопрос, о котором я сам уже давно догадался:
  - Толян! Все очень просто. Этот кретин не знает, где именно лежат наркотики. Вот он и мечется, боится, что его кто-то опередит или, возможно по ошибке наткнется на контробанду.
  - Друг! Ты поразительно догадлив, - похвалил я его, только ведь ты не забывай, что мы тоже не знаем, где они спрятаны, поэтому находимся с этим кретином в равном положении.
  - Так что же нам делать? - резонно спросил Никита?
  Я докурил сигарету, и наконец сказал:
  - Я предлагаю ввести в наше шоу еще одного очень важного персонажа, который, наконец, прольет свет на эту темную историю.
  - Это кого? - недоуменно глядя на меня спросил Никита.
  - Ну, конечно же, Гадзилу! - рассмеялся я, и достал из банки бедный Гамлетовский теперь уже салатовый манжет. Затем я подхватил под руку уже засыпающего на ходу Никиту и потащил его домой.
  
  В эту ночь Боря наотрез отказался оставаться в театре. Несмотря на все уговоры Федуловича и его тщетные попытки внушить Боре, что страшный монстр - это просто плод его больной пьяной фантазии, мол, мало ли что может померещиться по пьяни, Боря крепко стоял на своем. И тогда Федуловичу пришлось сдаться. Он решил, что Борису, действительно, нужен отдых и разрешил ему в эту ночь хорошо отоспаться и привести свои мысли в порядок. А на поиски наркотиков этой ночью послал двоих из ларца, проведя предварительно инструктаж по технике безопасности и правилам поведения в нестандартных ситуациях, чтобы исключить подобную ситуацию, произошедшую накануне с Борисом.
  И вот двое из ларца, слабо освещая себе путь маленькими карманными фонариками, медленно продвигались по коридору, периодически заглядывая во все попадающиеся по пути закоулки и кладовки. Наконец они доковыляли до развилки. Коридор раздваивался, и более широкая его часть уходила вправо, а с левой стороны вглубь располагались подсобные помещения. Неожиданно один из гореискателей указал на большой ящик с песком, над которым висел пожарный щит:
  - Слышь, Балык! Будь я умным человеком, я бы закопал героин здесь. Прикинь, какая хохма! Каждый день мимо этого ящика проходит толпа народа, и никто не знает, что здесь заныкана такая дурь!
  - Фуфло! - отозвался второй из ларца, - такая дурная идея могла прийти в голову только такому же кретину, как ты, хотя, - он с интересом посмотрел на ящик, - Черт его знает, может этот коматозник недалеко ушел от тебя по умственному развитию. Что ж, давай копать!
  И они, закрепив фонарики по углам ящика, начали сосредоточенно рыться в песке. Вдруг, одновременно нащупав что-то твердое, они молча уставились друг на друга, потом также одновременно утвердительно качнув головами, вытащили большой человеческий скелет. Воцарилась длинная пауза. Оба братка тупо смотрели то друг на друга, то на скелет, с которого все еще обсыпался песок. Наконец Балык взял на себя инициативу, достал из кармана мобильник и набрал номер шефа:
  - Слышь, Федулыч, мы тут опять не в теме. Прикинь, сейчас в ящике с песком скелет откопали.
  Федулович, ничего не поняв спросонья, выругавшись, крикнул в трубку:
  - Вы что там, кретины, опять перепились?
  - Федулыч! Мамой клянусь! Трезвые, как стекло, С утра капли в рот не брали. Мы пацаны реальные, за базар отвечаем!
  Федулович тряхнул головой, окончательно прогоняя остатки сна:
  - Так, пацаны, говорите четко, что там у вас стряслось? Какой еще скелет, в каком ящике?
  - Настоящий скелет, в натуре! Все косточки на месте. Тут пожарный щит висит, а под ним, значит эта кадушка с песком, ну мы и решили копнуть, мало ли что. Вдруг этот коматозник там товар заныкал. А тут такое дело. Прикинь, Федулыч, чего творят! Ни фига себе, богема!
  Федулович тяжело вздохнул, он уже не знал, что и думать, мысли лихорадочно путались у него в голове. Одно он знал точно, что бы там не произошло у Абрамовича в театре, но скелет там оставлять нельзя.
  Тут его размышления опять прервал Балык:
  - Слышь, Федулыч, я думаю, у них тут какие-то свои разборки, в натуре.
  - А ты меньше думай, тебе вредно, на здоровье отражается, - съязвил Федулович, - Значит так, пацаны! Слушай мою команду! Скелет любыми путями из театра вынести. Закопайте его где-нибудь на пустыре, ну не мне вас учить.
  - Заметано, шеф, - откликнулся Балык, - Только ведь, это, мужик там на проходной сидит. Он хоть и в отключке, но мало ли что, вдруг проснется. Так может быть мы его легонько колышком по башке?
  - Идиоты! - заревел шеф, - Вам что, трупов мало? Так я вам устрою, еще и ваши трупики к общему количеству добавлю! Значит так. Никого не трогать. Перед сторожами и вахтерами не светиться. В экстренном случае для выхода из здания использовать запасной вариант.
  - Это как, Федулыч? - не понял Балык.
  - Через окно, дебил! - заорал шеф и бросил трубку.
  Братва поняла указания шефа буквально, и вот дружно двигаясь вперед, брезгливо держа на вытянутых вперед руках скелет, они обошли весь первый этаж, но как назло на всех окнах стояли крепкие металлические решетки, буквально вчера поставленные шефом по просьбе Стендера.
  - Вот, мать твою за ногу! Придется спускаться сверху, - принял единственно правильное решение Балык.
  Город был погружен в глухую темную ночь. Погода стояла безветренная и было настолько тихо, что стук каблучков Марьи Петровны, возвращавшейся домой с дежурства, отдавался громким эхом на несколько кварталов вокруг и вдруг, проходя мимо здания театра, она истерически закричала, и выронив сумочку из рук, понеслась в противоположном направлении, не разбирая дороги, потому что прямо на нее сверху медленно спускался скелет в темноте, излучая фосфорицирующее свечение.
  На следующее утро по городу поползли слухи о странных вещах, творящихся под крышей местного театра в ночное время. Фантазия людей росла в геометрической прогрессии. Рассказ Марьи Петровны обрастал все новыми и новыми подробностями. Оказывается с наступлением ночи из окон театра со страшным воем и ревом вылетает нечистая сила и гоняется за запоздавшими прохожими. А один из старожилов города вспомнил, что на том месте, где сейчас стоит театр, раньше было кладбище, поэтому место это дурное и нет ничего удивительного в том, что неуспокоенные души по ночам стали являться людям.
  
  
  Глава 8
  
  
   На следующий день самым первым в театр пришел реквизитор Поликарп Матвеевич. Он шел неуверенной походкой, периодически вздыхая и устало, разглядывая стены. Поднимаясь по лестнице, он вдруг неожиданно резко замер, задержав дыхание на очередном вдохе, а его удивленный рот так и остался открытым, потому что крест, который он вчера повесил на стену над ящиком с песком, исчез. Ему было невдомек, что работавшие вчера в театре сантехники польстились на красивый блестящий сувенир. Поликарп Матвеевич в одно мгновение оказался рядом с ящиком и молниеносно перекопал весь песок, но, как и следовало ожидать, скелет тоже загадочно исчез.
  Поликарп Матвеевич сидел на полу, окунув руки в песок. Мысли его лихорадочно кружились в голове. Он понимал, что все оказалось намного серьезнее. Силы зла прочно поселились в театре, и если даже батюшка не справился с этой бестией, то нужно срочно искать какую-то другую альтернативу, может быть попробовать использовать при этом научные технические достижения. Сразу же вспомнилось объявление в недавней газете об услугах фирмы "Полтергейст" по изгнанию нечистой силы. Поликарп Матвеевич поспешно вытащил руки из песка и стал копаться в карманах. Наконец он нашел обрывок газеты и побежал звонить на проходную.
  Дядя Вася уже собрался уходить домой после ночного дежурства, как вдруг у самых дверей его окликнул Поликарп Матвеевич.
  - А! Здравие желаем, товарищ прапорщик! - улыбаясь еще не до конца протрезвевшей рожицей, поприветствовал его дядя Вася.
  - Какое там здравие, Иваныч! - быстро заговорил реквизитор, - У нас тут такое творится! Театр во власти темных сил, нам всем грозит опасность. Я должен срочно спасать положение. Слушай, Иваныч, а ты случайно ничего подозрительного не замечаешь во время ночного дежурства?
  - Как же не замечаю! - дядя Вася осторожно прикрыл дверь, вернулся на свое место, знаком пригласил реквизитора присесть рядом и подробно рассказал о странных звуках, доносящихся по ночам из глубин театральных лабиринтов. Иногда это глухой размеренный стук, иногда это непонятные стоны или крики, причем с каждой ночью оживление в театре увеличивается. Поликарп Матвеевич совсем сник. Он понял, что если бы только он один подозревал о существовании нечистой силы в театре, то это можно было бы списать на его больную психику, но так как другие люди тоже замечают странности, значит это все происходит на самом деле и нужно срочно принимать меры. И он, взяв на себя миссию спасителя храма искусств, принялся набирать номер, вглядываясь в мелкий шрифт газетного обрывка.
  
  Я шагал по длинному театральному коридору, глубоко задумавшись и окунувшись в свои путанные мысли. Так, за размышлениями, незаметно для себя, я оказался у раскрытой двери, из которой доносились громкие звуки музыки. Я понял, что нахожусь в так называемой радиорубке. Здесь работают Гоша с Лешей. Пока я размышлял над тем стоит ли мне заходить туда или нет, прямо на меня из открытой двери вылетела кадровичка Наташа. Она была явно не в себе, потому что обиженные глазки ее зло сверкали, лицо раскраснелось от переполнявшего ее возмущения, казалось, что еще немного и девочка совсем расплачется. Я не стал доставать ее своими расспросами и прошел в кабинет. В большом крутящемся кресле сидел Леша и нервно курил сигарету. Он тоже явно был чем-то сильно расстроен, и я все-таки решил прощупать обстановку:
  - Что проблемы с женщинами?
  - С женщинами всегда одни проблемы, - охотно отозвался Леша.
  - А мне почему то казалось, что с такой милой девушкой просто не может и не должно быть никаких проблем.
  - Да что вы понимаете, - возмутился Леша, - Вам, наверное, просто не попадались такие вздорные, капризные и самолюбивые девчонки.
  - Возможно, - согласился я, - наверное, тогда и не стоит особенно расстраиваться из-за каких-то очередных капризов?
  - Если бы это было так просто, - тяжело вздохнул Леша, - Все дело в том, что я, влюблен в эту дурочку, а она издевается надо мной, заставляет ревновать, специально провоцирует. Я же не Дон Жуан и считаю глупым и бессмысленным пережитком прошлого завоевывать женщину путем физического превосходства над конкурентом и все эти дуэли и рыцарские турниры считаю слабым подобием на уровне тупых животных инстинктов за обладание самкой. А ей хотелось бы быть дамой сердца какого-нибудь накачанного жлоба, типа Шварцнегера, который красивыми приемами разбрасывал бы в разные стороны многочисленных соперников, падающих штабелями, у ее ног. Я видел, с каким восторгом и блеском в глазах она наблюдала за тем, как Никита выяснял отношения с бывшим реквизитором.
  - О каких отношениях идет речь? - не понял я.
  - Ах, вы же новый человек в театре и не знаете, что бывший реквизитор Самуэль Георгиевич пытался оказывать знаки внимания нашей Танечке, ну вот Никита и спустил его с лестницы.
  - Круто! - засмеялся я, - Я бы много отдал за то, чтобы посмотреть на этот спектакль.
  - Ну вот и вы туда же, - огорченно хмыкнул Леша, и обиженно повернувшись в своем кресле, уткнулся в свои многочисленные кнопки
  
  А в это время начало репетиции задерживалось по причине отсутствия художественного руководителя. Он сидел в кабинете у Федуловича, потому что не представлял себе, что ему делать с двумя амбалами, которых Федулович вставил в сценарий, как телохранителей Полония.
  - Самсон Федулович, - уже в который раз устало, повторял Стендер. Эти Ваши охранники перечеркивают весь сюжет пьесы. Ведь Гамлет должен заколоть Полония через портьеру, где тот будет прятаться. Но куда же мне девать Ваших молодцев? Я не буду больше ничего менять в сценарии, и так уже от Шекспира почти ничего не осталось.
  Федулович барабанил пальцами по столу:
  - Абрамович, я что-то тебя не понимаю. Ты же сам жаловался, что твой Полоний чего-то шугается. Я, конечно, мог и его самого заменить своим человеком, да боюсь, что уже поздно. Так что же нам теперь делать, Абрамыч? Я тебе дело предлагаю, а ты брыкаешься. Представляешь, что будет, если в последний момент твой Полоний откажется выходить на сцену из-за того, что его опять что-то там напугало? Так что моих парней ни в коем случае убирать нельзя.
  - Да не вписываются они в образы Шекспировской эпохи, - не унимался Исаак Абрамович.
  Он обхватил голову обеими руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.
  - Вобщем так, Абрамович, - громким поставленным командирским голосом произнес Федулович, подтверждая все это внушительным ударом кулака по столу. Я принял решение и это окончательно. Полония твоего охранять мы все-таки будем, дабы он в последнюю минуту не сбежал со сцены. А сценарий переделаем. Гамлету придется мочить всех троих, прячущихся за портьерой.
  - Но это невозможно! - попытался было возразить бедный Стендер.
  - Это у Шекспира невозможно. А нас будет все ништяк! Га-га-га! - громко и заливисто по лошадиному заржал Федулович. - Абрамыч! У меня все продумано. Гамлет наш будет владеть искусством восточных единоборств. Полония он заколет шпагой, как у твоего Шекспира, я от источника не отвлекаюсь, а вот моих хлопцев завалит крутыми приемами каратэ.
  Исаак Абрамович с мольбой посмотрел на шефа:
  - Но мой артист не знает ваших приемов!
  - Расслабься, Абрамыч! Все продумано! В этом эпизоде твоего артиста будет заменять дублер, один из моих людей. Я уверен, публика будет в восторге.
  Федулович нажал на кнопку и в кабинет резво вбежал небольшого роста человечек с раскосыми азиатскими глазками, всем своим видом показывающий, что готов к исполнению любых поручений.
  - Вобщем так, Абрамович! Это наш Ли Чан. Супербоец. Он один весь ваш театр на уши поставит. Га-га-га! Да не волнуйся ты так. Он у нас уже в курсе дела. Бери его с собой и приступайте к репетиции Я уверен, что при появлении в вашем коллективе нашего Ли, весь мандраж и испуг у твоих артистов разом пройдет. Так что, как говорится, польза на лицо.
  Исаак Абрамович медленно встал и, не прощаясь, замороженной походкой поплелся к выходу. Федулович знаком приказал Ли следовать за Стендером.
  Но это были еще далеко не все сюрпризы, которые ожидали художественного руководителя. Не успев переступить порог родного театра, Исаак Абрамович наткнулся на группу странных людей, обвешанных непонятной аппаратурой, которые своими металлическими палками, очень напоминавшими швабры, исследовали стены фойе театра. Двое человек, спускаясь вниз по лестнице в подвальные помещения, посыпали пол каким-то белым порошком. Не выдержав и отделившись от любопытной толпы, к ним подошла красавица Сюзанна и с иронией в голосе спросила:
  - По какой цене вы продадите нам оптом этот белоснежный порошок? Стоит ли администрации театра платить такие сумасшедшие деньги за пудру, если можно сэкономить, купив такой прекрасный заменитель дорогостоящей пудры?
   Исаак Абрамович остановился, как вкопанный:
  - Это что, - спросил он сам себя, - еще одна бригада мастеров по дизайну?
  Тут один из мастеров-дизайнеров с самой навороченной аппаратурой в металлическом шлеме с антенной отделился от основной группы и подошел к Стендеру:
  - Я так понимаю, вы директор этого печально известного театра? Хочу сказать, что очень своевременно поступил сигнал. Наша фирма "Полтергейст с нами ", изучающая аномальные явления, всегда к вашим услугам. Мы установим специальные ловушки и сверхчувствительные видеокамеры в наиболее подозрительных местах. Наши датчики регистрируют самые неуловимые колебания, невоспринимаемые человеком.
  Исаак Абрамович, громко застонал и обхватил голову руками. И тут маленький человечек Ли Чан, который плелся позади Стендера, быстро зашептал ему на ухо:
  - Эй, насяльник! Ты только прикази. Я их всех мигом одной левой на месте улозу.
  Исаак Абрамович застонал еще громче, и не отрывая рук от головы пошел на автопилоте в свой кабинет.
  Но несчастный Стендер даже не подозревал, что это еще не самое страшное, что ожидало его впереди. Быстро сняв плащ, он пошел в зал, где уже давно должна была начаться репетиция. Но по мере приближения к залу, до него все отчетливее и громче стали доноситься возбужденные крики артистов и дикий женский визг.
  Исаак Абрамович приостановился, достал из кармана таблетку валидола, положил под язык, тяжело вздохнул и пошел навстречу новым неприятностям. Вслед за ним семенил китаец, успевая на ходу рассматривать фотографии на стенах.
  В зале бушевали страсти и далеко не театральные. Несколько крепких здоровых мужчин никак не могли разъединить двух женщин, крепко вцепившихся друг дружке в волосы. Женщины громко верещали. Каждая из них норовила поцарапать лицо сопернице. Многочисленные попытки мужчин развести женщин в разные стороны были тщетными.
  Исаак Абрамович направился было по проходу к сцене, но тут его за плечо схватил маленький Ли чан и опять прямо в ухо зашептал:
  - Эй, насяльник! Ты только прикази. У меня они сяс все по углам разбегутся.
  Терпению Стендера видимо наступил предел и он, сам от себя не ожидая, схватил маленького Ли за ухо и швырнул его в кресло со словами:
  - Сядь и засохни, сморчок!
  Тем временем визжащих женщин все-таки удалось разлепить, и Стендер узнал в одной из них Венеру Семеновну, исполнительницу роли королевы матери, а в другой гримершу Гульнару Рашидовну.
  - Стерва! Гадина! - кричала Венера Семеновна, - Вы только посмотрите, что она сделала с моим лицом! Вот, паразитка, я сейчас возьму паяльник и разрисую твою физиономию!
   Вдруг перед Исааком Абрамовичем неизвестно откуда появилась кадровичка Наташа. Стендер меньше всего ожидал увидеть здесь ее и подумал о том, как эта девочка успевает оказываться всегда в центре событий. Он удивленно посмотрел на Наташу и спросил:
  - Что ты то здесь делаешь, детка?
  - Ой, Исаак Абрамович, - зачирикала Наташа, Вы не представляете себе, что здесь творилось! Я просто услышала эти дикие вопли из своего кабинета и конечно спустилась. Представляете, Венера Семеновна кричала благим матом на весь театр, что гримерша хотела ее убить.
  - О боже! - простонал Исаак Абрамович и положил под язык вторую таблетку.
  - Так вот, - продолжала чирикать Наташа, - Гримерша перед репетицией намазала Венеру Семеновну какой-то мазью, после чего у той возникла жуткая аллергия, все лицо покрылось язвами и начались приступы удушья. Это хорошо, что Вы сегодня опоздали. Потому что с утра уже здесь побывала скорая помощь, они сделали Венере Семеновне укол, после чего ей сразу стало легче и она, едва придя в чувство, побежала убивать гримершу. Ну а все остальное Вы видели своими глазами.
  Постепенно переварив услышанную информацию, Стендер распорядился отменить репетицию, а гримершу попросил зайти к нему в кабинет.
  Бедная Гульнара Рашидовна все еще никак не могла прийти в себя от испуга, руки ее дрожали, и она никак не могла зажечь сигарету. Стендеру пришлось помочь. Затянувшись несколько раз, она немного успокоилась, но все равно еще время от времени истерически всхлипывала. Тогда Стендер налил в стакан воды и предложил ей выпить. Это помогло больше, чем сигарета. Всхлипывания прекратились и она начала рассказывать:
  - Я абсолютно ничего не понимаю. Все было, как обычно. Я всегда накладывала грим в таком порядке. Каким образом эта клубника оказалась в баночке с тональным кремом, я ума не приложу.
  - Какая еще клубника? - удивленно спросил Стендер.
  - Да обычный сок из свежевыжатой клубники был подмешан в тональный крем. Это просто чья-то идиотская шутка, ведь все знали, что у Венеры Семеновны жуткая аллергия на клубнику и если кто-то, таким образом, хотел пошутить, то это очень жестоко, потому что бывали случаи и со смертельным исходом. Но я то тут ни при чем. Неужели Вы думаете, что это я хотела убить Венеру Семеновну? Бред какой-то. Да зачем мне это надо?
  - Я верю, Вам, голубушка - успокаивающе сказал Стендер, - Но как Вы узнали, что в крем подмешана клубника?
  - Я обнаружила отжатые ягоды клубники в мусорном ведре у себя в гримерной, - опять заливаясь слезами, запричитала Гульнара Рашидовна.
  - Ну, ладно, ладно, - нежно погладил ее по плечу Стендер, он даже попробовал улыбнуться, - Я думаю, что произошло какое-то недоразумение, но, слава богу, все живы. Вам сейчас нужен отдых и покой, поэтому идите домой, хорошенько отдохните и отоспитесь. А завтра, я думаю, все образуется. Утро вечера мудренее. После ухода гримерши Исаак Абрамович вызвал Наташу:
  - Детка, скажи мне, пожалуйста, эти охотники за привидениями уже ушли?
  - Ушли, ушли. Исаак Абрамович, - зачирикала Наташа. Они тут весь театр облазили. Это их реквизитор вызвал, ну этот новенький, противный такой, дотошный. По-моему его самого лечить надо. Так они повсюду какие-то свои ловушки понаставили. В реквизиторской весь пол мукой обсыпали и каким-то порошком. Говорят, что когда призрак появится, то якобы, соприкоснувшись с этим порошком, он материализуется.
  - Тьфу, какая ерунда! - не выдержал Стендер. - А как ведут себя наши артисты?
  - Да уже все в порядке, Исаак Абрамович. Там сейчас на сцене этот китаец такой цирк устроил! Обучает всех желающих приемам каратэ.
  - И что много желающих? - недоуменно спросил Исаак Абрамович.
  - Да все желающие, - продолжала чирикать Наташа,- Даже девочки из бухгалтерии прибежали, а костюмерша поскакала к себе в костюмерную юбку на брюки менять, чтобы удобней было заниматься.
  - Бред! - продолжал недоумевать художественный руководитель, - он замороженным взглядом посмотрел в зарешеченное окно и медленно проговорил:
  - Нет, это не театр. Это сумасшедший дом и вызывать к нам надо не охотников за привидениями, а санитаров из психушки.
  
  Тем временем Самсон Федулович мотался по кабинету взад и вперед, как загнанный зверь. Он только что звонил в больницу и справлялся о состоянии Самуэля Георгиевича, который уже второй месяц находился в коме. Врачи по-прежнему не давали никаких оптимистических прогнозов. Шеф был готов собственноручно придушить этого коматозника. Он зашел в тупик и не видел никакого выхода из создавшегося положения. У его туповатых помощников ничего не получалось, кроме сплошных недоразумений и ляпов.
  "Посвятить в это дело Абрамовича?" - мелькнуло у него в голове, но он тут же отмел эту мысль. А вот другая идея ему понравилась больше. Он нажал на кнопку и вызвал к себе в кабинет очередную парочку. Это была точная копия тех двоих из ларца.
  - Ну что ж, - тяжело вздохнул шеф, оглядев своих подопечных, - Слушай мою команду!
  И вот прямо в зал, где все-таки началась очередная репетиция, в сопровождении Наташи, идут два одинаковых бритоголовых персонажа.
  - Исаак Абрамович! - зачирикала Наташа, - Эти молодые люди пришли с какой-то проверкой.
  - Что за безобразие! - возмутился Стендер, - Какие еще проверки? Нет, это не театр, а проходной двор какой-то! Что вам нужно, молодые люди?
  - Горгаз, - зычным басом представился первый из ларца, тщательно пережевывая жвачку.
  Второй достал из нагрудного кармана бумажку и, глядя в нее, как в шпаргалку, по слогам прочитал:
  - Гор-во-до-ка-нал, - потом облегченно вздохнул и спрятал бумажку обратно в карман.
  - Довольно странные имена, - попытался пошутить Исаак Абрамович, - Ну и что же вы будете проверять?
  Горгаз вопросительно посмотрел на горводоканала, и тот, в свою очередь, попытался снова достать шпаргалку, но, получив внушительный толчок в плечо, от этой попытки отказался. Поняв, что все-таки придется говорить самому, он попытался вспомнить весь свой лексикон нормативных слов:
  - Мы, это, пришли проверить помещения, ну типа, чтобы все в порядке у вас было, в натуре.
  Горгаз оживился и дополнил:
  - На предмет там разных нарушений, типа.
  Было видно, что каждое произнесенное нормативное слово им дается с большим трудом, так как после каждого слова следовала большая пауза.
  Исаак Абрамович очень внимательно, не перебивая, слушал посетителей. Казалось, что ему это доставляет колоссальное удовольствие.
  - Потрясающе! - наконец сказал он. - У меня к вам есть только один вопрос, молодые люди.
  Братки напряглись. Чувствовалось, что ресурс их возможностей общения нормальным языком иссякал прямо на глазах.
  - Так что же, все-таки будут делать молодые люди, если обнаружат какие-либо нарушения? - с интересом спросил Стендер. И тут же сам ответил на свой вопрос, потому что понял, что вразумительного ответа он не дождется:
  - Наверное, вы напишите установленной формы акт?
  - Да! Да! - обрадовано, как лошади закивали братки.
  - В таком случае, Наташенька, проводите молодых людей, покажите им помещения и обязательно дайте мне прочитать акт или отчет о проверке, составленный уважаемыми товарищами. Я с большим удовольствием прочту его на ночь, чтобы поднять настроение и расслабиться после такого напряженного дня.
  Облегченно вздохнув, братки развернулись на сто восемьдесят градусов и размашистой походкой бодро зашагали вслед за Наташей.
  Исаак Абрамович горько усмехнулся, глядя вслед удаляющимся молодым людям, олицетворяющим новое продвинутое поколение.
  
  
  
  
  Глава 9
  
  
  Дядя Вася закрыл дверь за последним уходящим сотрудником, устало присел на топчан. Покряхтев, выпил рюмочку водки, включил телевизор и с удовольствием окунулся в любимый сериал про ментов. Он, конечно, не мог слышать того, что происходило в глубине сцены. А там, в кромешной темноте, плутали двое из ларца в сопровождении Бори Шатуна. Они постоянно натыкались на какие-то предметы, сопровождая это выразительными эпитетами, которых нет в толковом словаре Даля:
  - Слышь, Шатун, мы чо тут, в натуре, шмонаем? Ща мы тут чердаки себе посворачиваем, можно подумать Федулыч нам страховку башлять будет!
   - Да у Федулыча, в натуре, у самого крыша поехала. Прикиньте, чуваки, мы тут сами так забуриться можем, что фиг сыщешь, я тут себя то с трудом вижу, а вас только по голосу и пеленгую, а не то, что какое-то фуфло искать.
  Все притихли и молча поползли вдоль сцены, осторожно прощупывая перед собой рукой путь вперед.
  Вдруг впереди ползущий Шатун, по инерции, вытягивая вперед правую руку, не нащупывает внизу твердой поверхности, рука беспомощно пытается найти хоть какую-то опору, проваливается в пустоту и весь остальной Шатун вслед за своей рукой стремительно падает вниз. Раздается громкий всплеск, как будто в водоем сверху сбросили слона. Тут же слышен и второй всплеск, потому что позади ползущий Балык, не успев сориентироваться в обстановке, повторил те же самые телодвижения своего предшественника и таким же макаром свалился в бассейн, наполненный святой водой. Вслед за ними туда же угодил и замыкающий. Дяде Васе жалко было после репетиции сливать освещенную воду, вот он и оставил ее на всякий случай, на следующий день. А вдруг кто-нибудь из персонала захочет еще раз совершить святой обряд.
  Четрыхаясь и отплевываясь, все трое выбрались из бассейна.
  - Ты че, урод, не видишь куда ползешь, в натуре? - заорал Первый из ларца
  - У самого зенки должны иметься!
  - Какие к черту зенки? Я из-за твоей задницы ничего не видел!
  Боря сидел на краю сцены и выливал воду из ботинка.
  - Ну, блин, дела! Слышите, мы с вами такими темпами до второго этажа не доползем.
  - Да черт бы их всех побрал! - плаксивым голосом заверещал второй из ларца.
  Он громко высморкался и тоже принялся снимать ботинки. Затем, шлепая босыми мокрыми ногами, они проследовали на второй этаж в костюмерную.
  - Слышь, Шатун! - писклявым голосом взмолился второй из ларца, - Давай хоть свет включим, как мы тут в потемках переодеваться будем?
  - Ты че, в натуре, девица красная? Может быть, ты еще и без зеркала переодеться не сможешь? Ща мы тут тебе кастинг, блин, устроим! Федулыч нам запретил свет включать, разом заметут. Так что утри сопли, набрось чего-нибудь и поползем дальше.
  Плаксивый лихорадочно перебирал на ощупь висевшие на вешалках театральные костюмы:
  - Слышь, Шатун, - пропищал он срывающимся голосом, - здесь только одни балахоны, да и то из какого-то капрона. Я это надевать не буду. Че я педик что ли?
  - Достал ты меня, в натуре! - откуда-то из темноты прозвучал грубый голос, - Где я тебе здесь костюм от Версачи достану? Смотри, я сам такой балахон напялил. А чего? Классный прикид! Только снизу поддувает.
  И вот в темной пустоте театрального коридора постепенно, как на переводной картинке, проявлялись все более отчетливо по мере приближения три странных силуэта в полупрозрачных одеяниях. Они шли медленно и осторожно друг за другом. Последний периодически натыкался на впереди идущего и постоянно всхлипывал. Тусклый свет фонариков не мог помочь им сориентироваться, и уже в который раз они проходили одно и то же место.
  - Слышь, Шатун, - подал голос Плаксивый, - А может нам вернуться обратно на сцену, а?
  - Ты че, типа, еще не накупался? Га-га-га! Так иди, окунись еще пару раз. А я пока перекурю, - съязвил Балык.
  Плаксивый не унимался:
  - Слышь, Шатун, а куда ведет эта дверь? Кажись, там мы еще не были.
  Боря осветил фонариком табличку "Гример"
  - Лады, - согласился он, - Давайте-ка прошмонаем эту последнюю каморку и пойдем баиньки, а то я уже притомился.
  Гримерная оказалась маленькой комнаткой, и к удивлению вошедших, хорошо освещенной светом уличного фонаря.
  - Слышь, Шатун, - пропищал Плаксивый, - тут даже шконка* имеется, - и он с разбега плюхнулся на маленький топчан, стоявший вдоль стены.
  - Не спи, замерзнешь, - оскалился Боря Шатун, и неожиданно вздрогнул, увидев свое отражение в большом зеркале.
  - Во, блин, видела бы меня сейчас братва!
  - Слышь, Шатун, - опять запищал Плаксивый, - Вот если бы я был контрабандистом, в натуре, то по уму бы заныкал порошок в какую-нибудь из этих склянок, - и он взял со стола один из многочисленных флаконов, который выскользнув из влажных рук, со звоном разбился об пол. Мгновенно вверх поднялось облако рассыпавшегося порошка, излучая странное голубоватое свечение.
  - Слышь, братва, что это было? - испуганно запищал Плаксивый, и принялся руками сгребать с пола порошок, пытаясь засыпать его обратно во флакон.
  - Придурок, ты че делаешь? - давясь от смеха, пробасил Балык, - Это же фосфор. Ну-ка глянь на себя в зеркало, ты же весь светишься, как собака Баскервилей!
  - Ой, - испугался Плаксивый, и инстинктивно провел руками по лицу, которое в темноте засветилось еще больше.
  Боря с Балыком уже закатывались от смеха. Балык смеялся громче всех, сидя на
  полу, держась обеими руками за живот и раскачиваясь из стороны в сторону.
  - Че ты ржешь, жеребец? Ты на себя то посмотри, - послышался голос Плаксивого, который уже пришел в себя после первого потрясения.
  Балык резко перестал смеяться, и быстро вскочив на ноги, рванулся к зеркалу. Точно также автоматически проведя рукой по испуганному лицу, он с ужасом отшатнулся от зеркала. Схватив первую попавшуюся мазь, он начал нервно мазать лицо, одновременно пытаясь ватным тампоном удалить светящийся порошок. Но результат оказался обратный. Лицо его еще больше засверкало в темноте. Теперь уже Плаксивый смеялся сидя на кровати и рассматривая свои светящиеся ладони.
  - Ну все, кончай скалиться, - огрызнулся Балык, - Давайте сваливать отсюда, пока еще в какое-нибудь дерьмо не влезли.
  И они, подобрав подолы своих воздушных одеяний, и старательно обходя рассыпанный на полу порошок, осторожно вышли из гримерной, оставляя за собой светящиеся следы.
  Медленно продвигаясь вдоль темного коридора и держась рукой за стену, Балык неожиданно уткнулся в дверь с табличкой "Реквизитор". Он вопросительно посмотрел на братков.
  - Я туда больше не пойду, - категорично заявил Боря Шатун. - Там по ночам какая-то тварь ползает.
  - Какая еще тварь? - испуганно спросил Плаксивый.
  - Ну я же уже рассказывал. Жуткий монстр с красными глазами, мамой клянусь. Я тогда чуть богу душу не отдал от страха.
  - Да все это сказки про белого бычка, - успокоил Плаксивого Балык, - Пойдем, Боря, покажи мне эту тварь.
  И он смело шагнул навстречу новым неприятностям, взмахом руки приглашая за собой остальных:
  - За мной, пацаны!
  - Ух ты, ништяк! - восхищенно оглядывая огромный зал, всплеснул руками Плаксивый..
  - Зашибись! - поддержал его Балык.
  Боря в это время осторожно прижался к стеночке, с опаской озираясь вокруг.
  Напрочь забыв о цели своего задания, Балык с интересом рассматривал бутафорское оружие, сваленное в кучу у самого входа. Он брал поочередно то саблю, то кинжал, то автомат. В темном помещении при тусклом свете фонаря оружие выглядело совсем натурально. Постепенно Боря тоже немного освоился в обстановке и подключился к Балыку, осматривающему оружие. Плаксивый тем временем судорожно ощупывал мягкую обивку трона Ивана Грозного:
  - Слышь, братва! А что если этот комик порошок в обивку заныкал. Я бы, в натуре, так и сделал. А что, все по уму!
  - С умом то у тебя напряженка, - отозвался Боря. А потом, тайник в стульях - это уже было, и если ты смотрел кино про товарища Бендера, то помнишь, что это плохо кончилось. Ты вон лучше коробки пошмонай, наверняка где-то там.
  Плаксивый нехотя поплелся в темную глубину зала. Споткнувшись, он уронил что-то тяжелое. Оно со звоном упало на пол и покатилось к выходу. Боря придержал ногой упавшую вещь и, кряхтя наклонившись, бормоча проклятия в адрес неуклюжего напарника, с трудом поднял огромный металлический шлем:
  - Ни фига себе, шапочка! - с восторгом пробасил он и с трудом попытался натянуть его на голову. Но голова у Бори явно превышала размеры проходного отверстия в шлеме, и поэтому Боре пришлось обратиться за помощью к товарищу:
  - Эй, Балык, подсоби, что-ли.
  Балык отличался своей исполнительностью, правда на самом примитивном уровне, потому что этот самый уровень его интеллекта необратимо застыл где-то на временном промежутке между Дреопетекским и Неодертальским периодами развития человечества. Балык быстро сориентировался в обстановке и ловким точным движением гигантского кулака сверху вниз вбил шлем в плечи бедного Бори. Тот не удержался под тяжестью удара и с грохотом рухнул в кучу сваленного оружия. Чертыхаясь и усиленно работая руками, он с большим трудом встал на ноги, которые предательски пошатывались под тяжестью шлема. В ушах все еще раздавалось звонкое эхо от удара. Какое-то время Боря испуганно крутился то взад, то вперед, вытянув перед собой руки и пытаясь найти хоть какую-то точку опоры. Внутри шлема стоял затхлый кислый запах, а глаза никак не могли привыкнуть к кромешной темноте. Он отчаянно жестикулировал руками и кричал изо всех сил, пытаясь снять тяжелый шлем, но тот намертво приклеился, поэтому все Борины попытки были тщетными. Балык между тем неподвижно стоял в той же позе и тупо смотрел на брыкающегося напарника. Наконец в его мозг начали медленным потоком поступать мысли и он, удивленно пожав плечами, открыл забрало у шлема. Сразу же на него хлынул целый поток ругательств:
  - Ты, кретин, тупоголовый имбицил! Сам себе постучи по своей безмозглой башке, урод недоношен...
  Но окончание выразительного монолога Шатуна Балык так и не услышал, потому что, опять удивленно пожав плечами, обратным движением руки, он закрыл забрало шлема, приводя его в первоначальное положение.
  Плаксивый тем временем, старательно досматривал содержание ящиков с мелким реквизитом. Здесь были какие-то женские украшения, бусы, серьги, кольца, сделанные при ближайшем рассмотрении из обычной проволоки, обмотанной фольгой с приклеенным бисером. Дорогое алмазное колье оказалось простыми стекляшками, причем очень плохо обработанными.
  - Ой, залепуха! Ну, залепуха, мать их за ногу! - резонно возмущался Плаксивый. Он уже укладывал бижутерию в обратном порядке в ящик, как вдруг в дальнем углу зала послышалась какая-то возня. Плаксивый на какое-то мгновение насторожился, прислушиваясь, но потом с ленивым безразличием, махнув рукой, процедил сквозь зубы:
  - Проклятые крысы, - и повернувшись, принялся, зевая укладывать вещи в коробку.
  Это были его последние слова, потому что стоявшая в углу большая русская печь на колесах, медленно сдвинулась с места, и постепенно набирая обороты, покатилась в сторону Плаксивого. Тот, увлеченный своим занятием, не сразу заметил надвигающуюся опасность, а когда оглянулся, то было уже поздно. Балык услышал резкий испуганный вскрик и поспешил на помощь. Картина, увиденная им в глубине зала, была не лучшим зрелищем. Прижатый к стене большой русской печкой, его напарник не подавал никаких признаков жизни. Балык с минуту постоял в нерешительности, потом опять удивленно пожав плечами, одной рукой отодвинул печь, а другой вытащил за шиворот Плаксивого. Тот по-прежнему был в бессознательном состоянии.
  Дотащив Плаксивого до места, где сидел Боря, все еще пытаясь снять с головы проклятый шлем, Балык снова открыл забрало, и жестом указал Шатуну на лежащего напарника. Тот сразу же забыл про свои проблемы со шлемом и, придерживая забрало, принялся приводить Плаксивого в чувство, приговаривая:
  - Ох, ЕПРСТ, черт бы их побрал! Я бы поджег на хрен весь этот рассадник Богемы со всем их барахлом!
  Балык молча кивал в знак полной солидарности с товарищем. Наконец Шатун, поняв всю безрезультатность своих попыток привести в чувство напарника, сделал логический вывод:
  - Слышь, Балык, мы его так на себе не допрем, надо искать носилки.
  Балык, все поняв с полуслова, мгновенно отодрал жертвенник от постамента и заботливо уложил на него пострадавшего.
  - Ну вот, все ништяк! - облегченно вздохнул Боря, - Теперь ты шагай впереди, а я пойду сзади, потому что это паразитское забрало все время само закрывается. Они подхватили носилки с тяжелым грузом и, кряхтя поплелись к выходу.
  А в это время на проходной у дяди Васи сидел реквизитор бывший прапорщик Рубайло и, с дрожью в голосе рассказывал тому о страшных выводах, сделанных им в результате последних наблюдений за странной ночной жизнью театра:
  - Так вот, Вася, не спроста эта нечисть зашевелилась. Ой, не спроста! Гиблое здесь место, я точно знаю. Я уже все проверил. Есть у меня одна старинная книга, так вот там написано, что раз в столетие на месте погребения неуспокоенные души появляются, дабы напомнить нам живым грешным о себе. И бродят они в отчаянии и пытаются выйти на контакт с нами живыми, но нельзя нам этого делать, потому что тот из живых, кто заговорит с таким призраком, уже сам обречен стать подобным ему.
  Дядя Вася слушал реквизитора, безразлично зевая и постоянно подливая водку в старые стеклянные рюмочки:
  - Да ну их всех в баню, духов этих. Давай что ли выпьем, Поликарп Матвеевич!
  Но Поликарп Матвеевич не унимался:
  - Эх, Вася, Вася! Ты самого главного понять не можешь. Ведь на этом месте раньше кладбище было. Как раз около ста лет назад оно и открылось. Потом война началась, бомбежки ежедневные. Говорят, тут камня на камне не осталось, вся земля была перепахана. Вот после войны то уж и распорядились местные власти здесь зону отдыха устроить, парк разбили и театр построили, чтобы, значит, забылись и сгладились все ужасы войны. Только, Вася, это видимое благополучие. Потревоженные души все еще ищут покоя, а где же им бродить, как не в старом здании по этим лабиринтам. Ты вот, Вася, зря крестик то не носишь. Тебе то крестик освещенный здесь обязательно нужен.
  Но дядя Вася, выпив очередную порцию водки, уже тихо посапывал. Склонив голову на плечо.
  А тем временем траурная процессия в составе трех братков медленно двигалась по коридору в сторону проходной. Забрало в шлеме у Бори постоянно закрывалось, поэтому приходилось часто останавливаться, чтобы открывать его, потом снова, подхватывая носилки с бессознательным напарником, они продолжали свой путь. И вот перед последним поворотом Боря подал знак остановиться. Балык послушно подошел и открыл забрало:
  - Слышь, Балык, пойди глянь, че там на проходной.
  Балык опять послушно кивнул и направился к выходу. Не доходя до последнего угла он осторожно притормозил и, выждав несколько секунд, нерешительно выглянул. Идиллия, царящая на проходной, успокоила его. Два пьяных спящих мужика мирно сопели перед включенным телевизором. Балык помедлил еще несколько секунд, внимательно вглядываясь в спящие лица, потом, удовлетворенно кивнув, пошел назад. Глаза полупьяного реквизитора немного приоткрылись, и сквозь ресницы он увидел выглядывающую из-за угла светящуюся зелено-голубым светом рожу с полуоткрытым ртом, внимательно смотрящую на него. Полупрозрачное белое одеяние медленно и плавно развевалось идущим по ногам сквозняком. Леденящий душу ужас сковал бедного Поликарпа Матвеевича, он не мог ни пошевелить пальцами, ни позвать на помощь. Во рту все пересохло, язык не слушался, и только одно сердце бешено колотилось в груди, отчаянно пытаясь вырваться наружу. Между тем странная рожа исчезла также неожиданно, как и появилась. Поликарп Матвеевич, все еще не отрывая взгляда от того места, где только что было привидение, лихорадочно расстегивал воротник рубашки, пытаясь достать спасительный крестик. Как назло, из головы вылетели все ранее выученные молитвы. Тут взгляд его упал на мирно спящего дядю Васю. Реквизитор стал усиленно трясти его за плечи, на ходу вспоминая кое-какие обрывки молитв, постоянно с опаской оглядываясь на то место, где только что видел призрака. Но дядя Вася крепко спал сладким сном младенца, нежно улыбаясь во сне и издавая иногда непонятные звуки. Поликарп Матвеевич обреченно опустил руки. Страх постепенно проходил, уступая место осмысленному трезвому пониманию действительности. Он вспомнил, что накануне принес из реквизиторской огромный деревянный крест и тайком поставил в шкаф, стоящий на проходной, где-то подсознательно надеясь, что он будет оберегать порог театра от нечистой силы.
  Тем временем Балык, вернувшись к носилкам, утвердительным кивком головы сообщил Боре, что на проходной все в порядке, но тут Боря неожиданно вспомнил важную вещь:
  - Слышь, Балык, у меня тут полный абзац получился, в натуре. Я где-то свою мобилу посеял. Наверное, в костюмерной, где мы переодевались. Придется назад дергать. Ты со мной пойдешь, поможешь поискать. Балык утвердительно кивнул, а потом удивленно посмотрел на лежащего на носилках пострадавшего.
  - Да ничего с ним не случится, - успокоил его Боря, - Не боись, не убежит. Пусть пока подождет здесь, а когда вернемся, зеберем его.
  И они дружно отправились назад в костюмерную на поиски телефона.
  Тут из-за угла со стороны проходной медленно показался большой деревянный крест на вытянутых руках, а затем, дрожа от страха, с полными ужаса глазами, осторожно вышел сам реквизитор. В коридоре было тихо и темно. На полу посередине лежали носилки, на которых покоилось тело в белом одеянии. Идущий снизу сквозняк тихонько шевелил легкую прозрачную ткань, отчего зрелище казалось еще более жутким. Поликарп Матвеевич собрался с силами и подошел ближе. Заглянув в лицо лежащему, он с ужасом отпрянул назад. Лицо покойника мерцало в темноте сине-зеленым свечением.
  - Боженьки святы! - запричитал Поликарп Матвеевич. Он вспомнил про свой крест, и снова наклонясь над покойником, принялся быстро читать молитву, еле-еле удерживая тяжелый крест над светящейся физиономией Плаксивого. Реквизитор говорил быстро, на ходу вспоминая все известные ему молитвы. Сейчас, как никогда он жалел о своей религиозной безграмотности. Теперь он точно и бесповоротно решил, что если после этой ночи останется в живых, то станет самым прилежным и добросовестным прихожанином церкви. Но вдруг его молитвы и размышления прервал какой-то странный звук. Поликарп Матвеевич замер и прислушался. Это был тихий протяжный стон, который исходил от покойного и постепенно становился все громче и громче, пока не перешел в громкий вой. Неожиданно глаза покойника резко открылись, и он истерически закричал, увидев перед собой испуганную физиономию сумасшедшего старика, держащего у него над головой огромный крест. Руки покойника рефлекторно потянулись к старику. Естественным его желанием было отогнать от себя это видение и он автоматически вцепился реквизитору в горло. Но страх, нахлынувший на Поликарпа Матвеевича, все-таки взял верх. Находясь в шоковом состоянии, и чувствуя невероятный прилив сил, у реквизитора сработал инстинкт самосохранения. Также, не переставая дико кричать, он с размаху ударил ожившего покойника крестом по голове. Тот резко замолчал и, обмякнув, снова упал на носилки, окунувшись в уже привычное свое бессознательное состояние. Поликарп Матвеевич, тем временем, изо всех сил, прижимая к груди спасительный крест, уже мчался на всех парах мимо спящего дяди Васи. Оказавшись на улице и вдохнув свежего воздуха, он немного пришел в себя и понял, что все его предположения и опасения оказались правильными и обоснованными. Он шел к себе домой по широкой освещенной улице, составляя четкий конкретный план действий на завтрашний день и, в особенности на завтрашнюю ночь. Он понимал, что должен рассчитывать только на свои силы. Довериться было некому.
  А тем временем Боря с напарником, отыскав в костюмерной потерянный телефон, спустились вниз, подхватили носилки и благополучно вышли через проходную.
  
  Глава 10
  
  
  Ранним утром я проснулся от громкого стука форточки, которая методично барабанила, повинуясь сильным порывам ветра. Взглянув на часы, я понял, что уже не усну, и поплелся умываться. Мысли мои постоянно вращались вокруг театральных событий. Почему-то отчетливо вспомнились вчерашние охотники за привидениями, и я неожиданно засмеялся, подумав о том, каких только чудаков не бывает на свете. Но чем больше я вспоминал события вчерашнего дня, тем больше росла в моей душе какая-то непонятная тревога, как будто что-то я не досмотрел или недопонял. Я уже не раз замечал, что бывали в моей жизни такие эпизоды, когда мне помогала моя интуиция. Вот и сейчас я вдруг почувствовал, что не зря я сегодня проснулся раньше обычного. В жизни вообще нет случайностей, все закономерно, нужно только научиться понимать свой внутренний голос и делать правильные выводы. И вот в то утро я сделал для себя очень правильный вывод, потому что понял, что сегодня должен прийти в театр самым первым.
  Разбудив сонного сторожа, я выслушал не очень приятные, но обоснованно заслуженные, мягко говоря, не литературные упреки в свой адрес. Но это меня нисколько не смутило. Вспомнив про вчерашние ловушки, которые оставили охотники за привидениями, я рванул к лестнице, спускающейся в подвальные помещения. Как и следовало ожидать, на рассыпанном вчера порошке четко просматривались аккуратные следы, ведущие вниз по лестнице и теряющиеся вдали узкого темного коридора. Я осторожно наклонился и внимательно присмотрелся к аккуратным отпечаткам. Это были следы от женских туфелек лодочек на тонкой шпильке, при ближайшем рассмотрении которых, я с изумлением увидел четкую букву "С", красиво выделяющуюся на отпечатке от шпильки. Я в состоянии полного удивления и непонимания уселся на пол и стал усиленно думать. Ничего путевого почему то в голову не приходило. Но вместе с тем, состояние какого-то внутреннего дискомфорта и беспокойства не покидало меня. Я чувствовал, что не могу понять и объяснить какой-то элементарной вещи, которая лежит на поверхности, а я, как полный болван сижу на полу в порошке и тупо смотрю на очевидное, не замечая этого. Через некоторое время до меня стали доноситься голоса сотрудников театра, пришедших на работу и расползающихся по своим рабочим местам. Я понял, что нужно срочно принимать какие-то меры и стал быстро затирать загадочные следы, целенаправленно и обдуманно уничтожая эту слишком убедительную улику.
  
  Этот день в театре был еще более напряженным. Утром у входа в театр Исаака Абрамовича уже встречали журналисты:
  - Чем Вы можете объяснить такой резкий скачок популярности Вашего театра?
  Исаак Абрамович удивленно посмотрел на длинноволосого молодого человека и своим оценивающим взглядом профессионала, сразу прикинул в уме, что у этого журналиста очень характерная внешность. С его маленькими, но очень выразительными бегающими глазками, большим горбатым носом и тонкими губками, расплывшимися в ехидную улыбку Иуды, он мог бы прекрасно сыграть подлеца Яго в Шекспировском "Отелло". "Какой типаж пропадает!" - с досадой подумал Стендер. Но тут его размышления прервал подлец Яго:
  - Так что же Вы нам можете сказать по поводу сумасшедшего взлета популярности Вашего театра в нашем маленьком городке?
  Исаак Абрамович пожал плечами, и все еще не понимая причины такого внимания со стороны прессы, запинаясь, сказал:
  - Ну, видите ли, молодой человек, Шекспир - это достояние всего человечества и популярность его со временем не угасает, а наоборот приобретает колоссальный размах в мировом масштабе, потому что гениальность его творений доказана и испытана временем. И сейчас, в двадцать первом веке, актуальность его произведений и безупречный профессионализм стиля не утратили своей силы, а наоборот, открывают перед нами все новые и новые просторы для понимания красоты и смысла жизни, заставляют нас рассуждать, учат образно мыслить, задумываться как о глобальном, вечном, так и о тленности всего мирского.
  Исаак Абрамович так вдохновился, что даже не замечал кривой ухмылки ехидного Яго и его нетерпеливых жестов, пытающихся остановить красноречивый поток мыслей Стендера:
  - Нет, нет! - наконец прервал Исаака Абрамовича дотошный журналист, - Вы меня не правильно поняли. Я имею ввиду не предстоящую премьеру "Гамлета", а странные явления, происходящие в Вашем театре в ночное время. Вы, наверное, уже в курсе, что по городу ходят слухи, будто старое кладбище, на территории которого стоит театр, начало потихоньку оживать и призраки давно умерших находят выход из подземного мира через Ваш театр.
  - Тьфу, какая ересь! - возмутился обиженный Исаак Абрамович, - Наш театр - это храм искусств, здесь работают талантливые актеры, со сцены произносятся знаменитые монологи бессмертных произведений. Сюда приходят зрители для того, чтобы отдохнуть душой и насладиться гениальными творениями классиков. Здесь повсюду вас окружает только положительная аура и я, как художественный руководитель театра, уверяю Вас, что наш коллектив несет зрителям только положительный заряд эмоций, любви, красоты и надежды.
  Подлец Яго разочаровано хмыкнул. Сенсация сорвалась. Честно говоря, он был уверен, что Исаак Абрамович, как умный, продвинутый и предприимчивый человек, ухватится за эту идею и использует её в качестве дополнительной рекламы своему театру. В наше время это очень популярно. Умные люди наживают себе целые состояния на таких вот рекламных трюках. Но Исаак Абрамович был честный порядочный человек старой формации и планов подлого Яго не понял. Он укоризненно посмотрел на журналиста, и немного подумав, добавил:
  - Пользуясь случаем я приглашаю всех желающих получить удовольствие от бесценного творения великого Шекспира, на скорую премьеру, которая все-таки состоится завтра.
  Он еще раз оглядел журналиста, сожалея о его нереализованном таланте артиста для исполнения ролей негодяев и подлецов, и направился к себе в кабинет.
  
  А в это время в кабинет к Самсону Федуловичу ввалились два гореискателя героинового клада. Ввалились, в полном смысле этого слова, потому что у Бори, плетущегося сзади, опять самопроизвольно закрылось забрало на шлеме, и он, споткнувшись, навалился на Балыка.
  - Прекрасно, прекрасно, браво! - зааплодировал в ладоши Самсон Федулович, - Очень жаль, что в настоящий момент у меня нет под рукой видеокамеры. Я бы с радостью запечатлел этот знаменательный и символичный по своему внутреннему содержанию момент полного падения зачатков человеческого облика и атрофированности мозговой деятельности.
  - Не. Федулыч, мы в норме! - обиделся Боря, доставая из кармана скотч и на ходу подклеивая им сверху забрало, чтобы не падало.
  - Так! - не выдержав взорвался Федулович, - Боря, ты у нас кто? Тень отца Гамлета?
  - Ну, призрак, в натуре, - оживился Боря.
  - Так вот! Именно призраком в натуре я тебя и сделаю, причем не по роли, а в самой настоящей натуре, - последнее слово Федулович уже кричал, размахивая руками и испепеляя Борю уничтожающим взглядом.
  - Не. Федулыч! Ты зря бочку катишь, мы шмонали конкретно, Вован даже пострадал.
  - Вовану просто фантастически повезло, - не унимаясь кричал Федулович, потому что его коматозное состояние спасло его от расправы, которую я собираюсь учинить над вами.
  - Не, Федулыч! Ты зря кипишь. Тут тема такая. Прикинь, по театру еще кто-то шарится кроме нас.
  - Ты че, Шатун, в натуре, базар то фильтруй! - перешел на более понятный язык Федулович.
  - Мы пацаны реальные, за базар отвечаем! - не уступал Боря. - Мамой клянусь, Федулыч! Вон Балык тоже слышал. Правда, Балык? Помнишь, как печка сама с места сорвалась и Вована придавила?
  Балык утвердительно кивнул.
  - Так вот, - продолжал Боря, - Перед этим какой-то шухер был. Я еще именно так и подумал, что кто-то там заныкался в потемках. По уму надо было там окопаться, прошмонать все и зачистку сделать. Но мы сразу к корешу бросились, его конкретно придавило. Так что, Федулыч, зря ты на нас наезжаешь. Не смогла бы та печка сама с места сдвинуться. Уж больно тяжелая она была, ей богу! - закончил свою оправдательную речь Боря, достал из кармана недопитую бутылку кока-колы и, придерживая забрало, влил остатки напитка в отверстие шлема.
   Федулович выслушал Борю внимательно, не перебивая, потом задумался, поджав нижнюю губу, и постучал пальцами по столу:
  - Что-то ты, Шатун, заливаешь, - недоверчиво, но уже спокойно сказал он, - Кто там мог быть ночью кроме вас? Может быть сторож?
  - Да нет, Федулыч! - замотал головой Боря, - сторож вообще не при делах, конкретно. Он там у себя на проходной, как сурок хрюкал.
  - Сурки не хрюкают - резонно поправил его Федулович, все также барабаня пальцами по слоту. Потом он встал, прошелся по кабинету, остановился у окна, и задумчиво глядя на уличную суету, вкрадчивым голосом спросил:
  - А что, Боря, больше ничего подозрительного ты в театре не замечал?
  - Ну, как же не замечал, Федулыч? - раздался Борин голос из глубины шлема, - Дык, ведь прошлой ночью нас кто-то в кладовке запер. Хорошо, что мы пацаны конкретные, накачанные. С третьего раза дверь вышибли. Я уже не говорю о том Чуде-Юде, которое меня в реквизиторской чуть не сожрало. Еле ноги унес.
  Федулович резко повернулся и удивленно посмотрел на Борю:
  - Та-а-а-к! - произнес он выразительно. - А почему я слышу об этом в первый раз?
  - Дык. Ведь не спрашивали Вы. Самсон Федулович, - попытался оправдаться Боря.
  - Ох. Боря, Боря! - с грустью в голосе, по отечески поглаживая Борю по шлему застонал Федулович, - Чем же ты, бедняга, провинился перед матушкой-природой, что она тебя так конкретно мозгами обделила?
  - А че такого? - не понял Боря
  - А то, Боренька, что наихудшие прогнозы подтверждаются, и похоже, что по театру, действительно, шастает маньяк. Вот этого нам только и не доставало для полного счастья.
  Боря с Балыком удивленно переглянулись:
  - Слышь, Федулыч! - дрожащим голосом неуверенно начал Боря, мы это, пацаны правильные, законы знаем, авторитетов уважаем, живем по понятиям, сами в бочку не лезем, без причины ни на кого не наезжаем и требуем, чтобы к нам относились также. Мы с тобой, Федулыч, на что договаривались? Театр прошмонать, наркоту найти. А вот с маньяком по ночам в прятки играть! От этого уволь.
  Тут Федулович понял, что явно поспешил, высказав свои предположения вслух, и тут же решил попытаться как-то исправить положение:
  - Послушай, Боренька, - уже более мягко сказал шеф, - Я не думаю, что мишенью этого психа являетесь именно вы. Если бы это было действительно так, то у него уже была масса возможностей вас, пардон, замочить.
  - Ну, ты даешь. Федулыч! - с еще большей дрожью в голосе просипел Боря, - Ты же только что сам сказал, что он псих, а психу все равно кого мочить. Правда, Балык?
  Горгаз утвердительно мотнул головой в знак полной солидарности с товарищем.
  - Не. Федулыч, мы конкретно, конечно, типа тебя уважаем, но извиняй, мы не смертники.
  Федулович тяжело вздохнул, уже тысячу раз мысленно пожалев о том, что так необдуманно ляпнул эту дурацкую фразу насчет маньяка:
  - Ну лады, ребятки, успокойтесь. Вот уж прямо и пошутить нельзя. Я же вас на понт взял, а вы купились. Га-га-га!
  Федулович добродушно улыбнулся и ласково погладил Борю по шлему:
  - Слушай, Шатун, а эта шапочка тебе к лицу. Может не будем её снимать, а? - попытался перевести разговор в другое русло шеф.
  - Ты че, Федулыч! Мне же через два часа на репетицию!
  - Ладно, ладно, Боренька! - ласково гладя Шатуна по шлему проворковал Федулович, - Ты знаешь о чем я сейчас подумал?
  - О чем? - эхом раздался из шлема настороженный Борин голос.
  - О том, как все-таки замечательно, что в природе существует некий постоянный баланс. То есть в противовес определенному количеству придурков, вроде вас, населяющих землю, существует также определенное количество умных людей, которые не позволяют человечеству деградировать и вернуться в обратное состояние тупых неодертальских обезьян. Так вот, Боренька, эти умные люди, наверное, заранее предвидя, твое неудачное появление на свет и еще более неудачное и бесполезное существование, изобрели такую полезную вещь, как автоген.
  Наступила тяжелая минута молчания, потому что браткам требовалось время для того, чтобы понять витиеватую нить Федуловской мысли. Наконец Балык врубился и заразительно загоготал, а что ответил Боря, Федулович так и не услышал, потому что забрало на шлеме опять самопроизвольно захлопнулось с громким стуком.
  
  А в театре утро начиналось с очередных сюрпризов. По лестницам сновали юркие охотники за привидениями, которые самые первые обнаружили повсюду загадочные фосфорицирующие следы босых ног. Кроме того. Две камеры слежения зафиксировали три загадочных светящихся призрака в белых одеяниях, медленно и тупо бродящих по коридорам театра. Так что к тому времени, как Стендер переступил порог театра, в вестибюле руководитель группы по отлову привидений из фирмы "Полтергейст с нами" уже давал интервью группе журналистов, окруживших его плотным кольцом и, толкая друг друга пытались протянуть свой микрофон ближе к говорящему.
  Исааку Абрамовичу вдруг захотелось развернуться и пойти назад домой, забыв про весь этот бред, как про дурной сон, но вдруг он услышал у себя за спиной знакомое щебетание:
  - Ой, Исаак Абрамович! Вы не представляете себе, что с утра творилось в театре!
  Стендер умоляющим взглядом уставился на Наташу, но она, вдохновленная новыми событиями, с блеском в глазах и явным интересом ко всему происходящему, постаралась выпалить все последние новости на одном дыхании:
  - Представляете, Исаак Абрамович, сегодня на рассвете нашего сторожа разбудили журналисты. Они так тарабанили в дверь, что дядя Вася спросонья подумал, что началась война или произошло какое-то стихийное бедствие. Оказывается один из этих журналистов, самый дотошный...
  - Я даже догадываюсь кто, - перебил её Исаак Абрамович, и перевел взгляд на подлеца Яго, который растолкав всех своих конкурентов, ближе всех подобрался к говорившему, с жадностью глотая каждое его слово своим микрофоном.
  - Да, да, это тот самый, - подтверждающее закивала своей белокурой головкой Наташа, - Так вот он с вечера затаился в парке за деревом напротив театра со своей видеокамерой и ночью зафиксировал сенсационные кадры, на которых наш реквизитор в ужасе выскакивает из театра, держа перед собой огромный крест. Журналист уверяет, что вид у него был такой, будто за ним гнались настоящие привидения. Он подождал еще немного и буквально, через несколько минут, из той же двери вышли два призрака, вынося третьего на носилках. Они покружили по площади, а потом свернули в парк и пошли прямо к тому месту, где прятался этот любопытный журналист.
  - Хм, это уже интересно, - оживился Исаак Абрамович, не отрывая взгляда от назойливого Яго.
  - Ах, боже, какой типаж! - опять заворожено глядя на нахально омерзительную физиономию с микрофоном в руках, сокрушаясь, проговорил Стендер себе под нос.
  - Вы что-то сказали, Исаак Абрамович? - заботливо спросила Наташа.
  - Нет-нет, детка, ничего. Просто маленькая зарисовка. Это у меня чисто профессиональное. Да! Так что же было дальше?
  - А дальше было самое интересное, - опять на одном дыхании зачирикала Наташа, - Эти призраки все ближе и ближе подходили к нашему папарацци и он уже в ужасе начал было пятиться назад. Но в какой-то момент они остановились и, положив носился на землю пошли обратно в театр. Наш журналист, немного придя в себя, вылез из своего укрытия и осторожно подошел к носилкам. Он клянется, что там лежал труп, который, по всей видимости уже находился в стадии разложения, потому что лицо его в лунном свете отливало мертвенной бледностью и излучало какое-то странное свечение, сопровождаясь непонятным специфическим запахом. Вобщем, не теряя ни секунды, он стал добросовестно снимать на камеру это странное тело на носилках, при этом низко склонившись над ним, делая крупный план. Как вдруг покойник стал потихоньку шевелиться и тихо постанывать и вдруг резко открыл глаза. Наш журналист в ужасе закричал, и в тот момент, когда оживший мертвец, тоже издававший какие-то страшные звуки, начал медленно подниматься, журналист неожиданно для себя, где-то на уровне подсознания и инстинкта самосохранения, бьет этого зомби по голове со всей силы первым, что попадается под руку, а именно своей видеокамерой.
  - Так, так, интересно, - все еще не сводя глаз с назойливого репортера, проговорил Стендер, - И что же было дальше?
  - А что дальше? Дальше камера вдребезги и не осталось никаких подтверждений этой сенсации.
  - Ха-ха-ха, - злорадно засмеялся Стендер, и с удовлетворением кивнув головой, повернулся к Наташе:
  - Деточка! Я не хочу снова попасть на глаза этим кровососам, поэтому войду через черный ход, а Вы, пожалуйста, через час соберите артистов на репетицию и проследите, чтобы ни одна из этих обезьян не проникла в зал. Сегодня последний и самый ответственный день перед премьерой и я не хочу портить себе настроение и отвлекаться от работы из-за этих обормотов.
  Стендер повернулся и вышел, укоризненно покачивая головой и что-то бормоча себе под нос.
  А через час в зале собралась толпа взволнованных артистов. Напряжение все возрастало и Стендер, поднявшись на сцену, попытался разрядить накалившуюся атмосферу:
  - Товарищи артисты! Я надеюсь, что вы все умные взрослые люди и понимаете, что все происходящее сегодня утром в фойе театра - это ловкий пиаровский ход, который может быть даже, в какой-то степени, создает нам некоторую дополнительную рекламу и является ни чем иным, как продуктом больного воображения этих ненасытных пиарщиков. Но у нас с вами сегодня ответственный день перед премьерой и я прошу всех собраться и сконцентрироваться на работе, выбросив из головы всё лишнее. Надеюсь, сегодня за время репетиции больше никто не прорвется в зал и не помешает нам. Итак, начинаем!
  Он громко хлопнул в ладони и спустился в зал, одновременно дав знак светоэлектротехнику, после чего в зале медленно начал гаснуть свет и воцарилась атмосфера настороженной таинственности перед началом театрального действа. Но тут на сцену вместо двух охранников замка вышла королева, и совсем не Шекспировским текстом произнесла:
  - Исаак Абрамович, а призрак до сих пор не появился.
  Стендер подпрыгнул в своем кресле, как ужаленный:
  - Венера Семенована, по-моему мы сегодня уже достаточно поговорили о театральных привидениях и давайте закроем эту тему навсегда! Я требую начала репетиции!
  - Нет, Исаак Абрамович! Вы меня неправильно поняли. Я хотела сказать, что не пришел артист, исполняющий роль призрака в пьесе.
  Стендер медленно сел в кресло с открытым ртом, неподвижно глядя на сцену, потом спохватившись, похлопал себя по карманам, достал мобильный телефон. Он пользовался им только в самых крайних случаях, до сих пор до конца так и не разобравшись во всех операциях, возможностях и преимуществах этого аппарата:
  - Алло! - обеспокоено прохрипел в трубку Стендер, - Самсон Федулович! Что случилось с Вашим человеком, который играет у меня роль призрака? Почему он не пришел сегодня на репетицию?
  - Э-э-э, понимаешь, Абрамыч, - услышал он в трубке глухое мычание, - Тут такое дело, вобщем, приболел Боря, придет, как только очухается. Так что замени его кем-нибудь другим.
  - Ну что это за детский сад, Самсон Федулович? - не унимался Стендер с нарастающим возмущением.
  - Ну, придумай что-нибудь, Абрамыч, ты же умный мужик. Я думаю, что эту роль можно поручить любому незадействованному в пьесе артисту, или даже не артисту, а какому-нибудь монтировщику, тем более, что текст фонограммы уже давно записан.
  Исаак Абрамович тяжело вздохнул и, наморщив лоб, наконец, нашел ту кнопку, на которую нужно нажать после окончания разговора. К этому времени на сцену уже потихоньку повыходили все остальные артисты и с интересом наблюдали за действиями художественного руководителя. А Исаак Абрамович снова резко подпрыгнул, потому что совершенно неожиданно в соседнем кресле появилась Наташа, которая легонько трясла его за рукав.
  - Боже мой, деточка! Вы то, что здесь делаете? - удивленно спросил Стендер, - Вы всегда появляетесь так внезапно, неожиданно и ниоткуда, что глядя на Вас я уже почти готов поверить в существование настоящих привидений, черт их побери!
   Наташа мило улыбнулась своей обворожительной улыбкой:
  - Исаак Абрамович, я только хотела Вам сказать, что наш новый консультант по дизайну привел в театр здоровенную собаку. Я таких огромных животных даже в кино не видела.
  - Зачем? - недоуменно спросил Стендер.
  - Ну он объяснил, что это, как бы новое слово в научном подходе к дизайну. Якобы собаки на уровне своего подсознантельного животного чутья очень точно чувствуют положительные и отрицательные зоны в помещении и, например, понимая повадки животных, можно определить наиболее оптимальные места для зоны отдыха.
  - Я не понял, - схватился за голову Исаак Абрамович, - Сегодня что день открытых дверей в сумасшедшем доме? Так давайте тогда притащим сюда обезьян и заменим ими весь персонал театра, потому что они наиболее соответствуют атмосфере в создавшейся обстановке.
  Наташа успокаивающе погладила Стендера по руке:
  - Не волнуйтесь так сильно, Исаак Абрамович. Зато эта собачка распугала всех журналистов, а у одного, самого противного разгрызла микрофон.
  - Это такой длинноволосый с ехидным выражением лица? - радостно переспросил Стендер.
  - Да, да он самый, - закивала головкой Наташа.
  - Ну что ж, - Стендер весело хлопнул в ладоши и потер руку об руку, мне эта собачка уже определенно нравится!
  
  А тем временем Гадзила со смачным хрустом дожевывал остатки микрофона. Я уже оставил все попытки спасти несчастный журналисткий инвентарь, а только виновато пожимал плечами в ответ на возмутительные выпады испуганного, но не сломленного корреспондента, сидевшего наверху в верхнем ярусе гардероба, скрючившись, и поджав под себя ноги. Он периодически приподнимался, пытаясь слезть вниз, но встретившись взглядом с Гадзилой, быстро возвращался в прежнее положение, выкрикивая при этом сорвавшимся писклявым голосом оскорбления в наш адрес. Я огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души, кроме меня, Гадзилы и пострадавшего. Все остальные со скоростью звука покинули фойе театра, как только Гадзила показался на горизонте. Я, честно говоря, не представлял себе, что должен делать дальше, как вдруг увидел спускающегося по лестнице Стендера, из-за спины которого робко выглядывала Наташа. Я опять виновато пожал плечами, но Исаак Абрамович успокаивающим жестом дал понять, что мне не стоит беспокоиться. Сам он все-таки остановился на почтительном расстоянии:
  - Здравствуйте, Анатолий Владимирович! - почему то с очень почтительным выражением поздоровался он со мной, - Я очень рад видеть Вас, особенно сегодня, - добавил он, поглядывая на второй ярус гардероба, - Какая, однако, милая у Вас собачка!
  - Да уж! - только и смог произнести я.
  - Наташа немного вышла из-за спины Стендера и, кивнув мне в знак приветствия головкой, попыталась улыбнуться.
  - Вот видишь, Наташенька, - сказал Стендер указывая на собаку, с хрустом жующую микрофон, - В некоторых случаях животные проще и возможно правильнее решают проблемы, над которыми люди, обремененные общепринятыми правилами приличия, чувством такта и деликатности, этикой поведения и прочей ерундой, ломают голову и выворачивают мозги наизнанку.
  Я тоже попытался улыбнуться, стараясь контролировать ситуацию, не выпуская из рук тяжелой металлической цепи, потому что ни один поводок не выдерживал нашего Гадзилу.
  - Ладно, Гадзила, - дружески потрепав собаку по загривку, сказал я, - Поигрался и хватит.
  - Ничего себе, игрушки! - раздался из глубины гардероба сорванный до слабого писка голос журналиста, - Я, как представитель прессы, этого так не оставлю! Я буду жаловаться в соответствующие органы на беспредел, который творится в вашем театре! А за порчу казенного имущества вы будете отвечать по закону!
  Но тут Гадзила издал непонятный звук и, повернул голову в сторону гардероба, заинтересованно вглядываясь в верхние ярусы. Журналист мгновенно замолчал и скрылся из виду.
  - Так вот, - продолжал Исаак Абрамович, удовлетворенно улыбаясь и победно оглядываясь на гардероб, - Жаль, что в нашей пьесе нет роли для Вашего питомца. Я бы с радостью принял его в наши ряды, - пошутил Стендер и вдруг внимательно посмотрел на меня. Взгляд Исаака Абрамовича был очень выразительный, оценивающий и пронизывающий насквозь. Я смутился, но стараясь не подавать вида, участливо спросил:
  - Ну как продвигаются дела с постановкой нового "Гамлета"?
  Исаак Абрамович спохватившись, вспомнил, что его ждут на сцене, легонько стукнул себя по лбу и опять внимательно обсмотрел меня с головы до ног:
  - Послушайте, Анатолий Владимирович, - вежливо начал он, - Сегодня у нас на репетиции опять произошла накладка. Заболел артист, исполняющий роль тени отца Гамлета. Я, конечно, мог бы подсуетиться и заменить его кем-нибудь другим, но, учитывая последние события, артисты почему-то стали бояться выходить на сцену, а особенно опасаются те, кто задействован в пьесе "Гамлет". Поэтому мне потребуется время для того, чтобы подготовить и уговорить кандидата на роль призрака. А Вы, как я вижу, не страдаете манией преследования и другими комплексами, которые уже выработались у моих артистов за последние дни. Тем более, что с Вашим питомцем за кулисами, я думаю, всей нашей труппе было бы намного спокойней.
  Я попытался объяснить Стендеру, что собака эта не моя, и взял я ее напрокат у своего друга, но в принципе, идея участвовать в пьесе мне, конечно, понравилась, и я, подумав для приличия минуты две, согласился исполнять роль призрака. И вот мы вчетвером помпезно вошли в зал. Впереди на цепи бежал Гадзила, фыркая и отплевываясь от нестирильного микрофона, следом за ним, семенил я, еле успевая переставлять ноги, а позади нас на порядочном расстоянии ковылял Стендер, поддерживаемый под руку Наташей. При появлении нашей процессии артисты явно оживились. Минут сорок ушло на знакомство труппы со мной и с Гадзилой, потом Гадзила сам нашел себе место для отдыха за кулисами, а меня повели в костюмерную, после чего, облачившись в костюм призрака и накинув длинный черный плащ, я явился на репетицию. По мере развития событий на сцене, артисты все более входили в образы и, отвлекаясь от реальной действительности, расслаблялись, растворяясь в Шекспировской трагедии, забывая обо всех непонятных, вызывающих серьезные опасения, неприятностях, произошедших в театре за последний месяц. Сцены трагедии сменялись одна за другой. Вот
  А вот Офелия подходит к краю откоса и под бессмертную музыку Вивальди собирается прыгнуть в реку. Но пауза почему-то затягивается. Офелия неподвижно замерла в красивой позе. Прошла минута, вторая, и вдруг вместо положенного всплеска мы услышали встревожено удивленный голос Офелии:
  - Исаак Абрамович! Ребята! Подойдите сюда! Посмотрите на это!
  Стендер сорвался с места, как ужаленный, но пока он своей стариковской походкой доковылял до сцены, у бассейна с водой уже собралась вся труппа артистов, включая работников сцены. Уступая место для прохода Исааку Абрамовичу, артисты медленно расступились, и подойдя вплотную к бассейну, Стендер увидел, как Никита вытаскивает из воды электрический паяльник, провод от которого был подключен в переносную розетку.
  
  
  Вечером, сидя у Никиты в гримерке, я последовательно прокручивал в голове все события сегодняшнего дня. Кое-что никак не состыковывалось, и я решил облегчить себе задачу, поделившись своими соображениями с Никитой:
  - Знаешь, Никита, сегодня я, как бы случайно, заглянул в гримерную Сюзанны и мы очень мило побеседовали с ней.
  - О чем? - спросил с улыбкой Никита.
  - Да так, о жизни.
  - Тебе что показалось что-то странного в поведении Сюзанны?
  - Да кое-что есть, - ответил я и достал из кармана аккуратно свернутый маленький листок бумаги:
  - Это я незаметно стащил у нее из полуоткрытого ящика стола. По-моему интересная вещь.
  И я протянул Никите листок бумаги, на котором красивым почерком было выведено несколько поэтических строк:
  
  "Без пафоса и без обмана
  Признаюсь я в своей любви
  Тебе, о милая Сюзанна
  Меня прости ты и пойми.
  
  Ты - мой любви печальный сон,
  А я навеки твой САМСОН
  
  Жду после репетиции у входа в парк.
  25 мая
  
  Никита удивленно присвистнул:
  - Ни фига себе, Федулович дает! А делал вид, будто Сюзанна его вообще не волнует. Оказывается здесь не все так просто.
  - Вот и я тоже так думаю, - задумчиво произнес я, - По-моему, даже очень не просто.
  И я аккуратно сложив листок, положил его обратно в карман.
  
  
  У дяди Васи жутко болела голова. Он медленно поднимался по лестнице, периодически останавливаясь и потирая лоб тыльной стороной ладони, и мысленно сожалел о том, что старость подкралась так незаметно. Раньше он мог выпить в три раза больше, и ему совершенно не нужно было опохмеляться утром. Своим прекрасным здоровьем он гордился много лет, но в последнее время почему-то ситуация резко изменилась. Невыносимые головные боли по утрам заставляли его опохмеляться, как последнего забулдыгу. Вот и сейчас, не найдя у себя на проходной в шкафу ни капли спиртного, он вспомнил про вчерашнего гостя, их задушевную беседу и решил навестить реквизитора в надежде, что тот угостит его рюмочкой. Дверь реквизиторской поддерживала огромная металлическая пружина, поэтому дяде Васе пришлось приложить немало усилий, прежде чем оказаться внутри. Переступив порог, он вскрикнул от неожиданности. Прямо перед ним стояло большое зеркало в полный рост, которое он чуть не сшиб.
  - Что за черт? - удивленно возмутился он и, оглядываясь по сторонам, крикнул в пустоту:
  - Эй, Матвеич! Ты где там окопался? Выходи, подлый трус!
  Тут за ширмой послышалось какое-то шевеление, и дядя Вася услышал голос Поликарпа Матвеевича, который читал какую-то молитву. Сторож постоял с минуту в ожидании, а потом уверенной походкой направился к ширме.
  - Не подходи! - услышал он резкий испуганный крик реквизитора.
  - Матвеич, ты чего? Это же я, - удивился дядя Вася, но на всякий случай притормозил.
  Из-за ширмы показалась голова реквизитора. Испуганные глазки колючками впились в дядю Васю:
  - Подойди к зеркалу, - низким замогильным голосом произнес Поликарп Матвеевич.
  - Дед, ты чего, рехнулся или вчера перебрал? Так давай опохмелимся. Я как раз за этим к тебе и пришел, - откровенно признался дядя Вася.
  - Подойди к зеркалу, - снова прозвучал низкий дребезжащий от испуга голос.
  Дяди Вася постоял с минуту, пытаясь разобраться в дурацкой ситуации, в которую он вляпался, но головная боль снова дала о себе знать, и он, повернувшись послушно поплелся к зеркалу. Тупо уставившись на свое отражение, он стоял и ждал дальнейшего развития событий. Поликарп Матвеевич, обвешанный связками чеснока, осторожно вышел из-за ширмы и, убедившись в подлинности отражаемого субъекта, с облегчением вздохнул:
  - Вась, ты не сердись, это вынужденные меры предосторожности. После вчерашнего появления в театре призраков-зомби я не уверен, что ты остался прежним человеком. Они парализуют человеческую волю и забирают его к себе, а ты уже не ты, а тоже один из них, - и он испуганно прикрыв рот ладонью, быстро перекрестил дядю Васю несколько раз.
  Сторож тяжело вздохнул, медленно покрутил пальцем у виска, выразительно глядя на сумасшедшего реквизитора, и обреченно произнес:
  - Тяжелый случай, такое, наверное, не лечится. Затем он повернулся и медленно пошел к выходу, но внезапный приступ головной боли снова дал о себе знать, и вдруг дядю Васю неожиданно осенила идея:
  - Слышь, Матвеич! - обрадовано сказал он, - А ведь зомби водку не жрут. Налей мне пару рюмок, я докажу тебе, что я не зомбик, а еще я могу для убедительности чесноком закусить.
  Поликарп Матвеевич долго молчал, часто моргая глазами, потом, видимо, приняв какое-то решение, пошел вглубь зала, достал из шкафа начатую бутылку водки, два стакана, и вернулся к дяде Васе. Напряжение явно спадало, и дядя Вася, расслабившись, удобно устроился на диване и приготовился слушать очередной бред реквизитора.
  
  А в это время Самсон Федулович находился в областной больнице. Он стоял у изголовья все еще находящегося в коме Самуэля Георгиевича, и уже в который раз мысленно проклинал себя за то, что так необдуманно связался с этим сумасшедшим и непонятным миром Богемы. Лучше бы переправлял наркотики старыми испытанными и надежными способами в каком-нибудь тайнике машины дальнобойщика. Конечно, там тоже бывают проколы, но все-таки в подобной ситуации ему намного легче было бы обшмонать машину, чем целое здание театра. А тут еще этот непонятный псих-маньяк. Кто он такой? Откуда взялся? Что ему надо? Федулович почувствовал резкую боль в области сердца. Он инстинктивно схватился одной рукой за грудь, а другой начал быстро искать по карманам пузырек с лекарством. Положив таблетку под язык, он немного успокоился, и с испугом глядя на неподвижного Самуэля Георгиевича и лежащего рядом такого же коматозника Плаксивого, подумал: "Неужели я лягу здесь третьим?" Боль немного утихла, и он решил, что пора сваливать из этой больницы.
  
  А в театре события продолжали развиваться с невероятной скоростью, все больше набирая обороты.
  В реквизиторскую зашел художник-оформитель. Сегодня, как никогда, он был мрачен и озабочен. Увидев удобно расположившегося на диванчике дядю Васю, Тарас приветственно кивнул головой и, подойдя поближе поздоровался со сторожем за руку:
  - Привет, Иваныч! Я смотрю, ты тут, уже наверное, прописался, даже домой не уходишь.
  - Дык, ведь театр для меня, как дом родной, - патриотично продекламировал уже захмелевший дядя Вася, для убедительности стукнув себя кулаком в грудь. Потом, взяв одной рукой бутылку, а другой придвинув ближе к Тарасу стакан, добродушно пригласил:
  - Садись, третьим будешь.
  Тарас удивленно огляделся:
  - А где второй-то?
  - Да он там, за ширмой, осиновый кол точит.
  В это время из-за ширмы появилась настороженно сосредоточенная физиономия реквизитора:
  - А, это ты, Тарас Петрович? Проходи, присаживайся, дело есть.
  Голова реквизитора снова скрылась за ширмой, послышался какой-то шорох, стук падающего предмета, снова возня и вот наконец-то вышел сам Поликарп Матвеевич, кряхтя и отряхивая пыль, стружки и опилки с рабочего халата. Пожав художнику руку, Поликарп Матвеевич снова сосредоточился, как будто прислушиваясь к каким-то неуловимым для человеческого слуха звукам:
  - Вот, Тарас, слышишь? - реквизитор значительно поднял вверх указательный палец.
  Художник прислушался, удивленно пожал плечами, отрицательно замотал головой и вопросительно посмотрел на дядю Васю. Тот осторожно показал взглядом на реквизитора и покрутил пальцем у виска.
  Поликарп Матвеевич, укоризненно качая головой, пристыдил своих собеседников:
  - Да-да, конечно, вы думаете, что я свихнулся. Я понимаю, что в это трудно поверить, но все-таки факты говорят сами за себя.
  - Какие еще факты, Матвеич? - с иронией спросил художник, по хозяйски разливая водку по стаканам.
  - Стерлась грань между мирами, миром реальным и миром теней. Выходят к нам из прошлого души давно умерших, ведомые силами зла, а театр наш является неким проходом и связующим звеном, через которое они проникают в наш мир и беспокоят нас живых.
  - Кхе-кхе, - тихонько закашлял дядя Вася, осторожно поднимая наполненный стакан, - Ничего себе, это слабо сказано "беспокоят". Такого бардака в театре я сроду не видел. Мне кажется, что через два, три дня такого сумасшествия разбежится весь персонал театра. А благодаря нашей глубокоуважаемой прессе мандраж уже начал перекидываться на жителей города.
  - Стоп! Стоп! - художник вежливо перехватил стакан у дяди Васи в тот момент, когда он уже поднес его ко рту, и аккуратно поставил на стол, - Что за ересь вы несете? Какие души? Какой еще к черту проход? То, что творится в театре, это дело рук человеческих, реальных, а не каких-то там призраков. По театру бродит маньяк и это уже по-моему ни для кого не секрет. А мандраж лихорадит нас потому что мы понимаем, что маньяк этот не кто-то посторонний, а один из нас, тот, кто хорошо знаком с жизнью театра, порядком работы, привычками актеров и так далее.
  - Вот! - торжествующе воскликнул дядя Вася, - Это те слова, которые крутятся у всех на устах, но мы боимся произнести их вслух, надеясь на то, что кто-то другой скажет их за нас. Ты прав, Петрович. Нам всем угрожает опасность. Но что можно сделать в такой ситуации? У тебя есть какие-то предложения?
  - Предложение одно, - четко и уверенно ответил Тарас Петрович, - Надо ловить маньяка.
  - Очень убедительно, - с сарказмом проскрипел все время до этого молчавший реквизитор, - Осталось только самая малость - выяснить кто же этот маньяк.
  - А ничего уже не надо выяснять, - опять также убедительно ответил художник, - Я знаю этого человека.
  Он многозначительно посмотрел на присутствующих, как бы призывая их оценить его превосходство над ними в области интеллекта и наблюдательности, и растягивая эту приятную паузу, не спеша, выпил водку, с удовольствием закусывая вчерашним уже подсохшим бутербродом с сыром.
  
  Самсон Федулович стоял на сцене театра, держа в руках злополучный паяльник, перед толпой взволнованных артистов:
  - Господа артисты! - красивым грудным басом обратился он к собравшимся, - Я вас в который раз заверяю, что ничего страшного в вашем театре не происходит. Какой-то паникер распускает необоснованные слухи, а вы все умные, образованные люди, как самые последние лохи введетесь на этот базар, - тут Самсон Федулович на мгновение замешкался, понимая, что повернул немного не в том направлении, и быстро исправляя ситуацию, снова заговорил: - Так вот, уважаемые, я как большой поклонник искусства и меценат, вносящий определенный вклад в развитие вашего, то есть нашего театра, думаю, что обладаю достаточным авторитетом в вашем кругу и заявляю, что мне самому не выгодно такое положение дел. У нас на носу гастроли, прекрасная возможность отдохнуть, сменить обстановку, конечно же не отвлекаясь от основной работы. Я заключил контракты с другими театрами и возможно на следующий год мы с вами поедем за бугор, пардон, за границу.
  - А что это будет? - раздался неуверенный голос из толпы.
  - Это будет Афганистан.
  - А почему Афганистан? - опять недоуменно спросил тот же самый голос.
  - А-а-а, - протянул Федулович, - Так значит мы все-таки интересуемся маршрутом гастролей и нам не безразлична судьба театра и мы не собираемся бежать отсюда сломя голову из-за каких-то нелепых случайностей и дурацких слухов? Вот и правильно! К тому же, хочу вам напомнить, дорогие мои, что я не простой субъект Российской Федерации, а уважаемый и почитаемый авторитет, в миру "Артист" и за свой театр любому глотку перегрызу. Об этом знает весь уголовный элемент не только нашего города, но и далеко за его пределами, поэтому я сомневаюсь в том, что найдется какой-нибудь идиот-самоубийца, способный посягнуть на людей, находящихся под моей опекой.
  Федулович перевел дыхание после длинного монолога и самодовольно откашлялся.
  "Вот, подлец, как хорошо говорит!" - подумал про себя Исаак Абрамович, -"Прямо хоть в труппу его принимай ведущим артистом!"
  А Федулович продолжал свое выступление, вытирая пот со лба белоснежным платочком.
  - Так вот, господа артисты! Я, конечно понимаю, что психологический климат в коллективе оставляет желать лучшего, но не вижу никакой необходимости в привлечении сюда наших доблестных органов внутренних дел. Никакая милиция не сможет обеспечить и навести порядок так, как это сделаю я и мои люди. К тому же нет никаких серьезных оснований для заявления в милицию. Что касается этого паяльника, - он внимательно осмотрел его, словно пытаясь найти там какую-то важную надпись, - Так вот я думаю, что это просто оплошность кого-то из рабочих сцены. Конечно, я уверен, что сейчас никто не признается в своей халатности, но в будущем человек, ответственный за оборудование и инвентарь, будет более ответственно относиться к своим обязанностям. Я обещаю, что этот эпизод будет расследован мною лично совместно с администрацией и приняты все меры к недопущению в дальнейшем подобных случаев.
  В толпе послышались негромкие возбужденные голоса артистов, которых явно не убедило выступление Федуловича, и поэтому он решил пустить в ход свой коронный прием убеждения. Он примирительно поднял обе руки вверх, предварительно передав паяльник своему охраннику, стоявшему позади него. Федулович постарался сделать это незаметно, чтобы лишний раз не нервировать людей видом злополучного паяльника, но тот, очевидно, не понял тонкого хода мыслей своего шефа, и широким размашистым движением руки, откинув полу пиджака, стал медленно и тщательно засовывать паяльник за пояс, обнажив при этом угрожающую кобуру, висящую на черной, массивной, кожаной портупее. В зале на мгновение воцарилась пауза, но Федулович быстро заслонил собой своего тупого помощника и быстро заговорил:
  - Так вот, уважаемые дамы и господа! Я понимаю, что последние события, гм, я бы сказал, эти нелепые случайности, заставили вас всех немного поволноваться, а нервные клетки, как известно, не восстанавливаются, поэтому на правах вашего покровителя и мецената, я бы хотел компенсировать вам этот, так сказать, ущерб. Предлагаю всем считающим себя пострадавшими и желающим поправить свое здоровье на дивных пляжах Анталии писать заявления на имя Исаака Абрамовича. Обещаю, что все заявления будут рассмотрены мной лично и все желающие обеспечены бесплатными путевками, ну естественно, по мере наступления отпуска заявителя.
  Самсон Федулович тяжело перевел дыхание и опять промакнул пот своим накрахмаленным платочком, осторожно поглядывая на толпу, в которой явно стало улавливаться значительное оживление. Наконец, все тот же робкий голос из толпы спросил:
  - А на членов семьи это тоже распространяется?
  - Самсон Федулович быстро мысленно прикинул предполагаемую сумму расходов, увеличившуюся сразу в несколько раз, и почувствовал, что волосы на его голове зашевелились, но угрожающее напряженное молчание толпы, ждущей положительного ответа, заставило его снова надеть на лицо доброжелательную улыбку и Самсон Федулович, деликатно откашлявшись, непринужденно продолжил:
  - Ну, разумеется, друзья мои. Я очень ценю и уважаю ваш дружный сплоченный коллектив, и чтобы ваш талант мог и дальше радовать зрителей, я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы психологический климат в театре и душевное благополучие каждого из вас в отдельности были в норме. А сейчас я хочу закрепить нашу дружбу и взаимопонимание небольшим фуршетом. Мои люди уже приготовили столы. Прошу всех следовать за мной. И он красивым театральным жестом пригласил уже явно осмелевшую и довольную толпу за кулисы.
  Фуршет оказался поистине королевским. Такого изобилия деликатесов многие из артистов не видели никогда за всю свою жизнь. Голодные люди, как саранча, мгновенно плотно облепили столы. Повсюду слышались оживленные голоса, звон бокалов, веселый женский смех.
  Я отыскал глазами Никиту и направился к нему. Мой друг заботливо наливал в бокал шампанское Татьяне, нежно обнимая ее за талию, улыбаясь своей обворожительной улыбкой, и изо всех сил старался вывести ее из заторможенного состояния, в которое она впала на репетиции, обнаружив в бассейне включенный паяльник. Я приблизился к ним, как раз в то время, когда светоэлектротехник Гоша поднимал свой бокал за женщину, сопровождая это красивым грузинским тостом. Все бодро захлопали в ладоши и начали звонко чокаться бокалами. Глядя на грустные и все еще немного испуганные глаза Татьяны, я не выдержал и постарался внести свою лепту в стабилизацию атмосферы:
  - Кстати о женщинах, - громко сказал я, - Недавно услышал забавный анекдот про блондинок.
  Все дружно засмеялись, а Гоша заметил:
  - Да, в нашей компании это особенно актуально, ведь у нас все женщины блондинки.
  - Так вот, - продолжил я, - Скажите пожалуйста, что будет, если блондинка перекрасится в темный цвет?
  Наступила пауза, все с интересом смотрели на меня и ждали остроумного ответа. Я легко усмехнулся и продолжил:
  - Получится искусственный интеллект.
  Последовал раскат смеха. Я украдкой посмотрел на Таню. К моему удивлению она немного оттаяла, потому что на лице ее появилась легкая улыбка. Я нежно взял ее за руку и, извиняясь сказал:
  - Дорогие женщины, я думаю, что вы не приняли эту милую шутку всерьез на свой счет?
  - Ну что ты, Толюша! - ласково улыбнулась мне Таня, - Лично меня это совсем не касается. У меня самый натуральный интеллект.
  И она тряхнула своей головкой, рассыпав по плечам прекрасные белоснежные волосы. Я перехватил взгляд Никиты, который восхищенно смотрел на Танечку, удивляясь такой перемене ее состояния. Он благодарно пожал мне руку и шепнул на ухо:
  - Молодец, Толян, спасибо!
  - Помогаю, чем могу, - ответил я ему, - Я ведь тонкий знаток женской психологии. Учись, пока я жив.
  Затем я нежно поцеловал Танечкину руку, потом наигранно и театрально упал на одно колено и поцеловал вторую Танину руку, причем поцелуй явно затянулся, потому что Никита уже начал нервно трясти меня за плечо:
  - Эй, друг, я что-то раньше не замечал за тобой такого джентельменства.
  - Ой, прости, приятель, - опять театрально ответил я ему, почтительно откланялся и направился оказывать внимание другим женщинам.
  Наташа с невероятной скоростью поглощала мидии, запивая шампанским, которое постоянно подливал ей Гоша. Я деликатно вписался между ними и рассказал еще пару анекдотов, которые, как мне показалось, на Гошу произвели впечатление гораздо большее, чем на Наташу. Он смеялся очень громко и откровенно, даже забыв подлить шампанского в опустевший Наташин бокал, что я с большим удовольствием сделал за него. Затем, глядя на Наташу, технично и последовательно поглощавшую мидии одну за другой, я не удержавшись, спросил:
  - Скажите пожалуйста, как в такой маленькой хрупкой девочке помещается такое большое количество устриц?
  - Это не устрицы, а мидии, - поправила меня жующая Наташа.
  - Для меня это без разницы, - улыбнулся я, - Я совершенно ничего не понимаю в этих морепродуктах.
  - А в чем Вы понимаете больше? - спросила Наташа, подставляя свой опустевший бокал.
  - Я художник, - ответил я, - выразительно показав рукой на грудь, - Художник душой и привык замечать только все красивое. Красивый пейзаж, красивые архитектурные здания, красивую музыку и, наконец, красивых женщин, - с этими последними словами я закончил наполнять Наташин бокал и, склонившись в позе почтения, нежно поцеловал ее руку. Наташа на несколько секунд перестала жевать, и удивленно посмотрела на меня. Я тем временем взял ее вторую руку и аккуратно вложил в нее наполненный бокал, затем придвинул ей тарелку с оставшимися мидиями и откланялся.
  За соседним столиком расположились Семен Андреевич, исполняющий роль Полония со своими телохранителями, Венера Семеновна - королева мать и Леша - мастер по звуку. Венера Семеновна с воодушевлением объясняла Семену Андреевичу правила посадки сельскохозяйственных культур на огороде. Она была владелицей дачного участка уже более двадцати лет, и поэтому в вопросах садоводства и агрономии ей не было равных. Семен Андреевич периодически вежливо перебивал ее, уточняя некоторые детали, и делал кое-какие записи в своем блокноте. Он совсем недавно приобрел дачный участок и поэтому был еще дилетантом в вопросах земледелия. Двое из ларца, стоявшие справа и слева от Семена Андреевича, были поглощены процессом пережевывания пищи. Они методично опустошали одну тарелку за другой, не забывая при этом своей основной задачи охраны Полония. Изредка они отрывались от тарелок и внимательно оглядывали угрожающе зверским взглядом все помещение. При этом головы их так смешно вращались, напоминая круговые движения головы филина. Затем они с чувством выполненного долга снова погружались в свои тарелки. Леша, уже немного захмелевший, скучал, ковыряя вилкой кусок бифштекса. Огородная тема его явно не интересовала, а с братками завязать разговор, видимо было не так то просто. Поэтому он очень обрадовался моему появлению, налил мне в рюмку чего-то из очень красивой бутылки и пододвинул чудом уцелевшую тарелку с бутербродами.
  - Я вижу, Вас не вдохновляет посевная тема? - спросил я его с легкой иронией.
  - Да, уж, - философски заметил он. Я вообще-то житель городской и никогда не копался в этой земле.
  - Это потому что у Вас нет собственной земли, молодой человек, - подхватила нить разговора Венера Семеновна, - Я Вас уверяю, что работа на огороде, это не менее творческий процесс, чем игра на сцене.
  - Да, уж, - опять философски ответил Леша, но уже с другой интонацией.
  Семен Андреевич закончил что-то записывать в свой блокнот и тоже включился в беседу:
  - Да, да, молодой человек. Я раньше тоже считал крестьянский труд уделом плебеев, но заимев шесть соток земли, понял, что вырастить огурец, пожалуй, даже сложнее, чем сыграть роль на сцене.
  - Странно, - засмеялся я. - Вот что значит творческие люди. У вас сравнительной мерой служат творческие ценности, а вот интересно, с чем бы вы сравнивали выращенный огурец, если бы работали, скажем, сталеваром или шахтером?
  Все дружно засмеялись, кроме двух телохранителей, сосредоточенно жующих и уже добравшихся до последней тарелки с бутербродами. Я рассказал еще пару старых анекдотов, которые, к моему удивлению, прошли на "УРА", и решил, что пора красиво ретироваться:
  - Скажите мне, пожалуйста, очаровательная Венера Семеновна, меня всегда волновал один вопрос, как женщине, занимающейся посевными работами, удается сохранить свои прекрасные руки в таком безупречном состоянии?
  И я нежно взял обе ее руки и с восхищением уставился на них. Венера Семеновна вся светилась, и я подумал о том, как мало нужно для того, чтобы сделать женщину счастливой. Пустяк. Просто обычный комплимент. Как говорится, дешево и сердито. Я на прощанье элегантно поцеловал Венере Семеновне руку и с поклоном удалился к следующему столику.
  За следующим столом расположились художники, реквизитор и Сюзанну Художники горячо обсуждали между собой последнюю выставку работ местного живописца:
  - А я тебе говорю, что это полное фуфло, - не унимался Тарас Петрович. Он уже достаточно захмелел, на что указывала его решительность и ослиная упертость в отстаивании своей точки зрения.
  - Так точно, - поддержал я его, - Вы абсолютно верно дали оценку этой халтуре. Я просто потрясен до глубины души, как можно выставлять эту безграмотную мазню на всеобщее обозрение! Я целиком и полностью поддерживаю Вас, коллега!
  Он благодарно пожал мне руку, утвердительно кивнув пьяной головой, в знак полной солидарности со мной и налил водки.
  Я поблагодарил его за понимание, но обратил внимание на даму, которой, наверное, совсем не интересна эта сугубо специфическая тема:
  - Сейчас весна, пора любви и вдохновения, - поэтически заметил я. - Красивые женщины становятся еще красивее, хотя, - я с восхищением посмотрел на Сюзанну, кокетливо стреляющую глазками в сторону Самсона Федуловича, - Хотя,- повторил я, - Красивее по-моему уже некуда.
  Она одарила меня ослепительной улыбкой. Я не удержался и, прижав одну руку к груди, а другой, взяв ее за руку, томно глядя ей в глаза, признался:
  - Клянусь Богом, если бы я не страдал с юных лет закомплексованностью и не был бы так скромен в общении с женщинами, то непременно сделал бы Вас своей дамой сердца!
  Сюзанна таяла прямо на глазах. Роман - второй художник, напарник Тараса, саркастически ухмыляясь, жевал колбасу, а Тарас, безразлично махнув на меня рукой, как на безвозвратно потерянного собеседника, опять толкнув Романа, принялся с жаром объяснять ему, почему выставка самодеятельного художника полное фуфло.
  Я сделал Сюзане еще пару комплиментов, сказав, что уже давно являюсь ее страстным поклонником и тайным обожателем и, поцеловав ей на прощанье ручки, красиво перешел к последнему столику.
  Здесь были Исаак Абрамович, Самсон Федулович, Боря и Гульнара Рашидовна. На мгновение я замешкался, не зная, как лучше влиться в эту компанию, но на мое счастье, Исаак Абрамович спас положение. Он приветливо улыбнулся мне, приглашая присоединиться, и с удовольствием представил меня шефу:
  - Вот, Самсон Федулович, наш новый сотрудник, правда, временный, но я думаю, что мы будем поддерживать связи и после Вашего ухода из театра.
  - Разумеется, - активно откликнулся я. Тем более, что мне очень понравился ваш коллектив. Прекрасные творчески одаренные люди. Я чувствую здесь себя комфортно и работаю с большим удовольствием.
  - Вот за это и надо выпить, - включился в разговор Боря, наполняя рюмки.
  Мы выпили, после чего Исаак Абрамович, обратившись ко мне, вежливо спросил:
  - Как Вам вчерашляя передача по телевизору?
  - Какая передача? - не понял я.
  - Ну, конечно, Вы тоже не смотрели, а очень жаль, потому что вчера вечером 25 мая наш Самсон Федулович выступал по телевидению в прямом эфире и очень много добрых теплых слов сказал в адрес артистов нашего театра.
  Я виновато развел руками:
  - Очень сожалею, что не посмотрел эту передачу, но у меня в последнее время такой плотный распорядок дня, что, к сожалению совсем не остается времени на просмотр телевизионных передач.
   Потом я, осмелев и уже достаточно освоившись в этой компании, на полный ход рассказывал анекдоты, которых знал бесчисленное множество и мог рассказывать бесконечно. Наконец. Почувствовав, что обстановка располагает, я перешел к главной цели своего визита и, как бы между прочим, обратился к Гульнаре Рашидовне:
  - А почему наша дама так скучна?
  Ответ ее прозвучал, как гром с ясного неба:
  - Опасаюсь раскаленного паяльника! Боюсь остаться калекой с обожженным лицом! Она произнесла это специально очень громко, определенно рассчитывая, чтобы ее было хорошо слышно за соседними столиками.
  Воцарилось гробовое молчание. Даже двое телохранителей Полония временно перестали жевать и удивленно уставились друг на друга. После минутной паузы послышался оскорбленный голос Венеры Семеновны:
  - Я так понимаю, милочка, что это камушек в мой огород?
  - Да, абсолютно верно! - язвительно ответила гримерша, - В Вашем огороде, по-моему не хватает камушков, огородница Вы наша!
  - Ах ты, нахалка! - возмутилась Венера Семеновна, - Что ты хочешь этим сказать?
  - Только то, что сказала! - осмелела гримерша, - Паяльник - это Ваших рук дело. Все здесь сидящие - свидетели тому, что Вы обещали разукрасить мою физиономию паяльником. Думаете, я не понимаю, что Вашей мишенью была я, а не Татьяна?
  - Вот истеричка! - удивленно пожав плечами и оглядываясь вокруг, как бы призывая всех в свидетели, - возмутилась Венера Семеновна.
  Но никто из присутствующих, к удивлению, не поддержал ни одну, ни другую сторону. Все напряженно ждали продолжения. И вдруг неожиданно раздался громкий стук. Это уже изрядно захмелевший Тарас Петрович своим огромным кулачищем стукнул по столу, обращая на себя внимание:
  - Тихо, бабы! - пробасил он заплетающимся языком, - Я знаю, кто баламутит воду в нашем коллективе!
  Наступила очередная минута молчания и все, затаив дыхание, ждали, когда Тарас выпьет рюмку и наконец-то сообщит присутствующим имя маньяка. Но Тарас не спешил. Он растягивал удовольствие, не торопясь, закусывая салатом из кальмаров, красиво доставая щупальца из салатника рукой, забыв о существовании такого столового прибора, как вилка. Наконец, облизав пальцы, также забыв о существовании салфеток, он неожиданно резким движением руки указал на Семена Андреевича и, имитируя действия обвинителя в зале суда, громко сказал:
  - Вот он, пресловутый маньяк-убийца, поставивший на уши не только наш театр, но и весь город. Да, я признаю, что он хороший актер, потому что прекрасно сыграл роль испуганного до смерти рядового артиста, вызывая у всех присутствующих жалость и сочувствие настолько, что его даже стали охранять. Ха-ха-ха, Боже, какая игра. Пожалуй, эта лучшая роль в твоей жизни!
  Телохранители Семена Андреевича опять ничего не поняв, тупо смотрели сначала друг на друга, а потом оба уставились на Самсона Федуловича, ожидая дальнейших указаний, но тот знаком приказал им ничего не предпринимать.
  Наконец пришедший в себя от первого потрясения Семен Андреевич прервал обвинительную речь Тараса и, обращаясь ко всем присутствующим, с укором глядя на своего обвинителя, произнес:
  - Вот, господа, полюбуйтесь, что водка делает с человеком! Он же сам не соображает, что говорит. У него же белая горячка, его лечить надо!
  - Меня лечить? - прогремел Тарас, - Это не меня лечить, а тебя судить надо!
  И опять обращаясь к присутствующим, Тарас продолжил:
  - Вы думаете, что я пьяный? Может быть. Но я в здравом уме и отвечаю за свои слова. Да, этот паяльник мой. Ну, то есть из моей мастерской. А кто его притащил на сцену, спрошу я вас? Он! Я застал его сегодня утром в своей художке с этим вот паяльником в руках.
  - Дурак! - в свою очередь крикнул уже раскрасневшийся от волнения Полоний, - Я же тебе объяснил, что взял паяльник, чтобы запаять медный кулон, поломавшийся у меня перед самой репетицией. Между прочим, это твоя прямая обязанность художника-бутафора ремонтировать реквизит, но так как тебя никогда не бывает на месте в нужное время, мне пришлось все делать самому.
  - Фуфло! - возразил ему Тарас, отрицательно мотая пьяной головой. Ты можешь морочить голову кому-то другому, но только не мне. Как интересно, умелец ты наш, собрался паять без припоя? Никто не знает где у меня лежит канифоль.
  - Я так думаю, что ты и сам не знаешь, где у тебя что лежит, потому что в твоем бардаке сам черт голову сломит, - уже более спокойно парировал ему Семен Андреевич.
  - Фуфло гонишь! - не унимался Тарас, - Думаешь, я не знаю, зачем ты на старости лет дачный участок приобрел? Ты там трупы закапываешь, следы заметаешь, убивец! - и он рванулся через стол к Семену Андреевичу, на ходу хватая пустую бутылку и замахиваясь ею на бедного Полония. Но телохранители быстро сориентировались и в считанные секунды скрутили распоясавшегося буяна. Дальше не было ничего интересного. Все участники фуршета тихонько сгруппировались по кучкам и, обсуждая последние новости, постепенно разошлись по домам.
  
  
  Глава 12
  
  
  Ночь выдалась тихая и безветренная. Полная луна ярко освещала одинокое здание театра, расположившееся в самом центре огромного городского парка. Снаружи пейзаж выглядел спокойным, излучающим умиротворение. Но это только снаружи, а внутри здания жизнь кипела полным ходом.
  В своей реквизиторской за ширмой притаился обвешанный чесноком, крестами, амулетами и оберегами Поликарп Матвеевич. Он усиленно боролся со сном, изредка попивая остывший кофе, и прижимал к груди острозаточенный осиновый кол.
  В районе сцены ползали с фонариками все те же бритоголовые персонажи. Сегодня их было двое - Боря-Шатун и Балык. Самсон Федулович еще днем сделал им последнее китайское предупреждение. Время было на исходе, осталась последняя решающая ночь перед премьерой. Нужно было, во что бы то ни стало обязательно найти тайник с наркотиками. Труппа театра по плану должна была ехать на гастроли, а Федуловичу так и не удалось сбыть товар, что грозило ему жутким разорением, почти крахом. Если он не отчитается перед мафией и порвет уже прочно налаженную цепь поставок товара, тем самым, лишив себя доверия у верхушки мафиозной пирамиды, то ему уже не было смысла жить дальше. И вот теперь все зависело от Бори и его помощника. Они ощупывали буквально каждый сантиметр, простукивая для верности деревянные доски сцены. Наконец, изнемогая от усталости, Боря сел на край сцены, свесив ноги вниз, и закурил:
  - Нет, все это фуфло, как сегодня очень точно подметил Тарас. Здесь мы ничего не нароем. Наш коматозник был кем? Реквизитором. Значит, скорей всего он заныкал товар где-то у себя в реквизиторской.
  Балык почесал затылок и, пожав плечами, утвердительно кивнул головой в знак согласия. Боре жутко не хотелось подниматься на второй этаж. При одной только мысли о реквизиторской у него по телу побежали мурашки. Перед глазами до сих пор стояла страшная морда монстра с горящими глазами, которую он увидел именно в реквизиторской. И потом эта печь, непонятно каким образом сама поехавшая и придавившая его напарника. Вообще то этот помешанный реквизитор прав. Нечисто у него там, явно какая-то чертовщина присутствует. Но делать было нечего. Время шло, и Боря понимал, что если он угодит Федуловичу и спасет его на этот раз, то благодарный шеф превратит его жизнь в рай. Поэтому, с трудом поднявшись, Боря приготовился к самой трудной и опасной части поиска.
  - Но без спецобмундирования я туда не сунусь, - успокаивая сам себя, сказал Боря - Я не камикадзе, - и поймав на себе вопросительный взгляд Балыка, приказал ему следовать за собой - Пойдем в костюмерную. Или нет, - он резко остановился, потом, как будто вспомнив что-то очень важное, обрадовано произнес: - Сначала в буфет!
  
  А мы с Никитой, в сопровождении Гадзилы быстро переходили из одной гримерки в другую. Эта собака слыла одной из лучших в питомнике и была специально натаскана на поиск наркотиков. Честно говоря, в эту ночь я был спокоен, как никогда, потому что не сомневался в положительном исходе нашей операции. Беспокоило меня только одно. Нам во что бы то ни стало, нужно было опередить людей Федуловича и первыми добраться до тайника с наркотиками. Никита, по моему, думал о том же, потому что время от времени поглядывал на часы и тяжело вздыхал. Вот мы обыскали уже все гримерные артистов и отправились на второй этаж, где начали с костюмерной. Там ничего существенного не нашли и перешли в следующую комнату. Эта была комната гримера. Гадзила быстро пробежался вдоль одной стены, немного задержавшись у батареи, я уже испугался было, что ему захочется использовать её в качестве туалета, но собака не опозорила честь Российской милиции и продолжила поиск дальше. Никита снова посмотрел на часы и решил прикурить от волнения. Пошарив в карманах в поисках сигарет, он обратил внимание на Гадзилу, который, уткнувшись носом в пол, что-то тщательно вынюхивает уже достаточно долгое время.
  - Кажется, нашел, - обрадовано шепнул мне Никита.
  - Да нет, приятель, не суетись, - успокоил я его, - Эта псина обучена, в случае находки наркоты, подать специальный знак. А здесь на полу просто что-то рассыпано.
  И мы дружно наклонившись, осветили фонариком то место, которое так сильно понравилось нашему Гадзиле.
  - Ну так и есть, - шепнул я Никите, - Помнишь, гримерша жаловалась на то, что у нее в кабинете кто-то рассыпал фосфорный порошок? Я так понимаю, что театральная уборщица не слишком добросовестно относится к выполнению своих обязанностей. Ну вот, - со смехом обратился я к Гадзиле, - И ты тоже пострадал при выполнении служебных обязанностей.
  Собачья морда красиво засветилась в темноте.
  - Настоящая собака Баскервилей, - хохотал я уже в полный голос.
  Никита почему-то не разделил моего веселья и, показывая на часы, поторопил нас с Гадзилой. Следующая комната была реквизиторской, где и произошли самые интересные события.
  Услышав возню в коридоре, Поликарп Матвеевич вышел из своего укрытия и, вытянув вперед руки, в которых крепко сжимал освященный крест, приготовился к самому главному в своей жизни испытанию. Он ожидал увидеть очередных призраков в белых одеяниях и уже заранее выучил соответствующую молитву-заклинание, но вместо этого на него с грозным рычанием стремительно выбежало из темноты страшное животное на четырех ногах со светящейся оскаленной мордой. Надо сказать, что Гадзила не просто так получил эту кличку. Его габариты намного превышали все средне-установленные нормы собачьих параметров. И вот, когда это страшное исчадье ада, добежав до реквизитора, встало на задние лапы, сравнявшись по росту со своей жертвой, и схватило огромными зубами спасительный крест, пытаясь вырвать его из рук Поликарпа Матвеевича, тот не выдержав такого страшного потрясения, потерял сознание, свалившись на пол со страшным грохотом. Все это произошло в считанные секунды, и поэтому, когда мы с Никитой подбежали к реквизитору, он уже был далеко от реальной действительности, пребывая в обморочном состоянии. Наши настойчивые попытки привести его в чувство не увенчались успехом, и тогда Никита сказал, укоризненно глядя на Гадзилу, который с виноватым видом крутился, слабо виляя хвостом и жалобно скулил:
  - Ну что, Собака Баскервилей, напугал бедного дедушку? Что мы теперь с ним делать будем?
  Гадзила виновато лизал ухо Поликарпа Матвеевича. Мне пришла в голову мысль и я тут же поделился ей с Никитой:
  - Слушай, а может быть, оставим все как есть. Я думаю, что старик очнется с минуты на минуту и наше присутствие здесь нужно будет ему как-то объяснять, а самое главное, что мы ему скажем по поводу собаки? Ведь нам же нельзя светиться. Если завтра весь театр узнает о наших ночных похождениях с собакой, это может спугнуть наших конкурентов. Давай-ка мы переложим дедушку куда-нибудь в более удобное место, и пусть себе отдыхает.
  Никита посветил фонариком вокруг и радостно отозвался:
  - Вот, гляди, здесь какой-то матрасик лежит.
  - Где, - спросил я, тоже ворочая фонариком.
  Мы подошли поближе и одновременно рассмеялись, забыв про соблюдение тишины и законы конспирации. В самом центре зала стоял большой гроб, обитый черным бархатом, в котором уютно лежал компактный симпатичный матрасик.
  - Это реквизит нашего последнего спектакля - гроб графа Дракулы, - пояснил Никита, почесывая затылок и вопросительно глядя то на меня, то на лежащего без сознания реквизитора.
  - Если ты хочешь так пошутить над бедным стариком, то я против, - категорически сказал я, - Он же и так наполовину сумасшедший.
  - А что ты предлагаешь? - спросил в свою очередь Никита.
  - Пока не знаю, - честно признался я, и тут же спохватился, - Слушай, а куда подевался наш Гадзила? Внезапно из глубины зала раздался радостный собачий лай, сопровождаемый жутким грохотом падающих ящиков. Мы с Никитой, сразу же забыв про реквизитора, рванули к месту происшествия. Счастливый Гадзила, весело виляя хвостом, радостно скулил, старательно вытаскивая из груды свалившихся ящиков самый нижний.
  - Кажется, есть! - прокомментировал Никита.
  - Погоди, - остудил я его, - Может быть, там просто завалялась какая-нибудь косточка.
  Мы дружно втроем вытащили большую картонную коробку и наперегонки, мешая друг другу, принялись быстро распаковывать её. Наконец кое-как разорвав упаковочный скотч, мы одновременно засунули головы внутрь, старательно освещая содержимое коробки. Внутри красивыми прямыми рядами были уложены новогодние хлопушки.
  - Это что, розыгрыш? - ехидно обратился я к Гадзиле.
  Но за собаку мне ответил Никита:
  - Это не розыгрыш, дурак! Эта идеальная упаковка для контрабанды. - Давай поспорим на сто баксов, что каждая из этих хлопушек начинена чистейшим героином!
  - Почему именно героином?
  - Да потому что это самый популярный и ходовой товар.
  Спорить я с Никитой конечно не стал. Мы аккуратно поддели ножичком бумажную оболочку хлопушки, из которой тут же высыпалась горстка белоснежного порошка, что и требовалось доказать. Никита с облегчением вздохнул и благодарно потрепал Гадзилу по загривку. Я проделал ту же процедуру и тут мы вспомнили про бедного реквизитора, который все еще тихонько лежал на холодном полу,и мне стало искренне жаль, что он пропустил самое главное и интересное представление в своей жизни. Далеко не каждому удается найти потерянный тайник с десятью килограммами героина. Я озорно посмотрел на Никиту:
  - Так что ты там говорил по поводу вурдалаков?
  Никита рассмеялся:
  - А-а-а, так ты все-таки созрел?
  - Ну что же, давай дадим возможность бедному прапорщику почувствовать себя графом Дракулой!
  И мы дружно подхватив Поликарпа Матвеевича за руки и за ноги, заботливо положили его в гроб. Затем, снова тщательно заклеив скотчем коробку с героином и бережно неся ее на вытянутых руках, покинули реквизиторскую с чувством выполненного долга. Впереди бежал Гадзила, весело виляя хвостом, и словно котенок пытался поймать на полу мелькающие лучи наших фонариков. Сегодня он был героем дня, вернее ночи.
  
  А в это время, в буфете основательно подкрепившись, Боря-Шатун с Балыком принялись вооружаться для предстоящего похода в самое опасное место театра - реквизиторскую:
  - Во, блин, невезуха, - сокрушался Боря, - угораздило же меня вляпаться в эту историю.
  Он старательно примерял к своей широкой груди металлические подносы в качестве защитного средства от предполагаемого противника.
  - Эх, блин, жалко, что шлем с меня сняли. Сейчас он бы в самый раз к месту был. А че, Балык, у меня возникла идея. Я в костюмерной видел фашистские каски. Может быть, это не так эффективно, как шлем, зато башка целей будет.
  И вооружившись большими разделочными ножами, они двинулись в костюмерную.
  
  А мы с Никитой сидели у него в гримерке перед раскрытым ящиком с хлопушками.
  - Ну вот, - сказал я, - Кажется, все становится на свои места. Только я одного не могу понять. Какая связь между срывами репетиций "Гамлета" и новогодними хлопушками? Я был уверен, что наркотики должны быть где-то в Гамлетовском реквизите. Это было бы логично, учитывая действия этого психа-маньяка, покушающегося именно на эту постановку.
  - А это и есть реквизит для Гамлета, - успокоил меня Никита, - Вспомни самый конец пьесы, когда после похорон Гамлета на сцену выходит Фортенбрас и произносит заключительный монолог. Так вот наш Федулович решил преподнести это немного иначе, со своим пониманием пьесы.
  - Слушай, - вмешался я, - Кстати, я не совсем понял Федуловское понимание пьесы, может ты мне, дураку, объяснишь?
  Никита рассмеялся и полез в тумбочку за бутылкой:
  - Понимаешь, Толян, тут без бутылки не объяснить.
  И он начал разливать водку, сопровождая эту процедуру рассказом:
  - Видишь ли, Толян, в понимании Федуловича, сам принц Гамлет со своим окружением - это люди бесполезные, говоря новым русским стилем, люди старой формации, обреченные на вымирание. Они варились в своей каше и занимались только своими проблемами, не обращая внимания на изменения, происходящие на политической мировой арене и на прогресс в целом, который все-таки имел место. Так вот король Форненбрас, в понимании Федуловича, - это, как бы тебе сказать, новый Норвежский авторитет, который пытается разрушить это морально устаревшее царство и начать перестройку в умах и сознании людей, пытаясь изменить старый застоявшийся режим на новый прогрессивный. Вот на этой оптимистичной ноте наш Федулович завершает пьесу, сопровождая приход нового короля и нового времени праздничным салютом, фейерверками и хлопушками, - закончил свой рассказ Никита и залпом выпил уже давно налитую рюмку водки.
  - Вот только до хлопушек то мы на репетициях никогда не добирались, - добавил Никита, смачно закусывая огурцом.
  - Да-а-а, уж! - только и мог сказать я.
  С минуту мы молчали, с серьезным видом глядя на коробку с хлопушками, потом наконец я решился посвятить Никиту в некоторые свои соображения:
  - Видишь ли, приятель, мы с тобой сделали только половину дела, то есть нашли наркотики. Но осталась еще вторая и очень важная половина дела - это поимка преступника. Честно говоря, у меня уже есть кое-какие предположения по этому поводу.
  - Ты хочешь сказать, что уже вычислил преступника? - удивленно спросил Никита.
  - Конечно, - не без гордости признался я. Окончательно я это понял, поговорив сегодня со светоэлектротехником.
  - А почему же ты, подлец, ничего не рассказал мне? - законно возмутился Никита.
  - А потому, мой дорогой друг, что понять, кто преступник - это еще само по себе ничего не доказывает, а вот поймать его на месте преступления - это уже совсем другое дело. Да и, честно говоря, улики-то у меня слабоватые, поэтому я придумал интересную штуку, которая должна сработать. А ты не обижайся. Уж коли ты сам меня привлек к участию в этом деле, то пусть уже тогда у нас все будет по законам жанра.
  - Это как? - не понял Никита.
  - А это когда есть умный сыщик, например Шерлок Холмс, я театрально поклонился и, прости, не очень умный его помощник доктор Ватсон, - я с наигранно виноватым видом указал вилкой на Никиту.
  Он саркастически хмыкнул, щелкнув меня по лбу, и с ехидством заметил:
  - Ладно, валяй, Пинкертон. Посмотрим что у тебя получится. Только имей в виду, если ты представишь на общий суд Федуловича, как главного мальчиша-плохиша, то это будет не в счет, потому что мы итак с тобой знаем, что он основной претендент на этот ящик, - и он указал вилкой на коробку с хлопушками.
  - Боже упаси, - возмутился я, - Бедный Федулович даже сам еще не знает, насколько серьезен и опасен его конкурент!
  Мы дружно выпили, закусив оставшимися от Федуловского фуршета бутербродами, и стали думать, как поступить с этим ящиком.
  - Есть у меня одна идея, - признался я, - Думаю, что это должно сработать.
  Я подхватил коробку с хлопушками в охапку, и жестом приглашая Никиту следовать за собой, направился в сторону проходной.
  
  А в это время из костюмерной вышли двое амбалов в фашистских касках с привязанными к груди металлическими подносами и вооруженные большими разделочными ножами. На ходу глотая из горла бутылки водку, они морально готовились к серьезным испытаниям, но по мере приближения к реквизиторской, все больше замедляли шаг.
  - Слышь, Балык, - с заметной дрожью в голосе, проговорил Боря, - Я тут так подумал, а на фига нам это с тобой нужно?
  Балык непонимающе пожал плечами.
  - Ну, я базарю конкретно про нас с тобой, - продолжал Боря, - Федулович, конечно, пахан крутой, но лично мне это уже давно по барабану. Прикинь, он сам сейчас небось где-нибудь по кабакам кантуется, а нас с тобой под танк бросил. Слышь, Балык, я думаю, что надо Федулычу условие поставить. Пусть за работу в ночное время нам вдвойне башляет, да еще надбавку платит за сложность и напряженность, связанную с риском для жизни.
  Так незаметно за разговорами они подошли к реквизиторской. Постояв с минуту, собираясь с силами, Боря допил последние глотки водки, тяжело вздохнул и резко распахнул дверь. Переступив, порог он прислушался. Кромешная темнота и зловещая тишина наводили ужас, который постепенно проникал в каждую клеточку Бориного организма. Выпитая бутылка водки не дала желаемого результата. Жуткий страх мгновенно отрезвил его голову, в которой вертелась только одна мысль - поскорей убраться отсюда. Боря рукой нащупал стоящего позади Балыка и подтащил его ближе к себе:
  - Не бросай меня, друг, - неожиданно вырвалось у него.
  Балык послушно кивнул и успокаивающе погладил Борю по каске. Так дружно держась за руки, они благополучно дошли до середины зала. Боря не переставая вытирал пот со лба, страшно жалея, что не захватил с собой из буфета вторую бутылку водки. Вдруг какая-то возня заставила их остановиться и прислушаться. Боря стал лихорадочно светить фонариком вокруг себя и вдруг в луче света проявился огромный черный гроб, в котором кто-то лежал. Боря почувствовал, что ноги у него подкашиваются, а сердце вот-вот вырвется наружу. Он даже не почувствовал, как Балык подтащил его к этому гробу и стал любопытно заглядывать внутрь, освещая лицо покойника. От яркого света фонарика Поликарп Матвеевич сначала начал щуриться, а потом неожиданно открыл глаза и, увидев перед собой щербатую улыбку Балыка в фашистской каске, держащего в одной руке фонарик, а в другой большой разделочный нож, он закричал так сильно, что Боря и без того уже находившийся на гране нервного срыва, ответил ему еще большим душераздирающим криком. А когда Поликарп Матвеевич резко вскочил, крепко сжимая в руках острозаточенный осиновый кол и замахнувшись ударил, Боря схватив Балыка за шкирку, и волоча его за собой, как котенка, со скоростью пули вылетел из реквизиторской, забыв про фонарики и ножи. Он еще никого в жизни не проклинал так сильно, как Федуловича в этот момент:
  - Лысый урод, - кричал Боря на ходу, обращая свои эмоциональные откровения к воображаемому Федуловичу, - Иди сам шмонай свою богодельню, а я уже сыт по горло этими приколами. Гулкое эхо отчетливо и звучно раздавалось в тиши театральных коридоров.
  
  
  Глава 13
  
  
  Утром Исаак Абрамович встал с трудом. На душе было неспокойно. Какое-то щемящее чувство тревоги и необъяснимый испуг перед предстоящей премьерой пронизывали его насквозь. Он чувствовал и понимал, что сегодняшний день обязательно принесет новые потрясения. "А может все обойдется?" - с тоской и надеждой подумал Стендер. В который раз уже он проклинал сам себя за то, что связался с Федуловичем и позволил ему хозяйничать в театре. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что вся эта неразбериха напрямую связана с Федуловичем и его людьми. Как человек умный, Стендер понимал, что Федулович, конечно, не бескорыстный фанат. Он определенно что-то имеет от связи с театром. Но что? Откуда вдруг такая забота и опека над актерами. Все эти вопросы не давали покоя Исааку Абрамовичу в последнее время, и поэтому, устав от раздумий и сомнений, он окончательно решил, что эти гастроли будут для него последними. Нельзя больше жить в постоянной сделке с совестью, закрывая глаза на эти Федуловские причуды. Исаак Абрамович накинув плащ, открыл дверь, но внезапно вспомнил, что забыл свои таблетки. Он поспешно вернулся в комнату и, схватив пузырек, заботливо положил его в карман. Забыть таблетки в такой день было бы верхом беспечности. Сегодня они нужны будут ему как никогда!
  
  В театре день начался как обычно. У порога толпились журналисты, поэтому Исаак Абрамович сразу направился к черному входу. Его встретила Наташа, которая, как всегда была в курсе последних событий. Стендер подумал, что лучшего источника информации, пожалуй, нет на всем белом свете. Этот уникальный экземпляр обязательно надо будет взять с собой на гастроли, иначе он просто потеряет возможность жить жизнью коллектива.
  Исаак Абрамович ласково взял Наташу за руку, пытаясь остановить словесный поток уже перешедший в русло лишней и ненужной информации:
  - Послушай, детка, постарайся с утра собрать весь персонал театра. Сегодня значительный и ответственный день и я хотел бы еще раз поговорить с коллективом и дать последние указания.
  Наташа послушно кивнула головкой и испарилась так же незаметно, как и появилась.
  "Бесценный помощник!" - подумал Стендер и направился к себе в кабинет, на ходу здороваясь с артистами.
  
  А я в это время объяснял Никите суть моего плана. Он все еще немного обижался на меня за то, что я не рассказываю ему всего. И я пытался убедить его, понять меня и помочь мне поймать преступника с поличным:
  - Понимаешь, приятель, - говорил я оправдываясь, - Этот товарищ очень хитер и опасен, он практически не оставляет улик. У меня сейчас на руках практически нет доказательств, а улики такие хлипкие, что их не примет во внимание ни один суд, поэтому мы должны обмануть злодея и поймать его с поличным. Для этого я разработал очень рискованный план и решил сегодня пойти ва-банк. Для того чтобы полностью исключить из нашей операции по поимке преступника Федуловских людей, мы попросили сторожа дядю Васю сделать для нас небольшое одолжение и произнести одну важную фразу, которая должна решить весь исход задуманной операции.
  Через час в зале собрался весь персонал театра. Стендер окинул взглядом собравшихся, и тихонько спросил у Наташи:
  - Ну что, все на месте?
  - Нет, Исаак Абрамович! Не хватает двоих человек, - выпалила Наташа, - Нет реквизитора и художника.
  - Тарас, наверное, отсыпается после вчерашнего фуршета, он здорово перебрал, - предположил Стендер.
  - Нет, Исаак Абрамович, - зачирикала Наташа, - Его дома точно нет. К нему утром Роман заходил, а соседи сказали, что Тарас рано утром куда-то уехал и одет был как-то странно по- дорожному и с рюкзаком.
  - Ладно, - вздохнул Стендер, - Надеюсь, к отъезду на гастроли он появится. Меня больше интересуют артисты. К сегодняшней премьере все готовы? Никто не заболел, не умер?
  - Нет, Исаак Абрамович, - заулыбалась Наташа, - Артисты в полном составе.
  - Ну вот и прекрасно, - облегченно вздохнул художественный руководитель и направился к сцене.
  
  А Самсон Федулович, сидя в своем огромном кожаном кресле звонил по междугороднему телефону, пытаясь договориться о задержке гастролей, хотя бы на пару дней. Но администрация театра в Казахстане никак не хотела понимать Федуловские проблемы, так как афиши уже были расклеены, билеты проданы. Федулович обреченно положил трубку и тупо уставился на свою стеклянную дверь на фотоэлементах.
  - Ну, вот и все, - трагично сказал он сам себе и горько усмехнувшись, полез в бар за бутылкой. Но выпить ему так и не удалось. Резкий телефонный звонок вернул его к прозе жизни.
  - Говорите! - прорычал в трубку шеф.
  - Самсон Федулович! - послышался скрипучий голос Стендера, - У нас тут опять проблема. Мне только что звонили из милиции.
  - Какая еще милиция? - заревел испуганный Федулович.
  - Помните, вчера на фуршете, наш художник Тарас Петрович по пьяни, обвинил уважаемого артиста Семена Андреевича?
  - Ну, - насторожился Федулович.
  - Так вот, сегодня этот художник не вышел на работу. Я, честно говоря, не придал этому особого значения, а сейчас мне звонят из милиции и говорят, что поступил сигнал от соседей по даче Семена Андреевича. Они заметили двух подозрительных людей, копавшихся на участке Семена Андреевича, и позвонили в милицию. Приехавшие сотрудники милиции задержали Тараса Петровича и нашего нового реквизитора Поликарпа Матвеевича, которые пояснили, что искали трупы, якобы зарытые на участке Семена Андреевича.
  У Федуловича сразу заработали мозговые извилины:
   - Так, - подумал он, - Ну этих двоих будет легко отмазать и вытащить. Тарас - законченный алкаш и поэтому мало ли что может прийти в его пьяную голову, а реквизитор - полупомешанный старик, по которому уже давно психушка плачет.
  И бодрым голосом Федулович пробасил в трубку:
  - Не боись, Абрамыч! Я сейчас подъеду и все улажу. Все будет ништяк, только ты без меня в ментовку не суйся, лады?
  - Лады, - устало отозвался Исаак Абрамович и положил трубку.
  В театре атмосфера снова начала накаляться. Артисты группировались по кучкам и шушукались, осторожно оглядываясь по сторонам. По мере приближения вечерней премьеры психологическая обстановка в коллективе становилась все более нервозной. Не на шутку напуганные артисты потихоньку вооружались кто ножом, кто шилом, кто отверткой. У Фортенбраса под плащом незаметно примостился газовый пистолет. А женщины украдкой впихивали себе в декольте маленькие газовые баллончики. Я тоже не сидел сложа руки. Пока Никита крутился перед зеркалом, пытаясь незаметно спрятать под плащом Гамлета внушительную резиновую дубинку, я пристегивал к поясу металлические наручники, предварительно несколько раз прорепетировав способы их быстрого применения.
  Итак, время работало на нас. Стрелки часов неотвратимо приближали нас к развязке этого запутанного узла неприятных событий. Никита предложил немного разрядиться парой рюмок водки, и я с удовольствием поддержал его.
  Вот уже начали сходиться зрители. Постепенно заполнялся буфет, фойе все больше оживлялось голосами приходящих людей. И очень характерно и ярко выделялись внушительные фигуры бритоголовых людей в черных кожаных куртках со сверкающими массивными золотыми цепями на бычьих шеях, которые стояли по углам фойе, у входа, на лестнице, словом, повсюду. Это были люди Федуловича. Они бдительно несли службу, добросовестно вращая головами в разные стороны и внимательно глядя по сторонам. Периодически они доставали сотовые телефоны и переговаривались с умным видом конспираторов.
  И вот уже прозвучал третий звонок, и последние запоздавшие зрители поспешно покидали буфет, на ходу дожевывая бутерброды. Свет в зале постепенно стал угасать, и зазвучала божественная музыка Вивальди. Занавес медленно поднялся и взору зрителей открылся прекрасный пейзаж, который Тарас написал на заднике буквально за два дня, позаимствовав сюжет у английского художника Гейнсборо.
  А за кулисами происходила обычная возня. Артисты вполголоса переговаривались, некоторые бегло просматривали текст, Сюзанна не выпускала из рук маленькое зеркало, постоянно поправляя непослушный локон и вдруг сухо откашлявшись, дядя Вася обратился к Стендеру:
  - Я, конечно, прошу прощения, Исаак Абрамович, но с реквизитом у нас какая-то ерунда получается.
  - Что еще там у вас не слава богу? - встревожено спросил Стендер, - Где реквизитор? Самсон Федулович еще утром благополучно уладил это недоразумение с милицией и Поликарп Матвеевич должен был успеть приготовить весь реквизит. Мне доложили, что все в порядке.
  Наступила минута молчания. Все присутствующие напряженно смотрели на дядю Васю. А тот не спешил с ответом. Он опять тщательно откашлялся и, почесав затылок, успокаивающе сказал:
  - Да ерунда, это все, ничего серьезного. Просто один из ящиков с хлопушками оказался бракованным.
  - Как это? - удивился Стендер.
  - Ну, понимаете, Исаак Абрамович, вместо конфетти там оказалась насыпана какая-то дрянь, вроде порошка какого-то. Так я этот ящик-то к себе в шкаф поставил, чтобы не перепутать. Дело в том, что закупками реквизита снабженцы Федуловича занимались, так вот я думаю, что им этот ящик и вернуть надо. Пусть сами решают, что с ним делать. Зачем нам эти проблемы. Ведь бракованный товар как-то списывать надо, так вот пусть у Федуловича голова и болит. Правильно?
  - Правильно, правильно, - согласился Исаак Абрамович, - Ну а остальные то хлопушки в порядке?
  - Остальные в полном порядке, - ответственно заверил дядя Вася и с чувством выполненного долга покинул кулисы.
  Первое действие спектакля прошло благополучно, не считая того, что Гамлет, забывшись вытащил вместо шпаги милицейскую дубинку, а убитый Полоний, падая потерял парик, который со звоном покатился по сцене, потому что он был натянут напуганным Семеном Андреевичем на фашистскую каску для предохранения головы от внезапного нападения маньяка. Но добрые благодарные зрители не обратили внимания на эти казусы, приняв их за некую задумку режиссера, и долго благодарно хлопали, выражая свое удовлетворение великолепной игрой актеров.
  В антракте я обговорил с Никитой некоторые детали и заверил его, что все идет по плану. Второе действие будет не только окончанием пьесы, но и финалом всей нашей истории с маньяком. Никита тяжело вздохнул, все еще обижаясь на меня за недоговоренность и тайну следствия, и молча направился к сцене.
  Второе действие прошло более благополучно, уже без особых ляпов. Только в самом конце пьесы, когда мертвого Гамлета проносили по сцене на носилках, где-то глубоко за кулисами раздался душераздирающий крик. В мгновение ока мертвый Гамлет сорвался с носилок и рванулся за кулисы. Ничего не понимающие зрители недоуменно загудели, следя за продолжением событий. Артистам ничего не оставалось делать, как продолжать доигрывать спектакль.
  А мы с Никитой тем временем уже подбегали к шкафу дяди Васи, из которого раздавались непонятные звуки. За нами следом торопились остальные, незадействованные в данный момент артисты. И вот буквально за несколько метров до шкафа, я схватил Никиту за руку и немного приостановив, попытался успокоить:
  - Ты только не волнуйся, приятель, и пообещай, что не убьешь меня за мою самодеятельность.
  - Почему? - недоуменно спросил Никита.
  - Да вот почему, - ответил я ему и открыл дверь огромного голубого шкафа, в котором скрючившись на полу и испуганно всхлипывая сидела Танечка-Офелия на ящике с хлопушками. Она боялась пошевелиться, потому что прямо над ее белокурой головкой маячила огромная оскалившаяся морда нашего Гадзилы. Он крепко обнимал ее своими массивными лапами и периодически издавал угрожающее чудовищное рычание.
  Я удовлетворенно кивнул, подтвердив мысленно свою правильную версию, заслуженно поблагодарил Гадзилу за добросовестное исполнение своего служебного долга, ласково потрепав его по загривку, осторожно вывел его из шкафа, а затем галантно протянул руку Танечке, одновременно обращаясь ко всем собравшимся:
  - А вот, дамы и господа, и наш неуловимый легендарный маньяк!
  Я в тот момент, как никогда, был готов произнести яркую значительную речь, но внезапная оглушительная Танина пощечина резко охладила мой пыл и красноречие. Я виновато посмотрел на Никиту и, пожав плечами, извиняясь сказал:
  - Ну ты же сам втянул меня в эту историю. Я всего лишь только выполнил твою просьбу.
  - Я ничего не понимаю, - наконец-то вмешался Стендер, - Что все это значит?
  - Видите ли, дорогой Исаак Абрамович, - пояснил я, - Все дело в этом невзрачном ящике с хлопушками.
  - Это тот самый бракованный ящик? - все еще не понимая, спросил Стендер.
  - Ох, Исаак Абрамович, - сказал я мечтательно поднимая глаза к небу, тихонько почесывая все еще болевшую от пощечины щеку, - Вы не представляете себе сколько бабок стоит этот бракованный ящик, если в каждой хлопушке вместо конфетти засыпано по 100 граммов чистейшего героина.
  И я красивым театральным жестом вытащил из ящика одну из хлопушек, и победоносно улыбаясь, дернул за нитку. Раздался громкий хлопок, и к удивлению собравшихся, а также к большому изумлению с моей стороны, на нас посыпалось разноцветное конфетти.
  Наступила мертвая тишина, которую вдруг нарушил громкий изумленный вой и крики, доносящиеся из зрительного зала, где в финальной сцене прозвучал салют и со сцены в зал рванулись хлопушки, осыпая зрителей белоснежным тонкотертым порошком.
  
  
  
  Глава 14
  
  
  Мы с Никитой снова сидели в гримерке, заканчивая уже вторую бутылку водки, и я заплетающимся языком описывал ему последовательность моего расследования:
  - Знаешь, приятель, - поучительно сказал я, пытаясь внятно проговаривать слова, - Ты сам виноват во многом.
  - Не понял, - промычал мне в ответ Никита, тараща на меня удивленно пьяные глаза, - В чем ты меня обвиняешь?
  - В сокрытии важных для следствия фактов. Почему ты не рассказал мне о том, что несчастный коматозник Самуэль Георгиевич пытался ухаживать за твоей Татьяной? И о том, как ты спустил его с лестницы. Почему же я должен был узнавать об этом от посторонних людей?
  - Я тогда не считал это относящимся к делу, - обиженно ответил Никита.
  - Дурак, - не выдержал я, - Это имело самое прямое отношение к делу. Потому что Самуэль Георгиевич, проигрывая в сравнении с тобой по всем параметрам, включая возраст, внешность и физические данные и так далее, решил найти путь к сердцу Татьяны другим способом, открыв ей страшную тайну своей второй подпольной деятельности в театре и пообещав горы золотые в случае удачного исхода операции.
  - Ну? - вопросительно посмотрел на меня Никита.
  - Ну а Татьяна твоя, будучи женщиной умной и предприимчивой, решила обвести старика вокруг пальца, соответственно не делясь с ним ничем, поэтому и подстроила несчастный случай с подпиливанием лестницы. Хотя я предполагаю, что он рассказал ей не все подробности, а только то, что героин спрятан где-то в реквизите для "Гамлета". Поэтому, учитывая еще и те обстоятельства, что за этим порошком охотились также и люди Федуловича, ей приходилось быть крайне осторожной. Также положение осложнилось еще больше с приходом нового реквизитора, который был помешан на аккуратности и усердии в работе, и бдительность его превышала все допустимые нормы. Поликарп Матвеевич, конечно, сильно подорвал свое здоровье и особенно нервы за последние несколько дней, я бы даже сказал, не без нашей помощи, - я усмехнулся, виновато пожав плечами и, вспомнив, как мы пошутили, уложив его в гроб, - Так вот, он своей болезненной бдительностью мешал ей тайком копаться в реквизите.
  - Ты все-таки расскажи мне, каким образом ты вышел на Таньку?
  - Элементарно, Ватсон, - признался я с улыбкой.- Мне сразу показалось странным поведение Татьяны. По твоим словам после истории с заложенной бомбой в ее гримерке, она замкнулась и стала избегать встреч с тобой, перестала приходить к тебе и отвечать на звонки. Разве это похоже на состояние напуганной женщины? Ведь нормальные люди в состоянии жуткого испуга наоборот ищут поддержки и защиты, а что касается молодой женщины, имеющей такого физически здорового и умственно одаренного кавалера, как ты, она должна была вообще спрятаться за твою широкую спину, не отходя от тебя ни на шаг, как это делают все нормальные испуганные девушки, попавшие в подобную ситуацию.
  Никита недовольно хмыкнул, а я тем временем продолжал:
  - Так вот. Из этого следует, что ты ей просто-напросто мешал. Играя роль несчастной, жертвы сумасшедшего маньяка, она изображала из себя замкнувшуюся в себе бедную овечку, которая хочет побыть одна, наедине со своими мыслями, а пока ты обрывал у нее телефон своими звонками, она шарилась по театру в поисках героина.
  - Но это все голословно. Где твои доказательства? - вставил обиженный Никита.
  - Теперь уже я хмыкнул в ответ, и улыбнувшись продолжал:
  - Помнишь, ты мне рассказывал про спор между Татьяной и сторожем дядей Васей? Она тогда еще проспорила ему пять бутылок водки.
  - Ну, - промычал Никита.
  - Так вот, мне показалось странным то, что дядя Вася ничего не слышит, не видит и не замечает во время своих ночных дежурств, и у меня в голове появилась одна идея, которую я сразу же реализовал. Однажды вечером, перед уходом я как бы между прочим, разговорился со сторожем и он, естественно, предложил мне рюмочку водки из своих стратегических запасов. Мне не составило особого труда незаметно перелить небольшое количество этого пойла в отдельную емкость и отнести его к нам в лабораторию на экспертизу. Я думаю, что о результатах проверки ты, конечно же, догадался.
  - Ну, конечно же, догадался, - передразнил меня Никита, - Скорей всего там была лошадиная доза какой-нибудь гадости снотворного действия.
  - Что-то вроде этого, - похвалил его я, - Поэтому несчастный дядя Вася по утрам ужасно мучился головной болью.
  - Но это еще ничего не доказывает, - ехидно возразил мне Никита.
  - Ну, конечно же, дорогой друг. Я и сам прекрасно это понимал, поэтому продолжил копать дальше.
  - А что было дальше?
  - А дальше было уже интереснее. Помнишь бедного Борю, который с полными ужаса глазами рассказывал о том, что видел страшное чудовище с горящими глазами?
  - Обычный глюк или белая горячка, - с ноткой профессионализма в голосе ответил мне Никита.
  - Не скажи, друг, - прервал его я, - Это намного интереснее. Не могу похвастаться своими способностями психоаналитика, но почему-то Боре я сразу же поверил. Такой искренний испуг невозможно сыграть. И исходя из его рассказа, я стал рассуждать. "Конечно, это не настоящий монстр", - думал я, - Тогда можно предположить, что кто-то изобразил его, чтобы напугать Борю. А что нужно для того, чтобы изобразить страшного монстра?
  - Страшная морда, - незамедлительно ответил мне Никита.
  - Нет, приятель, - немного поправил я его, - Я полагаю, что ни у одного человека из персонала театра нет такой страшной морды, чтобы насмерть напугать такого амбала, как Боря. Я все-таки предположил, что это была маска. А так, как маска является реквизитом, то я и отправился к Поликарпу Матвеевичу. Войдя в доверие к старику, что было делом непростым, я получил разрешение покопаться в театральных масках, и знаешь, какую интересную вещь я там откопал?
  - Ну? - опять промычал Никита.
  Я молча достал из пакета объемный сверток, после чего попросил Никиту выключить свет. И вот в кромешной темноте внезапно загорелись два красных глаза и послышалось страшное гортанное рычание дикого зверя. Затем раздался грохот падающего стула, видимо, вместе с Никитой, потому что после странной возки, сопровождаемой ненормативной лексикой, вспыхнул свет и испуганный Никита, отчаянно жестикулируя, и пытаясь нащупать упавший стул, истерично заорал:
  - Придурок! Предупреждать же надо!
  - Так вот, продолжаем разговор, - сказал я, улыбаясь и снимая маску. - Этот удивительный экспонат оснащен специальными баллончиками, из которых по тонким трубочкам под давлением выходит белый газ и красивыми клубами вырывается наружу из оскаленной пасти. В глазницы, разумеется, вставлены красные лампочки, освещаемые тоже батарейками, ну и конечно же миниатюрный магнитофон, на который записано грозное рычание. Надо сказать, что управлять этими приборами очень просто, здесь справится даже ребенок. Другое дело, что знал об этой маске только один работник театра. Это Самуэль Георгиевич. А получилось все вот как. Однажды, будучи за границей по делам, Самсон Федулович увидел эту маску на какой-то выставке, и естественно, не удержавшись от соблазна, приобрел ее за хорошие бабки. Ну а потом, взвалив на себя тяжелое бремя спонсора вашего театра, он отдал эту маску реквизитору Самуэлю Георгиевичу в надежде, что когда-нибудь она будет задействована в каком-нибудь спектакле. Но пока спектакли такой тематики в театре не ставили, она пролежала мертвым грузом в реквизиторской, и никто кроме Самуэля Георгиевича о ней не знал. А поскольку в последствии он без памяти влюбился в твою Татьяну, я могу предположить, что она иногда бывала в его реквизиторской, и только ей он мог продемонстрировать этот экспонат.
  - То есть ты хочешь сказать, что это Танька пугала Борю, напялив маску монстра, - спросил Никита, - Но это же опять все голословно и недоказуемо!
  - Конечно, Никита, - успокоил я его, - Здесь я могу только предполагать. Ну подумай сам, кто еще мог заниматься такими глупостями, как пугать бедного Борю. Конечно тот человек, которому он очень мешал. Нет, я не отрицаю, что это мог быть и сам Поликарп Матвеевич. Кстати, я не отметал этой идеи с самого начала, но пообщавшись с ним за рюмкой водки, я понял, что этот человек настолько напуган и помешан на изгнании дьявольщины из театра, что он никогда в жизни не одел бы на себя эту бесовскую маску.
  Никита смотрел на меня с легкой иронией и криво усмехался:
  - Это очень интересная история, но она, к сожалению, ничем не подкреплена.
  - Обижаешь, начальник, - сказал я в ответ и поднял вверх указательный палец, - Эта маска сделана из какой-то очень мягкой резины, которая плотно облегает голову, но, признаюсь, что натягивать ее очень трудно, нужно изрядно попотеть. Так вот, внимательно осмотрев ее, я нашел внутри несколько волосков, видимо вырванных при усердном натягивании маски и еще одну незначительную улику, но о ней позже. Так вот, что касается волос, то это были белоснежные волосики.
  Никита опять саркастически заулыбался:
  - Толян, ты меня разочаровываешь. Белоснежные волосики могли быть и седыми. Посчитай, сколько у нас в театре седых людей. Во-первых, сам Исаак Абрамович, во-вторых, Семен Андреевич, в-третьих, дядя Вася и, в конце концов, сам реквизитор.
  - Ну, с реквизитором мы уже разобрались, - перебил я его, а что касается остальных, то у них конечно седина действительно благородная и белоснежная, но извини меня, не такой длины.
  - Это еще ничего не доказывает, - опять вставил Никита. Если ты так наблюдателен, то наверное заметил, что у нас все женщины, задействованные в "Гамлете" блондинки, включая кадровичку Наташу, костюмершу и гримершу.
  - Ты меня поражаешь, - откровенно признался я. Ведь я тоже подумал об этом. Но не забывай, что блондинки ведь бывают и крашенные. Видишь ли, Никита, какая штука получается. Эти волосы, при ближайшем рассмотрении и изучении, были вырваны с корнями, а это значит, что у самых корней сразу можно определить настоящий цвет волос, то есть, была ли женщина, потерявшая их натуральной блондинкой или крашенной. И поэтому мне оставалась самая малость, это ненавязчиво выяснить, кто ж из наших милых дам красит волосы, а кто нет.
  - Ну, - уже более заинтересованно спросил Никита.
  - Ну вот, продолжал я, - Помнишь, на фуршете у Федуловича я рассказал анекдот про блондинку с искусственным интеллектом?
  - Ну, - опять промычал Никита.
  - Так вот, моментально откликнулась на эту шутку только твоя Татьяна. Помнишь, она сказала: "Ну, с моим интеллектом все в порядке, он у меня самый настоящий". А все остальные блондинки скромно промолчали. Почему? Да потому что все остальные крашенные. Уверяю тебя, что ни одна женщина, если бы она была, действительно, натуральной блондинкой, не преминула бы похвастаться этим. В то же время, если бы хоть одна из этих липовых блондинок соврала, то остальные бы тут же разоблачили бы ее, потому что в этих вопросах у женщин нет солидарности. А они-то уж между собой точно знают, кто красит волосы, а кто нет.
  - Ну, ты прямо психолог по женской части, - восхищенно зааплодировал Никита.
  Я приподнялся и театрально раскланялся.
  - Слушай, я теперь, действительно, вспомнил, что ты на фуршете был особенно оживленным и галантным с дамами, все время целовал им руки. На тебя это было так непохоже. Что это тогда с тобой случилось? - уже с явным интересом спросил меня Никита.
  - Да, Толян, - виновато опустил я голову, - Признаю, что это был мой прокол. Я не учел новейших достижений современной косметологии и готов признать себя полным профаном в этой области.
  - Не понял, - удивился Никита.
  - Помнишь, я упомянул еще одну незначительную улику, которую нашел вместе с волосами?
  - Ну.
  - Это был сломанный женский ноготь, застрявший в мягкой резине с внутренней стороны маски. Я же говорил тебе, что маска одевается очень трудно, поэтому нет ничего удивительного в том, что дамочка, натягивавшая эту маску впопыхах да еще в кромешной темноте, сломала ноготь.
  - А почему ты решил, что это именно женский ноготь? - задал свой очередной глупый вопрос Никита.
  - Ну, приятель, - засмеялся я, - Если ты найдешь и представишь мне мужчину, который имеет ногти такой длины, да еще красит их ядовито красным лаком, я поставлю тебе памятник при жизни.
  Никита опять саркастически хмыкнул и знаком попросил меня продолжать.
  - Так вот, - снова заговорил я, - Внимательно исследовав свою находку, я пришел к выводу, что у дамочки, потерявшей его недавно, если верить Бориному рассказу, сейчас должны быть коротко острижены ногти. И вот я, как полный идиот, начал целовать всем женщинам руки, пытаясь выяснить, какая же из них недавно сломала себе ноготь под самый корень.
  - А почему ты считаешь себя идиотом? - не понял Никита.
  - Да потому что, к моему удивлению у всех женщин ногти на руках оказались в полном порядке, в том числе и у твоей Татьяны. Судя по размеру, она отращивала из не менее четырех месяцев. Вот тут я зашел в полный тупик, пока совершенно случайно не наткнулся в газете на рекламу о наращивании ногтей. Представляешь, насколько шагнул вперед прогресс в области косметологии. Тебе за двадцать минут могут нарастить ноготь любой длины.
  - Ну, тогда ты, действительно, идиот, - согласился со мной Никита. - Ты за зря перецеловал руки у всех наших теток. Ха-ха-ха!
  - Не скажи, друг, - прервал я его ехидное гоготание, - Я не привык сдаваться так легко и решил все-таки испытать свой последний шанс и совершил поступок, на который отважится далеко не каждый мужчина.
  Никита подозрительно посмотрел на меня и снова вопросительно промычал:
  - Ну?
  - Доверяя своей интуиции, я на свой страх и риск, посетил ближайший косметический салон и сделал маникюр.
  - Да-а-а! - восхищенно протянул Никита, - Это действительно, поступок, но не волнуйся, я никому не расскажу об этом, - и он снова рассмеялся.
  - Так вот, - продолжал я, - Так как мужчины не часто посещают маникюрные кабинеты, то меня там приняли с повышенным вниманием. Девочки оказались очень разговорчивыми, и мне не стоило особого труда вывести русло разговора на тему театра. И вот одна из девушек маникюрщиц тут же поведала мне, что артистки из театра постоянно пользуются услугами их салона, а буквально на днях ее подруга красавица блондинка Татьяна наращивала у нее сломанный ноготь.
  Никита молча налил в рюмку водки и не предлагая мне, выпил, характерно откашливаясь, а я тем временем продолжал:
  - Что касается кровавой надписи на зеркале в гримерке Семена Андреевича, то здесь все проще пареной репы. Конечно, тюбик краски был взят их мастерской художника, что явно указывало на Тараса, но для того человека, кто хоть немного разбирается в живописи, сразу бы бросились в глаза некоторые нестыковки.
  - А что у тебя общего с живописью?
  Я важно откашлялся и нравоучительно заметил:
  - Между прочим, дорогой мой друг, у меня за спиной целых полгода года детской художественной школы, а это вам не шуточки! Но опустим эти подробности и вернемся к главному. Значит, что мы имеем? Надпись на зеркале и пустой тюбик масляной краски с кисточкой в мусорном ведре. Так?
  - Так, - подтвердил Никита.
  - А теперь скажи мне, ты когда-нибудь пробовал писать мягкой беличьей кисточкой с подсохшей масляной краской на гладкой зеркальной поверхности?
  - Да я ни на какой поверхности не пробовал, - честно признался Никита.
  - Я в этом не сомневаюсь, - усмехнулся я. Так вот. Взяв в руки тюбик, я сразу почувствовал, что он туговат наощупь, то есть срок годности краски, по всей видимости, уже вышел, и она загустела и подсохла. Такую краску очень трудно использовать без специального разбавителя или лака. Настоящий художник бы наверняка знал об этом. Кроме того, что касается цвета, то краплак красный светлый не очень то похож на цвет крови, профессиональный художник выбрал бы другой оттенок. Однако, вернемся к самому началу. Значит, наш маньяк берет тюбик краски, выдавливает его на бумагу, что тоже само по себе, до смешного глупо, потому что масляная краска моментально впитывается в тонкую бумажную поверхность, как в промокашку, поэтому художники пользуются специальными палитрами, поверхность которых плотно загрунтована. Кстати, кисть тоже выбрана неудачно. Для такого рода работы больше годится жесткая щетинная кисть, а не мягкая круглая из белочки, которая тут же вылезает и приходит в негодность. То есть на лицо полная безграмотность и дилетантство. И вот наш герой пытается засохшей краской вывести слово на зеркале. Разумеется, у него или у нее ничего не получается. Кисть выбрана неправильно, мягкие волоски белочки тут же расползаются в разные стороны и вылезают, краска не размазывается. Он или она, в порыве гнева, выбрасывает испорченную кисть в мусорное ведро, предварительно завернув ее в бумагу, насквозь пропитанную масляной краской, которая уже полностью впиталась и подсохла до такой степени, что использовать ее дальше нельзя. И дальше пытается дописать задуманное просто пальцем. Кстати о пальцах. Ты, конечно, опытный опер, но не заметил элементарной вещи, которая мне сразу бросилась в глаза. Разводы от пальцев на зеркале были тонкими и аккуратными, которые могла оставить только женщина. Не зря я водил своими пальцами по зеркалу. Мои отпечатки были раза в два толще, да и техника написания была очень интересна, именно самими подушечками пальчиков, что характерно для рук с длинными ногтями. Конечно, ей легче было бы применить для этой цели обычную губную помаду, но тогда это бы навело на мысль о женщине, а в нашем случае подозрение падает в первую очередь на художника Тараса.
  - Слушай, - перебил меня Никита, - Ты так интересно и подробно рассказываешь обо всех мелочах, что это наводит меня на мысль о том, будто бы ты сам проделал все это.
  - Ты мне льстишь, Никита, - сконфуженно скривился я, и продолжал:
  Что касается одной из следующих подозреваемых - Сюзанны, то я сразу отмел ее кандидатуру, как только увидел четкие отпечатки ее гравированных каблучков, оставленных, как будто специально на рассыпанном порошке. Меня, как опытного опера поразила эта слишком наглая, выставленная напоказ и вызывающая улика. Дело в том, что я сразу вспомнил события предшествующего дня, когда сотрудники "Полтергейста" у всех на виду рассыпали свой порошок. Сюзанна тогда тоже присутствовала и даже попыталась пошутить, сравнивая их порошок с пудрой у гримерши. Так вот, скажи мне теперь, какой полной дурой надо быть, чтобы, зная об этих ловушках, пройтись именно там, оставляя свои четкие следы, да еще с личной гравированной меткой. Чтобы подтвердить свою версию, я, как бы невзначай случайно заглянул к Сюзане в гримерную и разговорился с ней на отвлеченные темы. Когда она ненадолго отвлеклась, мне удалось быстро обыскать ящик ее стола и я нашел там ту самую удивительную записку от Самсона Федуловича, которую, кстати, показал тебе, а ты тогда не придал этому значения.
  - Ты имеешь в виду то любовное послание от Самсона? - спросил меня Никита.
  - Так точно, - подтвердил я, но только оно было не от Самсона, потому что Федулович никак не мог ее написать.
  - Откуда ты это знаешь? - удивился Никита.
  - Приятель, ты не наблюдателен. На записке стояла дата, что само по себе необычно. Я тогда очень удивился этому, потому что для любовных записок это совсем не характерно. Из этого я сделал вывод, что кому-то очень нужно было вытащить Сюзанну из театра именно в это время, чтобы воспользовавшись ее меченными туфельками, оставить следы, тем самым подставив ее под подозрение. Но опытного опера не проведешь такой дешевой провокацией и поэтому я смело уничтожил эту липу.
  - Но почему ты считаешь, что Федулович не мог написать эту записку, - опять спросил Никита.
  - Да потому что в это время, указанное в записке, он выступал по телевизору в прямом эфире. Если не веришь мне, то возьми и почитай программу телепередач. Да еще учитывая Федуловский характер, прямоту и наглость в общении с женщинами, я не думаю, что он опустился бы до такого мальчишества, чтобы писать любовные записки, да еще Сюзане, которая ему совсем не нравится. Ну а дальше все проще пареной репы. Так как Сюзанна женщина маленькая компактная, соответственно и размер ножки у нее небольшой. Вряд ли кто-то из мужчин смог бы натянуть на себя ее туфельки. Поэтому я сказал себе: "Шерше ля фам!" и продолжил расследование в этом направлении.
  - Круто! - похвалил меня Никита и похлопал в ладоши, - Ну что ж, выпьем за твое потрясающее чутье, которое я, наверное, уже потерял.
  - Но, вернемся к нашим баранам, - сказал я, отодвигая налитую рюмку. - Я вижу в твоих глазах сарказм и ухмылку, Поэтому перехожу к следующей, с моей точки зрения, самой убедительной улике. Я тебе уже говорил, что окончательно убедился в своей версии после того, как поговорил со светоэлектротехником. Так вот. Я попросил Гошу сделать точно такое же освещение сцены, которое было во время последней репетиции, и попробовал повторить весь маршрут Офелии, вплоть до бассейна.
  - Ну и что, - насторожился Никита.
  - А то, что у меня стопроцентное зрение, я на учебных стрельбах выбиваю одни десятки, а вот паяльника, который я заранее положил в бассейн, так и не увидел, хотя всматривался очень внимательно. Стоя на том месте, где стояла Татьяна, сам бассейн то почти не просматривается, там очень темно, и не видно даже задней стенки бассейна, а не то, что каких-то проводков, опущенных в воду. Ты оттуда даже шланг от пылесоса не увидишь. А у твоей Татьяны, если мне не изменяет память, зрение минус четыре с половиной. Контактные линзы ей не подходят, а очки она носить стесняется. Так, что увидеть проводки она никак не могла, если конечно не учитывать того, что она заранее знала об их наличии в бассейне, предварительно собственноручно положив их туда. Вот и делай теперь из всего этого выводы сам.
  Никита помолчал с минуту, потом медленно достал зажигалку и прикурил. На его красивом выразительном лице почему-то не отражалось ни тревоги, ни печали, ни разочарования. Он мечтательно задумался и с тоской в глазах произнес:
  - А вывод для себя я уже сделал давно. Скажи мне, Толя, что принято считать пределом совершенства в жизни для мужчины?
  - Ну, наверное, прежде всего физическое здоровье, силу воли и духа, целеустремленность, уверенность в себе и так далее.
  - Правильно, - похвалил меня Никита, - Но я тебе скажу словами нашего Тараса, что все это фуфло, - и он громко стукнул кулаком по столу, а затем продолжил с той же интонацией, - Знаешь ли ты, что все эти красивые и правильные жизненные принципы на чаше весов не смогут перевесить любви к одной маленькой хрупкой женщине. Лично для меня сейчас не существует никаких норм, правил и моралей и чтобы ты не говорил мне, как бы не пытался доказать правильность своих рассуждений, я не изменю своего отношения к Татьяне.
  Я тяжело вздохнул, и виновато пожав плечами, произнес:
  - Иными словами, перефразируя знаменитую фразу, ты хочешь сказать: "Платон мне друг, но женщина дороже!"
  - Да, Толян, совершенно верно, - развел руками Никита.
  - Ну что же, - сдался я, - Против Татьяны у следствия нет ничего серьезного. То, что я рассказал тебе, останется строго между нами. Думаю, что ни у кого не возникнет сомнения в том, что наркотики явно Федуловского происхождения, ему и отвечать по полной программе. Я думаю, что гастроли ваши теперь, наверное, накроются медным тазом. Исаак Абрамович скорее всего уйдет на заслуженную пенсию и будет писать мемуары под названием типа: "Искусство жить в искусстве". Возможно, театр возьмет под свое покровительство какой-нибудь другой меценат, а если нет, то возвращайся к нам в отдел, а то я смотрю, что ты что-то стал забывать оперативную работу.
  Никита горько усмехнулся и загадочно спросил:
  - Я только одного никак не могу понять, каким макаром ящик с героином оказался задействованным в спектакле?
  - Ну а это еще смешнее. Мы с тобой в ту ночь, если ты помнишь, были не шибко трезвыми, ну и впопыхах в темноте случайно взяли из реквизиторской совсем не тот ящик.
  - Ну а что касается тебя, неужели ты не почерпнул ничего нового и интересного из всей этой истории?
  Я задумчиво пожал плечами:
  - Не понимаю тебя.
  - Я имею в виду твое дурацкое, бесполезное холостое существование, - пояснил Никита и погрозил пальцем, - Я же все-таки опытный опер и заметил, что не всем женщинам ты целовал руки одинаково.
  - Что ты имеешь в виду, - стушевался я.
  - А то, что наибольшее удовольствие эта процедура тебе доставляла с Наташей.
  Я густо покраснел и, откашливаясь сказал:
  - Нет. Я её не прокормлю, она слишком много ест. Ты видел, как она уплетала мидии на Федуловском фуршете?
  Мы оба дружно засмеялись, выпили по последней рюмке и я, пожав на прощание другу руку, немного пошатываясь, вышел из гримерки. В фойе, приведя себя в порядок у большого зеркала, я нашел в кармане мятную жвачку, поправил съехавший на бок галстук и, поднявшись на второй этаж, тихонько постучал в дверь отдела кадров. В кармане у меня лежала красиво упакованная баночка мидий.
  
  
  Июнь 2006 год
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"