Завтра этот кошмар приснится ещё раз, а после завтра - снова, и тогда мир закрутится, завертится, и превратиться в настоящий нескончаемый ужас, где уже невозможно будет ничего разглядеть.
Лезвие ножа скользнуло по коже и оставило глубокую прорезь на пальце. Он отдернул руку, и нож с лязганьем обрушился на стол. Из пореза хлынула кровь. Сквозь неплотно закрытые окна в кухню залетал тополиный пух и запах чего-то палёного. Начинало смеркаться. В соседнем дворе хрипло и натужно лаяла собака. Чертыхаясь, он торопливо начал обшаривать ящики шкафов в гостиной, привезенных неделю назад какими-то людьми из магазина мебели, не потребовавшими даже отдельной платы. Отыскав йод, он залил им порез. Когда и это не помогло, пришлось прибегнуть к медицинскому клею. Он никогда не боялся крови, даже в детстве. Нет, его пугали иные вещи. Он остерегался дальних темных углов квартиры, где жили такие страшные существа размером с кошку, способные утащить тебя в свое темное вонючее жилище и сожрать. Конечно, ему никогда никто не верил. Опустившись в кресло, он закрыл глаза и начал вспоминать. Воспоминания, - думал он, - это порой самое страшное, что может случиться с нами. Но ему необходимо было просто ВСПОМНИТЬ. Ему нужно было знать, что случилось тогда, и почему до сих пор он ненавидит заглядывать под кровать, боится смотреть на потолок поздно ночью или почему он всегда оставляет не задернутыми шторы своей спальни. Ведь должно же было что-то СЛУЧИТЬСЯ, до того, как он на какое-то время перестал говорить, и родители так испугались, решив, что его аутизм неизлечим.
Когда тебе пять, в мире очень много вещей, способных раздавить тебя в лепёшку. Дети посвящены в великие тайны бытия. Но даже если они расскажут, а они иногда делают это, им никто никогда не поверит. Кто же станет верить малышу, который утверждает, что под его кроватью сидит страшный зелёный зверь? Кусайчий большой гадкий безобразный, который хочет ням-ням их малышей. Он жаждет их теплой кровушки, хруста неокрепших косточек, а ну-ка, мама и папа, поглядите, какой страшный большой и какой ГАДКИЙ этот зверь!
Нет-нет, это было что-то другое. Что-то настолько другое, что не идет ни в какое сравнение со страшным зверем. Ему было уже 25, а он продолжал думать, и когда ему снова снился кошмар, он присыпался в холодном поту, и он знал, да-да, ЗНАЛ, что если увидит это что-то, то уже не сможет проснуться. Он снова открыл глаза. Веки отяжелели и стали похожими на железные створки. Он поднялся, прошествовал на кухню, убрал со стола пустую тарелку и нож со следами крови на лезвии и поставил в мойку. Погасив свет, прошествовал по коридору в свою комнату, отметив про себя, что сумрак уже давно уступил место непроглядной тьме. Двигаясь на ощупь, он улегся на кровать, и долгое время глядел во тьму, на потолок. Он уже давно понял, что никто там не шевелится, это просто рисунок теней или игра воображения, что угодно, только не паукообразное существо с длинными ногами и руками и черным провалом рта. И множеством глаз на гладком безволосом черепе, прямо на затылке, эти глаза всегда смотрят на тебя и видят, как ты дрожишь под одеялом, плачешь, и стараешься поскорее заснуть. Холодок пробежал по спине, и сердце начало учащенно биться внутри грудной клетки. В его сознании огромные ворота сна со скрежетом отворились, впуская сероватую дымку тошнотворных сновидений, сверливших его мозг подобно отвратительным гусеницам. Проклятые серые твари скользили мимо него во мраке комнаты, шелест их отвратительных ножек по стенам бросал в дрожь, каждый их противный писк заставлял молча сжимать челюсти стараясь подавить подступающую рвоту. Он уже успел пожалеть о том, что желал вспомнить, что же это было. Но маленькая детская кроватка снова стояла посреди комнаты, где по стенам были развешаны фотографии самолетов и автомобилей, где на письменном столе лежал толстый том приключений, а у изголовья кровати томился большой плюшевый медведь. На потолке снова плясали тени, ветки деревьев, но не обычные ветки - ветки-щупальца, готовые утащить тебя в сердцевину могучей кроны и задушить, обвиться вокруг подобно питонам. Ты не слышишь своего собственного плача просто потому, что он слишком тягуч, он прячется внутри твоего ничтожного маленького существа, ты глотаешь колючие обжигающие детские слезы, когда что-то под кроватью начинает громко выдыхать воздух, шебуршать по полу не то когтями, не то чешуёй. Его глаза глядят из мрака, видят твой рюкзак у дальней стены, видят веселый яркий мяч, видит пару новеньких кроссовок в коробке. И тогда, убедившись, что находится в нужной комнате, он прислушивается к стуку твоего сердца, к тому, как бегает кровь по твоим венам. Он слышит даже твои оглушительные мысли-крики, где ты умоляешь о том, чтобы снова включили свет, и чтобы взошло солнце. А до утра так много, о господи, так много до утра! Тебе кажется, что ты просто не сможешь больше дышать, что стены сейчас начнут двигаться в своем обыкновенном ночном танце-кошмаре, и не существует ничего кроме тягостного ожидания ночи, кроме шороха когтей по полу. Деревья выпрастывают из-под земли длинные корявые корни и двигаются навстречу темному окну, ты кожей чувствуешь их приближение. Они ПОЮТ, стенают, эти старые ели и сосны, корявые старики, которым ты когда-то обламывал ветки, на которых выцарапывал какие-то имена, они пришли отомстить тебе, гадкий мальчишка!
Но даже злые деревья ничто по сравнению с тем, что.... Что... Удар. Ты вскрикиваешь, широко раскрытыми глазами глядя прямо перед собой, но ничего не видишь, головокружительная бездна, раззявленная пасть тьмы прёт прямо на тебя, и далекие отзвуки грома перекрывает визг стального вертящегося жала смерти. Ты слишком мал, но и слишком мужественен. Ты слышишь чье-то тяжелое дыхание, слышишь совсем рядом, смотришь прямо внутрь надвигающейся пустоты, прямо туда, где мелькают обрывки каких-то сумрачных видений, и, теряя сознание, проваливаешься в себя так глубоко, что никто не может докричаться до тебя ещё долгие годы. Годы молчания.
Он распахнул глаза, теперь уже снова в свои 25, и его щеки были мокрыми от слез. Он до сих пор помнил, что когда заговорил, вместе с немотой из его сердца ушли все воспоминания. А может быть, они уши ещё раньше. Теперь же это не имело никакого значения.
Потому что-то кто-то ходил в коридоре за дверью.
Он хорошо знал, что стоит только поднапрячься, и игра воображения просто прекратиться, но почему-то ничего не выходило. Темнота показалось плотной и душной. Тонкая струйка ужаса протекла вдоль позвоночника. Он попытался проглотить комок в горле, но стало только хуже - комок раздулся, и стало трудно дышать. Когда замерли шаги в коридоре, как и в ту страшную ночь, он услышал четкий удар из-под кровати, и напрягся. Его мышцы превратились в стальные канаты. Замерев, он изо всех сил пытался расслышать ЛИШНИЙ звук, такой, который был бы просто невероятным здесь и сейчас. И он услышал. Это был звук выдыхаемого воздуха, слишком громкий. И звук этот шел снизу. С его губ сорвался едва слышный стон. Он снова ощутил себя мальчиком, стоящим на самой границе между жизнью и пустотой. Мальчиком-войном, который победил в неравной битве с потусторонним Нечто, но который, несомненно, проиграет ее сейчас, будучи слишком взрослым. Он медленно, насколько мог, подтянул ноги, приподнялся, опираясь правой рукой, и сел. Звук не прекращался. Остатки сна полностью покинули сознание. Что-то бегало по потолку в кухне, что находилась за стеной. Какая-то дрянь бегала по потолку, и он почему-то вспомнил, что в раковине все ещё лежит окровавленный нож. Нагнувшись немного вперед, он задержал дыхание и выставил вперед руки. Теперь он держался за край кровати и намеревался сделать то, чего не делал никогда за всю свою жизнь. Сердце выбивало в груди невероятную чечетку, пот выступил на лбу и висках. Костяшки на пальцах побелели, но этого не было видно в темноте. Что-то кольнуло в палец, и рука дернулась. Порез снова раскрылся, и на пол покапала густая кровь. "Ты себя ВЫДАЛ" - подумал он. Но теперь было уже все равно. Он подтянулся ещё немного вперед, и на его губах появилась странная сумасшедшая улыбка. Он нагнулся. Кровь прилила к голове, но до пола оставалось еще некоторое расстояние. Чтобы увидеть то, что сидело там, нужно было опуститься гораздо ниже. Нужно было просто сделать это, но он боялся, что просто потеряет способность двигаться уже через пару мгновений, так силен был всепоглощающий ужас. Закрыв глаза, он начал опускаться, крепко вцепившись руками и упершись ногами в стену. Почти коснувшись лбом пола, он медленно, насколько это вообще возможно открыл глаза. Крик был настолько силен, что не смог даже вырваться из горла, он просто превратился в расплавленное нечто и залило всю его глотку, лишая возможности не только издать какой-либо звук, но и впустить воздух в легкие.
Серая Тварь вперила в него свои огромные, почти вылезшие из орбит глаза. Она каким-то образом висела над полом, вцепившись в кровать снизу в той же самой позе, в которой сейчас находился он, но только снаружи. Тварь тоже вцепилась побелевшими пальцами, и рот её был искажен в сумасшедшей ухмылке. Она вся была совершенно белая, как личинка, и сквозь кожу просвечивали внутренности, какие-то серые вонючие внутренности, наполненные гадкой слизью. Череп Твари был голым, весь в каких-то розоватых струпьях. В этом подобии на человека, в этом мерзком чудовище, которое дышало теперь прямо ему в лицо трупным запахом, было то, от чего он навсегда потерял способность мыслить. Его мозг просто не смог принять то, что увидели его глаза, и кто-то вырубил рычаг, погрузив во тьму все, что когда-то ходило, дышало и даже видело сны о детстве. Ещё перед тем, как его сердце разовралось, он успел осознать, что глядит на подобие себя самого, эта тварь была им самим, и все это время, все эти долгие годы он ждал встречи с самим собой, и слушал свое собственное дыхание, хриплое, мертвое. Ненавистное. Капелька крови с руки с громким шлепком снова упала на пол, и именно в тот самый момент с его губ сорвался звук - это был смех, но смех этот прозвучал лишь как предсмертный хрип. Пальцы разжались, и из раскрытых губ наполовину вывалился липкий, пересохший язык. На стенах все ещё плясали тени деревьев, такие страшные черные тени, которых каждый из нас так отчаянно боялся в детстве.