Однажды, теплым весенним днем Михаил Порфирьевич пришел на работу. Он был библиотекарем в одной из московских библиотек и очень этим гордился: гордился тем, что знает на какой полке найти любого автора, гордился своей начитанностью, гордился тем, что его библиотека работала как хорошо отлаженный часовой механизм - он лично все контролировал, проверял и перепроверял до тех пор, пока не убеждался, что все в порядке и идет так, как должно идти. И гордился тем, что в его библиотеке были правила, за соблюдением которых он строго следил, не делая поблажек никому.
В этот день он пришел на работу в отличном расположении духа. Вчера вечером привезли новые книги, и теперь он предвкушал, как сегодня будет работать над их оформлением - занесением в реестр, тематический каталог, присваиванием каждой книги номера и над прочими приятными мелочами.
Михаил Порфирьевич прошел в гардероб, сел на стул и достал из-под гардеробной стойки пару тапочек. Это было одно из его железных правил - работники библиотеки не должны ходить в этом святилище знаний в обуви, которую они носят на улице. Переодевшись, он прошел в зал библиотеки.
Каждый раз, входя сюда, он неизменно улыбался. Улыбнулся и теперь. Улыбнулся знакомому приятному запаху книг, солнечным лучам, заглядывающим в окно и знакомой, а потому уютной обстановке. Вот уже 30 лет он работал здесь - знал каждый уголок, каждую книгу. Не смотря на то, что ему было за шестьдесят пять, он чувствовал себя помолодевшим, приходя сюда. Он никогда не уставал, работая здесь - библиотечные заботы не вызывали в нем глухую тоску, ненависть, лень, как это бывает с большинством людей, когда они работают. Михаил Порфирьевич действительно любил свою работу.
Он посмотрел на часы. До открытия библиотеки оставался целый час, и библиотекарь, не торопясь, прошел за свой стол. На нем со вчерашнего дня остались сданные читателями книги, и он с удовольствием начал расставлять их на положенные места на стеллажах, приговаривая при этом себе под нос: "Сергей Снегов. Советская фантастика, второй стеллаж слева" или "Толстой. Российская классика. Шестой стеллаж, пятая полка"
Расставив книги по местам, Михаил Порфирьевич сел за свой стол и занялся оформлением новых поступлений.
***
Жизнь Михаила Порфирьевича была долгой и интересной. Родился, рос, учился в школе, потом поступил на филологический факультет МГУ, который закончил с красным дипломом - эта часть его жизни прошла, если ни как у всех, то, безусловно, как у многих его товарищей и ровесников.
Интересное началось, когда он учился на пятом курсе. Со всего университета собрали лучших студентов и посадили в аудиторию, где с ними около часа разговаривали вербовщики КГБ. Они предлагали работу в разведке и, будучи романтиком, Михаил Порфирьевич согласился, подписал все, что требовалось и, закончив МГУ, начал учиться в академии КГБ. Показав на выпускных экзаменах в академии блестящие знания (как теоретические, так и практические) в вопросах разведки и диверсий, Михаил Порфирьевич попал в одну из разведовательно-диверсионных групп, где и прослужил около двенадцати лет. На очередном задании его ранили в коленную чашечку. Он чудом выбрался тогда из чужой страны, чудом выжил, но врачи поставили крест на его карьере разведчика - бегать ему запретили под страхом ампутации ноги. Из органов его уволили и он, помыкавшись немного в поисках работы и вспомнив о своем изначальном высшем образовании, устроился в библиотеку, где и работал до сих пор. Работа была спокойная, а спокойствие - было все, в чем он тогда нуждался и, что рекомендовали ему врачи. Кроме того, устроившись в библиотеку, он получал доступ к тому, что всегда доставляло ему истинное удовольствие, к тому, что он любил и глубоко уважал с самого детства - к книгам.
Никто из окружавших его людей не знал о его прошлом в разведке: семьи у него никогда не было, а читатели.... Ну, разве могла, к примеру, вот эта милая старушка, одна из постоянных читательниц, Нина Федоровна, подумать, что человек, с которым она вот уже как десять минут мило беседует, когда-то спасал мир от возможных последствий холодной войны: добывал сведения, убивал, пытал?.. Разумеется, нет. И Михаил Порфирьевич оставался в глазах читателей одним из них: всего лишь библиотекарем в глазах старшего поколения или стариком, доживающим свой век, в глазах сопляков, которые мало что смыслят в жизни.
Например, как вон те два подозрительных парня. У обоих на головах были хохолки, выкрашенные в зеленый цвет. Одеты они были в кожаные куртки, кожаные штаны и армейские ботинки. Оба жуют жвачку, что было строжайше запрещено правилами. Михаил Порфирьевич с презрением посмотрел на них и отвернулся. Он не любил пристрастий современной молодежи и, как следствие, представителей различных субкультур - они вызывали в нем лишь глухое раздражение. По его разумению у них не было ни намека на уважение к старшему поколению, не было ни стыда, ни совести. Сколько раз он уже ловил таких вот сопляков в тот момент, когда они пытались украсть понравившуюся им книжку? Он снова поморщился.
А между тем один из подростков подошел к нему и, подождав пока Нина Федоровна уйдет, развязным тоном, растягивая слова и не переставая жевать, сказал:
- Здрасте. Ска-ажите пожалуйста, у вас есть книга... Ну, ее еще этот написал, как его там... Ну, где студент старуху топором замочил.
- Вас, наверное "Преступление и наказание" Достоевского интересует, молодой человек, - холодно сказал Михаил Порфирьевич.
- Во, точно, - сопляк все жевал и жевал, изредка громко чавкая.
- Пятый стеллаж, третья полка, - неприязненно посмотрев на него, ответил библиотекарь.
Сопляк даже спасибо не сказал, а развернулся и пошел за книгой. Взяв ее с полки, он небрежно полистал страницы, вновь подошел к столу библиотекаря и почти бросил книгу, прямо перед его носом. Михаил Порфирьевич начал злиться, но взял себя в руки и принялся заполнять читательский билет. Отдавая сопляку книгу, он сказал:
- Будьте аккуратнее с этой книгой, пожалуйста. Это издание 1968 года и книга очень ветхая. И, когда в следующий раз придете в библиотеку, будьте так добры, потрудитесь соблюдать наши правила, которые вы посмели сегодня нарушить. У нас запрещено жевать жевательную резинку, небрежно относиться к книгам - это неуважение, если и не к работникам библиотеки, то к писателям уж точно.
Сопляк ничего не ответил, лишь презрительно посмотрел на него, нагло ухмыльнулся и пошел к выходу. Вслед за ним посеменил второй парень. Уже у самого выхода тот, который взял книгу, подбросил ее в воздухе, будто взвешивая, и не поймал. С громким хлопком книга упала на пол, обложка на форзаце лопнула и, в довершение всего, сопляк то ли по инерции, то ли нарочно наступил на нее. Тут уж Михаил Порфирьевич не выдержал. Побледнев от гнева, он вскочил из-за стола.
- Что же ты, с книгой делаешь, говнюк! - гнев переполнял его, заставляя сжимать кулаки. - Какого черта ты кидаешься, такими ценными вещами, сукин сын?!
Сопляк уже поднял книгу.
- Спокойней, папаша. Ничто не вечно, - сказал он не оборачиваясь, и вышел, а потому не видел, как лицо Михаила Порфирьевича вдруг стало совершенно спокойным, а в глазах появился огонек, который не предвещал ничего хорошего. Сев обратно за стол, он взял формуляр читателя, принадлежащий сопляку, и с недоброй улыбкой прочитал вслух:
- Соколов Иван Андреевич 1989 года рождения. Москва, улица Усачева, дом 5, квартира 34.
Память у него всегда была хорошей.
***
Было далеко за полночь, когда Соколов Иван Андреевич, с немудреным уличным прозвищем Сокол, возвращался домой. Он шел, чуть покачиваясь из стороны в сторону - изрядная порция алкоголя, выпитая с приятелями во дворах, сделала свое дело. В голове гудело, и он никак не мог понять, почему земля будто сошла с ума и так и норовит уйти из-под ног.
За несколько кварталов от своего дома парень вдруг поймал себя на мысли, что если он немедленно поссыт, то просто обделает штаны. Он как раз шел через один из дворов и заприметил гаражи, возле которых он мог облегчить мочевой пузырь. Но не успел он дойти до своей цели, как вдруг почувствовал, что кто-то железной хваткой зажал ему рот, а к горлу подставили нож.
Страх заставил его замереть на месте. Алкоголь постепенно выветривался из головы, а мочевой пузырь таки опустел - он почувствовал, как теплая струя мочи стекает по его ногам.
- Ты был прав, - сказал тот, кто схватил его. И парень почувствовал, как лезвие ножа вспороло ему горло. Тут же он понял, что его отпустили, потому что земля стремительно рванулась навстречу, и он упал, зажимая перерезанное горло руками, пытаясь остановить кровь, надеясь... Но тот, кто его убил, хорошо знал свое дело - жизнь постепенно оставляла его. На грани сознания мелькнуло ощущение боли - убийца бил его ногами, и, видя, что он жив, еще несколько раз воткнул в тело нож.
- Ничто не вечно, - сказал Михаил Порфирьевич, вынимая нож и глядя как в глазах сопляка гаснет огонек жизни.
Когда агония прекратилась и сопляк затих, библиотекарь вытер об его куртку нож, и убрал его в заранее приготовленный пакет. Туда же отправились дешевые перчатки из кожзаменителя. Он по привычке убедился, что не упустил ни одной мелочи и медленно пошел домой. Но, отойдя от тела на пару метров, Михаил Порфирьевич обернулся, еще раз взглянул на тело и с безумной улыбкой повторил: