Есть очень интересная работа Александры Леонидовны Барковой о четырех поколениях эпических героев. Она так и называется и достаточно легко находится. Сильно упрощая, можно сказать, что все герои, герои эпические, которые обнаруживаются в былинах и сказках по некоторым своим особенностям определяются как герои разных поколений. И можно проследить определенную с ними трансформацию. Например, герой первого поколения - это архаический, хтонический, чуть ли не бог. Как пример, Святогор. Он будто владыка иного царства, иного мира. Следующее поколение, Илья Муромец, богатырь не обиженный силушкой. Затем, Добрыня Никитич, служивый. И, наконец, Алеша Попович, герой-трикстер, который побеждает не силой, а хитростью. Эти четыре поколения натолкнули меня на идею попробовать примерить на героях-"попаданцах" черты эпических героев и посмотреть, что получится.
Кто же герой любого произведения? Думаю, что, прежде всего, это сам литературный персонаж, образ, создаваемый воображением автора. Каков он - часто определяет смысл произведения и его характер. Это и сам автор, создающий какого-нибудь героя и отражающий создаваемым образом как какие-то свои сознательные мысли и соображения, так и некоторые, порой даже бессознательные посылы. Но герой - это также и читатель, поскольку он всегда участвует в творчестве, как потребитель такого рода произведений, как сопереживающий герою слушатель, как собеседник, даже как противник разного рода идей, растворенных на страницах книги. Я не знаю, можно ли назвать героем издателя, но почему бы и нет, если чьей-то волей не только выбирается для печати определенная книга, но, самое главное, при современном развитии коммуникаций, когда книги можно читать в процессе их написания и безо всякой оплаты, находятся герои, которые оплачивают труд избранных авторов. Не было бы определенных тем, за которые готовы платить автору - некоторые книги могли бы и не быть написаны. В любом случае, тот, кто считает, что всего лишь следует времени, потребностям общества, просто моде - вполне себе создатель и этих потребностей и вообще моды, то есть, герой. Кто следует массовой культуре - ее создает. Редкий экзистенциалист может понимать и важность внутренней свободы, и просто необходимость размышлений о ее наличии. Массовая культура частенько близка к тоталитаризму, для построения "светлого" будущего не столько его строят, сколько воспитывают веру в правильность выбора архитектора...
Впрочем, вернусь к героям. Получилось их четыре: герой книги, автор, читатель и издатель. Вот так недалеко и до аналогий с четырьмя поколениями эпических героев. Тогда наиболее архаичен и почти что божественен автор, а герой последнего, четвертого поколения, трикстер - издатель. Забавное сравнение. Вероятно, читатель - второго поколения, который появляется сразу как слушатель каких-то историй. "Эту историю рассказывал мой дед, а слышал он ее от своего деда, а тот от прадеда..." Все это очень поверхностно и обще, но что поделать, каков, как говорится, поп, таков и приход.
Оставим в стороне героя-издателя. Не буду досаждать своим вниманием герою-читателю. Все внимание - главному герою.
Итак, по какому общему принципу можно было бы разделить героев альтернативной истории или исторической сказки? Мне лично кажется, что здесь нужно говорить об основной если не функции, то роли героя альтернативно-исторического произведения, то есть, взаимодействии его с тем миром, в котором он оказывается. Раскрытие этого мира, знакомство с ним читателя с помощью этого самого главного героя. И если речь идет об изменении истории, о каких-либо действиях, то персонажей, героев произведений, вероятнее всего, нужно разделить по принципу того, как они, собственно говоря, свои действия совершают. Или не совершают вовсе. Наш герой - "попаданец" может ведь лишь "открывать" и "узнавать" мир, выясняя, когда и где произошли в нем изменения! Но при этом никакого личного отношения к происхождению этих изменений, он не имеет. Или, наоборот, именно из-за действий героя и появляется альтернативный вариант истории либо пространство исторической сказки. И это уже серьезное различие геров. Образно говоря, есть "гости", а есть "топтатели бабочек". Пресловутую бабочку можно растоптать осознанно или случайно и это тоже важная характеристика героя. Быть может, не столько осознанный риск действия, сколько идея, желание героя что-либо изменить. Правда, тогда можно пойти еще дальше и разделить на тех, кто меняет историю в угоду какой-никакой личной необходимости (вспомнить тот же "Патруль времени", хотя это и не совсем альтернативная история) или только из идейных соображений. Большая дифференциация героев, которые меняют историческую последовательность, совершенно логична. Герой-"гость" оказывается в уже измененном мире, он путешественник и приключенец, но он больше зритель. Зритель по отношению к измененной реальности и этого зрителя уже как-то трудно различать. Зритель и зритель. А вот герой, который реальность меняет - это ее художник и ваятель, и в его творчестве можно, как мне кажется, найти различные принципы, которые отличают одного героя от другого. И если герой-гость мне лично видится более архаичным, героем первого поколения, то герой-создатель изменений в реальности, уже оказывается героем следующего поколения. Второго поколения, вероятно, тот, кто меняет реальность случайно или просто старается выжить в новом мире. А следующего, третьего поколения, тот, который делает все осознанно и "за идею". Последний герой, под видом которого выступает уже целое общество, тайное или будущее, мистическое или иномирное, даже просто группа товарищей, - это, так сказать, сборный герой четвертого поколения. Не один персонаж, а сразу несколько. Возникает стойкое ощущение некоей тенденции, схожей на изменение эпического героя, но с обратным вектором развития. Если эпический герой развивается от бога к маленькому человеку, то герой альтернативной исторической сказки постепенно превращается из маленького человека почти что в божество. И это не преувеличение, достаточно много произведений, в которых персонаж, главный герой, почти что священен, либо оказывается в роли этакого нового жреца-провидца при священной особе, в роли которой, естественно, выступает либо государь-император, либо товарищ Сталин.
А вообще, кто он, наш герой? Большая часть произведений на тему альтернативной фантастики, а тем более, исторической сказки, разворачивается и описывается от имени героя, который, как будто и есть автор. Раз так, можно было бы назвать его и лирическим литературным героем, но лирический герой это, все же, именно лирика, а у нас сермяжная проза жизни. Очень заманчиво назвать наших героев байроническими (если уж перебирать всех подряд!), и даже трагическими. Да-да! Трагический герой должен вызывать желание сопереживать с ним, поэтому очень часто в "альтернативках" присутствует элемент личной трагедии, в подавляющем большинстве - гибель любимой. Близких родственников по "прошлой" жизни нет, кто остается? Только новая любовь, светлая и красивая. Даже, в том случае, если эта любовь в произведении совершенно мимолетна, междустрочна, все равно оказывается, что она много значит для героя. Вариант такого развития событий - вынужденные действия героя, когда происходит гибель близкого человека тому персонажу, которого он представляет, в которого "вселяется". Которого, образно говоря, "отыгрывает". Если вернуться к байроническому герою, то он действительно оказывается близок нашему герою - "попаданцу". Во всяком случае, очень многое в его образе от этого романтического, эгоистического и, не желающего примиряться с существующей моралью и законом персонажа.
Можно попробовать набросать характерные черты героев каждого поколения. Если не все, то характерные. Для героя первого поколения, наиболее, мне кажется, архаичного, героя-зрителя должна быть ярко выражена именно созерцательная позиция путешественника в неизвестную страну, в какой-то степени это вариант Гулливера. Или Синдбада-Морехода. Это приключенец, волею случая, оказавшийся в альтернативном мире с таким же успехом, с которым он мог бы оказаться в Лилипутии или в Тридесятом царстве. Он не особо подготовлен к такому событию и все, что у него есть - его острый ум, находчивость и удачливость. Он лишь выживает и ему дела нет до возможности построения социализма в отдельно взятой стране. Чаще всего, подобные герои оказываются в мирах, отличных от нашей исторической действительности. Не в прошлом нашего мира, измененном, а, скорее, вообще в параллельном мире, который получился таким, каков он есть, в силу каких-то случайных отклонений. Отклонений, от похожей на нашу действительности. Этих героев не так и много они будто растворены среди похожих героев иных жанров, ведь их главной особенностью остается то, что они никак не меняют мир, а, следовательно, являются пассивными наблюдателями. Это хорошо для стим- и дизель-панков, и вообще, для антиутопий, с их предостережениями, попыткой выявить недостатки какой-либо системы. Общества в целом. Общечеловеческих ценностей. Но недостаточно для решения иных задач.
Герой, изменяющий мир своими действиями, герой второго поколения, может делать это просто в силу желания выжить. Он не ставит перед собой глобальных задач, он просто выживает. В какой-то степени он похож на героя-зрителя, но, если тот вживается в новый мир как рядовой житель его или, в крайнем случае, как просто чужестранец, иммигрант, то "невольный герой" зрителем не остается, он обязательно "вспомнит" хотя бы самогонный аппарат. Это уже не Гулливер любопытствующий, а скорее Робинзон Крузо. Не только желающий выжить, но и меняющий мир прибытия, что и является основной задачей героя этого и следующих поколений. Они уже не наблюдатели, а участники процесса. Робинзон - невольный участник, а вот следующий за ним герой, герой третьего поколения - деятельный, активный. Это уже не Робинзон, а настоящий "Янки при дворе короля Артура". Или Федя при дворе Петра Алексеевича. У него появляется цель, задача. Ему уже мало просто выжить в этом новом мире, введя для личной надобности в обиход какие-нибудь новшества, а требуются кардинальные изменения. Причем, хочу заметить, что если архаический герой, чаще всего, герой неопределенного расового и национального происхождения, или это происхождение совершенно не имеет никакого значения; если герой-Робинзон большей частью занят собственной ролью в обществе, то этот герой третьего поколения обязательно "идейный" или "национальный". Это герой из тех, кто хочет и строит "изм" в отдельно взятом мире. Совершенно в духе той исторической инверсии, про которую писал М.Бахтин. "Сущность такой инверсии сводится к тому, что мифологическое и художественное мышление локализует в прошлом такие категории, как цель, идеал, справедливость, совершенство, гармоническое состояние человека и общества и т. п.". Такой герой, попадая во время, когда эти категории еще не подверглись "забвению", как будто делает все для того, чтобы все это сохранилось. "Мифы о рае, о Золотом веке, о героическом веке, о древней правде; более поздние представления о естественном состоянии, о естественных прирожденных правах и др. - являются выражениями этой исторической инверсии". Этот герой как бы уже созвучен званию "героя". Он не просто оказывается героем, он им стремительно становится, он им хочет стать и гордится своими геройствованиями.
Герой последнего поколения отличается не просто глубокой "идейностью". Он еще и не человек вовсе. Он как минимум группа людей, причем, это многофункциональная, подготовленная на все случаи жизни, разносторонняя по образованию или умениям группа, отличающаяся одержимостью идеей и практически бесконфликтностью внутри самой группы. Она может иметь лидера, вывеску, но действовать только вместе и сообща. Она может не иметь постоянный состав и даже принимать в себя аборигенов, но, по сути, эта группа будет являться сама-в-себе героем. Еще одной особенностью ее будет сакральный характер деятельности, чуть ли не обожествление. Выражается это разными способами, как отдельным "взглядом" аборигенов современников или потомков со стороны, как псевдоисторическими записями, ссылками на отрывки из мемуаров и воспоминаний современников. А еще больше - использованием периодов истории, которые важны, сакральны и даже священны для потенциальной аудитории. Именно от значения, от какой-нибудь даты и исходят герои этого поколения, "попадая". И "попадают" они довольно удачно. Кто-то обязательно в члена царской семьи. Мужчина при этом, естественно остается мужчиной. Ну, а женщины, похоже, между мирами путешествовать не могут. Есть, правда, исключения, но все-таки это редкость. Естественно, что время, в котором оказывается наш современник предвоенное или совсем невоенное, но война уже на пороге, а никто и не догадывается.
Обращает на себя внимание ставший обязательным элемент, "взгляд со стороны", оценка "попаданца" простым жителем того времени. В структуре книги это выглядит даже забавно, поскольку повествование часто ведется от первого лица, а оценка частенько от третьего. Еще более любопытно от имени кого делается такая оценка. Практически всегда это либо сподвижник, либо простой мужик, как говорится, "от сохи". Но об этом надо также говорить отдельно, если получится и будет интересно...
Может кто-то сможет дополнить, но мне пока вспоминаются многочисленные "попаданцы" Николаи, но никогда Николай I. Александры, но никогда Первый и не вспоминается Третий. Встречались их близкие родственники. Кажется, вспоминается единственный Павел, да и то, видимо ошибочно. Не попадались ни Екатерина, ни Елизавета, ни Анна Леопольдовна с Анной Иоанновной. Помнится Петр Третий. Никогда "попаданцем" не был Петр Первый, хотя вокруг него все время оттираются "наши люди", от золотарей до мореманов. Еще глубже в века проваливаются в Смутное время, но не так и часто. Бывают в годах до стояния на Угре и Куликовской битвы. И, конечно, оказываются в Киевской Руси до монгольского нашествия. Ах, да! Новейшее время. Был Троцкий, но не было Ленина. Были любознательные герои в двадцатых годах, но редко. Неинтересное время. А вот в предвоенное и военное время - массовый исход.
3. Кто становится героем?
Это довольно любопытное занятие, изучение образов современников, которые оказываются в прошлом. Где-то встречалось остроумное замечание, что одна только профессия системного администратора увеличивает вероятность переброски на 50%. Также можно по занятию героя в нашем времени предположить время его "прибытия". Акробаты и циркачи, а также посетители Токийской биржи - в средневековой Японии. Реконструкторы и ролевики - в разных странах средневековой Европы, иногда совсем в раннем Средневековье. Завсегдатаи военно-исторических форумов - либо в период от 1939 до 1941 года, либо к самому началу Русско-Японской войны. В зависимости от тематики форума, морской или сухопутной. Фехтовальщики на шпагах вряд ли окажутся на полях танковых сражений. Мастера рукопашного боя более универсальны, их может разбросать от Киевской Руси до времени Второй мировой. Также универсальны офисные работники, не слишком успешные больше частью. Повышает вероятность переброски служба в армии, особенно в "горячих" точках. Если перебрасывается целая группа, то в ней обязательно оказывается стратег, "бывший" в отставке, знаток истории, знаток техники, врач.
4. Кем оказывается герой?
В русской литературе с самого начала ее становления важней был не сам образ, создаваемый автором, а, скорее, некий нравоучительный момент. Вероятно, и до сего дня такая тенденция продолжается. Во всяком случае, многие авторы озабочены действиями и результатами действий своего героя гораздо больше, чем созданием его образа. Иначе трудно объяснить многочисленные штампы и клише, которыми так богаты герои альтернативных историй, а еще более, исторических сказок. Для инженерных фантазий вообще это огромная проблема. Основное пространство произведения там занимают технические 'озарения', на все остальное, похоже, внимания не хватает. Отсюда 'картонность' образов. Инженерные фантазии, чаще всего, выходят из-под пера уже достаточно взрослого человека, поэтому в них частенько эта 'взрослость' меняет чувства на расчетливость, горячность на взвешенность. А историческое окружение прописывается ровно настолько, чтобы создать наиболее подходящие для действия своего 'инженера' условия. Сам принцип такого рода произведений - продукт рационализма, где главным фактором существования оказывается даже не технический уровень общества, а процесс генерации технических новшеств зачастую превосходящих уровень исторического времени. Мало того, герой таких произведений вроде бы сильно заботится о секретности, создает закрытые 'шарашки', чтобы никакие секретные сведения не утекли врагам, однако же, забывает о самом главном 'шпионе' - властителе. А он не сможет не хвастать своими достижениями. И они для него свои. Вряд ли Петру Первому вообще пришло бы в голову их как-то скрывать, наоборот, их бы демонстрировали и ими гордились. А вот 'попаданец' из будущего, раскрывший себя, вероятней всего, жил бы строго отдельно, тихо и закрыто, дабы смутить не мог знаниями своими. Во многих знаниях - многие печали... Революция, гибель Империи... Кому не захочется узнать все? Всеми возможными способами, в том числе дыбой и плетью. Обошлись же в реальной истории как-то без пуговиц, револьверов и броненосцев в Северную войну. Вдобавок, часто не просматриваются 'круги по воде' от новшеств, а главное, от сообщенной информации. К примеру, как поступит Петр Первый, если узнает о поражении под Нарвой. Или о гетмане Мазепе. Или о Прутском походе. И, с другой стороны, если он знает, что ты из будущего - разве скромно не спросит о ближайшем времени?
А вообще, главной проблемой для персонажа, попавшего в прошлое, будет культура. Хотя, это проблема не только для литературных героев, но, что гораздо важнее, для их создателей. В это понятие входит очень многое из того, что автору исторической сказки и инженерной фантазии приходится просто игнорировать. Это также одно из различий между этими жанрами и альтернативной историей. Культура - это и язык, и нравы, и мода, и само человеческое мышление. Философия. Если называется русский язык - языком Пушкина, то не столько потому, что он на нем говорил, а потому как многое сделал для него, он его создавал. Язык - едва ли не самая большая проблема для автора литературного произведения. Уже с первых строк произведения ему приходится делать выбор. Выбор между разговорным и литературным формами языка, которым будет написано произведение.
- А вдруг литературный язык уже не всем понятен? - переживает автор.
Что уж говорить про язык прошлого! Язык развивается и меняется. Появляются новые слова, некоторые меняют свой смысл. Любой филолог может об этом больше и лучше рассказать, могу лишь заметить, что точной идентичности в альтернативной истории и не требуется. Современный читатель действительно запутается в таком языке и мало что поймет. Но стилизация, внимание к языку произведения, безусловно, необходимы. Дело тут не только в современной конструкции фраз, но и во многих словах и терминах. И чем дальше по времени забирается наш герой, тем сильнее отличается язык, тем меньше в нем заимствованных слов и больше архаизмов. Совершенно уверенно можно называть любого 'попаданца' иностранцем в любом государстве прибытия, несмотря на знание языков в настоящем! Исключения есть. Скорей всего, может помочь в прошлом латынь и, может быть, церковнославянский. И знание изолированных языков. Медленно меняющихся. Уже поэтому герои альтернативных произведений часто оказываются 'подселенными' в тело местного жителя. Нередко и ребенка. С вполне понятным намерением показать, что наш современник втягивается в местную жизнь постепенно. И частенько реципиент несколько 'не в себе', дурачок, на что легко списываются странности с его поведением. Тут возникает новая коллизия, дурачком-то прослыть легко, а избавиться от этого 'звания' гораздо сложнее.
Но это один из важных моментов для любой альтернативки - легализация. Да-да, наш попаданец в прошлое окажется не только иностранцем, но и шпионом. В общем-то, для местного населения он может казаться кем угодно в том случае, если прибывает сам-как-есть. То есть, вариант прибытия в своем теле ведет к возникновению множества сложностей культурного характера. Того самого, который частенько приносится в жертву шустрой деятельности по продвижению героя к возможности принятий какого-то решения по изменению реальности.
5.
Есть устойчивая тенденция оказываться в напряженное и смутное время, что объяснимо самой идеей альтернативной фантастики. Великая Отечественная война, война Гражданская, Русско-Японская. Которые так хочется переиграть. Об этом стоит отдельно поразмыслить, поскольку, на мой взгляд, сама суть сегодняшней массовой альтернативной исторической сказки - это идея реванша у проигравших. Во всяком случае, у тех, кто себя чувствует таковыми. У Фреда Саберхагена в его серии о Берсеркерах есть отличный пример таких идей. Помните, когда берсеркеры проиграли войну и нанесли по одной из планет последний удар чудо-оружием, удар в прошлое? В какой-то степени сегодняшнее массовое 'попаданчество' это некоторый культурный удар в прошлое, который целит по настоящему, по современности. Большинство книг на эту тему несут идеи коррекции отдельно взятой страны, даже тогда, когда их герои просто пытаются помочь своим 'дедам' победить меньшими потерями. Основная мысль - надо избавиться от врагов и тупиц, надо помочь совершить технический скачок. Есть ли еще какие-то идеи в этих книгах? И каким видится государственное устройство? И вообще, почему все серии на эту тему быстро затухают, едва в результате действий героя произойдет изменение реальности? Серии остаются недописанными, результаты коррекции размазанными, разве только очередные выдуманные статьи из будущего альтернативного мира... Причем, найдя себе главного, так сказать, самого вероятного противника, авторы приводят свою родину ровно к тому положению, которое этот самый вероятный противник занимает сейчас. 'Юмор' глобальной 'попаданческой' ситуации еще и в полярности мира, его сугубо 'местечковых', а не мировых проблемах, игнорировании важности и роли некоторых стран. Впрочем, логика черное/белое - это как раз об этом жанре литературы.
В 'Патруле времени' Пола Андерсона один из патрульных решается изменить историческую последовательность, чтобы спасти свою невесту. Несмотря на все сложности и возможные неприятности. Зная, что прошлое изменить практически невозможно. Его друг, главный герой, ему в этом помогает. И, несмотря на невозможность события, из-за внезапного участия невообразимых существ из будущего, опередивших человечество на миллионы лет, спасение девушки происходит. Такое ощущение, что авторы сегодняшних альтернативных историй, пытаются под видом такой девушки, протолкнуть в будущее целую страну! Даже не одну, а, как минимум две. Российскую империю и Советский Союз. Создавая исторические сказки, продвигая альтернативные истории, как-то подспудно внедряется мысль о том, что проблемы были не в самой системе, не в самом государственном устройстве и были они не так глубоки, так себе, ерунда и мелочь - во всем виновато враждебное окружение и предатели внутри. Это все так знакомо и не ново, что возникает странное ощущение, что это не наши современники пишут о прошлом, а из прошлого к нам проникли товарищи из вчера!
Вот уже и наши современники оказываются не только в роли Сталина, но и Гитлера. А почему и нет?
6. Проблема 'пуговиц' и 'Больших скачков'.
Большинство инженерных фантазий приводят к выводу о единственном непременном требовании превращения страны, естественно Российской империи или Советского Союза, в мирового гегемона лишь резким скачком инженерных решений одного единственного человека из будущего. Чувствуя в такой ситуации какой-то подвох, подсознательно ощущая какую-то неправильность в таком выводе, многие авторы отправляют своего героя быть императором, полагая, что роль личности в истории поможет в создании достоверной картины 'Большого скачка', а пост императора сделает эту роль достоверной. Некоторые идут еще дальше, их герой становится героем четвертого поколения, разделяясь на несколько персонажей, чтобы распределить деятельность 'попаданца' по разным направлениям. Здесь удобнее и самим авторам и героям. Авторы специализируется на конкретных темах, глубже 'изучая' и 'понимая', а герои становятся отдельными персонажами, которых можно отдельно же описывать, создавая им различные характеры, окуная их в различные ситуации, так что какие-то шаги можно 'увидеть' с нескольких сторон.