Злоключения Буратино.

(рассказ)

Привет. Буратино - это я. Конечно же, у меня есть настоящее нормальное имя, но я буду называть себя Буратино, мне так удобнее.

Все началось с того, что я окончил университет и по уши, вернее до кончика носа, влюбился. Довольно продолжительное время я ощущал что-то вроде счастья, наивно полагая, что она тоже меня любит. Но потом она меня бросила, а я залез в ванну и перерезал себе вены. Так я оказался в психушке.

- О, очухался! - прокричало бледно-розовое пятно чьего-то лица.

- Где я?

- В психушке, - весело отвечало пятно.

В голове у меня все гудело и скрежетало, я ничего не понимал. Мне казалось, что я должен был умереть и попасть в Ад, а уж совсем не в психушку.

- А ты кто такой? - я, наконец, рассмотрел радостную физиономию кудрявого парня в пижаме.

- Кто-кто, Наполеон.

- Какой же ты Наполеон? У тебя даже шляпы нет. Ты, скорее уж, Артемон.

- Почему Артемон?

- Такой же кудрявый.

Артемон не был психом, впрочем, как и я. В дурдоме он косил от армии. Во время прохождения медкомиссии, на приеме у психиатра он залез на четвереньках под стол и начал тявкать по-собачьи, потом вцепился зубами в халат врача и вырвал клок ткани. Конечно же, врач ни секунды не сомневался, что перед ним очередной симулянт, но, видно, этот последний крик души Артемона задел какие-то тонкие струнки в его огрубевшей душе, и он решил сжалиться. Артемона послали в психушку на лечение. Здесь у него были какие-то знакомства, и его поместили не с буйными больными, а к, так сказать, ненормальным нормальным, к которым, в частности, относился и я - тихий суицидник.

Был у нас в палате еще один сомнительный больной - тощий задумчивый парень, которого я даже не сразу и заметил. Сидел в своем углу грустный-грустный и о чем-то думал. Парень был компьютерным гением, но, видно, этот гений куда-то не туда его завел. Реальный мир его абсолютно не интересовал, и, когда его лишили компьютера, он тихо спятил.

В общем, это был Пьеро.

А где же Мальвина? - спросите Вы. Была и Мальвина. У Артемона была девушка. Каждое воскресенье она приходила его проведать. Они обнимались, целовались, о чем-то тихо ворковали. Я немедленно влюбился в нее, вернее, не влюбился, а просто, чтобы чем-то заполнить тоскливое однообразие больничных дней, стал думать о ней. Моя душевная рана была слишком свежей, и вряд ли я был бы способен кого-то любить в ближайшее время. Надеюсь, Вы понимаете, о чем я.

Однажды наступило воскресенье. Как обычно, к Артемону пришла она. Я провел в больнице уже несколько недель и, не смотря на присутствие нормальных людей, я начинал ощущать, как у меня потихоньку съезжает крыша. Больница оставляла свой отпечаток. Наверное, то же самое чувствовал и Артемон. Блеск в его глазах угасал с каждым днем все больше и больше.

Так получилось, что я стоял возле окна недалеко от кушетки, на которой пристроились Артемон со своей подругой. Я незаметно наблюдал за ними и мог слышать каждое слово. Мне сразу показалось, что Мальвина чем-то озабочена. Она беспрестанно теребила ручку своей сумочки и слишком уж старалась не смотреть в глаза Артемону. Артемон был похож на запуганного зверя.

- Черт бы побрал эту армию! Мне кажется, я действительно начинаю сходить с ума. У тебя никогда не было ощущения, что еще немного и те тормоза, которые не дают тебе окончательно свихнуться, сорвутся к чертовой матери? В последнее время это ощущение стало моей навязчивой идеей.

- Потерпи, ты же сам решил лечь сюда, - Мальвина впервые заглянула ему в глаза.

- Я уже не верю, что это когда-нибудь кончится. Вечность в психушке. Мне кажется, что я здесь уже целую вечность.

- Не раскисай, ты же мужчина. Надо быть сильным.

- Да, надо быть сильным, - Артемон уставился в пол, потом с какой-то детской искренностью посмотрел на Мальвину и произнес. - Будь моим Богом.

- Что?

- Будь моим Богом, я буду молиться на тебя, - она недоумевающе посмотрела на него. - Я так устал находиться в прострации. Такая невыносимая мука - цепляться за огрызки надежды и осознавать свою бесцельность. Нужно во что-то верить. Я хочу верить в тебя.

Она обняла его за шею и крепко прижала к себе.

- Дурак.

В этот вечер я вытащил из своей тумбочки чистую тетрадку (она, в общем-то, должна была являться моим дневником, но я, конечно же, послал к черту все эти глупости) и авторучку. Я решил написать сценарий для фильма. Фильм должен был быть о конце света, сумасшествии и о любви. Немного подумав, я написал: Апокалипсис. Я не знал, как пишутся сценарии для кино, поэтому решил писать его как пьесу. То, что я написал в тот вечер, выглядело так:

Апокалипсис.

(сценарий)

Пустынная местность. Стоит человек, его волосы развиваются на ветру. Он наступил ногой на эротический журнал и с интересом рассматривает изображенную на обложке обнаженную фотомодель. К нему приближается Изоморфизм, и некоторое время с презрением смотрит на журнал.

Изоморфизм: О, если я, Изоморфизм, глубокой ночью в судный день упал в вагину, то кто же ты? Презренный раб мужицких гениталий?

Голос за кадром: Изоморфизм - сумасшедший поэт, пожалуй, лучший поэт среди сумасшедших. Никто не знает его настоящего имени, сам он его не помнит. Но когда-то он не был сумасшедшим. Когда-то он был преуспевающим писателем. У него был дом и машина. И у него была жена. Они любили друг друга, любили страстно, необузданно, почти безумно. Настоящая любовь. Потом она умерла, сгорела от любви. Но он продолжал ее любить. Каким-то образом он сумел забальзамировать ее тело и спал в одной постели с мумией своей жены. Тогда он еще не был сумасшедшим.

Когда начался конец света, он был на улице. Просто вышел на пять минут за сигаретами. И когда через три недели он приполз к месту, где должен был находиться его дом, там ничего не было. Не было дома, не было брачной постели, не было трупа жены, ради которого он жил.

Изоморфизм сошел с ума.

На этом мой запас фантазии иссяк, и я заснул. Вспомнил о сценарии я только через неделю. В это воскресенье Артемон как всегда ждал Мальвину, но Мальвина не пришла. Пришла ее мама. Она принесла бутылку водки и сказала, что Мальвина больше не придет, так как через две недели выходит замуж за какого-то бизнесмена. На Артемона было больно смотреть. Но он оказался сильнее, чем я, он не хотел покончить с жизнью.

Вечером, после отбоя мы с Артемоном потихоньку слезли со своих коек и уселись на полу. Артемон вытащил бутылку водки.

- Стакан стащил? - прошептал он.

- Да, стащил.

- Вытаскивай.

Я полез в тумбочку за стаканом, который выкрал из столовой после ужина.

- Что вы там шибуршитесь? - донесся возмущенный шепот из угла, где спал Пьеро.

- Спи, - цыкнул Артемон.

- Я тоже хочу водки, - выпалил Пьеро.

- Ладно, давай, только тихо, - сжалился Артемон.

- У меня два яблока есть на закуску, - радостно прошептал Пьеро.

- Тащи.

Пьеро слез с кровати и устроился на полу рядом с нами. Артемон налил полный стакан водки и протянул мне.

- Что, весь стакан? - испуганно заверещал я.

- Сдурел, что ли? Треть отпей и передай Пьеро.

Я облегченно выдохнул и отхлебнул. Водка была чрезвычайно противной. Я судорожно схватил яблоко и впился зубами в его сладкую мякоть.

- Вот скажи-ка мне, Буратино, где, в какой части тела возникает любовь? - спросил Артемон, когда его лицо перестало сводить от водки.

- Где-где, как будто сам не знаешь. В штанах.

- Нет, я серьезно.

- Говорят, что в сердце.

- В сердце... Что такое сердце? Это просто сгусток мышечной ткани. Что в нем может возникнуть? У меня совсем не болит сердце, но, знаешь, Буратино, мне в жизни не было так плохо.

- А мне кажется, что любовь возникает в голове, - прошептал Пьеро. - Я тоже любил свой комп. Я не мог любить его на физическом уровне, но я его любил. Любил на интеллектуальном уровне. Когда у меня его забрали, я очень сильно переживал. Я думаю, мои переживания были схожи с вашими. Поэтому я думаю, что любовь - это свойство разума.

- Разум forever, - прошептал я.

- И все же, я думаю, что дело не в разуме, - возразил Артемон. - Если бы все любили разумом, то все браки совершались бы только по расчету, и на небесах им нечего было бы делать. Да и я не страдал бы так. Я ведь понимал, что она слишком хороша для меня. У нас не было будущего. Я все понимал, но все равно влюбился

- Об этом еще Фрейд говорил, - произнес я. - Поступками человека управляют не только рациональные соображения, сила иррационального также очень сильна. Может быть это просто инстинкт?

- Инстинкт?

- Ну да, врожденный инстинкт размножения. И нет никакой любви.

- Тогда, какого хрена так плохо? Стоит ли так терзаться из-за очередной самки? Зачем, скажи-ка, ты резал себе вены?

- Да потому что облом! Это нашему эгоизму плохо, нашему уязвленному самолюбию. Страдает его величество Я. Каждый из нас, что бы он не говорил, уверен в своей исключительности, и когда от нас уходит девушка, это вовсе не попрание светлых чувств, а пощечина по нашему самолюбию. В общем, я думаю, есть одна чистая любовь - любовь к самому себе.

На некоторое время все глубоко задумались.

- Черт ее знает - эту любовь, - печально выдохнул Артемон.

- Тост, - воодушевился я, - выпьем за Дьявола.

- Почему за Дьявола? - в один голос возмутились Артемон и Пьеро.

- Он-то уж точно знает, что такое любовь.

- Окей, - согласился Артемон и налил полный стакан. Первым опять пришлось пить мне.

- Я тут, на днях одно дело начал, - произнес я, когда все выпили, - сценарий для фильма решил написать.

- Как называется? - спросил Пьеро.

- Я еще не придумал. Рабочее название - Апокалипсис, - я вкратце пересказал им свои идеи по поводу фильма.

- Да, крутой фильм получится, - сказал Артемон.

- Знаете, я вот от безделья тоже стишок написал, - скромно произнес Пьеро.

- Стишок? - удивился я. - Ты пишешь стихи?

- Ну, в общем, да, немного, - смутился Пьеро.

- Раз написал, давай, прочти, - по-отечески произнес Артемон.

- Да я его уж и не помню.

- Ладно, не ломайся.

- Ну, раз вам так интересно.

- Стой, - перебил его я, - оно как-нибудь называется?

- Да, оно называется Задницы.

- Классное название, - сказал я.

- Да, классное, - подтвердил Артемон.

Пьеро тихим, монотонным голосом начал читать свое стихотворение:

Мы устали погружаться,

Под собой не чуя дна.

В нашей музыке ютятся

Три аккорда и слова.

Наши мысли словно псы

Рвут и тявкают на тени,

А вокруг нас только мы,

Только мы и приведенья.

Каждый лижет сам свой яд

И получает наслажденье.

И каждый лижет чей-то зад,

Не получая вожделенья.

А кто-то рад лишь одному,

Что чья-то шкура меньше стоит,

А я ползу всегда к тому,

Совсем как все, к тому, кто кормит.

- Круто, - похвалил я.

- Слушай, а я думал, что ты кроме процессоров и принтеров ни о чем и думать не можешь. А ты, вон как завернул, - произнес Артемон.

- Людям свойственно заблуждаться, - философски прошептал Пьеро.

- Давайте, выпьем за поэзию, - предложил Артемон. - Каждый из нас в душе поэт. Я хоть и не умею писать стихи и сценарии для кино, но зато с бабами говорить мастак. Иной раз так заверну, что, и Есенин бы позавидовал.

- Это называется, человека недавно бросила девушка, - съязвил я.

- Ну и что, что бросила. Я не собираюсь кромсать себе вены как ты. Найду другую. Долго что ли?

- Да ты просто пьяный стал.

- Какая разница - пьяный, не пьяный - а женщины - есть женщины.

- Свобода - есть познанная необходимость, - неожиданно произнес Пьеро.

- Причем тут свобода?

- Это Бенедикт Спиноза сказал, - пояснил Пьеро. - Свобода - это состояние, когда человек уже не плачет, не смеется, он просто понимает относительность этого мира. Все приходит, и все уходит. Любовь тоже.

- Понял? - со злорадством спросил у меня Артемон.

- Да пошла эта относительность, - прошипел я, - вместе с Эйнштейном и Спинозой.

- Ладно, - примирительно произнес Артемон, - мы, кажется, пили за поэзию, - не дожидаясь нашего согласия, он вылил остатки водки в стакан и первый же отпил.

- Вот, что, парни, - прошептал Артемон, когда мы с Пьеро перестали морщиться, - мне жутко надоело торчать в этой психушке. Коль мы заговорили о свободе, то предлагаю вам совершить побег.

- Побег? - переспросил Пьеро.

- Побег на один день или ночь. Неважно. Вырваться на какое-то время из этой шизоидной субкультуры, а потом опять вернемся долечиваться.

- Неплохая идея, - согласился я.

- Нас же потом заколют аминозином, - попытался воззвать к нашему рассудку Пьеро.

- Плевать, - твердо произнес я, - за сладкий миг свободы можно рискнуть своей задницей.

- Завтра 7 ноября - праздник, - сказал Артемон. - Вечером все санитары перепьются, как раз подходящий момент для побега.

На том и порешили.

На следующий день я заразился печалью. В общем-то, со мной всегда так бывает, когда я засыпаю пьяным, а просыпаюсь трезвым. Мне кажется, что я что-то пропустил, что-то неуловимое, неосязаемое, неподдающееся осознанию. Как будто ночью я летал по Вселенной, а на утро все забыл, и остались только ощущения.

Весь день мы заговорщицки переглядывались и перемигивались, но не сказали друг другу почти ни слова. К вечеру все врачи разошлись, и я стал замечать, как повеселели санитары. У меня же на душе скребли кошки. Я понимал, что, если побег удастся, мне будет очень трудно вернуться назад. После восьми санитары вообще перестали слоняться по коридорам. В больнице стало неожиданно тихо, как перед грозой.

- Пора, - прошипел Артемон, и мы с Пьеро, словно по команде, соскочили с коек.

Я осторожно выглянул за дверь. Коридор был пуст. Мы бесшумно, словно тени, просочились через дверную щель и зашелестели по коридору. Едкий свет больничных ламп слизью налипал на глаза и мешал адекватно воспринимать наш пустяковый побег. Стены раздвигались и сдвигались, пол бесконечной змеей извивался под ногами и неожиданно бросался в лицо, потолок сверкал глазами. Вокруг двери, лампы и клетки на полу. Мы - три оборотня, три ночные тени. Потолок с глазами дышал в спины, стены с ушами-дверьми тихо ругались в след. Все эти Наполеоны, Потрошители, дебилы и дегенераты припали к щелям между полом и дверью, пускали слюни и морщили лбы, улавливая в полоске света наши движения. Лестница. Мы спустились на первый этаж. Здесь все еще слышны крики пьяных санитаров. Нам нужен ключник. Он лежит под столом рядом со своей бутылкой. Тень по прозвищу Буратино опускается на корточки рядом с ним и ощупывает его карманы. Вот он ключ. Золотой ключ. Ключник шевелится во сне и ругается матом. Оборотням уже не страшно, у них есть ключ. Они подлетают к двери. Тень по прозвищу Буратино просовывает ключ в замочную скважину и отпирает дверь. Прохладный осенний воздух всасывает в себя оборотней. Мы на свободе.

- Ну, что теперь будем делать? - спросил Артемон, когда наш общий приступ хохота закончился.

- Не знаю, - пожал я плечами.

- Спрашивается, зачем мы сбежали?

- Я предлагаю пойти ко мне, - произнес Пьеро. - Я живу сравнительно недалеко. Переоденемся, поедим. В пижамах мы все равно далеко не уйдем.

По дворам, по закоулкам, прячась за углами и держась темных мест, дрожа от холода, мы, наконец, пришли к дому Пьеро. Дверь открыла его бабушка.

- Петя? - (в миру Пьеро звали Петей) глаза бабушки неестественно округлились.

- Привет, бабуль. Не волнуйся. Это мои друзья. Мы сбежали из больницы, - глаза бабушки никак не хотели принимать естественной формы. - Понимаешь, сегодня праздник, нам захотелось немного погулять, с девчонками поприкалываться.

- С девчонками? - бабуля находилась в трансе.

- Да не стой ты, бабуль, как вкопанная, мы хотим есть.

- Ах, да-да, - сразу засуетилась старушка и наконец-то позволила нам пройти в квартиру.

В квартире было тепло и по-домашнему вкусно пахло.

- Пошли, - шепнул Пьеро и двинулся к дальней комнате.

- Петя, стой, - неожиданно испуганно произнесла бабушка. - Там...

- Что?

- Там компьютер.

- Ну и что, бабуль? К черту компьютер, девчонки ждут, - произнес Пьеро и уверенно открыл дверь в комнату. Как только мы с Артемоном прошли и прикрыли за собой дверь, Пьеро как кошка подскочил к компьютеру и нажал кнопку питания. На экране замелькали цифры и буквы, потом появилась цветная заставка Windows 95. - Windows must die, - пробормотал Пьеро и выключил компьютер.

- А я думал, ты до сих пор сохнешь по своему компьютеру, - произнес Артемон.

- Сохну, только осторожнее стал, - ответил Пьеро. - Если бабуля что-нибудь заподозрит, как ты думаешь, куда она первым делом позвонит? А сейчас она варит пельмени и радуется тому, что внучек наконец-то проявил интерес к нормальной жизни.

- Странная штука, - произнес я, - пока мы находились в больнице, мы изо всех сил цеплялись за свою нормальность, боялись стать похожими на окружающих нас психов. Мы просто гордились этой своей нормальностью. Теперь, будучи на свободе, мы взращиваем и лелеем наше сумасшествие, боясь стать нормальными и безликими как большинство среднестатистических членов этого сраного общества. Знаете, когда я думаю, что и мне предстоит стать абсолютно нормальным - без идей, без стремлений - этаким живым мертвецом, то прихожу к выводу, что лучше умереть молодым.

- У тебя просто патологическая склонность к самоуничтожению, - усмехнулся Артемон.

- Сейчас не время философствовать, - произнес Пьеро, - держите, - он бросил нам какую-то одежду, которую мы единогласно с Артемоном определили как безвкусную и отвратительную. Но выбирать не приходилось, другой одежды, кроме наших пижам, не было. Мы натянули на себя короткие брюки и узкие рубашки, и стали похожи на людей с сомнительным прошлым, когда же мы напялили олимпийки с тремя полу оторвавшимися полосками на рукавах, стало понятно, что и будущего у нас нет. Пьеро же в новом костюме с иголочки выглядел потрясно.

- Ну, что уставились? - не выдержал Пьеро.

- Что-что, нам вон что, а себе костюмчик, - обиженно произнес Артемон.

- Ну, если нет у меня другой одежды! Я же компьютерщик, мне на все эти шмотки наплевать.

- Парни, - вмешался я, - не будем сеять раздор в нашей дружной компании. Кому, какая разница? Мы же психи.

- Мальчики! - раздался голос бабушки. - Идите кушать!

Мы в последний раз оценивающе оглядели друг друга и поплелись на кухню, где нас, к нашей вящей радости, уже ожидали пельмени с водкой. Мы выпили всю водку, съели все пельмени, прославили всех вождей всех революций, спели дифирамбы за здоровье Петиной бабушки, скромно поинтересовались, а нет ли еще водки, и, получив отказ, ретировались из этого гостеприимного дома, будучи сильно навеселе, хотя и не сильно пьяными.

Мы направились туда, где народ, где шум и веселье, где праздник жизни в полном разгаре. Но, видимо, у пациентов психиатрической лечебницы свои, несколько иные понятия о веселье. Мы ждали карнавала, а попали на попойку. Пару раз к нашему внешнему виду привязывались бритоголовые парни с дурными манерами (одеты они, кстати, были почти так же как мы, разве что лампасы не отрывались), тогда Артемон делал страшные глаза и истошным голосом вопил, что он всех их замочит, потому что он псих. Бритоголовые почему-то верили сразу. У девчонок мы особой популярностью не пользовались, разве что Пьеро в своем костюмчике. Но мы с Артемоном неустанно следили за тем, чтобы он от нас не откалывался, и с чувством глубокого удовлетворения отпугивали от него всех девушек, которые проявляли хоть какие-то признаки симпатии по отношению к нему. Пьеро не обижался, наше общество его вполне устраивало.

Около одиннадцати вечера этого бесславного дня мы полностью пресытились праздником жизни, осталось лишь одно желание - наслаждаться мгновеньями свободы. Мы слонялись по улицам, радуясь звездам на небе, вдыхая запахи вечернего города и, буквально каждой клеткой, каждым квантом своего сознания, впитывая жизнь. Наверное, в тот момент мы были счастливы.

- Почему человек осознает истинную ценность чего-либо, только когда он это теряет?

Я не знаю, задал ли этот вопрос кто-то из нас в слух, или же я просто потерял границы между реальностью и своими мыслями, но мне кажется, этот вопрос не нуждается в ответе, более того, я бы переделал его в утверждение: Человек осознает истинную ценность чего-либо, только когда он теряет это.

- Стойте, - внезапно вырвал нас из раздумий голос Артемона. Я медленно поднимался из глубин своего сознания на божий свет.

- Что? - придумал я как среагировать.

- Что случилось? - как непослушное эхо отозвался Пьеро.

- В этом доме живет она, - мы подняли глаза и уперлись взглядом в самый заурядный панельный дом.

- Ну и что? - цинично произнес Пьеро.

- Как это, ну и что? Это судьба.

- Ты специально нас завел сюда?

- Нет, не специально. Я задумался, а ноги сами сюда принесли.

- Зачем она тебе нужна? Забудь про нее, она не стоит твоих терзаний, - не переставал удивлять своим цинизмом Пьеро.

- Ты ее любишь? - спросил я.

- Не знаю, может быть.

- Ну, так иди к ней, объяснись.

- Я не могу.

- Почему?

- Это же она меня бросила, а не я ее.

- Так борись за нее. Неужели, ты думаешь, что она выходит замуж за этого толстосума по любви? Я же видел вас, она любит тебя. Ты должен доказать ей, что ты достоин ее любви.

- Мне нечего ей предложить.

- А твою любовь?

- Сейчас не те времена, этого мало.

- Предложи ей свою жизнь.

- Не говори глупостей.

- Что? - возмутился я. - Ты не готов пожертвовать собой ради нее?

- Я не это имел в виду, - заволновался Артемон.

- Значит, ты ее не любишь, - продолжал давить я.

- Нет, я люблю ее!

- Ты это ей скажи, а не мне, - усмехнулся я.

- Не могу.

- Значит, ты просто трус.

- Я - не трус, - сквозь зубы произнес Артемон и вошел в подъезд, громко хлопнув дверью.

Тишина.

- Так банально, - произнес Пьеро.

- Что банально?

- То, что вы сейчас изобразили. Артемон мучается от любви, ты, как настоящий друг, помогаешь ему снова поверить в себя. Сцена из дешевой мелодрамы. Если бы это было кино, то конец был бы такой: Они поженились и жили долго и счастливо. Но мы не в кино, поэтому произойдет самая заурядная вещь - она его пошлет.

- Банально, да? - я испепеляюще взглянул на него.

- Банальней некуда, - беспечно отозвался Пьеро.

- А что не банально?! - взорвался я. - Что тогда не банально?! Виртуальный секс?! Отцифрованные девки?! Сидишь за своим компьютером, потными ручонками обнимаешь мышку и пялишься на порнуху из Интернета. Онанист гребанный! Тебе же ничего не надо кроме себя. Ты - самодостаточная тварь.

Пьеро начал двигаться в мою сторону. Плавно, словно совершая балетное па, он подплыл ко мне на расстояние удара и ткнул своим кулачком мне в лицо. Драться он совершенно не умел. Я мог наброситься на него и разорвать на сотню мелких клочков, мог втоптать его в асфальт и разбросать по ветру его бренные останки, мог... да мало ли, что я мог. Ничего этого я не сделал. Я просто закрыл рот и глубоко замолчал. Пьеро посмотрел на меня по-телячьи жалостливо и проговорил:

- Извини, я низверг твои идеалы.

- Ничего, мне давно пора переосмыслить свои духовные ценности.

В этот момент дверь распахнулась, и вышел Артемон с наливающимся фонарем под глазом.

- Парни, мне нужна ваша помощь.

Мы молча вошли в подъезд и вызвали лифт.

- Сколько их?

- Двое.

- Без оружия?

- Не знаю.

Лифт спустился и распахнул двери.

- Этаж?

- Пятый.

Я нажал кнопку пятого этажа, и лифт тронулся вверх. На пятом этаже лифт остановился и медленно раздвинул двери. Первым вышел я, следом вышел Пьеро. Артемон пока остался в лифте.

Они стояли на лестничной площадке и курили. Вокруг них образовался заплеванный круг. Дым стоял столбом. Их маленькие поросячьи глазки впились в меня, словно я был их любимым лакомством. Глазки переметнулись на Пьеро, и я прочитал в них восторг. Они одновременно выдохнули сигаретный дым, и на этаже кончился воздух. Сизые клубы дыма медленно оседали на лица и проникали в легкие. Потом они увидели Артемона, и их поросячьи глазки заискрились от веселья. Не надолго.

Артемон сжал кулаки и как бык понесся на них. Одного из них он сшиб с ног и покатился с ним по лестнице. Второй шумно выплюнул сигарету и выбросил кулак в сторону Пьеро. Пьеро повалился с ног. Я метнулся в сторону врага и ударил. Что-то хрустнуло. Я ударил еще и попал в пустоту. Боковым зрением я увидел какое-то движение, дернулся в сторону, обо что-то споткнулся (это был Пьеро) и потерял равновесие. Я тут же попытался вскочить на ноги, но что-то тяжелое и несокрушимое обрушилось на меня сверху, и я полетел. Я полетел в пустоту.

Нет, конечно же, я не умер. Иначе, как бы я смог рассказать Вам все это? Несколько дней я пролежал в коме. Мне довольно серьезно проломили голову, но мозг, к счастью, не пострадал. У этого случая был один большой плюс: я больше не нуждался в психиатрическом лечении, как человек с неуравновешенной психикой и склонный к суициду. Доктор сказал, что человек, который так упорно боролся за свою жизнь, вряд ли теперь захочет добровольно расстаться с ней. В общем-то, я согласен с ним. Что может быть глупее, чем кидаться в неизвестное, когда это неизвестное окружает нас повсюду. Жизнь так безгранична, и чтобы расстаться с ней, нужны причины куда более весомые, нежели несчастная любовь.

Да, Мальвина ведь так и не вернулась к Артемону. Не вышла она и замуж за нового русского. Все произошло совсем по-другому.

P.S. Все события данного рассказа вымышлены, все герои действительны. Любое сходство с реально существующими людьми абсолютно уместно.

КОНЕЦ.