Мелькарт жмурил свои тяжелые веки. Они чёрными космами тянулись над городом и лучи заходящего солнца с трудом находили щели в этих клубах и бросали зловещие блики на огромные дома в несколько ярусов и на неубранные трупы, уже начавшие разлагаться и источать в воздух зловоние. Мелькарт сердился, он был недоволен своими сынами, и с прищуром выглядывал на своих почитателей из-за углов домов и разбитых крыш, прорываясь через дымные тучи, что медленно тянулись и северным пустыням.
Изредка доносились, заглушенные расстоянием, щелчки римских баллист и катапульт и чуть явственней удары камней о стены домов. Неясный шум долетал со стороны городских стен, да прорвётся вскрик одинокий, горестный.
Три года некогда могущественный город мореходов и отважных торговцев, славный город Кар-Хадашт сдерживает натиск упрямых римлян. А этот гордец и безбожник, бывший консул Сципион, не оставил жителям за год никакой надежды на благополучный исход осады.
Об этом тихо говорили двое людей, пробиравшихся по улице по направлению храма Молоха. Они миновали овощной рынок, где когда-то шумел красочный народ и гомон его заполнял соседние улицы. Сейчас он пуст и заброшен. Все припасы давно съедены и торговать больше нечем. Улица Сатеб несколько оживлённее рынка, но люди тут двигались вяло с безразличными, потухшими глазами и цель их передвижений была неясна.
- Слышишь вопли, Гектамон, - с искоркой страха спросил один другого, зябко поводя плечами.
- То на площади Хамона, - довольно равнодушно ответил Гектамон. И пояснил свое замечание: - Видно, прибило кого-нибудь. Я уж и не обращаю внимания на такие случаи, почтенный Ятонсид.
- Да, да! Сколько времени мучает нас этот проклятый Сципион, а конца и не видать.
- Думаю, что ты, почтеннейший, не прав. Боги от нас отвернулись. И по всему видно, что римские-то посильнее оказались. И конец мне видится и при том довольно близкий.
- Что ты хочешь этим сказать, Гектамон? Уж не задумал ли ты чего?
- Я уж отвык думать, боги за меня это делают, да ещё Газдрубал с кохенами.
- Остёр ты на язык, Гектамон. А гнев Газдрубала велик и яростен.
- Ты напоминаешь мне о тех казнях, что свершил Газдрубал после захвата Сципионом стен у скалы?
- Что ты, мой Гектамон! - торопливо возразил Ятонсид, стараясь скрыть рукавом бледность лица. - Просто крут уж немыслимо наш великий Газдрубал!
- Не он страшен своей силой, а мы слабы своими разногласиями и беспомощностью. Мы оказались неспособными противостоять Риму и уступили ему.
Мужи замолчали и продолжали петлять, старательно обходя трупы. Каждый переживал свои думы молча. Каждый опасался другого и торопился высказаться в пользу Газдрубала. И это замечание Гектамона, вначале испугала Ятонсида, затем бросило в панику. Этот немолодой купец, совсем незнатного происхождения, попал в сотню совсем недавно и теперь груз ответственности давил на его слабые плечи. Он всего боялся и больше всего за то, что узнают о его скрытых сокровищах и предадут в руки жестоких жрецов.
Солнце село. Шум в городе постепенно стихал, люди прятались в дома, побыстрее стремясь забыться тяжелым сном, дабы не прислушиваться к голодному щемлению в животах.
Двое членов совета сотни спешили по делам города, и слуги их боязливо приблизились к ним, зажигая на ходу факелы.
Летняя ночь неторопливо набрасывала своё тёплое покрывало на истерзанный город, но очарование её никто не замечал. Эта благодать казалась кощунством и навевала тоску по прошедшему безвозвратно прошлому.
- Что нам доведётся сегодня услышать? - прервал молчание Ятонсид, тяготившийся затянувшимися раздумьями.
- Ничего особенного, почтенный Ятонсид. Газдрубал опять будет выискивать виновных и изменников, натравливать нас друг на друга и тем вершить свои дела к своей выгоде.
- Но какую он может сейчас её иметь, о боги?
- А кто из нас сейчас так же толст, как и в былые времена? - запальчиво прошептал Гектамон, опасливо оглядываясь на слуг. И ещё, понизив голос, добавил: - А Газдрубал продолжает жиреть. И это не так уж мало по нынешним временам. И уж тут боги наши помалкивают.
- Тише, прошу тебя! Если не люди, так боги такое обязательно услышат!
- Боги не страшны, Ятонсид. Страшны люди, и чем хуже нам, тем страшнее наше племя, а уж наши пройдохи и того страшнее.
- В тебе говорит порок, Гектамон. Слышал я, что твой Олей крепко стоял на стороне Баркидов.
- Так что ж с того? Разве Баркиды плохое задумывали? Да будь по ихнему, так мы сейчас не стояли на краю пропасти. Теперь многие вспоминают о Ганнибале. Да поздно. Олигархи не вняли его доводам, теперь нам ничего больше не остаются, как последовать за ними в пропасть.
- По-твоему, у нас нет никакой надежды? - с тоскою в голосе спросил купец.
- Только младенец или глупец может надеяться на чудо или благосклонность богов. Я уже говорил, что они давно от нас отвернулись, ещё при Ганнибале. Рабство для уцелевших и смерть для остальных - вот наш удел, Ятонсид.
Тот задышал трудно, с натугой, и Гектамон с сочувствием глянул на него. - Что же нам делать, о боги, о всемогущий Эшмун, о покровитель нашего города Мелькарт! - губы Ятонсида торопливо шептали слова молитвы и слышались в них растерянность и смятение.
- Не стоит так волноваться, милейший Ятонсид. - Всё во власти богов, и они сумеют распорядиться нами. Они найдут нам достойную нас участь.
- В словах твоих слышатся насмешка и презрение к богам, мой Гектамон, - ответил Ятонсид удручённо. - Ты решил поиздеваться над стариком. А я жду от тебя слов утешения и ободрения, Гектамон.
- Я не утешитель, достойнейший. Я человек, и так же жду своей судьбы, а пути её нам неведомы. А сейчас я опираюсь на разум, а он говорит, что у нас нет достойного выхода.
- А союзники?
- Где ты их видишь? Все отпали от нас. Сейчас с нами уже никого нет, а те, кто были с нами вначале, отошли к римлянам. Мы одни. Ни Македонский царь, ни Египет, ни греческие союзы нам не помогут. В Греции Мумий громит толпы царя Диэя.
- А царь Мавритании? Слышно, что тот не любит римлян. Может у него попросить помощи? Скажи, утешь.
- Ты имеешь ввиду царя Борха? Вряд ли он осмелится сейчас на выступление против Рима. Да и времени боги нам не дадут на переговоры. Рим успел всех запугать. Думать другое надо, Ятонсид.
- Что ж тут придумаешь, Гектамон. Теперь каждый о себе станет думать. О городе уж ничего не придумаешь.
Они подходили к храму Молоха, черневшему в наступавшей темноте. У входа уже толпились люди в богатой одежде, но исхудавшие и потерявшие осанку и вид властителей душ человеческих.
Спутники влились в толпу, где тихо велись разговоры на темы, где достать муки или хотя бы горсть сушеных фиг или полусгнившую рыбёшку. Жрецы с мрачными зловещими лицами медленно прохаживались, наводя на недобрые мысли.
- Нравы и обычаи падают, - можно было услышать брюзжание старика и, пошамкав иссушенными губами, продолжал: - Так ли нам тут толпиться перед храмом, как предписано обычаем? Боги нас покарают за эти нарушения.
- Вон появился главный жрец, - испуганно шепнул другой старец. - Пора в храм, Совет скоро начнётся.
При свете факелов старики потянулись по ступеням в мрачные залы храма. Говор смолк и фигуры, исхудавшие и сморщенные за время бесконечной осады, казались призраками в белых саванах смерти.
Жрецы молча шествовали по переходам с редкими светильниками, чадящими старым маслом. Космы копоти плавали в душном пространстве меж колонн.
Зал Советов тонул в полумраке и лики бога едва угадывались, зловеще и неотвратимо взирая на чинно, неторопливо усаживающихся членов ста четырёх. Но все не смогли собраться. Некоторые болели и не могли встать со смертных одров, другие уже отошли к праотцам и больше не могли влиять на дела смертных, а немногие просто не хотели расставаться с покойными ложами, разуверившись в необходимости пустых заседаний.
В трагической тишине вдали прозвучали шаги, и по толпе старцев прошел шелест страха. Шаги приближались, торопливые и нервные. Они всем были хорошо известны. Газдрубал прошествовал к своему месту в конце обширного стола и молча устроил свое тучное тело в мягкие подушки кресла, поблескивавшего драгоценными каменьями и золотом.
Стража осталась у входа и замерла, стукнув в плиты пола древками копий.
Газдрубал оглядел собрание тяжелым взглядом из-под припухших век. Лицо хмуро и одутловато, руки с короткими толстыми пальцами тяжело легли на подлокотники кресла. Он, словно наслаждался тишиной и томлением собрания, медленно переводил взгляд с одного лица на другое. "Разве это мужи, способные на большие деяния?"- мысленно спрашивал полководец самого себя. Утруждать себя ответом он не стал. Подался вперёд грузным телом, навалившись на край стола. Голос прозвучал в тишине мрачного зала грубо и властно:
- Мне недосуг много говорить с вами, почтенные члены Великой сотни. Боги возложили на мои слабые плечи бремя огромных забот. - он передохнул, с шумом выдохнув воздух. Затем продолжал более мягким тоном: - Дела наши вам хорошо известны, я только напомню о мерах, принятых мною раньше. К сожалению, низкие царьки прежних союзников обрадовать нас ничем не смогли. Царь Спарты Диэй сам трепещет под натиском легионов Мумия и ищет спасения на стороне. Трусливый Птолемей дрожит в страхе за свой трон, и лишь на западе нас может поддержать молодой царь Мавритании Ворх. Однако и тот в нерешительности и слишком далеко. Ему ещё предстоит укреплять свою власть, и надеяться на него нам тоже не очень надо.
После столь мрачного вступления, которое ни для кого не было тайной и неожиданностью, в зале слегка зашелестели одеждами тощие старцы, послышались горестные вздохи и тихие молитвы богам. А Газдрубал молча обводил глазами склонённые спины советчиков, старавшихся поменьше попадаться на глаза грозному диктатору.
- Вы молчите, как обречённые жертвенные животные, - молвил Газдрубал, - а мне хотелось бы услышать дельный совет. Даже дурак иногда, по прихоти богов, может подать что-либо дельное. Говорите, совет.
Встал высокий Гимилькон, который остался командовать конницей, но уже без лошадей, которых успели съесть его отважные всадники.
- Наш повелитель, - молвил он нетвёрдым голосом, - мм долго сидим в своей мышеловке. Так мы дождёмся своего конца. Не лучше ли попытать счастья в вылазке ещё раз и отбить хотя бы немного продовольствия. Скоро воины не в силах будут забраться на стены от голода.
- Гимилькон правильно говорит, повелитель! - поднялся довольно молодой статный человек. Это был славный начальник, так отчаянно отбивавший штурмы римских легионов. Это был Газдрубал, внук недавно умершего царя Нумидии Массинисы. Он один остался верен Кар-Хадашту в его тяжелые времена.
- Где уверенность, что наши истощённые воины способны на такую вылазку? - ответил, сразу раздражаясь, Газдрумал. - Мы потеряем воинов и вдобавок позволим грязным римлянам ворваться через ворота в город.
- Великий, - поднялся со скамьи старик в грязной бороде которого виднелись прорехи от выпавшего волоса. - Ты сам лучше нас знаешь все способы оградить наш славный город с его богами от нашествия римлян и проклятого богами Сципиона.
Совет с опаской поглядывал на говорившего, в голосе которого звучало нескрываемое подобострастие и угодничество. Его никто не поддержал, а молчание стало ещё зловещей.
- Надо послать послов и гонцов в Иберию, - не унимался внук Массинисы, - там бушует восстание лузитан.
- Рим держит там большие силы, однако это не мешает ему держать нас в железных клещах, - ответил тиран, сверкнув подозрительно глазами в сторону царственного внука. - А послы наши уже давно в дороге. Но кто знает, сколько дней и месяцев отвели нам боги для отыскания союзников с воинами?
- А может, ты сам хочешь попасть в число послов, Газдрубал Нумидиец? - с визгливыми нотками в голосе прокричал старик в грязной бороде.
- У нас достаточно достойных мужей для этого, - обиженным голосом ответил военачальник.
- Он завидует Битию, а ещё больше Гамилькару Фамею, да будет свершен над ними гнев богов, да сгорят их трухлявые тела в пастях дракона! - не унимался старик с лихорадочным блеском в глазах. Его тело тряслось, а руки судорожно размахивали отполированной ладонями палкой.
- Старейшины! - взывал голос Ганнона Белого. - Так мы до утра не сможем решить своих дел! Уймитесь!
Но старейшины, измученные и взвинченные годами бесплодной борьбы с Римом, отдались вдруг нахлынувшему на них буйству. Их страх и отчаяние судорожно искали виновного их несчастий. И этой искорки оказалось достаточно, чтобы излить свою желчь на первого, попавшего в поле их подозрений, человека.
Им оказался внук Массинисы, злейшего врага города, постоянно терзавшего обширные земли Кар-Хадашта.
- Не допустим повторения предательства Фамея! Он идёт стопами Бития! Не позволим глумиться над нашими богами! Слишком дорогой ценой мы платим за таких предателей! - голоса раздавались со всех сторон. Общий шум отодвигаемых скамей и стук палок слился с воплями обезумевших старцев.
Голоса протеста и призывы к благоразумию тонули в этом неистовстве. В густом полумраке мелькали палки, слышались вскрики, ругань. Перекрывая всех, взвился тонкий фальцет:
- Бей предателя! Отродье Массинисы! Смерть нечистой собаке!
Толпа всколыхнулась. Никто уже не обращал внимания на Газдрубала. А тот сидел с набычившейся головой и тяжело обводил взглядом беснующихся старцев. Он не вмешивался, он наблюдал. Глаза сузились. Его никто не видел и он расслабился. Злая жестокость, смешанная с отчаянием и надеждой, светилась в прищуре его глаз. Он отдыхал.
Толпа сгрудилась в одном месте. Слышались хрипы, стоны, глухие удары палок и вскрики. Потом толпа вдруг затихла и отпрянула назад. Тяжелое дыхание и шарканье ног, обутых в сандалии, терялись в вышине тёмного потолка. У входа переминались воины стражи, постукивая копьями о пол. Тишина постепенно опустилась на Совет старейшин. В образовавшемся круге лежало тело Газдрубала. Одежда, разорванная в клочья, темнела обширными пятнами крови.
- Света! Подать света! - раздался голос.
Появились факелы. В их свете все увидели распростёртого на каменном полу Газдрубала, только что бывшего здоровым и живым. Стражник склонился над ним и поглядел в расширенные глаза, в которых оставался ещё только что пережитый ужас.
- Выноси! - скомандовал он стражникам и украдкой глянул в сторону диктатора
Газдрубала. - Он уже среди богов.
В молчании старцы проводили глазами тело военачальника и вздох сожаления потряс многие груди. Осторожно расселись по скамьям.
Газдрубал откачнулся от стола. Лицо закаменело. Он сказал будничным тоном, словно ни к кому не обращаясь:
- Видно, Молох так пожелал, направив ваши руки. То будет наша жертва: великому богу, - голос Газдрубала прозвучал равнодушно и жестко.
Ятонсид сидел на своей скамье, сгорбившись, в полной растерянности. В голове стучало неотступно и болезненно. Холодный пот выступил на лице и он боялся его смахнуть.
Всё случившееся так его потрясло, что теперь он не понимал слов, доносившихся до него, и только лихорадочно пытался собрать мысли, но это не удавалось.
Полумрак зала и зловещий вид Газдрубала пугали его истомлённую страхами душу.
Наконец одна неотвязная мысль засела в голову и не хотела оставлять его в покое. Он страшился её, но не гнал от себя, и вдруг понял, что эта та спасительная соломинка, за которую можно уцепиться и выплыть из этого бурного и стремительного потока, несущего его и всех его близких в пасть прожорливого, ненасытного.
- Но как, как всё это осуществить? - постоянно вопрошал он самого себя и не находил ответа. - Ведь всё пойдёт прахом! Тут не то что состояние спасти не удастся, а и сама жизнь висит на волоске. О,боги, о всемогущий Эшмун и божественная Танит! Вразумите, если у вас ещё остались силы для этого!
Мысли никак не хотели впитывать в себя слышанные тут, на совете, слова. Отдельные слова никак не сплетались в стройный хоровод понятий. Ятонсид с опаской поглядел по сторонам, но все были заняты своим. Недалеко сидел его недавний спутник и возмутитель его мыслей, Гектамон. Его понурая спина горбилась в отсветах огней. Он с неприязнью вспомнил их разговор, но тут же опять им завладели мысли о спасении. Он страшился их, ибо они были богопротивными, но отступиться от них сил уже не было.
Он осторожно отодвинулся подальше от соседей. Губы сами шептали слова, и он прикрывал рот полосатой полой хламиды, в которую кутался от проникшего в зал сквозняка. "Скоро, скоро римляне бросятся на последний штурм! - думал Ятонсид в смятений. - Тогда будет поздно, надо спешить, надо опередить события. Прав Гектамон, когда говорил, что наши боги ослабели и растеряли все свои силы. А им продолжают подбрасывать жертвы. Вот и сегодняшняя тоже пошла в утробу, а толку? Но как устроить всё, как?"
Он неожиданно увидел, что зал почти опустел, и последние тени продвигались к выходу. Он заторопился и поспешил за толпой, проклиная себя за невнимательность и неосмотрительность.
Ночь окутала его со всех сторон. Он отыскал слугу и молча направился в сторону Мегары, где у него стоял новый дом, построенный перед самой войной.
Ветерок разносил зловоние разлагавшихся трупов, которые не успевали уже погребать. Зарево далёкого пожара освещало часть неба у торгового порта. Далёкий шум слышался с той стороны. Отсвет этого пожара играл на медной кровле храма Танит.
Щемящая боль в животе напомнила, что голод не оставляет истощённое тело. Мысли тут же переключились на еду. Восхитительные видения поплыли перед глазами и тут же сменились тоской и страхом. Он вспомнил, как умерла его жена и казалось, что это прошло не несколько дней с той поры, а целая вечность.
Скольких слуг он уже лишился, а скольких пришлось отпустить на волю по приказу шофетов и Высшего совета. Зато это спасло город от немедленной гибели. "Но и издевательств мы, старейшины, да и все свободные граждане, получили на свои головы, "- думалось старому торговцу.
Он тяжело вздохнул и отпрянул, наступив ногой на валявшийся труп. Лошади уже давно были съедены и только Газдрубал ещё продолжал ездить на лошаке в сопровождении довольно сытых стражников и телохранителей. Вспомнились кушания из священных собачек, которых готовил его повар. Теперь нет ни собачек, ни самого повара. Его тучная, раскормленная туша не выдержала голодных дней. А вот он, старик с тощими боками и впалым животом, всё ещё бродит вялой тенью по мрачным улицам несчастного города.
И вдруг он остановился с забившимся от волнения сердцем. В мозгу отчётливо промелькнула мысль. "Вот что надо сделать, о боги, благословенные и могучие!
Вы надоумили несчастного старика! Обещаю богатые жертвы, если дальнейшем ваша воля будет благосклонна ко мне!"- пронеслось в голове Ятонсида и словно светлее стало у него на душе. -"Алеф иногда через катакомбы как-то проникает за пределы города и приносит кое-что из еды. Вот и надо использовать для своих целей. "
Ятонсид почувствовал лёгкость и свежесть в теле. Даже голод отступил, казалось, на другой план. Он зашагал быстрее и натолкнулся на слугу. Придя домой, он застал всех домочадцев в смятении и сильном волнении.
- Что тут у вас стряслось? - с тревогой спросил хозяин, останавливая тощего старца, семенящего мимо.
- О, господин! Боги покарали нас за непослушание! О, горе нам!
- Перестань выть! Отвечай, что такое?
- Твой сын, господин, - пролепетал старик и зашатался на ослабевших ногах.
Вид его говорил о горе, свалившемся на его хилые плечи.
Ятонсид махнул рукой и на непослушных ногах бросился в комнату сына. Там знахарка в чёрном балахоне возилась над лежащим человеком, который негромко покряхтывал и сучил ногами. Свет двух светильников едва освещал кровать у стены.
Акобал лежал на спине и знахарка накладывала на его рассеченный лоб пахучую вязкую мазь. Кровь слегка просачивалась и тоненькой струйкой сбегала по щеке молодого, но осунувшегося и исхудавшего лица. - Сын мой, что с тобой, о боги!
- Отец, не убивайся, - ответил тот. - Римская стрела оцарапала мне лоб, но я ещё способен им за это отомстить! - голос бодрился, но Ятонсид слышал в нём сдерживаемое рыдание и боль.
- Акобал, что ты говорить? Как можно было высовываться? Ведь ты у меня один, кто продолжит наш славный род, сынок?
- Все на стенах, отец, как же мне отставать от них? Я же житель нашего Кар-Хадашта, а он нуждается во мне. Я готов умереть за него, но не сдаться проклятым римлянам.
- Тебе больно, сынок? - примирительно проговорил Ятонсид, поняв, что опасность не угрожает сыну, и даже, лучше, что он слегка ранен. Так спокойнее.
- Не очень, отец, вон и Энушат со знахаркой говорят, что через два дня у меня всё пройдёт. Успокойся. Боги мне покровительствуют, отец. Вот только жертвы принести мы не можем. Но я обещаю, что добуду римского легионера и он будет принесен всемогущему Эшмуну в знак благодарности за покровительство.
- Как ты меня напугал, Акобал. - Ятонсид с состраданием погладил грязные чёрные волосы сына и страх за него опять закрался в его душу. - Энушат, дочка, ты не видала Алефа?
- Нет, отец, не видала. Он же сам по себе, ему не прикажешь.
- Он того заслужил, - ответил Ятонсид, поглядывая на статную, хоть и сильно исхудавшую фигуру девушки. Её чуть раскосые глаза с дугами чёрных бровей и пухлым чувственным ртом показались Ятонсиду слишком вызывающими в такое время и подозрение всколыхнуло его трепетное сердце.
Он отметил, что голод не очень заметные следы оставил на дочери и вся она источала желание и призыв. Ятонсид вздохнул и отложил скользкие вопросы на более подходящее время. Он только вздохнул горестно и переключился опять на сына.
Тот лежал, явно борясь с болью. Голова белела повязкой и так же белело его лицо с проступавшими под кожей скулами. Вьющиеся волосы обрамляли довольно привлекательное лицо, в котором можно было обнаружить следы юного задора и прямодушия. Ему не исполнилось ещё и восемнадцати лет, но он уже два года в рядах воинов. Он выглядел старше своих лет и руки начали бугриться рельефной мускулатурой.
Старуха-служанка, доживающая последние дни, так она высохла и изголодалась, скрипучим голосом пригласила семью купца на вечернюю трапезу. То была скуднейшая похлёбка из стеблей и листьев собранных трав и горсти подгнившего ячменя. Ни мяса, ни жира давно уже никто не пробовал.
Вскоре мрачный дом погрузился в сон. Один Ятонсид не мог заставить себя сомкнуть веки. Думы его витали за стенами города, за цепью римских постов, подальше от этого обречённого города, где он достиг высот и богатства.
Теперь всё это казалось ему недостаточной ценностью. Главная ценность ещё нуждалась в помощи и, самое главное, в спасении. Нависшую смертельную опасность он ощущал всеми точками тела, а разум жадно выискивал достой- ный выход из тупика, который теперь стал явственно выступать во всей своей наготе. Слова Гектамона уже не казались наговором или попыткой оправдать себя, они жгли своей жестокостью и нагоняли страх.
- Где же мне найти выход? Где схоронить семью и достояние своё, нажитое такими муками? - шептали сухие губы. - Как уберечь моего Акобала, он такой непосредственный! Не то что его сестра Энушат. Одна надежда на Алефа, но где он пропадает?
Весь день Ятонсид тайно шептался с появившемся Алефом. Все в доме знали, что тот временами отлучается из дому и пробирается сквозь римские заслоны, но помалкивали. Он приносил еду и это успокаивало домочадцев. А их становилось всё меньше. Голод и болезни не щадили никого.
- Господин мой, - густым басом сказал Алеф, после долгих переговоров с Ятонсидом, сидящих в зашторенной комнате при закрытых дверях, - я многим обязан твоей милости, раб, и приложу все силы для твоего спасения.
- Требуй любую плату и обещай такое же своим помощникам, но семью спаси,
Алеф. Ты многое можешь, я знаю. У тебя есть знакомые среди римлян и ты употреби мои средства для спасения всех нас.
- Боюсь, что времени у нас больше не осталось, мой раб! - воскликнул богатырь, так как фигура его и впрямь представляла собой огромную глыбу из мышц. И ростом он был велик и широк в плечах, а долгая осада и голод почти не сказались на его богатырском здоровье.
- Как ты можешь говорить такое, Алеф? Почему это не осталось?
- Завтра предполагается общий штурм города, господин, а что успеешь за такое короткое время?
- О Танит! - простонал Ятонсид, подбрасывая умоляющие руки к небу. - На что ты обрекаешь верного своего слугу? Помоги и сохрани, о владычица!
- Да не горюй так, господин! - довольно бесцеремонно остановил поток слов своего хозяина огромный Алеф. - Ещё можно кое-что сделать. "Наши защитники не сдадутся сразу, да и город уж больно огромен. Несколько дней продержимся, а за это время можно и наладить побег. У меня уже есть на примете один римский перебежчик.
- Да что с него толку? - Ятонсид подёргал тощей рукой седую бородёньку.
- Толк тот, что сын его служит у римлян центурионом и боится за свою тайну, да и не любит римлян, враг он им.
- Как же это так может быть, Алеф?
- Он туск, а отец его перебежал сюда ещё зимой. У них какие-то счёты с Писоном ещё при неудачном штурме Аспидия, господин. Я толком ничего не знаю, но сын его может оказать нам услугу, хотя бы из одного удовольствия навредить Риму.
- О сияющий Мелькарт! Вразуми ты этого туска на праведные деяния! Я обещаю сотню быков в жертву тебе! - глаза члена сотни великого города Кар-хадашта заблестели влагой надежды, он засуетился, гремя ключами, заискивающе поглядывая на своего помощника, безразлично сидящего на дорогом ложе.
Ночная мгла давно окутала затаившийся город. Вдали ухали баллисты и слышались отдалённые расстоянием голоса, сливавшиеся в неопределённый и неясный шум. Зарево пожаров освещали небо над городом в разных местах, отсветы их огней поблескивали на золочёном куполе храма Танит.
Среди отмелей Тунетского озера медленно и осторожно плыл человек. Его руки плавно загребали воду, не производя шума. Здесь было тихо и любой неосторожный всплеск мог привлечь внимание римских постов, сторожащих город со всех сторон.
Алеф тихо отфыркивался, поглядывал по сторонам, и уверенно плыл, почти неслышно рассекая тёмные воды своим мощным телом. Небольшой узелок из кожи мешал ему и тянул ко дну, но сил было достаточно. Да и пловец он был отменный.
Вот и тёмные камни завиднелись впереди. Он нащупал ногами дно и, вытягивая шею мелко засеменил носками босых ног, помогая руками. Ночь выдалась тёмная тихая и звёзды ярко мерцали в вышине. Вода ещё недостаточно нагрелась под весенним солнцем, но Алеф продрог лишь слегка.
Костры теплились по берегам лагуны, и Алеф выбрал место, свободное от их света. Он выбрался, осторожно ступая по холодному песку пляжа. Камни скрывали его согбенную фигуру. Он удалялся от костров и вскоре затерялся среди невысоких скал, источенных морем.
Полчаса спустя он вынырнул в одежде бродячего торговца с корзиной на плече. Он двинулся в сторону огней по направлению к городу, над которым светилось зарево. Узкая полоса суши тянулась низкими берегами, и вскоре Алефа остановил окрик римского легионера. Гигант хорошо владел языком римлян и ответил с уверенными нотками в голосе:
- Никак Гай часы отстаивает? Привет тебе доблестный воин, это я Алеф.
- Проваливай откуда пришел! - грубо отозвалась темнота, так как у огня никого не было заметно.
- Что так грозно, Гай? Ты меня не узнал?
- Узнал, но таков приказ! Не задерживайся, поворачивай. - фигура, закутанная в плащ, вышла из-за камня, и копьё угрожающе замаячило в отсветах костра.
- Да что случилось, почтеннейший? Всегда проход был свободен.
- А сегодня запрет на всех посторонних. Не стой, уходи, а то мне влетит от центуриона.
- А не Велтур сегодня на дежурстве в твою смену?
- Он самый, и ты хорошо знаешь, что он на шутки не охоч.
- Так у меня к нему дело, покличь мне его.
- Гони золотой, тогда попробую, а зазря палок мне неохота пробовать.
- Ну и вымогатель ты, Гай! - деланно рассердился Алеф, но полез в пояс и бросил солдату монету. Воин ловко подхватил её и надкусил, пробуя на зуб. Повернулся к огню и крикнул:
- Эй Макр! Погляди тут, я за центурионом схожу, дело объявилось. Да не проспи смену, коль я не вернусь скоро.
Голос Макра пробурчал недовольно и сердито, но от костра поднялась и зашевелилась тень воина, зябко кутающегося в плащ.
Сердитый голос центуриона нарушил думы Алефа. Он встал с камня, где устроился в ожидании начальника.
- Что тебе надо, Алеф? - спросил высокий статный воин в высоком шлеме с гребнем из конского волоса. - Сегодня запрещено входить в расположение легиона. Таков приказ. Говори побыстрее, чего надо, и исчезай.
- Господин начальник скоро убедиться, что никакой опасности для его легиона я не представляю. Но лучше отойти в темноту и не мешать твоим солдатам нести службу, господин.
- Видно, от тебя не отделаешься, а поднимать шум неохота. Пошли, - и Велтур шагнул в темноту.
Они отошли шагов на пятьдесят к кромке самого берега, где мелкие волны едва слышно шуршали песком. Велтур выказывал признаки нетерпения и раздражения. Он хотел спать и едва сдерживал злость, кипевшую в его груди. Поёживаясь, он спросил раздраженно, с неприязнью:
- Выкладывай, да побыстрей! Чего мнёшься!
- Начальник торопится, но это и мне на руку. Так вот, буду краток и в то же время скор на язык, - ответил Алеф, оглядывая статную фигуру центуриона. - Я пришел от твоего отца, Велтур.
Воин едва сдержался от непроизвольного вопроса, но Алеф уловил его волнение и продолжал спокойно:
- Ты можешь не удивляться, что я знаю о твоей тайне. Твой благородный отец мне доверил вашу тайну и ничего страшного от этого не случилось. И я надеюсь, что ты окажешь мне ту услугу, которая мне так сейчас необходима, Велтур, л грозить мне не надо, моя смерть сразу же будет объяснена самым большим твоим начальникам. - Алеф передохнул, оглядываясь по сторонам. - Твой отец, Варий, мне обещал, что ты не оставишь мои просьбы без должного внимания, и я надеюсь на тебя, Велтур.
После недолгого молчания, которое объяснялось борьбой и волнением, Велтур спросил вдруг охрипшим голосом:
- Чего ты требуешь, несчастный раб? Говори и будь краток.
- Я предлагаю тебе богатые дары, а ты вывозишь нужных мне людей
пределы города. Отец твой уверил меня, что ты мне не откажешь, - довольно непринуждённо сказал Алеф и испытующе стал всматриваться в неясные очертания лица центуриона. Тот молчал, обдумывая предложение. Чувства бушевали внутри, но внешне Велтур оставался спокойным и невозмутимым.
Алеф чутьём угадывал настроение собеседника и не торопил с ответом. Полной уверенности в успехе он не ощущал, но надеялся, что воля отца возьмёт в нем верх. Наконец, Велтур глуховатым голосом спросил:
- Как там отец? Ему не выбраться из своей западни.
- У него вся надежда тебя, начальник. Теперь всё в руках не только богов, но и твоих тоже, господин. Он ещё надеется, что ты не оставишь его несчастье без отмщения. Даже просил напомнить, видно сомневался в твоей решимости, мой господин.
Велтур не стал отвечать на этот вопрос на столь опасную тему и молчание затянулось. Алеф соображал с нарастающим волнением, но не решался спугнуть зародившееся в душе Велтура, как ему казалось, согласие. Наконец, он нарушил тягостное молчание и тихо сказал:
- Это будет не так уж просто, коварный посланец. Надо всё обдумать и взвесить. Тут риск слитком большой.
- Да, ты прав, начальник. Лучше не торопиться, а делать с умом и наверняка, с меньшим риском, - поддакнул Алеф, радуясь уступкам Велтура.
- Но с другой стороны времени осталось мало. Завтра начнётся общий штурм города, и тогда будет труднее совершить задуманное.
- А может и наоборот, начальник. В неразберихе легче остаться незамеченным, - Алеф бодрым голосом поощрял Велтура к действию.
- Нужен корабль и люди, а это дело трудное. Сципион навёл порядок в войске и нарушение дисциплины карается смертью.
- Корабль и люди на нём - не твоя забота. Ты устрой пропуск и беспрепятственный проход через войска.
- Ладно, пусть будет по-твоему. Завтра постарайся найти меня. Я буду в районе Круглого порта или гавани, если боги окажутся милостивы к моей шкуре. Предупреждаю, что это будет нелегко.
- Хорошо, господин. Вечером жди меня с вестями, но и ты постарайся для своего отца, он сильно надеется на тебя.
- Передай привет ему и обнадёжь. Прощай, мне пора.
Велтур резко повернулся, разбросав полы плаща вокруг мощной фигуры, ступил в тень камней и вскоре потерялись его шаги. Голоса донеслись до Алефа, он прислушался к ним и поспешил убраться подальше от этих мест.
Воин тихо переминался с ноги на ногу, не решаясь нарушить покой Газдрубала. Доспехи позвякивали, и воин нарочно постукивал древком копья о плиты пола, шумно вздыхал. Наконец, Газдрубал повернул тяжелую голову на короткой жирной шее и глазами спросил воина о причине появления.
- Великий, там ждёт человек, прибыл из римского стана с вестями. Прикажешь пустить?
Газдрубал махнул одобрительно рукой и воин торопливо вышел за дверь. А в зал, согнувшись в поклоне, вошел худой невысокий человек и остановился в нескольких шагах от диктатора.
Пламя светильника колебалось, и огромные тени прыгали по мрачным стенам зала, высвечивая злобные рельефы богов. Газдрубал скривился в презрительной гримасе. Его дряблые щёки дрогнули и грузное тело повернулось в сторону вошедшего. Глаза неподвижно уставились на склонённого человека в выжидании зловещем и напряженном.
- Великий, я принёс дурные вести, - прошептали сухие губы человека. - Не обрушивай гнев свой на голову несчастного раба твоего. Такова воля богов.
- Не тебе судить о том, презренный червяк! Говори, что за вести!
- О великий! Боги отвращают лик свой от Великого города! Доподлинно узнал, что завтра назначен штурм и Сципион полон решимости не повторять его больше. О, боги всемогущие! Отвратите надвинувшуюся беду от нашего города!
- Пошел вон, раб! Ты мне надоел! - Газдрубал тяжело поднялся и человек счёл за лучшее побыстрей удалиться, пятясь задом с перекошенным от ужаса лицом. - И пусть войдёт дежурный!
Воин брякнул мечом и застыл в ожидании, пока Газдрубал мерно ходил по залу, выстукивая каблуками по плитам.
- Немедленно позвать Ганнона Белого и Гимилькона! - Газдрубал сжал виски ладонями, уселся в кресло и погрузился в думы. Они были мрачны и лицо полководца, столько лет отражавшего натиск легионов могучего Рима, становилось всё угрюмее. "Где же выход из этого мешка, о боги, о всемогущий Мелькарт! Ты покровитель города, где же твоё заступничество? Неужто мы недостаточно ублажали тебя, или римские боги одолели твоё могущество, а ты, Молох и Великий Эшмун? На что вы обрекаете Великий город? - Газдрубал в смятении качался из стороны в сторону и продолжал сжимать виски. Борода его растрепалась, фигура тряслась, и можно было подумать, что это не могущественный тиран и диктатор огромного города, а убитый горем простолюдин, оплакивающий уплывшие в чужой карман барыши.
Шум приближающихся шагов вывел Газдрубала из состояния отчаяния. Он выпрямился на ложе и придал себе осанистое выражение. Военачальники вошли молчаливые и напряженные. Газдрубал бросил в их сторону взгляд, глаза в полумраке блеснули злыми огоньками. Он спросил, тихо сдерживая злость и раздражение недавней слабостью:
- Слышали вести о готовящемся на завтра штурме?
- Слышали, великий, - отозвался Ганнон Белый, приглаживая седую бороду. - Всё ли готово к отражению на стенах?
- Люди так истощены, великий, что ни на что нельзя положиться, - ответил неуверенно Гимилькон.
- С нами наши великие боги! - воскликнул Газдрубал. - А стены укреплены хорошо и врагам их не одолеть! Весь город поднять на стены! И женщин, хватит им торговать своими грязными телами! Пусть разделят участь своих трусливых мужей и любовников! Всех на стены! Всех! - голос диктатора начал срываться на крик, щёки тряслись и всклокоченная борода прыгала в разные стороны. Он не мог остановить порыв отчаяния. Крик давал разрядку его гнетущему состоянию.
- Великий! Уже давно все жители, могущие ещё держаться на ногах, сражаются на стенах, - дрожащим голосом ответил Гимилькон.
- Нам трудно упрекнуть кого-либо в отсутствии патриотизма, великий, - поддержал товарища Ганнон. - Жители и рабы отдают все силы, но сил осталось у них слишком мало. Гавань давно перекрыта дамбой, и ни один корабль не может прорваться к нам. Травы уже в городе не осталось, деревья объедены, а собак и кошек нет с начала зимы.
- Что вы мне это говорите? Я и сам знаю об этом! Но выбирать нам не из чего. Мы должны выполнить свой долг, этого требуют наши боги и вековая ненависть к Риму. - Газдрубал умолк, тяжело отдуваясь. Вытер пот со лба и уже спокойно спросил: - От Галуссы известий нет?
- Великий запамятовал, видно, - несмело ответил Ганнон. - Его попытка договориться с Сципионом не увенчалась успехом.
- Да. Да. Я помню. Голова болит, пусть явится лекарь, о Эшмун, помоги нам всем!
Военачальники переглянулись украдкой. Их взгляды шарили по откормленной Фигуре Газдрубала с неприязнью и отвращением. И лишь страх перед его мстительным я жестоким нравом останавливал их от возражений. Они стояли, не решаясь присесть, хотя Ганнон был уже староват и сверкал сединой во всю голову и бороду. Голод и лишения высушили их, и теперь от их былой стати почти ничего не осталось.
Газдрубал встрепенулся, вскинул большую голову, глянул на стоящих полководцев. Голосом твёрдым с металлическими нотками, сказал:
- Немедленно поднять часть воинов на стены, усилить наблюдение и начать разводить огонь под котлами. Метательные машины приготовить и сделать запас камней. Всем, кто не подчинится приказам, рубить головы и распинать на крестах!
Газдрубал встал и грузно вышагивал по звонким плитам пола, поглядывая на озабоченные лица военачальников. Те не сомневались, что его угрозы не останутся не выполненными. Жестокость командующего всем была хорошо известна.
- Да и ещё, - продолжал бросать слова Газдрубал. - разослать по городу людей и вылавливать всех трусов и уклоняющихся.
- А как сотня, великий? - подал голос Ганнон Белый.
- Я сказал всех! Они в первую очередь! Пусть примером доказывают свою преданность городу, а не только своим кошельком! Сейчас все должны суметь удержать в руке меч! Никого не щадить! Всех гнать на стены!
Начальники склонили головы в знак согласия и покорности. А Газдрубал с ожесточением и решимостью продолжал отдавать приказы. Вся его фигура колыхалась от возбуждения и торопливых шагов. Энергия хлестала через край, и в головах слушающих стали зарождаться искорки надежды, что при таком военачальнике город ещё сможет продержаться до получения подкреплений или милости богов. Головы их приподнялись, плечи расправились в решимости доказать своим рвением и отвагой правоту слов Газдрубала.
Военачальники вышли, и Газдрубал остался в одиночестве. Он тяжело опустился на кресло и голова его поникла. Мысли, одна другой мрачнее, нахлынули на него неудержимо. Его недавняя энергия и деятельность исчезли, осталась тоска по рушащемуся могуществу, власть, богатства, почести и трепет окружающих, всё это скоро испарится, как лёгкий туман в предутреннюю пору.
Он явно видел себя, поверженного в прах к ногам грязного римского солдата, который пренебрежительно с самодовольной рожей пинает его грузное изнеженное тело истоптанным сандалем. Горестный стон вырвался из груди Газдрубала и это вывело его из состояния упадка и растерянности. Он оглянулся по сторонам, но в зале никого не было. Вздох облегчения сотряс рыхлую фигуру диктатора. Он встал с кресла, потянулся и пробормотал в бороду:
- Но пока ещё я силён и власть в руках моих лежит крепко и надёжно. Я ещё поборюсь с надменным Сципионом, проклятым римлянином! - голос его креп и вместе с ним крепла уверенность, что боги снизойдут до него и не оставят на растерзание солдатне и потеху римским вельможам. - Все будут сражаться на стенах! Я всех заставлю драться за свой город! Стены ещё крепки, а защитники полны решимости выполнить свой долг до конца!
Светало, и свет светильника померк. В окно врывался розовый свет близкого солнца. И в это время до слуха Газдрубала долетели первые удары римских метательных машин. Со стороны порта нарастал отдалённый шум, защёлкали катапульты защитников. По мощёным улицам прогрохотали торопливые шаги спешащих к стенам горожан.
Газдрубал встрепенулся. Бросился к окну, но до стен было далеко, а высокие дома загораживали перспективу. Но он заметил деловитую суматоху возле дворца.
Удар гонга позвал дежурного начальника стражи. Он застыл в ожидании приказа, тускло поблескивая латами.
- Штурм начался! Мула мне и немедленно! Я еду в порт!
Начальник склонился торопливо перед Газдрубалом и вышел, бряцая оружием.
Сверху было хорошо видно, как римские легионеры с муравьиной настойчивостью и упорством карабкались по стенам портовых укреплений. Дым струями стекал по стенам, заволакивая их мрачными космами. Иногда мелькал огонь, то защитники сыпали угли и горящую солому на головы неудержимым захватчикам.
Небо бороздили чёрными дымами зажигательные снаряды катапульт и баллист, а в кварталах города от них возникали пожары и дым постепенно заволакивал огромный город характерной пеленой войны.
Сципион напряженно всматривался в эту картину и лицо его закаменело, будто отрешенное от мирских забот. Рядом толпились офицеры, несколько сенаторов, военные трибуны и неразлучный историк и друг Сципиона невысокий чернявый Полибий с ворохом свитков и дощечек. Он один сидел на складном стульчике и торопливо записывал что-то, поглядывая то на полководца, то в сторону задымленного города.
Сзади настороже стояли с Фасциями и топориками неприметные ликторы - охрана полководца.
Белое знамя полководца вяло трепыхалось на утреннем ветерке и орлы на нём словно не хотели взлетать в глубокую синеву весеннего неба. У подножия скалы в предместье Магалия позвякивали удилами кони гонцов, готовые нестись по первому знаку полководца. Гонцы поглядывали на скалу, переминаясь с ноги на ногу. Их одолевало нетерпение и любопытство, они мало что могли увидеть и торопились удовлетворить своё любопытство.
- Благородный Эмилиан, - несмело обратился к командующему пожилой примипил
Запыхавшийся гонец не смел стереть струившийся по лицу пот. Прерывисто- то заговорил взволнованным голосом:
- Славный проконсул, Лелий велел доложить, что его легион успешно перешел круглую гавань и ворвался в квартал Соломбы! Пунийцы отступают, но сражаются отчаянно.
- Молодцы солдаты Лелия! Я вижу их заслуги перед народом великого Рима! Пусть Лелий доложит об особо отличившихся. Много ли потерь?
- Потери большие, господин, но воины полны решимости отбросить пунийцев за храм Решефа. Лелий пообещал им отдать его на разграбление. Наши легионеры неудержимы, полководец! - лицо гонца сияло восторгом, было молодо и в глазах светилось юношеское ликование.
Сципиона покоробило упоминание о предполагающемся грабеже, что могло в значительной степени задержать продвижение римских манипул в центральные районы города. Но вид вдохновенной юности напомнил ему его племянника Тиберия, который в прошлом году на этой самой скале проявил в свои шестнадцать лет чудеса храбрости, первым ворвавшись по шатким мосткам на Карфагенскую стену. Полководец улыбнулся и его моложавое лицо расслабилось, показав черты благородства и ума.
Сципион отпустил гонца, повернул голову к юноше, стоящему недалеко с расширенными глазами. Сказал с теплотой в голосе:
- Газдрубал, подойди поближе, я вижу, что ты горишь желанием увидеть великие деяния римлян. Твой дед был другом мне и Риму, и его заслуги перед нами неокупны. Я вижу в тебе его продолжение. Скачи к Галуссе и передай ему мой приказ не ввязываться в свалку в Мегаре. Пусть этот район останется легионерам Ценсорина. Конникам там делать нечего.
- Слушаю и повинуюсь, полководец! - звонким голосом откликнулся юноша с вспыхнувшим лицом. Гордость переполняла его мальчишескую душу. Сравнение с великим дедом Массинисой окрылило его, и он стремглав скатился к подножию скалы. Сципион проводил взглядом его пригнувшуюся к шее лошади фигуру и обратился к Полибию:
- Вижу в нём верного помощника и соратника Рима. Это так пригодится в нашей политике здесь, в Ливии.
- Я не совсем разделяю твои восторги, Публий, но слова запишу для памяти. Зато я слышал, что род покойного Массинисы имеет куда более видную и колоритную фигуру.
- Это кого ж ты имеешь на примете?
- Внук Массинисы Югурта. Он воспитывается у Миципса и уже сейчас проявляет себя достаточно.
- Я рад, что в роду нашего друга такие потомки. Видно, они ещё не раз прославят имя своего знаменитого деда.
- Ты прав, полководец. Пусть боги помогают им во славу великого Рима! Сципион с интересом глянул на историка, но ничего не сказал. Он опять окунулся в созерцание того, что разворачивалось перед его глазами.
Гонцы всё чаще доносили об успехах штурма. Сципион выслушивал, отдавал короткие приказы, уточнял направление ударов, но не торопил. Вид его был спокоен и уверен. Он обратился к стоящему рядом брату Корнелию:
- Дорогой брат, я впервые так спокоен в момент сражения. Я чувствую даже некоторое разочарование. Мы так хорошо приготовили город к штурму, что кроме стороннего наблюдения, нам ничего не остаётся.
- Но ты забыл, Публий, как долго это пришлось совершать. И сколько усилий тебе надо было затратить для того, что бы всё сейчас происходило так, а не иначе.
- Да, ты прав, Корнелий. Однако я жду Гая Луция, он письмом известил меня, что не опоздает к штурму, а его всё нет. Не случилось чего в море? Это меня начинает беспокоить.
- Будем надеяться, что Нептун был доволен его жертвами и не наслал бури. Их прервал запыхавшийся гонец.
- Великий полководец! Манилий удачно прорвался в Мегару и приближается к дворцу Гамилькара!
- Хорошо, центурион. Передай, что это не должно его задерживать. Пусть торопится к центру. Там нас ждёт окончательная победа и слава!
Бития доносил, что его нумидийцы рубятся у ворот Хамона, но горы трупов задерживают продвижение. Кальпурий Писон жалуется, что приходится сражаться с женщинами, которые с остервенением бросаются на римских солдат чуть ли не с голыми руками.
- Господин, тебя приветствует любимец Нептуна Луций Манцин! - голос говорившего заставил Сципиона повернуть лицо к нему.
- Что велел тебе передать блистательный Манцин? Говори.
- Манцин просит разрешить покинуть корабли и вступить в сражение на берегу. Его моряки опасаются, что им не достанется добыча, великий полководец.
- Пусть высаживает своих матросов. Всем найдётся дело, город огромен и богат. Рим дарует его вам, но помните, что золото должно достаться народу.
- Манцин благодарит тебя моими устами, полководец! - и гонец спешно покинул свиту Сципиона.
Пришло донесение, что предместье Молуй с маяком в руках римских легионеров, и они с боем продвигаются дальше. Сципион устало повернулся к Полибию. - Всё идёт по плану, дорогой мой писатель. Не пора ли нам перекусить. К полудню время движется. Потом же не мешало и самим взглянуть на дело рук наших легионеров.
- Слова твои угодны богам, Публий. Котон в наших руках и, надо думать, что вскоре твои доблестные солдаты выйдут к рынку. Беллона явно к тебе благоволит, полководец.
- Ну, а пока она к нам не повернулась задом, мы ублажим свой желудок, не так ли, Корнелий?
Велтур огляделся по сторонам. Его центурия рубилась с толпой горожан и неудержимо продвигалась к храму бога огня Решефа. Легионеры подбадривали себя криками.
- Ио! Ио! - неслось со всех сторон, врываясь в лязг мечей, крики, стоны и гул сметались, давили на уши, ноги скользили в лужах крови, спотыкались о трупы и раненых, которым некогда было оказать помощь.
Хриплое дыхание немного успокоилось, и Велтур ринулся в гущу сражающихся. Короткий меч его разил и отбивал удары. Велиты толкали его, тыкали свои пилумы в гущу защитников, пытаясь достать врага. Тонко посвистывали стрелы и незаметно звякали о латы.
Велтур не замечал отдельных лиц. Они все смешались в сплошную массу и рука сама выбирала, куда нанести удар или закрыться щитом. В ушах гудело от ударов и воплей. Кровь брызгала в лицо сквозь щели шлема. Пот не удавалось стереть и он щипал глаза.
Тимпаны надрывались, подавая очередной сигнал к замене уставших манипул на свежие, но легионеры неохотно уступали место, стремясь побыстрее прорваться к заветному храму и поживиться его сокровищами.
Велтур сзывал своих велитов. Разгорячённые боем, они тяжело дышали, дрожащими руками утирали кровь и пот с лиц.
- Отходим на отдых, ребята! - приказал Велтур. - Ещё успеем поживиться, пошли в укрытие. Стрелы нас не оставят здесь.
Отряд, поредевший после боя, тяжело отошел за угол здания и там повалился среди неубранных трупов пунийцев. Свои уже успели убрать особые команды и теперь обирали врагов, выискивая ценности.
Велтур считал людей, отсылал на перевязку раненых. У самого слегка была задета нога и ранка кровоточила. Пришлось замотать тряпкой и потопать по плитам мостовой, определяя степень боли.
Немного успокоившиеся велиты принялись есть сухой хлеб, запивая его кислым вином из кувшинов, что разносили маркитанки, чудом попавшие сюда.
- Эти бестии никак не унимаются, - говорил легионер, щуря глаз, подбитый неизвестно где.
- Наш славный Сципион сколько ни гнал их из войск, а они всё проходят и делают своё дело, - ответил сосед.
- Зато теперь можно и сносно перекусить. Боги должны нам помогать руками этих потаскух и грязнуль.
- А ну, иди сюда, шлюха! - прогремел голос воина в возрасте. - Ты, получила полновесный асс, а вино хуже мочи ослиной! Иди сюда, я тебя мечом отхожу по твоей жирной заднице!
Хохот и ругань покрыли эти слова недовольного солдата.
- Ты, Фантей, не в родном селении в своей Компаньи! Возблагодари богов, что хоть это пойло тебе принесли! Вот отбросим пунийцев дальше и вся добыча будет твоя!
- Да жратвы у них теперь с собаками не найдёшь! - огрызнулся Фантей.
- Зато золота наберёшь, а уж жратва потом будет! Потерпи малость! Легионеры отдыхали и развлекались, отходя от той ужасной бойни, где они только что были и в которую опять предстояло им вернуться. Они привыкли к виду горя и убитых товарищей и мало находилось солдат, что оплакивали их и переживали. Их самих в любой миг ждала та же участь и относились к ней с философским спокойствием, пользуясь мимолётной удачей и добычей, надеясь, что боги отметят именно его среди массы таких же.
Прозвучала труба. Велтур вскочил и криками построил свою центурию, вливаясь в свою манипулу. Звучали команды, звякало оружие, голоса смолкли, лица посуровели.
Тяжелым шагом двинулись к шеренгам дерущихся, которые успели за это время продвинуться шагов на двести. В полном порядке отряды менялись местами и сеча продолжалась.
Пунийцы изнемогали от усталости. Их некем было сменить. Ряды их редели и медленно отступали, устилая мостовую телами истерзанных товарищей. Раненых добивали воины-старики, идущие следом за легионерами, оттаскивая своих в сторону, подальше от двигавшихся следом свежих манипул.
Громкий голос Лелия ворвался в шум схватки. Воины хорошо его видели. Он возвышался верхом на коне и указывал мечом в сторону близкого уже храма.
- Верные солдаты Рима! - кричал легат в сверкающих латах. - Вперёд, вас ждут сокровища! Руби поганых пунийцев, рази! Не давай опомниться врагам! Вперёд, бесстрашные храбрецы! Вас ведёт к победе сам Марс! Юпитер взирает на вас и ждёт подвигов! Вперёд, орлы Рима!
Он врезался в нестройные ряды защитников Карфагена. Его меч мелькал, поражая головы несчастных, обессиливших воинов. Легионеры рванулись за своим командиром. Вопли слились в сплошной вой. Защитники храма дрогнули под таким неудержимым натиском. Строй стал распадаться на мелкие кучки сражающихся. Велтур тоже воодушевился примером командира, и уже бегом бросился в гущу людей.
Резня стала всеобщей. Площадь перед храмом представляла собой муравейник, где обильно лилась кровь и тех, и других. Но римляне одолевали. Их свежие манипулы вливались в схватку, уничтожая редеющие ряды пунийцев.
Вскоре защитники отступили к самому храму, и бой продолжался на ступенях под колоннами и портиками. Лязг мечей рассыпался по внутренним помещениям храма и победные крики неслись волнами по рядам легионеров. Последних защитников добивали, оттесняя основную их массу в улицы, спускавшиеся к площади.
Перескакивая через трупы, солдаты бросились грабить несметные сокровища храма. Отдельные приказы начальников уже не действовали. Легионеры остервенело рвали всё, что попадалось под руки, набивали свои сумки, распихивали по карманам, дрались за неподелённые вещи, ругались и торопились схватить побы стрее. А толпы легионеров всё прибывали и вливались в общий грабёж, оглашая мрачные стены и своды храма свирепыми криками. Они разбивали изображения бога, терзали редких жрецов, ещё пытавшихся защитить слабыми руками священное имущество.
Велтур потерял своих воинов и сам загорелся их страстью к добыче. Уже никто не мог остановить эту оргию. Призывные трубы не доходили до ушей, их звуки тонули в том рёве восторга и алчности, которые заполнили все помещения храма.
Брызги крови темнели на стенах, осколки статуй и утвари валялись на полу и лестницах, ведущих в хранилища.
Пунийцы воспользовались этим разгулом и устроили нападение. Их вопли и лязг оружия только на некоторое время заглушили шум грабежа. Отчаянную попытку пунийцев отбить храм затушили вновь подоспевшие манипулы. Площадь была завалена трупами. Много римских солдат погибло в этой короткой, но отчаянной схватке.
До самого вечера продолжался грабёж, но защитники больше не смогли препятствовать этому. Свежие отряды римлян сдерживали их натиск, загоняй в щели узких улиц, обстреливая из баллист и луков.
Отряды конницы врывались в эти улицы, и в коротких сшибках прокладывали путь пехотинцам. Женщины с крыш сбрасывали на римлян камни и брёвна, лили кипяток и сыпали песок, бросали раскалённые угли и горящую солому. Дым не давал продохнуть в этих теснинах, и каждый дом приходилось брать жестоким приступом.
Уже в темноте бой немного затих. Воины так утомились, что тут же валились на залитую кровью и нечистотами мостовую и засыпали мёртвым сном. Их охраняли специально выделенные для этого отряды из свежих когорт.
Велтур тоже устроился у стены полуразрушенного дома и закрыл глаза. Какое-то время перед мысленным взором мельтешили видения дневного сражения, но скоро сон навалился на него и погрузил в приятную мягкую темноту.
Его разбудил осторожный толчок в бок. Продрав глаза и освоившись с темнотой, Велтур увидел склонённого к нему человека. Не сразу сообразил, что это его знакомый Алеф в форме римского солдата вспомогательных войск.
- Тихо, мой начальник, - прошептал тот, прикладывая палец к губам. - Ты ранен и я тебе оказываю помощь. Лежи тихо и слушай.
Велтур встрепенулся, сон покинул его уставшее тело. Оглянувшись, он заметил стражников, застывших шагах в ста по улице, озарённой недалеко горящим домом. Алеф склонился над ним и перевязывал ногу. Нога болела и Велтур с трудом сдерживал себя, чтобы не вскрикнуть. Но движения Алефа были довольно уверенными. Он промыл рану, дал напиться из кувшина. Полегчало.
- Вот и ладно, начальник. Боги тебя хранили, да и добычей ты не обижен. Но я тороплюсь, что ты сделал для нашего дела? Времена видишь как изменились? Мы тоже торопимся, боимся не успеть.
- Ничего сделать я не успел. Но есть мысль.
- Говори. Твой отец с нетерпением ждёт ответа и помощи.
- Городу скоро конец, и...
- Это мы знаем, а потому продолжай, начальник.
- Так вот. Пусть ваш хозяин добудет настоящие сокровища. С малыми дарами делать нечего. Я обращусь к Манилию и тот даст пропуск кораблю для доставки ценностей в Рим. Нам бы только попасть на корабль или иметь пропуск, а там дело будет сделано. Пусть твой хозяин приготовит письмо с описанием ценностей и места их хранения. Доставку обеспечим вместе. Тебе это лучше устроить.
- Так, - в раздумье пробормотал Алеф. - Нужны помощники. Они есть?
- Уже заручился ими. За деньги двоих верных людей нашел. Они будут готовы по твоему сигналу.
- Где тебя найти? Сегодня я искал больше двух часов.
- Не удивительно. Свалка была великая. А где найти меня, так и сам не знаю. Я человек подневольный - куда пошлют, но постараюсь быть в этом районе. Ищи сам.
Алеф подумал немного, потом гмыкнул то ли недовольно, то ли с согласием, покрутил короткую бороду пальцами и буркнул:
- Ладно, начальник, передам твои мысли благородному Варий, подумает над ними твой уважаемый отец.
Велтура удивили эти слова, сказанные загадочно и с некоторой угрозой, но он промолчал, стараясь сам доискаться причин такого впечатления.
Алеф неторопливо поднялся, оглянулся и направился к темневшему переулку, наклоняясь к лежащим легионерам.
Ятонсид лежал на своей тахте и прислушивался к пульсирующему телу. Он только недавно добрался до своего дома и теперь предавался блаженному отдыху, хотя голод и усталость так измучили его, что сон не шел к нему. В голове постоянно возникали видения прошедшего дня. Они были столь ужасны и мучительны, что иногда с губ его срывался стон отчаяния и животного страха.
Весь день он провёл на стенах и площадях Приморской части стены. Он подносил камень для метательных машин, воду для воинов и солому для сжигания. Он видел столько ужасов, трупов, ужасных ранений, что удивлялся, как ещё не сошел с ума.
Дочь его тоже работала рядом. Удивляло его то, что она весьма спокойно глядела на весь этот кавардак, и это даже раздражало его. Мысли часто возвращались к Акобалу, он молил богов о ниспослании тому избавления от ужасов войны. Ему стоило большого труда уговорить и сына и стражников не трогать пока его по случаю ранения. Временами ему становилось стыдно и горько, что его слабость опускает в глазах сына его авторитет отца. Это злило и тревожило, но страх сковывал и не позволял поступить иначе. О дочери он как-то не очень волновался. Её поведение и раньше внушало ему неуверенность, а теперь он сам убедился, что Энушат довольно легкомысленна и на жизнь смотрит куда проще и спокойнее, чем он, отец, умудрённый опытом и долгой жизнью.
Вот и сейчас она где-то находится, не вернувшись домой, хотя он видел, что по окончании дневных сражений она оставалась целой и невредимой. Он также замечал, что даже в пылу ужасных схваток она продолжала таинственно поглядывать на особо статных и привлекательных воинов многообещающими взглядами, сердя и огорчая его седины. Но он боялся уже делать её внушения и замечания, да и времени на это не находилось.
Уже за полночь Ятонсид сумел заснуть, но сон был тревожный, со страшными сновидениями, и он проснулся на рассвете в поту и совсем не отдохнувший.
За дверью топтался древний слуга-старик или кто-то ещё, но Ятонсид не торопил события, продолжая лежать, устремив взор в потолок, едва белевший в предрассветной полумгле.
Наконец дверь приоткрылась и огромная тень надвинулась к ложу. Ятонсид узнал Алефа. Тот наклонился и спросил тихим голосом:
- Господин не спит?
- Я жду тебя, Алеф, - ответил тот, хотя за весь вечер и ночь ни разу не вспомнил о нём. Всё заполнено было переживаниями того страшного дня. Он приподнялся и сел, ощущая во всём теле ломоту и боль от той страшной работы, работы войны.
- Я выполняю твою, вернее, теперь уже нашу работу, господин. Время не ждёт и надо торопиться. Скоро всех будут сзывать на стены и улицы. Враг не дремлет.
- Да, да, Алеф. Я понимаю. Говори, а я поем, вижу, что принёс кое-что. Как мне отблагодарить твои услуги, Алеф? Ну, говори, говори.
- Нужны большие сокровища, господин. Без них дела не будет.
- Можешь располагать всеми моими, Алеф. Бери сколько надо.
- Господин не понял меня. Нужны большие сокровища, а твои - это просто мелочь.
- Мелочь, - протянул старик в растерянности и глаза его стали по-детски круглыми и удивлёнными. - Мелочь. Я эту мелочь собирал, копил всю жизнь. И эта мелочь ввела меня в высший совет города. В совет ста четырёх! - повысил голос Ятонсид, но тут же сник и уставился на молчавшего Алефа.
- Хозяин, твоих ценностей для такого дела слишком мало, надо это понять.
- Но что же тогда делать, Алеф? Где можно достать такие сокровища, чтобы жадные римляне согласились выпустить нас из города беспрепятственно?
Алеф помолчал немного, глядя в разгоравшуюся зарю, и потом будничным голосом сказал:
- Господин, надо ограбить храм или местного богатея, да не одного. Храм бы лучше.
- О всемогущий Молох, о покровитель города Мелькарт! Что ты беспутный говоришь!? Да как у тебя язык смог такое выговорить? Как боги терпят такое?
- Эх, хозяин! Чего уж вспоминать богов? Их вон сколько и каждого жертвами ублажай. А что они для города сделали? День-два - и от славного, богоугодного города останутся одни развалины, а ты взываешь к милости богов. Они уж давно отвернулись от нас. Мы им надоели. Но это твоё дело, господин. Я и сам найду себе убежище, пока ещё не всё пропало. Прощай!
Глухой стон вырвался из груди Ятонсида. Он простёр руки, словно пытаясь задержать Алефа, но тот продолжал медленно двигаться к двери. И тут, голосом непохожим на человеческий, в котором звучало и отчаяние, и горе и животный страх, Ятонсид выдавил из себя:
- Погоди! Не уходи! Дай прийти в себя!
- Хозяин, ждать больше нельзя. По улицам уже ходят стражники Газдрубала. Мне нужно укрыться для неотложных дел, да и тебя сейчас погонят к стенам.
Алеф толкнул створку двери, но голос Ятонсида остановил его.
- Стой! Я на всё согласен! Что надо делать, говори?
- Дело очень простое, но тянуть с этим никак нельзя. Нужно этой же ночью забрать все ценности одного из второстепенных храмов и тогда можно надеяться на успех. А пока я буду заниматься этим делом, ты, господин, составь письмо на имя военачальника римлян Манилия с предложением выкупа за себя и семью. С выкупом не торгуйся. Место встречи и обмена - катакомбы, я покажу точно. А теперь я ухожу. Слышишь крики на улице? Сгоняют защитников. Скоро начнётся кровавая сеча. - И с этими словами Алеф скрылся за дверью.
Ятонсид забыл про еду и про предстоящий бой. Он судорожно рылся в ящике с письменными принадлежностями. Дрожащей рукой он на куске папируса начертил несколько фраз и отвалился на спинку кресла. Мелкая дрожь сотрясала всё его тело. Зубы стучали, и он не сразу сообразил, что происходит у него в доме.
А трое вооруженных стражников уже толкали сухонькую фигурку Ятонсида к двери, больно колотя древками копий по костлявой спине. Во дворе уже собрались все домочадцы. Их набралось пять человек. В углу темнел труп старого слуги, и из-под него медленно вытекала густая струйка крови.
Ятонсид не успел опомниться и сотворить молитву, как всех их погнал стражник к центру города, где слышался нарастающий шум битвы.
Роскошные улицы и сады Мегары выглядели теперь уныло и растрёпанно. Дома пустовали и часто попадались трупы, вздувшиеся от жары. Некоторые уже были тронуты каннибалами, но теперь это никого не пугало. Отупевшие живые едва тащились к месту последней битвы, хотя кое-какая надежда ещё оставалась.
Ятонсид только сейчас заметил, что сжимает в руке клок папируса, и ужас охватил его с ног до головы. Волосы зашевелились на голове, и он едва не покатился на мостовую. Акобал с трудом удержал его и поставил рядом.
- Крепись, отец, - сказал он бодрым голосом. - Такова воля богов, и мы не в силах противостоять этому. Будем надеяться на лучшее.
Ятонсид со страхом и тоской в глазах глянул на сына и удивился его таким взрослым словам, да ещё сказанных ему, отцу. А тот шагал со щитом и копьём в руке, придерживая короткий меч на боку. Голова его белела повязкой, он старался казаться бодрым и здоровым, но Ятонсид видел, как тяжело давалась ему эта бодрость. Жалость охватила его исхудавшее тело и Ятонсиду страстно захотелось как-то укрыть, спрятать сына, уберечь от той роковой минуты, даже, мгновения, когда эта дорогая жизнь окажется на волоске и римский солдат равнодушно перерубит и эту последнюю связь с земной жизнью.
С рыданиями Ятонсид бросился на грудь сыну, и стражник вынужден был грубо толкнуть старика ножнами меча.
Почти час путники добирались до места, отведенного им для защиты. За время, что они прошли по пустынным улицам предместья, к ним добавилось много разного люда и теперь толпа плохо вооруженных людей стала невдалеке от пролома в стене, где уже кипел бой.
Начальники крикам и палками подгоняли измученных жителей и те бросались таскать камни, брёвна, рогатки к метательным машинам, где суетились воины и слышались отчаянные крики. Машины щёлкали, и камни с шипением уносились в ряды римлян, перелетая через головы ближайших защитников.
Ятонсид не успел опомниться, как потерял сына из вида. Он, как и все, таскал, бегал, получал затрещины и с ужасом поглядывал на толпу, которая медленно приближалась, грохоча оружием и испуская дикие вопли.
Рядом вскрикнул воин, схватившись за горло. Там торчала стрела, и кровь стремительным потоком текла по его грязным пальцам. Он мгновение стоял, а затем тихо повалился на камни мостовой. Никто не обратил на него внимания, и Ятонсид попятился назад, пока увесистый удар кулаком не свалил его на землю. Он ползал, роняя капли крови, истекавшие из носа. Борода его свалялась и слиплась. Он не соображал, куда полз на четвереньках, но продолжал ползти, пока не уткнулся в стену дома.
Кругом было почти тихо. Оказывается, он уполз довольно далеко, и шум боя доносился откуда-то издалека. А может, это в ушах только шумит? Вскоре он отдохнул, кровь слегка унялась, но борода напиталась ею и всё лицо, казалось, кровоточило. Почти без мыслей в голове, Ятонсид поплёлся, сам не зная куда.
Он не улавливал перемен на улицах, не ощущал направления, но шел, пока не остановился перед воротами своего дома. Тут только он понял, что сбежал с поля битвы и может в любую минуту быть распят на кресте, как это делали с трусами и дезертирами.
Он забился в угол сарая, прикрыв себя тряпьём. Мысли путались, пока он не погрузился в полудремоту. Ему было хорошо и покойно, ничто не волновало, не пугало и тишина казалась первозданной, райской.
Уже после полудня он вылез из укрытия и пробрался в дом. Кое-как обмыл лицо, бороду, сменил одежду и с отрешенным видом улёгся на постель. Ему стало всё безразлично. Он долго лежал, ни о чём не думая, даже мухи не раздражали его теперь. Солнце клонилось к закату.
И тут он увидел возле себя незнакомого воина, заглядывающего ему в глаза.
"Смерть моя пришла, - подумалось старику и он удивился, что это не вызвало в нём того ужаса, который он всегда испытывал перед этим понятием. - Вот и конец всем делам земным. "
Он закрыл глаза, но тут же открыл их, услышав над собой:
- Эй, старик, ты жив? Не ты ли торговец Ятонсид? Член великой сотни?
- Я и есть, - ответил тот, с неудовольствием замечая, как страх возвращается к нему и с ним все остальные неудобства жизни.
- Я от Алефа. Давай письмо, коль написал. И не дрожи так. Ятонсид рылся в складках одежды, но письма не находил.
- Да ты никак переоделся, старик. Где твоя старая одежда? - и не дожидаясь ответа сам нашел и обыскал её. - Вот, нашлось, не горюй, старик. Прощай, я пошел, у меня дела.
Остаток дня Ятонсид провёл в страхах. Он отыскал немного еды, оставленной Алефом ночью, но поел без аппетита. Шум боя приблизился к дому и теперь ясно доносился до ушей. Снаружи слышался топот ног, крики, что-то волокли, что-то ломали, но Ятонсид боялся высунуть нос из окна и притаился в полумраке душной комнаты.
С наступлением ночи грохот боя поутих, но продолжал ещё терзать слух. В дом никто не явился, и мысль о гибели сына постепенно завладела стариком. Он не мог заснуть и всё прислушивался, не идёт ли тот домой. Но всё было тихо. Горе навалилось на старые плечи. Он стал бродить по опустевшему дому. Вдруг стук шагов, тихие приглушенные голоса и в дом вошли люди. Их было трое, и Ятонсид узнал голос Алефа. Надежда узнать новости о сыне подбросила старика, и он показался в проёме двери.
- Вот и наш хозяин отыскался, - голос Алефа звучал почти весело. - Господин, мы ненадолго отлучимся, а ты приготовь нам мешки и ящики, какие найдутся. Вернёмся скоро.
Обширный шатёр украшен ветвями пинии и весенними цветами, перевитыми разноцветными лентами. На столбах красивое оружие и охотничьи трофеи. У входа недвижно повисло знамя полководца и стража в начищенных доспехах с копьями у ног. У коновязи кони хрустят зерном и сеном, постукивая подковами и позвякивая сбруей.
В шатре человек десять мужчин в лёгких гематиях и туниках светлых тонов. Многие возлежали на ложах, покрытых мягкими покрывалами, рядом восседали в креслах. Один стоял и оживлённо рассказывал о своих приключениях минувшего дня.
- Ну, хватит, Лелий, друг мой Гай! - не выдержал Сципион Эмилиан, останавливая молодого легата. - Нам сегодня всем досталось, и не будем возвращаться к дневным заботам. Все мы устали за эти два дня, и я предпочитаю забыться в кругу друзей.
- И правда, Публий, - ответил Луций Кальпурий, лениво протягивая руку за кубком. - Завтра предстоит тоже самое, так отвлечёмся хоть на несколько часов. Давайте выпьем за успех дня и забудем до завтра о нём. У нас есть тут историки, они всё опишут для потомков.
Люди довольно рассмеялись, шумно подняли кубки и осушили лёгкое вино.
Шум за порогом шатра заставил замолчать друзей. Кто-то прорывался внутрь, и стража настойчиво преграждала путь. Сципион встал и выглянул в ночь, освещённую огнями факелов. Спросил, ни к кому не обращаясь:
- Что там ещё такое? Не мешайте отдыхать!
- Друг мой любезный, Публий! Да что же это такое? Столько трудов надо затратить, чтоб до тебя добраться!
- Гай, неужто это ты!? Друг мой дорогой! Пропустить его! Иди ко мне, дай я тебя обниму! Где ты столько времени пропадал? Заходи. Ты как раз во время. У нас тут собрались все друзья!
Сципион с сияющим лицом обнял друга за плечи и с весёлыми возгласами втащил его в шатёр. Их встретили криками восторга. Зазвенело серебро кубков, послышались шлепки по гладким спинам.
- Гай, как ты меня огорчил своим опозданием! - не унимался Сципион, усаживая друга рядом. - Ну, как там в сенате? Что говорят о войне? Не тяни, рассказывай! Мы все с нетерпением готовы слушать до утра.
- Да дайте опомниться человеку с дороги. - запротестовал Корнелий Сципион, с жалостью вглядываясь в утомлённое лицо Гая Луцилия.
Шум долго был помехой для серьёзного разговора, но, наконец, он поутих.
- Друзья, я слышал уже, что тут у вас дела складываются прекрасно, не так ли? Часы Карфагена сочтены, и вы все будете покрыты славой.
- Часы - это слишком смело сказано, Гай, но дня три-четыре придётся убить на окончательный разгром города. - Сципион несколько нахмурился, но быстро переключился и заговорил о Риме. - Ты так и не поведал о делах в сенате, Гай.
- Да что можно сказать? Заседания проходят каждый день. Споров так много, что трудно сказать, когда всё это кончится. Однако, по некоторым признакам, идеи покойного Котона ползут вверх.
- Неужели призывы этого одержимого старика имеют такой успех даже после его смерти? - удивился Сципион, погладив гладко выбритую щёку.
- К сожалению, друг мой, это так. Правда, неунывающий Назика надеется сохранить этот город для Рима, однако сейчас трудно сказать, как это ему удастся. Но споры идут жаркие. Просто удовольствие получаешь от посещения заседаний сената.
- Что слышно о Гамилькаре? - ввернул вопрос Мастанбал, молодой брат царя Нумидии Миципса.
- О нём пока забыли. По-видимому, ему дадут спокойно прожить свою жизнь. Во всяком случае, его заслуги перед Римом не должны лишить его права на это.
Галусса с некоторым напряжением следил за разговором, не вмешиваясь, но подмечая мелочи. Он не часто бывал в кругу друзей Сципиона, и сейчас он не переставал удивляться, сколь просты отношения между знаменитым полководцем Рима и его подчинёнными. Это настораживало военачальника и заставляло присматриваться ко всем.
- А что нового слышно от консула Муммия? - не унимался с расспросами Публий Сципион.
- В Греции его войска успешно теснят царя Диэя и вскоре ожидают полного завершения компании. - с улыбкой растерянности отвечал Гай ЛуциниЙ.
- Друзья, - остановил поток вопросов Сципион, - давайте по порядку! Гай изнемогает от них, а мы почти ничего не можем узнать. Пусть продолжит римские новости.
- Да что ж, Публий. Главного я не успел выполнить.
- Что такое?
- Семпрония, жена твоя, шлёт тебе самые горячие приветы и наилучшие пожелания. С нетерпением ожидает конца войны и трепещет при мысли о встрече.
- О, это действительна приятная весть, друг мой! Спасибо за хлопоты. Надеюсь, она здорова и весела?
- Вполне, Публий. Ждет даров и горит нетерпением обзавестись карфагенским пурпуром. Там, в Риме, только об этом и говорят в кругу почтенных матрон.
- Кстати, о пурпуре, - спохватился Сципион. - Теперь для наших торговых воротил открывается прекрасная перспектива захватить в свои руки всю монополию на торговлю и производство карфагенского пурпура. Я даже наметил в скором времени, после завершения компании, послать нашего почтенного историка Полибия по путям карфагенских купцов в Море Мрака за Геракловы столбы. Вернее, теперь столбы Мелькарта, не так ли, дорогой мой Полибий?
- Вы говорите все, говорите, а я помаленьку пописываю для памяти. А относительно моего путешествия, так не слишком ли я стар для такого предприятия, дорогой друг?
-Кому ж, как не тебе, побывать и описать древний путь финикийских и карфагенских земель по ту сторону столбов? В самый раз. Панаитий для этого слишком мрачен, а мне хотелось бы почитать и послушать что-нибудь весёленькое о предстоящих приключениях.
- Да, не жалеешь ты меня, Публий. Боги тебе это не простят.
Общий смех был ответом на эти слова стареющего историка. Все знали отношение Сципиона к богам, его почитание Эпикура и непрекращающиеся связи с его последователями.
- Вы смеётесь, друзья, - заметил Сципион, сразу вдруг посерьёзнев, - а я и сейчас и чуть раньше иногда задумываюсь о том, что, возможно, и Рим ожидает та же участь, что и этот прекрасный Карфаген. От этого становится грустно и даже тоскливо.
- К чему такие мрачные мысли, Публий, - в недоумении ответил Корнелий, - когда наша республика уверенно карабкается к вершине своего могущества.
- Но как долго можно удержаться на этой вершине, брат? И не слишком ли страшно будет падение с неё?
- Публий сегодня насмотрелся на резню и мысли его помрачнели, - с ухмылкой заметил Сервий Гальба, молчавший до сих пор.
- Нет, друзья. Почитайте древних историков. Сколько было великих держав? Одна Ассирия чего стоит, а империя Александра? Египет, Вавилон. Маленькая Греция блистала не только своими мыслителями. Персия со своими Дариями и Киром. Да и Карфаген держава не малая. А где все эти колоссы? Их нет! Не является ли это каким-то законом, нами ещё не изученным или не понятым? Может быть, стоит заняться этим вопросом для будущего нашей державы? Сейчас мы сильны и ещё долго будем пожинать плоды нашего гения, а что потом?
- Перестань, Публий! - воскликнул Гай горячо. - Ты навеваешь своими разговорами мрачное настроение. Даже если так и случится, то не нам быть свидетелями падения Рима. Пусть эту загадку решают последующие поколения.
- Ты, Гай, неправ, - грустно ответил Сципион. - Мы все обязаны думать о будущем республики и народа. Мы образованные, начитанные люди. Кто ж, кроме нас, осилит такую премудрость?
- Публий, конечно, прав, друзья, - воскликнул Гай Лелий, стараясь повернуть разговор в более свободное русло. - Но не сегодня обсуждать такие серьёзные проблемы. Гай Лициний до сих пор не отведал нашей солдатской кухни. Поднимем кубки за весёлую нашу компанию и за дружбу между нами! И пусть она не кончается этой войной!
Возгласы одобрения раздались со всех сторон. Все выпили вина и на время примолкли, насыщаясь внесенными рабынями яствами.
В шатре стало душно от скопления людей. Ночь близилась к концу, и весёлая компания вышла на свежий воздух. Ночь мерцала крупными звёздами и после жаркого помещения шатра приятно ощутить свежесть морского ветерка.
А вдали светились пожары Карфагена. Зарево в разных местах расцвечивало чёрное небо и казалось, что ночь не такая уж тёмная. Изредка низко над городом прочерчивали дугу метательные снаряды, беспокоившие защитников и не дававшие им спокойно отдохнуть после дневных боёв.
- Никак и сейчас в городе идут сражения? - спросил Гай Лициний, с интересом всматриваясь в далёкие очертания Карфагена.
- Мы торопим время, друг мой, - ответил Сципион сурово. - Этим мы ускоряем падение города и окончание войны. Солдат надо беречь, они ещё понадобятся нашей республике, Гай.
- Не хотел бы я оказаться сейчас в шкуре жителей города. Им грозит поголовная продажа на рынках рабов. Это почти решенное в сенате дело, Публий.
- И всё же мне жаль такого города. Сколько труда потрачено на его создание, сколько пользы мог бы он принести нашему народу! Об этом не раз мне говорил Тиберий. Кстати, как он там поживает? Обещал приехать к штурму, но видно что-то помешало.
- Верно, он собирался, но мать и твоя Семпрония так воспротивились, что юноша не счёл нужным волновать взрослых. Усиленно изучает право и сельское хозяйство. И здешнего Ганнона тоже почитывает. Говорит, что весьма мудро и правильно пишет по вопросам сельского хозяйства.
- Далеко пойдёт племянник, - заметил Сципион. - Здесь его многие помнят.
- Что занимает нашего нового консула Летула?
- Видимо, дела в Испании. Там никак не затихают волнения племён. Да и политика наших наместников и полководцев не всегда правильны, Публий. Нет там мудрого политика, но побережье держим крепко.
- Что ж, поговорили, но завтра опять трудный день, Гай. Да и ты с дороги ещё не отдохнул. Пора спать, друг милый. Ты ляжешь у меня, вместе с братом.
- Не стесню ли я тебя, Публий?
- О чём ты? Мне так не доставало твоего общества. Не думай об этом, Гай. Военачальники стали прощаться, расходиться по своим татрам, и бряцание стражников вскоре затихли в ночи.
В это время три тени скользнули под тёмный портик храма Ваал-Зебуб. Он прятался в тени кипарисов и пиний, обрамлён стеной юббы. Это был небольшой храм, но подношения получал значительные. И потаскушки, и путешественники старались задобрить этого алчного бога. Подвалы храма хранили большие запасы золота, драгоценностей и дорогой утвари.
- Теперь, друзья, - прошептал Алеф, скрываясь в тени деревьев, - всё зависит от нашей расторопности. Никакого шума и жрецов не щадить. Их мало осталось, но шум поднять и они могут.
- Как не понять, - ответил коренастый бандит в короткой тунике.
- Ты, Миркан, выпытываешь у жрецов тайники сокровищ и в средствах не стесняйся, времени у нас мало. Ты с этим делом справишься.
- А сколько тут жрецов, Алеф?
- А кто его знает! Должно быть три-четыре старичка. Но оставить одного-двух, остальных без помех на небо.
Троица осторожно прокралась к дверям, но те оказались закрытыми. Обошли храм со всех сторон и нашли немного разрушенную часть стены, заваленную торопливо камнями. Алеф кивнул, и все стали осторожно разбирать завал. Скоро открылась дыра, куда проползли грабители. Полная темнота затрудняла продвижение, но храм не отличался большими размерами.
Пришлось зажечь лучины и при их свете пробираться дальше. Миновали два небольших помещения и наткнулись на спящего в углу старика-жреца. Алеф незаметно кивнул, и Миркан барсом навалился на хрупкую фигурку. Тот даже не встрепенулся. Миркан покачал головой и сделал знак, что всё в порядке.
У самых входных дверей на подстилке лежали ещё два жреца. Один что-то бормотал, не то молитвы, не то бредил. И не успел жрец сообразить, как его
придавили, заткнули рот и связали. Так же быстро управились и со вторым. Тот успел крикнуть, но никто его не услышал.
- Кажись, все, - прошептал Алеф. - Но поспрашивать надо, займись, Миркан. Тот стал расспрашивать, но жрец упорно молчал. В тусклом, едва мерцающем свете лучины, истощённый жрец только вращал глазами и мелко непрерывно дрожал. Миркан стал выкручивать пальцы и тыкать остриём ножа в мягкие места. Но тут Алеф остановил приятеля.
- Брось его. Займёмся другим. Этот, оказывается, жрал тихонько, да и телом не так худ. Давай с ним.
И правда, второй жрец не стал долго запираться. Он согласился показать ход в подвал, где хранились ценности.
- Вот это уже то, что надо, - сказал Алеф. - А этого...
До подвала путь оказался совсем недалёким. И при свете факела увидели груды золотых монет, сосудов, шкатулки драгоценных каменьев. Жрец скулил и Алеф кивнул в его сторону. Миркан коротко ударил того по голове и старичок тут же отлетел к своим богам, как-то мягко рухнув на плиты пола.
- Засовывай в мешок самое ценное, - сказал Алеф, глядя на ошалевших от такого видения бандитов. - Да громоздких не суйте!
Нагруженные тремя мешками, тянувшими их к земле, бандиты пробирались к дому Ятонсида. Их никто не остановил, занятые каждый своими делами и мыслями. Теперь никому ни до кого не было дела.
Одарив своих сообщников, Алеф выгнал их за ворота. Ятонсид с ужасом смотрел на мешки с самыми знаменитыми сокровищами храма, хранившимися, может быть, не одну сотню лет.
- Что ж теперь-то делать с этим? - и он кивнул на мешки. - Как мы всё это вынесем?
- Римляне близко. Скоро, может и завтра, будут в этом квартале. Нам должны помочь. Ещё не знаю как, сегодня уточню. А где сын и дочь?
- Второй день не появляются, Алеф, - ответил Ятонсид, не замечая, что тот перестал величать его господином.
- Положись на меня, постараюсь найти. А пока дай поспать малость. Совсем глаза слипаются.
Алеф спустился в подвал дома и там затаился в ворохе соломы и тряпья, наказав старику поднять его после полудня.
Остатки центурии Велтура отошли за крепостные стены, уже изрядно разрушенные. Многие солдаты были ранены и едва держались на ногах. Доспехи и оружие несколько раз менялось, одежда изодрана в клочья. Полтора десятка оставшихся в живых солдат жили одной мечтой: как бы вырваться из этого котла, где отчаявшиеся жители и остатки войска Газдрубала никак не хотели складывать оружие. Они дрались так, будто другого им в жизни не дано. От них отвернулись их страшные боги, которым вот уже три года постоянно приносились человеческие жертвы. Никто не надеялся на спасение и всё же продолжали сражаться, едва держась на ногах от голода и усталости.
Им не давали передышки даже по ночам. Руки с трудом удерживали оружие, но перебежчиков почти не было. Весь народ поднялся на последнюю битву, исход которой всем был заранее известен.
Газдрубал продолжал организовывать сопротивление, хотя большая половина города уже находилась в руках римлян. Они неудержимо рвались к центру, к цитадели на холме Бирса, где сосредоточились последние защитники города.
В нескольких местах продолжались ещё бои и римские когорты с трудом и большими потерями продвигались, тесня живые мумии. Вокруг храмов были организованны точки сопротивления. Жрецы яростно агитировали биться до последней капли крови, угрожая ужасными карами. Но что можно было ещё обещать истерзанным жителям, когда они и так уже обречены на смерть или пожизненное рабство.
Бывшие рабы, разуверившись в тщетности попыток добыть себе свободу, стали сколачивать шайки, грабившие храмы и богатые дома, ещё оставшиеся после пожаров и разрушений метательными машинами.
Агония подходила к концу, но сопротивление не ослабевало. Огромный город истекал кровью, обугливался, но боролся до конца. Больше половины жителей погибла в огне сражений, от болезней и голода. Малая часть этих людей уже без всякой надежды продолжала выполнять приказы Газдрубала.
А великий полководец и диктатор всё реже появлялся среди народа или в войсках, всё дольше проводил в одиночестве. Его волновал только один вопрос - как остаться живым. Даже семья перестала его интересовать. Он всё реже вспоминал детей и других близких. Он ещё упивался властью и отдавал нелепые, уже невыполнимые, приказы, ещё распинали людей на крестах за неповиновение, но одна мысль и жизни не могла выйти из головы.
Газдрубал забирался на верхний этаж храма Эшмуна и созерцал ужасную резню у подножия Бирсы. Пожары охватили город, его центральные районы, а в пригородах, в Мегаре, в районе гавани и у перешейка уже всё затихло. Там спокойно хозяйничали римляне, отходили на отдых манипулы, дымили костры, варилась еда, дым пожарищ рассеялся.
Ганнон Белый, едва передвигаясь от усталости и голода, вошел в комнату к Газдрубалу. Его сопровождали трое старцев - представителей самых уважаемых в городе семей. Газдрубал с неприязнью взглянул на них и волна раздражения окрасила его лица. Он знал, о чём пойдёт разговор, и заранее злился. Он уже чувствовал свою беспомощность и сам иногда удивлялся, почему народ ещё продолжает драться, хотя никаких сил, казалось, не осталось.
- С чем пришли, старейшины города? - сдерживая злость, спросил Газдрубал.
- Великий, не пора ли сделать единственно необходимый теперь шаг? - прошамкал сгорбленный старец, тряся седой бородой.
- О каком шаге ты изволил намекнуть, старик? - грубо спросил Газдрубал, притворяясь, что не понимает сказанного.
- Великий, в твоих руках вся власть над городом. Люди больше не могут выполнять твои распоряжения. Проси Сципиона о мире, о перемирии или о сдаче города. Больше так существовать нельзя.
- Газдрубал, пора прекратить бессмысленное сопротивление, - заметил Ганнон, в отчаянии выступив на полшага вперёд. - Город обречён, и спасения ждать неоткуда. Надо пожалеть народ, ещё оставшийся в живых.
- Народ уже не существует. При любом исходе войны его судьба предрешена, - ответил Газдрубал. - Так покажем этим кровожадным римлянам, как может умирать народ! Никогда я не соглашусь на такое, слышите!
- Умоляем, великий! Проси перемирия для переговоров, - продолжал просить старец и краска волнения появилась на его осунувшемся лице. - Надо соглашаться на любые условия. Рабство - это ещё не смерть.
- Я не согласен с вами, старейшины! Никогда я не соглашусь на участь раба! Есть множество способов избежать этого, и я советую вам подумать о выборе одного из них!
Долгое молчание воцарилось в комнате. Газдрубал с презрением глядел на депутацию города, но в голове его уже шевелился страх. Он не находил выхода, не видел ничего, кроме самого ужасного для себя. Он не надеялся на пощаду. Даже если Сципион и помилует, то римский сенат на это не пойдёт. Он знал об этом и ужас приближающегося конца постепенно охватывал его.
- Идите, старейшины, - неожиданно мягко проговорил он наконец. - Выполняйте свой долг до конца и учите стойкости всех остальных. Мне надо остаться одному. Мне надо собраться с мыслями.
С тяжелыми вздохами старейшины медленно вышли из комнаты. Газдрубал прислушался к далёкому шуму сражения. Тоска безысходная, тягучая навалилась на него. Он сгорбился и его обрюзгшее тело расплылось на кресле, заполнив его углубление бесформенной массой.
- Да, выхода нет, - сказал он сам себе. - Все меня покинули. Страх перед Римом оказался сильнее. Теперь даже бежать не удастся. Жизнь заканчивается и так бесславно.
Жалость к самому себе наполнила его грудь. Слёзы скопились в веках, но скатиться не успели. Он смахнул их, оглянулся вокруг. Никого рядом не было.
- Не уйти ли самому из жизни? - спросил он. - Хватит ли сил для этого? И как мне жить, если этих сил мне окажется недостаточно. Нет, пусть будет так, как угодно богам. А жизнь так хороша, но как без власти, к которой я привык за годы войны. О,боги! Помогите мне, вразумите и дайте сил!
Манилий с удивлением всматривался в статного высокого центуриона и недоумевал, пытаясь вникнуть в смысл странного письма на обрывке папируса, который он вертел в руке. Его бритое в морщинах лицо выражало недоумение, серые глаза смотрели холодно, с неприязнью.
- Кто тебе вручил этот лоскут? - спросил он Велтура, с удовольствием рассматривая красивого воина.
- Мой господин, это принёс какой-то оборванец на улице, где мы штурмовали храм Мота. Просил передать тебе, господин, уверял, что выполняет приказ своего хозяина. Имя того не назвал.
- Очень странно, очень, - бормотал Манилий себе под нос. - Здесь написано о месте, где можно будет произвести эту сделку. Ты знаешь такое место?
- Нет, господин, я не читал письма, я только передал его тебе.
Манилий, закалённый в сражениях воин, командир храбрый и заслуженный, сейчас был обескуражен. Ломая голову над тем, кто мог знать его и положиться в таком щекотливом деле, он чувствовал, что начинает смотреть на всё это с некоторым волнением. Ведь за малые ценности никто не обратится за помощью к популярному военачальнику римлян.
- Что ты подумал бы, центурион, если б тебе предложили за твою помощь знатному пунийцу большие сокровища?
- Я бы счёл необходимым поставить в известность своего ближайшего командира, господин.
Манилий подозрительно глянул в открытый взгляд центуриона и промолчал. Ответ понравился, но он несколько не соответствовал его мыслям. Они ещё в полной мере не оформились, но то были мысли с оттенком корысти. Он столько лет провоевал, а вернуться домой ему не с чем. Теперь представляется такая блестящая возможность. Не рискнуть ли? Что можно потерять на этом? Пожалуй, почти ничего.
- Центурион, ты бы не взялся организовать доставку ценностей в мой шатёр? Помощников можешь отобрать сам.
Велтур, а это был именно он, задышал от волнения чаще. Он никак не мог и предположить, что ему предложат заняться всем этим грязным делом. Он помедлил и ответил, овладев собой:
- Твой приказ выполню, чего бы это мне не стоило.
- Вижу, ты отличался в сражениях, да и тут не сидел в укрытиях. За что получил серебряную фалеру?
- Прошлогодний штурм скалы в Магалии, господин.
- Да, да, помню. Так вот, центурион, как твоё имя? Велтур? Не потомок ли ты тусков? Ну, что ж, твои предки были великим народом. Мы многому у них научились. Они наши учителя, хоть и в старину воевали против нас, да ещё в союзе с Карфагеном. Но то давно минувшее. А теперь к делу. Победа не за горами, и не грех немного подумать и о себе. Подбери трёх или четырёх людей по своему усмотрению, и поручаю тебе выполнение того предложения, которое я получил от тебя. За заслуги получишь манипулу и золотую фалеру.
- Благодарю тебя, господин! Выполню, но мне нужен пропуск с твоим именем. Иначе меня могут остановить и отобрать то, что предназначено тебе.
- Получишь и пропуск, Центурион. Приходи через полчаса, а пока ищи людей и понадёжней.
Велтур чётко повернулся и вышел из шатра с ликованием в груди.
К вечеру он с людьми занял полуразрушенный дом и стал поджидать Алефа. Тот был уже предупреждён, и с наступлением ночи появился усталый и грязный. С ним были двое его прежних друзей, одетые в форму вспомогательных войск. Усевшись, он прогудел басом:
- За такую работу и таланта золота мало будет. Весь день гонялся за выродками моего старого хозяина. Едва нашел.
- На кой чёрт они тебе понадобились? - ответил Миркан, примеривая к ладони рукоять велтурова меча.
- Не твоего ума дело! Пропуск готов, центурион?
- Готов, а где мой отец, Алеф? Вез него ничего не получишь.
- И отец твой появится в нужное время. Терпение у тебя маловато. К полуночи все соберутся, и тогда наш черёд, воин.
Алеф с наслаждением устроился в углу, и тут же заснул. Его спутники тоже не выказывали волнения, которое так будоражило Велтура. Он сидел и удивлялся самообладанию этих незнакомых ему людей. В его душе зарождалось сомнение в их добропорядочности. Сам он в погоне за добычей не брезговал никакими, подчас, средствами, но в мирной обстановке он проявлял завидную честность и даже щепетильность.
Тяжело вздохнул Велтур, переглянулся со своими двумя товарищами и пожалел, что связал их с таким неблаговидным предприятием. Время для него тянулось медленно, он с завистью поглядывал на посапывающих мирным сном кудлатых пунийцев, вздыхал и старался думать об отце, с которым не виделся вот уже полгода.
Он с сожалением вспомнил, как у него с ним перед самым переходом в Карфаген случилась ссора, которая до сих пор лежит на душе тяжелым грузом. Отец не мог смириться со своим низким положением центуриона, да ещё под постоянным придирчивым взглядом командира манипулы. И если б только взгляды! По каждому пустяку отец получал унизительные задания и никогда не мог выполнить их удовлетворительно. А всему виной его высокое происхождение от старинного рода, который теперь полностью исчез, за исключением Велтура. Отец делал отчаянные усилия, пытаясь склонить сына на свою сторону, но Велтур не видел в Карфагене той силы, которая могла устоять под натиском железного Рима.
Со временем Велтур проникся злобой на всё римское, но виной тому был не сам Рим или начальство, а воспоминания об отце и его рассказы о величии его предков. Постепенно он стал понимать отца, его тоску по утраченному могуществу и той участи, которая выпала ему самому.
Потом ему стало страшно за судьбу отца, когда стало очевидно падение города и гибель всех перебежчиков. И сейчас он остро почувствовал, что обязан был сделать всё возможное для спасения его. И вот он вынужден нарушить присягу и совсем не бескорыстно, помогать не только отцу, но и врагам Рима, врагам родины.
Тихий шум приближавшихся шагов нарушил думы Велтура. Он прислушался и приготовил гладий короткий меч, с которым удобно было рубиться в толпе.
Короткое постукивание разбудило Алефа, который спал, оказывается, очень чутко. Он прислушался и ответил таким же стуком. Вскоре шаги приблизились, и в чуть светлевшем проёме окна показалась тень человека.
Недолгое совещание шепотом, и Алеф вышел из помещения. Тут же стали протискиваться люди, и Велтур насторожился, поднялся во весь рост и оправил оружие.
- Ну вот, Варий, принимай своего сына, - услышал Велтур, и сердце подпрыгнуло в груди.
К нему шагнул человек, совсем незнакомый, во всяком случае Велтур не смог признать в темноте его своим отцом. Но тот шагнул, присмотрелся и знакомым голосом произнёс:
- Боги услышали мои молитвы. Я снова вижу сына! Велтур, обними своего измученного отца, прижми его и дай опору! - с этими словами тщедушная фигурка прижалась к мощной груди воина и вздрагивающая спина показала Велтуру, как исстрадалась душа отца за последние полгода.
Он осторожно обнял плачущего отца, прижал к груди, но слов не находилось. В горле пересохло и запершило. Но тут голос Алефа вывел Велтура из оцепенения:
- Торопись, ребята, время не ждёт! Переоблачайтесь и распределяйте ношу. Выступаем. Велтур, ты у нас настоящий центурион и будешь возглавлять процессию. Мы, несколько человек, будем его легионерами, остальные пленные и рабы, выполняющие волю своих хозяев. Торопись!
Велтур отстранился от отца, поглядел на его сгорбленную фигуру и опять слов утешения или ободрения у него не нашлось. Это смутило его и он, как и в далёком детстве, застеснялся, заторопился, стараясь затеряться среди людей.
Небольшая колонна человек в двенадцать вылезла из дома и потянулась под охраной легионеров вниз к порту. Велтур проверил пропуск и немного успокоился, хотя не представлял себе, как можно пройти таким образом через систему римских постов, да ещё погрузиться на корабль. Он приготовился к самому худшему, и тоскливое нытьё в груди совсем испортило настроение.
Добрую половину пути колонна прошла спокойно. Простое любопытство римлян Велтур парировал довольно грубо, ссылаясь на приказ Манилия, но перед портовыми кварталами их остановил патруль и Велтур предъявил пропуск. Начальник патруля - коренастый центурион - подозрительно оглядел людей с ношами на плечах, но махнул рукой и Велтур в волнении стал вышагивать по собственной тени от света факелов.
Ещё дважды пришлось прибегать к пропуску, и каждый раз Велтур ловил на себе и остальных любопытные и подозрительные взгляды. Однако имя Манилия, его распоряжение позволяли беспрепятственно проходить.
Вот и пристани. Чёрная вода тихо плескалась о брёвна и борта судов, стоявших у причалов. Редкие огни отсвечивались в водах, и мерный скрип такелажа навевал неуверенность и страх.
- Поворачивай правее, центурион, - молвил тихо Алеф, приблизясь к Велтуру. Кучки солдат спали прямо на плитах мостовой, загаженной лошадьми и недавними боями. Трупы уже убрали, но вонь неизвестного происхождения висела в воздухе.
Показался огонь маяка на Гермейском мысу. Алеф указал на него рукой.
- Держи на маяк. Там нас ждёт судно. Это не больше получаса пути. Самое страшное миновало. Теперь поспокойнее будет. Гурзил, бог битв, на нас не обратил внимания. Теперь заручиться бы милостью Ваал-зебуб, да тут нам ждать добра не приходится, - и Алеф саркастически всхохотнул.
- Чему радуешься? - недовольно спросил Велтур. - Дорога ещё не окончена.
- Ха! Да рассказать тебе, так не поверишь. Но это потом, а то душа-то не у всех крепкая. Молчи, а то услышат.
Велтур забеспокоился, оглядел свою охрану из пяти человек в римских доспехах с пилумами на плечах и мечами у бёдер. Подумал с неприязнью: " Ребята не похожи на голодных жителей Карфагена. Разбойники видимо, да и похожи их рожи на людей непутёвых. Держаться бы от них подальше, да вот судьба свела нас вместе. "
Он поискал глазами отца и увидел рядом с ним старика, едва волочившего ноги. Затем опять обратил внимание на женщину, понуро следовавшую за стариком. Юноша с перевязанной головой и рукой на перевязи скрёб старыми сандалиями по мостовой. Мужчины с трудом несли в метках что-то тяжелое и покачивались, изнемогая под их тяжестью.
Велтур отстал и хотел помочь отцу, но тихий жесткий голос Алефа остановил благие намерения. Велтур зло глянул в его сторону, но промолчал, поняв, что в их положении иначе и не придумаешь.
- Осталось совсем немного, начальник, - сказал Алеф с некоторой издёвкой в голосе. - Виднеется уже огонёк нашей посудины.
Но тут требовательный голос остановил Велтура. Из каменной будки вышел римлянин с солдатами. Факелы нещадно чадили и давали мало света. Потровский патруль остановил колонну.
- Что за люди? Пропуск!
- Приказ Манилия, центурион, - ответил Велтур, протягивая тому кусок пергамента.
- Приказы Манилия здесь не действуют, поворачивай назад.
- А чьи ж приказы дают дорогу на Гермейский мыс?
- Только Луция Манцина или самого проконсула Сципиона, центурион. Имеете желание пройти к маяку, поворачивайте назад к получите на то разрешение в канцелярии Манцина.
- Начальник, да нам же времени на это не хватит, - вмешался в разговор Алеф. - Пропусти, мы сопровождаем добычу Манилия. Они с вашим Манциным наверняка большие друзья и договорятся без нас. - Молчать! Кто ты такой? Эй, солдаты! Проверить мешки!
Дело оборачивалось скверно. И хоть стражников было всего трое и их командир, но кто знает, сколько их ещё находится поблизости. Велтур растерялся, но в это время Алеф так огрел одного солдата по голове, что тот без стона повалился на землю. И не успел Велтур обнажить меч, как Алеф со своими людьми расправился с остальными. Шум, поднятый схваткой, не привлёк никого, но вдали замелькали огни факелов.
- Хватай мешки, ребята! Бегом к судну, тут близко!
___
Велтур бросился к отцу, выхватил мешок и поразился его тяжести. Вся толпа бросилась вдоль берега со стонами, всхлипываниями. Истощённые люди падали, с трудом поднимались, но продолжали бежать, увлечённые общим порывом.
Велтур заметил, что Алеф схватил женщину и поволок её за собой, бренча оружием и топоча огромными калигами. Люди растянулись по берегу, где почти не попадались суда, а торчали носами вытащенные на берег лодки.
Сзади донёсся голос, приказывающий остановиться. Старики застонали и засеменили быстрее. Велтур толкнул отца вперёд.
- Беги, я попробую остановить преследователей! Быстрее!
- Сынок брось мешок, он тебе помешает!
- Не беспокойся, отец!
- Центурион! Ты что задумал? - заорал Алеф и бросился к Велтуру.
- Добежать не успеют все! Надо придержать солдат. Я это смогу.
- Бежим, пока есть время, а там вместе попытаемся! Спеши!
Отряд человек в десять приближался, поблескивая латами в свете колеблющихся факелов. До них оставалось шагов пятьдесят-шестьдесят. Они орали угрозы и проклятия, но толпа грабителей, а Велтур уже не сомневался в этом, продолжала спешно продвигаться вперёд. Там уже вырисовывался силуэт судна и можно было различить матросов, суетящихся на палубе.
Миркан первым добежал до судна и перекинул мешок на палубу. Вернулся, и так же легко вскинул женщину.
- Миркан, беги сюда, помоги нам! - взывал Алеф, но тот мешкал или боялся. - Собачий сын! Ты что, оглох? Убью, осёл вонючий!
В это время преследователи почти настигли беглецов. Велтур и Алеф повернули оружие и встретили пилумами наскочивших солдат. Те были почти без доспехов и остановились в нерешительности, увидев огромного Алефа и внушительного центуриона.
- Вперёд! - кричал командир, пробираясь поближе к беглецам.
Короткий лязг стали, стон, проклятие. Велтур оглянулся и заметил, что на судно взобрались все, и там собираются поднять сходни. Гребцы занесли вёсла, готовые сделать первый гребок.
- Алеф, они уплывают! Бежим!
Ужасно взревев, Алеф бросился на солдат и когда те отхлынули, он повернулся и в несколько прыжков оказался у судна. Сходни уже втаскивали на палубу, и он с трудом успел уцепиться за борт. Велтур бросился в воду, но доспехи тянули вниз, и ему не удавалось дотянуться до судна. А гребцы уже успели сделать первые гребки. Ужас и тоска охватили Велтура. Голос отца надрывался с палубы, взывая к помощи.
Сзади толпились солдаты, лезли в воду, метали копья, но ни одно не попало в Велтура. Тут он почувствовал, что конец верёвки полоснул ему по плечу. Руки сами вцепились в неё и он сразу оказался у самого борта. Сильные руки быстро втянули запыхавшегося воина на палубу, и он свалился под ноги толпы, где отец его со стоном опустился рядом.
Судно медленно разворачивалось, ход нарастал под сильными взмахами вёсел. Берег и люди, метущиеся в свете факелов, удалялись. Проклятия и угрозы ещё долго слышались беглецам, которые никак не могли придти в себя от бега и страха.
Глава 2. В ЧУЖИЕ КРАЯ
В голове Велтура теснились противоречивые мысли и слова отца почти не доходили до его сознания. Он не чувствовал того родства с ним, о котором думал раньше, как о непреложном постоянном явлении для него. Такой крутой поворот в его судьбе ошеломил воина.
Дрожа от холода в мокрой одежде, он не обращал внимания на возникшую на судне ссору. И только слова отца спустили его с витаний в небесах, и он с отчётливостью увидел надвигавшуюся трагедию в его новом обществе.
,
Алеф с остервенением набросился на Миркана и, хотя Велтур не понимал пунийского языка, сообразил, о чём шёл спор. Миркан пытался оправдаться, но Алеф сбил его мощным ударом кулака, и тот ползал по палубе, размазывая струившуюся из коса кровь.
- Этот разбойник хотел без вас отплыть, да покарают его боги! - сказал Варий, видя, что Велтур не понимает.
- Тогда ему мало ещё достаётся, отец. За такое не грех и за борт отправить. Небось сокровища немалые.
- Туманов на десять потянет, - заметил Варий, оценивая на глаз содержимое мешков.
Тем временем Алеф немного успокоился. Он отошел к женщине и присел рядом. Там же сидели обессиленные старик и раненый юноша. Вид их был ужасен. При свете тусклого фонаря они казались мощами, только что вынутыми из могилы.
Алеф распорядился, и матросы принесли воды и еды. При виде всего этого они оживились, и с жадностью набросились на воду и снедь. И Велтур, глядя на отца, понял, что и тому страшно хочется утолить жажду и голод. Чувство жалости охватило грудь. Он подтащил слегка упиравшегося отца к пирующим и усадил рядом.
- Алеф, позволь и отцу немного подкрепиться. Оголодал совсем старик.
- Пусть принимается за дело, - отрывисто ответил гигант, но во взгляде не было доброжелательства. Велтур отнёс это на недавнюю ссору и драку.
Ночь сверкала звёздами, и волны помаленьку стали раскачивать судно. В отдалении проплывали далёкие пожарища огромного города, доживающего, может быть, последние часы. Видно, что и ночью бои не прекращаются. Вокруг холма Бирсы полыхали здания и небо багровело в том месте. Остальная часть города чернела без единого огонька.
Снизу тихо доносились звуки звякающих цепей. Гребцы тащили тяжелые вёсла под мерные удары медного гонга, раздававшегося под палубой сочными глуховатыми звуками. Ветер почти отсутствовал, и парус не поднимали.
Внезапная усталость навалилась на плечи, глаза засыпало мелким песком, и тяжелый сон свалил беглецов прямо на палубе, среди канатов, ящиков и бочек.
Велтур проснулся от нестерпимого холода. Он открыл глаза. Море серело в начавшемся рассвете. Лёгкая дымка повисла над ним, приближая горизонт. Всё было мокро от обильной влаги, покрывавшей всё кругом.
Воин поднялся, с трудом заставляя конечности двигаться. Озноб пробирал до самых глубин тела. Он накрыл своим плащом тщедушное тело отца, сам на негнущихся ногах стал обходить палубу судна.
Кормщик с помощником проводили его взглядом, помаленьку шевеля рулевым веслом. Парус едва надувался и тяжело полоскался, ударяясь о мачту. Гребцы отдыхали, и снизу доносился дух из зловония. Приглушенные стоны, кашель, скрип скамей сливались со скрипом судна и его оснастки, но в общем стояла та тишина, которая убаюкивает и наводит мысли на печальные лады. Лёгкая качка была для Велтура неприятна, но с этим поделать было нечего.
Он вышагивал по палубе, стараясь побыстрей согреться. Голод терзал его желудок, но просить он не хотел, дожидаясь общего завтрака.
Прорвав слой лёгкого тумана, луч солнца вырвался из-за горизонта. Стало теплей и веселей. На палубу вылезли матросы. Появился Алеф с всклокоченной бородой и хозяин судна. Движения их были ленивы, они явно не отдохнули после бурно проведенной ночи.
Велтур рассмотрел женщину, спавшую под ворохом полосатой ткани. Его поразила её красота, или он давно не общался с женщинами, но черты её лица необъяснимо притягивали его взор. Будто почувствовав на себе пристальный взгляд Велтура, ока открыла глаза. Большие, с едва заметным раскосом, они обрамлялись пушистыми ресницами, а сверху тонкие дуги бровей оттеняли бледность всего лица. Велтур немного смутился под её молчаливым взглядом и с сожалением отвёл глаза.
Шум разбудил всех спящих. Холод медленно отпускал их, хотя солнце уже успело подняться несколько над горизонтом, и его лучи с каждой минутой становились всё ласковее и приятнее. Полилась забортная вода, стали умываться, отфыркиваться и стрелять голодными глазами по сторонам в откровенной надежде на завтрак. И он вскоре появился. Вяленая рыба, лепёшки с луком и кружка кислого вина с горстью прошлогодних сушеных фиг - вот к всё наслаждение, которое действительно поглощалось с таким аппетитом, что впору было думать о пире среди высочайших вельмож блистательного Востока.
Берег исчез из глаз, и теперь судно медленно плыло, как показалось Велтуру, на запад. Чайки с писком проносились над мачтой, ныряли в волны, выхватывая зазевавшихся рыбёшек. В воздухе случались драки кратковременные, но отчаянные и шумные.
Вскоре Алеф позвал Велтура и старика в крохотную каютку с низким закопчённым потолком, где Алеф вынужден был склонять голову, а Велтур чуть касался поперечных балок.
- Мы тут самые заинтересованные люди, - начал Алеф без всякого предисловия, поглядывая пронзительными глазами на остальных. - Нам нужно решить ряд неотложных дел. Вот и приступим к этому, а то может так случиться, что и на это времени у нас не хватит.
Ему ответило гробовое молчание. Велтур мало что понимал и разглядывал старика с опущенной головой. А тот, видно было, побаивался неосторожным словом повредить разговору, который он ждал, видимо, с замиранием сердца.
- Раз вам нечего сказать, - продолжал Алеф ровным голосом, - то я выскажу своё мнение. - Он помолчал, собираясь с мыслями и изрёк: - У нас на борту находятся сокровища не менее десяти талантов. Большая часть этого богатства захвачена для выкупа вот этого старика с семьёй. Остальное - собственность Ятонсида, моего бывшего хозяина, - глаза Алефа испытующе уставились на старика, но тот оставался неподвижен и только бледность выдавала его волнение. - Думаю, что решение, принятое мною, будет приемлемо всеми нами. Десятую часть своих ценностей Ятонсид отдаёт нашему центуриону, он сильно помог нам в нашем деле, остальные ценности он разделит между собой и нашими спутниками по своему усмотрению.
Велтур с любопытством глянул на старика. Тот втянул голову в плечи и у самого Велтура возникло ощущение, что старик вот-вот заплачет. Однако ничего не произошло. Алеф помолчал немного и обратился к римлянину:
- Ну а ты что скажешь, центурион? Чего молчишь?
- Молчу, потому что не могу ещё вникнуть в само дело, о котором идёт речь.
- Что ж тут непонятного? Я с твоей помощью устроил побег из города этого старика с семьёй. За это нужно платить, и не так уж мало. Риск был большой, сам мог убедиться. Едва живыми выбрались. Вот и получи с него свою долю. Пригодится на новом месте.
- А что в мешках?
- А то не ваше дело. То моя добыча, и я не намерен ею делиться. Никто из вас к этому не непричастен. Теперь ясно? Ну, а раз так, то иди к отцу, поведай ему о нашем разговоре, а мне ещё с компаньоном поговорить надо.
Алеф подождал, когда за Велтуром закроется дверь, откашлялся и, помедлив с минуту, сказал:
- Ятонсид, как видишь, я обошелся с тобой очень мягко, и ты не остался без средств. Боги за то мне воздадут, за мою доброту. Но к с тебя я бы хотел получить немного.
- Что тебе ещё надо, Алеф? - голос Ятонсида звучал неуверенно и видно было, что сомнения и страхи не покинули его.
- Самую малость, господин, - с некоторым ехидством ответил бывший слуга.
- Я готов выслушать тебя, говори.
- Я давно люблю твою дочь, Ятонсид, - он замолчал, наблюдая реакцию старика и набычив голову.
- Но...
- А дальше очень просто, старик. Я беру её в жены, и мы становимся родственниками. По-моему, получится неплохо.
- О боги! Ты же почти раб, Алеф! Я твой господин, и вдруг ты осмеливаешься просить мою дочь! Боги тебя покарают! Опомнись!
- Ну чего горячиться? Поговорим спокойно. Я был твоим рабом, это верно, но теперь мне ничего не стоит сделать тебя и всю твою семью своими рабами. Разве это не так? Здесь всё мне подчиняется, я хозяин всего того, что ты видеть. А те мешки, что свалены в углу, делают меня намного богаче тебя, старый.
- О боги! Что вы со мной делаете? Да поразит тебя гнев Алейона!
- Не накликай гнев богов на мою голову, старик! - рассердился Алеф. - Боги далеко, а я близко. И мой гнев может оказаться сильнее и мучительнее. И я больше не раб тебе! И если ты не одумаешься, то рабом станешь ты!
- Ты забыл с кем говоришь, Алеф. Раньше ты почитал мои седины, а теперь...
- Не обижай меня. Я и теперь почитаю их, иначе зачем мне было связываться с тобой. Я и сам бы устроил свои дела не хуже теперешнего. Да и не по- лучил я от тебя ни одного сикля. Ты это хоть учитываешь? Ну, а остальным грех не заплатить. Они за тебя своими головами рисковали.
- Но Энушат не та девушка, которая тебе бы подошла.
- Ты о чём говоришь, старик?
- Она путанная уже, сам знаешь, - пытался оградить дочь неугомонный отец.
- То тебя не должно смущать, старик. Это уж моё дело. Я сумею её обратить на путь добродетели и целомудрия. Можешь не беспокоиться.
Старик охал, причитал, призывал богов в свидетели своего горя, но Алеф не уступал. Он был терпелив, а спешки не любил в важных делах.
- Старик, ты же торговец, - убеждал Алеф, - и тебе предлагают просто редкостную сделку. Ну, где тебе найти теперь такого богатого жениха для твоей распутной дочки? А у меня не менее десяти талантов, с такими средствами можно развернуть дело в любом месте. И ты к этим деньгам будешь иметь самое прямое отношение.
Ятонсид не мог не удивляться столь разумным доводам своего бывшего раба. Он понимал, что весь в его руках, и что тот поступает в какой-то степени благородно, но гордость и уязвлённое самолюбие мешали ему согласиться с Алефом. Он не мог сразу, вдруг примириться с тем, что недавний раб стал богаче и сильнее его, члена великой сотни великого города.
Алеф внимательно наблюдал за ходом мыслей Ятонсида. Они отражались у него на лице и в такое время скрыть это купец был не в силах.
- Да, Алеф, ты прав, - наконец сдался он. - Я ничего не могу сделать. Я в твоих руках и признаю, что твои заслуги достаточно весомы. Я согласен, бери дочь. Пусть боги разберутся в деяниях твоих. - голос Ятонсида постепенно стихал и под конец он горестно склонился над столом и положил голову на иссушенные руки.
- И чего тут убиваться, старик! - воскликнул Алеф примирительным тоном и дружески положил свою огромную лапу на тощую спину купца. - Обоснуемся на новом месте, подальше от проклятого Рима, и заживём лучше прежнего. Положись на меня и богов. Хоть они и не сохранили наш славный город, но и в других городах можно жить.
Ятонсид сидел не шевелясь, переживая, столько неожиданно свалившиеся на его старческие плечи напасти.
Первейшей заботой беглецов из Карфагена на судне была еда. Они постоянно просили еды, и некоторые болели от расстройств. Однако быстро поправлялись и уже на следующий день выглядели отдохнувшими и порозовевшими.
Первый день прошел в дележе добычи и теперь недовольные старались сколотить свою группку и постепенно отделялись с таинственными физиономиями.
Миркан, получивший меньше всех за попытку улизнуть без Алефа, теперь не подходил даже к своему недавнему соратнику и главарю. Он затаил злобу и не остановится, пока не отомстит. С ним сдружились двое солдат Велтура, один из которых пытался улизнуть с корабля с самого начала.
Ятонсид, пришибленный разговором с Алефом, помалкивал, отдавшись воле своего бывшего раба, но однако спросил:
- Куда намерен, Алеф, направиться для начала?
- Поглядим, каковы будут наши дела на Мелите, хотя и там Рим наложил свою волосатую лапу на всё...
- Да, это слишком близко. Сейчас всё море в их руках и пока не успокоится война, нам лучше переждать в другом месте.
- Однако заглянем вначале на остров.
Этот небольшой остров уже темнел на горизонте. Одинокий парус торопливо бежал им навстречу. В прозрачном воздухе резко выделялись очертания гор.
- Не вздумай, старик, выдавать себя за того, кто ты есть на самом деле, - предупредил Алеф, подходя к острову. - Договоримся с тобой, что плывём из Сирии, из Сидона, нашего славного города-предка.
- Вернее бы сказать из Тира, Алеф. Тир был нашим предком семьсот лет назад. А может лучше назовёмся жителями союзного с Римом города Гардумет? С него за помощь Риму сняты все запреты на торговлю и даже пошлина уменьшена. Так будет вернее, Алеф.
- Гм, может ты и прав, Ятонсид. Скорей всего ты действительно придумал не самое худшее. Пусть будет так. А там видно будет.
- У меня даже знакомые купцы есть из Гардумета. Ими можно и воспользоваться для прикрытия.
Судно входило в узкий извилистый залив, на берегах которого раскинулась старинная колония Карфагена Мелита. Несколько судов покачивались у причалов, а толпа оборванцев шаталась у мола в надежде получить работу.
Комендант крепости выслал для проверки судна своего квестора. Не молодой человек с гладко выбритым лицом и усталыми глазами расспросил о грузе, откуда прибыли купцы, поинтересовался войной и оживился, узнав, что часы Карфагена сочтены.
- Возможно в это самое время блистательный Сципион празднует окончательную победу, - невозмутимо говорил Ятонсид. - Мои сограждане счастливы, что с самого начала стали на сторону могучего Риму.
- Да, триумф Сципиону обеспечен, - ответил квестор с каким-то грустным видом и после молчания добавил: - Сенат не пожалеет средств на это. Наш полководец родился под счастливой звездой.
- Боги не оставили этого великого гражданина блистательного Рима своим вниманием. Да будет он удачливым во веки веков! - Ятонсид, видно было, входил в роль с удовольствием. Волнение улеглось, и он опять чувствовал в себе то вдохновение, какого он давно уже не испытывал.
- А почему так мало товаров у вас на судне? - с подозрением во взгляде спросил квестор, мельком бросая быстрые взгляды на Ятонсида, закутанного в полосатый абай.
- Война истощила наши запасы, господин, а торговать надо. Деньги есть, а товара нет. Приходится плавать почти пустыми в надежде на удачные сделки. Римским солдатам нужны товары, а деньги оттягивают их карманы. Добыча течёт к ним огромная, господин.
- Ну что ж, уплатите положенную пошлину и закупайте, что нужно нашим доблестным солдатам. Молитесь Меркурию, наш бог теперь, несомненно, стал выше ваших карфагенских уродов. Желаю успеха, - и квестор неторопливо направился к трапу, подобрав поношенную тогу.
- Ятонсид, да ты просто дипломат! - в восторге воскликнул Алеф, когда за квестором последовали и его стражники, унося положенную мзду.
- Я вспомнил молодость, а тут ещё страх придал мне сил. Я боялся, что у него возникнет подозрение, глядя на моё истощённое лицо. Но боги оказали мне милость! Хвала тебе милостивая Танит! - Ятонсид впервые по-настоящему радовался собой и готов был притопнуть ногой.
Однако радость Ятонсида продолжалась недолго. Вечером того же дня Велтур был задержан патрулём римских солдат. Он тут же заподозрил недоброе и, воспользовавшись беспечностью солдат, сумел убежать. Он долго плутал по извилистым улочкам со ступенями, ведущими к вершине горы. Его молодые ноги сумели унести его в такие трущобы, что только к полуночи он выбрался к гавани. К его ужасу, судна там не оказалось. Он носился по причалам, но в темноте ничего не мог увидеть.
Он спотыкался о спящих оборванцев, отмахивался от свирепых собак, но все попытки отыскать судно ни к чему не привели. В отчаянии он уселся на тумбу и задумался, ощущая тяжелую усталость во всём теле.
Его привлёк кашель старика, шаркавшего слабыми ногами. Он, старик, несмело подошел к Велтуру и на ломаном латинском сказал:
- Дай кезиту, скажу твой корабль, воин.
Велтур встрепенулся. Вскочил и схватил старика за плечи.
- Где судно, говори? Дам тебе монету!
- Кезиту, потом говори, кезиту, воин.
Велтур порылся в карманах и протянул старику монету.
- Хорош монет, воин. Ходи за мной, - и с этими словами старик потащил в темноту своё тощее тело.
Путь оказался недолгим. Старик указал на лодку, привязанную к торчащей свае, и осторожно сполз в неё. С кряхтением и оханьями, старик неторопливо грёб. Велтур с опаской всматривался в старика и оглядывался по сторонам, но чернота ночи ничего не открывала, кроме редких огней стоящих на якорях судов. Лодка медленно лавировала и видно было, что старик знал бухту отлично. Слабые руки уверенно направляли лодку туда, куда он хотел.
Велтур заметил, что мимо проплыл небольшой чёрный островок, и они погрузились в густую тень его. Беспокойство охватило Велтура, но он сдержал себя. А старик неторопливо грёб, покряхтывая и временами напевая под нос непонятную песню без слов.
- Ты куда меня везёшь, старик? - не выдержал Велтур и подвинулся к банке, где трудился старый моряк.
Тот невозмутимо молчал некоторое время, видимо испытывая терпение воина, а потом молвил:
- Бог далеко, корабль близко. Старый моряк не спеши, он знай ветер, он знай море. Сидеть не боязнь, воин. Сам дашь ещё кезета.
Близилось утро. Восток слегка посерел. Ветер поутих, и когда лодка вышла из тени острова, Велтур заметил далёкий огонёк.
- Корабль твоя, воин, - со смешинкой в голосе сказал старик. - Мой не обман, мой монет честно работа. Теперь бери вёсла, работа, - и старик поменялся местами с Велтуром.
Велтур в волнении налёг, и лёгкая лодка понеслась на огонёк. Он грёб так, будто от этого зависела его жизнь. А может, так оно и было? Ведь теперь стало ясно, что его измена стала известна властям, и поэтому судно и вынуждено было уйти в море.
Рассвет быстро сменял ночь. Судно стало видно, и Велтур замахал руками и закричал, бросив вёсла. Наконец, с корабля его заметили или услышали. Судно повернуло к нему и вскоре нос лодки глухо стукнулось о борт.
- Как ты нас нашел, центурион? - раздался голос Алефа. - Видно боги выбрали тебя своим любимцем. Придётся тебе готовить великую жертву.
- Я согласен с тобой, Алеф, но лучше одари этого старика. Он для меня и есть тот бог, что помог мне догнать вас.
Велтур взобрался на судно, а довольный старик спрятал монету в пояс. Он помахал рукой и неторопливо заработал вёслами.
- Что ж случилось, что вы ушли от берега? - спросил Велтур, довольно улыбаясь и радуясь такому счастливому исходу его злополучий.
- Твой проклятый Рубрий решил заработать на нашей беде. Он донёс в гарнизон и нас чуть не захватили. Но боги этого не допустили. Мы вовремя заподозрили неладное и успели отчалить. Так что о тебе забыли, а когда вспомнили, то вернуться было невозможно. Отец чуть в воду не бросился. Едва оттащили от борта.
- Но как удалось нам со стариком догнать вас? Вы ведь ушли намного раньше меня.
- Залив сильно изгибается, к тому же ветер был противным. Едва двигались. Да и ночь наступила, а места незнакомые. Кормщик плохо знал остров. Приходилось двигаться осторожно.
- Все мои богатства придётся растратить на жертвы, - с весёлой грустью заметил Велтур.
- На жертвы никогда не скупись, центурион, - серьёзно ответил Алеф. - А о деньгах не печалься. Не в них счастье.
- Ладно, дай отыскать отца, а то бедный старик не переживёт, - отмахнулся Велтур и направился искать несчастного, который забылся недолгим сном.
Судно увеличила ход, гонг и бич надсмотрщика взбодрили гребцов. Скалы ос-трова стали быстро удаляться. Открытое море приняло корабль на свои волны, вода забурлила под форштевнем. Поставили парус, и корабль по дуге стал обходить остров, направляясь дальше на запад, ближе к далёким колониям Карфагена. Никто не мог знать, что им готовят коварные боги и как сложится их жизнь на новом месте.
Сразу после полудня Алеф собрал в каюте на корме главных членов судового общества. Тут были Ятонсид, Велтур, кормщик Элим и владелец судна Плесидип, суровый, неразговорчивый человек лет пятидесяти с короткой бородой пегого цвета. Его глаза прикрывались мохнатыми бровями, а лоб тапкой серых от седины волос. Голос густой, и в то же время зычный, не раз перекрывал в море рев стихии.
Элим, как и Плесидип, был родом из Утики и пользовался привилегиями у римлян за верность союзному договору против Карфагена. Элим старше хозяина и коренастее, всегда стоял твёрдо на растопыренных ногах и казался дубовым истуканом, когда, вцепившись в рулевое весло, он направлял судно по нужному курсу. Он иногда любил пошутить и пользоваться палкой или кулаком не любил.
Вот такая компания и собралась в тесноте, переглядываясь друг с другом, не догадываясь о причине такого сборища.
Алеф с трудам протиснулся и уселся на скамью. Глаза его смотрели хмуро, настороженно и даже немного зло.
- Начнём, что ли? - и не дожидаясь ответа, продолжал: - Плавание у нас не совсем обычное. Да и пираты могут спутать наши карты. Сами знаете, что в этих водах они не редкость.
- Всё во власти всемогущих богов, - заметил Элим.
- Но никто не знает их волю, кормщик, - ответил Алеф. - А нас мало, и защитить судно от нападения нам нечем.
- Ты куда клонишь, Алеф? - спросил Плесидип тихо с рокочущими нотками в голосе. - Говори прямо и покороче.
- Если покороче, как ты просишь, то с этого часа необходимо освободить от цепей всех гребцов и дать им волю.
Гробовое молчание было ответом на эти слова. Только глаза Плесидипа округлились и во рту послышались клокочущие звуки.
- Да, Плесидип, да. Без этого нам не провести судно через столпы Мелькарта.
- А что, ты решил плыть туда? - изумлённо спросил осипшим голосом Элим.
- Только за столпами можно надеяться отделаться от римлян.
- Но нам это к чему? - глухо спросил хозяин судна. - Мы с ними вполне ладим и бояться их нечего.
- Вы то ладите, да мы в ссоре с ними, - резко ответил Алеф.
- Нам ничего до этого, и плыть туда не собираемся, - не унимался Плесидип.
- Но надо нам, Плесидип, - жестко ответил Алеф, и желваки заходили у него под кожей, шевеля бороду.
- Ты плыви, а мы дальше Питикуссы ни шагу. Делать нам дальше нечего. Там, слыхать, иберы бунтуют, идёт война. Не с руки нам в тех краях, Алеф.
- И всё же будет так, как я сказал, - повысил голос Алеф и прихлопнул ладонью по столу. - Кому это не очень понравится, тот может покинуть судно и в Питикуссе, куда мы можем и не заходить.
- Ты что мелешь! Я здесь хозяин! Мне и решать!
- Если так пойдёт и дальше, то хозяином стану я, Плесидип! - вскипел Алеф. Наступило напряженное молчание. Плесидип вращал в бешенстве глазами, силился говорить, но не находил слов, и только хрипел волосатым ртом.
- Как, как! - едва смог он выговорить, - Мы разве так с тобой договаривались?
- Зато так угодно богам, Плесидип! А богам надо подчиняться!
- То не богам, то тебе нужно! А я этого не позволю!
- Значит здесь богом буду я! И заткнись, пока не пришлось этого сделать мне! Хватит толочь воду в ступе! - он встал и поправил рукоять меча, многозначительно обведя взглядом собравшихся. Все молчали и Алеф сказал спокойно: - Кто не согласен со мной, пусть остаются сидеть, остальные вставайте и приступайте к делу.
Наступило замешательство. Стали поглядывать друг на друга. Ятонсид первый поднялся с бегающими от страха глазами. Встал и Велтур с угрюмым лицом.
- Значит, так и порешим, - сказал Алеф. - Нас большинство и нам первое слово. Плесидип будет связан и брошен в трюм, а кормщик должен стать на руль и выполнять свои обязанности. В случае отказа придётся применить силу. Эй, за дверью! - громко крикнул он, и в ту же секунду в тесноту каюты заглянуло лицо второго разбойника Бостара и солдата Парфения.
Алеф кивнул на Плесидипа и его мгновенно связали, свалив в угол. Тот с зубовным скрежетом пытался вырываться и кричать, пока ему не заткнули рот.
- В трюм его! - скомандовал Алеф. И чтоб не сбежал. Здесь четверо его людей и следить надо внимательно. Пошли в трюм к гребцам.
Трюм встретил их зловонием и тяжелым воздухом, хотя свежий ветер врывался в отверстия для вёсел. Двадцать измождённых непосильным трудом и голодом людей скорее походили на привидений или фантастических животных, чем на людей, а недавно только это были крепкие и красивые люди с гладкой кожей и довольными лицами.
Алеф дал себе свыкнуться немного со зловонием и крикнул, отстранив бесцеремонно надсмотрщика:
- Гребцы! Вам даруется свобода, но при условии, что вы будете продолжать работать до места моего, куда направляюсь и где вы получите плату и окончательную свободу!
Ему ответило молчание. Непонятно, поняли ли его гребцы или просто не верят словам. И Алеф немного растерялся, но затем спросил:
- Может, вы не верите? Так я вам скажу, что при согласии вас освободят от цепей, будут нормально кормить и в случае необходимости вооружат. Пираты не смогут вас освободить, они только дадут вам других хозяев! Не молчите, говорите! Кто у вас за главного ?
- А ты кто сам будешь? - раздался голос из тёмного утла.
- Недавний раб, а теперь свободный, вольный человек. Ищу лучшую долю, если богам будет то угодно.
- А если сбежим или перебьём всех вас? - злобно молвил другой голос.
- А за что нас убивать? Мы вам добра желаем и свободу даём! Да и силы у нас хватит отбиться, - и с этими словами Алеф весело поднял толстые мускулистые руки.
- А где хозяин? - спросил первый голос из темноты.
- Хозяин недалеко в трюме со связанными руками, - ответил Алеф.
- Ты нам его отдай, человек. Мы с ним хотим поиграть, - и злобный голос захихикал и закашлялся.
- То не ваша забота. Отвечайте на моё предложение.
- А эта образина, надсмотрщик? Что с ним делать?
- Ничего не делать. Он выполнял свою работу, как все вы и другие, кому в карман монету кладут.
- Чего там спорить! - тонким голосом прокричал человек с редкой бородой. - Нам предлагают лучшие условия, а вы торгуетесь! Человек, мы согласны. А у кого работа в печёнках сидит, тот пусть и на цепи останется.
- Вот кто говорит праведным языком, - ответил Алеф. - Сбивай с него цепи, кузнец. Пусть первый хлебнёт свежего воздуха.
Поднявшийся шум и гвалт перерос в сплошной рёв. Каждый торопился побывать наверху, ощутить свободу и походить по зыбким доскам палубы.
Два часа спустя все гребцы насыщались обильным обедом, о котором они и мечтать не могли. Говор и крики пугали чаек, казалось, что это ватага неугомонных разбойников, вернувшихся с удачного набега.
- Теперь смотрите в оба, - говорил Алеф Велтуру и Парфению, прохаживаясь у борта и присматриваясь к гребцам. - Нам в скором времени необходимо подыскать среди них людей надёжных и преданных. Без этого нам будет плохо.
- Мне Меркан не нравится, - заметил Велтур. - Как бы не повредил нам.
- Побоится. Он трусоват.
- Зато среди гребцов может подыскать себе помощников. Уследи попробуй.
- При первом подозрении я его за борт выброшу, - с угрозой в голосе прошептал Алеф и было видно, что свои угрозы он не замедлит выполнить. - А вам быть в доспехах и при оружии. Остальное оружие держать под замком будем.
Остаток дня потратили за мытьём и проветриванием помещений для гребцов. Тут уж все приняли участие, хотя и не всем было это по душе.
Ветер был попутным и вёсла не понадобились. Бывшие невольники бродили по палубе вымытые и в чистой одежде, которую нашли в трюме. Большинство с восторгом приняло освобождение, но Велтур замечал злобные лица, и они беспокоили его. Такие озлобленные люди могут не понять всех благ, дарованных им случаем. Они готовы видеть в каждом своего кровного врага и будут стремиться в любых условиях перегрызть горло своим прошлым хозяевам или подобным им.
Велтур присматривался, ища наиболее подходящими для привлечения в их дело. Но этому молодому центуриону, которому совсем недавно исполнилось двадцать семь лет, не удавалось точно и безошибочно угадать в людях те качества, которые так нужны были беглецам.
Лишь один человек с тонким голосом, что первый предложил принять условия Алефа, показался ему более покладистым и рассудительным. Он искренне радовался свободе, охотно принялся выскабливать их провонявшиеся скамьи и всё помещение, не поддавался на злобные замечания некоторых озверевших рабов, источал своим видом спокойствие и рассудительность.
Велтур вскоре определил, что тот человек грек и что зовут его Хилон. На вид он был такой же хилый и немощный, как и большинство, но в нём чувствовалась сила духа и философское понимание жизни.
Вскоре представился случай перемолвиться словечком. Это было под вечер, когда гребцам дали новую порцию хлеба и рыбы с кружкой вина. Один Хилон ел неторопливо, тщательно пережевывая, будто целиком уйдя в насыщение. Он ни на кого не обращал внимания к жевал ещё тогда, когда остальные давно ушли, с завистью поглядывая на товарища.
- Что так медленно ешь, старик? - спросил Велтур, когда тот отправил в рот последние крошки.
Хилон внимательно поглядел на молодого римлянина, глаза его слегка сощурились в приветливой полуулыбке.
- Человек не зверь. Он должен есть неторопливо и сосредоточенно. Это поможет ему продлить своё здоровье, молодой человек.
- А если котёл общий, с голоду помрёшь.
- Я ж тебе говорю, что человек не зверь. Он должен понимать, что все вокруг также же, как и ты, он, я. Но, к сожалению, этого бывает не так часто. Ты римлянин?
- Нет, старик. Я этруск, но мой род почти прекратился, и весь мой народ слился с римлянами.
- Я знаю. Много читал про ваш славный народ. Ты можешь гордиться им и тем, что ты один из них.
- Ты, видать, учёный человек?
- Ты угадал. Я только полгода, как сижу на вёслах. До того я сидел в прохладных залах библиотеки в Александрии. Изучал философов, поэтов, историков и многих знаменитых людей древней Эллады и других просвещённых народов.
- И как же тебя угораздило, сидя в чистых покоях, попасть в рабы, да ещё на вёсла?
- Человек всегда должен стремиться к знаниям, молодой человек. В этом его высшее предназначение. Вот и мне понадобилось проверить и уточнить Геродота, знаменитого географа древности. Отправился я на знаменитый рынок рабов на Делос.
- Что ж там можно было узнать? Не лучше ли поехать в края, о которых тот географ написал и всё проверить самому?
- Конечно, так было б лучше, но где взять денег бедному книжнику? А рабы на Делосе со всех стран, и можно встретить раба издалека и расспросить его о землях и народах его далёкой родины. Но судьбе было необходимо подшутить со мной злую шутку. Пираты, сам попал на рынок, но ничего не узнал, но зато понял цену рабскому труду.
- И кто ж позарился на такого старого человека, уважаемый?
- Да разве а старый? Мне сорок один год! Раздобыл бы зеркало, я хоть поглядел бы на себя. Я был полон сил и здоровья. Я даже мечтал попасть на Олимпийские игры, но это было давно, и мечта моя не осуществилась.
Велтур раздобыл зеркало и Хилон с ужасом воскликнул:
- О боги! Что со мной сделали полгода такой рабской работы! Не даром я с трудом ворочал проклятое весло.
- Зато теперь быстро поправишься, Хилон. Боги опять повернулись к тебе своими лучезарными ликами. Готовь жертву.
- Я готов совершить хоть гекатомбу, но это ничего не изменит, - с грустью ответил Хилон.
- Как, сто быков богу и никакого толку?! - Велтур был откровенно возмущён и безмерно удивлён.
- Да, воин, не удивляйся моим речам. Боги не властны над людьми.
- Что ты говоришь, старик? Замолчи! Не накликай гнев богов!
- А каких богов? Их на земле так много, что только запомнить их всех и целой жизни не хватит.
- Но у каждого народа свои боги!
- Вот именно. Если б боги были на самом деле, то они были все и у всех одинаковы и не менялись со временем. А что это значит?
- А что? - в свою очередь спросил обескураженный Велтур.
- А то, что люди сами создали своих богов. И это прямая причина их невежества и незнания. Знающий человек мыслит так же, как и я.
- Ты опасный человек, Хилон! Ты накличешь беду на наше судно! Я скажу о тебе Алефу. А он долго раздумывать не станет.
- Причём тут судно, если я виноват. Неужто боги такие глупые, что не смогут разобраться в таком пустячном вопросе? Давай лучше оставим богов. Расскажи лучше о войне, в которой ты участвовал. О Карфагене.
Но Велтур был слишком потрясён словами Хилона и не захотел больше разговаривать с ним. Подавленный, он ушел на нос и там улёгся на ветру, подставив спину под тёплые лучи светила.
Алеф не откровенничал со своими друзьями. Никто точно не знал, куда он направляется и что можно ждать от его предприятия. За последнее время черты его лица стали жесткими и от бывшего раба ничего не осталось. Он проявлял здравый смысл и достаточную рассудительность. Прислушивался к мнениям знающих людей, но свои замыслы старался выполнить, и шел к этому упорно.
Ятонсид сошелся с Варием и они часто сетовали, особенно Ятонсид, что его бывший раб так сильно изменился, что если и дальше так пойдёт, то все дела он будет решать самостоятельно.
- Он таким услужливым и смирным был, - жаловался торговец. - Всегда точно выполнял все поручения. Я его освободил от многих рабских обязанностей. Я приблизил его за его ум и сообразительность, а теперь...
- Однако он вас уважает, - отвечал его собеседник.
- Долго ли будет так продолжаться?
- Во всяком случае, нам пока на него жаловаться не приходится. Без него нам бы не выбраться из Карфагена. Нет, я не вижу пока причин быть недовольным его поступками. И богов уважает и старость чтит.
- И всё же мне жаль, что так всё складывается. И куда мы плывём? Он никому ничего не говорит.
- А я так думаю, что чем дальше от Рима, тем лучше. Видимо, у него есть причины для молчания.
Ятонсид с недоверием глянул на собеседника. Варий был крепким пожилым человеком лет около шестидесяти. Он был седоват с короткой стриженной бородой и ещё не одряхлевшими мускулами старого воина. Сила ещё держалась в его организме, и это видно по его короткой мускулистой шее и квадратном подбородке.
Ятонсид же хоть и немного поправился после голодных месяцев осады, выглядел старше и дряхлее. Лет ему было почти столько же, но силы покидали его и он казался настоящим стариком. Его большой нос с горбинкой нависал над усами, а большие глаза обрамляли сетки мелких морщин. Стан горбился, походка вялая и расслабленная.
- Завтра кормщик обещает подойти к Балеарским островам, - после молчания заметил Ятонсид, пытаясь изменить русло разговора.
- А что это нам даст? Острова давно под властью Рима. Не получится так, как на Мелите? Хотя и не заходить нельзя. Вода и продукты кончаются.
В это время раздался тревожный крик матроса. Крик не предвещал ничего хорошего к старики вскочили в страхе. Справа по борту надвигался корабль. Вёсла тонкими спицами мелькали по бокам судна. Он откровенно шел на сближение и на военный корабль не был похож.
- Пираты! Нас хотят захватить! К оружию! - голос Алефа покрыл шум начавшейся паники. - Разбирайте луки, готовьте копья и мечи! Не робей!
Уйти от пиратского судна не представлялось возможным. Голос Алефа взбодрил людей. Стали расхватывать копья, мечи, топоры, облачаться в латы, для кого они нашлись, остальные обматывались тканями.
- Готовьте стрелы, они не ожидают, что нас много и мы готовы к сражению! Велтур, ты опытный воин, стреляй, как только подойдут на выстрел. Ребята, не торопитесь, но не робейте. Дружно мы отобьёмся. Всем обещаю награду!
- Пусть никто не высовывается раньше времени. Не давать им заметить наше число, - подсказал Велтур, застёгивая панцирь.
Алеф примеривал руками кусок рея длиной футов в пятнадцать. Гребцы пригибались за бортами, выбирая места поудобнее. А судно быстро подходило и пираты оглашали море свирепыми криками. Слышен был звук гонга, торопя гребцов. Велтур с волнением ожидал столкновения.
Кормщик Элим с напряженным лицом вцепился в рулевое весло, ожидая момента для манёвра, который задумал, видя, что Алеф не собирается сдаваться. Когда до судна оставалось совсем мало, он резко навалился с помощником на весло, судно повернуло и прошло вдоль борта пиратского, с треском ломая вёсла. Их не успели убрать и внутри кричали, побитые обломками.
Велтур успел уже выпустить не одну стрелу, ему помогали Алеф и Парфений. Пираты визжали от злобы, забрасывали железные крючья, стягивали борта, готовясь перелезть через борт.
- Руби канаты, ребята, - кричал Алеф, хватаясь за топор. - Не давай сцепляться! Копьями, копьями их. Не робей! Велтур, стреляй!
Велтур и сам знал, что делать. Ом с отцом выбирали самых здоровенных пиратов и с близкого расстояния всаживали одну стрелу за другой. В ответ неслись проклятия к угрозы. Пираты почти не имели луков и стреляли слишком торопливо.
У бортов началась свалка. Рубились через борта, а Алеф орудовал куском рея, сметая сразу двух или трёх врагов. Крики и стоны никого не трогали. И Велтур забыл всё, что происходит вокруг, кроме своего копья, которым он точно наносил удары уверенной натренированной рукой воина.
Пиратов было больше, но они уже понесли потери при подходе и теперь никак не могли перенести бой на палубу. Велтур, Парфений и Алеф, да ещё Варий умело отражали нападение, нанося большой урон пиратам. Те были почти без доспехов и Алеф закричал громким голосом:
- Вперёд, ребята, мы их одолеем! На палубу! - и с этими словами он смахнул сразу трёх пиратов на доски палубы и вскочил на борт. За ним бросился Велтур, Парфений и они спрыгнули вниз. Пираты с рёвом набросились на смельчаков, но получили отпор. Раненные и убитые покрыли палубу. Редкие стрелы выбивали разбойников, но гребцы быстро уставали и не могли поддержать натиск воинов.
Вдруг резня как-то сама собой затухла. Пираты отбежали к противоположному борту и ощетинилась мечами. Они были явно перепуганы и эти три воина их остановили. Обе стороны глядели друг на друга с ненавистью и страхом одновременно. Шумное дыхание вырывалось из грудей. Пираты не решались напасть, видя, сколько трупов они навалили вокруг себя.
Тут на палубу спрыгнули ещё четверо, и теперь Алеф уже смело двинулся на пиратов. Он рявкнул хриплым голосом:
- Сдавайтесь, ублюдки! Или всех переколем!
Пиратов оставалось не более дюжины, кто мог ещё сражаться. В их рядах послышались робкие голоса и вскоре послышался голос, прерывающийся волнением и усталостью:
- Давай договоримся, воин! И то правда, хватит смертей. Мы согласны на переговоры.
- Что дашь, какой выкуп предложишь? - настаивал Алеф, видимо решив, что с пиратов можно содрать приличный куш.
- Предлагаю разойтись! Для нас всех это будет хороший выкуп, воин! У вас тоже не все целы! Лучше разойтись миром, - настаивал пират, но его сзади подталкивали, уговаривали о чём-то.
- Принимай условие, - шепнул Велтур. - Хватит и вправду крови. Нас не так уж много, да и изнемогают гребцы.
Алеф отмахнулся и сделал шаг вперёд.
- Выходи со мной драться или с этим моим другом, - показал Алеф на Велтура. - Кто победит, того и добыча! Соглашайся!
- Нет, так не пойдёт. Ты в латах, а наш вожак лежит со стрелой в горле. Давай миром, - настаивал пират и Алеф понял, что тот только торгуется, а сил для сражения не имеет.
- Раз ты трусишь, так с вами и говорить нечего. Вперёд, ребята! - и с этими словами он бросился на пиратов. Некоторые отбежали, но остальные выставили вперёд мечи.
Началась схватка, пока Алеф не задел предводителя и тот упал на колени с раной в боку. Остальные завопили:
- Мы согласны на выкуп! Говори какой! Только пощади нас!
Алеф вытаращил глаза и зажимал рану на левой руке. Кровь просачивалась между пальцами и это готово было снова бросить его в схватку. Велтур положил руку ему на плечо.
- Успокойся, Алеф, давай миром решать наши дела. Соглашайся. Смотри, ты ранен уже. Кровь надо остановить.
- Полталанта золота и плывите куда хотите, собаки! - прорычал он, угрожающе сделав шаг в сторону кучки пиратов.
- Сбавь цену, господин! Нет у нас такого богатства, сам погляди, - выступил вперёд долговязый моряк с рассеченной щекой, которую он придерживал пальцами.
- Тогда сам иди ко мне грузчиком и гребцом! Вы за мою рану ещё должны заплатить, бешеные псы, ослы недоношенные! Бросай оружие и выходи вперёд, кто не может заплатить полталанта!
Пираты заскулили, посовещались,
- Господин, подожди малость, мы поглядим, может наскребём столько. Мы скоро, не сердись. Боги свидетелями будут, мы не обманем.
- Выходи пять человек, заложниками будете, остальные тащите выкуп! - Алеф отнял руку от раны и Хилон уверенно стал заматывать её тряпицей, перетянув тонкой верёвкой чуть повыше.
- Ничего, это не опасная рана, скоро подживёт, - приговаривал грек, заботливо увязывая повязку. - Велтур, вон и тебе нужна помощь. Гляди сколько кожи со лба содрали. Сейчас промою и перевяжу.
Тем временем принесли ценности. Высыпали на платок и Алеф призвал Ятонсида считать. Тот с перепуганным лицом опустился на колени, видно ноги его не держали, и принялся беспорядочно перебирать золотые монеты, сосуды, ожерелья, браслеты и прочую мелочь.
- Ну что, будет на полталанта? - спросил Алеф громко с вызовом.
- Будет, Алеф, будет, - пролепетал Ятонсид, заглядывая умоляюще снизу в глаза своему бывшему рабу.
- Неси на судно, а вы убирайтесь, помёт ослицы! - обернулся он к стоящим понуро пиратам.
Канаты перерубили и суда разошлись. Четырёх убитых гребцов выбросили за борт, раненых уложили на подстилки у мачты и Хилон стал их перевязывать. Ему помогала Энушат, передвигаясь своей вихляющей походкой.
Ятонсид причитая возле сына, который получил пикой в плечо и теперь стонал, прося пить. Человек десять нуждались в срочной помощи и Хилон едва успевал переходить от одного к другому. Непострадавших совсем было мало и теперь судно походило на лазарет. К вёслам ставить было некого и в случае вторичного нападения надеяться было на спасение невозможно. Никакие боги уже не помогут.
Велтур с перевязанной головой бродил по палубе, предаваясь мрачным мыслям. Голова саднила, хотя Хилон и прихватил ниткой край содранной кожи. Да к прежние раны ещё не совсем зажили и теперешний бей отзывался в теле нытьём. Ему надоело это плавание и казалось, что оно длиться не один месяц.
- Скорей бы добраться до Питикуссы, - сказал Алеф, подойдя к товарищу. - Надо богу жертву приготовить, а то буря ещё разразится, тогда пропали.
- Да, ты прав. Вон и Элим едва управляется с веслом. Трудный был бой у нас. И четверых потеряли.
- Что жалеть о мертвых. Надо теперь о живых подумать. Почти всю еду мы скормили гребцам и теперь вся надежда на стоянку.
- А ты верно предугадал с гребцами. Что сталось бы с нами без их помощи? А ихний книжник Хилон мне очень понравился. Гляди, как управляется с ранеными. Просто молодец. Думаю, что он нам пригодится.
- Ты верно подметил, Велтур. Да вот еще один тут есть, но не наших краёв. Ранен малость, но детина вроде меня, а подкормить, так и не уступит. На наших языках почти не говорит. Издалека. Вот кого нам заполучить. Пусть только поправится.
- Который? И как зовут?
- Вроде Дирук зовётся, привезли из Тавриды, что за морем Эвксинским.
- Никогда не слышал, надо спросить у Хилона, тот всё знает, но мне страшно говорить с ним, Алеф.
- Что так? - с недоумением спросил тот.
- Богов ругает, а потом и вовсе не признаёт их. Нет их, говорит. Что с ним делать? Боязно слушать.
- Э, да ты не так смел, как казался, Велтур! Чего испугался! Не ты же не признаешь богов, не тебе и ответ держать. Мне тоже попадались такие и ничего. Пусть себе тешится. Такие мне даже больше нравятся. Дельные люди. А если раскинуть мозгами, так они, эти безбожники, недалеки от истины. Но, конечно, лучше не говорить об этом. Мы люди тёмные и не нам осуждать мудрецов.
Почему-то эта тирада Алефа сразу успокоила Велтура и мрачные мысли покинули его голову. Вокруг повеселело и виделось в светлых тонах.
Медленно судно тащилось по лазурному морю к далеко впереди затемнели горы острова. Вздох облегчения вырвался из груди Алефа. Он подошел к Элиму, трудившемуся возле рулевого весла. Бледный и измученный, он с трудом справлялся с работой, но доверить полностью управление судном помощнику не решался. Алеф спросил:
- К вечеру попадём на место?
- Должны, начальник. Если боги на то дадут своё соизволение. Да вот видишь как получилось. Много времени потеряли, идя на Мелиту. Надо было сразу на запад и до Утики ближе было.
- На всё воля богов, Элим. Но ты не огорчайся, я не обижу. Неси службу и дальше так.
Здоровые гребцы сели на вёсла. Их было мало и Велтур тоже уселся на вытершиеся за годы скамьи. Четыре пары тонких спиц замахали поверх волн и судно прибавило ход.
На закате вошли в гавань Питикуссы. Косые лучи солнца бросали мрачные тени на невысокие горы, подымавшиеся за городком. Стояла тишина, нарушаемая одинокими криками чаек. Несколько небольших судов и рыбачьих посудин покачивались у причала. Никаких римских судов не было видно. Крепостца, казалось, вымерла, не подавая признаков жизни.
Несколько человек балеарцев встречало потрёпанное судно, помогли с причальным канатом и указали ближайшую харчевню. Скупые слова, расспросы, обычные в таких случаях, предварительные переговоры с местными купцами о закупке провизии и воды. И при свете факелов постепенно уплывал вечер. Над горой вставала бледная ущербная луна, лаяли собаки да одиноко процокали крохотные копытца осла по каменистой дороге.
- На ночь стоять вахты, - распорядился Алеф, покачивая болящую руку. - Эта тишина мне не очень нравится. Будем настороже.
Однако ночь прошла спокойно. Просто совсем недавно здесь побывали два римских корабля с солдатами и городок не успел ещё придти в себя после их посещения.
Три дня, проведенные в Питикуссе, подкрепили путников. Алеф произвёл делёж добычи, что получил с пиратов. Никто не ожидал такого оборота дела, но Алеф проявил необыкновенную честность.
- Нас тут двадцать восемь человек, - говорил он на следующий день после прибытия в порт. - Из них девять человек не получили никаких ранений. Так что я считаю, что эти девять должны получить одну долю, остальные по две и даже три доли.
Гул одобрения пронёсся среди присутствующих и Алеф продолжал, ободрённый людьми:
- Потому делим всю добычу на пятьдесят частей и каждому выдаём его часть, согласно участию и понесенным ранам.
- Согласны! Это угодно богам! Слава нашему Алефу! Давай начинай!
- Ятонсид, ты у нас будешь казначеем, как самый знающий в делах денег, - сказал Алеф и сбросил на палубу мешок с выкупом. - Начинай составлять доли, а мы пока подождём.
Но никто не отходил, ревностно наблюдая, как Ятонсид неторопливо перекладывал драгоценности и монеты. Раздавались голоса неодобрения, шутки, нервные восклицания, но они не нарушали общего напряженного ожидания.
- Готово, Алеф, - провозгласил Ятонсид, вставая с палубы, где лежали пятьдесят кучек, на которые были устремлены жадные взгляды ожидающих.
- Начнём с раненых, - провозгласил Алеф и стал разносить доли лежачим. Когда всё закончилось, Велтур выразил неудовольствие:
- Алеф, ты был главным в битве и без тебя было бы трудно одолеть врага, а ты себе взял, как простой воин только две доли.
- Сейчас не время думать только о себе, Велтур. Мы слишком зависим от людей, да и кто я такой. Недавний раб и буду обирать таких же рабов? Плесидип же не получил доли и до сих пор сидит в трюме.
- Я просто так спросил, Алеф. Мне приятно, что ты так поступил. Думаю, что и люди тобой довольны.
- Все никогда не могут быть довольны. Вон Миркан и его друзья смотрят волками. Им ничего не докажешь и от таких надо избавляться.
Судно загрузили припасами на две недели, водой и снова отправились на запад, где можно было ещё найти спокойное место. Двое не пожелали следовать со всеми к остались в городке. Им никто не препятствовал.
- Начальник, - заметил Элим, когда получил распоряжение следовать строго на запад, - в Новый Карфаген не стоит заходить. Я вижу, что ты хочешь туда.
- Это почему же?
- Там главные силы Рима находиться должны и лучше избежать с ними встречи. Мне-то всё равно, но ты ничего хорошего от этого не заимеешь.
Алеф задумался немного и согласился.
- А куда ты посоветовал бы, Элим? Ты много плавал и знаешь море.
- Как раньше говорили с тобой. За столпы Мелькарта. Там только Гадир у римлян, да ещё несколько городков, остальное им не подвластно. Там и надо искать убежище.
- Раньше и я так думал. Придётся вернуться к первоначальному плану.
- Напротив Гадира, на Ливийском берегу, городок Тингис, вот он и недалеко, и Рим туда не добрался. Можно там вам обосноваться, а если что и не получится, так и дальше можно податься. Колонии там тихие и вам никто не помешает, а торговля там может быть хорошая. И острова Блаженные тоже не очень далеко. Там пурпур достают и вывозят. Нескоро Рим до них доберётся. Да и кому вы нужны там?
Алеф задумался. Чего он так далеко решил забираться? Действительно, кому он нужен? Кто им заинтересуется? Даже Ятонсид не потребуется Риму. Но, с другой стороны, ему страстно хотелось подальше от любой власти. Сейчас власть Карфагена рухнула и его колонии остались сами собой. Вот это и привлекало Алефа. В тайниках души он видел себя главой хоть маленького, но самостоятельного городка. Он слышал о богатых отдалённых колониях-городах Карфагена на Ливийском берегу за столпами Мелькарта и сразу же они завладели его помыслами.
Теперь эти мечты близки к осуществлению. Он богат, у него будет жена красавица из знатного рода, опытный к умелый торговец Ятонсид сумеет наладить дело, а ему хватит власти и почёта. Он до денег не жаден.
Алеф решил спуститься к Ливийскому побережью и следовать в виду его, разведывая встречные города и подготавливая почву для дальнейшего продвижения к проливу.
Тубакар - маленький городок в окружении садов и виноградников - оказался сильно потрепан римским флотом. Тут бывали корабли, следующие в Иберию с войсками союзной Нумидии и Мавританского царя Бокха. Жители, разоренные войной, были запуганы и боялись без ведома римского начальника производить самостоятельные торговые сделки с другим городами.
- Римские щупальца протянулись даже в эти захолустные городки, - заметил
Хилон, осмотрев городок, носящий следы нашествия солдат варварской Ливии.
- Рим не успокоится, пока не станет владеть всем морем, - ответил Варий и в голосе его сквозила обида. - А когда-то мой народ был сильным и могучим. И Рим был нашим данником, а теперь мы исчезаем с лица земли и нет нам возврата, - горестно закончил старый этруск.
- Все проходит, мой друг. Державы растут, владеют и погибают от ожирения.
Всему виной ненасытная жадность вельмож. Они развращают народ и тот становится лёгкой добычей более сильного, выносливого и неприхотливого. Так случалось на протяжении всей обозримой истории человечества.
- Видимо в твоих словах есть что-то от истины, Хилон, - грустно заметил Варий и глаза его затуманились.
- Уж на что великой была держава Александра, а перед ним Ассирия и Вавилона, а где они сейчас? Персия развалилась под собственной тяжестью. Даже наша крохотная Греция и та владела половиной мира. А что сейчас? Каждый тянет в свою сторону и результат сказался мгновенно. Великая Спарта захирела и отчаянные усилия царя Диэя приведут лишь к истреблению несчастного народа, когда-то сильнейшего и храбрейшего.
- Ты рассказываешь слишком мрачно, Хилон. Так можно договориться до того, что ни один народ не в состоянии продержаться на вершине своего могущества сколько-нибудь длительное время.
- Я говорю лишь о том, что знаю. Зато других примеров я не вижу. Всякое могущество приводит к вырождению народа и этим пользуются те, которые ещё не погрязли в изнеженности благополучия. Так было всегда. Такая же участь ожидает и Рим. Он объестся и лопнет. Его раздавит собственные потроха, а варвары будут терзать его внутренности, пока не растащат по кускам.
- О боги! Как сложна жизнь! Не лучше ли жить в спокойствии и достатке, не мешаясь в дела других?
- Видно так устроен человек. Ему всегда чего-то недостаёт. Он всегда к чему-то стремиться и это толкает его вперёд. В этом тоже есть своя логика жизни. Погибают народы, государства, люди, а человечество продолжает развиваться. Ум обогащается новыми знаниями, знания не всегда используются во благо человеку и так идёт по кругу в бесконечном водовороте.
- Значит боги не так создали людей? Неужто боги могли ошибиться? И куда они смотрят теперь с высот небесных?
- Людей становится слишком много, любезный Варий, и богам не уследить за всеми, а владыки и того хуже, те богов используют лишь для своего блага.
- Страшные вещи ты говоришь, Хилон!
- Так и сын твой испугался и теперь я его не вижу около себя. А самые мудрые люди давно уже уяснили, что боги явились плодом тёмного воображения глупых людей. Но и сейчас многие умнейшие мужи прославляют богов, потому, что это дает им большие блага, власть, могущество.
- Как боги терпят такое! Неужто ты не боишься их ужасной кары?
- Вот уже десять лет, как я изучаю моего учителя. Эратосфен Киренский в моём понимании величайший учёный мудрец современного мира. Но и он учился у таких столпов, как Пифагор и Аристотель.
- Мне, простому воину, трудно понять речи твои, Хилей. Однако мне кажется, что не во всём ты прав.
А уж тому, кто мало знает или знает одни глупости, то лучше и вовсе не браться за такое трудное дело.
-Видно есть в твоих словах что-то такое, что позволяет тебе быть убежденным. Видно это тоже большое счастье.
-Ты угадал, Варий. Обладать знаниями, а еще больше стремиться, постоянно стремиться получить их больше, найти правильное толкование явлений, что может быть благороднее и значительнее для человека! - голос Хилона зазвучал торжественно, одухотворённо, и Варий с благоговением уставился на своего нового друга. Ему он сейчас казался великаном, спустившимся на землю, чтобы дать людям свет.
Алеф с Ятонсидом в это время занимались более земными делами. Они развернули торговлю с жителями городка и те немногие товары и продукты сбывали с большими барышами для себя. Они не забивали свои головы мудростями великих людей. Они вершили простые дела, давно и всем известные людям.
- Завтра отправляемся дальше, - приказал Алеф. - Товаров осталось мало и надо подумать о будущих сделках в других городах.
- Может не хватить провианта, Алеф, - заметил практичный Ятонсид.
- Может, достанем по пути и сократим немного порции. Потерпим малость. Путь продолжался и Ятонсид удивлялся тому, как мало теперь встречалось торговых кораблей.
- Я бывал в этих краях не раз, - говорил он с печалью в голосе. - Каждый день встретишь один-два судна, а теперь что? За двое суток один кораблик!
- Рим всё заглушил, Ятонсид, и теперь самое время выгодно торговать.
- Но и риска много. В один момент всё может пойти прахом. Или пираты отнимут всё и самих рабами сделают, или римляне захватят. А тут ещё и в собственном доме не всё в порядке.
- Ты о чём, старик?
- Твой бывший дружок что-то замыслил и с него лучше не спускать глаз.
- Миркан?
- Он самый, Алеф. Зря ты держишь его на судне. Оставил бы в городе и пусть занимается своими делами без нас.
Алеф задумался. Он и сам понимал, что на судне может произойти несчастье, которое резко изменит всю дальнейшую судьбу Алефа. Он вспомнил, что ему уже не раз докладывали о готовящемся заговоре против него и теперь вот даже Ятонсид заговорил о том же.
- Ладно, старик, - ответил Алеф жестким тоном. - Подумаем и об этом. Подвернётся случай и мы с ним разделаемся.
Слева по борту тянулись желтые гористые берега. Городки попадались всё реже и мореплавателям грозил голод и жажда. Лето вступало в свои права и жара становилась всё сильнее.
Еды становилось всё меньше, рыба ловилась трудно и в малом количестве. На борту люди стали мрачноваты, раненые ворчали, требуя свежей воды. Начались разговоры тайком, взгляды бросались злобные и недоверчивые.
И как раз в это мгновение, а вернее в это время, Алеф узнаёт, что его наречённая Энушат спуталась с его дружком Мирканом. Скорей всего Миркан этим решил досадить Алефу и Ятонсид с ужасом в голосе поведал, что он узнал об их шашнях. Он сам хотел расправиться с дочерью, но испугался гнева Алефа.
Теперь он видел, что Алеф багровеет от злости и бешенства, едва владея собой. Ятонсид испугался, что тот прибьёт его за такую весть. Затем он пересилил себя и глухим голосом сказал:
- Приведи её сюда в каюту, Ятонсид.
Несчастный отец опрометью бросился выполнять приказ. И вот Энушат стоит перед разгневанным отцом и внешне спокойным Алефом. Широко открытыми наивными глазами она уставилась на клокочущего Ятонсида и этот непорочный взгляд окончательно вывел отца из себя.
- Потаскушка! - прошипел он угрожающе надвигаясь на дочь. - Как ты смела позволить себе спутаться с этим животным Мирканом? Боги и я растерзают тебя! Отвечай, когда тебя спрашивают!
- Отец, что ты говоришь? - голос её звучал необыкновенно доверчиво и убедительно. - О каком Миркане ты говоришь?
- Замолчи, распутница! Мало ты таскалась с солдатами в городе священном нашем! И опять взялась за своё? Ты знаешь, что скоро будешь женою Алефа?
- А ты спросил моего согласия, отец? - внезапное изменение её лица даже испугало Ятонсида. - Продал меня этому рабу! И хочешь, чьими-то руками жар загребать? Не будет моего согласия!
Ятонсид задохнулся от бешенства. Лицо сделалось белым, он дрожал, не в силах справиться с охватившим его бешенством.
Алеф всё это время слушал и тоже с бледным лицом и сузившимися глазами.
- Так ты пренебрегаешь бывшим рабом, Энушат? - зловеще спросил он.
- Да, раб, он и останется раб! - выкрикнула она в запальчивости и глаза её стали похожи на глаза хищной кошки.
- Так запомни, змея пустынная! Скоро ты сама будешь моей рабой. И твой Миркан не поможет тебе!
- Не бывать этому! - взвизгнула она и в это время Алеф своей огромной ладонью залепил оглушительную пощёчину.
Энушат захлебнулась и упала на грязный пол, закатившись под стол. Алеф вытащил её за волосы, растрепавшиеся по спине и лицу. Приподняв за подбородок, он прошептал срывающимся от гнева голосом:
- Ты больше отсюда никуда не уйдёшь. Я привяжу тебя на цепь, как собаку, и ты будешь лизать мои ноги. Ты забудешь свой блуд и станешь богобоязненной и кроткой овечкой!
Он отвесил ей ещё одну пощёчину и многозначительно глянул на Ятонсида.
- А ну, старик, оставь нас наедине, я ей покажу, что значит быть моей невестой. И постарайся не мешать мне.
Голос и вид Алефа был так страшен, что Ятонсид не осмелился перечить и выскочил за дверь.
Алеф схватил ещё не оправившуюся Энушат в свои железные объятия и покрыл её лицо, шею страстными поцелуями. Она отбивалась, силилась кричать, но получала тут же пощёчины и замолкала. Дыхание у неё захватывало, ей казалось, что этот зверь её задушит.
И действительно, он сжимал её так крепко, что женщина вот-вот потеряет от этого сознание. Ей стало страшно и больно, обидно, злость захлёстывала её, но вырваться из его объятий не было никаких сил. Она задыхалась, а он продолжал осыпать её поцелуями в перемешку с оплеухами.
Наконец, он повалил её и она отдалась ему, не в силах сопротивляться. Ожесточению его, казалось, не было конца. Его страсть, наконец, нашла выход, он и так слишком долго ждал этой минуты. Он терзал её почти безвольное тело с исступлением изголодавшегося зверя, когда всё вокруг перестаёт для него существовать.
Отвращение за свою слабость, страх перед Алефом, о котором напоминали горящие щёки, сломили волю Энушат. Она примирилась и покорно ждала конца его бурной страсти.
Но когда всё успокоилось и Алеф прекратил её терзать, она не нашла в себе сил отвернуться от него и уйти. Хотя уходить было теперь некуда. Она в грязи валялась на голом полу, мысли витали лёгким туманом и она с удивлением не ощутила в себе того отвращения, которое испытывала к Алефу минуты назад. Было одно безразличие и тяжелая усталость, словно она постарела сразу на целое десятилетке.
Алеф поднялся, оправил тунику и голосом, в котором звучало смущение, сказал, не глядя на поверженную женщину:
- Брак наш совершился, хоть и не освящался богами. Из каюты ты не выйдешь без меня или отца. Прибери тут всё и почисть. Жди меня тихо.
Она глядела на его огромную фигуру широко раскрытыми плутоватыми глазами, они притягивали Алефа помимо его воли, он не мог противиться и уйти. Его обещания покинуть каюту не могли исполниться и он прикрыл её тело своим огромным и могучим. Она равнодушно покорилась и даже мысли её улетели далеко в огромный город её юности.
Тем временем Миркан бесновался в бессильной злобе. Он склонял на свою сторону матросов и гребцов, но мало кто поддерживал с ним приятельские отношения. Всего четверо надёжных людей составляли шайку недовольных, мечтавших захватить судно и все сокровища, находящиеся на нём.
А тут ещё Энушат пропала для него и Алеф завладел ею, не подавая вида, что затевает против него каверзу. Тяжелые мысли волочились в его кудлатей голове. Его душила злоба, он никак не мог завладеть оружием, хранившемся в кладовой под увесистым замком. И лишь мысль, что ему всё же удалось обладание Энушат, невесты Алефа, да ещё раньше самого Алефа, радовала его и вселяла надежду на дальнейший успех.
Но теперь Энушат не показывалась на палубе без этого пройдохи Ятонсида или самого Алефа и постоянно сидела под замком, но он не отбрасывал надежды на её помощь, а с ней и обладанием этой красавицы, так легко отдававшей своё прекрасное тело первому нахалу.
Алеф же вынашивал мысль, как досадить Миркану без видимого вмешательства и так, чтобы не подкопаться к нему. Проще всего было просто убить и бросить в море, но так грубо он не хотел действовать. К тому же это было бы слишком легко для Миркана. "Пусть помучается подольше и подумает, как быть подлецом и предателем, "- часто думал Алеф.
Он никому не рассказывал о своём замысле.
Судно стало на якоре перед большим селением местных рыбаков. Решена закупить здесь припасы и воду. По виду селение не пострадало от римских солдат и Алеф спустился с несколькими матросами в лодку для совершения сделки. Велтуру он строго наказал:
- Гляди за Мирканом и кладовкой с оружием. Как бы он со своими людьми не напал внезапно. Держи при себе оружие.
- Не беспокойся, Алеф. Я не подведу. Езжай спокойно.
К этому времени хозяин судна Плесидип стал выпускаться на палубу. Он отощал и осунулся, ожидая каждый день расправы над собой. Он искал помощников и быстро нашел его в лице Миркана. Тому были нужны сообщники и он не отказался от такого опытного и озлобленного на Алефа человека.
- Наступило самое подходящее время для захвата судна, - говорил тихо Миркан своим людям, когда лодка с Алефом и пятью гребцами отвалила от борта и запрыгала по волнам.
- Этот римлянин остался, а у нас оружия нет, - ответил верзила из гребцов, самый злобный и свирепый. Он оказался довольно осторожным и наобум не хотел действовать.
- Нас пятеро и у каждого нож, - не унимался Миркан. - Нам бы только Велтура завалить, с остальными справимся легко.
- Ещё Парфений и тот верзила Дирук с ними. Нам так и не удалось перетянуть на свою сторону, - заметил другой гребец с острым носом и почти без бороды.
- Отправляйся к кладовой и погляди, как можно тихонько сбить замок, - предложил Миркан хозяину, - Твой замок и ты должен знать, как его открыть без ключа. Только осторожно, не привлекай внимание.
И когда Плесидип скрылся в глубине трюма, Миркан размечтался:
- Столько богатств на нас свалятся! Заделаемся знатными людьми, торговать станем. Дом свой с рабами, наложницы. Ох, боги, дайте нам немного блаженства. Ведь есть же люди, счастливые и богатые.
- Так это одно и то же, Миркан, - ответил на излияния Миркана остроносый.
- Что ты понимаешь, Ворона! А я видел жизнь. Всё за тебя делают рабы, а ты знай жри сладко да покрикивай. Захотелось нос расквасить и не надо думать о последствиях. Всё твоё!
- Погоди болтать, Миркан, - остановил того Злодей, как его называли между собой. - Тут не так просто захватить эти богатства. Не об том думаешь.
- И то верно, - согласился Миркан и почесал волосатую грудь. Вернулся Плесидип. Вид недовольный и хмурый.
- Где синяк подцепил? - хохотнул Миркан, встречая приятеля.
- Да вот, пока осматривал замок, этот немой оборванец стукнул меня слегка. Хорошо, что цел остался.
- Значит и за нами следят, - процедил сквозь зубы Злодей.
- С чего ты взял? - огрызнулся Миркан.
- А с того, что этот Дирук только что был наверху. Как он оказался у кладовой, когда туда отправился хозяин? Соображай.
- Значит плохи наши дела, - протянул Ворона и сморщил нос в недовольные складки, как у ощерившегося пса.
- Может, в селение перебраться и там набрать и подговорить людей и на- пасть всем разом, когда стемнеет? - предложил Миркан.
- А где лодку возьмёшь? - отозвался Злодей.
- Выпросим у Алефа. Скажем, что денег хотим потратить. Погулять-то мы с вами имеем право? Может, согласятся с нами Алеф со своими людьми. А нам бы только отчалить.
- Видно другого и не придумаешь, - ответил Злодей. - Тут дело у нас не получится. Все настороже ходят и при оружии. Нам не совладать.
После полудня Алеф вернулся. Лодка едва не черпала воду бортами. Снедь и бочки с водой громоздились кучами. Люди повеселели и с радостью стали перегружать привезенное. Готовился пир. И в это время Миркан подослал к Алефу Ворону.
- Алеф, сам повеселился, а нам что, нельзя? Дай лодку, мы с товарищами тоже отведаем местного вина и поищем женщин. Изголодались, здесь сидя.
Алеф незаметно переглянулся с Велтуром, и ответил:
- Я собирался к вечеру отваливать дальше. А с кем ты собрался?
- Да наша компания, человек пять. Дай лодку, господин. Отведём душу, а то когда ещё в городе побываем.
- Эх, не хотелось бы задерживаться, - не соглашался Алеф.
- Да отпусти ты их, Алеф, - заступился за них Велтур. - Пусть повеселятся до вечера. Подождём, спешить нам некуда. Дай лодку.
- Вот верные слова, Велтур. Он понимает, что нам нужно.
- Ладно, - согласился Алеф. - Только не задерживайтесь на ночь. А чтобы не сбежали, оставьте здесь свои доли, что заработали. Хватит вам и малого, в этом селении трудно потратить ваши сокровища.
- Да куда же мы можем убежать, Алеф? Но будь по твоему. Целей будут, а то в этой дыре спустим всё и в настоящем городе будем зубами щёлкать. Так даже лучше.
- Тогда спешите. Солнце клонится к закату.
Компания заговорщиков заторопилась, и вскоре лодка удалилась к берегу.
- Ну как тут было? - спросил Алеф у Велтура.
- Пытались в кладовую проникнуть. Подсылали Плесидипа, да Дирук ему синяк посадил под глаз. Отстали. Ничего у них не получилось. Побоялись без оружия в драку лезть.
- Ну а теперь пусть сами выкручиваются. Я им устроил нечто для нас приятное, - сказал загадочно Алеф. - Будут помнить меня.
- И что ты устроил?
- Немного разозлил жителей, Велтур. Самую малость, но им это дорого может обойтись. А они наверняка что-то придумали, иначе зачем им так стремиться на берег. В селении мало развлечений.
- А мы что теперь будем делать? - спросил Велтур.
- Пока отдохнём, а вечером отвалим и скроемся в темноте. Наши "друзья" нам больше не нужны. Сами теперь будут устраивать свою жизнь, если повезёт.
- Стало быть, так угодно богам, Алеф.
Вечером, когда звёзды зажглись на небосводе, матросы выбрали якорь и лёгкий ветерок медленно потащил судно в открытое море. Редкие огоньки затерялись во мгле, подмигивая на прощание путникам.
Впереди из моря вырастала чёрная скала. Течение сильно мешало плаванию. Приходилось долго сидеть на вёслах, а людей было мало и руки ныли в волдырях, а спина ломалась от натуги.
- Вот и столпы Мелькарта, - молвил Элим, круто разворачивая судно подальше от этой опасной скалы, где могли скрываться пираты, подстерегающие доверчивых купцов.
- Принесём жертву нашему покровителю! - предложил Ятонсид, вспоминая о тех днях, когда ему самому впервые приходилось плавать мимо этих знаменитых столпов. Ему ответили согласием и вскоре приготовленный ягнёнок, специально заготовленный, был заколот под звуки молитв и заклинаний, которые ещё знали моряки, всегда с суеверием относившиеся к морю.
- Там направо будет знаменитый Гадир, слева и дальше будет Тингис, - указывал Элим рукой на открывавшуюся панораму пролива.
Впереди забелел парус. Зоркие глаза моряка определили, что это торговый корабль и можно не опасаться нападения. Корабли медленно сближались и в скором времени прошли недалеко друг от друга, приветствуя криками, сложив ладони рупором.
- Из Гадира, - пояснил Элим. - Везут в Малаку кожи.
- Война идёт, а торговля не останавливается совсем, - изрёк Алеф.
- Заглохнет торговля и жизнь захиреет. А для нас, потомков знаменитых в прошлом финикийский купцов, и вовсе конец наступит без торговли. Это наша старая закваска говорит. Торговля для нас вроде крови в жилах, что питает наше дряхлеющее тело.
Такие мудрые слава Алеф не ожидал услышать от кормщика и глянул на него с интересом. Спросил с подозрением:
- Откуда такие мудрёные речи, Элим?
- Плавал, видел, разговаривал с разными людьми. Кто хочет наполнить вот этот котелок, - и он постучал пальцем по лысеющей голове, - тот всегда имеет на то возможность. Была бы охота.
- Тебе бы поговорить с вашим прежним гребцом Хилоном. Тоже мудрый старик. Книжник.
- Приходилось уж. Знающий человек, но безбожник. Ни в приметы не верит, ни в богов, ни в духов. Чудной, я его побаиваюсь. Не накликал бы беды со своими причудами. Боги не любят с собой шутить.
- Не трусь. Я тоже повидал людей и знаю, что чем богаче человек, тем меньше подвержен влиянию богов. Милуют они таких.
- Так боги и постановили. Что можно ожидать ещё от них. Бедняку никакой бог не поможет в беде. Бедняк пылинка на земле. Сдуть её всяк сможет.
- А вот Хилон другого мнения. Он отбросил суеверия и лишился многих для себя страхов. А этот проклятый страх перед богами уж очень часто мешает в делах простого человека.
- Что вы меня там вспоминаете? - донеслось до говоривших и Хилон с хитроватой улыбкой подошел ближе. - Ну-ка послушаем разговор умудрённых опытом морских волков.
- Я не волк, - ответил Алеф. - Я всего несколько раз плавал, и то недалеко.
- О чём судачите? - не унимался Хилон. Он отдыхал от гребли и потирал плечи, массируя их.
- Да так, про разное. Вот ты, Хилон, не веришь в приметы.
- Что так говоришь? В приметы верю, но приметы природные, а не божественные. Многие мы просто не понимаем и приходиться отдавать их на волю богов.
- Так и ты не можешь доказать свою правоту, Хилон, - не унимался кормщик.
- Не могу. Ну, и что? Человек умнеет и впереди у него много чего надо доказывать людям. Они ведь цепко держатся за старое. Придёт время и люди будут знать больше, и таких станет тоже больше. А что сейчас? Редко кто может прочитать написанное или написать своё имя. А молва людская подвержена вере в богов и духов. Боится всего, вот и не стремится познать незнаемое. Но это будет постоянно уменьшаться, пока люди сами не убедятся в своей слепоте. Так и я убедился, и теперь смотрю на мир совсем другими глазами.
- Ох, наговорил ты! - со вздохом ответил Элим и видно было, что тот ни во что не ставит только что услышанное. Он внимательно приглядывался к берегам и течениям, поглядывал на небо, горизонт и вид его становился сумрачным.
- Что тебя так озадачило, любезный Элим? - спросил Хилон, поглядывая на моряка внимательными глазами.
- Приметы надвигающейся бури появились. Ещё неясно, откуда она придёт, но боюсь не успеть к гавани. Надо искать укромную бухточку, пока не поздно.
Его собеседники поглядывали на небо, берега, но ничего не могли определить. Однако беспокойство кормщика затронуло и их. Не очень-то устраивало сухопутных людей оказаться во власти разбушевавшейся стихии.
- Нам ничего не видно, но твой опыт вселяет нам уважение, - сказал Хилон.
- Поэтому приказывай, мы всё исполним, Элим.
- Надо поторопить гребцов. Скоро ветер совсем стихнет и это будет прямо перед бурей. Торопитесь.
Гонг забил тревожнее и ритмичнее. Все, кто мог грести, а таких оказалось не так-то много, взялись за вёсла. Чёрная скала осталась позади. Элим резко навалился на рулевое весло и судно повернуло нос на север, куда уходил берег. Перед путниками открывался обширный залив, где кормщик надеялся найти подходящее убежище.
Не прошло и получаса, как все предсказания начали сбываться и Элим многозначительно поглядел на Алефа, который не мог ещё грести из-за раны. Тот мрачно кивнул и в глазах забегали тревожные искорки.
- Не бойся, Алеф, - ободрил того кормщик. - Ещё может успеем. Боги нас не оставят. Алейон получил хорошую жертву. Да и Ваал-Зебубу я молился сегодня утром. Они не оставят.
При упоминании бога Ваал-Зебуба, Алеф помрачнел ещё болыше. Вспомнились и та ночь, и товарищи-грабители, и то, как они убили жрецов и ограбили храм этого бога. Страх понемногу овладевал им и вскоре он готов был выбросить за борт все свои сокровища, что достались таким безбожным образом. В лице Алеф переменился и Элим счёл это за страх, внушаемый всякому сухопутному человеку перед лицом бушующего моря.
- Спустись вниз, там не так страшно. Глядеть на предбурное мере всегда страшно. О,боги! Да пронесите вы бурные ветры мимо! Да пошлите нам, убогим, спокойную бухту! Обещаем щедрые жертвы!
Наконец появился длинный мыс, заканчивающийся островами, терявшимися в наступавшей темноте. Тучи заклубились у горизонта, стало тихо и тревожно, а крики чаек усугубляли это впечатление. Судно жалось к берегу, черневшему скалами и подводными камнями, временами обнажавшимися среди волн.
Солнце стало опускаться в тучи, море потемнело. Парус висел недвижно, а скрип вёсел наводил тоску. Но тут Элим довольным тоном заявил, с облегчением вздохнув:
- Вот боги и смилостивились над нами. Укрытие послали нам на нашем пути. Развеселись, Алеф! Боги нам покровительствуют. Приготовим им жертву на берегу.
Алеф тоже с облегчением вздохнул и страх понемногу стал отступать. Он задышал спокойнее, и приятная слабость охватила его большее тело.
С первым шквалом судно бросило якоря и они бултыхнулись в курчавившиеся уже волны. Ветер закрутил, засвистел, но скалы со всех сторон укрывали его, канаты крепко натягивались, нос поворачивался к ветру. Судно заплясало, запрыгало, но опасность уже не угрожала. Люди вылезли из помещений для гребцов, разминая натруженные плечи и спины. Прохладный ветер, пахнущий солью и водорослями, смешанный с тончайшей пылью моря, охладил их тела.
Дождь обрушился тёплыми потоками. Все разделись, принимая живительные струи к вознося молитвы богам, воздевая руки кверху.
Двое суток пришлось отстаиваться в бухточке, где их непрестанно качало и поливало уже холодными потоками с неба. Похолодало, и никто не хотел выходить наружу.
С наступлением хорошей погоды принесли жертвы богам, сотворили молитвы. Предстоял недолгий путь да Тингиса, но пришлось немного подождать, пока не успокоиться море. За мысом виднелись огромные валы, с грохотом обрушивающиеся на берег. Радуги высвечивались в прозрачном воздухе. Быстро теплело, под жарким солнцем подсыхал парус и палуба парила клубами полупрозрачного мягкого пара.
И совсем неожиданно появились лодки. Они шли быстро и вооруженные воины направляли на судна острия своих копий. Видно было, как гребцы натужно наваливались на валики вёсел, другие уже крутили над головой верёвочные петли с крюками на концах.
- К оружию! - раздался чей-то крик и Алеф повторил свой приказ:
С тупым стуком в палубу вонзилось первое копьё. Матросы забегали, гребцы выводили вёсла в отверстия, а лучшие лучники с торопливым триньканием спускали тетивы. Вопли раненных и плеск свалившихся в волны воинов иберов разнёсся за бухточке. Первая лодка подплывала к судну. Крюки вгрызлись в борта и началась борьба. Звенело оружие, трещали вёсла, крики раздавались со всех сторон то подбадривающие, то скорбные.
Алеф, изнемогая от натуги и боли, свалил в лодку иберов бревно и то, черпнув бортом воду, перевернулось. Остальные лодки замешкались, видя, как встречают их отважные купцы.
Они столпились, прикрываясь щитами от летящих стрел, но потери продолжали пугать нападавших. Они перестали грести и в двадцати градусах от судна тыкались носами в борта друг друга.
Воспользовавшись замешательством разбойников, Элим сумел вывести судно по ветру и поставить парус. Изрядно переломанные вёсла крутили судно и их пришлось оставить.
- Продолжай стрелять! - кричал Велтур, не переставая натягивать тетиву. - Не давай им опомниться!
- Эй, вы! - вторил тому Элим. - Вёсла поломаны! Распределить по три весла с каждого борта! Грести разом! Чего гонг замолк? Атабул, начинай!
Гонг зазвучал неуверенно, но три пары вёсел постепенно выровнялись и с уверенностью стали помогать ветру толкать неуклюжее судно к выходу из залива. Впереди темнели скалы берега, а вдали едва просматривалась полоса открытого моря.
- Откуда они взялись? - негодовал Алеф, морщась от боли в потревоженной руке. - Видно, что-то из наших подношений не устроило богов.
- Боги тут не при чём, воин, - ответил Хилон, ещё не выпуская из руки меч.
- Ты опять за своё? Отойди, мудрец. Тут дело военное.
- Надо знать, что в здешних местах всегда надо ожидать нападения береговых племён. Кто не хочет поживиться подвернувшейся добычей?
На судне уже стучали топоры. Элим распорядился изготовить новые вёсла из имеющихся заготовок.
Красноватая скала - ливийский столп Мелькарта - медленно проплыла и скрылась из вида. Море разворачивалось вширь. Валы всё увеличивались и с шумом обрушивались на судно, пробиравшееся всё дальше на запад, ближе к морю Мрака, которое притягивало и отпугивало одновременно. Вспоминались всевозможные легенды и сказки, в которые суеверные моряки верили твёрдо.
Там, за горизонтом, жили невиданные драконы, заглатывающие корабли целиком, воды, опутанные волосами водорослей, засасывающие корабли и не отпускающие их, пока все люди не погибнут в муках ужаса и голода. Оттуда налетали бури и огромные волны, смывающие целые города. Из моря Мрака никогда не появлялись чужестранные корабли.
- О боги! Не посылайте нам восточного ветра, который унесёт нас в неведомые и страшные воды! - шептали губы Элима.
Он непроизвольно жался к ливийскому берегу, опасаясь оторваться от спасительной земли. Но ветер дул с северо-запада и парус туго трепетал от напряжения, подгоняя судно к Тингисской гавани. Она уже была близка, а с нею и конец пути.
Элим лелеял себя надеждой, что, наняв новых матросов и купив рабов-гребцов, он сможет отправиться в обратный путь, в свою Утику. Ему так же не терпелось поглядеть, что сталось с великим городом, извечным соперником и властелином Утики. Жалости к этому огромному городу он не чувствовал. Уж слишком долго он был символом угнетения и ущемления прав торговых семей Утики.
Наконец вдали показались белые постройки городка. Желтоватые крепостные стены спускались к бухте, а на пологом склоне теснились домики из камня. Ниже, за стенами, раскинулись мазанки бедноты, рыбаков.
- Вот и конец нашего путешествия! - воскликнул Алеф, весьма довольный тем, что всё благополучно заканчивается.
- Путешествию-то конец, а жизнь наладить - не апельсин очистить, - возразил Ятонсид, всматриваясь в очертания городка, где ему ещё не приходилось бывать в своих торговых странствиях.
- Слышно было, что здесь большие склады пурпурной краски с Блаженных островов, - заметил Хилей, поглядывая с затаённым интересом на купца. Он знал, как ревниво карфагенские купцы охраняли тайну этого красителя.
Ятонсид подозрительно глянул в глаза грека, помедлил с ответом, но потом изрёк наивным тоном несведущего человека:
- Пурпур всегда был привилегией самых знатных граждан города. Думаю, что с гибелью Кар-Хадашта тайна так и умрёт с ним.
- А кому эта может быть выгодно? - не унимался Хилон, заинтересовавшись ответом купца.
- Рим был и остаётся нашим главным противником.
- Он уже не остаётся. Он был, и теперь никому не уступит пальму первенства, - перебил Хилон, разозлившись скрытностью Ятонсида.
- Да, Хилон, - согласился тот. - Я должен поправиться. Рим был, а мы исчезли. Исчезли, как дым, как туман под лучами утреннего солнца.
- Считаешь, что надежды на возрождение нет? - с участием в голосе спросил Хилон, заметив искреннее понимание событий и тоску.
- Надежда всегда есть, да Рим не позволит. Уж слишком глубокая заноза для него был наш славный город. О,боги! Что вы сделали с ним! Отвернулись вы от нас! Где твоя мощь, Мелькарт, покровитель наш?
- Но мы ушли от пурпура, Ятонсид почтеннейший, - напомнил Хилон.
- Пурпур был для нас, как воздух для всего живого. Вот почему так строго хранилась тайна его изготовления. Очень мало кто был посвящён в неё. И уж не мне оказали такую честь, дорогой мой мудрец. - В глазах Ятонсида Хилон увидел грусть и сожаление, но в искренности его слов он уже не сомневался.
- Хитры ваши столпы города, - ответил Хилон, отдавая в душе должное столь крепким устоям карфагенской торговли.
- Не хитры, а мудры. И за то, что сотворил с нами Рим, никто не станет им открывать секреты, которые удерживались великими мужами столетия.
- А Блаженные острова? - не унимался Хилон.
- Они только небольшая часть той большой цепи, что составляла всю тайну. Они замолчали, всматриваясь в приближавшийся город. Навстречу попадались небольшие суда и любопытные глаза провожали наших путников, не решаясь задать такой страшный, но всех волнующий, вопрос. Что Кар-Хадашт?
Обычные портовские бродяги уверенно пришвартовали судно у причала. Небольшая толпа любопытных как всегда встречала каждое пришедшее судно, а это по всем признакам проделало длинный путь и могло многое поведать о том, что делается в мире.
К Ятонсиду протиснулся человек с юрким подвижным лицом. Его большой нос нависал над усами и это придавало ему сходство с вороной. Внимательно оглядев всех, он слегка склонил чернявую голову и спросил:
- Купцы хотят получить пристанище и склады для товара?
- Пристанище нам не помешает, а со складами можно и подождать, - ответил Ятонсид, принимая на себя привычную роль важного купца.
- Вас приветствует помощник шофета по торговле, раб Кадех. Откуда прибыли почтенные гости? Что за товар? Но, судя по вашим словам, товара нет.
- Это верно, почтеннейший, - ответил со вздохом Ятонсид. - Товара нет, да и откуда ему взяться. Утика вся затоплена римлянами, Кар-Хадашт пал и горе на всех нас обрушилось. Боги отвернулись от нас! - Ятонсид, не зная ситуации в городе, говорил обиняками, упоминая многое, не останавливаясь ни на чём.
- О, это новость, которую немедленно надо донести нашим мужам и шофетам! - в смятению воскликнул Кадех и, сбросив с себя напускную важность, опрометью понёсся в город.
- Видно весть о падении Карфагена сюда ещё не дошла, - заметил Хилон.
- А что тут удивительного? - ответил Элим, подходя к своим. - Мы уходили, а город ещё держался. И кто знает, сколько ещё он мог продержаться?
Весть сразу облетела город. Толпы людей сбегались к пристани и запрудили её, не давая пройти в харчевню, что виднелась недалеко от пристани. Вопросы сыпались со всех сторон и отвечать на них не было никакой возможности.
- Почтенные! - кричал Ятонсид, отбиваясь от толпы. - Не галдите: - Я не слышу собственного голоса. Дайте сказать слово!
Но толпа не унималась. Их спасло то, что отряд копейщиков разогнал людей и долгоносый Кадех предложил Ятонсиду проследовать во дворец городского Совета, где уже ждут шофеты и знатнейшие мужи города.
Дворец, как громко назвал этот дом носатый чиновник, представлял собой не что иное, как обычный каменный особняк, несколько больших размеров, чем остальные, побеленный известью. Его два этажа с небольшей башенкой в правом углу олицетворял власть в городке и незыблемость сильных мира сего.
Ятонсид важно шествовал чуть сзади чиновника. Лестница в пять ступеней привела их в небольшой зал, где стояли два скучающих воина в замызганных туниках и без лат.
Кадех открыл массивную дверь и пропустил купца в довольно высокий зал. За тёмным столом сидели напыжившиеся воротилы городка и с любопытством уставились на вошедшего. Сесть никто не предложил ему и Ятонсид остался стоять у двери под изучающими взглядами шести старейшин.
- Нам сказали, что ты, купец, привёз важные вести, - донёсся до ушей Ятонсида скрипучий голос одного старика с седоватой бородой и всклокоченными бровями.
- Боги снизошли до бедного торговца, почтенные люди славного города Тингиса, - ответил Ятонсид, склоняясь в поясном поклоне.
- Так поведай нам те новости, что так взбудоражили весь город.
- С тобой говорит шофет города, великий Гамилькар, - прошептал на ухо пронырливый Кадех.
- Наш народ постигла великая беда, - проговорил почтительно Ятонсид, не осмеливаясь приблизиться к столу. - Древняя колыбель нашей державы разгромлен Римом. Все жители убиты или проданы в рабстве. Боги отвернули свои от нас лики! О,горе нам!
- Как давно это случилось, торговец? - спросил кряжистый старик с курчавой короткой бородой. Его пронзительные глаза сверлили Ятонсида и тому с каждой секундой становилась не по себе.
Ятонсид прикинул время своего путешествия и ответил:
- Тому будет около двух недель, почтенный.
За столом тихо заговорили, но Ятонсид не смог разобрать ничего кроме нескольких отрывочных слов. Он стоял и ждал, как поведут эти пыжащиеся мужи себя после столь ошеломляющих известий. Он понемногу оглядывал зал и та робость, которая им овладела вначале, понемногу стала улетучиваться. Зал выдавал одно лишь показное стремление походить на великие города государства, а на самом деле было совсем иначе. Захудалость и заброшенность виднелась во всём, куда попадал взгляд.
Ятонсид приосанился и глянул с гордостью былого своего величия. Здесь и с ним могут посчитаться, узнай они его членство в Великом совете ста. Но стоит ли об этом им говорить? Ятонсид прикинул и решил пока повременить. Его вывел из задумчивости голос шофета:
- Как ведёт себя Рим в городе? Что замышляется против города на будущее?
- Будущего больше нет, почтенные. Рим больше не потерпит существования нашего города. Слух ходил, что сенат Рима постановил стереть город с лица земли и больше не разрешать там селиться.
- Ты хочешь сказать, что с могуществом Кар-Хадашта покончено? - не сдавался шофет.
- Могущество было подорвано уже давно, почтенный, а теперь об этом и говорить нечего. Нет больше государства. Только Утика да Гадрумет остались нетронутыми за союз с Римом.
- Это нам известно, - напыжился Гамилькар и Ятонсид подумал: "Тут тоже имеется свей Гамилькар. Стараются не отстать от метрополии. Не дорого ли это может стоить городу и самому шофету?"
- Чем ты сам собираешься заниматься в нашем городе, торговец? - спросил коренастый и Кадех шепнул, что это второй шофет и его прямой начальник.
- Я торговец, как изволил заметить почтенный. Моё занятие прежнее - буду торговать, если великие мужи города изъявят на то согласие.
- Совет изъявляет такое согласие, - провозгласил второй мюфет, после короткого совещания.
- Да возблагодарят вас боги, почтенные мужи! - склонился Ятонсид в почтительном поклоне.
- По всем вопросам обращайся к нашему Кадеху, - добавил коренастый, давая понять, что аудиенция закончена.
Глава 3. ОПЯТЬ РИМ
Оказалось, что в городке не так уж мало людей, в своё время нашедших за стенами его пристанище. И поэтому найти подходящий дом стало делом довольно трудным.
Жизнь подорожала, торговля упала и начинать всё сначала было нелегко. Но тут пригодились качества Ятонсида, благодаря которым он сам сумел так сильно подняться и сколотить большой капитал.
Судно они отпустили и с ним отбыли почти все бывшие гребцы. Остались мудрец Хилон, Варий с Велтуром, Бостар, приятель Алефа, Парфений, боявшийся попадаться римлянам за своё бегство и двое гребцов, которым оказалось без разницы, где продолжать своё существование. Первого звали Дирук и он выделялся в среде остальных ростом и светлыми волосами. Второго звали Ревул и был он полной противоположностью первого.
Ревул широк в плечах, но ростом не доставал до плеча Дирука. И если Дирук сверкал русой шевелюрой и щеголял безволосым телом, то его друг, а они были неразлучны, сдружившись ещё на вёслах, весь покрыт чёрными волосами и из бороды едва выглядывал нос и глаза под нависшими бровями. Глаза эти поблескивали иногда злобой и безудержней отвагой, которую он и проявил в схватках на корабле. Но если ничто не раздражало его, то он бывал весел, болтлив и не гнушался выпить лишнего. Любил небылицы и постоянно пугал ими остальных.
Дирук, напротив, был довольно сдержан и неразговорчив. Любил слушать и в спорах не проявлял резкости и злобы. Рассудительность его уже была известна и его уважали. Оба друга плохо говорили с остальными, речь им давалась нелегко и над ними часто потешались, что приводило Ревула в ярость, а Дирука в благодушное настроение. Словом, они были, как огонь и вода и дополняли в любом деле друг друга.
Было известно, что Ревул попал в рабство с берегов Понта Эвксинского, где его племя занималось морским разбоем и скотоводством в прибрежных горах, к востоку от Боспорского царства. Дирук же раньше проживал на берегах большой реки Борисфен и разбоем никогда не занимался. Он растил хлеб, ловил рыбу и иногда спускался к лиманам сбывать свой товар греческим колонистам.
Когда Велтур хорошо с ним познакомился и узнал, то крайне удивлён был, что многие слова в их языках очень похожи, а некоторые и вовсе не отличаются. Это сразу же сблизило их и они стали постоянно быть вместе, чему не так уж доволен был Ревул.
Варий предположил, что их предками были одним народом, в древности говорившем на одном языке. Теперь они считали себя братьями и часто разговаривали на родных языках, смеясь от того, что почти не понимали друг друга.
- То могло быть так давно, - говорил Варий, - что любой язык за это время может измениться до неузнавания. Но я рад, что это послужило вам на вашу же пользу. Вы оба так подходите друг к другу.
У Велтура постепенно с отцом отношения налаживались. Варий очень тактично относился к сыну и не докучал ему, издали любуясь его статной фигурой.
Алеф же целиком отдался новым заботам. Он ревностно следил за женой, а та уже, все замечали, стала поглядывать по сторонам, ища новые приключения. Недолго она оставалась верна Алефу в мыслях. Он был хорошим мужем, но её постоянно влекли новые неизведанные, казалось ей, ощущения. А поскольку она никуда не отлучалась из дому, то её взор всё чаще останавливался на Велтуре. Он это видел, но старался не отвечать, не считая возможным вмешиваться в их столь хрупкое общество.
- Мне неловко от того, что эта потаскушка Энушат пялит на меня откровенные глаза, - жаловался он своим друзьям.
- Я б не мешкал! - всхохотнул Ревул и глаза его заблестели озорством и желанием.
- А я его понимаю, Ревул, - спокойно отвечал Дирук. - Что толку в таких бабах? Одна морока и грязь!
- Ничего вы не понимаете! - огрызнулся Ревул. - Девка в самом соку и не подарить ей того, чего она сама желает, это богам никогда не нравилось.
- Зачем же ссору устраивать с Алефом? - оправдывался Велтур, задетый за живое сальным замечанием Ревула.
- Ну и ничего! Он малый хоть и силён, но за такую не пойдёт на ссору.
- А вот и ошибаешься, Ревул. Он-то её ревниво стережет. Да и грех чужую жену отбивать. И не будем о том говорить. Мало ли потаскушек по городу у нас шляется. Бери любую, а тут дело сложное. Не слушай его, Велтур.
Всё же Велтур, как приятель Алефа, решил рассказать ему о домоганиях Энушат. Ему противно было носить в себе эту занозу. Он долго не мог решиться, но потом отбросил колебания.
- Алеф, у меня к тебе неприятное дело. Давай поговорим в сторонке.
- Что там у тебя, Велтур? Скучаешь от безделья? Ладно, говори, но я спешу.
- Да тут и разговор всего на минуту. У меня душа неспокойна. Гнетёт это и я терзаюсь.
- Да говори же!
- Энушат.
- Что-о? - вырвалось у Алефа грозное рычание.
- Смущает она меня, Алеф. Глазами стреляет, улыбается и манит взглядом. Я это чувствую, вижу! Мне это не хотелось тебе говорить, но вдруг ты подумаешь чего дурного обо мне?
- Так ты шашни задумал крутить с моей женой?! - всполошился Алеф.
- Да погоди волноваться! Не я, а она, а мне эта не нравится. Вот и прошу оградить меня от её глаз. Тоже ведь не камень, могу и уступить, - разозлился и Велтур.
Алеф заскрежетал зубами. Лицо побледнело, глаза сузились. Он что-то шипел про себя, но было видно, что мысли его далеко, он не замечал Велтура.
Вскоре по дому разнеслись истошные крики и визг Энушат. Алеф вымещал на ней накопившуюся на неё злобу. Он давно чувствовал, что та смотрит в другую сторону, и это его бесило. Её тело продолжало его волновать необыкновенно и одна мысль о том, что она может принадлежать другому, терзала его всего. Он готов был её убить, растерзать, растоптать, но не отдать другому.
Дом притих. Хорошо, что Ятонсид отсутствовал. Ему бы тоже влетело от разъярённого Алефа. Тот никогда не упускал возможности поиздеваться над своим бывшем хозяином.
Но всё закончилось бурной вспышкой страсти. А Энушат лишний раз убедилась, что попала в страшное рабство, из которого ей выбраться боги не дадут.
- Я ненавижу тебя, жалкий раб! - шипела она, отбиваясь от его ласок. - Когда-нибудь я пырну тебя ножом! Пусти, вонючая крыса!
Но такая ярость Энушат придавала Алефу ещё большую страсть. Он упивался обладанием ею и её угрозы только разжигали его.
Энушат опять сидела под замком и это больше всего её злило и угнетало. Теперь уже она постоянно думала о том, как избавиться от своего мужа, заклинала богов, молила их ниспослать ей силы и решимость, но в самые ответственные моменты этих сил и не хватало. Злоба на себя раздирала её, она искала исполнителей своей воли и желаний, но не находила. Алеф следил за каждым её шагом, приставив к ней надёжного евнуха.
Алеф лишил её всяких средств, понимая, что она может рискнуть на шаг, который ему дорого может обойтись. Самые простенькие украшения скромно оттеняли её смуглую кожу рук и шеи. Она, привыкшая к роскоши и драгоценностям, не могла мириться с таким унижением и нищетой.
- О боги! Смилуйтесь над своей несчастной рабой! Как мне жить в такой глуши, в этом захолустье? Ни общества, ни драгоценностей! Одни опостылевшие бурные ласки этого раба! Вразумите меня, о боги!
Но боги молчали. Она прислушивалась, те не отвечали. Она молила, приносила жертвы, они молчали, словно их и не существовало.
- Боги! - восклицала она тоскливо, в отчаянии. - Где вы? Явитесь и помогите мне! Молчите? Вы отвернулись от меня, как сделали, отвернувшись от нашего священного города! Видно прав Хилон, не веря в ваше существование! Вот я спрошу его, посмотрим, что он мне скажет про вас!
В Тингис изредка стали заходить римские корабли. Правители городка с великим ужасом ожидали чего-то страшного, но римляне ничего особенного не затевали, Знакомились с портом, плавали к югу, но быстро возвращались, интересовались Блаженными островами и теми колониями, находящимися дальше по ливийскому побережью.
При каждом посещении Велтур и Варий с опаской взирали на пришельцев и старались не попадаться римлянам на глаза. Опасения их были вполне оправданы. Победители не станут оставлять за спиной недоброжелателей, к тому же изменившим свой долг.
В Иберии теплилась война, то затухая, то вновь вспыхивая. Иберы различных племён восставали против римского владычества. Римские наместники сами во многих случаях были виновниками таких вспышек и теперь большие силы римского воинства стояли лагерями по всей обширной территории южной Иберии.
Слухи об этих событиях часто волновали жителей городка, но затронуть их устоявшуюся жизнь не могли. Совет принял решение символически поддерживать римские власти, хотя об этом их никто не просил и не требовал. Это решалось само собой. Все колонии Карфагена переходили под власть Рима. О сопротивлении и думать не приходилось.
Зато в доме Ятонсида тишина сменялась визгом и воплями одичавшей кошки. Энушат восставала против заточения, а Алеф временами напоминал ей о своём решении довольно решительно.
С большим трудом ей удалось уговорить мужа разрешить Хилону иногда посещать её и вести разговоры, которые могли хоть как-то развлечь бунтующую женщину. Вот и теперь Хилон сидел на табурете перед Энушат и всё больше удивлялся её красоте и порочности. Эта порочность просматривалась весьма отчётливо в её губах, глазах и всём поведении. Временами ему хотелось уйти, но что-то властно удерживало его рядом.
- Я знаю, что ты мудр и учён, Хилон, - говорила она, лениво разжевывая фигу, - однако в жизни ты столь же беспомощен, как и несмышлёныш. Это видно по твоему лицу.
- Что ж делать, госпожа. Так, видно, мне на роду написано. Богам виднее.
- Вот мы много говорили о богах. Ты всё мне говоришь, что боги выдуманы людьми. Но неужели все они так глупы, что придумали для себя такую обузу? Сколько людей заняты постройкой храмов, обслуживанием их. А жрецы? Они что, пользу приносят людям? По твоим словам никакой. Так где же логика?
- Многое зависит, госпожа, от того, как человек относится ко всему этому. Если верит, то ничего порочного и незаметно, но если вера прохудилась, если боги перестали быть потребностью человека, тогда сразу оказывается, что они всего-навсего химера. И страшны они только тем, кто боится их.
- А видения, а предзнаменования, предсказывания по внутренностям. Это ведь действительно существует. Ты же не можешь отрицать такого?
- Люди ещё очень плохо знают природу человека, госпожа. Мы так невежественны, что многие вещи, мало объяснимые, принимаем за деяния богов. А потом, если очень верить во что-нибудь и много думать, истощать свою плоть и мозг, то организм тоже истощается, наступают болезни, мозг воспаляется и возникают видения, которые люди принимают за божественные. - Хилон передохнул и заметил внимательные глаза Энушат. Он вдруг увидел, что она совсем не глупа и пытается мыслить самостоятельно. Это взволновало его.
- Что же ты замолчал, Хилон, - сказала она, заметив его замешательство. - Ты так интересно рассказывал. Продолжай.
- Прости, госпожа. Ты отвлекла меня. А зачем тебе всё это знать? Живи, как жила, радуйся жизни и не задумывайся. Для этого есть учёные мудрецы.
- Разве ты не видишь, в каком кошмаре я нахожусь. Мне воздуха надо больше, а его нет. Я задыхаюсь. Мне нечем дышать, Хилон. Помоги мне избавиться от всего этого! - её голос зазвучал порывисто, глаза впились в его лицо. Он напрягся весь и железом схватило сердце непонятным образом.
Он отпрянул от этого порыва. Она встала и приблизилась вплотную. Он ощущал её запах, запах благовоний и молодого тела. Оно было рядом, оно трепетало желанием и он это сразу понял. Его бросило в жар. Липкий пот покрыл его тело. Тяжелое дыхание сотрясало его грудь.
- Чего ж ты испугался, мудрец? - услышал он жаркий призывный шепот. - Нас никто не видит. Евнух отослан в город. Я изнемогаю и нет во мне смущения! Мудрец, где же твоя мудрость?
Хилон оцепенел, не в силах поверить тому, что услышал. Красивая женщина требовала его дани, его, пожилого книжного червя. Об этом он и в самых сокровенных мечтах не смел думать. О,боги! Неужели вы существуете? Его душа разрывалась от желания и смущения одновременно. Мысли путались и за те несколько секунд, что прошли в молчании, он пережил такую гамму чувств, какой не испытывал за всю прошедшую жизнь.
А Энушат продолжала атаку и бастионы хилоновой обороны рухнули. Потом он всё вспоминал и никак не мог вспомнить, как же это случилось. Но его книжная мудрость утонула в простых житейских чувствах. Он только вспоминал о тех минутах блаженства, которые никогда не получал над книгами.
Энушат же сияла восторгом. Она не скрывала своего ликования. Призналась, что её так внезапно охватило чувство страсти, что противиться она не имела сил. И теперь она довольна. Замысел Алефа перестал быть действенным.
- А ты знаешь, мудрец, - шептала она на ухо и Хилон замирал от восторга. - Мне больше всего радостно потому, что этот отвратительный раб, Алеф, остался с носом. Не с носом, а с огромными рогами. Вот будет потеха, когда я ему об этом скажу, - и она залилась безудержным хохотом.
Эти слова отрезвили Хилона. Он спустился на землю. Перспектива выяснения отношений с Алефом не входила в его расчёты. Он испугался, и это заметила Энушат. Она с милой улыбкой сказала:
- Не огорчайся, мудрец. Ты самая моя великая победа и я её никому не позволю у меня отнять. Положись на меня. Он ничего не узнает про тебя. Я найду кого-нибудь из самых противных и направлю его неистовый гнев в другую сторону. У меня на этот счёт есть задумка.
Хилон тяжко вздохнул, чем вызвал новый взрыв хохота Энушат.
- Успокойся, мой старичок! Хватит терзать себя. Это же так просто, как глоток воды в жару. Вода только немного хмельная.
- Ох, Энушат! Не немножко, а сверх меры хмель её.
- В этом-то и вся прелесть жизни, Хилон! Молодость не вечна. Кто посмотрит на меня через десять лет? Кому я буду нужна? Раскинь мозгами, мудрец.
- Ты доказала мне, что вся мудрость ума ничто по сравнению с мгновениями такого божественного счастья, Энушат.
- Как плохо ты говоришь, Хилон. Это слова обывателя, а не мудреца. Как ты легко сдался. Где твоя честь, грек? - лицо её посуровело, она притихла и Хилону стало жаль себя. ,
Он тихо вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. В душе было пусто, во рту сухо, противно. Он стал гадок себе, мир стал серым, тусклым.
Последующие дни Хилон старался с утра уходить за городскую стену и до самого вечера бродил по холмам и горам. Мысли его витали в вышине, не останавливаясь на главных направлениях его прежних взглядов. Самобичевание не удовлетворяло.
Несмотря на все старания он тянулся к Энушат, хотя отлично сознавал, что он для неё был всего навсего игрушкой избалованной женщины, которая в отместку мужу нашкодила с первым попавшимся. Таким оказался он, Хилон. В душе поселилась тоска, радость жизни померкла, книги перестали его интересовать.
- Засиделся я тут, - говорил он сам себе, продираясь сквозь колючий кустарник неизвестно куда. - Надо искать новые места. Подамся в Иберию. Там народ борется с Римом. Я ещё крепкий и уже попробовал себя в бою. Там я принесу больше пользы. А кому? - спросил он тут же.
Ответа не находилось. Он не чувствовал себя вправе помогать чужому народу, а своего у него, можно сказать, не было. Родная Греция не могла быть ему родиной. Ведь он родился в Египте и редко бывал в Греции.
- Выходит я без роду, без племени? - удивлённо воскликнул он и остановился на краю скалы, повернувшись к морю. Эта мысль поразила его больше всего.
Он уставился на лазурь расстилавшегося вдали моря. Там виднелось два паруса, казалось застивших в тишине. - Я никто! Я отброс общества! - голос у него креп, набирал силу, а вместе с силой голоса, возвращалась к нему и уверенность.
- О,всемогущий Мелькарт! - шептали губы Бостара в то время пока его глаза жадно всматривались квадрат двора богатого дома, где лениво двигались рабы, избегая жгучих лучей светила. - Дай мне удачу и богатство! Обещаю великую жертву! Помоги насытить жаждущего!
Недавний разбойник и грабитель тосковал в бездействии и теперь на свой страх и риск решил попытать счастья в этом богатом доме, который расстилался перед ним, просматриваясь с высоты невысокой скалы, что возвышалась неподалеку. Бостар уже несколько дней незаметно пробирался в своё укромное место и высматривал возможность поживиться на чужой счёт.
Алеф, запретивший всякие подобные проявления, уже не казался таким грозным и отошел на задний план. А возможность одним махом обогатиться теперь завладела всеми помыслами Бостара. Он не пригласил себе помощников, опасаясь предательства и не желая делиться, и теперь волновался, жадно раздувая ноздри.
Дом богатого купца постоянно притягивал его. И этому способствовало то, что постоянных обязанностей у него не было. Алеф не выгонял бывшего товарища лишь потому, что надеялся иметь хорошего исполнителя своих, не всегда благовидных, делишек.
Лето клонилось к осени, но жара пылала нестерпимо. Однако Бостар в своем стремлении не замечал этого, продолжая изучать двор и дом купца. Его слегка лихорадило возбуждение и близость желаемого. В голове постепенно слагался план, который теперь почти окончательно сложился. Оставалось небольшое чувство неуверенности и обычной боязни, но решение уже принято.
- Сегодня ночью можно осуществить задуманное, - бормотал Бостар, осторожно высматривая округу.
Вездесущие мальчишки оглашали знойный воздух криками и визгом, могли в любой момент обнаружить затаившегося злодея. Бостар ругался про себя, но сидел на солнцепёке, прикрыв голову полой полосатого абая.
Он устало отвалился к горячему камню. По телу разлился холодок, ноги слегка отяжелели. Оказывается, принятие решения не такое уж простое дело и с ним не так-то просто совладать. Такие мысли блуждали в разгорячённом думами и зноем мозгу Бостара.
Неторопливо и тяжело он стал спускаться со скалы, цепляясь за ветви кустарника и чахлой травы, давно выгоревшей и присохшей. По улицам шел походкой труженика, возвращавшегося после тяжелого трудового дня.
И вот он крадётся уже в ночи с небольшим мешком под правой рукой. Луна ещё не взошла и весь городок погружен в темень. Безветрие и даже с моря не доносятся обычные запахи. Было почти жарко и тихо. Редкие собаки подавали голос, да в отдалении прокричит сторож или стражник сонно окликнет товарища на соседней башне крепости.
Перед глазами застыл образ старика, который успел заметить вора, но не успел поднять крик, как получил удар ножа в горло. Умелая рука зажала рот несчастной жертвы и трепет угасавшего тела теперь неприятно волновал Бостара. Он всякий раз вздрагивал крепким телом, вспоминая это мгновение.
Жалости он не испытывал. Она давно покинула его. А вот тяжесть мешка, прижатого сильной рукой к рёбрам вспотевшего бока, ощущалась с восторгом. Мысли разбегались, но он их и не торопил собрать. Что теперь думать, когда дело сделано. А сделано вполне успешно, если не считать того злополучного старика, хозяина и купца, который страдал бессонницей. Значит так было угодно богам и их воля свершилась.
Утром весь городок жил новостью об ограблении и убийстве. Стражники с копьями в руках носились по городу, копыта мулов торопливо выбивали по мостовой дробь, неся чиновников и знатных горожан. Рабы притихли, полагая, что их обязательно заподозрят в свершившемся, старались без надобности не появляться на улице. Базар шумел разноголосицей, в гавани стражники обыскивали суда и лодки, слышались ругательства и вопли истязаемых. Алеф тоже был взбудоражен случившимся и ломал голову, как и мужи город- ка, полагая, что оставаться в стороне от такого он не имеет права. Ятонсид взывал к богам, требуя обрушить на невидимого злодея всю мощь своего гнева. Но те пока молчали.
В дом к Ятонсиду прибежал раб от Совета старейшин. Молча вручил купцу табличку навощённую и тут же удалился. Ятонсид прочитал процарапанные слова и сказал напряженно ожидавшему Алефу:
- Совет призывает меня тотчас явиться на заседание. Что им нужно?
- Что нужно - они скажут, - буркнул тот.
- Боязно, Алеф. Вдруг нас обвинят. - Не такие уж дурни там заседают. Да и в чём нас подозревать? Мало ли жуликов вокруг? Что узнаем, так утаивать не станем. Не в наших интересах.
Ятонсид закряхтел и приказал готовить носилки. Вид его говорил, что в такую жару ему так не хотелось пускаться в дорогу.
На ступенях дома Совета его встретил неизменный Кадех. Он торопил, забегая вперёд.
- Совет начинается, господин! Только тебя нет. Торопись!
Ятонсид напустил на себя важность и прошествовал под своды тяжелого дома, надеясь хоть там, под защитой толстых стен, найти прохладу.
- Почтенный Ятонсид, - сразу же зазвучал голос Гамилькара. - заставляешь ждать себя! Совет выражает тебе недовольство. Садись и слушай!
Ятонсид не стал себя упрашивать и счёл нужным не отвечать на резкость. Тот же голос Гамилькара произнёс значительным тоном:
- Великий Совет! Наш город постигло несчастье. Ограблен и убит наш почтенный Саргат. Такого наш древний город давно не видел. Необходимо в короткий срок найти злодея и его добычу. Говорите, Совет.
Мужи, распаренные жарой, переглядывались, тихо шепчась между собой. Ятонсид наблюдал их значительные лица с завитыми бородами, их сгорбленные в дорогих накидках спины. К нему обратился сосед, прикрывая ладошкой рот:
- Деяния богов не поддаются людскому суду, почтеннейший, - и Ятонсид в голосе уловил нечто такое, что заставило его поглядеть на соседа с интересам и робостью. Он ответил, запинаясь:
- Да, ты прав, почтенный. Всё во власти всемогущих богов. Но может нам, грешным, снизойдёт свыше их воля и тогда вор и убийца получит своё.
- Да, пусть свершится их воля, - смиренно ответил сосед и Ятонсид понял, что этот купец не столько скорбит о случившемся, сколько прикидывает, как из этого выколотить себе доход.
Второй шофет города, коренастый бородач Мутубал, сочным голосом стал призывать совет:
- Почтенный Совет! Нам следует приложить все силы на поимку вора! Для этого предлагаю собрать средства, дабы люди, ищущие насильника, не жалели своих сил и стараний.
Совет зашумел, стали слышаться недовольные крики, но Кадех уже направлялся с подносом к членам совету и те с неохотой стали бросать звонкие монеты. Горка росла и глаза Мутубала теплели. Они неотрывно следили за подносом, провожая его путь и отмечая скупость одного и нерешительность другого.
Ятонсид со вздохом положил чуть больше других, зная, что эти монеты не помогут в поимке вора и убийцы. На лицо растянул в довольной улыбке и голову склонил в сторону шофетов.
- Великий Совет! - обратился Гамилькар к притихшим купцам и вершителям судеб города. - Объявляется награда за поимку, или помощь в этом вора. Глашатаи объявят сие решение городу. Сто золотых монет - такова награда! А теперь расходитесь, да будет вам всем благодать божья! Принесём жертвы нашим великим богам! И пусть кровь жертвенных баранов смягчит сердца богов и их благодать упадёт на наши головы! - он важно оправил полы абая и прошествовал во внутренние покои.
Совет заторопился. Мгновенно зал опустел, зато перед домом поднялся гвалт и крики, суета рабов и вопли ослов. Совет важно отправлялся по своим домам, радуясь, что время для отдыха ещё осталось.
- Ну, Ятонсид мой душевный, - бодро заявил Алеф, выслушав отчёт старика, - можно расчитывать на получение награды. Твои взносы окупятся, а там и почёт и уважение горожан.
- Ты нашел вора? - изумился купец.
- Можно сказать, что нашел, Ятонсид. Но об этом пока не стоит говорить.
- Как же так? А награда?
- Завтра получишь, мой хозяин, - ответил Алеф, с издёвкой глянув на тщедушного купца.
- Алеф, ты меня пугаешь. Что случилось, скажи.
- После, Ятонсид, после, - жестко молвил Алеф и мысли его отлетели от старика. Ятонсид не стал докучать гиганту и заторопился в свою комнату, где уже приготовлена ванна.
Алеф долго ходил по комнате, обдумывая что-то. Затем крикнул раба:
- Приведи сюда Бостара! Быстро!
Раб склонился в поклоне и бегом бросился выполнять приказ хозяина.
- Бостар, - сказал Алеф, когда тот появился в проёме двери. - Подбери по своему усмотрению раба и убей его в каком-нибудь укромном уголке.
- Хозяин, для чего? - удивлённо спросил тот.
- Потом подложишь кое-какие ценности в его одежду и покричишь людей, - продолжал Алеф, не слушая вопроса товарищи.
- Алеф...
- Сделаешь так, как я сказал. Получишь награду, а не то голова лишится своего тела и ты не увидишь восход солнца, Бостар. А всё, что спрятал ночью, притащишь сюда, ко мне.
- Да... Но Алеф...
Гигант глянул на разбойника и тот замолчал. Потом Алеф сказал будничным голосом:
- И не вздумай болтать лишнего. Оно нам не к чему. Иди, и пусть боги сопутствуют твоим благим делам. Ищи грабителя и убийцу, но не скупись, а то боги не любят жадных, а жертвы предпочитают богатые и обильные.
Бостар с опущенной головой ушел. Алеф довольно огладит бороду и с наслаждением потянулся, хрустнув суставами.
Сон его был крепок и безмятежен. И его с трудом разбудили. Он не сразу сообразил, что произошло, но потом вскочил и выбежал на улицу. Свет факелов мерцал вдали и слышались приглушенные голоса людей.
- Нашли убийцу! - говорил раб с расширенными глазами, держа чадящий факел, готовый к сопровождению хозяина.
- Веди! - коротко бросил Алеф и заспешил за рабом.
Улицы уже шумели людьми. Многие спешили в одном направлении. В углу, образованном квадратом башни и стены, толпилась толпа. Свет факелов метался над нею. Стражники теснили любопытных копьями, кричали, освобождали проход шофету Гамилькару, спешащему к месту событий.
Алеф протиснулся вперёд. В свете факелов увидел Бостара и распростёртого рядом человека. Лужица крови уже загустела под ним. Стражник наклонился над ним и перевернул лицом вверх.
- Кто убил раба? - спросил шофет, оглядывая толпу.
- Я убил, господин, - выступил вперёд Бостар.
- Что побудило тебя сделать это? Говори правду, иначе тебя ждёт крест.
- Я заметил, что этот передавал что-то другому. Мне показалось, что он передавал драгоценности и я решил, что грабитель и убийца именно этот, - с невозмутимостью отвечал Бостар, указывая на убитого.
- Схватил бы и доставил в Совет, - жестко сказал Гамилькар.
- Я так и хотел, господин, но они заметили меня к бросились наутёк. Один убежал, а этого мне удалось догнать и мечом остановить.
- Вот и драгоценности! - вдруг завопил стражник, протягивая шофету руку. В ней в свете факелов блеснуло золото. Толпа загудела, зашевелилась, нахлынула, и стражники едва сдерживали её.
- Кто может опознать вещи? - спросил Гамилькар, оглядывая толпу.
- Я могу! - донеслось из задних рядов и к месту убийства пропустили старуху. Это была жена купца и следы траура видны были во всём её облике.
- Признаёшь вещи, старуха? - спросил шофет, протягивая к глазам женщины драгоценности. Та судорожно схватила их, приблизила к подслеповатым глазам.
Алчность и довольство отразилось у неё в глазах, хотя огни факелов и не позволяли глубже проникнуть в них. Руки суетливо задвигались, губы старчески эашамкали и, переборов волнение, она пролепетала:
- Вот они! Нашлись! Но это не всё, где остальное?
- В таком случае забирай их, но не забудь отплатить спасителю и городу, как полагается, - провозгласил шофет и дал знак людям произвести необходимые расчёты, не дожидаясь согласия оторопевшей старухи.
Вскоре в руках жены убитого купца остались едва ощутимые крохи от того, что нашли на убитом рабе. Растерянность и отчаяние исказили лице. Рот судорожно раскрывался и мечущийся взгляд не мог остановиться ни на одном из собравшихся. Послышались ядовитые шуточки и замечания, но шофет уже с важным видом исполненного долга удалялся в сопровождении факельщиков.
Бостар тоже бессмысленно вертел в руке доставшийся ему приз в виде незатейливой серьги с невзрачным камушком, скорей всего низкопробного золота.
Усмешка тронула его грубое лицо и Алеф успел заметить эту недобрую гримасу. В груди шевельнулось что-то, похожее на угрызение совести, но он затушил порыв и сделал знак рукой слугам следовать за собой.
Его товарищ по тёмным делам проводил своего хозяина продолжительным взглядом и только внимательный взгляд смог бы разгадать то, что творилось в это время у того на душе. Все планы и мечты рухнули, и теперь всё ему надо было начинать сначала. А в душе нарастал протест и злобная уверенность, что его час ещё пробьёт.
Знойное лето подходило к концу. Жители городка с нетерпением ожидали наступления прохладных дней. Из предгорий свозились горы продуктов на ослах и верблюдах. Коричневые от загара люди наполнили городок непрерывным гамом и сутолокой. Но жителей эти изменения радовали. Они сулили весёлое разнообразие, прибыль от торгов и долгое благополучие.
В гавани скапливались суда, готовые к поглощению добра этой щедрой и богатой земли, где жители ещё не в полной мере осознали своё значение для процветания старинной колонии грозного Карфагена. Многие ещё трепетали от одного слова "Карфаген" и удивлённо таращили глаза, узнав, что того уж больше нет. Римляне для них оставались загадочными полумифическими существами и ничего не говорили, кроме беспредметного страха.
Безработный люд порта ликовал, занятый ремонтом кораблей и погрузкой товаров. Город был наполнен веселым шумом.
И в это бойкое время на горизонте показалась флотилия больших военных кораблей. Их длинные вёсла ритмично взмахивали, похожие на сороконожек, а огромные паруса казались облачками в синеве морской глади.
- Рим идёт! - раздался крик в порту и в голосе том слышались нотки страха и даже ужаса.
- Спасайся! Рим подходит!
Город сразу преобразился. Весёлый гомон толпы превратился в суматошный отчаянный гвалт. Все торопились укрыться в домах, бросая грузы прямо на дороге. Ослы оглушали порт беспрерывным рёвом. Женщины тащили в охапках своих детей и кричали неистово и беспрестанно. Даже собаки поджимали грязные хвосты и с опасливым визгом шмыгали в подворотни.
Гамилькар спешно собрал Совет города. Прибыли далеко не все, но это никого не удивило. Шофет не стал терять времени. Корабли приближались и уже хорошо были видны со стен города.
- Что нам решить ввиду подходящего флота Рима? - спросил грозный Гамилькар, потеряв в считанные минуты свой значительный вид.
- Тут и решать нечего, Великий, - робко послышался голос с задней скамьи.
- Как это понимать? Говорите ясно и покороче. Время не ждёт.
- К обороне мы не готовы, - отозвался второй шофет и дрожание голоса выдала его крайнее волнение. - Мы уже не подданные Карфагена, а противостоять Риму у нас ни сил, ни возможностей нет.
- Я так понял, - заговорил Гамилькар, стараясь сохранить видимость своего значения, - что нужно встретить римлян с почётом и дарами?
- А что мы знаем об их намерениях? - вскричал второй шофет, особенно взъерошенный в эти тревожные минуты.
- Можно и оборону организовать, - раздался неуверенный голос толстого и неповоротливого мужа города, в руках которого находилась торговля рыбой.
- Какая оборона! - вскричал, разгневавшись неожиданно, Гамилькар. - У нас едва наберётся сотня воинов, а горожане давно отвыкли держать меч в руках! Стены когда подновляли? Метательные машины развалились, а через час флот у нас в гавани будет!
- Боги нас не оставят! - тонко от волнения закричал главный кохен храма Танит, прея в своей белой жреческой хламиде. - Рим нас погубит, как погубил Великий Кар-Хадашт!
- Великий жрец потерял голову, почтенный Совет, - презрительно кинув взгляд на жреца, молвил Гамилькар, а второй шофет злобно оскалил зубы, ободряюще кивая головой. - Уж если могучему Кар-Хадашту боги не помогли, то чего ждать нам от их милостей? Однако торопитесь, флот уже входит в гавань, - закончил шофет, поглядывая в окно, где виднелась часть бухты.
Совет вскочил со своих скамей и устремился к окнам. Величественная картина предстала перед ними. Около десяти больших трирем и вспомогательных судов плавно и горделиво, с неторопливой уверенностью, втягивались в гавань. Передние суда уже спускали паруса, а задние ещё только показались на горизонте. Вёсла мерно вспенивали волны и казалось, что корабли почти не двигаются. На солнце поблескивали щиты и латы легионеров, настороженно изготовившиеся на случай сопротивления.
Члены совета тяжело вздохнули, лица сразу стали серыми, глаза потухшими.
- Бегом готовить дары и встречу! - неожиданно взвизгнул второй шофет и этот истеричный голос словно сорвал важных мужей города и понёс с шумом и причитаниями.
Зал тотчас опустел и только сгорбившийся Гамилькар медленно в раздумье шаркал ногами по плитам пола, направляясь к выходу. Он сразу стал старше, в осанке чувствовалась усталость и безволие. Ноги наливались тяжестью, но отставать было опасно. С Римом шутить надо с оглядкой.
На притихших причалах угрюмо толпились члены Совета города и некоторые зеваки из самых отпетых и бесшабашных. Рабы стояли возле носилок с дарами.
Корабли швартовались, якоря срывались с креплений и бултыхались в воду. Легионеры держали луки и копья наготове, но матросы проворно устанавливали сходни и первые солдаты высыпали на пристань, выстраиваясь для охранения.
Жрецы с низкими поклонами встретили начальников флотилии, рабы тащили дары, остальные неторопливо, с опаской топтались невдалеке, выдавливая на лица вымученные улыбки.
Но вот голоса приветственных речей отзвучали, дары приняты, напряжение в толпе вельмож убавилось. Оказалось, что это не военная флотилия Рима, а экспедиция знаменитого историка и биографа Сципиона Африканского - разрушителя Карфагена и героя Рима. Сам историк ступил на пристань незаметно и в его виде ничего не говорило об его значении и роли. И одет он был скромно. Его тога терялась в роскошных одеяниях главных начальников флотилии. Только тёмные глаза учёного выдавали его интерес к окружающему. Он сразу охватил взглядом город с его запущенными крепостными стенами и ему представился тот великий город, что сейчас лежит в развалинах, зарастая травой и покрываясь слоем пыли и забвения.
- Да и по этому городку видно, что держава пунийцев уже одряхлела, - обратился Полибий, а это был именно он, к своему секретарю, горбатенькому греку с ящиком письменных принадлежностей на плече.
Тот молча кивнул в знак согласия и последовал за своим господином.
Город постепенно оживал, заполнялся людьми и солдатами. Те проворно занимали башни и стены крепости, нисколько не обращая внимания на уступавшим свои места охранникам города.
Главным начальникам предоставили носилки и рабов. С шумом народ провожал своих новых хозяев до места, которые тем отвели власти города. Лучшие дома спешно очищались от прежних жильцов и владельцев. Грозный Рим ублажался в надежде на его благосклонность и дружбу.
- О, как я рад, дорогой Хилон! Хайрэ! Заходи и чувствуй себя свободно! Ойнохойя ждёт нас и уверяю, ты будешь доволен. Вино там с самого Хиоса. Я слышал, что ты долго был прикован к веслу? Но боги милостивы и долго зла не помнят, не так ли?
Хилон был ошеломлён потоком красноречия, исторгнутого на его голову. В зале, где его встретил сам друг Сципиона Африканского, был накрыт уже низкий столик и ломился под тяжестью изысканных яств. Чёрные рабыни стояли в ожидании приказаний.
- Как ты меня оглушил своими приветствиями, почтенный учитель, - тихо и с некоторой робостью ответил Хилон, чувствуя неловкость и неуверенность в обществе такого известного учёного. I
- Я вижу, ты робеешь? Не утруждай себя. Да к тому ж я не учитель, во всяком случае не твой. Я не привык к условностям, хотя и находился постоянно в обществе великого человека.
- Оймэ! - воскликнул Хилон, воздевая руки к небу. - Я не осмелюсь и подумать о равенстве между нами!
- Вот бы посмеялся Публий, слыша такие слова, Хилон. Успокойся и ложись к столу. У меня уже появилась римская привычка лёжа принимать еду. Так лучше можно насладиться ею.
- Ты так любезен, дорогой Полибий! Достоин ли я твоей благожелательности? Я всего лишь простой статист при Александрийской библиотеке.
- Ты не прав, Хилон! - с жаром возразил Полибий. - Александрийская библиотека известна всему просвещённому миру и каждый учёный муж считает себя счастливым, посетив её стены. И тебя тоже надо чтить хотя бы за то, что ты работал там. Я не знакомился с твоими трудами, но уже слышал здесь, что у тебя довольно оригинальный взгляд на мир.
- Кто мог тебе сказать обо мне такие слова, почтенный Полибий? Я так в этом городишке мал и ничтожен, что мне трудно поверить в услышанное.
- Однако, это так, и боги тому свидетели. И главное, что твои взгляды и мне близки. Жаль, что ты не смог попасть в общество Сципиона. Он большой знаток философии и с ним приятно вести беседу. Но я расскажу о тебе.
- Ты мне льстишь, господин, - покраснел Хилон, не в силах справиться с лавиной радостного благожелательства, исходящего от Полибия.
Они возлежали у стола и Хилон привыкал к новым условиям римских обычаев. Рабыни бесшумно проплывали, обдавая его запахом благовоний. Он трепетал, волнение не позволяло сосредоточиться. От этого Хилон ещё больше терялся, а Полибий подбадривал его и успокаивал.
- Ты не представляешь, как мне радостно встретить в этом глухой месте человека учёного, да и к тому же соотечественника! - восклицал Полибий и его чёрная с проседью бородка задорно топорщилась. Глаза лучились весёлостью, весь он был возбуждён и казался молодым и жизнерадостным.
- Неужели Сципион решился на такое путешествие? - после долгого колебания спросил Хилон. - Знать, очень хотелось ему сделать дорогой подарок своей республике.
- Да, он всегда старается смотреть дальше, - ответил Полибий, прожевывая скользкую устрицу. - Рим после разгрома Карфагена стал мировой державой. А теперь ему необходимо упрочить своё положение и в торговле. А Карфаген в этом деле накопил огромный опыт и связи. Всё это должно стать добычей Рима. Он это завоевал силой оружия, это его право. Тут с ним спорить бесполезно. Таковы законы этого мира, Хилон.
- Да, ты прав. Теперь все колонии Карфагена остались без хозяина. Не отдавать же их царю Мавритании. Он ещё и не переварит их своим варварским желудком.
- Тут можно с тобой и поспорить, дорогой Хилон, - Думаю, что любой народ сможет переварить многое. Важно, каковы условия будут сопутствовать ему в этом. Мы слишком мало знаем о народе и потому судим о нём предвзято. Вот у Сципиона есть племянник, Тиберий Гракх. Так он хоть и молод, но в этом взгляде опережает многих из нас. Мне думается, что ему уготована завидная судьба, Хилон.
Хилон посмотрел на посерьёзневшего Полибия и ему стало неловко за своё невежество. Он замолчал, не решаясь ответить. Посматривал на плотную и несколько погрузневшую фигуру историка, на его задумчивую физиономию с высоким белым лбом мыслителя. Чувство глубокого уважения заполняло грудь Хилона. Ему остро захотелось сделать что-то приятное этому невысокому умному греку, развеселить, вызвать улыбку, задорный свет его глаз.
- Ты не сердись на меня, Полибий, - сказал Хилон после продолжительного молчания, придавая своему голосу тон миролюбия и уважения. - За последнее время я сам сильно изменился и тому причина уж слишком земная. Даже неловко вспоминать об этом.
- Да? - оживился историк и по его блеску в глазах Хилон увидел простое человеческое любопытство. - Рассказал бы, а то мы живём вдали от людских обыденных волнений и просто зачастую не вникаем в жизнь простого люда.
- Да история, прямо можно сказать, никудышняя и даже постыдная. Но она что-то перевернула в моём мировоззрении. Я стал другим и уже не получаю того божественного наслаждения от накапливания знаний, чем занимался всю сознательную жизнь.
- Не замешана ли тут женщина, Хилон? Видно я угадал, гляди, как порозовели твои уши, - Полибий весело засмеялся в то время, как Хилон всё больше и больше смущался, терялся, становился замкнутым. И видя такую перемену в гесте, Полибий настаивал: - Нет уж, дружок! Поведай мне свои приключения! Предвижу занятную историю и, может быть, с продолжением!
- Да, нет, Полибий, - отмахивался Хилон. - Что тут рассказывать. История и в самом деле скучная.
Но всё же пришлось поведать приключения с женой Алефа, а попутно в самых общих чертах поведать и о семье Ятонсида и причинах, побудивших их всех поселиться в этом далёком городке.
- Не печалься, Хилон, - успокоил гостя Полибий. - Мне нет дела до мелочей, до отдельных судеб людей. Я не разглашу вашей тайны и можешь не переживать за это. Но ты доставил мне истинное удовольствие и я буду рад почаще тебя видеть в своих покоях.
Их приятную беседу прервал приход начальника флотилии по обеспечению продовольствием и снаряжением. Худощавый пожилой римлянин с гладко выбритым лицом держался довольно независимо, хотя Полибий был его не то что начальником, но лицом доверенным и приближенным самому Сципиону.
- Ты хочешь мне доложить о ходе ремонтных работ, славный Марк Отацилий?
- Так повелел достойный Луций Сервилий, - ответил римлянин и Хилон заметил тень пренебрежения, пробежавшую по холодному лицу патриция.
- Ты прервал нашу приятную беседу с моим коллегой Хилоном, но раз пришел, то не дело терять время даром. Говори.
- Сверх ожидания, здешние власти охотно выполняют все наши требования и флотилия дня через три сможет продолжать плавание, достойный муж, - с нарочитой подчёркнутостью склонил голову Марк Отацилий.
- Это приятная весть. Мне, откровенно говоря, надоело уже сидеть здесь в бездействии, попусту теряя драгоценное время. Что ещё надо передать мае?
- Ещё велено доложить, что плохо доставляются брёвна для будущего в пути ремонта, а это уже грозит задержать флот дольше ожидаемого.
- Но на это могут быть и веские причины, мой Марк. Страна здешняя почти безлесая. Может, можно обойтись без полного запаса, а недостающий пополнить в пути? Я слышал, что дальше к югу растут обильные леса. Боги нам пока помогают и будем надеяться и на дальнейшее их благоволение. И передай Луцию мои самые лучшие пожелания. - Полибий сблизил ладони, переплёл пальцы и с видимым удовольствием захрустел суставами.
Едва кивнув головой, Марк Отацилий удалился, намеренно громко грохоча подметками своих калиг.
- Вот пример чванства и болезненной гордыни, дорогой Хилон. - Этот надменный римлянин считает ниже своего достоинства видеть меня в роли доверенного Сципиона Африканского.
- И на то есть причина? - спросил Хилон, с интересом посмотрев на учёного.
- Традиционная вражда группировок римских знатных родов. Этот Отацилий принадлежит к группе Фабиев, а Сципион входит в группировку Эмилиев. Этим всё сказано. Вражда, а вернее соперничество, уходит корнями в глубь веков.
- Знать не очень приятно тебе среди них? - с сочувствием спросил Хилон.
- Бывает всяко, но зато начальник флотилии - друг Сципиона и из его своры. С ним мне легко, он не даёт меня в обиду. А этот Марк всякий раз пытается выставить себя выше всех. Недаром Сципион предрекает большие неприятности Риму и одной из причин выдвигает соперничество знатнейших фамилий. Время покажет, прав ли полководец, но нам этого не увидеть. И я не скорблю об этом.
В оставшиеся дни Хилон старался чаще бывать у Полибия и всегда уходил от него в приподнятом настроении. Полибий вдохновлял его своей жизнерадостностью и оптимизмом. Он уже подумывал о скорейшем возвращении в Александрию с тем, чтобы окунуться с головой в свои фолианты и свитки папируса. Однако перед самым отплытием флота случилось нечто непредвиденное.
Утром, за день до ухода флота в плавание, Полибий вдруг сказал пришедшему к нему Хилону как-то буднично и мимоходом:
- Дорогой мой Хилон. А не отправиться ли тебе вместе со мной в наше интересное плавание на юг Ливии? Думаю, что это может обогатить твою голову и даст новый толчок твоим мыслям и работам в Александрии.
- О, благородный Полибий! Это предложение так неожиданно, что я в сильном замешательстве. Мне необходимо подумать.
- Времени на раздумья больше не осталось. Я и с навархом уже договорился. Луций Сервилий с готовностью откликнулся на моё предложение, а мне такой коллега, как ты, очень может пригодиться. Соглашайся.
Ошеломлённый Хилон промычал нечленораздельное и отправился к своим товарищам на совет или для прощания. Он и сам ещё не знал этого.
В доме Ятонсида царил переполох. Римский солдат стоял у входа, преградив копьём дорогу Хилону.
- Что случилось? Я тут живу и мне нужно переговорить со своими друзьями, - в недоумении спросил Хилон.
- Нельзя! Уходи, а то и тебя придётся забрать.
- Я только что от Полибия! Меня знает сам Луций Сервилий! Мне надо забрать свои вещи и устраиваться на корабле, - поспешил объяснить Хилон.
Солдат подумал, затем крикнул вовнутрь дома. Вскоре появился центурион, рассеянно выслушал Хилона и махнул рукой, разрешая пройти.
В большом зале дома сидели Алеф, Ятонсид, Акобал и Энушат. В самом тёмном углу затаился Варий. Хилон в недоумении уставился на своих приунывших товарищей, но солдат толкнул его древком дротика в спину и не разрешил поговорить.
Однако, за золотой Хилон разузнал, что его друзья захвачены по доносу, и теперь римский квестор разбирается с ними. С тяжелым чувством Хилон покинул дом и с мешком нехитрого скарба вынужден был опять направиться к дому Полибия. Мрачные думы овладели им. Полибий сразу же заметил настроение грека. Спросил, счастливо глядя на него своими чёрными живыми глазами:
- Что приключилось с тобой, благочестивый Хилон? Какие боги подставили тебе ножку?
- Мои друзья под стражей. Что их ждёт, одни боги знают.
- Что за преступление они совершили?
- Кто-то донёс на них, и теперь ваш начальник расследует это.
- Видимо, это Приск, наш квестор, что остаётся здесь для сбора налогов.
- Что им грозит? - спросил Хилон сам себя, не надеясь на ответ.
- Дело скверное, но я постараюсь помочь твоим друзьям. Однако я рад, что ты пришел ко мне уже с вещами. Очень рад. Располагайся тут, а завтра вместе устроимся на корабле.
К вечеру Хилон уже знал, что Бостар виновник всех бед его друзей. Дом Ятонсида под охраной велитов, а все домочадцы сидят в подвале и ждут очередного удара судьбы.
Хилон чувствовал, как в груди нарастает волна злобы. Он ещё не определил её причину, вернее направление, но она не давала ему покоя. Он волновался, что не может помочь своим друзьям, что навсегда расстаётся с теми, кто был его товарищами по скитаниям, полных опасностей, и с кем сроднился за это бурное лето.
И Полибий, встретивший Хилона вечером в своём доме, развёл руками. Вид у него был смущённый. Пробормотал, как бы извиняясь:
- Времени у нас нет и помочь твоим друзьям я ничем не смог. Утешься и думай о предстоящем плавании. Время хорошо лечит всякие раны.
- Ты, кажется, прав, Полибий, но уезжать, зная, что твои друзья в опасности?
- Луций не советовал мне вмешиваться в дела нового квестора Приска. Авторитет его в этом городе тесно связан с политикой Рима, а в этих делах у них проявляется твёрдость характера необычайная. Скажи спасибо богам, что тебя не впутали в это дело.
Но, несмотря на так молниеносно изменившуюся жизнь, Хилона не оставляло тоскливое ощущение чего-то невозвратимого и грозного. Он уже не хотел пускаться в это опасное и длительное плавание по берегам этой неизведанной Ливии и готов был уже отказаться от него, но суматоха в порту захватила, закружила, и он очнулся, когда его корабль отвалил от пристани и мерный звук гонга раскатился по спокойным водам гавани.
Он смотрел, как удаляются причалы, как помаленьку расходится толпа любопытных, как сверкают на солнце латы и оружие оставшихся велитов. Он поискал глазами дом Ятонсида, но в толпе подобных строений не удалось его найти.
Солнце выкатилось уже над грядой мыса, лёгкий туман быстро растаялю, и открылась даль неведомого Моря Мрака. Что там за горизонтом? Много небылиц и сказок сочинялись в те далёкие времена, но как выделить то немногое, что присутствует в самой невероятной сказке, и что может оказаться действительностью.
Хилон почувствовал шаги за спиной. Полибий опёрся рядом о поручни фальшборта. Он понимал, что творится в душе Хилона и не мешал ему. Жара ещё не обрушилась на судно и стоять вот так, опершись на перила, созерцая красоты моря и близкого ещё берега, расцвеченного мягкими красками с пятнами ослепительно-белого города за мрачными стенами оборонительных сооружений, было приятно и слегка тревожно.
Флотилия из семи судов вытягивалась из гавани. Корабли выстраивались в стройную линию, следуя друг за другом на расстоянии двух стадий один от другого, их полосатые паруса только что ухватили пригоршни утреннего бриза, надулись как бы нехотя, слегка накренив суда. Вода зажурчала у форштевня, а неясный след за кормой быстро исчезал в волнах.
- Всё думаешь, что ждёт нас за тем горизонтом? - прервал молчание Полибий, пытаясь разрушить стену отчуждения в Хилоне.
- Нет, не думаю. Я ещё не осознал своего участия в этом славном походе. Я ещё там, в городе. Я больше думаю о том Бостаре, что побудило его донести на своих друзей.
- Многими людьми владеют низменные побуждения, друг мой, - ответил Полибий и в голосе его Хилон уловил нотки затаённой тоски. - А этот Бостар, как ты его называешь, по-видимому, не отличался возвышенной душой. Ну да пусть боги разбираются в его глубинах. Человек всегда будет загадкой для нас.
- На обратном пути мы тоже побываем здесь? - спросил Хилон.
- Обязательно. Вот тогда я тебе обещаю, что сделаю всё возможное для твоих друзей.
- Вряд ли они тогда будут нуждаться в этом, - со вздохом ответил Хилон.
- И так может случиться. Мы живём в жестокий век, Хилон. Сколько людей гибнет и не разобрать, кто за правое, а кто за тёмное дело. Но, во всяком случае, большинство гибнет без всякой причины и причастия к вершителям судеб на нашей грешной земле.
- Уж очень мрачные у нас разговоры, уважаемый Полибий, - заговорил Хилон, опасаясь, что дальше такая беседа полностью расстроит его и надолго лишит уверенности и покоя души. - В такой прекрасный день грешно разводить мрачные прения.
- О, Хилон! Ты просто угадал мои помыслы! Я только что хотел предложить тебе отведать твоего любимого хиосского!
- Ты успел уже это заметить? Благодарю тебя, Полибий. Пусть боги воздадут тебе за это!
Глава 4. В ИБЕРИИ
В то время, когда флотилия римлян покинула гавань Тингиса, в подвале собственного дома вздыхал Ятонсид, обливаясь липким потом страха. Он терзался страхами, не утруждая свою голову осмыслить или поискать выход из этого затруднительного положения, в котором он очутился.
Слабый свет едва проникал через крохотное зарешеченное оконце у самой земли, и сквозь паутину нельзя было разглядеть, что делается снаружи.
Рядом сопели, ворочались его домочадцы, позвякивая цепями, вздыхали, сглатывали голодную слюну. Дышалось трудно. Маленькое помещение подвала и крохотное оконце не пропускало достаточно свежего воздуха. Захламленность и гниение отравляли это помещение. Но Ятонсид мечтал, чтобы это прозябание не сменилось муками пыток и избиений. Мысль об этом бросала его в пот, в голове возникали шумы и стук, она распухала и губы непроизвольно шептали слова молитвы, обращённые к богам его поверженного Карфагена.
- Не мешай ему, Алеф, - вяло протянул Варий, перевернулся на другой бок и затих в темноте.
- Да что он причитает? Словно его дурацкие боги могут изменить наше положение! Они Кар-Хадашт не смогли оградить от гибели, а что мы по сравнению с этим? Ох, вырваться бы мне из этой клетки! Я бы нашел способ найти и рассчитаться за мои муки!
- Может сумеют что-нибудь наши друзья, что остались на воле? - подал голос Акобал, но в этом голосе не слышалось бодрости и надежды.
- А что они могут? - не унимался злобствовать Алеф. - Забились в норы и выжидают, сокрушаясь, что дармовая жратва перестала течь в их жадные пасти!
- Ты совсем не то говоришь, Алеф, - повернулся в своём углу Варий.
- А ты может быть и веришь в разных подонков, но меня не проведёшь на этом. Много я повидал разного сброда, которым никого не жаль и не о ком проливать слёзы!
- Это говорит в тебе неуёмная злоба. Она не дают тебе присмотреться к людям, а они были твоими товарищами и вместе с тобой не щадили жизни. Жизни свои, а за твои сокровища, Алеф.
- Нет больше ничего! Какие сокровища? Всё пропало! И жизнь наша пропала! В гребцы не пойду! Утоплюсь лучше!
- Не дадут, почтенный Алеф, - подразнил того Варий.
- Замолчи, проклятый римлянин!
- А я вовсе и не римлянин. Я старше римлян и мне не страшно покинуть этот мир. Мой сын на свободе и я благодарю богов за это.
Все замолчали, утомлённые перепалкой. Слышались сердитые посапывания и бормотания.
Скрипнул засов. В свете факела появился солдат охраны и молча бросил на грязный пол несколько кусков чёрствого хлеба. Потом посветил, оглядывая узников, осторожно поставил ведро с водой и так же молча ушел, задвинув засов.
- Бросили объедки, словно собакам! - бросил Алеф.
- Теперь нам долго не придётся лакомиться твоими кушаниями, Алеф, - ответил Варий и пополз к ведру.
Жажда мучила всех и это ведро стало центром их помыслов. Вскоре исчезли и куски хлеба. Молча жевали, и только Ятонсид не притронулся к еде. Страх лишил его аппетита. Он только пил, пил жадно и много, пока Алеф не отпихнул его ногой, прорычав со злостью:
- Не на реке, дохлятина! Не ты один тут!
- Алеф, не трогай отца! - визгливо крикнул Акобал.
- А ты, щенок, заткнись! Ублюдок!
Акобал захлебнулся в бессильной злобе. Цепи заскрежетали, но ничего не произошло.
Свет померк за оконцем, но ожидаемой прохлады не последовало. Энушат, до сих пор молчавшая, со стоном прошипела:
- Боги всемогущие! Дайте воздуха, у вас его так много! Я умру в этом склепе! Сжальтесь!
- И ты заскулила, стерва! - ответил не унимавшийся Алеф.
Но боги, судя по всему, услышали отчаянные мольбы Энушат. За дверью завозились, мрачный свет факела пробился под щель у порога. Голос стражника, в котором слышались нотки издёвки, заставил всех встрепенуться:
- Кто тут Ятонсид со своей девкой? Выходи к начальнику! Живей.
Стон купца, жалобный и скорбный, был ответом на эти слова. Забрякали цепи и в свете факела отец с дочерью потащились по лесенке, придерживая тяжелые свои оковы. В подвале воцарилась гробовая тишина.
Треножники с горящими в них фитилями неровно освещали парадное помещение, куда ввели узников. За столом сидели квестор Приск и его писец. Они с безразличным видом уставились на вошедших. Помолчали, затем квестор сказал ровным тоном:
- Купец, ты признаёшь себя членом карфагенского совета?
Ятонсид едва удержался на ногах. Они задрожали и сами стали подламываться. Челюсть отвалилась, и он придержал её рукой. Он молчал, и тогда квестор снова спросил бесстрастно:
- Ты видно оглох и не понял вопроса. Мне донесли, что ты скрываешься от возмездия, как член совета города, столько лет воевавшего с Великим Римом. Все твои сограждане уже искупают свою вину. Остался ты, который и ответит мне здесь.
- Я бедный купец, господин, - выдавил Ятонсид из себя жалобным голосом и упал на колени.
- у бедного не оказалось бы столько драгоценностей. Но не это сейчас у нас главное. Ты возглавлял оборону города и тайно бежал из него, убив при этом доблестных солдат Великого Рима!
- Я не убивал! Это не я! Это другие! Пощади! Всё возьми, но пощади!
- Всё твоё уже перешло в казну Рима, глупец. У тебя больше ничего нет. Вон в том углу свалены все твои богатства. Разве ты не знал, что борьба с Римом всегда наказывается его могущественными богами и сенатом!
- Я был маленьким человеком! Я ничего не решал. Это другие!
- Ты всё отрицаешь, старик. Фантей, кликни солдата, - обратился Приск к писцу и проследил, как тот выходил за дверь.
Вошел коренастый солдат с плетью в руке. Ятонсид глянул на него и распростёрся на полу, испуская вопль ужаса и вонь вырвавшихся испражнений. В это время голос Энушат, в котором звучало и омерзение, и жалость, и страх в одно и то же время, нарушил тягостную картину:
- Великий господин! Отец нисколько не виноват во всех тех прегрешениях, которые ты ему выдвигаешь! Сжалься, он стар и немощен! Что с него теперь взять? Во всём виноват его бывший раб Алеф, что сидит там, в подвале. Это он и побег организовал, и солдат убивал! Разве мог этот старец сделать такое?
Приск внимательно слушал женщину, затем сказал:
- Подойди ближе, женщина. Я плохо тебя вижу, - и когда Энушат приблизилась, он оглядел её и продолжал уже более ласково и тепло: - Твои слова несколько меняют дело. Но что за человек этот, как его?
- Алеф, мой господин! Он силой принудил меня стать его женой и отец не смог отказать ему. Он всех запугал! Освободи нас от него, о господин!
- Да ты прекрасна, как греческая Венера! Как это я днём тебя не разглядел? Фантей, скажи, она сможет усладить моё уставшее тело этой ночью?
- Вполне, господин, - усмехаясь ответил писец. - Отмыть, умастить, приодеть в чистое и любой патриций будет в восторге.
- Тогда и займись этим, остальное днём закончим.
- О господин! - отозвалась Энушат и её голос заставил римлянина пристально глянуть на женщину. - Ты делаешь мне великую честь! Достойна ли я её?
- Это я определю позднее, женщина, а пока иди приведи себя в порядок.
- Ты будешь доволен, господин! - откликнулась Энушат, бросив многообещающий взгляд на квестора. Того обдало волной желания, он пробормотал под нос ругательство и неопределённо кивнул.
Ятонсида же оттащили в другое помещение и он с трудом узнал закоулок для рабов. Там ещё сохранились грязные тюфяки и воздух был свеж от открытой поблизости двери. Он страдал от страха и вони, исходившей от него и с вожделением думал о тазике с водой и свежей одежде. Вскоре боги вняли его мольбам. Солдат с фонарём поманил его пальцем и с усмешкой оглядел согбенную фигуру.
Во дворе солдат толкнул старика к лоханке с грязной водой, в которой рабы мыли ноги. Ятонсид набросился на эту благодать и в ночной темноте только светилось его белое тело. Он не обращал внимания на гогочущих со всех сторон солдат, не замечал тычков по своему тощему телу, он торопился покончить со следами своего постыдного страха.
Утром квестор не торопил дела. Он выглядел утомлённым и ленивым. Солдаты нежились в безделье и тоже наслаждались ленью. Некоторые спали после ночного дежурства, укрывшись в тени.
Энушат беспрепятственно сновала по дому и двору. Чисто одетая и довольная своей судьбой, она обжигала солдат жгучими насмешливыми взглядами и те жадными глазами провожали её всякий раз, когда той приходилось проплывать мимо.
Выполз из своего угла и Ятонсид. Цепи с него сняли, он привёл себя в порядок, ему разрешили сменить одежду. Он воспрянул духом и с благодарностью проводил дочь глазами. Она же будто и не замечала его.
После обеда Приск приказал доставить к нему Алефа. Того привели и на этот раз двор стал местом суда и допроса.
Алеф стоял в цепях на солнцепёке, рядом переступал солдат с плетью и в ожидании поглядывал на начальника. Приск лениво вёл допрос и почти не вслушивался в довольно дерзкие ответы. Они его не раздражали. Его мысли витали в другом месте.
Фантей постепенно перехватил дело сыска в свои руки. Он, подражая начальнику, не кричал, не волновался, не грозил. Вёл дело спокойно. Так же невозмутимо он приказал солдату отпустить порцию плетей и спокойно считал удары, нисколько не наблюдая истязуемого.
Алеф мужественно сносил пытку. Спина покрылась кровавыми полосами. Он дрожал всем телом, но не падал на колени, прося милости. Наконец Фантей не выдержал. С раздражением он крикнул:
- Посыпать ему спину солью! Пусть почешется!
Солдаты пригнули мощную спину к земле и со смехом посыпали её крупной солью. Фантей с загоревшимися глазами сидел и смотрел в глаза Алефу. Видно было, что пытка возбуждает его. Алеф же стал корчиться, стонать, мотать головой, но верёвки были крепки.
- Теперь смойте его водой, - приказал Фантей, встал и добавил, обращаясь к дремавшему квестору: - Господин, может, прервём экзекуцию, устал ты, а этот упрямец пусть посушится на солнышке.
- Да, так будет лучше, Фантей, - сонно ответил Приск и направился во внутренние покои.
- А вы намажьте этого верзилу сладким. Пусть мухи теперь им занимаются. Двор вскоре опустел. Алеф лежал на скамье, солдат лениво посматривал в его сторону, отмахиваясь от роя мух, спешащих на свою трапезу. Гигант со скрежетом зубовным ёрзал на скамье, но мухи не отставали, плотно облепив его израненную спину.
Иногда он подавал голос и из его раскрытого рта вырывались уже не слова, а хрипы и кряхтение. Он всеми силами старался сдержать рвущийся наружу вопль и это с каждой минутой удавалось всё труднее.
Но вот тень переместилась. Она коснулась его мутнеющей головы. Мухи постепенно отставали от него, но до вечера было ещё далеко. Сознание его временами покидало и он не заметил, как рядом оказался Варий и квестор с писцом. Алефу стало безразлично всё происходящее рядом. Он плохо соображал, все помыслы сосредоточились на мухах и воде.
В этот же вечер, когда город затих и слышались лишь перекличка собак, Велтур взволнованно говорил своим товарищам, собравшимся с ближнего мыса, на берегу шумящего моря:
- Разве можно оставлять наших в лапах этих ненасытных римлян?
- Ты уже не первый раз говоришь об этом, Велтур, - ответил Парфений, покусывая стебелёк высохшей травы.
- Что ж остаётся? Говорил и буду говорить! Наши друзья в беде, им грозит смертельная опасность, а вы молчите! Надо освобождать их!
- И что тебе боги на этот счёт подсказали? - не унимался Парфений. - Как мы их можем освободить? Их больше десятка, хорошо вооруженные легионеры, а мы что?
- Их меньше, Парфений, - не унимался Велтур. - Вон Дирук видел, как трое солдат отправились к порту. Там пост у них. Кто-то на стене дежурит. Так что наберётся не больше десятка.
- Всё равно много. У нас и оружия нет. Одни ножи. Как справимся? Велтур обвёл друзей жалобным взглядом. Дирук с Ревулом сидели рядом, и их мощные фигуры вселяли в молодого центуриона уверенность. Их было четверо. Исчез Бостар. и это наводило на мысль, что с ним дело нечисто. Велтур думал и поглядывал на друзей. Четверо отважных и опытных воинов - это не так уж мало, если разработать хороший план. Но вот оружия нет. Надо достать мечи хотя бы. Он вздохнул и опустил голову.
- Есть дом у стены, - коверкая слова, проговорил Дирук.
- И что там? - тотчас отозвался Велтур, хватаясь за любую соломинку.
- Охраны нет, оружие есть. Можно брать. Легко.
- Откуда знаешь? - спросил Парфений.
- Бродяга говорил, сам видел мол. Будет оружие. Надо идти.
- Шум подымется, куда потом деваться? - не успокаивался Парфений. Он не собирался рисковать своей головой и искал выход из этого ихнего затруднительного положения.
- Глупый шум подымет. Надо тихо, быстро, - продолжал говорить Дирук. - И Ревул мало видел и слышал. Он знает.
- Может, Дирук и дело говорит, Парфений. К тому же, можно в порту подобрать людей. Там всегда шатаются любители приключений.
- Даже если всё удастся, куда потом бежать? В городе оставаться нам будет нельзя. Сразу захватят. Ответь мне, Велтур. Терять голову мне ещё рановато. Пожить охота. Только жизнь познал.
- Да, ты прав, Парфений. В Мавританию опасно. Царь Борх союз с Римом заключил и сразу выдаст нас римлянам. Остаётся море, но здесь нужно судно или хотя бы лодка. Опять же, где взять? - Велтур задумался и молчание, тяжелое, напряженное покрыло компанию плотным пологом.
- Лодка есть в порту, Велтур, - сказал Дирук, прерывая затянувшееся молчание и толкая в бок своего друга Ревула. Тот замычал, подтверждая слова. - В эту пору всегда можно захватить, только заранее бы подготовить.
- Во, именно! - поддержал Парфений. - А так и пропасть не трудно. А ещё и кормщик нужен, а где его искать? Нет, друзья-товарищи! Надо подождать с этим.
- Да как же ждать, когда в эту самую минуту, может быть, решается судьба всех наших. Да и сокровища купца ещё не упрятали в надёжное место. Можно прихватить с собой, и тогда в любом месте нам жизнь будет. - Велтур говорил торопливо, с жаром, и Парфений не смог ему возразить. Остальные молчали, не в силах всё разобрать из слов центуриона.
- Эх! Авгура бы сюда, послушать его слова и прорицания! Он-то посоветовал бы нам дело.
- Авгура здесь не достать, - отозвался Велтур. - Но и так ясно, что дело наше удастся. Кто может ожидать нападения? Да о нас, может быть, и не подозревают эти римляне. Они же самоуверенны и чванливы. Надо рисковать, друзья! Боги нам помогут. Если мы не сделаем попытки спасти наших товарищей, то нам житья не дадут наши лавры. Они будут преследовать нас повсюду!
Эта тирада произвела на Парфения впечатление. Он задумался, а друзья-северяне переглянулись непонимающе и со страхом.
- Ладно, Велтур, - со вздохом проговорил Парфений. - Ты уговорил меня. И пусть наши предки успокоятся. Боги, помогите нам в нашем деле!
- Тогда сделаем так, - оживлённо проговорил Велтур. - Дирук должен найти судно, лодку или что там попадётся, приготовить её и присоединиться к нам у дома Ятонсида. Там выждем случай и нападём. Дом нам хорошо знаком и разберёмся мы быстро.
- Но сначала обзавестись оружием, Велтур, - напомнил Парфений.
Велтур кивнул и поднялся на ноги. Друзья заторопились, ведомые Ревулом. Дом, куда они подошли, погружен в тишину и темноту. Ревул молча указал на него рукой. Осмотрелись. Кругом никого не виднелось и они перелезли ограду, сложенную из неотёсанных камней. Собаку, бросившуюся с лаем на непрошенных гостей, полоснули ножом и отбросили к ограде.
В доме зашумели, но Велтур уже ворвался внутрь и, пригрозив ножом хозяину и слугам, приказал замолчать и повиноваться.
- Нам нужно оружие и доспехи! Больше ничего. Поднимешь шум, всех перережем! Давай быстрей!
Хозяин, старый торговец, обедневший за последние годы, едва понял, что от него требуется. Он трясущейся рукой держал светильник, указывая дорогу в подземелье.
- Парфений, останешься охранять вход, - приказал Велтур и спустился с Ревулом по стёршимся ступеням в подвал.
- Вот,забирайте всё, только не губите наши души. Боги вам воздадут за это, - пролепетал старик, указывая на сваленное в углу подвала оружие.
Велтур торопливо осмотрел его, выбрал мечи, дротики, один лук со стрелами. Щиты решил не брать, они могли стеснить их в тесноте дома. Зато латы он запихал в мешок, выбирая покрупнее, и заспешил наверх.
- Оденемся тут, - сказал Велтур, вываливая содержимое мешка на пол. - Не всё оружие в порядке, но выбирать больше не из чего. Быстрее, уже скоро и полночь наступит.
Потяжелев от лат и оружия, друзья взвалили на плечи мешок с остальным железным хламом. Они скорым шагом пошли к дому Ятонсида, пригрозив старику не поднимать шума до утра. Тот, трясясь всем тощим телом, обещал выполнить все требования грабителей.
Вот и дом Ятонсида. Собаки перебиты ещё солдатами и он тонул среди деревьев и кустов. Луна ещё не взошла, а звёзды давали слишком мало света. Ворота в каменной ограде были закрыты, но Велтур указал рукой налево. Ревул понял и скользнул тенью вдоль стены. Вскоре за воротами раздался приглушенный хрип и звук упавшего тела. Калитка едва приоткрылась, пропуская Велтура и Парфения.
Дворик был пуст. Шурша мягкими сандалиями, Велтур со своими друзьями поднялись на ступени и заглянули внутрь дома. Храп спящих встретил их, они переглянулись, едва замечая друг друга в темноте. В дальнем углу теплился огонёк светильника. Двое солдат лежали на куче соломы и спали. Мечи и доспехи валялись рядом.
Велтур кивнул и две тени скользнули к спящим. Взмах ножом, другой, приглушенный вздох, стон сквозь пальцы, прикрывающие судорожный рот. Из другого помещения сонный голос спросил недовольно:
- Чего всполошился, Гай? Опять приснилось чудище? О, всемогущий Юпитер!
Звук сладкого зевка закончил слова говорившего. Убийцы притаились, подождали и по знаку Велтура выползли на двор. Ему не терпелось побыстрее освободить отца и остальных. Он указал рукой на вход в подвал и его поняли. Ревул остался сторожить, а Велтур с Парфением спустились вниз.
Отодвинуть засов было делом секунд. Спёртый воздух ударил в нос. Велтур ступил в кромешную темень и сказал:
- Есть кто тут живой? Тише, это я, Велтур.
Возгласы, приглушенные волнением и руками, ответили ему. Забрякали ржавые цепи, послышались стоны и проклятия. Велтур ощупью пробрался дальше, натолкнулся на тело человека.
- Это Акобал, Велтур, - раздался шепот. - Варий дальше, он плох и едва может выйти. Его пытали.
- Алеф, ты где? Выходи и без шума. Помоги отцу.
- Я сам едва жив, - ответил Алеф и Велтур почувствовал, как гигант с по- тугами вставал, гремя цепью.
Охая и стоная, узники выбрались наружу, жадно хватая прохладный ночной воздух раскрытыми ртами. Алеф шагал трудно, а Варий едва передвигал ноги.
Однако вскоре, напившись и отдышавшись, Алеф расправил грудь и повёл зло глазами. Он глянул на Велтура и на свои цепи, но тот отрицательно замотал головой, показывая, что не время. Сказал:
- В доме несколько солдат и их начальник. Надо их успокоить, а то нам покоя не будет. Пока потерпи и не шуми.
В это время во дворе появился Дирук. Он с Акобалом быстро похватали в руки мечи и все тронулись в дом, стараясь не производить лишнего шума.
Хорошо ориентируясь в доме, они прошли в комнату, где спали трое солдат. Их быстро проткнули мечами, но шум поднялся довольно сильный. Теперь было ни к чему осторожничать. Велтур крикнул: - Быстро ищите начальника, круши всех подряд!
- Мне бы найти мою суку Энушат! - хрипел Алеф, давно поняв, что та стала любовницей квестора.
Он помчался в спальню, где предполагал найти её. Дверь вылетела от удара ногой. Отсветы зажженных факелов прыгали по стенам комнаты. С постели вскочила белая фигура и Алеф прыгнул к ней. То был квестор. Он бросился в угол, где лежал меч, но Алеф опередил его и преградил путь. Они застыли, глядя друг на друга горящими глазами. Сзади визжала Энушат и громыхали звуки борьбы и крики дерущихся.
Алеф с диким вскриком сделал выпад и не успел квестор увернуться, как в живот ему погрузился меч. Он согнулся с быстро затихающим воем и упал, суча ногами по плитам пола.
Алеф повернулся, выдернув окровавленный меч из тела римлянина. Энушат с застывшим ужасом в глазах замерла в ожидании конца. Муж её пригнулся для удара, но медлил. Рука, занесенная над головой, не опустилась на роскошную голову, а медленно опускалась, пока конец меча не звякнул о пол. Это, видимо, вывело Алефа из оцепенения, он бросился к Энушат, схватил её за волосы и с силой рванул из постели. Обнаженное тело скользнуло по простыням, он поставил её перед собой и с силой ударил широкой частью меча по её восхитительному заду. Отчаянный вопль огласил дом, но Алеф продолжал отвешивать удары, пока злоба не отхлынула от него. Силы оставляли огромное тело. Пытки давали себя знать. Он отпустил жертву, прохрипел запекшимися губами:
- Одевайся, потаскуха! Пойдёшь со мной. Быстро!
В доме затихла борьба. Топот ног, торопливый и громкий, нарушался отдельными восклицаниями, короткими приказаниями и отрывочными словами. Вбежал Акобал и сдавленно прокричал, ища глазами Велтура:
- Надо торопиться! В соседних домах зашевелились. Как бы тревогу не подняли! Бежим к гавани!
- Кончай грабёж! Пошли! Помогите слабым! - голос Велтура собрал всех в кучу. Все были целы и лишь Дирук был ранен в плечо и рука его болталась беспомощно, покрытая запекшейся кровью.
Ревул и Парфений волокли мешки с драгоценностями, остальные тащили оружие и больных. Алеф сам передвигался, но чувствовал слабость и едва поспевал за быстро шагавшими друзьями.
Велтур почти нёс отца, а Ятонсид хватался за сердце, стараясь не отстать. Энушат тащилась за Алефом, который успел привязать её к своему поясу верёвкой, не доверяя своим силам и самой Энушат.
В домах мелькали огоньки, обыватели высовывали головы в створки окон, но страх держал их в домах и только собаки провожали беглецов яростными лаем и визгом.
За полчаса с трудом добрались до отдалённого причала порта. Там Дирук разыскал небольшое судно и кормщика, дремавшего у рулевого весла. Тот встрепенулся, вскочил, стряхнув остатки сна и помог погрузиться.
- Ну, моряк, - воскликнул Велтур, отдуваясь и едва переводя дыхание, - теперь зарабатывай за свой труд. Плачу так, как тебе и во сне не приснится!
- Садись на вёсла, а то под парусом при таком ветре далеко не уйти. В городе переполох, того и гляди заметят. Быстрее, почтенные!
Заскрипели вёсла, заплескала вода и судно отвалило от берега.
Утро застало беглецов уже далеко в море. Берег почти не просматривался в дымке. Парус вяло надувался лёгким бризом, судно от этого тащилось тяжело и лениво. Выло холодно, сыро и те, кто не мог сидеть на вёслах, испытывали прилипчивую дрожь во всём теле.
Солнце, неохотно выплывая из моря, стало со временем припекать. Холод прошел, но навалилась усталость от многочасовой работы на вёслах. Движения стали медлительные и гонг неторопливо отбивал ритм. Кормщик ругался, но терпел, расчитывая на обещанную плату.
Но вот ветер усилился. Кормщик перестал отбивать билом ритм, наступила тишина, нарушаемая скрипом снастей и лёгким шумом ветра в вантах.
- Кажется, можно и отдохнуть, - блаженно молвил Велтур.
- Боги увидели наши мучения и снизошли до нас, - с ухмылкой ответил Парфений, разглядывая ладони, покрытые волдырями.
- Теперь самый раз перекусить, - донёсся голос Акобала и все увидели в его словах надежду на другое после отдыха удовольствие, посылаемое им богами.
- Эй, корабельщик! - позвал Парфений. - Жратва у тебя припасена, а то мы за ночь так оголодали, что, если богам будет угодно, так мы и твою посудину перемелим своими челюстями.
Кормщик молча кивнул, передал рулевое весло помощнику, видимо сыну с едва проступающими усиками под носом, и скрылся в крохотной каютке на корме. Вскоре появился с объёмистой корзиной, прикрытой дерюжкой. Так же молча поставил её у мачты и сделал неопределённое движение рукой, приглашая к трапезе.
- Да нам боги послали кормщика не из жадных! - воскликнул с радостью в голосе Алеф, подбираясь к снеди. - Гляди,сколько припас, да ещё и целая амфора вина! Да продлят боги годы жизни нашему избавителю!
Все набросились на еду, однако не забыв одарить и богов, бросая и сливая в море крохи от своего стола. Так повелось исстари и не несчастным беглецам нарушать эти древние обычаи.
Хлеб, сыр, лук, фиги и дыни быстро исчезали из корзины, благо было чем запивать. Даже Варий оживился и подполз к пирующим, не дожидаясь внимания к себе.
- Ну а теперь, друзья мои, - начал Алеф, блаженно отдуваясь и вытирая губы тылом руки, - надо окончательно решить наш дальнейший путь. Боги помогли нам вырваться из римских лап и попасть к ним опять уж очень не хотелось бы. Поэтому давайте подумаем и решим к нашей общей пользе, - он говорил ровным голосом, не выставляя своего влияния на события и судьбы. Его былая злоба улетучилась, он стал простым и даже добреньким.
- Думаю, что задача наша не из простых, - ответил Парфений.
- Кругом римляне, - продолжил Варий, - Куда от них скрыться? На восток можно было бы, но уж очень то далеко. Всё море проплыть вряд ли нам удастся.
Одних пиратов сколько.
- В городе я слышал, что мавританский царь Бокх захватил Иол и теперь обосновался там, - сказал Акобал, неуверенно оглядывая компанию.
- Иол далеко, - ответил Алеф, прикидывая расстояние и добавил: - Это на восток, опять на восток примерно около шести тысяч стадий. Да и кто может сказать, как там нас примут?
- Слух идёт, что этот Бокх враждует с Римом, - продолжал Акобал.
- Нет, Акобал, с твоим Бокхом ты плохо придумал. Думаю, что нам не стоит возвращаться на восток. Даже если Бокх и враждует с Римом, то он долго не протянет. Рим не потерпит такого врага. Не вериться, что после разгрома Карфагена кто-то осмелится враждовать с Римом, - и Парфений значительно посмотрел на Алефа, ища поддержки.
- Кажется ты, Парфений, прав, - ответил на немой вопрос Алеф. - Что нам делать в стране враждебных нам кочевников? С ними трудно иметь дела. Вот и почтенный Ятонсид может подтвердить правоту моих слов. Что молчишь, старик? Скажи своё просвещённое слово.
Ятонсид попятился за спины и не пожелал вставить слово. Он был весь во власти страха и перед римлянами, и перед Алефом, и перед тем неясным и неотвратимым, что надвигается на него своей громадой. Он устал от тех волнений и передряг, в которых ему отвелась не последняя роль. Тоска по утраченным богатствам, а они теперь уже не могли ему принадлежать и он это хорошо понимал, грызла его изнутри, отнимала волю и желание сопротивляться. И конечно, страх перед Алефом, которого он подверг истязаниям, сам оставшись в неприкосновении.
И сейчас, услышав насмешливые слова Алефа, он уловил в них приговор себе. Плечи его приподнялись, голова опустилась, а борода мелко задрожала, выдавая крайнюю степень волнения. Он так и не произнёс того, что от него хотели услышать. И он был доволен, что о нем тут же забыли и только взгляд сына, брошенный украдкой на него, ещё будоражил старика своим укором.
- В Иберии сейчас идёт война-восстание, - подал голос Велтур.
- Опять война! - Алеф недовольно глянул на этруска.
- Зато нет римлян, - не отставал Велтур. - А это для нас сейчас самое важное. К тому же лузитане постоянно одерживают победы и можно надеяться, что римляне не сумеют одолеть их.
- Ты не очень хорошо знаешь Рим, сын мой. Не так-то просто ожидать от него уступок. Уж если он взялся за дело, то он его доведёт до конца.
- Но это так далеко от Рима, а лузитан поддерживает почти каждое племя иберов! Весь народ поднялся против Рима. И нам будет легко укрыться за их борьбой. Надо плыть в Иберию! - бодро закончил Велтур.
Воцарилась тишина. Волны покачивали судно, вода плескалась о борт, а крик чайки не нарушал этой тишины, как и шум волн под форштевнем. Судно с палубой, едва прикрывающей крохотный трюм, неторопливо бежало на север и впереди уже завиднелись неясные контуры иберийского берега, темневшего в прозрачном воздухе начинающегося дня.
- Мы что-то заговорились, а время не ждёт, - прервал молчание Алеф. - Скоро и Иберия, а мы никак не можем договориться. Пора кончать с этим, - в голосе прозвучали металлические нотки и всем стало ясно, что Алеф готов принять самостоятельное решение. Люди затихли в ожидании. А Алеф оглядел море, товарищей и продолжал тихо, но значительно: - На этот раз придётся нам последовать совету Велтура. Плывём в Иберию. Там будем искать убежища от вездесущих римлян. Но вначале надо проскочить Гадир. Там могут быть силы Рима, а встреча с ними нам не по карману.
Напряжение спало. Решение было принято и теперь не о чём судачить. В Иберии всегда можно будет найти место поспокойнее. Римлянам туда нескоро удастся добраться, а там и забудутся все невзгоды и опасность отойдёт от них. Боги не оставят своих данников.
И вдруг голос Ятонсида заставил всех обернуться к старику:
- На острове, где раскинулся Гадир, нам надо принести великую жертву нашему покровителю и избавителю всемилостивейшему Мелькарту. Там его останки похоронены и мы не можем пройти мимо, не вознеся должное всемогущему богу. Это наш долг перед погибшим Кар-Хадаштом!
Глаза старика необычайно заблестели от возбуждения. Страх покинул их и всех удивило то, с каким рвением и решимостью он предъявил свои требования.
- Ты, старик, спятил! - вырвалось у Алефа. - О каких жертвах ты говоришь? Нам уже пора думать о других богах, более могущественных, чем одряхлевший и обманувший нас Мелькарт. Его сила подавлена железным Римом, с Юпитером ему больше не справиться и перестанем вспоминать об этом!
Ятонсид постепенно потухал под грозным взглядом Алефа и его неотразимой логикой. Вспышка старика так же быстро кончилась, как и возникла, и теперь он сидел на корточках в жалкой, пришибленной позе и Акобал снова поглядел на отца с сожалением и скрытым неодобрением.
Перепалка Алефа с Ятонсидом как-то придавила остальных. Настроение у всех упало и они разошлись по своим углам, переживая те новости, что пришлось услышать. Необходимо было время для переваривания их, а так же приготовить себя для новой жизни, которая ожидала их в незнакомом, и, может быть, враждебном мире.
А берег приближался и пора было думать о том, чтобы избежать встречи с римскими кораблями или с пиратами.
После долгих споров, иногда грозивших перейти в настоящую ссору, решили не поклоняться праху божественного Мелькарта на острове Гадир. И Ятонсид погрузился в тихое отчаяние, веря, что такой шаг не пройдёт ему и всем вместе даром. Он забился в дальний уголок среди сваленных в кучу канатов и обрывков парусов и другого корабельного хлама и никто больше не обращал на него внимания, разве что Алеф злорадно бросал в его сторону прищур своих загадочных глаз.
После короткого сговора с кормщиком Алеф объявил, что дела складываются не очень благоприятно.
- Наш уважаемый кормщик не соглашается вести судно дальше Гадира.
- Заплатим ему золота и дело с концом! - воскликнул Парфений, понимая, чем грозит такое решение корабельщика.
- Не соглашается, говорил и предлагал уж, - ответил Алеф.
- Стало быть прямо в лапы римлянам? - спросил Велтур, с волнением оглядываясь на корабельщика.
- Значит так, - подтвердил и Варий. - Он знает, что корабли, идущие на север, останавливаются римлянами. Там идёт война с лузитанами и Рим пытается отрезать им путь для снабжений оружием и припасами.
- Ты хочешь сказать, что нам не пробраться туда? - раздраженно спросил Алеф, подёргивая свою бороду.
- Почему? Можно, но надо обходить Гадир стороной, а без корабельщика, да ещё опытного и знающего здешние воды, трудно будет это сделать.
- Вот пройдоха! Пусть покарают его боги наших народов!
- Все боги на стороне Рима, - буркнул Варий.
- Тогда придётся заставить нашего корабельщика выполнить наши условия! - с металлическими нотками в голосе изрёк Алеф и все поняли, что он имел ввиду. Товарищи замолчали, а Алеф сосредоточенно задумался. Наконец Алеф словно очнулся и продолжил: - Тут без Ятонсида, нашего почтенного старика, не обойтись. Зови отца, Акобал.
Ятонсид притащится подавленный и озабоченный.
- Тут решили податься на север, к лузитанам, что воюют с Римом, - начал Алеф издалека, давая старику прийти в себя. - Но корабельщик заупрямился, не хочет вести корабль дальше. Так ты должен его контролировать. Ты давно и хорошо знаешь эти места и тебя не так-то легко будет ему провести.
- Ничего не получится, - мрачно ответил Ятонсид. - Боги разгневаны и не сулят нам успеха. Нужна большая жертва.
- Боги всегда помогают и поддерживают сильных и богатых, Ятонсид! - вскричал Алеф, теряя терпение. - Принимайся за дело, старик, а я займусь корабельщиком. И не вздумай юлить!
Ятонсид бормотал непонятное, но покорно поплёлся на корму, где корабельщик напряженно и тревожно поглядывал на своих пассажиров.
Алеф многозначительно поглядел на него и, теребя рукоять меча, сказал:
- Мы порешили плыть мимо Гадира и ты поведёшь нас. И не пытайся вывести нас к римлянам. Головы тебе не снести тогда. Понял?
Корабельщик было открыл рот для протеста, но Алеф страшным ударом свалил его на палубу. Тот поднялся, зажимая разбитый нос и губы. Алеф поглядел на несчастного моряка и сказал спокойно, но вразумительно:
- Это для твоего же благополучия, кормщик. Гляди в оба и тогда я тебе обещаю жизнь.
Корабельщик подхватил рулевое весло, выправил судно и, шмыгая вспухшим носом, принялся за прерванную работу.
Берег надвигался медленно и тёмные скалы уже хорошо выделялись на фоне тёмного моря. Ветер ровно гнал судёнышко на северо-запад, туда, где виднелся одинокий парус не то рыбачьей, не то торговой лодки.
Судно вошло в пролив между островом и берегом. Ятонсид заволновался.
- Эй! Ты куда правишь? Там много островов и нам трудно будет избежать встречи с чужими судами! Алеф, ходи сюда!
- Так легче пройти, укрываясь за островами, - оправдывался корабельщик.
- Не дури, боги далеко, а я тут, рядом! - прикрикнул Алеф и рванул того за плечо. - Парфений, тащи его на нос, будем пытать, пусть говорит правду.
Но исполнить приказ Алефа не удалось. С носа судна прокричали:
- Корабль из-за острова! Большой! Кажись военный!
От северного мыса острова, там, где уже виднелись строения Гадира, медленно выплывал корабль, взмахивая вёслами-усами. Сразу было видно, что это римская триера. Она двигалась медленно, осторожно, боясь натолкнуться на возможные камни, которыми изобиловали эти берега.
- Завёл, собачий сын, в ловушку! - заорал Алеф на пришибленного кормщика и зло ткнул того в зубы. - А ну, становись за руль и выводи свою развалюху в безопасное место! Привязать его, а то, чего доброго, сиганёт за борт.
Кормщика схватили и прикрутили к борту ременными путами. Рядом стал Парфений с мечом в руках.
Кормщик наваливался на весло, покрикивал на гребцов, и срывал свою злость, отдавая команды по работе с парусом. Алеф уже не перечил и торопился в точности выполнить приказы опытного кормщика.
Вскоре триера скрылась за скалами крохотного острова, за который успело нырнуть судно, ведомое уверенной рукой кормщика.
Наступал вечер и косые лучи заходящего солнца окрасили воду в розоватый цвет, а тени близких скал мрачно протянулись по морским прибрежным волнам. Ветер затихал и парус стал беспомощно болтаться на рее. Гребцов было мало, судно двигалось едва заметно и в каждую минуту можно было ожидать появления римского корабля. Но сумерки покрывали море и близкий берег и беглецы с надеждой поглядывали на горизонт, куда опускалась последняя часть светила.
Люди не разговаривали, будто опасаясь, что их могут услышать и обнаружить. Вёсла лениво вспарывали воду и с тихим всплеском осторожно выплывали для нового взмаха. Скалы чернели и словно надвигались на судно со всех сторон. Огни удаляющегося Гадира ненадолго сверкнули и затерялись среди скал. Море впереди было пустынно. Суда уже укрылись в гавани и до утра встреч не могло произойти. Но могут быть встречи со скалами, а это не самое лучшее.
Кормщик вспотел от напряжения, всматриваясь в теряющиеся очертания берегов. Плавание в этих местах днём и то не очень приятное занятие, а ночью и того страшней,и он украдкой поглядывал на Парфения, всё ещё стоящего рядом.
- Начальник, - не выдержал кормщик. - Надо пристать к берегу или бросить якорь. Ночь скоро всё покроет и, клянусь Ваал-Додоном, мы не переживём этой ночи! Уже почти ничего не видно.
- Правь, моряк, да поглядывай! Нам надо подальше отойти от Гадира. А меч не дрогнет у меня в руке, кормщик.
- Тогда пошли на нос людей с шестами. Они предотвратят столкновение, да глубину не мешает проверять, тут она часто меняется.
- Это можно, но и ты не зевай, - и Парфений отправился за Алефом.
К восходу луны, а она появилась незадолго до полуночи, беглецы сумели благополучно пройти несколько десятков стадий и впереди засверкали волны открытого моря. Но ветер совсем стих, а гребцы уже вымотались. Лишь пара вёсел ещё махала, но двигались они вяло и неторопливо.
- Передохнём часок, - сказал Алеф, отдуваясь и с хрустом разминая огромную спину. - Перекусим малость, что боги нам оставили от щедрот своих, и опять за вёсла. Тут оставаться не стоит.
Очень редко с берега виднелись огоньки, то рыбаки жгли костры или пастухи сторожили далёкие стада скота на склонах холмов. Так же редко доносились звуки шакалов, рыщущих вблизи жилья людей, выискивая поживу. Волны мягко плескались у форштевня, уключины поскрипывали, им вторили надсадные вздохи гребцов, тихая ругань и вздохи.
Утро застало судно вдали от берега. Он чётко вырисовывался в свете загорающегося дня. Бриз позволил распустить парус и судно лениво потащилось на северо-запад, туда, где можно было найти место поспокойнее.
Люди устали и теперь валялись на мокрых от тумана досках палубы в самых невероятных позах. Кормщик тоже клевал носом, поглядывая на храпевшего рядом Парфения. От долгого стояния на месте голова клонилась на грудь, ноги подкашивались, но оставить руль было не на кого. В голове роились мысли, от которых мороз бегал по коже. В такие мгновения кормщик стряхивал с себя сонливость и опасливо озирался по сторонам. Нерешительность сковывала его, как и путы, которые, правда, развязать было не так уж трудно.
Медленно, очень медленно судно продвигалось вперёд, стараясь избегать нежелательных встреч. Это пока удавалось. Пиратов в этих водах не водилось, жители берегов заняты были войной, которая терзала всю территорию лузитан уже много лет.
Попадавшиеся редкие селения рыбаков выглядели полупустыми. Почти всё мужское население сражалось в отрядах Вириата с нажимавшими римскими когортами. В таких условиях легко было продвигаться дальше, в районы, неподвластные неугомонному Риму.
Большая часть иберийских племён уже признала власть Рима над собой, но лузитане никак не хотели расставаться со своей свободой. И Рим ничего не мог с ними поделать. Подкупленные вожди племени не смогли склонить народ перед мощью Рима и его возглавил неизвестный пастух Вириат. Тысячи пастухов, землепашцев и ремесленников потянулись в его отряды и теперь Рим уступал одну область за другой, не в силах противостоять всенародному сопротивлению. Имя Вириата у всех было на устах и лишь вожди старались не распространяться о нём.
- По всему видно, что железный зуб Рима сломается об иберийские скалы, - с радостным блеском в глазах восклицал Акобал.
- Не очень радуйся пока, - отвечал ему Варий, не очень-то веря в счастливую звезду лузитан. - Рим просто так не отступится от такоц ягоды, как Лузитания.
- Нет, Варий! - не сдавался молодой пуниец. - Уж больно далеко он залез от своих основных баз.
- Не скажи. Гадир-то у него, а это совсем близко. Малакка, Алькасаба с серебряными рудниками, Абдера и многие другие города давно стали опорными пунктами римлян.
- И всё же мне вериться в успех Вириата, - и Акобал задорно сверкнул в сторону Вария чёрными глазами.
- Вспомни, как закончилась борьба олькадов, веттонов, турбулетов против Ганнибала! А Индибал с Мандонием? Тоже сдались Сципиону, поняв, что их борьба бесполезна.
Акобал не стал слушать старика, ему не хотелось разуверяться в задуманном и он отошел на нос поглядеть на далёкий берег в тёмных красках с желтыми прогалинами иссушенных трав.
Теперь судно боролось со встречными ветрами, пробираясь точно на север. С припасами было плохо. Часто приставать к берегу опасались, да и селения не отличались богатством и щедростью. Ворчал кормщик, недовольный, что его заставляют плыть так далеко, но тут Алеф не уступал и синяки не сходили с лица озлобленного моряка.
Товарищи Алефа тоже стали поглядывать на своего вожака с недоверием, но опасались выступать открыто. Один он знал, куда направиться, о чём подолгу шептался с постаревшим Ятонсидом.
Наконец Алеф заметил возрастающий протест сотоварищей. Он недовольно покрутил ус, огладил бороду и буркнул себе под нос так, что его не все и услышали:
- Будем пытать счастье в городке Сатубал. Ятонсид там бывал однажды и обещает привольную жизнь.
- А Вириат туда заглядывает? - не утерпел спросить Акобал и тут же стушевался от своей прыти.
- Того нам и касаться не стоит, Акобал, - ответил Алеф, грозно сдвинув и без того устрашающие брови.
Ятонсид жалобно глянул в глаза сына и тяжело вздохнул.
И вот причал небольшого городка у входа в глубокий залив. Вдали виднеются холмы, кое где прочерченные оврагами с кудрявыми пятнами садов и виноградников. Отдалённая колония Карфагена ещё не знает римского нашествия и прозябает в тиши и неге под лучами ещё ласкового солнца.
Кучка любопытных, в основном ребятишек, толпилась у пристани. Ятонсид по случаю прибытия на место облачился в дорогие одежды. Тут же проследовали к храму Мелькарта и принесли в жертву барана. Помолились, благодаря за успешное плавание, одарили бога дарами. Жрецы С радостью принимали подношения.
Глава 5. ЛУЗИТАНИЯ
Пять лет пронеслись чередой и канули в лету. Люди рождались, умирали, изменялись, воевали, но жизнь продолжались. Продолжалась жизнь и наших беженцев. Много перемен произошло за это время. Сильно постарел Ятонсид и теперь почти не покидал своей комнаты в новом доме городе Олисипе, куда все перебрались из захудалого провинциального Сетубала.
Алеф продолжал заниматься торговлей, но в его делах постоянно присутствовало что-то тайное и недосказанное. Он огрузнел, осанка его стала степенной, он часто уезжал с верным слугой и никто не знал, куда лежал его путь.
Энушат так же продолжала устраивать сцены с побоищами, но смирить её у Алефа сил больше не доставало. Его вспышки ярости с угрозами становились с каждым разом реже, его занимали более важные дела и Энушат использовала свою свободу по своему усмотрению и весьма порывисто.
Исчезли из дома Акобал и его верные друзья Велтур, Ревул и Дирук. Они изредка появлялись в доме на день-два и торопились отъехать. Они сражались в отрядах Вириата и носились по стране, подстерегая центурии римлян в горных теснинах.
Дом, выстроенный на берегу широкой реки, выглядел мрачновато и походил на замок, окруженный стеной из дикого камня. Его вполне можно было приспособить для неожиданного нападения - всегда можно было ожидать налёта буйных ватаг лузитан. И Алефу постоянно приходилось содержать трёх-четырех верзил для охраны усадьбы.
Правда, за последнее время стало потише. Рим признал Вириата царём лузитан и жизнь постепенно стала налаживаться. Однако никто всерьёз не верил, что Рим окончательно оставил этих непокорных лузитан. Легионы Сервилия Ципиона и Децима Брута продолжали пощипывать границы нового царства и стычки в горах не прекращались. Однако больших военных действий теперь не было и Вириат бросил свою энергию и авторитет на восстановление и расширение городов, торговли, строительство дорог и мастерских.
Сейчас Варий с умилением поглядывал на своего сына Велтура, который с Акобалом прискакали ненадолго повидаться с родными. Велтур стал солидным начальником отряда в двести человек и выглядел умудрённым опытом человеком. Опасности ратной жизни оставили свой отпечаток на его мужественном лице, чего не скажешь о Акобале. Тот остался почти таким же юным и порывистым, хотя и обзавёлся курчавой бородкой, которую он тщательно подстригал.
- Ты, Велтур, говоришь, что Рим не успокоится и мир с Вириатом продлиться недолго?
- Отец, тогда объясни, почему легионы Ципиона не уходят домой? Мало того, сенат направил в помощь ему и Брута. Нет, тут затевается очередная подлость Рима. Вся его история пронизана заговорами, предательствами и убийствами из-за угла. Я чувствую это, это витает в воздухе.
- Я с тобой согласен, сын мой, но это не тот случай. Вириат сейчас так силён, что трудно представить его поражение. Его поддерживает весь народ лузитан и соседних племён.
- Но это не может устроить Рим. Он не смирится с таким положением. Мы на границах постоянно ощущаем это. Каждую неделю приходиться сталкиваться с ними. Пленные тоже подтверждают мои опасения. К тому же среди вождей, что окружают Вириата, находятся недоброжелатели. Ведь он простой пастух. А кому из знатных приятно находиться под началом такого человека?
- И всё же хотелось бы верить в торжество борьбы лузитан. Согласен, что у меня это от застарелой ненависти к Риму, но римляне явно выдохлись, завязнув в наших горах. Меня просто распирает от удовольствия, сын мой!
- Я разделяю твою радость, но здравый смысл, полученный мною за годы войн, подсказывает мне нечто иное. А Вириат, по сути дела, и государства ещё не создал. А это не так легко, как многим кажется. И Рим это, наверняка, учитывает.
Акобал внимательно вслушивался в разговор. Его не покидало ощущение, что Велтур знает что-то такое, чего не знают остальные. Это тревожило и вселяло
смутную догадку, неуверенность. В такие минуты он терял настроение и поэтому долго слушать ему было неприятно. Он искал общества сестры, надеясь услышать новые её тайны, которые она частенько ему открывала. Они всегда были дружны, а теперь их связывало и то, что так влекло их обоих. Только в Акобале верх брала природная застенчивость в делах женских, а Энушат с этим обращалась более чем вольно. Они как бы дополняли друг друга. И Акобал с волнением слушал её яркие рассказы о своих успехах и победах, умалчивая о расплате за это.
Брат завидовал, вздыхал, мечтал, но смелости ему явно не хватало, хотя Энушат предлагала ему свою помощь и содействие. Он злился, нервничал, но успокаивался лишь в отряде, забывая свои огорчения и нерешительность.
Ещё их объединяла ненависть к Алефу. И хотя причины были различны, однако суть оставалась одна. Акобал мечтал отомстить своему обидчику за то унижение, которое он испытывал на протяжении многих лет. Алеф продолжал смотреть на него, как на неоперившегося птенца, хотя он был уже опытным и умелым воином. Его руки стали крепки и тверды, а оружием он владел в совершенстве и мог сразиться с любым противником.
- Акобал, ну сколько тебе можно твердить, - в который раз журила Энушат брата. - Я могу насчитать с десяток прекрасных девушек, которые сочли бы для себя счастьем соединить свою судьбу с твоей. Ты уж не мальчик, воин отважный и пригож собой. Погляди на себя в зеркало. Красавец!
- Перестань, Энушат! Мне некуда торопиться. Впереди много времени.
- Но я тебе предлагаю жизнь и жизнь наполненную прекрасным. Ты сам в этом вскоре сможешь убедиться. Нельзя же чтить одного Гурзила. Он почти всегда обманывает воина. Тебе больше надо молиться Танит и Ваал-Зебубу. Можешь меня упрекать, но последнего я предпочитаю всем остальным. И мне нисколечко не стыдно.
Акобал тяжело вздыхал, но возразить сил не было. Он молчал, переживая в очередной раз свою беспомощность. А Энушат продолжала после некоторого молчания, лукаво поглядев в его большие с поволокой глаза:
- Я уже решила, братик мой единственный! Пора стать тебе настоящим мужчиной! Потом будешь благодарить меня, глупыш! Клянусь ликом Танит, я это устрою!
- Энушат! - с тоской в голосе произнёс воин, но замолчал, ощущая покрывающую его щёки краску, что решение сестры окончательное. В нём боролось непреодолимое желание с противной стеснительностью, которая опутывала его и лишала того ореола мужественности, которое всегда сопутствует настоящему мужчине. Так ему казалось.
А вечером его позвали к сестре и он с замиранием в груди, смутно понимая причину зова, плёлся к её комнате с пылающими щеками, проклиная и себя, и свою дурацкую натуру, и назойливую сестру. Но ноги несли его, не слушая голоса рассудка.
Энушат полулежала на кушетке, рядом стоял низкий столик с фруктами и сосудами с вином. С нею сидели две очаровательные девушки и их пытливые, любопытные глаза стрельнули в его сторону. Он ожидал нечто подобное, но робость навалилась на его сильные плечи. Сестра заметила это и пришла на помощь.
- Брат мой любезный, я подумала, что тебе скучно со стариками, а тут ко мне пришли соседки, весьма прелестные девушки. Развлеки их, а заодно к меня, свою старую сестру.
- Это ты старая! - в притворном гневе воскликнула одна из девушек.
- Теза, ты прекрасно знаешь, что моложе меня лет на шесть, если не больше, а это для женщины очень много. Но я не жалуюсь, боги не обижают меня, - и она засмеялась своим сочным смехом опытной женщины.
Юльма, вторая девушка, привлекла внимание Акобала необычностью внешности. Она имела светлые волосы и голубые глаза. Кожа отливала светлой бронзой и казалась бархоткой. Тёмные брови контрастно оттеняли яркие голубые глаза, а высокий лоб делал её похожей на греческую богиню с её совершенными формами. Глаза их встретились и Акобалу показалось, что они зовут его. Он даже задержал свой взгляд, он почувствовал, что неловкость, такая назой- ливая и липкая, вдруг стала тускнеть, отступать. Он распрямился и уже смело без смущения уставился на Юльму. Та отвела глаза и слегка покраснела. Это так восхитило Акобала, что он задышал прерывисто, стало жарко и душно. Ему недоставало воздуха.
- О, я сразу сказала, что Юльма не может не обратить на себя внимания, - с радостным блеском в глазах, промолвила Энушат. - Теза ещё поспорила со мною, а потом ещё похвасталась, что ей нечего опасаться.
Энушат явно насмехалась над девушками и Акобал обратил внимание, что те в замешательстве примолкли, оправляя складки лёгких покрывал. Однако тут же разговор перешел на другие предметы и потёк непринужденно и легко. Во всяком случае,Акобал уже не ощущал неловкости, а выпитое вино придало смелости. Лёгкое кружение в голове туманило сознание. Он стал разговорчив и не заметил, как оказался один с Тезой. Свет светильников стал слабей, то часть из них затушили и теперь комната тонула в мягком полумраке, наполненная запахами благовоний, притираний. Теза уже сидела у него на коленях, дыша в лицо жарко и пряно.
Утром он отводил глаза от пытливого взгляда Энушат. В нём светилось лукавство и довольство содеянным. Акобал избегал сестру, но этого сделать было не так-то просто. Энушат наслаждалась победой, а её глаза обещали всё новые ощущения, ещё более сильные и привлекательные.
Мысли о прошедшей ночи не покидали Акобала и будоражили воображение. Он содрогался, когда вспоминал, что завтра ему суждено будет покинуть этот дом, который вдруг стал для него таким желанным. Томясь такими мыслями, он не выдержал и обратился к Велтуру с просьбой разрешить ему остаться в родном доме ещё на пару дней.
- Ты меня удивляешь, Акобал, - сурово ответил Велтур и молодому воину стало как-то не по себе. Он потупил взор, но Велтур смягчил тон и добавил: - Но ты должен будешь выполнить одно поручение.
- Располагай мною, Велтур! - с радостью воскликнул Акобал, вперившись в суровое лицо начальника.
- Вириат в войсках сейчас и здесь нет надёжного отряда. Ты подберёшь десятка два-три ребят понадёжнее и займёшься их обучением. Это будут твои воины. В городе нести караульную службу и следить за возможными римскими лазутчиками. Здешние вожди мне кажутся ненадёжными, Акобал.
- Но Вириат им полностью доверяет! - изумлённо возразил Акобал.
- Не надо забывать, что Вириат слишком простого воспитания, он в жизни не сталкивался с интригами и они для него, как тёмный лес в отсутствии луны.
- Хорошо, начальник. Я выполню твоё поручение. Но когда мне надлежит вернуться к тебе?
- Через месяц Вириат должен прибыть в столицу и тогда можешь вместе со своим отрядом найти меня.
- Мне думается, что выгоднее создать турм. Так быстрее можно будет контролировать город, - предложил Акобал.
- Я не возражаю. Пусть будет турм, а ты его командир. Однако мне не нравится, что ты называешь отряд римским именем. Остерегайся это делать среди воинов. Тебе трудно будет создать авторитет.
- Ты прав, Велтур. Спасибо тебе.
Окрылённый достигнутым успехом, Акобал бросился к сестре, но сумел охладить свой порыв. До вечера было далеко и он решил сделать первую разведку по поручению Велтура.
Весь день Акобал носился по городу, узнавая о возможности приобрести три десятка коней и это оказалось не таким уж лёгким делом. Все кричали на перекрёстках славу Вириату, но когда дело касалось денег, то крики сами собой затухали и выставлялись тысячи причин, препятствующих выполнению предложениям Акобала. К тому же, его говор карфагенянина не очень способствовал делу. Лузитане не доверяли Карфагену с давних пор и теперь относились к новому вербовщику с недоверием и осторожностью.
Зато все мысли о новых заботах и первых неудачах потонули в жарких объятиях и ласках пришедшей наконец ночи. Теза жгла его и только под утро Акобал вдруг ощутил в себе какое-то непонятное чувство сожаления или томление.
Перед глазами всплыл образ Юльмы, её голубые глаза и кожа спелого абрикоса. В сумерках наступающего утра он глянул на обнаженную спящую Тезу. Её прекрасное тело белело в смятых простынях, но теперь оно не казалось таким желанным и восхитительным, мелькнуло даже сожаление, что всё так получилось. Он тихонько отодвинулся и прикрыл наготу осторожным движением.
А дела закрутили молодого воина. Он приходил домой усталый, злой и теперь его не тянуло к дому. Теза уже через три дня казалась потускневшей и обыденной. Он ощущал в себе нарастание раздражения к ней. Она это сразу почувствовала и злые огоньки забегали в её чёрных глазах. Она стала требовательной и вспыльчивой, часто досаждала ему мелкими сценами.
- Энушат, - сказал Акобал как-то сестре, придя домой после трудного дня.
- Тебя что-то тревожит, братик?
- Как тебе сказать, сестра? Мне неловко об этом...
- Догадываюсь о чём ты. Я сразу поняла, что произошла ошибка, но это легко поправить.
- Как это легко?
- Завтра будет Юльма и всё станет на свои места.
- Как так? и ты говоришь об этом так легко! Видно,мне не понять этого.
- Ну чего ты волнуешься? О боги! Он ничего не понял! - задорный смех, перешедший в хохот, прокатился по дому.
- О чём ты? Скажи мне наконец!
- Эти девушки - рабыни. Любую из них доставят тебе в любое время! А Юльма к тому же из знатного рода. Её отец был вождём одного северного племени и погиб в войне, а дочь попала в плен и теперь услаждает денежных сынков своих щедрых родителей.
Акобал, оглушенный услышанным, уставился невидящими глазами в одну точку и Энушат долго старалась вывести его из этого состояния прострации и отчуждённости.
После неудачных попыток развеселить брата Энушат сказала:
- Можешь не расстраиваться, Акобал. Ты в средствах не обойдён и всегда можешь купить такую или саму Юльму. Что тебе стоит, а то и я могу это устроить тебе. Будет тебе наложница.
- Как можешь ты говорить об этом так спокойно, сестра?! Разве за деньги такое продаётся? О,боги! Вразумите её и помогите мне!
- Чего же ты хочешь тогда? Скажи.
- Я не хочу продажной любви, Энушат, как ты не можешь себе это вдолбить!
- Купи её и дай вольную. Будет она свободна. Этот конфликт с совестью будет стоить не так уж дорого. Отец не поскупится для единственного сына.
- Так нельзя! Она будет всю жизнь считать себя обязанной мне.
- Разве это плохо? Каждый мечтает о таком решении вопроса. Да разве мало бывших рабов стали знатными и богатыми и теперь об этом их рабстве никто и заикнуться не смеет.
- Ты не права. Таких очень мало, а среди женщин и того меньше. Это не решение, а сделка. Боги такое не воспримут! Никакие жертвы не помогут мне забыть такого поступка!
- Глупец! Юльма с радостью воспримет твой поступок. Клянусь очами Танит, и ты будешь впоследствии доволен. Память не так уж крепка, а привычка в любом деле со временем становится сильнее.
С удручённым видом Акобал направился спать, вздыхая и бормоча что-то себе под нос. Голова ходила кругом. Он не мог больше спокойно вспоминать ночи, проведенные с Тезой. Она стала для него символом грязи и отвращения.
Однако и мысли о Юльме стали тяжелыми и неопределёнными. Он представлял её в постели с разными мужчинами и это бесило его. Временами он не мог заставить думать о ней иначе, чем о существе нечистом, отвратительном, но это длилось недолго. Вскоре светлый образ голубоглазой девушки опять наплывал на него и застилал всё другое. Он жаждал её и в то же время боялся. "Как несправедлив мир, - думал он в горячке. - Как он плохо устроен! Неужели боги не подумали о другом устройстве. Так и я могу стать рабом и влачить жалкое существование и никто не вспомнит, что я был когда-то уважаемым и смелым воином Великого Карфагена."
А пока мысли молодого воина витали вокруг голубоглазой,будоража и возмущая одновременно, в доме творилось нечто такое, что не могло ускользнуть даже от ушедшего в свои переживания Акобала.
Алефа стали посещать тёмные лица, закутанные в плащи. Алеф шептался с ними, запершись в комнате, куда доступ никому не разрешался. Люди уходили и за ними вскоре исчезал и Алеф в сопровождении слуг и воинов, одетых под торговцев. В доме царила атмосфера страха и ожидания чего-то непоправимого.
Парфений, занявшийся торговыми делами, не вникал в дела Алефа, больше общаясь со стареющим Ятонсидом, хотя толку от того было и мало. Встретившись с Акобалом, он жаловался на Алефа, что тот забросил дела и торговля идёт с каждым месяцем всё хуже. Старик не справляется, а у самого Парфения опыта и хватки недостаёт.
- А чем так занят,Алеф? - спросил Акобал, словно только что осознал своё существование в этом доме рядом с Алефом, своим давним врагом, с которым он старался поменьше сталкиваться.
- Боюсь, что какими-то тёмными делами. Он свёл дружбу с некоторыми вождями и часто тайно с ними встречается.
- Чего ему от них надо? Война, вроде, затухла и пора заниматься мирными делами. Может это и требует его участия в деятельности вождей?
- Тут торговля не при чём, - со вздохом ответил Парфений. - Тут что-то совсем в другом роде, а что именно, мне и узнавать не очень-то хочется. Однако я обратил внимание, что дружит он с теми вождями, что откололись от нашего царя, а это уже серьёзно.
- Неужто задумали интригу какую? - в волнении спросил Акобал и его красивое лицо стало озабоченным и несколько растерянным.
- Алеф постоянно ищет этого в высших кругах нашего общества, - Ответил Парфений, собираясь уйти по своим делам, но воин остановил движением руки.
- А как отец к этому относится?
- Мне кажется, что Ятонсид думает только о деньгах, остальное его не волнует. Он уже забыл свою ненависть к Риму. Деньги всецело его захватили. Он и торговлю готов прикрыть, если это даст ему доход. Стареет батюшка твой, и это следствие вполне естественные. Не обижайся, Акобал, на меня. Говорю, что думаю.
- Ты интересные вещи мне поведал, Парфений. Если ты ни в их шайке, то я хотел бы тебя попросить немного приглядеться ко всему этому. Может, твои подозрения не имеют серьёзных оснований.
- Я был бы рад этому, но боюсь, что может быть много хуже. Я уважу твою просьбу, Акобал, но и ты не хлопай глазами. Жаль нет тут Велтура.
И всё же озабоченность Акобала и его тревоги недолго занимали молодого человека. Свои заботы быстро затмили общественные и только случай опять всколыхнул затаившуюся тревогу.
Постепенно он успокоил свои нервы и стал встречаться с Юльмой в доме у своего хорошего знакомого, где ему отвели уединённую комнатку. Он наслаждался своим счастьем, замечая, что голубоглазая северянка отвечает ему не проданными ласками, а сильным взаимным чувством.
И всё же он не мог решиться открыть ей свой план выкупить девушку. Ему казалось это слишком грубым и недостойным её шагом. Она же ни о чём его не просила, была полностью поглощена своим чувством. Они плохо понимали друг друга. Юльма ещё не освоила местного языка, а пунический и вовсе не знала. Это веселило их, тем более что их чувства не нуждались в словах. И вот совсем случайно Акобал узнал, что в доме бывает Алеф. Это сразу насторожило Акобала. Он спросил голубоглазую и та сбивчиво рассказала, что в этом доме часто собираются какие-то люди и она из страха перед ними старается не попадаться им на глаза.
В одну из тёмных ночей, когда прохлада улицы едва освежала разгорячённые тела, Акобал вышел во внутренний дворик и в полудрёме затаился в тени кипариса, наслаждаясь звуками журчавшего фонтана. Он почти засыпал, обвеваемый лёгким ветерком, когда у калитки остановились двое людей. Они тихо переговаривались, видимо прощались после дружной попойки с друзьями, и Акобал не обратил на них внимания. Но тут до слуха донеслось имя царя Вириата и сон сразу же покинул голову. В груди застучало торопливо, а слух обострился.
Из обрывков слов, что удалось услышать, Акобал понял, что затевается недоброе против Вириата, который мотается по горам со всеми своими сторонниками и военачальниками.
Когда люди распрощались и калитка захлопнулась, Акобал подождал, пока хозяин дома, а это был именно он, скроется в проёме двери, лёгкими прыжками перемахнул каменный забор и увидел удалявшегося высокого и громоздкого человека. Акобал догнал его и хотел окликнуть, но тут узнал в нём Алефа.
Акобал остановился с бьющимся в волнении сердцем. Вспомнились слова Парфения и страх за судьбу нового царства охватил молодую душу. Он не стал дальше преследовать Алефа, опасаясь завязать ненужную ссору и поплёлся назад. Сон уже не приходил и он лежал рядом с тихо посапывающей Юльмой, которая вдруг стала ему неинтересной.
Юльма ушла утром от него обиженная и расстроенная, но Акобал не пожелал её утешить.
Теперь он рвался к Велтуру, не решаясь довериться здешним знакомым, и лишь с Парфением поделился своими опасениями.
- А ты не верил, - ответил озабочено легионер. - Теперь и придумать ничего без Велтура нельзя. Видать дело зашло далеко
- Я поскачу в ставку Вириата! - воскликнул Акобал решительно.
- Где ты её найдёшь? Да и сколько времени это продлиться, пока ты доскачешь. Да и людей верных у тебя нет.
- Я уже набрал два десятка воинов.
- То пока ещё не воины, а просто случайные люди. Из них надо делать воинов, а это время.
- Но ждать - это значит подвергать риску нашего царя. Рим только что его признал и это вселяет уверенность во всех нас.
- Как видишь не всех, Акобал. Находятся люди, которые думают иначе. Лучше выясни, что за люди стоят во главе заговора и куда он тянет свои щупальца. Иногда достаточно отрубить один главный и вся гадина уползёт на глубину. Подумай об этом.
- Может быть, ты и прав, - в раздумье произнёс Акобал и задумчиво отошел. А дела с формированием отряда конницы шли медленно. Зато быстро летели дни и недели и все они были насыщены учениями, доставанием денег на прокорм и оружие, покупку лошадей и снаряжения.
Акобал снова помирился с Юльмой и она развеяла густые тучи, заволакивавшие молодую голову. Одно в этом отношении его тревожило. Отвергнутая Теза пыталась вернуть его любовь и претензии её становились уже несносными.
Теза подстерегала Акобала и тот дивился её свободе. Её бурные нападки на него и на Юльму омрачали счастливые дни молодых людей. И в таком сложном положении Акобал наконец решил внести требующиеся деньги за невольницу, сделав её законной супругой.
- Сынок, неужто ты не нашел себе по сердцу свободную девушку? - с плохо скрытым огорчением спросил Ятонсид на требование сына.
- Отец, она не только свободнорождённая, но и знатнее нас с тобой! - с волнением ответил Акобал.
- Но сейчас она рабыня!
- Мы все могли и не раз стать рабами, но из-за этого мы не стали хуже.
- Сын мой. Ты должен знать, что со средствами у нас сейчас туго. Алеф совсем забросил дела, а я старею слишком быстро. Боги не дают мне долголетия, видно мои грехи перед ними слишком тяжки.
- Отец, ты должен дать мне недостающую сумму, иначе моя честь не вынесет и ты будешь отвечать перед богами и за мою загубленную душу!
- Как смел повернуться твой поганый язык сказать такое отцу родному? - и старик забрызгал слюной в величайшем волнении и негодовании.
- Я вынужден буду искать добычу у врагов и никто не знает, как боги отнесутся к такому моему решению, отец. Видно тебе деньги дороже своего сына!
- О Великая Танит! Вразуми моего непутёвого сына на путь истины и покорности! Дай сил вынести обрушившуюся на меня печаль! Помоги и вразуми!
Размолвка с отцом сильно обеспокоила Акобала. Он постоянно находился под впечатлением этого и мозг не мог сосредоточиться на более важном, что в данный момент должно было занимать его всецело. Он забросил обучение своего отряда, поручив это своему помощнику.
Акобал в который раз считал свои собственные сбережения, но их оказывалось явно недостаточно. Его терзала мысль, что придётся за этим щекотливым делом обращаться к сестре, как единственному человеку, который мог его понять и помочь.
Юльма как могла успокаивала своего возлюбленного, понимая, что решение того вопроса, в котором ей отводится главная роль, отодвигается на время, угодное ботам.
- Хотя, Акобал мой милый, что тебя удерживает от похищения меня? - спрашивала она его, обнимая своими белыми руками.
- Но это тень на родственников, - возмущённо отвечал молодой воин. - Могут возникнуть недоброжелательные толки и обращение пострадавшего в суд, а в такое время моим родственникам этого не вынести.
- Тогда я сама сбегу. Ты только помоги мне устроиться после. Страна большая и укрыться есть где.
- Но в этой стране неспокойно, Юльма. Каждый день могут возобновиться на ней военные действия. Римляне что-то затевают и в любой день можно ожидать их выступления. Недаром наш новый царь Вириат не знает покоя и по целым дням не слезает с коня.
- Но ты же воин и не простой. Неужто не найдётся у тебя возможности укрыть меня хотя бы на время? Уверена, что и Вириат тебе поможет, ты только попроси его.
- Станет царь заниматься моими делами, да ещё в такое время! У него дел и без меня выше головы. Нет, с этим я не могу обратиться к царю.
- Ты не любишь меня! - в тихом отчаянии молвила Юльма и тень печали опустилась на её потухшее лицо.
- Юльма, что ты говоришь! Как можно так подумать, не то что произнести в голос? Просто я не совсем волен в своих действиях. Надо подумать хорошенько. Уверен, что мы найдём выход.
- Не забывай, что мой хозяин уже знает о наших чувствах, а в таких делах такие, как он, не терпят такого.
- Что ты хочешь этим сказать? - с тревогой спросил Акобал.
- Ничего, кроме того, что меня могут продать от греха подальше. И никакие боги тогда нам не помогут. Думай же, Акобал, милый! Решай, не мешкай!
В голосе воин ясно услышал крик, мольбу и страдания. Он заволновался, в голове случилась сумятица и он сжал её руками. А Юльма продолжала, после некоторого молчания, как бы подзадоривая:
- К тому же промедление грозит набавкой цены за меня, любимый. Где ты с твоими возможностями добудешь средства? - её язык не поспевал за мыслями и слова вылетали неясными, торопливыми и смешными. Однако, на этот раз они не вызывали у Акобала обычной улыбки. Слишком тяжело было у него на душе.
В этот день ничего не было решено и Акобал ушел в смятении чувств, сознавая, что почва уходит у него из-под ног. Он решил обратиться к Парфению и с этим явился к другу, тщетно стараясь скрыть неловкость, охватившую его.
- О, молодость покидает бренное тело!? - встретил молодого воина старый солдат, заметив состояние Акобала. - Выкладывай и не стесняйся.
- Ты угадал, Парфений. Я смущён и не знаю, с чего начать.
- Ты же воин, да и я в прошлом не мало помахал мечом. Нам ли стесняться друг друга. Начинай, а я помогу, коль потребуется.
- Задумал жениться, - со вздохом молвил Акобал.
- Чего ж тут теряться? Богам угодны такие волнения молодости. Сватом и я смогу быть, особенно такого молодца, как ты!
- Ты не знаешь всего, Парфений. Я хочу жениться на рабыне, а денег для её выкупа у меня нет.
- Это уже сложнее. Отец, конечно, и слышать не хочет о выплате денег. А что говорит невеста и кто она? Я что-то слышал об этом, но меня ничего не взволновало. Прости, дела замучили.
- Пока не имеет значения, кто она, а вот предлагает выкрасть её и скрыться.
- А ты волнуешься за неё! Да это просто дар богов, а ты ещё сомневаешься! Мне бы твои годы и возможности! Даже не раздумывай.
- Но ведь есть ещё и дела, которые мне необходимо закончить здесь, - не отступал Акобал.
- И дела закончишь, и своё счастье заполучишь. Отряд почти готов, ты мне как-то поведал об том. Вот и действуй! Сейчас война на носу и твои противники не посмеют даже голоса подать. Ты же вхож к царю, а это большое дело. И думать нечего, Акобал. Пусть твой отец сохнет над своими сокровищами, а ты устраивай свои дела самостоятельно.
- Хорошо говоришь, да осуществить то не так-то просто.
- Где ж ты видел, чтобы семья просто строилась? Зато потом будет крепко стоять, коль в трудах будет выстрадано. Не робей, воин!
Акобал тяжело вздохнул, Парфений ещё посмеялся над его страхами и сомнениями и воин ушел, так и не изгнав из головы мрачных мыслей.
То новое, что ожидало его, не укладывалось в рамки прежней простой и понятной жизни. Чувство ответственности навалилось на его неопытные плечи. Он боялся не справиться с таким грузом, боялся трудностей, боялся причинить страдания Юльме, которую воспринимал изнеженной и неприспособленной к суровыми условиями его походной жизни.
Прошло несколько дней и его мысли, подогреваемые самой Юльмой и Парфением, приобрели стойкость и чёткость очертаний. Сомнения покинули, вернулась уверенность, он почувствовал силы. С радостной улыбкой, он сказал на ухо своей суженной, стыдясь самого себя:
- Радуйся, Юльма! Я решился! Готовься.
- Неужели, милый! Неужели скоро я буду свободной?
- Нет, Юльма. Свободной ты уже больше не будешь.
- Ты меня пугаешь, Акобал!
- Ты уже испугалась долгого рабства? А уверяла меня в обратном, - и Акобал довольно засмеялся.
- Я тебя не понимаю. Скажи яснее.
- Разве ты не соглашалась стать моей рабой на всю жизнь? Вот теперь я решился это осуществить. Ну что, согласна?
- Ой! Боги тебя накажут! Разве можно так говорить? Я испугалась! При таком условии я всегда согласна, милый! Скорей бы превращал меня в свою рабыню.
Когда это произойдёт?
- Скоро, любимая, не пройдёт и двух дней, как мы будем уже далеко.
-....
Юльма в восторге покрыла поцелуями разомлевшего Акобала.
И вот настала ночь, когда решение Акобала должно было претвориться в непосредственное деле. Акобал долго обдумывал план побега. Парфений корректировал пылкость юного солдата.
Юльма с тремя воинами, все в боевом оружие, укутанные в широкие плащи из красной грубой материи, выехали поздним вечером, направляясь на юг к лагерю Вириата, который по сведениям расположился там.
Акобал же разыграл сцену бегства своей наложницы, предъявив хозяину иск. Ему не хотелось осложнять отношения отца в городе этим неблаговидным поступком и это, кажется, ему удалось. Хозяин поднял крик, ругался, проклинал день, когда он купил такую непутёвую рабыню, взывал к богам, но Акобал больше его не слушал. Мысли его догоняли маленькую кавалькаду и неслись рядом.
А утром его отряд в тридцать всадников готов был отправиться в путь. И тут Парфений предложил направиться кружной дорогой на восток, вдоль левого берега реки, широким рукавом вливавшейся в морской залив.
- Ничего, Акобал, - утешал того старый солдат. - Потерпишь малость, зато не дашь повода злым языкам наговорить недоброе.
- Спасибо, дорогой друг, - ответвил взволнованный Акобал и, перегнувшись с седла,шепнул настороженному Парфению: - Присмотри за Алефом. Он что-то задумал, не упустить бы. Дай весточку, если что приметишь серьёзное.
- Привет передавай Велтуру, а насчёт этого не беспокойся. Передам при первой возможности, мне самому не нравится его мышиная возня. Ну пусть тебе сопутствуют боги, Акобал. Будь счастлив и возвращайся скорее.
Отряд длинной змеёй растянулся по широкой тропе, тянувшейся вдоль полноводной реки в обрамлении весёлых деревьев и кустов. Лодки рыбаков попадались довольно часто и их неторопливые движения дополнял спокойный пейзаж, раскинувшийся по берегам этой спокойной реки.
Город остался далеко на западе, мысли Акобала постоянно останавливались на отосланной вперёд Юльме и эти мысли не радовали воина. Что-то тревожило его и он с нетерпением ожидал того часа, когда он увидит эту необычную девушку, что завладела его помыслами.
Предстоял долгий путь кружной дорогой и это злило Акобала. Он поминутно погонял коня, отряд трусил за ним крупной рысью. Воины позвякивали оружием и неторопливо переговаривались, сдерживая смех, не решаясь сильно тревожить своего молодого начальника.
К вечеру отряд уже вяло двигался на юг, где в окрестностях небольшого городка Салация расположился царь Вириат со своими отрядами. В Салации же и должна была ожидать Юльма. Спускалась ночь с далёких гор, заполняя долины прохладой.
- Привал на ночь! - поднял руку Акобал, указывая на небольшую полянку на берегу ручья, обрамлённую каштанами.
Уставшие воины не заставили повторять приказ. Лошади быстро расседланы, дым костров потянулся по кустам, запахло мясом и варевом. Вдали ещё виднелось тёмная гладь залива, глубоко врезавшегося в сушу. Звёзды зажигались на ещё бледном небе. Прохлада струилась по траве, освежая уставшие ноги воинов. Всё дышало спокойствием и свежестью.
И вот наконец стан Вириата. Отряды воинов и отдельные гонцы часто сновали в разные стороны. Их сверкающие шлемы и красные плащи далеко виднелись в прозрачном воздухе. Где-то слышались крики воинов, отрабатывающих приёмы боя. Звучали барабаны и трубы, ревели рожки. Акобала остановил отряд во главе с растрёпанным командиром.
- Куда направляешься? - бесцеремонно и грубо спросил растрепанный, преграждая дорогу отряду.
- В лагерь царя, - ответил Акобал с достоинством. - В отряд Велтура, - добавил он, увидев недоумение на лице командира.
- С какой целью едете?
- То ведомо моему начальнику, - уже раздражаясь, ответил Акобал.
- Тысяча, Вириата приказ исполняя, отослана к границам царства. Римляне беспокоят наших и Велтур устраивает засады на перевалах. Придётся и тебе с отрядом спешить туда.
- Благодарю за сведения, - ответил Акобал, ощущая тоскливые судороги внутри себя и не заботясь о приличиях. Он представил Юльму одну, среди этих необузданных и полудиких воинов. Гримаса недовольства исказила его лицо.
Получив указания на ночлег, Акобал повёл свой отряд среди палаток лагеря. Попадались знакомые и приветствия звучали с разных сторон. Обширный шатёр Вириата виднелся издалека. Акобалу хотелось получить встречу с царём, но он не решался просить этого, опасаясь получить скорейший приказ присоединиться к отряду Велтура. А этого ему сейчас никак не хотелось. Необходимо вначале найти Юльму и устроить её в городке.
Сменив уставшего коня, Акобал поскакал в Салацию. Городок виднелся недалеко от лагеря воинов, возвышаясь на пологом холме, окруженный мрачной крепостной стеной.
Полчаса спустя он был уже на узких улочках городка и с волнением подходил к дому старого воина, где должна находиться Юльма.
- О, боги послали мне такого гостя! - встретил старик Акобала и тот с состраданием отметил про себя, как обезображено лицо воина, столько лет сражавшегося на полях Лузитании. Но радостный голос хозяина домика не обрадовал Акобала. Он уже понял, что случилось что-то неотвратимое. Юльмы тут не было.
- Господин мой! Да разве ж я смог бы не приютить девушку, коль она тебе дорога? Нет, никто не приезжал. Может, позже появятся.
- Нет, Смарун, не успокаивай меня. Надо начинать поиски. Что-то произошло. Акобал горестно сморщил губы и отвернулся от старого воина. Натужно вздохнув, Акобал понуро поплёлся назад.
Вернувшись в лагерь, Акобал явился в ставку царя. Там он получил подтверждение уже известного приказа, догнать Велтура и влиться в его тысячу.
С тяжелым чувством он стал готовить отряд к переходу, который может занять два-три дня.
Уже выступив на другой день в поход, Акобал вдруг подумал: "Время есть, а я ничего не делаю. Задержусь малость и поищу её по дороге на Олисип. Боги не должны меня оставить. Танит всемилостивейшая! Помоги мне, не дай умереть с тоски верному сыну своему!"- губы сами шептали слова молитвы. В голове прояснилось. Сразу стало легче. Глаза зло и решительно сверкнули. Он гикнул и пришпорил коня.
Часа через три напористой скачки, когда лошади покрылись тёмным потом, а с губ падала пена, Акобал остановил отряд около полуразвалившегося строения, которое служило пристанищем пастухов и случайных путников. Лохматые псы яростно встретили отряд и хозяин с трудом успокоил их.
- Скажи, любезный, - обратился Акобал к тому, слезая с седла и разминая ноги, - не проезжали дня два назад здесь четверо всадников?
- О, благородный воин царя! Тут часто кто проезжает. Не знаю, кого ты у нас ищешь, но ничего не найти тут. Никого я не видел, да и соседи не слыхали о таких. Отведай сыра с хлебом, да и лошади притомились у тебя. Дай им отдых, на таких далеко не уедешь.
Полчаса спустя отряд продолжал путь. К вечеру остановились на ночлег в крохотном селении с постоялым двором. И тут Акобал стал расспрашивать хозяина.
Тот ничего не знал и Акобал с грустью присел на стволе трухлявого и корявого дерева, лежащего во дворе. Сумерки быстро сгущались. Отряд шумно отдыхал, попивая вино из деревянных кружек.
- Молодой воин чужеземец? - неожиданно услышал Акобал вопрос и оглянулся. Рядом стояла пожилая женщина с корзиной в руках, наполненной стручками.
- Да, я из поверженного Кар-Хадашта, - неохотно ответил Акобал.
- Чужестранец служит нашему царю? Это хорошо. Но молодой воин сильно удручён. Ищет кого? - в голосе женщины Акобал услышал что-то тёплое, участливое. Он встрепенулся и с надеждой уставился в немолодое, но ещё приятное лицо говорившей. Та улыбнулась и с видимым удовольствием глядела на Акобала.
- Ты что-то знаешь, женщина! - воскликнул Акобал, вскакивая и, хватая её за плечо. - Скажи мне, ради всех богов!
- Тут была она, беловолосая, юноша. Увезли её. А куда, сами боги не знают.
- Но в какую сторону? И почему хозяин ничего мне не сказал?
- То мне неизвестно, а увезли на мыс. Он в часе езды отсюда. Почти прямо на юг. А теперь дай мне монетку, воин. Выпью за твоё здоровье и за твою любовь. Ой, как сладко любить! Тешься, пока есть молодость и силы! Да снизойдут боги на твою голову! Хозяину молчок! - и женщина весело усмехнулась и в улыбке той Акобал увидел тоску по давно ушедшим дням и молодости.
Возбуждённый известием, Акобал не стал долго раздумывать. Он собрал отряд и вызвал охотников его сопровождать. Нашлись семь человек - любителей приключений.
- Утром получите вознаграждение и вино! - пообещал Акобал и тронул коня. Ущербная луна плохо освещала дорогу или тропу, которая вилась среди холмов и скал, спускаясь к взморью. Оружие тихо позвякивало, кони недовольно пофыркивали, глухо отбивая копытами по увлажнённой травянистой земле.
Акобал молчал, всматривался в дорогу, боясь сбиться в темноте.
Наконец показалось море, едва светившееся в тусклом свете луны. На оконечности мыса увидели нагромождение, которое и было, по всей видимости,тем убежищем, где могла быть Юльма. Акобал заволновался. Он остановил коня. С напряженным вниманием осмотрел местность. Она слегка холмилась, кое-где показывая заросшие мхами и кустарником скалы. Множество крупных камней были разбросаны до самого берега.
- Спешимся, - приказал Акобал. - Будем пробираться среди камней. Не шуметь. Оружие держать наготове. Пошли.
И маленький отряд стал пробираться к строению, придерживая оружие и всматриваясь в темноту.
Двести шагов, отделявшие отряд от строения, прошли в молчании, боясь вспугнуть возможных охранников. Однако всё кругом было тихо и темно. Акобал даже усомнился в правдивости рассказа женщины, но проверить было необходимо. Оставлять невыясненное дело не годилось.
Приземистый дом, выложенный из неотёсанных диких камней, выглядел угрюмо и запущенно. Поросль трав и кустарников цеплялась за щели и выступы. Кругом навалены в беспорядке обломки брёвен, камней и мусора.
Акобал заглянул в окно, едва видневшееся в толще стен. Там чернела пустота. Но вскоре один воин поманил Акобала и привёл к другому окну, затканному густой сетью паутины.
- Спят, - прошептал воин, указывая на окно.
Акобал явственно услышал храп двух или трёх человек. Послышался не то стон, не то сонное всхлипывание. Было ясно, что тут отдыхает группа людей.
Дверь, вся испещренная щелями, была заперта, но сломать её не стоило труда. Акобал кивнул здоровенному воину. Тот понимающе ответил. Предварительно люди приготовили оружие и были готовы ворваться в темноту строения.
Дверь с треском вывалилась от первого же удара ногой. Акобал первый, с мечом в руке, ворвался в помещение, споткнулся о что-то, упал, но уже люди его крушили вскочивших с пола врагов. Появился факел и это облегчило борьбу.
Свалка длилась недолго. Трое людей лежали на полу, истекая кровью, а четвёртый стонал, стоя на коленях и раскачиваясь из стороны в сторону, зажимая рассеченное ударом, лицо.
- Обыскать халупу! - крикнул Акобал и подскочил к раненому. - Говори, где девушка! Быстрее, если жить хочешь!
Раненый мычал, не в силах сказать слово. Акобал пнул его ногой в бок, опрокинул навзничь и продолжал топтать в злобе пока ярость не схлынула, а истязаемый затих, слегка вздрагивая сгорбленной спиной.
- Командир! Мы нашли её! - голос радостный и весёлый вывел Акобала из оцепенения. Он встрепенулся и бросился вперёд. - Вот, гляди! Вся избитая и не говорит ничего. Мы спрашивали.
Акобал едва узнал Юльму. В свете факелов лицо её было ужасно. Руки связаны за спиной, одежда лохмотьями едва прикрывала тело в ссадинах и кровоподтёках. Глаза, расширенные и безумные, страшно оглядывали помещение.
- Юльма, это я, Акобал! - вскричал оторопелый юноша и схватил её за плечи. - Что с тобой сделали? Ты не узнаешь меня? Ну скажи хоть слово! Не молчи! О, Эшмун, исцелитель и помощник страждущим! Помоги мне вернуть к жизни мою дорогую Юльму! Милая, скажи хоть словечко!
Ей развязали руки, Акобал стал растирать их, дуть на них. Юльма продолжала озираться затравленно и дико. Он прижал её голову к груди, гладил грязные всклокоченные волосы, выбирая из них мусор и соломинки. Ласковые слова сами собой текли из уст Акобала.
Он вынес её на воздух. Ночь была в самом разгаре. Звёзды пылали, подмигивали, а ветерок ласкал разгорячённые тела нежно, доверительно и приятно.
Акобал стал обмывать лицо Юльмы из ведра, принесенного заботливым воином. Она жадно припадала к его ладони. Она очень хотела пить, но Акобал не догадался об этом. Воин сказал с грустью в голосе:
- Господин, что с ней сделали эти негодяи? Питья даже не давали. На, милая, попей малость, тебе лучше станет.
Вода вернула силы девушке. Она несколько раз судорожно вздохнула. Взор стал осмысленным. Акобал воспрянул духом. Спросил, заглядывая в глаза:
- Тебе лучше, Юльма? Ты узнаёшь меня? Скажи!
- Акобал, - прошептали её губы и в шепоте этом Акобалу почудилась тоска, безысходность и отчаяние.
- Успокойся, всё будет хорошо. Боги оказали милость мне и я нашел тебя. Ты поправишься и мы заживём ещё лучше.
К утру Юльма оправилась настолько, что смогла спокойно поесть, поспать и привести себя немного в порядок.
- Что нам теперь делать? - спросил Акобал своих воинов, когда солнце стояло в зените и пора было возвращаться на постоялый двор.
- Я бы больше не оставлял её одну, - молвил пожилой воин, что подавал воду.
- Да и в Салацию не вернёшься, - поддакнул другой воин.
- Не горюй, командир! Пусть останется с нами! Чего ей искать своего счастья на стороне, когда оно тут, рядом. И спокойнее будет. Она девушка не из неженок и мы ей поможем. Решай, командир.
- Мы же воины и должны жить трудной жизнью, - ответил Акобал, однако задумался над предложением. - Нашу жизнь не всякий мужчина выдерживает.
- Э, командир! Да женщина живучей любого из нас, а привыкать и нам было тошно. Каждый может вспомнить такое время. Чего там! И она привыкнет.
Неожиданно все воины загалдели, прося Акобала решиться на такое. Сам он уже в душе согласился с этим, но ещё сомневался и напускал видимость колебания, радуясь, что воины так хорошо к нему относятся. После некоторого молчания он согласился.
- Вот, Юльма, - обратился он к девушке, с любовью оглядывая её преобразившуюся фигурку, - мой отряд решил взять тебя с собой. Как ты скажешь, так и будет. Будет трудно и ты хорошо подумай.
- Я слышала ваши споры, - ответила девушка, слегка зардевшись от смущения. - Что я могу ответить? Конечно согласна. Я ведь из племени воинов и у нас часто женщины ходят в походы со своими мужьями.
Воины с криками радости встретили её слова, подбадривали и ободряли, в душе завидуя своему командиру за такое счастье, выпавшее на его долю.
- Тогда, друзья мои, - воскликнул сияющий Акобал - поспешим на постоялый двор, а то нас заждались и дело не терпит проволочки. Ловите коней и в дорогу! Юльма, поищи себе чего-нибудь из одежды. Вид у тебя неприглядный.
Девушка смутилась, оглянув себя и поспешила в строение. Вскоре она вернулась в наброшенном на плечи плаще-сагуме, в сандалиях, что сохранились у неё и в грубых штанах неопределённого цвета. Жалко улыбаясь, она сказала:
- Вот я и готова, Акобал.
Воины заулыбались и пожилой спокойный и рассудительный молвил в ответ:
- Ничего, дочка, приедем на постоялый двор, там мы тебя приоденем. Сама себя не узнаешь.
Лошади уже переступали нетерпеливо ногами. Привели и коней разбойников, что паслись недалеко на сочных полянах среди камней. Вскочили на спины их, помогли усесться Юльме и вся кавалькада тронулась крупной рысью к постоялому двору.
Отряд в две сотый человек осторожно пробирался по корявым скалам, направляясь на место засады, которое указал им Велтур.
Уже несколько дней, как Акобал прибыл в расположение тысячи Велтура. На границах с римлянами было неспокойно. Те постоянно искали повод для возобновления военных действий. Постоянные набеги мелких отрядов римской конницы и их союзников из местных племён заставляли Вириата держать отряды вблизи границ. Одним из таких отрядов и была тысяча Велтура.
Друзья радостно встретились, но Акобал заметил в лице Велтура застывшую тревогу и беспокойство.
- Враги не дают спокойно жить, Акобал, - ответил Велтур на вопрос молодого друга. - Постоянно надо держать ухо востро. Они не дадут Вириату укрепиться. Слишком глубоко они забрались на полуостров и терять такой лакомый кусок им неохота.
- Ты хочешь сказать, что наша борьба обречена на неудачу? - с тревогой в голосе спросил Акобал.
- Так определённо я не говорю, но Рим так просто не отступит. А тут ещё часть вождей тайно ведёт какие-то переговоры с римским полководцем Сервилием Ципионом. Это не к добру. Знать этот прохвост задумал очередную хитрость. Это в обычаях римлян.
- Да, мне говорил об этом твой отец, Велтур. От римлян всегда можно ожидать любого подлого шага. А между прочем, и наш благоверный Алеф тоже причастен к такого рода деятельности.
- Что за деятельность, Акобал? - спросил Велтур и глаза его потемнели.
- В Олисипе тоже идёт "мышиная возня". Так это определил Парфений. И Алеф, по-видимому, участвует в этом. Я сам был свидетелем этого.
- О боги! И ты ничего, конечно, не предпринял! - воскликнул Велтур с неприязнью глянув на друга. - Ты хоть доложил об этом Вириату?
- Не думай, что до него так легко дойти. Там сейчас полно вельмож и приближенных. А это целый барьер, пройти который не так-то просто. Да и кто я такой, чтобы запросто получил встречу с царём?
- Можно было передать через верного человека.
- Все мои помыслы сосредоточились на Юльме, боги затмили мою голову. Я ни о чём больше не мог думать. Прости меня. Но Парфений обещал дать весточку, если заметит что-нибудь серьёзное.
Велтур вздохнул, помолчал и произнёс довольно трагически:
- Думается мне, что Вириат слишком доверчив. Он переоценивает свои силы и влияние на вождей. Народ всецело его поддерживает, но нельзя такое сказать о вождях. Некоторые довольно откровенно поглядывают в сторону Рима.
- Может, лучше тебе самому поехать и доложить царю все наши опасения. Ты пользуешься доверием царя и он тебя послушает, - примирительно сказал Акобал, понимая, что он поступил не лучшим образом.
- Как оставить отряд? Тут и так голова кругом идёт. Но я подумаю. Этот разговор Акобал теперь ещё раз переживал в уме, пробираясь за своими передовыми постами, прыгая с камня на камень.
Старый пастух принёс тревожную весть о готовящемся нападении отряда из вакеев, которые смирились с владычеством Рима и примкнули к ним. Сами римляне старались не вмешиваться, казалось бы, в местные дела. Но направляли и подстрекали своих союзников с тем, чтобы развязать конфликт и уж тогда вмешаться на законных правах.
Акобал обернулся и увидел сзади тонкую фигурку Юльмы. Она уже привыкла к военной жизни, но ещё не полностью оправилась от потрясения недавних дней. Лицо осунулось и потемнело. Видно было, что такая жизнь даётся ей с трудом. Акобал всё это знал, но та никак не хотела уступать его просьбам оставаться в отряде, когда он сам отправлялся в такие вот засады.
Ей достали небольшого размера панцирь, а местный кузнец выковал облегчённый меч и лёгкий щит. Она с упорством занималась военным искусством и для этого часто удалялась с Акобалом в уединённые места, подальше от любопытных и алчущих глаз.
Акобал с жалостью поглядел на неё и отвернулся, опасаясь вызвать гнев девушки за подглядывание.
К полудню отряд занял высоты над широкой тропой, которая вилась по дну ущелья. Здесь ожидался прорыв врагов и его надо было отсечь от главных сил. Они располагались в трёх часах скачки на коне. Там же предполагалась ставка Ципиона. Тот любил располагаться поближе к местам горячим, не терпя промедления в получении необходимых сведений.
Началось ожидание, всегда томительное и тревожное.
Ветер порывами рвал чахлую траву на вершинах утёсов, орлы медленно парили в высоком небе, высматривая добычу.
Воины медленно с осторожностью двигались, собирая камни для поражения врагов и втаскивая тяжелые брёвна на верёвках. Другие маскировали свои укрытия и вели тихие беседы, поглядывая в сторону тропы, по которой ожидали отряд ваккеев.
Акобал скучал, незаметно поглядывая в сторону Юльмы. Та занималась своим делом. Она была необыкновенно строга, когда нужно было выполнять свой долг и Акобал уже не раз оказывался жертвой своего нетерпения и поспешности. Его это злило, а воины всё больше восторгались девушкой и посмеивались над своим начальником.
Но под вечер, когда тени удлинились и повеяло холодом с близких вершин, Акобал услышал сигнал тревоги. Передовой пост доносил о появлении врага.
Все думы о личном отошли назад. Акобал осторожно вылез наверх и увидел длинную цепь всадников, трусивших ленивой рысью по каменистой дороге. Их было не меньше четырёх сотен. Оружие тускло поблескивало в косых лучах заходящего солнца. Группа передовых разведчиков скакала уже довольно близко. Акобал думал, что как легко будет ему смешать этот отряд в теснине ущелья, но приказ запрещал обнаруживать себя раньше времени и приходилось терпеливо ждать.
Отряд ваккеев скрылся за выступами скал и топот их коней затих в отдалении. Напряжение спало и воины весело стали переговариваться. Лучники отложили свои луки и стрелы, оставляя их на потом. Некоторые принялись у камней раскладывать еду - время ужина наступило и могло получиться так, что этот ужин для некоторых будет последним.
По расчётам Акобала до главной засады, где Велтур расположил весь отряд, враги доскачут в полчаса. Значит ещё до захода можно будет ожидать бегство застигнутых врасплох ваккеев.
Говор и шутки прекратились. Все напряженно вслушивались в тишину наступающего вечера. Но расстояние не позволяло услышать звуки боя и Акобал распорядился:
- Исполню, командир, - ответил угрюмый воин и поспешил выполнить приказ. Наконец томительное ожидание сменилось суматохой, возникшей после того, как разведчики прискакали с известием, что бой начался и Акобал изготовил свой отряд.
Однако ждать пришлось ещё долго. Видимо, сражение затянулось и ваккеи не собирались отступать. Но вот послышался отдалённый шум. То мчались на лошадях отдельные всадники, не выдержавшие напряжения боя. Стали доноситься отдельные крики, которые вскоре слились в сплошной гул. Он нарастал. В сгущающихся сумерках показалась лавина мчащихся всадников и коней без седоков. Последние отблески догорающей зари мрачным светом осветили эту лавину людей и коней. Разобрать здесь своих и врагов не было никакой возможности.
Акобал дал сигнал рожком и сотни камней и брёвен полетели вниз, вздымая пыль и увлекая за собой массу сорванных со склонов ущелья камней, щебня и ветвей кустарника. Внизу вопли выросли до предела. Кони и люди смешались, падали, визжали, били копытами, ругались и всё это сопровождалось дробным стуком мечей и копий.
- Братья, катись вниз! - закричал Акобал и первый заспешил по давно примеченным камням и выступам на подмогу своим.
Клики лузитан покрыли все остальные шумы. Завал, устроенный воинами Акобала, не давал отступавшим прорваться. Трупы собственных воинов и коней добавили трудности, а тут ещё надвигающаяся темнота и стрелы, разящие из-за недосягающих вершин скал.
Пока воины Акобала спустились вниз, битва уже затухала. Удалялись редкие всадники, прорвавшиеся из завала, но их никто не стал преследовать.
Оставшиеся малыми кучками пытались отбиться, но число их быстро таяло. Прыгающий свет факелов выхватывал на мгновения яростную схватку и тут же погружалось всё в ещё большую темноту.
Акобал лишь несколько раз скрестил свой меч, как бой закончился и воины с факелами в руках искали раненых или прячущихся. Их добивали со злорадными приговорами и прибаутками, хладнокровно вонзая в трепещущие тела острия копий и мечей.
Подскакал на коне Велтур. Он тяжело дышал, продолжая сжимать в руке окровавленный меч. Конь вертелся под ним и Велтур спрыгнул на землю, бросив повод подбежавшему воину.
- Ну что, мало кому удалось вырваться? - спросил он, увидев Акобала.
- Может, с десяток, но не больше, командир, - ответил Акобал, поглядывая по сторонам, ища глазами Юльму.
- Слава Велтуру! - прокричал кто-то из задних рядов, подкрепляя свои слова ударами мечом в щит. - Слава Лузитании и его царю Вириату! Да хранят его боги! Смерть ненасытным римлянам! Смерть их подлым псам-союзникам!
Велтур улыбнулся и обратился к Акобалу с лукавой усмешкой:
- Иди, иди, мой Акобал. Вижу, что сгораешь от нетерпения. Иди ищи свою возлюбленную. Ты заслужил это. Славно у нас получилось. Вириат будет доволен.
В это время к Велтуру подтащили раненого воина. Велтур оглядел его и с издёвкой в голосе спросил:
- Что здесь может делать воин блистательного Рима? Или я ошибаюсь?
- Да вот, начальник. Притворился мёртвым, да мы распознали его хитрость, - ответил лохматый воин, ещё разгорячённый битвой. - Да и не похож он на ваккея. Попытай его, господин, может, что и скажет.
- Благодарю тебя, боги отблагодарят тебя, да и я не забуду. Иди, Мизид, я теперь сам управлюсь с этим.
Пленный римлянин с трудом стоял. Лицо в свете факелов казалось восковым то ли от потери крови, то ли от страха. Он понимал, что пощады ждать у этих варваров ему не приходится. Он покорно ждал своей участи.
- Так поведай, кто послал тебя с этими ваккеями? - продолжал спрашивать Велтур, всматриваясь в худое лицо римлянина.
- Я сам по себе и никто не посылал меня.
- А может, ты и Ципиона не знаешь?
- Как не знать? Знаю, но это ко мне не относится.
- Предлагаю рассказать о замыслах твоего полководца, за что обещаю жизнь. В противном случае придётся отправить тебя к реке Лете, где ты напьёшься до самой макушки. Эй, кто там готов обагрить свою фалькату в крови этого спесивого римлянина? - и Велтур оглядел собравшихся воинов.
Десятки кривых фалькат взлетели в воздух, всем хотелось увидеть кровь этого исконного врага лузитан. Римлянин пригнулся, готовый принять последний удар судьбы, но он медлил, Велтур ещё не отдал приказ. И немного подождав, наслаждаясь тоской в глазах римлянина, спросил:
- Так кто ты и что здесь делал в толпе непутёвых иберов-предателей? Римлянин будто очнулся и торопливо заговорил, стараясь придать голосу твёрдость:
- Я Эпидий. Ликтор самого Ципиона. Изворачиваться не буду, коль сдержишь слово, о радости жизни тебе не стоит говорить.
- Ты прав, Эпидий. А обещанное сдержу. Говори всю правду.
- Я послан для контроля. Эти варвары способны на любую ложь и...
- Эти варвары десяток лет сдерживают натиск ваших легионов, а теперь и сенат Великого Рима удостоил Вириата царским званием. К тому же не стоит здесь так хаить столь храбрые и отчаянные племена. Эти люди тебе не простят такого.
- Благодарю за совет, начальник, но это истина, а спорить с нею трудно.
- В данном случае истина у каждого разная. И твоя никак не вяжется с нашей. Так что продолжай.
- Но ты же римлянин! Как ты можешь так говорить?
- Я предлагаю говорить, а насчёт римлянина, так ты ошибаешься. Я туск и никогда не признаю себя римлянином!
- Понимаю. Горечь утраты могущества предков не дают тебе покоя. Но я не в обиде на тебя. Такова была воля богов. К тому же мы многое взяли от твоих предков, а этого не забудешь.
- Ты отвлекаешься, а время неотвратимо.
- Я понимаю и скажу, что знаю, хотя это вам не поможет.
- Мы сами разберёмся, что нам поможет, а что нет.
- Так вот. Против вашего царя, который получил такую милость из рук римского сената, затевается заговор с целью убийства. О последствиях я не буду говорить, они тебе не могут быть неясны. А не поможет вам это потому, что исполнители воли богов и римского сената уже в пути и предотвратить рок невозможно.
- Проклятый Рим! - злобно выругался Велтур. - И тут не может без подлости!
- Для достижения цели все средства хороши, господин, - трагически молвил римский ликтор, преисполненный чувства гордости за свой великий народ.
- Будь прокляты ваши великие цели! - продолжал бесноваться Велтур и порадовался, что воины, окружавшие его, не могут понять их разговор.
- Таково изъявление воли богов, - отвечал ликтор, смиренно сложив руки на груди. Ему даже, казалось, стало легче после столь напыщенной речи. Рана и та не так сильно стала беспокоить. Видно было, что он осмелел, видя, какое впечатление произвела эта весть на Велтура.
- О воле богов можно поговорить в другой раз, - зло сказал Велтур. - А те-
перь скажи, что ещё затевается лисой Ципионом?
- Ничего более существенного сказать не могу. Я ведь человек маленький и знать много мне не положенно. Но вот весть, которая может тебя заинтересовать.
- Говори быстрее, отважней ликтор, - подбадривал Велтур и с издёвкой поглядел на пленного. Тот понял намёк, но промолчал, не желала больше искушать судьбу. И он ответил бесстрастным голосом авгура:
- Из Рима приезжает ещё один полководец Децим Юний Брут.
- Он что, заменит Ципиона?
- Трудно сказать. Во всяком случае с ним движется легион, а это уже что-то значит. Думаю, что сенат решил разделаться окончательно и быстро с Вириатом, а потом и со всей Лузитанией.
- Однако ты не очень заботишься об интересах Рима, говоря такие слова.
- Риму от этого ничего плохого не случится, а мне обещана жизнь. Это це-на вполне приемлемая, господин.
- Может быть, может быть, - в раздумье произнёс Велтур, погружаясь в свои мысли. Наступило долгое молчание, после которого Велтур сказал: - Ладно, я обещал тебе жизнь и теперь ты свободен. Иди и больше не попадайся к нам в руки. Это будет дорого тебе стоить.
Ликтор поклонился и побрёл сквозь молчаливо расступившиеся ряды воинов.
Усталые, забрызганные грязью, Велтур, Акобал и пятеро воинов едва удержа-лись на ногах, свалившись с загнанных лошадей у шатра царя. Конюхи подхватили дрожащих коней, а стражники преградили путь гонцам.
- Доложите царю, что тысячник Велтур просит срочно о встрече. Дело неотложное и спешное! - выкрикнул пересохшими губами Велтур, с трудом держась на ватных ногах.
Царедворец, важный и успевший уже огрузнуть на сидячем поприще, недоверчиво выслушал торопливый говор Велтура, поглядел в его горящие глаза, на его грязное платье и сказал неторопливо:
- Ты приехал к царю, а не к себе,и изволь привести себя в надлежащий и пристойный вид. Ступай, тебя позовут.
- Медлить никак нельзя! Немедленно доложи царю, я требую! - Велтур зады- хался от возмущения и злобы, видя, что творится у царя.
Совсем недавно он, да и другие военачальники, свободно мог входить к Вириату и никто не препятствовал этому. Теперь же его окружила стая, которая ревностно оберегала царя от общения с воинами и народом. Это было заметно с первого взгляда. Простая жизнь царя стала отягощаться атрибутами власти, обрастать приспешниками, больше думающими о своих выгодах, чем о деле, которое возглавил простой пастух. Всё клокотало в груди Велтура. Он готов был применить силу и схватился уже за меч, но в это время послышался топот конских копыт и голос, знакомый и властный,произнёс за спиной:
- Никак это мой славный Велтур здесь объявился! С чем пожаловал? Заходи, я рад тебя видеть. Давно хотел узнать свежие новости с границы.
Велтур обернулся и увидел царя, слезающего с коня, отстранив помощь подскочившего воина. Это был уже не первой молодости человек с простым лицом, обожженным солнцем и ветрами. Короткая тёмная борода с проседью обрамляла его волевое широковатое лица. Весь он казался крепким, надёжным и лишь движения его казались замедленными, неторопливыми, но и в этом виднелась сила и уверенность в себе. Роста он был самого обыкновенного, но широк в плечах, а красный плащ-сагума придавал фигуре некоторую грузность.
Велтур сразу заметил изменения в царе. Он не видел того больше месяца и поразился столь быстрым изменениям. Видно, мирная жизнь наложила свой отпечаток на его внешности. Чувствовалось, что он не чурается роскоши, хотя и старается не выделяться.
Велтур пропустил вперёд царя, зашел сам и сел на предложенный топчан, покрытый блеклым ковром. Вместо дорогого кубка Велтуру поднес раб деревянную чашу с вином, которую тот с жадностью выпил, кивнув в сторону царя.
- Что заставило тебя так спешить, мой Велтур? - спросил Вириат, усаживаясь.
- Великий царь! - воскликнул Велтур, с опаской поглядывая на стоящих кругом приближённых. Он замолчал в нерешительности.
- К чему такая пышность, мой Велтур. Говори без опаски, здесь все свои.
- Царь, я боялся опоздать, но хвала богам, этого не случилось.
- Говори ясней. Меня ждут дела.
- Более важного дела, чем то, которое меня привело в твой лагерь, быть не может! Ты, царь, слишком беспечен. Среди твоих приближенных и вождей имеются люди, желающие тебе погибели, - голос Велтура дрожал от возбуждения и в какой-то мере от страха. Ведь слова его слышали и враги, затаившимся за спиной вождя лузитан. А это не безопасно.
- Я это уже слышал не один раз, Велтур, - с недовольной миной ответил Вириат и было видно, что он уже потерял интерес к Велтуру. - Сколько меня о том предупреждали, а я всё жив и здоров. И Рим ничего не сделает со мною.
- Но эти сведения из самой ставки Ципиона! Им нельзя не верить! Я никак не пойму, царь, что заставляет тебя так легко смотреть на то, что Рим постоянно строит козни со своими врагами, когда не может справиться обычными средствами.
- Царь, военачальник устал с дороги, он взволнован и голоден, - произнёс с почтительным поклоном тот самый царедворец Ликут, что так настойчиво уверял в невозможности царя принять Велтура. - Пусть храбрейший воин твоей армии отдохнёт, а завтра вы поговорите спокойно и разумно.
- Ликут прав, царь! - воскликнул стареющий вождь обширного рода лузитан с длинной седой бородой и с золотой цепью под нею. - Окажи воину почести и воздай за заслуги. А у тебя ещё много неотложных дел и они не терпят отлагательства. А слухи о кознях кровожадных римлян бродят уже давно. Но боги наши не дадут нашего царя в обиду. Мы принесём им обильные жертвы. Я распоряжусь на этот счёт.
- Ну что ж, - произнёс Вириат после недолгого молчания. - Пусть будет по-вашему. Велтур, ты отдыхай, тебе поставят шатёр недалеко от моего и завтра мы спокойно поговорим. А теперь я действительно должен заняться важными делами. Прости меня и пойми, - он устало откинулся на спинку кресла и в глазах его Велтур прочитал усталость.
Велтура бесцеремонно, но в то же время осторожно, подхватили под руки и с поклонами повлекли к выходу. Внутри было пусто и горько.
Всю ночь Велтур не мог сомкнуть глаз, хотя усталость давила. В голове шумело, он ворочался на мягком ложе, ему было душно, тревожно. Всякие звуки раздражали и пугали. Лишь под утро он забылся коротким сном с видениями, кошмарами и вздрагиваниями. Сон не дал успокоения.
Он ждал вызова царя, но того не последовало. Велтур томился, порывался сам ворваться в шатёр, но его что-то удерживало и он продолжал изнывать от безделья.
Акобал с тревогой наблюдал состояние друга, но не решался вмешаться, понимая, что твориться у того в душе. Сам он находился под впечатлением надвигающейся неотвратимой громады событий, уяснить которые не удавалось. Он тосковал по Юльме, которая осталась под присмотром Ревула и Дирука.
Друзья клялись, что волос не упадёт с её головы, но сама разлука убивала в нём всякие другие желания кроме одного - свидания с любимой.
Неожиданно, когда всякая надежда на свидание с Вириатом была уже потеряна, Велтура вызвал воин и тот заторопился в шатёр царя.
Вириат был почти один. Рядом находилось три вождя - военачальники. Лицо царя было утомлено и носило следы каких-то переживаний. Он глянул на вошедшего тяжелыми глазами и молча указал на скамью. Сказал вялым голосом, в котором Велтуру послышались нотки удручённости и покорности судьбе:
- Говори, Велтур. С этими, - и он кивнул в сторону приближенных, - можешь не опасаться. Это преданные люди и проверенные. Как ты.
- Царь! Неужели ты не понимаешь, как опасен сейчас Рим? Он готовит тебе гибель и убийцы уже здесь. Мне сказали, что я не успею тебя предупредить!
- Мои люди уже приняли меры, Велтур. Но я не уверен, что эти меры оградят меня от судьбы. Тут слишком сложно всё. Это не войска, не воины. С ними было легко и понятно. А тут не понять кто друг, а кто враг. Я сам чувствую, что делается тут не всё так, как надо, но меня окружают люди, без которых нельзя обойтись. А любой из них может оказаться предателем. Я знаю, вожди многих родов недовольны мною. Они опасаются за своё влияние на народ, хотят отгородить меня от него. Но что я могу сделать? Я уже молю богов о войне. Там всё понятнее и проще.
- Разве нет силы у тебя изгнать ненадёжных вождей, о царь?
Вириат вздохнул, распрямился, оглянулся на молчаливо стоящих товарищей по борьбе с Римом. Голос его окреп, когда он заговорил:
- Я много думал об этом, но вожди и их сторонники весьма мудрые люди. И они действуют тихо и неотвратимо. Я вижу иногда, но нет сил противиться их настойчивым шептаниям, - он передохнул, отпил вина из чаши и продолжал: - Но теперь я найду в себе силы! Мне надо неожиданно уехать в войска. Там мне легче будет, а страной пусть управляют оставшиеся здесь вожди. Им не совладать со мною, когда за меня весь народ и армия! -
Глаза Вириата заблестели. Он судорожно отпил из чаши, проливая на бороду кровавые капли,и Велтуру показалось, что это капает кровь. Он содрогнулся. А Вириат с жадностью набросился на мясо, разложенное аппетитными кусками на серебряном блюде. Он кивнул Велтуру, указывая на мясо, приглашая и его разделить с ним трапезу. Велтур покачал головой.
- Так вот, мой дорогой Велтур, - начал Вириат, закончив насыщаться. - Завтра я тайно и неожиданно ускачу, и пусть тогда попробуют меня достать. А ты оказал мне огромную услугу. Ты разбудил во мне жажду жизни, которую помаленьку убивали мои приближенные. Я ведь простой пастух и замечаю, как презрительно поглядывают на меня родовитые вожди многих родов. Но я терплю. Так надо для нашей многострадальной Лузитании. А с Римом мы ещё поборемся!
Велтур ушел от царя с надеждой на лучшее. На этот раз сон его был долог, и принёс отдохновение и покой.
На другой день Вириата в лагере уже не было. Никто толком не знал,куда он направился. Вожди во главе с Ликутом ходили понурые и озабоченные. Велтур ловил на себе их многозначительные взгляды, но это уже не трогало его.
Он в то же утро поскакал к своей тысяче. Акобал ликовал, предвкушая скорую встречу с Юльмой.
Обширная палатка Сервилия Ципиона опустела. Стража грозно стояла у входа, а военачальники, командиры манипул и когорт, толпились в отдалении, не решаясь потревожить совещание двух полководцев.
В лагерь пришло пополнение. Его привёл полководец Децим Брут и теперь он возлежал в палатке Ципиона, вкушая с дороги яства, приготовленные в его честь.
Ципион, строгого вида патриций с гладко выбритыми щеками, стоически отправлял в рот кусочки мяса фазана, дожидаясь момента, когда Брут соизволит начать доклад. Нетерпение разбирало полководца, но воспитание не позволяло торопить гостя. Он ждал, наслаждаясь фазаном. Иногда он прикладывался к чаше, но пил мало, воздерживаясь перед важным разговором.
Брут, ещё моложавый мужчина в парадной тоге и блестящих доспехах, которые он не захотел снять, выглядел совсем не уставшим, хотя путь по иберийским дорогам не назовёшь лёгким. Слегка курчавившиеся волосы и светлые глаза придавали ему молодцеватый вид. Но это не обманывало. Лицо выглядело умным, решительным, волевым.
Сенат долго обсасывал кандидатуру на иберийского полководца. Ципион в их глазах был недостаточно беспринципным. Он тянул с Вириатом и это раздражало чванливый сенат.
- Чем можно оправдать неудачу с очередным покушением на Вириата? - наконец спросил Брут, аккуратно вытерев губы салфеткой.
Ципион ожидал этого вопроса, но тон, которым тот был задан, несколько задел его. Он несколько помолчал, затем ответил густым баритоном, тщательно прожевав мясо:
- Видно, Вириату стало известно наше намеренье. Недалеко от лагеря нашли труп моего ликтора. Я посылал его с отрядом дружественных ваккеев, но тот был заманен в засаду и почти весь погиб. Мой лекарь утверждает, что ликтор умер от ран, и ему можно верить.
- А что говорят оставшиеся в живых? - тут же спросил Брут, пытливо вглядываясь в глаза Ципиона.
- Те утверждают, что ликтор пал в битве.
- А не может ли этот ликтор попасть в плен и разболтать наши тайны?
- Опасности в том не вижу, мой Децим. Мои люди были уже в пути к стану Вириата. Опередить их было уже невозможно.
- Так утверждать я бы не спешил, Сервилий. Думается, что тут ты допустил промашку. Зачем было посылать этого твоего ликтора с ваккеями?
- Эти варвары не очень надёжны и за ними нужен глаз. Но,видно, у Вириата есть уши и глаза в нашем лагере. Он довольно быстро узнаёт наши планы и даже секреты.
- Значит, я правильно оценил твои промахи, Сервилий, - Брут с достоинством оглядел столик с яствами и налил себе светлого вина.
- Война, дорогой Децим, не всегда планируется так, как того хочет полководец, а Вириат показал себя достаточно серьёзным противником. Ведь не я, а сенат Великого Рима удостоил его титулом царя. А ведь он простой пастух.
- Тем хуже для нас, Сервилий. Нам предстоит ещё долго возиться в этой суровой Лузитании. Об этом меня предупреждал и наш прославленный Публий Африканский.
- Как дела нашего великого покорителя Карфагена? - спросил Ципион, пытаясь несколько переменить русло беседы. - Ты не передаёшь мне привет от него? Не похоже на Публия.
- Но ведь вы никогда не были особенно дружны, Сервилий. Видно, он не счёл это важным. А вот о политике в Иберии у нас было много разговоров. И тут нельзя не упомянуть о Тиберии.
- А что о нём интересного в Риме ходит? Не тот ли это Тиберий, который является племянником Публия Сципиона?
- Тот самый, Гракх. И мысли высказывает весьма странные. Он далеко пойдёт, к тому же у него отличный учитель.
- Ты имеешь в виду Публия? - спросил Ципион, радуясь, что ему удалось повернуть разговор на безобидный путь, да ещё весьма интересный подробностями столичной жизни.
- А разве ты против? Нет, Сервилий, Публий обладает умом и широтой взглядов, но у него мало сторонников в сенате, хотя там и признают его деятельность весьма полезной для Рима, особенно в военном деле. Он и Тиберия воспитывает надлежащим образом. Я не удивлюсь, если этот молодой человек проявит себя на этом поприще. Его отец много сделал для победы в Иберии, хотя методы его не получили должного понимания в Римском сенате.
- Ты прав и я часто вспоминаю об этом, хотя и не могу позволить себе то, что мог разрешить себе мой тёзка, - в голосе Ципиона сквозили нотки зависти и сожаления в одно и то же время.
- Знаешь, Сервилий, - сказал доверительным тоном Брут, - нам не стоит ворошить каноны наших прославленных мужей. Мы исполнители и нам ли идти вразрез с требованиями сената. Мы будем свято выполнять инструкции и тем послужим Риму.
- Что ж, Децим, я вынужден признать твою позицию вполне приемлемой для себя. Она меня устраивает.
- Однако же вернёмся к Вириату. Судя по всему, нам самим не справиться с ним в ближайшее время. Что у тебя на этот счёт имеется?
- У меня обнадёживающие вести, Бецим, - ответил Ципион, посерьёзнев лицом.
- Говори, мой Сервилий, я внимательно слушаю.
- Большая часть вождей лузитан склоняется на нашу сторону. У Вириата нет больше той поддержки, которая была даже год назад. Его положение сейчас довольно шатко. Так мне доносят мои лазутчики. Но народ слишком боготворит своего вождя и это сдерживает рвение вождей.
- И что же ты? - голос Брута стал жестким, отдавая металлом.
- Готовится новая группа, которая ухлопает Вириата в его стане, куда он удалился, вероятно, спасаясь от наших сторонников. В армии ему легче, он ведь связан с народом слишком тесными узами.
- Видимо,это и оттолкнуло вождей лузитан от его движения, - промолвил Брут. - И нам необходимо всячески это подогревать. Сенат выделяет дополнительные средства.
- Это меня радует несказанно! - воскликнул Ципион довольным тоном.
- Однако по всем пунктам твоей деятельности придется давать отчёт нашим старейшинам из сената. И они не хотят долго ждать, Сервилий.
- Я понял тебя, что мне придётся в скором времени отправиться в Рим?
- Разве ты ещё этого не понял? Да, это так, мой друг. Ты слишком затянул дела с этим Вириатом. Но он по-прежнему остаётся за тобой.
Полководцы замолчали, углубившись каждый в свои мысли. У Ципиона испортилось настроение. Он не ожидал такого быстрого устранения от дел в Иберии и это известие нарушало его долговременные планы. Но с сенатом на поспоришь.
Между тем дежурный центурион вошел в палатку и бесстрастным голосом доложил:
- Полководец, там добивается приёма Оркан. Ты просил не задерживать его, но твой гость...
- Мой гость тому не помеха, центурион. Зови, - и Ципион многозначительно глянул в холодные глаза Брута.
- Мир вам и благоденствие да ниспошлют боги на ваши головы! - с почтительным поклоном произнёс человек, вошедший в палатку.
Он был сильного телосложения, редкие волосы спадали сзади неопрятными космами, большие глаза немного навыкате смотрели остро, пристально. Под широким плащом одежда его была скрыта и только сандалии, стоптанные по дорогам Иберии, выдавали местного жителя или близкого к ним.
Он плохо говорил по-латыни, но понять было можно и полководцы усилили внимание.
- Ты точен, Оркан. Это похвально. - голос Ципиона подбадривал посетителя, который с опаской поглядывал на Брута. - Ты можешь не опасаться моего гостя. Он из Рима и вскоре ты будешь исполнять его приказы. Говори.
- Всё готово, мой господин, - молвил тот с низким поклоном.
- Когда ты намерен отправляться?
- Если господин не возражает, то ночью. Боги предсказывают удачу.
- Не боги, а их жрецы, не так ли? - спросил Брут, цепко вглядываясь в лукавинку глаз говорившего.
- Господин очень внимателен, - ответил Оркан и склонил спину в знак уважения к высокому гостю.
- Однако, тебя что-то тревожит, Оркан? - спросил Ципион.
- Ты угадал, господин. Мне обещаны монеты. Без них трудно исполнить задуманное, а время, как я полагаю, не ждёт.
- Хоть ты и плут, но понял всё правильно. Держи свои монеты, но не думай, что Рим даёт их на пустяки.
- Не изволь сомневаться, господин. Отчитаюсь сполна.
- Когда тебя ждать с вестями?
- Раньше чем через десять дней, господин, не стоит. Дорога трудна и опасна. А на этот раз с пустыми руками вернуться никак нельзя.
- Ты верно подметил, плут! - воскликнул Ципион, мельком бросив взгляд в сторону Брута. - Ну пусть боги тебе помогают, а от меня ты получил всё. Принеси хорошую жертву своим богам и в дорогу. За тобой следит могучий Рим! - Ципион встал и картинно положил руку на плечо Оркана. Он был высок и худ и разительно отличался от коренастого крепкого туземца.
Оркан склонил спину, коснулся пальцами пола и в это время был похож на восточного странника.
- Мне ни разу не удалось встретиться глазами с этим, как ты правильно заметил, плутом, - сказал Врут, когда полог за посетителем опустился. - Он не возбудил во мне доверие. Не слишком ли доверчив ты сам?
- К счастью он человек проверенный и предан Риму. Ему другой дороги и быть не может. Он слишком тщеславен и жаден. На этих струнах я и играю. Кстати, он не из простых смертных, но таким путём надеется возвыситься и если ты ему немного поможешь в этом, то можешь выиграть кое что.
- Откуда он? - с интересом спросил Брут, уже потеряв нить разговора и только по инерции следуя ему.
- Он племянник лузитанского вождя Ликута. Тот сейчас в свите Вириата, но служит нашим интересам. Когда-то, в начале борьбы с нами, он держался Вириата, но потом их пути разошлись и он примкнул к проримским вождям. Весьма полезен нам. Так что ты не теряй его из виду, Децим.
Брут устало потянулся. Ему хотелось принять ванну, массаж, но всего этого здесь он позволить себе не мог. Настроение от этого портилось, Ципион начинал раздражать.
- Твоя палатка уже готова, - сказал Ципион, заметив поведение Брута и в душе поругивая его. Он тоже не питал добрых чувств к этому патрицию, который вскоре будет пожинать плоды его многотрудных забот и усилий. Но сказать всё это было глупостью. Он это прекрасно понимал и с вежливостью и готовностью встал проводить гостя на отдых.
- Я думаю, что нам ещё долго придётся здесь прозябать, - вяло проговорил Брут на прощание. - Подумать надо и о комфорте, как ты думаешь, Сервилий?
- Страна дикая и это будет хлопотно, особенно через десять дней. А пока мир, то почему не ублажить своё бренное тело. Приятного отдыха, Децим, - и Ципион слегка наклонил голову в знак уважения к гостю и полководцу.
Мрачные мысли овладели Ципионом. Он понимал, что не вполне устраивает сенат, но такого быстрого решения не ожидал. "Однако к отъезду необходимо завершить уничтожение Вириата. Иначе в Риме мне придётся туговато, "- размышлял он, прохаживаясь по просторной площади претория.
Стража приветствовала полководца, но он не обращал на них внимания. Он подсчитывал все плюсы и минусы своего пребывания в Иберии и с сожалением должен был признать, что минусов накопилось больше. Он вздохнул и направился в свою палатку.
Акобал поспешно развернул кусок пергамента, поданного ему истощённым и грязным гонцом.
Он плохо читал латынь и поспешил к Велтуру.
- Парфений весть прислал с гонцом, Велтур! - с порога прокричал Акобал, протягивая письмо.
Велтур молча встал с чурбана, взял письмо и углубился в чтение, поспешно написанного корявой рукой. Лицо его постепенно мрачнело и под конец он в сильном гневе отбросил лоскут на стол.
- Так и случилось, Акобал! Алеф участвует в заговоре против Вириата. Парфений о том сообщает и просит предупредить убийство.
- Не даром я всегда относился к этой собаке с презрением, а теперь готов сразиться с ним! Да что сразиться? С такой жабой не сражаться надо, а убивать, как взбесившегося пса! - Акобал пылал гневом, как и Велтур, но этим они не могли помочь царю.
- Там образовался такой заговор, что теперь трудно расчитывать на помощь армии, как предсказывал Вириат, - говорил Велтур взволнованно, но с нотками беспомощности в голосе. - Парфений пишет, что большинство вождей уже втянуты в него и ждут каких-то распоряжений от римлян. Вот собаки! Продадут не только нас с тобой, но и всю страну, весь народ! Видно, иначе как-то надо было царю вести дала. А как?
- Может,бросим тут всё и поскачем в ставку к царю со своей тысячей, - в волнении предложил Акобал. - Поднимем войска и одним ударом покончим с предателями, а потом пусть делают, что хотят!
- Как бросить границу? Римляне только этого и ждут. Это произвол!
- Зачем нам граница, если не будет царя. Разве ты не понимаешь, чего добивается Рим! Они прекрасно понимают, что без Вириата народ лузитан легко будет привести к покорности. К тому же и вожди в этом Риму помогут. Вот и зря будут все усилия Вириата, да и наши с тобой, Велтур! Тут и думать нечего. Два дня и мы в ставке, лошади свежие, а воины нас с радостью поддержат.
- Горяч ты, Акобал. Молодость играет. Но до вечера можно обдумать это.
А в полночь тысяча поднялась по тревоге. Шум массы людей заглушил громкий голос Велтура, стоящего на повозке в полном боевом облачения с копьём в руке.
И когда тишина воцарилась на площади, озарённой светом факелов, Велтур с дрожью в голосе крикнул в нестройные ряды воинов:
- Воины, богами возвеличенные! Лузитане! Я получил весть о грозящей смертельной опасности нашему славному царю, доблестному Вириату! К нему подосланы убийцы и они уже занесли свой подлый нож над его светлой головой! Помешаем свершиться несправедливости! Не дадим подлым врагам лузитан лишить народ своего вождя, который отдает все свои силы для защиты народа!
Дальше Вириату не дали говорить. Поднялся неистовый рёв тысячи возмущённых глоток. Слов нельзя было различить, да это никого и не занимало. В смешавшейся толпе мелькали разъярённые лица, орущие рты, перекошенные злобой и негодованием.
Долгие усилия Велтура и начальников отрядов наконец немного успокоили разгорячённые глотки. Охрипшим голосом Велтур спросил:
- Согласны ли вы пойти с нами и защитить царя? Может, кроме нас нет у него верных войск, хотя этого не может быть!
В полчаса тысяча была готова к походу. Повозки потянулись по каменистой дороге, пыля и грохоча огромными колёсами. Проносились передовые отряды, сновали гонцы, передавая приказы Велтура. Отряд вытягивался извилистой лентой, уходя к приморским низинам, где среди холмов раскинулся лагерь Вириата.
Вперёд ускакали отряды готовить места привалов, а в главных силах постепенно водворился порядок и относительное спокойствие. Мелкой рысью отряды продвигались в темноте. Факелы не разрешили зажигать. Велтур опасался постороннего глаза.
На следующий день к вечеру отряд подходил к ставке. Навстречу неслись гонцы и с перекошенными от страха лицами разносили страшную весть:
- Царь наш зарезан врагами! Предатели передались римлянам!
Отряд остолбенел. Он был поражен этой страшной вестью и никто не знал, что произойдёт в ближайшие часы. Велтур в первое мгновение растерялся. Он не ожидал, что всё это произойдёт так быстро и неожиданно. Несчастье всегда приходит неожиданно, хотя его и ожидаешь.
- Что же делать, Велтур? - растерянно спрашивал подскакавший Акобал.
- Ума не приложу, Акобал. Как теперь поступать, кому подчиняться. Надо поспешить в ставку, там легче выяснить положение и принять решение.
- Тогда поспешим. До ставки не более часа скачки. Пусть тысяча догоняет, а мы вперёд!
- Сейчас это не годится. Нельзя распыляться. Мы не знаем, что твориться в ставке и кто захватил власть. Теперь нужно быть поосторожней. Время уже не то, Акобал.
Отряд ускоренным аллюром заспешил по дороге. То и дело встречались мелкие отряды и отдельные всадники. Было ясно, что некоторые вожди стали разбегаться. Велтур часто делал остановки, выяснял и обсуждал новости. Его не хотели слушать, торопились, и Велтур терялся в догадках.
Ясно было одно. Римляне всё же добились своего и теперь противники Вириата сбросили маски и хватают всех сторонников царя, пока те ещё не осознали всего трагизма случившегося.
У самого лагеря из ворот выехал большой отряд воинов во главе с вождём на прекрасных свежих конях. Оружие блестело в лучах солнца. Видно, оно долго чистилось для такого случая.
- Приказываю вернуться к границе и выполнять свои обязанности!
- Что произошло в ставке? - спросил Велтур, подъезжая ближе.
- Подлые убийцы римлян прикончили нашего царя! - громко ответил начальник и по голосу Велтур определил, что тот не испытывает трагизма.
- Как могло такое случиться? - воскликнул Велтур и пристально глянул в дерзкие глаза вождя. Он вспомнил, что видел его в шатре царя и теперь ясно сознавал, как далеко зашел заговор вождей.
Злоба закипала внутри и рука сама тянулась к рукоятке меча. Рука, тяжелая и настойчивая, легла на плечо. Велтур обернулся, сверкая глазами. Рядом стоял Ревул, огромный, спокойный и уверенный.
- Нам здесь нечего делать, начальник, - сказал. - Пора думать о другом.
Велтур зло дёрнул повод, лошадь шарахнулась и заплясала, не понимая, чего хочет от неё всадник. Наконец Велтур дал коню шенкеля и та рванулась по дуге назад, разбрызгивая мелкие камешки копытами.
Отряд в беспорядке последовал за своим начальником. Грохот и крики слились в сплошной шум. Повозки сталкивались, не успевая дать дорогу мчавшимся всадникам. От отряда стали отделяться по сторонам отдельные воины. Отряд распадался на глазах у Велтура.
Рядом с Велтуром скакали его преданные друзья. Тут же была и Юльма, которая старалась не затеряться в суматохе. Она оробела и боялась стать добычей алчного воина, потерявшего веру в дело, которому он верно служил при жизни царя.
Проскакав с час, отряд остановился, повинуясь жесту Велтура. Кони закружились на месте, разгорячено раздувая ноздри и скаля желтые зубы, крутя головами и всхрапывая.
Когда шум немного стих и воины успокоились, Велтур выпрямился и крикнул:
- Воины! Вы сами были свидетелями предательства вождей! Дело наше уже в других руках! Вас некому теперь защищать! Царь убит коварными римлянами и теперь я вас не держу. Можете расходиться по домам! Я больше вам не начальник!
Воины оторопело глядели на своего командира и не понимали его слов. Тишина, наступившая после этого, взорвалась криками протеста и упрёков. Но были слышны и довольные возгласы. Кучки таких собирались в небольшие отряды и стали отъезжать в разные стороны. Им в спину неслись ругань и угрозы.
- Велтур, как же мы? - в некотором испуге спросил Акобал, тоже не поняв причин такого решения.
- Нам больше нечего здесь делать, Акобал. Мы не сумели охранить нашего царя, и теперь его противники начнут преследовать нас.
- Но мы можем примкнуть к другой половине, которая осталась верной делу Вириата, - не унимался Акобал. - Борьба с Римом на этом не может кончиться!
- Я уже не верю в успех. Трудно будет объединить все племена лузитан. Я не вижу достойного вождя.
- Ты хочешь сказать, что Рим одержал верх?
- Разве он может упустить такой случай? Тем более, что всё задумано и исполнено не иначе, как самим Ципионом. Нет, Акобал, я устал от стольких лет войны. Да и надежда уплыла. Нет веры в моей душе.
Друзья молча стояли рядом и слушали с понурым видом. Разумом они понимали чувства Велтура, но сердце ещё не привыкло к такому понятию, как уход от многолетней борьбы, которая у каждого оставила на теле не одну отметину, которые частенько давали о себе думать нытьём и болями в непогоду.
Пока проходило совещание прямо у дороги, большая часть отряда уже разъехалась. Оставшиеся толпились в пыли, переговаривались, переругивались, спорили. Наконец, отделился от толпы воин, начальник сотни, и подскакал к Велтуру.
- Начальник! - обратился он к тому, сдерживая лошадь. - Мы понимаем твои чувства. Ты не нашего племени, но ты показал себя достойным командиром и нашим вождём. Мы были бы рады и дальше воевать под твоим началом.
- Не волнуйся, Турат, я тебя понимаю. - перебил сотника Велтур. - Так получилось, что я не чувствую больше сил в себе для продолжения борьбы. Ты уж прости меня. Я желаю тебе удачи в бою и милости от богов. Не обижайся на меня. Я всё сделал, что мог, но теперь...
- Мы будем помнить тебя, начальник. И мы продолжим борьбу с Римом. Это их подлое коварство им не пройдёт даром. Нам помогут боги и крепкие фалькаты. А сторонников мы ещё соберём. Прощай, начальник! Да помогут тебе и твоим друзьям боги! Живи с миром и спасибо за всё! - с этими словами Турат гикнул И помчался вдаль, скрывшись в тучах пыли, поднятой отрядом.
Растерянные, опустошенные и молчаливые, путники медленно направлялись вдоль реки Тадис, к городу Олисип. Низкие берега поросли кустарником и сочной травой. Вдали виднелись селения крестьян, ютившихся в лохматых шалашах из жердей, обмазанных глиной.
Акобал изредка поглядывал на Велтура и в душе трепыхался проблеск недовольства и недоумения. Это не позволяло ему начать разговор. Что-то у него надломилось. Велтур потерял для него облик, достойный подражания. Это смущало его и в то же время злило. Он был недоволен своим другом.
Юльма тёрлась ногой о его ногу и старалась этим незаметным прикосновением сдержать нахлынувшие на возлюбленного чувства. Она выглядела живописно в наряде воина, но было видно, что это её тяготит. Трудности прошедших дней сказались на ней. Лицо потеряло свежесть юности и загрубело. Кожа обтягивала заострившиеся скулы, а брови совсем стали белёсыми под лучами южного солнца.
Акобал поглядывал на неё, понимая, что заботит девушку. Но в данное время ему казалось это незначительным, потускневшим. Даже сама Юльма казалась не такой близкой и желанной.
Они отстали понемногу и Юльма, привалившись головой к плечу Акобала, прошептала запекшимися губами:
- Как я устала, Акобал! Как хочется опять ощутить чистоту, покой и мягкую постель.
- А ты подумала, что нас ожидает в городе? - ответил Акобал отчуждённым голосом и она отстранилась, живо глянув в его уставшие глаза.
- Ты мне не нравишься, Акобал. Ты разлюбил меня? Только не скрывай, лучше скажи прямо и честно.
- Ну что ты, Юльма! - встрепенулся Акобал и волна нежности залила его изнутри. Глаза оживились. Он обнял её твёрдой рукой и прижал к себе, едва не уронив с лошади, вскинувшейся от чего-то.
- Ты меня перепугал. Устал сильно?
- Меня угнетает Велтур. Что побудило его так поступить?
- Но он не мог повлиять на твоё решение. Ты волен сам выбирать свой путь. Хотя я тоже довольна решением Велтура. Я сильно устала, Акобал, и мне страшно хочется покоя и тебя, милый.
- Но это опять не так просто, Юльма. В город нам нельзя. Придётся нам перебраться в Салаций. Там мы переждём надвигающиеся события, а там дальше видно будет.
- Мы поселимся у того старого воина, о котором ты говорил и куда ты меня направлял, Акобал. Я думаю, что там нам будет хорошо.
- Смарун будет счастлив от нашего приезда, Юльма. Он одинок и мы не помешаем ему. Тут ты правильно придумала.
Страна уже знала о трагедии. В селениях люди горестно оплакивали безвременную кончину царя. Однако, мало кто решался открыто высказывать свои мысли. Вожди-предатели разослали по стране гонцов, призывая к спокойствию и повиновению новым правителям. Призывали к повиновению своим родовым вождям. Ни слова не говорилось о пособниках римлян, но это витало в воздухе.
Народ трудно было ввести в заблуждение. Отчаянные головы собирались в отряды, громили усадьбы и замки продажных вождей, уходили в пустынные места, нападали на римские отряды, вторгнувшиеся в страну.
Борьба продолжалась. Появились новые вожди, но Вириата уже не предвиделось. А это способствовало продажным вождям вершить своё тёмное дело. И в то время, когда разрозненные отряды патриотов продолжали противостоять римлянам, эти вожди захватывали власть в городах и расправлялись с недовольными противниками новой власти.
Страна бурлила, волновалась. Устойчивость нарушилась. Жизнь стала дорогой и опасной. Никто не знал, что его ожидает в следующий день.
При таком положении Акобал отделился от своих друзей и устремился на юг, в Салаций, где он предполагал осесть на время смуты.
- Акобал, друг дорогой! - обратился при расставании к нему Велтур. - Ты не держи на меня тёмных мыслей. Я и сам не разобрался в своих мыслях. Боги не дали мне ещё вразумительного ответа на все мои поступки.
- Успокой свою душу, Велтур, - ответил Акобал, растроганно глядя в глаза мужественному воину. - Всё и так понятно без слов. Прощай, мы надолго расстаёмся, хотя я расчитываю вскоре приехать, повидать отца и сестру.
- Всегда расчитывай на меня, малыш.
- А ты присмотрись у Алефу. Его надо поставить на место. Он тоже приложил руку к тем событиям, свидетелями которых мы все стали.
- Не беспокойся, боги не оставят без внимания его коварную натуру.
Юльма бросилась к Велтуру и поцеловала его в заросшую щетиной щёку. И Велтур слегка покраснел не то от смущения, не то от волнения. Он долго смотрел на быстро удаляющуюся пару. Акобал повернулся на скаку и махнул на прощание рукой.
Смарун с радостью встретил молодых людей. После первого посещения его дома Акобалом он загрустил, не надеясь больше встретиться с этим приятным для него молодым человеком. Они вместе провели два года в отряде Велтура и теперь Смаруну недоставало рядом близкого человека. Общие трудности и опасности сблизили этого угрюмого и грубого воина с молодым пуном.
- Дети вернулись к своему старику! - с радостью встретил он прибывших и бросился принимать коней. - Вот уж и не чаял вновь повстречаться! А после гибели царя я и вовсе подумал, что боги обрушили на вас свои кары за то, что проворонили такого народного царя.
- О Смарун! Да ты стал болтлив! - ответил Акобал, обнимая могучие ещё плечи старого воина. - Ну здравствуй, старик! Принимай гостей и не обессудь.
- Как я рад, Акобал, что ты со своей женщиной удостоил меня своим посещением. Видно, боги не совсем забыли меня! Так вот кто ко мне когда-то не доехал! Ну ка, дай оглядеть тебя, красавица. Да ты не из наших. Видать с севера, бедняжка.
- Да, отец, - ответила Юльма, зардевшись от такого бурного восторга, оказанного старым воином. - Я из племени батавов, что у северного моря. Пленная и здесь была рабыней. Акобал меня освободил и теперь я свободна.
- Вот и славно, мои дорогие. Дали радость старику под конец жизни. А то я уже чахнуть стал в одиночестве.
- Что ж не мог найти себе подругу? - спросил улыбающийся Акобал!
- Э, кто глянет на израненного старика. Раны болят на погоду, средств к жизни нет и перебиваюсь рыбалкой да случайной работой. Такая наша доля уж.
- Ничего, теперь будет легче. Дела наладим и заживём не хуже других. Богам принесём жертвы и они вспомнят о нас и снизойдут к нам.
- Верно сказано, сынок. Богов нельзя забывать. Они наша надежда и опора. Несколько дней спустя Акобал стал помогать старику в рыбной ловле, купил подержанную лодку с мачтой и парусом и дела пошли на лад. Разорённая войной и беспорядками страна жадно поглощала всё съестное, платя хорошие деньги. А Акобал по-прежнему испытывал трудности со средствами.
- Может, у отца или у сестры попросишь немного, Акобал, - говорила Юльма.
- Нет, Юльма. Не хочу быть обузой для отца. Он и так подозрительно смотрит на меня, полагая, что я бездельник и позорю его купеческую репутацию.
- Ну и ладно! Так проживём. Любовь нас прокормит, не правда ли милый. Акобал счастливо улыбнулся и крепко прижал Юльму к груди. Он не думал о будущем, оно не тревожило его. Он наслаждался счастьем с красавицей-женой, хотя обряда со жрецами они так и не совершили.
Они обработали кусок земли, что пустовала у дома, и в ожидании посева осваивались с новой жизнью.
Юльма оказалась хорошей хозяйкой, а главное, не требовала для себя ничего такого, что могло вызвать недовольство Акобала или Смаруна. Хотя старик и так готов был снять с себя последнюю рубашку для молодой женщины. Он преобразился за последнее время, поздоровел и больше не жаловался на старые раны. Жизнь его била ключом. Он с умилением поглядывал на молодых, вспоминая далёкие годы своей молодости.
Акобал же становился заправским рыбаком и моряком. Торговал рыбой, подряжался для перевозок грузов и людей, но это было лишь малым подспорьем в его однообразной деятельности.
В Олисип Велтур с друзьями вернулся и сразу почувствовал скрытое недовольство хозяев его вторжением. Ятонсид почти не замечал бывших друзей, Алеф явно не доверял и лишь один Парфений оказал всем радушный приём.
Он пресёк попытки Алефа и Ятонсида преградить доступ в дом своих старых друзей и, странное дело, Алеф не стал больше возвращаться к этому. Один Ятонсид продолжал бурчать под нос, но его никто не слушал.
Энушат, казалось, тоже радовалась пополнению жильцов в большом доме, который с некоторых пор казался ей пустующей развалиной.
В доме было много новых слуг и друзья чувствовали себя неуютно, стеснённо и старались больше сидеть в обществе Парфения. Энушат тоже часто с удовольствием присоединялась к новому обществу, но Алеф устраивал ей по этому поводу грубые скандалы.
- Парфений, - спросил как-то Велтур старого солдата, - Акобал просил тебя поведать о Алефе и его участии в заговоре против Вириата. Что ты можешь рассказать об этом?
- О, это хитрая лиса! Мне с трудом удалось высмотреть его. Он принимал у себя заговорщиков, снабжал деньгами и собирал сообщников. Теперь он с нетерпением ждёт римлян. Надеется с их помощью поправить пошатнувшееся в это время дела свои. Видимо он поистратился и теперь расчитывает на вознаграждение.
- И у тебя есть неопровержимые доказательства?
- Есть, Велтур. У меня имеется дощечка с его запиской к какому-то Оркану, где он торопит и направляет заговорщиков по самому удобному пути. К тому же я сам однажды слышал его разговор на такой же предмет с незнакомым мне человеком.
- Да, Парфений, совсем сподлючился Алеф. В другое время я бы посчитался с ним, но теперь я даже и сказать что-либо не могу. Посмотрим, что будет дальше.
- Ты прав, Велтур. Осмотрись, а уж потом действуй. Римляне ещё не скоро дойдут до нас. Народ ещё борется.
- Теперь о главном, Парфений. Пристроиться нам надо куда-нибудь. Не сидеть же нам у тебя на шее.
- Тут и думать нечего. Я почти самостоятельно веду дела. У меня судно, где всегда найдётся место для друзей. Будете плавать у побережья и меньше будете мозолить глаза здешним недоброжелателям.
- А справимся ли мы с твоими заданиями?
- Дело не хитрое. Охрана, присмотр за грузами и рабами. Ничего сложного. - Конечно, не очень приятное занятие, но выбирать не из чего. И на том спасибо. Хоть не будем чувствовать себя лишними, не так ли?
- Не говори так, Велтур. Нам надо держаться вместе. Тут не родина, да и время сложное. Вон отец твой совсем сник. Вроде и не старый, а весть о гибели Вириата совсем доконала его.
- Я уже заметил. Не может старик смириться с тем, что его враги постоянно оказываются в победителях. Видно звезда Рима ещё не полностью разгорелась. Не увидеть ему радости унижения Рима. Бедный отец!
Прошло два месяца. Осень налетела с моря штормами. Моряки коротали время в кабаках, пропивая последние деньги, заработанные за лето. Редко кто в такое время решался выйти в море. Унылая пора.
С востока доходили неутешительные вести. Децим Брут продолжал теснить лузитан и это у него получалось. К весне можно ожидать появления римских кораблей в гавани Олисипа.
Парфений немного волновался, опасаясь, что их приход лишит его уверенности, а может быть и головы. Ещё больше мрачнел Велтур. Ему было уже около сорока лет, а ни семьи, ни собственного дома он до сих пор не имел. К тому же, отец слёг совсем и тихо угасал. Не жаловался, не просил, больше молчал и лишь с тоской в глазах следил за сыном, не в силах побороть чувство отчаяния. Велтур страдал, но ничего поделать не мог. "Видно так угодно богам", - думал он, выслушивая очередную болтовню гадалок и жрецов-целителей из недалёкого храма Эшмуна, который остался ещё со времён карфагенского владычества. Ничего не помогало и оставалось ждать неотвратимого.
А Варий продолжал смиренно ждать своего конца. Ему становилось всё хуже и Велтур уже расчитывал дни, когда придётся совершать скорбный обряд, неминуемо ожидающий всех смертных.
Он послал Дирука с просьбой к Акобалу приехать проститься с Варием.
Акобал встретил Дирука с радостью, о которой и сам не подозревал. Оказалось, что он сильно скучал без друзей и теперь с радостью принял приглаше ние, хотя и опечалился неожиданным известием о тяжёлом состоянии отца Велтура. Говорил с недоумением в голосе:
- Ведь не так уж и стар благородный Варий. Как же боги допустили до такого? Мой отец намного старше, а ещё держится хорошо. Но делать нечего, всё во власти бессмертных. Я рад, что Велтур не забыл меня.
- Неужто ты думаешь, что дружба, скреплённая годами войны, может так быстро забыться, Акобал, - ответил, с некоторой обидой за Велтура Дирук.
- Что ты, дорогой мой Дирук! Я к слову сказал. Думаю, что наша дружба до самого конца, как ты думаешь?
- Что я думаю - неважно, но так должно быть. Собирайся.
Акобал простился с Юльмой, не решаясь брать её с собой. Та с грустным и печальным видом согласно кивнула ему и только, коверкая слова, сказала тихо:
- Не задерживайся долго, милый. Я так боюсь без тебя. Быстрей возвращайся, я буду ждать с нетерпением.
Акобал проехал на коне шагов сто рядом с державшейся за его стремя Юльмой, потом хлестнул коня плетью и дробный перестук копыт вскоре затих вдали.
Варий судорожно цеплялся за жизнь и она нехотя покидала его тело. Он в последний раз вставал больше месяца назад и теперь колодой лежал в своём углу - безмолвный, сосредоточенный, с застывшей скорбью в глазах.
Акобал вынужден был задержаться, считая неудобным возвращаться домой, не проводив старого солдата и друга в последний путь. И хотя Варий был окружен вниманием и состраданием, однако ожидание затянувшейся агонии стало вызывать некоторое нетерпение. Люди устали ждать, они смирились с неизбежным.
И всё же смерть Вария всех застала врасплох. Сразу запричитали слуги и женщины, набежали жрецы. Оказались даже старые этруски, невесть откуда появившиеся в этих краях. Замшелые и злые, они принялись расталкивать остальных, стараясь хоть в последний раз почувствовать запах старины, давно ушедшей, но пленительной и невозвратной.
Несколько карфагенских жрецов тоже попытались предъявить свои права на тело, но им это не удалось. Среди них Акобал заметил сморщенного и сухого человечка с лицом, в выражении которого он не обнаружил того жреческого неистовства, которое отличало остальных служителей культа.
И когда обряд похорон остался позади, этот старичок продолжал толкаться во дворе. Акобал с интересом наблюдал его, потом подошел и пригласил в комнату, где ему захотелось выведать причины, заставившие жреца не отправляться восвояси.
- Я, юноша, давно присматриваюсь к этому дому, - немного шамкая щербатым ртом, ответил старик на вопрос Акобала. - Вы принесли с собой осколок старого мира, старого, но милого Кар-Хадашта.
- Ты, как я понял, тоже нашего народа?
- К несчастью, ты прав. Наш проклятый богами народ перестал существовать и скоро последние осколки его исчезнут в пучине времени. А как блистал он ещё совсем недавно! Ты молод и не можешь в полной мере ощутить всего трагизма случившегося. Это доступно только нам, старым пням со старой памятью.
- Но кто ты, старик? - с интересом спросил Акобал, теперь уже заинтригованный этим сморщенным стариком.
- Я тоже был когда-то юн и полон сил. Но потом, волею родителей, я был посвящен богам. Долго служил младшим кохеном храма Ваал-Додона, пока пригрешения мои не стали явными.
- Как, разве жрецы могут иметь поступки, неугодные богам? - с нескрываемым удивлением воскликнул Акобал, придвигаясь к старику и вспоминая Хилона, который нередко поругивал жрецов и храмы за беззаконие и обман верующих.
- Ты так мне напомнил самого себя, юноша! И я в твои годы верил в чистоту жрецов и всесилие богов. Но я был любопытен и любопытен без меры.
- Разве любопытство такой уж грех, старик?
-Сам по себе может быть и не столь уж это страшно, юноша, - с лёгкой полуулыбкой ответил старик. - Но это противоречило законам нашего храма.
- Интересно! Расскажи, как и что произошло?
- Жрецы хранили много письмен с описаниями различных путешествий. А они с юных лет влекли меня своей захватывающей тайной. Любопытно мне было узнать, что лежит за Столпами Мелькарта, что на север, а что на юг? И стал я в тайно в тех табличках копаться. Много интересного я узнал. Ты же знаешь, что наши купцы весьма дотошные и отважные сыны Ваал-Додона. Они бесстрашно пускались в далёкие плавания, хотя редко возвращались назад. Но те, кто вернулся, рассказывали такие небылицы, что волосы становились дыбом.
А шофеты города и жрецы страшно боялись потерять власть над людьми. А много ли надо задавленному люду для того, чтобы ни с того ни с чего сорваться с насиженных мест и искать лучших земель в далёких краях.
- Но ведь знаменитый Ганнон без особого труда обследовал запад Ливии и заложил несколько колоний на её берегах, - прихвастнул Акобал своими знаниями в этой области.
- Это то немногое, что осталось от многочисленных плаваний, которые совершали наши неугомонные купцы. Об остальных, что удалось жрецам записать по решению Великих, приказание забыть во избежание распыления народа и ослабления государства. Великие боялись поделиться богатствами с другими.
- Так ведь и сами бы обогатились, - с недоумением заметил Акобал.
- Может быть, юноша. Но страх всё же был, а делить власть и богатства с незнатными выскочками они не хотели. Вот и хранились тайны путешествий в подвалах храма. Народ о них ничего не знал.
- Как жаль, старик. Мне тоже интересно было бы побывать в неведомых землях, повидать неведомых зверей и людей. Говорят, что их так много, что человек не в состоянии их всех охватить разумом.
- Ты прав, юноша. И это так понятно. Но жрецы были ревнивы. И когда я неосторожно намекнул, что неплохо бы основать колонии на другом берегу Моря Мрака, что расстилается за Столпами Мелькарта, меня не стали слушать. Они были перепуганы и обозлены. Я ведь был самым младшим из жрецов.
- Тебя выгнали из храма?
- Это было бы не очень плохо, юноша. Меня решили отдать в жертву, но потом передумали и отослали в Гадир а храм Мелькарта. Я был на положении раба, но мысли мои часто обращались на запад, туда, куда накатывалось солнце, где находилась земля запретная и загадочная. Она манила меня необъяснимо.
- Разве нельзя было бежать на одном из кораблей? Их в Гадире всегда так много?
- Ты забыл, что жрецы отпугивали моряков от Моря Мрака. К тому же, и Рим наложил лапу на всё, что напоминало Кар-Хадашт. Храм разрушили, жрецов разогнали.
- Что ж сталось с тобой?
- До сих пор влачу жалкое существование и радуюсь, что осталось уже недолго. Скоро боги призовут меня к себе на свой суд. Но я не боюсь предстать перед их грозные очи. Я насмотрелся на них и их служителей и теперь они мне не страшны.
- Как же так, старик!?
- Очень просто, юноша. Всё это плод людского вымысла. Никаких богов на небе нет! И ничего от нас после смерти не остаётся. Душа наша умирает вместе с телом и уступает место новому, молодому существу. Так заведено,и не от богов это зависит.
- Я думал, что один Хилон так думает, а ты тоже с ним заодно.
- Кто такой Хилон?
- Был такой друг у нас, что живут в этом доме. Да уговорил его римский учёный человек Полибий плыть с ним по пути Великого Ганнона. Уж пять лет прошло с тех пор.
- Полибия слышал. И знаю, что он с кораблями вернулся из плавания несколько лет назад. Про Хилона ничего не знаю. Но хотел бы поговорить перед смертью. Редко можно встретить смелый и пытливый ум. Он грек, судя по имени? Греки всегда отличались вольнодумством, не то что египтяне или мы.
- Мы столько говорим, а я так и не услышал твоего имени, старик, - сказал Акобал и выжидательно посмотрел на собеседника.
- Разве в имени дело, юноша. Но если так любопытно, то вот оно. Ишильце моё имя. Это древнее имя наших не менее древних предков финикийцев из великого Тира.
- Вот мы и познакомились, почтенный Ишильце. Наших, наверное, знаешь?
- Наслышан, юноша.
- Своими рассказами, Ишильце, ты разбередил меня. Не ожидал в столь скорбный день услышать столько интересного. Дух захватывает.
- Мне понятно твоё состояние, Акобал, - ответил старик, называя юношу его именем, показывая свою осведомлённость об этом доме. - Сам испытал его, но испить из родника путешественника мне не довелось. Видно, всё же боги не благосклонны были ко мне. А теперь я так стар, что и помыслить об том не могу.
Акобал смотрел на сморщенного старика и ему стало жаль несбывшихся мечтаний этого невезучего человека. А живая фигурка Ишильце тихо поникла и затихла с выражением смирения и грусти. От него исходил лёгкий запах сушеных трав и какого-то затхлого, непроветренного помещения. И всё это юноше показалось знакомым и близким. Волна тёплого чувства нахлынула на него.
- А где живёт почтенный Ишильце? - спросил Акобал, желая побольше узнать об этой маленьком человечке.
- Далеко, юноша. В самом конце города. Смастерил себе из малых камней нору, там и прозябаю. Ты всегда можешь её найти, если поднимешься на холмик к югу от Салацийских ворот, у самого берега залива. Мне хорошо там. Всегда море перед глазами и я могу заглянуть за край его и представить себе неведомые страны, лежащие за ним.
- Я навещу тебя, старик, жди. И возьми от меня залог моего обещания, - и Акобал протянул старику золотую монетку, старинную и стёршуюся так, что и определить её стало трудно. Но старик оглядел её своими маленькими прищуренными глазами и молвил с тихой улыбкой:
- О, это древняя монета. Такие кезиты теперь редко встретишь. Пусть боги ниспошлют на твою голову благодать, юноша.
Несмотря на мрачность и траур, Акобал возвращался домой в радужном настроении. Перед глазами постоянно маячил образ старичка с реденькой седой бородкой и узкими весёлыми глазками. В его облике ничего жреческого и не предполагалось. Сухонький и живой, он казался гномом добра и радости. Юльма сразу заметила приподнятость мужа.
- Акобал, ты, видно, не на похоронах был, - заглядывая в глаза молодому человеку, спросила она.
- К сожалению, на похоронах, милая.
- Но ты весел и даже радостен!
- То от старичка, Юльма. Уж очень занятный попался старичок. Он всю дорогу мне являлся перед глазами. Ехал вроде бы вдвоём.
- Странно ты говоришь, Акобал. Поведай о нём.
- Мне показалось, что и я буду таким же в старости. Во всяком случае, я хотел бы этого.
Акобал рассказал Юльме всё о старичке. Та немного подумала и с грустью ответила:
- Мне думается, что ты не остановишься на одних рассказах старика. Тебя не держит храм и жреческий сан. Мне страшно и тоскливо, Акобал.
- К чему волнения, Юльма моя? Ничего не произойдёт. Всё идёт, как и должно идти. Мы вместе и этого нам достаточно. Энушат даже денег дала для тебя. Жалко ей стало, что ты живёшь в бедности и трудах.
- Вот и напрасно она так думает, Акобал. Я довольна своей жизнью. Как я могла бы жить без труда. Думаю, что без него и отдых не так приятен, и ты не был бы мне так дорог. Меня труд радует и делает добрее, я это чувствую.
- Как хорошо ты говоришь, Юльма! - с восторгом воскликнул Акобал, прижимая её к груди.
Несколько дней прошли в заботах и трудах и Акобал редко вспоминал старичка. Но потом он опять всплыл перед глазами. С каждым днём ему всё острее хотелось повидать его, поговорить, расспросить и вообще поглядеть, как живёт этот осколок прошлого.
- Ты мечешься, Акобал, - сказала Юльма, заметив его рассеянность. - Тебя что-то беспокоит?
- С чего ты взяла, - ответил Акобал, но в душе отметил, что жена точно определила его состояние. Ему стало стыдно за утайку мыслей и он сказал: - Вспомнился старичок, Юльма. Я обещал ему навестить его. Наверное поеду, погляжу на него. Как ты думаешь?
Юльма улыбнулась, но ответила бодро и даже с какой-то задорностью:
- Не доведёт тебя этот старик до добра, Акобал! Но раз обещал, то поезжай, но быстрей возвращайся.
- Ты у меня добрая и понимающая. Да благословят тебя боги! И опять Акобал почувствовал, как благодать и радость вселились в него.
Ишильце действовал на него странным образом. Его слова падали внутрь и доставляли тихую радость и заставляли думать о самом приятном и в то же время о волнующем. Иногда он и сам не мог разобраться в своих мыслях, но всегда улыбался, погружаясь в них.
Он заехал к отцу. Дом показался ему чужим и мрачным. Богатство и довольство казалось ему тяжелым и давящим. После норы Ишильцу он громоздился надгробием с гранитными потолками.
Энушат встретила его радостно и забросила вопросами. Ему пришлось остаться на пару дней, но душа рвалась домой, в простор и радость бесхитростного бытия.
На другой день он на улице столкнулся с уродливым человеком, который перебрасывался редкими словами с другим человеком, весьма подозрительной внешности. Голос показался чем-то знакомым и потом весь день он находился под впечатлением этого ощущения.
- Велтур, ты знаешь, я встретил человека на улице. Никогда его не видел, но по голосу мне кажется, что я его где-то слышал. Урод страшный!
- Ну и что ж? Мало ли людей в жизни встречаешь и тут же забываешь. Не омрачай свою голову пустыми мыслями.
Однако, на другой день Акобал стал шататься по улицам, заглядывал в кабаки, измучился усталостью, но под вечер опять увидел урода. Лицо покрыто лиловыми пятнами ожогов, борода кустилась редкими космами. Глаз зиял провалом, другой смотрел злобно и затаённо. Под космами грязных волос Акобал отметил отсутствие ушей.
Этот злобный глаз мимолётно глянул на Акобала и тому стало не по себе. Он сверкнул неясным огнём ненависти и Акобал не мог вспомнить, что могло быть причиной такого нетерпения и ярости, которые он мгновенно уловил в этом злобном взгляде.
"Видать. я и вправду где-то встречал этого человека, раз он так глянул на меня, "- подумал Акобал и рука сама ощупала ножны ножа на поясе.
Он решил понаблюдать за странным человеком. Но ничего подозрительного не заметил и немного успокоился. Но решил в то же время повременить с отъездом и посмотреть, что будет дальше.
И опять его мучил вопрос о том, что это за человек и каким образом они могут быть знакомы. Дни проходили в томительном ожидании. Он разрывался между желанием ехать побыстрее домой и остаться здесь, в городе, и выяснить, наконец, что за странный урод попадается ему на улице.
- Да брось ты об этом думать, Акобал, - в раздражении говорил ему Велтур. - Тревожит меня этот тип. Страшен и злобен его взгляд. Он ничего хорошего не предвещает. Мне тревожно.
- Выкинь его из головы, - поддержал друга и Парфений. - Юльма уже заждалась тебя, а ты всё прохлаждаешься здесь. Вот, передай ей подарок от меня, - и старый воин протянул Акобалу серебряный браслет, усыпанный голубыми камушками. - Езжай и не думай ни о чём плохом, - продолжал уговаривать Парфений, подталкивая юношу в спину.
Радости он больше не ощущал. Он забыл про старичка и вся голова была заполнена уродом.
В таком состоянии Акобал неожиданно даже для самого себя вмешался в очередную ссору сестры с Алефом. Их крики и ругань разносились по всему дому.
А когда Энушат, всклокоченная я злобная, выскочила во двор, а следом разъяренной гиеной появился Алеф, Акобала подбросило от вида такой картины. Его копившаяся годами ненависть выплеснулась наружу и он решительно шагнул между супругами.
- Ты что, щенок! - взревел Алеф, наливаясь багровостью. - Раздавлю! Не суйся не в своё дело!
- Она моя сестра! - срывающимся голосом крикнул Акобал, подавив в себе застарелую робость.
- Плевал я на это! Прочь с дороги! - и с этими словами Алеф взмахнул рукой, намереваясь отвесить оплеуху защитнику.
Удар пришелся по уху, но вреда особого не принёс, но Акобал задохнулся от ярости и бросился к сторожу. Вырвал меч у опешившего стража и бросился на Алефа, рыча в исступлении:
- Защищайся, раб вонючий! Я не стану тебя убивать безоружного! Бери меч! Алеф оскалил зубы не то в усмешке, не то в ярости, и двинулся огромной и устрашающей массой на Акобала. Во всклокоченной бороде застряли брызги слюны, глаза горели неудержимой яростью и неподдельной ненавистью. Рот кривился, изрыгая ругательства и угрозы.
- Я тебя голыми руками задавлю, щенок облезлый! - и протянул руку с растопыренными пальцами, готовыми схватить любого за горло и легко передавить шею.
- Защищайся, подонок трущоб! - срывался Акобал на фальцет и отступал, не решаясь нанести удар. Он дрожал в сильнейшем волнении и лишь неведомая нить удерживала его от рокового выпада. - Дайте ему меч и пусть защищает свою жизнь грабителя и жалкого вора!
Кто-то из заискивающих слуг вложил рукоять меча в потную ладонь Алефа. Он оглянулся на прислужника, вероятно не видя его, но меч медленно поднял и двинулся на Акобала.
В это же мгновение он ощутил в себе волну уверенности и спокойствия. Перед ним стоял напряженный противник и это было привычно. Ярость тускнела, уступала место расчёту и тело заученно приняло наиболее рациональную стойку для схватки. Все крики, шум, советы и увещевания отдалились и остался перед глазами один яростный Алеф.
Мгновенно сознание отметило и неумелую стойку противника и его огрузневшую фигуру, мышцы, заплывшие жирком лени и сытной еды. В Алефе не чувствовалось лёгкости тренированного воина и закалённого бойца. Всё это мгновенно отпечаталось в мозгу. Что-то злорадно-торжествующее нахлынуло откуда-то из глубин его дрожащего тела и придало ту уверенность, которая так необходима в сражении.
- Вот теперь мы поговорим на равных, предатель! - молвил почти спокойно, с лёгкой усмешкой, Акобал.
Алеф издал рык, совсем не подходящий для человека, и ринулся вперёд. Его меч скользнул совсем рядом с плечом Акобала, но лишь лёгкий скрежет стали показал, что оружие столкнулось.
Акобал выжидал, ожидая следующего выпада Алефа. Тот не заставил себя долго ждать и снова бросил своё огромное тело на врага. Акобал уклонился вправо, отведя клинок и когда Алеф, провалившись в броске, пытался восстановить равновесие, не очень сильно ударил того по шее плоской поверхностью меча. От такого оскорбления Алеф опять зарычал и опять прыжком понёс тело в атаку.
Мечи высекли сноп тусклых искр и Акобал с трудом отпрянул от мощного удара, направленного в живот. Алеф тяжело дышал. Пот градом катился по его лицу и он машинально смахивал его левой рукой, не прекращая злобно следить за Акобалом. А тот совсем успокоился, видя, что справиться с таким противником не стоит большого труда. Но в то же время чувство какой-то жалости охватило его. Желание драться проходило, а злость отступала. Он уже не хотел убивать, а когда услышал голос отца, полный страха, укора и мольбы, готов был и вовсе прекратить бой.
Но Алеф думал иначе. Он продолжал бросаться вперёд, видимо считая, что у его противника просто не хватает смелости для нанесения рокового удара. Он продолжал пылать злобой и жаждой крови врага и не собирался складывать оружие. Но силы уходили, и Алеф уже почувствовал это, ощутив ватную тяжесть в ногах и боль в плечах. Его движения становились всё медленнее и от этого ярость вскипала с новой силой.
После очередного броска, Акобал хлестнул того опять плашмя по рёбрам и кровь засочилась по смуглой коже бока. Алеф слегка согнулся, но тут же принял прежнюю стойку. Акобал отступил на шаг и сказал:
- Что, бык, не по зубам корм? Это тебе не кулаками махать. Подходи ближе, вонючий крокодил. Ты ещё не все угощения мои отведал.
Алеф не мог ответить. Дыхание с шумом вырывалось из его разинутого рта. Он устал. Наклонив голову, он опять, но уже не так отчаянно, двинулся вперёд. Потом быстро рванулся на Акобала, но тот сумел и на этот раз увернуться.
Его меч молниеносно описал короткую дугу и с силой опустился на лицо Алефа. Кровь брызнула из лопнувшей кожи, быстро густея в спутанной бороде. И почти одновременно второй удар обрушился на плечо правой руки Алефа. В одно мгновение меч оказался на пыльной земле, Алеф беспомощно прижимал руку к щеке, правая рука висела плетью, отбитая выверенным ударом. И хотя все удары наносились плашмя, но сила их была достаточной. Алеф не мог выпрямиться и Акобал с видимым удовольствием отвесил ему пинка в зад, приговаривая с довольной усмешкой:
- Обещай больше не обижать мою сестру! Да и меня больше не затрагивай. Больше я тебе ничего не спущу, грабитель храмов! - и с этими словами он отбросил потяжелевший вдруг меч.
Мельком увидел сияющие глаза отца, но тут же заметил и искорки страха в них. Жалость охватила Акобала. Подошел к сгорбившемуся отцу, обнял его худые плечи, прижал к разгорячённой груди, сказал ласково:
- Ничего, отец. Теперь не бойся. Всё самое плохое позади. Успокой свою душу и принеси благодарственную жертву богам. Они мне очень помогли сегодня. А я поехал домой, меня Юльма заждалась.
Ятонсид растроганно всхлипнул, зашмыгал носом, голос отказал ему и он лишь согласно и радостно кивал седой головой, щекоча сына бородой.
- Прости, отец, но мне надо ехать. Путь далёк, а ночь не за горами. Да ещё и к старику Ишильце заехать надо. Просил старик очень. Прощай! - он глянул на утихшую Энушат, глядевшую на него с благодарностью и даже восторгом, кивнул ей с улыбкой, махнул рукой Парфению и Велтуру, стоявшими со своими неразлучными друзьями, бывшими рабами-гребцами, и легко вскочил на коня, уже ожидавшего его у ворот.
Дирук пошел проводить друга за ворота и долго они шли рядом, вслушиваясь в неторопливый перестук конских подков. На прощание Дирук сказал:
- Жаль, что ты не с нами, Акобал. Нам так недостаёт тебя иногда.
- Боги милостивы, Дирук. Скоро должно поутихнуть здесь и я вернусь к вам.
- Скорей бы. Будем молить наших богов, будем приносить большие жертвы. И боги услышат наши мольбы. Ты будешь с нами, Акобал.
- Непременно. Но уже пора расставаться, Дирук. Прощай! И не забывай меня. Акобал махнул рукой, пришпорил коня и понёсся на большой скорости на юг, распугивая свиней, кур и ребятишек.
Глава 6. СКИТАНИЯ
Несколько дней прошли в обычных трудах. Акобал затащил старика Ишильце к себе в Салацию и тот теперь составлял компанию молодым супругам и старому воину Смаруну.
Вечера проходили в неизменных беседах и старый жрец казался неистощим в своих повествованиях, развлекая новых друзей. Акобалу казалось в такие вечера, что он сам совершает всякие путешествия и подвиги во славу великого, но несчастного, народа Кар-Хадашта.
Осенние штормы не позволяли часто выходить в море, но Акобал приторговывал и концы с концами пока сводилась. Зима обещала быть мягкой, прорицатели не скупились на обещания, собирая мзду в свои бездонные мешки.
Римляне тоже не сильно досаждали лузитанам, но это было затишье перед бурей и её ждали. Одни с нетерпением, устав ждать конца затянувшемуся восстанию, другие с ужасом, не желая жить под железной пятой римского солдата. Но были и такие, что ждали прихода римлян, как избавление от грязных пастухов и землепашцев, влияние которых после гибели Вириата постепенно падало.
Вожди, расправившиеся с царём, стали открыто издеваться над светлой памятью Вириата. Народ устал и это сходило им. Страна лежала в развалинах и в тяжких потугах старалась сама, без помощи вождей, наладить нормальную жизнь.
Жили в вечном страхе, не зная, в какую сторону качнуться.
И тут неожиданно пришла в хижину Смаруна истомлённая женщина. Она в изнеможении опустилась на камень у входа в жилище, узнав, что дошла наконец до нужных людей.
- Откуда и что тебе, женщина, надо? - озабоченно спросил Акобал, когда та немного передохнула.
- Ты не узнал меня, Акобал. Меня послала Энушат.
- Сестра? Что, неужели Алеф продолжает свои старые дела?
- Нет, господин, совсем другое и совсем плохо!
- Говори же скорей, что случилось? - воскликнул Акобал в сильнейшем волнении и оглянулся на столпившихся друзей и Юльму.
- Беда, господин, пришла в дом твоего отца! Всех забрали стражники правителя города!
- Да по какой причине это? Ведь Алеф помогал заговорщикам и это должно было оградить дом от посягательств!
- Появился злодей, господин. Боги его наслали, о горе нам!
- Какой злодей?
- Я ничего не знаю, господин, об этом. Но он такой страшный и все, когда узнали его, то чуть не лопнули от горя и отчаяния.
- Разве у моих родственников и друзей были такие враги? - не унимался в вопросах Акобал, едва сдерживая волнение и нетерпение.
- Не знаю, господин! Но его все узнали. Он такой страшный и злой! Хорошо, что стражники не позволили ему расправиться с отцом твоим и Алефом. Он, как гиена, бросался к ним с ножом. О, боги, услышьте мои мольбы!
- Да расскажи мне, наконец, кто такой этот злодей!
- Энушат, моя госпожа ненаглядная, говорила мне, да память мне боги отняли. Однако он весь в пятнах ожогов и без ушей. Лицо ужасно, господин мой!
И тут Акобал похолодел. Он узнал голос того страшного человека со злобным взглядом, что встречался ему на улицах города. Это был Миркан - их бывший сообщник и друг Алефа. Он вспомнил, как того оставили на берегу в каком-то селении, где его должны были казнить. "Значит, он избежал кары богов и людей", - подумал Акобал и представил, что грозит его друзьям и родственникам и что мог наплести мстительный Миркан.
- Что же просила передать Энушат? - торопил Акобал примолкнувшую женщину.
- Она молит тебя, господин, помочь им чем-нибудь. Боги пока молчат, а ты ей кажешься сильным и она надеется на тебя, мой молодой господин.
- Как же я смогу им помочь? Где они сейчас?
- Они в тюрьме, но их собираются морем отправлять в Гадир. Там сдать римлянам, а тот злодей расчитывает получить за них большую награду.
- Морем, - в раздумье произнёс Акобал, оглаживая свою молодую бородку.
- Морем сейчас опасно, - молвил Смарун. - Даже боги не помогут, коль в бурю попасть придётся.
- Огорчила ты нас, женщина, но спасибо и на том. Боги тебе воздадут за верную службу. Мне тебе нечем заплатить, - сказал в смущении Акобал.
- Мне ничего не нужно, господин! Мне госпожа передала для тебя кое-что и мне разрешила взять малую часть, но я не могу в такое время отрывать от их добра, которое можно употребить для их спасения или облегчения их судьбы!
Акобал рылся в мешочке, переданном ему женщиной и пропускал сквозь пальцы золото и драгоценности. Там мелодично глухо позванивало, но ему казалось, что это погребальная музыка по родным и друзьям.
Женщину-рабыню уложили отдыхать, накормив и дав умыться.
Акобал мрачный и подавленный, бродил по двору, обдуваемый холодным ветром с моря. Он поглядывал в ту сторону, где виднелись мачты лодок, вытащенных на берег, где гребни волн светились белоснежными пенными барашками, срываемые порывами свежего ветра. Солёный привкус ветра с моря навевал мрачные мысли.
Смарун с тоской наблюдал за Акобалом и семенил иногда за ним, стараясь ободрить и утешить. Акобал отмахивался, сердился и не хотел слушать.
Прошли два дня, а никакого решения у Акобала не созрело. Здравый смысл подсказывал, что сделать что-либо сейчас было невозможно. Эта беспомощность больше всего бесила Акобала.
- Сынок, брось ты мучить себя, - говорил Смарун, заглядывая в глаза Акобалу. - Что можно сделать против того, что произошло. Сколько не думай, а ничего не придумаешь.
- Что ж, так и сидеть, сложа руки? - крикнул Акобал в раздражении.
- Коль хочешь делать что-нибудь, - вклинился в разговор старик Ишильце, - пошли в Олисип человека, пусть разузнает подробно об этом. Что могла тебе сказать эта рабыня? Может и удастся помочь, если будешь знать, что задумали враги.
Акобал молча кивнул, но кого можно послать в город - не знал. Самому ехать опасно. "Значит, надо нанять за деньги, "- подумал Акобал и стало как-то немного легче.
- Смарун, найди верного человека помоложе, пусть поскачет в Олисип и разузнает всё хорошенько. Найдёшь?
- Чего ж, сынок. Можно и так. Боги нам ещё помогут. Тут есть один сухорукий пращник. Он из островов, но долг свой понимает правильно. Не подведёт. Завтра и поедет.
Акобал с сомнением поглядел на старого воина, но промолчал, не решаясь обидеть друга недоверием. Он кивнул согласно и сказал:
- Пусть перед отъездом придёт и мы поговорим с ним вместе.
- А как же! Надо ж обговорить всё.
Вскоре посланец, звали его Курм, поскакал на север с золотом, которое должно было способствовать успеху дела, задуманного Акобалом.
Десять дней тянулись мучительно долго. Акобал исходил томительным ожиданием.
Добавился страх за Юльму. Она ходила с животом и готовилась стать матерью. Волнения последних дней плохо действовали на неё, но она не подавала вида, что ей плохо. Акобал оттаивал под ласковым взором Юльмы. Он ненадолго забывал невзгоды, обрушившиеся на его голову.
И вот Курм прискакал. Он был утомлён и едва стоял на ногах. Конь дрожал мелко и весь покрылся тёмным потом.
- Ну говори, Курм! - не выдержал Акобал, едва тот успел оторваться от кружки с водой.
- Чуть сам не попал в лапы стражникам! Едва слизнул. Коня едва сохранил, а то бы совсем беда. - Курм передохнул, привалясь спиной к холодному и влажному камню, оглаживая рукой седеющую бороду. Глаза его молодо и задорно посматривали на Акобала. Он был доволен своей работой и не торопился с словами.
- Чего он молчит? - в волнении спросил Акобал, оборачиваясь к Смаруну.
- Погоди, видишь, человек едва отдышался. Не торопи.
- Юноша, дня через два-три их повезут в Гадир, как и говорили вы мне. Повезут на корабле в цепях. Вот только погода наладится и ветер попутный подует. Ждите, а там уж сами решайте, как быть. Если понадоблюсь, так я всегда готов. А теперь я пойду спать. Ноги не держат.
- Вот ничего нового и не узнали, - вздохнул Акобал.
- Сынок, ты неверно понял Курма, - ответил Смарун.
- Смарун дело говорит, юноша, - отозвался и Ишильце. - Время есть, а за нами остаётся мысль и мы будем думать.
- Думать! - в злости воскликнул Акобал. - Что тут можно придумать?
- Погоди гневить богов, сынок, - ответил Смарун.
- Отдохни, а мы тут, смотри, и надумаем тебе, - успокоительно сказал Ишильце.
- Успокой свою душу, отдохни от дум.
На другой день Смарун довольно бодрым голосом потребовал внимания. Сказал веско и значительно:
- Редко какой корабль, выйдя на рассвете из Олисипа. не останавливается у нас на ночь.
- И что? - вопросительно посмотрел на старого воина Акобал.
- А то, что это уже кое-что значит для нас.
- Смарун, тебе ещё не все мозги выбили на войне! - радостно воскликнул и бывший жрец.
Акобал стал немного вникать в мысль Смаруна. Она ему показалась стоящей внимания. Глаза оживились и весь он подобрался.
- А ведь верно! Корабль, конечно, к берегу не подойдёт близко и станет на якоре на рейде. Это даже лучше! Только...
- Только где людей взять? - перебил того Смазан. - Это трудное, но не безнадёжное дело, Акобал. Время мало и потому придётся спешить. Монеты у тебя, наверное, остались и их можно использовать для этой цели.
- И всё же часть людей надо искать из добровольцев, - возразил жрец.
- Верно! Я пойду к своим старым воякам и попробую их расшевелить, а ты, Акобал, беги на рынок и ищи охотников до добычи. Думаю, что в такое время с этим добром много хлопот не будет.
Однорукий Курм первым отозвался на предложение Смаруна. Вдвоём они к вечеру набрали около двух десятков желающих вспомнить старые подвиги и показать приспешникам Рима, что не все лузитане забились в норы до лучших времён. Это были пожилые, но закалённые в боях люди, готовые умело использовать свои старые умения вести бой.
Акобал тоже заручился обещанием двух дюжих оборванцев, жаждущих сняться с мели и потешить себя в жаркой стычке.
- Теперь, когда с людьми немного утряслось, - говорил Смарун вечером, после ужина при свете тонкой свечки, сидя в низкой комнатке, - надо добыть приличное судно. Одно у нас есть, но этого мало. Людей много и лучше, если мы будем действовать с двух лодок. Это я возьму на себя. Лодку достанем.
- Не прозевать бы нам. Что если корабль не зайдёт к нам в гавань? - с сомнением спросил Акобал, боявшийся, что их предприятие не осуществится по такой простой причине.
- Многое будет завесить от погоды, - важно молвил Смарун. Он уже считал себя заядлым рыбаком и знатоком моря, хотя всего три года, как покинул лагерь Вириата и доспехи.
- И оружие добыть, - подал голос опять Акобал.
- Наши люди всегда при оружии. Ножи и мечи найдутся, а верёвок у нас завсегда хватает. А что больше надо в таком деле?
- Хорошо бы ночью напасть, - мечтательно молвил Акобал.
- Да. Это было бы самое лучшее. Но посмотрим, а пока надо следить за ветром и погнать мальчишек на скалу глядеть в море, - и Смарун приосанился, почувствовав себя в центре внимания. Он даже помолодел в трудах и заботах.
Но прошло ещё два дня, прежде чем мальчишка прибежал и, запыхавшись. прокричал радостно и задорно:
- Большой корабль показался с севера! Уже по заливу идёт! На вёслах!
- Боги нас услышали! - радостно прошептал Акобал и бросил вестнику мелкую монетку. - Смарун, сзывай людей своих, а я побегу собирать оборванцев!
Солнце едва пробивалось сквозь тучи, нависшие над заливом. Его косые лучи мрачно протянули свои стрелы на море, испятнав его неспокойную поверхность. Свежий ветер разогнал белоснежные пенные гребни и они сливались у горизонта в сплошную серую белесую массу.
Уже в сумерках корабль втянул вёсла и остановился, бросив якоря. Нос его медленно развернулся против ветра. Лодка отвалила от борта и толпа матро- сов и воинов, галдя и торопясь, устремилась к берегу, до которого было не менее мили.
Акобал жадно вперил взгляд на эту лодку, стараясь сосчитать воинов, надеясь, что на борту осталось меньше, что должно облегчить захват судна.
На пристани метались факелы. Гостей встречали продажные изголодавшиеся женщины, жулики и попрошайки и, конечно, вездесущие мальчишки, галдя непрестан-
но и радостно.
Акобал как вор прокрался за толпой воинов и матросов, которые жаждали развлечений и вина. Их было около двадцати человек и Акобал решил разузнать у них о корабле и оставшихся там охранников. Но для этого он напра- вил Смаруна. Тот легко сходился с людьми и его опыт многолетних скитаний с армиями приучил его к подобным занятиям. '
- Это ты хорошо придумал, сынок, - заметил старый вояка, предвкушая интересные разговор и даровое вино, отказываться от которого он считал грехом, который может не проститься богами в том, другом мире, - Под действием I винных паров мне легко будет растормошить эту братию. Только будьте готовы с ребятами.
Ветренный вечер, а за ним и ночь опустились на городок и залив. Редкие огни одиноко мерцали и лишь в кабаке, где пировали солдаты с корабля, доно- сились пьяные голоса и светились окна желтым светом.
Акобал с нетерпением поглядывал на небо, но луны не было и время определить ему не удавалось.
А у пристани, вдали от городских кварталов, покачивались на волнах две посудины. Часть людей ожидала на берегу, но основная масса спряталась под бортами, готовая взяться за вёсла, побрякивая оружием и тихо переговариваясь.
Далеко в заливе мерал огонёк корабля, покачиваясь в кромешной тьме. Наконец прибежал задыхающийся Смарун. Он едва переводил дух и Акобал с нетерпением переминался с ноги на ногу.
- Да говори же! - не выдержал он и стал тормошить старика.
- Погоди, дай отдышаться. Пора начинать, сынок! Нам сопутствуют боги!
- Сколько на корабле людей? Ты узнал?
- Десятка два, может чуть больше, кто их будет считать. Завтра на рассвете снимаются. Эти головорезы побуйствуют ещё пару часов и вернутся. Ух, как я бежал! Теперь ноги не слушаются! На всякий случай надо их лодку увести, сынок. Хоть боги нам и помогают, ибо дело наше правое, но осторожность не помешает.
Акобал подозвал из темноты мальчишку и тот явился, протирая уставшие и заспанные глаза.
- Получи монету и уведи лодку с корабля, ты знаешь, где она пришвартована. Далеко не загоняй и смотри не попадись.
- Сделаю тихо, господин. Не изволь сомневаться. Мне это знакомо.
- Гони, а потом спи целый день.
Вёсла тихо шлёпнули по волнам, лодки плавно отвалили от причала и волны закачали их. Парус не стали поднимать, боясь преждевременно обнаружить себя. А шум, издаваемый уключинами, заглушался ветром и плеском воды. Волны с шумом проносились в темноте, отсвечивая белыми шапками гребней. Брызги холодом обдавали моряков и бродяг, но это было привычно и никто не обращал на это внимание.
Акобал лежал на носу, часто вытирая напряженные глаза и сжимая меч, заранее готовый броситься на врага. Сердце колотилось в груди гулко, тревожно, как это всегда бывает перед боем. А тут ещё море, темнота и качка.
Огонь корабля стал отчётливо виден. Гребцы тише стали грести, остальные приготовились вскарабкаться на высокий борт корабля. Он зачернел среди волн, грузно покачиваясь на якорных канатах.
Их не обнаружили и лодки, глухо бухнувшись бортами, вцепились в них зубьями крючков. Люди ловко и быстро бросились на палубу. Их окликнул голос с кормы и в то же мгновение рёв криков прокатился по всему кораблю, леденя в жилах кровь.
Замелькал свет факелов и фонарей. На палубе становилось тесно, но Акобал видел, как его люди проворно и деловито расправляются с обалдевшими от страха и сна солдатами и матросами, выскакивающими из своих тёплых углов.
Он едва успел обменяться тремя ударами меча с какими-то лохматыми тенями, как победные кличи стали раздаваться в разных концах корабля. Несколько маленьких кучек солдат ещё пытались защищаться, но их перекололи, осталь- ных стали вязать и сваливать у мачты кучей.
Трупы убитых спешно вываливали за борт. А Акобал с Фонарём в руке бросился на гребные палубы. Там уже звучали молотки и зубила. Вонь ударила в нос плотной струёй, словно пытаясь остановить юношу.
- Как тебе удалось это сделать? - сразу же спросил Велтур и Акобал с трудом смог признать в этом измождённом и страшном существе своего старого и любимого друга.
- Потом, Велтур, потом! Давай сюда, кузнецы!
Рядом возился Дирук, бормоча на своём языке что-то непонятное.
Вскоре все освобождённые гребцы вылезли на палубу и голова их закружилась от свежего чистого воздуха.
Акобал бросился искать отца, но тот уже сам плёлся, волоча за собой обрывок цепи. Его сгорбленная иссушенная фигурка странно терялась среди буйного веселья и разгула, царящих на палубе. Грабёж достиг высшего накала. Люди тащили добро, сваливали в кучи, ругались, смеялись, рвали из рук друг друга то, что нравилось, и сплошной гул голосов поднимался к небу, теряясь во мраке. - Где Энушат, отец? - спросил Акобал, обнимая тщедушного Ятонсида.
- Она устроилась хорошо, а теперь её надо искать в каюте. Там она жила с начальником охраны.
- Неужто и здесь она не изменила себе, отец? - с отвращением и негодованием воскликнул Акобал и почувствовал, как волна горечи и стыда заливает его.
- Но это спасло твоего отца от страшных мук, а может быть и смерти, сын мой. Не суди её строго.
- Как же так, отец? Ты её оправдываешь? Неужто боги такое могут оставить без последствий?
- Боги, сынок, всегда на стороне сильных, а сила была не в наших руках. Акобалу захотелось остаться одному. Отец вызывал раздражение. Пустота в груди обозначилась отчётливо и непрестанно напоминала о себе. Он не заметил, как столкнулся с Алефом. В свете фонаря, болтавшемуся под порывами ветра, он оглядел своего недоброжелателя. Тот выглядел жалко. За считанные дни он стал худым, длинным и уже не внушал страха своими могучими руками и грудью. Они смотрели друг на друга и молчали. Наконец, Алеф сказал дрогнувшим голосом:
- Я обязан тебе жизнью, Акобал, а может быть и чем-то большим.
- Что может быть больше жизни, Алеф?
- Не говори так. Я тоже думал недавно точно так же, но теперь, побывав в трюме на вёслах, да ещё видя злорадные взгляды Энушат, которая нарочно ежедневно приходила сюда поглядеть на моё унижение и муку. Нет, Акобал! Жизнь не всегда самое дорогое. Иногда случается такое, что хочется расстаться с нею, да сил нет, а может быть и возможностей.
Акобал услышал в голосе Алефа какое-то смирение и это казалось таким странным к необычным, что глянул на Алефа с опаской и недоверием.
- Это пройдёт, Алеф. Всё проходит и забывается. Так говорят старики и в это надо верить. И ты верь. - Акобал сам удивился столь философским словам своим, но Алеф не стал насмехаться и отошел, понурившись своей огромной и нескладной теперь фигурой.
Он вспомнил сестру. Взял фонарь и отправился искать её. Вскоре он нашел её и ужаснулся её видом. Растерзанная и грязная, в изодранном платье, ещё хранившем следы роскоши, она уставилась на Акобала, подбирая обрывки одежд. В свете фонаря Акобал рассмотрел следы насилия и гадливое чувство, смешанное с жалостью и злостью, охватило его.
- Кто это сделал, Энушат?
Она молчала, едва заметно пожимая плечами и стараясь поменьше занять собою место. Это стало злить Акобала, постепенно омерзение искривило его лицо. Он хотел уйти, но чувство долга остановило его. Превозмогая себя, он ска-зал, стараясь придать голосу оттенок жалости и участия: - Тебе надо переодеться, погоди, я сейчас найду чего-нибудь.
Он ушел с быстротой, свидетельствовавшей, что ему неприятно было находиться в обществе сестры, которую боги наконец-то покарали за беспутство и предательство.
Он шел по кораблю и перед глазами мелькали фигуры и рожи довольных успехом людей. Его останавливали, жали руки, угощали вином, орали и пели, но в мозгу его продолжала сверлить мысль о сестре. Он никак не мог понять, что заставляет её искать приключений и что она всё же допрыгалась.
Наконец к нему подошел Смарун. Он красовался в богатом плаще и доспехах. Лицо сияло и пьяные глаза отражали огни фонарей весело и безработно.
- Что я говорил, сынок! Боги нам благоволят! Какая добыча!
- Что вы будете делать с нею? - огрызнулся Акобал, с недовольством глянув в масляные глаза старого воина. - Думать надо, как укрыться со всем этим. Думаешь, нам простят такое нападение?
- Э, что думать о будущем, когда так хорошо сегодня! Выпей, сынок, а то у тебя вид потухший! Отрешись от забот, теперь гуляем!
Подошел Курм и тоже пьяный, но рассудок его работал почти нормально. Он отстранил рукой Смаруна. Сказал Акобалу:
- Время идёт, Акобал. На берегу могут хватиться и тогда нам не будет так весело. Пора сматываться. К тому же и солдаты скоро могут вернуться.
- Ты прав, Курм. Давай собирать людей и грузить добро на берег. Однако, это легко было сказать. Опьяневший от вина и удачи народ не хотел и слушать об отходе. Раздавались гневные голоса и крики.
- Покидать такое добро?! Разве на наших лоханках всё утащишь? Гуляем! И разгул продолжался с новой силой.
Акобал и Велтур с Курмом с трудом организовали полтора десятка людей. Стали грузить самое ценное на лодку Смаруна. С них смеялись, издевались, но многие уже начинали соображать, что до беды не так уж и далеко. А пока шли споры и грабёж, раздался испуганный угрожающий крик:
- От берега идёт лодка! Солдаты! Спасайся!
Паника сразу охватила корабль. Люди забегали, стали прыгать в черноту волн и там продолжали орать, уже взывая о помощи.
Только что храброе и отчаянное воинство превратилось в стадо очумевших баранов.
- Надо что-то делать, Акобал! - кричал Велтур, пытаясь успокоить и образумить людей.
Кое-как удалось собрать с десяток поспокойнее и похрабрее. Расхватали оружие, роздали часть гребцам, которые не могли оторваться от еды, питья и грабежа.
Лодка приближалась, уже виднеясь в посветлевшем море. Видно сквозь тучи пробивалась луна, а может и рассвет приближался. В суматохе и горячке никто не следил за временем.
- Чего бояться, бараны! - орал Акобал, носясь вдоль борта, расставляя воинов и поучая их. - Солдат совсем мало! Отобьёмся, чего там! Не робей и рази их сверху! Бери пилумы и метай, да не спеши, другого не достать.
Акобал краем глаза увидел Алефа. Тот торопливо и молча приспосабливал обломок рея, прилаживая его к руке. "Видать, не всю силу высосали из него", - успел подумать Акобал и довольно кивнул тому, встретившись взглядами.
Лодка приблизилась и оттуда донёсся голос:
- Эй вы там! Бросай оружие, не то всем черепа проломаем! Рабам будет собачья смерть!
Видно было, что в лодке не отдавали себе отчёта в том, что произошло на корабле. Они не замечали лодок, пришвартованных к борту корабля, или не придавали этому значения.
Когда лодка была уже под самыми бортами, Акобал приказал:
- Дротиками, все разом, давай!
С десяток тонких чёрточек метнулись вниз и в лодке закричали. Видно было, как двое свалились на дно, остальные налегли на вёсла и бортом притёрлись к кораблю. Неожиданно быстро и ловко солдаты вскарабкались до фальшборта и завязалась драка.
Акобал тут же отметил, что солдаты действуют умело, решительно и смело. Он орудовал копьём, пока его не перерубили и его пришлось отбросить. Солдаты напирали, хотя несли потери. Но и разбойники не проявляли отваги, хотя Акобал и Велтур подбадривали их криками, бросаясь в самую гущу свалки.
.
Началась потасовка в лодке, куда стали забираться прыгавшие со страху в море разбойники. Солдаты дрогнули, их оставалось совсем мало, а Велтур собрал вместе гребцов и те ударили разом.
- Бей их! Не давай отвалить лодке! Топи! - это орал Курм, вращая над головой ремень пращи. Камень с силой проломил грудь воину в лодке и тот свалился на её дно, качнув слишком сильно.
Волна залила лодку, люди цеплялись за её борта и опрокинули. В чёрной воде барахтались, кричали тонущие, но тяжелые доспехи тянули книзу. Сверху в них тыкали шестами, не разбирая,где свои, а где враги.
Враги были уничтожены. При тусклом свете зарождающейся зари стали видны трупы, безобразно валяющиеся в лужах крови. Раненые молили о помощи, но кто им сможет её оказать? Врагов добивали безжалостно и с удовольствием.
Акобал только сейчас заметил, что он слегка ранен и кровь на руке уже успела загустеть. Сразу же возникла боль. Пришлось перевязать тряпьём, слегка промыв чистой водой.
Алеф тоже получил удар мечом в бок и теперь двигался скрюченный и побледневший. Акобал с состраданием посмотрел ему в спину. Злобы на него он уже в себе не ощущал.
- Вот теперь пора на берег, - молвил Акобал, когда народ успокоился немного. - Пусть поднимут лодку, пока её не разбило о борт. Так сподручней будет и быстрей.
Уже спокойней разбойники грузили добро, раненых и в разгорающихся сумерках начинающегося утра отвалили от борта корабля. Хмель почти прошел и теперь все со смехом вспоминали панику и растерянность, подшучивали, смеялись, пересыпая слова ругательствами и славя богов, даровавших им такую удачу.
Корабль сиротливо покачивался на утихающей волне, одиноко серея в заливе. Вид у него был растерзанный.
В городе уже знали о случившемся. Взбунтовавшиеся горожане наводили на мысль о широком восстании и власти городка благоразумно поспешили убраться под защиту ближайшего вождя. Город опустел, затаился, хотя разбойники и не помышляли ни о чём дурном. Они радовались удаче, большой добыче и расчитывали, что теперь заживут вольготно и весело.
Но уже на другой день кто-то распустил слухи о приближении отряда воинов. Разбойники заволновались, боясь попасть в руки приверженцев римлян.
- Дела наши плохие, Акобал, - сказал Велтур, когда слухи дошли до хибары Смаруна.
- Сам знаю, Велтур, да что в нашем положении можно сделать?
- А тут и гадать не приходится, - вмешался слабым голосом Парфений. Он ещё не отошел от истязаний, которыми подвергался в тюрьме и на корабле. Его, как бывшего римского солдата, вместе с Велтуром ждала самая лютая казнь. И теперь Парфений хотел подальше уйти от грозящей опасности. Поэтому продолжал с пасмурным лицом: - Пока корабль не разбило или не утащил кто порасторопней, грузиться на него и в путь. Подальше от железной поступи Рима. От него нам добра не дождаться.
- Легко сказать, - отвечал Акобал. - У меня жена ребёнка ждёт. Куда я с нею? Опасно.
- Попасть в лапы римлян опаснее. Найдётся второй Миркан и тогда всем нам никакие боги не помогут, - продолжал настаивать на своём Парфений.
- Это верно, Акобал, - поддержал и Велтур. - Тут нам всем будет смерть лютая или рабство на рудниках. А это ещё хуже смерти, потому что умирать придётся долго и мучительно.
К вечеру из Гадира пришел военный корабль. Городок впал в уныние и страх. Утром можно было ожидать высадки Солдат и кара последует незамедлительно. Это ускорило решение Акобала расстаться с гостеприимным домиком Смаруна.
В спешке и страхе погрузили нехитрый скарб в лодку Смаруна. Народу оказалось много и лодка глубоко сидела в воде. Хорошо, что ветер улёгся, но он в любую минуту мог взыграть и тогда гибель всем была неминуема.
- Однако, у нас больше нет выбора, - заметил Велтур, на немой вопрос Акобала. - Время упущено. Наш корабль в руках римлян, а завтра они всё будут знать. Надо торопиться.
Все сильно приуныли, когда собрались на берегу, готовые отчалить. Один старый жрец Ишильце не падал духом. Он семенил среди печальных и мрачных людей и скрипел своим старческим голосом:
- Вы молодые и вам не должны быть страшны пути-дороги. Мир огромен и в нём всегда можно найти место для себя. Боги нас не оставят, смелее!
От него отмахивались, но были благодарны за слова надежды, которыми он пичкал своих новых друзей. Сам он с волнением и даже вожделением ожидал начала пути. Его детская мечта могла осуществиться на закате его жизни и это вдохновляло его и делало молодым и деятельным.
Ему было лет восемьдесят, но в это время никто не осмелился бы назвать его стариком.
Рядом грузились ещё три лодки. Чувствующие вину за свои деяния, люди с опаской поглядывали в сторону римского корабля, грозно светившегося огнями вдалеке.
И тут прибежал мальчишка. Тот самый, что помогал Акобалу до нападения.
- В город вступает отряд конницы! Тысяча, не меньше!
И хотя все знали, что мальчишка сильно приврал, но весть эта захлестнула разбойную братию. Галдёж поднялся неописуемый. Люди торопливо лезли на суда, бросали вещи, отталкивались шестами и тут же наваливались на вёсла.
Багровая луна с трудом пробивалась сквозь тучи, но её света было достаточно, чтобы заметить на лицах растерянность и отчаяние.
- Хорошо, что мы заранее позаботились о погрузке вещей, - сказал Парфений, с трудом спускаясь в лодку, поддерживаемый Ревулом и Акобалом.
Осторожно отвалили. Смарун поставил парус, лодка слегка накренилась и Юльма вскрикнула, испугано уцепившись за борт.
В городе нарастал шум к все догадались, что отряд, не дожидаясь утра, начал свои тёмные дела в домах несчастных жителей.
Смарун шевелил губами, моля богов не перевернуть перегруженную лодку и указать верный путь среди волн житейских. Велтур же предложил сесть на вёсла и не искушать судьбы. Акобал молча устроился у борта и примерился к валику весла, оглядываясь на остальных, стараясь уловить момент начала гребли.
Утром все измученные и подавленные оказались у выхода в море. Оно было пустынно и лишь на горизонте белел одинокий парус рыбака. Невыспавшийся и обессилевший от переживаний, народ сидел молча, угрюмо созерцая покатую тихую волну, накатывающуюся с моря. Лодку качало, но страх перед крушением отступил и вместо него навалилась тупая тоска.
- Что же дальше? - раздался голос Алефа и все удивились его безвольным интонациям.
- Пока ничего, - зло ответил Велтур и вопросительно посмотрел на Смаруна, что сидел на руле бледный и посеревший.
- На такой посудине далеко не потянешь, - ответил тот, заметив взгляд Велтура.
- То каждому и так понятно, - ответил Велтур и оглядел печальное сборище, хаотически расположившееся в лодке. - Может, подскажешь нам путь, который приведёт нас в спокойную гавань? Ты уже несколько лет плаваешь и можешь помочь нам в этом.
- Трудное дело, Велтур. Кругом римляне. И судно наше не для такого плавания. Слишком трудный вопрос для меня. Я ведь простой воин, а теперь старик без угла.
Замолчали. Думали, но каждый знал, что их мысли далеки от решения, которое вывело бы их всех из такого трудного положения.
В молчании перекусили и только Ятонсид безучастно сидел под банкой в скрюченном положении и тихо шептал молитвы, ни на кого не обращая внимания.
Лодка шла рядом с берегом и лишь при виде селения Смарун отворачивал мористее, боясь повстречать любителей чужого добра. Он не спрашивал совета, но правил к югу, используя ветер, который гнал их именно в этом направлении.
К вечеру поднялся ветер и перегруженная лодка каждую минуту грозила перевернуться и пойти ко дну.
- Я правлю к берегу! - вскричал Смарун и решительно переложил рулевое весло.
Вдали виднелась по виду удобная бухточка, защищённая от моря грядой песчаных дюн и зарослями почти голых кустов. Кругом простиралась пустынная и неприветливая местность без признаков жилья.
- Здесь и переждём непогоду, - буркнул Смарун, деловито укладывая доски сходней. Он был недоволен всем и каждым. Это видели остальные и старались не перечить ему.
- Не опасно ли здесь? - нерешительно спросил Акобал, оглядываясь вокруг.
- Нам везде опасно, - огрызнулся старый воин и продолжал работать. Волна здесь почти не ощущалась, к тому же отлив медленно отодвигал её и высадку произвели успешно.
В вырытой выемке разожгли костёр и тут только ощутили жгучий голод. Небольшая группка несчастных людей торопилась насытиться и лечь отдыхать.
- Нас мало, - молвил Велтур, - и поэтому придётся сторожить всю ночь.
- Коль заснём все, так и многих ухлопают, - отозвался Смарун, всё ещё неприветливо.
- Я с Ревулом отправлюсь осмотреть местность, - предложил Акобал. - Невдалеке виднеется холмик, оттуда легко будет осмотреться.
И хоть ночь прошла в тревоге и страхах, утром пришлось трогаться в путь. Ветер поутих, но волна ещё ходила по морю большая, но пологая. Смарун распорядился необычно весёлым и бодрым голосом:
- Торопись, ребята! Выходим в море! Отлив кончается, а его надо бы было использовать. Теперь тащи лодку на руках. Ничего, теперь она полегче стала!
- С чего бы это? - с удивлением спросил Акобал.
- Как же? Сколько еды зараз слопали! Пошевеливайся! Эй, красавица, - обратился он к сиротливо стоящей Энушат, - чего задумалась? Хватай узлы и к берегу. Поддержи мужчин!
Неожиданно Энушат взялась за работу и делала её хоть и неумело, но с большим старанием и охотой.
Лодку стащили на воду, быстро загрузили и вот опять качка и движение на юг под тугое гуденье паруса. Приходилось часто вычерпывать воду, волны перехлёстывали низкие борта, но Смарун продолжал уверенно править, словно вчера состоялся совет и принято решение.
Ишильце постоянно стоял на носу и в лице его светилось неясное, неосознанное восхищение. На него поглядывали, но не решались отвлекать от созерцания постоянно волнующегося моря. Брызги окатывали его с ног до головы, и это, казалось, нравилось ему. Глядя на мокрого старика, многим становилось зябко, а он стоял и не обращал внимания на этакую безделицу.
Он первый и заметил большую гаулу, которую неумолимо тянуло к береговым дюнам. Мачта висела на одних вантах, а несколько вёсел вразнобой пытались отклонить судно от опасного берега.
- Может, помощь им требуется? - участливо спросил великодушный Акобал.
- Это и ребёнку ясно, - отозвался задумчиво вояка и его ответ как-то насторожил Акобала. - И будь по-твоему, Акобал. Поможем несчастным.
Лодка изменила курс и вскоре подошла совсем близко к гауле. Она действительно сильно пострадала от шторма, который пронёсся далеко к югу, когда Смарун с друзьями пережидали его на берегу,
- Нам повезло больше, - довольно протянул Смарун, вспоминая, как удачно он переночевал на берегу, пока шторм бушевал южнее. - Эти чуть не стали добычей богам моря. Да видно боги послали нас им на счастье.
Семеро измученных и обессиливших людей с радостью и страхом в одно и то же время взирали на приблизившуюся лодку. Руки их с трудом ворочали тяжелые вёсла, не в силах удержать их под ударами волн.
- Кто такие? - прокричал вопрос Смарун.
- Купец Тракс из Эбаса!
- Да это мои земляки! - с радостным изумлением воскликнул однорукий Курм.
- Сам-то ты сколько годов на родине не бывал? - спросил Смарун
- Э, да что там! И сам не вспомню! Всё войны, походы, куда там годы считать. Но с десяток наберётся.
- Поди забыл, какая она, родина?
- Родину забыть нельзя, старик! Она у нас у каждого одна!
- Родина там, где тебе хорошо и доходное дело есть, - прошамкал скрипуче Ятонсид и горестно вздохнул, видимо вспоминая потерянные богатства и неизвестное тоскливое будущее прозябание.
- Потому и город ваш не устоял от римлян! - зло вдруг ответил Курм.
- Тут ты неправ. Мы сражались отчаянно и самоотверженно. Но враг был слишком силён, а мы слабы от голода и болезней. Мы все готовы были умереть!
- Но ты, старик, не решился этого сделать! Да и все твои друзья тоже!
- Будет вам спорить о былом, - остановил начавшийся было спор Смарун. - Бросать конец пора. - с этими словами он ловко размахнулся и швырнул кольцо верёвки на гаулу. - Теперь потащим их за собой в безопасное место. Там и заночуем.
Суда притянулись бортами и угрожающе стали тереться досками, фонтаны воды вырывались кверху, но Смарун и Акобал забрались на гаулу. Там царил страшный беспорядок. Снасти, куски дерева валялись на палубе, загромождая её. Целая бахрома верёвок свисала в море с бортов.
- Руби верёвки, Акобал! - скомандовал Смарун и сам принялся за работу, пока истощённые гребцы переводили дух.
Им на помощь поднялись Алеф и Дирук и работа подвинулась сразу же вперёд. Лодка своим парусом слегка тащила гаулу в море и можно было не опасаться выброса на берег.
- Вот и готово! - весело воскликнул Смарун, оглядывая свою работу. - Теперь дело пойдёт лучше. Эй, на лодке! Давай сюда женщин и стариков! Будем на гауле плыть! Курм, ты узнал, куда направлялась эта посудина?
- К нам в Олисип! Да видно богам наш купец не угодил. Пожалел жертву морскому божеству, а теперь расплачивается.
- Это ты верно сказал, Курм. Так и будем считать.
Вскоре гаула приняла новых пассажиров и лодка потащила растрёпанное и расшатанное судно за собой, хотя купец и пытался протестовать.
- Моли богов, что жив остался, купец, - отвечал Смарун, уплетая куски вяленой рыбы с луком и хлебом. - За спасение тебе полагается хорошо заплатить и в таких случаях не скупятся. Гребцы погибли, я вижу, что ты их расковал и выбросил за борт. Одному тебе не управиться. Терпи, купец! Так хотят боги.
Купец жалобно посмотрел кругом, вздохнул и зашептал молитвы. Кому он и о чём молился - догадаться было нетрудно.
На ночь пристали к рыбачьему селению в несколько хижин. Жители со страхом и радостью взирали на пришлых. Они боялись, что их ограбят, и радовались возможностью сбыть свой товар за нужные вещи.
Здесь наши путники узнали, что римские корабли часто плавают в этих водах. Гадир был уже близко и торговлю оловом, которая шла из северных Оловянных островов, надо было крепко держать в руках.
Эта новость, которая не могла быть неожиданностью, однако сильно испортила всем настроение.
- Не вешайте носов! - подбадривал друзей Смарун. - Сейчас осень, а римляне не отличались смелостью на морях! Они в эту пору сидят по гаваням и в удовольствие лакают вино и ласкают наших женщин, проклятые!
- Но куда ты нас везёшь, Смарун? - тихо, заговорщицки, спросил Акобал, понимая, что и другие сгорают желанием узнать это.
- А куда ещё можно теперь попасть? Или в Ливию, или на север. Но на север теперь не пробиться дальше Олисипа, остаётся только Ливия. Там нам будет спокойнее от римлян.
- Нас они уже оттуда выгнали, - ответил Акобал недовольно.
- Просто вы обосновались слишком близко от Пролива.
- Ты хочешь загнать нас в самое пекло?
- Твой отец сказал, что хорошо лишь там, где есть доходное дело. А где оно у нас может быть теперь? Только в глуши, Акобал!
Слова Смаруна казались Акобалу вполне убедительными. Искушать судьбу и дальше ему уже не хотелось. Правда, были мысли о Мавритании. Царь Бокх не отказал бы им в убежище. Но кто мог поручиться, что Рим и туда не протянет свои железные щупальца? А это никак нельзя было сбрасывать со счетов.
Ещё Вириат пытался создать союз Мавритании с Лузитанией, но Бокх проявил осторожность и послов Вириата отправил с туманными обещаниями. Однако по слухам, доходившим из тех краёв. можно было заключить, что Бокх с Римом затеял тайную интригу. К ней постепенно подключались недовольные римским владычеством вельможи Нумидии, стекавшиеся в столицу Бокха Иол.
Всё это быстро пронеслось в мозгу Акобала. Он тяжело вздохнул, не решаясь принять определённое решение. В этом мире, трепещущем под алчным взглядом ненасытного Рима, казалось, нет места, где бы можно спокойно устроиться, не навлекая подозрений.
- Ничего не могу я тебе ответить, Смарун, - сказал Акобал и самому стало неприятно от собственной нерешительности и сомнений. - Всё так запутано и шатко. Так и жизнь прошлёпает рваными калигами, а ты не успеешь оглянуться.
- Ты заговорил стариком, Акобал. Разве молодому воину подобает так говорить? Я тоже догадался о твоих мыслях насчёт Мавритании. Но, кажется, там скоро завариться такая же каша с Римом, как и в Лузитании. Лучше подальше от его железной хватки, Акобал. Поверь старику и воину, повидавшему на своём веку много разного.
- И всё же я не могу решить будущее всех нас.
- Будущее в руках всемогущих богов. Лишь они знают наперёд, что, кому и когда уготовано. Положись на их волю. Хорошая жертва удоволит их и они снизойдут до нас и наших бед.
Акобал ничего не ответил, но в душе был согласен с мудростью старого и умудрённого жизнью воина.
За туманной далью проплыл невидимый пролив - ворота Всемогущего Мелькарта. В просветах туч ненадолго увиделся отдалённый Тингис. А крепкий ветер с северо-запада упруго надувал паруса двух судов, торопящихся укрыться от политических бурь этого далёкого края. Бури морские пощадили этих скитальцев, пираты испугались гнаться за ними по бурному морю и беглецы продолжали путь на юг.
Гаулу удалось отремонтировать и теперь она несла парус на невысокой мачте, зарываюсь носом в океанскую волну, высота которой так пугала вначале небольшой коллектив людей, собравшийся на борту.
Купец Тракс впал в меланхолию. Горе его было так велико, что он готов в любую минуту броситься в волны океана. Его шесть матросов чувствовали себя значительно лучше. Терять им было нечего, а судьба их так или иначе в руках всемогущих богов. Они лишь не забывали шептать им молитвы и бросать в море дары, умилостивливая жадных властелинов.
Гнетущую атмосферу, царящую на борту, рассеивал иногда один лишь Ишильце, постоянно радующийся, как ребёнок, такому удачному стечению обстоятельств, которые позволили ему на закате его жизни ощутить себя молодым мечтателем и сильным мореходом. Его детская мечта осуществлялась и он был счастлив.
Он весело напевал давно забытые, но воскресшие в памяти слова песенок, его глаза светились помолодевшим блеском. Невзгоды морской жизни казались пустяком, а серые дали в белых пенных шапках волн манили неизведанными видениями чужедальних стран.
Тракс иногда был способен здраво рассуждать и в такие минуты Смарун выбивал из него всевозможные сведения о тех землях, куда они направлялись.
- Там свирепые и жадные племена, - постоянно отвечал тот на вопросы воина и в его словах слышалась фальшь злобствующего, обездоленного человека. - Там солнце так печёт, что прожигает голову и нашему люду долго жить там невозможно. Там гибель!
- А не привираешь ли ты, купец? Вон Юльма тоже говорит, что у них на родине точно так же говорят и о наших землях, а о Ливии так и совсем страшное. А вот живём и довольны. Спросим лучше у нашего полоумного Ишильце, он много знает, был жрецом в храме морского бога. Ему ведомы многие секреты мореходов древности.
- А я слышал всё от людей, которые сами побывали там и чудом унесли ноги, едва спасшись от каннибалов с пёсьими головами.
- Не слушай ты его, Смарун! - воскликнул приглашенный разрешить их сомнения бывший жрец. - Везде люди одинаковые. А цвет кожи и обычаи у каждого народа свои, так это каждому известно. Со страха глаза велики! Жизнь на земле повсюду одинакова.
- Выходит, все рассказы бывалых людей - выдумка? - не унимался купец.
- Самая настоящая! Ведь мы многое не можем объяснить и потому придумываем небылицы. Кому же охота признаться в своих страхах? Вот и родятся у нас сказки. Да и жрецы подливали масла в огонь, раздувая их. Я то понаслушался и насмотрелся в молодости на их проделки. Теперь меня на этом не проведёшь. А ты, Смарун, плыви без опаски. Всё зависит от твоего умения и опытности. Да чтоб люди не подвели. Вот я, например, не подведу! На меня всегда мажешь расчитывать!
- Хо, хо! Как на тебя расчитывать, Ишильце, когда тебя небольшой ветерок за борт сдует!
- Дело не только в силе и росте, Смарун, - ответил Ишильце, нисколько не обижаясь на презрительное высказывание об его росте и силе. - С пустой и дырявой головой никакая сила не поможет. Об этом и многие боги говорят, и мудрецы древности тоже.
В этот же день Ишильце подтвердил свои слова делом. Он вспомнил приметы старых мореходов, о которых читал в старых списках. Его обострённый мозг уловил эти далёкие сведения и теперь он увидел признаки надвигающейся бури раньше всех.
- Смарун! Правь к берегу! Буря будет. Ищи укрытие, а то поздно будет.
- С чего ты взял это, Ишильцы? - с сомнением спросил кормщик.
- Лучше поторопись, пода не поздно, как я уже сказал. Буря надвигается! Смарун зашептал молитвы и не решился перечить старику, который стал в это время необычайно серьёзен и даже мрачен. Весёлость исчезла, как и свечение глаз. Он выглядел озабоченным и тревожным.
Сухопутный человек всегда особенно пугается морской стихии и этот страх Смарун подметил в глазах старика.
Суда поспешили к берегу, где с трудом отыскали небольшую бухточку. И как раз вовремя. Ветер налетел внезапно и сильными шквалистыми порывами взлохматил море в считанные минуты. Люди едва успели притянуть гаулу канатами к камням, торчащим из песка пляжа. Лодку предусмотрительно вытащили на берег. И хотя отлив уже начался, волны обрушились на борта тяжелой гаулы с бешенством и упорством разъярённого зверя.
- Ишильцы, боги вразумили твой мозг и мы теперь спасены, - с чувством признательности сказал Смарун, когда опасность осталась позади.
- А что бы ты делал со своей силой, Смарун?
- Не говори уж. Ты был прав. Но всё ещё впереди. Гляди, как волны бьют гаулу. Может не выдержать.
- Это уже другой разговор. Но ветер меняет направление и если так пойдёт и дальше, то мы окажемся под прикрытием вон тех скал.
- Верно, старик. Видно, и в свитках можно почерпнуть кое-что полезное.
- Вся мудрость поколений там заключена, Смарун. Память человека не всегда может сохранить мудрость отдельного человека. А папирус или пергамент это делает отменно. А вон ещё глиняные таблички. Те могут тысячи лет хранить записи, превратившись в камень под действием огня.
- Так ты теперь будешь нашим кладезем мудрости, старик. Записывай свои и наши мудрости, хотя какие могут быть у простого человека мудрости?
- Тут тебе можно возразить, Смарун. Всякая мудрость от народа и без него существовать не может. Жрец только собирает её и домысливает. У него на это времени очень много. Так что не огорчайся.
Под грохот шторма и шум ливня, обрушившегося на путешественников, старики вспоминали былое, спорили о счастливых временах юности, ругали жадных римлян и гадали, что их ждёт в неведомых пока землях.
Непогода бушевала почти четыре дня. Измученные ожиданиями и бездействием, люди начинали ссориться, выказывали недовольство друг другом и вскоре всё это могло перерасти в серьёзный конфликт. Апатия и раздражение всецело завладели отчаявшимися людьми. Неизвестность и неясность их будущей судьбы приводила всех в состояние злобы, подозрительности и агрессивности.
- Мы на краю гибели, - говорил Ишильце своим бодрым скорым говорком, в котором на этот раз слышались нотки сомнения и испуга. - Эта проклятая буря сделала нас волками в пустыне.
- Нам нужен хороший тумак и тогда мы будем покладистей, - ответил зло и недоброжелательно Велтур. - Недаром в римских лагерях воинам не давали по целым дням бездельничать. От этого идёт разложение.
- Чего ж ты хочешь? - спросил Парфений. - Может всем нам предложишь с места на место камни таскать?
- Ты тут совсем говоришь напраслину, - возразил Ишильце. - Бесполезный и ненужный труд только ещё больше раздражает человека. Надо придумать полезное занятие. Например, делать обувь. Холодно и ноги мёрзнут.
- Правильно старик сказал! - поддержал спор Смарун, став на сторону местного мудреца. - Сейчас же надо занять людей, а то до беды недалеко. И на гауле работы накопилось за бурю. Может, завтра она утихнет, а судно к плаванию не готово.
- Пусть трое из нас и соберут людей для работ, - предложил Ишильце.
- Тогда Акобал, Ревул и я, - сказал Велтур и многозначительно оглядел оружие, валявшееся в беспорядке по земле палатки. Затем добавил: - А вам оружие привести в порядок и собрать в одно место. Совсем разболтались. За такое в войсках ставили к позорному столбу и били плетьми.
Однако долго работать не пришлось. На пригорке появился отряд всадников человек десять. Они остановились тагах в двухстах и совещались, жестикулируя руками.
- Вот и пришла к нам беда, - с горечью пробормотал Парфений, ощущая неприятный холодок внутри живота.
- Разбирай оружие, ребята! - скомандовал Велтур и первый выхватил из кучи пилу и меч. - Видно, по нашу душу явились. Встретим, не робей! Держись строем. Копьями, копьями встревай!
Пока люди в суматохе хватали оружие и выстраивались для отражения атаки, всадники с гиканьем и криками понеслись вниз к берегу, где столпились в ожидании моряки.
Дирук торопливо натягивал лук и пускал стрелу за стрелой. Два конника покатились с лошадей, но остальные продолжали быстро приближаться. Курм одной рукой вращал пращу и пускал круглые камни. Лошади вставали на дыбы, падали, но вот сшиблись, затрещали копья, завизжали покалеченные кони. Стук мечей и крики воинов наполнили тихий берег.
И вдруг всё смолкло. Трое всадников нахлёстывали коней, удирая вверх по холму. Остальные валялись поверженные, моля о пощаде или бездыханно устремив остановившийся взгляд в небо.
Сшибка произошла так быстро и так быстро закончилась, что казалось, что это было видение. Но убитые и раненые, кровь на песке и визжащая лошадь, с тщетными усилиями старающаяся подняться на ноги, говорили, что всё было наяву. Тяжелый хрип вырывался из грудей моряков, ещё не отошедших от скоротечной сечи.
- Кто это были? - спросил, ни к кому не обращаясь, Акобал.
- Какая разница, - ответил Велтур, переводя дыхание. - Цел остался и на том скажи спасибо своим богам. Сохранили. Поглядим, кто пострадал.
Оказалось, что убит всего один человек из матросов купца. Обломок дротика торчал из его груди. Шестеро были ранены и Ревул весьма серьёзно. Плечо разворочено ударом меча и кровь медленной струёй стекала по руке.
- Ревул, как же ты не углядел? - с сожалением спросил Велтур, присаживаясь на корточки возле друга. - Мудрец, что скажешь о ране? Выживет?
- На таком роскошном теле и не такие раны затягивались, сам погляди. А эта и подавно заживёт. Вот только крови много потеряно.
Ревул, бледный и растерянный от обиды, сидел на камне, сдерживая рвущиеся стоны.
Здоровые уже собирали оружие и снимали с убитых одежду. Раненых, хладнокровно прикалывали дротиками. Вскоре неожиданное нападение стало казаться далёким и совсем не таким уж страшным. Лишь Энушат вздрагивала плечами в беззвучных рыданиях.
Ишильце бродил между убитыми и горестно качал головой. Ему казалось всё это таким бессмысленным и жестоким, что в его голове это не укладывалось и он только причитал, скорбя о глупости людской.
- Ты, старик, не в свой век живёшь! - крикнул ему Алеф, воспрянувший духом после столь блистательной победы в молниеносной стычке с неизвестными.
- Это как же понимать, бык безрогий? - спросил тот и скрипуче засмеялся.
- Одна жестокость может управлять миром, а ты сетуешь на неё! Вот и понимай меня, как знаешь.
- Дикий ты человек, бык. Мы же не звери, чтоб терзать друг друга.
- Мы даже хуже зверя, старик. Мы убиваем больше и страшнее, даже если и нужды в том нет. Зверь без надобности никого не трогает.
- Но человеку дан думающий мозг и им нужно правильно пользоваться, чего не умеют делать звери.
- Вот мы и используем его для обогащения, для славы, для обладанием женщин и для простого удовольствия. Знать. много ты читал таблиц, да мало жил среди людей, старик. И странно, что ты так долго живёшь.
- Глуп ты и тёмен, - скорбным голосом отозвался Ишильце и настроение у него совсем испортилось.
- Зачем обидел старого человека? - с неудовольствием спросил Велтур.
- Да ничем я его не обижал. Просто старик жизни не знает. Всё думает, что человек напичкан одними добродетелями.
- Даже если он и ошибается, то это не такая уж плохая ошибка, Алеф. Иногда с такой ошибкой люди отлично проживают жизнь. И не стоит им в этом мешать. Пусть радуются своим мыслям и понятиям.
Погода налаживалась. Тучи уносились прочь, ветер стихал, а волны, словно устав целыми днями бросаться на берег, успокаивались.
- Завтра в путь, - объявил Смарун, поглядывая на море прищуренными глазами. - А до темноты всем на гаулу, готовиться к плаванию.
Холодная звёздная ночь опустилась на берег. К утру ветер переменился. Он дул ровно с северо-востока, принося запахи первых снежинок, падающих в скалистых горах далеко в глубине Иберии. Люди мёрзли, тянулись к огню и с недоверием и опаской поглядывали на море.
Преследуемые штормами, пережидая по целым дням их ярость, скитальцы с нетерпением ожидали конца затянувшегося плавания.
Ишильце знал некоторые колонии на побережье Ливии и уверял, что там люди живут вольготно и не испытывают страха перед дикарями, окружающие эти колонии.
- Лучше не останавливаться в Ликсе, - говорил он. - Это слишком близко и там могут быть уже римляне. Спустимся дальше к югу. Ещё великий Ганнон основал ряд колоний на всём берегу Ливии и одну из них мы сможем назвать своей новой родиной.
- Когда это было? - спорил Алеф. - Сейчас их может быть и в помине нет.
- Раз торговля идёт, то и колонии живут. Да и друг Сципиона Полибий в недалёком прошлом посещал их, а об этом и вы хорошо знаете. До самой дальней из них, Арамвия, доходить нет смысла. Туда римляне не доберутся. Они ещё не настолько освоили морские плавания.
- Заведёшь ты нас в Тартар, старик! Лучше тебя сбросить в море в дар покровителю моряков. Так будет больше пользы от тебя, - плотоядно улыбнулся Курм, не веривший в то, что дальше к югу могут быть благословенные земли. Слишком много он слышал ужасов о них.
- Зато теперь мы не мёрзнем от холода, как в Иберии. А летом везде жар- ко. Нам ли бояться жары? За своём же доме. тем и плывём, чтобы быть самим хозяевами в
Слева тянулись пустынные берега Ливии. Нигде ни одного паруса. Словно никогда в этих водах и не плавали отважные финикийские моряки и их карфагенские преемники.
Тучи клубились у горизонта и моряки боязливо жались к берегу, готовые в любую минуту укрыться в его спасительных бухтах.
Едва приметили развалины маленького городка Тимитерия, ещё основанного знаменитым Ганноном. Его бы и не заметили, но Тракс обратил всех на него внимание.
- Вот то, что осталось от первой колонии Ганнона. Её разрушили кочевники, а жителей перебили.
- Ну и что? - зло спросил Акобал, которого злила попытка купца посеять среди них страх и сомнения.
- А то, что и остальные города уже не существуют. То подтверждает и недавнее плавание Полибия.
- А где-то наш учёный Хилон, он тоже с ним отправился в путешествие? - с теплотой в голосе вспомнил Парфений. - Поди, пишет теперь свои таблицы, вспоминая свои приключения.
- Да, ты прав, Парфений, - отозвался Велтур. - Хотелось бы мне ещё раз повидать нашего Хилона. Вот он бы мог нам дать дельный совет.,
- А лучше всего, друзья, - заметил Ишильце, умильно улыбаясь, - переправиться на Блаженные острова. Вот там жить можно. Благодатный край и никого рядом! Никаких восстаний, царей, войн!
- Нет! Его надобно в море спустить! Он нам все души вывернет своими баснями и россказнями! - опять напомнил Курм и можно было заметить, что его слова - не простая шутка.
- Опять о богах думаешь, Курм? - спросил Ишильце. - Каждый жертвует им самое дорогое и ценное, а многие получают взамен их благосклонность? Вон жители нашего благословенного Кар-хадашта приносили в жертву своих первенцев, а Рим всё равно разрушил и уничтожил и город, и всех жителей. Разве мало было богам ваших жертв? А римляне этого не делали, но победили! Почему?
- Он богохульствует! Его немедленно надо принести в жертву морским богам! Он нас погубит! Хватайте его!
Поднявшийся гам с трудом удалось остановить и спасти старика, затолкав его в каморку под крепкий замок.
- Перестал бы ты языком трепать, - увещевал старика Смарун, пряча в карман ключ и передавая кружку воды.
- Темнота в головах всегда была чертой дикарей, - отвечал старик смиренно и грустно. - Спасибо тебе, Смарун. Ты понимаешь меня.
- И я не понимаю, но вижу в тебе большую пользу для нас, а это надо учитывать. Нас слишком мало и каждый имеет большую ценность.
- Разве всё дело в цене? Я ведь не вещь.
- Будешь вещью, если не придержишь свой колючий язык. Должен понимать, что люди испуганы и не знают, что их ожидает впереди. Могут решиться на любые выходки. Замолкни и сиди, словно мышь.
Прошло дней шесть и впереди, прямо на юге. завиднелся мыс. Тракс сказал, что это может быть мыс Гир.
- В этих местах несколько городков должны быть. Можно найти их и отдохнуть, запастись провизией.
- Вот теперь ты, купец, правильно говоришь, - обрадовано молвил Парфений. Несколько часов спустя на берегу увидели поселение. Оно пряталось в купах деревьев и издали невозможно было различить, что за жители там обитают.
- Пристаём, друзья! - крикнул Смарун, направляя суда к берегу.
- Приготовить на всякий случай оружие! - распорядился Велтур, облачаясь в лёгкие латы. - В здешних краях без осторожности пропадёшь. Что на уме у здешних жителей? Одни боги могут знать.
С трудом преодолев отливное течение, суда вошли в неглубокую гавань и в виду городка бросили якоря.
От пристани отвалило две лодки и вскоре на борт поднялись люди, отличавшиеся от прибывших темнотой кожи и курчавостью волос. Говорили они на понятном, но необычном наречии. Вероятно. это были потомки тех колонистов, что основали городок несколько столетий назад.
- Кто вы и откуда прибыли? - спросил кряжистый бородатый мужчина в белоснежных ниспадающих одеждах, по виду - глава селения.
- Мы купцы славного города Кар-Хадашта, - выступил вперёд Ятонсид, почувствовав в себе необходимость показать своё старшинство перед старожилами городка. - Прибыли с миром, а ищем места для поселения и торговли.
- Слышно было, что наш славный Кар-Хадашт повержен. Боги отвернули свои грозные лики от этого города. Кара постигла вертеп разврата и греха! - в голосе старейшины слышались нотки угрозы, а его люди плотнее сгрудились за его спиной.
- Все мы во власти всемогущих богов! - смиренно ответил Ятонсид, опустив глаза долу.
- Что вам нужно от нашего города?
- Очень немногого, почтеннейший, - склонился Ятонсид в почтительном поклоне. - Отдых, пристанище на несколько дней и пищи, за которую мы можем хорошо заплатить. И ещё совет ваш. Вы долго здесь живёте и знаете местные условия. Совет ваш нам не помешает. За то вы получите благословение богов и уважение наше и почтение.
- Ты весьма учтив, старик. На берег можете сойти, но оружие оставьте на корабле. Мы мирные люди и не обидим вас, но осторожность не помешает. К тому же. наша молодёжь не любит чужестранцев. Относится к ним с недоверием и могут возникнуть недоразумения. Да снизойдут на вас благодать богов и их любовь. Зовут меня Муттон и вы находитесь в древнем городе Арембис.
Ятонсид представил своих друзей. Лёд отчуждённости был сломлен, хотя и осталось чувство отчуждённости и настороженности.
Городок представлял собой селение домов сто, не больше. Вокруг тянулась стена, полуразрушенная временем и беспечностью граждан. Её невысокие домишки едва укрывались за нею и в случае приступа она не смогла бы надолго сдержать атакующие толпы туземцев.
С башен крепости просматривался вид на местность. Она холмилась, а на горизонте синели неясные очертания гор. Рощи и кустарники перемежались открытыми пространствами степи с жёсткой высокой травой. Стадо овец медленно ползало среди этого ландшафта и одинокий пастух на низенькой лошадке неподвижно застыл на бугорке.
Народ здесь был смешанный. Видно, своих женщин было мало и приходилось родниться с местными темнокожими красавицами. Курчавость шевелюр и смуглость лиц явно подтверждали такую догадку. Да и просто местных жителей в городке было достаточно. По этому поводу Парфений заметил:
- Ещё пару поколений проплывут и о ваших пунийцах здесь попросту забудут. Туземцы поглотят весь народ.
- Важно, чтобы обычаи и память сохранились, - ответил Акобал, но в словах его не чувствовалось уверенности.
- И память исчезнет. Её заменит местная память и местные обычаи. Если вообще что-нибудь останется от этого городка.
- Но люди здесь живут безбедно, судя по всему, - сказал Акобал, стараясь переменить тему для разговора.
- Но рабы и тут имеются, - не унимался Парфений. - А там, где рабы, не может быть счастливой жизни для всех.
- Для всех она никогда и не случается. Кто-то всегда несчастен и горит желанием получить свою доли любым путём.
Прибывшим отвели помещение, похожее на загон для скота. Но тут таких было много и приходилось мириться. Ссориться с местными жителями не приходилось. Тем более, что толпа любопытных постоянно сопровождала любые перемещения чужестранцев. Мальчишки неотрывно следили своими чёрными бусинками, готовые дать стрекача при любом проявлении враждебности.
Муттон скупо проявлял своё гостеприимство и продукты приносили в малом количестве и редко. Правда, мяса было много и это одно казалось блаженством изголодавшимся людям.
Зато больным, и особенно Ревулу, сразу же оказали помощь. Местный лекарь заботливо возился с ним. Припарки незнакомых трав и питьё горьких отваров в изобилии поставлялись им, что быстро стало помогать выздоравливающим.
Настороженная приветливость жителей городка Арембис держала моряков скорее в почётном плену, чем отдавала дань гостеприимству. Старейшина Муттон неизменно выказывал им знаки внимания, но скупо и явно показывал, что их пребывание в городке не является радостью для жителей.
Вскоре в городок пожаловал вождь соседнего племени. Его большая свита шумно заполнила маленькую улицу, ведущую к дому старейшины. Впереди шествовали воины с копьями, украшенными пучками перьев. Сами они блестели коричневой кожей, отливающей фиолетовым оттенком.
На низкорослой лошадке восседал сам вождь Кронго с объёмистым животом, лоснившемся от пота. Плечи его покрывал плащ из шкуры леопарда. Золотые браслеты сверкали на его руках в изобилии, на голове красовалась шапка волос, обмазанная глиной и испещренная перьями и пучками трав. Широкий нос украшался золотым кольцом, обрамлявшим рот с толстыми губами.
Опахальщики мерно обмахивали его опахалами из страусовых перьев на длинных бамбуковых палках.
В грохоте барабанов процессия прошествовала по улицам, поднимая пыль и волоча за собой толпы любопытных, орущих ребят, колотящих в трещотки.
Чуть сзади несли носилки, открытые, украшенные лентами и перьями. В них восседали женщины. Одна пожилая и жирная, вероятно жена вождя, другая молодая с огромными глазами и длинными курчавыми волосами. В облике её заметна примесь белокожего человека.
Обе они едва прикрывали наготу, но украшений из золота и бронзы было на них так много, что казалось они едва ли смогут свободно передвигаться без посторонней помощи.
- Принцесса явилась, - с лёгким смешком молвил Парфений, наблюдавший со своими друзьями пышную процессия.
- Всем семейством пожаловал владыка здешних краёв, - ответил Акобал, утирая пот с пылью с лица.
- Пожалуй, и нас втянут в празднества, - заметил Парфений с неудовольствием, предчувствуя томительные часы местного ритуала.
И, как бы подтверждая слова Парфения, гонец Муттона приказал всем морякам явиться в дом для участия в торжествах по случаю прибытия повелителя края.
Поскольку дом не смог бы вместить всех гостей, приём устроили в обширном дворе, где выставили кресла, разостлали ковры и расставили стражу.
Наши скитальцы ничего не понимали из того, что говорилось начатом приёме и никто не догадался переводить им слова и обычаи. Они стояли плотной толпой и на них бросали любопытные взгляды эти черномазые гости.
Рядом с вождём, но немного ниже, сидели его жена, дочь и трое сыновей, все обвешанные украшениями. Муттон сидел рядом с вождём Кронго, а за спинами колыхались опахала, хотя тень от дерева, росшего во дворе, давала обильную тень, да и жары никакой не чувствовалось.
Вдруг голос старейшины обратил на себя внимание моряков:
- Подойдите ближе к нам, гости заморские, - позвал он моряков и те нерешительно двинулись к креслам, расталкивая непослушную толпу темнокожих и именитых жителей городка.
Гости склонились в почтительном поклоне и ждали, что произойдёт дальше.
Муттон говорил с вождем, слегка наклонившись к его огромному уху. Тот кивал неопределённо и поглядывал глазами навыкат с интересом, но несколько высокомерно.
- Великий вождь Кронго приглашает вас к себе в гости, - сказал Муттон и сделал знак глазами склониться перед высшей волей вождя.
- Передай великому вождю, почтенный старейшина, что мы благодарим за приглашение и считаем его проявлением добрых чувств к нам и большего почёта нам никогда не приходилось встречать. Пусть боги благословят его мудрость и продлят жизнь ещё на сто лет! - Ятонсид счёл для себя невозможным промолчать в данный момент и выступил с этой ответной речью.
- Великий вождь рад оказать вам эту честь, чужестранцы, - продолжал переводить Муттон, - и будет рад породниться с такими отважными мореходами и воинами. Он ждёт вас через три дня в своём селении.
- Чего это ему вздумалось так сразу брать нас в оборот? - прошептал Парфений в то время, пока Ятонсид витиевато отвечал на столь щекотливое пред- предложение.
Моряки заволновались. Некоторые с загоревшими глазами, другие с недоумением и страхом, а Дирук принялся радостно хохотать. Его хотели удалить, но его смех оказался столь заразителен, что вскоре весь двор хохотал, топоча в восторге ногами, поднимая тучи пыли.
Вождь вытирал слёзы. Муттон сохранял спокойствие и не позволил себе улыбнуться, хотя выходка Дирука вначале и тронула его губы лёгкой усмешкой.
- Вы весёлый народ, - сказал Муттон, слегка дрогнувшим голосом, - и потому он желает задержать вас дней на десять или дольше.
- Передай вождю наше глубочайшее изумление и восхищение его гостеприимством, - ответил Ятонсид, склоняясь в очередной раз перед креслами владык.
Двор зашумел, задвигался. Колдуны выскочили в своих растрёпанных нарядах с бубенцами, побрякушками и трещотками. Их косматые фигуры, обвешанные пучками трав и хвостами зверей, мельтешили в перестуке костей и черепов змей и сусликов. Пыль, поднятая их плясками, повисла над толпой, но никто на это не обращал внимания. Завывания, вскрики, стук палок и костей, подвывания толпы, приходящих в возбуждение туземцев, всё это слилось в один сплошной гул. Пыль першила в носу и горле, хотелось пить и укрыться от этой оргии.
Наконец, пляска сменилась размеренной топотнёй толпы женщин, ставших в крут. Пыль помаленьку осела, но новая толпа уже мужчин сменила плавные и медлительные движения женщин. Грохот тамтамов и писк дудок оглушал, но приходилось терпеть из боязни навлечь недовольство высоких гостей.
Уже к вечеру пляски сменились песнями, а вскоре запылали костры и начался пир.
Туши быков, оленей и свиней источали ароматы, от которых рты наполнялись голодной слюной. Стали волочить зажаренные в другом месте туши крокодилов, слоновьи хоботы, птицу сваливали в плетёные из листьев пальмы корзинки и они грудились аппетитными зажаренными корочками.
Моряки не заметили, когда был подан сигнал к началу пиршества, но все с ожесточением бросились к еде, разложенной на коврах. Люди толкались, хватали лакомые куски, ссорились, ругались и торопливо поглощали мясо, запивая это пальмовым пойлом, которое заменяло здесь вино.
Очень скоро весь двор был завален костями, раздавленными фруктами и овощами, кусками уроненного мяса. Среди всего этого хаоса шныряли прожорливые собаки, выхватывая из-под ног людей себе поживу. Картина была дикая и живописная в одно и то же время.
Уже поздним вечером двор помаленьку затих. Во всех его углах валялись заснувшие пьяницы. Среди них продолжали бродить, ленивые от обжорства, собаки, облизывали губы туземцев, лакали пролитое хмельное питьё.
Вождь и его родственники удалились во внутренние покои дома и оттуда доносились их храп, икота и бормотание.
Утром во дворе собрались только знать и шли переговоры, суть которых была непонятна нашим морякам. Они тоже были приглашены в качестве почётных гостей и слонялись без дела в поисках прохлады.
Когда переговоры окончились, Муттон пригласил к себе Ятонсида. Сказал:
- Вождь приказал готовиться вам в поход. Он завтра уходит и вы должны сопровождать его.
- А отказаться нет возможности? - со слабой надеждой в голосе, спросил Ятонсид, с ужасом думая, что ему предстоит ещё раз испытать вчерашнее возлияние.
- Это обидит вождя, а ссориться с ним нам никак нельзя, почтенный.
- Это прискорбно, но видно боги решили устроить нам испытание. - Старик горестно вздохнул, согнулся и продолжил: - Мы подчиняемся, благороднейший и безропотно принимаем это нелёгкое приглашение.
На следующий день, едва взошло солнце, караван темнокожих туземцев тронулся в путь. Его сопровождали жители городка, которые гнали перед собой десятки вьючных лошадок, груженых очередной данью. Среди каравана двига- лись и моряки.
- Что нас ждёт в гостях этого дикогого вождя? - спрашивал Парфений идущего рядом Велтура. д
- Да что можно ждать от такого варвара? Ты же слышал. Будет сватать нас за своих красавиц, вот и случай устроить свою жизнь, Парфений. И Рим далеко, и почёт, и богатство, коль скоро нас так хорошо принимают.
- Да какое у них тут богатство? Будешь возиться со стадами и кучей детей!
- Разве ты не заметил, сколько на этих дикарях золота? Вот и разбогатеешь. Они не очень-то разбираются в ценности этого металла.
- Думаю, тут ты не совсем прав. Их уже научили наши городские жители. С незапамятных времён они насаждают тут свои обычаи и цену золоту знают хорошо.
- Может быть и так, но мне сдаётся, что здешние туземцы больше влияют на наших горожан, чем те на них.
Утомительный переход по жаркой саванне длился целый день. Темп был довольно быстрым, несмотря на то, что караван был обременён грузом дани и носилками с женщинами свиты и ближайшими родственниками вождя.
К вечеру вошли в обширное селение. Оно раскинулось вольготно на низких холмах, между которыми вилась неширокая речка, заросшая кустарником и населённая крикливыми лягушками.
Встреча оказалась бурной и суматошной. Караван тут же расхватали жители, вождь сам спешил урвать что получше, раздавая удары палкой по тёмным и потным спинам своих подданных.
Оглушенные грохотом и гвалтом, гости опять оказались среди пирующих. О прибытии вождя здесь знали и приготовления к пиру были закончены. Сразу же появились туши жареных животных, горы фруктов, трав, зелени.
Опять пьянство, обжорство, пляски под грохот тамтамов и визг дудок. Веселье длилось всю ночь и к утру затихшее селение спало мертвецки. Коровы, козы и свиньи требовательно подавали свои голоса, бродили по улицам, но никто не обращал на них внимания. Все спали и даже рабы не подавали признаков жизни. Редкий человек появлялся среди сонного селения, бредя очумело, волоча по пыли свои тёмные грязные ноги.
Осень щедро дарила людей и они могли позволить себе такое отступление от повседневных забот и трудов.
Празднества следовали одно за другим. Ятонсид слёг и больше не поднимался, стоная и кряхтя на своём травяном ложе в хибаре, отведенной для гостей.
Остальные вынуждены были продолжать участвовать в оргиях столицы этого дикого царства, где сам вождь старался перепить и переесть любого из своих подданных.
Начались сватовские обряды. Вождь считал почётным заполучить в подданные себе белолицых людей. Скорее всего этому способствовал старейшина Муттон и теперь его политика ассимиляции вновь прибывших давала свои результаты.
Дня через три после прибытия в селение, которое раза в три превышало городок Арембис, несколько молодых моряков получили персональные приглашения посетить принцессу в её отдельном доме.
Акобал, Дирук, Велтур и Клерм, молодой моряк из команды купца Тракса, пошли на приём вместе с толмачом и охраной из двух здоровенных воинов. В руках они несли тонкие дротики с широкими наконечниками сверкающей стали и знаки царственного дома в виде жезла чёрного дерева, разукрашенного резьбой и пучками страусовых перьев.
Принцесса приняла их ласково и просто. Большая хижина на каменном фундаменте продувалась ветерком, который просачивался в щели стен, сделанных из неплотно пригнанных жердей. Ковры устилали пол, где были уже расставлены на деревянных блюдах местные деликатесы и прохладительные напитки.
Принцессу окружали девушки из знатных семей и все они были полуобнаженными, что несколько смущало молодых людей. Однако они старались не подавать вида и ждали, что скажет им переводчик.
Умра, так звали принцессу, ласково говорила Акобалу слова, которые тут же переговаривал переводчик. Акобал внимательно слушал и с каждым словом лицо его становилось сумрачней.
Он только сейчас заметил, что взгляды, бросаемые Умрой на него были не совсем обычные. Её глаза красноречиво говорили ему о её чувствах, которые охватили эту дикарку и Акобал с тоской подумал, что Юльма будет убита горем, узнав, что происходит в этом "дворце" принцессы.
Умра явно выделяла Акобала из других мужчин и не стеснялась этого. Она была самоуверенна и жадные губы её призывали властно и в то же время трепетно.
Нравы, вероятно, в этом селении были простые и не отягощались предрассудками. Не только Умра, но и остальные девушки откровенно и просто выказывали собравшимся мужчинам свои знаки внимания.
Акобал с нароставшим чувством раздражения наблюдал, как просто и непринуждённо его друзья принимали эти знаки, как они с готовностью тли на сближение с этими темнокожими красавицами с курчавыми волосами и широкими носами. Сам он отмалчивался и тем доставлял Умре неудовольствие.
Наконец, когда солнце опустилось за кромку далёких холмов, где прятался за песчаными дюнами городок Арембис, Умра бесцеремонно выгнала своих подруг из хижины. Те так же бесцеремонно уволокли своих избранников и Акобал с тоской почувствовал, что он может не выдержать этого испытания.
Тотчас Умра вскочила и уселась на ковёр рядом с Акобалом. Он чувствовал прикосновение её тугой груди, её жаркое взволнованное дыхание и требовательные руки, обнимавшие его холодные плечи.
Она говорила ему на своём непонятном языке слова, смысл которых был понятен ему. Он непроизвольно сделал движение, готовый отодвинуться. Умра в ярости вскочила и закричала на него. Глаза в сумерках округлились ещё больше, белки сверкали и вся она превратилась очень похожей на разъярённого леопарда, готового к роковому прыжку.
Акобал умоляюще простирал руки, говорил что-то, сам не понимая своих слов, просил, но Умра оставалась свирепой и злой. Она криком позвала переводчика. Долго говорила ему торопливом тоном. Тот смущался, кланялся, потом сказал, обращаясь к Акобалу:
- Принцесса Умра требует от тебя жертвы, господин. Скажи, кто у тебя есть.
- Скажи принцессе, что я женат и у меня в городке осталась жена, Юльма. Скажи, что я её люблю и не могу связать свою судьбу с нею. Пусть она оставит меня и отпустит назад.
Ответ Акобала снова бросал Умру в ярость. Она топала босыми ногами, кричала, жестикулировала. Потом успокоилась, тяжело дыша, а переводчик сказал:
- Она не желает тебя оставлять, господин. Она сказала, что ты станешь её мужем и, что твою жену ждёт мучительная смерть, коль ты не согласишься на её предложение и не станешь её супругом.
- Подскажи хоть ты, что мне делать!- вскричал обескураженный и испуганный Акобал.
- Тут, господин мой, ничего не поделаешь. Она может исполнить своё желание и ты будешь её мужем. Это её право. Тут такие обычаи. Один вождь может сам выбирать себе жену, остальные выбираются женщинами.
- Но что же мне делать? О боги! Вразумите и помогите!
- Обычно дорогими подарками можно откупиться, но что ты можешь предложить принцессе? Да она и не пожелает ничего брать. У неё всё есть, она желает только тебя, господин. Смирись. Тебе уготована сладостная жизнь. Боги тебя отметили. Покорись.
Акобал впал в тоскливую задумчивость, а Умра тихо переговаривалась с переводчиком. Мысли Акобала блуждали в голове туманные, отрывочные и лишь привели к головной боли. Она раскалывалась, постепенно переставая соображать.
Слуги внесли напитки. Акобал с жадностью набросился на них, ощущая невероятную жажду. Он пил странного вкуса пойло из глиняной посудины. Голова прояснялась, меньше стала болеть. Он вдруг не обнаружил в себе того запала протеста, который совсем недавно так оглушил его. Ему становилось всё лучше и вскоре он смотрел на Умру уже без отвращения. Потом она показалась похожей на Юльму. Он протянул к ней руку. Он ощутил молодое женское тело, жар пробежал по его телу. Голова была ясна, но виденное не задерживалось в ней. Одинокий светильник тихо потрескивал, чадя и коптя. В воздухе носились запахи душистых трав. А руки Умры страстно обвивали его и он уже не имел сил сопротивляться этим рукам.
Волна желания нахлынула неотвратимо и властно. Упругая молодость Умры влекла его неудержимо, горячо и торопливо. Голова уже не могла отдавать приказы и руки сами зашарили по желанному уже телу девушки.
На следующее утро он даже не ощутил неловкости. Долго в голове не появлялся образ Юльмы, а когда он неясно замаячил, то волнения не вызвал. Это и удивило Акобала и насторожило. Молодое, такое необычное тело Умры по-прежнему влекло его, хотя рядом никого больше не было.
Вставать не хотелось и он прислушивался к звукам, доносившимся с улицы.
Он рассматривал травяную крышу над головой, следил за полётом мух, голова казалась лёгкой, воздушной, хотя тело налито тяжелой истомой и ленью. Выло приятно так вот лежать без громоздких тяжелых мыслей. А они витали где-то в вышине, едва касаясь его, не вызывая никаких отрицательных ответов.
Вошла Умра. Улыбнулась своим толстогубым жадным ртом, обнажив ряд белоснежных зубом. Слова слетали с её губ легко, непринуждённо, но смысл их Акобал не улавливал. И ему было хорошо и легко и он не тревожился за оставленных в городке, за Юльмой. Ему было приятно вслушиваться в мелодичный звук её голоса.
Акобал оглядывал её стройную сильную фигуру. Высокая, гладкокожая, с огромными глазами и чёрными ниспадающими на плечи волосами, она звала к себе и все движения её звали, звали к любви, отгородиться от которой, казалось, было невозможно.
Нехитрый завтрак она запихивала ему в рот своими смуглыми пальцами и это ему нравилась. Голод и молодость жаждали пищи. И его тело жаждало её тела, и она прекрасно понимала его, но не торопилась, упиваясь его нетерпением и подразнивая соблазнительными телодвижениями своего полуобнаженного торса.
Дни летели незаметно в ласках, любви и ничегонеделание. Он почти не виделся со своими друзьями, но знал, что и они наслаждаются медовым месяцем.
Лишь старик Ятонсид бесцельно бродил по селению и собирал с появившихся многочисленных знакомых и друзей подарки. Вскоре всё селение знало, что старик, которого считали главой пришельцев, больше всего любит золотые украшения и старались одарить того с щедростью дикарей и детей природы.
Но вот по селению прошествовали туземцы, отчаянно колоты в огромные тамтамы. Их язык ничего не сказал белолицым чужестранцам, но вскоре и они узнали, что собирается большая охота.
До восхода солнца охотники числом до ста человек после многочасовой вечерней пляски вышли в саванну, труся на низкорослых лошадках. Следом за ними потянулась вереница рабов с носилками и волами. Пыль поднялась, но быстротечный ливень укротил её. Солнце пекло ласково, зима ещё не кончилась и впереди ожидались ливни и потопы.
Все гости вождя Кронго, кроме Ятонсида, тоже приняли участие в охоте и с замиранием в груди восседали на спинах маленьких лошадок. Им было неудобно, но интересно. Туземное оружие в их руках казалось ненадёжным, но некоторым дали и копья из городка.
После полудня сделали привал. Шалаши и палатки рабы смастерили быстро, а костры так же быстро дали охотникам пишу.
- Теперь, гости дорогие, - сказал вождь Кронго неожиданно на их языке, хотя понять того было и мудрёно, - прошу смотреть в оба глаза и не зевать. Охранять вас никто не будет, но помощь вам окажут в любом случае, коль она вам понадобиться.
Эта тирада была произнесена с чувством глубокого превосходства и гостям пришлось это проглотить.
- Держитесь поближе друг к другу, - предложил Велтур.
- Видно, охота не такая уж безобидная, - отозвался Парфений.
- Слоны и буйволы всегда опасны, - ответил Велтур, прилаживаясь к древку копья.
- На такую дичь мы ещё не охотились, Велтур, - заметил Акобал и ощутил в себе дрожь возбуждения.
- Тронулись уже, пошли! - крикнул Дирук и дал коньку шенкеля.
Дорога, которой ехали охотники, представляла собой редкие заросли кустарника с ещё более редкими деревьями. Земля дышала влагой и было покрыта высокой травой с жесткими стеблями в рост человека, иногда скрывая его с головой.
Два часа пути и разведчики доложили, что стадо слонов отдыхает в низине, купаясь в озерце в миле от отряда.
На гостей никто не обращал внимания и Велтур молвил:
- Смотрите на туземцев и старайтесь делать, как они. Не лезьте очертя голову. Охота нам незнакома и боги тут могут оказаться бессильны.
Отряд растянулся по саване и почти исчез в траве. Он делал большой и осторожный крюк, заходя стаду против ветра. Велтур вёл своих в некотором отдалении, но увидеть действия охотников было невозможно, они скрывались в траве и едва угадывались по шевелению её в разных местах.
Внезапно затрубили рога, забили барабаны. Трубный звук вожака прокатился по равнине, всхолмлённой до самых гор. Саванна зашумела, затрещала. В разных местах закричали охотники, взвизгнула лошадь, пронеслось маленькое стадо антилоп.
И тут на гостей, которые не успели ещё сообразить и освоиться, выскочили, в гневе подняв хоботы, два слона с детёнышем уже довольно большим. Их тумбообразные ноги вздымали пыль, ломали кустарник. Злобные глазки метнулись на всадников. Мгновенно остановившись, они снова ринулись вперёд. Лошади шарахнулись в разные стороны. Некоторые горе-охотники покатились в траву, не удержавшись на спинах животных.
- Бросай дротики! - крикнул Велтур и сам метнул свой в проносившегося мимо слона.
Он видел, как оружие его закачалось, вонзившись в бок слона. Краем глаза заметил, что другой слон топчет кого-то, упавшего. Конёк барахтался под ногами зверя, издавая жалобные визгливые кряки. Пыль, треск, крики!
Появились туземцы, скакавшие в беспорядке. Они на ходу метали дротики. Первый слон был уже далеко, весь утыканный, как спицами. Кровь брызгала во все стороны, а из хобота раздавались утробные жалобные звуки.
Всё смешалось. Слон, топтавший лошадь и человека, бросился бежать и его не стали преследовать. Слонёнок упал на колени и тонко трубил, призывая к себе родителей. Пеший охотник спешил с копьём к нему, нацеливая его под левую переднюю ногу.
Охота походила на сражение. Пыль поднялась над местом охоты, треск ломающихся под тяжестью слоновьих ног кустов и деревьев, крики и стоны, кровь, пот и страх, всё это было так похоже на скоротечный бой, что Акобал даже забыл, что он в саванне.
Но постепенно шум затихал. Гудели тамтамы и верещали рожки. Появились рабы и торопливо стали разделывать туши огромных животных. В разных концах местности запылали костры. Тут же появились орлы-стервятники, шакалы, злобные гиены, с трусливо поджатыми хвостами.
Хищники пьянели от запаха обильной крови и стекались со всех сторон.
Акобал содрогнулся, поминутно натыкаясь взглядом на стайки этих прожорливых хищников, ожидающих своей доли. А доля обещала быть богатой.
Выяснилось, что погибло два охотника и несколько были покалечены. Слон растоптал и белолицего вместе с лошадью. Это был Тракс. Это он не сумел управиться с лошадью, замешкался и теперь валялся в пыли, никем не узнаваемый. Рядом остывал труп коня, раздавленного ногами разъярённого слона.
Туземного охотника понесли в селение, а Тракса решили похоронить тут же в земле. Мухи уже облепили его останки, неохотно уступая добычу людям.
- Боги ещё милостивы к нам, - прошептал Парфений, когда неглубокую могилу засыпали землёй и придавили камнем. - Каждому из нас могла быть уготована такая участь.
- Принесём нашим богам хорошую жертву, - отозвался Парфений, но его никто не поддержал. У каждого были свои боги и каждому нужна была своя жертва. Каждый шептал молитвы своим богам.
Закончились празднества с плясками, тамтамами, свирелями и трещотками. Пора было возвращаться к морю. Звала новая жизнь и её надо было устраивать. И тут выяснилось, что вождь Кронго не может отпустить своих гостей.
- Закон предков и нашего народа никому не дозволено нарушать.
- Но мы хотим к морю, там мы хотели остановиться и зажить спокойно, - отвечал Велтур, с подозрением уставившись на вождя.
- Вы связали свои жизни с нашими женщинами и теперь должны жить здесь. Вам надо кормить их, одевать и растить будущих детей. Вы теперь наши, члены нашего славного племени. Радуйтесь и живите в мире.
Обескураженные гости оглянулись. Вождь предусмотрительно позаботился об безопасности. Кругом стояли и слушали воины с копьями и луками в руках.
- И как долго будет продолжаться наша жизнь у вас? - вскричал Акобал, с внезапной отчётливостью и тоской вспомнив о Юльме.
- Вы наши дорогие соплеменники на всю жизнь! - важно с пафосом ответил вождь и его высокий головной убор из перьев гордо заколыхался, - Вам достались лучшие девушки нашего народа и мне больших трудов стоило уговорить воинов и охотников смириться с этим. Так пожелали наши духи!
Выскочили колдуны в отвратительных лохматых одеждах и принялись с визгом и грохотом выплясывать около унылой толпы моряков. Вонь от немытых и потных тел этих колдунов ударяла в нос и теперь это вызывало сильное раздражение, граничащее с бешенством.
Пляски с криками и ужимками колдунов закончились. Женщины, выбравшие себе белолицых мужей, выступили и каждая положила свою голову под ладонь избранника. Они дважды обошли мужей, пританцовывая и оглаживая их руками, не прикасаясь к одежде.
Затем они перекинули гирлянды цветов им на шею и потянули к своим хижинам. Кругом закричали, затрещали трещотки. Молодые воины в масках закружились вокруг с воплями, прыжками и жестикуляцией.
Потом до самого вечера гремели тамтамы, дымили костры. Народ пировал и славил мудрость вождя.
- Видно, здесь считается достойным родниться с белолицыми, - говорил Парфений, когда им дали немного передохнуть.
- Их боги тут сильнее наших, - зло ответил Акобал и сплюнул в пыль.
- А чем здесь хуже, чем в другом месте? - спросил матрос Тракса. Его звали Голубая Плешь, так как его лысая голова отливала синевой и почти не поддавалась влиянию солнечных лучей.
- Придётся смириться, хотя бы на время, - вздохнул Парфений.
- Думаешь, нам удастся выбраться от этих дикарей? - спросил Дирук, зло вращая своими тёмными острыми глазами.
- Посмотрим. Осмотреться надо.
И потянулись дни в селении. Акобал с тоской вспоминал, как мучается неизвестностью Юльма, как скоро он станет отцом. Как послать весточку голубоглазой? Как утешить и ободрить?
Он тосковал по Юльме и Умра, чувствуя это, злилась, ярилась и постоянно издевалась над ним. Странно, что она совершенно не знала языка белолицых, хотя её мать была из Арембиса, а дедом являлся сам Муттон. Акобал узнал это совсем недавно и удивлялся, что этот Муттон ничем не проявил себя в этом заговоре.
Кончалась зима с её дождями и влажной духотой. Гости-пленники помаленьку привыкали, но почти все мечтали о свободе. Особенно Акобал. Он узнал, что в эту зиму стал отцом. Юльма родила сына и живёт в доме Муттона. Корабль их далеко уплыл с новой командой. Ревул выздоровел и ловил рыбу у берегов со своим напарником Ишильце и Курмом.
Муттон мудро устроил себе пополнение и скрепил союз с Кронго. Он был в восторге и надеялся спокойно дожить до конца, отпущенного ему богами. Но он думал и о своём родном городке. По этому поводу Парфений сказал как-то:
- Наш благоверный Муттон всеми силами стремиться сохранить лицо своего городка. Кажется, что его главной целью является сохранение древних обычаев и, особенно, людей. Он бережет своих людей от поглощения туземцами.
- Вот он и продал нас этому черномазому Кронго! - сердито ответил Дирук.
- Чего тебе, Дирук, так злиться? Жена у тебя самая спокойная и красивая. Одна Умра может соперничать с нею, - и Алеф ухмыльнулся кривой усмешкой.
Всё это время Алеф жил тихо и почти ни с кем не разговаривал. Казалось, его устраивала новая жизнь. Он отдыхал от Энушат и торговли. Он спокойно и деловито вникал в порядок новой жизни. Легко впитывал привычки, обряды и духов селения. И теперь друзья глянули на него с новым интересом, как бы не узнавая его.
- Что ты, Алеф, задумал? - спросил Парфений, с недоверием посмотрев в чёрные глаза гиганта.
- А что мне думать? Ничего тут не придумаешь. Да может быть и думать и не стоит. Живём спокойно, мирно, в достатке и с любящими женами. А что человеку надо? Поглядим ещё, - и он замолчал, явно не договаривая.
- А я скоро сбегу, - сумрачно вздохнул Акобал. - Меня грызут сомнения и совесть. Что я скажу Юльме? Как гляну в её глаза?
- А ты напиши ей письмо, - предложил Парфений.
- Она читать не умеет.
- Так там наш жрец остался. Он-то умеет! Пусть почитает, - и Парфений с нежностью притянул молодого человека к себе, прижав ободряюще, с лаской.
Акобал встрепенулся. Он с благодарностью глянул в глаза старого воина и доброго товарища.
- Ты всегда готов помочь мне, Парфений. А сейчас обрадовал меня особенно.
Месяц спустя все с интересом слушали ответ Ишильце, который пришел в селение после долгих ожиданий. Его доставил посланец, ничего не подозревавший в задуманном предприятии.
В городок часто ходили и ездили туземцы, но почти никогда жители Арембиса. Это удивляло, но с этим можно было мириться. У наших горемык появились в селении новые друзья, им постепенно стали доверять и жесткая слежка и надзор стали ослабевать. Они свободно передвигались по местности, но их предупредили, что появляться в Арембисе им строго запрещено.
Они участвовали в охотах, пасли скот, возделывали поля и занимались обычными работами жителей селения. У каждого был раб или два и на того ложилась самая трудная и грязная работа.
Жены лелеяли своих белолицых мужей и многие в скором времени обещали подарить им курчавых детишек.
Акобал воспрянул духом. Юльма писала, что по-прежнему ждёт его и не винит в случившемся. Очень скучает и старается воспитать первенца настоящим воином и мужем, достойным своего отца.
С новой силой вспыхнула в нём жажда свободы. Умра стала ему совсем неприятна, хотя та и старалась победить свою соперницу изощрёнными ласками и вниманием.
Уже второе письмо получил Акобал. Теперь они знали все новости городка. Юльма умоляла беречь себя для сына, обещала ждать, хотя всё чаще ей досаждает один молодой человек, сын богатого купца. Она уверяла, что никогда не согласиться изменить мужу и будет ждать его хоть сорок лет.
Ревность и злоба охватили Акобала. Он терзался и однажды ночью ушел в сторону моря.
Утро застало его в незнакомом месте. Холмистая равнина уже пожелтела под летним жгучим солнцем и песок мягко обволакивал уставшие уже ноги. По солнцу он определил направление на запад и скоро надеялся увидеть если не городок, то море обязательно. К вечеру он добрёл до моря. Оно расстилалось широко, привольно.
В груди Акобала поднялась волна вострога. Он давно не видел его и теперь видел в нём знак свободы и радости. Душа его рванулась к горизонту.
Он огляделся. Кругом была пустыня. Редкие кустарники голо шумели под ветерком. Его мучила жажда, но ручья или лужи нигде не было. Его запас воды кончился. Он с удовольствием окунулся в прохладные воды океана. Это немного освежило его.
Шагах в ста от берега он вырыл глубокую яму и напился воды, скопившейся там. Она была солёная, но не такая, как в океане. Ночь он проспал и под утро проснулся от чего-то страшного и отвратительного. От него метнулась в сторону тень. Акобал узнал шакала. Он провёл ладонью по лицу и ощутил, что губы его лишены кожи. Вначале они не болели, но теперь, когда он с отвращением содрогнулся, боль стала беспокоить. Трусливый шакал слизал кожу с его губ и Акобал разразился ругательствами, распугав собравшихся недалеко гиен и шакалов.
Солнце взошло. Жажда усилилась. Акобал долго смотрел в обе стороны берега. Никак не мог решить, в какую сторону двинуться. Вот она, свобода, а в какой стороне жизнь! Он уже понял, что заблудился и страх помаленьку заскрёбся в его груди.
Он решил идти на юг, предполагая, что забрал ночью к северу. Слегка перекусив остатками захваченной пищи, он пошагал, надеясь встретить ручей или озеро. Голова наполнялась шумом, ноги становились ватными, но он продолжал шагать. Он вызывал образ Юльмы и не виденного ещё сына. Это взбадривало его на некоторое время, но потом опять стала жечь жажда и усталость.
Берег был пустынен. Несколько высохших русел речек он легко перешел, но воды нигде не было. Он рыл песок, но влага только слегка холодила руки. Он срывал полусухие стебли травы и кустарника, сосал их. Это не помогало.
Уже под вечер он набрёл на высохшую лужу. Стал судорожно рыть влажный песок. После долгих усилий, весь измазанный и уставший, с пересохшим горлом, он добрался до влаги. Она скупо сочилась грязной мутью. С трудом сдерживая себя, дожидаясь пока муть осядет. Пил жадно, торопливо, забивая рот пескам. Силы возвращались к нему.
Он остался здесь до утра, постоянно роя яму всё глубже и глубже. Перед восходом солнца Акобал забылся сном. Он спал, казалось, всего минуту, и когда открыл глаза, то увидел яркое высокое солнце и ноги туземцев. Они окружали его неподвижно, уверенно, тревожно.
Акобал поднял глаза. Четверо воинов угрюмо стояли с настороженными в руках копьями. Он узнал воинов селения вождя Кронго. Он не испугался. Он обрадовался. Теперь он спасён, он вздохнул, поднялся и протянул к воинам руки с улыбкой смущения и прощением.
Воины не шевелились. Их молодой начальник, Колом, кивнул головой, указывая на север и Акобал понял, что ему предлагают идти на север. Он покорно повернулся и чувствительный укол копьём в ягодицу дал ему понять, что шутки с ним кончились.
Он плёлся, подгоняемый уколами. Это его злило, приводило в ярость. Он пытался заговорить, используя те слова, что удалось ему выучить за эти несколько месяцев. Ему не отвечали. Все молча следовали сзади и Акобал ни разу не услышал разговора. Воины молчали. Акобал понял, что ему грозит суровое наказание.
Они удалились от моря и углубились в саванну. Вскоре они вышли к небольшому озеру. Там устроили привал и Акобал свалился, измученный утомительным переходом, на траву, приятно холодившую его разгорячённое тело. Он долго пил, потом поел предложенной чёрствой лепёшки и сон сморил его.
На другой день он явился перед грозные очи вождя Кронго.
- Ты оказался неблагодарным человеком, чужестранец. Я отдал тебе лучшее, что у меня было, а ты опозорил мою дочь. Ты заслуживаешь казни, но я милую тебя. Сейчас не до этого. Но помни, что в другой раз тебя не станут спасать!
Ему отвели конуру, похожую на собачью, и Умра не приходила к нему. Его в этой конуре кормил раб самыми плохими продуктами, но он был доволен. Он отдыхал от неистовой жены, предаваясь думам, от которых становилось хорошо, покойно. Он думал о Юльме. Он думал о сыне, который ждёт его.
Он вдумывался в слова вождя о милости и вскоре узнал от раба, что соседи селения, жившие в трёх днях пути к северу, задумали набег с целью угона скота и захвата пленных.
Надвигалась война. Вождь готовился и расчитывал на своих новых сограждан. С этой целью он пощадил Акобала. И теперь он получил свободу.
- Как ты мог сам, без нашего ведома, пускаться в такой опасный и незнакомый путь, - сразу же обрушился на него Парфений.
- Чего ты добился? - упрекал его и Велтур. - Мальчишка! Вот теперь и у нас шансы уменьшились! Теперь слежка за нами будет строже!
Акобал угрюмо молчал, опустив голову. Он уже давно понял глупость своего поступка, злился на себя. Краска стыда заливала его лицо, когда он встречался взглядами со своими друзьями. И он упорно молчал, снося все упрёки.
Вождь Кронго спешно собирал отряд воинов. Из Арембиса прибыли конники во главе с Ратабом. Он приходился племянником Муттона и в его жилах текла кровь местных жителей. Он был смугл, большеглаз, с огромной шапкой курчавых волос, ниспадавших на самые плечи.
Его ладная фигура в начищенных доспехах красовалась на разукрашенном коне и глаза местных красавиц жадно вперялись в него.
- Вот ваш командир и вождь, - простер руки к молодому Ратабу, сверкнув глазами и приосанившись, сказал Кронго. - Будете в его отряде. Оружие и доспехи завтра подвезут из города.
Велтур и его товарищи склонили головы в знак уважения и покорности. - Великий вождь Кронго предупредил меня, что среди вас могут оказаться ненадёжные воины? - спросил Ратаб, грозно оглядывая своих новых воинов.
- Великий вождь сгустил краски, - ответил Велтур, приложив руку к груди.
- Да пусть боги примут слова твои, Велтур. Будем надеяться, что это шутка великого вождя.
- Мы совершим искупительную жертву, коль наши слова не достаточно убедили тебя, доблестный Ратаб.
- Мои уши открыты для таких слов. Я верю тебе и надеюсь, что война нас рассудит и примирит. Я слышал, что ты, Велтур, был храбрым и умелым воином. Будешь мне добрым помощником, а в добыче тебя не обделю.
- Боги воздадут тебе, о блистательный Ратаб! Я заранее благодарю тебя за оказанное доверие и уважение моих былых заслуг.
- Считай, что ты с этого момента мой помощник и правая рука. Да благословят тебя боги!
Начались дни учений. Велтур спешил впитать приёмы местной войны и всё больше понимал, что она будет вестись совсем иначе, чем та, к которой он за прошедшие годы привык. Он только сетовал на доспехи, которые достались его людям. Они были старые и истонченные. Бронза во многих местах позеленела мятыми боками.
- Видать, давненько в этих краях не воевали, - заметил он Акобалу, разглядывая ветхие латы.
- Да, откопали их в своих подвалах. Не меньше ста лет этим железкам. Но и так хорошо будет. Зато легче в них. Всё лучше, чем без них.
Вскоре великий вождь Кронго объявил поход. Разведчики донесли, что враги уже недалеко и пора выступать навстречу.
Шумные пляски до полуночи чередовались обильной едой и питьём. Короткий сон в жарких объятиях молодых жен и на рассвете отряд выступил с саванну, подёрнутую лёгким туманом.
Обильная роса вмиг пронзила людей холодом и свежестью. Лошади фыркали, всхрапывали, тревожно внюхиваясь в ядрёный воздух. Запахи хищников носились по округе, вдали глухо грохотали копыта убегающих антилоп. Отдалённый лай шакалов будоражил лошадок, они мотали головами, прядали сторожкими ушами.
Отряд Ратаба в полсотни трусил впереди. За ними скорым шагом тянулся пеший отряд туземцев, а далеко вперёд ускакали разведчики, изредка показываясь на пригорках.
На следующий день разведчики донесли о появлении врагов. Кронго собрал совет. Велтур почти ничего не понимал из того, что говорилось. Вожди резко спорили, кричали, беспорядочно размахивая руками. Один Ратаб сидел у костра спокойно, переводя глаза с одного на другого.
Кронго зло вращал своими белками, пока ему не надоело слушать трескотню своего штаба. Он грохнул дубиной по барабану и его гулкий звук тотчас водворил тишину.
- Кричите, будто никогда не ходили в поход, - начал он медленно, с расстановкой.
- Сами знаете, что выследить надо и уж потом напасть внезапно и в удобное время. Следите за врагами, а время я вам укажу. Убирайтесь!
Велтур был доволен таким решением. Он утомился слушать вождей и их невероятную экспансивность. Они казались ему смешными, большими детьми.
Два дня спустя выяснилось расположение врагов. Они остановились на ночлег в трёх часах пути в глубокой лощине, на дне которой журчал ручей. Разведчики доложили об этом перед закатом солнца и великий вождь Кронго от удовольствия напыжился, растянул огромный рот, не в силах сдержать радости.
- На рассвете ударим и никто не уйдёт! А сейчас всем затаиться и спать! Посты окружили лагерь на большом расстоянии вокруг. Остальные отдыхали, плотно поев и подложив под руки оружие.
Акобал вскочил при первых звуках рожка, хрипло разносившегося в ещё темном воздухе. Звёзды мерцали ярко, загадочно и бесстастно.
Вокруг тихо собирались воины. Кони тревожно храпели, вслушиваясь в ночные звуки саванны. Команды раздавались коротко, властно, требовательно.
Вскоре отряд рассыпался и пропал в траве и кустах. Акобал в числе конного отряда Ратаба рысью тянулся на восток, туда, где должна разгореться заря и кровавая сеча.
В молчании отряд продвигался вперёд, пока неожиданно не остановился, повинуясь приказу начальника. Восток едва заметно посветлел. Озноб охватил воинов в предчувствий ожидаемого боя. Кругом простиралась дикая, грозная саванна. Зверьё уже стекалось со всех сторон, предвкушая огромное пиршество.
- Держись вместе, ребята, - шептал Парфений и всем стало ясно, что старый вояка не доверяет себе.
- И то правду, Парфений, молвишь, - отозвался Клерм, ёрзавший на спине лошади. Он чувствовал себя неуютно на спине животного и слова Парфения обрадовали его.
- Правильно мыслите, друзья, - ответил им Велтур, подъехав к друзьям. - Нам в этой войне нет никакого проку, так что не зарывайтесь. Помогайте друг другу. Не рассыпайтесь. Слышишь, Дирук? Ты у нас самый отчаянный, так что держи себя в узде.
- А что я? Я как всё, начальник! - и чернобородый крепыш осклабился, сверкнув в темноте оскалом белоснежных зубов.
- Нам досталось не самое страшное, - сказал Велтур. - Отбить от лагеря лошадей, угнать и уж потом преследовать разбегающихся врагов.
- Сколько хоть их, не знаешь? - спросил рассудительный Ревул.
- Раза в два больше, но ты не робей. Они дикари и нашего удара не выдержат. А тут ещё ночь и внезапность.
Тут раздалась команда Ратаба и полусотня в беспорядке двинулась в темноту, ведомая разведчиками.
Небо зарозовело, но темнота почти не уменьшилась, хотя с каждой минутой становилось светлей. Туман лёгкими пластами стлался над травами, укрывая в молочной вате крадущихся всадников.
Вдруг, сигнала никто разобрать не смог, воины гикнули, заколотили пятками по бокам коней и понеслись вперёд. Табун лошадей метнулся по кустам, вскрики воинов и умирающих пастухов и охраны, всё смешалось с возникшим невдалеке гвалтом атакованного лагеря.
Испуганный табун удалось собрать. Его галопом отогнали на возвышенность и оставили под охраной туземцев. А весь отряд устремился к лагерю. Там уже шёл бой. Визг и вопли мешались со стонами умирающих. По кустам шумели беглецы и всадники гонялись за ними с радостными криками, вгоняя в бегущих свои лёгкие копья.
Солнце выплыло и сразу стало видно, что лагерь полностью разгромлен и в разных его концах темнели трупы сраженных. Во все стороны убегали обезумевшие от страха и паники воины врагов. Конные туземцы и воины Арембиса с улюлюканьем настигали их, ловили, убивали, волокли в лагерь и связывали в длинную цепь, готовя к отправке.
Группа вражеских воинов сумела на конях ускакать на восток и Ратаб приказал Велтуру пуститься в погоню. С ним увязалось трое горожан и несколько туземцев.
Велтур оглядел своих и радость охватила его. Все скакали, пригнувшись к шеям лошадей, нахлёстывая взмыленные бока. Впереди мелькали с дюжину всадников, отчаянно нахлёстывая лошадей.
Ближе к полудню стало ясно, что догнать искусных наездников не удастся. Велтур остановил отряд. Люди измотались, а лошади едва держались на ногах.
- Чего остановился? - крикнул воин-горожанин, оскалив зубы в злобной гримасе.
- Дальше глупо скакать, - ответил Велтур, расслабляя узду и оглаживая дрожащее животное. - Кони скоро падут, а добираться пешком не так уж приятно.
- Ты не выполнил приказ вождя и командира! Ты поплатиться за это головой! - воин хватался за рукоять меча, но вытащить его не решался.
- Беглецы давно пропали из виду, у них лошади лучше, да и сами они сидят на них не такими мешками, как твои воины! Успокойся лучше!
Воин вскипел от оскорбления, но увидел, что поддержки не получает. Остальные слезали с коней и сами валились на траву в изнеможении. Он ещё долго ругался, но на него уже никто не обращал внимания.
Привал затянулся почти до вечера. Перед закатом решили двинуться назад, расчитывая к утру достичь лагеря.
Отряд устал, люди были раздражены. Прошлую ночь почти не пришлось поспать и теперь они лишены сна. Воин, его звали Баст, торопил отряд и Велтур не стал продолжать спор. Он только заметил ворчливо и недовольно:
- После столь успешного боя можно бы и отдохнуть малость этой ночью.
- Ты забыл про добычу! Кто тебе отдаст твою долю? Может, её у тебя и не будет, а мне она не помешает!
- Неужто нас лишат законной доли, ведь мы честно выполнили свой долг.
- Посмотрим, как ты вернёшься домой с пустыми сумами! Вот будет потеха! А жены вас так засмеют, что впору бежать топиться в ближайшую лужу! Ха-ха! Знал бы он, что делается в Арембисе! Там вашего Акобала грабят, как им вздумается! Дурни вы!
- Ты что говоришь? - подскакал Акобал, услышав хвастливые слова воина.
- Что слышал, то и говорю. Пусть боги будут моими свидетелями, если хоть одно слово моё не подтвердится. Клянусь бородой Мелькарта!
- Ну ка говори яснее, а то получить по башке! - Акобал надвинулся с видом угрожающим и решительным.
- Да что говорить-то? Жену твою наш славный Ратаб почти утащил к себе, да война помешала! Так-то, а вы тут сидите и дремотой забавляетесь! А Ратаб не дремлет.
- А Юльма что ж? - со смутной надеждой спросил Акобал упавшим голосом.
- А что баба может? Упирается, да силёнок маловато. Попадёт в клетку. От нашего Ратаба не уйдёт!
- Собака шелудивая! - голос Акобала сорвался на визг. - Ублюдок, выродок! Баст рванулся к нему, но Велтур отстранил его. Рука сама выхватила меч.
Акобал едва успел уклониться и меч рассёк холку коня. Тот взвизгнул, рванулся и стал медленно опускаться на колени.
Велтур оторопело смотрел, как Баст ринулся вперёд с занесенным клинком. Подоспел Дирук. Его меч с хрустом вонзился Басту в плечо. Кровь брызнула горячей струёй и воин свалился на траву.
Вопли воинов огласили равнину. Товарищи Баста рванулись на помощь, вытаскивая мечи и занося копья. Их поддержали туземцы. Секунды отчаянной схватки и вот уже изумлённые рты открыты, тяжело дыша и хрипя от скоротечной сечи.
- Что теперь нам делать? - наконец спросил Велтур, оглядывая побоище.
На траве валялись в лужах крови посеченные трупы. Клерм сидел там же с остервенелым выражением лица и зажимал рану на руке липкой ладонью.
- Сами виноваты, собаки! - прорычал Дирук, унимая дрожь в руке и вытирая клинок о полу рубахи.
- Что теперь судить о виноватых. Думай, что делать.
- А что тут думать. Надо спешить в город, да и удирать от него подальше. Надоело тут гнить с этими черномазыми! - голос Парфения звучал глухо, но решительно.
- Правильно, Парфений! - Ревул стал на сторону друга. - Поспешим в город. Воинов там почти не осталось. Все в походе. А пока с добычей, да неспеша, они доберутся туда, мы можем опередить их и захватить суда. Да и добычи с собой утащить можно будет столько, что на всех хватит.
- Ревул верное дело предлагает! - закричал моряк Тракса по имени Рест.
- Хватит над нами измываться! Теперь мы сами хотим посмотреть на цвет внутренностей этих спесивых горожан. Они давно замыслили против нас и их пора проучить! - Дирук радостно блестел глазами и носился между товарищами, ища поддержки.
- Но как же мой отец? - горестно выкрикнул Акобал, вспомнив, что отец остался в селении и вызволить его никак нельзя.
- А чего тебе волноваться, Акобал? - Ревул хлопнул того по плечу.
- Как можешь ты так говорить, Ревул. Отец же!
- Ничего! Хватит у нас богатств для выкупа твоего отца! Захватим десяток заложников и тем выкупим отца.
- Его могут до этого жизни лишить.
- Всё в руках всемилостивейших богов, Акобал. Принесём большую жертву и они не оставят твоего отца. Не горюй! И поспешим, а то не успеем.
- Вперёд! - кричал Дирук радостно. - Лошади у нас есть, прихватим остальных и быстро достигнем города.
- Тогда не мешкать, друзья! - голос Велтура стал твёрдым с металлическим оттенком. - Помогите Клерму и вперёд!
Два дня спустя, загнав нескольких лошадей, маленький отряд вышел на берег океана. Далеко на юге белел город. Они радостно вздохнули. Чутьё и воля богов вывела их почти к самому городку. Вечерело и отряд заторопился до темноты достичь ворот.
- Как узнать, опередили мы или нет? - с сомнением произнёс Велтур, вглядываясь в далёкие очертания городка.
- Не можем не опередить, Велтур, - ответил Парфений, едва держась на коне от усталости. - Два дня не так уж много для отягощённого добычей отряда, да и нас они должны были подождать хоть день, а там и время ушло. Смело можно ехать.
- Да и вечер наступает, - добавил Акобал, спешащий выяснить свою судьбу. - В сумерках легче будет нам вступить в город. А утром в море будем поджидать остальных.
- Тогда вперёд! - скомандовал Велтур.
Они ехали вдоль песчаного берега моря. Алеф один был мрачен и на протяжении всего пути казался недовольным и злым. Он не разговаривал ни с кем, отчуждённо ехал в одиночестве и, казалось, вынашивал каверзные мысли. Велтур не раз пытался расспросить его, но Акобал сказал как-то:
- Сдаётся мне, что наш Алеф не разделяет наших планов.
- С чего бы это?
- Кажется мне, что он расчитывал на власть в селении, а потом и в городе. Иногда у него проскакивало это в разговоре. Да и всё поведение его было весьма подозрительное. Как бы он нам не навредил.
- Ну что ж. Будем присматривать. Остальным тоже надо сказать. Лишний глаз не помешает. - Велтур украдкой глянул на хмурого Алефа и ему стало казаться, что слова Акобала имеют под собой благодатную почву. Это сильно расстроило Велтура. Настроение резко упало и он помрачнел.
Перед самым городком, отряд спустился в неглубокую лощинку и там остановился.
- Надо разведать малость, - сказал Велтур. - Не стоит так прямо лезть в пасть к дракону. Надо послать глазастого посмотреть.
- Я готов поехать к городу, - донёсся голос Алефа, и Велтур с интересом глянул на гиганта. - Я вернусь скоро, не успеет стемнеть.
- Нет, тебе не стоит. Ты слишком большой и тебя смогут легко заметить. Пусть идет Акобал. Ему легче остаться незамеченным. Иди, Акобал, но не задерживайся. Мы будем ждать.
Алеф не ответил, но вид его был недовольный. Он улёгся под кустом и прикрыл веки. Велтур незаметно поглядывал на него, размышляя.
Полчаса спустя, когда солнце закатилось за море и сумерки окутали побережье, Акобал вернулся.
- Мне кажется, что в городке никого нет. Улицы пустынны и никакого праздника не намечается.
- Верно. Вернулись бы, так уж гремело бы!- ввернул Дирук. - Можно смело идти в город.
- Тогда решим так, - сказал Велтур, посерьёзнев вдруг. - Сразу же захватываем Муттона и его всех ближних. Остальных, кто, может оказать сопротивление, связать и оружие отобрать. Без надобности никого не убивать.
- У причала стоит судно, Велтур, - сказал Смарун с загоревшимися глаза-ми. - Тотчас следует его захватить. Я уже не выношу эту проклятую богами клячу. Дай мне пару хороших ребят и мы это сделаем.
- Хорошо, Смарун. Бери моряков, а мы займёмся городом. К утру всё должно быть закончено. И не забывать заложников, - добавил он, глянув на Акобала.
Отряд выскочил на бугор и понёсся к городу. Их скоро заметили и за стенами засуетились. Но Велтур подал голос и успокоил жителей.
- Эге-гей! Встречайте с победой! Готовьте угощения и вино!
Отряд вскочил в полуразрушенные, но ещё закрывающиеся, ворота, и жители с радостными воплями встретили всадников.
Мужчин было мало и те были вооружены плохо. Было видно, что нападения не ожидалось. Возгласы радости неслись со всех сторон. Факелы заблестели по узким улочкам городка и встревоженный лай собак огласил весь городок.
- Вперёд к дому Муттона!- крикнул Велтур и помчался впереди. В это время Смарун с тремя моряками направился к пристани:.
Муттон встретил отряд у дверей. Он был несколько озадачен, увидев отряд Велтура. Спросил с недоверием в голосе:
- Почему вы тут? Где остальные?
- Остальные следуют за нами. Они с тяжелым обозом и не поспевают за нами. Ратаб шлет тебе привет и расчитывает на достойную встречу, достойнейший! Готовь к утру угощения. И склады тоже! Ха-ха!
Отряд спешился и шумно вкатился в дом, увлекая за собой хозяина и его немногочисленных друзей. На ходу Велтур шепнул Ревулу:
- Бери трёх-четырёх ребят и обезвредь самых рьяных из жителей. А мы тут сами управимся с этими.
Очень быстро все люди в доме оказались затиснуты за стол и слуги и рабами завалили его яствами и питьем.
Все нарочито шумели, не давай хозяевам вмешаться в разговор. Все спешили поделиться впечатлениями недавнего похода, расхваливая Ратаба и воспевая его доблесть и захваченные богатства.
В это время Ревул носился по городу и отбирал у мужчин оружие. Не обошлось без потасовок и один раб оказался зарубленным. По городку понеслись крики, и ругань. Застучали мечи, пролилась кровь свободных граждан. Но остановить натиск Ревула уже было невозможно.
Они врывались в дома где предполагали застать мужчин и запирали тех в подвалы. Ключи выбрасывали или забирали с собой. Ревул распоряжался уже грозно и непреклонно:
- К утру собрать самое ценное и продовольствие с вином! Кто ослушается, тот останется без самого малого! Ха-ха! Вез головы!
Вой непуганых домочадцев был ответом на эти слова, но страх уже заметался под сводами домов. Люди причитали, подвывали и голосили на разные голоса, проклиная непрошенных гостей.
Вскоре в дом к Муттону пробрался человек и с порога закричал испуганно и тонко:
- Вы тут сидите, а нас грабят! Убивают! Нас обманули! Хозяева вскочили, но Велтур грохнул по столу обнаженным мечом:
- Сидеть! Теперь наш черёд! Заткни глотку этому крикуну, Дирук! Короткий вскрик и кровь брызнула на плиты каменного пола. В свете факелов она чернела зловеще и жутко. Все притихли, втянув головы в плечи.
- Что вы хотите?- слабым голосом молвил Муттон, уставившись испуганными глазами на Велтура.
- Хотим справедливости и добра. Твой Ратаб покушается на жену нашего друга Акобала и за это вы все ответите. И за многое другое!
Муттон торопливо забормотал слова оправдания.
- Мой племянник живёт совсем в другом конце города и мы не так уж с ним дружны. И мне даже думается, что жена вашего общего друга сама подавала повод для притязаний Ратаба.
Эти слова подбросили Акобала, будто его ужалила змея.
- Ты смеешь говорить такие слова! Где моя жена, где мой сын? Отвечай, не то проглотишь мой меч по рукоятку!
Муттон съёжился, ожидая исполнения угроз, но Акобал сдержал себя.
- Пошли людей и они приведут твою жену, храбрый воин. - Глаза его обегали зал пиршества, подсчитывая пирующих врагов. Видно, он надеялся, что удастся переиграть внезапно свалившихся на него врагов.
- Сам посылай своих рабов и слуг, - молвил Велтур, перехватив горящий в сумраке взгляд Муттона. - И постоянно думай, что от благополучия Юльмы зависит твоя жизнь, Муттон.
В залу ворвался Голубая Плешь и Брест. Лица их были возбуждены, в руках тускло светились мечи.
- Велтур, всё в порядке! Смарун велел передать, что всё готово. - Вы что, дрались на улицах?
- Было дело, начальник! Но боги нам помогали и мы разогнали горожан. Однако становится опасно. Надо торопиться.
- Ничего. Скоро вернётся Ревул и тогда можно будет заняться судном. Город продолжал бурлить. Кучки горожан собирались в разных местах, готовясь объединить силы для отпора. Но Ревул успел обезоружить часть из них, остальные не решались предпринять активные действия, опасаясь за свои дома и семьи.
Вскоре рабы привели Юльму. На руках у неё верещал ребёнок. Она виновато глянула в глаза Акобалу и слёзы брызнули из её глаз.
Акобал вскочил с места, схватил Юльму, прижал к себе, стараясь не задеть орущего сына.
- Огня сюда! Дай глянуть на продолжателя моего рода!
Сияющее лицо светилось незнакомым чувством. Он отец, у него сын! Неожиданно в груди его шевельнулось нечто такое, чему он не мог найти пока объяснение. Орущий рот сына казался необыкновенно хорош, а голос казался подобным сладкой музыке.
- Ух, каком голосистый! Но почему он беловолосый? - спросил Акобал и тут же спохватился, глянув на светлые волосы Юльмы. - Как я мог подумать, что он обязательно должен походить на меня? Прости меня, Юльма!
Рабыня приняла из рук Юльмы ревущего ребёнка и стала успокаивать его, а Акобал усадил Юльму себе на колени и не мог наглядеться на неё. Он слегка краснел, вспоминая время, проведенное с Умрой, но та ничего не замечала, а может быть не хотела замечать. Ведь света было мало и он метался от снующих рабов и проникающего с улицы ветерка.
Вернулся Ревул. Двое его ребят уже обзавелись лёгкими ранами и теперь свирепо бросали злобные взгляды на горожан. Велтур это заметил. Он не хотел кровопролития и поэтому сказал, обращаясь к Муттону:
- Теперь, почтеннейший, можно сказать, что главное нами выполнено. Остаётся самое малое, - он обвёл глазами собравшихся, остановив взгляд на мрачном Алефе. Помолчал, затем продолжил, уставившись на старейшину городка: - Остаётся продовольствие и вода, Муттон. Ты распорядись загрузить судно до самых бортов с тем, чтобы утром мы смогли отплыть и покинуть твой коварный городок.
- Сможет ли город снабдить вас всем, что ты просишь, доблестный Велтур?
- Кто хочет жить, тот выполнит любые наши требования, Муттон. И помни об этом постоянно. А главное, поторопи рабов и своих людей. Кстати, предупреди, чтобы не вздумали сопротивляться. Мои люди уже окрасили кровью горожан свои мечи и жажда их не утолена, старик.
Муттон покорно сложил руки у груди и с готовностью поклонился.
Вскоре рабы потянулись вереницами с ослами и поклажей к пристани, где в чрево судна стали складывать припасы, инструменты, снасти и одежду. Тусклая луна бесстрастно взирала на притихший затаившийся городок.
А у пристани суетился сухонький Ишильце, радостный и, как всегда, оживлённый. Язык его беспрестанно выкрикивал слова, но его никто не слушал.
Утро застало городок раздёрганным и удручённым. Уже все знали, что их старейшина Муттон и несколько самых именитых граждан, а вместе с ними и отец Ратаба с матерью, захвачены заложниками на судно. Оно стояло на якоре недалеко от берега.
Потянулись часы ожидания прихода воинов, возвращавшихся из похода. С ними ожидался и старик Ятонсид. Он и задерживал отплытие судна.
Энушат с тоской поглядывала на берег, где она оставила лёгкую и весёлую жизнь с богатым купцом. Алеф стал ей совершенно ненавистен и один вид его приводил её в бешенство и тоску.
Однако и Алеф не проявлял к своей жене никакого внимания. Он даже не пожелал отомстить тому купцу за измену Энушат. Он был погружен в мрачное состояние, лениво лежал в тени мачты, вяло передвигаясь по мере движения солнца.
Велтур же деятельно готовился к возможной схватке с отрядом Ратаба, хотя сомневался, что тот осмелится на такую дерзость и безрассудство. Однако всё оружие городка было свезено на борт судна. Мешки с шерстью прикрепляли к фальшборту для защиты от стрел, сами упражнялись в стрельбе ими.
Смарун вместе с Ростом подгоняли рабов из городка, которые занимались ремонтом снастей. Два десятка рабов были уже прикованы на сидениях к вёслам и ожидали удара гонга надсмотрщика.
С цепями на руках и ногах мрачно сидел у рулевых вёсел захваченный в городке опытный кормщик. Его глаза выражали безмерную тоску, но никто не хотел слушать его возражений.
- Чего ноешь? - увещевал того Парфений. - Вот доставишь нас на блаженные острова и мы тебя отпустим. Сам говорил, что эти острова очень близко и в хорошую погоду можно с холма увидеть их.
Корабельщик лишь стонал в ответ, горестно брякая цепями. Его взгляд был прикован к берегу, где его семья неотлучно выстаивала уже несколько часов. Они вздевали руки к небу, взывали к милости богов, но люди оказались сильнее, а они не пускали примерного семьянина на берег.
Его звали Этон, он был лет около пятидесяти и выглядел крепким человеком. Его седеющая борода коротко курчавилась и в лице не видно было признаков местной крови. Видимо, он этим гордился.
Дни тянулись монотонно и тоскливо. Отряд Ратаба не возвращался и приходилось томиться под лучами нещадного солнца. Акобал молча сносил упрёки по поводу задержки, виновником которой он был. Но ничего его не трогало теперь. Он всецело был занят сыном и Юльмой. Его только тревожил переход по морю, который казался ему слишком большим испытанием для его первенца. Но он уповал на милостивых богов. Они уже не раз помогали ему и он не скупился на жертвы.
Наконец, спустя неделю, Ратаб прибыл в город. Это случилось ближе к вечеру. Отряд тяжелым галопом ворвался в ворота. Видно было, что гонцы оповестили о случившемся и теперь Ратаб пылал злобой и ненавистью к вероломным чужеземцам.
С судна видели, как город наполнился суматохой, беготнёй. Долетали отдельные крики, ругань, угрозы, но лодки лежали на песке и их не спешили наполнить вооруженные воины.
- Теперь пошли сходки за сходкой, - бубнил Парфений, которому надоело сидение без дела в ожидании чего-то грозного. - Пока договорятся, так и вода протухнет в бочках и вино скиснет.
- Уж погоди, Парфений. Скоро они явятся к нам. Не оставят же они у нас своих именитых старейшин. Такого быть не может, - и Велтур довольно похлопал друга по плечу.
- Гляди! Велтур, как в воду глядел! - Ревул, радостно возбуждённый, указал на лодку, отчалившую от причала.
- Будем встречать послов, - серьёзно ответил Велтур, насчитав в лодке до десятка людей. - Но оружия не видать, это уже добрый знак.
По трапу вскарабкались трое солидных жителя городка. Остальные остались ждать в качающейся лодке, внимательно оглядываясь напряженными взглядами.
- Мы хотим уточнить условия выкупа заложников, - без приветствия и предисловия сказал один из прибывших, остановив свой взгляд на Велтуре.
- Вы вернёте нам нашего Ятонсида в целости, а мы вам ваших старейшин и в придачу то, что затребует от вас наш старейшина.
- Условия недостаточно равноправные. Вы держите у себя нескольких наших людей и в добавок рабов, а за это один дряхлый старик.
- За дряхлого старика вы заплатите дополнительно! - вскричал Акобал, оскорбившись словами посла.
- я приношу свои извинения, доблестный Акобал, - поспешил загладить промах горожанин. - Но всё же мы настаиваем на более равноправном условии.
- Ваша торговля может привести только к худшему! - в озлоблении крикнул Алеф, выступая вперёд своей громоздкой фигурой. - Скажите спасибо великодушному Велтуру, что он не тронул ваш паршивый городишко с его вонючими жителями! Принесите большую жертву за успех нашего плавания, когда вернётесь в город!
Велтур с подозрением глянул на разбушевавшегося Алефа, но промолчал, сочтя его выпад вполне уместным. Запугать послов не мешает. Поэтому он поддержал товарища:
- Алеф вполне прав, почтеннейший посол. Здесь мы диктуем условия. И за наше добросердечие вы ещё можете отблагодарить нас богатыми подарками из огромной добычи, которая досталась вам в походе.
- Хватит с ними разговаривать, Велтур! - голос Акобала срывался в волнении. - Дай им час на передачу даров и отца моего и мы оставим эти гнилые места! Пусть торопятся!
- На этом и закончим, - подтвердил слова Акобала Велтур. - За час не успеть им, а двух вполне хватит. Поторапливайтесь. Через два часа мы поднимаем якорь. Гаула наша готова и все изнывают от нетерпения пуститься в путь.
Послы склонили головы в знак согласия. Больше нечего было обсуждать и они заторопились в лодку, поглядывая на солнце.
Незадолго до окончания срока от берега отчалили две лодки. Гребцы торопливо взмахивали вёслами, а на гауле приготовили оружие. Людей в лодках сидело слишком много.
Но и на этот раз оружия у людей в лодках не замечалось. Опасения оказались напрасными.
Ятонсид, измученный ожиданиями и страхами, с трудом взобрался по шаткому трапу и попал в объятия сына и дочери. Заложники торопились покинуть судно, бросая злобные взгляды в сторону ликующих врагов.
Рабы втаскивали богатые дары и амфоры с вином. Пять живых баранов и сено для них завершили вереницу даров.
Никто не прощался, поспешая быстрее расстаться друг с другом.
- Поднимай якорь! - рявкнул Смарун, заметив, что последняя лодка отчалила от борта. - Ставь парус!
Приказ бросились выполнять с радостью и нетерпением. Кончилось тоскливое сидение в этим захудалом городишке, каждому хотелось чего-то нового, неизведанного, волнующего. Думы уносились к Блаженным островам, где расчитывали нагрузиться дарами благословенной земли.
Ветер туго надул парус, гребцы ударили вёслами, вспенивая пологую волну. Чайки неистово кричали противными голосами, прощаясь с судном, предвещая в океане множество приключений и опасностей.
Берег медленно удалялся, покрывался лёгкой дымкой, расплывался, теряя очертания. Волна становилась всё круче, ветер крепчал, накреняя гаулу, а за кормой пенился след, быстро исчезая в просторах океана.
Что ждёт их в неизведанных далях? Сердца сжимались в страхе, глаза боязливо всматривались в горизонт, надеясь увидеть признаки неведомых островов.
Но жажда великих странников моря отгоняла страхи, загоняла их в глубины души и лишь волнение учащало дыхание, заставляя сердце биться учащённо и тревожно.
ЧАСТЬ 2. ЗА МОРЕ МРАКА
Глава 1. БЛАЖЕННЫЕ ОСТРОВА
Второй день гаула плывёт на запад. Островов, которые должны давно уже появиться, всё не было. Люди с зловещими лицами взирали на корабельщика. Этой стоял у рулевого весла бледный, сосредоточенный и молчаливый.
Парфений с Дируком не выдержали и подступили к отчуждённой фигуре Этона.
- Ты куда нас завёл, собачий сын? Хочешь погубить нас всех? Отвечай, змея подколодная!
Этон втянул голову в плечи, молчал и мрачно смотрел на горизонт, стараясь не встречаться со злобными глазами разъярённых людей.
Стали собираться другие. Неслись возгласы недоверия, злобы и откровенные угрозы. Этон молчал, вцепившись побелевшими пальцами в весло.
- Смарун, ответь ты, - спросил подошедший встревоженный Велтур, - куда он нас завёл? Ты постоянно при нём. С тебя и спрос.
- Сам не знаю, как случилось, что мы до сих пор не видим земли. Вроде у нас всё правильно. Может ночью, когда звёзд не было видно, этот выродок незаметно изменил курс. Надо попытать его, пусть скажет.
- Пытать его, пытать! Куда он нас завёл? Мы все погибнем! Это море бесконечно и морские чудища проглотят нас вместе с кораблём!
Толпа начинала бесноваться, но Этон продолжал молчать, опустив глаза в палубу. Ишильце пытался успокоить людей, его не слушали, сыпались угрозы и на него. Бывший жрец со скорбным лицом отошел прочь, не желая видеть готовящееся насилие.
Этона оторвали от весла, поволокли к мачте и привязали к ней волосяными верёвками.
- Говори, где мы находимся? Куда ты нас затащил, требуха акулы!
Корабельщика стали бить палками, колоть ножами. Притащили факел и подожгли бороду. Лицо у него обгорело, глаза выкатывались из орбит от боли и страха, он стонал, кряхтел, но стискивал зубы, кусая их.
Его молчание окончательно убедило людей, что корабельщик предал их и теперь их ждёт мучительная смерть в пастях обитающих в волнах океана чудищ. Народ остервенел. Вопли ужаса перемежались с криками восторга, когда кто-либо удачно наносил корабельщику чувствительную рану.
Ему тыкали факелом в пах, окунали голову в ведро с водой и так держали, пока он не переставал вырываться. Потом откачивали с тем, чтобы снова приступить к пыткам.
Весь окровавленный, обгоревший, он уже не походил на человека. Голова повисла на грудь, он держался лишь на верёвках.
- На крест его! Пусть сдыхает на кресте!
- Бросить его в море! Пусть его сожрут акулы! Он их детёныш, выкормыш!
Сколотили крест, привязали его к мачте и полубессознательного корабельщика прибили толстыми гвоздями. Он тихо стонал запекшиеся губы шептали проклятия и молитвы.
Надвигалась ночь. Горизонт тревожно темнел и Смарун высказал опасение, что может разразиться буря.
- Бросим корабельщика в жертву морским богам! Торопитесь, пока он жив!
Толпа в ужасе бросилась к Этону. Крест оторвали от мачты и дружно с воем и проклятиями, перекинули в море. Жадные глаза вперились в дело рук своих, пока человек и крест не исчезли в темнеющем море.
Тучи клубились на горизонте зловеще, надвигаясь неотвратимо и грозно.
- Боги гнев свой на нас ниспослали! - кричал Смарун с побледневшим лицом.
- Знать. наша жертва не угодна богам! Горе нам! - отозвались моряки, с ужасом вспоминая недавнее зверство и кровавую жертву.
- Боги женщин требуют! На борту женщины! Их нужно принести в жертву!
- Перестаньте дурить! - Ишильце носился по палубе, пытаясь успокоить и в какой-то мере ободрить людей, растерявшихся перед грозным ликом надвигающейся бури. - Обычная буря и с нею надо бороться! А вы, мужественные мужи и во-ины, падаете духом! Готовьтесь встретить шторм так же мужественно, как это у вас получалось при сражениях! Смарун, говори, что делать!
Смарун засуетился. Он впервые в океане, да и моряком он был захудалым, а тут неведомые воды и земли нигде не видно. Спасительные берега давно исчезли и теперь в бескрайнем просторе ему стало жутко. Холодок смерти зашевелился в груди, парализуя волю.
Но тут Брест подал свой голос. Он оказался зычным и в нём не обнаруживалось той дрожи, которая выдавала остальных при виде надвигающегося шторма.
- Чего орёте? Старик правильно говорит! Он один не испугался бури, а он стар и немощен! Боги смеются над нами! Они любят смелых и дерзких! Задраивай люки, крепи всё, что лежит на палубе! Смарун! Чего побледнел! Рей спускай и крепи крепко!
Он громыхал по палубе своим голосом, сам хватался первым за канаты и, глядя на него, остальные тоже помаленьку стали ему помогать. И когда первый несильный шквал налетел на гаулу, она уже встретила его грудью, задорно, смело.
Огромные волны заходили по океану. Ветер ещё не набрал силу, но волна пришла издалека и всхолмила буграми поверхность моря. Таких волн во внутреннем море никогда не замечалось, а провалы между ними страшили своей глубиной.
Гудение нарастало, свист ветра в снастях становился всё неистовей, а гаула с жалобным стоном и скрипом накренилась, едва не черпая бортами воду. Небо потемнело, брызги поминутно окатывали палубу. Лохматая пена то возникала на гребнях волн, то пропадала, оставляя светлый след.
Испуганные люди попрятались в трюм. Лишь Смарун и Брест стояли на корме, вцепившись в рулевое весло, стараясь не подставить судно бортом к волне. Они привязали себя верёвками, боясь быть смытыми за борт. Палуба опустела, никто не отваживался показаться на её колеблющейся поверхности, покрытой пенными потоками океанской воды.
- Терпи, Смарун! - сквозь грохот валов прокричал Брест, подбадривая кормщика. - Буря прошла стороной и нас зацепила лишь краешком. Это уж точно! Боги нас не оставят! Держись!
Смарун не успел ответить. Вал захлестнул их горой пены и они почти скрылись в зеленовато-серых водоворотах.
Гаула отчаянно качалась. Казалось, что очередной вал накроет её окончательно и она больше не всплывёт. Но мастера постарались при её строительстве и судно выдерживало напор волн, скрипом и визгом отвечая на их ярость.
Ночь опустилась незаметно. Люди немного свыклись с качкой и грохотом. В темноте затхлых помещений слышались стоны, молитвы и причитания, перемешанные с руганью и заклинаниями. Но первый страх прошел.
Велтур решился сменить уставших и полностью обессилевших рулевых. Он с Клермом пролезли на корму, держась за снасти.
С большим трудом удалось развязать путы и привязаться самим. Смарун и Брест поползли в трюм отдыхать, получив необходимые указания.
То ли привычка уже вступила в силу, то ли буря поутихла, но качка казалась уже не такой бешенной. Велтур прилагал все силы, едва справляясь с веслом, а он и Клерм не казались слабыми. Но волны стремились вырвать из рук весло и броситься на беззащитное судно всей своей неистовой массой.
Уже в полусознательном состоянии они заметили просветление на горизонте.
- Никак, утро наступает, Велтур! - прокричал Клерм, указывая головой в сторону светлеющей полоски неба. Велтур согласно и с облегчением кивнул головой, боясь отвлечься от весла, которое судорожно трепыхалось в его закоченевших руках.
Взлохмаченное море всё явственней проступало под неумолимыми лучами невидимого солнца. На душе становилось теплее, хотя холодная дрожь постоянно трясла измученное тело.
- Ветер стихает! - радостно прокричал в мокрое ухо Клерм и его посветлевшее лицо говорило, как трудно дались ему эти ночные часы у руля.
- Боги смилостивились над нами, Клерм! - ответил Велтур, едва разжимая сведенные холодом скулы.
- Значит, не пропадём! Ещё поживём, хотя никто не знает, куда они нас занесли.
- Буря уляжется, тогда моряки решат, что делать.
Вой и грохот медленно стихали. Пенные гребни успокаивались, хотя огромные валы ещё гуляли со свирепыми гривами, бухая в тщедушный борт несчастной гаулы.
Стали вылезать очумелые люди, подышать свежим воздухом. Потянуло запахом извержений человеческой слабости. Бледные и измученные, люди едва держались на ногах, но продолжали тянуться на палубу, судорожно вцепившись ручками в снасти, валяющиеся в беспорядке по палубе. Море неумолимо делало своё мрачное дело.
- Эй, кто-нибудь! - кричал Клерм появившимся людям. - Смените нас, а то с ног валимся!
Неожиданно первым откликнулся Алеф, мрачный вид которого не сошел ещё с его лица. К нему примкнул Голубая Плеть и они вдвоём стали на корме, удерживая судно носом к волне.
- В трюме вода! - раздался тревожный возглас.
- Всем свободным таскайте её вёдрами и мехами за борт! - теперь уже Голубая Плешь взял на себя командование гаулой.
Началась изнурительная и опасная в такую качку работа. Некоторые всё же не могли шевельнуться, сморенные морской болезнью, и лежали пластами с позеленевшими лицами и тоской в глазах.
К полудню волнение настолько улеглось, что передвигаться по палубе стало так же легко, как и вчера. Народ повеселел, и тревога за свои судьбы улеглась на лицах. Горизонт был пуст и ничто не говорило о близкой земле.
- Пока ветер хорош - говорил Смарун, прищурясь оглядывая простор, - надо спешить на восток. Долго ли, коротко ли, а берега достигнем. Там и подумаем о дальнейшем.
- Так и сделаем, - ответил Велтур. В его глазах тоже бегали искорки беспокойства, ему не терпелось поскорее увидеть желанную землю.
Забил гонг, поднимая гребцов к рукоятям вёсел. Рей заскрипел блоками, поднимаясь по облезлой мачте. Парус туго надулся и гаула, слегка накренившись, заскользила на восток.
К вечеру ветер стих настолько, что парус почти не давал хода. Это не тревожило. Ночью моряки опасались плаваний и предпочитали отсиживаться у берега, но сейчас его нигде не было видно.
Гребцам разрешили отдохнуть. Измученные бессонной ночью и волнением, люди забились в уголки и провалились в глубокий сон. На руле остались опытные матросы, которые менялись каждые четыре часа.
Утром рулевых, задремавших от усталости, разбудил далёкий шум. Реет вскочил в испуге и совсем близко увидел громаду берега, черневшую тёмными скалами. Прибой громыхал в их теснинах и гаула медленно надвигалась на берег.
- Эге-гей! Люди! Берег! Все наверх! - его голос сразу вошел в сознание и палуба быстро наполнилась людьми.
Рест переложил руль вдоль берега и он медленно проплывал рядом в трети мили от судна. Утро уже совсем вступило в свои права, и свет ударил в розовые скалы, осветив кущи деревьев и россыпи щебня на склонах гор, близко подступавших к берегу.
- Что за места? - спрашивали моряки, понимая, что Ливия появилась слишком быстро, да и берег не похож на берег той Ливии, которую они прошли несколько недель назад.
- Может, это пристанище морского чудища? - опасались другие.
- Что за земля, нам неизвестно, - говорил Ишильце, горящими глазами оглядывая берег. - Поэтому поищем удобную бухту и высадимся. Нам надо отдохнуть.
- А вдруг там нас схватят неведомые страшилища или пещерные драконы?
- Земля всюду одинаковая! А звери хоть и разные, да везде привычные. Это вначале они страшны и жутки, а потом оказывается, что полностью безобидные и даже симпатичные. Смелее, моряки и воины! Мы победили бурю, нам ли бояться неведомого!
- Ему хорошо. Он старик и пожил в своё удовольствие. Был жрецом, а жизнь у них сладкая. А я вот молодой ещё и погибнуть так просто не хочу.
- Помолись своим богам, трусливое пузо, и они не оставят тебя своим благо-вниманием.
Тем временем берег заворачивал к югу. Ишильце внимательно вглядывался в эти тёмные склоны, поросшие курчавой растительностью, па лице его отражалось волнение и он сказал тихо, но так, что ближние люди слышали его:
- Так это Блаженные острова! Берег Ливии не завернёт к югу. Вот боги и послали нам то, к чему мы так стремились! Приставай к берегу! - уже громко и радостно закричал старик своим тонким голосом.
- Но тут нет людей! - ответил ему Смарун, всё ещё сомневающийся в правоте слов старого жреца.
- Не все острова населены, Смарун. Может, этот и без людей. Во всяком случае, тут отлично можно устроиться. Колонию можно будет создать, а женщин из Ливии доставим.
- Пристаём! Смарун, ищи место получше!
Но только к полудню удалось найти подходящую бухту и подойти близко к берегу. Бросили якорь, спустили уцелевшую лодку и пятеро смельчаков поплыли к берегу. Остальные с нетерпением ожидали их назад, следя, как те высаживали на песчаный берег.
Часа через два лодка вернулась.
- Облазили ближайшие холмы и скалы. Место хорошее и можно спокойно высаживаться, - сказал Велтур, возглавлявший разведчиков.
К вечеру все оказались на берегу. Погода была хорошей и люди с радостью ощущали под ногами твердь земную. Разбили палатки и ночь провели в них, наслаждаясь тишиной и покоем безопасного места.
Решили обосноваться здесь на длительный срок. Стали прикидывать места для посева ячменя, прикидывать грядки огорода, а самые нетерпеливые отправились с луками на охоту. Издали видели на скалах коз и свежее мясо возбудило страшный аппетит. Но его надо было ещё добыть и четверо полезли вглубь острова.
Они вернулись вечером с двумя тушами убитых коз. Пир бушевал до самой глубокой ночи. Вино разжигало страсти, смех и песни не смолкали, и Велтуру с трудом удавалось утихомирить особо буйных и драчливых.
Две недели спустя на берегу вырос посёлок с двумя десятками хижин, покрытых листьями и травой. Чернели квадраты покопанной земли и там копошились люди, обрабатывая свои участки. Никто не командовал, никто не грозился сбором податей и налогов. Лица весело щурились и жадно взирали на Юльму и Энушат, единственных женщин, если не считать рабыни Юльмы.
- Вот освоимся на новом месте, - говорил Велтур, озирая сделанное, - и направим гаулу к Ливии за женщинами. Пора подумать о семьях. Долго без женщин нам не протянуть.
- Правильно, но вот сохранить в тайне наше место от посторонних глаз и жадных купцов будет трудно. Поэтому отбирать людей для этого надо осторожно, - ответил Ишильце, который теперь постоянно находился при Велтуре, видя в нём негласного главу новой колонии.
- Посмотрим там, а пока дел слишком много и управиться с ними будет не так уж легко.
- Поблизости должны быть и другие острова, Велтур, и их тоже надо посетить и обследовать. Здешние жители могут нам пригодиться.
- Всему своё время, Ишильце. Не всё сразу.
А старика бил озноб нетерпения. Он надоедал всем и каждому разговорами и предложениями, проку от которых было так мало, что его постепенно перестали слушать, отмахиваясь, как от надоедливой мухи.
Время текло незаметно и быстро. Уже готовились собрать первый урожай с огородов и принять первый приплод от овец, привезенных из Арембиса. А до обследования острова руки не доходили.
Людей пока нигде не было видно и о них перестали вспоминать, решив, что на этом острове их просто нет. А остров, судя по первым впечатлениям, был не так уж мал и обойти его можно разве что за несколько дней, и то на лодке. Пешком по берегу и недели не хватит. Поэтому никто не рвался этого делать, а Ишильце сам не мог отважиться на столь трудное предприятие.
Зато рыбаки ежедневно, если позволяла погода, отправлялись в море на лов палтуса и незаметно всё дальше уходили от места нового поселения.
И вот однажды, это было в конце лета, Смарун и трое моряков отправились в очередное плавание с сетью, но вскоре их заметили возвращающимися под парусом. Заметили, что и весла не лежали на дне и на берегу забеспокоились.
- Что-то случилось с нашими рыбаками, - говорили их товарищи, внимательно вглядываясь в далёкую ещё лодку. - Гляди, как торопятся.
- Странно, - ответил Велтур, ощутив в груди холодок тревоги.
- Гадать нечего, пошли на берег встречать, - предложил Курм и почему-то заспешил за своим излюбленным оружием - пращей.
Полчаса спустя лодка с шуршанием врезалась в прибрежную отмель и Смарун тяжело вылез на берег, в то время пока остальные приводили в порядок снасти.
- Чего вернулись в такую рань? - не вытерпел Парфений.
- Новость у нас! Плот, а может лодку заметили далеко в море.
- Это как же? - Велтур оглядел пустой горизонт.
- Да вот так! Не успели мы выйти за мыс, как Голубая Плешь закричал нам.
- Да, я первый увидел далеко у горизонта судёнышко! - возбуждённо ответил лысый моряк.
- Ну мы сразу назад! Может, нас и не заметили, но у веренно сказать об этом не берусь. Во всяком случае раньше мы не встречали ничего такого, - с уверенностью в голосе сказал Смарун. Он считал себя знатоком рыбной ловли среди поселенцев и прибрежных вод и ему никто не перечил.
- Значит, на острове есть и другие люди, кроме нас, - задумчиво произнёс Велтур, лохматя короткую бороду, которая давно отросла на его щеках.
- Я давно предлагал обследовать остров! - завопил Ишильце, перебегая от одного к другому.
- Вот теперь и ты дождался, жрец, - ответил Велтур.
- Стало быть, будем собираться в плавание вокруг острова? - спросил Смарун и на лице его отразилось беспокойство. Ему не хотелось делить эти уединённые места с другими, которых он не знал и от которых могут пойти всевозможные недоразумения. Но вслух он своих мыслей не высказал.
- Теперь это уже необходимо, Смарун. Готовь гаулу. Оставим здесь немного людей, остальные пойдут в плавание.
Весть взбудоражила посёлок. Только и разговоров, что о новых людях, появившихся на острове. Множество предположений и догадок рождалось в головах, но любопытство было неудовлетворённым и все с нетерпением ожидали того дня, когда гаула окажется готовой к плаванию.
- Завтра можно будет отплывать, - доложил Смарун за вечерней едой на берегу моря, где иногда устраивали общие трапезы.
- Тогда здесь оставим женщин, Ятонсида и двух мужчин, остальные в путь, - и тон Велтура не допускал возражений. Его никто не избирал главой посёлка, но так случилось, что к нему обращались в случае затруднений и за советом. Он был негласным главой, но сам он не выделял себя, если для этого не подворачивался случай. Таким случаем теперь оказалось завтрашнее плавание.
Маленькая кучка людей, оставшихся на берегу, медленно уменьшалась, пропадая в утреннем тумане, который редкой пеленой опустился на море. Отлив шумел в близких скалах и гаула уверенно набирала ход. Парус заполоскал, наполнился ветром и гребцы с довольным видом откинулись на сидениях, предвкушая долгий отдых.
Смарун вёл гаулу вдоль берега, пытливо всматриваясь в очертания береговых скал и отмелей. Пока берега были знакомы, он не волновался, но потом он зорко вглядывался в берег и постоянно советовался с Рестом, который стал его помощником, хотя по знаниям и опыту превосходил Смаруна. Но возраст и роль во всём ихнем предприятии ставила Роста в зависимость. Он не обижался и выполнял свои обязанности охотно и добросовестно.
Рест был лет тридцати с небольшим и всю жизнь провёл на море. Он, как и его хозяин, был из Эбаса на Балеарских островах, и давно потерял с родиной связь, скитаясь по Внутреннему морю, пока судьба не забросила его к Траксу и не послала искать счастья и доход за столбы Мелькарта.
Он был кряжист, широкоплеч и черноглаз. Широкая борода стремилась расползтись на обе стороны, торчала жёсткими космами, которые он безуспешно пытался пригладить. Слегка вьющиеся тёмные волосы живописно обрамляли его широкое обветренное лицо. Глаза смотрели спокойно и даже немного грустно. Нравом он был тоже спокойный и не любил громких слов. Почему-то постоянно не ладил с Дируком. Зато Ревул ходил у него в друзьях и это постоянно вызывало смешки и недоумения. Все знали, что Дирук с Ревулом неразлучны.
После полудня пришлось сесть гребцам за вёсла. Они на острове стали ходить без оков. Велтур распорядился освободить их от рабской доли, но от вёсел их освободить было никак нельзя. Гаула требовала человеческих рук. И гребцы, в основном туземного происхождения, помаленьку ворчали.
Противный ветер и течения доставляли много хлопот. Судно продвигалось медленно, огибая остров с востока. Он казался округлой формы и изобиловал лесами, которые покрывали горы и холмы до самого горизонта.
- Придётся приставать к берегу, - сказал Смарун и Реет согласно кивнул.
- Завтра нужно пораньте выходить в море, пока ветер нам благоприятствует. После полудня опять задует противный и лучше успеть пройти побольше.
Ночь провели на судне. Берег посетили ненадолго, опасаясь людей, намеренья которых никто предугадать не мог. Всю ночь сменяли вахты, но ничего подозрительного не обнаружили. Ни один огонёк не засветился в ночи. Ничто не показывало, что близко могут находиться люди.
- Может, то были туземцы с другого острова? - сделал предположение Велтур.
- Спешить нам некуда, - ответил Смарун, как всегда предпочитавший осторожность. - Завтра поглядим. Если с ветром не случится заминки, то к ночи можем обогнуть остров.
Гаула в миле от берега шла на вёслах и перед взорами моряков открывались картины их нового острова. Они были прекрасны и радовали глаз. Тишина и плодородие острова очаровывали. И лишь некоторая тоска по родным местам иногда закрадывалась в их души. Да вот ещё отсутствие женщин.
Эта тема постоянно присутствовала в разговорах. Люди вспоминали жизнь в селении у великого вождя Кронго с его стремлением породниться с белыми пришельцами.
Теперь эта жизнь казалась многим очень хорошей, а Алеф при каждом удобном случае восхвалял Кронго и его селение.
- А жены у нас были какие! - восклицал он и лицо становилось не таким замкнутым и угрюмым.
- Да, хлопот мы там не знали, - отзывался Клерм и его поддерживали многие остальные.
- Ничего там хорошего не было, - пытался подать свой голос Акобал, но ему отвечали смехом, указывая на него пальцами. Он смущался, понимая, что сказал не то, что надо бы, но приходилось терпеть. Он один был по-настоящему счаст-лив, ему завидовали, его поругивали и даже угрожали, но это было всё не настолько серьёзно, чтобы принимать близко к сердцу.
- Были б у этих туземцев женщины! - мечтательно тянул Голубая Плешь.
- Кто б тебе их отдал! Таких, как Кронго,больше нам не найти.
- Можно и самим взять!
- И постоянно воевать, пока всех нас не перебьют! Нет уж! Лучше до Ливии добраться и там раздобыть себе жен.
Такие разговоры и сейчас происходили среди гребцов, которые отдыхали, уступив место свежим. И среди весёлых вздохов и ворчаний не обратили внимание на возглас Реста, не принимавшем участие в этих разговорах.
- Справа по борту селение! Много домов или хижин!
Моряки столпились у правого борта, жадно впиваясь глазами в берег, где самые зоркие могли различить строения у самого берега.
- Приготовить оружие! - приказал Велтур, хотя и без него люди неторопливо облачались в доспехи.
Час спустя гаула бросила якорь в одной стадии от берега. Там уже толпились люди в рваных одеждах, непонятной национальности. Лохматые бороды и козьи шкуры на плечах придавали им вид дикарей, но лица светились бледностью. В руках у некоторых тускло поблескивало оружие.
- Да их с сотню наберётся, - заметил Парфений.
- Что за люди? Вроде на туземцев не похожи, а одеты непонятно, - ответил Велтур и голос выдавал его тревогу. - Рест, ну ка прокричи им.
Рест сложил руки трубой и стал кричать вопросы.
Моряки вслушивались в голоса, отвечавшие им, но понять не могли. Наконец Велтур вскрикнул и сказал взволнованно:
- Да это ж римляне! Откуда они тут могли взяться? Вот незадача!
- Действительно, как тут могли оказаться римляне? И что теперь делать? Парфений не мог скрыть страха, прозвучавшего в голосе. Остальные тоже не скрывали своего разочарования.
- Плохи наши дела, друзья, - сказал Велтур. - Нас намного меньше и ухо держать придётся востро. Оружия не выпускать из рук.
Тем временем от берега отвалила неуклюжая лодка. В ней сидело человек десять, торопливо загребая вёслами. Страшного вида люди в изогнутых доспехах и с короткими мечами проворно взобрались по трапу на борт гаулы. Они хищно озирались по сторонам, словно выискивая поживу.
- Что за люди вы? - спросил Велтур, выступая вперёд.
- А ты кто такой тут? - в свою очередь спросил пожилой бородатый мужчина, придерживая рукоять меча волосатой рукой.
- Мы из Ливии и пока живём тут, только на другой стороне острова.
- Ты римлянин? Говоришь хорошо.
- Нет, мы из Иберии, - ответил Велтур, не уточняя подробности. - А вы откуда здесь? Видно, давно живёте вдали от людей.
- Угадал. Шестой год пошел, как мы тут дохнем и никак выбраться не можем.
- Как же так? До Ливии не так уж далеко.
- Боги нас забыли или за грехи наши перестали нам помогать. Все нас забыли! Хоть вы тут появились, первые за пять лет! Видно, богам надоело измываться над нами.
- Как же вы сюда попали? - не утерпел с вопросом Парфений.
- Я ж говорю! Боги нас забыли! Мы отбились от экспедиции Полибия, пусть душа его попадёт в аид! Корабль наш разбило о скалы и нам пришлось тут остаться на столько лет! - голос римлянина выражал беспредельное раздражение и злобу. Ноздри расширялись в торопливом дыхании.
- Это его приказ выполнял наш корабль! - ввернул другой римлянин, худой и костлявый с круглой лысой головой. В голосе слышалась такая же злоба и смятение, как и у его товарища.
- А теперь он, проклятый богами, наслаждается ваннами и рабынями, а мы с его лёгкой руки прозябаем тут шестой год! Но теперь мы видим перст божий в вашем прибытии. Мы спасены! Вы не оставите нас на этом проклятом остро-ве, где отдали свои жизни десятки наших ребят!
- Вы воевали с туземцами? - спросил Велтур, прерывая тираду римлянина.
- Какие туземцы? - вскричал римлянин, багровея лицом. - Сами глотки друг другу резали! И теперь осталось нас девяносто четыре человека. Благосла-венный Юпитер! Смилуйся над детьми своими!
- У вас есть хлеб? - спросил тощий, жадно вперяясь глазами в Велтура.
- Мы столько лет не брали в рот хлеба, что забыли его вкус! - прокричал коренастый. - Дайте по кусочку!
Велтур распорядился вынести готовый хлеб и приказал готовить к выпечке новые караваи.
Римляне набросились на угощение, запивая его вином, поданным в амфоре. У них был аппетит Атлантов, вечно согнувшихся под тяжестью небесного свода.
Римляне шныряли по судну, заглядывали во всякие углы, пытались забраться в трюм, но тут Дирук стоял твёрдо, а рядом возвышался Ревул с ледяными глазами. Его невозмутимый вид и мускулистое тело внушало уважение изголодавшихся римлян. Они не осмелились вступать с ними в перепалку и отошли.
- Не свалилась бы беда на наши головы от встреч с этими одичавшими римлянами, - ответил Дирук. Его тонкие ноздри трепетали от возбуждения и он с трудом сдерживал себя.
Римляне пригласили моряков на берег, но Велтур уклонился от прямого ответа, предложив гостям побыть ещё немного на борту гаулы.
- Ожидается сильный ветер, - сказал он, поглядывая на ясное небо, - и нам не хотелось бы оставлять судно без людей. К тому же рабы на вёслах не так уж надёжны, - добавил он, зная, что на гребную палубу римлян не пустили и они ничего не знают о гребцах.
- Жаль, но ничего не поделаешь, - с сожалением ответил коренастый римлянин нин. Его звали Гай и он явно был здесь главным в посёлке. - Всё же надеемся, что вы всё же посетите наш посёлок. Угощение хоть и скудное, но будет ждать вас.
- За приглашение благодарим, но в другой раз. Обязательно погостим у вас и остальных просим принять наши приглашения, - Велтур был любезен, но лицо оставалось неподвижным и замкнутым.
Когда римляне отчалили и вид у них были несколько недовольным, Велтур с горячностью и решимостью заявил:
- С наступлением ночи снимаемся с якоря и отгребаем подальше от берега. Мне эти дикари совсем не пришлись по душе. Пусть они остаются вдали от нашего судна.
- Всю ночь надо держать усиленную стражу, - добавил Ревул.
- Правильно. А поэтому тотчас отправляйтесь спать, кто заступит среди ночи, - распорядился Велтур.
Он прикинул в уме свои силы и с унынием отметил, что при удачных стечениях обстоятельств римляне вполне могут захватить судно. Команда из тридцати пяти человек не устоит против отчаявшихся римлян, которых около сотни.
Такие думы заставили Велтура постоянно держать людей в готовности. Он сам следил за берегом, не отрывая глаз, и ему постоянно казалось, что там что-то затевается. Ему страшно хотелось съехать туда и поглядеть самому, но об этом нечего было и мечтать.
У берега покачивался обширный плот. Его, видимо, и заметили рыбаки несколько дней назад. Толстая мачта плавно описывала замысловатые восьмёрки, а парус, сшитый из шкур, толстой свиньёй лежал на палубе. Смарун указал на этот плот и сказал Ресту:
- Узнаешь ихнее судно? Добротно сделан, но далеко на таком не поплывёшь.
- И всё же они сумели доплыть почти до нашего посёлка.
- Это верно, но хода у него мало и волна не пощадит его.
- До нашей гаулы и на таком доплывут, - ответил Рест, многозначительно поглядев на кормщика.
- Ты думаешь, они попытаются захватить нас?
- А что им остаются делать? Обязательно попытают такое счастье. Как иначе им выбраться с этого острова? Видать,знающих мастеров по корабельному делу у них нет. Лодка уж больно топорно сделана.
- Верно говоришь. Побыстрее бы нам унести ноги от этих мест.
Однако ночь прошла спокойно. В посёлке ничего не случилось и утром опять к гауле подплыла лодка. С десяток римлян, таких же страшных и лохматых, втащила на борт несколько туш убитых коз, уже ободранных.
Это были другие люди и тоже требовали хлеба, вина и похлёбки из чечевицы.
- Эге! - вскричал один из них, пристально глядя на Велтура. - Да я вас немного знаю! Мы встречались в Тангисе, когда там стояли по пути сюда. Вот неожиданная встреча!
Велтур же никак не мог вспомнить знакомства, хотя и всматривался в немолодого римлянина. Он ответил довольно недружелюбно:
- Видно, ты обознался. Я тебя не встречал, любезный.
- Тиберий, гляди на него! Узнаешь? Мы его в Тингисе встречали. Их там было много, да я всех не упомню, а его узнал. Ну, помнишь?
- А ведь так оно и есть! Гляди-ка, где довелось повстречать! Вот тебе на! Видно, богам так захотелось, чтоб нас опять свести. Вот здорово! По такому случаю не грех и горло промочить! Сколько лет во рту не держал!
Велтуру было неприятно, что его узнали. И хоть сам он никого не мог признать, это не меняло дела. Правда, вряд ли кто может вспомнить, да, может быть, и не знает, что они сбежали из Тингиса при весьма странных обстоятельствах, но чем чёрт не шутит.
Однако, не замечая, что его старые знакомые склонны продолжать излияния дружеских чувств, Велтур устроил угощение и вскоре его гости орали старые песни, порывались грабить, но получили хорошую взбучку. Драка случилась неожиданно и протекала яростно и скоротечно.
А после все запили солёный вкус крови кислым вином и расстались добрыми приятелями. Видно, разрядка была необходима и все получили её самым необычным образом.
Прошло ещё два спокойных дня. Смарун ворчал, не понимая, чего они тут торчат столько времени, проедая с проклятыми римлянами свои драгоценные запасы хлеба и вина. Его поддерживали многие, но Велтур старался разузнать замыслы Гая и не торопил события.
Очередная ночь опять заставила Велтура отойти почти на милю от берега. Посёлок тоже утихомирился. Огни погасли и всё окутала тёплая южная ночь.
Вахты уже стояли не так строго и теперь только один человек прохаживался вдоль борта, борясь со сном. Выпитое вино расслабляло и Клерм, а это был он, несколько раз уж прислонялся к мачте вздремнуть, пока не падал. И вдруг он услышал тихий всплеск. То не могла быть волна. Ветра почти не было и море дышало тихо, умиротворённо.
Клерм прислушался и явственно услышал тихий всплеск весла. Он протёр глаза, свесился за борт и в густой темноте увидел что-то узкое, медленно приближающееся к судну. Он хотел окликнуть, но увидел, что это человек, сидящий верхом на спаренных брёвнах и медленно гребущий коротким веслом.
- Эй, кто там! - окликнул Клерм, приготовив копьё на всякий случай.
Ему ответили, но он не понял. Он только услышал имя Велтур и Акобал. А в это время брёвна мягко стукнулись о борт и Клерм направил остриё копья в человека, старающегося удержать своё судёнышко у борта. Он говорил что-то и продолжал повторять имена, знакомые Клерму.
- Велтур! - позвал Клерм, не решаясь оставить борт судна без присмотра в то же время не спуская трап.
Вскоре на палубе появился Рест. Оба они уставились на одинокого пловца и не могли понять, что тому надо.
- Зови Велтура, его требует это привидение, - сказал Клерм.
- Кто там ещё? - спросил Велтур, появляясь на палубе. Он был встревожен и быстро подошел к фальшборту.
- Велтур, это ты? Подними меня быстрее на борт, это я Хилон!
- Что за Хилон?
- Забыл, что ли? Вместе плавали до Тингиса, мудрец! Вспомни и быстрее.
- Неужто тот самый Хилон? Быстрее бросай трап, ребята! Это хороший человек! Как ты тут очутился, мудрая твоя голова? Вот что могут сотворить боги! Вот радость!
Пока Велтур изливал свою радость и недоумение, Хилон, а это действительно- но был именно он, с трудом взобрался на палубу и в сильнейшем волнении опустился на скатку канатов.
- Наконец-то я сумел выбраться к вам! Три дня метался, как белка, и вот поспел в самый раз. Хайре! Забыл ты меня, доблестный центурион! Но и не мудрено, сколько лет прошло.
- Ладно, потом будем вспоминать, - остановил Велтур радостные восклицания Хилона. - Ты ведь не для этого к нам пожаловал и рисковал жизнью, как я понял. Рассказывай теперь главное, Хилон, друг мой дорогой!
- Беда, Велтур! Перед рассветом на судно намечено нападение. Вас хотят перебить, а судно захватить и на нём вернуться на родину. Видно, уж скоро отчалят. Торопитесь, можете не успеть. Их много и они озверели тут за пять лет, что они вместе со мною здесь пробыли.
- Да успокойся, Хилон мой дорогой! До рассвета ещё не так мало и мы успеем приготовиться, - Велтур никак не мог придти в себя от вида старого, теперь уже совсем дряхлого мудреца. И жалость заполнила его грудь.
А Хилон действительно выглядел ужасно. При свете фонаря резко выделялись его голые худые руки и ноги, а лицо больше походило на скелет, обтянутый кожей. Весь он был грязный и запуганный, хотя сейчас в нём проявилась, судя по горящим глазам, жажда жизни.
Клочковатая борода отталкивающе кустилась и сплошь была испещрена седыми космами. Голова тоже покрылась пегой сединой и волосы так поредели, что лысина просвечивала сквозь их пряди.
- Старина, да ты совсем немощен! - воскликнул Велтур, вглядываясь в измождённую фигуру Хилона. - Что с тобой случилось, расскажи, что ты за пять лет превратился в такого старика?
- Велтур, не время сейчас говорить об этом! Мне чудится, что они приближаются! Торопитесь, а то они не оставят вам ваши жизни или прикуют к вёслам!
И, как бы подтверждая слова Хилона, за бортом послышался всплеск. Многие бросились к борту и в свете звёзд заметили приближающееся к гауле тёмное пятно, довольно большого размера.
- Плот римлян! - крикнул Акобал, догадавшись, что слова Хилона не были пустой болтовнёй.
Всплески участились. Видно, римляне перестали осторожничать и навалились на вёсла со всей яростью, накопившейся за годы отчаянной борьбы за существование на этом острове.
Глухо ударили стрелы в борта судна. Кто-то в темноте свалился на доски палубы и жалобно стонал, пытаясь вытащить стрелу из плеча.
- Все за вёсла и навались! - раздался крик Смаруна.
- Оружие к бою! - неслось по палубе и вмиг она превратилась в столпотворение. Паника готова была обрушиться на головы застигнутых внезапным нападением людей, но Велтур уже расставлял людей у борта, откуда приближался из темноты плот римлян.
Свет факелов метался судорожно и испуганно. Плот был уже в каких-то пятнадцати шагах и стрелы с визгом проносились над головами, заставляя моряков пригибаться в нерешительности.
- Приготовить дротики и топоры! - гремел голос Велтура. - Лучники, лучники! Чего растерялись? Стреляй быстрее!
На нижней палубе зашевелились вёсла и гаула качнулась от первого осторожного гребка. Гонг бухал тревожно и торопливо и гребцы сбивались с ритма, не успевая за ним. Ругань и крики раздавались со всех сторон. Римляне с боевым кличем "Ио!" уже бросали верёвки с крючьями и карабкались на борт гаулы.
Вопли тонущих и раненых огласили ночное море. Стук мечей и тяжелые хрусткие удары топоров слились со звоном щитов и стонами поверженных. Ноги скользили в пятнах и потёках крови. Спотыкались на тела лежащих.
А гребцы наращивали мощь гребков. Гаула уже скользила по глади бухты, таща за собой тяжёлый плот. Моряки отчаянно старались обрубить верёвки и это им вскоре удалось. Судно освободилось от тяжести плота и рванулась вперёд.
Римляне свирепо завопили и крючки снова полетели, вгрызаясь в дерево бортов. Ударами топоров и мечей моряки обрубали и обрубали концы. Дротики летели в темноту и оттуда свистели стрелы.
Но постепенно гаула уходила от плота. Крючьев у римлян больше не оставалось и они продолжали в бессильной злобе стрелять из луков и бросать последние дротики. Моряки укрывались за бортами и изредка отвечали метким броском, осторожно выглядывая поверх фальшборта.
Восточная сторона неба стала едва заметно бледнеть. Занималось утро. В посеревшем воздухе лучше стал видеться плот с орущими на нём римлянами, которые продолжали отчаянно грести. Но гаула продолжала удаляться и вопли ярости и злобы помаленьку отдалялись, растворяясь в предутренней тишине.
Вскоре и гребцы перестали надрываться, видя, что опасность миновала и рим- лянам уже не догнать судно.
- О боги! Когда же вы избавите нас от этих кровожадных и коварных в своих устремлениях римлян! Смилуйтесь над несчастными беглецами и пошлите умиротворение! - такие молитвы возносились в утренний воздух из уст измученных сражением и ранами людей.
В наступавшей серой рассветной полумгле, моряки стали собирать разбросанное оружие, раненых и убитых. Последних оказалось только двое, но больше всех оглушило то, что среди этих двоих оказался старый солдат Парфений. Стрела угодила ему в глаз и проникла в мозг. Он так и лежал, прикрыв глаз руками, сквозь пальцы которых торчало оперение стрелы. Второй глаз широко открыт и в нём застыло скорбное выражение. Крови почти не вытекло и всем казалось, что это знак богов, предвещавших ещё не одно несчастье на головы этих людей.
Молча, в скорбно склонённых спинах, люди не спеша совершили обряд захоронения. Море равнодушно приняло очередную жертву и так же равнодушно сомкнулось над павшими. Место это никто больше не найдёт и оно забудется так же скоро, как и многие другие, павшие в бесчисленных схватках и битвах этого жестокого века.
Выйдя в открытое море, поставили парус и медленно потащились к своим берегам. Пятеро раненых требовали скорейшего возвращения, да и остальные спешили домой, опасаясь, что римляне могут опередить их, пройдя через горы острова прямиком.
Ветер постоянно был противным и часом приходилось садиться на вёсла, а путь был дальний и эта работа не вызывала воодушевления у гребцов. Они часто менялись, ворчали, но приходилось налегать и налегать.
На четвёртый день пути удалось, наконец, причалить к знакомому берегу. Там всё было по-старому и оставшиеся ничего не знали о постигшем горе, которое обрушилось на путников.
- Ай, ай! - стал причитать Ятонсид, узнав, что им грозит такая опасность.
- Нечего причитать, отец, - сказал жестко Акобал, останавливая отца и спеша к Юльме. - Надо думать о другом, а не бесполезно стонать.
Юльма стояла тут же в ожидании, держа на руках сына. Акобал с нежностью поцеловал её бархатистые щёки, потом занялся сыном, но тот недовольно заплакал и Юльма отстранила Акобала.
- Он сегодня плохо себя чувствует и ты лучше не досаждай ему, Акобал. Она не спрашивала о случившемся, догадываясь обо всём, да ещё слушая рассказы остальных моряков. Она вообще мало спрашивала, дожидаясь пока Акобал сам станет рассказывать ей разные истории. А она с удовольствием будет слушать и заниматься своими делами, бросая на него волнующие его взгляды.
- Видно, нам придётся уходить с этого острова, Юльма, - со вздохом молвил он, когда поведал жене самое главное из того, что произошло с ними в плавании.
- Я уже так и поняла, Акобал. Значит, так угодно богам. Надо покориться и терпеть. Видно, нам вечно суждено бродить по свету, как неприкаянные.
- Не огорчайся, боги не всегда злы. Они и добро нам посылали. Будем и на этот раз надеяться. До Ливии недалеко, а там ещё можно найти тихое место. Нашему сыну будет там хорошо.
- Об этом только и дума моя.
А в посёлке уже начались приготовления к возможному приходу римлян. Хилон всё пугал ими моряков и те соглашались с ним, полагая, что тем терять нечего и они непременно явятся к ним в надежде захватить судно.
- Они не остановятся ни перед чем, - говорил Хилон. - Они и четыре года назад перебили всех рабов, опасаясь, что те смогут освободиться от них и посягнуть на их собственную жизнь. Они и меня хотели угробить, да оставили для своих же нужд. Им казалось, что я могу им пригодиться своими < знаниями.
- Что ж так долго не могли выбраться с острова? - спросил Велтур, тёплыми глазами глядя на оживающего старика.
- Знающих корабельщиков у нас не было. При высадке двое утонули, остальные умерли или погибли в драках. Ведь нас тут было сотни две, а сколько осталось? Сам видел. Озверели люди. Если и дальше так пойдёт, то через пару лет все перейдут к богам.
Ишильце хитровато прищурил глаз и подкрался бочком к говорившим.
- Если правильно тебя понял, почтенный, то все вы постоянно приближались по своей жизни к зверям диким?
- Выходит, что так. Не сумели мы сохранить себя в своём подобии. Видно, так и должно случаться, когда люди одни остаются, - со вздохом ответил Хилон, скребя седую бороду.
- Да, да. Но на наших священных табличках иногда писали и о более трудных положениях, куда попадали моряки. И часом они ничего не теряли. С чего бы это так?
- С того, что не нашлось среди вас уважаемого и дельного человека, - подал свой голое Смарун. - Каждый считал себя полубогом и главою. В таких случаях человеческий облик и теряется. А ещё жадность до власти и жестокость необузданная. Самое страшное среди людей.
Слова Смаруна как-то гнетуще подействовали на беседующих. Каждый в мыслях опасался, что и их может постигнуть такая же участь. Это было страшно и никому не захотелось продолжать разговор.
На следующее утро Велтур распорядился грузить гаулу.
- Надо быть готовыми к отплытию в любую минуту. И на холмы отправить дозоры. Хилон правильно опасается одичавших римлян.
Всем было тоскливо и страшно покидать такие благодатные места, где они уже стали привыкать и помаленьку считать этот странный уединённый остров своей очередной родиной. Акобал особенно был недоволен и часто бубнил под нос:
- Сколько же можно скитаться по морю? Когда боги определят нам постоянное место под солнцем?
- То одним богам и ведомо, Акобал, - сокрушенно отвечал Ятонсид. В глазах его засветился нежный огонёк и глаза наполнились влагой. Акобал в эти минуты стал для него таким же родным и близким, каким бывал в годы их жизни в Великом и благословенном Кар-Хадаште.
Акобал обнял отца за исхудавшие плечи, прижал в груди, но на душе от этого не стало легче. Что-то щемящее заполнило грудь. Тяжелый вздох сотряс его мускулистую фигуру. Он отошел и занялся работами.
- Погода скоро испортится, - сказал Смарун, поглядывая на закат и притихшее море.
- Мне тоже так кажется, - ответил Рест, в раздумье ухватив окладистую бороду широкой ладонью.
- И всё же придётся перебираться на судно. Во всяком случае, многим.
- Да вроде спокойно. Дозоры не обнаруживают римлян.
- Они остров знают достаточно хорошо и им нетрудно пробраться к нам незамеченными. А тут ещё погода им будет благоприятствовать. Лучше подальше от берега.
- Смарун говорит дело, - поддержал моряка Велтур. - Оставим на берегу с десяток ребят для охраны оставшегося, остальным немедленно переходить на гаулу. А завтра закончим дела и можно пускаться к берегам Ливии.
Неподвижные тучи застыли на горизонте, быстро поглощая заходящее солнце. Воздух был напоён влагой и был прозрачен. Темнота надвигалась необыкновенно быстро. Настроения у людей стало портиться, но за делами об этом мало кто задумывался. Только криков и ругани стало слышаться больше и в этой сумятице чувствовалось неопределённое раздражение и тревога.
Последняя ходка лодки закончилась уже в полной темноте и голос плачущего сына Акобала отчётливо слышался над притихшими водами бухты.
Звёзды тускло мерцали в вышине, море тихо вздыхало, качая гаулу на отливной волне. Тихий всплеск доносился от прибрежных скал и камней, где непокорные водовороты ворочали бороды водорослей и гальку.
На берегу одиноко светился огонёк костра. Там остались восемь воинов с лодкой, которые завтра тоже перейдут на гаулу.
- Не нравится мне эта ночь, - молвил Акобал, опершись на фальшборт и с непонятной тревогой всматриваясь в чёрную воду за бортом.
- Что поделаешь, Акобал. Не так часто нам нравится наша жизнь. Приходиться терпеть и надеяться на лучшее, - Велтур сплюнул в воду, но спохватился, что это может обидеть морских богов и зашептал заклинания и молитвы. Он верил в духов и богов и теперь особенно боялся совершить опрометчивый шаг в преддверии новых испытаний.
- Во всяком случае, вахты надо усилить и оружие держать под рукой.
- Это само собой. Один раз мы чуть не поплатились за беспечность и потеряли Парфения.
- Это, конечно, утрата тяжелая. Но взамен боги дали нам Хилона. Тоже дар не из последних.
- Ты прав, Акобал, но Парфения не заменишь даже Хилоном.
- Э, человека вообще можно ли заменить? Каждый из нас незаменим. Сгустившаяся духота не разгонялась в неподвижном воздухе. Взмокшие тела жаждали прохлады, но её не приносил океан. Он безмолвствовал, отдыхал и ждал своего часа.
Ближе к полуночи гаула затихла. Четверо вахтенных тихо переговаривались, поглядывая на чёрную громаду берега, едва очерченную в нескольких стадиях. Костёр дозора погас и берег молчал, затаившись, выжидая.
Лёгкое дуновение ветра живительной прохладой пронеслось над судном. Вахтенные жадно вдыхали эту прохладу и в это же время на берегу раздались крики и шум.
Судно сразу же всполошилось.
- Дождались! - гремел голос Велтура. - Готовься плыть на подмогу! Десять человек в лодку! Быстро!
Огня на судне не зажигали, но моряки в минуту были в лодке и навалились на вёсла. Их подгоняли нарастающие крики с берега. Нарастал и ветер и теперь он быстро поднимал волну и вместе с приливом лодка быстро приближалась к берегу.
Там уже метались огни факелов. В их свете мелькали неясные тени людей.
- Кажется, наши сумели отступить к лодке, - сказал Акобал, всматриваясь в близкий уже берег.
- Хоть бы успели, - с надеждой в голосе ответил Велтур. - Ревул, приготовься стрелять из лука, может, удастся помочь нашим.
Берег шумел криками и звуки волн, набегавших на пляж, заглушался ими. С лодки видели, как несколько человек вскочили в лодку и отчаянно навалились на вёсла. В свете факелов тени мрачно метались на светлевшем песке.
- Вон наши отгребают! Теперь уже им не поможешь, разве что стрелами! Стреляем! Быстрее, а то всех наших прикончат!
Луки загудели, тринькая тетивами, и смертоносные стрелы уносились в темноту. Тут же ответили вопли и проклятия с берега. Было видно, как два воина упали на песок. Остальные не стали прятаться и спешили по воде, стараясь достать борта лодки. Но волна уже била достаточно сильно, их захлёстывало, опрокидывало, а лодка медленно удалялась от берега, вскидываясь на волнах и исчезая в них.
Кругом падали стрелы и кто-то уже ругался, хватаясь за их гладкие и тонкие стержни. Акобал же продолжал кричать, подбадривая своих:
- Навались, навались! Ближе к нам, мы вас прикроем!
Вскоре лодки сблизились. Акобал бросил конец верёвки друзьям, а гребцы ударили вёслами. Берег стал быстро удаляться, а с этим и отдаляться голоса римлян. Они бесновались на берегу, пускали стрелы, но те редко попадали в лодки. Расстояние быстро увеличивалось.
Вскоре с гаулы бросили трап, лодки глухо ударились о борт и закачались рядом.
Шестерых раненых с трудом подняли на борт. А с берега вернулись лишь пятеро, один из которых едва мог дотянуть до утра. Остальные истекали кровью и их утащили вниз, где Ишильце и Хилон с женщинами принялись из перевязывать.
Огромные валы бороздили поверхность океана. Крепкий ветер рвал снасти и валил судно на борт. Парус с трудом свернули и закрепили, опасаясь, что его разорвёт и унесёт шквалом. Шторм гулял уже третьи сутки и в каком направлении неслась гаула - никто не знал.
Плотные тучи покрывали небо и Смарун с Рестом постоянно вглядывались вверх в надежде увидеть проблеск солнца и по нему определить направление ветра и их собственный путь. Но тучи не разрывались и лишь ночью блеснули звёзды, но и это не дало надежды. Никто не мог определиться.
Моряки в страхе сидели в трюме и молили богов послать им спасительную землю. Заклинания срывались с губ, иногда богам неслись угрозы, но ничего не помогало. Не помогали и обильные жертвы, бросаемые в бурные волны океана. Он продолжал завывать, ворчать, грохотать и нещадно бить в борта своими огромными валами.
Смарун с Рестом валились с ног, удерживая гаулу против волны, но это удавалось не всегда и тогда судно ложилось на бок и приходилось наваливаться всем народом на противоположный борт и с трудом выправлять трещавшее жалобно и тоскливо судно.
Одни старики сидели в темноте и шептались, не обращая внимания на грохот за тонкими стенками бортов и причитания моряков и женщин. Хилон и бывший жрец Ишильце нашли для себя утешение в разговорах и теперь наслаждались друг другом, изредка вздрагивая от очередного мощного удара волны.
- Я постоянно удивлялся людям, которые так боятся смерти и стихий, - говорил жрец, приближая свои губы к уху Хилона.
- Видно, так устроен мир, что надо бояться и спасаться. Ведь в противном случае многие бы погибали, безрассудно бросаясь туда, куда им никак нельзя было. Страх тоже иногда помогает выжить.
- Однако, страх надо глушить в себе, - не унимался жрец.
- Просто надо понимать его и не терять головы. От страха никто не спасается, но некоторые могут его прижать в себе и тогда начинает работать голова.
- Видимо, ты прав, Хилон. Но люди в таких случаях обращаются к богам и находят у них поддержку и успокоение. Не странно ли?
- Совсем не странно, Ишильце. Человек привык во всём видеть волю богов и не скоро освободится от этого.
- А может и вовсе не освободится?
- Думаю, что всё же освободится, но это будет не так скоро. Ведь и сейчас в мире очень мало людей, которые понимают бессмысленность веры в богов. И их постоянно преследуют, а то и забивают камнями, как не раз бывало и ещё будет. Народ слишком тёмен и знания величайших умов до него доходя трудно и редко. Ведь сколько людей умеют читать? А те кто умеет, далеко не все правильно понимают то, что видят.
- Ты, Хилон, много читал и много знаешь из того, что накопилось усилиями мудрейших. А я в жизни узрел то, что ты умыслил лишь с помощью письмен. И скажу тебе, что и у меня, и у тебя мысли повернули в одну и ту же сторону.
- Это так, но этого мало, Ишильце. Мы плохо учим людей и нас не понимают. Нас боятся и нас ненавидят, особенно жрецы и властелины. По-видимому, темнота народная им ближе и полезнее.
- По-моему, главное - в полезности темноты народной. Таким народом легче управлять и дурить его.
- Ты прав. Смотри, как наши прославленные моряки дрожат от страха лишь потому, что им не видно берега и они не знают куда нас несёт. А куда нас может принести? Ведь земля круглая и куда бы мы не поплыли, всегда попадём к земле, если, конечно, хватит у нас воды и припаса.
- И, однако, страх сам собой забирается в сердце, думая о том, что можно попасть в неведомые земли с разными ужасами.
- То басни одни. Везде одинаково, хотя и есть различия, но они в обычаях, нравах, а если места на севере или на юге, то разница будет ещё больше, всё равно это не так страшно, как плетут выдумщики и просто вруны.
Сильный крен заставил стариков замолчать и они бросились на крик Смаруна на палубу, хватаясь за что попало.
К концу третьего дня ветер стал стихать. Тучи поредели, посветлели. Моряки воспрянули духом, возносили молитвы, благодаря богов и обещая богатые жертвы.
Однако ночь наступила раньше, чем тучи показали солнце. Звёзды изредка мелькали в разрывах туч и Смарун никак не мог схватить созвездия. Он приказал самым опытным морякам постоянно находиться на палубе и сторожить звёзды.
Ветер перестал реветь и теперь дул ровно и в одном направлении. Волнение улеглось почти, но волны катили ещё довольно высокие, хотя и уже не угрожали судну.
Народ измучился за эти три дня. Течь в трюме заставляла постоянно вычерпывать воду, а это в жестокую качку было не самой лёгкой работой.
Дожди перестали и судно помаленьку подсыхало. Парус решили не поднимать, пока не определят стороны света. И вот, лишь на заре, когда солнце окрасило рассеивающиеся тучи, Рест и Смарун переглянулись и на их лицах отразился страх и бледность покрыла лица.
- Нас неудержимо гонит на запад! - зловеще прошептал Смарун, глазами указывая на окрасившийся горизонт.
- А если все эти три дня ветер дул в этом же направлении? - расширив глаза, ответил Рест.
- Тогда мы успели так далеко отойти от Ливии, что вскоре попадём в пасть какому-нибудь чудовищу морскому. О,боги! Помогите, утешьте!
- Чего богов просить, когда надо рулями работать! Лишь бы ветер переменился.
- Как против такого ветра выгрести? А парус нам не поможет! О,горе и погибель нам! Смилуйтесь над нами, боги!
Вскоре весть о том, что судно неудержимо несётся прочь от берегов Ливии, всполошила всех и заставила завыть от отчаяния и страха. Эти храбрые и отважные люди теперь превращались в слабых детей, простирающих руки к лучам восходящего солнца и моля его переменить ветер.
После часа стенаний и воплей ветер не переменился, хотя последнего барана бросили в море в жертву морским богам. Каким, уже никто не задумывался. Слишком разные названия имели боги. Люди-то верили каждый в своего, но жертвы требовали всякие боги и приходилось ублажать их самым дорогим на судне.
Ближе к полудню, когда все попытки продвинуться против ветре ни к чему не привели, и вымотавшиеся гребцы валились с ног, люди пали на палубу с тихими подвываниями, не в силах больше бороться воле богов. Некоторые с отсутствующими взорами сидели тихо, раскачиваясь из стороны в сторону, губы слегка шевелились. И лишь Хилон и старый жрец старались вселить в души истерзанных людей каплю бодрости и надежды.
- Вот кто принесёт нам избавление! - закричал один моряк, бывший гребец. - Надо этих жалких стариков принести в жертву! Это умилостивит богов и они позволят нам вернуться на берега Ливии!В воду их!Это уже не первый случай, когда их собирались принести в жертву. Хилон не на шутку испугался, но Ишильце и глазом не моргнул. Он храбро выступил вперёд и стал увещевать распалявшихся людей образумиться и не терять головы.
- Я знаю, что далеко на западе есть земля и там живут люди! Только никто не может сказать, как далеко она! А потому надо не выть и приносить в жертву богам самое ценное, что у нас есть, а спешить, пользуясь попутным и крепким ветрам! Надо ставить парус и тогда мы можем надеяться достичь земли прежде, чем жажда и голод пожрут нас всех! Торопитесь, вы, безумцы!
- Не слушайте его! Он богохульствует и всех нас хочет принести в жертву своему кровожадному богу смерти! В море его!
Толпа бросилась на старика и никто не успел опомниться, как его тщедушная фигурка кувыркнулась в воздухе и плюхнулась в волны. Люди замерли и в этой тишине голос Алефа прозвучал властно и требовательно:
- Дурни! Что вы сделали? Он нас может спасти, а вы его в море! Все на вёсла и за ним, - и с этими словами он прыгнул за борт.
Удивлённые и обескураженные моряки бросились к борту. Невдалеке, среди волн, барахтался старик Ишильце, хватая ртом воздух. Он молчал и его голова всё реже появлялась из воды.
Мощными взмахами рук Алеф быстро приближался к тонущему. Вот он подхватил почти невесомого старика и тот уцепился судорожными руками за его плечи мёртвой хваткой.
Гаула продолжала удаляться и никто не вспомнил о приказе садиться за вёсла. Наконец Акобал закричал срывающимся голосом:
- Они же утонут! Быстрее на вёсла! Им нас не догнать!
Он сам первым помчался на гребную палубу и за ним устремились остальные. На разворот времени было мало и гребцы налегли на вёсла, продвигая гаулу кормой вперёд. Она неохотно двинулась против течения и ветра и расстояние стало медленно сокращаться.
Алеф явно устал, его заливали волны, а руки старика вцепились надёжно и мешали грести. Но вот гаула подошла ближе. Бросили конец и Алеф сумел дотянуться до него. Его втащили на палубу. Лишь здесь Ишильце отпустил Алефа и в изнеможении опустился на мокрые доски. Он закашлялся и его стало рвать морской водой.
Толпа стояла молча, наблюдая результаты своей необузданной злобы. Акобал потащил старика к мачте, где Хилон набросил на него плащ. Ишильце дрожал, его била икота.
- О боги! Как умилостивить вас? - причитал Акобал, суетясь около.
- Боги уже снизошли своей милостью, Акобал. Все живы, а морское купание никому не вредило, - ответил Хилон, ещё не отошедший от пережитого страха.
- Ничего, Хилон, - сказал Ишильце, немного придя в себя. - Мы совсем недавно говорили о той темноте людской, которая творит страшные дела во славу кровожадным богам. Теперь мы сами убедились в правоте своих слов и мыслей.
- Лучше пусть испытывают другие, - буркнул Хилон в ответ на слова старика. Он с удивлением взирал на Ишильце, который в такую минуту способен на философские рассуждения, нисколько не страшась повторения насилия.
- Я понял, что ты подумал, Хилон. Это тоже, как и положено. Но не стоит себя выделять над людьми. Это ни к чему не приведёт. - В голосе его не слышалось упрёка. Хилон немного смутился, но вступать в спор не решился.
Народ немного успокоился, как бы устыдился содеянного и молча разошелся отдыхать после короткой, но отчаянной гребли. Но было заметно, что в душах шевелился червь сомнений, буйства, смешанного со страхом перед неизвестностью.
Вторую неделю гаула носилась по незнакомому, жуткому своей бесконечностью океану. Вода подходила к концу, а продовольствие стало портиться, да и оставшегося было мало.
Несмотря на сопротивление большинства, Велтур добился постановки паруса. Для разнообразия, и чтоб занять как-то опускавшихся людей, садились за вёсла и тогда гаула неслась по пологим волнам неудержимо. Назад дороги не было и это больше всего волновало народ. Многие уже распрощались со своими родными местами, отчаявшись вернуться.
Ишильце всех образумить не мог, но многих удалось убедить, что и в древности люди плавали на запад и сумели вернуться.
- Значит, можно поймать в парус попутный ветер. Мы просто ещё не знаем, где его искать, - говорил старик уверенным голосом и его слова падали на благодатную почву. Всем хотелось верить в правоту этого тощего трепача и неистового любителя странствий. Но бесконечность океана наводила неудержимую тоску и злобу и эта злоба в любую минуту могла вылиться в самые необдуманные и зверские поступки.
После случая со стариком Алеф стал почти прежним, вникал в разговоры и принимал участие в обсуждениях и спорах. Он поддержал Ишильце, когда решался вопрос продолжать ли плавание на запад или ещё раз попытаться на вёслах вернуться к берегам Ливии. Казалось, он забыл свою роль в этом сборище разных людей.
Даже злоба на Акобала за то позорное поражение в поединке перестала волновать Алефа, во всяком случае его отношение к брату своей жены перестали быть молчаливо-натянутыми.
Он стал обращать внимание на Энушат, хотя та давно перестала считать его своим мужем и утешала себя по своему вкусу. Теперь он решил, что продолжает иметь власть над женой и требовал к себе должного внимания. На судне это видели и злорадные улыбки бороздили лица скучающих моряков в предвкушении назревающего конфликта с криками, побоями и суматохой.
А ветер, как заколдованный, продолжал дуть в одном направлении. Течение тоже двигало гаулу на запад и управление судном оказалось столь лёгким, что руль закрепили верёвками и предоставили гауле плыть самостоятельно. Изредка Рест или Смарун шевелили рулевое весло, выправляя корабль.
После трёхдневного шторма, когда гаула потеряла себя в океане, дождь пошел только после двух недель плавания. Это приняли, как дар богов.
- Мы не забыты богами! Хвала нашим добрым, милостивым богам! Моряки расстилали брезент, выставляли пифосы, вёдра и прочую посудину, собирали воду, сами бегали по палубе голыми, наслаждаясь потоками пресной воды, низвергающейся с неба.
Ветер туго надувал парус, но в шторм не переходил и Ишильце радовался, говоря, что это боги торопятся доставить их судно в страну благодати и изобилия. Его ободряли, с охотой слушая, веря, что так оно и есть. Радость и надежда вселились в души. Все страхи и горести забыты, впереди мерещились чудеса благословенной земли и избавление от нескончаемого океана.
После дождя стали упорно заниматься рыбной ловлей, но это занятие не приносило желаемого результата. Рыбы было мало и за день ловили не более дюжины. Зато на палубу иногда залетали странные рыбёшки с огромными плавниками и их принимали тоже как подачки богов.
Иногда получался праздник, когда на эту летающую рыбу удавалось поймать небольшую акулу или барракуду. Тогда пир был горой и не хватало лишь вина для полного счастья. Но и такое случалось не так уж часто и приходилось довольствоваться скукой редкой добычи, жарой под лучами нещадного солнца и томительными часами штиля. Этот штиль действовал особенно угнетающе. Казалось, что судно навечно обречено оставаться на одном месте, и боги просто забыли про него.
Ночью, особенно под утро, палуба покрывалась обильной росой и спавшие дрожали от холода, дожидаясь солнца и кутаясь в парус или плащ, если таковой находился у кого.
Дни тянулись муторные, тоскливые и однообразные. Небо синело, почти не покрываясь облаками, а постоянный ветер отуплял, соревнуясь с изнурительной жарой.
Люди изнывали, озлоблялись и ссоры стали частым явлением среди таких разных людей, которые собрались на гауле.
- Где-то я узнал, что в этих местах такие ветры дуют постоянно, - говорил Ишильце Хилону, начиная тревожиться сам за судьбу гаулы. - Но тогда каким образом можно вернуться назад?
- Видимо, раз земля круглая, то и ветры должны в некоторых её местах дуть с постоянством, по временам года, - Хилон напряженно думал над слова- ми старика и его мысли постоянно искали ответа на этот важный вопрос.
- Если так, то зимой можно будет спокойно вернуться назад.
- Зимой всегда свирепствуют бури и вернуться будет не так-то просто.
- Во всяком случае, кто-то уж возвращался и, значит, мы тоже сможем это совершить. Просто надо понаблюдать, расспросить людей, которых встретим в западных землях. Думаю, что мы слишком рано беспокоимся об этом.
- Ну если ты считаешь, что рано, то мне и другим, кто помоложе, и бояться нечего, Ишильце! - с улыбкой воскликнул Хилон, легко толкнув старика в плечо. Его улыбка говорила, что старик ему симпатичен и разговор с ним ему всегда приятен, скрашивая изнурительную тоску однообразия.
Вскоре стало ясно, что им грозит голодная смерть. Продукты быстро исчезали, а рыбная ловля приносила слишком мало и всем никак не могло хватить.
Велтур приказал сократить порции до самого малого, но это мало радовало. Никто не знал, сколько ещё может продлиться плавание.
- Вся наша надежда на то, что земля появится очень скоро, - говорил он, видя, что его слова не убеждают людей. Их жадные глаза смотрели алчно и требовательно.
- А что будем жрать, коль земля не станет на нашем пути? - спросил его бывший гребец по имени Жарт Длинноголовый. Голова его действительно была вытянута, хотя само лицо оставалось нормальным.
- Будем продолжать ловить рыбу и тем питаться, - неуверенно молвил в ответ Велтур.
- На этом долго не протянешь!
- Так что ж ты хочешь? - в раздражении вскричал Велтур, неприязненно поглядев на говорившего.
Все замолчали, каждый погрузившись в свои мысли. Глаза пылали недобро и встречаться им не хотелось. Отводили взгляды, сопели, молчали.
- Всем заниматься рыбной ловлей, и нечего ругать друг друга, - жестко сказал Смарун. - Наделаем крючков, сеток и весь день тратить на рыбалку.
Ясно было, что спокойствие, достигнутое с большим трудом, продлится недолго. Рыбалка кое-что давала, но удовлетворить всех не могла. И птицы, вестники близкой земли, не появлялись в небе. Значит, до земли далеко, и в этом все были едины.
А тут ещё разразилась ссора Алефа с Энушат. Визг и крики разносились по судну. Удары следовали один за другим. Наконец, предмет ссоры не выдержал и с друзьями, которые у него оказались, бросился на защиту своей женщины, как тот считал.
Началась потасовка. Алеф разъярился и крушил всех, кто пробовал приблизиться к нему. Сверкнули ножи, пролилась кровь. Схватка грозила перекинуться и на остальных. Окровавленная Энушат вопила, скорчившись у борта, готовая в страхе выпрыгнуть за борт.
Велтур с трудом удерживал Акобала, рвущегося к сестре. Ятонсид жалобно причитал, вереща от страха своим тоненьким с перепугу голосом.
В это время Алеф так зацепил своего обидчика и претендента, что тот завертелся и рухнул на палубу. Струйка крови потекла у него изо рта. Он остался недвижим и по позе, с которой он не расставался, люди поняли, что их товарищ убит. Они отпрянули, готовясь разом навалиться с ножами на огромного, словно разъяренный бык, Алефа.
- Стойте! - голос Велтура требовательно пронёсся по палубе. В руке он держал меч и вид его не предвещал ничего хорошего. - Стойте, дурьи головы! Чего всполошились? Всем спрятать ножи, иначе мой меч это сделает! Разойдись! Алеф, брось нож! Я не стану ждать!
Все притихли. Даже Энушат перестала подвывать, блестя глазами из-под приподнятых плеч.
Рядом с Велтуром стояли уже Дирук, Акобал и Ревул. Все с мечами и копьями, готовые по первому слову Велтура навести порядок на палубе.
Алеф злобно выругался, но нож спрятал. Он тяжело дышал, руки дрожали от возбуждения и он бросал яростные взгляды на столпившихся товарищей убитого. В наступившей тишине незаметно исчезли ножи. Моряки нехотя расходились, тихо выражая недовольство и затаив злобу.
- Кажется, началось, - молвил тихо Велтур, опустив меч, когда люди понемногу успокаивались и расходились. - Теперь можно ждать кровопролития в любой день. Боги отвернулись от нас. - Его фигура сгорбилась и весь вид его говорил о тяжелых переживаниях, которые навалились на него.
- Надо собрать всё оружие в одном месте, Велтур, - предложил Акобал и Ревул согласно закивал головой.
- Да, ты прав, Акобал. Так и надо сделать. Однако без лишнего шума, незаметно и быстро. Сложим всё на корме, где помещение с крепкой дверью.
Гнетущая тишина обволокла судно и оно призраком продолжало свой путь к неведомому и загадочному, что продолжало страшить каждого.
И вот продовольствие кончилось. Вода тоже стала затхлой и пить её было почти невозможно. Стали появляться больные и вскоре судно превратилось в лазарет, где тени людей шатались в неуверенных движениях, цепляясь немощными руками за снасти, разогретые солнцем.
По утрам люди лизали мокрые доски и металлические части, сосали влажные тряпки и забивались в самые глухие места в поисках прохлады и тени. Многие перестали ловить рыбу и тем сильно усложнили дело.
- Мы не будем поддаваться лени и слабости, - шептал Ишильце своему Хилону, с которым всё больше сходился, ища в нём поддержку и понимание.
- Как это сделать, старик? Воды нет, а рыбы достаются так мало, что она не доходит до желудка, когда её проглотишь.
- Ты надейся и делай что-нибудь. Будем весь день ловить рыбу и высасывать её. Внутри она пресная и это поддержит нас. И не падать духом.
- А ты знаешь, что нам, а особенно тебе, завтра или чуть позже совсем не станут давать ни рыбы, ни воды. Ты слаб и не можешь постоять за себя. Вместе с тобой и я буду страдать, старик.
- И всё же лучше не думать об этом. Вон Велтур сумел собрать вокруг себя верных людей. Будем держаться с ними. Они нас не бросят в беде. А ведь скоро и дождь пойдёт. Тогда всем будет много воды, а без пищи человек может протянуть очень долга.
На судне все разделились на несколько групп и каждая считала другую своим противником. Велтур старался силой оружия заставить людей выполнять свои приказы и распоряжения, но это лишь раздражало моряков. Можно было ожидать, что бунт, необдуманный и стихийный, разразится сегодня или завтра и тогда ничто не остановит обезумевших от отчаяния и жажды людей.
А два дня спустя один из гребцов набросился на Хилона, когда тот неосторожно стал высасывать пойманную рыбёшку. В свалке гребец оказался поверженным. Он, видимо, не ожидал, что Хилон ещё не такой старый и слабый.
Ссору едва удалось предотвратить, а Велтур, отводя глаза в сторону, стал упрекать Хилона:
- Не ожидал я, что ты, умудрённый жизнью и книгами человек, станешь тайком жрать свою рыбу. Ведь договорились, что всё, что поймает любой, будет разделено на всех.
Хилон плохо понимал Велтура, но смутился от его слов. Особенно его заставило покраснеть слова о мудрости книг. "Да, Велтур прав. Мы много можем говорить о чувстве долга и братства, пока самих нас не прижмёт беда. И тут только и становится ясным, каков человек", - так думал Хилон, едва сдерживая рвущиеся из него рыдания. Даже эти рыдания он приписывал не сто столько раскаянию, сколько жалостью по потерянной рыбе.
Хилон надолго задумался. Ему стало жалко себя и в то же время омерзительно. Он казался себе жалким и ничтожным. Даже крохотный Ишильце и тот теперь выглядел внушительно по сравнению с ним. Он напрягал мозг, стараясь спросить себя, смажет ли он теперь остаться человеком или скатится на положение зверя. И ясного ответа пока дать себе не мог. Это удручало, заставляло думать, но голова уже плохо соображала.
Ещё несколько дней прошло и первого мертвеца пришлось отправлять за борт. Люди смотрели, как тело, высохшее и лёгкое, медленно погружалось в зеленоватые воды океана. И в это мгновение появились акулы. Они закружили вокруг тела и разом набросились на него. Их зубу терзали клочья мяса, вода вспенилась и можно было подумать, что эти хищники справляли свой весёлый праздник. А люди напряженно и жадно вглядывались в эту оргию кровожадности и ненасытности.
С глубоким вздохом, словно после тяжелой работы, Жарт Длинноголовый отвалился от борта и молвил, выпучив глаза:
- Сколько акул можно было поймать на мясо этого мертвеца.
- Как ты можешь говорить такое? Боги тебя покарают, Длинноголовый!
- Боги! Они уже карают нас всех! А разве я говорю глупости? Чего нам дохнуть с голоду, когда можно ловить акул? Пусть знает каждый! Следующий мертвец пойдёт на крючок! Это я вам говорю!
Его молча покинули, но он знал, что в мыслях его многие поддерживают.
Слова Длинноголового засели в головах людей, ещё надеявшихся выжить. Теперь каждый старался продлить свою жизнь, боясь достаться акулам. Десятки глаз следили друг за другом, определяя возможные сроки смерти, а с нею и надежду на пищу и влагу. И мало находилась людей, которые искренне возмущались этому.
День спустя очередной мертвец был разорван на куски и насажен приманкой для акул на крючки. Толпа остервенелых моряков бросилась к бортам, закидывая свои отвратительные снасти.
Некоторые убегали прочь в страхе и отвращении, их рвало, они забивались в дальние углы, но большинство с нетерпением ожидали улова. И он не заставил себя ждать.
У борта закружили акулы. Их острые плавники стремительно разрезали волны, а бледные длинные тела смутно виднелись в прозрачных водах.
Напряженная тишина воцарилась на борту. Руки судорожно вцепились в верёвки, готовке вытаскивать улов. Глаза жадно горели, возбуждённые недавним надругательством над недавним товарищем.
- Есть одна! - раздался радостный вопль. - Боги меня первого одарили! Я их избранник!
К удачливому рыбаку бросились на помощь несколько рыбаков, оставив свои снасти. Общими усилиями акулу вытащили из воды и вывалили на палубу. Кто-то тут же бросился к ней и стал кромсать тело ножом. Оно ещё извивалось, хотело жить. Хвост яростно бил по доскам палубы и смельчаку, но тот продолжал наносить удары, пока сам не свалился, с перешибленным позвоночником.
Никто же стал обращать внимание на убитого или сильно повреждённого товарища. На акулу набросились и десяток ножей в миг разделали тело на куски. Зубы сами впивались в мякоть белого мяса. Длинноголовый выхватил из рук темнокожего гребца кусок тёмной печени и тут же запихал окровавленный кусок в рот.
Через три минуты от акулы остались одни кости и плавники. Глаза блуждали отчуждённо, но радостно. Тяжесть в желудках приятно отражалась на настроениях людей, но тут же кто-то бежал к борту и его выворачивало, извергая то, что он с таким остервенением пожирал.
Вскоре и другие поймали акул, но теперь люди не спешили. Они отбирали печень и торопливо поглощали её, наслаждаясь прохладной мякотью, насыщенной влагой и кровью.
Зрелище было ужасным, но к вечеру уже никто не жаловался на тошноту. Жаловались на поyос и боли в животах, но приходилось терпеть. Понос и раньше донимал людей, а теперь это не так огорчало.
Остатки жуткой трапезы тоже пустили в дело и продолжали забрасывать наживку. Однако акулы исчезли.
Плавники и кости с остатками мяса стали варить в солёной морской воде. Это насыщались те, которые убегали вначале, а теперь свыклись и лишь придали трапезе благопристойный вид.
- Что делает голод с людьми! - сетовал Ишильце, обсасывая кости и плавники. - Звери без мысли и разума!
- Мы ещё со стыдом будем вспоминать о случившемся, - со вздохом ответил Акобал. Его немного передёргивало воспоминание о растерзанном мертвеце, но насмотревшись на пир, он не стал больше сопротивляться голоду и тоже отведал варёного мяса и плавников.
Легче всего было Юльме. Акобал сразу же упрятал её подальше и теперь она легко отнеслась к еде, которая досталась ей. Голод не стал вдаваться в подробности и она блаженно щурила свои светлые глаза, думая, как хорошо будет сыну, когда сытая мать станет кормить его пополневшей грудью.
Но радость её оказалась короткой. Ребёнок заболел, плакал, не принимал её грудь и Юльма терзалась, стараясь облегчить страдания сына.
Акобал томился тут же и не отходил ни на шаг, оберегая своё чадо. Он понимал, что помочь тому он не может, но страдал от этого так же сильно.
Два дня спустя мальчик умер. Его не решились растерзать на приманку, но Юльма перестала горевать и погрузилась в тихое созерцание. Глаза её блуждали бессмысленно и отчуждённо. Она баюкала кусок деревяшки, предназначенной для печи? и не хотела понимать, что это уже не её сын. Она не узнавала никого и продолжала тихо баюкать обрубок. - Она повредилась умом, - сказал Хилон, горестно глядя на Акобала.
Тот переживал трагедию молча и от этого страдал невероятно. Его никто не пытался утешить или ободрить и лишь Ишильце изредка похлопывал его по спине.
Акобал уединялся, прячась от людей в тёмные норы судна. Его не тревожили.
Никто не считал дней, пройденных гаулой под палящими лучами южного горячего солнца. Ветер неизменно дул в одном и том же направлении. Изредка умирал человек и так же изредка одного из них разделывали для приманки. Больше всего страдали от жажды. Дожди не выпадали и приходилось довольствоваться лишь росой и рыбой. Некоторые пили морскую воду, но от этого становилось ещё хуже.
Сил становилось совсем мало. Люди слабели и почти постоянно лежали в тени, ожидая кончины своих мучений.
Однако Ишильце, который продолжал смотреть с надеждой за горизонт, уверял, что они приближаются к земле.
- Вчера я заметил ветку дерева с ещё зелёной листвой.
- Ну и что? - спрашивал Хилон, едва оживившись. Он уже не испытывал того удовольствия от общения со стариком. Он чувствовал в себе надлом, но боялся или стыдился признаться в этом даже самому себе.
- А то, что ветка не может расти в море. Земля близко! Так что надо продержаться совсем немного. Крепись, Хилон! Мы ещё увидим неведомые страны!
Хилон безнадёжно махнул рукой. Он устал ждать, он устал жить и ему теперь хотелось только воды и покоя. Язык распухал и едва ворочался во рту. Во всём теле чувствовалась необыкновенная тяжесть и ему казалось странным, как Ишильце, такой хилый и маленький, может ещё рассуждать о земле, которая давно затеряна для них и никогда не появится на горизонте.
Но опять судьба бросила несчастным людям подачку. Короткий ливень со шквалом и грозой обрушился после полудня внезапно и мощно.
Люди зашевелились, ободрённые даром небес. Опять затеплилась надежда на благополучный исход плавания. Опять наполнены пифосы и опять стал ощущаться жестокий голод. Но была вода! Это продление агонии и каждый это знал, хотя и надеялся на лучшее.
Половина людей не вставала со своих грязных тряпок, разложенных в тени бортов или в глубине пустого трюма. Никто не вычерпывал накапливающуюся воду и она грозила полностью затопить судно.
Но после дождя и шквала, когда судно чудом удержалось наплаву, Рест, который оказался самым выносливым и стойким из моряков, заставил людей взяться за черпаки.
- Шевелитесь, скоты ленивые! - орал он осипшим голосом, угрожающе помахивая коротким мечом. - Мы ещё должны держаться! А воды в трюме слишком много! Не идти же нам преждевременно на корм рыбам? Клянусь всеми богами, мы ещё продержимся!
Велтур и Ишильце первыми взялись за работу. За ними потянулись некоторые самые спокойные и стойкие. Работа продвигалась медленно, но она отвлекала от голода и тоски. Она помогала жить.
Гаула воспрянула и приподняла борта. Ход стал ровнее и легче. Парус гудел под напором свежего ветра.
В вышине парила огромная птица, расправив крылья. Она едва двигалась, но своим видом вселила в сердца людей новый толчок надежды. Оживившиеся лица задрались вверх и все глаза устремились на одинокую птицу, вестника близкой земли.
- Неужели боги нас услышали? Что нам принести в жертву нашим милостивым богам? Это хороший знак.
- Я вам всегда говорил, что надежда всегда должна сохранять в нас тепло жизни! - вопил обрадованный не меньше остальных Ишильце. Он радовался тому, что оказался прав и земля близко. Он радовался, что боги не совратили его с выбранного пути и теперь он больше чем когда-либо стал верить в те таблички, которые поведали ему о далёких неведомых странах далеко к западу от Ливии и Иберии. Он был счастлив и забыл про жажду и голод, так недавно терзавших внутренности.
А люди тянули руки к птице, молили своих богов скорее послать спасительную землю и избавить их от ужасов этого нескончаемого плавания.
В этот же день удалось поймать акулу. Жизнь продолжалась.
Но дни продолжали тянуться нескончаемой чередой, а земли всё не видно. Птицы теперь уже постоянно появлялись в синей вышине, люди продолжали глядеть на них с жадностью обречённых и возникшая так неожиданно надежда постепенно уступила место унынию и злобе.
Однако уже мало кто пытался злобой решить нехватку пиши и воды. Почти каждый день умирали люди. Их равнодушно пихали за борт, не заботясь о том, чтобы привязать к ногам камень или другую тяжесть. К тому же камни уже кончились.
Отупелые и безразличные ко всему, путники большей частью валялись в тени и смиренно ждали кончины. Оставалось три-четыре человека, которые продолжали упорно цепляться за жизнь. К ним иногда присоединялись ещё несколько и теперь только они доставляли крохи от рыбной ловли, которая уже перестала поддерживать истощённых людей.
Среди особенно деятельных оказался Алеф. Это уже никого не удивляло, но он опять наливался силой и влиянием на судне. Он постоянно требовал от старого жреца его усилий по поддержанию духа борьбы в народе и Ишильце с новым рвением исполнял все его приказы.
Вода последнего ливня подходила к концу. Уже второй десяток заканчивался в счёте мертвецов. И самое странное, что в основном это были темнокожие гребцы, которые впадали раньше всех в уныние и панику.
В одни из таких мрачных дней Алеф обратил внимание, что несколько человек торопливо запихивают в рот что-то съедобное. Очаг ещё источал жар и там виднелись куски обуглившегося мяса. Дразнящий запах его вызывал головокружение и люди тянули носами, не в силах понять происхождение этого.
- Откуда мясо? - зловещим угрожающим тоном спросил Алеф. Он похолодел, уловив во взглядах моряков беспокойство и страх, смешанный с отчаянной решимостью.
Они молча смотрели на него злобно, настороженно, и продолжали жадно жевать. Ножи их мелькали, отрезая кусок за куском.
- Вы чего молчите? Отвечайте, падаль гнилая! - Алеф разъярялся, понимая, что им нечего ответить и что сам он бессилен сейчас что-либо предпринять.
- Иди себе своей дорогой, - мрачно отозвался лохматый и грязный моряк, в котором Алеф с трудом узнал Голубую Плешь. В руке его красноречиво поблескивал длинный нож.
Алеф молча отошел и пошел тяжелой походкой искать Велтура. Тот лежал плашмя в тени борта и неподвижными глазами уставился в небо, провожая огромного альбатроса, проплывающего в вышине.
- Слушай, Велтур! - зашептал Алеф, присев на корточки рядом. - Там Голубая Плешь затеял людоедство.
- Боги его накажут, - вяло ответил Велтур, не проявляя никакого интереса к словам гиганта.
- Да, но кого они едят? Может живого кого ухлопали? Этак и до нас доберутся. Надо что-то делать. Меня они не захотели слушать.
- Что мы можем? Сил у нас больше нет. Иди, не мешай мне смотреть. Скажи Ресту, он ещё держится.
Но когда Алеф собрал троих вооруженных мечами моряков и подступил к компании пировавших, то те уже всё закончили и блаженно разлеглись в тени паруса, предаваясь восхитительной дремоте.
- Кого съели, гады? - подступил к ним Рест.
- Ну чего пристал, - ответил Голубая Плешь едва шевелящимся языком. - Могу с тобой поделиться. Ты парень надёжный, а мне не жалко.
- Кого угрохали, собаки? Отвечай, если жизнь тебе ещё не надоела!
- Да перестань кричать, Рест. Никого мы не трогали. Но, сам посуди, зачем пропадать добру? Служанка-то сегодня померла, вот мы и спрятали её, а потом отменно пообедали ею. Восхитительное было кушание! Ещё осталось и ты можешь тоже отведать. Дать?
- Как ты мог такое допустить? - только и крикнул Рест, чувствуя лёгкое головокружение.
- Знаешь, жить-то ох как хочется! Вот и решились. Теперь хоть у нас надежда есть. Страшно, конечно, но терпимо. Ты зря отказываешься. Баба весьма подходящая оказалась.
Кровь бросилась в голову Акобала. Он подскочил к наглецу и с силой по спине ударил мечом. В последний момент развернул его и удар пришелся плашмя. Голубая Плешь с воплем покатился по палубе, извиваясь от боли и злобы. Багровые полосы сочились кровью.
Его трое товарищей повскакали, но наставленные мечи быстро успокоили их. Зло вращая глазами и ругаясь, они стали успокаивать вопящего грязные ругательства товарища. Рест мрачно произнёс, обращаясь ко всем нарушителям:
- Больше вы никакой рыбы не получите. Хотите есть и жить, так сами и ловите её. Ещё заметим людоедство, будем поступать так, чтобы вы больше не могли думать об этом.
Он молча отвернулся и пошел прочь. Его душила злоба и беспомощность. Велтур встретил их равнодушно и даже не спросил, как завершился разговор. Он был далеко от них и их забот.
- Велтур, вставай, - решительно сказал Рест, приподымая товарища за руку. - Ты совсем опустился, а это всегда плохо кончается. Вставай, будем ждать удачи в рыбалке.
- Я не хочу есть, перестань меня донимать. Дай полежать.
- Велтур! Как глупо ты говоришь! - Акобал грубо встряхнул друга и общими усилиями его поставили на ноги. Они подгибались или он сам не хотел их напрягать. - Нельзя предаваться отчаянию. Ведь мне тяжелее и то не сдаюсь. Ты же был сильным и выносливым. Что с тобой стало? Очнись!
После нескольких попыток Велтур немного встряхнулся и все вместе принялись готовить крючки и сетки.
Им удалось поймать нескольких рыб и тем несколько поддержать себя, но терзания голода от этого только увеличились. Рест продолжал упорно выжидать с решимостью обречённого. В самый заход солнца попалась маленькая акула в три локтя длиной.
- А ты, Велтур, хотел уйти от своего счастья! - заорал Рест, победно погружая остриё копья в трепещущую акулу. - На этот раз всем хватит и ночь будет у нас полна блаженства!
Так проходили дни то в проблесках надежды, то в муках отчаяния.
- Скоро два месяца мы в океане, - шептал Ишильце, наклонившись к Хилону, лежащему в тёмном трюме.
- А что из того?
- А то, что я вспомнил, что в одном повествовании сказано, что океан кончается через два месяца. Значит, мы уже совсем близко от западного берега!
- Ты об этом так много и часто говорил, жрец, что больше никого не сможешь убедить в своей уверенности.
- Но это так, Хилон. И птиц стало больше, и к вечеру они все летят на запад! Это верный признак близкой земли! Держись, мудрец! Мы будем жить и увидим столько нового и чудесного! Я верю в это, Хилон! И ты верь, прошу, заклиная тебя!
То ли Хилон обмолвился о разговоре со жрецом, то ли ещё как, но на другой день к Ишильце стали подступать люди, ещё державшиеся на ногах, и требовали обнадёжить их близким берегом.
И в это время мимо проплыл целый ствол дерева с зелёными листьями. С судна его увидели и поднялся ликующий гвалт. Кто мог, бросились к борту, стараясь не пропустить такое любопытное и радостное зрелище.
Но Клерм мрачно сказал, уцепившись за длинную бороду:
- Уже давно мы видели ветки с листьями, а земли так и не увидели. Нечего радоваться из-за какого-то обрубка. Нас несёт прямо в подводное логово морского бога здешних морей.
- Клерму голову напекло! - завопил Ишильце, храбро выступая против моряка, который мог его перешибить лёгким ударом кулака. - Я вам точно обещаю самое позднее через три дня показать землю и конец нашим мучениям!
- Гляди, старик! Коль ты так уверен, то в случае обмана придётся тебе самому спуститься на дно, ублажать здешнего бога, - вид Клерма не предвещал при этом ничего хорошего.
- Это уж третий раз будет, Клерм! Но, в случае моей правоты, будешь меня таскать на себе, как знатного жреца Великого Кар-Хадашта! - глаза Ишильце задорно поблескивали, бородёнька тряслась в беззвучном смешке и это так разозлило моряка, что пришлось удерживать того от немедленной расправы над стариком.
- Погоди, Клерм! Ещё успеем насладиться твоей местью, он от нас никуда не уйдёт! Зато потом будем все смеяться, кто бы ни оказался прав!
И всё же люди преободрились. Они поглядывали на старика, как будто от того теперь зависела их судьба. А Ишильце нисколько не переживал о своём обещании. Он был уверен в своей правоте и лицо его светилось счастливой блаженной улыбкой.
Он верил, что его юношеская мечта вот-вот осуществится, и это придавало силы и бодрость. Фигурка его стала такой тонкой и хрупкой, что его боялись зацепить или толкнуть.
На другой день к вечеру один из немногих оставшихся в живых темнокожих гребцов, обезумев от жажды и голода, от тоски и ожидания смерти, зачерпнул деревянным ведёрком воды за бортом и жадно припал пылающими губами.
Он пил долго, не отрываясь. Остальные глядели на него, качали головами, думая, что тот сошел с ума. Но гребец, оторвавшись от ведёрка, заорал торжествующе, вылил остаток воды на себя и стал выплясывать на палубе, отчаянно жестикулируя.
- Он потерял разум! Он кричит, что вода пресная и её можно пить! Его надо успокоить, а то он всех взбаламутит! - Ишильце взывал к равнодушным людям, наблюдавшим торжество гребца.
- Однако он уверяет, что не ошибся, - возразил Голубая Плешь, немного понимавший речь темнокожего. - Надо проверить.
Оказалось, что вода действительно почти пресная. Она лишь слежка солоновата и с морским запахом, но пить вполне можно.
Солнце закатилось, а на палубе продолжались пляски и вопли радости и веселья. За столько дней можно было черпать воду прямо из моря и плескаться, пить и не думать, что её надо беречь, как зеницу ока.
- Что за напасть? - бормотал в недоумении Ишильце, бродя по палубе в мокрой обтрёпанной одежде. - Откуда пресная вода. Никак не могу вспомнить, чтобы об этом было писано в табличках и папирусах.
- Братцы! - заорал вдруг Рест, остановившись от изнеможения. - Так может быть только при впадении в море огромной реки!
- Где река? Покажи!
- Вода реки опресняет море, а значит земля близко! Слава старику! Эй, Клерм! Вали себе на плечи старика и таскай его на себе! Не видать морскому богу нашего старика!
Ликованию не было границ. Вся ночь прошла в ожидании земли и никто не решался заснуть, боясь пропустить момент. Даже те, кто давно уже не мог подняться, и те нашли в себе силы дотащиться до борта и там, вцепившись слабеющими руками в сырые доски, жадно вглядываться в темноту.
Рассвет быстро сменился ярким солнечным утром. На горизонте чётко и ярко виднелась полоса земли. Курчавая зелень лесов поднималась из-за горизонта и солнце высвечивало её, радуя глаз и вселяя в души радость спасения.
- Земля! Земля! Вижу землю!
- Мы спасены! Боги нас не забыли! О,милосердные, о великие! Хвала вам! Люди бросились на колени, простирали руки к земле и небу, вознося молитвы и обещания богатых даров и жертв богам и храмам.
Нетерпение было так велико, что измождённые люди бросились на гребную палубу и схватили вёсла. Они вырывались из ослабевших рук, но моряки упорно тянули их, спеша побыстрее достичь берега.
Два часа спустя гаула тяжело входила в маленький заливчик под тень огромных деревьев. Голоса птиц оглушали измученных людей своими криками, в ветвях мелькали тени обезьян, а в воде плескалась рыба. Многие ползком лезли по трапу, не в силах подняться на ослабевшие ноги.
Тёплый песок и яркая зелень близко подступавшего здесь леса ошеломила несчастных странников. Они метались по берегу, не зная, что предпринять. Нужно было время, чтобы люди пришли в себя и стали трезво мыслить.
Первым опомнился Смарун. Он успокоился и стал озирать местность. Но взгляд его постоянно упирался в стену леса, а в сторону моря уходила полоса земли, едва видневшаяся над самой кромкой воды.
- А ведь это река, братцы! Теперь мы будем жить! Ну хватит орать, силы все растратите, а они нам ещё пригодятся.
Постепенно народ затих. Голод давал себя чувствовать. Многие уже не в состоянии были подняться на ноги и лежали в тени кустов и пальм, тяжело дыша и обливаясь потом.
- Тащи сети, рыбу ловить будем! В лес идём, плоды собирать! - перебивая друг друга кричали моряки, не зная, куда направить свои усилия и порыв.
К полудню наконец все успокоились. Рыба и плоды поглощены, воды было вдоволь. Народ блаженно отдыхал, беспечно валяясь на горячем песке или в тени раскидистых пальм.
Едва не прозевали гаулу, когда прилив попытался стащить её в море. Но боги не позволили этого. Акобал с Дируком успели сбросить канат и пришвартовать судно, использовав для этого ствол огромного дерева.
Странствия закончились в устье огромной реки, которой никто никогда не видал в своей жизни. Только Хилон заметил:
- Священный Нил может сравниться с этой рекой. Но там нет такого леса.
- Но почему тут нет людей? - спросил Ишильце, расчитывавший встретить здесь многочисленное население с городами и селениями.
- Подождём немного. Обязательно появятся. Не может быть, чтобы при такой реке не оказалось людей.
Несколько дней гаула стояла у берега, а люди наслаждались тишиной, оби- лием и отдыхом. Они быстро поправлялись и бодрость вселялась в измождённые тела, наполняя их силой и мощью.
Самые отважные и прыткие уже ходили на охоту, но дичи оказалось мало, а к тому же заболоченность и чаща не давали возможности продвинуться дальше ста-двухсот шагов от стоянки.
Зато птиц было множество. Их яркое разнообразное оперение восхищало, в глазах рябило от этой яркости, а крики их оглушали. К ним добавлялись оглушительный рёв каких-то обезьян и квакание лягушек, которые устраивали по ночам такие оглушительные концерты, что мешали спать.
- Не мудрено, что здесь нет людей, - молвил Ишильце разочарованно. - В таких чащобах и болотах трудно долго жить. А комары? Их просто тучи, от них нет спасения. И крокодилы. Я слыхал, что в Ниле их тоже много.
- Хватает, - отвечал Хилон, соглашаясь с другом. - Они там даже в почёте. Им поклоняются, они священны.
- А здесь мы употребляем их в пищу и мясо весьма вкусно.
- Зато здесь не видно крупных животных. Может, они обирают в более сухих местах? Корма ведь достаточно.
- Вместо животных рыба пойдёт. Даже лучше. Лёгкая пища, а здесь её так много, что опасаться голода не приходится.
Вскоре стали заболевать странной болезнью. Людей трясло, бросало то в ужасный холод, то палило жаром. Таких больных становилось всё больше.
- Гнилое место, - мрачно заметил Хилон.
- Испарения очень сильные и они, видимо, ядовитые, - Ишильце с тревогой оглядел красоту леса.
- Стало быть, тут долго засиживаться не стоит, - сказал Велтур. - Придётся сниматься и плыть на север. Так будет лучше, там должно быть не так сыро и болезнь отступит.
- Ты верно говоришь, Велтур, - ответил Хилон. - Лучше будет, если мы поскорее покинем эти гиблые места.
- Так и сделаем. Можно завтра и отчаливать. Вдоль берега будем продолжать держать путь на север. Где-то и обнаружатся люди и здоровые места.
Весть о скором отплытии обрадовала. Эти места успели порядком надоесть. Болотные испарения делали жизнь невыносимой. Леса почти непроходимые и на охоту в них расчитывать было нельзя.
С малым запасом провизии, которая состояла из вяленых рыб, небольшого числа прикопченных тушек птиц и плодов, что сумели собрать подле стоянки, гаула, используя утренний отлив, отвалила от берега и нехотя поплыла на север.
Вдали едва виднелась полоска земли и Рест предположил, что это остров, но вблизи гнилого берега никто не захотел заходить туда.
Слева тянулись зелёные громады лесов, прорезанные узкими ущельями рек. Низменная местность навевала уныние своим, уже успевшем надоесть, зелёным однообразием.
Берег был так близок, что крики птиц явственно долетали до судна. Ветер слегка прижимал гаулу к берегу, но Рест умело направлял её в нужном направлении.
Лазурные воды грохотали у берега прибоем, рыба резвилась в волнах, а на берегу по-прежнему не видно было жилья. Люди истосковались по людям и с нетерпением ожидали встречи с ними, хотя и немного страшились того, что им предстоит. Но самые большие страхи неведения прошли. Они у берегов, а это всегда вселяет уверенность и надёжность.
Крупные протоки реки, образующию огромную дельту, вставали перед глазами огромными реками, к которым наши путники не привыкли в засушливых местах Ливии и Иберии. Песчаные косы и отмели часто преграждали путь и приходилось подальше отходить от берега.
Неожиданно берег резко повернул на восток. Огромный мыс тянулся на многие десятки миль и где-то у горизонта соприкасался с берегами острова, что виднелся на горизонте против устья реки.
- Нам сильно повезло, что боги смилостивились над нами, - заметил Рест, указывая на сужение, которое угадывалось на горизонте.
- Ты прав, Рест, - ответил Смарун, с беспокойством оглядывая видимый им путь, пройденный несколько дней назад.
Сильное течение подхватило гаулу и пришлось бросаться на вёсла, опасаясь выброса на отмель или бар, которые уже успели оценить моряки.
Поздно под вечер удалось обогнуть мыс и опять увидеть перед собой открытое море. Берег тянулся на запад и местность была уже не такой низкой и заболоченной. Вдали виднелись синеватые отроги невысоких гор.
- Как близко мы находились от сухих и здоровых мест, - заметил Хилон, с удовольствием вглядываясь в сгущавшиеся сумерки короткого южного вечера.
- Всё это хорошо, но мы не успели подыскать удобную бухту для ночлега. Это мне не нравится, - заметил Смарун, оглядывая темнеющее море.
- Боги нам дали избавление не для того, чтобы тут же погубить, - ответил Рест, хотя в голосе его не чувствовалось уверенности.
- Судя по всему, страна эта обширна и берег тянется на запад далеко. В таком случае переждём ночь в море. Может, боги не заметят нашей оплошности и не причинят нам вреда.
- Другого нам и делать нечего, - буркнул Рест и отвернул рулевое весло.
Дни тянулись медленно в ожидании чего-то необычного. Временами на берегу виднелись люди и их хижины из жердей и пальмовых листьев вместо крыши. Все попытки завязать с ними дружбу не увенчались успехом. Перепуганные необычным видом людей и судна, они стремительно исчезали в прибрежном лесу.
- Да они совершенные дикари, - заметил Хилон, разглядывая селение из десятка примитивных хижин, разбросанных в беспорядке у песчаного берега.
- Видно никакого государства здесь нет, - ответил Ишильце, ковыляя среди разбросанных вещей туземцев. - Они применяют изделия из дерева, кости и из камня, да ещё раковины я вижу. Это меня разочаровывает.
- Положим, и в Ливии не все народы живут при высокой культуре. А может, тут и вовсе нет более культурных народов. Селения довольно редки.
- И лодки у них из коры и совсем утлые. Как в них можно выходить в море, а ведь выходят, - удивлялся Ишильце, пиная ногой лёгкий челнок, вытащенный на песок.
Такие высадки давали путникам провизию, хотя и не такого качества, которое могло полностью удовлетворить изголодавшиеся желудки. Очень плохо было с мясом. Его достать в этих местах оказалось очень трудно.
- Надо найти большое селение, - сказал Велтур, превозмогая лихорадку, которая навалилась на него и не отпускает который уж день. - Будем ждать в нём жителей, пока они не осмелятся вернуться. Тогда можно будет обменять у них мяса.
- Мысль дельная, - ответил Смарун сумрачно, - но пока все селения такие маленькие, что наших обжор прокормить такому будет не под силу.
- Не может же быть, что в такой большой стране нет больших селений или городов. В Ливии они попадаются довольно часто.
-Но мы не в Ливии и ничего не знаем про эту страну, - вмешался Хилон.
- Я и говорю, что пора узнать о ней больше, коль мы тут оказались, - Велтур быстро раздражался, но ему это прощали. Больной человек.
- Всё верно! - воскликнул Ишильце. - Теперь без помощи местных жителей нам трудно будет вернуться домой. Надо прожить тут долго, чтобы понять местную жизнь и природу. Наберёмся терпения, друзья.
Однако прошло не менее недели, пока встретили большую деревню, раскинувшуюся на берегу пологого холма, спускавшегося к морскому заливу. Горы под- ступали здесь довольно близко, но особенно высокими не были.
- Вот и опять жители разбегаются по лесам, - заметил недовольно Хилон.
- На этот раз ты не совсем прав, Хилон, - ответил озобоченно Смарун.
- В стороне собирается большая толпа и это, наверняка, воины. Убегают женщины с детьми.
- Значит нам готовят встречу не совсем дружественную, - сказал Акобал.
- Облачимся в доспехи и захватим оружие. Оно не помешает. Воинов собралось не менее сотни, а то и больше.
- Так и сделаем, - решил Велтур. Он немного оправился от болезни, но о выздоровлении нечего было и думать. Она только на время отпустила хватку и он постоянно ждал возобновления её.
Кончался прилив и по высокой воде гаула вошла в бухточку, где невдалеке от берега бросили якорь. Лодка быстро наполнилась людьми, желающими первыми съехать на берег. Но Велтур предостерёг от поспешности.
- Глядите, толпа не очень-то приветствует нас. Будьте осторожны и не затевайте споров. Миром старайтесь, миром. Нам сейчас не до войны.
- Сами понимаем, Велтур, - ответил Дирук, улыбаясь своей открытой белозубой улыбкой.
Лодка с тринадцатью моряками отвалила от гаулы и вскоре выскочила на песчаный берег. Велтур видел, что матросы держат себя настороженно, но в то же время без робости.
Дикари, они все были почти голыми, если не считать узенькой полоски на бёдрах, кое-как прикрывавшей срамные места. Те, кто помоложе, и вовсе ходили нагишом, нисколько не стесняясь этого.
Ишильце, увязавшийся за остальными, принялся жестикулировать руками, переходя от одного к другому и его радостные старческие глаза источали такое благожелательство и радушие, что вскоре дикари оттаяли и тоже принялись жестикулировать, кричать, окружая со всех сторон пришельцев.
Никто ничего не понимал, но не прошло и десяти минут, как вождь селения, он был наряжен с головной убор из перьев, переливавшийся всеми цветами радуги, довольно понятным жестом пригласил всех в свой дом на пир.
Забили барабаны и вскоре робко из леса стали выходить женщины, таща за собой упирающихся детей.
Старцы с седыми длинными волосами и бронзовыми морщинистыми лицами торжественно произносили речи, тянули из длинных загнутых трубок дым тлеющих трав и выпускали его в воздух. Палочки эти передавали друг другу и гостям тоже.
- Нам тоже предлагают тянуть из этих тростников, - сказал Ишильце и принял поданную трубку с почтением и поклоном.
Но тут он так закашлялся, что туземцы тут же стали хохотать и весь посёлок загрохотал от хохота. А Ишильце побледнел, едва сумев откашляться, и со слезами на глазах передал трубку старцу. Тот передал её второму гостю.
Им оказался Дирук и тот отстранился со страхом в глазах. Ишильце молвил назидательно и строго:
- Видно, у них такой обычай. Гостю дают тянуть дым из трубки. Отказ может обидеть их, а это нам не подходит. Попробую не вдыхать дым. Я вначале этого не понял. Бери.
Дирук осторожно потянул терпкий дым и торопливо выпустил его, открыв широко рот. Туземцы радостно заулыбались, одобрительно заговорили и показали, что надо передавать дальше.
- Э, да тут ничего такого нет, - сказал Дирук и передал трубку Алефу. - Втягивай и выпускай. Вдыхать не надо, а то как старик закашляешься.
Когда трубка обошла всех и далеко не все справились с задачей, чем забавляли темнокожих, приступили к пиру.
Женщины уже успокоились и принялись подавать угощения местной кухни. Особенно гостей обрадовала дичь, которая подавалась на листьях банана или пальмы и источала восхитительный аромат. Тут были яйца птиц, крокодилов и черепах, мясо каких-то небольших животных и мясо обезьян. Его гости пробовали с опаской, но оказалось, что есть его вполне можно и даже многим оно понравилось.
Запивали всё это мутной бурдой, в которой определили наличие хмельного. И вскоре гости действительно захмелели, как и остальные туземцы. Шум и гвалт поднялся довольно сильный и Акобал старался по возможности сдерживать своих товарищей.
Никто не заметил, как на берегу оказались все остальные матросы с гаулы и пир продолжался уже при свете костров. Хмель ударила в головы, веселье ширилось. Слышались смех женщин, которые спасались от преследований пришельцев. Воины благожелательно смотрели на это и вскоре почти все моряки стали охотиться на женщин и довольно успешно, не встречая особого сопротивления.
Утро оказалось ужасным. Головы у всех раскалывались и пришлось опять изрядно выпить оставшейся бурды, чтобы головы прояснились и стало немного лучше.
- Какие приветливые дикари, - молвил Хилон, мотая головой, стряхивая с волос капли воды. - Так принять незнакомых и чудных людей, ничего у нас не пропало, хотя мы все были мертвецки пьяны. Удивительный народ!
- Народ, который живёт счастливо и беззаботно, - ответил Ишильце, старательно делая массаж своим тощим конечностям и шее. - Видно, он не сталкивался с такими проходимцами, как мы, и считает всех людей такими же счастливыми и любящими друг друга.
Хилон оглядел селение. Оно раскинулось мирно и вольготно. Никто никого не опасался. Выло такое впечатление, что о войне или ссорах здесь и не слышали.
- А женщины какие? - не унимался Хилон и было видно, что он восхищён ими больше всего.
- Боги им разрешают свободную жизнь и тут это не карается по закону. А может, у них и вовсе нет никаких законов.
- Такого быть не может, чтобы без законов, - возразил Хилон. - Люди всегда имеют свои законы. Даже у зверей они есть, а ты говоришь, что нет.
- Значит у них такие законы, которые нам не понять, или они слишком необычны и примитивны.
- Конечно! Жизнь у них примитивна и законы не сложнее, но они им не мешают и живут люди счастливо. Земля им даёт всё, что им требуется.
А жители селения, статные, стройные и мускулистые, открыто жили в своих навесах, продуваемых всеми ветрами. Они приветливо улыбались гостям, понимающе качали головами, видя страдания после пира и приглашали на очередной. Для этого всё уже было готово.
Костры горели бездымно и жарко, распространяя ароматы жареного мяса и запах благовонных сучьев, что дымили в некоторых кострах. Больных взяли к себе колдуны или жрецы, обвешанные кликами, когтями и сухими жабами в перемешку с черепами маленьких обезьян и ящериц.
Так продолжалось несколько дней, пока обнаглевшие пришельцы не испортили праздник.
Непосредственные туземцы не знали, что каждая вещь принадлежит определённому человеку. В их селении ни у кого не было того, чего не имел бы и сосед. Поэтому никто не обращал внимания на то, что кто-то взял чью-то вещь.
А тут дети природы столкнулись совсем с другими понятиями и обычаями.
Сын одного воина, а ему едва исполнилось тринадцать-четырнадцать лет, взял себе римский пилум. Он ему понравился и он взял.
Голубая Плешь возмутился такому и со злости сбил ударом кулака мальчишку на землю. Никто ничего не понял, но произошла свалка, в которой с обеих сторон пролилась кровь.
Пришельцы отбились, но вынуждены укрыться на гауле. Туземцы тотчас организовали лодочный флот и набросились с копьями и палицами, окружив судно со всех сторон.
- Сбивай их шестами! - орал Алеф, орудуя увесистой дубиной, от которой туземцы сыпались за борт целыми толпами.
Лёгкое оружие туземцев не могло соперничать со сталью. Потеряв два десятка своих воинов, они отступили. Их лодки неохотно отплывали к берегу, унося с собой выловленные трупы своих родственников. Угрозы и вопли ярости неслись вслед удалявшемуся судну.
- Плохо у нас получилось, - сетовал Велтур. - Нам нельзя было допускать дело до драки.
- Это всё Голубая Плешь! Наказать его! Заковать в цепи и пусть сидит на вёслах!
- К сожалению, Голубая Плешь тут так же виновен, как и остальные. Это и так должно быть случиться.
- Велтур очень мудро заметил, - сказал тонким голосом Ишильце, выскакивая вперёд, прижимая ладошку к кровоточащему лбу. - Эти дикари просто не знают, что вещи могут кому-то принадлежать. У них такого ещё нет, да им и не нужно так поступать. А мы тоже не могли этого понять. В другой раз будем осмотрительней.
- Другой раз не следует показывать им всего того, что нам будет жалко потерять, - хмуро молвил Велтур. Он почти избавился от болезни, чему он в большей степени обязан искусству местных знахарей.
- Теперь почешем шишки и ссадины, - с лёгким смешком ответил Смарун.
- Хорошо, что убитых нет, - зло заметил Алеф. - Но в другой раз можем и таких заиметь.
Озлобленные и удручённые, путники продолжали держаться на запад, расчитывая найти более удобное место для отдыха и устройства поселения.
По всем признакам подходило время дождей. Небо стало заволакиваться тучами, ветер срывал верхушки волн и налетал шквалами неожиданно и свирепо.
Гаула продолжала продвигаться на запад, держась берега, выискивая удобную бухту для зимовки.
- Мы до сих пор не решили, где будем останавливаться, - говорил Велтур.
- А как тут решишь? - возмущался Алеф, теперь уже активный участник во всех советах и спорах.
- Думаю, что одним нам в незнакомом месте не выжить. Мы не знаем условий и без союзников нам не обойтись.
- Но мы опять можем вляпаться в грязную историю. Что тогда?
- Что тогда, я не знаю, но пусть народ держит себя в руках.
- Это легко сказать. Буйные головы никогда не удержишь, особенно надолго. Сколько примеров можно привести. Клянусь богами, что и теперь нам это не удастся.
- И всё же, лучше иметь дружественных соседей, - не сдавался Велтур.
- Тогда я не могу поручиться за жизнь всех нас!
- Ничего, Алеф. Иначе нам гибель и назад нам не вернуться. Гаула скоро развалится, а выбрать дерево и сделать снасти без туземцев невозможно. Они тут всё знают и помогут нам.
Алеф задумался, но возразить ничем не мог. Его беспокоили свои мысли, а делиться ими он не хотел.
Два дня спустя, когда с севера из-за горизонта стали громоздиться тучи, увидели глубокую бухточку, в горле которой притаилось селение туземцев.
- Вот и пристанище, - сказал Смарун, указывая на открывшуюся панораму с деревней среди раскидистых деревьев.
- Теперь уж никуда не денешься, - отозвался Алеф, поглядывая с тревогой на темнеющее небо.
- Правь к берегу! Готовься к высадке!
Гаула осторожно входила в бухту, матрос лежал на носу и тыкал тестом в дно, промеряя глубины.
Сквозь прозрачную толщу воды отчётливо виднелось дно и пёстрая растительность, среди которой сновали разноцветные рыбёшки. Ветви кораллов причудливо тянули свои щупальца к свету.
В деревне засуетились, закричали и толпы перепуганных жителей устремились к лесу, начинающемуся в нескольких шагах от деревни.
- Опять надо будет налаживать отношения, - молвил Велтур, с недовольством вглядываясь в поднявшуюся суету и смятение.
- Не у себя ж дома, - ответил Акобал. - Когда в этих местах видели белого человека? Да и видели ли? Судя по всему,земля здесь необъятная, а наши мореходы приходили сюда так редко, что оставить по себе память им было не очень просто.
- Ты прав, но делать нечего. Так уж устроен мир.
Гаула бросила якорь у самого берега. Лодка ушла с людьми, вооруженными до зубов.
Небольшая толпа туземных воинов настороженно толпилась на опушке леса, в любую минуту готовая исчезнуть. Оружие наготове, но робость сквозила во всём облике темнокожих воинов. Руки безвольно сжимали копья с костяными наконечниками, но изготовить их не смели.
Пришельцы приветствовали их, вспоминая обычаи прежних туземцев. Преподнесли подарки и демонстративно отложили оружие. Это несколько успокоило толпу воинов. Они осмелели и стали подходить знакомиться.
- У них попадаются знакомые слова, - радостно заметил Ишильце, вслушиваясь в говор воинов.
- Видно,они одного племени или народа, - ответил Хилон.
- Это облегчит нам дело, - заметил Велтур и стал говорить туземцам слова, запомнившиеся ему с прежней встречи.
Добродушные туземцы скоро перестали бояться и, как и раньше, окружили белокожих людей всеобщим вниманием и дарами нехитрого своего хозяйства.
К вечеру разразилась буря, но гаула была уже в безопасном месте. Ливень сплошной стеной обрушился на селение. Крыши лёгких строений скоро потекли и вся ночь прошла в поисках сухого места.
- Смотри, а туземцы словно и не обращают внимания на струи воды, - злился Алеф, пытаясь укрыться одеялом.
- Дети природы, - ответил Велтур, недовольным тоном. - Они не изнежены и всё принимают так, как им дают боги.
- Да у них и храмов нет. Где они молятся?
- Дело не в храмах. Каждый молит своих богов по своему разумению. Поживём малость и всё увидим.
Жизнь потекла весело, но частые дожди и штормы несколько омрачали её, хотя туземцы и старались всячески развлечь гостей.
Пришельцы соорудили несколько отдельных хижин и постарались покрыть их так, чтобы дождь не проникал в помещения. Однако это оказалось делом весьма трудным. Ливень, каких никто никогда не видел, проникал через некоторое время и через толстую крышу, уложенную рядами пальмовых листьев. Но всё же это было лучше, чем туземные шалаши и навесы.
Пришельцы знакомились с природой новых земель и не могли надивиться разнообразию и богатству растительности. Туземцы многие из растений применяли в пищу, а некоторые возделывали, выращивали и тем кормились. Небольшие поля маиса имела каждая семья и эти поля давали пропитание почти на целый год.
Почти каждый день кто-нибудь отправлялся на рыбную ловлю, иногда несколько лодок одновременно маячили вдали, если позволяла погода. И можно было удивляться и восторгаться умению рыбаков, которые на таких утлых пирогах, могли часами выдерживать в открытом море и приходить с хорошим уловом. Тогда созывались соседи и устраивался малый пир.
- Видишь, как они тонко знают море, - говорил Велтур, когда в довольно сильное волнение рыбаки смело вышли в море и спустя пять часов пришли с отличным уловом.
- Им больше ничего и не остаётся делать, как в совершенстве знать его. Оно их кормит. А голод не тётка, - ответил Акобал, в душе тоже восхищаясь мастерству туземцев.
- Вот кончится сезон дождей и с их помощью отремонтируем гаулу. Она и так уже едва держится на воде. Надо будет вытащить её на берег. Обросла толстым слоем разной нечисти.
- Так пусть они нам помогают прямо сейчас. Не такое это лёгкое дело и может затянуться на долгое время.
Так и сделали. Всем селением во главе со старейшинами и вождём, седым стариком с едва заметной бородёнькою, торчащей несколькими волосками, вышли тащить судно на берег. Высокий прилив помог это сделать быстро и легко.
Туземцы приплясывали, разглядывая днище судна, обросшее ракушками и водорослями. С интересом и горящими глазами смотрели, как матросы начали с ожесточением скоблить проеденные червями доски и как росла куча мусора и полусгнивших кусков дерева.
Словно дети, они резвились вокруг и делали всё играючи, с весёлыми песнями и смехом.
- До чего чудной народ, - сказал Акобал, глядя на резвящихся туземцев.
- Не чудной, а добродушный и благожелательный, - назидательно ответил Ишильце. - Он долго не протянет, коль наши люди начнут часто к ним наведываться. Их счастье, что путь дальний и его никто не знает. В этом им боль-шую услугу оказали наши жрецы, всё старавшиеся засекретить и скрыть.
- Да, с таким отношением и характером им не выдержать нашей цивилизации. Они даже не успеют понять, что случилось, как все попадут или в рабство, или просто вымрут. Дети, хоть и взрослые.
- Мне жаль их, а что можно сделать? Язык не поворачивается предупредить их от возможной опасности, да они может и не поймут, о чём идёт речь.
- Ты прав. К тому же, когда ещё наши торгаши поймут, что здесь такие богатые земли.
- Но смотри. Сами они золото не добывают, а у некоторых украшения из этого металла имеются. Откуда оно у них? - и Ишильце заглянул пытливыми глазами в лицо Акобалу.
- Они не станут скрывать это от нас. У них просто нет причин это делать. А мы пока не спрашивали. Но скоро узнаем.
По мере того, как жизнь протекала, на этот раз без ссор, Велтур строго и постоянно следил за этим, пришельцы знакомились с языком и обычаями селения. Они оказались столь просты и бесхитростны, что освоить их было проще простого.
Хотя и здесь они не раз оказывались в положении, когда никак не могли понять некоторых, казалось, простых вещей.
Туземцы имели весьма странное представление о мире. Верили в духов и не очень-то почитали их, когда те не давали им того, что требовалось. Однако не изменяли своим божкам, которых вырезали из особого сорта дерева и кормили их плодами и кровью животных, которых удавалось поймать или убить на охоте.
Праздники в основном устраивались по причине удачной охоты, рыбалки и сбору урожая. Шаманы и колдуны выплясывали свои уродливые танцы и барабаны гремели на всю округу, перекликаясь с трещотками и дудками.
Иногда приходили родственники из соседних деревень и это не проходило без торжеств, иногда по целым дням.
О войне никогда не заходил разговор и вся доблесть молодёжи сводилась к охотничьим и рыбачьим навыкам.
Когда вождя спросили о войне, он ответил со слегка нахмуренным видом:
- Иногда на нас нападают людоеды из глубины леса. Но это бывает редко. Они захватывают пленных, женщин и уходят в свои леса, а мы продолжаем жить.
- И вы не можете с ними справиться?
- Их много и они свирепы и злы. Они не знают страха и нападают всегда неожиданно.
- Разве у вас нет отважных мужчин, чтобы защитить свои очаги и детей?
- Они очень свирепы и кровожадны. Они поедают пленных.
- Им неловко признаться в трусости и потому они не хотят прямо отвечать на вопрос, - сказал Велтур, который лучше всех понимал речь туземцев.
- Но, может, врагов действительно очень много и они отъявленные людоеды?
- Значит, надо подумать о защите. А они и не помышляют об этом.
- Ты же сам говоришь, что они большие дети, - отрезал Акобал, хотя сам понимал, что Велтур прав. Их хозяева так добродушны, что, видимо, быстро забывают те беды, которые приносят им кровожадные враги леса.
- Видно, они смирились с этим и считают, что лучше разбежаться и укрыться в лесу, чем сражаться и тем поставить своё племя на путь полного уничтожения. Нам трудно понять их мир. И пусть они продолжают в нём находиться. Не нам его нарушать. Они счастливы и пусть остаются такими.
- Мне нравится, как ты говоришь, Велтур.
- Велтур не знает, что такое богатство и власть, - вмешался в разговор Алеф и голос его выдавал какие-то свои затаённые мысли.
- Ты хочешь сказать, что эти люди без твоих богатств и власти менее счастливы? Я правильно тебя понял, Алеф? - и Велтур с неприязнью глянул в посуровевшие глаза гиганта.
- Нет, неправильно, Велтур. Этих больших детей легко будет заставить приносить любому из нас баснословные барыши. Вот в чём вижу я их предначертание и предназначение. Они счастлива, пока нет нас. Но это не может продолжаться бесконечно.
- А по мне, так пусть это длиться столько, сколько угодно богам.
- Если это угодно будет нашим богам, то их счастье продлиться не так уж и долго. Так что пусть лучше молят своих божков и задабривают их, во что я, откровенно говоря, нисколько не верю.
- С каких это пор ты перестал верить в богов? Уж не уговорили тебя наши мудрецы?
- Нет, Велтур. Мудрецы тут не при чём, хотя они и подтверждают мои взгляды. Они ведь не глупые люди, но немного опасны, коль им станут многие из нас подражать, наслушавшись их вольных мыслей.
- Но что-то побудило тебя перестать почитать богов?
- Моя жадность, Велтур. Я ограбил храм бога, и он никак не отреагировал на это. Стоило ли в таком случае почитать его? Не химера ли всё это? И в это время наши мудрецы стали доказывать правильность моих мыслей.
- Но как жить без веры? - не унимайся Велтур в то время, как Акобал с неприязненным видом поглядывал разоткровенничавшегося Алефа.
- Правильно! Без веры жить никак нельзя! Но верить можно не только в богов. Я взял для себя веру власти и богатства. Им, и только им надо поклоняться и в них верить. Остальное бред и пустяк, не стоящий внимания!
Алеф замолчал и словно сбросил с себя тяжелую ношу. Он выглядел возбуждённым и радостным. Видно, ему уже давно хотелось высказаться и теперь облегчение плясало на его бородатом лице.
Никто не стал нарушать воцарившееся молчание. Откровение Алефа словно придавило тех, кто слушал его. И хорошо, что слушателей было всего трое и Алеф надеялся, что эти трое, а третьим был молчаливый и более добродушный Дирук, не станут разносить его откровения по ушам остальных.
- Может, ты и прав, - сказал задумчиво Велтур, другими глазами взирая на товарища. - Но здесь тебе вряд ли удастся достичь всего того, чего ты добиваешься. Не та почва.
- Наоборот, Велтур! Я вернусь домой с такими богатствами, что власть сама будет искать меня. В Ливии в этом мне помешали вы, но я не в обиде. Теперь у меня большие возможности и я их не упущу.
- Я не хочу с тобой спорить, но считаю нужным сказать тебе, - и Велтур откровенно дал понять своим видом, что его слова не пустой звук, - что от меня ты в своих делах не получишь никакой помощи и поддержки.
- Уверен, что это не так. Но время нас рассудит. В этом деле главное - не торопиться. Тогда и можно будет получить всё то, чего душа возжелает.
Глава 2. НЕВЕДОМАЯ ЗЕМЛЯ
Безмятежная жизнь в селении подходила к концу. Дожди прекращались и море звало в дорогу. Здесь уже ничего нельзя было ни совершить, ни добыть.
- Вот и подошло время продолжать путь, - сказал Велтур.
- А куда? - спросил Смарун, который уже отвык от мысли, что опять придётся стоять на руле и не смыкать глаз целыми сутками. А здесь было так покойно и тихо. Его старые кости требовали покоя и он готов был возмутиться словами Велтура, но тот опередил его. Сказал с лёгкой улыбкой:
- Не начинай ворчать, старый пень. Знаю, что ты хочешь сказать. Если у тебя есть тут заноза, что мешает пускаться в путь, то я не могу тебе при- казывать. Оставайся, твоя воля, Смарун. Ты послужил верно и заслужил себе покой в старости.
Глаза Смаруна увлажнились. Он вздохнул прерывисто и протяжно, но промолчал, лишь глянул коротко и тепло в глаза Велтура и отвернулся.
За те месяцы, что путники прожили в селении, они обзавелись подругами и некоторые женщины будут нянчить необычных детей, а подросшие они будут пугать всех своими чёрными бородами и курчавыми волосами.
Однако, кроме Смаруна никто не пожелал остаться в селении. Всем хотелось домой, но с пустыми руками это делать было неловко, когда, по словам туземцев, недалеко можно было бы обменять золотые украшения на всякую ненужную безделицу, цены которой в цивилизованном мире и вовсе нет.
Гаула покачивалась легко и нетерпеливо. Она основательно подновлена, а парус соткан из волокон пальмы и крепостью не уступал сгнившему. Канаты и деревянные части судна тоже сияли новизной и добротностью.
Жители, узнав о скором отъезде гостей, высказали огорчение и недовольство, но удерживать не стали, обрадовавшись вестью, что Смарун остаётся с ними. Это их тоже радовало.
Всё селение занималось снабжением судна припасами. Охотники постоянно рыскали по лесу и приносили в селение добычу. Тут же разделывали и вялили. Голубая Плешь оказался отличным спецом по части копчения и воздух густо благоухал ароматом копчёностей.
Груды таких тушек и рыб грузились на гаулу и она медленно оседала под приятной тяжестью.
Но тут, как это часто случается, вмешались боги и чуть не смешали всё в кучу.
После полудня прибежал из лесу молодой воин с воплями и ужасом на лице. Оказалось, что отряд врагов выследил охотников и одному только удалось убежать, но враги рядом и всем теперь смерть.
И правда. Не успели закончиться вопли измученного воина, как из леса, оглашая его кличем и воплями, выскочила толпа раскрашенных воинов. Копья замелькали в воздухе. Стрелы метнулись по деревне.
Визг женщин и плачь детей смешался с воем растерявшихся мужчин. Некоторые хватались за оружие, но натиск был ошеломляющий.
Алеф и Велтур взревели от ярости и схватили свои мечи и копья. Они в спешке едва успели схватить щиты и, скликая товарищей, бросились на врага.
К удивлению, никто от них не побежал. Только вопли и яростные крики с новой силой огласили берег. Люди сшибались в яростной сече. Врагов было много и их напор трудно было сдержать.
Велтур скликал всех в одно место и люди пробивались сквозь толпу дикарей, валя одно за другим. Их нестройные ватаги наскакивали поспешно и яростно, но хаотически и неорганизованно.
Когда все люди Велтура оказались вместе, многие уже кровоточили незначительными ранами и быстро построились спинами друг к другу, сомкнув ряды.
Алеф и Велтур, продолжая орудовать мечами и копьями, криками подбадривали разбегавшихся туземцев, сзывая их в свои ряды. Это возымело успех. Постепенно туземцы собирались в кучи и пробивались к белым пришельцам, которые прорубали для них проходы.
- Ряды смыкай! - постоянно орал Велтур, зорко глядя за порядком и одновременно отражая удары и нанося свои. - Стрелами их, стрелами!
Но в суматохе и тесноте луки были мало пригодны. Видя это, Велтур крикнул своим товарищам:
- Ударим разом, они не выдержат! Приготовились!
Чуть передохнув за сражающимися туземцами, которые падали под ударами врагов, белолицые пришельцы бросились в атаку, нанося удары и укрываясь щитами. Натиск был так стремителен, что враги не выдержали и стали разбегаться, бросая трупы своих воинов корчиться в предсмертных конвульсиях.
Битва склонялась на сторону сельчан. Туземцы приободрились и с победными кличами устремились за врагами. И вот те дрогнули окончательно, повернули спины и стали удирать, бросая своих воинов.
Преследование было таким же яростным и стремительным, как и только что совершенное нападение.
Убегавших догоняли стрелы, дротики и метко пущенные дубинки. Через минуту деревня словно вымерла. Все скрылись в лесу, где продолжалась охота за скрывшимися врагами. Лишь ликующие клики доносились с разных сторон, путая обитателей леса.
Вернувшиеся первыми в селение Велтур и его товарищи стали подсчитывать урон, понесенный в битве.
- Всё же один убитый и у нас имеется, - с грустью заметил Велтур, разглядывая пронзённого двумя дротиками Голубую Плешь. - Вот он нашел себе постоянное пристанище в чужих краях.
- Зато врагов сколько осталось в селении, - не выдержал своего ликования Ревул, не остывший ещё от схватки.
- Всех врагов не перебьёшь. А если мы будем терять хоть по одному нашему человеку в каждую такую схватку, то скоро нас просто не останется, - остановил горячего воина Велтур.
- Такая судьба наша, Велтур. Боги нами распорядятся. Они не промахнутся. Вернувшиеся после погони туземцы стали издеваться над ранеными врагами, изощряясь в пытках, наслаждаясь этим отвратительным зрелищем.
- Вот и добрейшие мирные люди, - заметил Хилон, помогая Ишильце заматывать себе кровоточащую руку.
- Они дикие люди, и им не понять наших взглядов. Они слишком близки к природе, а там жалости нет к побеждённым и это так же естественно, как то, что мы едим убитого зайца или попугая. Нам же не кажется, что мы поступаем жестоко.
- Но это же люди, - не унимался Хилон.
- Для них это не много значит. Они враги, и с ними надо поступать так, как того требуют законы леса.
- Выходит, что ты оправдываешь их?
- Не оправдываю, а понимаю. Когда-нибудь и они придут к нашему понима-ниж, но это будет очень нескоро. И лучше, если это произойдёт не на наших глазах. И нам не стоит вторгаться в их устоявшуюся жизнь, Хилон. Мы их этим лишь погубим.
- Возможно, ты и прав. Они дети природы и живут законами этой природы.
- Вот и ты это осознал. Мне приятно это слышать, Хилон. Ну вот, теперь дней через десять ты и не вспомнишь о своей царапине.
- Надо заняться остальными, Ишильце. Очень много страдают ранами и ушибами. Битва оказалась жестокой и нас спасли только доспехи и наше умение биться организованно.
Шум от воя и причитаний по убитым и радостные клики победителей стояли в воздухе до самого вечера.
А при свете костров на берегу моря начались празднества в честь победы и белолицых друзей, которые так здорово прогнали неожиданных врагов.
Нагруженные рыбой лодки уже причалили и женщины торопливо разделывали дар моря, готовя угощение.
Эти люди не могли долго помнить ни радости, ни горя. Трупы уже захоронили, женщины оплакали их и теперь веселье и радость буйно разрасталась в надвигающихся с непостижимой быстротой темноте.
- Как легко им жить, - со вздохом молвил Велтур, морщась от боли в голове, которая гудела от удара дубиной. Были и другие повреждения, но какой воин может похвастаться отсутствием шрамов и шишек.
- Ты завидуешь? - спросил Акобал. Он не мог брать руками еду, они у него были замотаны тряпкой, и молодая девушка заботливо пихала ему в рот самые лакомые куски рыбы.
- Не знаю, Акобал, но мне грустно. Казалось бы, чего людям не хватает? Лес и море дают всё, что необходимо, а они всё ищут чего-то. Война идёт за войной, льются реки крови и когда этому будет конец, никто не знает.
- Вон Ишильце говорит, что почти всё у нас от природы. А ведь в природе постоянно идёт война. Может, и мы впитали это чувство с молоком матери?
- Мы же мыслим и понимаем, что это варварство. Звери не думают, потому поступают так жестоко.
- Э, Велтур! Какая в природе жестокость? Вон Ишильце и об этом говорит, что такова жизнь и иначе быть не может. Кто-то кого-то съедает и сам становится едой для более сильного. Так предопределено богами.
- А говоришь природой!
- Видимо, боги тоже порождение природы. Надо спросить наших мудрецов. Эй, Хилон, Ишильце! Идите к нам, мы не можем разрешить наш спор о богах!
- Ишильце, ты служил богу и знаешь многое, - спросил Велтур, прожевав сочный кусок рыбы. - Откуда пошли боги? Это природа или что-то более высшее? Никак мы с Акобалом этого не решим.
- Боги, дорогой мой Велтур, - протянул в раздумье жрец и лицо его посуровело. - Боги - это не порождение природы. Это плод мыслей людей.
- Но люди ведь часть природы? Следовательно и то, что они вершат, есть суть природа?
- Может быть. Но у зверей нет богов. Они не мыслят и потому лишены в своём существовании божественного понимания вещей. А человек в своих мыслях додумался до божества. Так легче объяснять непонятное, а понять многое в жизни дано не каждому.
- Туманно ты говоришь, жрец. Может, Хилон лучше скажет?
- Но я согласен с Ишильце, Велтур. И что я могу добавить? В природе так много загадочного, что не может постичь ум человека, что приходиться объя-снять это волей богов. Лишь мудрейшие понимают, что это не так, да и то и они многого не могут объяснить. Но мы придём и к этому. Человек и его мышление развивается, хоть и не так быстро, как некоторые хотели бы.
- Слишком мудрёно, Хилон, - сказал Велтур и лицо его выражало неудовлетворённость и сожаление. - Ты меня не убедил, может, позже я переварю твою мысль, хотя и сейчас ты зародил во мне червь сомнения.
- Тот, кто станет мыслить без оглядки на богов, тот быстрее додумается до истины, Велтур. Так говорят мудрейшие мужи Эллады и Египта.
- Но им не верят большинство остальных мудрецов. Где же тогда искать истину? Искать нам, простым смертным?
- Нужна вера и убеждённость. Вез твёрдой веры трудно достичь желаемого. Потому жрецы и легко убеждают народ, что большинство из них верит.
Велтур замолчал, видя, что Хилон с Ишильце тоже не расположены продолжать начатый разговор.
Кругом веселились туземцы, пили хмельной напиток, вдыхали дым из трубок, где тлела сухая трава под названием табак, и стоны раненых тонули в этом гомоне безмятежных детей леса и морж.
Звёзды ярко подмигивали из высокого чёрного неба, равнодушные ко всему.
Давно гостеприимное селение туземцев исчезло за десятками мысов и перед путниками нескончаемо тянулись берега, то заболоченные, то всхолмлённые, а то с горами, подступавшими близко к берегу.
Селения попадались всё чаще и Хилон предположил, что вскоре они могут достигнуть более цивилизованных мест с городами и торговлей.
- Не может быть, чтобы такие благословенные земли не имели больших или маленьких государств, - говорил он, всматриваясь каждый раз в открывающееся перед ними селение.
- Но пока одни дикари и те разбегаются при нашем появлении, - отвечал Велтур. Он втайне хотел, чтобы таких государств им и не встретилось, но то от него не зависело и он лишь вздыхал, вспоминая тихое весёлое житьё в оставленной деревне.
- Разве лучше было бы, если они нападали на нас?
- Зачем так сразу о нападении? Просто не верится, что здесь могут быть государства. Хотя старый вождь говорил, что далеко на запад имеются большие деревни с каменными домами.
- Вот видишь! Зачем в таких жарких местах строить каменные дома? Значит, тут есть правители, живущие в таких домах или крепостях.
- Подождём, может и повстречаем такие города, а пока подумаем, где раздобыть мяса. Люди изголодались на сухих рыбинах и фруктах.
Иногда встречались в море лодки рыбаков и их останавливали для расспросов. Рыбаки тряслись от страха и почти ничего не могли толком рассказать.
Однако, в общем стало ясно, что они приближаются к густонаселённым местам, где правят свирепые и жадные правители, собирающие большую дань с окрестных селений и племён. Что они живут в больших каменных домах и у них страшные жестокие жрецы, приносящие своим богам человеческие жертвы.
- Кажется, Хилон, ты прав, - сказал Велтур озабоченным тоном. - Здесь есть города и государства. И мне не очень охота туда показывать свой нос. Слухи о них ходят очень уж невероятные.
- Нельзя верить всем слухам, Велтур.
- Правильно, - сказал Алеф, вмешиваясь в разговор. - Только в большом городе можно раздобыть то, что каждому нужно. Мы сумеем войти в доверие и получить от этого кое-что.
- А я не жду от такой встречи ничего хорошего, - не отставал Велтур.
- Однако все стремятся вперёд, Велтур. Всех ты не сможешь уговорить. Каждому хочется богатств.
Велтур уже знал, что Алеф часто разговаривает с моряками и те стали поддерживать его взгляды на будущее. К тому же, у самого Велтура ничего для них не было, кроме беспочвенной тревоги и неуверенности. Смаруна больше с ними нет и главной поддержки всех его помыслов тоже больше не существует.
Как и прежде, с Велтуром прочно были связаны лишь Акобал, Дирук и Ревул. Эти четверо составляли крепкое ядро, но со всеми остальными им, конечно, не справиться. А Ятонсид не мог идти в расчёт. Он всё больше дряхлел, впадая в детство, да к тому же боялся Алефа и во всём ему подчинялся.
Рест держался независимо и в отсутствии Смаруна считал себя незаменимым на судне. За него Алеф постоянна боролся, но тот оставался сам по себе, выжидая или просто набивая себе цену. Ещё один колеблющийся член команды держал себя самостоятельно. Это Курм, но того больше тянуло к спокойному Велтуру и надёжному Дируку.
Однажды, сразу же после восхода солнца, Рест заметил некоторые изменения на море. Это его обеспокоило. В незнакомых местах он считал главным быть осторожным и не отдаляться от спасительного берега, всегда имея его под рукой.
Вот и теперь он навалился на рулевое весло, направляя гаулу ближе к берегу. Но берег здесь оказался низменным и совершенно без бухт и заливов.
Далеко на горизонте едва просматривалась полоска суши. Рест оглядел горизонт, небо, волны зеленоватого оттенка и решительно направил судно к видневшемуся острову.
- Все на вёсла! - рявкнул он, кивал головой на горизонт. - Парус подтяни, лови ветер!
Около трёх часов спустя гаула подошла к острову. Немного поискав, нашли укромную глубокую бухточку, защищённую скалами. Вход в неё загораживали коралловые рифы и пришлось очень осторожно на вёслах входить в прост- ранства между рифами.
Небо уже явственно предвещало бурю. С севера надвигалась туча угрожающего цвета и гнетущая духота липким покрывалом опустилась на весь остров. Он затих в ожидании грозового часа. Молнии уже полыхали вдали и раскаты грома беспрестанно громыхали, нарастая с каждой минутой.
- Гаула может не выдержать сильного ветра, - заметил Рест озабочено. - Придётся вытаскивать на берег.
Закипела работа. Лодка постоянно сновала между судном и берегом, выгружая провизию и оружие. Необходимо облегчить гаулу. С первыми порывами ветра, который нарастал слишком быстро, народ дружно налёг на канаты и поволок гаулу на песок пляжа.
Волны накатывали уже довольно основательно, но судно стояло на песке, слегка накренившись на подпорках. Моряки закрепляли снасти, груз, укрывали циновками люки.
Хлынул дождь и всё скрылось в потоках воды. Ветер рвал веера пальм и кроны деревьев, выл, метался и огромные волны заходили по проливу, с яростью набрасываясь на берег, словно пытаясь стащить одинокую гаулу в ненасытную пасть океана.
Утром, когда моряки выглянули из душного затхлого трюма, они увидели го- лубое небо, сияющее солнце и море, сверкающее мириадами блёсток. Волны ещё гуляли, но это были уже тихие, уставшие и мягкие волны. Они разбивались о рифы тяжело, с грохотом, нехотя откатывались и снова набегали. Но мощь их с каждым разом становилась меньше, они устали и спешили отдохнуть в тиши островов под жарким солнцем.
- Тебя, Рест, боги правильно надоумили с этим островом, - заметил Клерм.
- Дуракам боги не помогут, Клерм. Надо и голову на плечах иметь и в то же время правильно совершить заклинание и вовремя принести жертву. Вот боги и помогут таким, а я никогда об этом не забываю.
- Потому ты и пользуешься у нас особым уважением. Пусть всегда тебе сопутствуют твои боги, Рест.
К полудню, используя прилив, стащили гаулу на воду и пустились в путь. В проливе оказался довольно свежий ветер и вместе с течением гаула бодро ринулась на северо-запад. Берег материка едва виднелся по левую руку.
Рест вместе с помощником Клермом пыхтели на рулевых вёслах, пытаясь удержать судно ближе к берегу. Это становилось всё труднее.
- Эй, гребцы! Пора руки размять валиками вёсел! - прокричал Рест, видя, что одним парусом не управиться.
Нехотя народ взялся за вёсла и дело пошло на лад. Однако, к вечеру достаточно близко к берегу так и не удалось приблизиться. Ветер не стихал, а плыть ночью в незнакомом море Рест не решался.
- Будем якорь бросать, - распорядился он.
Якорь размотал весь канат, но дна не достал. Гаула продолжала тащиться по ветру, хотя парус давно лежал на палубе.
- Нас несёт прямо в пасть морскому дракону! - с перепугу кричал матрос из бывших гребцов. Его страх передался остальным и на судне началась паника.
Стали пытаться спуститься в лодку, но потом передумали, решив, что и в лодке они будут такой же лёгкой добычей дракона.
Подступили к Хилону и Ишильце, но те помочь не могли.
- Всё во власти богов, люди, - сказал Ишильце, хитро ухмыляясь. - Подумайте, как замедлить бег судна. Это сократит наш риск столкнуться со скалой, а утром видно будет.
На канатах побросали за борт всё, что могло тормозить ход судна. Это и в самом деле помогло. Народ ободрился.
- Откуда тебе ведомо так замедлять ход корабля? - спрашивали у жреца.
- Мудрые древние мореходы где-то оставили об этом свои записи. Вот и пригодились их наблюдения и опыт.
Тревожная ночь, однако, прошла без приключений. Ветер ровно гнал гаулу и по звёздам Рест легко определял направление. Пугало лишь то, что в темноте легко напороться на камни или рифы. Пришлось часто бросать лот, но он всегда не доходил до дна.
Утром увидели две лодки рыбаков, качавшиеся в двух милях южнее.
- Вот лодка и рыбаки, от которых можно узнать новости, - сказал Акобал и Рест сразу же переложил руль.
Парус подняли и, хотя рыбаки пытались уйти, одну лодку удалось догнать и захватить. В ней находилось всего два человека, красно-бронзовых и без украшений. Почти старик и юноша крепкого сложения с волосами, связанными в узел на макушке.
- Велтур, ты из нас лучше всех понимает туземную речь, - сказал Рест, как старший на судне. - Расспроси его о здешних местах. Земли нигде не видно, а они на такой утлой лодчонке.
Велтур долго трудился, пытаясь разузнать у старика, где они находятся и как доплыть до большого города.
- Трудно его понять, - сказал Велтур, отдуваясь после трудов праведных, - Но думается мне, что я немного понял его речь. Она у него чудная и непонятная.
- Ты лучше говори, что узнал, а не тяни, - прервал Алеф, с нетерпением поглядывая на Велтура и старика, жавшегося у мачты под присмотром гребца.
- Мне кажется, что на северо-западе, куда мы и держим путь, находится много городов и много воинов. Там живёт правитель и туда посылают дань и дары местные вожди.
- Стало быть, мы уже во владениях этого владыки! - воскликнул Алеф. Он показал рыбаку золотое украшение, вдеваемое в ушную раковину, и стал настойчиво добиваться ответа, где таких много.
- Он ничего не понимает, Алеф, - прервал Велтур домогательства алчущего Алефа. - Оставь его, а то он совсем дара речи лишится.
- Нечего его защищать! Они тут все рабами живут, преклоняются перед владыками. А где те обитают, не говорят. Прижать бы его или огнём прижечь!
- Да он бы и сказал, да не понимает он тебя, - не унимался Велтур, отстраняя разгорячившегося Алефа.
- И правда, Алеф, - вмешался Акобал. - Главное мы знаем, а остальное узнаем, когда прибудем в город. Теперь уж мы точно об этом знаем, а людей здесь становится всё больше. Подскажут.
- Но как могут эти дикари уходить на своих крохотных лодках так далеко от берега? - спрашивал Хилон, ни к кому в особенности не обращаясь. - Хоть бы разузнать, так слов не подобрать.
- Здесь люди уже по-другому говорят, - сказал Велтур. - Совсем иначе звучит речь ихняя.
Туземцев отпустили, одарив железным ржавым гвоздём и осколком стекла. В восторженных глазах старика читалось недоумение и радость. Юноша был намного сдержан и не так выражал свою радость и страх перед необыкновенными людьми с бородами и светлой кожей.
Они так поспешно орудовали короткими вёслами, что их лодка быстро удалилась, затерявшись среди зелёных волн моря и сверкании солнечных бликов.
Гаула оказалась в центре небольших островов, выступающих из вод моря, покрытых кустарником и невысокими деревьями. Редкие селения туземцев в несколько хижин и с полдюжины лодок.
Обилие черепах давало путникам отменное мясо. А несколько живых громадин копошились в трюме, плескаясь в затхлой воде. Их убивали, когда мяса на судне не хватало.
Жители островов постоянно указывали на северо-запад и туда же стремилась гаула, влекомая течением, ветром и любопытством людей, смешанного с жаждой заполучить богатства, которые обещал им Алеф. Он уверял, что у таких простаков, какими являются здешние туземцы, добыть себе эти богатства не составит труда.
Рест заметил, что течение резко усилилось и гаула неслась с удивительной скоростью. Парус полнился ветром, а гребцы радовались безделью и мечтали вскоре обзавестись собственным судном, нагруженным богатствами этой страны. В этом их постоянно убеждал Алеф.
Показалась земля. Большой остров выступал из моря, надвигался зелёной громадой. Несколько лодок поспешно отгребали, торопясь укрыться от неведомых пришельцев. Слух о их появлении уже распространился и теперь рыбаки и торговцы спешили убраться с дороги.
В двух милях от острова навстречу вышли четыре огромных лодки, украшен- ных перьями, лентами, пучками трав, развевающихся на ветру.
- Вот и первые суда, которые по размерам не уступают нашей гауле, - молвил Велтур. Он напряженно всматривался в ритмичный взмах ряда вёсел и в груди его нарастала тревога, смешанная с любопытством.
- Но они идут лишь на вёслах, - возразил Алеф, как бы пытаясь успокоить и ободрить Велтура, в голосе которого он заметил волнение.
- Да в каждой лодке не менее полусотни гребцов и воинов! - голос Ишильце звучал звонко от волнения и радости, что наконец-то он узрел нечто похожее на цивилизацию.
- Приготовиться! - приказал Велтур, понимая, что если такая флотилия броситься на гаулу, то им не устоять. - Всем надеть доспехи и вооружиться!
Лучники и пращники пристроились у бортов в ожидании приказа или готовые действовать по необходимости. Копья и мечи со щитами разложены у бортов, с тем, чтобы быть под рукой в любое мгновение.
- С чем они нас встретят? - произнёс Акобал, уж очень не желая вступать в драку на этом далёком море.
- Во всяком случае, никаких попыток ссор или грубости от нас не должно исходить, - предупредил Велтур, оглядывая свой отряд, изготовившийся к отражению возможного нападения.
Лодки стремительно приближались. Мускулистые руки уверенно загребали короткими вёслами и торсы гребцов равномерно и ритмично покачивались в такт гребли.
Гаулу охватывали с двух сторон и было видно, что это продуманный манёвр.
На носу каждой лодки стоял пышно одетый в цветные одежды воин с огромным убором из перьев на голове. В руке он сжимал короткое копьё и был неподвижен и величествен. Уже было видно его суровое лицо, закаменевшее в ожидании чего-то неотвратимого.
Передняя лодка, а строгий воин возвышался именно на ней, красиво разворачивалась, стараясь точно прилепиться к борту гаулы. Лица гребцов лоснились от пота, но движения их продолжали оставаться точными и рассчитанными. Натренированные руки и спины бугрились мускулами, отливали красной медью. Замысловатый рисунок покрывал обнаженные торсы и лишь один воин, стоящий на носу каждой длинной лодки, красовался богатыми одеждами.
Лодки облепили гаулу со всех сторон и главный воин упруго перепрыгнул на борт гаулы. Его тут же окружила свита воинов с копьями и топорами причудливой формы в руках.
Глаза его медленно обвели столпившихся в ожидании моряков и ни один мускул не дрогнул у него на лице. Оно казалось маской. Лишь глаза выдавали живость и работу мысли. Эти глаза остановились на Ятонсиде и тот, с трепетом ожидая дальнейших событий, сделал шаг, представ перед грозным воином своей иссушенной фигуркой.
Воин заговорил странным деревянным голосом, несколько гортанным и совершенно непонятным. Интонаций не замечалось и трудно было разобрать, в каком настроении этот воин.
Ятонсид непонимающе развёл руками, склонился, прижав руку к груди, и радушным движением развёл руки.
Выскочил полуобнаженный человек, отличавшийся от остальных воинов хилостью и вялостью фигуры.
Он заговорил медленно, но опять непонятно. Поняв тщетность своих усилий, он перешел на жесты и выполнял их с таким мастерством и выразительностью, что всем стало понятно, что он спрашивает.
- Он спрашивает, откуда мы пришли и кто мы такие! - радостно воскликнул Ишильце и его бородёнка затряслась, поворачиваясь из стороны в сторону.
- Тогда ты и отвечай! - раздались голоса вокруг.
Разговор вёлся всё же с большим трудом. Ишильце не обладал таким даром языка руками и мимикой. И всё же стало ясно, что прибывшие лодки являются частью большого государства-города на материке, который отстоит в дне пути на запад у самого моря и этот остров является священным, куда стекаются богомольцы издалека поклониться богам и помолиться их статуям.
- Нас приглашают последовать в их главный город, - закончил пересказ Ишильце.
- Что нас там ждёт? - спросил Велтур, но этого жрец понять не сумел.
- Судя по всему, нас не столько приглашают, сколько принуждают, - заметил Акобал, наблюдая, как напряженно смотрят за ними воины начальника, готовые в любое мгновение броситься в самую гущу толпы.
- Видимо, они на это имеют право, - ответил Велтур. - Сила на их стороне и не заметить этого они не могут.
После короткой церемонии обмена подарками, которые выглядели довольно жалкими в сравнении с пышными одеждами и драгоценностями, навешанными на их военачальника, тот так же проворно и упруго сошел в свою лодку.
Его приняли на руки услужливые воины или слуги, а может быть и рабы, по одежде сейчас было это трудно определить. Начальники других лодок последовали его примеру и лодки дружно ударили вёслами, как один организм, так слаженно работали руки гребцов.
На гауле осталось два десятка воинов, которые застыли в разных местах с зажатыми в руках копьями.
Моряки прохаживались по палубе, разглядывали необычное вооружение и раскраску воинов и дивились замысловатостью резьбы рукояток, топоров и копий.
Тем временем лодки взяли гаулу на буксир и потащили довольно быстро к острову.
Там столпилось множество лодок самой разной длины. Массы обнаженных и раскрашенных туземцев глазели на необычную процессию. Гробовое молчание и затаённость чувствовались в этом натянутом ожидании. Простой люд с жадным любопытством тянулся к пришельцам, пытаясь запечатлеть каждый штрих одежды, поведения и оружия этих необычных людей.
Среди этого скопища людей мелькали носилки знатных людей. Они толпились на берегу маленькими кучками, не смешиваясь с простыми людьми, они плыли в роскошных лодках под навесами, пестрящими радугой перьев и лент. Их лица ничего не выражали, фигуры каменными истуканами высились на своих местах в окружении рабов и воинов охраны.
- А вот и город! - воскликнул Алеф, с жадностью вглядываясь в видневшиеся на берегу громадные пирамидальные строения громоздкой формы.
- Он весь в пирамидах! - ахнул Ишильце, прищуривая слабеющие глаза.
- На вершинах их струится дымок! Видно, нас приветствуют!
Моряки обращались к воинам с вопросами, но те не реагировали на это, продолжая стоять каменными истуканами.
Гаулу подвели к причалу и там образовали из воинов две стены, оттеснив толпу народа и дав дорогу знатным людям.
Под палящими лучами солнца, обливаясь потом, моряков торжественно повели по мощённой дороге вверх к городу, белевшему шагах в двухстах от пристани.
Воины с обсидиановыми топорами на плечах сопровождали моряков, а впереди несли носилки с опахалами, в которых восседал главный военачальник, встречавший моряков в море.
Необыкновенный порядок на улицах и молчание толпы так странно действовали на моряков, что они шли немного пришибленные и оглушенные столь неожиданным и необычным приёмом.
Процессия растянулась на целую милю. Каждый вельможа был окружен сотней, а то и двумя своих приспешников, которые сторожили каждое движение и желание своего господина.
А толпа молча впитывала виденное, тараща глаза и изумлённо кривя лица. Их худоба и искушенность резко контрастировала с окружением вельмож и воинов, но измождённых видно не было. Все казались одинаковыми.
- Всюду не то храмы, не то дворцы, а где же живёт простой люд? - спрашивал Ишильце, незаметно наклонившись к Хилону. - Может, они живут за пределами города?
- Твои глаза уже не так остры, Ишильце. Дальше, за храмами, виднеются лачуги простого люда. И их очень много, они тянутся далеко и теряются среди деревьев.
- Стало быть, здесь есть и аристократия, и нищие.
- Думаю, нищих здесь нет, но бедноты хватает. Поживём малость и увидим.
Тем временем процессия подошла к самому роскошному зданию, выложенному из огромных каменных глыб, весьма искусно обтёсанных и расписанных барельефами и загадочными знаками. Выполнены они были грубовато, но в стиле необычном, непривычном для глаза Старого света.
Разряженная свита рабов и воинов торжественно стояла в установленном ритуалом порядке. Жрецы в длинных белых одеждах важно топтались и их среди остальных вельмож оказалось довольно много.
Гостей ввели под своды массивных дверей. Над входом красовались свирепые рожи не то богов, не то сказочных чудищ с оскаленными пастями и выпученными глазами. Все фигуры крайне приземисты и широки. Краски подобраны яркие, но мрачные, давящие и устрашающие.
Прохлада каменных помещений охватила моряков. Они в волнении озирались по сторонам и всюду глаза натыкались на страшные оскаленные пасти, высунутые языки и замысловатые узоры, вырезанные из камня.
Неожиданно открылась обширная зала, освещённая сверху, где потолок отсутствовал и лишь массивные балки красиво переплетались в громоздкую решетку. Вся эта решетка украшена резьбой и раскрашена ярко, сочно.
В глубине толпились люди и выше их виднелась фигура сидящего на троне пожилого человека, скорее похожего на статую, чем на живого человека.
Два бронзовых раба ритмично и бесшумно взмахивали огромными опахалами из перьев редких птиц. По бокам стояли громадные телохранители с топора- ми на плечах и золотыми браслетами на руках и ногах. Это были знатные и богатые юноши, которым доверено такое почётное и ответственное дело.
Толпа расступилась, образовав коридор. В одном конце находились гости, на другом повелитель, застывший и безмолвный.
Глаза его уставились на вошедших пронзительно, неподвижно, не выражая ни любопытства, ни страха, ни чего-либо другого. Повелитель долго изучал правила и этикет и умел сохранять предписанные ритуалом правила поведения.
Вперёд выступил военачальник, встречавший белолицых. Он распростёрся у ног повелителя и заговорил ровно и внятно, словно повелитель страдал рас- стройством слуха.
Затем перед повелителем пронесли оружие и доспехи пришельцев, затем и сами они продефилировали, склоняясь перед неподвижным взором. Так и не изменив своего положения, не пошевельнувшись, владыка проводил глазами гостей и даже дыхание его, казалось, не вздымало грудь. Он казался изваянным из меди тёмного оттенка и лишь перья его украшений слегка колебались в токе воздуха от движения опахал.
Окруженных мощными воинами с обсидиановыми топорами в руках, моряков проводили через множество переходов в отдалённое помещение с крохотными отверстиями вместо окон. Там их оставили в одиночестве на разостланных циновках в прохладном полумраке.
Не успели наши путники опомниться и прийти в себя, как дверь отварилась. Несколько полуобнаженных девушек внести деревянные подносы с едой и питьем. Девушки бесшумно поставили свои ноши на пол и так же тихо удалились, склонив головы, не смея поднять глаза. Видно было, что они едва сдерживают себя, пересиливая страх перед волосатыми страшилами.
- Похоже, что мы в тюрьме, - произнёс Ревул, но к еде отнёсся с уважением и тут же принялся перебирать её, разглядывая и прицеливаясь.
- Хоть и тюрьма, но пищу принесли, и то благодарение богам, - ответил Алеф, подвигаясь к подносам.
Горки каких-то плодов, орехов, маисовые лепёшки и сок, приторно пахнущий из глиняных горшочков и совсем немного жаренной птицы, вот и весь набор угощения. Дополнял всё это большой кувшин с водой.
Их никто не тревожил и никто не заходил. Одни девушки молча вносили в помещение подносы с едой и так же молча удалялись.
Ревул пытался заговорить с ними, но те отскакивали от него, как от ядовитой змеи. Положение становилось таким неопределённым, что люди начинали нервничать, тосковать по солнцу и свежему воздуху.
Свет острыми лучами скупо проникал в комнату с низким потолком, до которого легко было дотянуться рукой, люди безвольно валялись на циновках, с нетерпением ожидая, когда их выведут справить нужду. И это делалось строго по времени и проводилось одними и теми же людьми.
Наконец, всех неожиданно вывели в неурочный час и стало ясно, что в высших сферах власти что-то решили.
- Хоть станет что-то проясняться, - обрадовался Велтур, на протяжении этих трёх дней пребывавший в подавленном состоянии.
- Этак нам и вздохнуть не дадут, - проворчал Алеф, особенно недовольный таким обращением с собой.
Под охраной могучих воинов наших скитальцев повели по полутёмным переходам и вскоре вывели на ярко освещённую солнцем небольшую площадь внутри дворца.
Посередине сверкал бассейн прозрачной воды и ручные большие птицы с красочным тёмным оперением прогуливались по двору, красуясь кроваво-красными висюльками, отходящими от клюва. Вид их был важен, они часто распускали обширный хвост и от них доносилось клокотание.
В тени здания росло дерево и там восседал важный чиновник в замысловатом головном уборе и белых одеждах. Его окружали рабы и чиновники рангом пониже.
- Гляди, как главный правитель, - заметил Ишильце, касаясь руки Хилона, - сидит истуканом, словно окаменел.
- Это у них признак знатности и важности. Может, они наместники бога на земле, или ещё что.
Все двадцать два человек быстро выстроили полукругом перед креслом вельможи и за всё это время тот не повернул головы. Лишь глаза слегка поворачивались, оглядывая вошедших.
Появился переводчик по жестам и мимике. Стал рядом склонив голову, не смея поднять её на вельможу.
Стоящий рядом с креслом толстый человек с огромным загнутым мясистым носом заговорил, уставясь на стоящих моряков. Он говорил гортанно, словно сглатывая слова, а переводчик стал выразительно переводить руками, лицом и всевозможными телодвижениями.
Он указывал на Ятонсида, гордо выступавшего впереди, расчитывая, что его возраст и уважение передадутся и туземным владыкам.
- Я понял! - вскричал обрадованный Ишильце. - Нашего почтенного Ятонсида выделили из нас и приглашают оказать честь ихним богам. Видите, указывает вверх на вершину пирамиды? Это у них храм и там отправляют службы и ритуалы своим богам. О, Ятонсид, господин наш! Тебе оказана великая честь и от этого и нам может перепасть от щедрот здешних владык!
- Радуйся, почтенный Ятонсид, - сказал приободрившийся Алеф. - Ты станешь нашим спасителем и от тебя теперь будет зависеть наша судьба. Радуйся!
Ятонсид забормотал что-то, не в силах справиться с волнением, охватившем его старческую душу. Он почувствовал за столько времени свою значимость, своё влияние и свою роль во всей этой истории. Он сделал шаг вперёд, склонил голову в знак согласия и почтения, заговорил, но слова не доходили до сознания туземцев.
Однако, переводчик быстро заговорил и тучный носатый чиновник пал перед вельможей и в свою очередь быстро затараторил истукану.
Вошли несколько белоснежных жрецов, видимо дожидавшиеся знака. Лица у них торжественны, глаза алчно устремлены на Ятонсида и в выражении их проглядывалось удовольствие.
Они хором произнесли молитвы, напоминавшие песнопения, проделали несложные движения и поочерёдно бросали в горевший тут же огонь на подставке пахучие зёрна, от которых пряный дымок приятно щекотал ноздри.
Ятонсида окружили жрецы и довольно настойчиво, но и осторожно потащили в дальний угол, где виднелся дверной проём. Он шествовал важно с достоинством, расправив свои тощие плечи и задрав бородёньку.
Очень скоро он вышел почти без одежды, во всяком случае без своей. Его набедренная повязка сияла белизной, отороченная красной каймой с нашитыми по краям низками мелкого жемчуга.
Грудь и живот разукрашены крестами и полосами синей, желтой и красной краски. Голова увенчана несколькими перьями, переливающимися в свете солнца фиолетовыми оттенками.
Эскорт жрецов мрачно шествовал следом. Впереди вышагивал маленького роста жрец с жезлом в руках.
Переводчик знаками предложил присоединиться к шествию. Владетельного вельможу подхватили крепкие руки и вместе с креслом на плечах понесли к выходу. Он по-прежнему сохранял неподвижность и тем завораживал зрителей.
Моряков пристроили сзади процессии и она медленно прошествовала на городскую площадь, где возвышался храм какому-то богу в виде уступчивой пирамиды с алтарём на самой вершине.
Ятонсид с жрецами стали взбираться по крутой лестнице с высокими ступенями и Ятонсида ловко приподымали сильные руки молодых жрецов, видимо давно исполнявших подобные процедуры.
Все остальные остались стоять у подножья пирамиды и вельможа с креслом был поставлен на невысокое возвышение, откуда хорошо была видна вершина храма.
- Что-то жуткое в этом ритуале, - промолвил Акобал, когда жрецы дотащили Ятонсида до вершине и там стали совершать нечто вроде лёгкого танца.
- У каждого народа свои обычаи, - ответил Велтур, но сам ощутил холодок в груди и впился взглядом в группку людей на вершине храма.
То, что случилось в следующее мгновение, никто из моряков сразу не понял. Яркое солнце слепило глаза и они уставали от напряжения.
Ятонсида мгновенно и грубо схватили здоровенные ловкие жрецы, повалили на стоящий тут же камень и ритуальный нож из обсидиана в один миг вспорол грудь и жадная рука выверенным движение вырвала из ещё вздрагивающей груди маленькое сморщенное сердце, ещё пульсирующее и кровоточащее.
Крик пронёсся над площадью. Энушат замертво свалилась на пыльные плиты площади. Акобал растерянно взирал на вершину храма. До него ещё полностью не дошло то трагическое и невозвратное, что случилось под ярким южным солнцем.
Он остолбенел, почти не воспринимая того, что творилось на площади.
А с алтаря в толпу кидали куски окровавленного мяса и люди давили, душили друг друга, пытаясь первыми схватить эти дары бога.
Это были куски мяса его отца. Печень торжественно преподнесли вельможе, который даже глазом не повёл. Кровавый кусок принял его ближайший помощник.
И когда Акобал осознал всё, он завыл звериным голосом и бросился к великому злодею, восседавшему неподвижной статуей в кресле.
Он расшвырял опешивших телохранителей, но дотянуться всё же не успел. Воины бросились на него и навалились своими телами. Акобал скрылся под бронзовыми мускулами.
Остальные моряки не смели шевельнуться. Вокруг мгновенно выросла стена воинов с копьями, направленными в грудь каждому. Их откровенно-кровожадные лица не позволяли думать о их милосердии.
Тем временем Акобала извлекли из-под тел воинов. Он оказался жив, но с трудом стоял на ногах. К нему приближался главный жрец особой тяжелой походкой с мрачным видом и решимостью в глазах.
Всё это время вельможа не пошевелился. Он даже не посмотрел на Акобала, когда тот бросился на него. Выучка и выдержка знатного туземца были завидные.
Дойдя до Акобала, который был уже крепко связан, жрец заговорил тихо, но внятно, хотя моряки ничего и не поняли. Потом жрец обратился к вельможе и его слова повторил приближенный. Видимо, непосредственно к самому вельможе обращаться было запрещенно.
Приближенный не стал ничего говорить вельможе. Он ответил сам, но по лицам ничего нельзя было понять. Моряки напряженно смотрели, что же будет.
Акобала увели, а моряков опять отправили в своё помещение, где их ждал обед и невыразимая тоска и страх перед будущем.
Алеф сразу потускнел и осунулся. Энушат причитала и плакала и только Юльма продолжала сама с собой разговаривать тихим голосом, и никто её не мог понять. Она перестала говорить на обычном жаргоне, который утвердился ещё в Лузитании, и говорила на своём родном.
Она почти ничего не ела и теперь выглядела убогой и неопрятной. Космы желтых волос свисали грязными патлами, она перестала мыться и на её белой коже резко выделялись грязные пятна и потёки пота. Её сторонились, она уже стала всем в тягость.
Мужчины мрачно молчали, каждый переживая в себе недавние события. Особенно переживал Ишильце. Он постоянно причитал и клял себя за то, что так и не понял настоящего смысла жестов немого переводчика.
- Перестань ты стонать! - прикрикнул на него Алеф. - Без твоих причитаний противно на душе! Теперь уж не поможешь, а то, что случилось, и без тебя бы произошло! Заткни свою пасть!
Алефа никто не перебивал, но и не поддерживал. Перед глазами стоял алтарь и группа жрецов, окруживших Ятонсида. Это было почти рядом, но никто теперь не мог точно вспомнить, как всё произошло.
Вздыхали по Акобалу и гадали, что ждёт их славного товарища. Смелости не хватало признаться, что судьба его предрешена.
- Оказывается, здешние правители не знают жалости, - сказал Хилон, высказывая вслух то, что думалось каждому моряку.
- Это Алеф всё думал, что жизнь улыбаться должна только ему, - зло бросил Велтур, жестоко переживая трагедию Акобала.
- Сейчас не время заводить раздоры, Велтур, - ответил жестко Алеф. - Лучше раскиньте умом, как выпутаться из этого протухшего дела. С Акобалом и так уже всё ясно. Ему не помочь.
- Да, у нас даже оружие отобрали, - вздохнул Ревул. Остальные тоже вздохнули, вспоминая, как сильны они были со своим испытанным другом-мечом.
- Что уготовили нам наши благословенные боги? - с сарказмом протянул Хилон, вспоминая, сколько раз он находился на волосок от гибели. - Может, и сейчас они смотрят сверху и гадают, спорят о нашей судьбе? Или всё в руках жрецов и властителей?
- Мы лишены возможности принести жертву богам! - крикнул Рест и видно было, что это его сильно тревожит и пугает.
- Отдавай свою жратву своим богам и смотри, как они её принимают! - зло ответил Алеф. - А я намерен жрать всё, что принесут и даже не отказался бы и от добавка. Мне силы нужны, а не милость богов! Нас только убить могут во славу богов! Это меня не устраивает! Слышите! Нет! - он стал кричать уж совсем невнятно. Его нервы не выдержали. Он буйствовал и готов был вышибить кулаком стены.
Дни тянулись долго и наполнены были страхами и ожиданиями самого страшного. Их никто не навещал, но кормили регулярно и довольно сытно. Мало было только мяса, остальных яств хватало.
Прошло две недели и так же, как и в последний раз, их вывели на площадь, но уже другую, дальше к югу, где возвышался храм другому богу, чуть поменьше.
- Опять предстоит мрачное зрелище, - молвил в страхе Рест.
- Не иначе, как Акобала будут приносить в жертву, - вздохнул Дирук, сжимая увесистые кулаки.
На него глянули с укоризной и он смутился, разозлившись на себя.
Их окружали воины, зорко глядя за ними. Прежняя вспышка не должна повториться. И воинов было больше.
Забили барабаны, завыли дудки. Огромная толпа жрецов выступила по дороге к храму. Толпы любопытного народа расступились, образовав широкий коридор.
За белоснежными жрецами на высоких разукрашенных носилках плыл такой же разукрашенный и раскрашенный Акобал.
Он выглядел необычно бледным и безбородым. Бороду сбрили и теперь он казался римлянином. Красота его стала яркой, не скрытая бородой. Он вер- тел головой, разглядывая толпу, но не останавливая взгляда на ней. Когда его глаза увидели друзей, он весь подался вперёд, но невидимые ремни, скрытые под одеждой, не давали ему свободно двигаться.
- Он увидел нас! - громким шепотом прошипел Дирук.
- О боги! Что вы уготовили моему лучшему другу?! - это голос Велтура, дрожа и вибрируя, вознёсся к небесам, равнодушно взирающим на суетной мир людей.
Акобал что-то говорил, но слова не долетали до моряков. Носилки дёргались от его усилий освободиться, но путы держали крепко, а носильщики прочно держались на ногах.
Далеко, у самого храма, можно было увидеть трон владыки. Сам властелин могучей империи соизволил присутствовать на великом жертвоприношении, о котором будут говорить и вспоминать многие поколения. О нём, возможно, напишут жрецы, а рабы-камнерезы вырежут это на камне.
Моряки плохо воспринимали этот грандиозный праздник. Шум от криков толпы и дроби барабанов сливался с пением гимнов в честь богов. Головы распухали от прилива крови. Яростные лучи солнца жгли их и укрыться было негде. Приходилось терпеть, а сил становилось всё меньше.
Энушат всё давно поняла и стояла с помертвевшим лицом, готовая свалиться в обморок. Она любила брата и теперь ей предстоит остаться одной перед лицом неисчислимых опасностей, в чужой земле, которая приняла их так безжалостно жестоко.
Как в тумане, она видела брата. Его сняли с носилок и под пение гимнов повели под руки к храму. Его голова виднелась над низкорослыми простолюдинами, украшенная радужными перьями и лентами с золотым ободом на лбу.
Вот его повели по высоким ступеням. Ей подумалось, что ему будет не так трудно дойти до вершины, как отцу, ведь ступеней было меньше.
Главный жрец встречал процессию на краю алтаря, простирая руки вдаль.
Она знала, что сейчас произошло на вершине, хотя глаза её были закрыты. Но в последний момент она открыла их. Взмах руки был её последним сознательным восприятием. То жрец вспарывал грудь брату. Она не слышала вздоха своих товарищей, скорее похожего на стон. Она потеряла сознание и висела на руках Дирука и негра, подхвативших её безвольное тело.
Торжества ещё долго продолжались на улицах города, но моряки уже томились в своей тюрьме. Они подавленно сидели на циновках, отупело уставив- шись в одну точку. Их знобило, хотя жара добиралась и в это толстостенное помещение.
- Нас предупреждали встречные рыбаки о жестокостях здешних правителей, - упорно твердил Велтур, как бы стараясь упрекнуть Алефа в его стремлении продвигаться дальше на запад.
Алеф тяжело вздыхал, молчал, сопел, переваливаясь с боку на бок на шуршащей циновке.
- Нас могут так всех перерезать, как баранов, - прорычал Ревул, заскрежетал зубами и стал бить кулаком в стену.
- Ах Акобал, Акобал! Как мы без тебя теперь? - причитал Велтур. Его голова резко поседела за эти часы и весь он стал каким-то старым и дряхлым.
- Мы сидим здесь, как кроты в норе, - сказал Дирук вполне бодрым тоном.
- А что остаётся делать?
- Хотя бы присмотреться к окружающему. Нас же выводят наружу. И это требуется проделать каждому. Может, кто и заметит возможность удрать.
- Куда ты удерёшь? Кругом враги. Тебе не дадут и часа пробыть на свободе! - Алеф яростно ударил себя по бедру.
- Это как сказать. Всякое может статься. Лучше сидеть так вот и ждать, когда тебя поведут разукрашенного на вершину пирамиды?
- И так плохо, и так нехорошо, - вздохнул Хилон. - Но Дирук говорит дело.
- Во всяком случае, ничего не случится, если мы будем приглядываться для будущего, - предложил Рест. - Может, удастся добраться до моря, а там уж мы в лучшем положении.
- Рест не так уж далёк от верного пути, - изрёк молчавший и пришибленный Ишильце. - Мы ведь на острове, а он, как я успел узнать, считается у туземцев священным. Сюда стекаются паломники с огромных территорий поклониться богине луны и плодородия.
- Тем более народу тут слишком много. Как в таком людском месиве суметь улизнуть незамеченными, - возражал Алеф.
- А с другой стороны, это может и помочь. Тут суметь достичь берега и с ходу захватить лодку или свою гаулу, коль скоро она ещё цела.
- А дальше куда?
- Пока нам не удалось выбраться даже из этого помещения, а загадывать дальше просто глупо, - поддержал друга Хилон.
- Как хоть остров называется? - спросил Дирук, чтобы прервать наступившее молчание.
- Называют его люди Косумаль, а главная богиня тут Иш Чуль. Я подслушал когда люд переговаривался, да и немой переводчик не раз произносил эти слова. Я сопоставил и понял..., - Ишильце замолчал, вспомнив, как он оплошал в прошлый раз. Но никто не стал корить его прошедшим.
- Видно и правитель прибыл сюда на моления, - заметил Хилон.
- Стало быть он и уйдёт скоро, - сделал предположение Алеф.
- Что это может нам дать? - спросил Велтур.
- Никто кроме богов этого знать ни может, - ответил Рест за Алефа, зная, что тому всё равно нечего ответить.
Дня четыре спустя, дней больше никто не считал, моряков спешно вывели на площадь. Сердца их учащённо забились. Казалось, что это конец, а ничего путного им не удалось разузнать. Охраняли их слишком зорко.
Всем связали руки верёвкой из волокон пальмы, дали на спины тюки небольшого веса, которые придерживались широким ремнём за лоб и отряд воинов с копьями погнал эту вереницу по улицам, где толпами бродили люди, с любопытством оглядывавшиеся на эту странную процессию.
- Вроде не для жертвоприношений нас собрали, - сделал предположение Рест.
- Похоже, что нас перегоняют в другое место. Но куда? - спросил Алеф. У него загорелись глаза надеждой, что в пути удасться сделать попытку убежать.
Вскоре они оказались на пристани, которая кишела лодками всевозможных размеров.
Их загнали в лодку без украшений, где сидело до двух десятков воинов и начальник - весь покрытый шрамами и одетый без пышности. Видно было, что это простой воин, начальник десятка, или чуть больше, воинов. Он жестко оглядел пленников, рассадил всех и тут же приказал прикрутить каждого к веслу. Не столько к веслу, сколько весло к рукам. Весло было длиной не более пяти локтей с широкой лопастью.
Женщин он не стал загружать работой, но тоже связал, повалив на дно, где была тень и воняло застоявшейся перегретой водой.
Ждать пришлось долго. На соседние лодки грузили припасы, живых птиц и черепах, устраивали пышные носилки под паланкинами, сверкающими всеми цветами радуги. Много цветов гирляндами свешивались с тонких бамбуковых подпорок, поддерживающих лёгкие крыши для тени. Там места знатных вельмож.
Сразу после полудня рокот барабанов возвестил о начале движения. Начальник закричал, засуетился, размахивая палкой и раздавая удары по обе стороны лодки.
Гребцы примерились и началась гребля. Она была необычной и быстро утомляла, но отдыха не давалось. Моряки изредка бросали взгляды по сторонам и их взорам открываюсь величественная картина. Вся большая гавань острова пестрела десятками лодок. Они мчались на запад, где угадывался берег.
Одна лодка, выделявшаяся своими размерами и богатством, несла правителя, а по бокам неслись лодки-стражи с воинами, готовыми броситься на помощь.
- Мы пленники нашего властелина, - молвил Алеф, едва переводя дыхание от усталости. - Теперь нас перевозят в столицу и там уж потешат нами народ.
- Чего заранее растравлять себя, Алеф. И так спина разламывается, - ответил Дирук и тут же получил палкой до спине.
Приходилось молча терпеть усталость и побои. Воины зорко смотрели за пленниками, а их начальник был совершеннейшим псом сторожевым.
К вечеру пристали к пристани городка Тулум, где владыку встречала огромная толпа разодетых вельмож с рабами, воинами и слугами. Жрецы курили в больших курильницах смолу копал, пели хвалу повелителю и богине Иш Чель.
Предстояла ночь, а может быть и несколько дней, как повелит правитель и владыка всех смертных.
Иссушенная зноем земля была едва прикрыта чахлой травой и кустарником. Кое-где виднелись пятка зелёных полей. Там трудились от зари до зари на крохотных полях маиса, фасоли и тыквы согбенные крестьяне, чей труд погла-щался армией вельмож и их приспешников, как в прорву, как в бездонную пропасть, насытить которую никогда не удаётся.
Лодка с пленными моряками стала невдалеке от причала на якорь, которым служила увесистая глыба песчаника с просверленным отверстием для каната.
Воины жадно поели маисовых лепёшек с бобами и из тыквенных кувшинов утолили жажду. Гребцам дали по куску тыквы, сваренной ещё утром, и воды, в которой чувствовался привкус соли.
Тяжелая ночь на дне лодки совсем измучила пленников. Солнце с самого утра нещадно палило с безоблачного неба, а жадность начальника заставляла несчастных людей страдать от жажды. Вода в этом городе ценилась очень высоко и её всячески экономили.
Так прошло два дня, которые показались целой вечностью. После полудня истощённых и одуревших от жары людей повели по пыльным улицам городка. В мозгу стучало нестерпимо и надоедливо. Голова болела, а язык распух от нехватки воды. Ноги едва передвигались, потеряв прежнюю упругость и силу.
Энушат стонала и её приходилось тащить чуть ли не волоком. Она боялась, что ей в этот раз суждено стать жертвой кровожадного бога. Сознание туманилось и её прекрасные глаза уже не выделяли слёз.
Зато Юльма чувствовала себя вполне сносно. Она по-прежнему бормотала себе под нос и качала несуществующую деревяшку, которую у неё давно отобрали. Её даже не связали, испытывая необъяснимое почтение к лишенной разума женщине.
На краю города их всех загнали в тесное каменное помещение без окон. Массивная дверь из обтёсанных брёвен плотно закрылась, оставив небольшое круглое отверстие для наблюдения.
Перед самым заходом солнца дверь отворилась и воины внесли охапки тра-цы, закаменевшие куски маисовых лепёшек и тыквы с водой. Это была их еда.
И как ни скудна она была, но, напившись, люди набросились на неё и съели все до последней травинки. А закаменевшие лепёшки показались пищей богов.
- Хоть нет больше проклятых вёсел, - с легкостью в голосе протянул Дирук, глянув с лукавинкой на хмурого Ревула.
- Посмотрим, что нас ждёт завтра, - зло ответил Ревул, к которому вернулась его неукротимая злость и жажда свободы.
- Во всяком случае, в жертву нас не готовят, - сказал Хилон.
- Почему так считаешь?
- Богам нужны крепкие здоровые люди, пышущие здоровьем и красотой. А мы?
- Что-то я не замечал красоты и здоровья у почтенного Ятонсида, - с издёвкой сказал Алеф.
- Ятонсид был человеком, недосягаемым для здешних людей. Он был слишком необычен, а потом его, видимо, приняли за нашего главного повелителя.
- Хилон хочет сказать, что Ятонсид послужил даром богине, как нечто необычное и редкостное, - дополнил Ишильце. Он старался не двигаться, храня и сберегая силы для дальнейшего. Годы давали себя чувствовать и он опасался, что главного он не успеет увидеть.
Допив остатки воды, измученные странники устроились в кромешной тьме на ночлег. Жара сменилась духотой непроветриваемого помещения. Лежали на земле, тесно прижавшись потными телами. Воздуху было мало и дыхание учащалось в такт учащённому биению сердец.
Утром воины вытащили пленников на свежий воздух. Ноги едва держали их, рты судорожно хватали свежий утренний воздух, словно это был нектар. Энушат и вовсе едва пришла в себя. Она была жалкой и готова наложить на себя руки.
Всех погнали к искусственному бассейну, который находился в миле от их темницы. И даже эта миля казалась измученным людям тяжелым испытанием.
Напившиеся, обмытые, они словно воскресли. Тут же их довольно сытно накормили и опять погнали в город. Воины не били, лишь понукали, торопя.
Обширное строение, куда их поместили, было обнесено каменной стеной высотой в два человеческих роста. Невысокое возвышение у западной стены служило для рабов, что сгоняли сюда для продажи. Это стало ясно, когда их туда поставили.
- Вот и пришла пора расставаний, - печально промолвил Велтур, понимая, что всё это значит.
- Однако кроме нас никого здесь нет, а это странно, - ответил Алеф с мрачным выражением лица осматривая рынок рабов.
- Наша доля теперь одна, Алеф, - отметил Хилон обречённо. - Ждать своей судьбы и молить богов о ниспослании нам облегчения или скорейшей смерти.
- Я не желаю думать о смерти! Я ещё и не жил, а ты, проклятый грек, мне смерть накликаешь! Замолчи и больше никогда не говори о том!
Хилон глянул на огромного Алефа с недоумением и жалостью. "Часто наш Алеф стал психовать. Видно не по его замыслам течёт жизнь наша", - думал Хилон, но вслух ничего не сказал, щадя нервы товарища.
Тем временем в помещение рынка стали заходить знатные туземцы. Они в пышных паланкинах приносились рабами и теперь важно вышагивали вдоль выс-троеных рабов, высматривая жертвы.
Однако никто не торговал их, лишь смотрели, качали головами, щёлкали языками и поглядывали на вельможу с огромным загнутым носом. Моряки узнали в нём приближенного владыки.
- Видно ему первому дано право сделать выбор, - прошептал Хилон, наклоняясь к уху Ишильце. Тот стоял понурившись, понимая, что его участь будет самая незавидная.
- Меня это уже не интересует, почтенный Хилон.
Вдруг воины или надсмотрщики закричали и стали отгонять всех негров в отдельную группу. Там большеносый вельможа тыкал палкой в выбранных и их тут же связывали и уводили за ворота. Это были самые крепкие и здоровые. Остальных, а их осталось всего двое, отдали простым покупателям. Большеносый ими не интересовался.
Он долго и внимательно оглядывал белолицых, словно не решаясь сделать выбор. Потом указал на Юльму, сказал что-то и её выхватили и отвели за ворота, где и отпустили, не обращая больше внимания.
- Гляди, освободили! - изумился Хилон, видя через дверной проём, как Юльма беспрепятственно побрела по каменной дороге куда глаза глядят, бормоча непонятные слова.
- У них особое отношение к сумашедшим, я уже заметил это, - ответил Ишильце, прерывисто вздыхая.
Наконец большеносый решился. Он указал на Курма, заметив его калечную руку, и того тут же отвели к неграм. Остальных быстро связали и погнали за ворота, окружив отрядом копейщиков.
Десять дней лодка с пленными продвигалась вдоль берега, выжженного не-стерпимими лучами солнца. По правому борту тянулись низкие желтые берега, где селения рыбаков встречались реже, чем в прежние времена, и эти селения представляли собой три-четыре хижины убогого вида с голыми ребятишками и сморщенными женщинами.
Десять дней изнурительной гребли высушили моряков, а Ишильце безжизненно валялся на дне лодки избитый и полны надежд на скорый переход в мир иной.
Наконец путешествие подошло к концу в небольшом портовом городке, расположенном в устье реки, которая образовывала небольшую дельту. Кругом зеленели леса и поля возделанного маиса, а в низинах кричали водоплавающие птицы, сновали лодки и над всем этим возвышался одинокий храм уступчатой пирамиды.
- Вот ещё один пожиратель людей, - вяло молвил Хилон, указывая на храм в дымке голубоватых испарений.
- Я уж не чувствую в себе сил для жизни и этот храм не вызывает во мне того ужаса, что раньше, - ответил Велтур спокойно, хотя голос его и дрожал слегка. И, помолчав, добавил более уверенно: - Перед смертью очень хотелось бы денёк хорошенько выспаться.
- Выспишься, коль отберут для жертвоприношения, - ответил Хилон с лёгким раздражением, которое самого удивило.
- На всё согласен, лишь бы быстрее закончились мои мучения.
- Такая наша рабская доля, - отозвался Дирук, который сполна испил чашу этой доли, но выдержал и теперь надеялся на помощь своих богов, которых он старался не забывать и временами возносил к ним свои молитвы и просьбы.
- А меня всё занимает вопрос, что сталось с нашим пращником и неграми? - в который раз спрашивал Рест и, конечно, не находил ответа.
- Во всяком случае, Курм не попал под жертвенный нож. А негры могут и под ним оказаться. Слишком лакомый кусочек для ихних богов. Такое им не часто доводится пробовать, - то говорил один их двух оставшихся от команды купца Тракса моряк по имени Гатал.
Он был неразговорчив и больше слушал, редко вставляя слово. Его товарищ по купцу Траксу Антир считался хитрым и себе на уме, но обладал силой буйвола с короткими ногами и широченной спиной. С ним никто не хотел связываться, хотя тот и не выказывал свирепости характера.
- Да, мало нас осталось, - протянул Велтур. Он за последние дни сильно сдал. Воля его оказалась надломленной и это все видели, молча осуждая. И особенно негодовал Ревул.
Этот неистовый гениох с берегов Понта Эвксинского всеми помыслами своими стремился к свободе. Он, взращённый горами и морем, не представлял себе жизнь в путах и теперь на каждого, кто сдавался, смотрел с пренебрежением и даже презрением.
- Ты, Велтур, если сам не имеешь сил, так и других не отвращай от стремления добыть свободу! Не таким мы знаем тебя столько лет! Молчи лучше!
Велтур втянул голову в плечи, как будто ожидая удара палкой. Он и сам понимал, что выглядит не очень хорошо, но изменить своиму упавшему духу уж был не в силах.
- Не надо ругать нашего славного Велтура, - заступился за товарища Дирук, которому стало жаль этого отважного человека. - Он ещё воспрянет духом и мы увидим его прежним храбрым воином.
Слова Дирука понравились и люди остались довольны, что этот мимолётный разговор не перерос в ссору, от которой у всех был бы неприятный осадок на несколько дней.
Но разговор не удалось продолжить. Гребцов выгнали на пристань, построили по парам, связав ремнями. Нагрузили тюками и погнали в город.
От долгого сидения и скверной пищи при изнурительной работе ноги слушались плохо и их качало, пока не втянулись в ритм шагов.
Приходилось ещё тащить полумёртвого Ишильце, но это взяли на себя Алеф с Антиром, самые сильные из всех.
К счастью, путь оказался недолгим. В миле от причала их затолкали в загон из наваленных камней и оставили там под охраной свирепых воинов.
- Опять ожидания, - сказал Хилон, чтобы прервать затянувшееся молчание.
- Разве это хуже прежней работы и голода? - спросил Велтур, стараясь в словах найти утешение от того позора, который ему пришлось вынести в лодке, слушая Ревула.
- А мне кажется, что ждать и получать жратву очень даже приятно! - воскликнул Дирук, заметив, что к ним направляется группа женщин с корзинами.
Долгожданная еда наконец заткнула рты голодным. Слышалось лишь аппетитное чавканье и вздохи наслаждения. Громкие глотки радовали слух, а в высушенных тыквах восхитительно плескалась вода. Её здесь было много, её здесь никто не берёг.
Когда все насытились и даже Ишильце воспрянул духом, женщины принесли и бросили чистые куски хлопчатобумажной ткани. Воины криками подняли разомлевших людей и снова погнали куда-то вниз, где просматривались воды речки. Влажная испарина покрывала тела и эта река манила своими прохладными водами.
И действительно, всех привели на берег речки и знаками предложили искупаться. Это было блаженство, хотя никого и не развязывали и приходилось в судорожных конвульсиях барахтаться на вязком илистом дне, стесняя движения друг друга.
Три дня их кормили хорошо и ежедневно отводили к реке.
- И всё же нас готовят к чему-то, - опять затеял разговор Хилон, не в силах выдерживать неизвестность своего положения.
- Скорее всего, нас отправят к какому-нибудь правителю, где и будет решаться наша судьба, - ответил Велтур.
- Нам надо всем срочно осваивать местный язык, - предложил Ишильце. Ему страстно хотелось узнать об этой удивительной стране побольше, но как это сделать, если ничего не понимаешь? - Вот у Велтура это получалось лучше, поэтому пусть продолжает своё занятие и теперь. Это может дать нам очень много.
- Верно! - радостно закричал Ревул - А то мы вроде слепых котят. Кругом бурлит жизнь, а знать о ней мы не можем. Велтур, принимайся за дело. Нечего сидеть и тосковать. Этим делу не поможешь.
С этого дня все стали пытаться выяснять значение и название различных вещей, предметов и понятий.
Нашелся и любитель поучать среди воинов-охранников. Это он делал для своего развлечения, хохотал при неправильном воспроизводстве слов и тем забавлялся. К нему присоединились некоторые другие и дело пошло на лад.
Но вскоре пришел конец весёлым шуткам и смеху. Рано утром рабов подняли, выстроили, нагрузили тюками и погнали за пределы города по широкой тропе, которая вилась среди полей маиса и фасоли.
Через час поля закончились и караван, который вырос в огромную змею, растянувшуюся на целую милю, вошел под сень буйного леса. Сумрак поглотил людей, идти стало труднее. Тропа постепенно сужалась и скоро рабы с трудом продвигались вперёд, спотыкаясь о корни и сучья, гниющие в этом влажном и душном парнике.
Привалы делались редко и воины не щадили людей, нещадно погоняя копьями, палками и кулаками.
Множество речек и ручьёв приходилось переходить по пояс в воде, но эта тёплая вода не освежала. Сандалии и другая обувь давно износилась и теперь моряки ковыляли босиком на израненных ногах, помогая друг другу.
Нетяжелые вначале тюки со временен стали давить на плечи и лоб и казались набитыми камнями.
Продвигались на юг, хотя солнца почти не было видно за плотным пологом переплетенных ветвей и листвы.
Ужасные крики обезьян и птиц временами оглушали до одурения, а перекличка лягушек и жаб из близких болот довершала ужас этой какофонии.
Впереди двигался отряд с топорами, расчищая тропу, быстро зарастающую лианами и кустарником. Иногда это заставляли делать туземных рабов, но при этом зорко следили за ними.
Дни тянулись тоскливо медленно и счёт им уже не вёлся. Лишь Ревул продолжал требовать от Велтура усилий для изучения всё новых и новых слов, которые удавалось подслушать и понять из значение.
На привалах было легче. Туземные рабы уже привыкли к странным пленникам и даже питали к ним некоторый интерес. Это помогло быстрее освоить те слова, которые никак не давались в изучении.
Моряки тупо твердили эти слова, продираясь сквозь нависавшие ветви и лианы тропы, но всё же продвижение в этим деле происходило очень медленно.
Вечером Ревул постоянно донимал Велтура требованием отчитаться о числе заученных слов, доводя того до бешенства.
- Сохраняй спокойствие, Велтур, - увещевал тот товарища. - Все решили, что ты должен научиться понимать местную речь. Терпи, а мы будем облегчать тебе твою работу. Помни, что это не только для тебя, но и для всех нас.
Неожиданно пришло облегчение. И опять, как не раз уже бывало, оно пришло от Энушат. Уже на второй день пути она оказалась выделенной одним из начальнйков и постепенно стала его тенью. Он освободил её от груза, снабдил обувью, хотя все туземцы передвигались босыми. Моряки стали получать ноши меньшего веса, а старик Ишильце пользовался иногда носилками, которые тащили рабы из местного населения.
И хотя моряки выражали некоторое возмущение поведением Энушат, но постепенно свыклись с этим и глядели на свою избавительницу благодарными и тёплыми глазами.
Даже Алеф вздохнул довольно, заметив:
- Если так и дальше пойдёт, то это сулит нам немалые выгоды.
- Многое зависит от того, как долго мы будем в пути? - ответил Хилон.
- А я думаю, что главное для нас, - сказал Клерм, - чтобы попали мы не к очень свирепому хозяину.
- Это ещё не самое главное, - ершисто заметил Ревул.
- Перестань! Сейчас никто уже не выберется из этого леса. Мы все погиб-нем в этом аду, хоть и добудем свободу.
- Ты смирился? Ты хочешь в этой парилке закончить дни свои?
- Все так закончат, Ревул. И нечего себя успокаивать. Так угодно богам. Они покинули нас всех своим вниманием и бросили в объятия непонятных и злобных местных богов.
- Замолчи, Клерм, иначе тебе придётся худо! - пригрозил Ревул и стало ясно, что он не остановится перед насилием над товарищем.
Начались горы и путь проходил теперь среди скал, поросших лишайниками, лианами и сочащимися влагой. Тропа сделалась скользкой и продвижение замедлилось. Приходилось делать длительные остановки. Многие с трудом выдерживали и по тропе оставались лежать трупы истощённых людей, давая корм диким зверям.
И лишь помощь Энушат позволяла морякам выдерживать этот страшный путь.
Селения попадались всё реже, а последние четыре дня и вовсе не видно было людей. Глушь вокруг угнетала своей первозданностью и затерянностью.
Кончался месяц изнурительного перехода, а конца не предвиделось. Энушат иногда сообщала, что путь предстоит ещё долгий, но и она не могла понять, куда и зачем их ведут.
Она тайком приносила своим товарищам еду, в основном мясо, которое рабам никогда не давали. Это слегка поддерживало уставших измученных людей.
Неожиданно один туземный раб стал пристраиваться на привалах и ночлегах к группе моряков. Это вначале удивило, но потом обрадовало. Он сильно облегчал им освоение речи.
Оказалось, что это жрец одного из племен, ещё не дошедших до уровня городов, но той же народности, что и правители. Его захватили в плен и теперь ведут в дар великому властелину далёкого города Каминольчуйю. Это недалеко от Великой воды, которая простирается далеко на запад.
После нескольких дней общения жрец-раб, его имя было Ахау, уже довольно сносно мог рассказывать многое такое, о чём моряки и подозревать не могли.
Он умел так подбирать слова и жесты, что становилось понятным его мысль. Ишильце сразу же вцепился в него и уже не отпускал от себя, пока сон не валил обоих на влажную землю. Он умолял Энушат добиться, чтобы этот жрец шел рядом с ними и он мог в пути общаться с этим человеком.
Несколько дней спустя она добилась этого и Ишильце так воспрянул духом, что решился на подвиг. Он временами помогал туземцу нести его ношу, а тот пытался поведать ему о стране и народе, среди которых им пришлось оказаться. Ишильце забыл всякие невзгоды и пребывал в состоянии повышенного психического подъёма.
Это состояние помогло ему в короткий срок догнать и значительно опередить Велтура в изучении речи туземцев. Скоро он довольно сносно понимал жреца Ахау, а на попытки того понимать речь Ишильце тот возражал:
- Тебе наша речь никогда не понадобится, Ахау. Мы уже не вернёмся домой, а ты никогда не попадёшь к нам. К чему тебе это? Не забивай голову, - и хотя его речь была не столь гладкой, но Ахау, видимо, понял его и перестал добиваться своего.
Зато теперь Ишильце знал так много, что мог часами рассказывать своим друзьям о том, что узнал об этой необыкновенной стране.
От него стали отмахиваться, а Велтур с радостным выражением лица заявил, что теперь ему не обязательно заучивать непонятные и трудные слова.
- Ты, Велтур, перестань об этом и думать! - повысил голос на него Ревул.
- Нам веем надо попытаться научиться понимать их речь, но ты способнее нас.
- Это меня скоро в могилу сведёт!
- А ты выдержи! Слышно, что скоро конец нашему пути.
- А что нас ждёт на этом конце?
- Будем надеяться, что хуже не будет, а там боги может снизойдут к нам.
- Наши боги давно забыли своих сыновей, - пробурчал Велтур, не надеясь получить поддержки у товарищей.
- Ты должен выполнить наши указания и не будем больше говорить об этом. Становилось всё прохладнее, появились знакомые сосны, дубы, буки. А горы вместе с тем повышались и вскоре можно было видеть далёкие вершины, сверкающие снеговыми шапками. С них временами доносился холодный ветерок. Он бодрил и радовал, воскрешая далёкие картины родных мест.
Особенно радовался Дирук, а с ним и его друг Ревул. Генеоху эти горы напоминали свои родные, где он провёл юность и куда теперь нет возврата.
Однажды утром нашли убитого воина из охраны. Четверо рабов бежали, унося с собой оружие и припас. Сразу же ужесточились порядки и всякие послабления прекратились.
Ахау сумел поведать, что все четверо из горных местностей, и в этих горах не пропадут.
- А искать их и не станут, - добавил он. - В таких чащах никого не сыскать. Ушли.
Эта весть сильно опечалила наших моряков. Они сетовали, что не смогли в своё время свести знакомства с этими отчаянными рабами, которые сейчас свободны, как ветер с вершин, что видны вдали в синей дымке.
Дней десять спустя караван вышел в долину реки Мотагуа. Она стремительно бурлила по перекатам, ворочала камни и иногда ненадолго успокаивалась, найдя небольшие пространства пологого склона.
- Скоро прибудем в большой город Каминальчуйю, - сказал на ночном привале их приятель Ахау.
Теперь они редко виделись и лишь перед сном удавалось перекинуться несколькими словами. Чары Энушат переслали действовать. Даже старый Ишильце вынужден был тащить свою долю ноши, хотя ему и помогали более сильные и молодые.
Теперь караван плёлся по берегу реки и каменистая дорога сильно ранила босые ноги не только белолицым, но и туземцам, которые привыкли ходить по мягким лесным почвам.
И всё же близкий конец пути как-то скрашивал тягости трудной дороги.
В долине стали часто попадаться селения туземцев племени чорти, которые постепенно продвигались на юг из северных районов и теперь их передовые роды стали оседать в долине реки Мотагуа. Они платили дань великому правителю, халач винику, великого города Каминальчуйю. Они нанимались в войско халач виника и тем завоёвывали для своих соплеменников место в этой долине. Крохотные поля маиса и фасоли виднелись на пологих склонах, куда подводилась вода по системе каналов.
Шапка вулкана Илопанго медленно надвигалась с запада. Этот священный вулкан, почитаемый всеми местными племенами, курился дымком и туземцы говорят, что это бог огня курит свою трубку.
На вулкан смотрели с почтением и страхом. Он часто сотрясал землю и тогда горы колебались и гул стоял в ущельях. Люди падали на землю, моля бога огня не губить их жалкие жизни.
Небольшие толчки наши моряки уже ощутили на себе, но это не вызывало у них страха. Земля лишь слегка вздрагивала и листья на деревьях трепетали.
Но бог огня в любой день может проснуться и увидеть грешных людей. И тогда скалы рушились, земля разрывалась трещинами, которые поглощали самых грешных из людей.
Так случилось много поколений назад, когда великий халач виник впервые согнал людей на строительство великого храма. Люди гибли от непосильного труда и голода. Болезни косили их сотнями и бог огня внял мольбам несчастных людей и послал громы и огонь.
Халач виник попал в одну из трещин и исчез в ней, а бог тут же прекратил трясти землю и посылать огонь на землю. Это успел уже рассказать жрец Ахау, который сам слышал эту легенду от воинов, когда те отдыхали от дневного перехода у костра.
- С тех пор халач виник никогда не собирает народ на строительство нового храма, не испросив у вулкана разрешения и не принеся человеческую жертву, - закончил свой рассказ Ахау.
- И больше бог огня никогда не посылал на землю огонь и гром? - спросил Ишильце с волнением. Но жрец этого не знал. Он не сумел дослушать интересную сказку. Его заметили и прогнали.
За одним из поворотов реки, которая стала совсем узкой и шумной, неожиданно открылся вид на скалистый холм, на вершине которого возвышался величественный храм. Он был розовый сейчас, когда лучи заходящего солнца бросали на него последние свои блики.
В чистом прозрачном воздухе отчётливо слышался голос жреца, выводящего своим звонким голосом хвалу богу или призывая людей к молитве.
Караван остановился и все туземцы стали шептать слова молитвы. Они на песке рисовали знаки жизни в виде креста или початка маиса. Этот знак и был для них сейчас самым желанным. Он сулил жизнь, избавлял от смерти под ножом жреца.
Три дня спустя караван вошел в обширную долину, оставив реку далеко позади. Впереди расстилался обширный город с многочисленными храмами и большими домами с дворцом халач виника посередине.
Начальник каравана остановился и по знаку его все опустились на землю ничком, воздавая хвалу богам за благополучное завершение столь трудного пути. Караван за время перехода потерял всего семнадцать человек. Это в таком трудном переходе считалось верхом удачи.
Начальник горячо возносил благодарственные молитвы богам, обещая богатые жертвоприношения. Он подумывал о человеческой, но остерёгся давать такую клятву, опасаясь, что выполнить её будет непросто.
Час спустя караван входил в шумный громоздкий город. Стража без лишних расспросов пропустила караван, узнав, что это дар великого халач вини-ка морского побережья, с которым этот город связан давними узами кровного родства.
По традиции великие правители иногда обменивались самыми ценными дарами и все помнили, как лет двадцать назад город Каминальчуйю отправил на побережье своему другу троих чужеземцев, прибывших Великой водой с запада. Но дар не достиг побережья. Чужеземцы погибли при обвале в горах и по этому случаю халач виник Каминальчуйю распорядился принести в жертву сразу десять красивейших юношей.
Это опять поведал морякам жрец Ахау в одну из ночей. Встречались они теперь только по вечерам и то на полчаса самое большее. Ишильце же старался использовать это время для пополнения запаса слов и умения вести разговор.
Он постоянно пытался говорить с охранниками, но это не всегда получалось. Мало кто осмеливался отвечать, а больше ограничивались ударом палкой, отчего на теле несчастного старика постоянно синели следы их.
Но он был доволен. Может это стремление познать больше, узнать лучше поддерживало в нём тот запас жизненных сил, которые отпустили ему боги и, от которых он так трудно отказался. Он только жалел, что так много времени прошло зря, вдали от всего того, что ему удалось увидеть и узнать, переплыв ужасное Море Мрака.
Его беспокоило лишь одно. Он не знал, как донести свои знания и впечатления до берегов Иберии или хотя бы Ливии. Иногда мысли об этом так у него путались, что ему казалось, что он всего этого никогда и не видел.
Встречавшие караван посланники халач виника важно выслушивали рапорты начальников, качали головами, сокрушаясь потерям, понесенным в пути и все в одну минуту устремились к той части каравана, где находились белолицые.
Лица у них были уже давно не белыми. Свирепое солнце и невзгоды выдубили их до цвета коричневого и лишь Дирук оставался ещё белёсым с оливковым цветом. Зато волосы его совсем выгорели и были почти белыми с желтоватым отливом.
Дирук и стал главным предметом внимания собравшихся чиновников и вельмож. Прибывшие жрецы тоже всё внимание уделили Дируку и ему стало неловко и страшно под пронзительными взглядами этих вершителей судеб человеческих. Он съёжился, вобрав голову в плечи и ждал решения своей участи, понимая, что такой человек, как он, обязательно возбудит кровожадный интерес у местных жрецов.
Тут же разгружались тюки и проворные рабы уносили их в хранилища. Это в основном были зёрна какао. Они шли в пищу в виде напитка и как разменная монета, имеющие определённую стоимость.
Тут произошло движение чиновников и все головы повернулись в одну сторону. Пышные носилки плыли над толпой, расступившейся в подобострастном поклоне.
- Прибыл главный жрец города, - сказал тихо Ахау, пробравшись ближе к новым своим друзьям. - Это его так встречают. А для нас его появление значит весьма много.
- Разве он будет заниматься нашими ничтожными душами? - спросил Ишильце.
- В пути я слышал о нём много чудесного.
- Это нисколько не говорит в нашу пользу.
- Посмотрим. Вон он приблизился.
Высокий худой человек легко вылез из носилок и так же легко и плавно, в сопровождении свиты из подчиненных жрецов, стал медленно обходить караван. Его худое, но не аскетическое лицо ничего не выражало, а большие глаза неторопливо обегали самые интересные места каравана.
Он так же спокойно прошел мимо чужестранцев, стоящих в напряженной позе, словно не обратив на них особого внимания. Однако Ишильце внимательно наблюдал и заметил изменения во взгляде, когда он проходил рядом. В глазах просматривался явный интерес и мысль, но этикет не позволял проявлять его.
Лишь простолюдин и человек низкого положения мог позволить себе обычное житейское любопытство. Он же человек-бог, второй после халач виника и ему не положено было опускаться до простолюдина.
Молча, ничего не сказав, жрец залез в следовавшие за ним носилки и занавески задёрнулись, скрыв его от любопытных глаз черни.
- Вышколены они знаменито, - молвил Ишильце, провожая взглядом носилки Великого жреца.
- Надо же выделиться из простого люда, - ответил Хилон, с трудом унимая вдруг напавшую на него нервную дрожь
- Что-то теперь будет, - неопределённо протянул старик и в голосе у него не чувствовалось прежней бодрости.
- Всё во власти богов, - вздохнул Рест и опустил голову на грудь.
Долгое стояние на площади закончилось распоряжением отвести чужеземцев во дворец Великого жреца. Остальные рабы исчезли в приготовленных для них загонах, где они будут ожидать распродажи или определения на работы в дома знатных людей города, как распорядиться через своих приближенных Халач виник.
Тринадцать измученных и израненных чужеземцев определили в большом каменном зале с узкими окнами и низким потолком. Стены выбелены известью, на земляном полу разложены циновки. Больше ничего в зале не было.
Не успели рабы освоиться, как вошли стражники с корзинами и тыквами в руках. Еды было так много, что глаза изголодавшихся рабов затуманились влагой, а сердца радостно заколотились.
- Братцы! У нас сегодня праздник! - это не выдержал Алеф и с радостной усмешкой первый набросился на еду.
В молчании быстро уничтожили весь запас принесенного, запивая прохладной родниковой водой.
- Какое счастье быть сытым! - воскликнул Велтур, когда ничего больше не осталось.
- Ты хочешь сказать, что человеку надо очень мало? - спросил Хилон, хитро ухмыляясь.
- А разве сытная еда постоянно - это мало? Нет, Хилон, ты просто ворчливый и вздорный старик. Но я на тебя не обижаюсь. Давайте радоваться тому, что есть, а о будущем не стоит думать.
- Вот слова истинного философа, изрёк Ишильце, потряхивая свалявшейся жиденькой бородкой.
- А для полного счастья нам стоило бы смыть грязь целого перехода по этим ужасным горам и лесам, - сказал Ревул, блаженно потягиваясь отощавшими руками.
Словно боги услышали эти слова и воины криками стали выгонять рабов наружу. С неохотой пленники поплелись на натруженных ногах, следуя за начальником стражи.
Вскоре они оказались в огромном саду, где оглушительно орали птицы и в ветвях верещали маленькие обезьяны. В глубине сада находился небольшой бассейн, куда вода стекала из горного родника, журчащего тонко и мелодично.
- Каждый должен хорошенько вымыться! - грозным голосом приказал начальник стражи и указал на бассейн. Он давно не приводился в порядок и не в нём проходили омовения вельмож.
- О боги! Вы опять вспомнили про нас! - голос Реста срывался от волнения и казалось, что он светится верой в благословенных своих богов.
- Полезай в воду, праведник! - крикнул ему Хилон, а Алеф буйволом бросился прямо с берега.
Вода оказалась холодной и обжигала кожу. Однако это не испугало измученных людей. Они шумно плескались, тёрли песком спины друг другу, ныряли и вели себя словно дети, давно не бывавшие среди сверстников.
Воины со смехом наблюдали, как забавляются рабы, но в их смехе чувство- валось напряжение и страх. Таких необычных людей им ещё не приходилось видеть. Особенно их удивлял белоголовый Дирук. Они не могли оторвать любопытных взглядов от его головы и всматривались в его серые глаза, не веря, что такие глаза могут видеть.
Дрожа от холода и озноба, рабы выскакивали из бассейна и валились на тёплую траву и песок и только тут обратили внимание, что среди них нет их Энушат. Она была с ними за трапезой, но потом исчезла и никто не мог сказать, когда её не стало.
- Где наша женщина? - спросил Ишильце у стражника, сдерживая дробный перестук зубов.
- Женщины нет, - ответил воин, насторожив оружие.
- Как нет? Где же она? - не отставал старик, подступая к воину.
Тот ощетинил копьё и отступил назад, посерьёзнев медно-красным лицом. К ним подлетел начальник и отогнал воина. Ишильце подступил к нему.
- Ваша женщина отправлена к большому начальнику, - сказал могучий вояка и добавил суровым тоном: - И больше не спрашивай меня об этом, старик.
Нам не положено с вами говорить. Проваливай!
- Брось ты, Ишильце! - крикнул старику Алеф, блаженно переворачиваясь на спину. - Наша благословенная Энушат не пропадёт. Она своё дело знает лучше любого из нас. Оставь это ей самой.
Однако оптимизм Алефа и его безразличное отношение к судьбе Энушат ос- тавило у всех неприятный осадок и настроение приподнятого веселья исчез. Воины заставили всех построиться и каждому выдали по куску грубой хлопчатой ткани белого цвета без украшений.
- Это ваша одежда и её следует беречь, - сказал назидательно начальник. Его слова уже почти все понимали, но в основном понимали смысл. Лишь
Ишильце и немного Велтур сносно могли объясниться и почти полностью понять речь туземцев.
К тому же здешние туземцы говорили на местном наречии и это усложняло понимание их речи. Ишильце немного огорчался, но делать было нечего. Надо было продолжать знакомиться с местным говором. Иначе для него не было ни в чём настоящего смысла.
У него зародилась мечта добыть материал, куда можно было записать всё увиденное и услышанное. И эта мысль всё чаще и чаще тревожила его, беспокоила и волновала.
Теперь он чаще, чем когда либо, переживал своё участие в жизни их несчастного плавания и перехода по горам. Он боялся, что его старческая память уже не сможет удержать всего того, что удалось накопить и эти сведения так и умрут с ним, не дав пользы другим народам, другим людям.
Глава 3. ВЕЛИКИЙ ЖРЕЦ
Целая луна прошла с тех пор, как наши моряки живут в горном городе Каминальчуйю. Они немного ознакомились с этим удивительным городом. Весь он построен из камня, но той величественности, которая повсюду была заметна на острове Касумель, здесь не было.
Здания вельмож и жрецов, храмы и общественные дома значительно уступали и по величине, и по архитектуре. Меньше было резьбы по камню, а стелы совсем отсутствовали.
И вельможи здесь держали себя проще, а народ выглядел веселее. Этот народ роптал, но выполнял все приказы Великого халач виника. Этот народ трепетал перед именем своего повелителя и владыки, но жил лучше и свободнее.
Сам Великий халач виник иногда появлялся на площадях города и народ с восторгом приветствовал его криками. Он позволял себе кивать простолюдинам, одаривать мелкими подарками и рассыпать зёрна какао.
Его носили на руках мощные рабы как знатные сынки, облачённые в роскошные одежды. Сам он был одет может ещё роскошнее, чем владыки побережья Восточного моря, но держал он себя свободно и просто.
Он мог разрешить себе вопросы и отвечал иногда вельможам, сам выдавал решения и вельможам не надо было трястись за свою голову, угадывая мысли и мнения своих владык.
Великий халач виник носил имя Вук-Цикин и приходился дальним родственником халач виника Восточного моря. Их бабки были сестрами и в знак родственных чувств они раз в год обменивались дарами и подарками, чем и поддерживали свои дружеские отношения.
Повелитель был не старым человеком и выглядел лет на сорок с небольшим. Несколько полное лицо придавало ему сходство с женщиной, но мускулистое суховатое тело не оставляло никаких сомнений в его мужской природе. Высокого роста с немного горбатым носом и скошенным лбом и подбородком, он был типичным представителем высшего сословия. Его предки создали этот город-государство и теперь он продолжал дело своих великих предков, чтя их заветы и храня традиции старины.
Он любил охоту и часто выходил с огромной свитой в соседние долины, но всегда возвращался в плохом настроении. Он понимал, что ему всё подстраивали, дичь загоняли и выкладывали её ему под удар дротиком. Но это его не удовлетворяло. Это была не охота, а избиение и портила настроение сразу же после охоты, когда все остальные провозглашали его доблесть и меткость руки. Вначале это раздражало, но потом он смирился и равнодушно выслушивал хвалу, вглядываясь в лица восторженных вельмож. Потом он и вовсе перестал их слушать и чувство горечи постепенно овладело им и теперь он стал с презрением взирать на своих приближенных, но высказать своих чувств не мог.
Это было бы против правил, завещанных ему предками и он свято терпел и с годами свыкся, но интерес к жизни потерял.
И сейчас он равнодушно слушал Великого жреца Тупай-Миса. Тот рассказывал о странном поведении чужеземцев, а халач виник вспоминал те далёкие и славные времена, когда лет двадцать назад из вод, что простираются далеко на западе, приплыла большая лодка с парусами из циновок и странные люди в длинных одеждах. Он помнил, что глаза их немного косили и узкими щелками любопытно взирали на мир.
Они были любезны, услужливы и всё высматривали. Они быстро научились понимать местный язык и много ходили по стране. У них было очень крепкое и острое оружие и палки с натянутым шнурком. Эти палки могли бросать маленькие тонкие дротики на большое расстояние и их острые твёрдые наконечники способны пробить человека насквозь с расстояния в сто шагов. '
Они перетаскивали тяжелые брёвна, когда ремонтировали свою лодку на огромных кругах, скреплённых жердями. Это было легко и не требовало такого большого числа людей.
Всю эту хитрость он сам, тогда ещё молодой наследник, оценил и понял. Он хотел и у себя в государстве ввести такие новшества. Это дало бы большие преимущества перед соседями, с которыми временами приходилось жестоко воевать, особенно перед северными дикарями. Они и теперь часто досаждают его государству.
Но Совет жрецов запретил ему постигать хитрости пришельцев. Они заявили, что это противоречит законам их государства и его великих предков.
Он знал, что ослушаться решению Совета жрецов, хранителей древних законов, значило лишить себя власти и всех почестей, изгнания и забвение. Он испугался и отступил.
И теперь он слушал совсем спокойно Великого жреца и понимал, что и по другую сторону земли, далеко на востоке, есть могучие государства с развитыми промыслами и искусными мастерами, способные получать материал для оружия, которое во много раз сильнее того, что изготовляют самые лучшие и умелые мастера его города и всех соседей.
Он знал, что ничего не воспримет из того, что могут дать им эти странные люди, хотя и понимал, что это сделало бы его властелином всего обозримого мира. Его воины покорили бы все народы от моря до моря и далеко на юге, где развивались мощные и сильные государства.
Но этого никогда не будет и потому Великий халач виник слушал равнодушно, безразлично.
- Зачем ты мне всё это говоришь, Великий Тупай-Мис? Ты напрасно тратишь своё драгоценное время. Оно ведь не возвращается.
- Но эти люди очень похожи на тех, которые приплывали к нам с запада, - говорил Великий жрец, склонив свою спокойную благородную голову.
- Ты недостаточно почтителен, Тупай-Мис, - недовольно молвил властелин.
- О великий халач виник! Я так взволнован, что не мог укротить себя. Я склоняю свою голову и буду молить богов простить меня, о Великий!
- Меньше слов, боги и так простят тебя. Они добры к тебе. Но что ты так настойчиво просишь?
- О Великий! Ты помнишь, что один из тех, что приплыли с запада, с разрешения твоего Великого отца поселился в горах и живёт отшельником в созерцании нашего мира.
- Воля моего Великого отца свята и не нам её нарушать. Говори дальше.
- Он не делает нам вреда, он лишь наблюдает, надеясь вернуться на родину. Но за ним никто не приплывает.
- Великая Вода слишком опасна и обширна. Лодка может утонуть, поглощённая богом Ураканом. Он так и останется у нас до последних дней своих.
- Великий халач виник! Мы поступаем не очень мудро, отказываясь от тех достижений, которые имеют наши белолицые рабы. Они весьма искусны в ремеслах и их знания могли бы нас возвысить. Великий халач виник Восточного моря прислал тебе их оружие и оно почти такое же, как и у тех, что явились к нам с запада.
- Можешь не продолжать, Великий жрец! - голос халач виника прозвучал с раздражением. Жрец затронул его давнюю царапину, о которой он старался постоянно забыть. Он помнил решение Совета жрецов. Он знал, что и Великий жрец знал о том. Его закосневший взгляд протестовал против всего нового и особенно сейчас, когда сам Великий жрец предлагает ему, потомку Великих властителей, воспользоваться услугами пришельцев. И прикинув это, Вук-Цикин продолжал: - Ты должен знать, что Совет жрецов запретил все контакты с пришельцами и не мне нарушать их. Я удивлён, Тупай-Мис!
Великий жрец не подал вида, что смущён и несколько обескуражен. Ему, Великому жрецу, приходиться выслушивать то, чему он сам так настойчиво учит и что так ревностно требует соблюдать.
Но его живо занимали интересы государства, а они требовали каких-то новых преобразований и он, помня горячность халач виника, рискнул заронить в его сознании искорку той же уверенности в правильности своих устремлений.
Теперь он раскаивался, но слово вылетело и его не вернёшь. Он склонил к полу своё долгое тело и произнёс возможно ровным голосом:
- Солнцеподобный властелин наших жизней! Я лишь хотел убедиться в стойкости твоего стремления стоять за исконные законы предков твоего Великого рода! Я рад, что ты непоколебим и верно стоишь на страже интересов нашей старины.
- Не лукавь, Великий жрец! Мне ведомы твои истинные мысли. Ты не всегда умеешь их скрывать. Ты слишком горяч был в молодости и это не покинуло твоё сердце до сих пор.
- О, повелитель наших душ!...
- Довольно, мой Тупай-Мис! Мне сейчас не хочется слушать твои излияния. Мы тут одни и я хочу говорить свободно. Мы почти одного положения и мы достаточно понимаем жизнь и все таинства наших великих богов.
- Я не нахожу слов, повелитель.
- И не надо. К чему они, если не можешь ими высказать всего того, что ты можешь или хочешь. Лучше молчать. Но я тебя понимаю. Однако время для великих свершений прошло. Мне не идти с тобой рядом. Хоть ты и старше меня, но над тобой не довлели так сурово законы наших предков. А я теперь весь в их власти и уже нет сил и желаний менять своих убеждений.
- Великий халач виник, я преклоняюсь перед твоим светлым умом и буду молить богов о бесконечном продлении твоей драгоценной жизни.
Вук-Цикин слегка улыбнулся, понимая, что и Великий жрец во власти тех же жестоких законов, что и он. Это оказалось приятным ощущением. Он был доволен, что у него есть нечто вроде сообщника, хотя таких сообщников в городе найдётся не одна тысяча.
Халач виник видел, что разговор заводит в тупик, из которого ни он сам, ни Тупай-Мис найти выхода не смогут. Выход будет найден лишь при помощи богов, но он их не удовлетворит.
Великий жрец попятился к дверям, отвешивая поклоны, украдкой поглядывая на утомлённое лицо халач виника.
А он вдруг ощутил необыкновенную пустоту у себя внутри. Он уже с неприязнью глянул на удалявшегося Великого жреца. Подумалось: "Зачем было вести разговор на острие копья? Это так утомило меня. К тому же теперь между нами могут возникнуть некоторые недоговоренности, а это так неприятно."
Халач виник ударил в гонг, сверкавший золотом рядом. Явились придворные, склонившись перед троном.
Вук-Цикин знал, что эти подхалимы угадают его желание и молчал, взирая у своих ног этих ничтожных людей.
Наши пленники не сидели без дела. Здесь не намерены кормить только за их необычность. Они довольно изнурительно работали на строительстве здания и день их начинался с восходом солнца и кончался его заходом. Всё это время они работали.
Тяжелая работа заключалась в подтаскивании камней к строительству. И делалась она усилиями сотен рабов и местных жителей. Их сгоняли для этого в строгой очерёдности с каждого селения на определённый срок. Этот срок определялся в одну луну.
Бичи надсмотрщиков постоянно щёлкали над головами, но часто и по спинам. Эти надсмотрщики казались изнуренным людям очень похожими на свирепых богов, которые выпукло глядели вытаращенными глазами на мир этого города. Роптать было бесполезно. Наказания следовали мгновенно и неотвратимо.
Местные жители кормились своими же сельчанами, для чего ежедневно из деревень приходили носильщики и доставляли еду.
Остальные рабы питались раз в день и это была пища, продержаться на ко- торой можно не более трёх-четырёх месяцев. Горсть бобов фасоли и каменная лепёшка, выбранная из отбросов дворца, составляла весь дневной рацион. Белолицым рабам вечером выдавали ещё один раз еду, состоящую из бананов, куска тыквы и горсть листьев.
- Интересно бы знать, - говорил Хилон, когда мучительная усталость немного ослабнет, - к чему нас готовят, что подкармливают и не дают умереть?
- О чём говорить? Никогда ты не узнаешь о том, Хилон! - Алеф опять начал подавать признаки сильного раздражения и часто срывался на ругань и злобные выпади.
- И всё же знать не мешает, - подсказал Ишильце. Он занимался снабжением рабов водой и в его подчинении находились два медно-красных парня из северных племён. Они совсем не могли разговаривать на местном наречии и общался с ними Ишильце жестами.
- А мне кажется, что нас просто сохраняют для торжественных жертвоприношений, - мрачно и отупело молвил Рест.
- Что-то частенько стал появляться на стройке Великий жрец, - перевёл разговор на другое Велтур.
- А что тут удивительного? Храм строим. Кому, как не ему, интересоваться таким строительством.
- Удивительное то, что он излишне часто останавливает взгляд на нас, - ответил Ишильце. - Я не так занят, как вы, и мне интересно наблюдать за Великим жрецом.
- Уж не ты ли заинтересовал этого знатного вельможу? - хохотнул беззлобно Ревул.
- Кто знает? Ему тоже интересно знать про нас побольше, а бесед почти не было. Думаю, что скоро что-то проясниться.
- Нашему Ишильце предложат пост помощника Великого жреца! - Дирук весело заулыбался и остальные тоже развеселились.
Крупные звёзды подмигивали с высоты чёрного неба. Рабы жили в открытом квадратном ограждении и никаких крыш нигде не было. Высокие стены охраняли воины, а перед сном всех связывали одной верёвкой или ремнём.
Другие рабы жили по соседству, но в деревянных загородках. Те валились с ног и засыпали сразу после прибытия на ночлег. Они едва держались на ногах и многие не выдерживали и двух лун. Им на замену пригоняли новых, которых добывали в бесчисленных войнах с соседними северными племенами.
И вот пророчества Ишильце подтвердились. Однажды старого жреца заменил другой раб, а Ишильце был отправлен во дворец Великого жреца. Он сильно перепугался, особенно тем, что не сумел предупредить товарищей.
Предварительно выкупав и одев во всё чистое, его под конвоем двух воинов из дворцовой охраны проводили длинными переходами к Великому жрецу.
Тот восседал на высоком кресле, украшенном нефритом и золотом. С потолка свешивались гирлянды цветов, а ток воздуха по хитроумным каналам в потолке и стенах создавал прохладу и свежесть.
Дымок благовонных смол чадил из богато украшенных курильниц. Со двора доносились крики птиц и обезьян. Обстановка была торжественная и в то же время мрачноватая.
Ишильце поневоле съёжился, придавленный этой незнакомой роскошью и низкими потолками. Стены пестрели резьбой и все богатства смотрели на него с неизъяснимой кровожадностью и вниманием.
Ишильце не заметил, как удалились все приближенные Великого жреца. Тишина давила до звона в ушах. Усталость ещё не прошла и старик едва сдерживал лёгкую дрожь в ногах.
- Я узнал, что ты хорошо обучился нашему слову, - сказал Великий жрец и Ишильце вздрогнул от неожиданности. Голос оказался звонким, хотя говоривший был уже немолод.
- О Великий из великих! Боги мне внушили усердие в этом деле.
- О богах поговорим отдельно, старик. Тем более, что ты сам когда-то состоял служителем культа.
- Великий жрец хорошо осведомлён о моей ничтожной особе.
- Почему ничтожество? Уж не потому, что ты сейчас раб? Но мы все в этом мире ходим по острию копья. Сегодня ты раб, а завтра такая же участь может свалиться и на меня.
- Боги охранят тебя, Великий!
- Боги то охранят меня. В этом я нисколько не сомневаюсь, но кроме них существуют люди, а это куда опаснее, старик.
- Я теряюсь тебя понимать, великий - ответил Ишильце смущённо и это его состояние не укрылось от проницательного глаза Тупай-Миса. Он несколько скривил губы в недовольной гримасе, но произнёс спокойно и миролюбиво:
- Трудно поверить, что служитель культа не может понять другого своего собрата. Ты лукавишь, старик, и это мне не нравится, - голос его стал отдавать металлом и Ишильце испугался. Он сжался, но Великий жрец продолжил без тени угрозы: - Но ты не глуп и повидал многое. А потому поймёшь, что я не собираюсь с тобой терять время зря. Оно ведь не возвращается.
- Я весь в твоей власти, Великий! Слушаю тебя.
- Да, ты прав, старик. Ты весь в моей власти, но мне хочется другого.
- Мои уши открыты и готовы впитать твои слова, Великий.
- Мне непонятны ваши взгляды на мир, старик. Я бы хотел постичь их, побеседовав с тобой. Но ты не должен хитрить, иначе мне не овладеть вашей мудростью. А она меня весьма занимает.
- С радостью открою всё, что смогу, Величайший! - Ишильце понял, что ничего страшного ему не грозит и немного воспрянул духом.
- Я рад слышать такой ответ.
Великий жрец поднялся со своего кресла и его высокая фигура стала размеренно вышагивать по каменным плитам пола, устланного яркими, искусно сплетенными циновками. Он был далеко не старик и гордая осанка и умение себя держать сквозила в каждом штрихе его походки, в каждом движении.
Ишильце падал на пол всякий раз, когда тот проходил мимо, но это не затрагивало внимание владыки. Он привык к такому, мысли свои для этого он не считал нужным отвлекать.
Но вот он остановился перед маленьким Ишильце, пронзительно вгляделся в его истощённое лицо и по глазам было видно, как интенсивно работает мысль.
- Скажи мне, старик, - начал жрец медленно и как бы в раздумье, - как вы достигли такого могущества у себя за тёплым и огромным морем?
- Так просто об этом ответить трудно, мой господин. Причин тому можно насчитать множество.
- Мне все эти причины не потребуются. Скажи главные, основные.
- Я никогда не задумывался над этим, Великий. Однако мне кажется, что из главных причин можно назвать большую свободу человеческой мысли в нашем мире.
- Ты хочешь сказать, что в моём мире нет той свободы, которая может породить взлёт этой мысли?
- Великий, ты требовал говорить то, что думаю. Я не хотел оскорбить твоего достоинства.
- Ты ошибся, старик, - жестко сказал жрец и глаза его зло сузились. - Говори, как начал. Я весь превратился в слух. Меня ты оскорбить не можешь.
- Да, Великий. У нас тоже не любят знаменитых мудрецов, стремящихся познать мир не с высот божественного величия, а так, как он им видится без пелены божественного. Но это не значит, что так мыслить запрещено. Люди спорят, доказывают и во многих городах это считается достоинством. Они двигают мысль людей вперёд, а это способствует величию и мощи государств и народов.
Ишильце замолчал, не смея поднять глаза на вышагивающего жреца. Он был убеждён, что такая речь не останется без наказания и болезненно ощутил в себе щемящее чувство одиночества и отчаяния.
А Великий жрец продолжал глубокомысленно шагать по мягким циновкам и словно не обращал внимания на тщедушного человечка. Он старался переварить услышанное и Ишильце видел, это давалось тому с трудом.
- Не следует ли понимать тебя, старик, что мой народ туп и не способен к пониманию важнейших для нового подъёма могущества мыслей?
- О Великий! Ты задаёшь слишком опасные вопросы! Я в растерянности!
- Ты можешь не опасаться меня, старик. Не дрожи и продолжай.
- Если говорить о народе, то в этой толпе всегда теплится искра мысли. Эту искру лишь надо обнаружить и, дав пищу, использовать, уже развившуюся в полноценный огонь. И тот правитель, который умеет это понять и использовать, может расчитывать на великий успех своего правления.
- Народ, - протянул жрец в раздумье. - Странно говоришь, старик. А не это ли является главным в вашем мире?
- Я не вполне уяснил твои мысли, Великий, - в страхе молвил Ишильце.
- Да. Но так ли это? Надо будет проверить и разобраться, - он говорил сам с собой и Ишильце с замиранием сердца слушал эти бормотания, стараясь вникнуть в смысл их.
Наступило длительное молчание. Ноги Ишильце дрожали, в глазах заходили радужные круги. Он боялся упасть и опустился на колени.
Великий жрец перестал ходить. Он уставился невидящими глазами на Ишильце, помолчал немного, встрепенулся и сказал тихо, но внятно:
- Ты, старик, дал много пищи для моего мозга. Ты заслужил лучшей доли. - с этими словами он тихо тронул блестящий гонг, висевший в углу.
На бархатистый гул явился слуга или придворный с закаменевшим лицом.
- Старика больше на работы не отправлять, - сказал Великий жрец, - Определи его во дворце и пусть ждёт моих распоряжений.
Молча придворный тронул безвольное плечо старика и почти поволок того вон из зала.
Тупай-Мис волновался. Его терзали мысли, которые он не мог поведать никому в целом мире.
Великий халач виник не понял его, а может, просто не стал тревожить себя, опираясь на законы предков. Это толстая и крепкая стена и пробить её, видимо, не удастся. Попытка этого чревата самыми серьёзными и трагическими последствиями. И не только для него самого. Весь его род перестанет существовать.
Великий жрец вспомнил сказания стариков и записи в древних книгах о прежних посещениях бородатых белолицых людей. Мир населён и в мире есть немало могучих и сильных народов. Они неизмеримо могучее нашего славного Каминальчуйю. И раз редкие лодки могут переплыть Большую Воду на востоке и ещё большую на западе, то кто может поручиться, что это не станет постоянным явлением?
Тупай-Мис закрыл глаза и в смутных видениях представил себе страшные битвы, где его храбрые, но беспомощные толпы воинов будут тысячами ложиться под ударами могучего оружия чужестранцев. Это будет ужасный конец их великих держав.
Великий жрец встряхнул головой. Открыл глаза, провёл ладонью по щеке, где пробивались редкие волоски жиденькой бородки. Подумал: "Плохо стал я следить за собой. Это не приведёт к добру. Уж кто-то заметил мою оплошность. Надо заняться лицом."
Он вспомнил старика, оставшегося здесь ждать своих товарищей, уплывших на запад. Подумал, что стоит посетить его и поговорить. Может до него не дошли слухи о новых чужестранцах.
"Да, необходимо посетить этого странного человека с узкими глазами. И развеяться можно будет в дороге,"- думалось Великому жрецу. Он уже прикидывал, сколько времени займёт это путешествие и как оно отразится на его здоровье.
Великий жрец ждал конца лунного месяца. Небольшой отряд воинов и большой отряд слуг готовы были двинуться в путь по дебрям гор. Десяток сильных воинов уже отправились вперёд поправлять тропы.
Торжественный молебен с жертвами прекрасных девушек предвещал успех предприятия и Великий жрец в хорошем расположении духа устроился в роскошных носилках. Рослые сильные рабы по трое с каждой стороны подняли их. Заверещали дудки, забили барабаны, сам халач виник вышел к отправлению Великого жреца и остановившимися глазами проводил своего духовного владыку.
Ишильце шел рядом с носилками в ожидании вопросов или простого разговора, который мог понадобиться Великому жрецу.
Толпы народа, в большинстве знатного сословия, провожали Великого жреца, стоя шпалерами с ветками пальм и пучками цветов в руках. Слышались возгласы восторга и песнопения. На мощённую дорогу падали лепестки ярких цветов и лишь за пределами города открылся свободный путь и можно было спокойно продолжать путь.
Тупай-Мис некоторое время восседал молча, откинув занавески и взирая на расстилавшийся перед ним горный пейзаж.
Склоны гор буйно поросли непроходимым лесом, местами желтевшем квадратами маисовых полей. Шумные ручьи и речки поблескивали в лучах взошедшего солнца и добавляли студёной прохлады этому лучезарному утру.
Вдалеке неясно виднелась бледная шапка грозного вулкана Илопанго. Едва заметный дымок струился в прозрачном воздухе. Огнедышащий великан спокойно покуривал свою утреннюю трубку.
Великий жрец рассеянно перебирал нефритовые чётки. Его мысли витали в той далёкой долине, где уже двадцать лет прозябает старый пришелец. Он напрасно ждёт своих соотечественников, они не приплывут. Тупай-Мису стало немного жаль этого одинокого человека. "Он успел состариться в этих страшных для него местах. Как он теперь будет выглядеть, после пяти лет, как мы встречались с ним в последний раз,"- думал Великий жрец и с удивлением обнаружил некоторое смущение, охватившее его. -"Мне словно не по себе как-то. С Чего бы это? Жалкий старик без родины и друзей. Живёт отшельником и совершеннейшим нищим. Что им движет? Что он мне скажет?"
Ишильце украдкой поглядывал на задумавшегося Великого жреца и видел, как тревожные мысли слетка играют его морщинами, его сухим лицом. Он тоже думал, как сделать послабление своим товарищам. Сам он это уже получил, но этого мало и его постоянно грызёт совесть, что он один удостоен такого почёта, что получил возможность сопровождать Великого жреца.
Шагавший рядом придворный жрец толкнул задумавшегося Ишильце и кивнул в сторону носилок, Ишильце понял, что Великий жрец хочет говорить с ним.
- Твой раб готов выслушать тебя, Великий жрец Каминальчуйю.
- Твой господин просит тебя знать, что через три дня ты предстанешь перед подобным тебе человеком, но прибывшем с другого конца вселенной.
- Ты оказываешь своему рабу великую честь, богоравный.
- Это не честь, а испытание, - ответил Тупай-Мис, не глядя на шагавшего с носилками рядом старика. - Ты поговоришь с тем человеком, а я послушаю. Может, ваш разговор яснее представит мне ваш мир.
- Я горю от нетерпения побыстрее увидеться с тем далёким человеком, - ответил Ишильце, с замиранием сердца вслушиваясь в неторопливый говор Великого жреца.
- Боги предсказали хороший исход нашего путешествия, старик, но я опасаюсь, что тот человек не сможет принести мне пользу. Он очень стар и я боюсь, что не застану его живым.
Тупай-Мис вздохнул украдкой и прикрыл веки. Его убаюкивало тихое ритмичное покачивание носилок. Он утомился и хотел побыть один.
Придворный жрец тронул Ишильце за плечо и они отошли подальше, предоставив Великому жрецу молча додумывать свой мысли.
Караван тысячами поворотов, перепрев и подъёмов тащился среди буйства растительного мира. Ишильце ощутил головную боль от непрерывных кручений головы, стараясь поподробнее увидеть и запечатлеть своими уже стареющими глазами расстилавшуюся перед ним жизнь незнакомого народа.
Очень часто попадались деревни с их крохотными, но тщательно ухоженными полями. Везде виднелись каналы, отводящие лишнюю воду и проворные руки жителей постоянно чистили их и подправляли. Высокие заросли маиса выше человеческого роста, наливались полновесными початками. Огромные тыквы зеленели на грядках, подставляя свои бока теплу солнца.
И нигде нет никакого скота. Лишь ручные обезьяны, да птицы оживляли эту неторопливую, но в постоянном движении жизнь деревни.
Старосты строго следили за крестьянами и палка никогда не оставалась без дела.
Встречавшиеся крестьяне, завидя носилки Великого жреца и его свиту, падали в пыль и лежали так, пока караван же удалялся. Местные жрецы маленьких храмов подносили скромные подарки и придворный жрец, приставленный для этого, принимал их и все подношения навьючивались на спины рабов и отправлялись во дворец Великого жреца.
Лишь подношение куска сырого нефрита несколько оживляло лицо старого жреца. Он с интересом и явным знанием дела осматривал кусок и если находил его стоящим, величественным жестом благодарил местного жреца и тот в восторге бросался под ноги, целуя тень Великого жреца.
- Ты что-то хотел сказать, старик? - обратился Тупай-Мис к беспокойно вертящемуся Ишильце.
- О Великий! Не прогневайся на твоего раба! Но мне хочется спросить.
- Говори, но знай, что много слов всегда являются слабостью мысли.
- В этой прекрасной стране я нигде не вижу ни коров, ни лошадей. Даже ослов и тех нигде не видать. Неужели у вас нет таких необходимых человеку животных?
- Ты говоришь непонятно. О каких животных может идти речь? Что они из себя представляют?
- О боги! Как несправедливы вы к этому великому народу! - Ишильце с на-пускным горем вздевал руки к небу и закатывал глаза. - Вы лишили эти бла-, годатные земли самого ценного, что имеет каждый народ нашей далёкой и благословенной земли!
- Ты начинаешь мне надоедать своими воплями, старик. Я прикажу тебя бросить в пропасть. Говори короче и яснее. <
- Наши народы, Великий, приручили полезных, просто необходимых себе животных. Они выполняют большую часть самой трудной работ и люди ценят их и всемерно разводят. У некоторых народов нашей земли лошадь или вол являются самым ценным и дорогим в жизни.
- Но откуда у вас взялись все эти животные? Как они выглядят и не опасно ли их приручать? - жрец напрягал мысль, стараясь вспомнить то, что ему и его отцу рассказывали пришельцы с запада.
- Они всегда водились в наших землях. Человек приручил их и они стали домашними. Они немного похожи на здешних оленей, но намного больше и сильнее. И рога у них меньше, а у большинства их и вовсе нет.
- И что они делают для человека? Они умеют говорить?
- Говорить они не умеют, но понимать человека могут. Они работают, перевозя грузы, носят воинов и участвуют в войнах, составляя самую сильную часть войска. Они кормят человека и одевают, дают молоко и многое другое.
- Не говоришь ли ты безделицу, старик?! Как такое может быть? Боги не допустили бы этого! Ты врёшь, несчастный, и поплатиться за это! - Великий жрец сильно рассердился. Он рассердился под влиянием охватившего его вдруг страха.
Он подумал, что в случае вторжения таких народов на его земли, ничто не сможет противостоять такому войску. Его охватил страх и смятение и он обрушился на несчастного старика.
Но потом раскинул мозгами и понял, что слова нетрудно будет проверить у пришельца с запада. Но если всё то, что рассказывает этот тщедушный старикашка, правда, то боги несправедливы к его народу и его земле. Они явно обделили их и за это могут поплатиться своей свободой и жизнью. Ему стало жутко.
Но тут он вспомнил, как быстро бегают его скороходы и воины и спросил:
- Как быстро передвигаются такие ваши животные? Они слишком большие и вряд ли могут быстро бегать.
- Они бегают очень быстро, Великий. Их не могут догнать даже самые быс-треногие из твоих бегунов.
- А как же оно, это животное, участвует в войне? Оно обучено и понимает, где враги а где свои?
- В какой-то степени, солнцеподобный. Люди сидят на животных и управляют ими. И люди становятся вдвое сильнее.
Тупай-Мис отодвинулся в дальний угол носилок. Он не хотел больше говорить с этим противным стариком. Он лишь наводил ужас на него, Великого жреца, перед которым дрожат все, и даже иногда владыка халач виник.
Мрачные мысли овладели Великим жрецом. Он видел свою землю растоптанной бешенно мчавшимися неведомыми, но страшными и свирепыми животными, на спинах которых сидят их повелители и направляют на обезумевших от ужаса врагов.
"Говорить об этом халач винику бесполезно. Он или не поверит, или опять укроется за непробиваемой стеной закона предков, "- думал Тупай-Мис, понимая, что приход этих страшилищ может произойти не так уж скоро и ему, Великому жрецу, не придётся видеть весь этот ужас, но мысль о возможной гибели всего могучего народа майя, распростёршие свои владения от Большой Воды на восто-ке до Большой Воды на западе, была мучительна.
Он считал себя ответственным за судьбы народа и, хотя его власть распространялась лишь на небольшее государство в районе их столицы на три-четы-ре дня пути во все стороны, он думал и об остальных племенах и государствах майя, разбросанных на огромной территории.
После долгих раздумий, он пришел к выводу, что такое вторжение или вовсе не произойдёт, или произойдёт очень нескоро. "Ведь до сих пор очень редко появляются неизвестные люди в наших землях, - думал он, успокаивая себя самого. - Можно разослать гонцов в соседние города с предложением собирать о них сведения и высекать на каменных стеллах для предупреждения потомкам. Но не покажусь ли я в глазах спесивых и надменных правителей ничтожным и слабоумным трусишкой? Не лучше ли оставить всё услышанное при себе и пусть всё происходит так, как того пожелают боги."- при этом он слегка скривил свои тонкие губы в саркастической усмешке.
Он давно знал, что никакие боги не властны над ним, Великим жрецом. Халач виник сам это недавно ему намекнул и он с ним согласен. Ему ли не знать, как совершаются таинства и священные ритуалы с чудесами и исполнением воли богов? Нет, пусть всё останется без изменения. Пусть тёмный и глупый народ уповает на богов. На наш век хватит тех благ, что добились для нас наши предки и мы сами.
Настроение Великого жреца поднялось. Он почувствовал, как члены его устали от долгого сидения и просятся на волю. Он сделал лёгкое движение и в то же мгновение раздалась команда остановить носилки.
Тупай-Мис с трудом вылез, поддерживаемый услужливыми руками. Спина и ноги затекли и ему стоило большего труда сохранять величественный вид на глазах любопытствующих придворных жрецов, ловящих его малейшее желание.
Впереди расстилался изумительный вид на тёмные горы и недалёкий водопад, шум от которого доносился и досюда. Он пожалел, что поторопился, но менять своего решения не стал.
Медленной походкой он побрёл вперед на шум водопада и караван так же медленно двинулся по широкой тропе, сохраняя молчание и стараясь не сильно шуметь.
Дойдя до водопада, он распорядился сделать привал на обед. Это было с радостью воспринято, особенно Ишильце, которого порядком утомила непривычная горная дорога.
Он видел, как расстроил Великого жреца своими рассказами и порадовался, что тот не стал больше выпытывать всех достижений его мира. Он даже слегка улыбнулся себе в бороду, вспомнив, как бы тот удивился, услышав про крепости, флаг и слонов и ещё про метательные орудия. "Нет, больше ему не стоит ничего рассказывать, а то его сердце не выдержит и не видать мне больше своих товарищей. Хватит, я и так поведал ему слишком много, "- думал старый ут-томлённый жрец, ожидая приглашения к скудной трапезе, которая ожидала простых рабов хоть и великих владык. Но он не сетовал на судьбу. Он был доволен, он был почти счастлив.
Ишильце блаженно улыбался, согревая свои старые члены на горячем горном солнце, вдыхая аппетитные запахи, доносившиеся от костров.
Убогая хижина приютилась на высоком берегу речки, стремительно несшей свои прозрачные воды по каменистому руслу. Густой кустарник и тонко- ствольные деревья полоскали свои ветви в студёных струях.
Двускатная крыша ещё хранила первоначальные изгибы у карнизов, но ветхость и время заставили поникнуть вздёрнутые края кровли и они обвисли космами растрёпанной ветрами соломы и пальмовых листьев.
Близко к хижине подступал склон горы, полого вздымавшийся довольно далеко, курчавясь густыми зарослями.
Крохотное возделанное поле, коль, пестрело сорняками, но стебли маиса неистово тянулись к солнцу, наливая початки золотом жизни. Грядки огорода в несколько шагов длиной дополняли всё хозяйство, стремительно зараставшее наступавшим лесом.
Подслеповатый старик, согбенный и убогий, сидел на пороге хижины, пытаясь угадать посетителей. Его сморщенное коричневое лицо уже не могло выражать своих чувств и застыло в неопределённом ожидании.
Натруженные руки в узлах вен коричневыми плетями безвольно свисали с колен. Недлинная седая бородка, смешиваясь с такими же седыми усами, жидко трепыхалась под порывами прохладного ветерка, дующего с гор.
Караван в тишине стал располагаться в отдалении, люди настороженно и с любопытством поглядывали на этого таинственного старика, о котором продолжали иногда доходить неясные слухи. Они обрастали небылицами, наделяя старика волшебными чарами, и теперь люди с опаской взирали на этого беспомощного человека, равнодушно сидящего на пороге своей убогой халупы.
- Это и есть старый Тун, - шепотом сообщил Тупай-Мис, наклонившись к фигурке Ишильце.
- Он, видно, очень стар, Великий? '
- Моложе тебя, старик, но тоска и плохие условия сделали его таким дряхлым и немощным. Но он мудр и может разрешить некоторые мои сомнения. Он и тебя может проверить, так что будь готов.
Они направились к старику, который с трудом приподнялся, опираясь на корявую, отполированную руками, палку. Его слезящиеся глаза устремились на гостей и в них мелькнул огонёк чего-то тревожного. Он ждал, не двигаясь, опершись, сгорбившись, расставив слабеющие ноги.
- Прими привет, почтенный Тун, от Солнцеподобного халач виника и от меня, твоего давнего друга и поклонника, - произнёс Тупай-Мис громко и внятно, зная, что старик стал туговат на ухо.
Старик прошамкал беззубым ртом непонятное, но Великий жрец не стал переспрашивать. Его не интересовал ответ этого убожества. Он торопился застать его живым и радовался, что это уму удалось.
- Ты, Тун, сильно постарел за эти годы. Но боги милосердны и пошлют тебе ещё не один год жизни и здоровья. А последний дом я распоряжусь для тебя изготовить и похороним тебя на сухом и возвышенном месте. Ты так хотел, помнится.
- Я узнал тебя, Великий жрец, - прошамкал наконец старик достаточно понятно, что даже Ишильце смог это разобрать. - Ты оказал мне огромную услугу, посетив бедного старика. Боги тебя вознаградят за твою доброту.
Ишильце жадно ловил слова старика, вслушиваясь в его тонкий дребезжащий голос, всматриваясь в его покрасневшие слезящиеся глаза.
Он был таким же маленьким и сухоньким, как и Ишильце, может чуточку повыше. Его короткие ноги обуты в сандалии из коры какого-то дерева, а тело аккуратно укрыто длинной одеждой, запахнутой на правую сторону и под- поясанную матерчатым поясом. Лысая голова сверкала голым черепом, лишь венчик белых волос струился на затылке.
- Я пришел выразить тебе сожаление за столь долгое ожидание, но тут с богами не поспоришь, добродетельный Тун. Надо смириться перед их волей.
- Да, Великий жрец, - слабо молвил старик. - Мне не дано умереть на родной земле, но все мысли мои там, за Большой Водой, туда устремлены все мои помыслы. Но мне нечем тебя, Тупай-Мис, угостить, да простят меня боги!
- Не утруждай себя, Тун. Это мы пришли угостить тебя, но нет у нас того, что может порадовать твоё тоскующее сердце.
Старик тяжело вздохнул, прикрыл глаза. Он молча тосковал по всему тому, что так далеко от него и что никогда больше не увидеть ему и не ощутить.
Ишильце с любопытством разглядывал этого человека, в голове вертелись вопросы, но он не смел их задать, пока Великий жрец не позволит этого сделать. А Тупай-Мис между тем продолжал, растягивая слова:
- Мудрый Тун, я спешил к тебе через горы, реки и чащу леса. Боги сопутствовали мне в пути, да и гадания оказались благоприятными. Я боялся, что твои боги поспешат забрать тебя в свои чертоги, но мне повезло. Они продлили, ты меня слышишь, твою жизнь и мне остаётся лишь возблагодарить небеса.
- Мудрость моя тускнеет от света твоей, Великий жрец великого народа.
- Может ты и прав. Но ступени пирамиды открывают с каждым восхождением всё большее пространство. А твоя пирамида выстроена очень высоко, Тун. И с твоих ступеней видно дальше.
- Что хочет мудрейший из мудрых?
- Ты стар и много видел. Я старше тебя, но боги мне не дали того, что получил ты. Потому я прибегаю к твоей мудрости, ибо мудрости, сложенные вместе, дают большую мудрость, а она всегда ближе к истине.
- Ты хорошо сказал, Великий жрец, - старик потянул крохотным сморщенным носом, принюхиваясь к ароматам изысканных яств.
- Мудрый Тун, нам доставили людей, которые приплыли совсем с другой стороны, с другой Большой Воды. Она простирается далеко на восток и никто из отважнейших мореходов не достигал тех берегов. Но они приплыли и они не первые.
- Мне радостно слышать тебя, Великий жрец. Это лишний раз доказывает, что наша благословенная земля не плоскость, а нечто, похожее на шар. Ты доставил мне большую радость, Тупай-Мис! Боги вознесут тебе по заслугам.
- Будем надеяться на это, Тун. Однако мне хотелось бы уточнить у тебя то, что я узнал у восточных пришельцев. Один из них перед тобой, - и Великий жрец указал на скромно топтавшегося рядом Ишильце. Тот почтительно склонил голову и огладил бородёньку.
Тун неожиданно остро глянул на Ишильце. В глазах мелькнул живой интерес. Он помедлил немного, пошамкал губами. Спросил тихо, но раздельно, словно опасаясь, что тот не поймёт его:
- Откуда ты, почтенный? Я вижу, ты обременён годами, но держишься хорошо. Я завидую твоему здоровью. Мне такого не дано.
- Это Ишильце, Тун, и он доставит тебе немало удовольствия своей беседой. Однако, я устал и мне хотелось бы для начала услышать твоё мнение о некоторых его сведениях.
Тун внимательно выслушал Тупай-Миса и к немалому изумлению и страху того подтвердил всё, что Ишильце рассказывал Великому жрецу.
- Да, Тупай-Мис, - закончил устало старик. - Твои уши верно всё слышали.
И этот чужестранец сказал правду. Я слышал про те страны, которые он упоминает, а многим из того, что стало достоянием его народа, владеют и мои соотечественники. Да, те страны и народы сильны и могущественны. Ты правильно делаешь, что беспокоишься об этом. Но сумеешь ли ты изменить своих правителей и служителей храмов? Трудное это дело, Великий жрец.
После столь длительного разговора Тун закрыл глаза и предался дремоте. Его не волновало больше ничего. Он устал и хотел отдохнуть в тишине, которая сейчас убежала в глухомань леса, затаившись среди скал.
Тупай-Мис кивнул Ишильце и они отошли подальше, оставив старика наедине с самим собой. Вид у Великого жреца был хмурым и даже подавленным. Видно, слова Туна вызвали в нём старые страхи. Он поглядывал на Ишильце, словно заранее изучая будущих врагов.
Лишь вкусная еда и мягкое кресло несколько успокоило Великого жреца.
Однако мысли не покидали его. Они копошились под черепной коробкой. В сотый раз он перебирал возможности повлиять на остановившиеся мысли халач виника и каждый раз приходил к выводу, что у него нет достаточно веских для этого аргументов.
Это злило, раздражало и настроение постоянно оставалось подавленным. Его ближайшие прислужники двигались осторожно, стараясь не распалить своего повелителя.
Ишильце тоже не мог успокоиться. Этот немощный старик волновал его и он часто вспоминал своего друга Хилона. Вот кто бы с великим удовольствием потолковал с этим загадочным и умудрённым жизнью и лишениями человеком. Но того нет рядом.
Ишильце затосковал по своим товарищам. Стало как-то грустно. Красоты покрытых лесом гор уже не привлекали, а пестрота птичьего оперения стала казаться кричащей, надоедливой.
"Как велик мир, - думал старик, вспоминая слова Туна о своей далёкой, таинственной родине. - Сколько лун надо плыть по бесконечному морю, если Море Мрака намного меньше Великого Западного Моря? Как могло выдержать сердце, столько времени не видя земли, плывя в неизведанные земли? Велик тот народ, что смог найти таких отважных и стойких людей. И они так же могущественны, как и наши народы. Я много слышал о них. Это они посылают к нам свой знаменитый шелк. Караваны от них пылят по тропам больше года.
Ишильце стало ещё больше грустно. Ему стало жаль старика, который не смог сохранить себя в этой далёкой стране и погибал без родного благословения, вдали от родных и близкий. Он вспомнил его узкие щелочки глаз и то глубокое смирение, которое светилось в них.
- Он умрёт и никто не вспомнит о нём, - произнёс Ишильце своим тонким голосом и испугался его звука. - А я, а мы все? Кто нас вспомнит? И много ли нам осталось на этом свете? Мне меньше всех, - закончил старик со вздохом и стал устраиваться на ночлег, подстилая под себя старую циновку.
Почему-то старого Ишильце не допускали до Туна. Он хотел пожаловаться Великому жрецу, но передумал, вспомнив, что у того могут быть свои на этот счёт думы.
Дни проходили в мыслях. Великий жрец не призывал его к себе. Остальные жрецы смотрели на него с нескрываемой неприязнью и Ишильце готов был поклясться старыми богами, что они нашептывают Великому жрецу на него всякие небылицы, считая дни, когда смогут насладиться зрелищем его уничтожения и позора.
Старый жрец трясся от страха. Он возненавидел себя за это. Раньше он не поверил бы словам, которые обвинили бы его в боязни смерти. Но сейчас он готов был цепляться за каждый день и час.
Смутные мысли не давали ему покоя. Они ещё не оформились, но будоражили и волновали.
Наконец он немного успокоился. Теперь он знал, чего хочет. Это взбодрило, вселило новые силы. Ишильце повеселел. Его глаза щурились, высматривая среди скал что-то подходящее. Потом он усмехался, дёргал себя за бороду.
- Глупец, - говорил он сам себе. - Чего метушиться раньше времени? Ещё ничего не решено, да и решить-то не удастся, а я возликовал. Погоди, старый пень! Ещё поплачешь, ещё поскулишь, коль этот длинный жрец изменит о тебе своё мнение или просто я надоем ему и он выбросит меня, как сгнивший чурбан, мешающий на дороге.
Приподнятое настроение лишь на миг омрачалось, потом он опять погружался в свои мечты и не заметил, как пронеслись пять дней и лагерь стал похож на растревоженный муравейник.
Рабы свёртывали пожитки, грузили других рабов и отправляли вперёд под окрики и удары надсмотрщиков и фанатичных жрецов.
Младший служка разыскал Ишильце и торопливо потащил того за собой. У готовых к походу носилок стоял длинный Великий жрец в окружении жрецов, горящими глазами встретившие несчастного старика. Сердце его сжалось.
- Ничтожный жрец великих народов, - сказал Тупай-Мис, глядя поверх головы старика. - Ты доставил мне много часов волнения и жутких раздумий. И ты оказался правдив. Но я ещё поспорю с тобой. Мне не всё ещё ясно и ты мне понадобишься. А теперь без моего вызова не попадайся мне на глаза. Я не могу тебя больше видеть. Ты и так слишком долго пользовался моим вниманием, чего вовсе не заслужил. Я сказал всё!
Ишильце склонился до земли и поспешил удалиться, видя на себе алчные, ждущие взгляды младших жрецов.
И теперь целыми вечерами Ишильце рассказывал своим друзьям о путешествии к старому Туну. И в который раз Хилон тягостно вздыхал, слушая захватывающий, волнующий перечень виденного и слышанного.
- Всё это может занимать нас, но Великий жрец не так прост, как можно о нём подумать, - сказал Алеф и его хитроватые глаза прищурились, посматривая на тщедушного Ишильце. - Наверняка он подпал под влияние своих приспешников и теперь обдумывают кару на голову нашего маленького Ишильце.
- К чему пугать старика, - остановил гиганта Велтур. - Он и так натерпелся. Пусть живёт спокойно. Ты не принимай близко к сердцу, Ишильце, - обратился он к старику, пытаясь утешить и ободрить.
- Что говорить об этом? Теперь всё зависит от Тупай-Миса, а его мысли не нам поворачивать в нужное русло, - и Ишильце понуро прилёг на грязную циновку.
- Не горюй, старый! Нам и того хуже. Скоро начнём ноги протягивать, - сказал Ревул, мрачно вращая своими чёрными глазами.
Дни тянулись медленно, однообразно. Опять стали судачить о проделках Энушат и опять от неё стали поступать послабления. Раз в день, когда работы подходили к концу, раб приносил корзину снеди и все знали, что это их непутёвая Энушат по доброте своей не забывает своих друзей по несчастью.
- Поговаривают, что она во дворце главного полководца, - говорил Клерм.
- А я слышал, что её захватил и держит жрец одного из храмов, - не соглашался Дирук и голоса спорили, пока надсмотрщик не врывался к ним и не заставлял палкой прекратить пустую болтовню.
- Во всяком случае, боги нам меньше помогают, чем наша верная и добрая Энушат, - прошептал Велтур и поймал на себе быстрый взгляд Алефа.
С некоторых пор Алеф опять стал вспоминать свою жену и слухи о её триумфе возбудили в нём дремавшее чувство. Он злился, ревновал и вынашивал в голове планы мести и Энушат и тем, кто ею пользовался.
И перехватив взгляд Алефа, Велтур криво усмехнулся про себя.
Им всем недоставало женщин, но каждый переживал это по-своему. Велтур относился к спокойным, а вот Ревул постоянно переводил разговоры на эту волнующую его тему. Его многие поддерживали, а Алеф свирепел с каждым днём всё сильнее, чем вызывал насмешки и злые шутки в его адрес.
Ишильце видел, что его товарищи сильно изменились за время его отсутствие. Они стали раздражительны и вспыльчивы. По любому поводу готовы были вцепиться в глотки друг друга и часто их разнимали ударами палок бдительные надсмотрщики.
Ишильце с ужасом думал, что вскоре можно будет ожидать чего-то страшного и непоправимого. Он сам стал побаиваться своих товарищей и теперь не решался выступать со своим колким и насмешливым языком. Больше помалкивал.
И тут снова его вытащили из вонючего сарая, с полугнилых циновок.
Посыльный жрец с воином потащили его во дворец Великого жреца и Ишильце дрожал от страха, ломая себе голову, зачем он понадобился Великому жрецу.
Его снова пропустили через бассейн, переодели, Великий жрец не желал у себя во дворце видеть и вдыхать испарения грязного тела.
- Вот и снова мы встретились, старик, - прозвучал голос Тупай-Миса, как только Ишильце переступил порог зала, где восседал Великий жрец.
- Я не могу выразить своего восторга, о Великий жрец! Как мне отблагодарить тебя за такую честь? О,боги! Пошлите на голову Великого жреца все свои благодеяния, все свои милости! - Ишильце упад на колени и распростёрся у кресла Тупай-Миса.
- Перестань кривляться, старик! - прикрикнул Великий жрец, нахмурив лицо. - У меня нет времени на пустую болтовню!
- О Великий! Я весь превратился в слух. Приказывай!
- Для этого есть другие люди, старик. Я же хочу спросить у тебя всего лишь о малом.
- Буду счастлив услужить тебе, о Великий!
- Мне интересно было бы узнать, старик, как силён у вас флот и как част-то ваши мореходы плавают вдали от берегов Великого Восточного Моря?
- О Великий! Я понял тебя! Можешь успокоить свою душу. Флот народов за Великим Восточным Морем, которое мы называем Морем Мрака, очень силён!
- Погоди, старик. Почему Море Мрака?
- Оно нам кажется столь страшным и опасным, столь большими мрачным, что молва не нашла другого названия.
- Следовательно, ваши народы боятся этого моря?
- Его страшатся все, кто знает о его существовании, Великий.
- Каким же образом попали сюда вы и те, кто были до вас? Отвечай, старик.
- Это злой рок над нами подшутил, Великий. Мы не хотели этого и меня не раз хотели принести в жертву морским богам, пытаясь умилостивить их и испросить помощь для возврата домой.
- И что, боги вам отказали? И как ты сам остался жив?
- О Великий! Не прогневайся, но не все такие суеверные и трусливые. Находятся и другие, которые ничего не боятся или могут запрятать свой страх подальше. Вот такие и помогли мне остаться живым, хотя я уже тонул в волнах и прощался с жизнью.
- Значит, боги не приняли этой жертвы, - произнёс Великий жрец, словно разговаривая сам с собой.
- Как сказать, - неопределённо ответил Ишильце, вглядываясь в напряженное лицо жреца.
Наступило долгое молчание, нарушить которое Ишильце не решался. Жрец встал со своего кресла и зашагал на своих длинных ногах и складки его белых одежд мягко развевались у его ног.
- А как правители и ваши жрецы смотрят на это Море Мрака, старик?
- По-разному, Великий. Но все боятся. Лишь некоторые, я говорил, отваживаются на дальние походы, но больше не по своей воле. А в Великом городе Кар-Хадаште, который недавно разрушен могущественным Римом, жрецы строго запретили распространять слухи и сведения про земли по ту сторону Моря Мрака. За непослушание грозила смерть, Великий.
- И всё же лодки ваших народов попадают к нам. Я уже знаю о трёх таких посещениях. О них записано на стелах в некоторых городах на побережье Великого Восточного Моря.
- Возможно, дело в том, что в этих водах дуют постоянные ветры в вашу сторону и течения следуют им же. Но я плохо в этом разбираюсь. У нас есть очень мудрый человек. Он из великого и мудрого народа и знает об этом во много раз больше меня.
- Ты говоришь правду, старик?
- О Великий! Разве твой верный раб осмелится говорить ложь!
- Так как звать твоего мудрого товарища?
- Его имя Хилон, Солнце подобный.
Тупай-Мис замолчал. Он продолжал вышагивать своими тонкими ногами по гладким плитам пола и его шаги мягко шуршали, не нарушая общего покоя этого зала.
Ишильце вспотел. Его бил озноб и пот противно стекал по тощей спине. Он не осмеливался шевельнуться и терпел, ожидая новых вопросов.
- Ты, старик, опять порадовал меня своими речами. Я доволен тобою. Ты приведи ко мне своего мудрого друга. Я хочу послушать и его, - и с этими словами он протянул Ишильце нефритовую пластинку с изображением какой-то птицы. - Вот пропуск в мои покои. Ты можешь жить свободно в моём дворце. Ступай!
Ишильце заторопился к выходу, пятясь задом. Он с трудом сдерживал в себе рвущееся наружу ликование. Радость переполняла его грудь. В глазах у него заходили цветные круги. Его закачало, он остановился, привалившись к прохладной стене. Сознание вернулось к нему. Отерев пот, обильно покрывший его всего, он заспешил на улицу.
Его нефритовый пропуск Великого жреца давал ему дорогу всюду. Ишильце семенил к стройке, спеша с радостной для Хилона вестью. В руке скользил нефрит, но выпустить его он не решался. Он боялся потерять этот знак, не разжимая ладони даже для того, чтобы вытереть потную руку.
И вот они вместе шагают по залитым солнцем улицам великого города.
- А наш Великий жрец побаивается, - молвил Хилон, когда он с Ишильце сидели в каморке, которую Ишильце получил во дворце.
- Да чего ж ему бояться?
- Он не глуп и понимает, что если наши флоты начнут часто посещать эти земли, то его власть испарится.
- С чего это так, Хилон?
- А с того, что тут, они все застыли, а Тупай-Мис это понял. Вот он и старается заранее разузнать и прикинуть, как это может случиться и когда.
- А ведь верно! Как я сразу до этого не додумался! Клянусь Мелькартом, ты верно заметил, Хилон.
- Для того и к старому Туну ходили. Он старался проверить у постороннего человека, совсем с другого конца света, твои слова и сведения.
- И проверил. Не даром так разозлился.
- Однако понял, что злостью дело не поправить. И теперь, думается, он успокоился. Да и то верно. Когда ещё наши народы избавятся от страха перед таинственным Морем Мрака? А оказалось никакого таинства. Просто очень широкое море-океан.
- Но к чему тогда наши жрецы запрещали разглашать сведения об этих таинственных землях, - не унимался Ишильце.
- Видно тоже боялись за власть, захваченную не совсем праведными путями.
- Непонятно ты говоришь, Хилон.
- А что тут не понять? Народ хлынет в новые земли, а это всегда чревато опасностью для старой власти. Кем они будут управлять и получать огромные прибыли? А так всё останется по-старому и это их устраивало.
- Но ты сам плавал с Полибием. Для чего?
- Римляне не также закостенелые, Ишильце. Они бредят новыми и богатыми землями и они не боятся этого. Им лишь недостаёт морского умения и знаний, потому и послали Полибия разузнать и разведать пути и возможности для колонизации.
- И всё же не всё мне понятно, Хилон.
- Не огорчайся, Ишильце. Это дело поправимое.
- Э, Хилон! Меня сейчас другое занимает. Ещё в гостях у Туна мне это запало в голову и никак не проходит.
- Сказал бы. Чего молчал?
- Совестно и стыдно было признаваться. Боялся засмеют.
- Теперь мы одни и можно пооткровенничать, Ишильце.
- Мечтаю высечь на камне наши странствия. Пусть и после нас люди прочтут о наших странствиях и о том, что нам удалось увидеть. Мало ли что может случиться, а тут камень. Как ты думаешь, Хилон?
Хилон помолчал немного, подумал, потом сказал необыкновенно серьёзно:
- Ты очень хорошо задумал, Ишильце. Но как это можно исполнить? Ведь у тебя должен быть опытный камнерез, а где его взять? Без помощи вельможи у тебя ничего не получится.
- Верно, Хилон. Тут я думаю об Тупай-Мисе. Он жрец умный и, думаю, сам не очень-то верит в своих богов. Во всяком случае мне так кажется. Может он мне и поможет. Надо будет поосторожнее к нему подлезть.
- Как хорошо было бы, Ишильце! - воскликнул Хилон, загоревшись идеей старика. - Пробуй, может и меня к этому пристроишь. Интересно ведь!
Спустя дней десять Ишильце радостно сообщил другу, что Великий жрец готов выделить мастеров и материал для затеи старика.
- Сказал, что такое дело угодно богам и он обещает вернуться к этому разговору, - ликовал Ишильце, сияющими глазами глядя на Хилона.
- Странно, Ишильце, - ответил Хилон задумчиво. - Не похоже на здешних жрецов. Уж больно они ревниво заботятся о своей неприкосновенности.
- Пусть заботятся. Лишь бы наше дело продвинулось.
Друзья стали нетерпеливо дожидаться окончательного решения Великого жреца, а пока они вдвоём жили во дворце, выполняя мелкие работы, не утруждая себя излишне.
Но прошла целая луна, пока Великий жрец вспомнил об Ишильце.
- Совет жрецов соблаговолил выделить тебе, старик, мастера с помощником. Завтра можешь начинать подготовительные работы. И твой мудрец тоже может принять участие в работах.
- О Величайший! Боги отметят деяния твои! Ты воистину мудрейший из мудрых! - и он ползком удалился из покоев Великого жреца.
Толпа рабов втащила во двор дворца Великого жреца глыбу песчаника шагов шесть длиной. Мастер, голый худой невысокий туземец внимательно обхаживал глыбу, осматривал, примеривался, прикидывал.
Его помощник следовал за мастером и тоже осматривал материал. Они негромко переговаривались и Ишильце не мог понять их слов. Они говорили на каком-то ином наречии или слова их были незнакомы старику.
Наконец мастер приступил к работе, но больше указывал молодому и сильному, который маленьким каменным зубилом намечал контуры будущей стелы.
Ишильце и Хилон топтались рядом, стараясь понять приготовления мастера. Их било нетерпение, но они понимали, что это дело длительное и ждать придётся долго.
Ловко и быстро мастера застучали каменными молотами и зубилами. Хилон с изумлением замечал, как быстро продвигается дело.
- Как они могут такими инструментами так быстро обтёсывать глыбу? - изумлялся он, поглядывая на работающих мастеров.
- Знатоки! - ответил довольный Ишильце.
Мастер, его звали Вукаб-Хун, изредка поглядывал на суетящихся бородатых людей и лицо его постепенно смягчалось. Его большой нос горбился дугой, а выпяченные губы кривились в усердии. Волосы связаны тугим пучком на затылке и других украшений он не имел.
Помощника звали Ханик и он совершенно не походил на своего мастера. Он был коренаст, мускулист и нос его немного приплюснут, а глаза были узковаты и прятались в глубоких впадинах глазниц. Короткие ноги бугрились мускулами и весь он казался слепленным из глины довольно грубо, но надёжно.
Они редко переговаривались и попытки стариков помочь им или принять в работе участие отклоняли решительно и непреклонно.
- Если и дальше пойдёт так же быстро, - шептал Ишильце, поблескивая глазами, - то дней через десять можно будет приступать к надписям.
- Посмотрим, Ишильце, - отвечал Хилон, которому казалось, что всё это слишком легко им досталось и он боялся сглазить.
Дальний угол двора курился пылью и перестук молотков доносился с восхода до заката. Уже через два дня одна сторона стелы была выровнена и готова для высечения надписи.
Помаленьку между мастерами и стариками стали завязываться разговоры, но Вукаб-Хун не баловал их своим вниманием. Зато Ханик не упускал возможности поболтать и проявлял изрядное любопытство, расспрашивая про их далёкие земли и странствия.
- Ты заметил, Ишильце, - сказал как-то Хилон, - Наши мастера совершенно разные люди.
- А что тут такого? Мало ли разных людей. Так и должно быть.
- Я о другом. Мне сдаётся, что мастер происходит не из того сословия, что его помощник. И отношения у них соответственные.
- Помощник всегда почитает своего мастера, Хилон. Что тут странного?
- Здесь другое почитание. Думаю, что Вукаб-Хун происходит из знатных.
- А разве это противоречит нашим понятиям о мастерстве? И у нас так бывает и весьма часто.
- Просто мне кажется, что и внешне знатные отличаются от простолюдинов. Обрати внимание на профиль того и другого.
- Это меня не интересует, Хилон. Лучше погляди, как быстро идёт дело.
- Ты перестал быть интересным собеседником, Ишильце, - обиделся Хилон.
- Меня сейчас интересует только надпись. А её уже завтра можно будет начинать. И не отвлекай меня от этого, Хилон.
Но через два дня всё перемешалось.
Гонцы принесли весть о нападении на северные границы государства свирепых горцев, спустившихся в долины и громивших города и деревни.
Большая парадная зала сияла красками и перьями редчайших птиц. На пышном троне восседал закаменевший халач виник Вук-Цикин. Его огромный головной убор, украшенный перьями птицы кетцаль слегка колебался под током воздуха, создаваемого знатными юношами, махавшими опахалами.
У ступеней трона толпились придворные, жрецы, военачальники.
Плотный немолодой воин с широким лицом и огромным носом стоял каменной глыбой на коротких толстых ногах. Его объёмистый живот прикрывало покрывало из тонкой белой ткани, отороченной каймой из перьев. На голове красовалось сооружение замысловатой формы, утыканное перьями.
Это главный военачальник Хун-Нок, который ждал распоряжений и горел нетерпением побыстрее отправиться в поход. Этот поход сулил тысячи пленников, нагруженных богатой добычей, сотни человеческих жертв во славу великим и могущественным богам.
Но мускулы лица и глаза смотрели холодно спокойно, терпеливо. В этом зале никто не мог распускать своих чувств и нервов. Здесь царили спокойствие, тишина и окаменелость черт. Так повелели боги и предки владык.
Тихо ступая, жрецы и придворные поправляли вельмож, готовя приём. Великий жрец Тупай-Мис стоял на ступеньку ниже халач виника и медленно озирал зал, следя за придворными, чьи пышные одежды благоухали благовониями, а лица источали покорность и затаённую жадность успеха.
Слева от халач виника стоял его старший сын Кумук. Он тоже высок и строен, тоже неподвижен лицом, но его нетерпение ещё прорывалось сверх его воли, отражаясь на его приятном лице, которое портил лишь излишне большой нос, слегка загнутый к верхней губе.
Главный распорядитель приёма тихо, в зале была великолепная акустика, проговорил своим бархатистым голосом:
- Великий Халач виник желает услышать мнение знатных и мудрых мужей о предстоящем походе на север. Говорите, знатнейшие, да услышат вас всемогущие боги!
- О Великий повелитель! - голос главного военачальника Хун-Нока неожиданно грубо и громко прокатился под потолком зала и это неприятно подействовало на халач виника. Он поджал губы, но не шевельнулся, уставясь в одну точку поверх голов собравшихся. - Войско готово и жаждет выступить во славу твоего могущества и наших всемогущих богов!
- Этого мало, почтенный и храбрейший Хун-Нок, - тихо ответил Великий жрец.
- Мудрейший халач виник хочет знать состояние войска, его обеспечение и боевой дух. Чем ты можешь нас порадовать, храбрейший воин нашего государства?
- Все ждут распоряжений, Великие мужи. Воины горят нетерпением, а тысяча рабов томятся в ожидании начала похода у своих тюков.
- Каково количество воинов, готовых отправиться на север? - продолжал напирать Тупай-Мис, будто в зале никого не было.
- Четыре тысячи отборных воинов, Великий жрец, любимец богов. И все ждут торжественных жертвоприношений и прорицаний наших жрецов.
- Ты говоришь уверенно и можно ожидать успешного возвращения, отважный Хун-Нок?
- Я не помню когда мне не удавался поход, Великий. И халач виник это не хуже тебя знает, - заносчиво ответил военачальник и Тупай-Мис с неприязнью покосился на этого заносчивого выскочку.
- Халач виник отмечает твои заслуги, храбрейший. Однако поход предстоит долгий и трудный. Горы достаточно неприступны и многие воины могут не выдержать его. Что предпринято для успешного перехода через горы, Хун-Нок?
- В каждом селении я буду набирать носильщиков и они понесут оружие и припас, тем облегчив поход воинам, Великий. Луна не завершит своего шествия по небосводу, как Хун-Нок встретит врага и уничтожит его. Боги мне помогут в этом. Я им обещаю тысячу жертв из отборных воинов, пленённых мною.
- Твои слова вселяют уверенность, Хун-Нок, - спокойно сказал Великий жрец.
- В этом походе тебя будет сопровождать наследник Великого халач виника, непревзойдённый Кумук. Он будет твоим советником, ты же будешь его учителем. Это большая честь для тебя и халач виник надеется на твоё старание.
- Такое доверие, о Великий, можно отблагодарить лишь блестящей победой и тысячами пленников.
Вдруг в зале все встрепенулись. Голос халач виника тихо, но внятно произнёс слова, показавшиеся собравшимся гласом божьим.
- Наш славный и храбрейший Хун-Нок так уверен в успехе, что забывает о том доверии, которое ему оказано нами и о той ответственности, что ложится на его мощные плечи. Пусть внимательно отнесётся к своему заданию и ублажает могучих богов наших.
Голос халач виника затих и в зале установилась такая тишина, что казалось, что он опустел. Это длилось с минуту, пока люди не пришли в некоторое смущение, поняв, что заставило Великого властелина подать голос на таком важном собрании.
Распорядитель сделал шаг вперёд и сказал бархатисто раскатывая слова:
- Мы были свидетелями благих намерений Великого халач виника. Его голос проник в наши внутренности и осветил наш разум. И пусть этот свет будет освещать путь нашего прославленного Хун-Нока, владетеля славы наших предков.
- В день новолуния состоятся торжественные жертвоприношения, - раздался голос Великого жреца. - Это случится через четыре дня. Воины отправятся в поход под покровительством наших могущественных богов.
Халач виник едва заметно кивнул головой, давая знать, что приём окончен. Распорядитель громыхнул расписным жезлом по плите пола, которая отдалась глухим сочным гулом.
Придворные вельможи склонили головы и торсы в почтительном поклоне, пятясь задом к выходу. Хун-Нок шумно засопел, радуясь окончанию такой утомительной аудиенции. Он не привык к таким дворцовым приёмам. Приходилось томиться в ожидании не один час, пока халач виник удосужится выйти в зал и начать приём.
В зале остались халач виник с сыном и Великий жрец. Вук-Цикин вздохнул с видимым облегчением, но покосился на сына. Тело его расслабилось и весь он сразу перестал выглядеть полубогом. Лицо стало дряблым, уставшим, губы беспомощно отвисли. Он дышал свободно шумно, наслаждаясь этой свободой. Великий жрец прервал затянувшееся блаженство халач виника словами:
- Солнцеподобный! Мне не совсем нравится наш прославленный Хун-Нок. В его словах больше хвастовства, чем здравого смысла.
- Это твоя неприязнь к нему, Тупай-Мис. Он опытный и отважный воин и не раз доказывал это делами.
- Но то было раньше. К тому же и врагов теперь больше и они намного свирепей прежних.
- Ты преувеличиваешь, мой друг. Врагов не стало больше и их свирепость не растёт. Растёт твой страх перед будущем, Тупай-Мис. В таких делах нам не к лицу проявлять слабость. Не на этом мы должны учить своих детей.
- Великий, я в таком случае прошу предоставить наследнику более обширные права и полномочия. Это немного охладит нашего воина, Великий.
- Нет. Мой сын будет простым начальником сотни. Он будет постигать муд- рость ведения войны, сам участвуя в ней. А у воинов должен быть лишь один начальник и одного они должны будут слушаться. Так велит обычай и так поступали предки. Боги освятили это и не нам нарушать этого закона.
- У меня, Великий, есть ещё одно предложение. Пусть уши будут открыты твои, а голова благосклонна.
- Мои уши открыты. Говори.
- Я хочу испытать на деле мощь восточных пришельцев. Когда-то много лет назад, мы это уже проделали с пришельцами с запада. Ты сам участвовал в том походе. Они не произвели большого впечатления, хотя их было около сотни. И теперь мне желательно убедиться самому в том, что эти хвастливые бородатые люди, всего лишь хвастуны и большой опасности для нашего народа не представляют.
- Ты хочешь их влить в войско Хун-Нока? А разумно ли это?
- Опасаться их нам нечего, Великий. Их для этого слишком мало. Но увидеть их в деле, в котором они так сильны, как говорят и они и мудрый Тун, нам не мешает. Это прольёт нам свет на их мощь или успокоит.
Халач виник задумался, поглаживая голый подбородок. Затем глянул на сына, напряженно слушавшего старших, и молвил тихо, неуверенно:
- Не поручить ли нашему наследнику этот отряд? И достоверные сведения получим, и присмотр будет.
- Как будет угодно Великому халач винику. Думаю, что это решение достаточно мудро, - и Тупай-Мис посмотрел на Кумука. Тот стоял с пылающими глазами, боясь проронить слово.
- Ты слышал наше пожелание, сын мой? - спросил халач виник, слегка поворачивая голову в сторону застывшего сына.
- О да, Великий! - с готовностью ответил молодой человек и склонил спину.
- В таком случае, распорядись перевести их в лагерь к войску. Но не спеши вооружать их. Это подождёт. В походе будь строг и непреклонен. Да помогут тебе боги, сын!
И вот на главной площади перед храмом бога войны Чальпы выстроились ряды войск в полном вооружении.
Дымки благовоний плавали в неподвижном прохладном воздухе сияющего утра. Далёкие и близкие горы, казалось, подвинулись ближе, чётко и рельефно выделяясь на ещё не побледневшем небе. Величественные орлы парили высоко в поднебесье, мудро взирая на скопище людей в ожидании страшного ритуала.
На вершине храма курились дымки и жрецы неторопливо двигались в последних приготовлениях. А у подножия храма застыла огромная толпа людей, ждущих захватывающего зрелища жертвоприношений и проводов войска.
Появился халач виник и глаза всех опустились в землю. Словно вздох пронёсся над площадью, лёгкое движение прошло по толпе и снова всё застыло.
Великий жрец подал знак служителям бога Чальпы, чьё страшное изображение красовалось на лицевой стене храма. Жрецы возопили хвалу богу, забили барабаны и процессия жертвенных невольников потянулась к широкой лестнице, ведущей к вершине храма.
Сто красивых молодых пленника в роскошных одеждах с раскрашенными лицами и грудью чинно потянулись в окружении зорких жрецов ближе к небу, обиталищу всех богов. Лица застыли в тупом оцепенении, движения казались неестественными.
Тысячи глаз впились в эти лица, пытаясь отгадать по ним свои судьбы.
Долгое шествие утомляло своей напряженностью. Головы запрокинуты вверх, жадные глаза широко раскрыты, стараясь не пропустить ни одного штриха этого зрелища.
В дальнем конце войска стоял отряд бородатых пришельцев. Они успели немного отдохнуть и хорошая обильная еда несколько смягчила их измождённые лица. Они были без оружия, но одеты в походную ладную одежду воинов. Лишь головы их не имели обычных военных уборов и белели небольшими повязками хлопчатой ткани, прикрывавшими их головы от солнца.
Их начальник, наследник Кумук стоял тут же в роскошном наряде. На высоком сооружении, устроенном на голове, красовались перья птицы кетсаль, признак царского рода. Он сверкал золотыми бляшками, оружие его с весёлым блеском покоилось на плечах оруженосцев, застывших рядом.
Он был прекрасен в своём величии и сознании своего предназначения. В его великолепной свите находились знатнейшие юноши города и их толпа во много раз превышала горсточку бородатых хмурых людей, застывших в томительном ожидании. Они резко выделялись своим ростом и телосложением из общей массы низкорослых воинов. И только высокие головные уборы скрадывали это различие.
- Пока дождётся конца торжеств, - шепнул Дирук Велтуру, скосив глаза в его сторону, - ноги отвалятся стоять.
- Хуже чем на войне не бывает, - ответил Ревул и незаметно переступил с ноги на ногу.
- Перестаньте! Начинается уж!
С их места было не очень отчётливо видно, что происходит на вершине храма. Но зоркие глаза Ревула видели, как жрецы хватали обречённых юношей, срывали одежды и грубо, молниеносно растягивали за руки и ноги на жертвенном камне. Взмах руки главного жреца, блеск обсидианового ножа и жадный рывок в груди ещё трепещущей жертвы. Кровоточащее сердце взметнулось кверху, а тысячи глоток приветствовали это восторженными криками и бряцанием оружия.
- Этак нужно иметь огромную силу, чтоб так ловко и быстро угробить сотню людей, - молвил зловещим шепотом Алеф, жадно вперившись в вершину храма, где вереница ожидающих медленно продвигалась к жертвенному камню.
- Вот кого надо в поход отправлять, - ответил Велтур, тоже обратив внимание на ловкость удара и быстроту движений жреца. - Столько сильных и в то же время ловких и кровожадных людей остаются без настоящего дела.
- Гляди, - указал глазами на жреца Дирук, - он весь уже в крови. На нём нет сухого места.
- Это что! - заметил Гатал с лихорадочным блеском глаз. - Целый отряд жрецов занят раздачей жертвенного мяса воинам! Скоро и до нас дойдут.
- Не может быть! - вскричал Велтур, побледнев.
- Увидишь! Нужно ж и нас приобщить к остальным в войске.
И действительно, группа жрецов спускала корзины с кусками человеческого мяса и раздавала в жадно тянувшиеся руки воинов. Но оказалось, что то были лишь куски сердца и печени. Первые хватали вельможи и знатнейшие военачальники, а печень доставалась простым воинам.
Они тут же вонзали зубы в ещё тёплые куски, измазывая лица кровью. И мерное чавканье медленно приближалось к бородатым воинам, стоявшим в смятении и ужасе, ожидая этого кровожадного и отвратительного свершения.
Больше часа длилось жертвоприношение. И когда жрецы поднесли на нефритовом блюде кусок кровоточащего сердца наследнику, тот, уже возбуждённый, с неистовым блеском в глазах, схватил его судорожной рукой и запихал себе в рот.
Его свита мгновенно расхватала остальные куски в то время, как простые воины завистливо глядели на их измазанные лица.
Наконец один жрец протянул деревянное блюдо бородатым воинам. Его глаза, расширенные и безумные, зловеще впились в лица воинов. Отвратительный запах извержений потянулся от группы этих воинов. Желудки некоторых больше не выдерживали и самоопорожнялись.
Никто не протянул руку к кровавым кускам и жрец неподвижно ждал, пока терпение его не кончилось. Он сделал знак головой и темнокожие воины в мгновение набросились на куски и стали силой запихивать в сжатые рты белолицых воинов.
Произошла свалка с криками, воплями, тумаками. Картина выглядела отвратительно. Куски пульного мяса заталкивали в волосатые рты и жали грязными ладонями на челюсти, не позволяя выплюнуть.
Наконец всё закончилось. Истерзанные люди валялись в пыли, плевались, ругались, копошась в собственных испражнениях. Трое были без памяти и их тут же стали обливать водой, что было самым приятным из всей ритуальной церемонии.
Тотчас прибежали рабы с песком и вениками. Места, где происходила свалка присыпали песком, замели, полили водой и так же быстро убежали.
Всё это время наследник не проявил ни малейшего интереса к тому, что происходило у него за спиной. Он не обернулся, не спросил. Он спокойно и неотрывно смотрел на вершину храма, где заканчивалось жертвоприношение в честь славного бога Чальпы.
Жрецы провозгласили результаты жертвоприношений. Они предвещали удачу, добычу, почёт и славу. Войско ликовало, оглашая воздух кликами радости, стуча оружием и вознося хвалу богам и Великому халач винику.
Торжества заканчивались. Воины зашевелились, начальники подавали команды и движение началось.
Наши одуревшие и, ещё не пришедшие в себя после насилия, мутными глазами пропускали мимо себя колонны воинов, шествующих важно и горделиво, выпячивая груди, разрисованные орнаментом разными красками. Море перьев покачивалось над головами, а блеск обсидиановых топоров и наконечников копий слепил глаза. Пестрота была необыкновенная, это сильно утомляло. Наши несчастные вояки глотали пыль, отплёвывались, прислушиваясь к остаткам ощущений от страшной трапезы.
Наследник стойко выдерживал и пыль, поднявшуюся над войском, и грохот, и ликующие крики воинов. Он спокойно пропускал перед собой войско, не отвечая на приветствия. И лишь тогда, когда наступила очередь, он двинулся в самом хвосте колонны.
За ним потянулась свита, воины охраны, носилки и уж затем отряд бородачей, сзади шли отборные воины, замыкая шествие. Они напряженно следили за бородатыми, готовые в любую минуту броситься на них с топорами и копьями.
Утомлённые и опустошенные, наши воины с наслаждением осознали, что на сей день поход закончен и можно отдохнуть. Они уже далеко оставили позади город Каминальчуйю и перед ними расстилались невысокие горы, поросшие густым лесом. Говорливая речка бурлила внизу и рабы таскали воду для своих господ. Прославленные воины сами омывали в реке, ниже по течению, свои измученные тела.
Глава 4. ВОЙНА
Частые селения и городки сильно задерживали продвижение войска. Приходилось совершать жертвоприношения, богослужения, выбивать рабов и носильщиков, припасы, посылать вперёд расчищать зараставшие тропы и дороги, расчищать обвали и заторы.
Наследник поставил службу весьма строго. Частыми учениями он выматывал наших скитальцев. Они с трудом привыкали к новому оружию, но наследник с помощью своих военачальников довольно быстро справлялся с задачей.
Уже через три-четыре дня отряд прилично владел оружием и Велтур с немалым удивлением замечал, что приёмы во многом совпадали, хотя некоторые и были явно пагубными.
- Ребята, вы больше делайте вид, что стараетесь, - говорил он на одном из привалов. - Их техника владения оружием намного уступает нашей, но они не хотят этого замечать. Пусть так, но мы будем следовать больше нашим приёмам. Они надёжнее. - Вот это ты верно заметил, Велтур, - поддержал товарища Ревул.
- Жаль, что нет с нами нашего испытанного оружия, - сказал Дирук с глубоким вздохом сожаления.
- Не мешало бы смастерить луки, - предложил Алеф, давно заметив, что в войске не применяют этого грозного оружия.
- Пращ тоже они не знают, - поддакнул Рест.
- Правильно, - ответил Велтур. - Будем готовить наше оружие, а Хилон пусть убедит наследника не мешать нам.
- Наш командир не больно слушает нас, - хмуро ответил Хилон. Его постоянно волновала участь задуманного с Ишильце дела. Он оставил старика с его стеллой в самом разгаре работ и теперь его влекло туда неудержимо. Он часто вспоминал маленького друга и тосковал.
- Ничего, - бодро заявил Алеф. - Мы и сами сможем смастерить всё это без его одобрения. Он и не поймёт ничего.
-Так и сделаем, - закончил Велтур и эта идея с луками и пращами воодушевила его. Он приободрился и настроение его поднялось, передавшись и на остальных.
Уже через пять дней почти у каждого была праща, изготовленная из грубо-тканного полотна. Они были не столь мощными, как кожаные, но оружием оказалось достаточно грозным.
Теперь наши воины кроме обычных учений упражнялись в стрельбе из луков и метании камней пращами.
Темнокожие воины с удивлением и презрением смотрели на эти занятия, но принц не стал вмешиваться. Он получил приказ не мешать им показывать своё умение и этим стали пользоваться наши вояки.
Наследник часто посылал измерять расстояние полёта стрелы или камня, выпущенного из пращи. Но никаких выводов не делал. Не реагировал на это и главный военачальник Хун-Нок.
- Они просто тупицы! - восклицал Велтур, наблюдая, как относятся военачальники к их упражнениям. - Лишь полный идиот не может понять превосходства лука и пращи перед дротиком и топором.
- Они не могут развиваться, Велтур, - заметил Хилон, уже давно понявший систему жизни городов-государств этой обширной земли. - То что ими достигнуто, является вершиной их культуры. О другом они и не помышляют, считая это неугодным богам и забвению предков.
- Глупости их нет предела в таком случае, - и Велтур безнадёжно махнул рукой, словно отмахиваясь от надоевшей мухи.
- Они не могут понять, что наши приёмы боя намного сильнее и продолжают настаивать на их изучении нами.
- Однако, они нам не мешают и это тоже интересно, - сказал Алеф.
- Они просто смотрят на нас, определяют наши возможности, но не пытаются перенять или овладеть нашим знанием и умением, - подтвердил слова Алефа мудрец Хилон.
- Странный народ, - буркнул Дирук.
- Однако, двадцать лет назад к ним приплывало судно с запада и люди с него долго жили среди них. Кое-что они переняли, но так мало, что просто удивительно. А те люди были весьма искусны и в науках, и в войне.
- Застывший народ, - молвил Велтур, вспоминая торжества по случаю начала похода. Его передёрнуло и тошнота подступила к горлу.
Поход продолжался. Гонцы часто доносили с дальних северных границ о передвижении толп врагов. Хун-Нок часто собирал советы и долго выслушивал многословные предложения своих военачальников. Его квадратное лицо выражало безразличие и он всегда высказывал противоположное мнение.
Он был во власти своей былой славы и не понимал того, что каждая война несёт что-то новое и неизведанное.
Принц приходил с этих советов в плохом настроении и вымещал злость на своих подчинённых.
Ближе к северным пределам государства селения стали попадаться реже. Снабжение войска ухудшилось. Большие отряды охотников рыскали по горам в поисках дичи, но она попадала лишь вельможам и военачальникам. Воины довольствовались сухой лепёшкой и горстью варёных бобов. Иногда давали по глиняной кружке горячего напитка странного вкуса коричневого цвета. Он имел странный запах и вкус, но хорошо подкреплял силы. Его варили из бобов какао и он поставлялся местными жителями.
Мясо почти исчезло из рациона и его заменили плоды невиданные и довольно вкусные. Они мало подкрепляли силы, но другого не было.
Наконец гонцы донесли, что в двух днях пути обнаружен отряд в тысячу примерно человек врагов, отдыхавших в разграбленном селении.
Хун-Нок тотчас отдал приказ спешно двинуться туда.
Две тысячи воинов с носильщиками почти бегом устремились по узким тропам. Наши бородатые остались на месте, им пока не доверяли мелкие стычки.
Вскоре пришло известие, что сражение завершилось удачно. Толпа пленных приближалась к лагерю Хун-Нока и все с нетерпением ожидали прибытия карательного отряда.
Несколько дней спустя отряд пригнал толпу пленных. Их лица действительно светились свирепостью и неукротимостью. Они были мускулисты, коренасты со следами раскраски. Волосы спускались до плеч, а из одежды на них были лишь набедренные повязки из цветной материи или из шкурок зверей.
- Как много пленных, - заметил Алеф с удивлением.
- Может, их захватили неожиданно и те не успели оказать сопротивление? - высказал сомнение Велтур.
- Поглядите лучше на отряд победителей, - заметил Хилон. - Это почти половина всех наших сил. А сколько осталось?
- Да их не менее половины исчезло! - воскликнул Велтур. - Куда они подевались? Неужто столько погибло в сражении?
Вскоре выяснилось, что действительно сражение было жестоким и много воинов сложили свои головы.
- Однако странно, что раненых очень мало, - заметил Рест сумрачно.
- Действительно, - ответил Велтур. - Несут одних знатных, да и то десятка три, не больше. Где же остальные?
- Остальные остались там, - махнул неопределённо рукой Алеф и все поняли, что он имел в виду.
- Неужто они своих не выносят? - не унимался Рест. - Ведь возвращаются С победой.
- Погоди малость и это узнаем, - ответил Хилон. Он оставил своих товарищей и направился к группе воинов из охраны принца.
А вереницы пленных и воинов продолжали тянуться по узкой дороге. За лагерем пленных собирали на отдых. Они все были связаны верёвками по десяткам и на каждый десяток полагался воин охраны.
Хун-Нок приветствовал победителей, воздавал хвалу богам, даровавшим им победу и немного адов потратил на раненых военачальников и вельмож, которые возлежали на носилках, белея повязками.
Вернулся Хилон. Вид его был мрачен, борода всклокочена нервными движениями рук. Злость слышалась в его голосе, когда он сказал:
- Эти дикари никогда не уносят своих раненых. Они так и остаются на поле битвы, пока сами не поднимутся или не подохнут на виду у хищных птиц.
- Потому так много павших, - так же зло ответил Велтур, возмущаясь, в душе таким бездушным отношением начальства к своим воинам.
- И боги их за это не наказывают? Знать, жестоки их боги! Будь они прокляты! - это Рест не выдержал и разразился руганью. В походе он постоянно нервничал и его старались не затрагивать, боясь вспышки злобы. Подозревали, что он побаивается битв, хотя и каждый испытывал страх перед грядущим испытанием.
По случаю победы Хун-Нок устроил жертвоприношения. Походные жрецы проворно заработали, готовя походный жертвенный камень. Готовилась прорва еды, воины ликовали, прославляя военачальников, богов и халач виника.
Перед заходом солнца жрецы в торжественной обстановке вывели сотню пленников и под оглушительные вопли войска стали кромсать их груди, вырывая внутренности и раздавая жадным воинам.
Ужо в темноте пир продолжался при свете костров. Пьяные воины затевали драки, но убийств нигде не произошло. Начальники были строги и не допускали до этого.
На этот раз бородатый отряд не стали насиловать и принц отдал приказ не кормить их человечиной.
Они постарались отделиться и справляли мрачную тризну вдали от беснующегося войска.
- Я почти не замечаю скорби по погибшим, - тихо сказал Велтур, продолжая дневной разговор про порядки в войске.
- Да они, может, и не имеют души, эти дикари! - выпалил Рест, нервными движениями вороша угли в костре.
- Душа есть у каждого или её нет вовсе, - ответил раздумчиво Хилон. - А эти порядки, наверняка, заведены у них жрецами да халач виниками.
- К чему бы это?
- Да к тому, чтобы убить в воине жалость и сострадание. Жестокость - вот что должно двигать воином в войне.
- Сколько же воинов погибает при таких войнах! - Велтур не мог переварить такое и продолжал возмущаться такой глупостью. - Вот сейчас почти тысяча воинов погибла. Осталось чуть больше трёх тысяч. Этого может и не хватить для окончательной победы.
- Видно для правителей люди не имеют никакой ценности, - Хилон значительно обвёл взглядом товарищей, словно предлагая высказаться более откровенно и определённо.
- Во всяком случае, мы должны поклясться, что такого у себя не допустим, - словно поняв слова Хилона, ответил Велтур.
- Правильные слова! - воскликнул Дирук и его светлые глаза потемнели в свете костра, блеснув остро, оживлённо.
- Так пусть могущественный Мелькарт услышит наши клятвы! - тут же отозвался Рест и все с удивлением оглянулись на него. Давно уже имя этого бога не звучало среди воинов.
- Ваш Мелькарт почти такой же кровожадный, как и все здешние, - ответил Хилон, но на него глянули с неприязнью и недоверием.
- Сейчас не время спорить о достоинствах богов, - заметил Алеф примирительно и без злобы поглядел на стушевавшегося Хилона. - Пусть будет, Мелькарт, он ничуть не хуже другого.
- Правильно, Алеф! - голос Антира тоже прозвучал примирительно, а его хитроватые глаза словно подмигнули лукаво и значительно.
Голоса загудели все сразу. Не все принимали Мелькарта и потому предлагали своих богов. Особенно волновался Ревул, иго успокоили.
- Пусть каждый клянётся своими богами, которые он знает лучше, - предложил Хилон и тем успокоил спорщиков.
К клятве отнеслись необычно серьёзно. Видно порядки в войске не устраивали здесь никого.
После этого наступила тишина. Воины переваривали случившееся и момент торжественной клятвы оказался тем толчком, который окончательно сплотил эту маленькую группку людей, затерявшихся в просторах неведомых земель.
После нескольких дней отдыха, когда гонцы, сменяя друг друга, неслись в столицу государства, поступил приказ снова двинуться в поход. Враг не был разбит и его угроза ещё существовала.
Из близлежащих селений, на расстоянии двух дней пути от лагеря, стали с мешками и оружием стекаться новые воины. Они пополняли потери от последнего сражения.
Это были простые труженики, оторванные от полей, где их некому было заменить. Лица не выражали ничего, кроме тупого повиновения и страха перед грозными начальниками и богами.
Около тысячи таких крестьян составили передовой отряд. Его наспех обучали свирепые наставники, выбивая последние воспоминания о тех благословенных днях, когда они трудились на благо халач виника и его армии жрецов.
- Заметил, куда наметили этих несчастных? - спросил Велтура Дирук.
- Как же. Конечно. Это их бросят первыми на растерзание встретившегося * врага. Они не профессионалы и ими легко жертвовать.
- Как глупо поступают правители, - с сожалением молвил Хилон.
- Для них это не так уж и глупо, Хилон, - ответил Велтур. - Этим они держат этот забитый народ в повиновении.
- Возможно, ты прав, Велтур. Какой другой народ может терпеть столько, если жрецы не будут его на это толкать такими жестокими способами.
- Вот и мы стали такими жертвенными собаками, которых отправили на заклание этим ненасытным и кровожадным дикарям, - это не утерпел Рест и вмешался в разговор.
- Ты зря себя так расстраиваешь, Рест, - ответил Велтур. - Перед сражением нельзя иметь такое настроение. Верь в благоприятный исход, иначе ты потеряешь контроль над собой, а это может плохо кончиться.
- Клянусь всеми богами, Велтур, ты зря стараешься. Мне начихать на тебя и твои нравоучения! Отстань от меня! - голос Реста гремел, распадался. Он был готов ринулся на Велтура, но Алеф удержал его своей мощной рукой.
- Успокойся, Рест. Ты тут говоришь глупости. Велтур прав, он имеет огромный опыт и не нам с ним в этом спорить. Перестань реветь и возьми себя в руки. Ты же отважный мореход и, вспомни, сколько раз спасал нас от верной гибели в море.
Рест тяжело дышал. Духота подступившего леса душила его, он истекал потом и было видно, что остановить его перед необдуманным поступком окажется делом трудным, если тот совсем потеряет голову.
А поход всем порядком надоел. Горные тропы, броды, заросли и комары, тучами вьющимися над войском вместе с полуголодным существованием, донимали наших воинов значительно сильнее чем привычных к таким условиям местным жителям.
Сотни гонцов ежедневно приносили вести о набегах северных племён, но в этих горных районах трудно было встретить большое скопление противника. И то сражение, которое унесло почти тысячу воинов, оказалось редким явлением. Теперь войско изнурительно тянулось по тропам, изнемогая от жары днём и холода ночью.
Очень часто приходилось отражать неожиданные нападения мелких отрядов. В этих коротких стычках гибли передовые отряды, состоящие из крестьян, но ждать пополнений в этих глухих окраинах государства было невозможно.
Селения оставалась пустыми и разрушенными. Всё живое попряталось по лесам, ожидая окончания нашествия.
Десятки отрядов по сто и больше воинов рыскали по сторонам, выискивая врага и припасы. Это с каждым днём становилось всё труднее.
Носильщики и рабы убегали, бросая поклажу и воины вынуждены были сами тащить необходимые припасы и оружие, что сильно замедляло продвижение.
Хун-Нок хранил угрюмое молчание. Он уже понимал, что забрался слишком далеко и враг оказался не таким уж слабым и глупым. Он никак не мог найти главные силы и встретиться с ними в открытом бою. Враг постоянно уходил из-под удара, отделываясь мелкими изнурительными стычками.
Главнокомандующий размышлял, но ничего путного придумать не мог. Он уже не собирал советов, не отдавал множество приказов, он молча с тупым упорством гнал войско всё дальше на север, уже не надеясь на успех.
И в это время принц Кумук решился вмешаться, пользуясь своим высоким саном наследника.
С пышной свитой он явился к Хун-Ноку в шатёр на вечернем привале. Его встретили подобострастными поклонами, помня, что через несколько лет он станет халач виником и может вспомнить нерадивого и неучтивого.
Хун-Нок тоже склонился перед наследником, хотя по виду его было заметно, что это посещение не устраивало военачальника.
- Что заставило великолепного принца осчастливить своего старого воина своим посещением? Боги снизошли до моей скромной персоны. Проходи, Великий Кумук, сын солнце-подобного любимца богов.
Кумук торжественно вошел под сень шатра и свита Хун-Нока бесшумно покинула его. Принц уселся на предложенное кресло, Хун-Нок устроился рядом.
Молчание длилось долго. Кумук несколько робел перед прославленным воином и не знал, как начать столь щекотливый разговор. Он понимал, что не имеет прав на такой разговор, но его нетерпение и чувство поддержки отца, вселяло в него смелость.
- Храбрейший Хун-Нок, - начал он несколько нерешительным тоном, который не ускользнул от внимательного военачальника, - Не кажется ли тебе, что мы слишком долго торчим в этих проклятых богами горах?
- О любимец богов! Жертвы принесены и боги выбирают время для осуществления своих свершений во славу Великого халач виника. Мы не можем влиять на их решения. Надо запастись терпением.
- Но жрецы обещали быструю и славную победу. Не слишком ли долго приходится ждать этого?
- Лишь жрецам дано знать веление богов, Лучезарный. Мы лишь ничтожные рабы богов и должны безропотно выполнять их желания и повеления.
- Но воины устами и голодают. Припасы почти кончились, а добыть их здесь слишком трудно. Воины могут взбунтоваться.
- Не надо так мрачно смотреть на наши временные затруднения, Лучезарный. Боги к нам благосклонны и в любой день могут преподнести нам наших врагов. Боги ждут своей доли и не откажут нам в своём внимании. И мы должны ждать.
Принц задумался. Аргументы, приведенные военачальником были весьма основательными и против них возразить ему было нечем. Он злился на себя за то, что решился на это посещение. Ему казалось, что Хун-Нок смеётся над ним и это ещё больше раздражало его юную душу.
Хун-Нок молчал, ожидая продолжения разговора, тоже понимая, что твориться в душе его молодого господина. Он не позволил себе расслабиться и показать этому юнцу своё истинное отношение к нему, но в душе действительно смеялся над попытками Кумука повлиять на исход похода, забывая, что лишь он один в состоянии довести поход до победного конца и добавить новой славы себе и Великому халач винику.
- И всё же, храбрейший Хун-Нок, - решился на последнюю попытку Кумук, - не стоит ли созвать совет и на нём договориться о дальнейшем ведении войны. Не надо забывать, что обратный путь тоже будет долгим и трудным.
- Обратный путь, мой повелитель, всегда лёгок и быстр. Он лёгок добычей и славой, а к тому же и войско к тому времени будет вдвое меньшим. Не стоит молодую голову обременять столь сложными и трудными задачами. Для этого существует моя старая и глупая голова.
Кумук видел, что Хун-Нок уходит от самого главного. Он ссылается на богов, знамения, приметы и жрецов, но не хочет внять голосу разума. Но выразить своё недовольство более резкими словами он не осмелился, боясь скомпрометировать себя в глазах этого грубого и наглого вояки.
Он поднялся с кресла, придал своему лицу застывшее выражение, слегка склонил голову и вышел на воздух, высоко держа свою красивую голову.
- О Прекраснолицый господин! - воскликнул Хун-Нок раболепно, но с долей насмешки в голосе. - Я буду долго помнить время, проведенное в твоём обществе. Боги подучат от меня богатые жертвы в знак благодарности за это счастливое время. Пусть жизнь твоя продлиться бесконечно!
Кумук негодовал. Внутри кипело от возмущения, но он нашел в себе силы и молча с достоинством, похвальным его сану, отправился в свой лагерь. Свита так же молча следовала за ним, а рабы сзади несли его носилки.
Кабох, его главный советник и друг, многозначительно переглянулся с другими приближенными. Они видели состояние принца и знали, что за этим могут последовать ярость и кары, избежать которых будет очень трудно.
Вскоре к шатру привели молодую девушку лет шестнадцати. Она разукрашена для развлечений, знала это и была счастлива, что сможет услужить самому принцу.
- О Великий наследник Солнцеподобного! - воскликнул Кабох, вталкивая в шатёр девушку. - Боги отыскали для тебя это прелестное создание, в объятиях которой ты найдёт успокоение и усладу своему юному прекрасному телу.
Принц зло взглянул на приближенного, перевёл взгляд на потупившуюся от страха девушку. Взгляд скользнул по совершенным формам полуобнаженного тела, задержался на округлой упругой груди. "Проныра Кабох знает, чем мне услужить, - подумал Кумук и ощутил в груди приятное томление. - Ну что ж, пусть будет так, как того пожелал Кабох и наши благословенные боги".
- Хорошо, - произнёс он вслух ещё сердитым, но уже смягчённым тоном. - Я принимаю дар богов, Кабох. Ты хорошо придумала и я доволен твоим выбором.
Кабох довольный склонился перед будущим халач виником, надеясь занять при нём самый высокий пост. Он ликовал и предвкушал восторг, который придёт к нему вместе с почётом и властью.
Он тихо вышел, опустив за собой расшитый край полога. Глаза его сияли. Он многозначительно оглядел собравшихся у шатра воинов свиты и вельмож. В их глазах он легко заметил зависть, злобу и подобострастие одновременно.
Кабох ухмыльнулся про себя и важной походкой отправился к себе, показывая тем, что свершил великий поступок и теперь может предаться отдыху в тишине и блаженстве.
На своём ложе, приготовленном рабами, он долго не мог сомкнуть глаз. В голове носились видения его славы, он видел себя в одеждах самых знатных мужей государства, окруженных льстецами и подхалимами. Он потерпит, но уж потом он сам будет оставлять себе таких вот красоток и пить из родника наслаждений. Он создаст целый штат знатоков женской красоты и те будут лишь для него отыскивать самых прекрасных и страстных девушек. Он разошлёт людей по другим городам и там будет скупать невольниц для своего дворца. Он затмит роскошью любого. Не даром его отец предрекал ему блестящее будущее.
Его мечты уносились всё дальше и дальше. Он грезил уже во сне, не ощутив перехода к нему. Он улыбался близкому счастью и сердце колотилось в его груди сладостно, купаясь в крови томления.
Тень скользнула к его шатру. Охрана дремала, закутавшись в плащи из хлопчатой ткани. Осторожно приподнялся край шатра и дрожащая рука просунула внутрь что-то, скрытое темнотой и таинственностью.
Тень тихо скользнула прочь и исчезла в темноте, словно и ничего не было.
А ночь прорезал вопль страха и ужаса, смешанный с отчаянием и болью.
Факелы сверкнули мрачно, пламя высветило край шатра, где в углу забился Кабох, зажимая крохотную ранку на ноге, оставленную ядовитой змеёй.
Люди, сбежавшись на крик, столпились со страхом взирая на бившегося в углу испуганного человека. Это был уже не тот довольный важный придворный, а опустошенный близкой смертью, ужасом перед неизведанным, человек.
От наследника прибежал человек, выражая недовольство переполохом, устроенным рядом с его шатром.
Стражники тотчас схватили беспомощного Кабоха на руки и бесцеремонно поволокли его подальше, где он смог бы, не мешая повелителю, испустить дух.
Жрец, знаток змей и различных противоядий с сомнением покачал головой.
- Это кара богов и свершена она в такой час, что никакие противоядия не помогут. Смирись, Кабох и жди встречи с могущественными богами. Они ждут тебя. Готовь свою душу и тело к встрече и радуйся, - жрец поднялся от скрюченной фигуру Кабоха.
Тот тихо скулил, сжавшись в комок, прислушиваясь к нараставшей немоте в ноге, тихо ощупывая увеличивающуюся опухоль. Страх сжимал его горло спазмами, он не мог выговорить членораздельные слова и лишь хрипел и стонал.
- Потерпи, - сказал жрец, бесстрастно бросая последний взгляд на несчастного Кабоха, - это продлиться не более часа, а потом наступит блаженство встречи с могущественными богами и ты вечно будешь счастлив и купаться в блаженстве.
Постепенно люди разошлись, потеряв интерес к умиравшему придворному. Рядом остался лишь раб, дожидавшийся конца своего господина.
Весть о смерти первого придворного принца Кабоха не долго владела вниманием ближайшего окружения Кумука. Сам принц лишь раз вспомнил о нём и больше не возвращался к этому.
Рядом крутился уже другой соискатель его внимания.
В отряде охраны меньше чем в окружении принца верили в укус змеи. Говорили больше о каре богов и о мести кого-нибудь из приближенных.
Равнодушно восприняли казнь стражников, не уследивших за змеёй. Это было обычным делом. Человек здесь ценился не слишком высоко.
- Вот видишь, Велтур, - сказал Хилон как-то на привале, вспомнив случай с Кабохом. - Везде поблизости от сильных мира сего случаются подобные трагедии. И этот народ не исключение.
- Нам от этого не легче. Для нас уготована иная судьба.
- Ты прав, но я хотел сказать, что человек везде устроен одинаково. Обычаи, боги разные, в остальном мы из одного теста слеплены.
- Да, конечно, Хилон. Власть слишком притягательна и сладостна для многих и рядом с нею крадётся злодеяние. Так было в веках и вряд ли это может измениться.
- Но это не должно быть характерно для человека, Велтур! - вскричал Хилон, раздражаясь оттого, что Велтур так равнодушно и спокойно принял его предложение обсудить и поспорить случай, так характеризующий власть.
- Наоборот, Хилон. Так характерно только для человека с его мыслью. У животных нет ничего подобного. Они не могут додуматься до такого, мозгов слишком мало.
- Ты хочешь сказать, что мы, люди, хуже зверей?
- Кто знает, Хилон. Каждому своё и пусть будет доволен.
- Ты устал и у тебя плохое настроение, Велтур, - обиделся Хилон и замолчал, предавшись своим мыслям.
Войско, длинной змеёй растянулось по извилистым тропам, неторопливо ползая по долинам в окружении зелёных гор. Носильщики замедляли движение и целый отряд надсмотрщиков с палками постоянно уменьшали их число, сбрасывая истощённый и ослабевших в пропасти или оставляя на съедение диким зверям.
Воины уже не представляли той грозной силы, которую они показывали у храма бога войны, когда площадь оглашалась победными кличами ликующей толпы и бряцанием оружия.
И в такое время, когда разум затуманился усталостью и духотой, гонец прибежал с вестью о близком скоплении врагов. Эта весть быстро разлетелась на мили по извилистым тропам. Воины взбодрились, остановились в ожидании решения Хун-Нока, поглядывая в ту сторону, где должен находиться он сам со своей свитой.
И приказ не заставил себя ждать. Хун-Нок сам с нетерпением ждал этой встречи и ринулся на противника сломя голову.
Воины рёвом одобрения и радости встретили весть о скором сражении и победном конце этого изнурительного похода.
Принц Кумук сам выступил впереди своего отряда. Рабы несли задним доспехи и оружие. Движение убыстрилось, воины получили по лепёшке и банану, на ходу утоляя голод, запивая тёплой водой эту безвкусную пищу.
К ночи было ясно, что до полудня, если враг опять не ускользнёт в страхе, можно будет начать сражение. Воины ложились спать в возбуждённом состоянии, хорошо поужинав и выпив по кружке отвратительного хмельного напитка из сока кактуса. Им выдали последний запас какао и каждый мог считать себя довольным.
Жрецы отправляли свои обязанности и кусочки печени воины проглотили с особенной жадностью. Пленников для этого оставили мало, в надежде на тех, которых удастся захватить в главном сражении.
Ещё не взошло солнце и пронзительный холод ещё не растаял под лучами жаркого солнца, а воины уже поели и выстроились в походную колонну, подгоняемые своими начальниками.
Наши бородачи тоже поднялись чуть свет и торопливо ели свои маисовые лепёшки, разбирали оружие и проверяли луки и пращи. Больших трудов стоило им изготовить нужное число стрел для луков. Железа здесь не знали и приходилось использовать для наконечников осколки обсидиана, прикручивая их тонкими волокнами, выдернутыми из их хлопчатых одежд.
Торопливым шагом воины шли по тропам, уже расчищенным ночными отрядами рабов и специально для этого согнанных крестьян.
Горы быстро понижались и войско вступало в довольно населённые места. Но в селениях никого не было и поживиться там нечем. Северные враги уже успели опустошить большой район и теперь предстояло разгромить его и захватить огромную добычу.
Эти мысли подгоняли воинов и начальникам нечего было делать.
- Друзья, - обратился на коротком привале Велтур к своим воинам, - помните о нашей клятве. Только вместе мы сможем уцелеть, да и то не все. Плотнее смыкайте наши ряды, не рассыпайтесь и не торопитесь влиться в общую свалку.
- Мы не знаем, как сражаются эти дикари, - сказал Дирук.
- Постараемся побыстрее узнать это. Не будем спешить, постараемся осмотреться, а уж потом будем действовать.
- Так тебе и дадут осматриваться, Велтур, - ответил Ревул, указывая глазами на шагавшего невдалеке начальника.
- Ничего. Прикинемся непонимающими, а там видно будет.
Каждый в который раз примеривал в руке рукоять топора или копья. Волочили щиты из прутьев, обтянутые шкурами оленей или сотканные из перьев.
Усталость наваливалась непреодолимо, а горное солнце жгло немилосердно. Обливаясь потом, они топали по каменистой тропе и с каждым шагом настроение их ухудшалось. Рест опять едва сдерживал себя, предчувствуя не- доброе. Его состояние постепенно передавалось остальным и общая подавленность охватила отряд. Разговоры смолкли и тягостное молчание всё больше угнетало наших подневольных воинов.
По войску пробежал ропот, как морской прибой. Враги ожидают войско Хун-Нока совсем недалеко и передовые отряды уже видят толпы дикарей. Их отдельные смельчаки наскакивали уже, зля и раззадоривая, вызывая на схватку.
Никакого особого построения Велтур не заметил. Толпы торопливо вышли в довольно обширную долину, с двух сторон загороженную невысокими горами. У подножья западного склона протекала мелкая речушка, растекаясь на несколько рукавов.
На её берегах и стояли огромные толпы дикарей, нетерпеливо приплясывая, оглашая долину свирепыми кликами, воплями и грохотом щитов и оружия.
- Тут будет обыкновенная свалка, - заметил Велтур, оглядывая с высокого камня массы неприятеля.
- Ты надеялся увидеть стройные квадраты легионов? - саркастически ответил Хилон, тоже всматриваясь в плотные толпы туземцев.
- Потому и старайтесь попозже вломиться в эту свалку. Там нам добра ждать не придётся.
Тем временем войско продолжало выливаться в долину, заполняя её от края и до края. Лишь северная часть долины, занятая врагами, темнела за неширокой полосой незанятой земли, покрытой негустым кустарником.
Воины орали, подбадривая себя криками и возбуждая ненавистью. Начальники что-то кричали, отдавая приказания, но их голоса тонули в общем гвалте, суматохе и беспорядке.
Однако, отряды не смешивались, и это удивило Велтура, наблюдавшего за приготовлениями к сражению.
- Гляди, наш Хун-Нок окружает себя гвардейцами. Какие рослые и сильные воины у него в охране, - Велтур глазами указал на толпу разодетых в пышные головные уборы приближенных верховного командующего.
- Думаешь, ему очень хочется рисковать? - зло ответил Рест и сплюнул под ноги. - Эти Великие воины не такие простаки.
Но тут прибежали начальники и стали орать на бородатых, сгоняя их к центру долины, где собирался цвет обоих войск.
Кумук уже в военном наряде блистал позади в окружении охраны и продирался вперёд с видом отрешенным и суровым. Его молодое лицо закаменело, глаза неотрывно устремлялись на врага и в них сквозило такое презрение, что казалось странным, что он снизошел до сражения с этими полуголыми дикарями.
Отряд бородачей протиснулся к передовым линиям воинов. Те уже метали дротики и камни, возбуждая себя криками. Дикари отвечали тем же. Их размалёванные рожи действительно казались устрашающими, но Велтур заметил, что они почти все низкорослы и коренасты.
Щиты глухо гудели, выдерживая неистовые удары палками и топорами, создавая общий рокот, сливающийся с шумом голосов и криков.
Барабаны и трещотки пронеслись над войском. Оно дрогнуло и двинулось к толпам дикарей. Шум усилился. Тут же войско побежало, быстро сближаясь с врагами. Те продолжали стоять на месте, лишь усилив обстрел дротиками и камнями бегущих воинов.
Грохот схватки прокатился по долине, когда войска сошлись в рукопашную.
Велтур таращил глаза, стараясь уяснить, что происходит и определить своё место. Рубка происходила в десяти шагах от него, но пробиться в передовые ряды было невозможно.
- Ребята, стой! - закричал он, стараясь перекрыть шум битвы. - Не лезь туда! Береги силы! Луки готовь!
Первые ряды редели с быстротой необыкновенной. С обеих сторон воины па-дали каждую секунду. Кровь брызгала в разные стороны, а предсмертные крики тонули в общем гвалте и грохоте.
И в этом смертоносном порыве дикари стали пятиться назад, прогибаться. Пыль скрывала уже большую часть сражавшихся и трудно было определить, что происходит в других местах.
Велтур увидел, как отряд Кумука бросился за отступавшими дикарями и врезался в их массу, почти потонув в ней. Лишь пышный убор принца выдавал его местонахождение.
Ряды сражающихся поредели. Дикари смешались и началась рубка внутри всего войска. Тут пришлось вступить и нашим бородачам. Однако их рвение оказалось мгновенным. Вскоре дикари бросились бежать и всё центральное войско с победными воплями устремилось вдогонку.
- Ребята, не торопись! - успел крикнуть Велтур и все его товарищи медленно стали собираться вокруг своего командира.
Толпы туземцев проносились вперёд, скрываясь в пыли. Уже не видно было принца, когда неожиданно что-то произошло, и войско остановилось. Впереди нарастал гул голосов и Велтур в нерешительности оглянулся.
Кругом валялись покалеченные воины с размозжёнными головами, пропоротыми животами и всюду лужи крови на истоптанной траве и камнях.
- Никак напоролись на засаду, - сказал озабоченно Велтур, но увидеть ничего было нельзя.
- Гляди туда, Велтур! - закричал Ревул, указывая назад, где на пригорке находился Хун-Нок.
Там стоял страшный рёв голосов и толпы дикарей, неизвестно откуда появившихся, теснили охрану Великого воина. Вдали можно было заметить, как отряды дикарей обходили войско с тыла и нападали на растерявшихся воинов.
Но и здесь стало ясно, что впереди сражение застопорилось. Воины толпились, теснились, но на лицах можно было увидеть уже не то воодушевление, сметанное с ненавистью и нетерпением.
- Вон наш принц! - это голос Антира едва слышно донёсся до слуха наших воинов.
Изрядно измятая и повреждённая, шляпа его качалась в десятке шагов. Он отбивался яростно, ожесточённо и ряды его воинов с каждым мгновением становились всё реже. Враги наседали, их было много. Ярость исказила их свирепые лица, а успех придавал сил.
- Братцы, стреляй из луков! Спасать надо принца, иначе и нам не жить! - голос Велтура зазвенел тревожно и требовательно.
Стрелы с визгом вонзались в тела врагов. Их натиск ослабел, они немного растерялись и принц сумел в этом замешательстве отступить за спины своих немногочисленных воинов.
- Отходи помаленьку, ребята! - поучал Велтур, видя, что дикари готовы уже снова ринуться вперёд. - Стрелой до последнего! Подбирай дротики!
Маленький отряд отступал, стараясь опередить воинов, которые уже не горели ненавистью и больше думали о смерти и спасении.
Кумук оказался в трёх шагах. Его лицо заливала кровь, он хромал и в его бедре, торчал обломок копья. Его войны были и того хуже. Из полусотни осталось не более десятка.
Алеф схватил принца за руку и бросился назад, подальше от страшной резни, которая опять возобновилась. Дикари напирали стремительно, прорубаясь к принцу, стараясь захватить его в плен.
Велтур со своими товарищами израсходовали все стрелы и тоже бросились за Алефом. В толчее трудно было пробираться и следить за сражением, но уж Велтур чувствовал, что исход его не в пользу принца и Хун-Нока.
Он бросил взгляд в сторону Великого воина, но там теснились одни дикари. Им овладело чувство растерянности. Он оглянулся по сторонам. Ещё минута две и войско обратится в бегство, дикари заполняли долину, были со всех сторон и их победные клики доносились из разных концов долины.
Они успели догнать Алефа с принцем. Тот уже висел у него на руках, едва передвигая ногами. Дирук подхватил его и вместе они поволокли его дальше. Но всюду были дикари. Отдельные группы воинов ещё сопротивлялись, но большинство уже бежало в конец долины, бросая оружие и прикрывая головы.
- Бежим в гору! - крикнул Ревул, увидев, что они совсем близко от склона, который порос густым кустарником. - Там и врагов почти нет! Быстрей!
Отряд бросился к склону, рассеивая отдельных дикарей. За ними потянулись некоторые другие, но дикари настигали, убивали и нашим бородачам приходилось постоянно останавливаться и отражать наскоки.
Они уже поднимались среди редких кустов и камней, когда голос Реста заставил их оглянуться. Тот шатаясь продолжал идти, но с каждым шагом его движения становились судорожней и он свалился в траву. Из спины у него торчало древко дротика.
Враги набежали и потащили Реста вниз с собой, оглашая долину радостными воплями. Это позволило остальным оторваться от преследования. Вскоре чаща кустарника скрыла отряд, голоса отдалялись, а когда они взобрались достаточно высоко и оглянулись, то их глазам предстала картина ужасная.
Вся долина усеяна трупами растерзанных воинов. В некоторых местах ещё продолжались стычки особо отчаянных, не хотящих участи рабов или жертвенных животных.
Ещё дальше, где долина терялась в пыли, виднелись толпы бегущих и нельзя было разобрать, кто за кем бежит. Разгром оказался столь полным и неожиданным, что теперь никто не смел высказать слова ободрения.
Уставшие, залитые потом и кровью своей и чужой, бородачи присели на камни перевести дух и собраться с мыслями.
- Нечего тут рассиживаться! - прикрикнул на всех Алеф, хотя сам выглядел измотанным больше всех. - Думаете дикие нас оставят в покое? Для них мы самые лакомые пленники. Да ещё с принцем. Бежим подальше, пока нас не хватились. Бросай всё лишнее и в путь!
- Дай перевести дух, Алеф, - молвил Хилон, едва дыша открытым ртом.
- Этот дух у тебя скоро вышибут, тогда и переводить нечего будет! Вставай и вперёд!
- Пошли, пошли! - кричал сдавленно Дирук, опасаясь погони. - Нас могут заметить, тут могут бродить отряды дикарей и нам от них тогда не уйти.
Все нехотя встали и поплелись вверх по горе, таща безвольное тело Кумуке. Жажда мучила, но воды нигде не было. Вершина горы уходила далеко, надеяться на скорую удачу не приходилось.
Час спустя вышли к вершине. Там было прохладно, но это мало помогало от жажды. Долина уже скрылась в дымке и купах деревьев. Кругом орали птицы, бесшумно порхали роскошные бабочки, визжали обезьяны где-то дальше и ничто не напоминало о недавней битве, где пролилась кровь тысяч людей и где перестали биться множество сердец.
К вечеру спустились в небольшую долину и там нашли ручей. Это были минуты блаженства. Все повалились прямо в холодные воды и там барахтались.
Даже принц пришел в себя и осмысленно огляделся. Он сильно ослабел от потери крови и теперь не мог пошевелить членами. Лицо его выражало скорбь, печаль и отрешенность.
Он молчал, не в состоянии найти слова для выражения своего несчастья. Никто не сомневался, что он готов к смерти и не страшится её.
Отряд так устал и измучился, что решили не продолжать путь, а расположиться у ручья на ночлег. Запылал костёр. Нашлось немного еды, нарвали съедобной травы, вырыли пару корешков и этим были довольны.
- И что нам теперь делать? - слегка утолив голод, спросил Хилон.
- Спасать жизни, - несколько раздраженно ответил Алеф.
- Сказать это легко, а что мы можем для этого предпринять?
- Прежде всего, надо отыскать селение, - сказам Велтур. - Там мы сможем и еду найти, и принца пристроить. С ним нам не выбраться, и бросить опасно.
- Вернуться на дорогу, по которой мы шли сюда, нам не стоит. Дикари уж нас по ней не пропустят. А без этой дороги заблудимся и пропадём, - хмуро молвил Гатал.
- Будем держаться южного направления, - заметил Ревул. - Я привычный к горам и направление умею держать. Не может быть, чтобы в этих горах не оказалось селений.
- Не забывай, что округа разорена войной. Жители разбежались или перебиты, - сказал Велтур. В голосе слышались нотки усталости.
- Но другого вам не придумать! - воскликнул Алеф.
- Мы с голоду подохнем! Чем брюхо набивать?
- Тогда оставайся сам на этом месте! Чего мутишь народ? Что ты сам можешь предложить в замен? - и Алеф с ненавистью глянул на Хилона, осмелившегося возражать ему, Алефу.
- Если мы передерёмся и перессоримся, - остановил возникавшую ссору Велтур, - то нам и десяти дней не протянуть. Будем держаться вместе и не стремитесь выплёскивать свои чувства друг на друга.
- Эх, Рест отмучился! - с видимым сожалением воскликнул Гатал.
- Как сказать, ежели он не умер, то его судьба незавидна, - возразил Дирук. - Ещё неизвестно чего ждать нам.
-Утром отряд тяжело двинулся к югу. Долина позволяла это делать без особого труда, а речка давала прохладу, воду и дорогу.
Часы изнурительного пути давались тяжело. Все имели какие-то ранения, а отсутствие пищи быстро утомляло истощённый организм. К тому же приходилось тащить принца Кумука.
До полудня едва выдержали и остановились на привал в тени нависавшей скалы, перевитой лианами, сочащейся влагой.
Все тихо сидели и лежали, прислушиваясь к пульсации своих тел, наслаждаясь покоем и тишиной. Лишь голод терзал внутренности, но тут нечего было делать.
Неожиданно послышался невнятный шум. Уставшие люди прислушались с бьющимися от волнения сердцами. Вскоре они заметили толпу дикарей около полусотни, двигавшуюся им навстречу.
С ними плелись с десяток пленников, нагруженных тюками. Их поминутно погоняли палками, покрикивали.
- Вот и попались! - зловеще прошептал Клерм, побледнев от страха и растерянности.
- Подпустим ближе и забросаем камнями из пращ, - приказал Велтур, лихорадочно соображая, что предпринять.
- Так и надо сделать, командир, - бодро ответил Ревул. - Половина из нас их ещё не бросила и теперь это может спасти нас.
Толпа дикарей беспечно тащилась по берегу речки, оглашая долину криками. Они растянулись довольно широколисто затрудняло нападение. Велтур сразу определил это.
- Не будем торопиться, - сказал он. Пусть ближе подойдут, тогда легче с ними справиться, не упустив никого. Каждый беглец для нас равносильно смерти. Помните это.
Они затаились за камнями и выступом скалы, поджидая врагов. Они уже подошли на двадцать шагов, но этого было недостаточно. Велтур выжидал, сжимая в руке палицу, утыканную обсидиановыми шипами.
Он разделил свой отряд на две половины. Одна должна обстрелять дикарей из пращ, другая наброситься врукопашную. Их было очень мало, но другою выхода у них не имелось. И вся надежда была на внезапность. Дикари шли беспечно, оружие болталось за спиной, а щитов и вовсе не имелось.
И когда отряд дикарей приблизился шагов на десять, Велтур взмахнул палицей и все молча выскочили из укрытия. Расчёт оказался правильным. Дикари так растерялись, что мгновение находились в оцепенении. Этого оказалось достаточным. Велтур со своими яростно набросился на них, валя ударами Палиц и топоров, разя копьём и просто ногой.
- Не давай убегать! - кричал Велтур, заметив, что дикари бросились бежать. - Пращами, пращами!
С десяток дикарей побросали ноши и оружие и понеслись назад, пытаясь укрыться в камнях и зарослях. Некоторых настигали камни, выпущенные из пращ, но с полдюжины их всё же скрылись и голоса их вскоре затихли вдали.
- Ух и поработали? - отдувался Ревул, утирая пот, катившийся по его лицу.
- Хорошо, да не очень, - ответил Велтур. - Некоторым удалось убежать. Они могут привести с собой подмогу.
- Приведут, если успеют. Мы ведь тоже не будем их дожидаться. Теперь и у нас помощь есть, - и Ревул указал на пленников, прижавшихся в страхе к выступу скалы, подальше от страшных бородатых воинов.
- А ведь это наши доблестные воины, - заметил Алеф, всматриваясь в пленников. - Нам сильно повезло. С ними легче будет доставить принца домой, да и провиант добыть они лучше нас смогут.
- Как бы не разбежались, - предупредил Дирук, не доверявший перепуганным пленникам.
- А мы им особой воли не дадим, - ответил Алеф. - Пусть и на нас поработают, да на своего принца. Это их устрашит, а нам будет полезно.
- Хватит трепать языками, - крикнул Антир довольным голосом. - Тут еды полно! Навались, пока не расхватали!
- Вот самые приятные слова, услышанные мною за последний месяц! - воскликнул
Алеф и все бросились к тюкам.
Насытившиеся люди принялись осматривать тюки и пленных. Каждый из них был связан за шею с другим тонкими лианами, шеи кровоточили, тела покрыты следами побоев и ранами. Глаза смотрели затравленно, в них метался откровенный страх.
- Вы, коричневые животные! - крикнул им Алеф, подступая своей громадной фигурой. - Вы должны знать нас. С нами ваш драгоценный принц Кумук, но он ранен и ждёт вашей помощи. Будете помогать нам добраться до города и там получите награду за своё усердие.
Пленники молча слушали, сжимаясь от страха, трудно было понять, поняли они слова Алефа или нет. Он говорил так плохо, что Велтуру пришлось повторить его слова, несколько смягчив тон.
Они продолжали молчать, бросая дикие взгляды на бородатых воинов.
- Дай им попить, Алеф, - предложил Дирук, видя, что разговор не получается. Пленников подняли и, толкая, направили к речке. Там они жадно набросились на воду, мылись, плескаясь, падали, скользя на камнях. Мокрые, но освеженные и немного приободрившиеся, они опять сбились в кучу в ожидании чего-то страшного. Фигуры их являли покорность и смирение.
- Жрите, теперь мы вроде союзников, - сказал Велтур, ставя перед ними меiок с лепёшками.
Они переглянулись, поняли и торопливо принялись за еду.
Тем временем вынесли принца. Он был очень слаб, встать не мог и печальными глазами обводил столпившихся около людей. Туземцы увидели наследника. Упав в камни, они завопили что-то, простирая руки к Кумуку. Тот едва увидел их и отвернулся. Губы просили питья.
- Теперь наши пленники умрут, а выполнят свой долг перед принцем, - сказал Алеф, презрительно кривя губы.
- Клянусь Алейоном- воскликнул Клерм. - Я начинаю верить, что боги ещё не покинули нас! Слава нашим могущественным богам!
- Не спеши возносить хвалу далёким, - мрачно ответил Алеф. - Тут властвуют здешние близкие и ещё более коварные и жестокие боги. Повременим с хвалой, Клерм.
- Однако? нам не стоит дольше оставаться в этой долине, - перебил Алефа Велтур. - Отдохнули, перекусили и нас ждёт нелёгкий путь. Собираемся!
Перебрали тюки, отобрали самое необходимое из еды, оружия, ослабили путы пленникам и тронулись вперёд. Велтур сказал Хилону, который, понурившись, шагал рядом, уставший, обросший струпами засохшей крови, ободранный и злой:
- Поищи среди туземцев знающего горы и переговори с ним. Пусть ведёт нас безопасной дорогой.
- Хорошо, Велтур, но мне не верится, что нам удастся вырваться из этих проклятых гор.
- Встряхни себя, Хилон! Вспомни, как я сам пал духом и как вы все меня подняли. Я вам за это до сих лор признателен. И ты не вешай носа. Ещё не всё потеряно. Мы ещё увидим жизнь.
Вскоре коренастый туземец вызвался вести группу. Его освободили от лиан, дали в руки топор и он свернул в первую попавшуюся расщелину. Она круто забирала в гору и склоны высились по обе стороны мрачными влажными откосами, увитыми лианами и лишайниками.
- Духота повысилась, но солнце почти не проникало в эту теснину. По дну этой узкой извилистой долины, похожей скорее на ущелье, протекал ручей, временами грохоча водопадом, окутывая долину приятным рокотом и водяной пылью. Радуга мелькала среди листвы и туземцы с благоговением взирали на неё.
К полудню следующего дня вышли на широкую поляну среди утёсов. В глубине виднелись хижины туземцев. Желтели убранные поля маиса, батата. Дымки мирно поднимались выше листвы деревьев. Всё здесь было тихо, мирно и ничто не напоминало о том разгроме, который произошел всего несколько дней назад.
- Вот селение, где мы можем передохнуть и залечить раны, - молвил проводник, указывая на мирное селение вдали.
Жители с перепугу разбежались в лес, оставив у порогов немощных стариков, онемевших от страха.
Но страх скоро прошел. Туземцы быстро говорили, указывали на носилки с принцем, на бородатых людей, рассказывали что-то, что никто не мог понять.
Это были подданные, говорящие на другом наречий. Долго пришлось втолковывать запуганным старикам, пока те сообразили, что к чему, и не стали выказывать знаки почтения, внимания и подобострастия.
- Вразумили наконец! - с облегчением воскликнул проводник. Староста распорядился поместить принца в самую чистую хижину, окружил его вниманием и заботой. Появилась знахарка со страшными амулетами на сморщенной шее. Долго возилась с больным, шептала, вскрикивала, махала руками, пританцовывая. Потом поила отварами и настоями.
Принц безропотно принимал всё это, будто сам он и не участвовал в лечении. Его глаза вяло блуждали, не останавливаясь ни на чём. Пот покрывал его бронзовое тело мелкими капельками. Знахарка укутала его в несколько слоев полотна, прокладывая их сухими травами. Сверху навалила сухой травы.
- Соображает старуха, - молвил Дирук, поглядывая на манипуляции знахарки. - У нас, на родине, тоже любили пропотеть при болезнях.
- Пусть боги снизойдут до него и помогут выкарабкаться! - вздохнул Велтур, думая о том, что их может ожидать в случае смерти принца.
Три дня отдыха подкрепили остатки воинства. Пора было продолжать путь.
Проводник, звали его Кух, требовал от селения проводника и носильщиков. Староста взывал к милосердию, указывал на малочисленность мужчин. И действительно их в селении едва набиралось пять человек. Но Кух оказался человеком суровым и непреклонным. Вскоре три носильщика заняли свои места на тропе. Они же были и проводниками до следующий деревни.
Так продвигались они тайными тропами от селения к селению. Иногда эти селения располагались очень далеко одно от другого. Ведь те, находящиеся у больших дорог, давно разорены пришельцами и приходилось выбирать самые глухие и маленькие.
И это спасало от голода. - Существовал постоянный приток свежих носильщиков и поход оказался не таким уж трудным, как вначале.
- Смотри, какой расторопный у нас проводник! - с удовольствием восклицал Алеф. - Этот Кух может оказаться ценным человеком и для нас в будущем. Как ты смотришь, Велтур?
- Кто знает, что нас ждёт впереди? Лучше не загадывать. Сколько времени идём, а конца пути нет.
- Не гневи богов, Велтур! Ты неправ. Мне сдаётся, что возвращаемся мы значительно быстрее, чем шли походом. Не так ли, Кух?
Проводник приостановился, глянул на Алефа своими чёрными глазами в припухших веках. Ответил неопределённо:
- Господи, может, и верно говорит. Мы все зависим от воли всемогущих богов.
Несколько дней спустя в деревушке, раскинувшейся в очаровательной долине с пологими горами, узнали, что до Каминальчуйю осталось всего несколько переходов. Это так удивило наших воинов, что Велтур спросил:,
- Не ошибается ли почтенный старик, говоря о таком?
- Нет, господин. Старик сказал правду. Скоро мы будем в городе.
- Но не похоже на близость города, уважаемый Кух.
- Это потому, что мы идём другим путём. Старый путь был занят врагами.
- А город не подвергается опасности нападения?
- Пока нет, господин. Большое войско выступило навстречу дикарям. Они изгонят пришельцев.
Велтур задумался. Ему вдруг показалось, что Великий город Каминальчуйю стоит на краю гибели и в груди его защемило. Он не смог разобраться в своих чувствах, но грусть охватила его, заполнила все щелочки тела. Он сам себе показался старым, отжившим и ненужным.
Однако, усилием воли он встряхнулся. "Нельзя распускать себя, - приказал он мысленно, помня те ужасные дни, когда он так же поддался хандре и едва не окончил дни свои в мире ином. - Надо держаться, держаться. Ещё не всё у нас потерянно. "
Отряд, который сопровождал уже изрядный конвой носильщиков, вышел на берега озера Атитлан и остановился на его берегу в небольшом селении. Оно раскинулось на отлогом склоне холма и спускалось к озеру нехитрыми хижинами, крытыми пальмовыми листьями.
В самой верхней части селения возвышался одинокий храм. Его широкие, крутые ступени чётко вырисовывались на фоне тёмной зелени горы. Он белел треугольником и на его вершине едва заметно курился дымок.
- Вот он, пожиратель человеческих тел! - с ненавистью воскликнул Хилон, кивая в сторону храма головой.
- Что поделаешь, - вздохнул Велтур. Он ещё не совсем отделался от своих мрачных мыслей и ему постоянно казалось, что он приближается к роковой черте.
Хилон взглянул на товарища с сожалением и некоторой жалостью. Он понимал, как угнетающе подействовала эта изнурительная дорога в горах на всех его спутников. Он и сам с трудом удерживает себя в равновесии. И у него в голове образовалась пустота.
Он вспомнил своего друга Ишильце. Тот занят своим делом и мало замечает вокруг себя ту жизнь, которая окружает его. Хотя вряд ли Ишильце так станет безразличен к окружающему. Не такого он склада.
Хилон улыбнулся слегка. Ему стало легко и приятно вспоминать об Ишильце - этом неугомонном старичке. "А может он уже умер?"- похолодев внутри, подумал он и настроение радости и довольства тут же сменилось тоской, тоской липучей, неприятной, гадостной.
Глава селения встретил отряд с почестями. Принц уже вставал, но был слаб, поэтому он остался в носилках, которые с недавнего времени были у него уже довольно роскошные, убранные перьями и цветами.
На берегу этого горного озера отряд целый день отдыхал. В город послан гонец с очередной вестью о состоянии принца и о его скором возвращении.
Теперь Кумук часто получал известия от своего отца-правителя, но лицо его оставалось таким же странным и неподвижным. Он словно не радовался тому, что возвращается, что выздоравливает и что скоро окончатся его мучения.
Выросший отряд оставил селение и углубился в горы по тропе, расчищенной посланными вперёд крестьянами. Справа темнел конус вулкана и его белоснежная вершина резко виднелась на утреннем небе. Лёгкий дымок вился к небу. Вулкан курил свою утреннюю трубку, посылая привет тому муравейнику, раскинувшемуся у его подножия.
И вот отряд встретил пышную процессию. Впереди шествовали жрецы в белоснежных одеждах, вельможи в высоких замысловатых уборах, расцвеченных перьями, золотыми бляшками и нефритом.
- Дождались конца нашего похода! - с радостью воскликнул Дирук, посматривая с любопытством на пышную процессию встречающих.
- Что-то нас теперь ждёт? - спросил Велтур сам себя. Он уже ничему не удивлялся и готовил себя к любым неожиданностям.
- Нас ждёт награда, Велтур! - воодушевлённо ответил Ревул. Глаза его поблескивали задорно и требовательно.
Толпа воинов в парадных облачениях окружила принца, оттеснив бородатых ободранных и израненных скитальцев. Они уже были не нужны. Они портили вид.
Возгласы молебных гимнов и хвала наследнику прокатились по рядам. Толпы вельмож и придворных старались побыстрее предстать перед Кумуком, поглядеть в его печальные глаза, выразить сожаление всему тому, что выпало на его юную долю.
Кумук вяло принимал знаки внимания. Это было всем понятно и расценивалось как зрелость, достойная такого великого воина, как Кумук.
Почти час длилось приветствие. Подносились подарки и их набралось на несколько носилок. Принц не глядел на них, сохраняя безразличное лицо.
Когда огромная толпа придворных со своими слугами и рабами тронулась в город, то оказалось, что ждать конца пришлось ещё час. В самом хвосте оказались наши незадачливые воины и туземцы-пленники. Они понуро шагали в пыли, понимая, что снисхождения им ждать не от кого. Законы Великого Каминальчуйю жестоко карали даже тех, кто лишь близко соприкасался с несчастьем Великих мужей города.
Наши бородачи этого ещё не понимали в полной мере и потому шли спокойно, довольные, что пришел конец их мучениям.
Халач виник восседал на своём кресле, когда сын его, любимый Кумук, вялой походкой безвольного человека вошел в зал и опустился на пол, склонившись перед властелином.
Халач винику очень хотелось приласкать, утешить и ободрить сына, но он находился в окружении вельмож и придворных. Этикет не позволял выражать свои чувства и даже говорить с людьми в присутствии остальных.
Иногда у него появлялась назойливая мысль всё это переиначить и сделать так, чтобы меньше было этих несносных правил, следовать которым бывало очень трудно. Особенно сейчас, когда над государством нависла угроза разорения.
Ему так хотелось простых, милых, обыкновенных отношений. И сейчас он, халач виник Великого Города, не может осмелиться и спросить сына о его здоровье. Как плохо устроен мир, как усложняем мы его!
Он услышал голос придворного распорядителя:
- Будущий повелитель Города! Ты устал и не готов отвечать на вопросы. Солнце-подобный халач виник передаёт тебе свои пожелания скорейшего выздоровления. Он скорбит по твоим страданиям и жаждет увидеть улыбку на лице твоём.
- Я готов поведать моему Великому повелителю всё, что могу, всё, чем могу усладить его божественный слух.
Халач виник перестал слушать. Он устремил взгляд в одну точку, поверх головы сына. Он мыслями унёсся далеко в юность. Но и там он не отыскал для себя тех прекрасных моментов, которые так воспевают юноши его Города.
Он ощутил себя старым, немощным. Жизнь оказалась не столь прекрасна, как о ней можно было думать раньше.
Халач виник незаметно вздохнул. Его многолетняя выучка сохраняла позу и в это мгновение, когда он полностью отрешился от дел и уши его не улавливают больше слов. Да это ему и не нужно. Всё, что нужно сказать на этом приёме, скажет распорядитель. Он, халач виник, только форма. Это он в данный момент так отчётливо представил, что собственная жизнь показалась такой маленькой и ничтожной.
Он сморгнул, оглянулся. Сын почтительно пятился к выходу. Лицо бледно, равнодушно, устало. Оно поразило отца своим безразличием. Он подумал, что сегодня же надо поговорить с ним и ободрить.
Когда все удалились, халач виник устало спросил Великого жреца:
- Скажи мне, мудрый Тупай-Мис. Что сталось с моим сыном? Он сильно изменился. Я его не узнаю.
- Солнце-подобный! Он ещё болен и слаб. Это скоро пройдёт. Наши знахари быстро поставят его на ноги и он будет согревать сердце нашего богоравного повелителя.
- Ты стал многословен, Тупай-Мис. Я устаю от твоих слов. Пусть Кумук посетит меня на закате. Мне тревожно за него.
- Воля Великого халач виника будет исполнена. Я приглашу лучших девушек, они развеют твои мрачные думы, солнцеподобный.
- Нет, Тупай-Мис. Я устал и мне не до услад. Оставь меня, я хочу отдохнуть к побыть один. Мне грустно, - Вук-Цикин смежил глаза в ожидании появления слуг.
Великий жрец с прищуром поглядел в лицо повелителя. Лицо оставалось у него неподвижным, но глаза выдавали затаённую мысль. Но увидит ли она свет? Этого знать никто не мог.
Однако Великий жрец подумал, что хорошо бы подбросить стареющему повелителю лакомый кусочек. Его он увидел и сразу определил, что это то, что может повернуть судьбу его в другое русло.
Он вспомнил про женщину, которую привели вместе с бородатыми пленниками. Тогда он не обратил на неё внимание. Она была истощенным, измученным существом. Теперь же он поразился, увидев её в доме Ман-Цин. Этот вельможа знал толк в женщинах, но он Великий Жрец и ему виднее, что и кого направить в русло своей судьбы.
Халач виника унесли, губы Тупай-Миса тронула загадочная улыбка. Он с поклоном проводил повелителя и величаво прошествовал к выходу.
Дома он долго обдумывал план.
Торжества по случаю прибытия наследного принца в столицу затихли. Тупай-Мис озабоченно прохаживался по саду. Он уже обдумал свой замысел, но в последнюю минуту, когда настал решающий миг, он засомневался. Он боялся, что у стареющего халач виника не окажется запала на такую женщину и все его старания превратятся в пыль.
Наконец он решительно направился к залу, у дверей приказал доставить к нему вечером женщину. Прислужники знали, о чём речь и не стали уточнять. Великий жрец не любил такого.
Нервно подёргивалась щека, он не находил себе места и, зная, что его никто не видит, отдавался чувству с наслаждением. Его высокая фигура качалась на тонких ногах, он бормотал себе под нос, жестикулировал, весь находился в движении.
Поглядывая на солнце, он торопил его, хотя прекрасно знал, что это не в его власти. Да и что в его власти? Некоторая часть придворного сброда да храмовые людишки, тёмные и злобные в своём фанатизме? Этого мало. Очень мало!
Он ощутил томительное волнение, ещё не осознав его природу. Однако это приятно будоражило, разгоняло кровь, вселяло надежду на жизнь полную, многообещающую.
Короткий сумрак тропического вечера опустился на сад и дворец Великого жреца. Он проявлял нетерпение, хотя старался успокоить себя в преддверии того важного разговора, который он наметил на ранний вечер.
Он оглянулся на высившийся недалеко храм бога дождя, вспомнил, что наступает время посева маиса и богослужений по этому поводу. Предстоял праздник, ежегодно устраиваемый всеми селениями и городами Великого народа майя.
Вспомнил, как будет недоволен халач виник. Ему предстоит трудный день, он по закону предков обязан открывать страду, торчать под палящими лучами жизнедающего солнца, париться в духоте предгрозового часа, изображать из себя великую фигуру. Саркастическая усмешка скривила губы Великого жреца.
Давняя дружба связывает этих величайших мужей государства. Она длится не один десяток лет и столько же тлеет искра зависти и честолюбия. Почему не он, Тупай-Мис, восседает на кресле Великих халач виников? Справедливо ли так распределять силы? Он умнее солнцеподобного и отягощён грузом знаний, однако люди судили иначе. Именно люди! Боги только присутствовали при этом и не вмешались.
Мысли Великого жреца прервал приход служителя. Он склонился перед владыкой и Тупай-Мис понял, что его привело к нему. Он кивнул головой в знак одобрения. Служитель удалился и вернулся тут же вместе с Энушат. Она была закутана в синее покрывало и не посмела сбросить его в присутствии Великого жреца.
Тот молча уставился на неё, медленно подошел и отдёрнул покрывало. Свет светильников выгодно осветил яркую красоту женщины, ещё далеко не увядшей, полной жизни, огня и страсти.
Долго, томительно тянулись мгновения созерцания. Тупай-Мис вздохнул с откровенным сожалением, отпустил край покрывала.
Энушат быстро бросила взгляд в его сторону, испытующий, настороженный. Он перехватил его и опять вздохнул. И опять лёгкий укол зависти кольнул в его старое сердце.
- О, Великий! Моему ли уму проникнуть в тайны такого мужа?
- За Восточным Морем все женщины такие красивые?
- Мне трудно судить об этом, Великий, - скромно потупясь, ответила Энушат. Тупай-Мис помолчал, раздумывая, прикидывая. Сказал:
- Ты отмечена богами, женщина. Тебе выпала такая участь, о которой могут завидовать самые знатные женщины Великого Города. Ты довольна?
- Я буду довольна, если доставлю радость тебе, Великий! - голос Энушат и в самом деле зазвучал искренне, порывисто. Она отлично понимала всё и не противилась игре, в которой ей отводилась ведущая роль. Это было захватывающе, это ей нравилось. Сердце сладостно замирало в предчувствии необычного, может быть, страшного.
Тупай-Мис посмотрел на неё пытливым взглядом, словно изучая. Сказал:
- Скрывать не стану, женщина. От твоего успеха зависит многое. Прежде всего для тебя самой. Потому старайся и боги тебя вознаградят.
- Великий может на меня положиться, но что я должна делать?
- Ты должна воспламенить нашего Великого халач виника, женщина, - Тупай-Мис пронзительно глянул в смутившееся лицо Энушат, выжидательно замолчал.
- Не слишком ли это для меня сложно и трудно, Великий? Достояна ли я такой милости?
- Эту милость предоставляют тебе боги, а справиться ты должна. От этого зависит судьба не одной тебя, но и твоих друзей, помни об этом.
Энушат пристально посмотрела в глаза жреца. Лицо её покрылось лёгкой бледностью. Волнение и страх прокрались во все внутренности, обдали холодком. Она потупила глаза.
Тупай-Мис неотрывно следил за изменениями её лица. Он тоже волновался, но это было другое волнение. Он ждал, не спеша услышать её ответ. Вздохнув, словно готовясь броситься в ледяную воду, Энушат тихо молвила:
- Великий верно думает, что мне очень дороги мои друзья? Он ошибается. Те, которые мне были дороги, давно принесены в жертву богам. Теперь я сама должна решать за себя. То, что ты предлагаешь, Божественный, меня страшит, но я не отказываюсь. Мне это даже нравится. Я согласна. Приказывай!
Мышцы лица у жреца расслабились. Он стал сразу старей и от Энушат не ускользнули такие перемены. Она поняла, что и он испытывает страх или нечто похожее и ей стало легче. Она приободрилась, расправив плечи. Задорный блеск засветился в её глазах.
- Ты не так проста, как можешь показаться вначале, женщина, - сказал жрец в раздумье, уже иначе рассматривая Энушат. - Я уверен, что у нас получится.
- С помощью Великого жреца всемогущих богов у нас не может не получиться, - ответила Энушат и мимолётный взгляд скользнул по сухому лицу Тупай-Миса. Тот удивлённо глянул в огромные глаза Энушат, помолчал, раздумывая. Сказал:
- Мне приятно с тобой говорить, женщина. В тебе нет того рабского преклонения, которые отличают наших женщин.
- Я рождена в знатной семье, Великий.
- Это не всё значит. Ты смелая, дерзкая женщина и с тобой легко или в пропасть свалиться, или возвыситься до небес.
Энушат потупила взор. Она поняла, что допустила оплошность своими вызывающими словами и теперь старалась показать раскаяние и смирение.
Молчание затянулось. Тупай-Мис сосредоточенно думал, взвешивал. "Во всяком случае, - размышлял он, - что я потеряю от этой затеи? Пожалуй, ничего. Просто невинная забава, желание доставить владыке приятные минуты. Но в случае успеха можно развить это дальше с далеко идущими последствиями для себя."
Он остановил взгляд на Энушат, испытующе изучая её. Тихо, придавая своему голосу значимость, хотя этого можно было и не делать, он молвил:
- Завтра тебя доставят во дворец халач виника. Будь умна, не доверяй себя слугам и придворным. Всё внимание на халач виника. Он должен будет признать тебя, но для этого напряги своё умение женщины. И держи меня в курсе событий, женщина. Помни об этом постоянно, - и его голос стал звучать с металлическими нотками, испугавшими Энушат.
Она склонилась перед ним, поняв, что аудиенция закончена. В дверях ждали её служители, подхватили под руки и настойчиво повели по тёмным переходам. Ноги плохо слушались, в голове вертелись обрывки разговора, она начинала болеть, давя на виски.
Она плохо соображала и не замечала дороги, которой следовали служители. Очнулась она в маленькой комнате с тусклым светильником в углу. В комнате кроме нескольких циновок стояли какие-то горшки, но они не обратили её внимание.
Под потолком виднелось квадратное окно с массивной каменной решёткой.
"Попала в тюрьму", - подумала Энушат и безвольно опустилась на циновки. В ушах стучало, хотелось пить, но служители ушли, не сказав ни слова.
Глава 5. ЭНУШАТ
Сердце её тоскливо сжималось в предчувствии чего-то, чего она не могла угадать. Она терялась в мыслях, хотя постоянно успокаивала себя, внушая уверенность в успех.
Иногда она улыбалась краем губ, представляя свой триумф, достойный великих полководцев её мира. Но это длилось короткий миг и страх снова овладевал ею.
Дворец окружил её массой условностей, разобраться в которых она даже не пыталась. Она плохо помнила путь, по которому её вели тёмной, благоухающей ночью. Свет факелов и благовонных курений казался ей слишком махровыми, навевающими жуть, волнующими грудь.
Однако всё оказалось довольно просто. Оказавшись в покоях халач виника, она вдруг успокоилась, вспомнила наставления Тупай-Миса, а вид халач виника и вовсе вселил в ней уверенность и спокойствие.
Он не казался в интимной обстановке таинственным, загадочным богочеловеком. Это сразу определила Энушат, глянув в его слегка тоскующие глаза стареющего человека.
Он показался её добродушным милым стариком, а скорее даже и не стариком, просто уставшим от придворной условности человеком, жаждущем покоя, уверенности и искренности.
Уже спустя минуту он заговорил и в голосе его Энушат услышала нотки некоторого смущения. Он говорил тихо, не спеша, бросая на неё мимолётные взгляды. Казалось, что он не привык к женскому обществу и чувствует себя скованно и неуютно.
Энушат с воодушевлением принялась обхаживать повелителя и её смешной выговор чужих слов вскоре рассмешил халач виника. Он повеселел, стал вслушиваться в её голос, силясь точнее понять слова. Это забавляло его, развлекало, но вскоре она заметила его усталость.
Некоторое время спустя он сказал ровным голосом без интонаций:
- Мой друг, видно, решил развлечь меня. Что ж, он достиг некоторого успеха, не правда ли, женщина?
Энушат не ожидала такого прямого вопроса и потупила глаза. Она страшилась отвечать, молча закусила губу, теребя край покрывала.
- Ты испугалась? Не стоит бояться меня. Ты ни в чём не виновата, а Тупай-Мис просто старый плут и интриган. Но я и на него не в обиде. Я доволен вечером и рад буду видеть тебя часто. Может быть ты и понадобишься мне, но теперь я устал. Дай подумать. Иди, женщина, отдыхай, я вижу, как ты устала.
Халач виник поднялся с кресла, Энушат склонилась перед ним в низком поклоне и выскользнула за двери.
Она была несколько обескуражена, но страх покинул её. Голова работала с убыстрением ясно, торопливо.
Жесткие руки подхватили её и она опять оказалась в комнате с циновками.
А халач виник с полуулыбкой на губах принимал знаки подобострастия своих придворных мужей, пропуская мимо ушей слова, произносимые ему на ухо. В голове мелькали обрывки образа этой необычной женщины. И этот образ всё ярче, отчётливей представал перед ним.
Он вздохнул усталыми губами. Вспомнил вдруг, что ему не так уж много лет, что совсем недавно он наслаждался молодыми девушками, их упругими нежными телами. Как-то даже самому стало странно, он охладел к ним. Желания угасали и он не сожалел о том.
Он уже засыпал, как неожиданно образ чужеземки вновь всплыл в памяти. С замиранием сердца он ощутил в себе прилив сил. Сон улетучился, ему стало жарко. Скинул лёгкое покрывало. Подумал: -"Теперь долго не засну. Неужто меня ещё может взволновать какая-то женщина? Но это не наша женщина и у неё совершенно другие формы, другое тело. Как тонко знает меня Тупай-Мис. "
Утром он был вялым. День казался томительно длинным и скучным. Вести от войска не радовали, хотя враги, наконец, рассеяны и армия с победой возвращается в город, гоня толпы пленных и добычу.
Он не хотел признаться, что виной всему та чужеземка. Он постоянно возвращался думами к ней, ждал ночи, клял себя за ребячество, поглядывал на Великого жреца загадочно и неодобрительно. Однако заговорить с ним об этом заставить себя не мог.
Придворные шептались, видя его странное состояние, один лишь Тупай-Мис был необычно серьёзен, озабочен делами государства, неприступен.
Лишь посещение сына несколько отвлекло от навязчивых дум, но Кумук не смог захватить всецело его вниманием.
Сегодня Великий жрец странно редко обращал на себя внимание халач виника, тот понимал причину этого, злился и на себя и на Великого жреца, вынашивал в голове планы мести, но знал, что ничего не предпримет, что сам рад такому обороту. Это отвлекало его, забавляло и на некоторое время может развлечь, влить новые силы в апатичное тело.
Близился период дождей. Воздух был насыщен влагой. Жрецы высчитывали точное время посева маиса, долго просиживали на вершинах храмов, наблюдая звёзды, луну и солнце. Шли приготовления к праздникам, а халач виник словно забыл об этом.
Он ждал Энушат, знал, что она придёт. Волнение охватывало его и он приписывал его к слишком затянувшемуся посту.
Его покрывала казались жаркими, кресла слишком мягкими, а придворные невероятно надоедливыми. Он ждал, когда они уберутся из дворца, оставив ему лишь часть, необходимую ночью, да стражу у каждой двери.
Он рассердился на себя, вздрогнув от шагов Энушат и провожатых. Тут же хотел отправить назад, но не успел.
Энушат уже склонилась перед ним, а провожатые бесшумно исчезли, оставив его наедине с нею.
Сердило его и то, что светильники светили тускло и он не может хорошо разглядеть эту чужеземку. Злость накатывала всё сильнее. Он засопел, решительно подошел к Энушат и приподнял её подбородок двумя пальцами.
Она махнула длинными ресницами своих огромных тёмных глаз, опустила их и припала к благовонной руке халач виника. На него пахнуло ароматом её благовоний, он ощутил в себе порыв. Злость, накопившаяся в нём, выплеснулась наружу. Он грубо схватил её в объятия и бросил на постель торопливо, жадно, как не делал даже в молодости.
Утром он зло обвёл глазами собравшихся вокруг вельмож, представив себе их вытянутые рожи, узнавшие от ночных прислужников новые приключения халач виника. Ему захотелось разогнать их всех, но он не посмел нарушить законы предков и дворца.
Потом он вспомнил горячие объятия Энушат, скосил глаза в ту сторону, где должна быть она. Там никого не было и он облегчённо вздохнул.
Ему хотелось побыть одному, но день начинался по заведенному распорядку и он не волен был изменить его.
Он дал себя одеть, умыть, причесать, но мысли его витали далеко. Он переживал прошедшую ночь и ему казалось, что это уже было с ним когда-то, но когда, ему никак не вспоминалось.
А Энушат тоже перебирала в уме прошедшую ночь. Она улыбалась. Ей казалось, что теперь она вознесётся на такую высоту, что будет взирать на весь этот двор с недосягаемых никому высот. Она всегда стремилась к этим высотам, но слишком поспешные действия всегда бросали её к подножию пирамид власти.
- Теперь этого не должно случиться, - произнесла она вслух на родном ей языке, с удовольствием сознавая, что никто её не подслушает и не выдаст.
Она была довольна собой. Она чувствовала, что повелитель увлечён ею. Его грубости вселяли в неё уверенность в своих силах. Она с наслаждением потянулась, зная, что сейчас придут служанки и она может позволить себе вольности.
Принимая услуги темнокожих рабынь, она оглядывала своё тело и с улыбкой отмечала, что годы ещё не оставили на нём своих отметин. Оно, как и в прежние времена, дышало свежестью, молодостью, она знала, что красива и это поднимало её настроение ещё выше.
Энушат не спешила. Она понимала, что поспешность может ей дорого обойтись. Придворный мир оказался сложным и таящим в себе массу неожиданностей.
Уже через несколько дней она остро осознала всю двусмысленность своего положения. Её терпели, но не более.
Халач виник привык лишь брать то, что текло ему само в руки. Мелочами он не интересовался и в Энушат видел только предмет своего увлечения. С нею он забывал махровую тоску, навалившуюся на него в последнее время, и не вникал в мир её жизни вне его спальни.
А день Энушат проходил в тоскливом ожидании ночи. Она почти не выходила из своей комнаты и придворные дамы не могли составить ей общества. У неё было одно лишь развлечение. Раз в день она являлась к Тупай-Мису и в подробностях пересказывала прошедшую ночь.
Великий жрец старался не упустить ни малейшей подробности. Энушат начинало это раздражать, она злилась, говорила колкости. Тупай-Мис не показывал своего недовольства, но так продолжаться долго не могло.
- Женщина, ты забыла, чем мне обязана и что тебя ждёт в случае моего неудовольствия тобою, - сказал он однажды, сдерживая свой порыв.
- Но, Великий, это переходит всякие границы! Это бросает тень не только на меня, но и на халач виника!
- То не твоего ума дело. Оставь халач виника мне и выполняй мои поручения. Ведь не вечно будет халач виник упиваться твоими прелестями.
Энушат скривилась, в её душе нарастал протест, но угрозы Тупай-Миса не были пустым звуком. Она это хорошо понимала. Она сдержалась, но замолчала, решив как-нибудь пожаловаться халач винику.
Этот случай вскоре представился. Она напустила на себя хандру, хотя в этом и не было особой нужды. Настроение её постоянно угнеталось беседами с Великим жрецом и страх перед ним постоянно держал её в состоянии возбуждённости.
- Эн-Шу, спросил халач виник, заметив холодность Энушат, - ты чем-то недовольна? Что тебя тревожит? Мне не нравишься ты такой. Твой повелитель недоволен.
- О, Великий правитель! Мне так тяжело в твоём дворце!
- Разве тебя обижают здесь? У тебя мало украшений?
- Я задыхаюсь! Мне кажется, что я в заточении и каждый день приходиться давать отчёт о прожитом дне!
- Это кто ж так старается? Неужто мой верный Тупай-Мис?
- Да, повелитель! Я теряюсь, боюсь, мне кажется, что я на краю гибели!
- Ты преувеличиваешь, Эн-Шу. Тупай-Мис добр и не сделает тебе вреда.
Она уловила в голосе халач виника нотки недовольства и продолжать не решилась. Но ночь прошла вяло и это вселило в Энушат новые страхи и опасения. Она злилась на себя, ругала, но исправить прошлое уже не могла.
Однако халач виник словно не помнил этого странного разговора. Он оставался пылким влюблённым и Энушат стала успокаиваться.
Её стали приглашать на празднества, она выходила в город с процессиями, находилась рядом с халач виником. Жрецы и придворные матроны бросали на неё испепеляющие взгляды, за её спиной слышался зловещий шепот.
Вельможи тоже не удостаивали её особым вниманием, хотя часто она ловила на себе жадные взгляды, украдкой бросаемые на неё.
Подходил праздник посева маиса. В назначенный жрецами день огромные толпы народа в праздничных одеждах потянулись для принесения жертв богу дождя.
Халач виник торжественно возвышался на носилках в головном уборе из листьев маиса, тихо шелестевших в такт шагов носильщиков. Медлительная и важная процессия жрецов несла знаки жизни. Огромные маисовые початки, искусно вырезанные из дерева, цветы и горсти зерна, забрасываемые в толпу, создавали неразбериху в толпе, но сама процессия шествовала по строго определённому маршруту.
Энушат не очень внимательно наблюдала праздник. Её мысли были заняты думами о себе. Она тешила себя надеждой, что скоро халач виник предоставит ей права, позволявшие свободно жить во дворце и занять место, о котором не могли мечтать самые знатные дамы города.
Часто она так задумывалась, что теряла контроль над собой и вздрагивала, очнувшись от забытья. Она бросала злобные, откровенно злобные взгляды на важных матрон, представляя, как те будут пресмыкаться перед нею, когда она, наконец, заберёт в руки достаточно власти.
Она равнодушно взирала, как халач виник символически взрыхлял землю на специальном поле, как сверкала золотая мотыга в его руках, как суетились рядом жрецы и Тупай-Мис с важным многозначительным видом отправлял службу, кропил землю водой из священного источника, бросал зёрна маиса в землю, вознося хвалу богу дождя и плодородия.
Гимны возносились к небу, в ушах гудело. А когда из лиловых туч хлынул ливень, толпа закружилась в бешенном танце, валялась в лужах, разбрызгивая коричневую грязь.
Вельможи бросились к своим носилкам, спеша укрыться от потоков воды. Их заляпывали грязью, обливали водой, забрасывали прошлогодними листьями. Это был неистовый праздник ликования и в этот день простолюдины могли себе позволить так обращаться с вельможами, не опасаясь последствий.
Вся вымокшая, грязная, продрогшая и злая, Энушат вернулась в свою комнату. Ей никто не оказал почестей, никто не предложил свою помощь и свои носилки. В толпе земледельцев и простолюдинов она долго хлюпала по лужам, пока добралась до дворца.
Рабыни небрежно принялись мыть её, наряжать, постоянно переговариваясь и совсем мало обращая внимания на свою госпожу. Это злило ещё больше, она разъярялась и в конце концов обрушилась на рабынь с кулаками и воплями.
А ночью приходилось ублажать халач виника, который тоже изнемогал от усталости. Он жаловался на трудности жизни, но Энушат мало трогали его жалобы. Мысли были заняты другим. Он расхныкался и Энушат решила опять напомнить ему о своём трудном положении.
- Успокой свою душу, Эн-Шу, - молвил он безвольным тоном. - Я распоряжусь. Но ты перестала быть ласковой. Я а так устал, я жажду тепла, неги.
- Повелитель, как можно требовать всего этого от бедной женщины? Она извелась под ненавистными взглядами придворных жаб, а ты не можешь оградить её даже от этого!
- Ну хорошо, Эн-Шу. Я понял тебя и завтра же ты почувствуешь мою доброту к тебе. Но не будь такой холодной.
И действительно. Назавтра она получила приглашение присутствовать на приёме. Её ввели в зал, где уже толпились вельможи, жрецы и главные военные. Торжественный приём был устроен по случаю возвращения победоносного войска.
Её поставили у кресла халач виника. Она сразу поняла, что это значит.
С презрением в глазах она обвела залу, встретившись взглядами с некоторыми из матрон. Их глаза кричали, вопили, и это доставляло Энушат самое огромное удовольствие.
Халач виник появился в тяжелых одеждах с каменным лицом в огромном головном уборе. Сзади застыли опахальщики, стража и важный Тупай-Мис, склонивший голову, готовый уловить малейший шепот халач виника.
Энушат не слушала голосов говоривших. Это её не интересовало. Она незаметно обводила глазами зал, наслаждаясь впечатлением, которое она вызывала своим присутствием.
В груди глухо, радостно бухало сердце. На лице играл лихорадочный румянец. Огромный головной убор с непривычки отягощал голову, но он казался ей крыльями, готовыми своими взмахами поднять её над всем этим сбродом чванливых вельмож и матрон.
Она вызывающе поглядывала на своих недоброжелателей, стараясь придать лицу, осанке надменный, презрительный вид.
Она не заметила, как окончился приём. Её окружили знатные женщины и она несколько растерялась, увидев злорадное почтение в склонённых перед нею голов. Она важно встала, сбрасывая с себя остатки смущения и злясь за мимолётную слабость.
Её поддержали, спускаясь с возвышения, но она чувствовала, как эти фурии исподтишка старались сделать ей больно.
Её отвели в сад, где под журчание сбегающих струй они уселись для приятного времяпрепровождения.
Неугомонные попугаи верещали в ветвях, сбрасывая с себя последние капли дождя. Тучи нехотя уползали к горам, освобождая голубизну неба. Влажная испарина окутала сад.
Рабыни разносили прохладительные напитки, а матроны делали вид, что развлекают новую фаворитку халач виника.
Одна из матрон, подавая Энушат питьё в тонкой глиняной посудине, будто нечаянно пролила его на белоснежный подол. Оранжевый сок грязно разлился, неприятно обволакивая ногу. Матрона склонилась, в язвительной улыбке сквозила издёвка.
Энушат задохнулась от злобы. Пятна покрыли её лицо. Она медленно встала и неожиданно ударила матрону по лицу. Звонкая пощёчина заглохла в кустарнике. Матрона отшатнулась и гробовая тишина повисла над женской компанией. А Энушат грубо рванула с плеча матроны покрывало и оно с треском разорвалось, свалившись на траву.
Отчаянный визг вырвался из нутра матроны. Ей тут же стали вторить остальные, а Энушат спокойно, неторопливо ушла к дворцу. Её царственная походка вызвала новый взрыв визга. Сбежались рабыни, охранники, вельможи.
Вскоре до Энушат донёсся хохот. То смеялись важные сановники, увидев матрону в своей неприглядной наготе.
Ночью халач виник с игривой усмешкой спросил:
- Я слышал, ты сегодня весело провела время в саду? Очень рад. Ты довольна? Теперь не будешь скучать, моя дорогая Эн-Шу.
С каждым днём Энушат ощущала нарастание ненависти окружавших её матрон. Это её теперь забавляло. Она могла себе позволить вольности и грубости, а в ответ слышала злобное шипение и наигранные улыбки.
И с каждым днём возрастало её влияние на халач виника. Он прощал ей её выходки, с усмешкой на губах выслушивал жалобы мужей своих матрон, давал им шутливые советы.
- Мудрейшие мужи, - говорил он с весёлым видом собравшимся вельможам, - ваши жены сильно зажирели и им не мешает раструсить свои телеса. Эн-Шу им в этом поможет. Они станут молодыми, стройными и красивыми. Разве это так уж плохо?
- Но эта чужестранка позволяет себе слишком много, Великий!
- Женщина не может себе позволить больше, чем хочет. На то она и женщина. Что вы им оставляете кроме таких забав? Пожалеем наших женщин. Пусть веселятся.
Тупай-Мис перестал донимать Энушат своими расспросами. Видимо он не ожидал такого бурного развития их чувств. Это сильно его стало беспокоить. Он сам пришел к Энушат в комнату. Это была уже не та маленькая и голая комната, где она провела первые дни своего пребывания во дворце. Большая и роскошно уставленная вазами, циновками и низкими креслами, она показывала, что владелица этого помещения достаточно важна для государства и с этим надо считаться.
Тупай-Мис склонился перед фавориткой, но не смог стереть с лица ироническую улыбку. Сказал учтиво:
- Пусть боги продлят счастливые дни нашей прекрасной Эн-Шу.
- Садись, Великий, пусть и тебе боги не откажут в долголетии. Что привело такого важного гостя в мои скромные комнаты?
- Одна лишь забота о здоровье и желание узнать, что можно предложить госпоже в качестве развлечений.
- Ты очень любезен, Великий. Я недостойна такого внимания, но вынуждена принять его и благодарить.
- Мы давно не беседовали, моя несравненная Эн-Шу.
- Видно, мой Великий жрец забыл свою бедную Энушат. Что тебя тревожит?
- Меня тревожит, Эн-Шу, не переусердствовали мы с тобой? Халач виник не слишком ли благоволит к тебе?
- Мне это не кажется, Великий. Я даже не совсем удовлетворена. Мне чего-то не хватает. Я ещё не разобралась, чего, но скоро это для меня станет ясно, Великий Тупай-Мис, - в голосе послышались интонации издёвки и насмешки. Тупай-Мис сузил глаза, но промолчал. Он думал, но мысли ещё не обрели у него чёткость и стройность.
- Мне бы хотелось, прекрасная Эн-Шу, возобновить с тобой те приятные разговоры, которые мы вели вначале. Они были очень полезны для нас обоих.
- Халач виник, наш блистательный повелитель, не очень склонен к таким с тобой продолжениям, Великий.
- Ты хочешь сказать, что Халач виник знает о наших отношениях? - глаза у Тупай-Миса опять сузились недобро, но Энушат не глядела на него.
- А почему бы ему не знать? От божественного повелителя разве можно что-либо скрывать? Это великий грех и боги за это строго взыщут.
- С богами я сам договорюсь, волшебная Эн-Шу. А вот с тобой мне не удаётся такой договор. Жаль, но я надеюсь, что твой острый ум поймёт все выгоды нашей договоренности.
- Я не в силах утаить от божественного наши тайны, Великий. Лучше будет, если мы расстанемся хорошими друзьями.
- Это тоже меня устраивает, - ответил холодно Тупай-Мис и с лёгким кивком головы удалился.
Энушат осталась одна. Её мысли стали течь спокойнее и постепенно она с ясностью ощутила, что находится на острие ножа. Свалиться с него ей обязательно помогут. Она вспотела от сознания, что сейчас ей стало ясно, что игра с Тупай-Мисом может окончиться для неё трагически.
Она вспомнила о товарищах. Где они? Что с ними и живы ли они? Ей стало грустно и жалко себя. "Надо разыскать ребят, - подумала она с теплотой.
- Может, они нуждаются в моей помощи, а я совсем забыла о них. Как нехорошо получилось. "
Своих товарищей она нашла среди воинов. Они так и остались служить в войске. Энушат через посыльного служителя дворца известила их о себе.
- Гляди-ка! - с радостным умилением воскликнул Хилон, выслушав служителя.
- Энушат наша объявилась! Вот радость-то!
- Слышно, что она стала важной матроной, - хмуро сказал Велтур.
- Я и ещё слышал кое-что, - со злым смешком бросил Алеф и глянул на топтавшегося рядом служителя. Повернул голову к нему и спросил: - Скажи, червь дождевой, верно ли, что наша Энушат приближена халач виником?
Посланец испуганно глянул в ожесточённые глаза Алефа, заробел ещё сильнее, но ответил:
- Божественный халач виник снизошел до вашей Эн-Шу. Она теперь во дворце важной женщиной стала.
- Не огорчайся, Алеф, - ударил того по спине Ревул. - Видишь, и о нас вспомнила. Может, облегчение получим.
- Жди облегчения! - с злым упрямством в голосе ответил Алеф. - Смотри, как бы хуже не стало.
- Ты зря жалуешься, Алеф. На строительстве храма было лучше? А теперь у нас и еда хорошая, и почёт кое-какой есть, да и работы в пять раз меньше.
- Тебе хорошо рассуждать, Ревул. Ты привык к воинскому делу, а я о другом думаю. А когда это другое наступит?
- А ты не думай об этом другом. Живи и радуйся, что живёшь.
- Ты дикарь, скиф! Что тебе надо? А я понюхал другого и теперь мне оно по ночам снится. Покоя не даёт.
- Вот погоди, Алеф. Случится победоносный поход и ты сразу добудешь себе столько добычи, что станешь крупным торговцем. Будешь караваны рабов водить на побережье и золото складывать в карман.
- Скорей карман порвётся от твоих слов, Ревул, чем я положу туда первую крупицу солнца.
- Всё во власти всемогущих богов, Алеф. Уповай на них и спокойно жди.
- Глупый дикарь! Отвяжись!
- Перестаньте ссориться, - отстранил Алефа от улыбающегося Ревула Велтур. - Лучше решим, как встретиться с Энушат. Она сможет это устроить.
- Встретиться, чтобы морду набить этой стерве! - смачно выругался Алеф.
- Алеф сгорает от ревности! - всхохотнул Антир и отскочил подальше, опасаясь вспышки разъярённого гиганта.
- Да пусть проклянут её боги! - изрыгнул тот злобно. - Пусть сожрут ее кровожадные боги этого города! Она и там, у богов, выкрутится, потаскуха!
- Сам виноват, Алеф, - не унимался Антир, поблескивая глазами в отдалении. - В своё время ты забросил её, а что остаётся делать красивой бабёнке? Уж теперь не жалуйся.
- Прибью, паскудник! Замолчи!
Когда друзья немного успокоились, договорились, что посланец будет просить Энушат устроить встречу в ближайшие дни. Хилон ещё просил повидаться со стариком Ишильце.
Служитель с радостью покинул общество этих страшных воинов, радуясь, что остался невредимым.
Встреча не состоялась. Зато Хилон смог повидать Ишильце. Это Энушат смогла устроить.
Хилон узнал, где старик обитает и в один из дней его отпустил начальник на полдня. Хилон с улыбкой на губах шествовал по улицам города, предвкушая радость встречи.
Ишильце жил в квартале камнетёсов, присматривая за рабами, готовившими камни для постройки. Он ежедневно выходил далеко за город в каменоломни и эти переходы всё труднее давались старику.
В этот день ему разрешили не выходить за город и Оставаться дома. Он с недоумением воспринял эту весть, но расспрашивать не стал. Никто бы ему на его вопрос не ответил. В городе никто ничего не мог знать, а слепо выполняли приказы, не задумываясь над их природой.
Он блаженно грелся на солнышке. Ночной ливень ещё блестел на листве и траве, воздух ещё не прогрелся и бодрил свежестью. Ветерок тянул с гор прохладу и Ишильце нежился в его струях, с тоской ожидая наступления душного жаркого дня.
По дорожке среди буйной растительности он увидел человека в воинском наряде и, подслеповато прищурившись, узнал Хилона.
- О, всемогущие боги! - радостно воскликнул он, вскакивая и бросаясь навстречу другу. - Как милостивы вы ко мне сегодня! Кого вы послали мне!
- Ишильце, я что-то не верю своим ушам, - радостно закричал Хилон, с распростёртыми руками ускоряя шаг. - Ты славишь богов? Ты ли это?
- О, Хилон! Такая радость у меня сегодня, что и богов можно вспомнить! Проходи, друг дорогой! Чем мне тебя угостить? Ничего почти нет. Но погоди, придумаю что-нибудь.
- Ничего не надо, мой Ишильце! Лучшее угощение - это беседа с тобой и свидание. Что может быть лучше для человека, давно не говорившего с мудрым человеком.
- Как ты верно сказал, Хилон, - ответил старик, усаживая Хилона под дерево, где тень приятно холодила. - Как ты меня нашел? Я так скучал, так ждал, но город крепко держит своих работников, не пускает и не даёт времени ни для чего, кроме работы.
- Надо сказать спасибо Энушат, Ишильце. Это она устроила нам встречу.
- Как это ей удалось? Странно.
Хилон рассказал о превращениях с Энушат и старик долго качал головой, никак не понимая таких метаморфоз.
- Но как твоя стела, Ишильце? - не утерпел спросить Хилон.
- Боги мне помогли, Хилон. Стела стоит в храме, но так запрятана, что её никто не видит.
- Так прочитать никто и не может. Чего ей выпячивать себя? Пусть постоит себе до лучших времён. Хотел бы я взглянуть на неё.
- Куда там! Великий жрец не подпускает к ней никого. Заросла лианами и травой.
- Вот и хорошо, Ишильце. Не так заметна будет, а то ревнивые жрецы вздумают уничтожить творение рук твоих.
- Не пугай меня, Хилон. Мысль о стеле согревает мою душу и вселяет во мне надежду, что жизнь моя не прошла даром.
- Я уверен, Ишильце, что это так и есть.
Они до самого вечера проболтали, сидя под деревом, не замечая зноя и голода. Лишь перед уходом Хилон вспомнил, что принёс с собой лепёшки, вяленое мясо и бананы.
- Видишь, Хилон! Хорошая беседа вполне заменяет мудрому человеку еду.
- Да, мы и не заметили, как пролетел день и голод нас не терзал. Знать, правы древние мудрецы, что скрывались в пустынях для лучшей работы мысли.
- Правильно, Хилон. Лишь отрешение от земных услад может принести ценную мысль. Длительное созерцание способствует работе мозга и он рождает великие открытия.
- Возможно, они и правы, эти мудрецы-пустынники. Хорошо бы узнать, что родилось в голове у мудрого и старого Туна, которого ты видел в горах?
- Ты прав, Хилон. Я часто вспоминаю этого старика. Как много мы могли бы поведать друг другу. Но правители города думают иначе. Жаль.
Они трогательно распрощались и Хилон заметил лёгкую грусть в глазах Ишильце. Он понял причину этой грусти и на душе стало тоскливо, серо. Он не стал показывать Ишильце, что разгадал его грусть и распрощался, обняв высохшие плечи старика, прижав его тщедушное тельце к своей груди.
Он, Хилон, надеялся, что ему удастся упросить Энушат помочь снова встретиться со стариком. Это согревало его, но смутное беспокойство вселилось в него после этой встречи.
Он видел, как постарел Ишильце, как он бодрится, но печать смерти уже отметила его. Он высох и едва передвигал ноги. Ежедневные пешие переходы в каменоломню и обратно сильно подорвали его силы. Но он старался не поддаваться времени, бодрился, не хотел оставаться дома, хотя при определённых усилиях мог расчитывать на снисхождение.
Он шевелил губами, повторяя текст, написанный Ишильце на стеле. Ему казалось, что это он сам выбивал зубилом буквы и слова, которые, может быть, через века прочитают новые поколения отважных мореплавателей.
Однако мечтам Хилона не суждено было сбыться. Встреча с другом Ишильце у него не получилась. Он прождал много дней, но всё напрасно. Его не отпускали, а самому нарушить распорядок значило погубить себя безвозвратно, да ещё навлечь беду на товарищей.
Энушат не смогла помочь своим товарищам. Законы двора были слишком строги и даже ей не удалось больше повлиять на их ослабление.
Тупай-Мис, раз уступив, перестал прислушиваться к её просьбам. Он был занят другим. Энушат дала толчок его деятельности. Тупай-Мис довольно быстро извлёк выгоды из увлечения халач виника и претензий Энушат на высокое для себя положение.
Недовольство новой фавориткой придворными матронами отразилось на их мужьях и Тупай-Мис ловко подогрел это. Он даже использовал недовольство её прежнего любовника, который с готовностью принял предложение Великого жреца принять участие в заговоре против халач виника.
Ман-Цин, прежний любовник Энушат, бледнел от страха, слушая страшные слова Великого Жреца. Но мысли об Энушат и зависть не давали ему покоя.
- О, Великий, я не могу не согласиться с тобой, но это слишком жутко пре- дставить. Не слишком ли торопишь события, о Великий?
- Не думай, что мы одиноки, Ман-Цин. Меня уже поддержали десятки виднейших и знатнейших мужей города.
- Но войско, Великий?
- И войско тоже, - ответил Тупай-Мис, сердясь, что этот трусливый вельможа ещё сомневается в его возможностях.
- Но халач виник...
- Это не трудно, Ман-Цин. Труднее устранить наследника Кумука. Он популярен и в войске его почитают. Поэтому надо начинать с него.
Ман-Цин то бледнел, то покрывался пятнами и Тупай-Мис с неприязнью наблюдал этого вельможу. Он понимал, что надежда на него невелика, но он знал, что его легко привязать к себе через Энушат. Он легко поверит сам в свою вину и не рискнёт доносить на него, Великого жреца. Он перепуган и в лучшем случае исчезнет на время грозных событий, забьётся в глухой уголок и переждёт бурное время.
Но этот трусливый человек представлял знатнейшую семью города и имел большое влияние на остальных. Тупай-Мис рад был сознавать, что хитрость с Ман-Цином ему вполне удалась и теперь этот вельможа привязан к нему достаточно прочно.
Энушат подозревала тайные устремления Тупай-Миса, но определённого ничего не знала, да и не хотела вникать в это дело. Но женским чутьём чувствовала, что затевается нечто страшное и, что она в этом имеет определённую и достаточно важную роль.
Она старалась направить мысли халач виника на это тёмное дело, но тот или не понимал, или не представлял, какая угроза нависла над его правлением.
- Эн-Шу, ты зачем постоянно бросаешь тень на моего верного друга Тупай-Миса? Тебе он сильно досадил? Если так, то будь снисходительна к нему. Он старик и прожил трудную жизнь. Он так много сделал для меня, что я не мыслю себя без него.
- Но мой повелитель! Зачем тогда он подослал меня к тебе? Это неспроста!
- Он просто хотел сделать мне приятное. И, как видишь, сделал. Я получил приятный толчок и теперь жизнь моя стала светлее, приятнее. Я больше не тоскую, да и тебе стало легче во дворце. Не так ли, моя Эн-Шу?
- Всё это так, но мне чудится что-то недоброе, мой повелитель.
- Ты женщина, а женщины всегда слишком суеверны. Тебе ничто не угрожает рядом со мной. А с нашими матронами ты и сама справишься без посторонней помощи. Ну иди же ко мне!
Энушат стала замечать, как её враги стали постепенно показывать свои острые хищные зубы. Её окружали женщины довольно преклонного возраста, а молодёжь куда-то исчезла. Это сильно раздражало Энушат. Ей было противно общество этих чванливых старух, но осмелиться на грубые выходки она уже не могла.
Атмосфера сгущалась и эти кикиморы чувствовали это так же, как и она. Ей казалось, что стража и та перестала приветствовать её так, как это было совсем недавно.
Она решила прибрать к рукам начальника стражи, но через несколько дней он исчез. Энушат перепугалась, решив, что люди следят за нею и какие-то мощные силы ограждают её от соприкосновения с возможными сторонниками.
Дожди продолжали лить почти не переставая. Это угнетало Энушат, лишало уверенности, наводило уныние и тоску. Она бесцельно бродила по дворцу, ловя на себе злобные взгляды матрон и любопытные придворного люда.
И тут произошло неожиданное землетрясение. Оно случилось ночью и люди в ужасе выскакивали из помещений, разбегались, спасаясь от страшного гнева бога подземного царства.
К счастью, больших разрушений не было и люди почти не пострадали. В некоторых местах возникли пожары, но дожди быстро залили их потоками воды.
Энушат тоже сильно перепугалась и едва увернулась от падающего сверху камня. Ей показалось, что этот камень упал не от стихии, а сброшен чьей-то зловредной рукой. Это вселило в неё ужас расправы. Она забилась в угол комнаты, наполненной пылью и запахом сырой земли. Она боялась открыть двери и служанки неистово грохотали пятками в створки.
Мечущийся свет факелов наводил на неё ужас, она с нетерпением ждала утра, взывая к богам, моля их о ниспослании ей спасения от свирепых матрон и их пособников.
Утром весь город большим муравейником высыпал на улицы. Жрецы служили молебны, волокли рабов к храмам, готовясь к великим жертвоприношениям. Город гудел, волновался.
С окраин пришли вести о волнениях и бунтах черни. Ватаги озлобленных работников вместе с рабами громили дома богатых горожан и угрожали нашествием на центр города.
Отряды воинов с копьями и палицами в руках спешным шагом тянулись к окраинам. Там уже пролилась кровь, но волнения черни не затихали.
Рабыня, единственная, которая признавала за Энушат кое-какие права и с вниманием относящаяся к ней, прибежала к ней, и Энушат сразу поняла, что случилось нечто непоправимое.
- Что, что случилось? Говори!
- О госпожа! Я не знаю, как мне сказать!
- Да говори же быстрее! - крик Энушат выдавал её волнение. Голос дрожал, срывался. Она готова была разрыдаться, но держалась из последних сил.
- По городу пошли слухи, что во всём виновата ты, госпожа!
- Да в чём же моя вина, говори! - кровь отхлынула от лица Энушат, перед глазами замельтешили цветные мушки. Она оперлась о стену.
- Боги разгневались на тебя, госпожа! Так уверяют жрецы. Боги недовольны тем, что ты околдовала нашего Великого халач виника! О, горе нам!
Энушат похолодела. Такое обвинение не может пройти без последствий. Она заметалась по комнате, не зная, что предпринять и куда спрятаться. Из глаз хлынули слёзы и она рухнула на циновки, сотрясаясь от рыданий.
Но день прошел спокойно. Просто к ней почти никто не заглядывал и рабыни даже перестали появляться, исполняя свои обычные обязанности.
На другой день, когда небо грохотало громами, а молнии слепили глаза, в комнату к Энушат заглянул Тупай-Мис. Он молча сел в кресло и вид у него был мрачен.
Энушат напряженно глядела на него, выжидая, что он скажет. Он молчал. Это молчание становилось невыносимым и Энушат воскликнула срывающимся от волнения голосом:
- Что ещё придумал, Великий жрец? Чем надумал меня уничтожить? Тупай-Мис глянул холодными глазами в растерянные глаза Энушат и тихо произнёс, едва разжимая губы:
- Эн-Шу, ты сама хотела этого.
- Нет! Я ничего не хотела! Чего я хотела? Говори, кровожадный жрец!
- Так хотели боги. А желание богов для всех нас является законом. И не надо кричать, Эн-Шу. Это великое счастье - быть достойной богов. - его голос звучал ровно, бесстрастно, но Энушат он казался коварным, злым, отвратительным.
- Я пойду к Великому халач винику! Он не допустит этого! Он не знает!
- Халач виник всё знает, Эн-Шу. Он не может не знать.
- Нет! Он не знает, что ты задумал! - Энушат отбросила почтительность и это не возмутило Великого вождя. Он сохранял спокойствие и выдержку. Он не считал возможным для себя волноваться из-за этой чужеземке. Он ответил очень тихо и спокойно:
- Он знает всё, что ему положено, Эн-Шу. А тебя он видеть не хочет и ты напрасно надрываешься. Успокойся и прими волю богов достойно.
Энушат упала на циновки, не в силах сдержать рыдания.
Тупай-Мис тихо вышел и она услышала, как в дверях прошуршал засов.
Она долго лежала так на циновках, не в силах понять, что же случилось. Внутри всё перевернулось и горело жгучим огнём. В голове не было ни одной стоящей мысли. Всё внимание сосредоточилось на теле, которое кричало, содрогалось, дышало, хотело жить, существовать.
Ночь прошла без происшествий. Она немного успокоилась, словно смирилась с участью, уготованной ей фанатичными жрецами.
Но когда засов зашуршал и топот ног возвестил, что за нею пришли, она вновь ощутила внутри жжение и жар, сменившийся неожиданным холодом. Она покрылась липким потом, озноб сотрясал тело, ноги не слушались.
Жрецы неторопливо подняли безвольное тело и осторожно потащили по полутёмным переходам дворца. Она не заметила, как рот её оказался плотно замотан полоской ткани. Но она и не пыталась кричать.
Как сквозь сон, она ощущала временами, что её проводят по солнечным полянам, по тёмным коридорам. Потом она оказалась в светлой комнате, где было много жрецов. Её обмывали и она не чувствовала стыда, стоя обнаженная среди жрецов.
С нею обходились ласково, бережно. Но глаза жрецов светились хищным блеском и она жалась от этих взглядов, старалась укрыться от них. Но куда укроешься? Везде белые одежды жрецов, неторопливо, уверенно делавшие своё дело.
Энушат перестала ощущать время. Сизые дымки воскурений туманили разум. В комнате никого не было и это её удивило. Лишь курильницы тихо испускали свои струи благовонного дымка, обволакивая комнату и её.
Ноги ослабели, она опустилась на пол, устланный циновками. Высоко над потолком через окна лился яркий свет, заливая комнату, высвечивая каждый угол.
Энушат забылась в полудрёме. Реальное ощущение покинуло её. Перед нею проносились видения, все в радужных разводах. Они были приятны, сменялись плавно и их хотелось смотреть бесконечно.
Сколько времени так продолжалось, она не могла определить. Но вдруг рядом появились жрецы с мрачными лицами. Они властно, настойчиво повели Энушат наружу и она не ощутила ни страха, ни желания сопротивляться. Воля её оказалась подавленной. Ноги сами передвигались, голова слегка кружилась, словно в лёгком опьянении.
Грохот улиц и рёв толпы не вызвал в ней ни страха, ни растерянности. Она не воспринимала ничего этого, просто видела, слышала, но не реагировала.
Долгий путь до храма ей показался коротким и приятным. В голове витали обрывки прошлых видений, но они становились всё расплывчатее, очертания размывались и теряли реальность.
На вершине храма, у подножия которого Энушат увидела огромную толпу, она вдруг проблеском сознания угадала замысел жрецов. Острая боль в сердце резанула и она задышала тяжело, с присвистом. Ноги задрожали, готовые подломиться.
Жрецы заторопились, засуетились. Она увидела Тупай-Миса, стоящего у края жертвенного камня, отшлифованного тысячами жертв. Лицо его закаменело в полосах ритуального рисунка. Он смотрел на женщину холодно и спокойно.
Не успела Энушат сдвинуться с места, как грубые проворные руки жрецов уверенными движениями сорвали с неё одежды и, причиняя боль, повалили спиной на камень. Нагретый солнцем, он ожог её тело и это было последним ощущением в её жизни. Тень жертвенного ножа она уже не видела. Глаза закрылись, а крик не успел прорваться из зажатого рта.
Зато толпа у храма ревела восторженно, неистово. Тупай-Мис поднял над головой ещё горячее сердце и кровь обильно потекла по его обнаженной руке.
Бог принял жертву, толпа ликовала, вознося к небу гимны своему кровожадному богу. Жадными глазами взирали на высших жрецов, рвущих на куски тёплое сердце несчастной Энушат. Их, измазанные кровью, лица с выпученными глазами в одеждах, забрызганных пятнами крови, вызывали в толпе бурю восторга. Площадь взрывалась воплями, рёвом и визгом возбуждённой толпы, жаждущей новых жертв во славу ненасытных богов.
Жрецы хорошо разбирались в законах толпы. Вереница рабов ждала своей участи и проворная рука жреца замелькала на вершине храма, орошая её потоками крови.
Подводили новые толпы рабов и бунтовщиков, захваченных при усмирении народного волнения. Куски сердец и печени мгновенно расхватывали жадные руки толпы. Крепкие зубы смачно перемалывали их, утоляя жгучую жажду изведать вкус жертвенного мяса.
Уже зажглись звёзды, когда народ стал помаленьку расходиться по домам, мрачный свет факелов метался по тёмным улицам города. На вершинах храмов пылали костры, зажженные в честь многочисленных богов, злобу которых пытались умилостивить.
Город затихал в тревожном ожидании. Сумели ли жрецы насытить жадных богов и не потребуют ли они новых подношений? Массы рабов и пленников с ужасом в лицах ожидали решения высших жрецов в своих загонах. Их могло оказаться слишком мало и тогда город бросит колонны войск на соседние народы добывать пишу богам. А может сам город станет жертвой соседнего государства и заполнит загоны соседей.
Кровь лилась во славу богов, но их ненасытные пасти продолжали требовать всё новых и новых жертв.
Гатал первый узнал о том, что в городе произошли жертвоприношения. Он прибежал к товарищам с побледневшим лицом.
- Беда! Боги отвернулись от нас!
- Чего кричишь? - бросился к нему Алеф. - Говори толком!
- Нашу Энушат принесли в жертву! Только что в городе! Сам слышал от воинов, что были в охране и сменились!
Гробовая тишина нависла над сбежавшимися бородачами. Эта весть оглушила всех.
- С чего бы это так? - протянул растерянно Хилон и все устремили на него свои глаза, словно он один мог ответить на поставленный им же вопрос.
- Жрецы требовали особой жертвы для насыщения бога подземного мира, - сказал Гатал, расширенными глазами обводя друзей.
- Стало быть, скоро и до нас доберутся, - протянул Велтур и поскрёб бороду нерешительным движением.
- Это что, всем под нож кровожадного жреца!? - завопил Ревул в ярости.
- Стало быть, так, - ответил Велтур, лихорадочно пытаясь выбрать из мечущихся мыслей наиболее подходящую.
- Надо бежать, - предложил Дирук. - Пока нас не вспомнили, мы можем укрыться, затаиться.
- Сложное это дело, Дирук, - с сомнением произнёс Хилон, вспомнив о друге Ишильце.
- Другого выхода нет! Будем ждать своего конца, как бычок? Нет! уж лучше я побегаю да попытаю своё счастье. Пусть ловят!
- Подумать надо, - продолжал размышлять Велтур, не желая опрометчиво и бездумно бросаться в опасную авантюру.
- Думать поздно, - решительно возразил Алеф. - Пока нас не трогают, мы должны запастись оружием и прорваться в горы.
- Думаешь, там нам дадут укрыться? - спросил Хилон упавшим голосом.
- Пока нечего думать, Хилон. Надо действовать! Солнце садится, а в темноте нам легче улизнуть без лишних свидетелей.
- Правильно, - неожиданно поддержал гиганта Хилон. - Разойдёмся и послушаем, посмотрим, что делается здесь в лагере. А вечером постараемся уйти.
- Еду не забыть захватить, - напомнил Велтур. - В горах нам не добыть её в нужном количестве.
- Значит надо украсть, а это так просто не получится, - возразил Дирук. - Придётся раньше времени обнаружить наши намерения.
- А что придумать? - спросил Ревул. - Времени у нас мало.
- А раз мало времени, так пора замолчать и разойтись в поисках сведений и еды. Будем собираться за оградой у стены, ближе к утёсу, - сказал Велтур и сам направился к группе воинов, стоящих в отдалении.
Короткие сумерки быстро сменились темнотой. Из города долетали шум неутихающего праздника. По улице тащились последние толпы разгромленных бунтарей под охраной воинов. Масса огней металась среди листвы деревьев и казалось, что гигантские светлячки вышли на охоту за людьми и носятся в бесплодных попытках.
Далёкий гром ворчал в горах, предвещая грозу и дождь. Зарницы сверкали вдали, воздух был напоён влагой, запахом цветов и гнилью разлагающихся растений.
Вскоре нетерпеливые бородачи стали собираться в условленном месте. Каждый был нагружен оружием к скудным количеством еды, которую удалось раздобыть.
- Никто ничего не знает. Но посматривают на нас с подозрением, - сказал Хилон, сбрасывая с плеча тяжелую палицу.
- Может, и не знают, да зуб точат. А там кто их знает, что на уме, - зло добавил Алеф. - Но нет ещё Дирука с Ревулом. Будем ждать.
- Город взбудоражен и полон людей, - заметил Велтур. - Будет легко сойти за отряд, идущий по заданию патрулировать улицы. Скорей бы возвращались наши неразлучные друзья.
- И всё же хорошо бы добыть побольше еды, - заметил Хилон, зная, как нелегко в горах без еды.
- Кто-то бежит сюда! - с тревогой в голосе шепнул Антир. Запыхавшиеся Дирук и Ревул появились у стены среди кустарника.
- Что там? - заторопился Велтур.
- Всё пропало! За нами пришли! Мы с Дируком лежали в траве у входа.
- Говори внятно, Ревул, - успокоил друга Дирук.
- Жрецы пришли от Тупай-Миса! Требуют нас к себе!
- Может, это для чего другого? - неуверенно спросил Гатал.
- Нет, Гатал. Теперь ждать нам нельзя. Полезли через стену. На дороге пойдём строем. Пока узнают, что нас нет, мы скроемся в переулках, - приказал Велтур и первым полез через каменный забор, заросший лианами и кустарником.
Пригород города тонул во мраке. Гром погромыхивал, медленно приближаясь. Халупы горожан чернели среди деревьев и кустарника и никто не показывался на улице.
Воины быстро построились и скорым шагом, стараясь не шуметь, устремились на север, где по долине реки Мотагуа думали выйти к берегам Восточного меря.
Они ещё не знали, что придумают дальше, но их неудержимо тянуло к морю, за которым находились берега их родины.
Не прошло и нескольких минут, как сзади в лагере воинов послышался шум. Видно, заметили исчезновение чернобородых воинов и бросились на поиски за пределами лагеря.
- Прибавь шагу! - прикрикнул Велтур, оглядываясь назад. - Факелов не видно, значит, ещё не обнаружили наш след.
Они миновали последние хижины города. Сзади светились огни на вершинах храмов, постепенно отдаляясь и скрываясь среди ветвей деревьев. Они шли по каменистой дороге, немного поднимавшейся вверх. Дальше она переваливала через гряду невысоких гор, скорее холмов, и уходила в леса к реке.
- Нам лучше не проходить через селение. Пусть меньше останется за нами следов. Обойдём его.
- Это долго и трудно, Велтур, - неуверенно сказал Алеф, но не стал настаивать. Командиру виднее.
Отряд свернул с дороги. Нащупывая ногами тропинку, они медленно продвигались в темноте среди зарослей кустарника. Надвигалась гроза, воздух насыщался электричеством, молнии сверкали всё чаще, а гром громыхал всё ближе.
- В такой темноте мы можем легко заблудиться, - сетовал Хилон.
- Нам, главное, держаться на восток, а там выберемся куда надо, - ответил Велтур, но в голосе не чувствовалось уверенности.
- Кругом лес, а горы кончатся так и болота пойдут. Там сгинуть нам будет так же легко, как и в городе.
- Лучше помолчи, Хилон, - огрызнулся Алеф и Хилон замолчал, прислушиваясь к далёким звукам.
Ветер, за ним потоки воды обрушились неожиданно и свирепо. Навстречу неслись ручьи с мелкими камнями, сучьями и мусором. Идти стало почти невозможно. Все сразу намокли. Стало прохладно.
Люди инстинктивно сбились все вместе, прижались друг к друга под развесистым деревом. Гром грохотал беспрерывно, молнии слепили глаза, но люди не жаловались. Такая погода спасала их от преследования. Их следы окончательно замоет этот ливень.
Час спустя ливень кончился. Тучи унеслись в горы. На небе заблестели яркие звёзды, но луна не показывалась. Темнота несколько уменьшилась.
- Пошли, ребята, - сказал Велтур. - Нам нельзя терять время. Скоро полночь.
Отряд тяжело устремился дальше, скользя, падая и ругаясь себе под нос.
Дорогу так и не удалось найти и тропа скоро кончилась. Продирались прямиком через заросли, проклиная их и опасаясь нападения змей. Лес затаился после ливня, отдыхая после потоков воды.
В тупом остервенении воины упорно лезли вперёд, всматриваясь в звёзды, пытаясь определить по ним своё направление. Это было трудно. Шатёр из деревьев скрывал небо и приходилось выбирать открытые места для наблюдения за небом.
- Может, переждём до утра? - спросил Ревул, опасаясь окончательно заблудиться и потеряться в этом буйстве природы.
Ему никто не ответил, продолжая шагать среди переплетений лиан и ветвей. Ожесточённо стучали топорами, прорубаясь вперёд.
Наконец Велтур остановился. Сказал измученным голосом:
- Ладно, передохнём и осмотримся.
Повалились прямо в грязь мокрого леса, шаря руками вокруг. Молчали, обдумывая каждый по-своему возникшее положение.
- Интересно, напали они на наш след? - спросил Хилон, ни к кому не обращаясь, лишь бы нарушить тягостное молчание.
- Узнать всё равно не узнаешь, а гадать бесполезно, - ответил Клерм.
- Кто может вспомнить окрестности, ребята? - спросил Велтур, надеясь, что это поможет им в отыскании верного направления.
- Сейчас это ни к чему, - озлобленно ответил Алеф. - Кто знает, где мы сейчас находимся.
- И то верно, - согласился Велтур.
Время текло медленно. Сквозь ветви проглядывала единственная звезда, но по ней невозможно было определить ни время, ни направления. А лес молчал, затаившись после грозы.
Холод помаленьку овладевал людьми. Сырость и горный ветерок холодили тело. Хотело согреться, посидеть у огня, но об этом не могло быть и речи.
- Хватит сидеть! - вдруг вскочил на ноги Велтур. - Так совсем окоченеешь, а идти всё равно надо. Пошли, ребята!
Ему никто не ответил, но нехотя зашевелились, поднимаясь на ноги. Зашлёпали сандалиями по раскисшей почве, спотыкаясь о корни и камни. Шли медленно, осторожно, но постоянно кто нибудь падал, тихо ругался и снова шел.
Справа послышался далёкий лай собаки. Все насторожились.
- Там можно раздобыть еду и обувь, - буркнул Клерм.
- Это мы запомним на будущее, Клерм, - отозвался Велтур. - День два можем и без селения обойтись.
- Потом их может не попадаться на нашем пути.
- Это как богам будет угодно.
Стало сереть. Деревья показали свои очертания. Лес просыпался. Заверещали вдали обезьяны, с разных сторон кричали птицы.
Отряд остановился, осмотрелся. Кругом их окружали заросли кустарника. невысокие деревья закрывали своими кронами небо и под ними сумрак почти не рассеивался.
- Теперь ни с места, - распорядился Велтур. - Надо выяснить где мы, подкрепиться и отдохнуть. Днём не будем рисковать.
Люди стали выбирать места для отдыха. Крохотная полянка едва вместила их, но это было даже лучше. Они со всех сторон были укрыты зарослями.
- Костёр бы зажечь, - мечтательно сказал Хилон, зная, что никто не позволит этого сделать.
- Погоди с костром, Хилон. Дай осмотреться лучше, - и Велтур полез на толстое дерево на краю полянки. Он долго не слезал, а потом донеслось из ветвей: - Ничего не видно. Кругом лес и никакого дымка. Куда мы забрались?
- Так это же хорошо! - радостно воскликнул Ревул. - Значит, никто и нас не найдёт. Пересидим малость и спокойно тронемся дальше.
- Уж слишком ты уверен в себе, - недовольно молвил Алеф. - Лучше давай перекусим. Столько протащиться по проклятому лесу, что с голоду подохнуть можно. Доставай, Ревул.
День клонился к вечеру. К этому времени Велтур с Ревулом решили вопрос о дальнейшем направлении. Предстояла ещё одна тяжелая ночь, но жаловаться не приходилось. Сзади ждала их смерть, а никто не хотел умирать в этой глуши, вдали от родного очага.
За час до заката двинулись дальше, держась северо-восточного направления. Перевалили гряду высоких холмов и уже в темноте стали осторожно продираться дальше, часто останавливаясь, влезать на дерево и определять путь.
Утро застало измученных путников вблизи небольшого селения. Кругом виднелись небольшие поля маиса, буйно зеленеющего. Крестьяне копошились в их зарослях, пропалывая сорняки и отводя лишнюю воду по канавам, проложенным между полями.
- Вот когда нам придётся сидеть тихо, как мыши, - сказал Велтур, указывая на селение.
- А может, к вечеру сделаем налёт и запасёмся провизией? - спросил Ревул.
- Посмотрим. Пока надо затаиться, а лучше отойти чуть подальше. Отряд осторожно углубился в заросли низкорослого леса. У крохотного родничка расположились на отдых. Выставили дозорного, остальные повалились спать, не захотев даже перекусить.
К полудню стали шевелиться, проголодавшись за трудную ночь. В это время торопливо продрался сквозь кустарник Антир, сидевший на дереве в дозоре.
- В селение прибыл отряд воинов! - голос выдавал волнение.
- Много их? - спросил Велтур, сразу посерьёзнев.
- Человек сто!
- Чем стали заниматься? Говори!
- Я сразу полез к вам сообщить.
Велтур задумался, потом сам полез в чащу к месту, где Антир устроил для себя место наблюдения за селением.
Из селения выходил отряд воинов и с ними шли крестьяне, человек пятнадцать. Они неторопливо шли по тропе, ведущей в их сторону. Вскоре они скрылись за скатом холма и стало ясно, что это отряд, знающий место нахождение беглецов.
Велтур смело ринулся к друзьям, на ходу соображая, что делать и куда уходить. Мгновенно собрались и ринулись в противоположную сторону, пытаясь в чаще леса затеряться и скрыться.
Около часа было тихо и можно было подумать, что погоня отстала. Отряд с трудом забрался на вершину покатой горы и там остановился передохнуть.
Кругом простирались заросли буйной растительности. Опять вдали ворчал гром, обещая новую грозу. В остальном лес молчал мирно, ничем не выдавая готовящегося кровопролития.
- Антир, ты уже приспособился наблюдать с дерева, - сказал Велтур. - Полезай опять и погляди кругом. Что-то слишком тихо.
- Ничего не видно, командир. Одни заросли и ничего подозрительного, - говорил Антир, слезая с дерева.
- Тогда пошли дальше в том же направлении.
Они спустились в широкую лощину, где протекал широкий ручей с болотистыми берегами. Он прятался в ветвях высоких деревьев и отряд наткнулся на него неожиданно. Воде обрадовались.
Пройдя две стадии, отряд вышел на узкую довольно длинную поляну. Лес отошел от ручья и поляна сверкала изумрудной зеленью.
- Хоть немного пройдём свободно, - сказал с облегчением Хилон и в это же время заметил выходящий с противоположной стороны отряд воинов.
Их заметили и с криками понеслись на них, размахивая оружием.
- Назад! - Велтур едва узнал свой голос. - Скорее в лес!
Он бросился в чашу, слыша, как остальные с хрипом в груди ломятся за ним.
Крики не отставали и вскоре стали слышны треск и шум кустарника. Воины остервенело рвались вперёд. Долетали яростные крики начальников, подгонявших своих ленивых воинов.
- Велтур, мы отстаём! - голос Алефа прерывался от усталости. Он задыхался. - Давай остановился и встретим врагов стрелами. Может их не очень много! Отобьёмся!
- Стой! - голос Велтура остановил бегущих. Они находились в лесу с редкими деревьями. Высокий кустарник скрывал их с головой. - Готовь луки, будем здесь биться!
С трудом переводя дыхание, трясущимися от усталости руками натягивали тетиву и пускали стрелы в мелькавших уже совсем близко воинов. Те беспорядочной толпой продирались следом, оглашая лес визгом и криками. Они не сразу поняли, что их встречают стрелами, и продолжали приближаться.
Их было человек сорок или немного больше. Уже шагах в двадцати они заметили, что воины падают, пораженные стрелами. Вопли ярости и страха разнеслись по лесу. Они замешкались и тем дали беглецам поразить ещё двух воинов.
В ответ полетели дротики, но почти никого не задели.
- Отходи помаленьку! - приказал Велтур, видя, что нападавшие не решаются броситься вперёд.
- Попятились в чащу, посылая стрелы в наседавших воинов. Те охватывали отряд и поражать их стало труднее. Они прятались за кустами и деревьями, а начальники всё гнали их вперёд.
Уставшие до невозможности, беглецы продирались сквозь кустарник, уже не пользуясь луками. Стрел почти не осталось, да и чаща сильно мешала стрельбе. Преследователи постепенно сближались с ними и временами метали дротики. Двое уже получили ранения и хромали. Раны в ногах сильно затрудняли продвижение.
Сиплое дыхание вырывалось из грудей, сердца готовы были выскочить в рот через горло. Наконец Хилон завопил срывающимся голосом:
- Хватит! Конец! Чего ползти дальше? Давай здесь примем последний бой! Все остановились, тяжело дыша. Слабеющими руками приготовили оружие. К ним осторожно подступали воины. В руках зажаты копья и палицы. Несколько дротиков прошуршало по кустам и Антир грязно выругался, вытаскивая из голени обломок обсидиана.
Алеф получил лёгкий удар в плечо, а Клерм схватился за бок. Коже там разорвана скользящим ударом и кровь обильно побежала по бедру.
- Они не хотят нас убивать! - завопил Хилон, выпучив глаза.
- Хотят захватить нас живыми! Не дадимся! Вперёд, ребята! Круши разрисованные морды!
Все дружно бросились вперёд. Стук оружия, крики и стоны слились в сплошной шум. Туземцы отбивались яростно, но натиск бородачей был так силён и неожидан, что в минуту десяток трупов уже валялось на траве.
- Не спеши уходить, ребята! - кричал Велтур, орудуя топором. - Бей всех, не давай уходить! Они не убьют нас!
Алеф усердно махал палицей и к нему боялись подлезть. Он бросался то в одну сторону, то в другую. Черепа воинов раскалывались от его ужасных ударов и мозги бесформенной массой брызгали на листву.
Вой отчаяния и ярости испускали воины, никак не могущие навалиться и обезоружить отчаянных бородачей. Их оставалось всё меньше и меньше.
- Ребята, поднажми! - орал Велтур, видя, что врагов осталось не более двух десятков. - Круши всех, не останавливайся!
Но силы оставляли их. Многие были ранены и едва держали оружие в руках. И в это время из кустов донёсся клич подходивших воинов. Они выскочили с победными криками и в одно мгновение навалились на смельчаков. Руки не смогли пробить живую массу тел. Сплошной клубок тел огромным распадающимся комом катался среди кустарника. Оружие уже никто не применял. В ход пошли зубы, кулаки, пятки.
Наконец борьба стала утихать. Около сотни воинов справились с горсткой бородатых пришельцев. Затравленно вращая налитые кровью глаза, они, ещё не остывшие от сражения, продолжали извиваться связанными телами, но усилия их оказались тщетными.
Туземцы тоже отдувались, отдыхали, осматривали ушибы, ссадины и злобно поглядывали на своих врагов. В глазах светилось торжество.
Три десятка воинов остались лежать на траве. Некоторые ещё пытались цепляться за жизнь, остальные уже перешли в мир иной. Никто не обращал на них внимания.
Собрав оружие и освободив ноги пленным, воины копьями подняли несчастных бородачей и погнали к речке. На траве остался Клерм. Он уже ничего не чувствовал и ни в чём не нуждался. Он был задавлен массой тел, навалившейся на него в свалке.
Друзья оглядывались на него подбитыми глазами, прощаясь навсегда. Антир не мог сам идти и его пришлось тащить на руках. Для этого воины развязали Алефу и Велтуру руки, но связали ноги на длину укороченного шага.
Глава 6. ГНЕВ БОГОВ
В окружении мрачных жрецов процессия не менее мрачных людей шествовала по улицам города в тесном коридоре любопытной толпы. Впереди, все в синяках и ссадинах, хромая, в грязных повязках на кровоточащих ранах, понуро тащились оборванные и грязные бородачи. Их волосы и бороды давно не видели ни щётки, ни воды, ни гребня.
Руки связаны спереди тонкими лианами, вдавившимися в грязную кожу. Антир с трудом ковылял, едва переставляя ноги. Он не успел ещё оправиться от ранения, но бодрился, стараясь не показать своего отчаяния. Ему никак не хотелось умирать одному, без близких друзей.
А толпа шумела, теснилась ближе к обречённым пленникам, жадно рассматривала, стараясь ущипнуть, плюнуть или бросить горсть пыли. Воины и жрецы невозмутимо шагали плотными рядами, но не препятствовали неистовству толпы.
Четыре дня наши несчастные пленники томились в тёмном помещении одного из храмов и теперь, без всякой подготовки, отправлялись на жертвенный камень. Боги требовали жертв, грозили новыми землетрясениями. Они напоминали о себе частыми толчками, но это были пока лёгкие толчки. Однако что задумали кровожадные боги, коль люди так скупы на жертвы?
И вот искупительная жертва готова и движется в свой последний путь к вершине храма бога подземного огня.
Впереди важно шествовал Великий жрец Тупай-Мис. За ним несли опахало, переливающееся радугой птичьих перьев. Белоснежные одежды тащились по загаженным мостовым.
Воина грубо разгоняли толпу перед величественным владыкой и люди склоняли покорные головы, не смея взглянуть в застывшее лицо.
Ещё люди поглядывали на далёкую гору Илопанго. С некоторых пор над её вершиной увеличился столб дыма и теперь он хорошо был виден даже с такого далёкого расстояния. Он вселял жителям города страх и суеверный ужас.
Но теперь бог, обитавший на вулкане, будет доволен. Никто ещё не получал такие великолепные жертвы, как сейчас. Он будет умилостивлен и не набросится на людей с остервенением и злобой. Не станет трясти землю и рушить дома, заглатывать людей в свои трещины и погребать их под обломками.
Велтур поднял голову и увидел вдали пышный головной убор халач виника.
Тот печально смотрел на окружающее, явно тяготясь им. Жидкое окружение показывало, что его власть держится лишь на традиции. Свита вельмож у Великого жреца оказалась куда больше и пышнее.
Но Велтуру было безразлично это. Он жадно вглядывался в голубое небо, в зелень листвы. Даже надоевшие тучи казались ему приятным видением. Они надвигались медленно, грозно, стремясь поглотить солнце.
Как не хотелось Велтуру умирать при солнце и он торопил тучи поскорей закрыть его. Он сам удивлялся такому желанию, но оно было сильнее его.
Он оглянулся на друзей. Они шли страшными духами ужаса. Измождённые и лохматые, они могли вызвать сострадание. Но люди Великого города не знали этого чувства. Во всяком случае, сейчас они его не выказывали, ими двигало лишь чувство побыстрее умилостивить грозного бога, отвратить от себя его гнев и злобу.
Короткая остановка перед храмом. Пение гимнов, ритуальные медленные пляски и последнее усилие. Путь на вершину храма, где жрец уже приготовил свои орудия для жертвоприношения.
Пленников грубо втаскивали наверх. Некоторые уже не могли сами взобраться от истощения и усталости. Да и раны гноились, болели и затрудняли движение. Страх наполнял ноги ватной слабостью.
С вершины пирамиды Велтур оглядел площадь, заполненную народом, ждущего волнующего зрелища. Взгляд проследил за пределы города, где зеленели поля маиса, где синели далёкие горы, заволакивающиеся тучами грозы.
Вдруг яростный крик отчаяния и решимости огласил храм. Велтур краем глаза успел заметить, как мелькнула тень и скрылась.
Замешательство среди жрецов, волнение пленников, и он услышал шепот Дирука, взволнованный и жаркий:
- Антир бросился вместе с главным жрецом вниз с площадки храма!
- Молодец Антир! Но нам этого уже не совершить. Жрецы стоят слишком плотно, - ответил Велтур и задышал бурно прерывисто.
Тупай-Мис назначил другого жреца исполнять обряд жертвоприношения. Дюжие помощники схватили стоящего первым Хилона и мгновенно растянули его на жертвенном камне. Взмах сверкающего обсидианового ножа и брызнула из вскрытой груди кровь. Хилон дёрнулся, но не вскрикнул. Глаза удивлённо уставились в синее небо.
Труп оттащили в сторону. Те же жрецы схватили Алефа и потащили его к камню. Он безвольно тащился на ватных ногах, но в последний миг рванулся отбросил жрецов и ударом кулака свалил ритуального жреца с ножом.
Дикий рёв вырвался из его груди. Он бросился на других, но те навалились всем скопом. Алеф скрылся под их бронзовыми телами, продолжая яростно сопротивляться.
Не успели остальные пленники броситься в общую свалку, как сильнейший толчок всколыхнул храм. Загудело, задрожало. Пыль поднялась над городом, с грохотом рушились здания. Трещины пошли по храму, отваливались куски стен.
Началось землетрясение. Город окутался непроницаемой завесой из пыли, но видно было, что многие здания лежат уже в развалинах. Люди заметались на площади, истошные вопли, стоны неслись с разных сторон.
Непонятный гул опять прокатился и новый толчок свалил многих людей на вершине храма на расходящиеся плиты пола. Вопли ужаса прокатились по площадке. Кто-то катился по ступеням, а вслед катились сорванные камни и щебень штукатурки.
Храм покачнулся и стал медленно разваливаться. Гатал упал в трещину и его крик никто не услышал. Алеф выбрался из-под груды тел обезумевших от страха жрецов. Он бросился вниз по ступеням, волоча за собой клоки разорванных одежд.
- Ребята, бросай всё и вниз! - голос Ревула едва дошел до слуха Велтура. Пленники растолкали панически мечущихся жрецов и ринулись вниз, на площадь, где продолжали вопить немногие оставшиеся туземцы.
Никто не обратил внимание, когда оказались порваны лианы, связывающие им руки. Они перепрыгивали через камни, трупы людей, трещины. Силы сами мощно вливались в истерзанные тела.
В городе творилось нечто ужасное. Толчки следовали один за другим и определить их силу было невозможно. Уже все каменные здания клубились в пыли, разбросанные гигантскими силами. Начались пожары и люди с обезумевшими глазами носились по улицам, ища спасения.
Некоторые указывали на вулкан. Велтур оглянулся туда. Над конусом стоял огромный столб дыма. Временами из него вырывался сноп огня. Молнии сверкали беспрерывно. Далёкий гул накатывался неумолимо, неотвратимо.
Пленники остановились далеко от центра города, в изнеможении опустившись на запыленную траву. Жители тащили скарб и бежали, выпучив глаза. Куда они бежали и зачем - никто сказать не мог.
Земля постоянно колебалась, трещины змеились по сырой земле. Солнце скрылось за тучами, которые слились с дымом и затмили почти весь небосклон.
- Что делается!? - с ужасом спросил Дирук, трясясь всем телом.
- Подземный гром, - ответил Велтур, едва отдышавшись. - Землетрясение, а ещё вулкан стал изрыгивать из своих недр огонь.
- Мы и так считались погибшими, - ответил Велтур. - Трое из нас уже переселились в мир иной. А нам дали отсрочку. И сколько она будет длиться, одним богам известно.
- Пить хочется, - простонал Алеф, размазывая кровь и пот на истерзанном лице. - Дайте воды!
Дирук молча встал и направился в брошенную хижину. Вскоре он принёс кувшин с водой и несколько лепёшек.
Кругом качались ветхие хижины, но под ними погибнуть было мудрено. Начался ливень. Постепенно он усиливался и вскоре сплошной поток мутной воды ринулся на землю.
Не успев отдохнуть, люди стали искать убежище. Забежали в крохотную хижину, перекосившуюся и полуразвалившуюся. Крыша протекала в нескольких местах, но было не так холодно.
Толчки прекратились, пыль осела, но с неба лилась грязная вода. Тучи успели насытиться пылью и дымом вулкана. Гром и молнии беспрерывно сотрясали город. Пожары затихли, но вопли людей ещё слышались. Они продолжали суматошно бегать по улицам, разыскивая родных, спасая скарб.
Начался грабёж богатых развалин и храмов. Воины не слушали своих начальников и кровь лилась во многих местах.
Дождь начал стихать, но небо темнело тучами. Вулкан Илопанго периодически плевался раскалёнными брызгами и эти вспышки делались всё сильнее и ярче. В сгущающихся сумерках это выглядело зловеще, жутко.
Половина жителей города покинула свои жилища. Вельможи неистово вопили, сзывая рабов и прислужников. В одно мгновение многие из них стали нищими. Слуги и рабы разбежались и они кучками толпились у своих развалин.
Жрецы торопливо пытались спасти остатки храмовой утвари, копаясь в обломках, не взирая на дождь.
Ночью были ещё толчки, но сила их убывала. Подземные боги уставали, им тоже хотелось отдохнуть. Но вулкан разгорался всё сильнее. Небо всё заволокло тучами пепла и он падал непрерывно, укрывая землю, траву и весь город, от которого осталось одно жалкое подобие.
Кое-как переночевав в сырой хижине, наши беглецы немного отдохнули, подкрепились тем, что разыскали в хижинах по соседству и стали совещаться.
- Здесь оставаться нам нельзя, - заявил Велтур решительно.
- Об этом не может быть и речи, - отозвался Ревул. Он выглядел страшно со своей всклокоченной грязной бородой.
- Город полностью разрушен и нас опять могут схватить для принесения в жертву богам. Но сейчас день и опасно показываться на улицах.
- Сейчас не до нас, - возразил Дирук. - Думаю, что можно и попробовать.
- Стоит ли рисковать, - настаивал Ревул. - Дождёмся ночи и тогда с помощью богов отправимся на восток по дороге.
- Теперь все дороги в трещинах и ходить по ним опасно, - не унимался Дирук. - А к тому же мы все изранены и без продовольствия и оружия. Об этом тоже надо подумать.
- С тобой можно согласиться, - поддержал товарища Велтур. - Но и здесь оставаться боязно.
- Народ перепуган и мечется обезумевший. Переберёмся подальше от города и остановимся в первом селении. Там и переждём малость, пока подживут раны. Да и окрепнуть не мешает. Сколько дней почти ничего не ели, - и Алеф потрогал свои многочисленные ранки и раны.
Все замолчали, раздумывая над своими бедами.
А город продолжал покрываться слоем пепла. Он твердел под воздействием влаги. Трава с трудом пробивалась сквозь этот слой, ветви деревьев гнулись, листва скрючивалась. Воздух был напоён запахом серы и другими газами. Дышать становилось тяжело. Солнце не пробивало плотную завесу дыма, пыли и пепла.
Дирук выходил в крохотный садик и поглядывал на небо. Ветер гнал пепел на восток, туда же улетели перепуганные птицы. Было сумрачно и душно. Молнии постоянно полыхали у конуса вулкана и гром тихонько ворчал. Полосы ливней медленно перемещались вокруг вулкана. Он почти скрывался в этом круговороте, но постоянные всплески огня хорошо показывали его и в сумерки.
Нельзя было определить положение солнца. Временами полосами проходил дождь и потоки почти чёрной воды низвергались с неба. На земле эти потоки бурно текли в низины, сметая всё на своём пути. Жижа заполняла низкие места, делая их непроходимыми. Она медленно застывала, укрывая землю надёжным панцирем.
Люди разбегались из города и к вечеру город почти опустел. Улицы завалены брошенным скарбом, смешанным с пепельной жижей.
Страна стала неузнаваемой. Леса, поля и горы стали почти чёрными от непрерывно падающего с неба пепла. Птицы и звери исчезли или улетели и больше не ласкали слух своим пением. Повсюду можно было увидеть мертвые тела этих животных, умерших или от голода, или задохнувшихся от пепла.
Местность опустела. Жители спешно ушли, бросив нажитое. По дорогам и обочинам гнили трупы, присыпанные пеплом, залитые грязью. Деревья стояли без листвы, словно был сухой сезон. А пепел продолжал падать, небо серело, едва пропуская солнечные лучи.
Дней десять беглецы тащились по этой пустыне, редко встречая людей, выбившихся из сил. Их истощённые тела покрыты грязью, как и тела наших бородачей. Искупаться было негде. Ручьи и речки, в изобилии встречающиеся по пути, текли грязевыми потоками, вынося на берега целые наносы грязно-серого пепла. Рыба гнила у берегов, источая ужасный запах.
Питались в основном падалью, не успевшей сгнить. Болели все без исключения и в день проходили не больше пяти-шести миль. И всюду пепел, пепел!
Они проходили мимо брошенных селений, искали там маисовых зерен или муки, бобов или другой снеди, но находили редко.
- Не выбраться нам из этого проклятого места! - кричал в ожесточении и злобе Алеф, уже не веривший, что когда-нибудь кончатся эти исковерканные вулканом места.
- Коль не выбраться, так ложись и умирай! - в раздражении ответил Велтур.
- Не надо ругаться, - уговаривал Дирук, хотя сам видел, что спасения нет. - Сколько нам осталось жить, а вы ещё омрачаете последние дни ссорами.
- Сил больше нет! - вопил Алеф исступлённо. Его огромное тело жаждало пищи, чистой воды. Но этого нигде не было.
Воду приходилось долго отстаивать в сосудах, прикрытых чем попало. Их тела и лица покрыты толстым слоем грязи и смыть этот слой было нечем. Кожа чесалась, зудела, покрывалась язвами. Глаза слезились, веки раскраснелись и болели. Волосы свалялись в сплошной ком.
Наконец горы кончились. Начались низины, заполненные жижей, трясиной и зловонием. Они набрели на довольно широкую речку, остановились, осматриваясь по сторонам.
- Мы довольно далеко отошли от горы огня и теперь лес станет зеленеть, - рассудительно сказал Дирук, всматриваясь в окрестности.
- В таком случае нечего радоваться, - торопил Алеф. - Пока ещё осталось немного сил, давайте свяжем плот и пустимся по воде. Речка тянется в нашем направлении и это облегчит наш путь.
- Верно говоришь, Алеф, - согласился Велтур. - Давай, ребята, веселей! Два дня вязали плот. Слабые руки плохо слушались, подходящего материала было мало, но плот всё же получился.
- Готово, - отдуваясь молвил Велтур, осматривая грубое сооружение. - Нас теперь осталось всего четверо, да и весим вдвое меньше. Выдержит.
- Помогите нам, всемогущие боги! - Дирук воздел руки вверх, прося богов послать им избавление от всех бед.
Слабые руки едва спихнули плот на середину речки и он медленно поплыл под сенью ободранных деревьев. Кругом стояла гробовая тишина. Всё живое покинуло эти края.
Берега тянулись унылыми, безлюдными. Изредка попадались трупы туземцев, мелких животных и птиц. Казалось, что эта четвёрка осталась одна на земле. Ужас иногда охватывал людей, хотелось быстрее покончить с этим кошмаром.
Перед заходом солнца, а оно мрачно просвечивало сквозь пелену пепла, всё ещё падающего с неба, за поворотом речки увидели группу туземцев. Они расположились у самой воды и возились с чем-то. Их было пятеро и вид их говорил, что это такие же мученики, как и плывущие по реке.
Они поздно заметили приближающийся плот и бросились бежать, оставив на берегу человека.
Пристали. В грязи копошился туземец, голый и облезлый. Он был уже не первой молодости или таким казался. На груди его кровавились следы когтей хищника.
- Откуда мог взяться тут хищник? - спросил сам себя Дирук, разглядывая раненного туземца.
- Может, тоже не успевший удрать, или старый, - ответил Ревул. - Может, туземец сможет поведать нам об этом?
Туземец испуганно глядел на страшных людей, силился подняться, но Дирук удерживал его. Вскоре удалось узнать, что это крестьянин из селения в дне пути от поверженного города. Он с трудом говорил, сдерживая стоны.
- Да у него не столько раны болят, сколько он истощён и слаб, - заметил Алеф неприязненно.
- Может и так, а всё ж человек и его жалко, - ответил Дирук. - Покричим его спутникам, может откликнутся. Вместе веселей путешествовать.
- Лишняя обуза, - проворчал Алеф, но возражать не стал.
После долгих попыток из леса вышли люди и боязливо приблизились. Это были молодые мужчины и одна женщина. Оказалось, что это семья, которая пытается пробиться на восток так же, как и наши бродяги.
У них оказалось несколько бананов, собранных в лесу, и стебли съедобного растения. Дирук достал горсть фасоли и немного маисовой муки, оставшейся от прежних запасов.
Настороженно сидели у костра, жадно уплетая скудное угощение. Один из туземцев оказался юношей лет пятнадцати, женщине не больше тридцати. А с ранами лежал глава семьи. Он действительно подвергся нападению ягуара, но того удалось прогнать. Однако отец был плох. Это случилось после полудня и с тех пор ему становилось всё хуже.
На грязном теле трудно было заметить всех следов нападения, но было видно, что раны могут быть смертельными. Кровь до сих пор обильно сочилась из разодранной кожи, а листьев, могущих остановить кровь, в лесу не находилось.
Ночь прошла тревожно. Каждый опасался другого, но всё обошлось. Утром все погрузились на плот, предварительно усилив его двумя стволами.
Ахау-Так, старший из туземцев, оказался самым разговорчивым. Он поведал о страшных днях бегства из селения.
- Нас было столько, сколько пальцев на двух руках и одной ноге, - говорил он, пошевеливая веслом из жердины. - Но скоро стали умирать старики и дети. Вчера оставили женщину и теперь мы сами ждём смерти. Боги разгневались на нас и послали грязь с неба.
- И куда же вы направляетесь теперь, - спросил Дирук.
- Мы сами не знаем, господин. Лишь бы подальше от небесной грязи.
- И это нам всем, кажется, удаётся, - заметил Велтур, указывая на посветлевшие воды речки.
- Стало быть, боги пощадили эти земли, - ответил Ахау-Так.
Он внимательно оглядывал берега речки. Они стали зеленеть. Пепел здесь был тонким слоем и дожди легко смывали его в болота и речки. Стали попадаться птицы и их голоса вселили радость и надежду в измученные сердца этих людей.
После полудня увидели на берегу маленькое селение. Пристали, захватив в руки нехитрое оружие, которое ещё сохранилось у людей. Жители четырёх хижин в страхе убежали в лес, бросив всё на месте.
- Пусть побегают, а мы пока подкрепимся тем, что осталось, - сказал Алеф довольным тоном, отправляясь на поиски еды.
- Неужто боги сжалились над нами? - воскликнул Дирук, с жадностью уплетая свежую маисовую лепёшку с варёной фасолью.
- Видать по всему, что так, - ответил Велтур. - Теперь надо смыть с себя всю грязь, а то люди пугаются нашего вида.
- Верно, - согласился Ревул, уже веселее поглядывая по сторонам. - Вот насытимся и помоемся.
Жители так и не показались. Ночь прошла в тревожном ожидании нападения, но его не последовало. Алеф предположил:
- Может, они побежали за подмогой? Их, я заметил, было человек двадцать с ребятишками и женщинами.
- Всё может быть, - ответил Велтур. - Потому нам здесь не стоит задерживаться. Люди тут живут другого племени и нас могут не понять.
Они заспешили, словно из кустов на них глядели свирепые глаза врагов, На плоту Алеф сказал старшему туземцу:
- Ты, Ахау-Так, не думай, что мы трусливы. У нас другое предназначение. Боги отметили меня и моих спутников. Они возмутились надругательством на вершине храма богу подземного огня надо мною и не позволили принести в жертву. Он тряханул землю так, что все жрецы свалились с площадки храма, а мы все оказались живы. И теперь бог дарует нам жизнь и спокойствие.
Туземцы слушали Алефа, раскрыв рты. В глазах застыл ужас, смешанный с недоверием. Но Алеф и так им казался человеком близким к богам и эти его слова упали на благодатную почву.
Глава семьи прохрипел что-то нечленораздельное, рванулся к Алефу, но в го же мгновение сник, задышал поверхностно. Глаза закатились и он вытянулся и затих.
Родственники оцепенели, глядя на мёртвого сородича. Алеф спокойно, словно ничего и не произошло, молвил тихо с рокотом в голосе:
- Боги взяли вашего родича, он стал жертвой богу огня. Он утолил последний голод и теперь успокоится. Не скорбите. Это благодатная жертва.
Никто из туземцев не осмелился выразить своё горе. Мёртвого снесли на берег, сложили большой костёр, затащили туда мертвеца и подожгли.
- Прах последней жертвы будет приятен богу подземного огня! - провозгласил Алеф торжественным голосом и заговорил на своём языке, словно общаясь с богами.
Смрад горелого мяса распространился по берегу. В скорбном молчании, туземцы поплелись на плот, с опаской поглядывая на Алефа. Велтур сурово оглядывал своих товарищей, не решаясь спугнуть впечатление странного ритуала. Может быть, это им пригодится в будущем.
На другой день пепел совсем исчез. Только река ещё несла к морю муть, напоминая о великой катастрофе. Стали попадаться селения, но люди в страхе покидали их. Это давало обильную пищу истощённым людям, но вселяло и страх. Не вечно же будут попадаться маленькие селения. Скоро начнутся густонаселённые места и тогда придётся искать способы проскочить к морю.
- Друзья, дальше следует подумать, как нам продолжать путь, - сказал на одном из ночлегов Велтур. Он был озабочен дальнейшим их продвижением, опасаясь плена в этих незнакомых землях.
- Спросим у туземцев, может, они лучше знают эти места, - предложит Ревул. Однако забитые крестьяне ничего не могли сказать дельного. Они со страхом ожидали конца путешествия, понимая, что им нечего ждать от встречи с местными хозяевами.
- Тогда надо захватить пленника и постараться выведать у него кое-что, - предложил Дирук.
- Трудное дело, - с сомнением ответил Велтур. - Языка мы не знаем, но в то же время это дельный совет.
- Как ты поймаешь их, если они исчезают прежде, чем мы пристанем к берегу? - заметил Алеф.
- Придётся выследить, подкрасться и внезапно напасть.
- Нам бы лодку, - мечтательно протянул Дирук.
- Тоже правильно. Стащить лодку придётся. Плот слитком неповоротлив, и Велтур одобрительно глянул на Дирука.
- Может, туземцы нам помогут, - предложил Ревул.
Туземцы выказывали откровенные признаки страха и нерешительности. С ними долго говорили, но ни к какому решению не пришли.
- Ладно, - сказал Велтур. - Будем сами добывать себе и лодку, и пленного. Утром обнаружилось, что туземцы исчезли. Алеф выругался и со злом сказал Велтуру:
- Не надо было с ними говорить! Эти рабы не способны ни на какое дело!
- Не оповестят ли они ближайшие селения? - спросил Дирук, озабоченно глядя на друзей.
- Вряд ли, - ответил Велтур. - Они сами боятся встречи с ними и теперь, наверняка, бегут подальше в лес.
- В таком случае нам будет проще без них, - заметил Алеф. - Еды у нас достаточно, а там видно будет.
Речка становилась шире, а леса гуще и влажнее. Ежедневно шли дожди, но от них прятаться было бессмысленно. Никакая временная крыша не спасала от потоков воды, низвергающихся с неба.
Медленное продвижение плота позволило заранее заметить селение, раскинувшееся недалеко от берега. Ещё не наступил полдень и дождь был в самом разгаре. Его косые полосы почти скрывали хижины селения. Да и их, наших скитальцев, никто не заметил.
- Боги нам послали удачу, - радостно зашептал Дирук. Он торопливо подгонял плот под завесу ветвей деревьев, пряча его от посторонних глаз.
- Теперь не мешкать, - отозвался Ревул. - Хватаем всё наше добро и к селению. Там стоят лодки.
Четвёрка вымокших бородачей осторожно захлюпала по мелководью, направляясь к хижинам. Ливень шумел, разрываемый ударами грома, молнии слепили глаза и в этой свистопляске они легко добрались до берега, где лежали длинные пироги, вытащенные на берег.
- Вот эту, - указал на внушительных размеров лодку Алеф.
- Не слишком ли большая? Ты, Алеф, под себя выбираешь.
- Не болтайте! - злился Велтур. - Сталкивайте быстрее, пока никто не заметил, а то несдобровать!
Пирога оказалась лёгкой и вскоре она заскользила по кипящей воде речки. Алеф предусмотрительно захватил лишние вёсла и странники заспешили отгрести подальше.
- Как здорово у нас получилось! - радостно воскликнул Ревул, налегая на короткое весло, загребая воду.
- Не торопись рисковать! - предостерёг его Велтур.
- Как быстро мы плывём! - восторженно сказал Дирук, оглядывая друзей радостными глазами. - Не то что тяжелый плот.
- Дураки, раньше не догадались захватить лодку, - недовольно буркнул Алеф и зло сплюнул в воду.
- Не плюй, боги могут рассердиться и отвратят свой лик от нас, - с боязливостью предостерёг Дирук.
- А, боги! Что они! Никто не поймёт их деяний. Они сами не знают, что с людьми делать, а если и делают, то не то, что нужно!
- Не время обсуждать богов, - прервал опасный разговор Велтур. Дождь только что кончился, но солнце ещё не запылало на небе. Впереди показались хижины другого селения. Несколько ребятишек шлёпали ногами по пляжу, пытались ловить рыбок.
- Что делать, Велтур? - спросил Дирук, указывая на селение.
- Ждать ночи долго, а времени у нас не так уж много. Давай прижиматься к противоположному берегу. Под ветвями деревьев проскочим дальше. Вряд ли туземцы нас определят.
Все согласились и пирога зашуршала ветками и камышами, пробираясь у самого берега. Листва наполовину скрывала их. Однако туземцы заметили и с любопытством провожали глазами, высыпав на берег. Приготовленные луки не понадобились. Преследовать их не стали и вскоре селение скрылось за поворотом.
- Так нажимать, так и вовсе дух испустишь, - недовольно протянул Алеф, но веслом заработал резвее.
Перед заходом солнца заметили приток неширокой речушки. Дальше по руслу прежней реки виднелся дымок и можно было понять, что селение спряталось за ближайшим поворотом.
- Скоро ночь, - молвил Велтур, поглядывая на небо. - Будем устраиваться на ночлег, а то впереди селение и его можно не проскочить.
- Ночлега лучше не делать, Велтур, - предложил Ревул. - Ночью только и продвигаться. Передохнём до темноты и пустимся дальше.
- Верно Ревул говорит, - отозвался и Алеф. - Будем плыть по ночам. Так спокойнее и вернее.
Велтур вынужден был согласиться и пирога втиснулась в узкое русло речки, сжатой нависающими деревьями и зарослями высокой болотной травы.
Вторую ночь осторожно продвигалась пирога по реке, которая становилась всё шире. Заболоченные берега тонули в зелёном море и селения попадались редко. Располагались они на повышенных местах подальше от берега и это создавало благоприятные условия для плавания.
Под утро, когда стали присматривать место для днёвки, заметили крохотную пирогу у противоположного берега. Растерялись малость, но потом Ревул прошептал:
- Проскочить не удастся, надо захватывать. Иначе шум подымет и мы пропадём.
Тихонько навалились на вёсла и пирога бесшумно понеслась к противоположному берегу.
В лодке находился рыбак и примитивной сетью ловил рыбу. Он заметил опасность слишком поздно, увлёкшись делом, и на мгновение растерялся. Хотел отгребать, но сеть запуталась и он прыгнул в воды реки.
До берега было недалеко и он быстро уходил, отчаянно колотя руками.
Ревул уже прилаживал стрелу. Короткое тренькание и пловец, уже выбирающийся на берег, споткнулся и засучил руками, приподымая голову. Он оказался ранен в спину и его вскоре подобрали в пирогу.
- Его корыто затопить! - распорядился Велтур. - Да смотрите рыбу не выбрасывайте, если она есть.
Мнительный Алеф недоверчиво оглядывал окрестности, зная, что селение недалеко. Шум мог быть услышан, но кругом стояла тишина. Небо на востоке бледнело и скоро должно выскочить солнце.
- Видно проскочить дальше нам не удастся, - сказал Велтур, поглядывая с беспокойством на небо.
- А надо бы, - предложил Дирук. - Если остаться здесь, то рыбака могут хватиться и искать. Найдут нас и тогда боги нам не помогут.
- Раз Алеф вспомнил бога, то придётся поспешить, - ответил Велтур. Мощно ударили вёслами и пирога понеслась вниз. Туземец покряхтывал на дне с кляпом во рту. Рану его никто не перевязал и кровь медленно струилась, подтекая под тело.
Солнце ещё не взошло, когда показалось селение по правому берегу. Оно темнело на пригорке и огни костров уже светились у хижин проворных хозяек.
Пирогу бросили к противоположному берегу и навалились с удвоенной силой на широкие вёсла. Борта шуршали об осоку и ветви, и селение быстро исчезло за поворотом.
- Нас заметили, - с трудом переводя дыхание сказал Велтур, переставая на время грести.
- Что ж ты расчитывал проплыть всю реку незамеченным? - спросил Алеф с явным недовольством в голосе.
- Теперь не до разговоров! - прикрикнул Ревул. - Навались, надо подальше отойти от этого места и затаиться в протоке или рукаве.
Полчаса спустя пирога укрылась в притоке, проплыв вверх по течению несколько сот шагов.
Уставшие, обессилевшие, путники повалились на дно пироги отдышаться.
- Что-то надо делать с рыбаком, - спросил Дирук, поглядывая на мычащего раненного.
- За борт его, да и дело с концом, - отозвался Алеф.
- Погоди за борт. Может, что полезного выведать сумеем.
- Ну начинай, Велтур, коль ты такой умный. А я посмотрю, как это у тебя получится.
- Ты, Алеф, стал несносным ворчуном. Что тебя так беспокоит?
- Вишь, какой спокойный нашелся!
- Алеф, не заводи склоку! - угрожающе пробасил Ревул. - И так нас мало осталось. Не психуй понапрасну. Мы тоже всё понимаем.
Алеф зло засопел, но отвечать не стал.
Велтур долго бился с пленником, пока сумел понять кое-что из его слов.
- Мне кажется, что море совсем близко, - сказал Велтур, утирая лицо, как после тяжелой работы.
- А что за река, по которой мы плывём?
- Какая-то Улуа. И дальше к морю всё меньше селений?
- А что городов нет? - спросил Велтура Дирук.
- Есть, но дальше на севере. Там большие города, вроде таких, через которые мы когда-то проходили. А здесь полудикие туземцы, платящие дань.
- Так это очень хорошо получается! - радостно воскликнул Дирук. - Без помех доплывём до моря, а там уже проще.
- Никто не знает, где лучше, - отозвался Велтур.
Настроение скитальцев сильно поднялось. Они перевязали рану рыбаку и отпустили на берег. Но тот был слаб и никто не надеялся, что он сможет вернуться в своё селение.
Два дня спустя река расширилась. Берега разошлись, а ветер донёс едва уловимый запах моря. Вода стала подниматься. Было ясно, что близко море.
- И верно, прилив! - откликнулся Ревул. - Скоро море!
Длинные тени от деревьев стали отдаляться, пирога шла по освещённой середине реки. Впервые можно было рассмотреть дальние отроги гор, синевшие в ярком сиянии дня.
Под вечер перед глазами раскинулась широкая гладь моря. Река раздалась, низкие берега терялись среди волн, набегавших навстречу. Пирогу качало, грозя перевернуть.
- Причаливай к берегу!, - скомандовал Велтур, с опаской озираясь кругом. По мелководью добрались до песчаного берега, вытащили пирогу и ощутили радость в груди. Сколько времени мечтали о море и вот теперь оно перед ними. И никого вокруг!
- Тут и заночуем, - распорядился Велтур, радостно вдыхая полной грудью влажный воздух морских просторов.
Заросли кустарников начинались шагах в ста от берега. Птицы неистово кричали в них, перепархивая с ветки на ветку.
- Вот и мясо летает! - указал на них Дирук и, захватив лук со стрелами, отправился к зарослям.
Вскоре он вернулся с двумя попугаями в руках.
Следующий день отдыхали, стреляли попугаев и наслаждались мясом и покоем. Лишь комары досаждали нещадно, но дым костра и тут помогал от них спасаться.
- А дальше что? - спрашивал Ревул, когда отдых стал казаться неуместным.
- А дальше пусть боги решают, - ответил Велтур, стараясь ни о чём не задумываться.
- Боги ничего тебе не посоветуют, Велтур, - ответил Алеф. - Тут самим придётся мозгами пораскинуть.
- Я так и понятия не имею, куда можно направиться, - откровенно признался Дирук и лицо его посерьёзнело.
- Жаль с нами нет ни Хилона, ни Ишильце, - молвил Велтур с сожалением. - Они бы смогли нам посоветовать, что делать.
- И так всё ясно, - бросил Алеф. - Давно уже разговор был, что и как можно предпринять. Ясно одно. Надо изыскать способ вернуться в Ливию.
- В такую даль? На чём? Где ты тут достанешь подходящее судно? Нет, с этим у нас ничего не выйдет.
- Коль захочешь, так выйдет.
- А кто может водить судно в открытом море? - не унимался Велтур. - Нас покинули все моряки, что были с нами.
- Так ты предпочитаешь остаться здесь? И что тут ты будешь делать?
- Опять попасть под нож жреца на жертвенном камне, - поддакнул Ревул.
- А не лучше ли вспомнить про Смаруна, - неуверенно произнёс Велтур и с сомнением поглядел на друзей.
- Да где ж ты его теперь найдёшь?
- Сам говоришь, что коль сильно захочешь, то всего можно достичь.
- Нет, это не дело! Я буду стремиться на восток. Ещё не знаю, как, но буду. Поживём, порасспросим, а там и придумаем кое-что.
После долгих споров и препирательств всё же решили не расходиться и держаться вместе. Алеф настоял на попытке вернуться назад.
- Что ждёт нас там? - не унимался Велтур, которому надоело скитаться по чужим странам, не имея ничего своего.
- Там есть надежда подняться и жить привычной жизнью, - отвечал Алеф. Его поддержали и друзья Дирук и Ревул.
- Мне всё чаще снятся мои горы и море. Я согласен сделать попытку, - и Ревул решительно поглядел на Дирука. Тот согласно кивнул головой.
- В таком случае, - молвил Велтур с неохотой, - я тоже вынужден принять ваш замысел. Но веры в его осуществление у меня нет. Слишком это сложно.
- Сложно, но возможно. Ишильце и тот говорил, что случаи возвращения в пергаментах обозначены. Почему нам не поверить в свою удачу. До сих пор нам это удавалось.
- Но не всем, а вернее меньшинству, - возразил Велтур, цепляясь за любую возможность остаться.
- Любое дело не обходится без потерь, Велтур.
- И как ты думаешь исполнять наше такое решение?
- Помнится, что ещё Хилон с Ишильце собирали разные сведения о море. И я вспомнил, что Ишильце говорил, как легче вернуться. Нужно подняться на север, а уж потом повернуть прямо на восток.
- На севере сильные города с кораблями, - напомнил Велтур.
- Вот и хорошо! Захватим один из них с командой и легче будет, не самим грести же всё время.
- Как легко у тебя всё получается, Алеф.
- Говорить, конечно, легче, но и сделать можно. Будем выдавать себя за богов. Может, это и поможет нам. Они, эти туземцы, довольно тёмные и во всё могут поверить.
- А ещё говорил Ишильце, что в тех водах множество островов.
- Значит, водой и пищей есть где запасаться. Решайся, Велтур. Другого у нас выхода нет. Хотя ты и хотел бы остаться здесь, разыскав Смаруна. Да где ж его теперь найдёшь?
Велтур вздохнул и махнул рукой. Ему казалось, что он сам себя обрекает на смерть или неисчислимые муки и покоя ему не будет.
Пирога осторожно пробиралась вдоль берега, держась его изгибов. Путь их лежал прямо на восток, но они знали, что скоро берег круто повернёт на север и начнутся земли могущественных городов.
Там они расчитывали добыть большое судно и рабов-гребцов. А пока по берегу изредка попадались маленькие селения рыбаков и им удавалось в них добывать еду. Жители в ужасе разбегались, но иногда выражали враждебность, хотя и не отваживались нападать.
Следуя изгибам берега, приходилось много времени тратить на дорогу, но спрямлять путь никто не решался. Пирога не приспособлена к морским переходам и любое волнение могло кончиться трагически.
Наконец, достигли большого селения. Оно раскинулось в устье реки и его нелегко было заметить с моря. Но Алеф успел разузнать о нём у жителей и сам искал его.
- Вот первое испытание, выпавшее нам, - сказал он, указывая на большие лодки, стоящие у берега. - Надо подумать, как захватить одну из них, но обязательно с гребцами.
- Не лучше подумать, как не попасть самим в лапы к этим туземцам, - возразил Велтур. Теперь он постоянно искал причин для недовольства и возражений. Алеф хмыкнул, но ничего не ответил.
Потом, после долгого молчания, он приказным тоном сказал:
- Пока затаимся рядом, не будем высовываться. Последим за судами, потом решим, что делать. Думаю, что лучше напасть на лодку в море, когда она отойдёт подальше. Так безопаснее. Вряд ли здесь опасаются чьего либо нападения. А мы должны это использовать.
Пирогу загнали в заливчик, вытащили на берег и укрыли в кустарнике. До вечера пришлось высматривать, подобравшись поближе.
С десяток лодок покачивались у примитивного причала, но лишь две из них оказались такими, которые могли пригодиться для дальнего плавания.
- Не пришлось бы нам тут сидеть днями, - с сомнением сказал Дирук.
- Просидеть можно и больше, лишь бы нас не заметили, - ответил Алеф. - Вот тогда будет не до сидения в засаде.
- У нас с едой не так уж хорошо, - напомнил Ревул.
- Теперь уж ничего не поделаешь. Надо потерпеть малость. Нам не привыкать к этому.
Перед самым вечером к пристани подошла большая лодка, груженная так, что борта сидели совсем низко. Тут же приступили к разгрузке. Рабы, подгоняемые палками, непрерывно сновали по шатким сходням, стаскивая на берег кули.
Алеф с сожалением пожаловался:
- Жаль, что лодка пришла не с нашей стороны.
- Да хоть бы и с нашей, - ответил Велтур. - Днём нам нельзя затевать шум.
- И то верно, Велтур, но всё равно жаль.
Они находились всего шагах в шестистах от причала и их зоркие глаза хорошо высматривали все подробности посёлка. На берегу стояли среди убогих хижин и большие деревянные дома, где, вероятно, жили богатые торговцы или правители селения и жрецы. На возвышении высилась пирамида храма, а дальше храма поменьше.
- Да тут можно насчитать до сотни больших домов, - сказал Велтур, долго рассматривая селение. - Это настоящий городок.
- Значит, и воины могут быть, - напомнил Дирук.
- А знаете, что я вам скажу, - встрепенулся Ревул. - Здесь нам сидеть не совсем удобно.
- Почему это?
- Да потому, что, по моим представлениям, все лодки будут уходить в северном направлении, а значит нам не достать их.
- И верно, - согласился Велтур. - Мы с юга пришли, а там нет городов, или они далеко и маленькие. Нечего там делать торговцам. А на севере большая и выгодная торговля.
- Хорошо, что вовремя додумались до этого, - довольно пробурчал Алеф.
- Тогда ночью переходим к северу от селения и там будем поджидать добычу. Это будет вернее.
Ближе к полночи лодка осторожно проплыла мимо селения и затаилась до утра.
Но пришлось ждать ещё почти день, пока увидели, как отвалила большая лодка. Там насчитали девять пар гребцов.
С этой вестью прибежал Дирук и в минуту лодку стащили на воду. Преодолев прибойную полосу, она закачалась на волнах.
- Не суетись, ребята! - прикрикнул Велтур. - Успеем, пусть пройдет дальше от селения.
Новоявленные пираты сильно погнали лодку почти тем же курсом, что и лодка торговца. Волна едва не заливала утлое судёнышко, но делать было нечего и приходилось идти на риск.
Вскоре берег остался далеко позади и лодки постепенно сближались. Ревул подправлял ближе и ближе, стараясь не пропустить торговца вперёд раньше времени.
- Не поворачивайте свои морды к ним! - прикрикнул Велтур. - Не то увидят наши бороды и испугаются.
- Надо бы сбрить их, всё удобнее было бы, - с угрюмым смешком ответил Дирук, отворачиваясь от близкой уже лодки.
Та уверенно шла своим курсом. Что ей маленькая лодчонка с четырьмя неумелыми гребцами?
Ревулу удалось пересечь курс лодки и на ней подняли вёсла, боясь столкновения. Ход замедлился. С лодки раздались грубые окрики, брань на непонятном языке.
Алеф незаметно прикладывал стрелу и то же делали другие. Когда большая лодка проходила мимо, стрелы взвизгнули тонкими голосами и двое туземцев с воплями скорчились на корме. Один из них уронил рулевое весло.
Молча, но с быстротой отчаявшихся зверей, бородачи бросились на борт и видели, как гребцы отшатнулись в растерянности. Вопли ужаса прокатились по волнам, но четвёрка уже орудовала палицами и топорами.
Не прошло и минуты, как лодка была захвачена. Три человека были убиты, остальные жались в страшном испуге к бортам, не решаясь даже кричать. Кто-то бросился в море и поплыл к берегу. Плавник акулы прочертил волны, буруны воды и она окрасилась красным. Несчастный не успел даже крикнуть.
- Гони гребцов на вёсла! - распоряжался Алеф, грубо толкая перепуганных туземцев, указывая им на вёсла.
Раздавая оплеухи, запугивая и крича, Ревул с Дируком расталкивали гребцов по местам. И как раз вовремя. Лодку почти развернуло по волне и она угрожающе закачалась, едва не черпая бортами воду.
Велтур указывал рулевому на север и тот понял. Лодка выровнялась и, набирая ход, плавно пошла в указанном направлении. На вёслах сидело восемь пар. Остальные лежали в крови с проломленными головами.
- Проклятье! - выругался Алеф. - Можно было и не убивать. Кто знал, что эти обезьяны такие пугливые.
- И так хорошо всё получилось, Алеф, - ответил Дирук. - Не гневи богов! Туземцы остервенело гребли, поглядывая на страшных людей с ужасом во взглядах. Участь бежавшего товарища отвратила их от мысли последовать его примеру.
- Надо привязать гребцов к бортам, - сказал Алеф, боясь, что те осмелятся устроить побег.
- Верно, Алеф, так спокойнее, - ответил Ревул и тут же принялся исполнять задуманное.
- А теперь посмотрим, что нам досталось.
Груз оказался непонятным и совсем не нужным. Почти вся лодка заполнена фигурками богов из дерева, камня и нефрита. Было немного белой ткани и больше ничего.
- Видно, должны зайти ещё куда-нибудь, - выразил предположение Велтур. - Уж слишком мало груза.
- Ты ищи пропитание, - торопил Ревул. - Изголодались ведь достаточно. Теперь нам силы понадобятся.
- Силы всегда нужны, Ревул, - ответил Велтур и полез исследовать груз на корме, где высились на столбиках крыша, крытая пальмовыми листьями. - Ты, Ревул, можешь быть доволен! Еды достаточно!
Велтур притащил туда легко раненого туземца и показал, что надо делать.
Тот закивал с готовностью головой и принялся готовить тесто для маисовых лепёшек. Вяленное мясо тоже нашлось в небольшом количестве, но и это оказалось роскошью.
После полудня встретили в море лодку, но постарались пройти подальше от неё. И до самого вечера никого больше в море не было. На берегу попадались селения и городки и их тоже приходилось обходить подальше, мористее.
На ночь укрылись в неглубокой бухте. Всех туземцев связали друг с другом и сторожили по очереди всю ночь.
К вечеру следующего дня достигли группы островов, расположенных недалеко от берега. Они проплывали слева и Алеф предложил свернуть к ним. Однако старший туземец, правивший лодкой, отрицательно закивал головой и с ним пришлось согласиться.
Туземец настойчиво указывал на широкий залив, глубоко вдававшийся в берег и приглашал зайти туда. Алеф внимательно его слушал, но что-то показалось ему подозрительным. Он решительно качнул головой и указал рукой в сторону моря. Лицо туземца выразило сожаление и испуг.
- Видать, хотел заманить нас в ловушку, раб проклятый! - выругался Алеф.
- И правда, лучше не соглашаться с ним, - поддержал того Ревул.
Лодка прошла приливом между низким островом и длинной песчанкой косой берега и слева потянулись унылые песчаные берега, лишенные растительности. Лишь изредка виднелись чахлые кусты да одинокие пальмы.
Прибой грохотал у берега и о высадке не могло быть и речи. Все со страхом смотрели на солнце, садившееся за этим безлюдным берегом.
Два дня спустя, обойдя остров Касумель, новоявленные пираты ограбили небольшую лодку, но добыча оказалась ничтожной. Лишь пополнили запасы продовольствия и захватили девять туземцев.
В месте, где огромный полуостров резко поворачивал на запад, Алеф стал с ожесточением вытряхивать из местных мореходов сведения о дальнейшем плавании в восточном направлении.
- Дальше на восток лежат острова, - поведал друзьям Алеф, после долгих выяснений. - Это то, что нам нужно. Возможно, эти острова тянутся так далеко, что с последнего уже легко перебраться в Ливию или в Иберию.
- А что за люди там живут? - Ревул поглядывал на берег, уходящий на запад, теряясь в дымке.
- Какие б ни жили, нам это не должно мешать. Дикари, какие ж ещё! А с ними легче договориться. Главное, что с продовольствием не будет трудностей.
Лодочники, захваченные на лодках, со страхом говорили о переходе на острова. Они крутили головами, говорили непонятные названия и показывали, какие там живут кровожадные люди.
- Можно понять, что там сплошные людоеды и туда опасно ходить, - и Велтур с сомнением покачал головой.
- У страха глаза навыкате, - Алеф вытаращил глаза, рассмеялся, махнул рукой и отвернулся, показывая, что не верит этим сказкам.
- А может и правда, - Дирук озабоченно глянул на коренастого коротконогого лодочника, беспокойно вращающего глазами.
- Они просто пытаются остаться у своих берегов. Это и дураку понятно. С этим нам нечего считаться. Они и так должны благодарить нас, что живы остались. Могло быть и хуже.
Однако и сами бородачи испытывали чувство страха, направляя нос лодки на восток. Берега тонули в синеве вод, сливались с небом, казалось, что больше им не увидеть их, хотелось повернуть назад.
Гребцы с тоской во взорах оглядывались на исчезающий берег, гребли вразнобой и таинственно перешептывались.
Алеф прошелся с палкой по их бронзовым спинам, дал в зубы лодочнику и тем немного успокоил их. Разговоры смолкли, глаза с тревогой поглядывали на горизонт, где поднималось светило, огромное, бесстрастное.
- Они говорят, - и Алеф кивнул на лодочников, - что завтра уже можно будет увидеть берег, если не изменится ветер на противный.
- Может, парус поставим, - предложил Ревул, поглядывая в небо. - С ним быстрее увидим землю.
- Где ты его возьмёшь? С чего мачту сделать?
- Поискать, так всё можно достать. Ткань у нас есть, слабоватая, но при теперешнем ветре вполне выдержит, а мачту связать можно из вёсел, у нас их теперь много.
Час спустя уродливый парус, надутый южным ветром, накренил слегка лодку, а за кормой запенился след.
- Гляди-ка, Алеф, как ход прибавился! - Ревул с восторгом поглядывал на парус, подтягивая слегка его нижний край за верёвку.
- Это действительно прибавляет нам радости и хода. Молодец, Ревул! Не иначе, как быть тебе корабельщиком.
- Жаль, нет с нами Реста, он ведь чувствовал, что конец его близок. Так он боялся сражения. Видно, боги ему явились во сне и подсказали.
- Почему ж остальным не являлись? - Алеф бросил взгляд недобрых глаз в сторону говорившего Ревула.
- Боги сами знают, кого выбирать для своего предсказания. Им не укажешь. Гребцы упорно продолжали грести, сменяясь по мере усталости. Лодка шла довольно быстро, волны окатывали с носа потоками брызг. Приходилось вычерпывать накапливающуюся воду.
Лодочник часто поглядывал на солнце, видно, побаивался сбиться с курса.
К вечеру гребцы окончательно выбились из сил и в изнеможении повалились на дно. Никакие палки не могли их поднять.
- Оставь их, Алеф, - Дирук отстранил его руку и толкнул на корму. - Дай им пить и есть и они снова возьмутся за вёсла. К тому же, ночь скоро и не стоит идти на большой скорости. Хватит и паруса.
Незадолго до захода на горизонте показалась полоска земли. Все с облегчением перевели дух, лица смягчились, повеселели. Даже туземцы стали оживлённо переговариваться, указывая головами на полосу берега.
Однако, до темноты пристать не успели. Отлив крутил воду у берега, луна ещё не показывалась и приставать к незнакомому берегу было очень рискованно.
- Придётся продрейфовать до утра в море, - с сожалением заметил Алеф.
- Да, боги тут нам не очень-то помогли. Столько сил отдали, а пристать не можем.
Лодочник руками показывал, что необходимо отойти в море. Прилив может выбросить лодку на скалы и разбить. Алеф с друзьями и сами это понимали.
Тревожная ночь прошла в ожидании чего-то, но ничего не случилось. Никто не спал, следили за берегом, скрытым ночной мглой. Ни одного огонька на удалось заметить в той стороне.
- Может, тут и людей нет, - с сомнением спросил Велтур.
- Люди везде есть. Остров, как можно понять у туземцев, огромный и людей много. Говорят же, что людоеды имеются.
- А где их нет? - спросил Велтур. - У нас разве не едят себе подобных?
- Я не замечал, - с усмешкой ответил Алеф, но понял, о чём говорил Велтур. Следующий день ушел на поиски удобного места для высадки. Лишь после полудня удалось пристать к берегу, вытащив лодку на песок.
Кругом простирались богатые леса полные птиц и обезьян. Здесь было не так жарко, как в лесах большой земли. Пальмы горделиво покачивали свои величавые кроны, шумели жесткими листьями. Огромные бабочки бесшумно порхали среди ярких цветов.
- Вот где благодать! - воскликнул Велтур, полной грудью вдыхая ароматный воздух острова.
- К этой благодати да попугайчика подстрелить.
- А разве это так трудно, Алеф? Можно и попугайчика, - и с этими словами Велтур углубился в лес, который подступал местами к самому пляжу.
- Ты смотри, и в самом деле попугайчики! - радостно воскликнул Дирук, видя выходящего из зарослей Велтура с двумя птицами в руках.
- Они тут совсем непуганные. Подпускают на пять шагов.
- Тогда почему только две птицы? - спросил Дирук.
- Много ли четверым надо? Хватит и столько. Нужно будет - подстрелим.
- А гребцы? Им тоже не мешает подкрепиться. Работали хорошо.
- Ладно, - махнул рукой Велтур и стал ощипывать тушки.
Целый день отдыхали, наслаждаясь воздухом, едой и прохладной водой ручья.
Невысокие горы покрыты лесом, кустарником. Вдоль побережья виднелись островки, уходящие вдаль нестройной цепочкой. Нигде не видно признаков людей. Тишина и покой царили здесь, дышалось легко и свободно.
Когда пришло время отплывать, Велтур лениво заявил, что готов остаться в этих местах на всю жизнь. Однако последовал за остальными, когда друзья решительно отправились стаскивать лодку в море.
Северные берега острова круто обрывались в море, изобиловали хорошими гаванями, но много островов мешало плаванию. Приходилось часто отдаляться мористее, во избежание столкновения с камнями, торчащими у побережья.
Два дня спустя на берегу заметили дым и направили лодку к этому месту.
Небольшое селение пряталось среди пальм в глубоком увале. Жители, совершенно обнаженные, с любопытством встретили незнакомых людей, не выказывая особого страха. Они помогли вытащить лодку, окружили пришельцев, хватая в руки каждую вещь, с любопытством рассматривая её.
Их тела дышали силой, были красивы и стройны. Длинные чёрные волосы свободно ниспадали на спину, а спереди ровно подрезаны у самых глаз. В носу и ушах воткнуты кусочки дерева, раковин или цветной выточенный камешек.
В руках держали дротики, луки и палицы. Никакого металла у них не было. Только дерево, камень и кость.
- Настоящие дикари, - заметил Велтур, приглядываясь к толпившимся туземцам. - А девушки у них тоже недурны собой.
- Видно, нам тут придётся задержаться, - Алеф жадными глазами оглядывал толпу доверчивых туземцев. - Здесь легко добыть всё, что они имеют. Прямо дети, да ещё совершенно не понимающие цену своих вещей и продуктов.
- Откуда им это знать в такой благодатной стране. Видишь, они ничего не имеют из того, что можно извлечь из этой земли.
- Вот живут, как птицы. Ничего не запасают. Никаких богатств. Даже не верится, что такая жизнь может где-то существовать.
Велтур с друзьями свободно обошли всё селение, состоящее из двух десятков лёгких шалашей или навесов от дождя. Нигде не видно выделяющихся своим богатством или знатностью. Любого можно было принять за вождя, но оказалось, что им является совсем обыкновенный туземец пожилого вида с седеющими волосами.
По случаю прибытия необычных гостей был устроен пир. Молодые воины с радостными лицами захватили луки и разбежались по лесу, карабкаясь по кручам. Другие с корзинами, сплетенными из гибких прутьев, пошли собирать плоды. Несколько лодчонок ушли в море.
Вечером запылали костры и начались пляски. Горы снеди из рыбы, плодов и битой птицы медленно исчезали. Веселящимся людям нечего было заботиться о пропитании на завтра. Добыть пищу в этих местах для такого малого селения не представляло никакого особого труда и туземцы предавались веселью с первобытной непосредственностью.
Девушки сами предлагали бородатым страшилам свои прелести, не заботясь о каких-то правилах морали. Это было так непосредственно, что в какой-то степени даже обескураживало.
Но веселье от этого не утихало всю ночь. День был отведен отдыху. От выпитого пойла, довольно хмельного, выпили почти по ведру, болела голова и девушки со смехом потчевали гостей сладковатым соком плодов, который довольно хорошо освежал.
Однако Алеф торопил с отплытием. Два дня спустя, нагрузив лодку плодами, рыбой и копчёными тушками птиц, друзья распрощались с весёлыми туземцами.
Долго флотилия лодок сопровождала их, пока селение не стало исчезать в дымке.
- Таких хороших людей трудно сыскать на белом свете, - мечтательно протянул Велтур, смотря затуманенными глазами на оставленный берег гостеприимных туземцев.
- Вот вернёмся сюда с колонистами, так эта весёлость сразу забудется, - проворчал Алеф и настроение Велтура сразу испортилось.
Он осуждающе глянул в блестевшие глаза гиганта, но ничего не ответил.
Лодка медленно продвигалась на восток. Ветер постоянно был противным, а гребцы всё больше поглядывали назад и гребли с неохотой, молча снося побои и угрозы.
- Как бы наши туземцы не взбунтовались, - заметил Ревул, поглядывая на посуровевшие лица гребцов.
- Будем следить за этим. И чуть что, сразу за борт, - Алеф держал себя с каждым днём всё жестче, уверившись в скорейшем возвращении на родину.
На берегу всё чаще стали попадаться селения туземцев. Повсюду путешественников встречали радушно и с радостью тащили на лодку всевозможные припасы в обмен на ничтожные подношения. Плавание казалось сплошным праздником. Алеф восторженно встречал и принимал эти знаки гостеприимства.
Прошел почти месяц, как лодка тащилась вдоль берегов острова, а ему всё не было конца. Начинало казаться, что земля эта продлится до самой Иберии. Алеф не скрывал своей радости, хвастался прозорливостью и становился всё больше невыносимым.
Стал требовать от туземцев золото, хотя его у них почти не было. Изредка можно было увидеть у кого-нибудь кусочек, воткнутый в нос или ухо. Он жадно вырывал его и прятал в свои тайники.
- Когда-нибудь ты допрыгаешься со своей жадностью, - сказал как-то Дирук, заметив недовольство в глазах туземцев.
- Эти дикари всё равно ничего не соображают. Они испугаются первого моего движения. Они никогда не воюют и справиться с ними ничего не стоит.
- Разозлишь, так любой станет воином. Утихомирился бы.
- Ты что ж, хочешь вернуться на родину без единого сикеля? Что ты там будешь представлять без золота в кармане? Глупец!
Дирук не стал ссориться, но своим видом показал своё несогласие с товарищем. Алеф с презрением посмотрел ему в спину.
Небольшое селение, где пришлось сделать остановку из-за поднявшегося шторма, встретило путешественников, как и прежние, радушием и празднеством.
Шторм не позволил выйти в море на лов рыбы, но и без неё было чем угостить гостей.
Радостные лица окружали порядком уставших людей. Месяц пути в утлой посудине не могли пройти бесследно. И теперь наши скитальцы предвкушали длительный отдых. Они уже знали, что остров скоро кончится, берега повернут на юг, а потом на запад. Предстояла долгая дорога в неизвестном море.
А шторм бушевал и туземцы кричали против ветра:
- Урахан!Урахан! - и бросали жертвы в дар разбушевавшемуся богу.
Три дня продолжался жестокий шторм. Скитальцы тоже принесли благодарственную жертву богам, позволившим им вовремя укрыться в этом укромном месте.
- А что будем делать в открытом море, коль такой шторм накроет нас там? - со страхом спрашивал Дирук.
- Нам ли бояться этого! - уверенно ответил Алеф, с вызовом глянув в светлые глаза Дирука, наполненные страхом и растерянностью. - Боги к нам благоволят и не позволят утопить нас в этих водах.
Ночью буря утихла, а утром сияло яркое солнце и море тяжко вздыхало, утомившись от волнения. Валы ещё ходили по морю, дробились мириадами сверкающих брызг, наваливаясь на берег, но с каждым часом мощь их становилась слабее и к вечеру совсем успокоилась.
Туземцы с песнями отправились на рыбную ловлю и ночью опять предстояло пиршество. Девушки лукаво поглядывали на наших скитальцев, обещая свои ласки. Старухи готовили хмельные напитки, а юноши рыскали по лесу в поисках зверушек и птиц.
Велтур бродил по селению с пасмурным лицом. Он вздыхал, вспоминая, что ни сегодня-завтра эти радостные люди перестанут радовать и его. Предстояло длительное и опасное путешествие через мрачный и бурный океан, а так хотелось покоя, безмятежной жизни среди этого великолепия и тишины.
Он всё чаще вспоминал Смаруна. Вот кто не стал колебаться и сразу сделал для себя выбор. Он откровенно завидовал старику. Как он там? Хорошо ли живётся ему среди таких же непосредственных и ласковых людей? Нет, у здешних людей жить было бы лучше. Да и климат лучше, даже сравнивать нечего. Остаться бы в этом раю до конца жизни, наслаждаясь покоем и безмятежностью. Но как решиться, как оставить друзей, с которыми пришлось делить все невзгоды и немного радостей? Хватит ли у меня решимости на это?
Такие мысли бродили в его голове, смущали его. Он лишался покоя, так необходимого ему. Он устал от скитаний и приключений. Пора подумать и о завершающем этапе его жизни. Тут он поймал себя на мысли, что думает о себе, как о старике, хотя до этого было ещё очень далеко.
А веселье туземцев уже начиналось. Вокруг кружились в плясках, трещали трещотки, бумкали барабаны и свистульки неистовствовали, сопровождая бешенный ритм неистовой пляски подогретых хмелем туземцев.
Его хватали ласковые, но настойчивые руки смеющихся девушек, но сейчас у него не было охоты предаваться ласкам их неистовых страстей. Он отмахивался от них, они толпой тащили его в разные стороны, но в конце концов отстали и со смехом убежали искать себе другие забавы.
Все жители носились среди костров, а Алеф не забывал про сбор золота. Он требовательно тянул у каждого из носа золотые кусочки, его со смехом отталкивали, но это мало помогало. Хмель ударил в голову, а уверенность в себе придала наглости.
Один из молодых туземцев вскрикнул от боли, когда Алеф с мясом выдрал у него из носа драгоценный кусочек. Кровь полилась из разорванного носа и стоящие рядом туземцы вместе с пострадавшим закричали угрожающе. Молодёжь загорелась ненавистью, кто-то ударил Алефа по голове. Появились палки и с минуты на минуту могла начаться свалка.
Алеф грозно отмахивался, разбрасывая юнцов. Дирук пытался оттащить разбушевавшегося товарища, Ревул помогал отмахиваться, но вдруг разом туземцы набросились на Алефа и он скрылся под их телами.
Когда юноши отпрянули, Алеф лежал на истоптанной траве и едва шевелился. Рядом вставал с кряхтением Ревул.
Прибежали старейшины селения и стали оживлённо кричать, размахивая руками. И не понять было, кого они ругают - то ли своих юношей, то ли пришельцев.
Наконец один из них подошел к Велтуру, как к человеку, который не принимал участия в ссоре и стал требовать от него скорейшего уходя из селения.
Велтур и сам понимал, что теперь опасно оставаться здесь. Вместе с Дируком они стащили Алефа к берегу. Мужчины со злыми лицами помогли столкнуть лодку на воду и гребцы заспешили, подгоняемые злобными окриками Ревула.
Алеф с трудом очухался и лежал на дне, постанывая и ругаясь.
- Молчи уж! - Дирук недовольно глянул на товарища. - Сам виноват. Совсем одурел, с мясом выдирал свои кусочки! Мало ещё досталось.
- Заткнись! Не твоего ума дело. Этих дикарей всех можно в рабов превратить и пусть надрываются на нас! Им только лучше будет!
- Опомнись, что ты говоришь! Они нас, как лучших друзей принимают, а ты словно с цепи сорвался со своей жадностью! Совесть растерял по дороге!
- А, скиф проклятый! Ты ещё тявкаешь своим поганым ртом? Убью!
Алеф попытался вскочить, но со стоном опять свалился под навес. Его огромное тело кричало от боли и негодования. Он притих, а Дирук отошел на нос, где расстроенный устремил взгляд на бежавшую навстречу волну.
- Ты бы придержал себя, Алеф, - примирительно предложил Велтур. - Так и до беды недалеко. А нам ещё плыть да плыть.
- Ты хоть бы не подливал масла в огонь. Заступники нашлись. Кого защищать вздумали?
- Людей, Алеф. И людей хороших, много делающих хорошего для всех нас. Об этом не стоит забывать.
Алеф мрачно отвернулся. Он перестал понимать товарищей, злился, а тут ещё оскорблённая гордость взыграла. С ненавистью поглядывал на берег, незаметно закругляющийся к югу.
Оказалось, что при поспешном бегстве не запаслись даже водой. О еде и говорить нечего. Туземцы ничего им не принесли, а сами в спешке не догадались проверить. Это сильно обеспокоило всех. Стали высматривать на берегу селение, где можно было остановиться и основательно подготовиться к трудному и опасному переходу через океан.
На самом краю острова в неглубокой бухточке заметили селение. Оно и потянуло их туда в надежде, что там они сумеют оснастить лодку для долгого плавания.
Уже почти в темноте причалили к берегу, где туземцы со смешанным чувством страха, любопытства и врождённой доброжелательности встречали странных пришельцев.
Им помогли вытащить лодку подальше на пляж. Прилив мог стащить её в море. Окружили с галдением и пригласили на тотчас устроенное празднество к кострам, где женщины уже торопились с ужином.
Утром Велтур, уже знавший несколько десятков туземных слов, стал расспрашивать о дальнейшем плавании на восток.
- Вы знаете, что я узнал, - с радостью а глазах говорил он потом своим друзьям, - дальше на восток лежит ещё один огромный остров и совсем близко. А потом ещё острова, но поменьше и так очень далеко.
- Это же здорово! - воскликнул Ревул. - Может, эти острова тянутся достаточно далеко и мы спокойно доплывём до дому?
- Боги нам способствуют, - мрачным тоном добавил Алеф, с трудом двигая от боли своими членами.
Радость и надежда переполняла скитальцев. Даже Велтур повеселел и перестал хмуриться и ворчать.
В этом селении Алеф не осмелился приставать к туземцам. К тому же он поправлялся медленно. Побои отходили, но злость в нём не утихала.
Несколько дней спустя туземцы стали снаряжать лодку провизией. Один немолодой туземец вызвался провести лодку до соседнего острова и Велтур с благодарностью похлопал того по спине, одарив тканью.
Утром, когда солнце ещё только собиралось подняться из моря, этом туземец прибежал с тревожной вестью. Оказалось, что гребцы сумели освободиться и уйти в неизвестном направлении. С высокого утёса их нигде не было видно.
- Я всегда знал, что этим кончится! - гремел взбешенный Алеф, мечась по пляжу, превозмогая боль.
- Что ж делать, Алеф, - Велтур излишне спокойно остановил его за руку. - Они тоже не хотели оставаться на чужбине. Каждому хочется быть у себя, а ты всё требуешь только для себя. Сами виноваты. Надо было лучше смотреть.
- Может, ты и помог им в этом!
- Не дури с этим! Знай, что говорить! Попридержи язык.
- Что теперь говорить, - Дирук примирительно развёл спорщиков. - Лучше давай подыскивать подходящую лодку здесь. Попросим, они не откажут.
- Такой у них не будет. Туземцы далеко не плавают, а для рыбалки и маленькие сойдут. А нам нужно побольше.
- Если правда, что до соседнего острова можно при попутном ветре доплыть за день, то пусть будет так. Может, на том острове удастся раздобыть лодку, а не получится, так попросим помочь построить большую. Не откажут, туземцы здесь добрые, - и Дирук с надеждой поглядел на друзей.
Два дня спустя, выбрав лодку побольше и укрепив мачту с парусом, Куак, так звали провожавшего туземца, направил лодку в открытое море. Селяне с радостными криками провожали их на своих пирогах, махали руками, бросали цветы и приглашали снова посетить их селение.
- Дураки! - бросил Алеф злобно. - Знали бы они, какие мы хорошие гости.
- Это верно, - ответил Велтур задумчиво. - Я им не позавидую, если случится так, что наши купцы наладят сюда дорогу.
- В этом не стоит и сомневаться. Они не упустят такого лакомого места. Да и я в этом поспособствую, - Алеф сплюнул в воду и устремил взгляд на удаляющийся берег.
Лёгкий ветер быстро гнал узкую лодку, а Дирук с Ревулом подгребали короткими лопатообразными вёслами.
Летучие рыбы вспархивали то здесь, то там, спасаясь от хищников, иногда воду вспарывали грозные плавники акул. Море было тихое, прекрасное. Громада удаляющегося берега махрово зеленела холмами. Велтур с тихой грустью в глазах прощался с прекрасным островом. Вздохнул, с сожалением отвернулся и устроился на охапке травы в ожидании своей очереди грести.
Куак уверенно направлял лодку на восток, слегка подправляя к югу, мурлыкал под нос непонятный напев и глубокомысленно озирал поверхность моря.
К вечеру земли не достигли, хотя она уже показалась перед заходом солнца. Куак не выказывал никакого беспокойства и продолжал править. Ветер почти стих и парус едва шевелился. Гребцы устали и отдыхали, всматриваясь в черневший вдали берег. Он тонул в сгущавшемся ночном мраке. Далеко мерцал огонёк. Вероятно, селение туземцев. Туда и правил Куак. Лодка едва тащилась и ожидать скорой высадке не приходилось.
Куак показал друзьям, что можно устраиваться спать. Он показывал на небо и уверял, что ночь будет тихая и спокойная.
Прохлада тянулась над тихими волнами, тонкий, едва уловимый запах с берега волновал грудь. А огонёк продолжал светиться где-то впереди то исчезая, то вновь появляясь.
Ночь прошла и море посерело. Восток засветился полоской неба. Берег с лодки просматривался хорошо, он был совсем близко. Долетал негромкий шум прибоя, начинался отлив и лодку покачивало на пологой волне. Тёмная зелень берега манила в свою чистоту и прохладу.
Селения не было видно, но Куак уверенно направлял лодку. Гребцы не спеша подгребали, боясь напороться на рифы. Куак не торопил. Он никак не показывал, что бодрствовал всю ночь и был так же задумчив и спокоен, как и вчера. Видно туземцам, не смотря на их беспечность и лёгкий труд, было легко переносить такие невзгоды. Они дети природы и не страшатся столкновении с нею. Вот и это путешествие на утлой лодчонке Куак совершил хладнокровно и уверенно.
- Молодец, Куак! - приветствовал Велтур туземца и тот приветливо улыбнулся, показывая ровный ряд белых зубов. - Как ты сумел так точно вывести лодку прямо к селению?
- Куак не раз сюда ходил. Куак имеет здесь друзей. Куак хороший рыбак.
- А Куак может помочь нам построить большую лодку? Нам очень она нужна.
- Куак поможет, Куак видел вашу и Куак запомнил. Куак поможет сделать ещё лучше и больше.
- А жители этого селения не против нашего посещения?
- Они мои друзья, они Куака слушают. Они хорошие рыбаки и охотники. Они будут плясать и угощать Куака и его друзей. Много плясать, много есть, много пить увеселительного напитка. Всем будет весело, всем будут женщины, а в этом селении женщины очень красивы и ласковы.
- Ты так много нам обещаешь, Куак, что не знаю, как нам тебя отблагодарить.
- Куака не надо благодарить. Куаку приятно сделать вам хорошее, Куак доволен и будет помнить много лун своих друзей.
- Так мало, всего несколько лун? Я Куака буду помнить всю жизнь, - с улыбающимся лицом уверил туземца Велтур.
- Несколько лун очень долго. Куак ничего не забудет.
Тем временем лодка вошла в заливчик и сразу оказалась перед селением.
Солнце взошло и люди собрались на пляже в ожидании. Детишки бултыхались в прозрачных водах, собирали по обнаженному дну морскую живность и в ту же секунду отправляли всё в рот. Завтрак был на ходу.
Возгласы радости и удивления встретили прибывших. Лодку подхватили руки мужчин и вынесли далеко на берег. Опять обычная процедура знакомства с курением трубок, угощением и весёлыми разговорами.
Говорили здесь на другом наречии, но Велтур заметил, что он похож на прежний. Люди тут тоже ходили голыми, но девушки действительно были красивы и необычайно стройны и веселы.
Пир и пляски продолжались весь день. Никто не хотел говорить о делах.
Так продолжалось несколько дней. Здесь Алеф опять стал просить, а потом и требовать золото. Обменивать было не на что и это затрудняло дело. Он сердился, а туземцы смеялись и дарили ему не всегда то, что он бы хотел.
Куак договорился о постройке большой лодки и всё селение с радостью согласилось помочь ему и его друзьям.
Отыскали в лесу большущее дерево. Его с трудом смогли обхватить четверо взрослых туземца. С весёлыми песнями начали рубить его каменными топорами, устраивали весёлые пиры, быстро уставали и уходили по своим делам, возвращались с радостными лицами и продолжали рубить.
Алеф торопил их, подгонял окриками. Туземцы смеялись его нетерпеливости, не обращали внимания и продолжали веселиться около дерева, устраивая пиры.
Дело подвигалось медленно, а предстояло ещё обрубать толстенные ветви, выжигать середину, да так, чтобы ствол не лопнул. Вытёсывать примитивными топорами и в конце стащить к морю, а это шагов более восьмисот.
Алефу казалось, что дело это растянется чуть ли не на год. Он злился и постоянно ругался, подгоняя работников.
Наконец Куак спокойненько, без волнения и злобы сказал ему: - Куак обещал помогать и Куак помогает. Куак знает, как и когда всё надо делать. Куак не хочет, чтобы ты был рядом. Иди отдыхай, ешь, пей и спи. Куак сделает своё дело через две луны. Куак не хочет слушать плохих слов, Куак недоволен.
Алеф задохнулся от негодования. Он раскричался, ссылаясь на уговор, но в ответ получил лишь спокойное презрительное замечание, что он плохой человек.
- Перестань к нему приставать, Алеф, - оттаскивал за руку буян Дирук. - Дело движется и не надо торопить. Туземцы не привыкли работать так, как у нас принято. Пусть делают так, как считают нужным. Без них мы всё равно ничего не добьёмся. Отстань.
- И это говоришь ты, мой друг! Так мы и через год не отплывём!
- А куда тебе торопиться? Разве тебе здесь плохо? Кормят, поят, женщин сколько хочешь. Тебя развлекают, живи в своё удовольствие.
- Меня такое не устраивает! Я их заставлю работать, собачьих детей! В месяц закончат лодку!
- Алеф, не заставляй нас злиться. Это уже раз привело к их злобе и к нашему избиению. Хочешь повторения?
- Ты меня не пугай!Клянусь богами, они у меня заработают!
Дирук отошел от Алефа в сильном возбуждении, опасаясь, что не выдержит и бросится в драку. А тот ещё долго кричал и бурчал, пока Ревул не пригрозил отлупить его всем вместе.
Немного затих, но так продолжалось не более трёх дней. Затем он опять стал понукать туземцами. А когда туземцы по распоряжению старейшины отправились на лодках в море добывать рыбу, он не выдержал и ударил старейшину по скуле.
Удар оказался таким сильным, что туземец долго не мог прийти в себя. Селение взбунтовалось. Не менее двадцати человек с копьями и палицами направилась к Алефу. Лица угрожающе кривились, глаза яростно взирали на гиганта и страх исчез из них, будто они шли на кроликов.
Алеф схватил огромную жердину и стал размахивать ею, угрожающе крича.
- Брось дубину! - крикнул Велтур и бросился к Алефу.
Тот не стал сдерживать себя и удар в плечо свалил Велтура на землю.
- Не подходи! Всех перешиблю! За работу! Собаки голозадые! Туземцы столпились вокруг, не решаясь напасть первыми. Алеф продолжал угрожать. Вдруг молодой туземец сделал шаг вперед и метнул дротик. Тот описал молниеносную дугу и ударил Алефа в бедро. Алеф взвыл от ярости и бросился на смельчака.
Туземцы разбежались. Они ещё не решались окончательно утихомирить гиганта. Велтур с трудом отполз в сторону. Дирук с Ревулом старались подобраться к Алефу, но он не подпускал.
Кровь хлестала из раны, дротик мешал ему ходить, но он боялся отвлекаться. Второй дротик задел его плечо. Броски были не очень сильные, видно туземцы побаивались его. А он ярился всё больше, кидался в разные стороны, но достать проворных туземцев не мог. Те успевали отскакивать.
- Перестань издеваться! - закричал Велтур, превозмогая боль и пытаясь устоять на ногах. - Отнимите у него жердь!
- Ага! Чего захотел! Рано вздумали помыкать мною! Попробуйте отнять!
- Тебя убьют, Алеф! - крикнул Дирук, видя, что уже несколько юношей нацелились на него дротиками.
- Они не посмеют, эти свиные рыла!
Но они посмели. Два дротика почти одновременно ударили Алефа в грудь и ногу. Он пошатнулся, опустил жердь и мутными глазами обвёл толпу замерших туземцев. Он покачивался, зажимая рану рукой. Кровь густой струёй вытекала из-под пальцев.
Туземцы закричали и разом бросились на него. Он успел поднять жердь, сделал одно вялое движение и скрылся под вопящим клубком тел.
Дирук и Ревул сделали движение к нему, но остановились перед массой из коричнево-красных тел, рвущихся дотянуться до Алефа. Рычание и вопли длились с минуту. Затем толпа расступилась. На земле лежал растерзанный труп Алефа. Он был неузнаваем. Весь покрыт рваными ранами, в крови, ссадинах, грязи. Члены неестественно вывернуты.
Туземцы принялись вокруг него совершать какой-то нехитрый танец, подпевали, подпрыгивали. То расходились, то сходились. Потом разом схватили его на руки и бегом понесли к ручью.
Там его тщательно обмыли, старики вспороли живот, вытащили внутренности и так же тщательно выполоскали.
И в то время, как одни неистово рубили его тело топорами и резали ножами, другие раскладывали костры и готовились к ритуальному зажариванию кусков Алефа.
Его друзья в ужасе смотрели на эти приготовления. Волосы становились дыбом. Эти такие ласковые и дружелюбные люди так неожиданно предстали совсем в ином виде. Дирука тошнило и он крепился, сдерживая себя. Велтур отвернулся, прикрыл глаза ладонью.
Один Ревул неистовствовал, рвался к толпе туземцев, горя яростью и негодованием. Но его удерживала опасность попасть вместе с останками Алефа на вертел разъярённым туземцам.
Тут послышались бумканья барабана и визг дудок. Туземцы, распевая незамысловатые мотивы, окружили костры, приплясывая жарили куски человеческого мяса и неопределённо поглядывали на оставшихся белолицых людей. Те с ужасом и отвращением взирали на эту оргию, моля богов о скорейшем завершении этого жуткого праздника.
Куак подошел к ним, аппетитно облизывая губы. Глаза его на этот раз источали едва заметное веселье и довольство.
- Куак давно так хорошо не кушал. Куак полюбил вашего Алефа. Очень хорошо покушал. Люди очень довольны. Но Куак не позволит скушать ни одного из вас. Вы хороши живые, а Алеф оказался лучше жаренный.
- Прекрати кривляться! - закричал Дирук, отшатываясь от туземца.
- Куак хочет вам добра. Зачем кричать? Если не верите, можешь сам отведать Алефа и сам потом будешь хватить. Пойдём, ещё осталось немного.
Дирук зажал рот рукой и убежал в ближайшие кусты. Ревул едва удержался от желания размозжить Куаку голову. Велтур тихо лежал на траве, уткнув лицо между рук. Его бил озноб, тело тряслось в конвульсиях.
А к вечеру праздник закончился и все туземцы опять стали приветливы и доброжелательны. Смеялись, шутили и словно ничего не случилось в этот ужасный день.
Утром Куак собрался с туземцами продолжать работу по рубке дерева. Велтур остановил его.
- Оставь эту работу, Куак.
- Куак тебя не понимает, Велт. Почему Куак не должен продолжать работу?
- Нам не добраться до родных мест, Куак. А без Алефа об этом и думать не приходиться. Людей у нас мало, а с таким числом бесполезно пытаться.
- Куак не понимает. Куак знает, что доплыть куда угодно можно.
- Нет людей, Куак, - в раздражении ответил Велтур.
- Люди будут. Куак добудет людей.
- А как они вернутся домой? Ты думаешь, это так близко? Сюда мы в две луны не управились, а у нас было большое хорошее судно, лодка такая, с парусом и множеством вёсел.
Куак задумался, с сомнением нахмурил свои густые брови. Поплёлся к своим товарищам и долго там говорил им что-то. Затем вернулся.
- Куак ничего не может понять. Никто не понимает. Вы плохие люди и вас надо покушать. Должно быть, вы лучше Алефа, вкуснее. - он отошел с видом обиженного человека. Его туземцы тоже с пасмурными лицами неохотно разошлись по берегу, побросав где попало свои топоры.
- Какие странные люди, - Велтур глядел им в спину с грустью, с сожалением. - Мы их не понимаем, а они нас.
- Но не зря ли ты отказался от их помощи, - спросил Ревул.
- И ты думаешь, что вернуться так легко, как думает Куак?
- Легко ничего не даётся, но попробовать можно. Выходит, у нас нет никакой возможности вернуться? Что, так и будем тут прозябать?
- Почему прозябать? Будем жить, как живут туземцы. Разве они живут так уж плохо? Мне их жизнь нравится.
- Это тебе нравится! - голос Ревула вдруг взвился до высоких нот. Глаза сверкнули недобро, ожесточённо. - Ты подумал о нас? Я тут не желаю оставаться до конца своих дней! Мне охота увидеть родные горы и море, родственников и друзей! У меня там много того, что я не могу забыть!
- Не кричи, Ревул, - остановил друга Дирук. Он был меланхолично спокоен и это ещё больше разозлило Ревула.
- Вы сговорились! Вот как вы дорожите дружбой! Недаром Алеф с подозрением поглядывал на тебя, Велтур. Но и ты, Дирук, с ним!
- Успокой свою душу, Ревул. Сам пораскинь мозгами, как мы доберёмся до родных мест? У нас нет ни одного моряка, а океан шутить не любит, это не речка, хотя и в речке люди тонут.
- Но Куак обещал людей! Он не обманет!
- Куак думает, что наши земли в двух-трёх днях пути. Он же не поверил, что надо плыть две луны. А на нашей будущей лодке и того больше. Подумай хорошенько и ты сам поймёшь.
Ревул со злобой ударил себя по колену и со стоном ушел в лес.
- А мне понятно его состояние, Велтур, - мрачно протянул Дирук, следя за шумом кустарника, сомкнувшегося за Ревулом.
- Ясно понятно, что и говорить. Но вернуться нам не удастся. Поплывём, так это будет последнее плавание. Никакие боги нам не помогут. Даже если буря нас не поглотит, так от голода и жажды умрём.
- Умом я тоже понимаю, но сердце само рвётся домой. Неужели так и не придётся увидеть родные места, реки, леса. У меня осталось много родственников и они ждут меня.
- Зато меня никто не ждёт, - со вздохом ответил Велтур и пожалел о сказанном. Поглядел испытующе на Дирука, но тот сказал вяло:
- Ладно уж, чего там. Я ничего плохого о тебе не подумал. Сам знаю, что вернуться невозможно, а там ещё и до дому столько же шататься по чужим землям, где попасть снова в рабство ничего не стоит.
- Я рад, что ты меня правильно понял, Дирук. А здесь у нас будут хорошие жены и ребятишки и жизнь без войн и людской злобы. Ты же видишь, как люди здесь живут, как дети, а что может быть лучше детства? - Велтур прерывисто вздохнул и с признательностью поглядел в молодые глаза Дирука. Они были печальны, но злобы в них не было.
Подошел Куак. Лицо его опять было спокойно и бесстрастно. Присел рядом на обломок древесного ствола. Помолчал, затем сказал тихо:
- Куак больше не нужен, Куак возвращается домой. Если хотите, Куак с радостью возьмёт вас к себе в селение.
- Ох, Куак! Что тебе ответить? Мы ещё сами ничего не знаем. Как тут в одну минуту решишь? Надо подумать.
- А сам ты как считаешь, Куак, - и Дирук пытливо глянул в его непроницаемые глаза, - где было бы нам лучше? Здесь или в твоём селении? Только говори без утайки.
Туземец помолчал немного, затем в глазах мелькнуло лукавое выражение, сказал хитровато:
- Лучше там, где самому нравиться. Вам выбирать. Люди везде хорошие и вам рады.
- Ты много для нас сделал, Куак, но мы оставляем за собой право выбора, как ты к сам сказал. Мы будем думать.
- Куак тоже будет думать. Куак будет приезжать. А сейчас Куак уезжает. Куак прощается с вами, - он встал и медленно побрёл к берегу, где его ждали молодые туземцы.
Велтур догнал его. Спросил:
- Почему Куак плывёт не утром? Не опасно ли?
- Куак знает, когда плыть. Куак ветер знает и он доплывёт быстро.
Велтур долго глядел, как лодка с гребцами быстро удалялась за линию бурунов, как она уменьшалась в размерах, становилась всё меньше и наконец едва виднелась крохотной точкой.
Сзади подошел Дирук, обнял его слегка рукой и тоже смотрел на море, пока лодка совсем не скрылась в волнах.
Они взглянули друг на друга, тяжело вздохнули, кисло улыбнулись и побрели назад, к селению.
Кончились мучительные странствия, опасности, невзгоды. Впереди их ждала новая необычная жизнь. Сколько им отпущено этой жизни? Гнев богов пощадил их, но лишил родины, дав новую, прекрасную, лёгкую, но чужую.
КОНЕЦ
июнь 1985
СЛОВАРЬ
Мелькарт - бог солнца, покровитель города Карфагена.
Молох - бог Карфагена, один из самых кровожадных.
Кахен - жрец финикийских и карфагенских богов (храмов).
Эшмун - бог врачевания, почитаемый в Карфагене.
Раб (рааб) - почтительное обращение к знатному господину.
Танит - богиня Карфагена, очень почитаемая горожанами.
Манипула - подразделение римского легиона (60-120 человек)
Храм Решефа бога огня, славящийся богатством, ограблен римскими солдатами при взятии Карфагена.
Полибий - историк, сподвижник Сципиона, его биограф, грек.
Галусса - сын Массинисы (царя Нумидии), изменивший Карфагену.
Адгербал - внук Массинисы.
Югурта - двоюродный брат Адгербала.
Миципса - царь Нумидии, умер в 118г. до н. э.
Мегара - фешенебельный район Карфагена.
Бития - карфагенский военачальник, перешедший на сторону Рима.
Луций Манцин - адмирал римского флота.
Беллона - богиня войны в Риме.
Ио! - римский клич боевой, соответствует русскому "ура!".
Пилум - римское короткое копьё.
Велит - римский воин легкого вооружения.
Тампаны - войсковые трубы.
Эпикур - греческий философ материалист
Ваал-зебуб - бог разврата, соседних стран и народов.
Юбба - кустарник
Фалера - пластинка, бляха, отличительный знак героя.
Алейон - бог грозы в Карфагене.
Сикль - мелкая монета Карфагена.
Талант - мера веса для золота, приблизительно = 26 кг.
Мелита - древнее название острова Мальта.
Квестор - казначей в римском войске.
Абай - полосатый плащ карфагенян.
Питикусса - порт на западных Балеарских островах к востоку от Испании.
Гадир - старейшая финикийская колония-город на юге Испании.
Тингис - древнее название Танжера рядом с Гибралтарский прол.
Малака - древнее название города Малага на юге Испании.
Градус - Мера длины в Риме = 74 см.
Шофет - глава городской власти в Карфагене, /должность выборная
Ойнохоя - кувшин для вина, распространённый в Греции.
Оймэ! - о горе! (греч.)
Авгур - гадатель, прорицатель, определял судьбу и события по внутренностям жертвенных животных в Риме.
Ларвы - привидения, злые духи умерших предков в Риме.
Алькасара, Абдера - города юга древней Испании.
Индибал и Мандоний - вожди восставших иберов после 2-й Пунической войны.
Турм - отряд римской конницы в 30 человек.
Ваал-Додон - карфагенский бог, покровитель моряков.
Кезита - монета Карфагена = 4 сикеля.
Гаула - средиземноморское торговое судно.
Алеф - по-финикийски бык.
Гениохи - племя сев. Кавказа у берегов Чёрного моря.