Аннотация: Главы, из которых читатель узнает, как Лисица и осман добрались до города и чем закончилась карточная игра с разбойниками.
Когда провожатые скрылись за поворотом, Лисица выждал еще с полчаса и лишь потом остановил Османа. Тот не глядел ему в лицо, будто уже не надеялся на лучшее, и только, когда веревка соскользнула с его запястий, с удивлением посмотрел на своего спутника.
- Держи свои пожитки, - Лисица почти силой впихнул ему в руки мешок с пиалой и чепраком. - Я тебе не носильщик. От собственных натер плечо, а от твоих - второе.
Лицо у Османа дрогнуло, и он опять неловко опустился на колени, прижимая у груди единственное свое богатство.
- Знаешь, приятель, не привык я к такому изысканному обращению, - Лисица наклонился к нему и помог встать на ноги. - Давай уж в следующий раз без валяний на земле. Наверное, ваш народ потому так часто и умывается, потому что на каждой дороге падать на колени - грязи соберешь столько, что будешь похож на мавра.
Диджле не понимал, что говорит названный брат, но внимательно слушал его слова, полагая, что тот наверняка рассказывает ему что-то важное, без чего не выжить в чужом мире. Он принял свой ятаган назад из его рук и почтительно поинтересовался:
- Как мне отблагодарить тебя? Они оскорбили меня и мой род, желали казнить, пусть я и не причинил им никакого зла и даже не помышлял об этом. Твое благородство восхищает меня, и я сочту за честь, если смогу назвать тебя братом. Но я хотел бы узнать твое имя, чтобы знать, кого славить перед Аллахом.
Названный брат сморщил лоб, прислушиваясь к его речам, и Диджле ударил себя кулаком в грудь.
- Диджле! - воскликнул он, а затем вопросительно указал на брата.
- А! - Лисица наконец сообразил, чего от него хочет Осман, которого на самом деле звали совершенно неудобоваримо для человеческой речи. - Лисица.
Он похлопал себя по груди и повторил свое имя. Диджле торжественно кивнул.
- Клянусь называть тебя своим другом и господином с этого мига и навсегда, Лисица, - произнес он, чеканя слова. - Я обязан тебе жизнью и спасением и готов отплатить той же монетой, если ты пожелаешь.
- Вот и познакомились, - подытожил Лисица. - Пойдем уже, а то пить хочется мочи нет.
Настоящего своего имени он не назвал из обычной предосторожности: что этому осману? Хоть горшком назовись, и то ему все будет ладно. Диджле шел впереди, ничуть не опасаясь предательского удара в спину, и Лисица даже в чем-то ему позавидовал: на его месте он был бы настороже и уж точно не пустил бы идти по своим следам подозрительных знакомых. Такое доверие и льстило, и утомляло - казалось, что теперь он в ответе за османа. Лисица озабоченно потер подбородок, на котором отрастала щетина, и чуть не поскользнулся на мокрой жерди, которую кто-то перекинул через мелкий ручей, пересекавший дорогу; от времени жердь вросла в грязь. Диджле резко обернулся к нему и протянул руку, чтобы помочь перебраться на другую сторону, и сделал это так открыто и дружелюбно, что ничего не оставалось, как эту руку принять.
Влах не наврал. Как только они поднялись из низины, где тек ручей, глазам вновь открылась речушка, уже вышедшая из плена скал, а на ее берегах раскинулся городок, больше похожий на большое село. Ровно такой же, с заплатками темно-рыжих и светло-серых крыш, лежал по правую руку, и еще два, уже вдоль другой реки, тоже спускавшейся с горного перевала, - слева. Ни один из них не был похож на Фугрешмаркт, нигде не было ни замка, ни широкой реки Олт, ничего, кроме церковных крестов впереди и наезженной дороги прямо под ними.
- Однако, - озадаченно пробормотал Лисица, и Диджле повернулся к нему. Он полной грудью вдыхал свежий воздух: поля и человеческое жилье после недель, проведенных в лесу, казались чудом. - Похоже, я дал хорошего крюка, а для этих влахов любая деревня больше десяти дворов уже город. Чертов венгр. Как ты полагаешь, друг, не разбегутся ли от твоего вида с криком, если мы зайдем в деревню подкрепиться? Хорошо бы там еще говорили на человеческом языке. Но если не накормят, то можно хоть умыться и напиться у колодца.
Он указал на ближайшее село, и Диджле согласно кивнул. Он был готов идти куда угодно вместе с названным братом, хоть в деревню, хоть на край света.
Над дорогой поднимался жар, и кузнечики стрекотали в траве, перебивая друг друга. От запаха полевых цветов кружилась голова, солнце жарило в спину, и Лисица пожалел о лесной прохладе, оставшейся позади. Тропа под их ногами вильнула, раздвоилась и неожиданно стала шире; здесь уже виднелись старые следы от тележных колес. После перекрестка, на котором стоял камень с полузасохшим венком из ромашек сверху, идти стало легче. Первым они встретили крестьянина, погонявшего осла. Лисица окликнул его, но человек, как только их увидел, без слов повалился на колени. Осел меланхолично принялся жевать траву, отгоняя хвостом мух, и долго провожал их взглядом, когда Лисица отчаялся успокоить перепуганного влаха, и они с османом пошли дальше.
В селе было тихо и прохладно - речушек и ручейков здесь было много, и приземистые домики терялись в зелени за изгородями из кривых жердей. Церковь стояла на возвышении, и Лисица повел Диджле туда; на священника и его знание немецкого оставалась вся надежда. Осман немного оробел: ступал осторожно, часто оглядывался - будто ждал, что сейчас к ним выбегут с кольями, но никого не было видно; лишь один раз в окне близлежащего дома показалась чья-то черноволосая голова, открыла рот и сейчас же скрылась.
На пороге каменной, когда-то белой, а теперь закопченной церкви стоял носатый священник в черных одеяниях. Он исподлобья глядел на Лисицу, скрестив руки на груди, и седая борода с венчиком темных волос под нижней губой закрывала ему шею.
- День добрый, - окликнул его Лисица и остановился. Диджле послушно остановился чуть позади и заложил большие пальцы за кушак. - Говоришь ли ты по-немецки?
Лицо у священника не изменилось, и вместо ответа он задал какой-то вопрос по-влашски, указывая на османа.
- Не понимаю, - развел руками Лисица. Он был здорово раздосадован - видно, здесь совсем были глухие места, если по-немецки мог говорить один из десяти и то, если повезет. Без особой надежды он спросил: - Фэгэраш?
На этот раз священник его понял. Он указал на север, а потом показал один палец. Лисица с тоской взглянул на него. Час ли, день ли или, может быть, еще неделю идти до Фугрешмаркта? Радовало одно - название города священник знал. За церковью на другом берегу реки белели развалины монастыря, и среди тонких деревьев видно было, как кто-то копается на монастырском огороде. На реке скрипела водяная мельница, и хоть эти привычные звуки немного радовали Лисицу.
- Пошли, - коротко обронил он Диджле, кивая на север, и поднял руку в знак прощания. Священник не сдвинулся с места, по-прежнему буравя их взглядом. Кажется, он тоже их боялся, как и все влахи.
Диджле еще раз оглянулся назад, на село. В краю его матери все ему было непривычным: запахи, люди, повисшая над домами тишина. То ли дело в родном селении! Повернешься на север - и там бойко поет песню гончар, пока вертится гончарный круг, повернешься на юг - и ветер доносит до тебя запах ароматных масел и роз, которые цветут в сырой низине. Запахи домашних коржиков, тихие разговоры женщин на своей половине, ржание лошадей - в грудь словно положили камень, и Диджле вдруг захотелось вернуться домой, хоть на мгновение.
Деревья враждебно шумели над головой, пока они спускались с холма. Лисица был мрачен и неразговорчив. Он злился на себя, что так легко поддался на уговоры найти задолжавшего ему за работу венгра, что отправился в путь пешим, чтобы сберечь оставшиеся деньги, что не знал влашского и очень плохо знал унгарский. По карте, которую ему показывали в кабаке, путь казался простым и понятным - черт знает где он успел сбиться с пути!
С этой стороны села стоял полустертый деревянный указатель, и на нем по-немецки было вырезано название: "Беривой". Вторая планка была оторвана, и, наверняка, именно она указывала направление к городу.
- Вся радость, что дорога тут одна, - Лисице захотелось пнуть указатель. - Может, в следующей деревне повезет больше.
Диджле с сочувствием взглянул на него. Он понимал, что названный брат расстроен, и опасался, что в этом есть его собственная вина.
- Не след злиться, - проникновенно сказал он и приложил руку к сердцу. - Муж умный принимает мир, как есть, и меняет его. Муж глупый пытается изменить, но меняется сам. Не помню только, где я это слышал...
- Нужен толмач, - твердо заявил Лисица, когда Диджле умолк. - Красиво говоришь, а вот о чем - неясно... И о колодце я забыл.
Последнее оказалось легко поправимым - в нескольких шагах от дороги из земли бил родничок, и Диджле с радостным клекотом опустился рядом с ним на колени, чтобы омыть ладони и зачерпнуть холодной и сладкой воды. Застудило щеки и язык, но после одуряющей жары прохлада была столь желанна, что он никак не мог остановиться - и черпал вновь и вновь.
- Опять вода, - Лисица неодобрительно покачал головой, но пил долго, с наслаждением, и вода текла по подбородку, на котором уже начала проступать щетина.
Маленький привал придал сил и поднял дух, и даже множество дорог и тропинок, которые пересекались в самых немыслимых направлениях, не портило настроения. Лисица упорно никуда не сворачивал, даже когда их путь резко вильнул на восток. То справа, то слева они видели пару раз деревенские крыши, и к закату Диджле уже посматривал на своего спутника с мольбой, но тот упрямо шел вперед. Встреченные на дороге влахи прятались, или замирали, подобно соляным столпам, или кланялись, как китайские болванчики, но ни один из них не мог и слова связать по-немецки, а при вопросе, где находится город, все, как один, неопределенно махали куда-то вдаль. Лисица поймал себя на мысли, что соскучился по тому венгру из патруля, который отправил его в глушь. Он хотя бы умел говорить, как человек.
Город начался неожиданно, когда солнце почти село: за деревьями внезапно показались каменные дома в два-три этажа, редко выше. Они плотно стояли друг к другу, точно солдаты в строю, и в редкий просвет можно было увидеть зелень садов. У моста через речушку, протекавшую сквозь город, скучал темноволосый юнец. Шляпа его была нахально сдвинута на макушку, и он то и дело поглядывал на карманные часы, хотя в сумерках от них уже было мало толку.
- Эй, - без особой надежды окликнул его Лисица, - скажи-ка, это Фугрештсмаркт?
Он с трудом повторил тот же вопрос на унгарском, еле подбирая слова, и юнец фыркнул.
- Мы не пасли вместе свиней, любезный, - ответил тот на хорошем немецком и подбоченился. - Если у вас нет хороших манер, это не значит, что и другие их лишены. Прошу обращаться ко мне на "Вы".
- И ночью, и в сумерках бедняк и богач на одно лицо - прорех на одежде не видно, - не остался в долгу Лисица. - А усталость стирает манеры. Но если Вам так угодно, то не подскажете ли Вы, - он всякий раз делал короткую паузу перед словом "вы", - правильно ли мы с моим другом держим путь в Фугрештсмаркт?
- Пожалуй, - юнец, кажется, забавлялся отвечать. - Пожалуй, вы до него дошли. Он начинается за этим мостом.
- Благодарю, любезный господин, - Лисица шутовски поклонился. - А если Вы подскажете еще, где тут можно найти кабак, то я Вам буду премного благодарен.
- Кабак, - юнец презрительно оттопырил губу. Он вовсе не был таким уж богачом, каким пытался казаться, несмотря на выбеленное пудрой лицо, и кружевной шейный платок, и манжеты; взгляд у него был настороженным, будто он ежеминутно ждал опасности, и глубинное чувство опасности, что этот человек прекрасно знает, почем фунт лиха, и ведет отнюдь не размеренную и благообразную жизнь. Юнец еще раз взглянул на часы и с громким щелчком закрыл медную крышку, покосившись на Диджле, который пытался рассмотреть, что за странная круглая коробочка в руках у незнакомца.
- Я знаю одно место, - неторопливо сказал юноша, оглядев Лисицу с ног до головы. - Только кого попало туда не пускают.
- А мы не кто попало. Мы путешественники, которые немного поиздержались в дороге. Я - Иоганн Фукс, а это мой давний приятель, - и Лисица снял треуголку и указал ею на Диджле. - Янычар из армии османского султана. В отставке. Его зовут Осман, и лучше его не злить.
Юнец неохотно стянул шляпу.
- Иероним Шварц, - представился он. Имя у него, кажется, было таким же взаправдашним, как и Иоганн Фукс, но Лисица этому не удивился. - Больно молод ты, Осман, для отставки.
Диджле взглянул на Шварца, затем на названного брата и пожал плечами. Он не понимал, отчего они так долго беседуют, но не волновался - все будет в порядке.
- Не бери в голову, - Лисица махнул рукой. - У них все иначе, чем у нас. Теперь проводишь усталых путников в свое особенное место? - он замолчал, а затем огорченно покачал головой. - Как я опять неловок! Конечно, изволите ли Вы проводить нас, добрый господин? Здесь не нужен придворный поклон?
- А ты наглец, - Шварц усмехнулся и опять вскинул подбородок. Он был чуть выше османа и глядел на Лисицу снизу вверх. - Ладно, можешь обращаться ко мне на "ты", если угостишь чем-нибудь.
- Пока мы не дошли до кабака - только осиновой кашей.
Шварц опять фыркнул.
- Обойдусь, благодарствую. Идите за мной.
По дороге он будто невзначай задавал наводящие вопросы: не саксонец ли Лисица, раз у него такое странное для здешних мест имя, почему они пришли именно сюда да сколько у них осталось денег. На первый из них Лисица ответил утвердительно, хотя саксонцем не был, на второй заметил, что они ищут в этом городе старого друга, а на третий сказал, что деньги дело такое - сегодня их нет, а завтра они появляются. Такие ответы Шварцу пришлись не по душе, но сказать он ничего не сказал и принялся расспрашивать о Диджле, который всякий раз, как звучало слово "осман", вопросительно поднимал бровь. Лисица наплел о нем с три короба, додумывая похождения османа на ходу, но добавил, что Диджле ни по-немецки, ни по-унгарски не разумеет, потому что к языкам не способен. В кабаке он надеялся найти толмача, чтобы хоть как-то столковаться с османом и узнать, чего он хочет - не таскать же его за собой, как сторожевого, безмолвного пса?
В кабаке под потолком плавал густой дым; похоже было, что здесь курили, пили, ели и справляли нужду круглыми сутками. Диджле брезгливо отшатнулся, когда Шварц отворил дверь, и тяжелый запах вырвался наружу, но Лисица ободряюще похлопал турка по плечу, и тот доверчиво последовал за ним, жмурясь и протирая слезящиеся глаза; его светлые одежды белели в полумраке. На каждом столе стояло по свече, и в их неверном свете кто ел, кто играл в карты, кто мрачно пил до тошноты. Диджле с ужасом смотрел, как в проходе избивали лежащего человека тяжелым камзолом, чтобы погасить огонь, трещавший на рукаве его рубахи, и турку стало тревожно - в таком гнезде порока ему еще не доводилось бывать. Он невольно вспомнил богатые курильни своей родины: мраморные, чистые, светлые, с узорчатым полом, с высокими сводами, с шелковыми подушками и подносами со сладостями и холодными кизиловым или розовым шербетом, расставленными там и сям, если господам захочется перекусить, и его передернуло. Конечно, говорили, что где-то есть и совсем иные, подобные сырым подвалам, где пляшут джинны и гули, но осману таких мест видеть не приходилось, и он считал это слухами злонамеренных и грешных людей. Названный брат заставил его сесть на лавку у стола, на котором уже стоял кувшин с вином, и Диджле кое-как устроился в неудобной позе, стараясь не глядеть по сторонам. Как ни странно, на него тоже не обращали внимания, и осман украдкой погладил бороду, чтобы удостовериться, что она никуда не исчезла.
- Вина я не буду, - Диджле указал на кувшин. - Мне нужна чистая вода.
- Хочет выпить? - Шварц удивленно приподнял бровь. Он сидел на самом краю чинно, точно девица.
- Скорее, вылить, - Лисица вальяжно развалился на лавке, сверкая штопанными прорехами на рубахе. - Ему надо принести воды. Или чего-нибудь послабей, чтобы он не понял, что это такое. Это же турок, он вина не пьет. Кстати, скажи мне, друг, нет ли тут толмача?
- С османского? - Иероним пристально взглянул на Диджле и чему-то усмехнулся. - Найдем.
Из толпы ужом вывернулся смуглый хозяин, блестящий от пота, в расстегнутой рубахе. На ломаном немецком он поинтересовался, что господа будут пить, и Иероним Шварц обернулся к Лисице. Тот нехотя достал из сумки увесистый кошелек-колбаску и, сдвинув кольцо, наощупь пересчитал деньги. Диджле заметил, как блеснули глаза у их спутника, и нахмурился. Ему этот человек не нравился: скользкий, как речная рыба, если ловить ее голыми руками.
- Принеси-ка для моего друга яблочного пива, только разбавь его хорошенько, чтобы запах не чувствовался, - хозяин удивленно крякнул, но возражать не решился. - А нам вина - да получше. И не разбавляй сильно.
- А может чего покрепче? - вкрадчиво поинтересовался Шварц. - За встречу и новые горизонты? А то ты, как обрезанный цирюльником, - вино...
- Знаешь, друг, больше всего про иудеев вспоминают иудеи, которые не хотят ими быть, - Лисица даже не посмотрел на него. - С водки, или что здесь пьют, разморит после долгой дороги. Вот завтра - другое дело.
Шварц обидчиво дернул подбородком, но ничего не сказал.
- Принеси еще мясного чего, - добавил Лисица и задержался взглядом на Диджле. - Или нет. Птицы какой, что найдется. И к ней чего-нибудь.
Хозяин угодливо кивнул и исчез вместе с кувшином, чтобы вскоре принести другой и поставить перед Диджле кружку, наполненную желтоватой жидкостью. Турок подозрительно принюхался, но все же выпил. Напиток Диджле понравился: он пощипывал язык, был чуть кисловат, и во рту оставалось приятное послевкусие. Хозяин принес кружки и Лисице, и Шварцу, и последний разлил вино.
- Не слишком ты вежлив, Иоганн, - почти весело заметил он, - но зла я на тебя не держу. За твое здоровье!
Он выпил залпом и поспешно долил себе еще вина.
- Надолго ты в эти края?
- Как пойдет, - Лисица хмуро рассматривал вино в кружке, прежде чем пить.
- Если задержишься, то можно и здесь занятие подыскать. Или тебя невеста ждет?
- Конечно. В каждом городе по невесте.
- Силен! - Иероним улыбался. - Но я от чистого сердца тебе помощь предлагаю. Вижу, что ты не купец, не дворянин, не мастеровой... Может, беглый солдат?
- С чего ты взял?
- А что еще саксонцу делать на Границе? Небось разыскивают тебя по всем городам. Хотя не только солдат ищут, еще и преступников.
Лисица усмехнулся.
- И скрывшихся женихов.
- А в друзьях у тебя осман. С которым ты даже разговаривать не можешь.
- Дружбе это не мешает.
- Может быть, это тот осман, который шороху навел на деревенских? Такого, что постов наставили на каждом перекрестке вокруг города.
- Вовсе не на каждом, - возразил Лисица. - Это раз. А два - человек он достойный, хоть и турок, если не побоялся через горы перейти. Не пойму, чего ты ко мне привязался сейчас с расспросами?
- Да думаю, стоит ли тебя с другими достойными людьми знакомить. Вид у тебя бандитский, а на голове - гнездо дикарское. Сам оборванец, говоришь жестко, как на севере...
Лисица дотронулся до своих кос, связанных в хвост, но ничего не сказал, потому что хозяин подал на стол еду - большой горшок, из которого торчали тушеные пупырчатые курьи ноги.
- Может быть, я сюда ехал с удобством в карете, - возразил он после того, как хозяин скрылся. - И от разбойников пострадал.
- Скорей поверю, что ты и есть разбойник.
Лисица усмехнулся.
- А сам ты кто таков?
- А я писарь в местной канцелярии, - серьезно ответил Иероним Шварц. - Работа чистая, но не службой единой сыт будешь.
Он явственно намекал на что-то, и Лисица сощурился. Диджле не прикасался к еде, лишь потягивал пиво из кружки и глядел на собеседников, тщетно пытаясь понять, о чем они толкуют.
- Что же тебе помогает прокормиться?
- Разные дела, - взгляд Шварца поймать было нельзя, так он был уклончив. - Они и тебе помочь могут, если ерепениться не будешь.
- Догадываюсь какие.
Иероним Шварц раскраснелся и двумя пальцами брезгливо выудил куриную ножку. Он осторожно отделил темное мясо, чтобы не запачкать рукава камзола, и положил его на ячменную лепешку, а кости швырнул под стол, и пегая лохматая собака, которой время от времени доставались пинки и тычки, пока она отиралась между едоками и пьяницами, кинулась к ним. Диджле вздрогнул от неожиданности, и Лисица похлопал его по плечу, чтобы он не волновался. Хотелось добавить, чтобы осман держал ухо востро, но тот и так сидел, будто под зад ему насыпали иголок и гвоздей. Шварц вытер руки о платок, который достал из кармана, и поднес самодельную закуску ко рту.
- Обидно это, - кротко заметил он, прежде чем откусить. - Я ведь как добрый хозяин. Хочу, чтобы гости не терпели нужды, а они только подозревают меня в корысти.
- Такие речи хороши для тех, кто пороху не нюхал. И дальше отцовского порога не уходил, - Лисица ткнул в его сторону куриной ножкой. - Я же вижу. Стоит у тебя на поводу пойти, так потом обнаружишь себя где-нибудь в застенках. А ты протокол писать будешь.
- Ладно, - Шварц дернул плечом, как оскорбленная девица. - Молчу. Но в карты-то ты хоть играешь?
- В карты? - Лисица задумался, прежде чем ответить. Обычно в карты ему везло, и когда он оказывался на мели, порой приходилось садиться за ломберный стол. Другое дело, что и играть стоило лишь с людьми богатыми и знатными - они денег не жалели: не купцы и не мастеровые. Этим стоило лишь протрезветь, и начиналось горячее раскаяние. Еще были шулера, которые мастерски жулили, но таких можно было с легкостью вычислить. Из рукава рубахи внезапно выкатилось утреннее железное колечко, и Лисица придавил его ладонью, чтобы не убежало. - Играю.
- Вот и славно, - обрадовался Шварц. - А я - нет, не балуюсь. Но могу тебя познакомить с хорошими людьми. Выиграешь немного денег, хоть обустроишься здесь...
Лисица хмыкнул и бросил кость под лавку.
Голову Диджле затуманило, и зал перестал казаться таким уж грязным и отвратительным. Он вспомнил слова отца, что не надо судить о людях по их одежде, которые тот сказал после того, как Диджле в детстве насмехался над оборванным странником. Тот оказался паломником, который возвращался домой из хаджа, и милостиво простил неразумного мальчишку. Может быть, и тут не стоит судить по внешнему - ведь и названный брат выглядит не так, как должен выглядеть достойный человек. Ни бороды, ни украшений, ни чистой одежды, ни слуг. Вдруг в здешней грязи таится алмаз? В голове замелькали обрывки песен, которые он раньше пытался складывать, и Диджле мечтательно заулыбался. Надо сочинить нечто хвалебное, в честь своего освобождения, решил он. Но ведь никто не поймет...
Тем временем за столом произошли метаморфозы, и за их столом появились еще какие-то люди, одетые как юноша, встретивший их у моста, но похуже и победней. Названный брат свободно беседовал с ними наравне, но Диджле обеспокоился, потому что новые знакомые исподтишка рассматривали его, словно товар. На всякий случай он положил руку на ятаган, и вокруг загалдели, замахали руками, и названный брат отрицательно покачал головой. Диджле помешкал, но послушался - брату лучше знать.
- Так ты говоришь, что он был воином? - спросил у Лисицы чернявый, изъеденный оспинами. Он говорил глухо и время от времени доставал конец черного шарфа, туго обмотанного вокруг шеи, и перхал в него. - Осману в этих местах опасно, если он не на службе у кого знатного.
- Найди толмача и спроси у него, - Лисица пожал плечами. - Кому в этих местах не опасно?
- Удалым людям, - смутно ответил чернявый. Он щелкнул пальцами, и один из его незаметных спутников угодливо вложил ему в руку засаленные карты. Лисица нахмурился. Он хотел было предложить свои, но их внешний вид был отнюдь не лучше, а прослыть мошенником он не торопился.
- Дай-ка посмотреть, - он протянул ладонь, и чернявый, усмехаясь, протянул ему колоду. Диджле с любопытством наклонился к плечу Лисицы, но, когда увидел всадника с соколом среди листьев, отшатнулся с гримасой ужаса.
- Он похож на меня! Это колдовство!
Лисица оторвался от изучения карточных рубашек и хмуро посмотрел на него. Диджле ткнул пальцем в цветастого бородатого всадника в старинных одеждах, а затем - себе в грудь.
- Это я? - спросил он и тревожно дотронулся до карты еще раз. - Кто мог взять мой образ?
- Что с ним? - настороженно поинтересовался чернявый.
- На твоих картах всадник листвы похож на него, - ответил Лисица и повернул карту лицом к собеседнику. Шварц, сидевший рядом с чернявым, улыбался, точно китайский болванчик. - Знаешь, я, пожалуй, поменяю эту колоду на свою.
Чернявый пожал плечами, и Лисица вручил злосчастного всадника Диджле. Тот сжал его в кулаке, но не выбросил. Странно было видеть свой образ на бумаге, но это было красиво. Пророк осуждал в своих хадисах рисовальщиков и муззахибов, но говорили, что в Истанбуле есть целые кварталы с людьми, которым благоволит султан, мир его дому, и заставляет их рисовать зверей и птиц, а то и людей, как заведено у персов-отступников.
Лисица достал карты и отдал их собеседнику. Один из спутников чернявого зашептал ему что-то на ухо, и тот брезгливо отстранил его рукой, а затем, почти не разжимая губ, обронил:
- Играем не полной колодой.
Диджле выпил вторую кружку до дна, и хозяин с поклоном поднес ему еще чудесного напитка, когда за столом началась игра. Казалось, что игроки дружелюбно посматривают на него, гордого османа, и Диджле чинно кивал головой всякий раз, когда на него обращался чужой взгляд. В теле появилась легкость, мир вокруг заострился и стал ясным до прозрачности, и Диджле точно вознесся на недосягаемую высоту, откуда рукой было подать до кущей Аллаха. Еще никогда он не испытывал такого чувства собственного величия, и благодарность к названному брату накрывала его с головой: каждый человек казался ему другом в этом грязном сарае, и каждому хотелось отплатить той же монетой. Времени не было, да оно было и неважно - что значит время, когда ты нашел свой приют после долгих странствий? Диджле мерещился свой дом и уважение окружающих, и сквозь свои грезы он не сразу заметил, что с течением ночи названный брат начал хмуриться - удача была не на его стороне.
К утру Лисица проиграл все деньги, потертый камзол, новенький платок с изображением четырех святых, который купил в Вене, солдатский ремень, колоду карт, кошелек и чертово железное колечко. Всякий раз он думал, что судьба вот-вот должна ему улыбнуться, но в руки та не давалась, и время от времени получалось лишь отыграться по мелочи, чтобы потом проиграть по-крупному. Чернявый и его спутники почти не переговаривались, не перемигивались, не подавали друг другу тайных знаков, карты были чистыми - значит, верткая Фортуна не желала, чтобы он выигрывал. Лисица стиснул зубы, глядя на то, как осман плывет от выпитого - похоже, тот вообще не понимал, что происходит и иногда задремывал прямо за столом. Может быть, оно и к лучшему; как ему объяснять, что денег вообще не осталось? Хотелось спать, и с каждым раскладом думать было трудней.
Камзол вернулся назад к владельцу, и Лисица перевел дух.
- Хватит, - он накинул одежду себе на плечи. - Ставить больше нечего.
- Саблю? - чернявый кивнул на оружие.
- Дорога как память.
- У твоего друга, наверняка, что-то есть.
Все, как по команде, взглянули на ятаган, и Диджле забеспокоился, обнял его двумя руками и нахмурился. Внезапное внимание насторожило его, и тень тревоги накрыла сердце.
- Н-нет, - после долгой паузы ответил Лисица и отвел взгляд от турка. - Что с него взять? Он же осман. Ни туманов, ни дирхемов у него не водится, а оружие ему дороже брата.
Верткий хозяин принес новый кувшин с вином, и с отчаяния Лисица налил себе полную кружку - в этой глуши, похоже, отродясь не видали приличной посуды. Желание отыграться зудело даже в кончиках пальцев, но ставить было нечего.
- А поставь его,- неожиданно предложил чернявый и широко улыбнулся. В улыбке не хватало несколько зубов.
- Кого его?
- Твоего друга. Ставлю против него все, что ты проиграл, Иоганн Фукс.
Лисица почесал подбородок. На людей ему еще играть не приходилось. Осторожность шептала, что пора остановиться, совесть кротко напоминала, что осман не враг ему, но азарт твердил, что это единственный шанс выйти из кабака без потерь, и рисовал заманчивые картинки выигрыша.
- Добавлю три талера на дорогу, - скучно заметил чернявый, и тот, кто сидел по правую руку, глупо захохотал, пока не подавился слюной и не закашлялся. Лисица хмуро взглянул на него.
- По рукам, - наконец с оттяжкой сказал он. В конце концов, ему должно было повезти. Не могло не повезти.
Чем ближе было к утру, тем чаще Диджле мечтал прилечь и вздремнуть, но вежливость и хорошие манеры затыкали ему рот надежнее, чем кнут. Ночная муть отступила, и почему-то в сердце поселилась печаль, как будто он попал на праздник танцующих гулей. Названный брат сидел как на иголках, тот, кого они встретили у моста, куда-то пропал, а рябой безбородый черноволосый влах полуприкрыл глаза, почти не глядя в свои картинки с желудями и сердцами, и выкидывал их на стол хлестко, одним точным движением. Диджле перевел взгляд на названного брата и чуть не упал с лавки, этого шайтанского приспособления для пыток: лицо у того переменилось, и он бросил карты на стол и вскочил на ноги. Вокруг громко закричали, загалдели, и все, кроме чернявого поднялись и схватились за оружие.
- Да ты плут! - Лисица схватился за стол, но тот был слишком тяжел, чтобы опрокинуть его, и только свеча соскользнула со столешницы, упала на пол и погасла. Серенький свет кое-как просачивался через окно, и в наступившем полумраке еле-еле виднелись людские лица.
Диджле попробовал встать. Ноги затекли и не слушались, но он кое-как выбрался из-за стола, и кто-то позади крепко заломал ему руки и вытащил ятаган. Названный брат еле увернулся от кулака в голову и схватился за эфес сабли, но сразу трое молодчиков накинулись на него и опрокинули оземь. У окна мелькнуло встревоженное лицо хозяина, и он прикрыл ставни.
- Довольно, - сказал чернявый после того, как Лисице пересчитали ребра и добавили синяков. - Поднимите его.
- Отличная игра, - с бессильной злостью заметил Лисица, когда его грубо поставили перед главарем, и сплюнул кровь на стол. Похоже, в нижней челюсти треснул еще один зуб, и левая щека онемела.
- Неплохая. Стоит быть осторожней, мальчик, когда садишься играть, - чернявый сложил руки на груди. Взгляд у него был насмешливый.
- Но вы плутовали! - Лисицу тряхнули так, что все внутренности у него екнули. Кто-то деловито расстегнул его перевязь, чтобы забрать саблю, и Лисица скрипнул зубами.
- Важен исход, - скучно заметил чернявый. - У тебя есть три пути. Первый. Ты идешь ко мне в подчинение. Второй. Будешь кричать и сопротивляться - получишь последний приют в ближайшей реке. А третий, - он помолчал. - катись к чертовой матери и помалкивай.
Лисица взглянул на оскалившегося османа, которого скрутили в бараний рог. Если бы не было его, то он выбрал бы первое - на время, не навсегда. Умирать пока не хотелось.
- Мы выбираем катиться к чертовой матери, - наконец разлепил он распухшие губы.
- Мы? Речь о тебе. Осман останется здесь.
Диджле неожиданно рванулся вперед, и тому, кто его держал, достался крепкий удар в живот. Чернявый вздрогнул, вжал плечи и некрасиво приоткрыл рот, став похожим на большую черную крысу, готовую юркнуть в нору. Негодяи оторопели, и, пользуясь замешательством, Лисица быстро присел и сбил с ног одного из них. Тот рухнул на стол, лицом в тарелку с недоеденной курицей, и чернявый главарь шайки резво вскочил, рассыпая проклятья. Увы, этот отчаянный шаг к спасению не окончился ничем: Лисице досталось еще больше тумаков, а Диджле поставили на колени и связали руки бечевкой, до крови содрав кожу с запястий.
- Выкиньте этого вон, - чернявый брезгливо взглянул на незадачливого бандита, который шевелился на столе и пытался счистить с бровей густую подливу. Ретивый помощник бросился к нему, неверно истолковав приказ хозяина, но вовремя остановился и развернулся, чтобы подхватить Лисицу за ноги: идти тот уже не мог. Диджле бессильно глядел, как его названного брата утаскивают прочь к выходу, и ему хотелось перерезать всех этих неправедных, подлых людей. Проклятая страна!
- А османа? - мелькнул чей-то голос на краю сознания Лисицы.
- Отвезем к нам. Пригодится, - чернявый добавил что-то еще, но дверь надежно отсекла продолжение его слов.
Лисицу проволокли через дорогу и бросили лицом вниз в траву, сопроводив на прощанье хорошим пинком в бок. Земля приятно холодила кожу, и если не двигаться и не дышать, то можно было вообразить, что ничего не болит. Назойливый комар зажужжал над ухом, и Лисица еле-еле повернул голову, чтобы сдуть его прочь. Уже светало, и откуда-то поднимался холод, такой, что время от времени начинала бить дрожь. Отлежавшись, Лисица с трудом приподнялся на четвереньки и сел. Его мутило, и во рту стоял вкус крови. Надо же, попался на крючок, как зеленый юнец! Если бы он не заметил внимательного взгляда одного из не игравших, направленного за его спину, и того, что он в третий раз поправил шейный платок, как раз тогда, когда Лисица пытался блефовать при плохих картах, он бы и не подумал, что сел за один стол с мошенниками. Правда, эти господа, похоже, занимались и чем-то более серьезным, а вот зачем им несчастный осман - оставалось только догадываться. Про себя Лисица поклялся, что освободит его. Не столько ради самого Диджле, сколько ради того, чтобы эти прохиндеи поняли, с кем связались, и пожалели бы об этом.
Рядом, за кустами, протекала еще одна речушка, которыми этот город был, кажется, напичкан, как куропатка абрикосами на столе у знатного дворянина, и Лисица медленно подполз к ней. Он с наслаждением опустил саднящие руки в воду, и бойкие мелкие рыбки ринулись от него прочь. После умывания стало легче, и Лисица шумно вздохнул. Ничего, и не такое бывало. Чего зря печалиться? Осталась почти вся одежда, кроме камзола, да простой серебряный крест, который каким-то чудом не потерялся за восемь лет странствий.
Он встал, хватаясь за ветки ивы, и неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд. Из-за куста на него с ужасом смотрела худенькая чистенькая девица, прижимавшая к груди сверток с грязным бельем. Карие глаза казались огромными, как у олененка, то ли от удивления, то ли от страха.
- Явление ангела у реки, - говорить было трудно, и голос звучал гнусаво, но рот Лисица открыть все же смог. Он и не надеялся, что девица понимает по-немецки, но та вдруг покраснела и потупилась.
- Я ничего тебе не сделаю, - заверил Лисица. Ему вдруг померещилось, что девушка бросится наутек.
- У вас кровь на лице, - голос у нее был чуть глуховат, но по-немецки она говорила хорошо, хоть и с сильным акцентом. Бежать она, кажется, не собиралась, только крепче обняла сверток.
- Да? - Лисица провел ладонью по подбородку. - А, это... Ерунда. Наткнулся ночью.
- На разбойников?
- А ты проницательна.
Девица все еще смущалась, но страх из ее взгляда пропал.
- Вам нужно промыть ссадины.
- Я бы и рад, да руки-ноги пока с трудом поднимаются.
- Можно к нам пойти, - поспешно предложила она. - Здесь недалеко. Там сможете передохнуть.
- Только болван бы отказался от столь щедрого предложения! А если еще такая красавица, как ты, прикоснется своими ручками к моим ранам, то заживут они лучше, чем от прославленного берлинского бальзама. Как тебя зовут?
- Анна-Мария, - девушка опять уставилась в землю, и Лисица заметил, какие у нее длинные ресницы. - Вы слишком много говорите для вашего избитого вида.
- А я Иоганн. От одного твоего присутствия мне уже полегчало.
Она не ответила, хотя лесть явно пришлась ей по сердцу, и сделала знак следовать за ней. Солнце, краем показавшееся из-за угрюмых далеких гор, светило ярко, и утренняя звезда медленно гасла на востоке. Дом с кабаком, где остался Диджле, не подавал никаких признаков жизни, хотя на улицах уже попадались первые прохожие, и Лисица неожиданно почувствовал, что за вчерашний день и сегодняшнюю ночь чуток привязался к наивному осману, который пришел сюда вряд ли от хорошей жизни. Может быть, оттого, что и сам когда-то был таким. Давным-давно, восемь лет назад.