Мы дружили все университетские годы. Я, пышущая телом и делом, активистка, довольно простая и обильная на эмоции. Дивнофигуристая Лёлька, внешне спокойная и покладистая, - в ней бурлила гремучая смесь кровей, придававшая незабываемый колорит лицу и характеру. (Мы с Лёлькой снимали комнату с первых дней учебы, благодаря чему перешли в статус сестер. Всякое бывало, но настойчивая рука Провидения приводила к согласию, и дрязги рассеивались). И Линка - хитрая бестия, с лукавым взглядом и отменным чувством юмора. Где бы она ни появлялась, ее присутствие вызывало доброе расположение духа у окружающих.
Неведомым образом мы подружились и срослись, вторя созвучию наших имен. Жилось припеваючи. Ходили друг к другу в гости, чаевничали под тортик, сплетничали, играли и выигрывали в КВН, дискутировали на высокие темы - словом, вели полноценную студенческую жизнь, успевая, между тем, сдавать экстерном сессии.
Так и подошли к выпускному курсу, не разлучаясь и ни разу по-крупному не поссорившись. На пятом угораздило меня влюбиться. Впервые, пожалуй. Алик, взрослый и рассудительный, стал моим героем. Девчонкам я рассказывала о нем, ему - о замечательных подругах, так что в один из дней сама собой родилась идея собраться вместе. Друг мой, человек общительный и крайне любознательный в вопросах красоты, пригласил к себе, пообещав удивить кулинарными изысками. Поскольку к учебе относились мы без фанатизма, решено - разгуляй.
Прибыли, как было условлено, в восемь. Алик в просторном дверном проеме казался особенно щуплым, лишь моя бурная фантазия могла вылепить из него героя. От Аполлона в нем было - ничего, а если что и относилось к выдающимся чертам внешности, так это невероятного размера и конфигурации нос. Первое впечатление смягчали глубокий бас и незаурядный ум. Говорил он красиво, немного витиевато, изливаясь бальзамом в женские уши. Склонить даму вниманием и поклонением умел, как никто другой. Особенно хорошо у него получался проникновенный взор "а-ля собачья преданность" - на фоне запредельного восторга производил неизгладимое впечатление: думалось, еще немного, и этот мужчина падет ниц. Именно им он сражал всех мало-мальски симпатичных женщин.
Стол вправду собрали пышный, с изобилием вкусностей и напитков. Мы сразу расселись вокруг него, предугадывая приятный вечер. Посыпались возвышенные тосты в честь прекрасных дам, комплименты, шутки, остроты - воцарилась атмосфера уюта, обычно сопутствующая посиделкам давних знакомых. Чуть погодя подъехал друг Алика, уравновесивший соотношение "мальчик-девочка". Выступая в роли комика, он уже с порога засыпал нас уморительными байками. Настроение держалось на высшей отметке. Неслись пляски племени мумба-юмба, пелись песни неведомых народов, Алик, прослышав о поварских талантах Линки, потешно взывал к её состраданию из кухни - малейший повод смешил нас до слез. Времени, как водится, не замечалось, а потому разошлись все далеко за полночь. Сначала отвезли домой Линку, следом - и нас с Лёлькой.
Утром, мы, конечно, припозднились, а Линка так вообще ко второй паре объявилась. Половину дня мы отсыпались по углам аудиторий, во вторую, - смеясь, предавались разговорам о давешнем. Всё шло замечательно: рядом были дорогие люди - я упивалась каждым прожитым мигом. И длиться бы тому долго, но... Но милый мой, зажатый в тиски кризисом среднего возраста и желанием отмстить всему роду человеческому чрез его слабую половину, не снёс благодати.
Как-то вернулись мы с ним из похода в соседний ресторанчик. Попрощавшись в машине, я, отбросив условности, самостоятельно выбиралась наружу, когда из-за спины донеслось:
- Она ночевала у меня.
Я замерла; обернувшись к Алику, переспросила:
- Кто?
- Лина ночевала у меня.
- Когда? Ты наговариваешь.
- В тот же вечер.
Поначалу растерявшись, вспылила:
- Мы ее первой отвезли домой. Спятил?
- Она ждала меня в подъезде.
Обороты гнева набирали силу.
- Нелепее ничего не мог выдумать? Ты у нас такой мачо, что девушки ждут тебя в подворотнях холодными ночами? Ради чего?! - мой голос срывался от возмущения.
- Деньги, - устало выдохнул он.
Взглянув на меня, понял - не верю. Я онемела, чувство брезгливости душило.
- Зачем ты об этом сказал?
- Потому что ты к ней относишься лучше, чем она к тебе.
- А как я отношусь теперь к тебе, не интересует?
До него медленно, но верно доходило - реакция вышла непредсказуемой.
Я молчала. Переварив новость, спокойно сообщила готовое решение:
- Всё кончено. Между нами.
Он подался ко мне в попытке удержать, но, видимо, осознав тщетность порыва, зло отрезал:
- Ты ненормальная. Ты расстаешься с мужчиной из-за подруги. Это нелогично. Должно быть наоборот!
Было всё равно, как есть и как должно быть. Какие истины ему внушать? Что предал любимую женщину? (Да и любимую ли?) Что, предав, чернит подругу, стирая пятилетнее доверие? Что обязан уважать свою избранницу? Бессмысленно. Я пошла домой, оставив его с железной логикой в обнимку: пусть теперь с ней любится.
Действительно - не поверила. Мое мнение об Алике резко переменилось: появилось убеждение, что все сказанное - злонамеренная выдумка. Такой проныра из ревности мог сочинить что угодно.
Линка пришла через день или два. Мы не виделись из-за каникул, и она принеслась, пропитанная морозом и новостями. Я гладила нехитрые вещички, она устроилась на диване напротив и принялась щебетать. Так мы какое-то время болтали ни о чём, как вдруг, неожиданно для себя, я задала постыдный вопрос:
- Знаешь, Алик говорит, что ты вернулась к нему той ночью. Это так?
Падавший из окна на Линку свет, поочередно, как шелуху с пареной луковицы, сдергивал с ее лица маски: ноздри дрогнули, губы напряглись, щеки и лоб залила бледность, в глазах вспыхнул страх. Сама поза сделалась неестественно скованной. Только в это мгновение - жуткое своей неприкрытостью - я приняла: правда. И до того, пока не сорвались, опережая друг друга, слова лжи, взмолилась:
- Только не лги! Скажи, как было. Всё останется по-прежнему. С ним рассталась. Тебе никогда не напомню. Пожалуйста, не обманывай.
У Линки не хватило ни смелости, ни достоинства.
- Ничего не было! - взвизгнула она, выдавая себя с головой.
Страх, подчинивший себе Линкин взгляд, множился с нереальной скоростью; вскоре он будто бы изливался вовне, захлестывая пространство небольшой комнатки волнами ужаса и ненависти. Оглушенная небывалой картиной я цеплялась за утюг, словно в нём было спасение. Линка, всегда напоминавшая крупную кошку, вжалась в диванные подушки - она боялась и ненавидела меня одновременно. Не только сейчас, всё то время, пока мы дружили! Потрясенная открытием я стояла безмолвным идолом, стискивая раскаленный утюг.
Пересилив отвращение и шок, с трудом прошептала:
- Иди. Больше не приходи. Совсем. Никогда.
Она выметнулась с завидным проворством, и только отзвук уносящейся по ступенькам дроби влетел в распахнутую дверь...
В полузабытьи, наконец, поставила неуместный утюг на подставку и повернулась к окну, сдавшему Линку, - там была зима. В ней, безупречной и безучастной, погибал мир дружбы и любви. Руины громоздились, посыпаемые снегом, принимали дикие очертания и, внезапно застыв, гасили солнце.