Я люблю город. Но любой город рано или поздно погибает. У каждого города есть свое сердце, и, как всякое живое сердце, оно когда-нибудь останав-ливается. Я знаю один город, чьим сердцем был завод. И когда умер завод, умер и город.
То, что написано здесь - не повесть, а сказка. Грустная сказка про мерт-вый город и про длинноволосого мальчика. Сказка про девушку в "косухе" и про старичка в кедах. Сказка про то, как люди теряют друг друга.
Идея этой сказки навеяна моими снами и неразделенной любовью.
ВЕЧЕР.
Лес... А над лесом торчит высоченная труба, из которой не идёт дым.
И мои джинсы, мокрые от налипшего на них снега.
И снег, на который падают капли крови с моих разбитых губ, и мерзкий вкус этой самой крови.
И мои волосы, за которые меня сильно и безжалостно оттрепали.
И чей-то кулак... СТОП! КТО был тот обезумевший человек, кто хотел убить меня в этом лесу?
Прежде, чем перед моими глазами поплыли желто-красные круги, я под-няла голову и, посмотрела в его глаза. Я поняла - это был не человек. Это был ДЕМОН в образе человека.
* * *
Ой, как холодно! Боже, как мне холодно! Мои джинсы превратились в нечто ледяное. Видно, морозец ударил, пока я валялась без сознания. А ведь ко-гда мы сошли с электрички было очень тепло, +2, наверно.
Оказывается, я лежу на спине. Я с трудом открываю правый глаз (на ле-вом ресницы совсем слиплись от крови) и вижу, как прозрачные деревья смыка-ются куполом надо мной.
"Душа стремится покинуть оскверненный храм тела... "
(Это моя память подкидывает мне строчку из стихотворения!) Нет, моя душа вовсе не стремится в эти противные зимние небеса, плюющие в меня сне-гом.
Уже вечер. Темнеет. Интересно, это все еще сегодня, 14 февраля, или уже наступило завтра?
Какие-то птицы безмолвно пролетели надо мною. Значит, город где-то близко... Какой город? Контроль высадил нас с электрички на платформе "72 КМ". Это примерно на
середине пути от нашего города до Москвы.
Мы сошли с платформы, и мой друг сказал мне: "Пойдем в поселок, здесь недалеко, через лесок. Я один раз здесь был".
Я понимаю сейчас, что он тогда мне соврал.
Мы шли минут 15 -20... Но сейчас я совершенно не помню, в какой сторо-не станция.
И вдруг он схватил меня за руку и потащил в лес, прочь с натоптанной тропинки. Я стала вырываться, закричала: "Что ты делаешь?!", но он только сильнее стискивал мою руку, молчал и ухмылялся, А потом он сказал:
"Я
УБЬЮ
ТЕБЯ!"
Сказал так, будто он каждый день убивает десяток таких, как я.
Я рискнула подняться с земли и тут же чуть не потеряла сознание, так сильно у меня закружилась голова. Я схватилась за какое-то дерево, и только по-этому не упала. Когда шум в голове немного утих, я решила, что нужно куда-то идти.
Но куда? Вокруг меня был унылый лес, и больше ничего. Даже заводской трубы не видно в сумерках.
Я вспоминаю, что у меня есть часы. Шестой час вечера. Не так уж долго я провалялась!
К утру мою кровь припорошит снег. Я представила, как я лежу, и на моё белое лицо, прямо на остекленевшие глаза падает снег. Одна маленькая снежин-ка - ничто, но ночь снегопада -
и снег накроет все...
Наверно, есть что-то во мне от кошки. Ночью я вышла к железной доро-ге. Земля была погружена во мрак, кругом был лес и мертвая тишина. И тут боги проявили ко мне милость. Тучи отошли к горизонту, и оказалось, что в этом мире тоже существует Луна!
Но местность вокруг приводила меня не то что в уныние, а в самую на-стоящую депрессию. По обе стороны от ржавых рельсов, отделенные от дороги чахлыми деревцами, стояли тёмные угрюмые заводские корпуса, покинутые жи-выми людьми. А сама дорога была из тех, что никуда не ведут - рельсы ржавые, шпалы деревянные, прогнившие. И все же мне ничего не оставалось, как пойти по этой дороге в никуда. Я не стала задумываться, а просто пошла навстречу Лу-не.
И она не обманула меня! Где-то впереди мелькнуло светящееся окно. Сначала я приняла его за галлюцинацию, но оно не исчезло, а только станови-лось ярче. Я пошла как могла быстрее. Правда, один раз я остановилась, чтоб снегом стереть кровь и грязь с лица. Не знаю, насколько мне удалось привести себя в порядок, но, видит Бог, я старалась.
Слава Рок-н-роллу! Я наконец-то добираюсь до этого домишки! Никогда еще вид жалкого "бомжатника" не вызывал у меня столько радости! И вдруг я с ужасом вижу, что райское место отделено от меня практически непреодолимой преградой - широкой и, наверно, глубокой канавой. Я прохожу еще немного и вижу, что в одном месте навалены старые шпалы и стволы деревьев.
"Господи, помоги мне перелезть!"
И всё это ужасно скользкое.
Я осторожно ступаю на шпалу. Голова у меня кружится, один глаз ничего не видит. Это будет сложнейший акробатический номер за всю историю цирка!
Я осторожно переступаю со шпалы на поваленное дерево. Если оно не совсем гнилое, то выдержит меня. Дальше - ещё хуже. Спасительные кусты кон-чаются, и мне приходится держаться в прямом смысле за воздух. Ещё немножко - и я смогу встать на шпалу. И в этот момент проклятая деревяшка проломилась подо мной. Я не ожидала от нее такой подлости!
Я падаю в холодную воду. Неглубоко, утонуть не возможно, это уж точ-но. Но умереть от холода - вполне реально. У меня нет сил даже позвать на по-мощь. Я кое-как вылезаю опять на эти проклятые шпалы и ползу на коленках. И тут я вижу, что с другого берега мне протягивается спасительная рука. Я со всех сил за неё хватаюсь. Мне не видать, что это за человек, да будь это хоть сам чёрт, я ему все равно благодарна!
Этот человек берет меня на руки и несет в домик. Мне уже вполне напле-вать, что там будет дальше...
Человек принес меня в свой дом. Там так тепло, что мне очень хочется лечь прямо па пол и уснуть. Но он ещё ведет меня куда-то... Ага, к печке. Я про-сто падаю на низкую скамейку, и, прежде чем погрузиться в спасительный сон, слышу: "Как тебя зовут?"...
УТРО.
Один раз я просыпалась ночью, но так и не смогла определить, где я на-хожусь. И вот безжалостный дневной свет разбудил меня по-настоящему. Я от-крываю глаза, В странное место забросила меня судьба. Все стены в этом доме сплошь завешаны иконами. Да еще какими! Не современные дешевые картонные репродукции, а настоящие, древние, прямо как в церкви. И лампады, конечно же. Но что-то кажется мне странным, тревожащим в этих иконах. Я повнимательнее вглядываюсь в лики, и что-то заставляет меня внутренне содрогнуться. Такое ощущение, что в чертах каждого святого угодника проглядывает бес, а Господь Бог того и гляди, превратится В самого Сатану! Что - то удивительно знакомое в чертах Спасителя...
Тут до меня доходит, наконец, что я смотрю на мир обоими глазами. Вся моя одежда сохнет на вешалке у печки - свитер и джинсы. Как надо вырубиться, что даже не заметить, как меня кто-то раздел! Я встаю с дивана (оказывается, меня еще и на диван перетащили!) и одеваюсь.
Что-то настораживает меня. Что-то еще, помимо "дьявольских" икон. Я быстро догадываюсь - это тишина. Странно, совсем рядом завод, железная доро-га. Должны быть какие-то звуки. Ну хотя бы лай собаки, или тиканье "ходиков" (мне почему-то кажется, что в таком доме обязательно должны быть такие часы). Да, они действительно висят на стене и показывают время 17:04 - в то же самое время вчера мой милый пытался убить меня. Я смотрю на свои часы то - же са-мое. Остановились вчера. Наверно, попала вода, или стукнулись обо что-то...
Бред, самый кошмарный бред!
Электронные часы не могут вот так стоять и показывать одно время!
И тут мои идиотские размышления прерываются с появлением хозяина дома. Он стоит того, чтобы описать его. Я представляла себе что-то вроде спив-шегося доходяги который в один из приступов "белой горячки" вдарился в рели-гию. А вижу я перед собой старика, очень далекого от моих представлений. Он высокого роста, совершенно седой. Если сравнивать людей с животными, то этот похож на состарившегося льва - несмотря на годы, все так же внушает почтение. Когда-нибудь в молодости он был, наверно, красивым, но теперь это уступило место тому, что иногда называют благообразностью. Очень может быть, что это бывший священник. Не знаю, что мне ему сказать - то ли "Доброе утро", то ли "Здравствуйте".
- О, проснулась! - сказал он так, будто я уже 100 лет здесь живу. - Ты мне так и не сказала, как тебя зовут.
- Лера. Валерия.
- Замечательно, просто прекрасно! - я не поняла, чему он так обрадовался. - А я - Гришаня.
- А по отчеству как?
- Никак. Ты хочешь есть?
- Нет, мне домой скорее нужно. Вы меня до станции не проводите?
- Провожу... - старик заметно нахмурился. - Не нужно обращаться ко мне на "вы".
"Странно", - думаю я.
Гришаня угощает меня чаем и засохшим хлебом. Пока я ем, мы с интере-сом рассматриваем друг друга. Сейчас он кажется мне больше похожим на ху-дожника. Это, наверно, из-за того, что он одет совсем не по-стариковски. Не час-то встречаются дедушки, которые носят кроссовки, джинсы и свитер с надпи-сью: "Рок-н-ролл".
- У тебя есть зеркало? -- спрашиваю я его. Меня вдруг заинтересовал мой внешний вид.
Достает из глубин шкафа какой-то щербатый обломок: "Смотрись". Я со-зерцаю своё лицо, потерявшее последние остатки гармонии. Бровь разбита, ниж-няя губа - тоже, на левой щеке ссадина.
- Красиво, да? Почему ты не спросишь, кто меня так разукрасил?
- Я и так это знаю. Это... - он испуганно покосился на окна, на дверь. - Это... - он как будто боится произнести в слух. - Это ДЕМОН! Я не хочу думать об этом, но я чувствую, что он здесь, он рядом... - Старик словно разговаривает сам с собой. - Как он жалок, этот венец творения Господня, низвергнутый в бездну. За долгие века он много растерял - власть, величие, но самое главное - его сила - всё ещё с ним... Проклят был тот день, когда вы сошли с этой чёрто-вой электрички! Я знал, что он и здесь меня достанет! Да, я признаю, что боюсь его. И мы не можем никуда от него спрятаться.
От его монолога мне почему-то стало не по себе. Впрочем, сумасшедший всегда обладает каким-то особым даром убеждения.
- Пошли! - сказал он и резко поднялся из-за стола. - Сегодня солнечно, и это добрый знак.
А я подумала про себя: "Солнцу верить ни в коем случае нельзя".
ДЕНЬ. ВЕЧЕР.
Длинный треугольник железной дороги; корявая блёклая природа; мут-ное зимнее солнце.
Сначала тропинка шла вдоль ржавых рельсов, потом наискось свернула в перелесок. Минут через 10 мы увидели заводские корпуса и бетонный забор. Мы шли вдоль него, пока тропинка не свернула в пролом, и мы оказались на терри-тории завода.
Я пыталась узнать у старика, что случилось с заводом, но он избегал этой темы разговора, и вообще предпочитал молчать. Когда мои вопросы начали его раздражать, он и мне посоветовал заткнуться, и остаток пути мы шли молча. Старик о чём-то сосредоточено думал. Окружающее меня зрелище "мёртвой ци-вилизации" вызывало у меня подсознательное чувство тревоги и притягивало к себе - одновременно. Где-то в глубине души даже приводило в восторг. Что-то таится в этой заброшенности пугающее и волнующее; и какое-то очень груст-ное...
Мы шли-шли-шли, и старик вдруг остановился. Он обернулся ко мне. Взгляд у него был растерянный и виноватый.
- Ну вот... пришли...
- Куда?
- Вон... - он неопределённо махнул рукой в сторону развалин. - Станция...
Это идиотская шутка умалишённого!
Я бегу, на каждом шагу проваливаюсь в снег, но мне уже всё равно.
Платформа. Была здесь когда-то. Уцелело немножко с краю, даже лесен-ка, всё остальное - просто куски бетона. Ещё частично сохранились здание кассы и кирпичный навес. В стороне в кустах валяется доска с названием станции: "72 км".
На штукатуренной стене кассы нацарапана ключом надпись: "NIRVANA". Под треснувшим стеклом грязный листок бумаги: "Изменения в расписании движения электропоездов на 1-2 мая 2005 года..." Несколько секунд я стою в полуобморочном состоянии. Нирвана, 2005 год...
Вчера мы сошли на этой станции. Вчера было 14 февраля 1998 года. День всех влюблённых. Электричка погудела нам на прощание и умчалась в никуда. При всём моём желании это не укладывается в моей больной голове.
Расписание движения... 1-2 мая... Нирвана... 2005 год... День влюблён-ных...
Тишина.
Я опускаю вниз глаза. Без всяких мыслей просто смотрю под ноги. Руки мёрзнут, я засовываю их поглубже в карманы куртки. Уши тоже мёрзнут, но шапки у меня нет.
Внизу на рельсах стоит Гришаня.
- Слезай, пойдём домой.
Негреющее зимнее солнце равнодушно созерцает нас.
Вот мои следы; вот ещё чьи-то. Мои "тракторные", а эти плоские.
Старая кровь не греет Гришаню. Он стоит и притоптывает своими ог-ромными валенками (наверное он их одевает прямо на кроссовки!)
Какое-то смутное ощущение, что что-то не так. Это невыносимо давит на мозг и раздражает меня. Я не могу понять, что именно тревожит меня, и это меня бесит.
Может быть, всё дело в этой тишине? Мне хочется разбить её звуками своего голоса, и я нарочно говорю громко.
- Объясни, объясни мне, что это такое! - ору я на старика. - Я не могу в это врубиться. Я хочу просто попасть на нормальную станцию, где ходят элек-трички!
- А что же ты от меня лично хочешь?
- Объясни мне, что это за место такое! Здесь, что умерли все?
- Когда я сюда попал было 1 мая 2005 года. Я сошёл с электрички, и толь-ко потом до меня дошло, что я слез не на своей станции. Я был пьяный. Ведь 1 мая - праздник, - он как будто оправдывается передо мной. - Пока я соображал, что делать дальше, на платформе никого не осталось. Все ушли. Я посмотрел расписание - следующая электричка через 2 часа. И я решил пойти погулять. Че-рез лес шла тропинка...
Дальше я прослушала. Я всё время пыталась понять, что меня так беспо-коит. Можно забыть об этом беспокойстве, но причина его от этого не исчезнет.
-... А когда я вернулся, - продолжал старик, - То увидел то же, что и ты - вот эти развалины.
И, знаешь, прошло уже 10 лет с того дня, а я так и не нашёл выход... Но я веду календарь - сейчас 20 февраля 2015 года.
- А по-моему, 15 февраля 1998 года. - отвечаю я, а сама думаю: "Здесь никакое число. Мы потерялись... Как Алиса в Зазеркалье".
И тут я вспоминаю, что где-то здесь бродит ещё один человек. При мыс-ли о нём у меня сердце тревожно застучало быстрее. Надо пойти и найти его, ес-ли он исчезнет, я буду весь остаток жизни его бояться. Обрадуется ли он, когда узнает, что я жива?
Я найду его по его следам. Я знаю, куда он пошёл.
- Пойдём по следу Зверя! - в шутку зову я старика, но он невразумительно отказывается. Уходит. Ну что ж, он не обязан.
Я всегда полагаюсь на свою интуицию. Я рассуждаю так: "Лучше пре-доставить подсознанию свободу совершать разумные вещи, чем делать хорошо обдуманные глупости".
Я думаю иногда, что мне было предназначено родиться каким-нибудь зве-рем, хотя бы кошкой, и только какая-то глупая случайность сделала меня челове-ком. Что ж, мир так устроен, что в нём всё всегда не так как хотелось бы.
"Вся наша жизнь сплошной бардак, в ней вечно что-нибудь не так".
Мне снилось много раз, как глубокой ночью я встаю с постели голая, под-хожу к окну, открываю его и прыгаю вниз. На землю. Я прыгаю на все четыре лапы. На 4 пушистые лапки с острыми длинными коготками ...
Я иду по следу. Идти по глубокому снегу довольно трудно, и мне уже жарко. Проклятый снег, набился мне в ботинки. Один раз я споткнулась о какую-то трубу и упала. Мерзкий, противный снег! Ненавижу снег!
Следы ведут в сторону "мёртвого" завода. Моему другу немножко не по-везло; я начинаю опасаться, что он мог замёрзнуть насмерть. Если честно, мне будет очень и очень жаль, если сейчас я наткнусь на окоченевший трупик своего бывшего возлюбленного.
И следы вдруг исчезли! Как это он умудрился перемахнуть через этот бе-тонный забор? Крылья, что ли, у него выросли?
Нет, насколько я помню, летать он не умел. Просто здесь удачно выросло и удачно искривилось дерево. Он перелез, значит я тоже смогу.
С огромным трудом мне удаётся заползти по скользкому дереву, да и то, куртку пришлось снять. Но от этой борьбы с природой мне пока что жарко. Ну вот, наконец-то я за забором. Интересно, как я обратно то залезу? Не важно. Сей-час не это главное.
На территории всюду кругом нетронутый чистый снег по колено мне. Почему всё здесь так заброшено? Следы ведут в ближайшее здание. Сорванная дверь частично торчит из-под снега. На кирпичной стене ржавая табличка с но-мером здания. Я захожу внутрь. В коридоре намело целый сугроб.
Открываю одну дверь. На ней табличка, обозначающая: "курилка ". За-глядываю - только перевёрнутый столик и поломанные стулья. Открываю ещё одну дверь - пустая кладовка. Открываю высокие двупольные двери. Здесь был, наверно, деревообрабатывающий цех. Стучали молотки; визжала "циркулярка", рабочие ругались матом. И все замерло навеки. Осматриваюсь по сторонам, и при виде моего бывшего друга у меня прямо сердце сжимается. Он неподвижно сидит на досках в самом дальнем углу; обхватив руками коленки, опустив голо-ву.
- Ник! - громко кричу я.
Он не отвечает, и, вообще не шевелится. Я подхожу к нему - "Ник, вста-вай!" - он все равно никак не реагирует.
"Господи, неужели..."
Я не придумала ничего лучшего, как схватить его за длинные волосы и с размаху влепить ему пощёчину, сначала по правой, потом по левой щеке. Он медленно открывает глаза.
- Вставай, пойдём, - я протягиваю ему руку.
Он начинает медленно воспринимать реальность.
- Вставай резче, мне долго тебя ждать?
Он ещё не понимает, что происходит, но подчиняется. Обоим нам очень-очень холодно. Надо быстрее к дому двигать. Я по-прежнему держу Ника за руку и тяну его за собой. Мне кажется, что если я его отпущу, то он опять где-нибудь сядет и заснёт. Я чувствую какой-то несвойственный мне приступ любви в своём сердце. Или это просто глупая жалость (наподобие жалости к детям), которая так бесит всех парней?
Этому "дитю" 20 годиков от роду. Он выше меня на две головы и силь-нее меня . Он хотел убить меня. А мне хочется обнять его, сказать что-нибудь ласковое.
"Как он жалок, венец творения Господня, низвергнутый в бездну..."
Мы так и не нашли, где перелезть через забор. Не буду рассказывать, как мы искали проходную и потом два часа обходили вокруг этот завод. К домику Гришани мы пришли уже в сумерках, усталые, замёрзшие, голодные. За всю до-рогу Ник не сказал мне ни слова, да мне и не очень хотелось с ним разговари-вать.
Мы постучались, но никто нам не открыл.
- Здесь что, живёт кто-нибудь? - спросил Никита, и тут до меня дошло, что он, возможно, ещё не понимает, что произошло.
- Здесь живёт полоумный старик. Нам тоже здесь придётся жить какое-то время.
Ник смотрит на меня бредовым непонимающим взглядом, а потом гово-рит:
- Стой, я не понял. Сначала я пришёл на станцию и увидел там одни раз-валины. Я пошёл искать где переночевать и чуть насмерть не замёрз на этом за-воде. Теперь ты говоришь, что нам придётся жить здесь...
- Понимаешь, мы не можем уехать отсюда! - я раздражаюсь на его непо-нимание и повышаю голос. - Мы провалились в дыру во времени, в четвёртое измерение, ещё хер знает куда!
Никита в ответ на это ещё больше нахмурился и поджал губы - это озна-чает, что он очень недоволен. Я толкнула дверь и мы вошли. Ник брезгливо по-морщился. Я по привычке стала искать выключатель, но вовремя вспомнила, что здесь нет электричества. Откуда ему взяться в этом мёртвом мире?
Наконец, я присмотрелась, и вижу, что хозяин спит на единственном в доме диване, а рядом на полу стоят две пустые бутылки из-под водки.
- Ник, сядь куда-нибудь.
Он садится на кривоногую табуретку, предварительно стряхнув с неё му-сор, а я в это время шарю по всем шкафам. Холодно. Печку старик не топил. На полке в дальнем углу я нашла древнейшую керосиновую лампу.
- Я попробую запустить этот "агрегат", а ты рискни затопить печку, - го-ворю я ему. - Сумеешь?
- Попробую, - равнодушно отвечает Ник. - А ничего, что мы здесь хозяй-ничаем?
- Нормально. Будь как дома, - я пытаюсь пошутить.
Спички ломаются и совершенно не хотят загораться. После нескольких минут мучений вонючая керосинка начинает худо-бедно коптить.
И в это время проснулся Гришаня. Он спустил ноги на пол, зевнул.
- Лерка, ты что ли? Жрать хочешь?
И тут в свете керосинки старик увидел Никиту. Ник покосился на Гри-шаню и ухмыльнулся. Тени в этот момент легли на его лице так, что оно стало каким-то диким и сатанинским. Меня внутренне передёрнуло, а Гришаня вообще перекосился от неведомого ужаса. Он начал неистово креститься и бормотать молитву. Совершенно неожиданно в руках у него оказывается обрез охотничьей двустволки.
- Вот так... - бормочет он. - Зло всегда подкрадывается неожиданно, в минуты слабости оно подстерегает нас... Сатана появляется оттуда, откуда не ждёшь его...
- Белая горячка, - говорит Никита.
Гришаня поднимает обрез и прицеливается в моего милого. Я стою, как восковая фигура. У меня напрочь пропала способность соображать; надо бы вмешаться, ведь один ненормальный сейчас убьёт другого.
Ник стоит, смотрит на старика и улыбается.
Далее всё происходит как бы в замедленном темпе.
Гришаня нажимает на курок.
Я закрываю глаза.
Раздаётся оглушительный грохот.
У меня кружится голова. Тошнота подступает к горлу.
Я открываю глаза и, чтобы не упасть, опираюсь на край стола.
Ник всё также стоит и улыбается. Умирающий старик раскинулся на ди-ване. Лицо его страшно изуродовано взрывом его двустволки. Ник доволен, словно сытый кот.
В другое время в другом месте меня бы стошнило от этого зрелища. А здесь смерть кажется чем-то обыденным.
УТРО. 16 (?) Февраля (?) 1998 (?) года.
Ничто не напоминает о вчерашней трагедии. Ник всё прибрал. Он клянёт-ся, что похоронил старика, но я думаю, что он врёт - наверное выбросил в ту са-мую канаву.
Пятна крови вытерты. Диван оканчивает свой век в печке.
Я сижу за столом с лицом, как у зомби. Одна единственная мысль кру-тится у меня в голове:
"ТЕПЕРЬ
МОЯ
ОЧЕРЕДЬ".
Ник вдруг говорит:
- Я тут всё думал, от чего старик-то помер?
- Не знаю, - отвечаю я.
- От того, что его просто изуродовало... Он бы наверное выжил.
- Не знаю.
- Скорее всего, с ним инфаркт случился.
- И чего ты в патологоанатомы не пошёл?
Его слова совершенно меня не трогают. В одно ухо влетают, в другое вы-летают. Я вспоминаю, как мы ехали. Мы всю дорогу ссорились. Что-то нашло на нас обоих. Мы говорили вполне откровенно, нам было наплевать, что нас кто-то услышит. Мы, не стесняясь, высказывали друг другу всё, что накопилось за год наших встреч.
- Ты всегда строишь из себя умника, считаешь себя выше всех остальных, а на самом деле ничего из себя не представляешь!
- Сама бы чего-нибудь представила из себя. Ты просто эгоистка, ты всегда пользуешься людьми, как вещами. Ты всегда всё требуешь и ничего не даёшь взамен. Тебе от меня нужны были только деньги! Деньги для тебя главное, а лю-ди ничего не значат. Ты всё делаешь только ради денег.
- Твои деньги! У тебя ещё и денег то своих не было, только деньги твоих "предков"!
И так далее, и всё в том же духе. Мы обвиняли друг друга в том, что мы такие, какие мы есть и совершенно друг другу не подходим.
И вдруг, как приговор раздалось: "Молодые люди, ваши билеты!"
- Ник, прости меня за нашу последнюю ссору, - говорю вдруг я совер-шенно невпопад.
- А... Это... Я и забыл уже.
ПРОШЛА НЕДЕЛЯ.
23 Февраля 1998 года.
УТРО.
- Милый мой Ник! Поздравляю тебя с праздником!
- Спасибо.
- Спасибо и тебе, за то, что ты ни разу на этой неделе не пытался убить меня! - я целую его в небритую щеку.
Вот так все замечательно у нас. Вот так мы и живём. Пока. Пока ничего не случилось.
За прошедшую неделю я пыталась поругаться с Ником раза два, но с ним невозможно ссориться. Виноватой всё время оказываюсь я.
Однажды, разозлившись на меня, Ник куда-то ушёл, наверно думал, глу-пый, что сможет один без меня свалить! Но выхода он так и не нашел, как не старался. Я надеялась, что он насовсем ушел, но он вернулся поздно вечером ус-талый и злой. Не стал со мной ни о чём разговаривать, чего-то съел и завалился спать. Потом целый день ходил с отсутствующим взглядом и упорно что-то об-думывал.
Ник оказался более приспособленным к жизни человеком, чем я. Он ис-кал себе дел и старался не поддаваться плохому настроению. Он просто был реа-листом. А меня заела тоска зелёная. Я могу часами сидеть, тупо уставившись в одну точку и ни о чём при этом не думать. Пасмурные дни нагоняют на меня скуку, солнечные - раздражают. Керосин для лампы кончился, теперь вечерами сидим в потёмках. А дни такие короткие! И ещё просто добивает эта тишина. Кажется, голос вязнет в ней, ничем нельзя её разбить.
- Знаешь, Лер, какая ерунда получается - куда бы мы ни пошли - всё вре-мя приходим к этой станции. Там, наверно, какое-то преломление пространства или времени.
Я долго молчу перед тем, как ответить.
- Наверно.
- Я хотел уйти. Я шел по рельсам в разные стороны, но приходил все вре-мя к станции... - он какое-то время молчит. - Старик не рассказывал тебе, что случилось со всем этим...
- Нет, он только рассказал, как попал сюда, а про всё остальное говорить не захотел. Он сказал, что был 2005 год. У него могла быть "белая горячка".
- У нас, по-твоему, тоже, "белая горячка"?
- Знаешь, Ник, я думаю, должна быть какая-то тропинка отсюда, раз есть дорожка, приводящая сюда.
Иногда... Да не иногда, а каждый вечер на меня накатывает такая тоска, хоть вешайся! Темнеет рано, спать не хочется, разговаривать друг с другом тоже не хочется. Все разговоры сводятся к одному: в случившемся только я виновата!
Иногда я задаю себе вопрос: а хотелось бы мне вернуться? В тот мир, ко-торый я покинула? Опять в многоэтажные трущобы злого маленького городка, в тесную квартиру, где кроме меня толчется еще куча народа... И где вид из окна не в просторы Вселенной, а на свалку... Вернуться - и опять каждое утро ходить на работу и возвращаться в неуютный дом...
Вернуться - и опять нужно каждый день с кем-то ссориться по мелочам; и опять тупые вечера у "ящика"... И опять редкие встречи с парнями, оставляющие меня совершенно равнодушной - всего лишь попытки почувствовать себя жи-вым человеком...
Ник - он не такой как другие. Он - загадка, неразгаданная тайна... С виду - человек без цели, но это только кажется, Все то, что есть в его душе, надежно спрятано от посторонних глаз. Какая-то цель у него есть, но я не знаю, какая. И он будет идти к ней с непостижимым упорством. (Надеюсь, что "замочить" меня - это не главная его цель!)
Я сейчас могу ему только посочувствовать: какие лишения несёт ему наша теперешняя жизнь. Мир, в котором он обитал раньше существенно отличается от моего. Я просто скажу: он из тех, кого называют: "средний класс - опора нации". А таких как я принято относить к обитателям дна. Наркоманы, панки, алкоголи-ки и "вечные туристы" (бомжи) - я на одной с ними ступени социального разви-тия. Когда я приходила в гости к Нику, меня посещала одна и та же мысль - "Мне придётся много работать, чтобы достичь подобного благополучия... Очень много. Если только мне не удастся каким-нибудь образом женить его на себе.
И я задумывалась иной раз: что могло свести нас вместе, таких разных? Притяжение противоположностей? Секс или взаимное любопытство? У меня кроме Ника были и другие парни, но ни к кому меня так не тянуло, как к Нику, хоть он и не был первым. Это наверно и есть та неуловимая вещь, что в сказках зовётся любовью! Когда я была с другими парнями, то всегда закрывала глаза и представляла, что я с Ником. Именно поэтому я и не считала это изменами... Ведь душой-то я всегда оставалась верна ему! А потом в наших отношениях на-ступил переломный момент (примерно через полгода)! Наверно, мне надо было пересилить себя и расстаться с ним, но я не смогла. Почему именно мне? Потому что Никите было как обычно на всё наплевать.
Я знаю его около двух лет, и по-прежнему ничего не могу сказать о нём с полной уверенностью. Ничего, кроме одного - он меня никогда не любил.