Аннотация: Андрей Павлович платит по своим долгам и пьет, а Йохан ведет свое расследование и встречается с подозрительной госпожой Вайдич.
Обеденный чад плыл под закопченным потолком. На очаге жарился ягненок для важного гостя, и теплый, пузырящийся сок капал на угли, рождая неповторимый аромат, что будил аппетит даже у того, кто съел обед из трех блюд. Йохан с тоской вспомнил щедрые посулы секретаря об обеде и каплуне с кашей, и на какое-то время это отвлекло его от мыслей, что делать дальше. Беседа со штадтгвардейцами вышла мирной, несмотря на подбитый глаз и распухшую щеку. "Нет. Не знаю. Был у себя. Уивер не мог этого сделать" - вот и все, что он сказал, умолчав о собственном визите в тюрьму.
Мрачный хозяин, глядевший на него так, словно Йохан был по меньшей мере сообщником убийцы, принес ему разбавленного вина, горшок с супом, в котором тоскливо плавали кружок моркови, луковичная шелуха и два мясных шарика, и несколько крошечных пирожков с мясом, "пирожки-на-один-зуб" с ломким тестом. Фризендорф положил на край стола крейцер, и хозяин молча забрал его, не удостоив даже взглядом, не то, что пожеланием приятного аппетита.
Суп был слишком соленым, а вино чересчур теплым, но Йохан съел все, раздумывая, что делать дальше и куда подевался Андрей Павлович. Может быть, он решил, что ему ни к чему теперь путешествовать с ними? Его звериное чутье опасности могло подсказать такой выход; несмотря на то, что Вяземский старался быть услужливым и милым, на деле князь таким вовсе не был. Йохан не сомневался в том, что найди тот компанию получше, он оставит их без малейших колебаний.
- Все плохо, - трагический голос Андрея Павловича раздался над ухом, словно Вяземский услышал мысли Фризендорфа и поспешил развеять его дурные размышления.
Князь в расстегнутом на груди камзоле тяжело опустился на лавку напротив и бросил треуголку на стол. Весь он был какой-то взъерошенный, а нос у Андрея Павловича перепачкался в саже.
- Что еще случилось? - Йохан уставился на темное пятно, и Вяземский обиженно моргнул: он не выносил, когда на него столь пристально смотрели.
- Я дал денег, - в голосе Андрея Павловича слышался какой-то скрытый надрыв, точно князь был готов прыгнуть в бушующее море.
- Кому и зачем?
- Капитану... То есть, я думал, что он - капитан.
- И что? - Йохан скрестил руки на груди и взглянул на собеседника. - Он тебя обманул?
- Нет... То есть, да. Но нет.
Фризендорф выразительно промолчал и поднял одну бровь. Синяк под глазом тут же отозвался болью.
- Я дал ему не все деньги, - нехотя признался Андрей Павлович. - И некоторые из них фальшивые.
- Тогда хорошо, что он не заметил.
- Но Уивер по-прежнему в тюрьме!
- С фальшивыми деньгами ты б составил там ему отличную компанию.
Андрей Павлович промолчал и щелкнул пальцами, подзывая хозяина. Коротко и властно Вяземский приказал принести вина и, как только перед ним появилась кружка, он уткнулся в нее, избегая встречаться взглядом с Фризендорфом.
- У тебя на носу что-то черное, - заметил Йохан. Андрей Павлович неторопливо вынул кружевной платок, промокнул нос и вполголоса заметил:
- Как ты думаешь, если я выправлю себе документы... Скажем, какого-нибудь важного чина... И по ним заберу доктора... Оно получится? - он с надеждой взглянул поверх края кружки на Йохана. Тот покачал головой.
- Сомневаюсь. Лучше не делать глупостей, которые потом придется расхлебывать.
Вяземский подозрительно на него взглянул.
- Ну-ну. Странно от тебя это слышать.
- Но это же правда, - возразил Йохан и почувствовал легкий укол совести.
Андрей Павлович нервно сжал кружку и совсем тихо сказал:
- Ведь нам как-то нужно ему помочь... Как это сделать по-честному? Только глупцы надеются на то, что честность в мире что-то решает.
- Спокойно, - Фризендорф говорил уверенно, хотя хладнокровия и осознания, что делать дальше, в нем не было ни на пфеннинг. - Как бы там ни было, но положение наше... не очень хорошо и лучше его не усложнять. Знаешь, ты бы подвел итог, сколько у нас осталось денег. Возможно, они понадобятся. Я, по правде, на мели, а какие-то деньги Уивера можно получить только в Вене.
- Я и так знаю, сколько у нас денег, - буркнул Вяземский. - Мне не надо их считать.
- Хорошо, тогда я спрошу так: сколько ты можешь отдать мне?
Андрей Павлович исподлобья поглядел на Йохана.
- Я не пойму, - наконец сказал он, - ты, кажется, хочется меня обидеть? Заподозрить в жадности? Может быть, ты еще хочешь сказать, что я похож поэтому на еврея? Так вот, я отдам тебе все, что у меня есть! - патетически заявил Вяземский. - Не потому, что хочу тебя в чем-то убедить, а ради Уивера!
Он встал, сжимая кружку с вином в руке, и поглядел на Йохана сверху вниз.
- Князь Вяземский, - надменно произнес Андрей Павлович, - всегда держит свое слово.
С этими словами он пошел к лестнице наверх, время от времени прикладываясь к вину.
Йохан ошеломленно посмотрел ему вслед, совершенно не ожидавши подобного исхода, а затем невесело рассмеялся. Обещания обещаниями, но за вино Вяземский оставил расплачиваться ему.
Через какое-то время, когда солнце уже совсем низко стояло над крепостной стеной, Йохан вышел на улицу. На его лице красовалась повязка из шейного платка Уивера, Роксана заботливо перевязала синяк, чтобы жениха не приняли за бандита или пьянчугу. Йохан оглянулся по сторонам и зашагал направо, там, где в конце улицы высилась церковь из светлого камня.
Длинные тени точно скрыли уличный гомон: возгласы торговцев, блеяние коз, детский смех, - все утихло, но вечерние и опасные звуки рождались из подступающих сумерек. Пока заботливые хозяйки накрывали стол к ужину, а уставшие дети клевали носом после долгого дня, притулившись рядом с отцом, на улице начали появляться те, что не чурались ночной жизни, те, что были не прочь промочить горло, и те, кто не слишком любил показывать свое лицо открыто.
Андрей Павлович ушел требовать свидания с Уивером, как только узнал, что у того отобрали сапоги. Он был так серьезен и озабочен, что даже не обиделся, когда Йохан с присущим ему отсутствием такта заметил, что сейчас Вяземский стал больше похож на человека, а не на ходячие счеты; Андрей Павлович только лишь мрачно кивнул.
Сам Фризендорф узнал у хозяйского слуги, что Уивера нашли не штадтгвардейцы, а некая женщина, молодая вдова Вайдич. Покойный муж ее владел несколькими лавками, но на вопрос Йохана "Зачем же почтенной вдове лазать по чужим сараям?" слуга так удивился и крепко задумался, что даже не услышал оклика Костолани, пока тот не появился: мрачный, как ангел мщения. Вдову стоило навестить, и, несмотря на час, совсем не подходящий для визитов, Фризендорф отправился к ней, поделившись с задумчивым слугой еще одной монетой: на этот раз за адрес.
- Я так и знал, что здесь замешана женщина, - пробормотал Йохан и еле-еле разминулся с каким-то фатом, который неожиданно вынырнул из-за угла, кутаясь в плащ, и злобно зыркнул, норовя задеть плечом Фризендорфа. В другой раз перепалки было бы не избежать, но сейчас Йохану было плевать на наглых дворян, ищущих приключений.
Может быть, Уивер чем-то насолил вдовушке, и она его подставила? Но для подобного обвинения надо обладать чересчур извращенной фантазией или же исключительной мстительностью. Некоторые женщины готовы наказать любовника так, что небо покажется с овчинку, но все же расчет присущ совсем немногим из них: обычно женщины действуют сгоряча, не думая о последствиях.
Каменный дом госпожи Вайдич отличался от своих соседей ухоженностью и прибранностью: по стене поднимался дикий виноград, цепляясь усиками за камни и ставни, оконные рамы и ставни были любовно выкрашены светлой краской. На вытертых ступенях крыльца сидела пушистая носатая кошка, щурясь на заходящее солнце.
Йохан трижды постучал и отступил на шаг, ожидая, что кто-то из слуг откроет ему. Дверь отворилась, и с другой стороны порога на него взглянула какая-то черноволосая ненапудренная женщина, закутанная по-простому в платок. Полосатый жакет с чужого плеча висел на ней мешком, и вся она была так не под стать этому дому, что Йохан даже оторопел.
- Чего вам? - невежливо поинтересовалась она, внимательно рассматривая Фризендорфа с ног до головы, как заправский тюремщик.
- Я хотел видеть хозяйку этого дома, - кротко и коротко ответил тот. Женщина ему не понравилась: властность так и исходила от всего ее облика.
- Зачем?
- У меня есть к ней один важный вопрос.
- Я не жду никого и не желаю отвечать ни на какие вопросы, - она попыталась закрыть дверь, но Йохан успел подставить плечо.
- Я друг того человека, которого вы нашли, - сдавленно произнес он. Вдовушка не собиралась сдаваться и больно прижала его дверью. - Мне надо знать, что случилось.
- Ваш друг - разбойник! И вы тоже! Оставьте меня в покое и отойдите, наконец, от моей двери!
- Разве вы не думаете, что он может быть невиновен?
- Нет. Подите вон!
- Но...
Она потянула со всей силы за ручку на себя, и Фризендорф чуть не взвыл от боли. Он резко отстранился, и дверь захлопнулась у него перед носом. Йохан потер плечо и хмуро взглянул на бронзового Меркурия, что ехидно ухмылялся с ручки дверного замка.
Смеркалось, и свежий ветер с реки Мареш приносил с собой затхлость и прохладу. Птицы умолкали одна за одной, готовясь ко сну, и только ласточки жалобно кричали в вышине над рекой. Крепость темнела в сумерках, похожая на великана, что прилег поспать на сырую землю, и именно сейчас Йохан явственно понял, что никто не поможет Уиверу, кроме него.
С заднего двора дома вдовы послышался шорох, и Фризендорф замер на месте, чутко прислушиваясь к звукам. Мелькнула чья-то юбка среди кустов, и слабый вздох раздался в темноте. Он тут же оборвался, как будто незнакомке заткнули рот. Йохан нахмурился и направился было посмотреть, что это там творится, но дверь дома распахнулась, и на пороге показалась давешняя хозяйка дома. Она куда-то торопилась и сбежала с крыльца, одновременно накидывая на плечи казакин, но остановилась, как только завидела мужской силуэт.
- Что-то вспомнили? - любезно поинтересовался Йохан, выйдя из тени. Он старался не глядеть на кусты за ее спиной: ветви дрогнули, словно на них присела птица.
Вдова хмуро взглянула на него, не находясь с ответом.
- А вы подстерегали меня здесь? - недружелюбно спросила она наконец. - Я сказала, что мне не о чем с вами говорить!
- Задержался подождать, пока заживет плечо. Вы, кажется, торопитесь?
- Да! То есть, нет... Я хотела... сходить к соседям. Очень страшно в доме одной. После этого грабежа, - она внезапно устало улыбнулась, и улыбка преобразила ее лицо - оно стало каким-то домашним и милым.
- А слуги?
- О, моя служанка слегла. Съела что-то не то пару дней назад. А пасынка забрали в солдаты. Может быть, вы зайдете в дом? Простите, что я была так невежлива, но ваш друг - грабитель, и я подумала...
С каждым словом вдова была все любезней, и голос ее звучал все более сладко, как свежий цветочный мед. Она уже смотрела на Йохана с благосклонностью родной тетки, но Фризендорф не доверял ее быстрому перевоплощению.
Кто-то уходил там, кустами. Был ли это грабитель или кто-то спасался из этого дома? Может быть, и правда, стоило остаться здесь, перекусить, расспросить вдову? Йохан вспомнил о Роксане, и желание оставаться надолго с вдовой пропало.
- Я не могу, - ответил он. - Расскажите мне, как вы нашли моего друга.
- Я просто шла мимо, - обиженно сказала та и скрестила руки на груди. - Услышала подозрительные звуки. Ваш друг раскладывал украденные вещи, рассчитывая спрятать их. Что я должна была сделать? Конечно же, я позвала солдат!
- Это немыслимо, - заметил Йохан и представил себе Уивера, прячущего ложки и юбки под солому. К этому образу прилагался гнусный смешок и жадность в глазах, но Уиверу они шли, как офицерский мундир оборванцу.
- Вам не доводилось встречать честных людей! - оскорбленно заявила ему вдова, приняв слова на свой счет.
- Простите мою невежливость, - рассеянно отозвался Йохан. - Если представится случай, то я принесу вам подарок за ваши волнения.
Вдова пристально взглянула на него, поджав губы.
- На моем месте любая другая женщина на вас бы обиделась, - подытожила она внезапно. - Интересно, если я сейчас позову соседей и солдат, вас ведь наверняка посадят в соседнюю камеру вместе с вашим дружком! Убирайтесь прочь! Вы ведь хотите узнать, что осталось от спрятанных ценностей, так?
- Но... - внезапная перемена в разговоре застала его врасплох. Вдова демонстративно развернулась, и дверь захлопнулась перед Фризендорфом еще один раз.
- Дела... - пробормотал он и оглянулся. Убедившись, что никого нет, Йохан надвинул треуголку пониже, надеясь, что если его и запомнят, то как одноглазого пройдоху, и нырнул на задний двор, стараясь пройти под окнами как можно тише. В кустах уже никого не было, только клочок синей льняной ткани повис на ветке. Йохан снял его, поднес к глазам и задумчиво потер между пальцами, словно это могло как-то подсказать ему, что делать дальше.
Дверь скрипнула и отворилась, на этот раз совсем тихо, госпожа Вайдич снова вышла наружу, но теперь в ней не осталось ни капли беспомощности или слащавости. Она подняла голову к небу, словно волчица, готовая завыть, и тихое, но крепкое ругательство слетело с ее губ. Поежившись от холода, она постояла еще недолго, взволнованно оглядываясь по сторонам, и Йохан вновь задумался о ее странном поведении, глядя на нее сквозь темную листву. Что она знала и кого боялась? Может быть, тот, кто представил Уивера грабителем, заставил ее лжесвидетельствовать? Он совсем не думал о том, что делать, если она застанет его в своем дворе, но, на его счастье, женщина вернулась в дом. Только когда прошло достаточно времени, и никаких подозрительных звуков больше не доносилось, Фризендорф наконец-то выбрался из зарослей, повоевав с кустом роз за целость своего камзола. Кусочек чужой ткани Йохан взял с собой и на обратном пути размышлял о том, как все глупо получилось, не обращая внимания ни на случайных прохожих, ни на окрестности, удивительно прекрасные в наступающей темноте.
Первой, кого он встретил, вернувшись на постоялый двор, оказалась Камила. Они столкнулись в полутемном коридоре, и служанка чуть было не уронила поднос, на котором стоял графин с водой и оловянный стаканчик. Йохан помог ей удержать все на весу, спрятав лоскуток за обшлаг рукава, и не удержался от вопроса:
- Это для Роксаны? Я отнесу ей сам.
Камила почему-то избегала его взгляда, старательно отводя глаза. Такое поведение всегда выдержанной и спокойной служанки было непривычным, и Фризендорф нахмурился.
- Что-то еще случилось? - негромко спросил он.
- Нет, все в порядке, - покачала головой Камила. - Госпожа уже спит. Вода нужна Андрею Павловичу.
- Вяземскому?! - Йохан удивился: Андрей Павлович никогда не пил воды и считал, что она вредна для желудка. - Зачем ему?
- Он выпил немного лишнего.
- Вяземский?!
- Да, он вернулся очень расстроенным из тюрьмы и тут же потребовал вина и водки. Как вы думаете, - Камила впервые взглянула на него прямо, - как быстро вы сможете выручить вашего друга?
Йохан взял из ее рук поднос и честно признался:
- Не знаю. Если я не смогу вытащить Уивера за неделю, то... - он нахмурился еще больше, не желая говорить о плохом, и понятливая Камила еле слышно вздохнула. - Я отнесу Вяземскому воду. Всегда хотел посмотреть на него пьяного.
- Как скажете. Вы чего-нибудь желаете?
- Да нет, можешь идти.
Камила сделала книксен и скрылась в комнате Роксаны, низко опустив голову. Йохан было задумался о том, отчего она так волнуется о тюремных сроках Уивера, но почти тут же выбросил все девичьи треволнения из головы.
Дверь в их комнату с Андреем Павловичем он открыл ногой. Пустая постель Уивера молчаливым упреком стояла у окна, а на единственном столе так и лежали его последние рисунки местных птиц. Вяземский, подперев голову, мрачно разглядывал акварельный набросок какой-то невзрачной птахи и время от времени сморкался в кружевной платок.
- Вот твоя вода, - Йохан поставил перед ним поднос.
- Я не хочу воды, - безжизненно проговорил Андрей Павлович и поднял мутный взгляд. - Я просил водки.
- Хватит тебе уже водки. Глянь в зеркало - весь зеленый. Что случилось?
Йохан присел на табурет рядом, отодвинув батарею из пяти бутылок. Одна из них была граненой, и какая-то мутная жидкость еще плескалась внутри. Определенно, это было не вино. От Вяземского разило, как будто он искупался в водке, и, кажется, один раз его уже стошнило.
- Он в тюрьме, понимаешь. Уивер в тюрьме, - Андрей Павлович замолчал и уставился в стену.
- И что? Для Уивера - это нормально. То есть, - спохватился Йохан и плеснул в какую-то более-менее чистую кружку оставшегося вина, - я хотел сказать, что он бывал и не в таких передрягах. Что ему тюрьма?
- Ты его ненавидишь, - заявил Вяземский и чудом не опрокинул графин с водой на акварели. - Ты бесчувственный. Тебе п-плевать на него.
Йохан протянул руку, чтобы убрать рисунки, но Андрей Павлович навалился на них грудью, точно Фризендорф хотел отнять у него последние деньги.
- Неправда, - уязвленно заметил Йохан и скрестил на груди руки. - Мне не плевать, а ты пьян.
- Да, я пьян! - патетически заявил Вяземский, сгребая рисунки к себе. - Ты не можешь этого понять! Когда я пришел туда и увидел его, босого, несчастного... Я хотел заплакать, я ничего не мог для него сделать! - кажется, Андрей Павлович даже протрезвел. - А ты... Ты сидишь ровно или где-то шляешься, а он... Ему там плохо...
Йохан не сразу нашелся, что ответить на эти жаркие слова и залпом выпил полкружки. Вино оказалось неожиданно крепким и кислым, и он поморщился.
- Так, - негромко сказал он. - Я делаю все, что в моих силах. Поверь, он мой друг.
- Да, тебе-то он просто друг!.. - Вяземский качнулся в его сторону и ткнул в Йохана кружкой. - Налей мне водки!
- То есть, как это просто? - опешил Йохан, но Андрей Павлович хрипло и бессвязно забормотал что-то про русскую водку, что она отвратительна, но он будет ее пить, потому что на душе его гораздо хуже. Фризендорф хмуро выслушал его, но все-таки налил ем крепкого напитка. Андрей Павлович жадно схватил кружку и тут же к ней присосался.
- ... ненавижу весь мир, гнилое место, - заплетающимся языком протянул Вяземский, как только сделал глоток. - Если бы не он, я бы не знаю что... мне на всех покласть... а он в тюрьме... а я тут... а ты не знаешь,.. трудно ведь... я рядом с ним и тссс, молчок... а он с бабами... а я ничего не могу сказать... и всегда так, всю жизнь... но сейчас особенное... не так как всегда...
Он уткнулся в кружку и вещал еще что-то ей, но Йохан не был уверен, что хочет слушать дальнейшие откровения князя.
- Знаешь что, - наконец сказал он, устав от потока слов, - ты со мной не спорь. И пошли спать. Я тебя уложу.
Йохан встал и взял Андрея Павловича за плечо. Тот уткнулся лбом ему в руку и внезапно зарыдал.
- Ну-ну, - неуклюже произнес Йохан, совершенно теряясь; он не знал, как реагировать на чужие слезы. Он поднял Вяземского на ноги, и тот повис на нем тряпкой. Андрей Павлович был бережно перенесен на кровать, и Фризендорф стянул с него сапоги. Смуглое лицо князя побледнело, нос заострился еще больше, и почти сразу же, обессиленный, он закатил глаза, захрапел и свернулся калачиком. Йохан накрыл его покрывалом, вернулся к столу и перебрал бутылки: все, кроме водочной, были почти пусты. Вяземскому завтра будет нехорошо.
Йохан собрал рисунки Честера и положил их к нему на сундучок, чтобы они не потерялись. Андрей Павлович метался и бормотал что-то во сне; язык был Йохану незнаком, и это ему не нравилось.
Он взял кружку, из которой пил, и поднес ее к губам, но тихий стук в дверь заставил его поставить вино назад на стол.
- Кто там?
- Это я... Камила.
- Камила? - Йохан уже даже почти не удивился.
- Да... Мне нужно с вами поговорить.
Он отпер дверь. Служанка, по обыкновению, скромно смотрела в пол - чистый образец благопристойности и непорочности.
- У меня просьба к вам, - проговорила она, не делая попытки переступить через порог. - Завтра. Мне бы хотелось, чтобы вы проводили меня утром кое-куда. Я бы попросила Андрея Павловича, но он... - и Камила выразительно качнула подбородком в сторону Вяземского.
- Да уж, завтра с утра ему будет не до прогулок, - подытожил Йохан. - Надеюсь, он не уйдет в запой. Я видел пьющих русских - больше не хочу. Куда тебе надо?
- В тюрьму.
- Да, глупый вопрос, признаю. В этом городе у нас нет других знакомых мест... Хочешь повидаться с Уивером?
- Нет.
- А с кем тогда?
- С начальником тюрьмы.
- К нему так просто не попасть, - Йохан взглянул на девицу внимательней. Ему показалось, что та раскраснелась. Или это был всего лишь обман зрения?
- Я знаю, - кротко согласилась та. - Я попросила разрешения его увидеть.
Фризендорф крякнул и почесал голову: как до него-то сегодня не дошло, что можно было поступить столь просто?
- Не думаю, что он смилостивится над Уивером, - неохотно произнес он. - Это бесполезно.
- Я не хочу просить милости.
- Но зачем тогда?
- Вы узнаете. Пока мне не хочется говорить об этом, но, поверьте, это очень важно. Я не могу идти туда одна... И не хочу просить кого-то другого, - Камила умоляюще взглянула на Фризендорфа, и тот почувствовал, как сердце дрогнуло.
- Хорошо, - ответил он и привалился плечом к дверному косяку. - Сходим, если тебе так надо. Роксана знает?
- Благодарю вас. У меня нет секретов от моей госпожи. Доброй ночи, и спаси вас Бог.
Служанка сделала быстрый книксен, спрятав взгляд, и поспешила прочь.
- Доброй ночи, Камила, - ответ Йохана прозвучал ей в спину.Девица быстро скрылась в темноте коридора, не тратя лишнего времени на разговоры. Фризендорф дотронулся до синяка под повязкой и поморщился. Тот саднил. Интересно, зачем ей все-таки к начальнику тюрьмы? Не денег же она собралась ему предлагать?
Йохан медленно запер дверь и погасил свечу; пожалуй, событий этого дня было более чем достаточно, чтобы крепко заснуть без сновидений.