Аннотация: Зарисовка о том, что жестоки люди, не боги. 1551 год, Мезоамерика.
Много лет и зим подарили мне боги, видно, в насмешку над моей судьбой. Нет никого, кто бы помнил прежнюю жизнь; все мои друзья мертвы; трава проросла на том месте, где лежали кости моей первой возлюбленной, за океаном сгинула вторая. Дети детей моих выросли рабами, внуки детей моих забыли мое имя, я - для них лишь тень в летний полдень, ядовитая змея в зарослях ягод.
Кукурузная лепешка - вот все, что осталось у меня неизменного.
Чужак в темных одеждах, из сыновей богов, приносит мне ее каждый день. Золотистое тесто похоже на солнце, которое отвернулось от нас. Формой лепешка - как колесо, которое пришло к нам от людей в сияющих одеждах.
Я видел, как они пришли. Я слышал их странный язык. Кто бы сказал мне тогда, что их прибытие - это конец всему? О, как я был молод и горд своей силой в те далекие дни!..
Кровь лилась по каменным ступеням Теночтитлана, когда пришла ночь возмездия. Головы детей солнца были отрублены, а их дымящиеся сердца вырваны из израненных тел, но не все они были уничтожены.
Я помню вкус этой крови, чужой крови, той, что семенем зла оросила нашу землю и взошла болью и ненавистью. Как будто вчера, как будто множество лет назад, но время стирается, и я вновь наклоняюсь, чтобы окунуть свои пальцы в кровь испанцев.
Я не знал тогда, что через несколько дней я потеряю всех своих родичей, и я не думал, что та, чьи глаза мне снились, станет рабыней для утех у одного из пришельцев. Не думал я, что лишусь руки, и каленое железо развяжет мне язык, где прячутся касики, не принявшие новой власти и новой веры. Мне повезло, что глотку не залили расплавленным металлом и не оставили умирать в зарослях. Но сейчас я молю о смерти, чтобы не видеть чужеземцев на своей земле, не ощущать себя ненужным никому стариком.
Ведь такого в нашей жизни быть не должно.
За что вы покарали нас, боги?
За что я лишился своего богатства и своего имени?
Почему потомки наши - рабы?
Почему никто не хочет помнить, какими мы были?
Я уже стар, и никто не говорит со мной, кроме чужака в темных одеждах. Он рассказывает о жизни и о листках, на которых белые пишут свои важные слова, о милосердии и доброте, о своем боге, о боге, что любит всех созданий на этой земле. Почему тогда их бог позволил сделать такое с нами? Или мы не дети ему?
Человек в черном плохо говорит на нашем языке. Я почти не говорю на его. Но этот вопрос сам сорвался с моих уст, и впервые слова о милости замерли на его губах. Он долго молчал, прежде чем заговорить вновь.
Когда-нибудь все будет иначе, так сказал он. Многие забыли о том, что Бог есть любовь.
Поэтому они обращаются с нами, как со скотом? Они увезли наше золото и забрали женщин. Они заставили забыть наш язык, и наши игры, и наши легенды. Мы уйдем в никуда, станем лишь слабым отпечатком на плодородной земле.
Но вслух я этого не сказал. Ненависть - как гной, дай ей выход, и она прорвется наружу.
Боги не любовь, они - жизнь и смерть наша, вот что я ответил.
И это тоже, быстро согласился незнакомец, улыбаясь. Бог - это день и ночь, это первый крик младенца и последний вздох старика. Энкомендеро забыли о милосердии, упиваясь своей жестокостью, но ведь и ваш народ любил кровавые ритуалы. Счастье, что вы забыли о них.
Мы не любили их, мы жили ими, так хотел я ответить, но не знал, как верно эти слова будут звучать на их языке. Они были нашим законом, они заставляли людей задумываться о грядущем. Должник должен быть в рабстве, чтобы другие поняли: нехорошо брать вещи без возврата. Боги же требуют жертв, и чем хуже наступают времена, тем больше их нужно. Кто же отдавал желанное и дорогое дитя? Жертву покупали у нищих и больных, тех, чей род должен был прерваться. Воинов захватывали в других племенах, своими жертвовать нельзя.
Мы не забыли о них, произнес я громко, и он помрачнел.
Неправедно это, нехорошо, и в голосе его была горячность, как у юноши, который впервые коснулся оружия. Убийство богопротивно, как бы убийца не оправдывал себя.
Жрецы - не убийцы. Им открыты пути неведомого, кому знать это, как не тебе, жрецу своего бога?
Бог один. Неверно думать, что их много.
Голод терзал меня, и лепешка была в моих руках, но есть ее я не мог. Никогда раньше незнакомец не пытался переубедить меня так сильно, утопить во лжи, в которую он истово верил.
Как один бог может следить за людьми, которых больше, чем звезд на небе, все-таки спросил я, глядя на золотистую крошку, упавшую на землю.
Он всемогущ, и нет от него тайн под светом солнца и луны, терпеливо ответил незнакомец.
Сотни раз за свою жизнь я слышал это. Когда жгли мой город. Когда меня выгоняли из дома. Когда младший сын мой умирал от голода, тощий, со вспухшим животом, с безумным взглядом, будто Ицли, владыка жертвоприношений овладел его немощным детским телом.
Я знаю Мишкоатля, который смотрит на нас с высоты и пригоняет тучи, чтобы урожай был обильным, неторопливо сказал я чужаку, я знаю Ималатекутли, повелительницу Земли. Нанауцин - это Солнце, Ометеотль - молодость и старость, Тетеоиннан и Тлоке Науаке, Чантико и Шочипилли, Атлау и Аколмистли, множество богов смотрят на нас, и каждый делает то, что ему предначертано. Каждому из них нужны жертвы, и каждому - разные. Своими руками я вырезал храброе сердце для Мишкоатля; теплое, словно новорожденный зверь, оно еще билось в моих руках, пока отрубленная женская голова, выпавшая из руки мертвеца, катилась по земле, и благословенная кровь лилась наружу. Я помню вкус плоти воина: жесткое мясо, пропахшее чем-то кислым, словно бронза течет по их жилам. Я помню плач детей, которых замуровывали в пещерах, и знаю, что умилостивленные жертвой боги посылали людям благо. И я знаю, что если хватаешься за десять дел, ни одно из них не доведешь до конца. Не так ли и твой бог разбрасывается временем и последователями?
Мы созданы по подобию Бога, вздохнул собеседник, но не столь совершенны. Зачем ему кровавые жертвы, подумай сам? Достаточно ему, что ты веришь и говоришь с ним, сожалея о своих грехах.
Я красноречиво промолчал, и по моему лицу незнакомец понял, что убедить меня не вышло.
Мне нужно идти, виновато сказал он, но знай, старик, что Бог не забывает нас, если мы верим в него. Там, на востоке, и он повернулся в ту сторону, и лицо его просветлело, словно луч солнца упал на него, мудрейшие люди спорят о вас и вашей судьбе. Хотел бы я быть там сейчас.
Он назвал несколько имен, но ни одно из них не сказало мне ничего, и ничто не дрогнуло в моей душе.
Придет время, и дети испанцев будут играть вместе с индейцами, словно ягненок со львом на зеленой лужайке, потому что слово Божие проникнет даже в самую черствую душу, и не будут испанцы считать вас лишенными души, и вы сами поймете, что вы - люди, продолжил он, а я ненавидел его всем своим беспомощным существом за эту наивную простоту. Вас не должно быть здесь, уходите, так кричал я внутри, но снаружи лишь закрыл глаза и притворился спящим.
Я вернусь домой, так говорил я сам себе, пока его шаги не затихли вдалеке, и пыль от ног незнакомца вновь не улеглась, я вернусь домой и с наступлением ночи достану плащ из кожи, срезанной с ладоней воинов давным-давно. Я закрою глаза и забуду о том, что уже стар, и священное пение вновь зазвучит в ночи. Жертвы богам должны быть принесены, и пусть первым будет этот незнакомец. Отравлены его речи, и еда из его рук проклята.
...Но не случится ли так, что прав он, и мир лучше войны, и кровью не смоешь крови, и все древние боги умерли, и дети наши станут равными пришельцам из-за моря?..
В усмешке каменного идола - презрение.
Я сделаю то, что должен.
Примечания:
1. Теночтитлан - столица государства ацтеков;
2. "Ночь возмездия" - она же "Ночь печали", отступление Кортеса из столицы ацтеков в ночь на 1 июля 1520 года, сопровождавшееся кровавой резней;
3. Касик - укоренившееся испанское название индейских правителей;
4. Энкомендеро - "поручители", люди из конкистадоров, солдат, бывших местных правителей, которым местное население было обязано платить налог и отрабатывать на принадлежащих им землях;
5. Когда монах обратился лицом на восток, он говорил о Вальядолидской хунте, теологических дебатах, которые начались в 1550 году. Темой дебатов была политика Испании по отношению к индейцам: Бартоломе де Лас Касас, епископ Чиапаса, говорил о том, что индейцы равны испанцам, Хуан Гинес де Сепульведа полагал, что сопротивление дикарей колонизации и христианству свидетельствует о том, что индейцы погрязли во грехе, а значит, являются низшими созданиями.