Этот день начался для Облажанского, тамады и, по совместительству, человека, говорящего спичи на похоронах, не слишком удачно. Не заладилось с самого утра. Когда оратор, механически произнося заученную траурную речь, вспомнил, что сразу после нее должны быть поминки с выпивкой и закуской, то последние слова " Память о тебе навсегда сохранится в наших сердцах", он произнес так приподнято и радостно, что слегка скорбящие родственники, которым по завещанию кое-что перепадало, заподозрили неладное: а не претендует ли этот хмырь на некую долю малую ? Покойный был тот еще гусь (да будет земля ему пухом !), мог выкинуть какой-нибудь фортель с завещанием. Достаточно сказать, что он и умер-то так же неожиданно, как и родился, да к тому же с полным ртом своих собственных зубов и без единой плешины на голове, что уже само по себе подозрительно. Допрыгался! Не случайно, выходит, его излюбленным афоризмом было: "Каждый прожитый день приближает нас к концу". Стоя с соответствующими случаю постными лицами, однако прикидывая в уме каждый, как распорядиться тем, что им должно было перепасть, родственнички насторожились.
Одним из любимых, как ему самому казалось, особенно перед написанием завещания, племянников приказавшего долго жить, был малец лет 40 с гаком, с улыбкой в виде приветливого оскала черепа, как две капли воды похожей, если еще добавить две скрещенные кости, на "Веселого Роджера"- пиратский флаг. А с головой - в форме пули к винтовке Мосина образца 1891 года, что бесспорно свидетельствовало о незаурядном аналитическом складе ума ( кто не знает - не от слова "анал" ). Малец подошел вплотную к оратору, нежно взяв его за лацканы пиджака и мягко приподняв, он с прямотой искушенного дипломата, "деликатно", в лоб спросил, дыша луком и перегаром : "Слышь ты, выкидыш, сам отдашь, гнида, или за доктором послать?" Гнида, он же выкидыш, он же в миру гражданин Облажанский, не понял, причем тут доктор, но печенкой почуял, что ту сумму, которую он получил с родственников усопшего за свои услуги, видимо, придется отдать почти добровольно и уж точно немедленно этому молодцу - иначе не отстанет, а то еще и накостыляет. Да и доброжелательные лица лучезарно заулыбавшихся родственников не сулили ничего хорошего. "Этим палец в рот не клади, хоть на всех три зуба - все равно сожрут. Вон рожи-то какие - как у вампиров, завидевших жертвы!" Они, заранее намочив водой платки, старательно подносили их к лицу, выжимая из них капли воды, что должно было изображать мировую печаль по безвременно почившему, и кривили рты наподобие масок скорби в греческой трагедии. Хотя уголки губ предательски подрагивали в усмешке, ибо знали, что хоть он умер и не так, как один общий знакомый, который захлебнулся во сне собственными соплями, но все ж таки и не в постели с женой, которая невесть где в это время болталась.
Заинтересованные завязавшейся дипломатической беседой, развернулись в их сторону и могильщики с фамилиями, вполне соответствовавшими их роду занятий: у одного - Могилец, у другого - Лопата, предпочитавшие общаться и понимать друг друга, благодаря двум-трем словам из так называемой ненормативной лексики. За много лет тесного общения со жмуриками попривыкли, и относились к этому вполне философски: ну не то, чтобы уж сильно их полюбили, но и не пугались, как некоторые. И даже нашли некоторое удобство: клиенты большей частью спокойные, не хамят, не норовят кукиш показать или обозвать обидно. Их работа настраивала на философское мышление, поэтому они, пожалуй, даже испытывали к покойным некое уважение, как к неодушевленным предметам, которые еще недавно были кем-то, и вот закончили жизненный путь раньше некоторых других ( хотя, как известно, это предстоит любому, независимо от его достатка, пристрастий и прочего). Уважение, ну как, например, испытывают знатоки к породистым рысакам или женщинам ( даже беспородным, но чем-то другим выдающимся), а кто-нибудь - к "мерседесам" серии "S", которые у нас по-прежнему продолжают называть 600-ми, и уважение, а кто и зависть, к их владельцам. По правде говоря, ни Могилец, ни Лопата зависти к покойниками пока не испытывали, может от слишком бедного внутреннего мира, а скорее оттого, что сами ни разу не видели покойника, употреблявшего спиртное, а вот без последнего они никак не могли - а потому туда, к покойникам, и не спешили.
Тем временем некоторые из родственников отдавшего богу душу, по собственному почину попытались изобразить неутешное горе и голосом, но даже сами поняли, что те паровозные гудки, на которые оказались похожи их страдания по, якобы, безвременно усопшему, здесь не уместны. При этом один из могильщиков, стоявших ближе к краю выкопанной ямы, по иронии судьбы как раз Могилец, от неожиданности поскользнулся и упал в нее, успев подумать при этом: "Плохая примета - падать в чужую могилу! Почти то же, что показывать на себе.", однако выбираться из нее не спешил - не столько оттого, что ему там уж очень понравилось, и не оттого, что примерялся ( как известно - все там будем), а больше потому, что, как говорят медики, был уже не адекватен. А проще - сдуру родня усопшего дала аванс, который тут же ( вот где проявляется русская сноровка!) был превращен в некий тонизирующий напиток и употреблен, что называется, не отходя от кассы, хотя поблизости не было ни одной торговой точки. Иначе говоря, он уже успел помянуть покойного, причем, судя по его виду, или не один раз, или из большой емкости. "Ты - таво...", - сказал второй могильщик, не столько по поводу падения первого в яму, сколько сокрушаясь, что хвалу Бахусу воздали без него. - "Чево таво ?", - с интонацией Василия Алибабаевича, еле ворочая языком, окрысился потерпевший. Видимо оба они когда-то смотрели фильм "Джентльмены удачи", потому что этот короткий диалог у них совершенно случайно получился не хуже, чем сыграли бы давно притершиеся актеры-профессионалы, когда даже в импровизации второй играет именно так, как надо.
"Чур меня, чур !", - неожиданно для тех, кто был с ним знаком, до неприличия суетливо, так, что мельканию его рук позавидовал бы "наперсточник", закрестился бывший коллега оратора по пропагандистскому цеху и ярый атеист Дрищов-Забухайло, с двойной фамилией, принятой среди творческой интеллигенции, в писательских и артистических кругах. - "Свят, свят", - вдруг тонким голосом кастрата, столь не соответствовавшим его импозантной внешности, подхватил некто Засланский - по происхождению узбекский удмурт ( недоброжелатели, конечно же, заменяли, произнося его фамилию, одну букву - и не в его пользу ). При своей внешности он имел, однако, порочное лицо карточного шулера и повадки не то шарлатана, не то сутенера, что сводило на нет первое впечатление. Ошивалась там и некая подержанная девушка, явно ранее неоднократно бывшая в употреблении, видимо полулегкого поведения, но в полутяжелом весе, и непонятно кем приходившаяся покойному, с таким видом, будто ее только что кто-то оскорбил словесно в извращенной форме; на нее посматривали искоса и без симпатии. И вообще уж не знамо откуда взявшийся "негатив", то есть афроамериканец по виду, с хохляцкой фамилией Поганюк - где только он или его мамаша ее нагуляли, и со щеками, будто он постоянно держал во рту пару шариков от пинг-понга. И только усопший никак не отреагировал, наверное, из вредности, а может уже хотя бы для того, чтобы подтвердить слова одной песенки "Труп не играет в хоккей...", впрочем, не только в хоккей.
Нет, конечно, были среди собравшихся и такие, кто искренне скорбел - ну, не все же сволочи, но подавляющее большинство толпившихся собравшихся даже не помнили или вообще не знали, как звали сыгравшего в ящик, и пришли только в ожидании халявы на поминках. Некоторым даже в такой момент не удавалось скрыть свое пофигистское отношение ко всей этой церемонии.
"О-и-и-й !", - подключилась, посчитав что пора, и относительно молодая вдова приказавшего долго жить. "На кого ты меня остави-и-и-л", - сильно растягивая "и" и добавив страданий в голосе, продолжала она, заламывая руки, дергая волосы на парике, и делая движение, будто бы прямо сейчас последует за мужем - теперь уже бывшим - но не заходя ближе метра к краю могилы, и не забывая при этом время от времени поглядывать в карманное зеркальце. Насчет того, на кого ее оставили, у присутствующих было мало сомнений, ибо вид двух рослых молодцов бережно, но крепко придерживавших безутешную вдову за некоторые выступающие места, не оставлял сомнений в том, что с горя она проведет остаток сегодняшнего дня, да, наверное, и последующие целиком, в их компании.
Все это, как бы сказать, мероприятие обеспечило некое бюро ритуальных услуг, по каким-то причинам ( может, ухода от налогов - пес их знает) зарегистрированное как туристическая фирма "Всегда рады", которая, однако, не афишировала тот факт, что, как бы это выразиться, круиз или тур предполагался только в один конец. По-видимому считалось, что там всем отправившимся туда "туристам" так понравится, что никто не захочет вернуться. Девиз конторы был: "Наш опыт - это Ваше спокойствие и уверенность в завтрашнем дне". Явно по ним, давно плакала тюрьма, то есть не по этим, которые в круиз - покойникам, а по тем, что, якобы, всегда рады.
Однако, вернемся к нашим баранам, или к мелкому рогатому скоту, то есть к так называемым родным и близким преставившегося, из которых часть и впрямь соответствовала этому определению, ибо были они физически развитые, но умственно отсталые. Тем не менее единый жутковатый вздох прошелестел и среди отсталых, и меж теми, кто таковыми себя не считал, когда сдернули покрывало с памятника почившему в бозе. Памятник, что ваял, или высекал некий самородок с чудной фамилией Очко, которая, скорее, подошла бы проктологу, и которая у разных людей ассоциировалась с разным. У кого - с крупным выигрышем в "21", у кого-то - с летним домиком туалетного типа, а у некоторых и того хуже... То ли оттого, что этот самый Очко раньше изображал только представителей животного мира, то ли был с бодуна - но памятник получился с лицом, а точнее с харей, больше напоминавшей не покойного даже в минуты сильного душевного расстройства, а нечто среднее между кабаньим рылом, мордой вурдалака, которого оторвали от жертвы, и жуткими ликами с картин И. Босха.
Мало того: если раньше, чтобы подчеркнуть значимость особы, ее изображали на коне, то гражданину Очко то ли не хватило фантазии, то ли отпущенных средств, но усопший был почему-то изображен на велосипеде. Причем, как некоторым показалось, на трехколесном, и с бухгалтерскими счётами подмышкой, что немного смахивало на сельского агронома или счетовода из отечественных фильмов 40-х годов, но что по замыслу автора должно было означать, что давший дуба и с того света быстро-быстро посчитается кое с кем из тех, кто еще на этом. А еще "ваятель" изобразил его со взглядом, устремленным в светлое будущее (хотя какое может быть светлое будущее у покойника?). Впрочем, признаться, и в самом деле было что-то еще круглое, может, и вправду третье колесо, а может и головы поверженных врагов. Вот такая аллегория! Неискушенным понять извивы творческой мысли художника порой бывает так же трудно, как, например, определить, где верх, а где низ на полотне художника-абстракциониста, чтоб его хотя бы правильно повесить.(полотно, конечно). Да что там верх-низ! Бытует выражение: "Художника может обидеть всякий..." А как тут его ни обидеть! Вот возьмет некий имярек, да спьяну сядет задом на палитру, после чего поелозит вышеозначеной задницей по холсту, и выдаст это за автопортрет - этак сможет каждый. И обязательно найдутся такие, кто это "творение" выдаст за новое слово в искусстве. А ты - поди да попробуй-ка написать портрет человека, чтобы он себя узнал хотя бы. Большинству это не под силу; возможно, как раз по этой причине им и близка та мазня, которую порой стараются выдать за новаторство в искусстве...
Так об изваянии. Но ведь и это еще не все! На постаменте была, как полагается, выбита надпись: "Дарагому мужу от благодарной супруги", при этом окончание последнего слова подозрительно игриво загибалось вверх, а еще - первое слово было почему-то написано как бы с грузинским акцентом, видимо, к прочим своим недостаткам, гражданин Очко был не очень грамотен, или в момент написания был не в себе. Кроме того, в дате рождения он ухитрился перепутать 2-ю цифру, так что выходило, что усопший был рекордсмен-долгожитель и ухитрился протянуть аж 170 лет. В этом случае становилось понятна благодарность супруги, что он, наконец, загнулся.
Проходившая мимо по личным делам дворняга, узнала в нем, то есть в памятнике, своего дедушку по материнской линии, и от радости, задрав ногу, немного полила основание памятника, видимо, чтоб не засохло. Даже пролетавшая ворона, как говорится, каркнула во все воронье горло, но не только - потому что голова памятника приобрела с ее помощью некое добавление, не предусмотренное скульптором, и у присутствующих сложилось впечатление будто от слишком быстрой езды на велосипеде у него вытекли мозги, то есть не у ваятеля - ему-то что - у памятника. Конечно, нашлись бы и такие недоброжелатели, кто наверняка сказал бы, что покойный не был красавцем и в лучшие свои годы, но то, что представилось взорам собравшихся, могло быть творением только либо человека с нарушениями психики, либо покойный остался ему много должен.
Почти выкарабкавшийся из могилы Могилец при виде этого творения подумал, что допился до чертей, что у него уже "белочка", то есть белая горячка, и с воплем свалился обратно. Вдова же, как ни странно, отреагировала довольно стоически: то ли только она и знала, что это и есть истинное лицо усопшего, то ли уже думала о чем-то своем - о девичьем. "Веселый Роджер" тоже не слишком огорчился, хотя по его дебильной роже вообще трудно было что либо понять. Он только, как всегда непонятно к чему, изрек глубоко философскую мысль: "По реке плывет топор от города Чугуева - ну, и пусть себе плывет железяка..., - тут он осекся и закончил не в рифму, зато относительно прилично, - железяка хренова ". Одна лишь подержанная девушка, как показалось, была опечалена больше других: возможно, сыгравший в ящик гражданин ей что-то пообещал, но "кинул"; она даже упала - то ли в обморок, то есть слегка прижмурилась, то ли насовсем. Чернокожий гражданин Поганюк при этом произнес без акцента короткую, но содержательную речь: "Короче, ну, типа - блин, короче, вот!", которая вдвое удлинилась как раз на два слова "короче", на что один из родственников сказал: "А ты вообще иди к своей эбеновой маме !". Подошедший к ней "Веселый Роджер" призадумался тем малым, что дал ему бог, и даже это малое, видимо, подсказало ему что-то: он осторожно потрогал ее пальцем сзади, пониже талии, в районе одной из двух выпуклостей - возможно, новый способ щупать пульс - и, хохотнув, изрек: "Косит падла!". Тем не менее искусно симулировавшая не то обморок, не то собственную смерть мадамка, продолжала валяться аж до самого момента, когда не слишком щепетильный второй могильщик, стал тискать ее за выпуклости спереди и делать ей искусственное дыхание по методу "рот в рот"- верное средство привести в себя даже частично скончавшегося, особенно с учетом того, что он незадолго до этого изрядно употребил то ли денатурат, то ли политуру.
Все, кто знал усопшего и его склочный характер, не сговариваясь, повернулись в его сторону, будто ожидая, что он как-то прокомментирует происходящее. И тут случилось то, что иной раз бывает в жизни, и что никак не объяснишь с позиций материалистических - одна из рук покойного, до этого сложенных, как и полагается, на груди, вдруг соскользнула и со стуком брякнулась о крышку гроба, лежавшую рядом. При этом все отчетливо разглядели, что средний палец был подозрительно оттопырен в сторону, то ли на кого-то указывая, то ли говоря - вот вам всем - выкусите ! Кто-то, самый догадливый, даже попытался как-то связать эти два события, но покойный был тот еще жмот, и предположить, что он мог бы оставить что-то этой, что валялась рядом, было маловероятно.
Хотя, в сущности, объяснение-то было простое - грохнувшаяся рядом с ним б/у девушка веса была немалого - как в поговорке "бежит-земля дрожит, упадет-три дня лежит", хорошо, что еще он весь не выпал. Тем не менее, противный холодок пробежал по спинам столпившихся, кто-то перекрестился, кто-то схватился за валидол. Суеверный атеист Дрищов-Забухайло закрестился с еще большей скоростью, и вдобавок сплюнул трижды , как полагается, через левое плечо, попав прямо на Засланского.
Даже невозмутимый "Веселый Роджер" тоже перестал быть таковым, так как с отвисшей челюстью он уже больше походил на напуганного павиана, у которого случилась "медвежья болезнь".- "С дуба падают листья ясеня...", - непослушными губами начал он, на этот раз почти в цвет. Спокойствие покинуло и вдову - ей показалось, что оттопыренный палец указывал именно на нее, и что начал сбываться пророческий сон накануне, где ее живую клали в могилу к почившему супругу незнакомые лица со словами "Туда тебе и дорога, стерва!". Якобы, за то, что она уклонялась от выполнения некоторых обязанностей, будучи еще супругой ныне почившего гражданина. В то время, как она была не первой, и уж точно не последней в славной когорте представительниц прекрасного пола, едва ли не самого начала человеческой истории предоставлявших известные услуги, пользующиеся спросом у другой половины человечества. Поскольку, как известно, женские прелести пока еще для некоторых представляют интерес..
Что касается "душного" гражданина Очко, который, судя по его виду, тоже не ожидал такого результата, даже если предположить, что он был и в самом деле представителем нетрадиционной ориентации, от него такой подлянки никто не ждал. Ох, не зря, выходит, знакомые обращались к нему "голуба", но спиной поворачиваться как-то опасались - черт его знает, как известно, чужая душа - потемки.
Тем временем оратор Облажанский, занятый своими мыслями, не обращая внимания на происходящее, добавил масла в огонь, употребив, несмотря на то, что покойный умер собственной смертью в 70 лет, такую фразу как: " Он погиб на взлете, в расцвете сил, и человеческих и как мужчина". В этом месте безутешная вдова очень явственно выругалась то ли в адрес оратора, то ли бывшего мужа.
В общем не сложилось в этот день все: и Облажанский мало того что оправдал фамилию, еще и матом обложили, и Могилец упал в могилу, да и гражданин Очко, можно сказать, там и оказался, а преставившегося, хоть и была его фамилия Кощеев, изобразили и того хуже. Оставалось одно - оттянуться подальше от покойника, от кладбища , и от могильщиков - на поминках, куда все и направились. Там все было по-другому, но это - отдельная песня.