Человек с непостижимым упорством карабкался ввысь. Ветер пытался оторвать его от стены, бил, хлестал по телу, но пальцы лишь сильнее цеплялись за камень и ноги искали опору понадежнее. Солнце нещадно пекло голову. Оно не хотело что бы кто-то посягал на его высоты. Тут царство света и воздуха, царство крылатых, человеку здесь не место. Но порой так хочется дотронуться, ощутить ту часть мира, которая тебе недоступна и скрыта природой. Еще рывок, еще сантиметр вверх. Человек слегка повернул голову и посмотрел вниз. Далеко в бездне, там, где рождались исполинские скалы, рокотали волны. Каждая новая волна с грохотом разбивалась о камень. Пальцы слегка дрогнули: "И на кой черт я сюда полез?!" Вспомнить причину, заставившую его забраться столь высоко, он уже не мог. Здесь посреди бездны, ощущая себя ближе к небу, чем кто либо из живущих, он осознал, что нет прошлого, нет будущего, есть только здесь и сейчас, есть только сила, влекущая наверх к самому краю скалы, казавшемуся с самого начала таким далеким, а теперь достаточно лишь протянуться посильнее и можно коснуться рукой... Неудачное движение и пальцы разжали хватку. Лишь на долю секунды, но ветру этого было достаточно, что б сорвать чужое этому миру создание, ударить о камень со всей силой, скинуть вниз в пенящуюся пропасть. Лишь безумное нежелание умирать, древний дикий инстинкт выжить любой ценой, позволили человеку снова ухватиться за камень. Он бешено забил ногами в поисках опоры, но смог нащупать лишь воздух. Кровь с ободранных, дрожащих рук текла на лицо. Не в состоянии повернуть голову, он посмотрел вверх, на вновь недоступный, более далекий, чем когда-либо край. Там наверху в мире солнца и тепла, стояла высокая, закутанная в черное, женщина. Она стояла на самом краю и куда-то смотрела, как будто кого-то ища. Силуэт показался ему знакомым: "На помощь!", - хотел крикнуть человек, но получилось как-то хрипло. Он сам с трудом услышал звук своего голоса, но на удивление женщина его расслышала и повернула голову. На человека уставились два пустых темных провала. "Черт!", - выдохнул человек. "Нет, не Он", - покачало Существо головой и протянуло к человеку руку. Висящего на скале обдало волной ледяного воздуха. В ужасе, пытаясь выбраться, он попробовал подтянулся на руках. Изувеченное в падении тело отказывалось повиноваться. Отчаянно хотелось жить! Существо наверху ждало. У Него было безграничное терпение, за века Оно научилось ждать, хотя так и не смогло понять эту глупую бесполезную привычку цепляться за жизнь до последнего. Человек закрыл глаза, только бы не видеть ужаса неотрывно глядящего с высоты. Говорят, что за несколько минут до конца вспоминается вся твоя жизнь. "Ну что ж попробуем", - подумал человек и начал вспоминать.
Вначале перед глазами была тьма. Он чувствовал, будто идет куда-то вперед, в самую черноту. "Толик!", услышал он крик откуда-то сзади и обернулся. Там в дверном проеме стоял подросток лет тринадцати. "Сашка...", - прошептал стоящий в темноте парнишка, голос дрогнул: "Этого не может быть!" Шагать на свет было страшно, но радость встречи с другом помогла сделать шаг в тепло лета, царившего за дверью. Сашка уже успел уйти вперед и теперь остановился, нетерпеливо оглянувшись назад: "Ну, ты идешь?! Так мы все пропустим". Бросив взгляд на исчезающую за дверь тьму, Толик успел подумать: "Я наверное сорвался и разбился, тогда ясно отчего я вижу его. Только почему...". Дверь захлопнулась. И в тот же миг он забыл о скале, забыл о Существе наблюдающим за ним с высоты, он даже не успел удивиться, тому что ему вдруг снова стало тринадцать. Длинный для своих лет нескладный подросток с головой окунулся в беззаботность лета и со всех ног бросился догонять лучшего друга, который звал его к обрыву, оттуда открывался великолепный вид на взлетное поле. Ни для кого не секрет, что Саша бредит самолетами, он может говорить о них часами и давно знает, что станет летчиком, так же все знают, что его друга Толю самолеты совсем не интересуют, но все равно почти каждый день они вдвоем бегут в лес. Потому что неважно, чего хочешь ты, не важно кем ты будешь в будущем, для мальчишек было только здесь и сейчас. А сейчас было время, когда вот-вот должны были начаться учебные полеты молодых пилотов. Уже в сотый уже Толя слушал о том, что, возможно и Саша когда-нибудь, будет тренироваться на этом поле. А он, будучи уже серьезным взрослым Анатолием, будет приезжать на лето навестить свою бабку, и вот так же с этого места наблюдать за полетом друга, который обязательно махнет ему крылом. А если разрешат строгие учителя, то и прокатит над полем, поднимет над деревней, в которой они проводят каждое лето. Толик каждый раз слушал и завидовал приятелю, завидовал его упорству и решимости. Тот уже точно знал, кем хочет быть, может быть его мечты и звучали наивно в глазах взрослых, но тот уже выбрал красивую профессию, а его, Толика, увлекало так много вещей, так много хотелось попробовать, что невозможно остановится на чем-то одном. Когда он поделился этим с Ниной Владимировной, она сказала, что ему еще рано думать о будущем. Тогда он упрямо мотнул головой, ведь и она сама всегда говорила, что стать учителем хотела с детства, даже наперекор мнению родителей, а он растрачивал свои силы на все стороны. "Ты еще просто не нашел то что будет тебе по настоящему необходимо". Он был готов и тут не согласиться, но не мог же он ей сказать правду, что самое необходимое в его жизни это она. Поэтому он смолчал, просто опустив голову.
Самолеты взлетели, и пилоты начали тренировку. Ребята как всегда сидели на стволе нависающего над обрывом дерева, смотрели в небо, болтая обо всем на свете, иногда речь прерывалась возгласом Сашки, вызванным каким-нибудь удачным маневром самолета. Толя любил это время больше всего. Птицы щебетали в лесу, пытались поймать короткое лето, солнце припекало спину, ветер теребил волосы, а вдали раздавался столь привычный уже рокот самолетов. Рядом сидит Саша и рассказывает о том, что Машка-дура вчера хотела его поцеловать, когда он им банку с молоком принес от бабушкиной Сивки, но он ловко отскочил и даже при этом не пролил ни капли молока.
Всю дальнейшую жизнь, только лишь заслышав гул самолета, он вспоминал эти мгновения. Он всегда любил летать. Несмотря ни на что. Ведь первый раз он поднялся в воздух, как Сашка и обещал, вместе с ним. Это было потрясающее ощущение: немного страшно, когда машина оторвалась от земли, но при этом неописуемое чувство детского восторга. Он все равно любил летать, несмотря на то, что именно небо убило Сашку. Толя ясно помнил их последнюю встречу. Он как будто знал, что Саше не надо было тогда лететь, но не смог отговорить друга. В тот раз он был запасным, но в последний момент пилота заменили. Они тогда долго сидели на кухне, и как бы он не пытался, какие бы доводы не приводил, отговорить друга Толе не удалось. Уже прощаясь вечером и провожая приятеля, он, замерев, наблюдал, как тот спускается по сумрачной лестнице. Если б его тогда спросили, он бы и сам не смог объяснить что его тревожит. Уже потом, вспоминая все снова в ночных кошмарах, Толе всегда казалось что Сашка спускался во тьму, а сзади за ним не отставая ни на шаг двигалось тонкое высокое Существо закутанное в черное. А он стоял и не мог ничего сделать. Ну почему, иногда так сложно бывает просто окликнуть, просто сказать другу, что бы не уходил, что он тебе очень нужен. Почему всегда так сложно сказать человеку, что ты чувствуешь?! Пусть он даже знает об этом.
На следующий день он узнал, что это была их последняя встреча. Потом уже, много недель спустя, говорили о причинах аварии, что вроде бы были и недочеты новой конструкции, и ошибка пилота, называли много различных ситуаций, которые невозможно было предугадать и просчитать, но ему было все равно, почему его друг разбился. Сашку не могла вернуть ни одна из этих причин. В тот вечер он первый раз напился. Он не плакал, просто сидел и пил до ночи, а потом пошел к Нине и сказал ей, что любит ее, что ему наплевать на всех вокруг, но ее он обязательно добьется. Сказал и ушел, оставив молодую женщину стоять в прихожей и осмысливать услышанное. Он не мог позволить себе потерять второго дорогого его сердцу человека...
"Анатолий! Что ты вертишься как юла?! Стой на месте! Дай я вот тут поправлю", - мать внимательно посмотрела на сына. Она не могла позволить, что б тот шел в первый класс растрепанным, все должно быть аккуратно. Он давно ждал этого события. Школа была полна новых впечатлений, новых знакомых. Как-то сразу получилось, что он стал заводилой в классе. Наверное, сказалось то, что он был на год постарше остальных ребят. Они постоянно что-то вытворяли и не все их детские шутки были безобидными. От мальчишек собравшихся вокруг него опускались руки у всех учителей в школе. Родители не знали, что делать с сыном, каждый вечер он выслушивал речи о том, что если так будет продолжаться, то пойдет учиться в специализированную школу, для трудных детей, но ему тогда не было до этого дела. С трудом он закончил первый класс, и, перейдя во второй, продолжил все свои выходки с усиленным рвением. Именно тогда в их класс направили Нину Владимировну. В тот момент она показалась ему, несмышленышу, считавшему себя центром земли, взрослой тетей. Позже он узнал, что это был какой-то эксперимент. Она давно решила, что хочет быть учительницей, а ее мать, мечтая о другом будущем для дочери, уговорила ее поучаствовать в нем, пройдя стажировку в одной из школ. Она надеялась, что, испытав на себе все тяготы учительской работы, ее дочь пойдет по другому пути в жизни.
Когда новая учительница вошла в кабинет класс притих. Но дети сразу чувствуют слабину и Толян, как почтительно называли его ребята, нехорошо усмехнулся на задней парте, он вмиг понял, что эта тетя не такая строгая, как их учитель Валерий Петрович, а нового учителя надо проверить на стойкость, таковы правила любой школы.
Конечно это была жестокая игра, каких только "испытаний" как они называли свои шутки не придумывали они для новой учительницы. Но однажды они явно перестарались. Он уже не помнил, что же такое они придумали, но Нина Владимировна выбежала из класса со слезами на глазах. Среди детей повисло напряженное молчание. "Ойк", - издал кто-то непонятный звук, и тут началось. Галдели в основном девчонки. В классе их было большинство, поэтому гвалт получался неразборчивым, но очень насыщенным. Через пять минут они уже окружили Толика и потащили его к двери. "А ну извинись!", - заявила самая наглая из них. "А я то почему?!" "Потому что это ты и твоя банда во всем виноваты", - и вытолкнули его за дверь. Занятия уже давно начались, и в коридоре было пусто. "Дурак!" отчетливо раздалось в тишине из-за двери класса. Толик огляделся. Уже не в первый раз его выгоняли во время урока, нередко его выставляли со скандалом. Но обычно он выходил из класса с гордостью за удавшуюся проказу, с той же гордостью шел по коридору, почти чеканя шаг. Но сейчас почему-то ему стало очень страшно нарушать молчание, казалось, будто над ним навис весь мир и замер в тяжелом ожидании. Мальчик сделал шаг, очень осторожно поставил ногу вперед, но звук все равно с силой ударил по ушам. Стало совсем не по себе. Пытаясь справится с непривычным ощущением, он пошел по коридору дальше, разрывая густую тишину. Не было слышно даже обычно бубнивших за дверьми учителей. Действительно мир остановился, во всяком случае, ребенок был уверен, что это именно так. Он повернуть назад он не мог, не позволяла гордость. "Сами дуры!", - думал Толик: "Не буду я извиняться. Что вообще я такого сделал?! Я что виноват что эта училка чуть что так рыдать. Щас вот найду ее и скажу: "Вы че шуток не понимаете?!". Так он дошел до двери женского туалета, прислушался: всхлипываний из-за двери не доносилось. Он слегка постучал, все еще вздрагивая от звуков. "Нина Владимировнааа вы че...", - за дверью по прежнему было тихо. Мальчик раздосадовано прислонился лбом к стене. Как он сразу не догадался: все девчонки в школе, если их посильнее дернуть за волосы когда нет рядом учителя, бежали реветь в туалет, но она же не девчонка, а учитель, значит, сейчас она сидит в учительской!
Перед дверью учительской комнаты он стоял минут пять, не решаясь войти в святая-святых школы.
Дверь учительской ничем не отличалась от остальных в здании, но каждый ученик знал, что попавшему за нее не стоит ждать ничего хорошего, а для учащихся младших классов она была средоточием всего неведомого, а потому особенно пугающего. За ее пределы могли ступать только учителя. Около этой двери страх совсем ослабил коленки Толика, и он точно бы рухнул на пол, если б не схватился за ручку двери. Но вернуться назад одному не позволяла мысль о невозможности поражения. Именно гордость, живущая в этом маленьком и беспокойном мальчишке, помогла собрать всю храбрость и, дернув за ручку, шагнуть в обитель богов. Уже переступив порог он понял, что с уверенностью в себе к нему вернулась вся его наглость: "Нина Владимировна, че...", - он опять не смог договорить давно приготовленную фразу. Наглость исчезла так же неожиданно, как и появилась. В уголке, прислонившись к стенке спиной, сидела Нина Владимировна и тихо плакала, уткнувшись в коленки. Она даже не заметила, что он вошел. Он уже долго стоял в комнате, безмолвно наблюдая за ней и вдруг увидел, что перед ним никакая не учительница, а обычная девочка, которую обидели, которую он сам обидел. Все задуманные слова вмиг вылетели из головы. Он подошел ближе, почти вплотную: "Простите меня, Нина Владимировна...", - это было все, что он мог сейчас выдавить из себя. Толя стоял и смотрел на пол, смотреть ей в глаза он был не в состоянии. Вдруг он почувствовал, как она обняла его, он не видел, но ощутил ее улыбку. Еще сильнее придавило его чувство вины за сделанное. И он со всей отчетливостью осознал, как легко можно ранить человека, что рана, нанесенная душе, болит намного сильнее, чем самое жуткое увечье тела. "Спасибо. И... ничего страшного...", прошептала она ему на самое ухо, и от этих слов по телу разошлось мягкое тепло. Именно в этот момент он понял, что больше никогда не сможет причинить человеку боль, он просто знал, что никогда не захочет этого. Он твердо дал себе слово. Когда он решился поднять на нее глаза, то прочел в ответном взгляде гордость за него. Он уже хотел ей рассказать, все что чувствует, когда за дверью прозвенел звонок. "Толя идем в класс?" Он кивнул...
"Идем... идем со мной", услышал он шелестящий шепот. Тьма, снова укутавшая его, рассеялась, больше не было перед глазами школьного коридора, лишь бескрайнее небо над головой, за спиной море, но он не видел воды, хотя точно знал, что оно там, слышал рокот волн. Серые камни гор, это все что он мог видеть одним глазом, второй давно залило кровью. Смотреть наверх он не собирался, он и так знал, что Оно все еще стоит и ждет его, знал, что это Его зов вывел из столь приятного забытья. Так же Анатолий знал, что долго так не выдержит, руки совсем задеревенели. В последней отчаянной попытке подтянуться хоть на чуток, он с ужасом почувствовал, что пальцы соскальзывают с камней, и он летит вниз...
Мужчина резко сел в кровати тяжело дыша. Он еще до конца не осознал, где находится, но жена среагировала быстро. Она всегда спала чутко. Много лет назад, когда он вскакивал так каждую ночь, только ее руки могли прогнать от него призраки прошлого. "Толя... это был лишь сон", - звук ее голоса вывел его из оцепенения. Он начал понимать, что сидит в кровати в объятьях жены: "Наверное... Извини, что разбудил. Нинусь, спи..." Хрипло пробормотал он.
Она довольно быстро уснула вновь. Слушая ее мирное дыхание, он сидел откинувшись на спинку кровати и размышлял. Давно он не видел во сне Существо, как он называл темную фигуру, страшась дать ей имя. Уже много лет не являлось Оно ему во снах. С годами все реже он видел, как Сашка уходит от него во тьму, преследуемый черной тенью. Он знал, зачем она явилась ему сегодня. "Саша долго ждал. Очень долго", - подумал Анатолий, откинув со лба седые волосы. Он очень сильно хотел увидеть друга, но... он посмотрел на жену. Женщина спала, закутавшись в одеяло, и все равно слегка дрожала. "От Смерти всегда веет холодом, даже от мыслей про нее", - первый раз он назвал Существо по имени. Он ничего не боялся теперь. Он уже знал, каким будет его выбор. Всю свою жизнь он любил только одну женщину. Он сделал все, что б завоевать ее любовь и быть рядом с ней, и сейчас он не мог предать ее. Рядом с ней он не страшился ничего. И он не мог позволить себе уйти первым. Он не мог заставить ее страдать. Так же он знал, что без нее у него ни в чем не будет смысла. Он лег рядом, нежно обняв ее, стараясь согреть своим теплом, защитить: "Извини Саша, придется тебе еще потерпеть. Но я знаю. Ты точно простишь и поймешь меня". И он уснул спокойным сном человека, принявшим верное решение.