Пронзающий холодный ветер сгибает тоненькие деревца, попадающиеся изредка даже здесь, в шумном и многолюдном городе. Не совсем, правда, в его сердце, где и вовсе не хватает кислорода, но от этого растений едва ли стало ощутимо больше. Клумбы, на которых летом при некой доле везения можно обнаружить яркие цветы, замело уже первым снегом, как и газон. Кое-где еще проглядывала сухая желтоватая трава, но было вполне очевидно, что для природы уже все закончено. Ну, теперь до весны.
Молодая березка накренилась очень сильно, едва не до самой земли, и почему-то напоминала этим иву. Последний лист, цеплявшийся изо всех сил за тонкую и хрупкую, будто рука ребенка, веточку, все-таки сорвался и полетел куда-то вдаль. Но, увы, не долетел и попал на лобовое стекло одного из многих проносившихся здесь автомобилей. Оттуда водитель его вскоре сметет "дворником", и, вероятнее всего, этот лист попадет на дорогу, где по нему проедутся сотни, тысячи далеко не стерильных колес. И так он и будет там лежать: втоптанный стадом машин в грязь, мокрый, черновато-коричневого цвета, с дырками по всему своему тонкому телу.
А ведь когда-то давно он был ярко-зеленый и без особо труда держался за свою ветку. Потом, правда, настала осень, но он стал не желтым, нет, он стал солнечным; еще чуть позже, когда другие были оранжевыми, он был янтарным. И всю свою короткую жизнь он провел так. Он радовал прохожих своим красивым цветом, он был светом в этом причудливом мире листьев. Он боролся до последнего, цеплялся за самую тоненькую ниточку. И все же эту битву выиграть ему было не дано. В конце концов, он просто березовый листочек, каких миллиарды, если не больше.
Вспомните же людей, проходящих в мороз мимо какого-то молоденького деревца, на котором до сих пор дрожит один единственный лист. Уже не такой яркий, как раньше, совсем слабенький, но, наверное, живой. Ребенок обрадуется этому, в его глазах, чуду. Взрослый, вероятнее всего, просто пройдет мимо, и то, если вдруг не подумается ему что-то в духе "Все улетели, а этот, что ли, не мог? Чем он особенный такой?" и не захочется резко оторвать его и кинуть подальше. Но никто не задумается о том, чем был этот лист когда-то, а если он вдруг исчезнет, не сумеет устоять перед ветром, то это и не будет замечено. "Тут разве не было листочка? Показалось, наверное."
Березку едва не переломило пополам особенно мощным и холодным порывом. Девушка, стоявшая неподалеку, поежилась. Ее бы закутать в теплый плед, дать в руки кружку горячего чая с лимоном и, спросив, "Ну что, согреваешься?", обнять за худые плечи. Да, ей хотелось этого, но если бы вдруг даже кто-то из знакомых предложил такое, то она отказалась бы. Она ждала. Нет, не будет громких слов "и готова была ждать вечно", хотя, наверное, это так. Но слишком избита и банальна эта фраза, чтобы ее можно было употребить к этой девушке. Про вечность любят рассуждать лишь те, кто не может уделить ничему больше минуты.
Ей было очень холодно, и она уже жалела, что не надела на себя ничего потеплее. Она обнимала себя за плечи, пыталась спрятать лицо в шарф, выдыхала зачастую только для того, чтобы убедиться, что изо рта ее по-прежнему вырывается белый пар, и теплее за несколько минут не стало. Не так далеко было метро, но она сразу же отгоняла от себя все мысли о том, чтобы зайти внутрь и греться там. Этого делать нельзя. Надо ждать.
Она не ждала ничего особенного. Впрочем, "чего" она вообще не ждала, она ждала "кого".
Его она не видела уже чуть ли не месяц, и потому очень сильно скучала и беспокоилась. Хотела, завидев его вдалеке, побежать навстречу, обхватить своими руками его шею, ткнуться носом в грудь и проговорить сквозь слезы счастья "Знаешь, а я скучала". И услышать в ответ, что он, безусловно, тоже знал это и скучал еще сильнее. Хотела заглянуть в его серо-зеленые с желтоватой окантовкой вокруг зрачка глаза, которые искренне считала самыми красивыми в мире. Хотела пойти с ним гулять, вернее, бесцельно бродить по улицам, взявшись за руки. Хотела, в конце концов, просто убедиться, что с ним все в порядке и ничего не случилось. Да, пожалуй, это было важнее всего: знать, что он жив и здоров. Остальное - это уже мелочи.
А для этого надо было ждать. С каждой секундой ее беспокойство усиливалось, становилось все страшнее. Много чего может произойти с человеком в современном мире, начиная от "шел, упал, очнулся, гипс", льда для этого вполне хватало, и заканчивая чем-то совсем маловероятным, но все же возможным, например, падением самолета. Но самолеты не падали, иначе бы об этом уже твердили по телевизору и радио и писали в газетах. Однако о замерзших лужах никто никого не уведомлял. Он мог поскользнуться, сломать ногу или, ударившись головой об асфальт, получить сотрясение, а теперь лежать в больнице. Или решил вечером пройти через дворы, чтобы срезать...
На этом моменте она резко тряхнула головой, чтобы не думать о возможных последствиях неожиданной встрече в подворотне. Волосы полетели в лицо, из-за чего пришлось вынуть руки из карманов и, убрав мешающиеся пряди за уши, вновь их туда засунуть. Что уж тут говорить, было действительно холодно. Странная в этом году погода: уже тридцатое декабря, скоро Новый Год, а снег только впервые пошел, зато мороз такой, что, как говорится, мама, не горюй.
И ожидания ее наконец-то оправдались. Он шел не очень быстро, явно догадался надеть на себя толстый свитер и теплую куртку, а потому не мерз теперь, как она. Он улыбался; она очень любила его улыбку, которую тоже, как и глаза, считала самой красивой в мире. На голову вместо обычной своей шапки он надел "новогоднюю" - красную с белым помпоном, как у деда Мороза. Выглядел он в ней крайне забавно и мило, и она, не удержавшись, тихо прыснула.
Он был уже совсем близко. Рядом с ним цокала высокими каблуками по очищенному от снега асфальту какая-то девушка. И они держались за руки. Когда эта девушка поскользнулась на льду, он своими сильными руками легко подхватил ее, и девушка, улыбнувшись, что-то прошептала и поцеловала его в щеку.
Он, держа теперь, как показалось ей, девушку еще крепче, был уже буквально в паре шагов от нее.
- Привет, - сказала она, помахав рукой и продолжая улыбаться. Разве что теперь это было сделано для того, чтобы не показывать никаких других эмоций, они были бы неуместны.
- Привет, - отозвался он, и они пошли дальше.
А она провожала их взглядом до тех самых пор, пока они не скрылись за поворотом. Но даже после этого еще некоторое время постояла и только потом направилась к метро, чтобы попасть в свой дом, который находился чуть ли не на другом конце города, откуда она и добиралась сюда.
Он жив и здоров, с ним ничего не случилось.
И это, конечно же, самое главное.
Она вытерла рукой слезы, стекающие по щекам. Осталось убедить себя, что вызваны они исключительно радостью за него, а не чем-либо другим.