-Как это случится? Быстро или же нет, громко или наоборот, тихо, тихо, может и вовсе беззвучно, как мне - гладить тебя или же рвать своими зубами, Миш, Миша, ну? Ну что ты молчишь...Я просто ужасно волнуюсь, просто мне непривычно, что именно сегодня, и именно ты, ну понимаешь...
Она сегодня особенно прекрасна для тебя - наверное потому, что она абсолютно такая же, как и в день вашей первой встречи. Аня, Аня. Нет, почти уже, без пяти минут уже Анечка. На ней надето все то же, что и в первый день, в тот день, когда тебя почти уволили, на ней те же украшения, у нее тот же запах, цвет, оттенок, тембр. Список, состоящий из количественных и качественных величин, которые так близки твоему бунтарскому когда-то духу; она теперь на расстоянии вытянутой руки и готова стать Анечкой когда угодно и на сколько угодно; интересно, способна ли она на один или даже целых три ужасных проступка, которые послужат концу всей этой повторяющейся комедии? Гадаешь, гадаешь...усмехаешься как про себя, так и вслух, смотря на нее протяжно; она смущена. Ставит ставки, наверное, будешь ли ты нежным или же ты будешь грубым, будешь ли ты долгим или же кратким, насыщенным ли или же пустым, словно шампанское, открытое три дня назад; это забавно - для нее ты тоже список количественных и качественных величин, правда пока неизвестных; сумеешь ли ты оправдать ее наивные ожидания или же наоборот, удивить? Критика или же все-таки секс, Громов? Это интересный выбор - потому что сам ты иногда знаешь, а иногда совсем не знаешь, что для тебя стоит на первом месте, а что лишь обитает в тени.
Это смешно, гомерически, потому что когда-то так уже было. Ты был моложе, другая была моложе, у вас был подъезд, портвейн, отсылки к Шекспиру и советское пространство, украшенное поднятой к голове рукой, светлое и красное, как и щеки чужого отца; ты был молод и полон тяги к странствиям, она была молода и полна нереализованным; вы смущались, пороли чушь и пили портвейн, поглядывая друг на друга в темноте и непременно друг друга замечая; вы слышали малейший шорох, сами при этом создавая настоящий звук, вы смущались и продолжали, не тревожа друг друга объяснениями и подсказками: для вас все было действительно по-настоящему. Тогда ты был смущен, называл ее Офелией, гражданкой Офелией, а позже - или своей Офелией, или своей гражданкой; память, увы, не долговечна. Она укусила тебя за щеку, а ты отдавил ей все ноги. Вы тогда разбили бутылку и были счастливы, выбежав в морозную ночь; она торжественно заявляла: "открываю Лиссабон", - как будто бы это могло хоть что-то значить. Вам хотелось сбежать - и однажды, ах это сладкое слово "однажды", - вы сбежали, оставив после себя гнев всех велиных и стол без прощальной записки; ты никогда не зарекался ничего писать, кроме того, что увидишь в ней; ты не зарекался писать никогда, ты не обещал ей и в этом же спустя две минуты уверенно клялся - она же обещала тебе стоить всех твоих романов, придуманных и непридуманных, реальных и нет. Счастье, счастье, смех, веселье и пьяная молодость были лучшими вашими спутниками; пока однажды не получилось в точности до наоборот. Один или три ужасных раза, три предупреждения или же всего одно, ты помнишь? Так, что-то такое было; после этого она никогда больше не поднимала своих ясных глаз и никогда не была так прекрасна своими короткими и кроткими кивками, они стали о-мер-зи-тель-ны; ты же смирился и подался к ее отцу (или же это она послала тебя к нему). Так банально; очень даже по-человечески.
-Громко или же тихо, странно или же совсем-совсем обычно?
Критика или секс? Вот в чем суть: необходимо просто выбрать, что в данный момент для тебя важнее, вот и все. Софистика; Аня становится уже без четырех минут Анечкой: не смотря на нее и не куря, ты чувствуешь, как твое тело инстинктивно к ней придвигается, а рука ложится на ее правое бедро, опоясывая спину. Ты чувствуешь ее легкую дрожь; может, все-таки, критика? Трезвый анализ, выявление мотивов и причинно-следственных связей, вечный образ секса как показатель бла-бла в конкретном эпизоде бла-бла; жизнь под тринадцатым знаком зодиака, немеркнущее созвездие Критика; пусть ты и устал от нее, признайся себе в этом. Ты любил лишь однажды и за всю жизнь использовал по назначению одну лишь только женщину, а твои попытки использовать других разбивались о нечто внутри тебя; она отплатила тебе болью и наверняка разрушила тебя целиком, открыв миру твой безумный талант; дочь редактора открыла в тебе сначала мужчину, а потом критика: как пошло, Боже, банально, Боже, безвкусно! И вот, спустя два месяца раздумий, ты делаешь шаг, нет, движение навстречу; из ее груди вырывается один лишь только выдох; она, глупая, даже не подозревает, какой ценой дается тебе это решение. Задумайся, Громов: ты умираешь, приговор или приказ: "смертен, поддайся", - пояснение и осознание конечности, не выраженное абстракцией, а лишь диагнозом доктора с размытым лицом; с Аней не будет шести лет, не будет подъездов, портвейнов и полей где-то под Минском, с ней не будет критики, не будет одного или же трех ужасных разов; с ней или же без нее будет одна лишь смерть, которая не принесет тебе наверняка ничего, кроме разочарования; таким образом, секс означает лишь одно - окончание жизни, говоря языком нелитературным - смерть.
-Ах, знаешь, эта румынская...цуйка, вот, так она хороша, даже очень! Знаешь, я бы выпила еще. Я бы пила ее столько, покуда не стану совсем равнодушной, покуда мне не будет разницы, громко, беззвучно или больно, конечно, с непривычки...
Смерть, да. А ты как думал? Однажды секс убил мальчика и взрастил мужчину в том холодном подъезде; теперь же он так отчаянно пытается убить мужчину, пытается убить всю критику этой бесцельной и бессмысленной карусели, которую люди поумнее называют жизнью. Твоя рука все сильнее растирает ее правый бок; неоновая стрелка двигается: до Анечки осталось не более трех минут. Есть время подумать о Рите, об Ане, о сексе, критике, Велине, Геликооне, обо всех вождях и всех бездомных, о смысле жизни, о работе и нищете, о том, как стремительно кончается курево, и почему ты любишь зеленый чай больше черного; есть время подумать о родителях, о том инциденте на семейном празднике с двоюродным братом, о стенке "Салют" и ненависти, возникающей при упоминании Великой войны, обо всем на свете - но почему-то совсем тебе не этого хочется. Критика или все-таки секс? Обычный, вальяжный и нервный, тот, к которому стремишься годами и тот, который становится тебе в тягость; последний твой секс был отдан богу моногамии, и ты, насколько ты сам это помнишь, прогнал ненавистную Риту и забылся тяжелым сном. Все это было давно - в сотнях предыдущих жизней до этого, в километрах и мириадах неизвестных миль, все было неправдой и реальностью одновременно; критикуй или клади руку на правую ногу; ищи мотив, или сними с нее какую-нибудь вещь; мотив женской ноги, сопоставление ноги с Млечным путем; сияние глаз как первородность звезд в зарождении новой...
-З-знаешь, это очень странно. Я...ничего, что так тихо? Просто я так ждала этого и...ах, как смешно, что я сейчас хриплю. Ты молчишь, а потому мне остается лишь говорить. Да и буду, Миш! Не знаю, сколько еще надо, не знаю...
Две, две минуты, всего лишь две минуты - и ты повалишь ее на кровать, целуя ее бледную шею в абсолютной тишине, загаданной и желанной. Ты не знаешь, как бы сделать тебе это с ней; надеешься, Аня мгновенно станет Анечкой и подскажет тебе; Рита любила странно и не похоже ни на кого другого(откуда-тебе-знать-как-любят-другие); Рита любила нежно и недолго; как же будет любить она? Часы тикают и ее голос трещит, нет, надтрескивает; ты снимаешь с нее ее первую деталь одежды - синюю кофту, под которой спрятаны целых два листа метр на метр гусиной кожи; ты гладишь ее и загадываешь свои тайные желания - по одному на каждый сантиметр ее души; желаний получается так много, так много; она дрожит, как осенний лист. Она выгибает спину, натягивается в струну после твоих прикосновений, голова же отгибается назад; глаза закрываются и губы выстукивают приказ, безмолвный, страшный и охотно выполняемый; шепчут "целуй!" и ты целуешь, чувствуя себя хорошо. Почему ты так боялся этого раньше? Почему, почему, почему? Ты моногамен, нет, был им раньше; сначала ты принадлежал лишь Рите, потом же - одной лишь литературной критике; теперь ты одновременно раб себе и без одной минуты Анечке; ты знаешь, что скоро на тебя будет претендовать и сама желанная дефис нежеланная смерть, но пока, Громов, пока? Ты полигамен; да, повтори еще раз, умоляю, почувствуй, как слова перекатятся у тебя во рту! Та, кого ты так жадно целуешь в шею, не выпив сегодня ни грамма, шепчет что-то; она - паломник, когда ты - целый древний Иерусалим; она шепчет и трогает тебя, а ты не уступаешь ей ни в чем более. Ты выбираешь/не выбираешь; смиряешься, вот нужное слово - из разряда тех, которые случаются "ОДНАЖДЫ". Про такое говорят: однажды критика уходит куда-то вглубь, как когда-то после одного или трех ужасных разов ушла от тебя и Рита, нет, ты прогнал ее, но это другое; однажды ты выбираешь секс, нет, нет; однажды ты выбираешь кратковременную, но жизнь без сомнений и без ярлыков типа "критик"; мотив..
Ее вещи летят во все стороны, а руки обвиваются вокруг твоей шеи. Она стонет, претерпевая метаморфозу и превращение, а ты обретаешь свое маленькое потерянное царство, которое искал столько лет. Ты - за полигамию; ты - за Анечку; смерть, болезнь, элитные напитки, социальщина, мотивы и образы, все риты, велины и поглощающие красоту отступают, услышав звук вашего воссоединения, к которому ты так долго шел. Этот был странный путь, неясный и запутанный - в своих рассуждениях о жизни, смерти и сексе ты вконец запутался и перестал уже все понимать; ты отбрасываешь все мысли и отдаешься процессу, совершенно не думая о последствиях и причинах того, что произойдет в твои следующие десять минут.
Дверь тихо открывается и в квартиру заходит Рита Громова, наконец-то решившаяся проведать бедного тебя, оставленного на произвол судьбы своей болезнью и суровой действительностью. Разумеется, она слышит тебя; узнает этот звук из тысячи. Она стоит так целых десять минут, пока ты занят с Анечкой познанием человеческой сути, занят красным, находясь в белом; стой и слушай, Рит, он совсем скоро обратит на тебя внимание.
Наконец-то удивившись скоротечности времени ты откидываешься и наконец-то видишь ее. Улыбаешься и говоришь лишь одну фразу, которая вносит еще больше неясности в классический ибсеновский треугольник.