Аннотация: Помолилась за твою душу и твоего брата. Легче ли тебе там? Вот ты говорил "макаки", а ведь мало что изменилось. Но ты мне всё равно не поверил бы уже.
как сказать по-абхазски - дельфин
(диптих)
I Часть. Альпинист СССР.
Зачем люди идут в горы? Ясно же - там ничего нет, та же земля только не вдоль, а вверх, и потом здесь на равнине - альпийские луга, несказанные ароматы нехоженых лугов, какие-то аномальных размеров лопухи, будто бы ты попал в страну великанов, будто бы это они здесь всё так под себя устроили, чтобы ты чувствовал себя букашкой. Однако здесь это чувство почему-то не угнетает, напротив, ты счастлив, что они здесь когда-то были и всё так обустроили. Почти нет троп - мы идем наугад, только не по звездам, а по компасу. Всё выше и выше. И небо кажется всё ближе и ближе, потому что облака уже находятся ниже нас.
Знаешь, что за чувство, когда облака ниже нас. А ты всё ближе к этой точке. Скальные породы, мелкая галька, которая постепенно переходит в смерзшиеся монолитные глыбы, и вот, только что было лето - самое теплое и душистое лето в твоей жизни, пару дней, и зима - вечные белые снега, с самым чистым снегом, какой бывает ещё иногда на этой планете. Он стал почти столь же реликтовым, как и те, кто ползут по кавказским склонам, по этим стальным тросам, скальным стенам, чтобы до него добраться.
Мы добрались - ярчайшее в мире солнце слепит снег, а заодно и тебя. Всё, дальше хода нет: мы не умеем ходить по воздуху. Они умеют, а мы нет. Такая вот метаморфоза. Но ты и тут не чувствуешь себя обделенным - ты всё ж таки смог. Уйти туда - где нет смога цивилизации. Ты тут не первый, и даже не единственный: Кавказ магнитом притягивал к себе спортсменов еще с зари развития альпинизма в нашей стране. Ведь даже знак доблести альпинистов выдавался за как сказано в "Положении о значке "Альпинист СССР", совершение восхождения на вершину Эльбруса или на вершину, трудность подъёма на которую приравнивается к подъёму на вершину Эльбруса, высочайшей вершины России. Один поединок советских альпинистов и Эдельвейса во время войны чего стоит?
Однако в одиночку сюда идти отважится не каждый, хотя и такие есть. Но, по-моему, лучше пройти в связке, и отпраздновать победу над собой значительно лучше с кем-то вместе, иначе, уйти трудно. Цель, достигнутая, не подразумевает никакого другого перехода, как в компьютерной игре, нет другого уровня - только вниз. Разве что потом - это будет отмечено скромным кружочком с белой горой и ледорубом: "Альпинист СССР". И вновь: снег, лёд, галька, как у прибоя в зимнее время, когда вода на берегу замораживает морские камушки.
Жаль, что никогда не снятся самые тебе дорогие места. Кто-то так формирует пространство сновидений, что тебя чаще видятся чужие тебе образы соединения сознаний. Где же тот, кому бы твой мир мог быть родным?
Эта галька на вершинах Кавказа однозначно в твоем представлении едина с галькой черноморского побережья. За сотни веков они смешалась, но ты помнишь тот день...
Мы шли вдоль кромки воды, так чтобы набегающие волны не доставали до ног, галька ощущалась стальной, отливала металлическим сиянием от смёрзшихся между собой камешков и ракушек. Есть такой цвет с оттенком жесткого свечения. Море было темнее, но тоже стальное и нелюдимое, одинокое, и никого к себе не зовущее, ему, по всей вероятности, было хорошо в этом первозданном одиночестве - море само себе на уме, если можно думать о нём, как о мыслящем существе.
Внезапно вдали показалось какое-то возвышение - у самой черты прибоя. Мы медленно приблизились - дельфинёнок - совсем малыш. Такого же стального цвета, как и стихия, из которой он был сюда выброшен. Только чуть другого оттенка, лишенного безжизненности неживой природы под ногами. Возможно, что тона и полутона - это существенно настолько, что в одном случае говорят о смерти, а в другом - за жизнь. Сейчас это наводило на мысль, что малыш, видимо, попал под винт корабля - в районе третьего глаза зияла серьёзная рваная рана. И ненужное безжизненное тело старое седое зимнее море выбросило на берег. Отторгло от себя. Девочкой он был или мальчиком? - вероятно, такая мысль может придти в голову только человеку. Мы постояли над окаменелым трупом, поразмыслили о беспечности наивной, ничего неподозревающей природы при столкновении с человеческим разумом, воплотившимся на сегодня в нечеловеческих механизмах, убивающих как человека, так и живое, которое не будь рядом нашего бурного роста, могло бы прекрасно существовать и размножаться.
Ребята двинулись вперед - пора было возвращаться, а ты всё стоишь и стоишь над этим растерзанным комочком, и сердце не хочет его отпускать. Кто-то возвращается.
- Ты уже ничем ему не поможешь. Это мёртвая тушка.
Да тушка, и она мертвая, такой маленький морской авиалайнер - тушка, попавшая в переделку. Пепельно-стальной, как и всё в этом мире сегодня. Странно, что в нижнем мире и море и небо заполнено искусственными созданиями, тогда как верхние миры только небеса наполнили неживыми образами, море и них явно обитаемо.
- Генка, но я не могу оставить его тут одного? Представляешь, как он будет тут лежать и разлагаться - так нельзя, мы же люди.
Парень не столь сентиментален, чтобы осознать, что по тебе не так.
Мы некоторое время стоим и молчим.
- Хорошо, я понял, - говорит он.
Дельфиненок холодный, мокрый и скользкий, но юноша умудряется его обхватить, поднять на руках, как человека, и, войдя по колено в воду, бросить от себя подальше - оброк и дань. Оброк - как прикосновение к року и пророку. Генка возвращается с вопросом:
- Теперь ты довольна? - а джинсы абсолютно промокли, ботинки хлюпают водой, и тебе становится стыдно, что человек так поплатился за твой каприз.
- Ген, прости, но его нельзя было тут оставлять, - тебе действительно жаль теперь уже и друга.
- Да понял я уже, понял, - он спешно выливает воду из ботинок, хватает тебя за руку, и вы мчитесь в гостиницу.
Дома вы обсыхаете, то есть обсыхает одежда, а вы греетесь, так как по глупости достаточно сильно продрогли. Всё ж таки зима - даже для сочинского побережья - это мало походит на курорт. Для согрева не нашлось ничего лучшего, чем местное вино. Да, вина тут знатные, еще не чувствуя опьянения - встать уже не возможно, ноги не слушаются нисколько. А короткий вечер за хрупкой стеклянной перегородкой окна между тем плавно перешёл в ночь, но никак не кончается. Этот делифиненок, вместе с вином, разговорил всегда молчаливого Генку.
У каждого в этой, точнее в той, стране было что-то: неуловимо-неповторимое, присущее только ей. У этого парня таким что-то был Афганистан. Он никогда не снимает ни в чьем присутствии брюки, даже сегодня, продрогший, не отступил от привычки. Эта война, которой он стесняется, то есть стесняется своего тела, искореженного этой войной. За плечами три года. Это очень-очень много и не правильно. Однако где в этом мире, что правильно? Жестокий садист будет измываться над ребёнком или женщиной в тылу, а совсем пацанёнок к этому даже неготовый и неприспособленный окажется в каком-то пекле, где твоя жизнь ничего, совсем ничего - не стоит. И наградой первому будет - помилование, а второму - долг. Интернациональный. Как много мы должны, сами того не зная.
Так к слову за долг. В Союзе был негласный закон: если призывается второй из братьев в армию, то после первого в Афган его не пошлют. Как бы от семьи уже принят зачет по рекрутскому набору. Но ведь на то и правила, что бы делать исключения. И Генкинкиного младшего брата послали в ограниченный контингент. Такая вот петрушка с морковкой. Старший брат, как старослужащий, добился у командира перевода младшего к ним в часть - всё рядом, на глазах.
Что может человек на войне? Очень мало, возможно, остаться в живых, возможно, помочь остаться в живых кому-то. Он мало там может, впрочем, как и тут. И Генка не смог. Он, как не пытался, не защитил брата. В каком-то ауле младший, попав в засаду с парой человек, был убит. Цинковый гроб ушёл домой, а оставшийся поклялся отомстить. Казалось бы, что за наивный порыв - тем более, что у славян месть не есть закон, но он поклялся. И друг его тамошний, настоящий друг, его поддержал. Они, совершив вылазку в злосчастный аул, огнемётом сожгли тот дом. И подписались под трибунал, если вернуться домой. Если вернуться. Военное преступление. Статья такая-то, часть такая то. Но была дана альтернатива - остаться еще на один срок, в спецчасти.
Ты слушаешь и плачешь - он же сам ещё мальчишка. И потом русские так не воюют, пусть даже и украинцы, но наши так не воюют, нас так учили в школе.В одной и той же школе. И у него подписка о неразглашении, но ты жалкая плачущая девчонка не есть для него разглашение. Ты для него отдушина - нельзя сказать матери, что это он добился перевода и фактически в его понимании виноват в смерти брата, нельзя сказать даже сестре, потому что ему ещё служить, вот он и не хочет, чтобы та знала, где он служит, да и как он вернется, потом домой и будет смотреть им в глаза, если они будут знать. Пусть он говорит "макаки", а ты плачешь и доказываешь: "люди". Но он будет знать, и они потом будут знать и возможно, что, так как и ты скажут: "Люди". Это сегодня, много-много лет спустя, ты бы его поняла, и то его "макаки" и вообще многое, но тебе тогдашней - семнадцать - что ты знаешь о войне кроме хроник, кроме этих "освобождений". Кроме другой войны, где вы победили.
Русские так не воюют?! Нет именно так. Нигде не будут писать об этих частях, ты даже со временем станешь думать: уж не сгустил ли он тогда краски перед девчонкой. И вот однажды, тебе встретится человек, бывший там советником, и ты спросишь. И он подтвердит - всё правда. Только о ней не принято говорить. Война грязное дело.
- А мог ли он вернуться?
- Нет - исключено.
Исключительный случай - эта мать из Запорожья похоронила обоих своих сыновей. А на уроках географии вы даже не учили ничего толком про этот Афганистан. Кто знал будущее?
- И что самое мудрое вы смогли им посоветовать?
- Я учил этих сосунков - как остаться в живых. Считаешь мало?
Нет, я просто думаю, почему мене никогда не снится эта промерзлая галька на вершинах Домбая или у побережья Чёрного моря, в районе Лазаревского...
Часть II. письма в никуда
Генка!
Прошло миллион лет до нашей эры и я вот села и пишу тебе письмо. Сегодня очень мрачный день. И с работой и с жизнью...а тут иду и на встречу белка. Думала перевелись - но представь возле Сухого - летит через клумбу. К хорошему или так себе по делам?
Зашла в церковь по дороге. Молитвослов открылся на молитве Ксении Петербуржской. Поверишь в храме ни одного человека, только священник читал поминальные молитвы.
Грустно в этом мире. В иконной лавке чья-то мама подбирала иконы, на свадьбе детей встречать молодых. Жизнь-то, заметь, идет. Жаль, что ты не видишь эти бессмысленные потуги угодить судьбе. Возле храма как всегда нищие и голуби. Только сегодня заметила, что у голубей, красные лапки, как будто всю жизнь ходят по крови. Что у белых, что у серых...Всё хочу найти добрую примету и не могу. Вот красные лапки - это хорошо? Или может не в голубях дело?
Может мне подыскать храм, где можно молиться в абсолютной тишине, понимаешь, абсолютной. Но не знаю, есть ли ещё такие? Или может центр, какой в полной глуши, так чтобы уж совсем полной. Помолилась за твою душу и твоего брата. Легче ли тебе там?
Вот ты говорил "макаки", а ведь мало что изменилось. Но ты мне всё равно не поверил бы уже. Жаль, что твой Афган такой живучий. Но понять может только тот, вот ты бы меня понял. Больше не с кем поговорить. Всё думаю, почему мне подарили икону Войска Запорожской Сечи - может из-за тебя. Чтобы помнила
Вот я и помню.
Жаль что ты там навсегда.
май
Генка!
Я не пишу, так иногда, когда совсем не по себе, а нужно о чём-то думать - я пытаюсь думать. Но мысли путаются. Жизнь не то, что нисколько не стоит. Она всё чаще бессмысленна. И ты завидуешь тем, кто ничего не понимает. Кто не видит, как ваш Афган растащили на заплатки. И что они им там латали? Да и кому сейчас есть дело: войны нужно забывать, никакая следующая ничему не учится у прошедшей. И если повезло родиться между, допустим, второй и третьей - это своего рода подарок, даже если между вашей и нашей - тоже подарок.
Я тут была проездом у тебя на родине. Не поверишь у вас небо синее, казалось бы почему? В смысле, почему бог так не ровно делит. Моё серо-голубое не идёт с твоим ни в какое сравнение. Мы всегда в начальной школе учили французские тексты о погоде начинавшиеся со слов : le ciel gris. И как-то не замечалось, что оно действительно почти всегда серое. Но ты своё тоже не видишь. Le ciel bleu sans fond. Интересно небо средней Азии, обычно, какого цвета?
Моя бабушка жила там одно время и учила меня языку, хотела вспомнить, но нет онлайн узбекско-русского переводчика. Зато нашла видео о раскопках могилы Тамерлана. И вот солидный приятной внешности мужчина рассказывает, как пришли на место раскопок аксакалы, вежливо поклонились, достали книгу и, открыв закладку, сказали: "Вот здесь написано: нельзя трогать могилу Великого Тамерлана". И представь, с ними тоже были крайне вежливы - наполи чаем и выпроводили. А через пару дней её раскопали.
Стало интересно, как смотрят сегодня историки на этот случай. Поразительно, в диалогах одна уважаемая, судя по ранжиру, дама заявляет: "Это дикость - так воспринимать сюжет старой побасенки. Только представьте: сколько готовились к войне - и сколько часов понадобилось открыть могилу".
Действительно не сопоставимо - но историку не плохо бы знать, сколько готовились к этим раскопкам, и сопоставить сопоставимое...
Такие дела!
июнь
Генка!
Была на присяге в Бресте. Мальчишки. Просто дети. Кто их таких ушастых пустил в то пекло. Помню, ещё когда был этот железный занавес один из обозревателей "вражеских" голосов, крайне отличался от все чихвостивших Союз за оккупацию и в хвост и в гриву.
Он натурально сожалел, жалел именно таких вот абсолютно не подготовленных к войне на незнакомой местности с незнакомым народом. С бухты-барахты.
Прыгнуть, развернуться и увидеть, что есть война......
И какое дело теперь нашим республикам до тех рубежей.
июль
Генка!
Надо быть гением, если это звучит не слишком заносчиво, чтобы писать в пустоту. Чтобы писать самому себе, когда понимаешь - никого больше уже нет. А ты случайный синтез, необходимый только для продолжения какой-то цепи, не более. Им просто нужно замкнуть контур. Не менее.
Тебе осталось последнее - вдохновение в этом безвоздушном пространстве. Но и оно постепенно иссякает. Если нет доступа кислорода, какое дыхание может существовать в среде с приставкой анти- .
Можно ли по своему усмотрению вызывать смерть. Можно. И нигде это не запрещено. Разве что учёт не более. И только надеешься на то, что однажды очередная смерть превысит разумный предел и проклюнется эпидемией. Не менее.
Как освобождение. А ну шарахни, гром! Разразись небесным гудом-перегудом!
Но гром без молнии никак не возможен. Гроза начинается с молнии.
Здесь возникает открытие новых возможностей.
Как иллюзия - однако, твёрдо веришь - не дожить.
Лишь тень звука в черно-белом мире. Да, этот плазмоид летит со сверхзвуковой скоростью, но только тенью над полями и лесами по поверхности обреченной земли. И ты видишь именно тень, а всё надеешься на удачу. Орел или решка - думаешь ты, но выпадает стертая временем монета. Ни орёл, ни решка - и остается только звон, упавшей в кружку монеты. Только звон и эхо, если повезёт. Твой собственный прощальный трепет. Не более того. И нет противоядия. Земля тебя не видела, не знала, не хотела. Не менее того.
август.
Генка!
А сердце саднит. Смешно у нас у всех были крепкие сердца, но именно с него начинается сбой. Давно у вас шумы в сердце, - вдруг спросят у тебя. Нет, пару месяцев как. Этого не может быть - не поверят тебе. Они светила другой медицины, мало понимающей в шумах потустороннего мира. Что же сказать на прощанье? что снег слишком сухой. Видимо, какой-то чужой снег идёт над городом. Он совершенно не похож на снежинки. Он похож на мелкую крупку. Консистенция манны небесной, на которую непозволительная роскошь роптать, иначе .... сам понимаешь. Одни так роптали, и кара была молниеносной, как бросок змеи, и не менее ужасной.
И потом пыль. В сущности, каждая пылинка, как и снежинка неповторима в своем роде, откуда бы её сюда не занесло. Только надо посмотреть под соответствующим освещением в увеличительное стекло. Картина откроется чем-то сродни знаменитым скалам Острова Мёртвых. Во всяком случае, мне именно так показалось. Но это всё от сверхчувствительности к поэзии, видимо.
Когда я не знаю, как озаглавить текст, я мудро считаю его письмами тебе. Мёртвым легко писать. Как самому себе уже за гранью. Там мы все мудрые. И точно знаем, что случилось с нашими сердцами. Откуда взялся этот посторонний шум. Белый шум, за который вовековечно упрятан Бог, если бы он был возможен. Странно, что когда-то такой шум в ТВ назывался "изморось". Мелкий снег с дождем. Что у вас с телевизором (при вызове мастера по ремонту)? Да снежит, паразит.
Я тут искала старый текст по поводу нашего знакомства, не нашла - написала по- новой. По-моему вышло хуже. Тогда я была зелёная и пушистая, и от текста шло какое-то другое информационное поле-посыл. Сейчас мир рухнул и под этими обломками не осталось прошлой веры...Из веры вышли не атеисты - те верят в отсутствие бога и всесилие человека. Из веры вышли изуверы. Посему текст стал значительно хуже читаться. Нет ни тебя, ни меня, даже того дельфинёнка уже нет. Только крики чаек сродни крикам дельфинов и больше ничего.
сентябрь