Аннотация: Иногда хочется верить, что и в современном мире есть место доброте и бескорыстным поступкам. Современная сказка о музыканте и бизнесмене. И конечно, о городе в котором звучит джаз.
Удивительная штука жизнь. Конечно, это утверждение немного банально, но зато оно полностью справедливо. Мужчина, стоявший на крыше высотного здания, аккуратно сжимал в руках кусок металла, приятно холодивший пальцы, он знал это как никто другой. Кажется, что все ясно, что ничего уже не сможет измениться, но жизнь странным образом напоминает о себе, кардинально переворачивая все к чему казалось бы привык. Он понял, что все незначительное, на что порой и не обращаешь никакого внимания, было не случайным. Вся его жизнь вела к этому моменту. Он улыбнулся своим мыслям, вдохнул в грудь побольше воздуха и сделал шаг вперед к краю...
Всего лишь черно-белая картинка в старом журнале, но когда маленький мальчик увидел ее, сердце как-то особенно екнуло. На фотографии был изображен мужчина с необычной трубой в руках. Трубы Тимур видел часто на парадах. Прямые, вытянутые вверх они возносились к небу, но эта была какая-то другая, вся изогнутая. Под фотографией он прочел: "Сак-со-фо-нист. Нью-Йорк". Что-то в этом изображении заворожило ребенка. То как музыкант держал себя, как держал инструмент, в этом было что-то, чего он при всем старании не смог бы описать взрослым. Казалось, музыкант делает это с какой-то легкостью, просто играя в удовольствие на этом незнакомом инструменте. Тимур вспомнил, как видел трубачей на параде: подтянутые, похожие на струну, красивые. Трубы сверкали на солнце, издавая бодрый ритм. Так и хотелось встать рядом с ними и маршировать в такт. Он, наверное, так и сделал бы, если б родители не удержали. Трубачи тогда ему очень понравились. Но тут было все иначе и именно это привлекало.
А спустя несколько лет он услышал незнакомую музыку по радио. Мало того, что мелодия была непривычна для слуха, так в середине нее он услышал звуки, полностью приковавшие все его внимание к приемнику. Он пробовал определить инструмент, но это никак не получалось.
- Что это? - спросил он, повернувшись к отцу.
На секунду оторвавшись от газеты, которую читал, отец прислушался к звукам приемника, а потом вернулся вновь к своему занятию. Но все же пробубнил:
- Саксофон.
В памяти всплыла почти забытая фотография из журнала с непонятным названием: "Саксофонист". Тимур представил, что это играет тот мужчина с фотографии.
- Необычная мелодия, - протянул он задумчиво.
- Это джаз, - снова подсказал отец.
- Джаааз...- ребенок повторил незнакомое слово.
Вдруг он резко повернулся, чуть не выбив у отца газету из рук:
- Я очень хочу научиться играть на саксофоне!
Глаза у сына горели решимостью. Отец вздохнул и улыбнулся, видя, как крутится мальчик, желая задать море вертевшихся в голове вопросов:
- Похоже, в ближайшее время почитать ты мне не дашь.
Наверное, никто из сверстников не мог понять этот странный энтузиазм: пока друзья бегали по двору, Тимур дома разучивал гаммы и этюды. Он понимал это и не обижался на подколки и обзывательста. "Музыкантишка", - слышал он презрительно в ответ, когда на предложение после школы пойти на стройку отвечал, что вечером у него репетиция. Он совсем не обижался, потому что знал, что это сказано больше от досады. Он не был послушным ребёнком, и завтра первым же предложит сгонять в овраг, о котором "дед рассказывал, что там в новолуние..." Но это завтра, а сегодня репетиция на саксофоне и это было незыблемо. А еще он не раз замечал, как вчерашний обидчик, проходя под окнами его дома, порой невольно замедляет шаг, а то и вовсе замирает, вслушиваясь в звуки несмелой импровизации. Улыбнувшись слегка краешком губ, он всегда продолжал играть. Никто из его товарищей никогда не сознался бы, что заслушался мелодией, и завтра его снова обзовут "музыкантом", а, может, придумают какое новое прозвище, но в такие моменты он прекрасно понимал слова своего учителя: "Музыкант живет для музыки, но музыка всегда живет для слушателя".
Так ему и приходилось сражаться всю жизнь. Вначале с родителями и их, не терпящими возражений заявлениями, вроде: "Хватит дудеть, поступи в институт, получи нормальную профессию". И он поступил. И даже закончил, только работать не стал по специальности. Устроился в дом культуры, а по вечерам он жил так, как хотел - в звуках любимой музыки. Небольшие сцены, полулегальные заведения, но всегда нужная публика. Тимур вырос, но все равно приходилось бороться. Бороться с теми, кто всегда был выше и сильнее, не понимал его стремлений по сути своей невинных и детских. Он всегда просто хотел играть свой джаз, он хотел, что б его слушали. И его всегда слушали с замиранием в тех полутемных залах, где выступала его группа. Но за их стенами его музыке приписывали нелепые порывы, ему самому - глупые мысли. Многие в это верили, а ему вновь было все равно, пока он видел около сцены людей, глаза которых горели неподдельным восторгом, пока были те, чьи души жили в унисон со звуками его саксофона.
А потом запретов не стало и вроде бы вот оно счастье, есть только музыка, любимый саксофон и те, кто готов внимать его голосу. Но так было недолго. Вначале исчезли слушатели. Людям было не до джаза. В изменившемся мире каждый был занят тем, что пытался выжить. Без зрителей музыка умирала, но окончательно ее убила в душе музыканта обычная рутина. Необходимость зарабатывать на жизнь, вынудила покинуть сцену, группа распалась. Вместо громких аплодисментов - пыльные папки, вместо приглушенного света в зале - яркие лампы служебных помещений. Это все можно было пережить, но каждый день, возвращаясь домой, он проклинал себя за тот отчаянный момент, когда решил расстаться со своим саксофоном. Он продолжал жить, но не мог назвать это жизнью. И самое страшное, что винить в этом было некого - он сам согласился продать то, что столько лет заменяло ему сердце, то, что помогало его жизни звучать.
Вот и сейчас Тимур шел домой с ненавистной работы. На душе было мерзко. То ли потому, что просто он уже забыл, что такое счастье и совсем разучился улыбаться, то ли в этом состоянии была виновата погода, хотя он не склонен был винить ни в чем неповинную природу. Просто настроения этот мерзкий моросящий дождь и пронизывающий осенний холод никак не добавляли. Под ногами шуршали мокрые серые листья. Даже они давно потеряли свой цвет. Он закутался посильнее в плащ, но ветер все равно умудрялся проникнуть сквозь плотную ткань. Мимо пронеслась машина, даже не притормозив около человека на обочине, и обдала его водой из лужи.
- Чтоб тебя... - попробовал Тимур выместить всю накопившуюся досаду на водителе, но тут же вздохнул, вновь проваливаясь в прежнее уныние, - Хотя какой смысл ругаться? Вон уже и фар не видно. Носятся, как угорелые.
Отряхнув слегка плащ, теперь уже точно мокрый насквозь, он прибавил шагу, чтоб быстрей оказаться дома. Быть облитым из лужи еще раз совершенно не хотелось.
А машина все продолжала набирать скорость. В столь позднее время на трассе никого не было, поэтому можно мчаться вперед и не думать ни о чем. Именно это было надо сейчас Андрею: "не думать". В такую погоду лучше всего сидеть дома и смотреть телевизор в кругу семьи. Отец, наверное, читает газету, он не может себе позволить пропустить хоть толику того, что завтра станет историей. Не думать, не получалось:
- Зачем? Отец, ты и сам нередко творишь эту историю! - он слегка прибавил скорость
Чем была вызвана злость на этот раз, он помнил с трудом. Кажется, в очередной раз поругался с отцом. Но ссоры происходили постоянно, и этого обычно было недостаточно. Наверное, есть что-то еще, но что Андрей никак не мог понять.
- Он сам история, я... Я тоже уже история!
Почему-то осознавать это было неприятно. Мысли вертелись вокруг одной точки и никак не могли сдвинуться с места. Эту неподвижность тело компенсировало, придав машине еще больше ускорения. Машина послушно подчинилась легкому нажатию на педаль газа и рванула быстрее.
- Все говорят "счастливый": обеспеченное детство, престижное образование, работа, хорошая, между прочим, работа. Есть все, что можно пожелать, а чего нет, будет завтра.
- Так почему же ты раз за разом несешься в кромешной темноте в этом проклятом дожде? - ехидно поинтересовался голос внутри.
- Есть все, - усмехнулся он, - все, кроме выбора! У меня даже нет выбора умереть в этой чертовой машине. Тут столько всего напичкано, что мне, кажется, будто не я ей управляю, а она мной... - педаль была утоплена в пол до предела.
- А что ты собственно сделал, что бы управлять хотя бы своей жизнью? - не унимался противный голосок.
- Как всегда, плыву по течению. Сказали: учись - учился. Сказали: будешь работать управляющим гостиницы - исправно каждый день хожу в офис. А если подумать, то я ненавижу эти галстуки, и этих туристов.
- Это все не твое, ты прекрасно знаешь, что ты там только пешка, тень своего отца. Стоит ему только щелкнуть пальцами, и ты ничто. Но ты прав: выбора у тебя тоже нет, - это все больше походило на психическое расстройство.
- Черт! - он с досадой размахнулся и ударил правой рукой по приборной доске. Удар пришелся по проигрывателю, который, видимо, решил, что его пытаются включить столь грубым образом, и послушно выполнил команду. Из динамиков полилась приятная легкая музыка. Играл саксофон. Мужчина положил обе руки на руль и замолчал. Противный голос внутри тоже замолчал, задумчиво заслушавшись.
Звуки причудливым образом смешивались с шуршанием шин по асфальту. Даже сам того не заметив, Андрей сбросил опасную скорость, непроизвольно подстраиваясь под темп музыки. Тьма стала еще плотнее, а усиливающийся дождь барабанил по лобовому стеклу в такт слегка ломаной мелодии. Мужчина расслабился, откинувшись на сидении. Он унесся мыслями за музыкой, туда, где играл саксофонист, там было тепло и не было дождя. Южная ночь и музыкант в неясном свете уличного фонаря. Он не дает концертов, он просто играет для завороженных его музыкой слушателей, что сидят на траве неподалеку.
Андрей встряхнул головой.
Это был один из его любимых дисков. У него не было ни золотых тиснений, ни платиновых продаж. Он стоил ровно столько, сколько стоит пустой диск. На белой поверхности было печатными буквами маркером написано: "ТИМС" - название группы, по первым буквам имен участников. Саксофониста, кажется, звали Тим. Андрею немалых трудов стоило найти записи этого джазового бенда.
Ни на каком музыкальном инструменте играть в детстве он не учился, отец считал это бессмысленной тратой времени: "Все равно в жизни тебе это не понадобится". Тот саксофон у него появился случайно. Для какой-то костюмированной вечеринки просто пошел в ломбард и купил. Эта золотистая труба очень кстати подходила к его костюму. Что-то он тогда пытался изобразить, но под общий смех убедился, что это не его. На купленной им трубе была небольшая гравировка "ТИМС". Его просто замучили вопросами о том, что это значит. Андрей придумывал на ходу одну версию невероятнее другой, а потом уже дома попробовал узнать, что же это может быть на самом деле. Информации было мало, но тем интереснее было искать. Так что в итоге он наткнулся на старые записи выступлений этой группы. Так началось его увлечение джазом, а диск с записями некогда известной, но теперь забытой группы стал самым любимым.
- А интересно... - он сам себя оборвал на полуслове, удивляясь неожиданной и дикой идее, пришедшей в голову. Но странным образом, чем дальше он пробовал отогнать ее от себя, тем сильнее и настойчивее она становилась. Все то, что так разозлило его раньше, все, что не раз выводило из себя, заставляя с бешеной скоростью раз за разом гнать на пределе в ночи, давно ушло и забылось. Казалось бы, нелепая идея каким-то образом дала смысл всему.
Найти человека, когда есть деньги и связи не составляет труда, пусть ты и знаешь только его имя, фамилию. Все-таки когда-то эти имя и фамилия часто звучали на сцене. Так что к вечеру у него на столе уже лежал листок с адресом и телефоном. Минут тридцать Андрей сидел и смотрел на лист с данными перед ним и думал, что делать дальше. Нет, ясно было что надо поднять трубку и набрать номер, не врываться же, в конце концов, сразу без предупреждения в квартиру. Сознание говорило, что вообще надо смять листок и выкинуть, что он будет выглядеть глупо, что никому это не надо. Но почему-то сердцем чувствовал, что если человеку на том конце провода все это окажется совершенно не нужно, то он сам отчаянно нуждается в этом звонке. А еще его мучил вопрос, как начать разговор. Он вздохнул глубоко и, взяв трубку телефона, набрал номер. Пока шло соединение, в мозгу пронеслись тысячи разных мыслей.
- Алло, - донеслось из трубки.
- З-здравствуйте, Тимур Дмитриевич? Это говорит Андрей, - он почти заикался: "Да что же со мной такое. Соберись. Вот ведь разволновался как мальчишка! Назвать фамилию или нет?", - Назвал. "Так хоть сразу не бросит трубку. А вдруг подумает что розыгрыш?" - на том конце провода его внимательно слушали. Это придало немного уверенности.
- Я понимаю, что этот звонок может показаться несколько странным...
- Честно говоря, "странным" - это мягко сказано, - по голосу отвечавший улыбнулся -хороший знак.
- Мы не знакомы, но, тем не менее, мне бы очень хотелось встретиться с Вами, поговорить.
- Извините, но о чем?
- Я знаю, в прошлом Вы были музыкантом. У меня есть одна идея, хочу ее обсудить с Вами. В принципе, я могу сам приехать к Вам, но мне кажется, что будет лучше, если все же Вы подъедите в мой офис. Я думаю, что в серьезность моего предложения так будет проще поверить. Ну, скажем завтра вечером. Сможете?
- Завтра? Да смогу.
- Знаете как пройти?
- Да.
- Ну да, конечно... Я предупрежу, что Вы приедете. Скажите, что Вы ко мне, и Вас проводят. Ну, до завтра.
- До свидания.
На следующий день в назначенное время Тимур был у нужного здания. Строение возвышалась над головой, верхние этажи терялись в темноте и тумане. Он немного помялся у входа, но все равно вошел внутрь. Вчерашний звонок больше походил на шутку, розыгрыш заскучавшего богача, но, наверное, где-то там внутри еще жил прошлый "он", не привыкший убегать и прятаться. Да и было немного любопытно, что же все-таки могло понадобится от Тимура такому как этот Андрей. Обитатель переливающегося огнями отеля и забытый всеми музыкант - они совершенно из разных миров. Был только один способ узнать это и упускать шанс тот "я", глубоко похороненный внутри, не хотел.
Тимур вошел в просторное фойе, залитое ярким светом, огляделся, нашел глазами вывеску "reception" и направился туда. Он старался выглядеть уверенно, хотя внутри все как-то по-детски сжималось от волнения, он все еще думал, что это все же шутка. Но против ожидаемых насмешек, стоило ему назвать себя, он услышал лишь вежливое:
- Ах да. Вас ждут. Подождите немного, сейчас Вас проводят.
Он сел на диван и тут же его придавило чувство какой-то ненужности здесь. Он явно был не к месту. Дорогая гостиница, элитные гости, все в дорогих костюмах, серьезные, даже тут на отдыхе постояльцы не могли позволить себе забыть о деле. А он в старом потрепанном плаще, какого-то непонятного мышиного цвета, который он так, кстати, и не очистил полностью после того, как его облили водой два дня назад. Совершенно не к месту.
Углубляться надолго в свои мысли не дали, к нему подошла девушка.
Его провели какими-то путаными коридорами, и он довольно быстро понял, что безнадежно заблудился бы здесь и очень надеялся, что обратно его так же проводят.
Тимуру показалось, что его просто втолкнули за большую широкую дверь директорского кабинета, хотя, конечно же, его вежливо пригласили зайти и аккуратно прикрыли дверь, но почему-то именно эта дверь, закрытая провожавшей его девушкой на тот момент показалась мышеловкой.
Перед ним сидел молодой человек. "Слишком молодой для своей должности", - подумал Тимур.
Мужчина за столом привстал, когда дверь его кабинета открылась, пропуская столь ожидаемого гостя. Несколько минут они просто разглядывали друг друга, пытаясь отгадать, как же сейчас пойдет разговор.
- Здравствуйте, Тимур Дмитриевич, проходите, садитесь, - опомнился хозяин кабинета, и показал на кресло в углу. Сам сел в соседнее. Надо было, как-то начинать разговор.
- Андрей И..., - все еще сковано, не понимая, что от него надо этому странному молодому человеку, произнес гость. Мужчина напротив, чуть заметно скривился, что не ускользнуло от настороженного взгляда Тимура, и не дал закончить фразу.
- Нет, нет. Просто Андрей. Я даже персонал приучил называть меня просто по имени, - вдаваться в причины такой нелюбви к отчеству сейчас не хотелось. В данную минуту было главное, что б его выслушали.
Андрей осмотрел Тимура еще раз и начал объяснять свою идею, зачем собственно он пригласил гостя к себе, почему именно его: организовать выступления в гостиницах его сети, различных джазовых бендов, их сейчас так мало осталось, собрать старые, распавшиеся в тяжелые для музыки времена группы, собрать новые. Он не хочет этим заниматься один. Вновь безликий проект - это не то, что он хочет получить. Он хочет, что б у этой идеи была душа настоящего джаза. И вдохнуть жизнь в него сможет только музыкант, который сам обладает таким духом. Андрей уверен, что Тимур обладает. Иначе он не смог бы создать ту музыку, что он слушал позавчера.
- Знаете, я больше не играю.
- Да, знаю. Но Вы же так играли раньше. Я не верю что Вам это больше не интересно.
- Я продал свой саксофон, - что-то в его голосе была такое.... Эти чуть уловимые нотки. Грусти? Нет. Тоски? Возможно. Именно поле этого Андрей решился окончательно.
- Подождите минуту.
Он встал и вышел в соседнюю комнату, скрывавшуюся за чуть приметной дверь. Через секунду он вынес оттуда черный футляр. Что хранится в таких чехлах, музыканту было очень хорошо известно:
- Нет, вы не понимаете, с другим я не... - слова застряли в горле, когда Андрей, аккуратно положив инструмент на стол, открыл крышку футляра. Это был его саксофон. ЕГО!!! Тимур не мог ошибиться. Вот и гравировка с названием группы, что сделали когда-то его друзья. Он взял инструмент в руки. Может, ему показалось, но по пальцам будто пробежал ток. Он чувствовал исходящую от инструмента энергию, ни с чем не сравнимое ощущение, будто расколотая надвое душа вновь соединилась воедино. Руки дрожали, чуть заметно, но унять эту дрожь было совершенно невозможно. Он перевел взгляд на стоящего около него человека:
- Откуда?.. - голос отказывался подчиняться, как следует, - откуда он у вас? Как?
- Купил как-то развлечения ради. Но я сам не умею играть, так что возвращаю его владельцу, - Андрей улыбнулся Тимуру, он видел по лицу того, что это было правильное решение, что он не ошибся, решив вернуть инструмент. Хоть кому-то будет хорошо. Возможно, и с идеей концертов что-то выйдет, и тогда сам Андрей найдет себя в этом начинании.
Пальцы сами взяли инструмент, изготовившись играть:
- Можно?
- Конечно.
И после долгого молчания саксофон запел. Вначале несмело, неуверенно, будто вспоминая, как оно было много лет назад, а потом мелодия стала более свободной. Прошедших лет было явно недостаточно, что бы стереть музыку из сердца, погубить приобретенные навыки. Музыка была прекрасна, и даже был зритель: вот этот самый молодой человек, прислонившийся к столу и слушавший внимательно, скрестив руки на груди. Но что-то все-таки было не так. Мелодия не хотела звучать в этих стенах, ей было неуютно здесь. Это понимали оба.
- У меня есть просьба. Немного странная.
- Не думаю, что меня теперь можно будет удивить странностями, - улыбнулся Андрей.
- Тут можно подняться на крышу?
...он сделал шаг вперед и поднес инструмент к губам, полилась тихая музыка, с каждой минутой становясь все громче. Тимур играл, стоя на крыше одного из самых высоких зданий, играл для одного-единственного слушателя, замершего у него за спиной. Хотя, нет. Он играл для всего ночного города под его ногами. Там, внизу звуки его саксофона летели над головами жителей, отражаясь от каменных стен домов. Он представил, как удивленные горожане подходят к распахнутым окнам, запоздалые прохожие в недоумении останавливаются и поднимают голову к небу. Тимур летел вслед за музыкой и видел каждого из них. Вот какой-то парень идет по переулку. Он не слышит ничего, кроме звучащей в наушниках какофонии. Легкая подножка, почти неощутимое дуновение ветра - сегодня он друг музыканта, - и парень спотыкается, задевает неловким движением руки провод и вздрагивает от неожиданного звука, проникшего под защитную броню, заворожено поднимает голову к небу, полностью снимая наушники с головы. Музыкант оставляет его позади. Он уже давно пронесся по всему переулку и сейчас любуется парой, которую давно заприметил в окне. Она стоит, опершись локтями на подоконник, а он чуть позади, обняв ее за плечи. Оба смотрят в небо, туда, откуда доносится музыка. Красивая пара. Музыкант решил им не мешать. Сегодня была его ночь, и весь город был его сценой.
Молодой человек за его спиной давно уже наплевал на свой дорогой костюм и сел на металлический ящик. Андрей стянул с шеи вдруг ставший пару дней назад столь ненавистным галстук и откинул его презрительно в сторону. Он вытянул вперед ноги, откинулся слегка назад, опершись на руки, и стал смотреть в небо. Дождь прекратился, и ветер разогнал тучи. Над головой загорались первые вечерние звезды. Он смотрел на них, вдыхая холодный осенний воздух и слушая музыку. Как и тогда в машине, он почувствовал в душе безмятежность и покой. Каждому джаз давал свое, но ему он давал столь необходимое умиротворение.
Музыкант вновь окунулся вслед за мелодией в тихие городские улочки. Улочки его детства. Может, город и сильно изменился с тех лет, но на самом деле это только казалось. Внешние перемены не затронули самого главного, все так же, как и раньше, в этом городе звучал джаз, и город готов был его слушать.