Аннотация: Проклятие острова сокровищ настигнет даже через много лет. Мертвецы не желают оставаться только в памяти и воюют за последнего из оставшихся в живых, Джима Хокинса
Ветер завывал в печной трубе, и в незанавешенное окно заглядывала звезда. Кажется, ее имя Эниф, вспомнил Джим.
Эниф, как легкий вздох. Эниф, как прикосновение смерти.
Сон ушел, испарился, как исчезает масло на раскаленной сковороде, и Джим осторожно встал с кровати. Лихорадка не прошла бесследно, и слабость в теле тут же дала о себе знать. Кое-как он добрался до стола, сражаясь за каждый шаг, весь вспотевший, грязный, и тяжело сел. Дыхание сбивалось и кружилась голова: окно, звезда, квадрат бледного света на столе, в котором пряталась чернильница, белеющая кровать - дикая карусель привычных вещей. "Неужели я умираю?" - пришла одна-единственная трезвая мысль, и, точно испугавшись ее, мир встал на место.
Джим нащупал свечу и после нескольких бесплодных попыток, когда кремень и огниво поочередно падали из рук, наконец зажег ее - островок тепла посреди холодной ночи, круг мерцающего света. За окном шумело беспокойное северное море, еще чуть-чуть - и ворвется в лачугу.
Одинокие Оркнейские острова.
Острова, населенные призраками.
Но Джим ехал сюда не за призраками, а за птицами. Где-то за морем его записей с нетерпением ждали - птичьи повадки, рисунки, описание видов; каждый день он тратил на это по нескольку часов, пока лихорадка не свалила его.
Смешно. Он убегал от своих призраков, от главного - неудавшейся жизни, но нашел новых. Кто бы поверил в то, что неупокоенные ходят по земле? Как будто Бог ради забавы мешает времена в этих безлюдных местах, приоткрывая завесу в иные измерения. Иногда незваные гости были так осязаемы, что Джим думал, будто это он призрак, заблудившийся во времени, а вовсе не они.
Раз в неделю на остров приезжал кто-то из рыбаков, чтобы доставить припасы и письма. В первые месяцы одинокого существования Джим ждал, что получит письмо от нее, но леди Малгрэйв, прекрасная Шарлотта, вычеркнула его из своей жизни. Весточки приходили все больше грустные: один друг разорился и уехал, второй сложил голову в Бенгале, знакомые женились и умирали, а некоторые письма возвращались нераспечатанными - Бог весть, что произошло с теми, кто не смог их прочесть. Здесь, на Оркни, в бывшем логове шотландских мятежников, на развалинах монастырей, на обломках пиратских кораблей, рвались последние ниточки с миром настоящим. Где-то там, за горизонтом, люди ходили в гости, суетились, хлопотали о повседневных делах, таких странных и неуместных в тишине Оркни.
Бледный свет стал ярче, как будто невидимая луна выплыла из-за туч. Фигуру, появившуюся из темноты, Джим узнал сразу и чуть не задохнулся.
- Вы... - прошептал он еле слышно, но призрачный собеседник не обратил на него никакого внимания, потому что быстро набрасывал черновик письма, свирепо вымарывая неверные слова. Это был доктор Ливси, его треуголка лежала рядом с чернильницей, его табакерка раззявила свой медный рот, и в нем лежал кусочек сыра. Доктор выглядел молодо, чуть старше самого Джима, но этого не могло быть.
- Я думаю, я напишу им всем, Джим, - произнес он, не отрывая пера от бумаги. - Принеси мне кофе, мой мальчик.
- Он закончился, - Джим облизнул пересохшие губы. - Я... Как вы здесь оказались?
Доктор не слышал его и не видел, потому что поднял голову и посмотрел куда-то за его плечо.
- Что будем делать мы? - переспросил он. - Как и положено джентльменам, бороться. И молиться за то, чтобы все остальные были готовы, когда эти придут.
Невидимый собеседник, похоже, возразил, потому что доктор Ливси усмехнулся.
- Нет, живые не позавидуют мертвым, - уверенно сказал он. - Если мы не сможем, то Смоллет наверняка справится. Я знаю, его не готовили к такому противнику, но он умеет драться. У гидры надо отрубить все ее головы, - задумчиво протянул он. - И вырвать сердце.
Что-то громко стукнуло в дверь, и ветер злобно взвыл за окном. Не было никакого доктора Ливси, квадрат звездного света освещал лишь доски стола. "Это все болезнь, - Джим устало прикрыл глаза. - Или одиночество. Или и то, и другое".
Ветер хохотал, ветер рвал облака в небе, и кто-то захохотал ему в ответ над каменистым островом, словно птица из страшных снов. Джим вновь зажег свечу и поднялся, прислушиваясь к этому нечеловеческому звуку, и на мгновение ему представилась ожившая гравюра: смерть на черном многоногом коне мчится за всадником, только-только нюхавшим розу. Цветы вянут на ее пути, чернеют, превращаются в прах.
Пистолет лежал на своем обычном месте, и Джим зарядил его и сунул за ремень. Интересно, что хотел сказать призрак доктора Ливси? Жив ли он вообще? Уже несколько лет Джим не слышал ничего о старых знакомых.
Опять что-то ударило в стену, а затем послышался легкий, вежливый стук. Не раздумывая, не рассуждая, Джим шагнул к двери и распахнул ее настежь. Он ждал увидеть перед собой рыбака или случайного путника, которого застигла ночь в море, но вместо этого перед ним стояла та, от которой он так долго ждал письма.
"Это морок, морок", - настаивал мерзкий внутренний голос, но Джим не мог отвести взгляда от лица Шарлотты, когда та сняла капюшон плаща. Русые кудри, так вольно выбивавшиеся из прически, очаровательные ямочки на щеках, презрительный вырез губ, морщинка между нахмуренных бровей - все было так знакомо и так мило, что он не мог произнести ни слова.
Они молчали, глядя друг на друга, и Шарлотта дотронулась до его пальцев, все еще сжимавших рукоять пистолета. Рука была теплой и нежной, и сердце ухнуло куда-то вниз и затрепетало от радости: она сама пришла к нему!
Он неловко обнял ее, поцеловал в русую макушку, почти не опасаясь того, что напорется на шпильки, державшие ее прическу. Шарлотта пахла солью, и ветром, и дымом костра, и лишь легкий аромат духов, словно привет из иного мира, напоминал о том, что она все-таки носила титул.
Ветер ворвался в дом, свеча опять погасла. Они вошли внутрь, и Джим запер дверь, пока Шарлотта расправляла юбки, чтобы сесть на узкой лавке. Она не выказывала ни любопытства, ни интереса, словно бывала здесь не раз.
- Ты пришла... - негромко произнес Джим. Он сел напротив, рассматривая ее лицо. Она положила руки на стол, и Джим взял их в свои. Он гладил ее тонкую кожу запястий, ласкал каждую костяшку пальцев, водил большим пальцем по ее ладони, словно хотел запомнить ее узоры, разгадать, куда ведет ее линия жизни. Движения его становились все уверенней, все сильней, она отвечала ему, но по-прежнему не говорила ни слова.
Слабость исчезла, сменилась восторгом и возбуждением. Он целовал ее руки, и плащ упал на пол, когда Шарлотта встала, чтобы прижаться к нему всем телом. Тонкая жилка на ее шее, теплые губы - вся она была его, сегодня и навсегда, пусть это "навсегда" будет длиться только одну ночь.
Вскоре она осталась лишь в тонкой рубашке и корсете, распустила волосы, отстранившись от Джима. У него давно не было женщины, и тело звало и трепетало в предвкушении близости.
Она подчинялась и покорялась ему, и он казался себе варваром, готовым штурмовать крепость, но вместо крепости обнаружившим дивный сад. Она принадлежала ему полностью, и с каждым движением он хотел ее все сильней, хотел стать с ней одним целым, быть вместе не только телом, но и мыслями.
...ее запрокинутое бледное лицо, когда она оказалась на пике удовольствия. Следы от его жестких пальцев на ее ягодицах. Порванная лента на ее рубашке...
Он брал ее три раза в эту ночь, и каждый раз она оставалась все такой же далекой, как будто только постучалась в дверь.
- Зачем ты приехала? - тихо спросил Джим, перебирая ее волосы, и она вздыхала, положив голову ему на грудь, но ответ, который прозвучал, его озадачил.
- Предупредить.
- Предупредить? Меня? О чем?
Она серьезно и грустно взглянула на него.
- К тебе придут еще гости. Они ищут тебя.
- Кто?
- Те, кого ты давно забыл и похоронил, Джеймс Хокинс.
Джим невесело усмехнулся. Мало ли кого он забывал в своей жизни!
- Ты хочешь сказать, что я встречу своих друзей? - спросил он, забавляясь. Глупые причины она придумала, чтобы объяснить свое появление.
- И их тоже, - подтвердила она. - Но сначала - врагов.
- У меня нет врагов, Шарлотта.
- Просто ты их забыл.
- Но...
- Молчи, - шепнула она. - Молчи. Пора спать. Впереди трудные дни. Я любила тебя, Джим. Я вспоминала о тебе. Помни это и будь счастлив.
Он хотел спросить ее, почему она говорит так странно, так непонятно, будто прощается, но усталость сморила его, и темный, неприятный сон накрыл его сознание. Ему снилось, что женщина рядом меняется. Кожа ее становилась медной, натягивалась на скулах, как барабанная шкура, лицо усыхало, а волосы истончались и выпадали. Глаза ее истлели, зубы некрасиво вылезли вперед, и во сне он заплакал от бессилия, потому что не мог остановить разрушение. Она была еще жива и пыталась что-то сказать, но Джим так и не услышал ее последних слов.
Он проснулся около полудня, когда солнце встало над островом. Шарлотты не было рядом. Только прядь волос, обрывок ленты и белесые следы семени на простыне. Пустота и тоска обуревали его сердце: он нашел ее и потерял, и шестое чувство подсказывало ему, что потеря эта уже навсегда, игривая прихоть его разума, который ходил по острию ножа. Приезжала она или нет? Этот вопрос мучил его. По всем законам логики она не могла здесь быть. Кто бы повез ее ночью, одну, на почти необитаемый остров? Как бы она объяснила свой отъезд мужу? Но если ее не было, то Джим сошел с ума. Одержим бесами. Призраками этого острова.
Почему-то его это вовсе не пугало.
На следующее утро он нашел у дверей козий череп, выбеленный ветром и водой. Ночью ему снился капитан Смоллет, который неодобрительно качал головой. Он показывал на юг и обронил лишь два слова: "через неделю".
А потом - снова осенний дождь, печальные крики птиц на берегу и подарок из морских глубин: жестяная коробка с порохом.
Он знал, он чувствовал: что-то опасное приближается. Не надо было слушать песню козодоя в полночь или гадать на бычьем желудке, чтобы понять это. Люди придут или нет? Джим решил, что ждать нужно людей: призракам не нужен ни порох, ни вино. Библия, завернутая в непромокаемую парусину, - еще один дар из глубин моря - поколебала его решение, но он готовился к худшему. На последних, чистых, страницах кто-то выписал девятую главу из книги царя Соломона.
"Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим".
Прошла неделя, и он был готов ко всему, чтобы ни произошло этой ночью. Море было особенно беспокойно, и прилив затопил развалины тысячелетнего монастыря, разграбленного когда-то норманнами.
Джим встретил закат за стаканчиком ореховой настойки, которая гнала сон, как всадник - лошадь. Ружье лежало на его коленях, пистолет - за поясом, бомбы, начиненные порохом и шрапнелью, ждали своего часа на полу: гладкие, круглые, блестящие, словно поросячьи головы, вымазанные в грязи.
Он ждал гостей, и первый гость появился, как только солнце исчезло за горизонтом. Он возник так же внезапно, как Дэвид Ливси неделю назад, на том же месте, и Джим сразу узнал его - Джон Сильвер явился к нему.
Рука старого пирата сжимала кружку, пару раз он обернулся на дверь, как будто ждал незваных гостей. Рядом с ним тоже лежал пистолет.
- Из какого ада ты явился, Окорок? - тихо спросил Джим, поглаживая приклад Коричневой Бесс.
- Кто здесь? - Сильвер не видел его, но говорил спокойно, как обычно. - Это ты, Джейми Бартон? Беги отсюда, если так. Беги, сколько хватит сил.
- Его здесь нет, - после паузы обронил Джим. - Чего ты ждешь, Долговязый Джон? Чего ты страшишься, Тот-кого-боялся-сам-Флинт?
При имени Флинта Джон Сильвер сгорбился и остро посмотрел на Джима.
- Нет? Не совесть же проснулась, верно? Или ты мой ангел-хранитель, который защитит меня от живых мертвецов?
- От живых мертвецов?
Сильвер коротко хохотнул и отпил из кружки.
- Все на этом острове знают о мертвецах, выходящих из моря. Думаешь, почему я сижу здесь один? Мертвая армия Флинта, все, кому я помог отправиться на свиданье с дьяволом. Им все равно, кого убивать на своем пути. Негры вешают на дверях своей хижины особый корешок, и мертвецы не трогают их по ночам, не вламываются в их дома. А мне не помогает никакой корешок, как не помог никому из тех, кто был на Испаньоле.
- На Испаньоле?
- Да. Проклятый корабль, как есть проклятый. Или мы прокляты, я не знаю. Посуди сам, доктор погиб, капитан умер при странных обстоятельствах, болтун Трелони пропал без вести во время ночной охоты. Бена Ганна нашли мертвым. Пираты на необитаемом острове... Никто не продержался до рассвета. Никто, кроме меня. Но если я продержусь, проклятье исчезнет.
- До рассвета... - протянул Джим. - Это не так трудно.
Сильвер хмыкнул.
- Не говори "хоп", пока не перепрыгнешь, Джейми, или кто ты там есть. Ни черта не разберешь в этой темноте. Я видел призраков, и они предупредили меня. И я знаю, скольких гостей мне нужно ждать.
За дверью кто-то зашаркал, поскребся, а потом сильно ударил в нее плечом, и Сильвер переменился в лице.
- Вот и все, - успел произнести он, прежде чем пропасть. - Ты болван, Джейми, что остался со мной.
Дрожь прошла по спине Джима, когда он остался один в тишине и темноте; печаль сжала сердце. Выходит, все, кого он любил, мертвы. Стоит ли бороться за свою собственную одинокую жизнь, если помнит тебя только тот, кто нанял на работу?
А Шарлотта... Лучше бы не было этой последней встречи. Как она сказала? "Будь счастлив"? Смешно.
За окном, на камнях, кто-то зашевелился, и полуобглоданная, распухшая фигура, карикатура на человека, поднялась на ноги. Не раздумывая, Джим распахнул окно и выстрелил в незваного гостя. Тот покачнулся, остановился, будто в удивлении, и шустро заковылял к нему. Пахнуло зловонием и рыбой так сильно, что человек непривычный мог бы упасть в обморок.
Джим перезарядил ружье, но выстрелить не успел: тварь уже лезла в окно, разевая рот, полный острых и мелких зубов. Половины лица у гостя не было, полугнилая кожа висела лоскутом. Красная косынка на голове, выцветшая от воды, напоминала что-то давнее, что-то больное, но некогда было думать.
Джим выстрелил ему в вытекший глаз, почти в упор, но гость лишь ощерился и зашипел. Мушкет с грохотом полетел вниз, и Джим схватил одну из гранат, чтобы быстро поджечь ее; у него было чуть-чуть времени, потому что тварь зацепилась плечом за раму и пыталась вырваться.
Граната в доме - это смерть.
Тварь в окне - это смерть.
Какая из них лучше?
Фитиль короток, нельзя было медлить, нельзя рассуждать. Джим подскочил к твари, и та протянула к нему руку, покрытую рыбьей чешуей, пытаясь схватить. Гость торжествующе булькнул, но Джим затолкал гранату прямиком в раззявленный рот, задыхаясь от запаха смерти. Он задел зубы указательным пальцем и мизинцем. Острая боль заставила его взвыть, пока он откатывался назад, под кровать, чтобы хоть как-то защититься от осколков.
Вспышка! Грохот. Что-то упало сверху и больно ударило по спине, какая-то липкая и вонючая дрянь потекла по рукам, которыми он прикрывал лицо. На мгновение Джим не понял, на каком он свете: так тихо и светло стало вокруг. В ушах запищало, и писк усилился, чтобы оборваться через несколько мгновений.
Он опустил руки и увидел, что свеча опрокинулась, но все еще тлела на столе, среди ошметков плоти и тканей. Рядом с ним валялась нижняя челюсть гостя, с бледным, сероватым языком, в котором копошились личинки, и Джим вывернул наружу весь свой нехитрый ужин.
Безголовый труп безвольно повис на окне. Теперь-то он точно был мертв, и Джим вытер рот чистым подолом рубахи. Он вспомнил, кого единственного убил своими руками, единственного, кто мог прийти только к нему.
Израэль Хэндс. Вернулся через пятнадцать лет, чтобы закончить игру.
Пальцы распухали на глазах, и раны, оставленные зубами, закровоточили. Джим обернул их платком и осторожно достал пистолет из-за пояса. Его счастье, что оружие не выстрелило, пока он кувыркался.
Интересно, что подумает рыбак, когда увидит, что единственное окно дома заткнуто полусгнившей человеческой тушей? Он ткнул Хэндса пистолетом в плечо, но ничего не произошло.
Интересно, что подумает рыбак, если увидит, что кроме полусгнившей туши в доме еще один труп? Кисло-горький вкус стали обжег язык, когда Джим засунул дуло пистолета в рот. Он зажмурился. Все безнадежно в этом мире, все пустое. Незачем жить.
И совсем тихо: "Скоро рассвет. Самый страшный час ночи истекает".
Очень медленно он опустил руку с пистолетом, и самые верные слова, что были написаны неведомой рукой на Библии, пришли к нему.
"Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву".
Джим проговорил их два раза про себя, словно попробовал на вкус, и вдруг почувствовал, что тяжесть, давившая на душу, исчезла. Не опасаясь больше ничего, он встал и отодвинул дверной засов.
Свежий воздух заполнил его легкие. Звезда Эниф (Эниф - как надежда, Эниф - как вздох облегчения) глядела на него с высоты. Но ему было не до того, потому что на берегу стояли шестеро, и они ждали его.
- Спасибо, мой мальчик, - сказал ему Ливси. Доктор, как всегда, был подтянут и спокоен. У его ног лежал саквояж, словно он собирался на вызов.
- Ты мог бы сделать все аккуратней, - капитан хмуро постукивал тростью о землю.
- А по-моему, все вышло прекрасно! - возразил Трелони. - Жалко только, что слишком поздно, джентльмены! И ваши письма, Ливси, пропали.
Бен Ганн застенчиво вздохнул. Сильвер усмехнулся. Шарлотта не говорила ничего. Она стояла поодаль и, кажется, даже не смотрела на Джима.
- Вы все ведь умерли? - он вовсе не хотел знать ответ на этот вопрос, но не мог его не задать.
- Да, это так, - ласково ответил Ливси. - Но не надо печалиться. Смерть не властна над дружбой.
- И над любовью, - добавил Трелони.
- И над долгом, - вставил Смоллет.
- И над памятью, - неожиданно подал голос Сильвер.
Все они были не такими, какими помнил их Джим. Моложе, светлей, одухотворенней - вот верные слова. Сердце защемило, потому что ничто нельзя вернуть назад, но как много он бы отдал за то, чтобы вернуться.
- Мы еще встретимся, в другом месте и в другое время, - пообещал ему доктор. - Все на свете возвращается сторицей.
От одежды Джима все еще мерзко разило, но он уткнулся в свой локоть, потому что недостойные мужчины слезы навернулись на глаза. Слезы эти уносили все тревоги, очищали душу, и когда он, справившись с рыданиями, смог вновь взглянуть на то место где стояли его призраки, там было пусто.
Небо на востоке посветлело, и звезды меркли, потому что пришло время рассвета: время начинать все заново, время черпать новые силы.