Если бы не Катька, я бы ни за что не села в летающую жестянку. Но она обыденно произнесла правильные слова:
- Увидеть Париж - и умереть! Слыхала такое? - она выдержала полагающуюся театральную паузу, чтобы я лучше впитала сказанное. - Только вдумайся: вдруг ты умрёшь раньше?! - я отчаянно замотала головой, отвергая идею преждевременной кончины. - Но ты ведь не станешь отрицать вероятности? - я кивнула: мол, верно рассуждаешь, подруга. - Представь, как тебе будет обидно!
- Будет? Дорогая, не кажется ли тебе, что будет всё равно? - я проявила недюжую смекалку.
- Не торопись с выводами! - Катька приняла позу статуи Свободы, взметнув руку с бокалом вверх. Забыла упомянуть: выпивали мы тогда. Она устремила взор к потолку, чтобы добиться убедительного сходства и трагичным тоном вопросила: - А душа? О ней ты вспомнила?
- Кать, - я с укоризной смотрела на неё, - я и так пощусь ради души!
Она цинично долила мне вина.
- Ты не постишься, ты не ешь мяса. Это две большие разницы, как говорят в Одессе.
Я пристыжено заглянула в рубиновую жидкость и наколола на вилку консервированную треску, - возразить было нечего.
- Так вот, - развила Катька революционную мысль, - полетим, чтобы душе - потом - не было обидно за бестолковое тело!
На том и порешили. Катька получила моё слово в зарок, и теперь я сотрясалась от ужаса и бега шасси. Дело в том, что я боюсь летать. Страх, граничащий с тотальной фобией. Меня пугает в самолетах всё: от попытки разобраться, как железка держится в воздухе, до выхода на трап. Да, трап тоже опасен! Вдруг отъедет в то мгновение, когда ступила на него одной ногой? При "недлинных" - допустимый "размах" не ахти какой. Жуть!
- Не дрожи! Сиденья из-за тебя ходуном ходят! - Катька открыто глумилась над моим жалким видом.
Самолет как-то особенно жёстко заскрипел и понесся вверх. Я влипла в обивку кресла, ища в ней гарантии безопасности. Катька открыла рот, спасая уши от перегрузок, и даже что-то говорила мне, отвлекая беседой. Я, моргая в ответ по "азбуке морзе", пробовала разжать челюсти, чтобы отпить из пластикового стаканчика добытого подругой коньяка или хотя бы вернуть слух, - не получалось. "Фиг с ними, с ушами! На том свете не понадобятся!" - думала я в панике до самого приземления. Салон уже опустел, когда Катьке со стюардессой удалось отодрать меня от кресла и вытащить в проход. Коленки подгибались, и меня буквально выволокли на трап. Корчило, как после контузии, и я воспринимала окружающий мир через пелену отстранения. Очнулась в машине, везущей нас в отель.
- Кать, где мы живём? - я прохрипела спёкшимся горлом.
- Наша несмеяна заговорила! Не переживай, - хорошо мы живём! - Катька изящно повела ручкой в сторону окна. - Оглянись! Париж за окошком!
- Какая красота! - опустив стекло, я вдохнула аромат ранней весны.
Это была любовь с первого взгляда. Я и мужчина, по имени Париж, были созданы друг для друга. Нам было уютно вместе, - чего большего желать в любви? И он так красив, так обходителен и нежен! Солнечная погода, цветущая сакура, расслабляющая атмосфера, - он принимал меня в объятия, сравнимые с райскими. Я размякла в них, готовая на вседозволенность, и глупо улыбалась несущемуся навстречу ветерку. Разве это не взаимность? Ведь женщина всегда чувствует неискренность. Да-да, именно поэтому мужчина получает отказ, - не из-за чопорности или расчета. Просто женщина - не верит. Когда доверие рождается с первой минуты, когда оно обоюдно, - это и есть любовь...
- Приехали, выбирайся! - Катька выпрыгнула из открытой швейцаром дверцы.
Я подняла голову, рассматривая невысокое дворцовое здание.
- Мы сразу в музей? - вышла вслед за подружкой.
- Нет! Мы сразу - мыться! - Катька кивнула водителю, чтобы ждал, и направилась внутрь.
- Кать, ты что, притащила меня в Париж, чтобы попариться? Можно было сходить в Сандуны или частную сауну.
Она резко остановилась, и я налетела на её спину.
- У тебя с головой всё в порядке? Какая баня? - Катька уставилась на меня, как на ископаемое. - Это наш отель. Живём мы здесь, ясно?
- Во дворце? С этой дылдой по центру? - я указала на колонну посреди площади.
- Возьми путеводитель и почитай. Place Vendôme, - произнесла Катька на французский манер. - "Центр", "дылда"... Деревня! Пошли, а то за прислугу примут, - она с хозяйским видом вошла в холл.
Reception с заботливым менеджером, округлые коридоры, номер с семиметровыми потолками, рюши, золото, антиквариат, гобелен в изголовье громадного ложа.
- Кать, сколько мы за это выложили? - я в блаженстве развалилась на шелковых покрывалах.
- Немерено, - в голосе ни намёка на иронию. - Я пожертвовала своей бесценной улыбкой, чтобы твоей заднице было комфортно!
- Ты отдала деньги дантиста за номер?! - я в ужасе вскочила с кровати.
Катька расхохоталась:
- Не волнуйся, зубы остались при мне! Всего лишь улыбнулась генеральному менеджеру на приватной вечеринке. А теперь быстро в душ, переодеваемся и - вперед. Ленка ждет!
Ленка, прибывшая днём раньше, рассекала по авеню Монтень в узких рваных джинсах, чёрной "детской" курточке, в расстегнутой "молнии" которой мелькала махонькая белая майка, и чёрных же очках, бликующих зайчиками на всю округу.
- Сейчас шопинг, вечером ужинаем, потом - ночной клуб, - Ленка скороговоркой расписала время на сутки.
Видели девятибалльный шторм вне морских пучин? Думаю, именно его напоминало наш набег на бутики. Продавцы носились, не успевая менять размеры и модели. Устроив бедлам в одном магазине, мы врывались в следующий, чтобы и в нём провести ревизию. Не знаю, все ли русские используют схожую тактику, но она очень полезна. Выбрав понравившееся, не хватаешь тут же, а как бы примериваешься, внутренне сживаешься с обновой. Если наутро желание не ослабло, идешь и приобретаешь в размеренном достоинстве. И никто не узнает в сегодняшней леди вчерашнюю девицу, взмыленную беготнёй и переодеваниями. При таком подходе, как правило, покупаешь ровно вполовину меньше от запланированного. Как таблица Менделеева, - за ночь элементы выстраиваются в нужном порядке: "нетвоя" вещичка забывается, уступая место "подлинникам".
В семь часов магазины, спасаясь от нашествия, закрылись. Изголодавшиеся в тяжком марафоне, предвкушая ужин, изобилующий деликатесами, мы приехали в ресторан. У Ленки вообще богатая фантазия, а по части составления меню ей нет равных. Это как надо изголиться, чтобы в Париже заказать столик у китайцев? Тем не менее, мы оказались в юго-восточном интерьере, поджидая Татьяну, - нашу подругу и любимую модель Givenchy.
Компания из четырех дам привлекала внимание всего ресторана: ели мы много, пили того больше. Танька - тонкая блондинка с рязанским говорком на обоих языках - выделялась высоким ростом, трубным гласом и раскованными жестами. Взмах руки простирался к соседнему столику, и "тамошним" приходилось увертываться от экспансии русской красавицы. В конце концов, они просто сдвинулись на противоположный край, чтобы не мешать её самовыражению. От обилия пищи и выпивки нас охватила эйфория.
- Танька, вызывай поддержку и поехали в клуб! - Ленка пританцовывала на месте, порываясь расстаться с заведением.
Та что-то наговорила в телефон, и мы гуськом высыпали на улицу.
- Мы сделаем круг по городу, а ты жди нас в клубе! - Ленка, раскидав распоряжения, запрыгнула в машину.
Я снова встретилась с моим мужчиной. И он был так же приветлив. Гид что-то рассказывал, останавливался, показывая достопримечательности, а я думала о прекрасном любовнике, ласкающем взор и слух. Не было ни одной безобразной черты в его стройном гармоничном теле, - он расстилал брусчатку под моими каблучками, освещал камерным светом мосты и улочки, река полно и бережно несла воды, мерцающими отражениями оттеняя его контуры. Поздний час, безлюдье, - мы были почти наедине. Подруги, уловив наше с ним настроение, примолкли, разделяя мой тихий восторг...
Очарование рассеялось, когда Катька, завидев Дом Инвалидов, потребовала экскурсии с посещением могилы Наполеона. Мне не понравилось название и тема, и мы развернулись к клубу. Танька топталась у входа.
- Дольше не могу, завтра показ! Опять гримерам работы на два часа! - она махнула на прощанье гибкой рукой и, подхватив провожатых, отправилась в ночь.
Мишель, хозяин клуба, провел нас к лучшему диванчику, на столике у которого красовалась бутылка виски.
И - завертелось. Грохот, дёргающаяся толпа, сплетение сигаретного дыма с сигарным, гвалт, громкие признания в любви, музыка без нот - апокалипсис в отдельно взятом месте. В голове гудело от алкоголя, смешения стилей и запахов; напитки в стаканах колыхались в унисон светопреставлению. Внезапно шум "хаоса" прорезал тенор саксофона, и мелкая дробь тамбурина задала свежий ритм. Казалось, эпоха разрушения благополучно миновала, и народ стал понемногу трезветь, выискивая глазами источник прекрасного. Мы замерли, отвлеклись от виски и только в этот миг заметили любопытство большей части присутствующих мужчин. Они рассматривали нас, подавали интригующие знаки. Один дерзнул приблизиться. Я вручила ему фотоаппарат, но, пока мы любовались сделанным им кадром, претендент исчез. Ленка, почуяв самцов, ожила и, вскочив, устроила показательные пляски. Французы одобрительно заулюлюкали, подтягиваясь к нашему диванчику. Очередной "рыцарь", крутнувшись, упал в объятия Катьки и, спустя минуту, тоже бесследно растворился. Не понимая сути новой игры "пришёл, увидел, отвалил", мы начали оглядываться по сторонам.
- Девчонки, ухажёров бьют! - завопила я, против правил хорошего тона тыча пальцем в месиво из мужских тел в боковом коридорчике.
Претенденты рвались к нам, получая тумаки от охраны и хозяина, оберегающего особо важных гостей.
- Мать вашу! - кричала Катька на защитников, требуя свободы пленникам.
Громилы, не разумея по-русски, принимали её выкрики за одобрение и наподдавали бедолагам оплеух.
Он подбежал, по-английски заверил, что никто нас больше не потревожит, и кинулся оттаскивать побитых за пределы зала. Катька, не долго думая, перемахнула через спинку диванчика и нырнула в гущу событий. Ленка последовала за ней. Они бегали по периметру свалки в надежде извлечь хоть одного из симпатяг. Шансы были призрачны, и мои амазонки вернулись несолоно хлебавши.
- Да-а, мы в своём амплуа. Смена столиц не изменила ситуёвины, - я высказала общую мысль.
- И так всегда! - огорчённо изрекла Катька, доставая из сумочки презерватив. - Зонт возьмёшь, дождя не будет!
Настроение как-то увяло.
- Уходим!
Мы, расплатившись, выбрались из духоты. Светало. Узкая анфилада из арок вела к основным воротам. Ленка остановилась посредине и запела:
- Выйду ночью в поле с конём...
- Ночкой тёмной тихо пойдем, - подхватила Катька вторым голосом.
- Мы пойдём с конём по полю вдвоём, - изобразила я третью партию.
- Мы пойдём с конём по полю вдвоём, - допели мы в трио.
В центре Парижа лилась грустная песнь то ли бурлаков, то ли казаков. Немногочисленные прохожие заглядывали в проёмы кованой ограды. Ностальгируя, мы допели до мажорного патриотического финала - про любовь к России.
- В "Пушкин"! Завтракать! - Ленка не на шутку озадачила гида.
- Вы ещё на Ваганьковское с Катькой смотайтесь! Её как раз тянуло на могилки! Ленуся, мы не в Москве! - освежила я память подруги.
- По фиг! Хочу есть!
Поднаторевший с русскими гид выдал:
- Нет проблем, едем!
"Сон алкоголика краток и тревожен". Я проснулась под мощный храп, многократно усиленный эхом. Глаза не открывались, заплывшие веки склеились накрепко. Храп сделал устрашающий вираж с "фьюить-фьюить" в конце и продолжил рулады в moderato. Один глаз разлепился. Высоченный свод в полумраке задернутых штор. "Блин, где я?!" - шарахнула мысль. Храп, мощно присвистнув, ударился о потолок и обрушился новой волной. Я подскочила, зажав уши ладонями. Не будь двадцать первый век на дворе, решила бы, что зависла с денщиком на конюшне! В голове крутилось: "Сяду я верхом на коня". Кони тоже были?! Я застонала от скверных предчувствий. Тут отёкший глаз различил вензеля на стенах. Ёлки! Так я не в двадцать первом веке?! А в каком?! И это - денщик?! Конюх?! Чем они отличаются?! И отличаются ли?! А, может, это сам?! Конь?! Натыкаясь на всё подряд, я подлетела к портьерам и трясущимися руками потянула за шнур. Яркое солнце высветило завернутое в кремовые ткани тело. Контур был человеческим. Я бочком подобралась к объекту, вскарабкалась на высокий матрас и потянула за угол простыни. Храп, оборвавшись, возобновился с удвоенной амплитудой. Я обмерла. Затылок раскалывался, не давая мозгам работать. Я пнула храпевшего, не в силах терпеть громкий звук. Тело перевалилось на другой бок, что-то промямлив во сне. Я толкнула сильнее, меня свирепо лягнули. Разозлившись, гаркнула:
- Р-рота, подъём!
Команда, понятная на всех языках. Простыни взметнулись, послышался глухой стук падения, отборный русский мат, и над краем пышного матраса выросла взлохмаченная голова Катьки.
- Ты что! Совсем сбрендила! - она таращилась на меня и лепнину, в равной мере недоумения от того и другого.
- А ты... это... Чего храпишь? - я обессилено хлопнулась в подушки.
- А ты, конечно, с бодуна благоухаешь фиалками и воркуешь нежным сопрано! - Катька растирала ушибленный бок. - Который час? - она обернулась к зеркальному шкафу и замахала на него руками, испугавшись отражения.
- Два местного, - я сгребала выбранные таблетки.
- Мне тоже отсыпь, - Катька, осушив бутылку воды, протянула ладонь.
Я честно поделилась ассорти.
- Ленка-то звонила?
- Не-а, - я проглотила свой наборчик и выжидала, пока в голове уляжется буря.
- Надо будить, - она набрала Ленкин номер. - Проснулась? - бросила в трубку. - Как кто? Это я, Катя. Понятное дело, что с голосом. Твой, думаешь, лучше? Завтракать идешь? Какая разница, пусть будет ланч. Главное, поесть, а то совсем худо. В угловом ресторанчике? Договорились.
Ленка появилась, когда мы уплетали утку под винным соусом. Она, как марионетка из театра Карабаса, плохо владела конечностями. Руки и ноги непроизвольно подёргивались в поисках знакомых с детства движений. Ленка рухнула на свободный стул и заказала подоспевшему гарсону:
- Водки. Русской.
Он распознал слово и притащил две бутылки на выбор. Ленка кивнула на этикетку "Absolute":
- И побыстрее, милый! Не до реверансов!
Вскоре перед ней стоял высокий стакан, в котором плавал лимон.
- Когда они научатся пить? - задалась Ленка риторическим вопросом, вылавливая дольку из порции. - Хорошо хоть лёд принесли отдельно!
Она выпила, приложила лёд ко лбу и снова кивнула гарсону. Тот, не медля, долил.
Через час мы были готовы продолжить магазинную эпопею. Катька, выровняв градус, загрустила:
- Ведь собирались в Фонтенбло!
- Ну, извини, - я насупилась. - Зачем тогда столько пили? Весь день коту под хвост! Завтра - домой. А Ленка вообще сегодня уезжает.
Ленка тут же встрепенулась:
- Бежим! Скорее! У нас всего два часа в запасе до закрытия!
Сшибая стулья, мы ринулись по отработанному накануне маршруту. Леди из нас не получились, ибо перегар наполнял наше присутствие, а заодно и холёные салоны бутиков, характерным амбре. Париж теперь не был столь благодушен ко мне, заплетая натруженные ноги и ослепляя нещадным солнцем. Похоже, и этот мужчина начал изменять. Тихий восторг перерастал в заметную ненависть к витринам и довольным жизнью французам. Всё кружилось в тупом однообразии, а я пыталась воссоздать импульс, пронзивший меня в первое свидание с городом.
Ленку собирали вместе. Утрамбовывали чемодан, присев на него втроём. И, конечно, сломали. Катькины ногти и замок чемодана. Гид понесся в ночной магазин за новым, а мы, расположившись в фойе, "лечились" мудрёными сортами чая. Проговорив до утра, разбрелись по комнатам.
- Кать, - обратилась я к подруге, - стоило для этого ехать так далеко? Могли бы и в Москве тусануть.
- Стоило! Здесь невыразимо красиво!
- Только бы времени на красоту хватило, - хихикнула я.
- Завтра побродим, - пообещала Катька.
Ленка улетела утренним рейсом, а мы провели остаток дня в бесцельном блуждании по улицам.
Отправлялись домой ночью. Простились с укатанным до изнеможения гидом, посидели в зале ожидания и, наконец, добрались до салона самолёта. Впереди было ещё одно испытание полётом. Я настраивалась, как могла. Повторяла речитативом заученные фразы из статистики, доказывая самой себе, что в автомобилях ездить рискованнее. И даже почти уговорила себя, когда в динамиках раздался голос командира:
- Дамы и господа, добрый вечер! Мы рады приветствовать вас на борту нашего рейса, вылетающего по маршруту Шарль де Голль, Париж - Шереметьево, Москва.
Сердце рухнуло в пятки. Потому что ни одного трезвого звука в его речи не было. Он продолжал говорить, а меня и непьющих пассажиров лихорадило по полной версии. Те, что пили, веселились, поддерживая собутыльника. Закончив тираду на русском, командир отключил микрофон. Мне стало совсем плохо.
- Кать, мне показалось, или он не продублировал по-английски?!
Катька выглядела не лучше. Она молча мотнула головой. В этот момент из динамиков донеслось:
- А-а, да! Дамы и господа! - неразборчивое бормотание, и следом: - Good evening! We glad to...
И далее по тексту. Стюардесса, профессионально улыбаясь, смотрела ясным взором на обреченных. Наверное, она не боялась летать и с паникой не встречалась? Что ж, сей недочёт исправИм. Я, не соображая, что делаю, закричала на три салона:
- Он пьяный!
Катька от неожиданности подпрыгнула, рядом сидевшая серая тётенька посерела окончательно, по салонам отзвуком пронеслось: "Пьяный!" Люд, подхватив панику, стал жать на кнопки вызова стюардесс. Девушки носились от ряда к ряду, пытаясь погасить бунт. "Улыбающаяся" подошла ко мне.
- Командир пьян! - заявила я непререкаемым тоном.
- Заверяю вас, что с ним всё в порядке, - закудахтала курочка в форме.
- С ним - возможно. Но что будет с нами?
- Что вы предлагаете? - она злилась.
- Остановить рейс и сменить пилота! Неужели трудно догадаться? - паника уже вовсю бушевала во мне, захлёстывая с головой.
Стюардесса была неопытной, поэтому не разобралась, что страдающих фобией нельзя оставлять в одиночестве. Она, вместо пилота, сменила дислокацию, направившись к противоположному ряду, где надрывалась лампочка вызова.
- Смените пилота! - прокричала я так громко, насколько хватило усохших связок.
Пьющая галёрка, надрываясь от хохота, скандировала:
- Сменить пилота! Сменить пилота!
Катька трясла меня, пытаясь привести в чувство. Я брыкалась, вырываясь из её хватки.
- Пусти! Не держи! Нас угробят! - проорав лозунги, я, видимо, возомнила себя Гаврошем на баррикадах, потому что яростно запела: - Ямщик, не гони лошадей! Мне некуда больше спешить!
Лошади никак не оставляли продавленного ужасом сознания. Катька, больно ущипнув, прошипела:
- Я сама тебя прибью! Париж ты увидела, так что совесть моя будет чиста!
Катька знала, чего опасаться. Русской женщине, (продолжая копытный лейтмотив), что коня на скаку остановить, что тормознуть летящий самолёт - в охотку и легко. По моим мечущимся зрачкам она догадалась, что ищу не что иное, как стоп-кран. Наверное, Катька в эту минуту благодарно молилась о том, что они не предусмотрены в подобном транспорте. Она ещё раз ущипнула меня и дала кулаком по коленке. Я присела. До того я, теребя спинку переднего кресла, выкрикивала обличительные речи, стоя. Пассажиры, поначалу испугавшиеся вместе со мной, покатывались со смеху, получив бесплатное представление.
- Закрой рот! - всё шипела Катька. - Митинговать бесполезно! Глянь в иллюминатор - летим!
Я посмотрела на удаляющиеся огоньки, на столпившихся вокруг бортпроводниц.
- Ладно, уговорили. Дайте тогда выпить. Порулим с вашим лётчиком на одной, сорокоградусной, волне.
"Улыбчивая" принесла бутылочку, наполнила стаканчик, я выпила залпом и провалилась в спасительный сон, - в котором были только двоё: я и Париж!