Аннотация: Сказание о плавании храброго помора Алексея по Ледовитым морям в удивительную страну Сибирское Лукоморье. О первом плавании поморов к земле Сибирской и бывших с ними чудесных приключениях.
Сказание о плавании храброго помора Алексея по Ледовитым морям в удивительную страну Сибирское Лукоморье
Давным-давно, в стародавние времена, близ впадения Двины в Белое море, где сейчас привольно раскинулся город Архангельск, была большая пристань, именуемая Новыми Холмогорами. Жили там русские, прозывавшиеся поморами. Так исстари величали тех, кто по берегам Студеного Беломорья селился. Крепкие, мужественные и веселые люди ходили на промысел за рыбой, да за зверем, и заплывали порой в такие далекие страны, которые иначе, чем сказочными и назвать-то нельзя. Так и до Сибири, Северным морским путем, добрались почитай лет за сто до Ермака Тимофеевича. Вот и наш сказ будет о молодом поморе Олексе - Алеше по нашему.
Был он сиротой, мать его родами померла, а отец-кормчий в море загинул. Остались у Алеши только дед с бабкой, они-то и взяли внука к себе на воспитание. Дед слыл за умелого морехода и грамоте учен был изрядно, книги разные читал, о коих на всем Севере никто и не слыхивал. Знал дед много-много всего, так что все почитали его чуть ли не за колдуна-ведуна. Но как он в храм ходил каждое воскресение, исповедовался, причащался, да с батюшкой дружил - дурным словом не поминали. Бабка Алексеева была деду подстать, в снадобьях да травах толк знала - все окрестные жители к ней лечиться бегали.
Гостей у них всегда в доме множество толклось. То свои мореходы, то купцы иностранные - заморские, то простой люд, да калики перехожие. Разговоры долгие вели, про дальние страны сказывали. Алеша сызмальства возле гостей терся, слушал, вопросы задавал. Да и сам возле моря время коротал, рыбу ловил, корабли встречал-провожал. Вот и загорелось ему пойти счастья поискать - дальние страны поглядеть. Как исполнилось ему 16 годков, так он к деду и пристал: "Отпусти меня дальние страны смотреть, счастья поискать".
Дед в ответ лишь головой покачал: "Молод ты больно Алеша, жизни не видел, песни ветра морского не слушал. Сейчас тебя не пущу. А вот сходи-ка на промысел с нашим соседом Иваном. Он славный кормщик, пусть поучит тебя премудрости морской годок-другой, а там посмотрим".
Алеша и тому рад. В море далеко ходить - много видеть. Год ходит, другой. Научился погоду да путь в море распознавать, ладьею да карбасом править. Стал справным мореходом. На третий год - опять к деду, проситься: мол, отпусти счастья поискать, дальние страны посмотреть. И добавил: "в Лукоморье Северном хочу побывать, страну Сибирь посмотреть". Дед только головой покачал: "Молод пока ты Алеша. Морскую науку только начал постигать. Поплавай еще года два. На Грумант (Шпицберген) сходи, да на Матку (Новую Землю). Тогда и посмотрим". Как ни хотелось Алеше поскорее в Лукоморье попасть, а сдержал себя, понял дедову правоту. Тем более что путь к Новой Земле - это начало пути к Сибири, к Лукоморью. Еще два года ходил Алеша в море под руководством опытных кормщиков. Все течения, да мели вызнал от Двины до Святого Носа. Едва минуло два года - опять к деду, - Ну теперь-то отпусти меня дедушка, мочи нет, как хочу Лукоморье Северное да Сибирь увидеть.
Вздохнул дед, видит, не удержать внука, - Ладно, - говорит, - иди, только помни: счастье в чужих странах искать - пустое дело. Оно внутри у каждого человека, но умом этого не понять, сердцем надо почувствовать. А пока иди, готовься к дальнему плаванию: товарищей подбери, припасов запаси, да путь проведай, сколь можно.
Долго ли, коротко ли собирался Алексей в дорогу, да только еще один год пролетел-просвистел. Товарищей себе подобрал: сверстника своего Данилу, старика Василия, да погодков Федора с Иваном, чуть постарше себя. Карбас сладил, припасов заготовил, дорогу разведал. Весна разливная настала, море ото льда освободилось - вздохнуло. Приходит тут Алеша к деду с бабкой прощаться, благословения просить. Бабка в слезы:
- Чует мое сердце, не увижу тебя больше, соколик мой ясный. В долгое плавание отправляешься. Вернешься, нет ли, а я стара стала. Ну, вот тебе мешок холщовый со всякими снадобьями, от болезней разных. В дороге, да на чужой стороне пригодится.
Настал черед и деду прощальное слово молвить.
"Ну, Алеша, - говорит, - стал ты знатным мореходом, да предстоит путь тебе дальний, в страну неведомую. Свой ум хорошо, а и чужого набраться не помешает. Особенно старого, да жизнью умудренного; если что и скажу тебе известное, оно не помешает. И вот мое слово. Запомни, в дальнем странствии по морям разное случается и никто тебе окромя Самого Бога нашего Христа зачастую и помочь не сможет. В тяжком испытании крест на себя наложи, и молитву прочитай: "Да воскреснет Бог..." да "Живый в помощи", а то, как времени не будет, и просто "Господи, спаси и сохрани!". "Кто не тонул, тот не молился", - так-то у нас говорят. А по Господе и Богородице Николай Чудотворец первый мореходу помощник. Призови на помощь и он придет, не замедлит. В тех же местах, куда путь твой ляжет, есть и свой закон, и свой обычай, и свой хозяин. Тамошний закон и обычай уважай, людей не обижай, со своим уставом в чужой монастырь не лезь. И допрежь тебя людям в тех местах бывать приходилось, и вот что они сказывали. Дорога тебе предстоит от наших мест, Онежской да Двинской губы, до Мезени, а от Мезени да Каниного носа, да острова Колгуева, от тех мест до острова Вайгач и Югры, а оттуда до Ямала и Обской губы - Северного Лукоморья, все то - владения громадного Снежного кота. А опосля Оби - там другой хозяин - Полярный медведь. Снежный кот в море прячется, лишь уши торчат, их иногда за скалы принимают. А то, шкуру-невидимку набросит и по берегу ходит невидимо-неслышимо. В двух шагах от тебя пройдет, а ты и не почуешь. Стадами оленьими играет как с мышью, лапой туда-сюда гоняет по тундре, а люди думают - олени сами кочуют. Кот - хозяин добрый, но привередливый. Або кому помогать не станет, только хорошему человеку, да и то тому токмо, который с ним вежлив будет. Ежели придется помощи у него просить, скажи: "Кот - господине снежного побережия, помоги нам, добрым людям, как дедам нашим помогал ты прежде".
Живут же в тех местах самоеды, люди воинственные и дикие, но на доброту чуткие; зверя промышляют, да оленей пасут. Духам своим молятся, истинного Бога не ведают. С ними надо добром ладить, однако и слабости не показывать. Силу они уважают, а слабых презирают. Шаманы и вожди ихние - что дети малые. Добро долго помнят и зла не забывают. Тяжело ужиться с ними, но можно. Ну да что разболтался я старый. Ты Алеша сам взрослый свой разум имеешь, сам решать можешь, а с товарищами советуйся. Они с тобой идти вызвались, тяготы вместе нести согласились. Неровен час и смерть общую примете - все под Богом ходим. Да будут они тебе как братья. Верю, удачным плавание ваше станет. Не знаю только, когда вернетесь, и застанете ли нас со старухой в живых. Да благословит Святая Троица ваше плавание и Святитель Николай да будет вам всегдашним помощником".
Обняли дед с бабкой Алешу, расцеловали перед расставанием и благословили на дальний путь.
На следующий день, с зарею, пал весенний, южный ветер, который поморы величают "полудник"; и отчалил Алеша со товарищами в море, навстречу неведомым странам и приключениям. Плывут они на карбасе по Студеному морю - Гандвику, что ныне Белым величают. Карбас не коч, не лодья - поменее размером, но тоже ходок и увертлив на море. День плывут, другой, третий. Ветер все сильней, да порывистей задувать стал - туман пал. А там и вовсе засвистело - закружило. Гонит карбас в открытое море - неведомо куда. Уж и паруса все убраны, и мачта снята, а море словно щепку их носит. В такой шторм - беда за плечами стоит. Волны все выше вздымаются, через карбас перехлестывают, того и гляди совсем потопят. Все молитвы вспомнил Алеша со спутниками. Крепко молятся, а ветер все не слабеет. Тут Василий, самый старший и говорит: "Не иначе как Черный кит море волнует, нас погубить хочет. К берегу бы нам пристать, да переждать". И Алеша тоже к берегу хочет править, да только в какой стороне берег неизвестно. Туман вокруг - ничего не разглядеть. Вдруг прямо перед носом карбаса море вздыбилось, зашумело, и сам Черный кит на пути встал. Наполовину из моря высунулся, туша огромная, глаза маленькие и злющие. Заревел громовым голосом: "Не пущу вас через море в страну Лукоморье - утоплю"! Взмолился тут Алеша: - Святитель Николай, помоги! Погибаем!"
Глядь, море попритихло и просветлело немного. А справа, прямо по волнам, старичок в священнических одеждах подходит и грозно пальцем Черному киту грозит. Тот, едва его завидев, испугался и нырнул, а старичок карбас за корму взял, развернул в сторону да подтолкнул маленько. Вмиг большая волна спала, туман рассеялся, а карбас полетел словно на крыльях. Не успели Алеша со спутниками опомниться, как земля показалась. Вглядевшись, признали мыс Канин Нос. Там к берегу пристали, повреждения от бури исправили, да акафист Святителю Николаю в благодарность за помощь прочли. Два дня передохнули, на третий далее поплыли.
Миновали мыс Святой Нос, затем по Поморскому проливу прошли, остров Колгуев по левую руку миновали, достигли Русского заворота, что перед Печерской губой далеко в Баренцево море косой заходит. Отсюда до Югры - рукой подать. Здесь новая напасть приключилась. Данила - отрок занемог, расхворался. В устье Западной Печоры к берегу пристали. Алеша больного травками бабушкиными лечит. Остальные за зверем охотятся, благо много его в ту пору было. Чуть не с месяц хворал Данила, но вот пошел на поправку, можно и дальше в путь отправляться, не мешкая. Полярное лето короткое, не успеешь теплом насладиться - снова стужа дохнет. Поставили парус и отчалили с Печоры, а зима уже в затылок дышит. Все холоднее становится, ветер переменчив и крут, карбас из стороны в сторону бросает. А вскоре и вовсе ветер северный - полуночник задул, льдины навстречу поплыли. Совсем беда. Как-то стоит Алеша у руля и видит в стороне: две льдины белые, да высокие, кверху заостренные, ровно уши громадного кота из моря торчат. Да и движутся не со всем льдом, а сами по себе. Смекнул тут Алеша, что неспроста дело, вспомнил дедово наставление, да и говорит:
Кот - господине снежного побережия,
Помоги нам, добрым людям,
Как дедам нашим помогал ты прежде.
Едва произнес эти слова - море зашумело, вскипело льдинами. Громадная голова кошачья над волнами поднялась и промурчала:
- Мур,... вежлив ты Алеша, обходителен, да и сердцем чист и храбр. Так и быть, помогу тебе.
Выскочил кот из моря и стал с карбасом как с мышью играть. Меж льдин его гонит вперед и вперед. Вот уж справа и Югра показалась, а слева остров Вайгач маячит. А кот все гонит карбас проливом Югорский Шар, да прямо на Восточный берег Югры, в самую Карскую губу карбас и загнал. За один день, почитай, более пятисот верст отмахали. Тут Кот судно к берегу прибил и говорит:
- Мур, ...Здесь Алеша, ты с товарищами и зазимуй. А дальше плыть сейчас не с руки.
Сказал и пропал. Огляделись мореходы - места незнаемые, суровые. Время к зиме, солнышко у самого горизонта ходит. В те времена мало кто из поморов в такую даль заплывал. Однако не сробели, народ бывалый, а каждый русский сызмальства плотником умелым был. Тот не помор, кто с топором не дружен. Леса вокруг мало было - не беда! Из плавуна избёшку - зимник соорудили. Места разведали, где зверь да рыба водится и зазимовали. В ноябре солнышко и совсем спряталось - полярная ночь настала. Тьма и стужа, одни сполохи северного сияния по небу гуляют. Белый медведь к ним наведался, чуть избенку не разломал, да полярные волки выли. Тоска путешественников одолевать стала, но крепились, хода ей не давали, шутками да работой ее отгоняли. То снасти починить, то в снегу лабаз ископать для провианта. Мало ли чего требуется. Да и на охоту хаживали. За оленем северным гонялись и за быками дикими, мохнатыми.
Вот, как-то в ту ночь полярную, Алеша с Данилой и пошли на лыжах самодельных дичь выслеживать. Далеко забрались. Уже при сполохах и горы на горизонте видать. Не иначе, как Рифейские - Уральские, значит. Ни оленей, ни быков даже следа не видно. А тут поземка началась. Порошей следы заносит. Пора возвращаться, да куда - неведомо. С пути сбились. Звезды пропали, темень, мороз и ветер лютый. Спрятаться от них негде. Совсем беда. Только видят невдалеке - вроде как пригорочек небольшой. За ним от ветра и схоронились. Друг к дружке прижались, чтоб тепло сохранить, да молятся, дабы не закоченеть здесь на веки вечные. Долго ли, коротко ли так сидели, только метель на убыль пошла. Звезды показались. Вон уже и соседний взгорок видать. Вдруг на нем появился человечек маленький. Туда-сюда головой повертел и пропал. "Да это не иначе, как сиртя, - смекнул Алеша, - видно тут ход в подземелье имеется". Кто не знает маленьких человечков? По всей земле о них рассказы ходят. В Европе их гномами зовут, а здесь, на Севере, по самоедски - сиртя. Растолкал Алеша задрогшего Данилу, да вместе с ним к соседнему взгорочку, где сиртя показался, и подошел. Смотрят - точно: лаз небольшой, снегом заметенный вглубь земли уходит. Человеку только-только в него протиснуться и можно. Но как они не толстые были, да и на голодном пайке зимовали - пролезли. Стали спускаться. Пещера глубокая оказалась. Чем дальше спускаются, тем шире становится. Вот уже и в полный рост идти можно. А конца все нет и нет. И вот диво, откуда-то и свет стал пробиваться, и чем далее идут, тем светлее, да теплее становится. Долго они шли так-то. Все вперед, да вглубь. Уже и шапки поснимали, и тулупы расстегнули - вовсе тепло стало. Наконец стены и вовсе раздвинулись и оказались путники в огромной зале, стены которой горели камнями самоцветными, а свод подпирали высокие хрустальные да яшмовые колонны, золотом украшенные.
Онемели Алексей с Данилой от такого великолепия. Стоят, надивится не могут. Вдруг, откуда ни возьмись, высыпало множество маленьких человечков - сиртя. По пояс Алексею, но все при оружии и глядят грозно. Окружили пришельцев, ощетинились секирами да мечами. Что делать? Тут, видно, их старшой вперед выступил и на ломанном русском языке спрашивает:
- Кто вы есть такие, и зачем сюда пожаловали?
Алеша поклонился, по обычаю, да и говорит: так, мол, и так, мы люди странствующие, поморы. Сюда пришли, так как с пути сбились, да от пурги прятались. Здесь малость отогрелись. Нам бы перекусить чего, а то второй день маковой росинки во рту не держали.
Загалдели сиртя, видно спорят меж собой. Кто верит Алеше, кто нет. Наконец, все же, принесли еды: лепешки с вяленой рыбой, да воды ключевой. Подкрепились путники, повеселее им стало. А сиртя все галдят вокруг, прохода не дают. Вдруг они закричали, запричитали чего-то и бросились врассыпную. Мгновение, и опустела пещера, словно никого в ней и не было. Не успели Алеша с Данилой опомниться, как раздалось страшное шипение, от которого стены задрожали. Глядь - перед ними огромный змей, толщиной в три обхвата, а длины такой, что хвост во мраке теряется. Голова змея, величиной чуть не с карбас, под самый свод пещеры поднялась и два горящих глаза на поморов уставились. Те на месте застыли, а сами примечают: тулово змея ровно золотом покрытое. С правой стороны огнем горит, а с левой - словно дегтем вымазанное.
Тут змей заговорил человеческим голосом:
- Что Алеша с Данилой, понравились вам мои богатства?
Подивились поморы, что змей по человечески говорит, а пуще того, что имена их знает. Алеша малость совладал с собой, да и отвечает:
- Понравились, господин змей, прости, не знаю, как тебя величать. Да только нам возвращаться надобно. Товарищи нас заждались, поди.
Молвил так то, а про себя только и молится: "Спаси и сохрани. Николай Угодник, помоги!"
А змей в ответ:
- А коли понравилось, так берите себе все, что душа пожелает.
Головой мотнул, и посыпались отовсюду камни самоцветные: яхонты, сапфиры, алмазы, турмалины, топазы, золото самородное. Весь пол пещеры толстым слоем, почитай по колено, покрыли. Посмотрел Алеша на это сказочное богатство, да и говорит:
- Спасибо тебе змей, за доброту да щедрость. Богатства многого нам не надо, да и не унести нам всего. Мы, поморы, - вольные люди. Трудом рук своих живы, на чужое добро не заримся. Дармовой хлеб есть не привычны. А довольно нам будет и малого, - Снял с пояса рукавицу и насыпал в нее камешков, не разбирая. - Вот на том и спасибо и благодарность наша. А теперь домой нам пора.
Только молвил, чует - за спиной что-то зашевелилось. Оглянулся - из земли огромная белая кошачья голова высунулась и промурчала:
- Мур, Мур... Видишь, змей, путники твое испытание с честью выдержали. Отпусти их обратно. Глянул Алеша вверх, а змей то и пропал, словно не было, и камни самоцветные, на полу валявшиеся пропали. А кот мурчит:
- Садитесь мне на голову, да за уши мои крепче держитесь. Я вас отсюда вызволю.
Уселись Алеша с Данилой на кошачье темя, да в уши вцепились. Алеша за правое, Данила за левое. Тут кот заурчал, пещера затряслась и вмиг они на побережье очутились. На небе звезды горят, сполохи гуляют. Слезли с кота, благодарят за помощь. А тот им в ответ:
- Счастье ваше, что не жадные вы оказались. Кабы на богатство позарились, да мешки сокровищами набивать стали, навеки бы в подземелье остались. А так за бескорыстие ваше святитель Николай за вас заступился, да меня послал избавить вас от гибели.
Сказал, и пропал. Огляделись поморы, свою избенку - зимовье невдалеке узрели.
Домой пришли, а там их сотоварищи заждались, чуть не попрощались уже с ними на веки вечные. Шутка ли, в пургу да стужу целую неделю без провизии пропадали. Рады радехоньки были, что встретились. Алеша с Данилой им подробно про свои приключения рассказали, а камни по-братски разделили, всем поровну.
Зима полярная еще в разгаре, а уж и светлеть потихоньку начало. На Богоявление солнышко из-за горизонта первый раз выглянуло. Повеселее стало. У зимы ноги долги, да и ей извод приходит. Вскоре и снег на убыль пошел, птицы прилетели, а там и травка показалась. Лесотундра по весне - красоты дивной. Мхи разноцветьем сияют, а лед еще стоит, плыть нельзя. Еле дождались пока море ото люда вздохнуло, и сразу в путь.
Вдоль берега все на Север, до самого мыса, что потом Скуратовским нарекли. Чуть на Восток прошли, а дале берег к Югу устремился. Вот он - изгиб береговой, лука морская. Вот оно - Северное Лукоморье. Вот она - земля Сибирь! Просторы неоглядные, да украсные. До самого устья Оби доплыли. Там на стойбище самоедов наткнулись. Поначалу с ними поладили. Алеша вежливостью, да отзывчивостью им по сердцу пришелся, но шаман Пурош невзлюбил поморов. Не по нутру ему пришлось, что пришлые к себе людей расположили, власть его умалили. Долго он думал, как бы избавиться от них. Наконец удумал. Ранним утром стал бить в свой бубен, людей созывать. Когда все собрались, долго молчал, опустив голову, словно бы погруженный в тяжелые мысли. Наконец обвел собравшихся взглядом и скорбно вздохнул.
- Чего вздыхаешь? - не выдержал тут вождь Салман, - говори, какое горе у тебя на сердце.
Шаман еще раз притворно вздохнул, видит - все ему в рот смотрят. Выпрямился и повел свою речь.
- Вчера я беседовал с духами, для них все помыслы людей открыты и будущее видят они ясно. Вот я и спросил у них, какое будущее ждет нас, ненцев, наше племя. Они сказали мне - будете рабами у пришлых с моря.
Пурош умолк. Заволновались люди. Как так? Вроде приветливые поморы, честные, да и мало их. Засомневались. Тут Пурош руку поднял и вновь речь повел.
- Вот и я не мог поверить. Мне и самому пришлые приглянулись, да духи открыли мне, что они лукавые обманщики. Говорят, не то, что у них на сердце. А хуже всего - дорогу они в наши края узнали, за ними много еще людей приплывет, с оружием. Станут на нашу дичь охотиться, нас, вольных людей притеснять. Обложат данью, сделают рабами своего царя. Страшной клятвою мне духи поклялись, что так оно и будет. Теперь я хочу у вас спросить: Хотите ли вы, вольные люди, рабами сделаться, тундру, да тайгу чужакам отдать?
Заволновались самоеды, загудели. Нахмурились мужчины воины. Вождь Салман первый спросил: "Как не допустить нам такой судьбы, Пурош?" Обрадовался шаман, теперь все в его власти. Немного помолчал, для важности, и говорит, - Делу только так подсобить можно: не откладывая, сразу, сейчас, напасть на пришлых, убить их, добро себе взять, а их большую лодку - сжечь. Тогда никто не узнает, что они до нас добрались, никому они не расскажут. И мы останемся вольными людьми в нашей тундре. Тут же все мужчины племени похватали оружие, копья, мечи да луки, и скрытно, чуть не бегом, к стоянке поморов направились.
На счастье в то время Алексей собирался на карбасе вдоль берега пройтись, новые места изведать. Уже и пожитки все собрали, да что-то на берегу замешкались. Аккурат в эту пору Данила, отрок, на пригорок взобрался и самоедов с оружием издалека узрел. Прибежал со всех ног, своих предупредил. Алеша даже засомневался было: С чего бы это самоеды на нас напали? Мы им зла не делали, может, помощь им нужна? Да Василий, как старшой годами рассудил:
- Бегом все на карбас, от берега отчалим, а там с воды и поговорить можно. Помощь им наша нужна али добро наше, да головы. Ты, Олекса, даже не сумлевайся.
Только от берега оттолкнулись, самоеды - вот они. Кричат, ругаются, оружием бряцают. Луки свои, дальнобойные натянули и засвистели стрелы возле карбаса. Многие в борта воткнулись. Пока в море выходили, парус ставили, одна стрела весе же в погодка Федора угодила, в плечо вонзилась. Хорошо Василий, как отплыли подалее, ее извлек, тут и Алешины травы опять пригодились, раненного лечить. Так и спаслись все, с Божией помощью. Выбрались в море, да поплыли далее, пока в Тазовской губе не приткнулись.
Вышли на берег, огляделись. Сердце Алешино возрадовалось. Леса густые, реки голубые - лепота. В лесах дичи - несметно, в реке рыба кишмя кишит. Стали жить - промышлять. За охотой на пушного зверя и рыболовством не заметили, как осень подкатилась. Решили вторую зиму зимовать вдали от дома. Опять избенку срубили - зимовье. Оглянуться не успели, как засвистели - завыли метели, море льдом сковало и солнышко пропало. Но дело уже привычное, обжились, обтерпелись. По дому только тоска крепко брала. Ждали весны как Божьего дара. Алеша же хоть по дому истосковался, но решил непременно еще вернуться в здешние края. В душу ему запала красота земли здешней нетронутая. На берегу большой деревянный крест поставили, чтоб издалека видно было, дабы знаком служил, да место освящал. Полярной ночью раза два примечал Алеша, как бы уши белые громадные из земли торчат, но сам кот так и не показывался более. Едва-едва весны дождались, да и в дорогу собрались. Не успело море лед сбросить, вскочили на карбас да отплыли, помолясь, в родные места. Домой, как на крыльях летели, благо, и ветры не препятствовали. К августу уже в Двинское устье вошли и места, с детства знакомые, узрели. На берег сошли и, на коленях стоя, землю родную, как святыню облобызали.
Алеша и деда с бабкой в живых застал. Радости-то было при встрече - не передать! Все селение ходило к вернувшимся мореходам о дивном Северном Лукоморье, о земле Сибирской послушать. И то сказать, шкурок соболиных привезли несметно, да камней самоцветных не по одному на брата пришлось - богатство по тем временам великое. Нашлись еще охотники счастья попытать и через год, уже на справной лодье, с большой ватагой отплыл Алеша в полюбившееся место, в Лукоморье Сибирское. В тоже лето, к началу ледостава, в губе Тазовской крест поставленный узрели.
Так началась Мангазея Златокипящая, славный град земли Сибирской. Но про нее другой сказ будет.