- Бесполезно. Не придет он, -- насупившийся Кешка, пыхтя, ковырял носком ботинка горку замерзшего песка.
- Ничего, десять минут у нас в запасе имеется, -- заметил я, мельком глянув на циферблат. -- Может, одумается еще.
- Ну да. А то ты Палыча не знаешь.
Я не ответил. Да и что тут говорить? Картина ясна: стоит куда-либо намылиться вместе, как начинаются извечные проблемы. То у Безобразова любимая теща нагрянет, то у Кешки что-нибудь на работе стрясется, короче -- аврал. Видимо, сегодняшний вечер не будет исключением.
- Нет, во сволочь, а! -- Кешка, похоже, вошел в стадию кипения. -- Всю жизнь он нервы нам треплет, мерзавец!
- Успокойся. Пока ничего страшного не произошло. Не придет, и фиг с ним. Потом сам жалеть будет, -- я еще раз взглянул на часы. -- Поехали. Время вышло.
Мы подхватили нагруженные рюкзаки и направились в сторону метро. Словно по мановению волшебной палочки, с темного покрова небес посыпался легкий снежок.
- Стойте! -- донеслось сзади. -- Да стойте же, черти!
Пал Палыч Безобразов собственной персоной догонял нас со всей возможной скоростью, которую ему позволяли развить нехуденькая комплекция и увесистое снаряжение. Я выразительно переглянулся с Кешкой, и он вполголоса заметил:
- Подпустим гада поближе.
- Что ж это вы, братцы, -- пропыхтел подлетевший Безобразов. -- Без меня решили удрать?
- А где же тебя носит, Пашенька? -- приторно сладким голоском осведомился Иннокентий Петрович Беленький. -- Тебе, паразиту эдакому, ясно было сказано: в восемь ровно.
- Ну ё-моё, товарищи! Могли бы подождать еще минуты полторы, ей богу!
- Пять, -- сказал я.
- Что -- пять?
- Пять минут ждали. В следующий раз уедем без тебя.
- Следующего раза не будет, -- торжественно пообещал Пал Палыч.
***
- Электропоезд на Торуфьево отправится с третьего пути в двадцать часов пятьдесят минут, -- донесся из привокзальных динамиков механический голос.
Безобразов молча похлопал себя по нагрудному карману коричневой кожанки.
- Смотри, а то посеешь, как в прошлый раз, -- не преминул подколоть друга злопамятный Иннокентий.
Подошедшая электричка долго не желала проявлять положенное гостеприимство, и большая масса народу в нетерпении топталась на перроне у закрытых дверей. Наконец раздался характерный шипящий звук, и люди, расталкивая друг друга, ринулись в зияющие сумраком проемы занимать места. Пал Палыч, энергично орудуя локтями, протиснулся одним из первых и, когда нам с Кешкой удалось проникнуть внутрь, колоритная фигура нашего третьего компаньона восседала на деревянной лавке, достойно ожидая своих незадачливых спутников. Разместившись с максимальным комфортом, если таковой вообще возможен в битком набитом поезде, мы, от нечего делать, стали смотреть на заиндевевшее окно. Вскоре объявили отправку и электричка, содрогнувшись массивным составчатым корпусом, тронулась с места.
- Засекайте время, граждане, -- произнес Пашка. -- Через полтора часа наше путешествие из пункта А в пункт B благополучно завершится.
- Если только поезд не сойдет с рельсов по вине товарища Безобразова, ибо вышеупомянутый субъект имеет свойство перевешивать своим раздутым авторитетом ту сторону любого транспортного средства, на которой он закрепляет солидную седалищную часть, -- иронично усмехаясь, прокомментировал Кешка.
- Смешно, -- надувшись, сказал Пал Палыч и, прислонившись виском к оконной раме, закрыл глаза. -- Как приедем, разбудите.
Я уже собрался последовать его примеру, но друг Беленький весьма ощутимо ткнул локтем под ребра.
- Шурка, -- молвил он. -- Как называется состояние, когда незнакомая по идее ситуация кажется тебе чудовищно знакомой, словно ты уже не раз испытывал это?
- Дежа вю. А что?
- Просто весь сегодняшний день чудится мне уже прожитым когда-то. Все до боли предсказуемо. Так бывает?
- Бывает. У некоторых даже чаще, чем следует.
- У меня такое каждую неделю случается, -- не открывая глаз, вставил Пал Палыч. -- Теща только орать начнет, а я уже наперед знаю, чем дело кончится.
- Дрыхни дальше, семейно озабоченный коллега. Пока возможность есть.
- Возможности есть всегда, просто часто мы не умеем ими воспользоваться, -- философски изрек Безобразов.
Мы замолчали. Электричка, монотонно стуча колесами, скользила по рельсам, навевая дремоту. Даже Кешка, обычно бодрый, стал клевать носом. Я достал из кармашка рюкзака заранее припасенный сборник кроссвордов и принялся было разгадывать, но буквы в черных-белых квадратах клеток упорно расплывались перед взором, и вскоре ваш покорный слуга присоединился к сонму пленников Морфея. Содержание вагонных грез, как правило, сумбурно и откладывается в памяти гораздо реже, чем обычные сновидения, то есть, практически, не откладывается вообще. И когда зычный голос машиниста, искаженный радиотрансляцией, гаркнул из динамиков: "Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Макарово", я сориентировался мгновенно.
- Рота -- подъем! С вещами на выход. Наша следующая.
Кешка дисциплинированно подчинился, а вот Палыча пришлось основательно растолкать, прежде, чем он сообразил, где находится.
По прошествии пяти минут поезд удалялся в заснеженный вечерний мрак, освещаемый редкими огнями фонарей, оставляя троицу путешественников на запорошенной платформе.
- Оркестр с цветами не встречает. Похоже, все перепились, -- проскандировал Безобразов.
Мы спустились по крутым ступенькам, покрытым толстым слоем свежевыпавшего снега, с платформы и по основательно занесенной тропе проследовали мимо деревянного, полувековой давности, здания вокзала.
- Нам еще повезло, что электричка здесь остановилась, -- сообщил "экскурсовод" Палыч. -- Они часто следуют мимо. А от ближайшей станции по снегу добираться -- это, знаете ли, не ближний свет.
- Все хорошо, что хорошо кончается, -- заметил я.
- Значит, с этой точки зрения у нас еще не все хорошо, -- хмыкнул Кешка. -- С таким проводником горя хлебнуть, как нечего делать.
- Я попрошу! -- возмутился Безобразов. -- Эти грязные намеки подрывают мой безупречный авторитет в кругу людей, доверяющих сей скромной персоне.
Палыч решил было взбунтоваться, но я тут же пресек все попытки и утихомирил обоих.
Тропа уходила в лесные дебри, сурово возвышавшиеся над белым пространством земли. Насколько хватало глаз, повсюду громоздились сосны, ели, сугробы и одиноко чернеющее на этом, тоже не светлом, фоне здание вокзала.
- Удивляюсь я, -- сказал Кешка, -- зачем понадобилось стряпать здесь станцию, если жилья в округе не наблюдается.
- Вообще-то, поселок Макарово находится вон там, -- Пал Палыч махнул рукой куда-то в сторону. -- За лесом. А станцию, кстати, здесь поставили значительно позднее, чем все остальные пункты на данной железнодорожной ветке. По просьбе местных жителей. Они всем скопом направили тогда письмо в ЦК с кучей подписей, и лично товарищ Каганович приезжал разбираться.
- И откуда ты все знаешь, вундеркинд родимый? -- неистребимая кешкина ирония с каждой минутой становилась все более въедливой.
- Профессия такая, -- с достоинством произнес Безобразов. -- Так, друзья, теперь аккуратнее, потому что с тропочки нам придется свернуть.
- Куда? -- не понял я.
- Налево. И продираться напрямик через вот этот ельник. А иначе на место мы не попадем до следующего Нового года.
В последующие минуты нам пришлось здорово попыхтеть и попотеть, чтобы живыми и относительно невредимыми "просочиться" сквозь непролазную чащу, в которую мы угодили, благодаря врожденному таланту проводника Безобразова Пал Палыча, будь он трижды неладен!
- Я всегда подозревал, что зимний лес -- это не хухры-мухры, -- ворчал Кешка, отряхивая еловые иголки, в неисчислимом множестве усеявшие его с ног до головы. -- Но не до такой же степени.
- Любишь кататься -- люби и катайся, -- фыркнул Пал Палыч и тут же схлопотал по шее.
Дальнейший путь лежал через смешанные дебри кустарников, сосен и бог знает чего еще. Несмотря на отсутствие растительности, заплутать в этом лесочке было немудренно, и оставалось только внутренне восхищаться способностью Палыча ориентироваться на местности.
- Паша, ты уверен в правильности своих действий? -- осторожно поинтересовался я.
- Вопрос сформулирован некорректно. Можно быть уверенным в верности предпринимаемых шагов, однако желаемого результата так и не достичь, -- ухмыльнулся новоявленный "сусанин". -- Не дрейфь, Сашка. Все будет тип-топ.
Оставалось только надеяться.
Когда Кешка (да и я, признаться, тоже) начал терять остатки далеко не ангельского терпения, наш бравый проводник внезапно остановился, повернулся к нам торжествующим лунообразным ликом и объявил тоном заправской телезвезды:
- Внимание, господа! Attention everyone! Сейчас я продемонстрирую вам самое замечательное в своем роде место на этой грешной планете.
Жестом фокусника Пал Палыч раздвинул упругие ветви кустов, и нашим изумленным взорам предстала бревенчатая лачуга с покосившейся крышей, из трубы которой... поднимался белесый дымок!
- Оп-ля! -- произнес Кешка. -- Похоже, Палыч, ты здесь не один робинзонишь.
Безобразов был удивлен не меньше нашего. Секунд десять он просто таращился на "самое замечательное в своем роде место", после чего позволил ветвям кустарника занять прежнее положение.
- Это кто ж там такой? -- задумчиво протянул Пашка.
- Может, хозяин объявился? -- предположил я.
- Смеешься? Какой там хозяин, когда этой хибаре сто лет в обед! Жить в ней невозможно.
- Вариантов два: либо новый лесник, обходящий свои владения, случайно наткнулся на данную избушку, либо здесь теперь бомжатник, -- выдвинул версию Кешка. -- Первое предпочтительнее.
- Стоп, -- сказал я. -- Хватит городить огород. Давайте лучше выработаем план действий. Зря что ли тащились!
- Предлагаю пойти и проверить, -- ляпнул Пал Палыч. -- Может, все наши опасения из пальца высосаны.
- Ну, ты мудрец! -- с деланным восхищением воскликнул Кешка. -- Я б ни в жизнь не додумался. Конечно, пойдем-проверим. А вдруг там компания сбежавших рецидивистов или сектанты собираются, приносят человеческую жертву? Но нам-то что, коль рядом находится супермен Пал Палыч Безобразов, готовый подставить живот свой мощный под нож и пули, дабы прикрыть друзей своих и не давать в обиду! Придумано -- супер!
- Перестань ерничать. Значит, делаем так. Вы, господа хорошие, -- я сурово посмотрел на друзей, -- остаетесь здесь и внимательно следите из укрытия за моими действиями. Я подхожу к домишке, заглядываю в окно... Кстати, окно там есть?
Палыч утвердительно кивнул головой.
- Значит, гляжу в окно, выясняю, сколько и каких человек внутри, а дальше по обстоятельствам. Всем все ясно?
- Ясно, -- хмуро заявили оба. -- А только может...
- Не высовываться. Во избежание последствий. Кешка, держи рюкзак. Я пошел.
Не могу сказать, что в тот момент не чувствовал страха. Страх был на месте. Ноги с трудом слушались и норовили при каждой возможности повернуть обратно. Но за спиной были мои товарищи, которые ни в коем случае не должны почувствовать мою слабость, а при необходимости следовало надеяться на их помощь. Хотя, какая там помощь...
Бревенчатая стена была уже рядом. Снег предательски скрипел под подошвами, и казалось, что те, кто внутри, давно уже подготовились к встрече с незваным гостем. Рассчитывать следует только на худшее, тогда можно говорить о собственной готовности к любой неизвестности. Ибо что может страшить больше, чем полное незнание обстоятельств, в которые погружаешься?
Я двинулся вдоль стены, внимательно прислушиваясь, пытаясь уловить хоть какой-то шум изнутри. Тишина. Только скрип снега, да завывание ветра в кронах сосен. Одно ясно: лазутчик из меня никакой. Как говорится, с тобой в разведку я пойду не раньше, чем Апокалипсис обрушится на нас. Так, вот и окно. Ну-ка, ну-ка...
Собственно, увидел я мало, практически ничего. Во-первых, стекла в раме, как и следовало ожидать, не было. Была целлофановая пленка, затвердевшая от мороза и щедро приправленная замерзшими снежинками. Хотя, свет керосинки пробивался наружу, но разглядеть что-либо отчетливо не представлялось возможным. Оставалось одно.
Я решительно направился к двери, не взирая на знаки, которые подавали мне друзья. Единственный способ сбора максимального количества информации -- прямое вторжение на территорию вероятного противника. Собственно, весь страх к этому моменту куда-то улетучился, и в душе нарастало чувство злого веселья. Этакий азарт бойца: либо ты в морду дашь, либо тебе. Пятьдесят на пятьдесят.
Стучаться я не стал. Все-таки фактор неожиданности -- лишний плюс в активе. Никогда не помешает. Посему просто толкнул дверь и, не мешкая, вошел в избу. Бог его знает, что я ожидал там увидеть. Да все что угодно, но провидение решило по-своему: мол, прикалываться, так прикалываться. Короче, не было внутри ни головорезов с большой дороги, ни бомжей, ни лесников. А царила в избушке на некурьих ножках полная идиллия.
В центре пустого дома стоял мольберт, освещаемый пламенем керосинки, висевшей на гвозде, вбитом в стену. У мольберта стоял седовласый, заросший бородой человек и аккуратными мазками наносил на холст краску. Видимо, художник полностью сконцентрировался на полотне, ибо на мое появление он никак не отреагировал. Оставалось только позавидовать такой сосредоточенности на акте творения. Из антуража, присущего избе, была лишь печка, но не капитальная мазанка, а "буржуйка" с весьма длинной трубой, уходящей на чердак и выше. Я прикрыл за собой дверь и сделал пару шагов по направлению к неведомому творцу.
- Добрый вечер, -- как можно мягче произнес я.
Человек обернулся. На изборожденном благородными морщинами лице промелькнула гамма чувств от сомнений до растерянности, но страха не было. Похоже, что страх ему был категорически противопоказан.
- Здравствуйте, -- очень спокойно ответил художник. -- Вы, наверное, хозяин? Уж извините за вторжение, но, честное слово, я знать не знал... Я сейчас же соберу вещи и уйду. Ради бога, извините еще раз.
- Не беспокойтесь, пожалуйста. Я здесь такой же хозяин, как и вы. И прав на владение имею не больше. Просто, видите ли, в чем дело: мы с друзьями специально приехали сюда из Москвы встретить Новый год. И, честно говоря, совершенно не думали застать в таком глухом месте кого-то еще. Но если я вам помешал...
- Да ну что вы, в конце концов! Пожалуйста, располагайтесь. Зовите друзей, места хватит, если, конечно, вас не целая пионерская ватага.
- Всего трое, -- улыбнулся я.
- Тогда какие проблемы? -- старик определенно был само радушие, и это чрезвычайно импонировало. -- Зовите-зовите, а я сейчас еще дровишек организую.
- Я, видите ли, художник. Пейзажист-любитель, если так можно выразиться, -- говорил он, накидывая овчинный тулуп, изрядно поистаскавшийся от времени. -- Вас, простите, как звать-величать?
- Александр, -- ответил я, распахнув дверь и энергичными махами рукой зазывая ребят. -- А вас?
- Анатолий Ефимович. Можно просто дядя Толя. Так что приятно познакомиться, Саша.
- Взаимно.
Вошли Кешка с Палычем, осторожно косясь на незнакомца, который, увидев их, улыбнулся одними глазами, как умеют делать очень добрые и душевные люди.
- Добрый вечер, молодежь.
- Здрасте.
- Знакомьтесь, -- сказал я, проявив инициативу. -- Это Анатолий Ефимович, божьей милостью художник. А это Иннокентий -- можно просто Кеша, и Павел -- можно просто Пал Палыч.
- Очень рад, -- дядя Толя пожал всем присутствующим руки. -- Не стесню я вас?
- Нет-нет, -- поспешно заверил я. -- Даже не беспокойтесь. Наоборот, вместе веселее, да и праздник на носу. А вам, чай, тоже не резон в одиночку справлять.
- Что верно, то верно. Ну, вы пока осваивайтесь, а я за дровами.
Не успела захлопнуться дверь за стариком, как "дружина дней моих суровых" налетела с вопросами:
- Это кто?
- А он не опасен?
- А, может быть, проходимец и авантюрист, скрывающийся от правосудия?
- А если он нас ночью, топором?
- А вдруг...
- Может быть...
- Нет, ну ни хрена себе приехали!
В общем, успокаивались товарищи долго.
Пока дед отсутствовал, я успел ознакомиться с содержимым мольберта. Надо сказать, в его работах чувствовалась уверенная рука профессионала, а вовсе не любителя, каким Анатолий Ефимович себя преподнес. Пейзажи с видами зимнего леса были насквозь пропитаны любовью к родной природе и глубоким пониманием её непростых законов. Художник вкладывал в полотна душу, выплескивал содержимое внутреннего мира на пейзажную основу. Его картины были одухотворены, что отличает настоящее, подлинное искусство от суррогата. И это подкупало, пленяло зрителя, наводило на мысль о том, что суть проста, стоит только уловить ее. Наверное, в этом и содержалось настоящее искусство. Поймать суть -- вот главная задача художника. Это не значит раскрыть, нет. Постичь нельзя, но можно уловить.
- Все это хорошо, -- молвил Пал Палыч, -- но рисовать можно и дома. Зачем устраивать себе продолжительные командировки, если достаточно сфотографировать для себя все эти виды зимнего леса, повесить на стенку и любоваться, сколько влезет?
- Дурак ты, Палыч, -- сплюнул Кешка. -- Даром, что Безобразов. Человек живет здесь, можно сказать, отшельником. В холоде, в голоде, наверное, тоже. Ради чего? Ради великой цели -- раскрыть себя посредством природы. Поймешь себя -- поймешь природу, поймешь природу -- поймешь себя. Дошло? А, да что с тобой говорить!
- Аскетическое видение мира глубоко чуждо Пал Палычу, -- отметил я. -- Ладно, нечего ссориться из-за пустяков. Давайте лучше создадим в этой хижине условия для жизни в лесу в зимний период.
***
Еловые лапы весело трещали в пламени, выпуская в небеса густой белесый дым. Вскоре к семейству хвойных присоединились березовые поленья, и огонь в печурке зашумел с новой силой. Мы сгрудились вокруг очага, протянув ладони к раскаленной поверхности "буржуйки". Стола в избе не было, но дотошный Палыч умыкнул с чердака пару длинных толстых досок, послуживших нам скамьями. На полу у печки расстелили газеты, выставили на них артиллерию "боеприпасов" -- по большей части консервированных, и душевно отметили встречу.
Судя по всему, выпивать много Анатолий Ефимович не был приучен. Он довольно быстро размяк, осоловел и начал украдкой зевать. "Нагрузили художника", -- шепнул мне на ухо внимательный Кешка.
- С постелями здесь туго, -- зевая, пробормотал дядя Толя. -- Так что вы, молодежь сами определяйтесь, где разместиться. Советую ближе к печке. Тут все-таки теплее..., -- голова его свесилась на плечо, и старый художник уснул.
- Привет с большого бодуна, -- цинично произнес Безобразов.
- Паша, как не стыдно. Человек просто не привык потреблять спиртное, -- укорил я друга, одновременно расстилая на полу тулуп. -- Иннокентий, помоги уложить его.
Кешка аккуратно подхватил старика под мышки и с величайшей осторожностью разместил на импровизированном ложе. Завернув его в овчину, заботливо подоткнул края тулупа и ласково похлопал по плечу.
- Спите, дорогой товарищ отшельник, спокойно. Бригада московских егерей будет охранять ваш сон.
- Никого мы охранять не будем, -- упрямствуя, сказал Пал Палыч. -- Я, между прочим, тоже спать хочу.
Палыч поворчал немного и стал устраиваться по левую сторону от печи. Я встал, накинул "аляску" и двинулся к двери.
- Далеко собрался? -- спросил Беленький.
- Подышать перед сном.
- Подожди, я с тобой.
Снаружи было довольно морозно. Снег искрился в свете полной луны, неторопливо шествующей по ночному небосклону. Что и говорить, картина была просто великолепной. Наверное, не зря художник выбрал именно это место. А, может быть, случайно наткнулся на старую заброшенную хибару. Неважно. Как любит говорить Пал Палыч Безобразов, "случайностей в этом мире не происходит". Возможно, он прав.
- Красота какая! -- выдохнул Кешка. -- Бальзам на душу городского жителя.
- Не только городского. Любой оценит по достоинству данный пейзаж, если, конечно, не лишен начисто чувства прекрасного.
- По крайней мере, одного такого обделенного я знаю. Он сейчас дрыхнет в избе вместе со стариком.
Я улыбнулся и промолчал.
- Пойдем внутрь, -- молвил мой друг, когда зимний холод слишком явственно стал напоминать о себе.
В доме Кешка подбросил в прожорливый зев "буржуйки" поленьев и начал обустраивать местечко для сна. Я последовал его примеру. Когда все было готово, Беленький подошел к керосинке и закрутил фитилек. Пламя померкло, лачуга погрузилась во тьму. Правда, через целлофан окна проникал лунный свет, но в достаточно размытом состоянии, создавая впечатление иллюзорности происходящего.
- Спокойной ночи, Шурка.
- Тебе того же.
***
Наступило утро. Банально звучит, конечно, но, тем не менее, оно действительно наступило. Утро тридцать первого декабря. Новый год, никуда не денешься. Стоит ли объяснять, что каждый из нас проснулся с особым настроением, в предвкушении чего-то необыкновенно волнующего, волшебного. Удивительное чувство! Вроде бы два с лишним десятка лет живешь на свете. Пора привыкнуть ко всему. Казалось бы, ну что изменится? Просто прибавится еще одна цифра в номенклатуре летоисчисления. Ан нет. Все равно этот день отмечен особой печатью. И ждешь его, как никакой другой праздник в году. Парадокс? Может быть. Но согласитесь, что налицо магия момента -- момента перехода из одного состояния в другое. Миг, и твое настоящее становится прошлым. Впрочем, это происходит всегда, но вместе с боем новогодних курантов ощущается особенно остро. Тут уж ничего не поделаешь, так человек устроен. Пока не ткнешь носом, не заметит самого очевидного на свете. Но в этом и состоит вся прелесть.
Справедливости ради стоит отметить, что наше новогоднее настроение чуть не пострадало по вине самого упитанного компаньона, который захотел разбудить своих друзей особым способом.
- Доброе утро, уважаемые! -- дурниной проорал Пал Палыч, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности в спальном мешке. -- Передаем сигналы неточного времени. Сейчас семьдесят пять минут тринадцатого, а значит всем суркам, хорькам, енотам и прочим парнокопытным хорош дрыхнуть! По-оо-дъёммм!!!
- Безобразов -- сволочь, гад, скотина! Чтоб ты сдох! -- пожелал ему гуманист Кешка. -- Ты дождешься, что когда-нибудь придется тебя порешить, а твой болтливый язык будет прибит на всеобщее обозрение к последнему телеграфному столбу в Ямало-Ненецком автономном округе!
- Так чего тянуть? -- невинно поинтересовался Палыч. -- Вставай и приведи свое намерение в исполнение.
- Погоди, мерзавец, я до тебя доберусь, -- бормотал Иннокентий, выпутываясь из своего спального кокона.
В конце концов процесс удалось урегулировать мирным путем.
- Братцы, а где дядя Толя? -- спросил я, глядя на пустое место возле печки.
- За дровами небось отправился, -- проворчал Кешка, ворочая догорающие угли в жерле "буржуйки".
- Когда я встал, его уже не было, -- счел своим долгом пояснить Пал Палыч.
- А давно ли ты встал, солнце моё? -- Беленький в своем репертуаре.
- Да минут десять назад.
- Ясно. Я наружу, гляну, что к чему.
- Куртку надень, Шура, -- посоветовал Кешка. -- Не Ташкент ведь.
- Ничего, не замерзну, -- я поправил воротник свитера и шагнул к двери.
Первое впечатление от этого утра -- я попал в зимнюю сказку. Все-таки ночной лес и утренний -- это две большие разницы. Деревья застыли в немом почтении, демонстрируя роскошные снежные кружева, украшавшие их голые ветви. Сугробы переливались голубыми электрическими бликами, нежась в лучах зимнего солнца. На одной из веток ближайшей ко мне сосны сидела рыжешерстная красавица белочка и хрустела то ли орешком, то ли семечком. В лесу, как отметил классик, "раздавался топор дровосека". На этот стук я и направился. Благо, проторенные в сугробах следы, виднелись довольно отчетливо.
Анатолий Ефимович в меховой безрукавке поверх старой спортивной кофты с закрытым горлом лихо орудовал топориком, рубя под корень небольшую березку. Его тулуп валялся поверх груды еловых лап. Ноздри художника выпускали клубы пара, подобно сказочному Змею Горынычу.
- Физкультпривет труженикам искусства! -- бодро провозгласил я.
- С добрым утром, Саша. Как спалось?
- Спасибо, не жалуюсь.
- А я вот решил пополнить запасы топлива. Не сидеть же в холоде. Да и в качестве зарядки сойдет.
- Давайте-ка, я вас заменю.
Дядя Толя передал мне топорик и, отойдя в сторону, накинул на плечи тулуп.
- Возьмите рукавицы, Саша.
- Не надо. Мне так удобнее, -- я поплевал на ладони и принялся за дело.
День летел, словно снаряд, выпущенный из мортиры. Утро сменилось полуднем, полдень соответственно днем, а там подоспел и вечер. Морозец немного спал, уступив место влажным хлопьям снега, обильно падающего на землю. Военный совет в лице четверых отшельников постановил встречу Нового года произвести вне стен бревенчатого сруба. Чтобы костер, шампанское, икра, водка и все, как полагается у господ гусар. Сказано -- сделано.
Кешка с Палычем вытащили наружу пресловутые доски, подложили под каждую пару поленьев, соорудив таким образом лавки. Мы с Анатолием Ефимовичем взяли на себя ответственное задание: развести праздничный костер. Чтобы было не "свечное пламя", как выразился Кешка, а натуральное кострище. Тем временем оба друга строгали праздничный "закусон". В общем, занятий у всех нашлось, хоть отбавляй, и за этими приготовлениями день неуклонно следовал на убыль.
Пал Палыч порывался срубить елочку и притащить к нашему бивуаку.
- Ну, вы сами подумайте, -- горячо убеждал Безобразов, -- какой Новый год без ёлки?
- Тебе ёлка требуется? В округе их пруд пруди. Выбери любую, подойди, постой с ней рядом, вдохни аромат и возвращайся обратно, -- Кешка был непреклонен.
Как всегда железная логика победила необоснованные желания.
Когда все было закончено, я взглянул на часы.
- Братцы мои! Пять минут двенадцатого. Вот это провозились!
- Так и надо, -- солидно пробасил Пал Палыч. -- За работой и время летит незаметно. Если б у меня дома так было, а то ведь, пока к празднику подготовишься, теща с женой все мозги пропесочат: то им не так, это не этак. Тьфу!
- Надо бы для сугреву, -- задумчиво почесав нос, протянул Кешка.
Я достал бутылку "Столичной", стаканчики, а Палыч вынес из дому завернутые в фольгу бутерброды с бужениной.
- За продолжение приятного знакомства, -- провозгласил Кешка, чокаясь с дядей Толей.
После второй порции каждый из участников "лесной вечеринки" заметно оживился. Пал Палыч активно наседал на старика с вопросами о житье-бытье. Выяснилось, что Анатолий Ефимович родом из славного города Наро-Фоминска. Всю жизнь свою провел исключительно в странствиях, был и матросом на торговом судне, и участником экспедиции на Южный полюс, и бог знает кем еще. Короче, боевая биография. Но постоянно чувствовал призвание: рисовать. И рисовал. Набивал руку, копировал великих мастеров, самообразовывался. Если долго мучаться... Вот и получилось, что на склоне лет стал почти профессионалом.
- А портреты рисуете? -- спросил Кешка.
- Не рисуете, а пишите, -- мимоходом поправил Палыч.
- Только природу, -- покачал головой старик. -- Чтобы человека изобразить, умение нужно особое. А у меня к пейзажам тяга.
И он увлеченно принялся описывать красоты земли русской.
- Поверьте старому морскому волку, лучше наших мест во всем мире не сыщешь. Я вам без дураков авторитетно заявляю.
- Да кто ж сомневается? -- произнес Кешка. -- Верим. Тем более, что стоит взглянуть на ваши работы и в этом убеждаешься. Я считаю, что вы, Анатолий Ефимович, умеете передать состояние природы не хуже, чем Шишкин.
- Для меня это очень большая похвала, -- сказал растроганный дядя Толя. -- Я всегда преклонялся перед творчеством Ивана Ивановича. Но думаю, не достичь мне уже такого уровня.
- Не скромничайте, Анатолий Ефимович, -- вставил Безобразов. -- Давайте лучше бокалы наполним. Полночь близится.
- Бокалов, дорогие товарищи, у нас нет. Придется довольствоваться стаканами, -- заметил я.
Часы пробили двенадцать, и в лесной тишине звон стекла показался нам куда милее хрустальных переливов.
- С Новым годом! -- гаркнули мы, и зычное эхо растворилось в небе.
Темень ночи. Вкрадчиво потрескивают поленья в костре. Девственная чистота снега пленяет глаз. Оживление праздника поутихло, предоставив место некоему умиротворению. Тихая, светлая, щемящая грусть завладела нами. Причина? Может быть, в том, что впервые мы взглянули на природу непредвзято. Душа, свободная на время от забот и проблем, способна понять и прочувствовать все великолепие окружающего нас мира. Наверное, это и есть настоящее чудо -- широко раскрыть глаза на то, мимо чего все время проходишь, не замечая. Куда-то спешишь, торопишься, а зачем? Когда стоит всего-навсего остановиться, посмотреть вокруг и удивленно пробормотать: "Ёлки-палки! Красота-то какая". Застынь в этом оцепенении, постой подольше, вдохни в легкие все очарование этого мира и стань чистым, как свежий снег.
- Братцы, посмотрите, сколько звезд сегодня, -- тихо произнес Кешка, задрав голову вверх.
Мы посмотрели. Иссиня-черная пелена небес была усеяна мерцающими глазками далеких светил. Можно вечно всматриваться в эту бездонную глубину, пытаясь понять, как далеко находится та или иная звезда. В такие моменты время попросту исчезает, сворачивается в клубок, ибо, что такое время по сравнению с величием космоса? Вселенная засасывает тебя в свои недра, давая почувствовать мощь, крошечной частичкой которой ты являешься. И отступают слова, и растворяется ум, и отлетает душа навстречу новому солнцу...
- Когда я был ребенком, -- еле слышно сказал Анатолий Ефимович, -- и глядел по ночам на небо, мне всегда хотелось понять: что видят звезды? Видят ли они больше, чем мы? И что чувствует звезда, когда срывается в бесконечность? И снятся ли сны падающим звездам? Я бы очень хотел увидеть сны падающих звезд.
- В вас говорит художник, -- улыбнулся Пал Палыч.
- Наверное. Но разве это ни прекрасно: быть человеком и видеть звездные сны? Разве вам не хотелось бы испытать подобное?
Хотелось бы. Никто не сказал этого вслух, но, думаю, от такой возможности мои друзья не отказались бы.
И когда электричка возвращала нас в прежнюю жизнь, когда Кешка и Пашка дремали после бессонной новогодней ночи, я глядел сквозь замерзшее стекло окна и размышлял над словами старого художника.