Черствой пядью иссохшей земли, немой и бездушной. Обреченной на вечность без иллюзий и снов, без мечтаний и вдохновений. Дабы никогда не услышать...
- Я помню.
- Что?
- У тебя были крылья.
- ?
- Тонкие...
Теплая нежность ладони, следующей изгибу плеча.
- ...воздушные...
Безудержная всеобъемлющая эйфория.
- ...прозрачные...
В смешливых глазах ни капли привычной детскости.
Как рядом отныне иное, как беспощадно оно притягательно.
- Я...
- Тс-сс... Помолчи, мой хороший.
Дверь приоткрылась.
Ненамного, самую малость.
Дверь-проводник в невероятнейшую из тайн, явленную бронзовеющей поволокой облаков.
Чудо сопряжения пределов.
***
Здесь тихо.
Хрупкий абажур неба расцвечен сигнатурами звезд. Обманчиво близких, но сколько не тянись...
Зачем?
Высь хранит свое отражение, вполне достижимое.
С тропы в росистую свежесть трав. А дальше по легкому склону вниз, к нехоженой кромке, к безмолвной поверхности темных вод.
Вот оно, небо. Распростерлось у ног. Методично качается в границах купели. Его можно зачерпнуть в ладони, поднести к глазам и всматриваться в тихое мерцание запредельных светил до тех пор, покуда оно не просочится наружу, не истечет восвояси.
А затем склониться над гладью, выждать немного...
Улеглась дрожь воды. Перестали рябить звезды в ее удивительном зеркале. В мир снизошел покой.
Он повсюду.
В присыпанных сединой елях, окруживших запруду. В каменных аркадах террасы, возведенной с северной оконечности. Легким туманом вьется меж древних стволов, мягким зефиром ласкает открытую спину планеты. С шаловливой настойчивостью овладевает природой.
Но имеется уголок, над которым ему нет власти.
Крошечное местечко. Неразличимое. Бесцветное.
Слюдянистый шарик души.
Вместилище постоянных борений с собой, череды приступов сомнений и дерзостных порывов.
Что сейчас происходит там?
Меланхолия.
Я взираю под ноги, на жидкую картину небес. На водянистые страницы дневника.
Кондуит моей души, в котором строчки заполняются сияющими гало. И всякий раз мозаичную структуру астральных росписей венчает одно.
Имя.
Чье?
Не ведаю.
Стоит закончить абзац, поставить алмазную точку, как из черной глуби всплывает оно. Растекается на поверхности, соединяясь с оформленными тобою значками. Придавая родившимся фразам совершенно новый, непрочитанный смысл.
Трещины в мраморных плитах источают мертвую зябь. И так постоянно.
Что-то меняется, я чувствую. Неотвратимость исхода витает в пространстве.
Неужели заточение...
Смело.
А вдруг?
Но где же знамения, где символы, намекающие на свободу?
Взгляд непроизвольно обозревает пыльные тени под сводами. Набившая оскомину штриховка. Мнимая геометрия реальности.
Заря восходит. И в бледноватой палитре ее выявляется нечто.
Элемент новизны, затаившийся в арочном проеме. Издали не разобрать...
Рассчитывая на возможность искупления, никогда не веришь в нее до конца.
Сродни удару исподтишка.
Оторопь.
И безумная радость.
Свершилось!
Шанс выдан.
Шанс на прощение.
Узкий мосток, ведущий к последнему островку надежды.
Надежды на главное:
она родилась.
1
Лекторий пустовал.
Застенчиво светились электрические рожки вдоль оформленных в бархатисто-зеленой гамме стен. Дремали обезлюдившие кресла. В оконных проемах мельтешил снег, стремящийся оживить своими блестками воцаряющееся уныние зимнего вечера.
Лина обогнула деревянный постамент кафедры. Задержавшись у грифельной доски, изобразила мелом на ее поверхности озорную рожицу. Улыбнулась собственной несерьезности.
- Мило, - раздалось из-за спины.
Вздрогнув, девушка обернулась.
- Здравствуйте, господин Берген.
- Добрый вечер. Как твое самочувствие?
- Спасибо, уже лучше. Со следующей недели начну посещать занятия.
- Приятно слышать.
Эдвард Берген оставил кожаный портфель у основания кафедры и приглашающим жестом указал Лине на одно из кресел.
- Итак, чем обязан столь позднему визиту?
- Хотела поговорить с вами, профессор.
- Весь внимание.
- Вы действительно изучаете сны?
Умные глаза за стеклами очков сверкнули улыбчивой радугой.
- Да, я исследую сновидения.
- Для чего?
- Хм... Потому что это важно. Гораздо важнее, чем думается большинству. В конце концов, именно сны - ключ к разгадке иррациональной составляющей человеческого "я". История знает немало примеров, когда источником озарения для великих открытий служили сновидения.
- По-вашему, они взаимосвязаны с реальностью?
- Позволь-ка встречный вопрос: имеет ли память отношение к повседневной жизни?
- Конечно. Только при чем здесь это?
Берген невесело усмехнулся.
- Все очень просто, Лина. Сновидение и есть память. Память души о ее встречах и путешествиях...
***
Человек по ту сторону хрусталя говорит, объясняет, жестикулирует. Звуки колотятся в ледяной панцирь перегородки, эхом устремляются обратно.
- Я не слышу тебя, - шепчет Лина, приникая ладонями к индевеющей плоскости. - Не слышу.
Он умолкает.
Полупрозрачная корка вбирает тепло, излучаемое сердцами. Все мнится напрасным.
Его лицо. Странный альянс печали и нежности. Порождение другого, незнакомого доселе мира.
- Зачем ты здесь?
Беззвучный вопрос.
Он смотрит. Долго. Губы вновь распахнулись, исторгают потоки слов.
- Я не слышу, милый, - еле сдерживая подступающие рыдания, вторит Лина. - Не слышу тебя.
Мутнеет хрусталь. Близкий облик далекого собеседника теряется в границах неведомого.
Проснись, Лина.
Проснись.
Завершилось?
Да, завершилось.
С добрым утром.
***
- Чересчур заумно. И крайне тяжело для восприятия. Моего, во всяком случае.
Берген пожал плечами. Забрав у Лины книгу, поставил на место.
В домашней обстановке он вовсе не казался строгим. Скупо, по-мужски оформленная квартира, и ее моложавый владелец - преподаватель психологии. Серый джемпер, стародавние вельветовые брюки, разношенные хозяйские тапочки. Хотелось отбросить ненужный официоз, эти дурацкие, набившие оскомину "господин профессор", "не могли бы вы...", и обратиться к симпатичному рослому шатену по-свойски: Эдвард - и точка.
Ага, размечталась.
- Сделаем иначе. Что тебя интересует в первую очередь?
Лина на мгновенье задумалась.
- Откуда берутся сны?
- Не знаю. Вероятно, из того же источника, где возникают мечты и фантазии. На сегодняшний день имеется масса теорий, однако сути они не проясняют. Если хочешь услышать мою точку зрения, она такова: сновидение - это коммутатор. Нить, связующая две половинки нашего "эго": истинную, сокрытую от посторонних, и условную, игровую сторону натуры, проявляемую в обыденности.
- В каком смысле - игровую?
- Ведь жизнь - игра. И это ни для кого не секрет. Схемы заложены, механизм отработан. Религия, политика, спорт, семья - гигантская игровая индустрия. Вариации на пройденные темы. Даже любовь, бесконечно привлекательный бенгальский огонь разновеликой яркости и силы. Сегодня ты ослеплен им, но вот наступает завтра... И что остается? Воспоминание. Привязанность, оттеняемая реминисценциями вспышек прошлого. Вечно любить способен лишь тот, кто сам погрузился в вечность. А сны - искомая лесенка в свободу от правил. И тем они хороши.
На столике рядом с Линой возникла толстая красная папка.
- Записи сеансов, - пояснил Эдвард. - Обычные испытуемые, добровольцы. Живописали собственные сновидения, а я фиксировал на диктофон. После расшифровал. Получилась такая вот замечательная подборка.
- Можно взглянуть?
- Разумеется.
Ларс Фрёберг, 43 года, почтальон.
- Знаете, это детское ощущение. Дурацкий, невнятный страх. Я стою... нет, лежу у стены. Да-да, именно так. Лежу у стены, спиной к ней. Предо мной дорога. Асфальт? Может быть. Впрочем, не важно. Я смотрю на противоположную сторону. Там тоже стена. Похожа на бетонную. Метра три высотой. Ничего не происходит, но тревога внутри усиливается. Взгляд фиксирует стену, до нее шагов двадцать. Безветренный солнечный день. Гнетущая тишина разлита кругом. Я моргаю. А в следующее мгновение стена оказывается рядом. Чувство панического ужаса. Пробуждаюсь с криком, и вижу стену. Крытую обоями комнатную стену, лицом к которой я спал.
Лет до тринадцати этот кошмар преследовал меня во время болезни. Температура скачет, в горле жжение. Смежишь веки - и оно тут как тут. Прошло, конечно. Но память...
Лина пролистала немного вперед.
Фамке Асбьорнсен, 25 лет, музейный работник.
- Я в лабиринте. Толстые стеклянные перемычки. Бреду вперед, бесконечными коридорами. Обувь отсутствует, ногам холодно. Застенки внезапно расступаются и...
Лина захлопнула папку.
- Свод подростковых ужасов. Сколько нужно иметь терпения, чтобы заниматься подобными вещами.
- В нашем деле главное - азарт. Плюс желание копать вглубь.
- Судя по всему, у вас этого в избытке. Ну, хорошо, а как бы...
- Телефон сработал, - улыбнулась Лина. - Я забыла достать его из сумочки. Извините.
Странно-короткое послание от абонента с незнакомым номером.
"До встречи в Гроте Фортуны".
Все.
- Что за шутки? - пробормотала Лина, вскрывая копилку принятых вызовов.
Так.
Даниэль. Фрида. Линда...
Вот он.
Ноготок привычным движением вдавил нужную кнопку.
Секундное ожидание.
- Сожалею, - произнес беспардонно искусственный голос оператора, - но запрошенный вами номер не существует.
2
Осень испепелила небесное изголовье.
Воздух, до поры нетронутый ветром, тяжким молчанием питал травы, сумрачной тенью скользил над водой. Жилистые древесные торсы кутались в призрачно-молочную дымку. Исконно немой пейзаж.
У ручья задержался, сделал традиционный долгий глоток. Студеная влага ноем пронзила зубы, разлилась природной свежестью в теле. Переведя дух, я стал карабкаться по холму. Идиотский ритуал, а что поделаешь... Демиурги бывают всякие. Мой - с причудами. И жилище подстать: компактная пещера, обрамленная пафосной колоннадой у входа.
В принципе, я его понимаю. Пожизненное уединение далеко не сахар. Общаться-то он, правда, общается. Безумно редко, но бывает. Со мной, например.
- Видал, какие нынче игрушки в ходу? - изрек хозяин грота вместо приветствия.
И показал издали небольшой аппарат с рядами выпуклых кнопок.
Откинувшись на вытесанное в камне сиденье, он крепкой десницей поглаживал седую волнистую бороду, неимоверно разросшуюся и достающую владельцу аж до пупа. В другой ладони нахал-отшельник сжимал принятую оттуда безделицу.
- Ну, и сколько можно ждать?
- Скажи спасибо, что еще можно, - фыркнул в ответ собеседник. - Другой бы на коленях ползал и умолял, а этот, видите ли, с претензиями.
- Но ведь сигнал был.
- Предзнаменование, дружок. Всего лишь небольшое предзнаменование. Остальное зависит от..., - он простер мощную руку к горизонту, указав мясистым пальцем куда-то вдаль.
- От чего?
- Ты же понимаешь.
- Нет, - упрямо промолвил я. - Не понимаю.
- Всё женщины. Капризные создания, - подмигнул бородатый хитрец.
- Поясни.
- Селена, дорогой мой. Своенравная малютка Селена. В ее власти отсрочить или же ускорить чье-то освобождение.
Вот, значит, в чем штука. Примитивная месть за упущенную некогда возможность. Решила отыграться? Прекрасно.
- Напрасный труд. Она и близко к себе не подпустит.
- Посмотрим, - зло сказал я.
***
Прут арматурной стали жег пальцы.
Я попытался скорректировать неудобное положение, но трицепсы свело, и руки отказывались повиноваться.
Подо мной проплывала тьма, кое-где подкрашенная бледными фонарными вспышками. Безжизненно чернели окна дома напротив. Однообразно мертвые кварталы также не сулили тепла. Лишь слабый электрический отсвет, дрожащий в стеклах верхнего этажа, выдавал чье-то присутствие. Туда я и пробирался по гофрированным опорам видавшей виды лестницы с метровыми пролетами меж каждой из перекладин.
Фаза номер два. Поехали.
Подошвы синхронно толкнули кирпич стены, тело на мгновение ушло вверх. Треклятая поперечина, секунду назад казавшаяся непреодолимым рубежом, рванулась навстречу. Пропустив заржавевшую ось в подмышку, ощутил тупую боль, наводнившую мускулы. Дело сделано, осталось чуть-чуть.
Я собрал волю в кулак. Подтянувшись, зафиксировал седалище на узенькой жерди. Обманчивая близость заветной цели дразнила глаз. Пара несчастных метров отделяла вожделенный балкон от места временной моей дислокации. Итак, развязка.
Упершись ногами в твердь фасада, я исполнил серию пружинящих движений. Амортизация в норме. Кто сказал, что люди не летают? Маэстро, туш!
Предательски грохнула жесть водостока. Жалобно скрипнул металл отвергнутой лестницы. Пространство над головой озарилось, и я поневоле зажмурился, внутренне готовясь к разоблачению.
- Очень интересно. И долго мы намерены так болтаться?
- Кто знает...
- Помочь?
- Если не трудно.
Когда невразумительные воздушно-акробатические этюды сделались достоянием истории, а реальность трансформировалась в щербины керамической плитки, устлавшей пол, я вздохнул с облегчением.
- Вламываться к девушке через балкон - как романтично! Прежде за тобой не водилось подобного.
- Времена меняются, - хмыкнул я, отряхиваясь. - Кстати, в тунике ты смотрелась натуральнее.
- А чем это хуже? - невинно поинтересовалась Селена, приподняв за уголки полы синего махрового халата.
- Вульгарность, сударыня, отнюдь не ваш удел.
- Прибереги нравоучения для кого-нибудь другого. Зачем пришел?
- Есть тема.
- Ну, говори.
- Здесь? Вообще-то, я не прочь умыться.
- Да? - вспыхнула златокудрая красавица. - А фиалковую ванну не желаешь?
- Буду весьма признателен.
О, если б взгляды могли убивать! ...
***
- Дело не во мне, Сел. Точнее, не только во мне.
- В ком еще?
- Ты знаешь.
Неопределенно-капризная гримаса.
- Будь оно нужно лишь одному, заявился бы я сюда?
- Неправда.
- Что?
- Врешь ты все, вот что, - устало повторила Селена.
Поджав голые ноги, она полулежала в просторном и мягком кресле, непередаваемо изящная, ослепительно грациозная, похожая на большую красивую кошку.
Пантера.
- Флиртовать мы умеем отменно. Да еще по чужим окнам лазать. Но сути любви, мой милый, ты до сих пор не уловил.
- Твое пребывание здесь - разве не аргумент? Расплата за нелюбовь, за неспособность прислушаться к сердцу другого. Отсутствие чуткости, и главное - чувства. Я не права?
- Нет, конечно! Какие-то очевидные вещи отрицать не собираюсь, но... Хорошенькое дело! Так бездоказательно обвинять...
Селена покинула кресло. Легкое манящее движение кистью.
- Идем.
- Куда это?
- Увидишь.
Знакомый до деталей балкон, погруженный в тонкую прохладу осени.
Обзорная панорама с этой высоты удручала стабильной невзрачностью, предсказуемой, лишенной всяческой фантазии планировкой. Просто удивительно, как такая яркая во всех отношениях девушка могла обитать в столь куцем и сером мирке.