В поликлинике толчея. Весна. Капель, солнце и вешний ветерок исправно делают своё дело, обостряя все старые болячки, и вручая людям новые. Старики, намереваясь поправить здоровье к открытию дачного сезона, заполняют больничные коридоры рядом с молодыми, которые, нагулявшись нараспашку, встречают весну простудой. Врачи в шутку называют пациентов "подснежниками". Времена года идут своим чередом.
Самая длиннохвостая очередь у дежурного врача. За всё он в ответе: и обследования назначить, и прививки, и больничные раздать. К кабинету неспешно подходит пожилая пара. Занимают очередь. Он щуплый, в брюках и свитере, тоже солидного возраста: такие были в моде лет тридцать назад и, судя по виду, пережили тысячи стирок. Она безразмерная, в цветастой бордовой кофте и в тон ей шапке. Тяжело дыша усаживается на металлический стул, занимая свободное место рядом с собой большой синтетической сумкой на молнии.
-- За нами ещё женщина будет, -- поясняет пожилая дама в ответ на неодобрительные взгляды соседей по очереди.
Друг с другом супруги не разговаривают, но видно, что они вместе. Так долго вместе, что даже двигаются синхронно. Сели, как по команде, оба кашлянули в кулак. Она молча вынула из сумки сборник кроссвордов и ручку, протянула ему. Он, так же молча, взял, и погрузился в головоломку. Она закрыла глаза. Тягучее время замерло. Дама, похоже, задремала и так бы просидела тихонько без приключений до своей очереди, если б через полчаса не появилась та самая женщина, место которой берегла клетчатая сумка. Женщина в тёмном платье, высокая, стройная, с измождённым лицом и красивыми ещё ухоженными худыми пальцами, которыми без конца теребит шейный платок.
-- Привет. Ты мне заняла, Ниночка? -- спрашивает она.
-- Да, но перед нами ещё человек семь, и потом мы с Сашей, так что устраивайся поудобнее и готовься ждать, -- отвечает сонная дама. -- Ты что так долго? Я уж думала не придёшь!
-- Дочка позвонила, -- расстроено отвечает подруга. -- Опять анализы у неё ужасные. Я уж с ней и так, и по-другому -- никак мне ей ума в голову не вложить! Говорю ей ехать к Матронушке, Николаю угоднику и Пантилеймону свечи ставить, к бабке идти, ангела хранителя своего просить, а она всё по врачам, да по врачам... Свечки я за здравие её ставлю каждый день, но от меня-то от одной проку мало! Ей надо самой просить! Битый час опять ей втуляла -- без толку. Атеистка она, видите ли! Кольке её говорю: "Иди в церковь, проси, спасай жену!", а он огрызается в ответ. Останется, дубина стоеросовая, бобылём с двумя малыми детями на руках. Мне ведь их подсунет, а сам женится опять!
Женщина говорит с досадой, резко, и хоть вполголоса, но в тишине каждый очередник невольно внемлет её печальной истории. Молодёжь засовывает капельки наушников поглубже в уши, и увеличивает громкость. Остальные старательно делают вид, что не слышат, но слышат определённо все. От чужих разговоров в очереди никуда не скрыться.
-- Так съезди сама к Матроне, цветов дочке привези и подложи в сумку, -- предлагает Нина участливо.
-- Была уже сколько раз! И в руки гвоздики отдавала, и тихонько по углам рассовывала -- всё ни к чему. Найдёт, ругает меня. Говорит, что зря деньги трачу на всяких попов, лучше б им отдала. На лекарства им не хватает, а бога, мол, его, известное дело, нет. Упирается рогом. Упрямая!
У опоздавшей подруги голос дрожит, того гляди расплачется. Она замолкает, достаёт из сумочки мужской клетчатый носовой платок, прикладывает к мокрым глазам. Нина же с силой пихает супруга локтем в бок со словами:
-- Дед, слышь, может поможешь?
Деду явно не по душе такое развитие событий, он молча отмахивается, морщит широкий, изрытый порами, нос, но супруга не отстаёт.
-- У меня дед -- воцерквлённый атеист. Слыхала про таких? В-о-о-о-т, а они есть. Погляди на него. Экземпляр! В церковь стал ходить раз в неделю, как часы!
-- Ты за меня что говоришь? Языка у меня что ль нету? -- обиженно отрывается от своего кроссворда дед.
-- Страха у тебя нету, наказание моё господне! Я же тебя попросила помочь, ты отмахнулся, -- оправдывается жена.
-- Так твоё наказание или господне? -- поддевает дед.
-- Да ну тебя, -- обижается жена. -- Видишь же -- беда у людей. Ты ж её Катьку сызмальства помнишь! Помог бы!
-- И что теперь? Я-то тут при чём? -- удивляется супруг.
-- Но как-то же ты в церковь ходишь без веры? Или уверовал, наконец? -- спрашивает супруга с издёвкой.
-- Да что ж ты лезешь ко мне всё время с этой церковью! Один раз застукала, так теперь прилипла, как банный лист! -- возмущается старик.
-- Ох-ох-ох! Можно подумать я с регистраторами не знакома, и мне не расскажут, что ты там раз в неделю, как штык, и при том ни одной записочки не подал, ни одной свечки не купил, ни разу копейку не пожертвовал! Стыдно мне за тебя! Зачем тогда ходишь-то? Может покрестишься уже? Или хоть тридцать рублей на свечку дашь?
Супруги без стеснения выпускают пар громко, забыв о подруге, которая тихо плачет, отвернувшись, и обо всех остальных невольных участниках перебранки. У старика от возмущения раскраснелась неухоженная, покрытая всклокоченными седыми волосками лысина. Жена его тоже уже пурпурная, того гляди взорвётся.
-- Тебе бы всё кому-нибудь заплатить, от грехов своих ничтожных откупиться. Сама-то не понимаешь, куда твои тридцать рублей идут? До старости дожила, а ума не нажила! Богу твои тридцать рублей как переправят? По почте небось? И цену-то какую придумали -- тридцать! -- возмущается старик.
-- На содержание прихода пойдут, а батюшка меня перед богом отмолит. И я помолюсь перед иконой, и услышат меня. А как ещё? -- уверяет жена.
-- То есть ты попросишь, и бог тебя услышит? За тридцать рублей?
-- Конечно так. Он же всевидящий и всеслышащий! И тебя видит, жмота, как ты в его церковь с пустыми руками ходишь!
-- "Конечно так!" -- передразнивает дед. -- Тьфу на вас, эгоисток! Если кто-то и есть там, сверху смотрящий, ты со своим нытьём ему точно неинтересна, Королева Шантеклера! Экая важная особа, чтобы тебя сам бог слушал! Если он и есть, то у него таких как ты мильёны, и все ноют: "Помоги, спаси, помилуй!" Он смотрит, как вы попам свои копейки тащите, и плачет там, наверное, горючими слезами! Был бы я богом, обрыдался бы! Придумали -- бога подкупать местной валютой!
-- Ты? Богом? С чего бы, интересно, тебе им стать?
-- А почему нет? Я мужчина, могу себе позволить, -- стараясь побольней поддеть супругу, злорадствует дед.
-- Кошмар какой! Как ты мысли такие в церковь несёшь, богохульник? -- переживает шокированная откровением жена. -- Душу-то не продал ли?
-- Я? Продал? Ни копейки ни дал, ни взял -- значит не продавал! А вот ты каждый раз душонку свою в авоське несёшь в церковь, как в химчистку, от пятен отмывать! Напакостила, откупилась и чистенькая пошла -- очень удобно! -- негодует муж. -- Ты вот свою душу в тёплое место по сходной цене пристроила, а на мою, увы, нет пока достойного покупателя, а то продал бы, не задумываясь! Хоть пожил на старости, поездил, мир посмотрел, а не по поликлиникам обтирался.
-- Ох! -- пыхтит жена в изнеможении, и оборачивается к подруге: -- Анют, поищи в сумке у меня от давления таблетки, в кармашке. Ты погляди, довёл ведь, сейчас отсюда прямо в больницу увезут!
Подруга послушно роется в сумке приятельницы. Себе тоже достаёт какую-то пилюлю. Обе привычно заглатывают лекарства без воды, на сухую.
-- Я тебя довёл? Я? Я сидел, гадал кроссворд, никого не трогал! Ты ко мне примоталась, так что не надо! -- не унимается старик.
-- Саша, ну остановись, будь умней. Плохо же ей, видишь! -- просит подруга.
-- А мне хорошо? Мне -- всегда хорошо! Я должен в её помоях купаться, а ей, видите ли, плохо!
Старик, похоже, завёлся не на шутку. Хоть таблетки ему не досталось, он, распалённый, готов продолжить свой крестовый поход, но из кабинета выглядывает молодой смуглый врач в зелёном чепце и прерывает битву:
-- Вы дадите мне сегодня работать? Отношения выяснять на улицу идите, и там хоть передеритесь! Мне и так приходится с каждым пациентом "сочинение на тему" печатать, а тут ещё вы разорались! Сидеть тут до вечера будете!
Не дожидаясь ответа, он громко захлопывает дверь, показывая решительность своих намерений. На какое-то время в коридоре снова воцаряется тишина, но уже не сонная, а наэлектризованная незавершённой перебранкой, и словно подтверждая это, мерно гудит потолочная лампа. Дама встаёт, тяжёлой походкой бредёт в конец коридора, к кулеру. Возвращается с двумя стаканчиками воды. Один отдаёт подруге, другой -- мужу. Тот берёт безропотно, но молча, не благодаря. Выпивает залпом.
-- Ну скажи на самом деле, зачем ты туда ходишь? -- примирительно просит жена почти шёпотом.
Старик, после долгой паузы, начинает всё же говорить:
-- Я подумал, если вдруг представить себе на минуту, что есть там кто-то, типа бога, главный, так вот он точно не занимается просьбами. Он, как президент, должен заведовать стратегическими вопросами: думать про устройство мира, как политические вопросы с богами из других религий решать, делить людей. Ему, главному, не до мелких сошек. А просьбами какие-нибудь депутаты бы занимались, представители, которым положено с народом общаться.
-- Ангелы, святые? -- уточняет жена.
-- Хоть как назови. Представители главного. И где бы они, если б были, вели приём населения? Конечно там, куда большинство ходит канючить и себе выгоду просить! Сидели бы в церкви, и записывали за теми, кого услышат. Логично? -- тоже почти шёпотом разъясняет жене дед. -- Церкви эти ведь по всему миру, разные, и всегда люди туда ходят просить. Удобно. Попы хитрющие, к этому делу присоседились и обдирают вас, дураков. Они -- точно не божьи представители. Если бы был какой настоящий бог, то ему золото-серебро ни к чему. Ему до всех этих золочёных окладов и тридцати рублей пофиг.
-- Почему? -- шепчет жена.
Старик разворачивается к ней, таращит глаза, стучит рукой себе по лбу и сокрушённо качает головой, показывая своё отношение к её вопросу. Супруга обиженно поджимает губы. Видя это, подруга вмешивается, умоляя:
-- Только тихо, не орите, а то нас выгонят отсюда!
-- Неужели и ты просить ходишь? -- пытается вернуться к разговору жена, но безуспешно.
Старик мотает головой, показывая, что продолжать беседу не намерен и погружается в кроссворд, не сей раз уже окончательно. Играет желваками, вписывая буквы в клетки с такой силой, что чуть не до дыр рвёт страницы. Супруга же устала, побледнела. Видимо, таблетки начинают действовать и скоро она снова задрёмывает, теперь уже до самой своей очереди.
Как только дама скрывается за дверью кабинета врача, подруга её немедленно обращается к деду:
-- Саш, а правда, можешь ты с Катькой моей поговорить? Они в выходные приедут ко мне, и вы приходите. Я постный стол соберу: и капуста своя, и грибочки. Пирогов напеку. Приходите, а?
-- Ну что я ей скажу? -- спрашивает старик с досадой стуча себя в грудь.
-- Вот то, что Нине сейчас говорил: "Если бы они были, то сидели бы в церкви, потому что все туда просить ходят и там удобно высушивать". Пусть хоть пойдёт! Просто придёт в церковь и попросит, как ты, хоть без веры!
-- Вряд ли у меня получится. Скажет твоя Катька: "Старый маразматик, чего выдумал", -- сомневается дед.
-- Ты попробуй! А вдруг согласится! -- просит подруга и, получив согласие, устало улыбается и добавляет еле слышно: -- Я бы тоже душу отдала. Ей. Чтобы она следующую весну увидела.
![старики в поликлинике [Махоша]](/img/w/woloshuk_m_e/spring_patient/wesennij-pacient.gif)