Воробьева Елена Юрьевна : другие произведения.

Не оставляющий следов-1: Обретение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 5.09*16  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Протест против вековых семейных устоев оборачивается для юного аристократа ссылкой в заброшенное родовое имение. Уже, казалось бы, обретенная свобода превращается в обретение свободы, а путешествие по просторам Империи наталкивает на следы того, кто не оставляет следов.
    Загадочный мудрый наставник с пятном от соуса на халате, виртуальный кот в материальных перчатках, легендарный богатырь в обличии забулдыги, крупные и мелкие злодеяния ничтожных и великих злодеев, восстающие из прошлого тени древних культов, разомлевшие от зноя города, студеные степи, карандаш, который спасает там, где бессилен меч, жизнь, которую дарят те, кто хотел ее отнять, любовь, которая разлучает тех, кто хотел любить…
    В какие только узоры не вплетается Нить Судьбы, когда берешься ткать полотно собственной жизни! И энергии изнанки – тревожный, манящий, неотступный призрак мира по ту сторону света…
      ___________________
      Книга I закончена.
      Хочу поблагодарить тех, кто поддерживал и поддерживает автора.
      Комментаторам и тем, кто ставит оценки - огромное спасибо! Ваша отзывчивость помогает писать.
      Вдохновительница и первый читатель Ола - спасибо!
      Критик и требовательный читатель Георгий - спасибо!
      Постановщик боевых сцен и по совместительству муж Александр - спасибо!
      Главный редактор, искатель косяков, сотрапезник по сосискам, Маргарита Дулина - огромное спасибо!
     Целую ночь напролет
     Он голоса приносит.
     Здесь ушло в облака
     Столько людских поколений!
     Дождь над старой деревней.

     (Сётэцу)

     Я проснулся от птичьего гвалта. В углах спальни еще ночевал сумрак, но сад за окном уже пробуждался навстречу встающему солнцу. Cвою комнату изучил до последней трещинки на потолке – за три года заброшенный особняк на окраине столицы стал для меня родным домом. Ежась от утреннего холода, тонкими струйками текущего по полу, отодвинул легкую кисею занавесок и приник к оконному стеклу. Над ближними к дому уже пожухлыми ивами клубятся осиным роем воробьи. Ведут себя странно, чирикают боевито. Прямо за окном, как бабочки-переростки, порхают жирные синицы, уворачиваясь от острых клювов передового полка пернатых хозяев, а непосредственно под крышей копошится основной состав защитников родового гнезда. Духи лесов засыпают. Сегодня холод выгнал из леса к жилью хитрых желтобрюхих захватчиков. Завтра-послезавтра клинья журавлей и уток потянутся на юг. От грядущих перемен не защитят воробьи-психопомпы [1], сопровождающие мертвых в небо.
     Письмо отца смутно белеет у изголовья. Судьба готовит новый поворот жизненного пути.

  В детстве любил убегать от нянек и вместе с дворовой ребятней встречать нищих, стучавшихся в ворота отцовского поместья, незатейливой дразнилкой: «Только дом из камыша, больше нету ни шиша!» Ту же песенку бормотал три года назад, в такт шагам носильщиков, везущих к месту нового обитания. Детство кончилось. «Дом в камышах» и сундучок с личными вещами – это все, что от него осталось.
     Я жаждал свободы. Я мечтал о ней.
     Я ее получил.


  

1. Квартал Ворон

     Старый особняк называли «Домом в камышах». Когда-то, пару сотен лет назад, здесь действительно росли камыши по берегу живописного озера, сохранились даже мостик и остатки павильона «любования лотосами» – вполне узнаваемые руины. Сейчас же все густо заросло крапивой и лютиками, а лотосов в округе не сыщешь днем с огнем. Я пытался искать их, поэтому обошел всю западную округу, поросшую могучими деревьями. Синее мартовское небо подпирали морщинистые стволы, с окутанных молодой листвой ветвей свешивались юные вьюны, трепеща резными листьями, соцветия слив белели нераскрытыми бутонами, пчелы жужжали. Лес был чист и опрятен, без густого подлеска, лишь кружевные папоротники мягко пружинили под ногами, едва сходил с тропы. Нашел озеро – оно ушло дальше, в лес, и местные жители давным-давно протоптали дорожки к водоему, на берегах которого добывали глину, а я там прогуливался. Дикая природа оказалась такой же ухоженной, как и домашний сад. Это огорчало, потому что в книгах лесные чащи описывали совсем по-другому.
     Так и жил: без лотосов и чащи, без родных, без слуг, без забот. Хотя в пустом доме иногда хотелось хоть с кем-то перемолвиться словечком.
     Поначалу наслаждался обретенной свободой. Как и обещал сам себе когда-то: вставал, когда высыпался, читал до полуночи фривольные «Записки из чайного домика» (с картинками), не мыл посуду и не стирал носков. И уж, конечно, не женился ради того, чтобы наладить быт. Через неделю лес и озеро потеряли свою новизну. Свобода начала все ощутимей пованивать, и пришлось отдаться несвободе. Носки были брошены в тазик с мыльной водой, посуда замочена в садовом ручье, полузасохший кусочек еще домашнего сыра доеден, скудное денежное содержание пересчитано, и я отправился за покупками. Это был первый самостоятельный выход в полный чудес и приключений мир, населенный людьми. Конечно же, раньше встречал их во время своих прогулок, но они смотрели на меня с подозрением и неприязнью. Да и я не стремился к более тесному знакомству с толкающим тачку гончаром или бродячим торговцем, которые время от времени попадались на лесных тропинках.

     Истоптанная тысячами ног дорога, стрелой пронзая квартал Ворон, уводила странников к центру Бахара, в самое сердце империи. Я представил себя смелым покорителем неизведанной вселенной и сделал первый шаг за ворота: маленький шажок для человечества и огромный шаг для человека.
     Время здесь заблудилось еще в эпоху императрицы Ксуеман и никак не могло разрушить сонные узы, сковавшие окраину столицы. Высокие заборы, способные выдержать не одну осаду, ограждали от любопытного взора старинные дома из дикого камня. Островерхие черепичные крыши были украшены посеревшими от времени деревянными головами духов-покровителей, окна запирались массивными ставнями. Какие-то жилища обветшали, какие-то были заботливо обустроены. На пути попадались мастерские и лавки, торгующие всяким барахлом: люди в них работали степенно, без шума и суеты, свойственной столице. Квартал выглядел одновременно грозно и жалко, будто отставной вояка, утративший силы, но не смиривший гордость.
     Чем дальше уходил от «Дома в камышах», тем больше нанизывался, как букашка, на булавку пристального внимания редких прохожих. Их неприязненное любопытство вызывало безотчетную тревогу. На мое счастье, кривоватая вывеска «БакОлейная лавка» появилась достаточно быстро. С сомнением три раза перечитав название, толкнул рассохшуюся дверь и очутился в темноватом помещении, увешанном косицами лука, чеснока и стручкового перца. За прилавком стояла красотка. Ну как – красотка... В улыбке не хватало парочки зубов, левое плечо подергивалось, но полная грудь соблазнительно колыхалась, а глаза задорно блестели. Справедливости ради упомяну, что глаза заметил несколько позже.
     – Чего желает юный господин? – кокетливо спросила местная мечта поэта.
     – Здравствуйте, сударыня, – я вежливо поклонился. – Мне хотелось бы купить что-нибудь поесть.
     – Ох-ох... – разулыбалась она. – Ка-а-акой ты голодный! Зови меня Шая. Чего могу предложить твоей милости?
     Улыбка хозяйки несколько отрезвила и заставила задуматься над неожиданным вопросом: что вообще едят люди в моем свободном положении?
     – Сливового вина! Э-э-э... сушеных цикад с красным перцем...
     – Есть только вяленые рыбки-кои [2] из большого императорского пруда! – с издевкой пропела фея желудка и нахмурила брови. – Не валяй дурака, чего брать-то будешь?
     – А что есть? – никогда раньше не приходилось самостоятельно покупать еду.
     – Чего? – возмутилась Шая. – У меня порядочная лавка, у меня все есть! Ишь, приперся, фрукт! Вон, – она быстро принялась тыкать пальцем по углам и полкам, – имбирь, морковка, сельдерей нонешнего урожая, капуста свежая и квашеная, сливы маринованные...
     – Мне б колбаски, – робко попытался перебить разбушевавшуюся «бакОлейщицу».
     – ...рис, просо, лапша, – продолжала, не обращая внимания на все мои поползновения увести разговор в сторону колбас, – козий сыр вчерашнего завоза, ливерная и кровяная колбаса, сало соленое...
     Вот! Все же услышал от нее заветное слово «колбаса» и поспешил перехватить инициативу.
     – А просто колбаски нет? Не ливерной, не кровяной... Ну, такой, знаете... из мяса домашних животных... – и я даже пошевелил пальцами, чтобы пояснить свою мысль про животных, пока женщину снова не унесло в мир сельдерея и редьки.
     – Чего?.. – оторопела она.
     Через полчаса нелегкой и не всегда результативной беседы наконец-то оказался счастливым обладателем пакета гречневой лапши, пары колец жирной свиной колбасы и куска козьего сыра. Как оказалось, выделенное мне скудное денежное содержание не так уж скудно, колбасу покупать можно мешками. На сдачу расщедрившаяся хозяйка поделилась бадьяном и гвоздикой и добавила запылившуюся бутыль совершенно свежего рыбного соуса.
     Аккуратно закрыв за собой дверь гостеприимной «БакОлейной лавки», я облегченно выдохнул и поздравил себя с тем, что смог благополучно пережить первое приключение.
     Обратный путь был недолог и приятен. Помахивая мешком с покупками, гордо прошествовал мимо старых, но симпатичных, а то и вовсе изысканно-древних домиков, приветливо кивая в ответ на дружелюбные улыбки редких прохожих.
     Улицы квартала Ворон приняли меня.
     Воодушевленный собственным успехом, на следующий день решил повторить прогулку. Неторопливо дошел до уже знакомой лавки и обнаружил там воистину бесценное сокровище – булочки с вареньем. Как пояснила Шая, к обеду их обычно разбирали, но сегодня мне повезло. Съел одну еще на пороге и твердо решил выходить за покупками пораньше, чтобы успеть урвать свою долю лакомства. Также нужно было продолжить исследование улиц: я читал, что во всех серьезных жизненных обстоятельствах необходимо тщательно изучить территорию, на которой придется обитать. А мои обстоятельства были более чем серьезны.
     Должен заметить, что в людных местах было намного интереснее, чем в лесу. Как-то раз проходил мимо ветшающего дома, носившего следы былого достатка, и через калитку меня окликнула юная особа:
     – Ты кто? – выражение ее лица выдавало крайнее простодушие натуры.
     Какая непосредственная девица! Кто же так завязывает знакомство? Хотя, пожалуй, церемонность и в самом деле смотрелась бы здесь излишней.
     – Я Сард из «Дома в камышах». А ты кто? - подладился под ее манеру разговора.
     – А я Аррава, – она попыталась сама протащить в узкие створки тачку для глины. – Помоги-ка...
     Я помог. Разве мне жалко? Девчонка напоминала неуклюжего большелапого щенка. Крупные руки и ноги указывали на привычку к тяжелому труду, черты лица грубоваты, но взгляд чист и наивен. Она сегодня принарядилась: тщательно заштопанное платье было с неуклюжим кокетством перевязано алым кушачком, а тугие косички изукрашены разноцветными ленточками, как голова храмового коня на церемонии встречи паломников. Пока протискивал громоздкое устройство, стараясь не проломить ободранные бока, слушал болтовню Арравы. Из непрерывного потока слов, произносимых не совсем внятно, с пришепетыванием, я понял, что девица очень-очень хочет скорее выйти замуж, и чтобы свекровь попалась милая и славная, а один добрый человек дал ей особую штуку, и вот сейчас она накопает глины, добавит в нее волшебного порош... штуку добавит эту, слепит Малиновую Тетку [3] и непременно-непременно выйдет замуж, может, даже за того доброго человека, хотя он уже немножко старый, а ей хочется молодого красивого мужа, и свекровь ей достанется милая и славная...
     
     – Ну, удачи тебе.
     Задумчиво разглядывал тропинку к озеру: именно по ней шла Аррава, грохоча тачкой и радостно подпрыгивая. Что-то мешало отвернуться.

     География походов с каждым днем расширялась, и в один из дней я все же добрался до центра квартала – небольшой площади, огороженной высокими заборами зажиточных домов, – где располагалась и управа. Да, с резными ставнями и затейливо выложенными разноцветной черепицей крышами, эти дома выглядели замечательно, но все были значительно меньше моего особняка. Где-то в отдалении стучал ткацкий станок, фонари над воротами приветливо покачивались от дуновения легкого ветерка...
     Внесенный на площадь украшенный позолотой открытый паланкин был здесь абсолютно неуместен, как и расположившийся в нем с комфортом рыхлый мужчина лет сорока в многослойном официальном одеянии. Прическу прикрывала шапочка, удерживаемая гребнем чиновника, на виске ярко светились синим тушечница и кисть, почти забивая изображение желтого колоса. Идентифицировал объект мгновенно, спасибо тренировкам наставника Борегаза: новенькая татуировка администратора среднего звена, вышедшего из крестьянской семьи. И так же автоматически отвесил поклон от урожденного Иса, подобающий служащему низшего ранга. Чиновник бросил на меня странный взгляд и поднял было руку, чтобы подозвать, но сопровождавший его секретарь что-то шепнул на ухо... Мужчина, не изменив выражения лица, больше напоминавшего раскрашенную маску, отвернулся и жестом велел продолжать движение. Паланкин внесли в широкий двор управы квартала. Ворота с грохотом захлопнулись.

     На следующий день снова добрался до площади и обратил внимание на большую желтую вывеску платяной лавки: «Салон "Надежда": одень одежду!»… Н-да, жителей квартала Ворон из рук вон плохо учат грамоте.
     Вошел, движимый любопытством и необходимостью. Грубые воинские туники, заложенные складками «лошадиная голова» [4], стопки нижнего белья, рубашек и широких штанов, ряды простеньких платьев... скудноват ассортимент. Кто здесь будет носить такое? Армию не квартируют в столице, а гражданскому человеку в «Надежде» и купить-то нечего, кроме белья. Хозяина поначалу даже не заметил, ибо ворох тканей затмевал буйством красок неопрятную кособокую фигуру в отвратительно сидящем буром костюме.
     – Чо надо? – проскрипел он, не особенно церемонясь.
     – Здравствуйте, – я вежливо улыбнулся, ибо моему происхождению все равно, откуда должны быть вещи, – меня интересуют рубашки...
     Хозяин почесал бок и оскалил выступающие, как у крысы, зубы:
     – Ты кто такой, пацан?.. А-а-а, чужак. Ты отметился в управе у господина Дзиннагона?
     – Может быть, Вы сначала поинтересуетесь платежеспособностью? – холодно осведомился я. – У меня есть деньги, и мне нужна пара рубашек.
     Хозяин лавки боком, по-крабьи, выполз из-за прилавка:
     – Ты!!! Что ты позволяешь?!! – Его палец, как меч в руках фехтовальщика, норовил уколоть острием в уязвимые места. – Убирайся, бродяжка!!! Сейчас... вот, сейчас вызову стражу!
     Вопли оскорбили до глубины души. Что же это за торговец платьем, если он не видит, что только моя куртка, пусть мятая и несвежая, стоит дороже, чем весь его товар? Или видит, но притворяется невидящим?.. Спорить с таким неприятным типом я счел ниже своего достоинства и просто покинул помещение. Не помня себя от унижения, добрался до бакалейной лавки. Только покупка горячих булочек помогла вернуть душевное равновесие.
     – Ай! – смеялась и махала руками Шая, выслушав мой рассказ. – Не бери в голову! Это Бубнежник Бу, сквалыга и дурак. Он и выглядит, как сквалыга и дурак... – доверительно шептала она мне на ухо, дыша ароматом яблок и корицы. – Лавка – это наследство от дяди. В таком хорошем месте! А он дурью своей распугал половину покупателей. Совсем не разбирается в торговле!.. Ты непонятный, а это многим не нравится. Я-то вижу, что ты парень хороший... Воспитанный и нос не дерешь...
     От ее грубоватого кокетства и добродушных утешений стало немного легче, домой отправился почти умиротворенным. Внимание привлекла стайка детишек, сгрудившаяся у канавы на обочине дороги. Они подпрыгивали и пели какую-то веселую песенку, перекидывая друг другу ярко-синий мячик. Время от времени их песню прерывал тоскливый вой, но я его поначалу списал на усилившийся ветер. Когда до детей осталась пара шагов, один из них кинул мячик мне в лицо и помчался вглубь еще неразведанных улиц. За ним с топотом и гиканьем бросились остальные., но я его поначалу списал на усилившийся ветер. Когда до детей осталась пара шагов, один из них кинул мячик мне в лицо и помчался вглубь еще неразведанных улиц. За ним с топотом и гиканьем бросились остальные.
     Вой, как оказалось, доносился из канавы, и не утихал, а наоборот, становился громче и тоскливее, вызывая неприятные ассоциации с бродячими псами. В канаве сидел мальчишка: грязный, взъерошенный и, возможно, даже битый. Он ревел горько и самозабвенно, а по замурзанным щекам градом катились слезы.
     – Это твой мячик? – спросил его, уже понимая, что «мячик» был головой куклы-мары, домашнего оберега, окрашенного в ритуальный синий цвет. Протянул ему булочку, одуряюще пахнущую горячей сдобой. – На, возьми! Не плачь, малыш...
     Ребенок поднял на меня глаза. Синие и бездонные, они затягивали в пустоту, на дне которой плескались алые кляксы, безжизненные, но жадные до живого. Они таились и ждали, стягивая в себя голод и страх, чтобы когда-нибудь вырваться на свободу... В реальность вернула резкая боль в протянутой руке: ребенок схватил булку и вцепился в ладонь зубами, прокусив ее до крови. Пинком рефлекторно отбросил мальчишку и зашвырнул в канаву голову куклы: плевать мне на то, что не ценится семьей. Он рухнул в пыль, взвизгивая как звереныш, но быстро вскочил на ноги и поковылял следом за своими обидчиками. А я остался стоять на дороге, баюкая прокушенную руку. Дурак дураком.

     Утром вышел за булочками и обнаружил подвешенного к воротам дохлого кота. Жаловаться не стал – некому. «Дом в камышах» с давних пор числился частью нашего родового наследия и не входил в зону ответственности управы квартала. От тельца ощутимо тянуло бездонно-синим, с красными кляксами на дне. Не нужно упрекать меня в противоречивости суждений – высказывание нелепо, ибо истинно. Именно синяя бездонность пустоты плескалась в глазах кусачего мальчишки, именно на ее дне ворочались кровожадные красные кляксы. Не знаю, как иначе передать словами то, что видел, и что это было вообще, но виновник котовой смерти был установлен.
     Надев остро пахнущие новой кожей перчатки, я осторожно раскрутил обмотанную вокруг шеи проволоку, опустил трупик в свой единственный мешок, с которым еще вчера ходил за едой. Выкопал под яблоней яму, положил на дно мешок. Подумав, кинул в могилку перчатки... жаль было, они у меня тоже единственные. Но носить их после того, как касался тела мертвого животного, уже, извините, не смог бы. Произошедшее подтолкнуло к длительным размышлениям о мотивах убийства кота, причинах подвешивания его на моих воротах, природе бездонной синевы и хищной сущности красных капель... Не придя ни к каким выводам, решился даже перечитать «Поучения» Учителя Мина.
     Удушающим нотациям смог я внимать лишь на свежем воздухе, поэтому в текст погрузился тогда, когда удобно устроился на старых мостках.
     – Хи-хи-хи... – за моей спиной стоял сухонький старичок в вылинявшей хламиде непонятного цвета, – вьюнош тянется к знаниям? Так отрадно сие созерцать...
     Его лицо покрывали глубокие морщины, спину согнули годы, тощий пучок волос растрепался, головной убор сидел криво... но взгляд выцветших глаз из-под густых седых бровей был необычайно цепок. Почти через всю щеку тянулись ряды татуировок. Перекрывали друг друга перья, флейты, сапоги, молотки, кандалы и связки монет... Переходя в поисках истинного призвания из клана в клан, старик так и не задержался ни в одной из Шести семей. Венчала же летопись извилистого жизненного пути мандала алхимика.
     – Кто Вы и как проникли сюда?
     – Ох, простите... – забормотал он, пряча глаза. – Разрешите представиться, Энохорт Мунх. Дело в том, что здесь растет такая травка... очень нужная мне травка. Но я не знал, что хозяева вернулись: тут все так заброшено, и я не знал... Через заднюю калитку, она рассохлась немного...
     – Да полно Вам, – было забавно видеть его смущение, – собирайте свою травку, я дозволяю.
     – А вот, кстати, добрый господин, – непринужденно присел рядом, – почему Вы увлеклись каноном Учителя Мина? В Вашем возрасте нужно читать любовную лирику или романы о странствующих воинах. «Вышла луна, озарила кругом облака, так и краса моей милой сияет, ярка»... – продекламировал дребезжащим голосом, взмахивая прожженными в нескольких местах широкими рукавами, как летучая мышь крыльями.
     Старичок казался весьма забавным.
     – Откуда Вы... Ах да! – имя автора крупными буквами было начертано на солидном переплете. – Мне нужны ответы на кое-какие вопросы.
     – Юноша ищет ответы у Учителя Мина? – он почти налетал на меня, потрясывая седыми вихрами. – Учитель Мин способен остудить даже самую пылкую душу! Он не поэт! Не философ! Не ученый! Это... это... да он просто крючкотвор!
     Я не выдержал и расхохотался – настолько искренним выглядело возмущение алхимика.
     – Конечно, крючкотвор, уважаемый Мунх! Он ведь из рода Иса, как, впрочем, и я. Это наш собственный семейный мудрец, мне положено впитывать его мысли с молоком матери.
     – Ну, сытости его мысли не добавят, – нахохлился старичок и, с кряхтением разогнув колени, поднялся, – будь Вы хоть трижды Иса. Простите за навязчивость, добрый господин. Я сейчас добуду свою травку и больше не буду беспокоить Вас своим присутствием. Я старый человек. Я глупый человек. Я до сих пор не понял канон Учителя Мина.
     Он какое-то время старательно нырял в высокую траву, будто юркая птица, деловито склевывающая жучков. Что-то бормотал под нос, педантично раскладывал по бумажным пакетикам разные корешки. Но вскоре за ним со скрипом закрылась калитка, и я вновь остался наедине со своими вопросами и «Поучениями».

     Что-то странное мерещилось в обитателях квартала Ворон. Каждый раз шел по центральной улице квартала как по лезвию ножа, не решался даже мельком взглянуть на слепые окна домов. Существует ли на самом деле нечто, что прячется за их тяжелыми ставнями, или это плод моего воображения?
     Началось все с Арравы. Дочь обнищавшего горшечника слепила-таки в заброшенной пыльной мастерской оберег для будущей семейной жизни – Малиновую Тетку. Только кто же возьмет тебя в жены с такой-то родней, одинокая глупая девочка? Отец семейства, разорившийся наследник именитых гончаров, пил горькую. Мать, неопрятная толстая женщина с длинным носом, силой заставила старшего сына просить милостыню, а чтобы не сопротивлялся – отрубила ему ногу. Наскоро слепленная кукла Тетки временами раскалялась докрасна, пульсировала и, казалось, стремительно толстела. Но никто из домочадцев этого так и не приметил.
     Старуха Дэйю часто сидела у ворот своего аккуратного домика, почти затертого массивными соседями. Время от времени что-то шептала под нос на потеху прохожим, поводя в воздухе иссохшими руками. Но я откуда-то знал, что пальцы ее плетут вещие сны, стягивая в клубок серые нити с окрестных жилищ. Кивал ей при встрече, и на доли секунд она будто скидывала бремя преклонных годов и превращалась в крутобедрую апсару, жившую в благословенные времена императрицы Ксуеман [5].
     Подвал дома начальника управы господина Дзиннагона, того спесивого типа в расписном паланкине, затянуло черным липким туманом... издалека чувствовался мерзостный запах. У меня мурашки ползли по спине при взгляде на эти хоромы. Не представляю, почему соседи не били тревогу?
     Откуда взялись эти знания? Раньше такой проницательности за собой не замечал. Может быть, всему виной непривычная пища? Или рыбный соус отнюдь не так свеж, как клялась бакалейщица Шая?
     Все пятнадцать лет своей жизни я провел в удаленном от шума столичных улиц обширном поместье семьи. В его ограниченном пространстве время текло размеренно и спокойно, уклад организован был гармонично, с безупречным комфортом. Посторонние на территорию не допускались. После ссоры с отцом оказался вне защитных стен родового гнезда, один на один с реальным миром... и существовать в нем пришлось неудобным и странным образом. Особенно, когда у меня появилось собственное сверхъестественное создание.
     Кот-в-мешке, настоящая нежить, о которой раньше лишь читал в книжках.
     Когда впервые узрел, как по запущенному саду радостно скачет синий мешок с красными кляксами – тот самый, в котором похоронил несчастного кота, – стало совсем тоскливо. Долго сидел перед листом бумаги, время от времени заносил над ним кисточку, вертел в руках, устремлял взгляд в потолок... Начертать ритуальную фразу покаяния: «Досточтимый господин и родитель», – мешало жгучее чувство стыда.
     Соседи из квартала Ворон сторонились меня. Шая как-то объяснила, в своем простоватом стиле, что причина этому – отсутствие клановых татуировок. (убрать абзац) Я вспомнил одну из лекций отца, когда он по субботам лично занимался моим образованием: лишенный эмоций голос, длинные пальцы холеных рук...
     – В Империи принято татуировать левый висок знаком-символом клана. Чем сложнее символ, тем ниже в иерархии власть предержащих стоит его носитель и тем больше его уважает чернь. Он означает, что человек смог сделать карьеру с низов. Не каждый удостаивается знака высшей семьи, но только к таким и имеет смысл присматриваться. Порядок формирования символа таков: сначала наносится знак биологического рода, затем – клановой профессии, затем – знак высшей семьи, объединяющей кланы. Всего высших семей шесть: Иса – Синий лед, Тулипало – Багровый огонь, Терас – Стальные соколы, Туркис – Мягкое золото, Куккья – Цветы роз, Пиккья – Шипы роз. Именно на них держится империя и власть императора, да благословит его Судьба.
     Он поправил и без того безупречно ровную стопку свитков на столе и продолжил:
     – Самые высшие и самые низшие исключены из общественной иерархии, им не наносят клановых татуировок вообще. Высшие – потому, что нельзя управлять чем-то, являясь его неотъемлемой частью. Управлять можно только извне. Так же и знание об объекте и процессах, протекающих в нем, нельзя получить, являясь частью этих процессов.
     Последнюю фразу не могу понять до сих пор, как, впрочем, смысл половины его речей. А еще до сих пор неясно, почему он перечислил тогда шесть семей, если мы испокон веков отмечали праздник Семи, но задавать вопросы отцу никогда не решался.
     – Профессиональными сообществами кланов управляют старые роды. Старым родом признается тот, который сохранял и возвышал себя более тысячи лет. Высшие семьи старых родов маркируют себя лишь родовыми цветами и деталями церемониальных одеяний. Самые низшие тоже исключаются из сословной иерархии, потому что польза для общества от них сомнительна, а вред очевиден. Какой может быть прок от бродяг? Вообще никак не указывают свой клан странствующие философы, колдуны, змеи-оборотни...
     И я. Ибо принадлежу к высшей семье рода Иса, возглавляющей кланы чиновников и судейских администраторов, но лишен права носить их родовые цвета. Такова была плата за обретение свободы от обязательств перед семьей. Поэтому в глазах законопослушных обывателей даже алхимик Мунх со всеми своими татуировками выглядит нормальным и понятным, а я – нет. «Нельзя жить с соседями и быть свободным от соседей», – писал Учитель Мин. Кажется, пора признать его мудрость: я превратился в изгоя. Но все равно не смогу приползти на коленях в родительский дом, откуда уходил с таким триумфом.
     Да, все было плачевно. Моя обитель напоминала приют бродяг-погорельцев, колбаски уже стояли поперек горла, купание в ручье не обеспечивало привычной чистоты тела, со стиркой не ладилось, а теперь еще обуревали видения...
     Как-то под вечер требовательный стук заставил вынырнуть из печальных дум над уже зачерствевшими булочками. Распахнул дверь и... получил сильный удар по голове. На пороге стоял сердитый толстый человечек в роскошном, но изрядно пропыленном ханьфу [6] с пятном на груди. Похоже, пятно имело непосредственное отношение к изысканному соусу «Полет цапли». Я помнил аромат. Его подают к дичи.
     – Ты кто такой, черт тебя побери! – заорал человечек и примерился провести хук справа.
     Явление буйного помешанного меня доконало. Даже в собственном доме нельзя чувствовать себя в безопасности! Стратегически отступил на кухню, выудил из ведерка с углем увесистую кочергу и крикнул в ответ:
     – Впервые в своей жизни я ушел из дома! Впервые в своей жизни я один! Впервые я сейчас кого-то убью!!! И вообще, – зачем-то добавил, – в приличном обществе ханьфу давно не носят.
     – А ты, умник, – он старательно принюхался, – знаешь, что уже давным-давно существуют общественные бани?
     – И прачечные!.. – парировал мстительно.
     Толстяк плюхнулся на брусчатку внутреннего дворика и заливисто захохотал. Воробьи под крышей оживленно перечирикивались. По саду скакал синий мешок. Я крутил пальцем у виска. Небо алело закатом.
     Так мы с Учителем Доо и познакомились.

     За ужином, попивая ароматный и – наконец-то! – правильно заваренный чай, слушал пояснение его триумфального появления в моей жизни.
     – Понимаешь, мой юный друг, я Учитель...
     – Я знаю, ты уже говорил, что учитель... – но мне не позволили быть слишком невежливым.
     – Не «учитель», а Учитель. То есть, по большому счету, подвижник. Зов Судьбы уже недели две тянул к тебе, но я сопротивлялся. Гостил у старинного друга в роскошном поместье: вкушал изысканные лакомства, нежился в бане, наслаждался красой юных дев... Кто добровольно покинет небесный сад ради очередного ученика-долбодятла? Вот ты, мой юный друг... – его палец-сосиска уставился прямо в мой левый глаз, – ты бы покинул?
     Я добросовестно замотал головой в отрицательном смысле.
     – И я не хотел покидать... – взор Учителя Доо затуманился. – Но у Судьбы свои планы. Она долго ждала моего хода и, не дождавшись, сделала свой. Ты думаешь, меня кто-то спрашивает, хочу ли я вас обучать? «Ducunt volentem fata, nolentem trahunt», как говорят... ну, кое-где говорят. Желающего судьба ведет, а нежелающего тащит, – пояснил он, наткнувшись на мой остекленевший взор. – Вот и меня потащила, прямо из-за накрытого к ужину стола. Я так спешил к твоему порогу, что даже опрокинул соусницу на это роскошное одеяние. И не доел фазанью ножку...
     – Как такое возможно? – удивился я. – Ты не распоряжаешься собой?
     – Конечно, нет! Я Учитель, в том моя суть. Когда на просторах империи появляется тот, кто способен стать моим учеником, какая-то неведомая сила заставляет меня искать его. Я уже не управляю собой: с самого начала пути и до его конца мои ноги не останавливаются, руки не отпускают дорожный посох, а желудок не наполняется пищей. До твоего дома шел пешком почти три дня, между прочим, изрядно устал и проголодался. Ты должен понять мое разочарование, мой юный друг: променять роскошные хоромы на свинарник средней руки и умудренного жизнью собеседника на сопливого неумеху – это, знаешь ли... – помолчал, подумал. – За оплеуху прошу прощения. Сорвался. Был не прав.
     Да, это неприятно. Обида, вызванная его выходкой, как-то сама собой улеглась. Да и про бани я на самом деле не знал... Облегченно улыбнулся – новых драк можно не ожидать. Учитель Доо тем временем подозрительно оглядел последнюю свиную колбаску, венчающую гору слипшейся лапши, тяжело вздохнул и съел все.
     – Завтра посмотрим, на что ты сгодишься. Где в этом доме спят?

     Утро следующего дня началось с кувшина воды, вылитого на мою сонную голову – в прочитанных книгах традиционно именно так начиналось утро первого дня обучения, и я не стал исключением. Обнаженное солнце томно выскальзывало из одеял облаков, ввергая в румянец стыда верхушки деревьев и коньки квартальных крыш. Учитель Доо сменил ханьфу на скромную хлопковую куртку и широкие штаны, аккуратно подвязанные под коленями.
     Умывшись и натянув самую свою чистую костюмную пару, я вышел во внутренний дворик, где уже ожидал наставник.
     – Первый и последний раз я жду своего ученика. Обычно мой ученик ждет меня здесь, – объявил он, – чтобы с удовольствием заняться искусством «единой нити»...

     Вряд ли когда-нибудь забуду то, что мне каждое утро втолковывал Учитель Доо. И уж никогда не выпущу из памяти, как обливался потом и выворачивал суставы в попытках достичь более-менее приемлемого уровня исполнения совершенно дурацких движений. Перемещать стопы по двум линиям – это как пьяный матрос? Зачем нужен замах на блоке? Как можно на опорной ноге направлять колено внутрь? Меня, как и любого юного аристократа, учили навыкам владения боя без оружия и с оружием, но теперь они предстали в каком-то исковерканном виде.
     – Не думай! Делай! Ты слишком много думаешь!!! – наставлял он меня, не замолкая ни на миг и ни на миг не останавливаясь в движении. – Как только начинаешь двигаться, все тело должно стать одухотворенным. Движения должны быть как бусины четок, нанизанные на единую нить... – ловко подставленная подножка швырнула меня в пыль дворика. – Движение внутренней энергии – это Путь восьми зигзагов, и нет такого места, куда бы оно не достигло... – легкая бамбуковая палка треснула по затылку. – Обликом будь подобен беркуту, хватающему кролика, духом подобен котенку, играющему клубком. Будь покоен, как скала. Будь подвижен, как река. Накапливай силу, как сгибаемый лук. Испускай силу, как летящая стрела. Ни в чем не должно быть недостатка либо избытка, нигде не должно быть разрывов... Тьфу на тебя, мокрая курица! – от этого удара я как-то смог увернуться, но равновесие все равно было потеряно. – Корень – в ступнях, раскрытие – в бедрах, управление – в пояснице, форма – в пальцах. От ступней до бедер – все должно быть нанизано на единую нить, тогда ты сможешь владеть обстановкой и наступая, и отходя. Ты станешь одухотворенно-живым...
     В тот первый день я скорее стал «одухотворенно-мертвым», поэтому предложение Учителя Доо пополнить запасы пищи на нашей большой, но запущенной кухне вызвало долгий внутренний стон. Спорить не стал, занял время отдыха разглаживанием складок изрядно помятой куртки. Учитель Доо нацепил свое роскошное ханьфу с до сих пор свежим, будто только что пролитым, пятном соуса на груди. Я заметил, как он крутился возле большого зеркала в коридоре, время от времени бросая на отражение влюбленные взгляды.
     Вот такие солидные, одетые со скромной элегантностью господа чинно прогулялись по кварталу Ворон этим днем. Прохожие глазели на нас, как на диковинных зверушек. Шая при виде Учителя Доо радостно засуетилась. Сколько было подарено щербатых улыбок! Для солидного покупателя у нее нашлись и сливовое вино, и сушеные цикады в перце. Предательница.
     Мы купили риса, утиных грудок, ноги краба, корзину сырых овощей... и ни одной колбаски! Даже маленькой. Соус Учитель Доо тоже проигнорировал, попросив лишь коробочку ферментированных соевых бобов, в которых ему не было отказано. Как он собрался питаться кучей совершенно несъедобных вещей?

     – Что там, кстати, прыгает в чаще, которую ты называешь садом? – Учитель Доо облизал пальцы и сыто рыгнул.
     Я последовал его примеру: такого вкусного риса с тушеными овощами и кусочками нежнейшего крабового мяса не ел даже в поместье отца в праздник Семи семей. Ужин не просто удался – он был великолепен. Конечно, мой вклад в его приготовление был ничтожным: мыл рис, разделывал крабьи ноги, шинковал овощи и с восторгом наблюдал за колдовством кулинара. Учитель Доо щедро делился секретами поварского искусства.
     – Понятия не имею. На воротах висел дохлый кот. Я его похоронил.
     – Знаешь, – расслабленно проворковал Учитель Доо, – если бы это случилось не с тобой и не в этом месте, то я бы просто забыл и уснул. Так что было-то?
     Пришлось рассказать о событии, приведшем к появлению мертвого кота.
     Учитель Доо перестал лучиться довольством, внимательно осмотрел еле заживший укус на ладони, покивал каким-то своим мыслям и предложил поймать садового обитателя.
     – Говоришь, этот кот мертв? – скептически воззрился на синий мешок Учитель Доо.
     – Мертвее не бывает, – подтвердил я.
     – Но он перемещается, а движение есть жизнь.
     – До своих похорон – не двигался.
     – Так... – задумался Учитель Доо, – так-так-так... Мы не сможем однозначно утверждать, что кот мертв, пока не заглянем в мешок. А в мешок мы не можем заглянуть, потому что они совместно весьма подвижны и, следовательно, живы. Ты умудрился заполучить настоящего фетча [7], а они создания необычные, даже для фамильяров.
     – И мешок жив? – как загадочно устроена нежить.
     – Не исключено. Но будет ли жив мешок, если мы извлечем из него кота, и не будет ли кот мертв, когда мы его вынем из мешка?
     – То есть, ты предлагаешь оставить все как есть?
     – Видишь ли, мой юный друг, фетч – это обрывок энергии иного мира, он лишь заготовка. Конечный результат зависит от намерений создателя, твоих намерений, – палец-сосиска уставился в мой левый глаз. – Ты можешь материализовать духа-хранителя места, можешь сотворить собственного хранителя, а можешь подарить его семье, тогда он превратится в хранителя рода. В итоге, рано или поздно, нам станет понятна природа мешка и ее сродство с природой кота. Выбирай: место! ты! семья!..
     Я молча таращил глаза. Учитель Доо непринужденно вынул из рукава ханьфу свиток бумаги и тушечницу, возложив на себя бремя нотариуса:
     – Дарственную на передачу писать будем?
     – Ну уж нет! – не желаю отдавать во владение своей семьи такую забавную штуку.
     – Значит, выбор сокращается на одну единицу выбора, мой юный друг. Пусть твой фетч растет.

     Через пару часов, когда сливовые сумерки начали наполнять ароматом вечерних цветов комнату, ставшую учебным классом, я оторвался от восковых табличек, на которых рисовал первый десяток пиктограмм древнего храмового наречия.
     – Ну что же, мой юный друг, твой квартал Ворон – прелюбопытнейшее местечко. Впрочем, таким он был и в старые добрые времена...
     Начало разговора обрадовало: мне необходим был предлог для приостановки занятия. Очень устал.
     – Каким? – изобразил неприкрытый интерес.
     – О-о-о, мой юный друг, – Учитель Доо лукаво прищурился, – это всегда было весьма необычное поселение. Знаешь ли ты, что именно здесь пару столетий назад обитали колдуны, звездочеты-астрологи, знахари и некроманты? Благодаря их шарлатанству, переходящему в сверхьестественные прорывы, грань между реальностями стала исключительно тонка... – он устроился удобнее и продолжил тоном бродячего сказителя, – боишься, что то необычное, что мнится тебе, есть морок? Симптом безумия?
     Я кивнул. Он поверил мне сегодня, он увидел фетча, но я все равно был полон сомнений в здравии своего рассудка, ведь подозрениями и тревогами о наличии аномальных явлений в квартале не делился еще ни с кем. Как мои откровения воспримет наставник?
     – Не бойся. Это все существует на самом деле, но не каждому увидеть дано. К счастью. Наш мир – это мир вещей. Вещи обладают весом, формой, размером, их можно обонять, осязать и пробовать на вкус. Это мир материальных существ, воплощенных телесно. Они располагают себя в пространстве, перекраивают его под свои потребности, функционируют по определенным законам. Вода закипает и замерзает, люди рождаются и умирают, камни падают на землю, а птицы взлетают в небеса. Но... – он метнул на меня острый взгляд из под бровей – этот мир не единственный. Скажи, наши мысли, чувства и желания имеют вес и размер? – я отрицательно покачал головой. – Они падают на землю, замерзают или закипают? В каком пространстве они располагаются?
     – В пространстве моей головы, – не сдержал язвительности.
     Был ли готов принять безоговорочно столь странные суждения? Был.
     – Значит ли это, что твои мысли – только твои и никому более недоступны? Бегают по пустому черепу и толкаются боками? Тогда – да, все, что ты видел, – это морок и порождение твоего больного рассудка, – ехидства Учителя Доо хватило бы на всех живущих. – Но сумасшествие не делится на двоих, им наслаждаются в одиночестве. А я тоже видел то, что видел. То есть либо твои мысли заразны, либо они объективно отражают иную реальность, живущую по иным законам, чем существование наших материальных тел. И тогда мы увидим ее вместе. И не только мы.
     Замолчал, пощипывая длинный тонкий ус. Я всем своим существом внимал речам, желая реабилитировать себя, прежде всего, в собственных глазах. Заметив это, он продолжил:
      – Наши мысли – ключ к миру энергий, превращений и трансформаций. Он не протяжен в пространстве и не измерен в нашем привычном времени. Упавший камень там может парить, а лед кипеть. Он изнанка нашего мироздания. Иногда чуждые энергии овеществляются, проникают в наш мир, преобразуют его по своим законам. Простые люди сталкиваются с «нежитью», «призраками», «колдунами», их «сглазами и проклятиями»... Для изнанки – это обычная жизнь, которую не понимают те, кто живет здесь, – он махнул рукой в сторону окна. – Есть люди, способные счастливо жить в обоих мирах. Есть те, кто может узреть вторжение существ мира иного в наш и нейтрализовать его вред. Но некоторые используют мир изнанки как оружие для завоевания нашего мира, мира вещей, пространств и тел. Человек – дитя двух миров, точка их соприкосновения. И только мы выбираем: хранить или нарушать равновесие...
     Лицо Учителя Доо застыло маской, но через пару секунд оттаяло:
      – Я вижу, ты устал. Идем. Я прочистил в купальне водоотвод, можно помыться и отдохнуть.
     За прошедший месяц одинокой жизни я не мог соблюдать непреложное правило аристократа: мыться не реже, чем раз в пять дней. Обтираться водой из тазика было интересно лишь поначалу – чем дальше, тем больше скучал по нормально обустроенной комнате для омовений.
     Обнаруженная учителем в глубине сада купальня была маленькой, но уютной. Я полулежал в высокой дубовой ванне, вода в которой была горячей от раскаленных камней, опущенных на дно, и все тревоги уходили с паром вверх, к разобранной крыше. Навстречу тревогам лились солнечные лучи, принимая их и растворяя без следа. Предзакатное солнце играло на янтарных досках пола, перебирало редкие листики крапивы в смотанной наскоро мочалке, искрилось в каменной чаше крохотного бассейна с холодной водой. Подглядывающий сквозь плетеные стены сад пах листьями и травой. Не было привычного роскошного мрамора и ароматных курильниц, не было умелых рук массажиста... лишь покой и светлая радость. Лучшее событие из всего, что случилось со мной в последнее время, жемчужина чистой воды в сокровищнице добрых воспоминаний.

     Постепенно жизнь вошла в накатанную колею: утром тренировка и работа по дому, затем изучение храмового наречия и работа в саду. Меня учили правильно убирать, готовить и есть, правильно ходить и сидеть, правильно дышать, а главное – видеть. Вечером перед ужином мы выбирались в квартал Ворон, а затем я подробно отчитывался, кого, где, когда и с кем видел и что это могло означать. Отчет об эксцентричных пристрастиях старой Дэйю заставил Учителя Доо одобрительно хмыкнуть. В ответ на информацию о Малиновой Тетке, растущей с каждым днем, и странном подвале господина Дзиннагона молча кивал. Постепенно я уверовал в реальность и точность видений, хотя даже наставник многого не замечал.
     Энергии мира изнанки проявлялись в виде облачка вокруг предмета или строения, отблеском в глазах случайного прохожего... А иногда внутри меня самого возникало какое-то ноющее, сосущее чувство – чувство неправильности происходящего, чувство нарушенной гармонии, как назвал его Учитель Доо... и с этим было сложнее всего. Трудно описать словами то, что ощущаешь на уровне инстинкта, а дар мой был столь же стихиен. Слова есть единицы разума, что ими описано – уже наполовину объяснено. Мне же было много проще нарисовать увиденное... но Учитель пока не разрешал браться за краски и шелк.
     Ритм дней замедлился: мои комнаты были почти приведены в порядок, сад очищен от мусора и сломанных веток, усталость от занятий и тренировок не валила с ног. Появилось время просто оглядеться вокруг. Вечерами поднимался на крышу, усаживался поудобнее и наслаждался покоем. Ветерок приносил ароматы ночных цветов, алый диск солнца медленно опускался к корням деревьев западного леса, а квартал Ворон на востоке расцветал огнями фонарей, перемигивающихся со звездами.

     Мы напряженно занимались тренировками и учебой, почти не отвлекаясь на удовлетворение житейских потребностей, но, увы, припасы имеют свойство заканчиваться. Безрадостное состояние кладовой угнетало недолго: купальня и легкий завтрак из жалких остатков – и вот уже выходим из ворот «Дома в камышах». Буквально через пару метров почувствовал неладное. Когда показалась островерхая крыша дома Арравы с наполовину облезшей черепицей, выразить это «неладное» оказалось несколько проще: небо над крышей затянуло пеленой фиолетового тумана, почти заслонившего тусклое дневное светило. Жгуты бурой мути поднимались из пристроенной к дому мастерской, ввинчиваясь в висящий над ней водоворот концентрированной энергии изнанки. Иногда сквозь багровые всполохи проглядывало черное небо со звездами. Среди бела дня!
     Тайком бросил взгляд на Учителя Доо. Он шествовал как ни в чем не бывало, воплощая собой солидность и величие, как всегда, когда выходил в люди. Редкие прохожие тоже спешили по своим делам – квартал Ворон жил самой обыденной жизнью. Я остановился напротив мастерской горшечника, вызвав удивленный взгляд наставника, и пристально всмотрелся в нее. То, что там происходило, мешал увидеть не только высокий покосившийся забор, но и непроницаемость материальных вещей. Закрыл глаза и попытался мысленно нащупать источник нитей, соединяющих землю с небом… им оказалась Малиновая Тетка, разросшаяся до исполинских размеров. Ее голова почти достигла потолка мастерской, мощные ноги попирали заглубленный пол, а в раздувшемся брюхе скорчились сам горшечник, так и не расставшийся с бутылью, его жена и сын, которого опознал по отсутствию ноги. Воздух над Теткой дрожал и корчился, грубо вылепленное лицо искажалось, являя миру то восторженную мордашку Арравы, то ликующую демоническую образину.
     Я подергал рукав ханьфу Учителя Доо. Жест получился судорожный и несколько испуганный:
     – Малиновая Тетка... с ней что-то не то.
     Учитель Доо пристально вгляделся в мастерскую, воздух над которой дрожал уже вполне ощутимо.
     – Не вижу, – пожал плечами. – Ничего не могу на это сказать.
     – Она превращается во что-то странное... и страшное.
     – Что же, попробуй воздействовать своей энергией на энергию пространства. Опиши то, что ты видишь...
     – Но наставник! Каждая секунда дорога!..
     Учитель Доо вынул из рукава лист бумаги и сажевый карандаш.
     – Рисуй, что уж там, – тяжело вздохнул и сунул мне в руки. – Надеюсь, хуже не будет.
     Отработанными за годы движениями я мгновенно набросал то, что предстало перед взором: тесное пространство мастерской, чудовищную фигуру, разбухшее чрево, в котором скорчились три зародыша, толстые жгуты энергии, уходящие ввысь и закручивающиеся водоворотом над крышей, и, наконец, демоническое рыло, в которое преображалось кукольное личико.
     – Хорошо, – кивнул Учитель Доо, мельком взглянув на рисунок. – Оборви нити. Вот эти жгуты надо выдернуть, чтобы расторгнуть связь с изнанкой.
     – Как? – не понял я.
     – Ты их видишь? Зачерпни энергию пространства, создай из нее нож или ножницы и отрежь. Воображения у тебя хватает.
     Старательно представил ножницы со стальным отливом, приблизил их к бугристой башке Малиновой Тетки, срезал весь пучок... никакого результата! Трансформировал свое оружие как мог: делал их садовыми и по металлу, деревянными, зелеными в цветочек... Жгуты обрезал и скопом, и по одному... Струйки пота лились по спине. Эмбрионы-фигурки горшечника, его жены и сына вдруг начали шевелиться, пытаясь выбраться на волю из разбухшего чрева куклы.
     – Не получается! – злость на себя самого разобрала не на шутку.
     – Вижу, вижу, – пробормотал сквозь зубы Учитель Доо, вглядываясь в изображение, которое уже начало слабо светиться. – Чертовщина какая-то...
     Он свернул рисунок хитрым журавликом с горбатой спиной и поджег одним щелчком пальцев. Мастерская горшечника полыхнула сразу, лизнув языками пламени набухшую багровую тучу. Я видел, как кричала, сгорая, гиганская кукла, чьи зловещие черты на какие-то доли секунды приняли облик Арравы, как бились во чреве зародыши горшечника и его семьи... Загудел пожарный колокол.
     Учитель Доо виртуозно управлял потоками огня, выжигал дотла нити изнанки и останки Малиновой Тетки, стараясь не причинять излишних повреждений дому и соседским жилищам. Когда последние следы вторжения чужой реальности были уничтожены, огонь, повинуясь его воле, стал затихать.
     «Пожа-а-ар!!!» – неслось над кварталом. Жители с топотом бегали туда-сюда, тащили ведра с водой, багры и лопаты. Квартальная стража вмиг организовала работу добровольцев. Какие-то отчаянные храбрецы смогли выволочь из мастерской полуобгоревших жену и сына горшечника... Арраву и ее отца спасти не удалось, их тела погребла рухнувшая крыша.
     – Что здесь происходит? – старший над стражниками подошел к нам, не участвующим в общей суете. – Соседи говорят, вы крутились поблизости, когда все началось.
     – «Крутились»? – язвительно переспросил Учитель Доо. – Или первыми почувствовали запах дыма и подали сигнал?
     – Вы не тушите пожар вместе со всеми, почему? – служивый смутился, но надавил сильнее.
     – Каким образом? – Учитель Доо картинно распахнул руки и повернулся вокруг своей оси. Его роскошное длиннополое одеяние с широченными рукавами, затканными экзотическими цветами Запада, сверкнуло золотым шитьем. – Да и огонь почти угас.
     – Простите, господин, – осекся страж, – я не учел Вашего статуса. А парнишка...
     – Мой ученик, – резко осадил любопытствующего служителя порядка строгий наставник.
     – Благодарю за проявленную бдительность, уважаемый, – вернулся к группе возмущенных жителей и что-то тихо, но жестко стал им выговаривать.
     Горячий ветер сушил дорожки слез на щеках и припудривал их золою.

     – Кхе-хе-хе... – скрипучий смех раздался за спиной. – Как всегда, где пожар и «Караул!», там мой ненаглядный Доо.
     – Дэйю, милочка... – клянусь, Учитель Доо смущенно шаркнул ногой.
     – Что, опять «милочка»? А пятьдесят лет назад, когда ты смылся от своей старенькой подруженьки, я ею не была?
     – Но ведь к ученику, Дэйечка, ты же знаешь мой зов...
     – К этому? – она подслеповато уставилась на меня.
     – Нет, дорогая, – Учитель Доо погрустнел. – Я потерял его, не доучив. Да и с этим пока не все понятно. Не знаю, что делать. Возможно, Судьба ошиблась...
     – Судьба не ошибается. Я зайду к тебе как-нибудь вечерком. Ты ведь давно уже здесь, а все не наведаешься...
     И старая ведьма заковыляла к своему пряничному домику.
     – Зачем ей сны? – импульсивно спросил я.
     – Она их ест, – так же, не думая, ответил Учитель Доо. – Но, – спохватился он, – это уже не твое дело. Хотя меня обнадеживает то, что я слышу.
     Мы все же дошли до бакалеи. Шая вцепилась в Учителя Доо как клещ, вытягивая из него подробности переполоха. Она не могла бросить без присмотра лавку и страшно сожалела, что веселье обошло ее стороной. Наставник отделывался общими словами, погруженный в размышления.

     Ужин прошел тихо и даже несколько траурно. Нежные куриные грудки с арахисом, жареный рис, острые огурцы в соевом соусе отдавали отчетливым вкусом опилок.
     – Наставник, почему сегодня все получилось именно так? – отодвинул почти нетронутую порцию. – Неужели нельзя было как-то помочь... предотвратить?
     Чай у Учителя Доо каждый раз получался особенным, вот и сейчас он придал ему изысканности просто добавив цветы лотоса и ванильную карамель.
     – Юный друг мой, – одарил проникновенным взглядом поверх чашки, – тебе прежде всего нужно понять, что добро – это вовсе не «когда всем хорошо». Добро часто бывает лишь искоренением зла, а когда этот процесс проходил безболезненно?
     – Но в чем их вина? – я страдал от несправедливости случившегося. – Девочка всего лишь мечтала о счастье!
     Мне было жаль наивную простушку Арраву, с готовностью отвечавшую простодушной улыбкой на доброе слово.
     – Скорее всего, ни в чем. Иногда бывает так, что сильное, но неправильно сформированное чувство притягивает энергии изнанки, изначально враждебные нам. Ты ведь видел сам, и видел лучше меня, насколько основательно растянута здесь ткань реальности? Она истончилась до такой степени, что стоило лишь немного промедлить, и эманации чистого зла ворвались бы в наш мир. Заселили тела горшечника и его семьи, перекроили их по своим законам... вот тогда я не позавидовал бы всем нам.
     – Но ведь это была всего лишь глупая девчонка и ее глупая кукла!..
     – Ставшие нежитью! Но, скорее всего, кто-то ее подучил провести темный ритуал призвания, и этот «кто-то» мне не нравится. Наша работа, – добавил он, после недолгого молчания, – сохранять равновесие. Люди и их судьбы нам безразличны, а вот гармоничное сосуществование миров – наша забота. Там, где слишком много зла, добро причиняется через зло. Где переизбыток добра – зло обряжается в одежды блага. Да-да, такое тоже случается. Ты можешь видеть, но не можешь влиять, не можешь исправить... Ты бессилен, – он помолчал и грустно улыбнулся. – Но я попробую обучить тебя всему, чему только смогу. У тебя есть иные таланты, мой странный ученик.

     После утренней тренировки Учитель Доо призвал меня в свои апартаменты. «Дом в камышах» имел три внутренних дворика, окруженных комнатами с огромными окнами, распахнутыми в сад, и широкими галереями по периметру. Это была классическая планировка – глухие стены и забор, отгораживающие от соседей, и полная открытость внутри. Вокруг центрального двора располагались вход в просторный зал для приема гостей и пара комнат для отдыха. Левый и правый дворики окружали спальни и учебные комнаты, кабинеты и библиотека, находящиеся ныне в запустении. Все более-менее ценное давно вывезли в семейное поместье, лишь клубы пыли, паутины да старая мебель привычно оставались на своих местах. В правой части дома обосновался я, приведя в порядок небольшую спальню на втором этаже и кабинет под ней, левую – поближе к кухне – занял наставник.
     Учитель Доо расположился за массивным столом, отливающим медовой лаской старого ореха. Перед ним лежал пергамент странного фиолетового оттенка, испещренный, как я понял, пиктограммами древнего храмового наречия – не зря все это время изучал его.
     – Ну что же, думаю, пора подписать договор обучения, – наставник занес кисть над пергаментом. – Как тебя называли в семье, мой юный друг?
     – Гангараджсардарнапал Иса, – щеки залил предательский румянец. Терпеть не могу свое имя.
     – Эк... – крякнул Учитель Доо, с любопытством разглядывая замершую в руке кисть, – случается, да... Как это нужно перевести со всеми забытого языка, который используют лишь в молитвах Судьбе?
     – «Владыка Небесной реки ведет полководца в битву», – раньше имя казалось лишь неудобоваримым набором звуков, но сейчас смысл раскрылся полностью. Даже понравилось.
     – Ты не против, если буду звать тебя просто Напал? Тем более что твое появление в моей жизни как нельзя более соответствует значению этого сокращения...
     – Но ведь это ты на меня напал, как только увидел, – возразил я. – Мне больше нравится вариант Сардар, сокращенно – Сард.
     – Хорошо хоть не Радж, – сочувственно кивнул Учитель Доо, – приятно видеть скромность в столь юном существе... Приложи-ка палец к пергаменту...
     – Я уже умею писать на храмовом наречии и подпишу!
     – Нет, у нас процедура иная. Приложи палец к пергаменту... Та-а-ак... так-так-так... – со странным выражением посмотрел он на меня. – Пожалуй, да, тебе нужно поставить подпись.
     Учитель Доо долго рассматривал мою каракулю, подползающую к его каллиграфическим письменам, а потом сообщил:
     – Нарекаю тебя Аль-Тарук Бахаяли, «Не оставляющий следов»... Мы ж должны придерживаться древнего стиля.
     В этот день я, совершенно неожиданно, подвергся новому именованию. «Аль-Тарук Бахаяли» – было вписано в договор. И хотя в мой пучок воткнута лишь одна шпилька, шпилька «Расцветания пиона», я уже прошел по пути, по которому еще не ходили сверстники, равные рангом. А златотканное ханьфу Учителя Доо наконец-то избавилось от пятна и перестало навязчиво благоухать соусом «Полет цапли».

     Выходил за ворота «Дома в камышах» с опаской: вчера на нас почему-то ополчились местные жители, и даже нажаловались страже. Что придет им в голову снова? Учителя Доо мое беспокойство ничуть не смущало. Он шествовал за свежими булочками торжественно и бесстрастно, а я старался раствориться в тени его величия, ожидая неприязненного шипения в спину или проклятий, брошенных в лицо. Но вокруг было на удивление тихо, редкие прохожие лишь торопливо кланялись и спешили убраться с нашего пути. Дом Араввы темнел провалами разбитых окон. На остывшем пепелище копошились соседи: как же не прибрать к рукам то, что еще сгодится в хозяйстве!
     – А где выжившие? – спросил Учитель Доо у плотного, добротно одетого мародера, любовно укладывающего в тачку очередной измазанный сажей кувшин.
     Этот «несчастненький» точно изнемогает от нужды. Каждый день.
     – В госпитале для бедных, – равнодушно пожал плечами и продолжил разгребать уголь и щепки, – денег-то у них отродясь не водилось.
     – А пожгло их знатно... – вклинился в разговор тощий косоглазый ткач, живущий парой домов дальше, – у бабки вся морда обуглилась, а сын ихий, бают, и вторую ногу потерял. Не выживут, поди. А дом-то ничего так: добротный, крепкий...
     Сам он ютился с огромной семьей – старики-родители, жена, дюжины с полторы детишек, еще какая-то родня – в тесной убогой халупе.
     – Погибших где похоронили? – тихо спросил я, наблюдая, как ветер шевелит грязный обрывок розовой ленточки.
     – А чо там хоронить? – хохотнул ткач. – Сгорели они тута все, в труху сожглись. Как есть. Даже косточек не нашли. Утром приходили из храма Смерти, службу отслужили, все как положено. Мотаться синюшками не будут, упокоили их как надо. Вся община скидывалась... С вас тоже денежка причитается, уважаемые, ежели, конечно, вы с нами.
     – Мы заглянем в управу и сделаем взнос, – наставник даже не взглянул на протянутую ладонь. – Спасибо, добрый человек.
     И под разочарованное бормотание ткача: «Чо спасибо... чо спасибо... монеточки им жаль, злыдни скупердяйские... а еще бога-а-атенькие...» – мы пошли своей дорогой.
     В дверях бакалейной лавки буквально нос к носу столкнулись с Бубнежником Бу. Он чуть не сбил меня с ног и, не извинившись, бодро порысил в направлении квартальной площади. Шая выглядела непривычно усталой, даже улыбалась как-то через силу:
     – Вот, женишок нарисовался, хрен сотрешь, – печально пропела она. – Не умеешь торговать, нечего и браться... разоряется, поди, вот и понадобилась такая красотка, как я. «Любовь его настигла в цвете лет»... Ха!!! В жисть не поверю! Который день уж ходит... Всю душу вымотал!
     Она нырнула под прилавок и зашуршала какими-то мешочками.
     – Мои-то дела идут неплохо, расширять скоро лавку буду. Только вот утром сегодня... А! – вынырнула к стойке и махнула рукой. – С этим нытиком поговоришь – еще не так заноешь. Все образуется, – она все же засияла искренней улыбкой. – Чего вам хотелось бы, мои дорогие покупатели?

     На пороге управы нас встретил тот самый солдат, который командовал стражами на пожаре. Невысокий, но крепкий, кряжистый. Его горбоносое смуглое лицо пересекал еле заметный шрам, искажая линию рта, отчего казалось, что он все время недоверчиво усмехается. Удобно. Можно эффективнее вытрясать правдивые показания из свидетелей разнообразных квартальных происшествий.
     – Взнос для погорельцев? – переспросил удивленно, – Нет, все оплатила казна квартала. Но вы можете внести пожертвование, если желаете.
     – Да, желаем, – уверенно заявил, лихорадочно вспоминая, сколько денег у меня осталось. Невольно сорвался на манеру речи истинного Иса. – Считаем необходимым внести вклад в обеспечение функционирования квартала.
     – Молодец он у Вас. Правильный парень. Я, когда такие слова слышу... – страж одобрительно крякнул. – Пойдемте, до секретаря господина Дзиннагона доведу. Валарин!!! – рявкнул в сторону караулки. – Остаешься за старшего. Бди.
     – Тут вот какое дело, – торопливо пояснял по дороге, – молодой господин как появился – мы знать не знали, кто он. Понятно, что из Иса, но живет один, без старших... То ли выгнали, то ли сам сбежал, но явно натворил что-то, – я покраснел, ибо вояка был не так уж и далек от истины. – Вел себя тихо, девок непотребных не таскал, дебошей не устраивал, дружки благородненькие не хороводились вокруг. Правда, слушок прошел, что колдует потихоньку, порчу наводит и всякое... – я в изумлении вытаращил глаза, – ну, Вы же знаете, эти обормоты косорылые чего только про господ не выдумывают. А тут пожар случился... странный такой. Вот, недавно только выяснилось, что молодой господин сюда для учебы перебрался, хотя и о Вашем появлении докладывали, конечно... Оно понятно, дома, да среди привычных соблазнов, какая учеба? – я вспомнил отцовское поместье, свое отвращение к семейным знаниям и согласно закивал головой. – Простите меня, уважаемый, что я тогда, на пожаре, нагрубил Вам. Еще не знал, что юный Иса обзавелся наставником...
     – Это простительная ошибка, – добродушно улыбнулся в ответ Учитель Доо, – я, к сожалению, задержался в дороге и не мог прибыть раньше, поэтому ученик какое-то время лоботрясничал без меня...
     – Не так уж и лоботрясничал, – облегченно вздохнул страж, – так-то он спокойный парень, только уж больно непонятный был. Я рад, что между нами нет вражды: последнее это дело, ссориться с учителями. Меня отец как-то раз так нагайкой отходил за свару...
     Я вспомнил прежнего наставника из отцовского поместья, каверзы, которые ему чинил, свое нежелание прислушиваться к словам... Речь этого прямого, как меч на его татуировке, вояки устыдила больше, чем уговоры сестер и давление отца.
     – Как Ваше имя? – спросил Учитель Доо.
     – Десятник Айсин Гёро, к Вашим услугам, – остановился и отдал поклон. – Ветеран кайджунской кампании, командовал сотней.
     – Клан меченосцев Тулипало... – понимающе кивнул наставник, – сюда назначены после ранения?
     – Да, господин, – десятник поклонился еще раз. – Толку с меня никакого, даже наших молодых учить не смогу, так хоть здесь службу наладил... Жить можно. Господин секретарь, – доложил он, открыв тяжелую дверь кабинета, – к Вам посетители. С пожертвованием...
     Сказать, что нас приняли хорошо, – это ничего не сказать. Нас приняли, как блудных детей, вернувшихся под крышу родного дома. Худощавый строгий господин, состоящий в младшей семье администраторов Иса, был еще молод, но уже по-клановому серьезен и сух. Его радушие угадывалось лишь по смягчившейся линии бровей и торопливости, с которой делал пометку в бухгалтерской книге. Я широко улыбнулся и протянул последний кошель.
     Посещение управ дурно сказывается на кармане посетителей.

     Учитель Доо после обеда назначил дополнительную тренировку «единой нити» и удалился готовить что-то невообразимо вкусное, судя по доносящимся ароматам. Время от времени строго покрикивал из открытого проема кухни, требуя проявлять еще большее усердие и энтузиазм. Ужин прошел без привычных разговоров, но с привычным меню: рыба, горка риса с овощами и чай. А для кого предназначены яства, выставленные на широкий поднос? Выглядят они волшебно, так и хочется стащить кусочек.
     Ночью к Учителю Доо пришла старуха Дэйю. Я услышал дребезжание струн и взрывы смеха, доносящиеся из центрального дворика. Учитель Доо, видимо, ожидал, что меня сморит усталость после двух дневных тренировок, но добился обратного – уснуть было мучительно сложно. Натруженные мышцы болели так, что любое шевеление ими возвращало мозг из хрупкого сна в ужасную явь. Ну уж нет! Назло наставнику ворвусь в зал для приема гостей и разрушу их стариковский междусобойчик. Скрючившись, достал из-под кровати шелковые тапки, вышитые наложницей отца... Я любил ее за добрые глаза, нежную улыбку и конфеты, которыми всегда угощала. Очень вкусные конфеты, между прочим. Кажется, отец тоже любил ее именно за это. Накинул теплый ватный халат и, еле передвигая ноги, пополз – иного слова не подобрать – по лестнице, понимая, что «ворваться» никак не выйдет. Ну, хоть пошпионить за педагогом...
     Зал для приема гостей производил потрясающее впечатление. Я вам клянусь, не было в нем доселе ни каскада люстр из горного хрусталя, ни яшмовых колонн, ни древних медных светильников в виде Императора Дракона. На резной скамье черного дерева утопала в бархатных подушках апсара эпохи императрицы Ксуеман. Тонкие пальчики нежно пощипывали струны незнакомого инструмента, взор ласкал толстяка в неизменном ханьфу, расположившегося с не меньшим комфортом. Они пили вино, что-то шептали друг другу на ушко и хихикали. Взгляд прилип к чашам и кувшину для сливового вина, стоящим на резном столике. Не может быть! Этот набор... он сопровождает нашу семью более тысячи лет. Это святыня рода! Он хранится в опечатанном ларце и используется лишь для ритуальных возлияний в домашнем храме. Как его стащил аморальный педагог?
     Ворваться? Обличить? Пристыдить?
     Усталость и грусть тяжким грузом упали на плечи. Я еще не привык к такой ноше, поэтому просто развернулся и поплелся к себе, в теплую постель, в объятья злого брата милого Аэда – повелителя кошмаров саблезубого Бакузу. Не знаю, кто они такие, но их вечно поминала нянька, когда загоняла в кровать.

     Наутро я ждал наставника во внутреннем дворике, как и положено ученику. Мы снова занимались искусством «единой нити», но почтительное отношение к Учителю Доо давалось сегодня совсем нелегко.
     За завтраком спросил прямо, еле сдерживая возмущение:
     – Как к тебе попала наша священная посуда?
     – Для сливового вина? – Наставник хитро прищурился. – Видишь ли, мой юный друг, я прибыл сюда без багажа, а угощать столь уважаемую гостью из тех чашек, что наличествуют здесь, есть верх безвкусия, – он скептически взглянул на расписную пиалу в своей руке, несколько излишне украшенную позолоченными завитушками. – Я позаимствовал на пирушку приличную посуду, овеянную дыханием седых веков... Не волнуйся, она давно там, где положено. Нельзя присваивать чужое. Пользоваться – можно, присваивать – нет, чтобы не нарушать естественного хода событий.
     – А я так смогу? – от открывающейся перспективы захватило дух.
     Если есть шанс незаметно стащить у сестрицы Гаури ее любимую ночную сорочку, вечером, когда она будет готовиться ко сну... визгу будет!!! Почему у Гаури? Потому, что эта зануда вечно меня шпыняла.
     – Скорее всего, не сможешь, мой юный друг. Вспомнил свое новое имя? Ты не зря носишь его. Мы с Дэйю обсудили твои сложности с управлением реальностью и пришли к выводу, что способности менять мир у тебя ограничены проклятием.
     – Но кто и когда успел меня проклясть? – чашка дрогнула в руке, капли чая обожгли колено.
     – Это родительское проклятие... оно не снимается, – предвосхитил Учитель мой следующий вопрос.
     – Но... – я не верил своим ушам, – почему? За что?!! – обида сдавила горло. – Прости... – скомкал извинения и стремительно выбежал вон.
     Я не помнил, как пересек оба дворика, как ворвался в свое крыло дома. Взлетел по лестнице, стремясь укрыться в спасительном полумраке спальни. Запнулся о верхнюю ступеньку и пропахал носом жесткий самшитовый пол. Падение отрезвило и обуздало поток чувств, захлестнувших рассудок. Бессильно прислонился к стене галереи. Подобрал с пола выпавшую из ослабевшего пучка шпильку. Шпильку «Расцветающего пиона»... шпильку пятнадцатилетия. Если меня проклял отец, то шпильки «Аромата сливы», которую вручают в восемнадцать, не видать как своих ушей. Кто решится иметь со мной дело, если совершеннолетие не будет подтверждено родом?.. Я так и останусь недоговороспособным «вечным ребенком», балластом общества и иждивенцем семьи... А ведь к этому все идет!
     Последний нелегкий разговор с отцом помню от первого до последнего слова. О, как я был великолепен в дерзновенности своей! В его же взгляде впервые вместо снисхождения отразились презрение и гнев.
     – Нет! – бросил я твердо и решительно в лицо растерявшемуся главе семьи. – Я не собираюсь больше зубрить нудные «Поучения» Учителя Мина и все эти проклятые клановые науки. Можете уволить наставника Борегаза!
     – А что же собираешься делать? – он чуть улыбнулся, не желая верить очевидному.
     – И не собираюсь жениться! – не унимался я, чувствуя себя боговдохновенным проповедником перед толпой трепещущих язычников. – Я не собираюсь строгать сопливых детишек на благо семьи и рода...
     – Так что ты хочешь? – теперь голос отца был холоден и строг.
     – Я... гхм, – пришлось откашляться, – я хочу свободы. Я хочу узнать мир. Все-все в этом мире, а не только финансы и законы. Я хочу просыпаться, когда выспался, обедать, когда голоден, читать, когда захочется умных мыслей. Я не желаю всю жизнь бегать по свистку. Я хочу сам выбирать, как мне жить.
     – А долг?.. Долг перед семьей, – зачем-то уточнил, ибо и так понятно, что кроме семьи никто больше не вправе обременить человека долгами.
     – А я просил?
     – Этого никто не просит. Просто исполняют.
     – Произвол! Это просто произвол и мракобесие. Я! Не! Про! Сил! – эти слова прозвучали именно так весомо, как и было задумано.
     Но сам темпераментный взмах руки был уже лишним, потому что смел лежащие на рабочем столе бумаги.
     И вот тогда меня придавил тот новый, незнакомый отцовский взгляд:
     – Да будет так.
     На следующий же день держал путь к «Дому в камышах»: желания исполнились, свобода завоевана. Но кое о чем я забыл. Забыл пожелать у Судьбы способности менять то, что подвластно изменению. Видеть – смог, знать – буду, а вот исправить что-либо в происходящем мне уже не под силу. Аль-Тарук Бахаяли... «Не оставляющий следов». Я похолодел, осознав истинный смысл нового имени.
     Учитель Доо поднялся вслед за мной по лестнице.
     – Подвинься... – опустился рядом легко, как пушистое облачко, – ты не смог разрубить нити, привязывающие к иному миру Малиновую Тетку, ты не управлял превращением кота в фетча – все сверхъестественные события развивались сами по себе, без твоего участия. Мой пергамент-контракт на обучение не отразил твоей сущности, Аль-Тарук, а он используется именно для этого, – он загибал пальцы, перечисляя приметы моей бесталанности. – Отец, скорее всего, не собирался проклинать тебя, это получилось случайно. Порой сказанное в сердцах слово приобретает свойства императива... ну... начинает управлять жизнью человека. Так бывает, когда сталкиваются разнонаправленные потоки энергий... так творятся нити новой судьбы.
     – То есть, я совершенно бесполезен?
     – Кому ты хочешь стать полезен? – ответил Учитель Доо вопросом на вопрос. – Если ты полезен, то себе уже не принадлежишь. Красоту твою заберут любующиеся, ум присвоят вышестоящие, силу мышц и крепость тела используют сражающиеся. Даже магические умения найдут в них нуждающихся, и ты будешь принадлежать им, а не себе. Служение ведет к опасности, интригам и погибели. Высказывание мыслей ведет к подозрениям и ненависти несогласных... Мысли будят сомнения, а люди ненавидят тех, кто заставляет их сомневаться в своей правоте, – он грустно усмехнулся. – Высшее проявление искусства «единой нити» не тревожит мироздание излишними трепыханиями. Мир сам потянется тебе навстречу. Бесполезность для других означает великую пользу для мира, ведь тогда никто не стоит между им и тобой. И тебе доступен этот путь.
     – Бессмысленный и бестолковый... – расстроился я. – Чему же ты сможешь меня научить?
     Учитель Доо лишь улыбнулся.
     – Скоро узнаем.
     И я снова до ночи тренировал «единую нить» и совершенствовал знание храмового наречия.

     Утром следующего дня сразу после завтрака в дверь снова постучали. Должен заметить, что после долгого одинокого существования у меня началась даже слишком насыщенная общественная жизнь. На пороге стоял один из обитателей квартала Ворон. Я встречал его изредка на узких улочках и хорошо запомнил. Это был пожилой Шип-Пиккья, с терном на татуировке и повадками наемного убийцы, как их описывают в романах. Сейчас он был одет в старый, но еще вполне приличный костюм для визитов, поэтому пригласил его в зал для приема гостей, незаметно смахнув с ручки двери паутину.
     – Мое имя ничего не скажет Вам, уважаемый Иса, но когда-то я служил Вашей семье... – начал он, удобно устроившись в пыльном кресле.
     Я сгрузил с принесенного из кухни подноса традиционный чай.
     – Угощайтесь, благословенный Судьбою гость, – подвинул в его сторону чашку и кивнул на вазочку со сладостями, мысленно возблагодарив «БакОлейную лавку». – Надеюсь, моя семья была хорошим нанимателем.
     – Между нами нет недопониманий, – кивнул с достоинством, но к угощению не притронулся, – поэтому я вновь выполняю их поручение...
     Он передал мне небольшой саквояж, до этого мирно стоявший у ножки кресла.
     – Здесь Ваше содержание на следующие шесть месяцев и письма родных, – пригубил чай и даже не поморщился, а ведь заваривал его я сам. Хорошая выдержка. – Могу ли узнать, кто поселился с Вами в этом доме? Есть ли проблемы?
     – Нет, – заел терпкую горечь напитка конфетой из сладких бобов, – проблемы у меня в данный момент отсутствуют. Семье передайте, что беспокойства по поводу моей судьбы испытывать не стоит. Я продолжаю обучение по своему собственному разумению и графику, с тем учителем, который меня вполне устраивает.
     – Вы наняли старого циркача для занятий клоунадой? – язвительно осведомился визитер.
     Я был шокирован бестактностью замечания и практически откровенным признанием в слежке, поэтому ответил сухо:
     – В том числе.
     – Простите, – гость склонил голову, – но все же присутствие постороннего лица в уединенном доме с несовершеннолетним... это несколько неосмотрительно, не так ли?
     Я мучительно искал объяснение, способное удовлетворить сурового Шипа, а через него и всю мою занудную семью... и не находил его. Но на помощь своему косноязычному ученику, неслышно ступая мягкими тапочками, пришел наставник.
     – Доброе утро, – удержал меня от демонстративного поклона, надавив на плечо. – Сиди, Аль-Тарук.
     Он опустился в пустующее кресло и властно посмотрел на визитера:
     – Не кажется ли Вам, что врываться в чужой дом лишь для того, чтобы упрекнуть его хозяина, – несколько невоспитанно? Вы можете подтвердить Ваши полномочия?
     – Не менее невоспитанно, чем врываться по любому другому поводу, – парировал Шип. – Могу ли я ознакомится с документами, удостоверяющими Вашу квалификацию и личность?
     – Нет, – развел руками Учитель Доо, – не можете. Терн Пиккья над кандалами... Вы сыщик. Но не государственный, их курируют Иса. Поэтому Вы здесь неофициально, а частному лицу никто не обязан объяснениями.
     – Так рассуждать могут лишь те, кому есть что скрывать... – ядовито заметил Шип.
     – Или те, кто оберегает свое личное пространство от вторжения посторонних, – парировал наставник. – Но я не буду усугублять возникшие между нами противоречия. Можете доложить Иса, что их сын в надежных руках Учителя Доо.
     Сыщик встал и низко поклонился:
     – Аландар Делун Пиккья, к Вашим услугам, Учитель Доо. Я рад, что Вы не просто мифический персонаж... Вам ведь сейчас, насколько знаю, должно быть около трех сотен лет?
     – Оставьте, Аландар Делун, мы все не молодеем... – Учитель довольно засмеялся и махнул рукой. – Вы въедливы, как Ваш покойный дедушка: вот уж кто был по-настоящему мифическим персонажем. Ведь это он привел вашу семью к Пиккья, не правда ли? И он давно бы попросил меня снять любимую шапочку.
     И наставник, впервые за все время пребывания в доме, снял свой хэ-е, «лотосовый листок» беззаботного скитальца [8]. Я с восторгом таращился на изысканное сочетание черных и белых прядей волос. Добрый десяток шпилек скрепляли пышный полосатый пучок. Сыщик снова согнулся в низком поклоне.
     – У меня нет больше вопросов, уважаемый. Прошу прощения. Разрешите удалиться?
     – Удаляйтесь. Ученик, проводи гостя.
     Уже стоя одной ногой за порогом дома, Шип обернулся и посмотрел мне в глаза:
     – Даже не знаю, завидовать тебе или сочувствовать, парень... – его грубоватые слова почему-то принесли радость. – Мне приказано быть рядом. Еще встретимся.
     – Значит, мифический персонаж? – вернулся в зал для приема гостей и с неудовольствием отметил его ветхую роскошь.
     А недавней ночью здесь царила изысканная пышность... Жаль, что нельзя было оставить себе те прекрасные штуки.
     – Есть немного... – Учитель Доо задумчиво рассматривал чайник. – Твоим чаем можно пытать врагов.
     – А твоим – усыплять бдительность. Поэтому я сейчас пить чай не буду. Триста лет? Мне стоит называть тебя на «Вы» и кланяться при каждом обращении?
     – На самом деле – чуть меньше, – «успокоил» Учитель Доо, – но мне нравится ход твоей мысли. И все же кланяться не стоит, меня давно не интересуют формальности.
     – Но как... – в голове не укладывалось. – Триста лет?
     – Время... – Учитель Доо усмехнулся, – времени не существует. Те дни и минуты, которые показывают часы и календарь, есть фикция, обман суетливого разума, сеть условностей, наброшенная на живой поток энергий. Когда-нибудь ты встанешь со временем лицом к лицу и выберешь сам, биться в его сети золотой рыбкой или уплыть сквозь ее ячейки в воды вечности. Тогда за твоей спиной не будут стоять монолитом спрессованные века истории и регалии старого рода. Только сам. Гол и бос. Таким, каков ты есть. И либо ты его, либо оно тебя... Займись-ка каким-нибудь делом, мой юный друг. Десять кругов вокруг дома!
     И он застыл в пыльном кресле. Задумался.

     Нельзя допускать, чтобы наставник задумывался: в его в голову на досуге приходят абсолютно дикие идеи. После обеда мне было выдано распоряжение отмыть оставшиеся без хозяйского пригляда комнаты. Пришлось кое-что пояснять. Во-первых, «Дом в камышах» имел двенадцать помещений, не считая галерей и переходов, в данный момент изрядно захламленных; во-вторых, последнюю уборку здесь проводили всего-навсего лет десять назад; в-третьих, этим всегда занимались слуги.
     – И где же они? – огляделся Учитель Доо с комическим изумлением и вложил дужку ведра в мою ладонь. – Сегодня отмоешь кухню и зал для приема гостей, завтра приведешь в порядок чердак... Садом займемся позже, там давно пора разбить розарий и облагородить русло ручья.
     Кухня наводила уныние. Какой-то дурак бросал огрызки овощей и обрезки колбасок по всему полу, грязная посуда громоздилась по углам. Горшки для варки риса... настоящий кошмар! Паутина и копоть бахромой оплели потолочные балки. Похоже, сегодня мне придется изрядно потрудиться.
     Собирая мусор в бумажный пакет, вспоминал, как в поместье Иса бегал по свежевымытому полу, оставляя на нем следы башмачков, капризно переворачивал на шелковые ковры «полезную» гречневую лапшу, бросал дорогие игрушки в самых неожиданных местах. На них наступали слуги и бывали за это наказаны... Да, мне многое позволялось в доме отца – младший сын от прелестной младшей жены, отрада сердца, утеха старости. Мама была Куккья, из клана певцов, на ее виске алела роза, оплетающая двойную флейту. Маленькая и хрупкая, с голосом, как серебряный колокольчик... Была ли она красива? Возможно. Для меня она была прекрасна – волшебница, скользящая в туманных покрывалах по кромке реальности, заступающая за грань ножкой в расшитом башмачке и уводящая в мир грез. В какой-то момент там и растворилась. Я плакал ночами, звал ее, искал... и не находил. Никто так и не объяснил, что случилось, а отец несколько лет не заглядывал в мои комнаты. Пришел, когда исполнилось десять, в сопровождении иссушенного старца с жесткой линией рта и татуировкой Иса из клана имперских банкиров:
     – Это наставник Борегаз. Ты уже достаточно взрослый, чтобы учиться, – голос был привычно размерен и монотонен. – Завтра приступишь.
     – Папа! – я обрадованно заверещал. – А...
     – Завтра приступишь, – отец недослушал и вышел вон.
     Я до сих пор хочу у него спросить: «А где мама?».
     Как теперь понимаю, наставник Борегаз не был злым человеком – он был просто-напросто старый ходячий абак. Любое непредписанное движение, любой отголосок несанкционированного чувства он изгонял из своих уроков бамбуковым стеком. Удары не оставляли следов, но долго отзывались болью. Уже через неделю таких занятий математика, законодательство империи и прикладная экономика доводили до паники. Я ненавидел их и его, но ни слезы, ни капризы, ни мольбы не колебали железную волю отца. Раз в месяц он вызывал меня в свой кабинет, чтобы проверить усвоенное и вложить знания об устройстве общества, в котором придется жить. Тонкости взаимоотношений кланов, родов и семей. Его лекции повергали в еще большее уныние и убивали всякий интерес к предмету. Мир отца был несправедлив к людям.
     Вечерами пробирался в павильон отцовских наложниц или покои сестер, где мурлыкала музыка, лились песни, читались стихи. Там пахло цветами, шуршало шелками, там нежно качали в сладких объятиях. С увлечением я слагал корявые вирши, танцевал и проказничал, фальшивил на лютне и достаточно прилично рисовал.
     Отец, скорее всего, знал об этих походах, мало что в доме укрывалось от его ока. Возможно, именно поэтому меня поставили перед фактом помолвки с девчонкой из семьи Туркис. Сразу после празднования пятнадцатилетия. С торговкой! Презренные денежные мешки: «перенасыщение рынка», «недополученная прибыль», «транспортные издержки», «парадокс покрытия расходов в стоимостном потоке»... Сочащийся сарказмом голос отца убил в зародыше все протесты: «Ты бестолковый позор рода Иса. Из тебя не получится хорошего законника или чиновника, а плохие нам не нужны. Семья позаботилась о том, чтобы ты не окончил дни в нищете. Возможно, жизнь в торговом клане сможет привить тебе чувство долга».
     Я чувствовал себя загнанным в угол, откуда готов был накинуться на любого, кто помешает жить по велению сердца. Тот последний разговор с отцом, что вспомнился недавно, был отчаянным рывком в борьбе за обретение свободы. И, энергично размазывая копоть по балкам кухни «Дома в камышах», ничуть не жалел об его итогах.
     – По-моему, стало еще грязнее, чем было... – сквозь пелену усталости услышал радостный голос Учителя Доо.
     Я оглядел черные потеки на беленых стенах и в сердцах швырнул тряпку в ведро. Собственный гнев застал врасплох – слишком много воспоминаний и прозрений испытано за последнее время. Раздражение копилось, и снять его не могли даже интенсивные тренировки, а монотонный труд утомил гораздо больше, но не отвлек от дум. Уйма времени и сил потрачены на отмывание, а вместо чистоты и свежести – кляксы и потеки копоти на стенах! Будто злой шутник намалевал небрежно картину...
     Картину! Я выхватил из очага кусок древесного угля и ринулся к стене. Если на этом потеке четче прорисовать прорезь листа и украсить зонтиком акации... если этой прозрачной вуалью будет окутана тонкая фигура... если паланкин... и грозная стража...
     Змеи-оборотни в церемониальных одеяниях торжественно шествовали от очага к дверному проему кухни. Паланкин покоился на крепких плечах носильщиков. В нем восседала небесной красоты девица, прикрывающая лукавую улыбку шелковым платочком. Рядом на подушках резвился щенок чичихуа, растрепанный, словно бутон хризантемы. Закованные в тяжелые латы стражники несли штандарт неведомого мне рода. Герб изображал стилизованную драконью лапу, древко венчали девять хвостов ящериц. Замыкали процессию облаченные в тяжелые парадные одежды родовитые горожане. Жители не нашего города, не нашего народа, не нашего мира...
     Фреска слабо пульсировала, фигуры извивались, внушали трепет восторга и страх перед силой искусства. Никто не посмел бы сказать, что эти стены грязны!
     – Вообще-то их можно было просто отмыть, – тихо заметил Учитель Доо, тронув меня за плечо. – Не стоит блохе рубить голову протазаном, Аль-Тарук. Я еще не понял, какую из нитей изнанки ты сейчас подцепил к нашему пространству, но нужно быть вдвойне осторожным, имея такой дар. Да, давно у меня не было учеников, творящих будущее и не способных справиться с настоящим... Иди отдохни, мне снова надо подумать.

     После легкого ужина, который Учитель Доо приготовил без моей помощи, он объявил вместо десерта:
     – Пора заняться фетчем. Выбора теперь нет совсем. Раньше была возможность вырастить из него хранителя места, но твой магический рисунок на стене кухни замкнул энергию дома на себя. Так что будет личный хранитель...
     – И нужен он мне, как мокрая петарда... – благодушно улыбнулся. – Ну зачем мне хранитель, Учитель Доо?
     – Ты не знаешь, зачем? – картинно изумился тот. – Да хотя бы затем, чтобы уберечь от импульсивных поступков или смягчить их последствия. Тебе нужен очень сильный хранитель, мой юный друг, иначе не доживешь и до вручения следующей шпильки, – его палец-сосиска снова уставился в мой левый глаз, – причем исключительно по собственной неосмотрительности.
     – Мне ее, может, никогда и не вручат... – вчерашние опасения вернулись вновь.
     – А вот на это надеяться не стоит, Аль-Тарук. Таких, как ты, не оставляют бродить на свободе и делать все, что взбредет в их дурную голову. Такие, как ты, приносят своим семьям вечную славу... или вечный позор. Идем в сад, мой юный друг.
     Фетч обнаружился в самом дальнем углу, на полянке, где в высокой траве прятали округлые бока согретые солнцем валуны. Над ним сплели ветви сосна и цветущий абрикос. Мешок не прыгал по кустам, как это делал обычно, а с трудом шевельнулся навстречу нашим шагам. Алые кляксы расплывались по полупрозрачному студню, казалось, потерявшему цвет... На секунду стало жаль несчастную нежить, ей явно было нехорошо.
     – Возьми его на руки и держи при себе, – тихо подсказал Учитель Доо. – Он перестал питаться энергией этого места и вот-вот развоплотится, погибнет.
     – А может, пусть гибнет? – предложил так же тихо, не решаясь прикоснуться к медузообразной субстанции. – Может, от этого будет всем только лучше?
     Учитель гневно сверкнул глазами.
     – Не тебе решать, – и рявкнул от души. – Быстро взял!
     Как подброшенный пинком, я подхватил фетча с земли. Он тут же ткнулся носом в заросшую рану укуса и замурлыкал. Студенистая оболочка лохмотьями сползла в траву, и пальцы обнял маленький синий котенок с алыми глазами... в моих же перчатках на лапах. Сладко вздохнул и растворился в ладони, окутав ее слабым сиянием.
     Учитель Доо удовлетворенно улыбнулся:
     – Выпускай его в наш мир каждый день. Общайся, играй, ухаживай. Через месяц-два хранитель подрастет и сможет материализоваться сам. Чем больше внимания и сил отдашь – тем больше получишь взамен. Может быть, он даже поделиться с тобой частицей мудрости мира иного. Все у тебя получится, Аль-Тарук.
     С той самой минуты мы с Хранителем Сию больше не расставались.
     
     Утром проснулся раньше обычного и вспомнил, что так и не заглянул в принесенную Пиккья посылку. Ладонь зудела напоминанием о хранителе. Выпустил Сию прогуляться и раскрыл саквояж. Монеты были заботливо разложены по шести кошелькам, искусно вышитым символами месяцев: июнь, июль, август... как бы намекая на новые поступления в декабре. Это постаралась Гаури, самая старшая из тех сестер, кто еще не покинул дом. Она умела создавать воистину прекрасные вышивки, хотя, как истинной Иса, ей больше по нраву было тщательно рассчитывать бюджет содержания своего личного маленького двора. Даю голову на отсечение, в ее письме содержатся рекомендации по разумным тратам и оптимальным расходам.
     В резной шкатулке ровными рядками улеглись засахаренные фрукты. Мое любимое детское лакомство. Подарок от наложниц отца, перевязавших шкатулку розовой ленточкой... Четыре года назад нарисовал их, наряженных во все оттенки розового, на старинной ширме поверх скучной батальной сцены. Это была моя первая большая работа.
     Кожаный футляр хранил письма от сестер. Я быстро просмотрел подписи и выбрал весточку от самой любимой, Нилы, которая была старше меня всего на год.
     «Милашка Ганга, – терпеть не могу когда она меня так называет, но сестричка никогда не обращала внимания на мое негодование, – все ли у тебя хорошо? – традиционный вопрос, но я знаю, она искренне тревожится обо мне. – Нам не хватает твоей игры на лютне, – я фыркнул... Нила, как всегда, деликатна и не решилась написать, что они отдыхают от моей игры на лютне, – в доме без тебя стало грустно. Отец... – я сосредоточился и стал читать внимательнее. – Отец в последнее время очень озабочен. Недавно приезжал наследник Аджи, и они о чем-то долго беседовали за закрытыми дверями. Расстались оба недовольными. Мать наследника сократила содержание своего двора и выехала в паломничество по храмам Смерти...»
     Неужели из-за моего ухода? Я подвел семью, опозорил перед обществом... навредил ей. Хранитель Сию, увлеченно копошащийся в саквояже, блеснул на меня алыми глазами и сердито хрюкнул. Пришлось вернуться к письму.
     «Когда наша нянюшка узнала, что ты отправился отшельничать в «Дом в камышах»... – какое счастье, что отец не обнародовал мой позорный поступок. Все случившееся осталось между ним и мной, – она встревожилась. С этим домом связана какая-то зловещая тайна. Я вытянула из нянюшки только то, что там жила страшная колдунья, которую победил наш славный предок. Надеюсь, братик, ты узнаешь больше...»
     Любопытство не порок, по крайней мере, для сестренки. Тайны, колдуньи, храбрые воины... это моя романтичная Нила во всей своей красе. Она тоже не похожа на Иса, хотя нельзя отменить тот факт, что мать ее вышла из клана имперских счетоводов. Улыбаясь, быстро пробежал глазами перечисление милых глупостей и домашних мелочей, о которых упоминалось в больших количествах, и с этой же глупой улыбкой начал свой день.
     Дальше все шло как обычно, неделя за неделей. Хранитель Сию висел на штанине во время тренировок, трепал свитки и грыз кисти в учебной комнате, гонялся за тряпкой во время уборки, а ночью дремал на груди, свернувшись в уютный клубок. Вскоре он первый раз смог материализоваться. Недолго, минут пять, серенький умильный котик с янтарными глазками, проблескивающими красным, клянчил утку по-бахарски, а потом вернулся в обычное эфирное состояние, чем остался жутко недоволен. Зато доволен был я, да и Учитель Доо восхитился скоростью, с какой хранитель растет.


  

2. Праздник Двух лун

     На площади в центре квартала спешно сооружали помост для представления. Хозяин театральной труппы кричал, совался под руки плотникам и всячески руководил строительством. Жители сновали вокруг помоста целеустремленными муравьями, трудолюбиво растаскивая по домам и мастерским всякий хлам, чтобы превратить к вечеру устаревшие афиши и пришедшие в полную негодность сценические наряды в праздничные украшения и карнавальные костюмы. Шая сбивалась с ног, обслуживая покупателей – казалось, всему кварталу срочно понадобились разносолы и деликатесы... хотя почему «казалось»? Всему и понадобились. Я только сейчас вспомнил, что приближается праздник Двух лун.
     Мы стояли у прилавка бакалейной лавки, ожидая заказанное вино.
     – «Иволга в цветах азалий», мой юный друг, – наставительно вещал Учитель Доо, добавляя словам убедительности воздетым к небу пальцем-сосиской, – это не какая-то подслащенная водичка, о нет! И не внебрачное дитя перегонного куба. Это вино воистину достойно императорского стола. Виноград для «Иволги» вызревает лишь в провинции Шусин, под неярким солнцем северо-востока, где ветры с гор овевают заросли азалий, посаженных для защиты виноградников, злые дикие пчелы опыляют их дивные цветы, а иволга вплетает в божественный аромат песню своей души... А какие там лошади! А женщины, м-м-м... – он мечтательно закатил глаза, но немедленно спохватился, – впрочем, о женщинах тебе еще рановато...
     Почти незаметная на фоне потемневшей стены дверь в подвал, где хранились свозимые чуть ли не со всей округи товары, скрипнула. Учитель Доо нетерпеливо обернулся и замер в удивлении.
     – Уважаемый господин, – низко поклонилась Шая, разведя пустые руки, – я прошу прощения. Вашего вина на складе нет.
     Она выглядела испуганной. Медленно подошла к столу с лежавшей на нем книгой учета товара, нервно перелистнула пару страниц.
     – Вот здесь вчера я отметила, что бочонок «Иволги» был доставлен из Рангана, – палец дрожал на строчке. – Грузчики закатили его в самое тихое и прохладное место... Бережно. Я лично проследила. Записи о продаже отсутствуют... Да я никому бы и не продала заказанное Вами вино! Но на складе его нет.
     – Давай поищем вместе, – азартно предложил наставник, – иногда со стороны видно то, что не замечает хозяин.
     Шая было возмущенно сверкнула глазами, но поскольку мы вполне внушали доверие, тщательно закрыла дверь лавки изнутри и жестом пригласила на склад.
     Это был просторный сухой подвал, обложенный камнем. По всей длине выстроился лабиринт массивных стеллажей, и чего там только не было! На полках громоздились сочные оранжевые тыквы, корзины отборных молодых кабачков и клубней картофеля, томатов и корней сельдерея. К вбитым в массивные опоры крюкам были подвешены копченые окорока, связки колбас, ветчина и балыки, стены гроздьями покрывали кувшины с маслом, соусами и винами, надежно обвязанные веревками.
     – Вот сюда я поставила Ваше драгоценное вино, – Шая указала на укромный уголок за бочонками с мочеными яблоками и солеными огурцами, – чтобы оно не выделялось среди остальных товаров.
     Учитель внимательно осматривал склад:
     – Чтобы не выделялось? – переспросил Учитель, внимательно осматривавший склад. – К чему такие предосторожности?
     А Хранитель Сию тем временем всячески демонстрировал неподдельный интерес к подвалу. Я решил, что Шая вряд ли заметит призрачного гостя, и выпустил его, пусть погуляет. Вреда от этого точно не будет.
     Бакалейщицу же как прорвало. Возмущенно сверкая глазами, она почти кричала:
     – Потому что тут творятся странные вещи! У меня пропадают заказы клиентов. Дорогие заказы! Печень тигра и корни женьшеня для алхимика Мунха, – тараторила, загибая пальцы, – корзина копченых угрей для кухни госпожи Канолы, жасминовая эссенция для девицы Сиси, шпанские мушки для... неважно для кого. А ведь я заказываю все за собственные деньги, плачу за доставку... И вот теряю товар. Терплю убытки... И, – почти шепотом заключила она, – даже не знаю, смогу ли сохранить лавку.
     Хранитель, осмотревшись в подвале, прыгнул в угол и начал там что-то деловито разгребать. Под его перчатками еле заметно высвечивались похожие на птичьи трехпалые следы, цепочкой уходящие к стене. Учитель Доо между тем продолжал расспрашивать Шаю, не обращая внимания на возню Сию или просто не замечая ее.
     – Вентиляционные шахты есть?
     – Очень узкие, даже кошка не пролезет.
     – Дополнительный выход?
     – Грузовой. Но ключ всегда при мне.
     – Когда начались все эти странности?
     – Да уже месяц как. Я растрясла почти все сбережения. Текущая прибыль не покрывает затрат... Лавку придется закрывать.
     Хранитель, удовлетворенно фырча, вернулся в мою ладонь. Цепочка птичьих следов пару раз мигнула тусклым грязно-зеленым светом и погасла.
     – Как же ты будешь жить? – представить квартал Ворон без «БакОлейной лавки» было просто немыслимо.
     – Бубнежник Бу давно зовет замуж, – Шая смутилась. – Я не хотела... не нравится он мне. Но если как следует потрудиться, то и его лавку поднять можно. Уж что-что, а трудиться я умею...
     – Шая, – с жаром произнес я, – может, ты бы вышла замуж за кого-нибудь другого? Того, кто приятен тебе и будет помогать во всем. Бубнежник же...
     – Спасибо за совет, – грустно улыбнулась она, – но очередь из женихов ко мне что-то не выстроилась. Да раньше и сама замуж не рвалась: крутиться как белка в колесе, работать на износ, рожать и сопли подтирать, а господин-муж, – последнее слово она произнесла с неприкрытым сарказмом, – знай шляется с дружками по кабакам и игорным домам, просаживая заработанные тобой денежки... Так от предков заведено, что вышла замуж, и все мое – уже и не мое.
     Я вспомнил многостраничные брачные контракты женщин Иса, где тщательно прописывались права и обязанности мужа и жены, оговаривались доли собственности, как поступающие в совместное распоряжение, так и остающиеся под единоличным контролем. Вспомнил, как незадолго до моего ухода наши старшие пригласили для серьезного разговора мужа одной из сестер, повесу-академиста Тераса, публично ухлестывавшего за молоденькими лаборанточками. После беседы он весьма спешно покинул поместье: красный, встрепанный и присмиревший... Но спросил о другом.
     – А как же любовь? Неужели ты никогда никого не любила?
     Шая как-то зло и неприятно рассмеялась:
     – Это вам, благородным, любовь-морковь и вздохи на лужайке, а у нас настоящая любовь – это когда в общей упряжке одну борозду пашешь, да детей вместе поднимаешь... Да чтоб не пил и не бил. Но то редкость большая. Посмотришь вокруг – или муж никчемный, или жена ленивая... Эх! – махнула она рукой. – Не о чем тут говорить. Нет для меня подходящего мужа.

     За ужином, отставив в сторону тарелку, где совсем недавно красовалась приличная порция свинины в кисло-сладком соусе, я спросил у задумавшегося Учителя Доо, существуют ли духи на самом деле?
     – Конечно... – удивился он вопросу. – Помнишь, я рассказывал, что наши миры обмениваются энергиями? С ходом веков мир изнанки постепенно стал похожим на наш. Там иные порядки, иные принципы и правила существования, но они есть. Духи – это сгустки энергии, обретшие разум и перенявшие некоторые особенности жизни обычных существ. Чем более развитое у духа сознание, тем легче ему принимать и удерживать телесную форму. Духов с максимально развитой способностью мыслить простые люди считают демонами. Вот интересно, – он оживился и даже отложил в сторону палочки, которыми вылавливал из чашки кусочки мяса, – что взросление у них происходит так же, как, например, у наших бабочек. Сначала родители откладывают кладку. Это могут быть икра, яйца или личинки. Через какое-то время молодой дух обретает плоть. Его облик еще неустойчив, склонен к возврату в энергетическую форму... вот, – он указал на Хранителя Сию, сладко спящего у горящего очага, – посмотри, лишь пару часов он способен быть настоящим котом...
     – Не лишь, а уже! – обиделся я за питомца. – Он еще маленький.
     – Именно. И он у тебя молодец, – примирительно заметил Учитель Доо, – но продолжим. Взрослея, духи проходят стадию окукливания и выбирают более сложную форму существования. Таких стадий на протяжении их жизни может быть очень много. Чем больше развивается сознание, тем больше трансформаций переживает особь, раз за разом приобретая новые качества. – Крупная розовая креветка из соседней тарелки смогла соблазнить пресыщенного гурмана, и он был вынужден ненадолго прервать объяснение. – Высшие демоны – это сильные, хитрые и очень умные существа. Да, они теряют способность незаметно проникать в наш мир, но умеют так виртуозно кроить ткань обеих реальностей, что вполне могут натворить немалых бед. Хотя, – он многозначительно посмотрел на меня, – как показывает практика, беды творят в основном безмозглые малолетки, не способные предвидеть последствия своих поступков. Ты что-то видел в подвале?
     – Нет... не знаю. Нет, наверное... – я не хотел рассказывать о подсказке хранителя, опасаясь, что наши действия вновь приведут к жертвам и разрушениям, как в случае с семьей Арравы и вновь вернул разговор в прежнее русло. – Значит, духи бывают старшие и младшие? Младшие подчиняются старшим?
     – Слабые подчиняются сильным, – палец-сосиска снова попытался проткнуть мой левый глаз, – везде и всегда. Да, у духов существует иерархия силы, и всегда можно обратиться к демону, чтобы приструнить нестабильных. Но это достаточно опасно. Ты собираешься заняться демонологией?
     – Нет, не сейчас! – отмахнулся я. – Это так... для расширения кругозора.
     – Ну расширяй, расширяй... – Учитель Доо усмехнулся и намазал паштетом из дичи кусок мягкой булки. – Существа изнанки всегда оставляют за собой след энергии, которая в них воплощается. По этому следу мы можем понять, кто проник в нашу реальность.
     – А как может дух воздействовать на материальные предметы?
     – Те, кто проникает в наш мир, уже способны к трансформации как собственной, так и вещей, находящихся здесь. Развоплощая их за доли мгновений, они объединяют свою энергию с энергией вещи и переносятся из одной точки пространства в ту другую, которая им нужна. Но на это способны лишь не самые развитые духи, ибо чем более организовано и упорядочено сознание, тем прочнее оно вживается в органичную ему материальную субстанцию. Трансформация и перенос вещей требуют все больших затрат энергии и не используются по пустякам.
     – Как же можно поймать нестабильных духов?
     – Ловушкой, например... только в ее составе должны быть и материальные, и энергетические части. Можешь потренироваться в их изготовлении, – с сомнением заключил Учитель Доо, – что-нибудь да получится... Вон, у тебя есть подходящий кот, – спящий Сию недовольно дернул ухом, – на нем можно ставить опыты.

     Я выбрал самые сложные и коварные ловушки, описанные в пособии «Благородное искусство охоты», но хранитель, согласившийся быть подопытным котом, наотрез отказывался в них попадаться. При виде конструкций, сооруженных в саду, лишь пренебрежительно кривился. Ямки, прикрытые травой, обходил стороной, подпертый шестом камень обрушил, прыгнув сверху, свешивающийся с ветки силок оборвал движением лапы.
     – Нечего издеваться! – расстроился я. – Лучше бы подсказал...
     И лишь когда он демонстративно запутался лапами в некошеной траве лужайки, я сообразил, что к чему. Элементарно, простейшая праща-боло [10]! Мгновенно соорудил что-то похожее и около часа тренировался бросать веревку с привязанными камнями в куст акации и молодую сливу попеременно, а потом строго скомандовал милому котику занять нужное место. Противное созданье и не думало подчиниться, даже под угрозой тапка. Пришлось улещивать, умасливать и обещать самое вкусное угощенье из сегодняшнего вечернего меню.
     Как и было предсказано Учителем Доо, боло не причинило хранителю особого вреда. Как только на лапах оказывалась веревка, хитрый кот немедленно покидал материальную форму и легко выскальзывал из пут. Сам принцип охоты был, безусловно, верен, проблема возникла лишь в материалах, из которых изготовлена праща.
     Я задумался. Камни могут сбить грабителя с ног, пока он телесен, – ведь для того, чтобы просто взять в руки... или лапы бочонок с вином или корзину угрей, нужно эти руки-лапы иметь в наличии. В этот момент я должен успеть кинуть боло. Камни собьют с ног и, может, даже оглушат вора, а веревка опутает и удержит на месте. Поскольку именно веревка должна зафиксировать в нашей реальности похитителя товара, энергетический компонент необходимо было вплести в нее. Если она будет содержать заряд энергии изнанки, похититель в любой своей форме окажется связан и не сможет убежать... По-моему, все выстраивается вполне логично. Дело за малым – найти подходящий материал. На ужин хранитель получил обещанное вознаграждение: приличную порцию карпа в устричном соусе. Не знаю, как это у наставника получилось, но я не нашел в рыбе ни одной мелкой косточки. Сию тоже. Не задерживаясь на традиционный вечерний разговор за чашкой чая, отправился в кабинет.
     – Твое одухотворенное лицо искажает напряженная работа мысли, – иронично бросил вслед Учитель Доо. – Не думай, делай!
     Ну конечно! Правило «единой нити»! Я распустил на волокна все оставшиеся от экспериментов веревки, расчесал их, расправил, укрепил узлом. Для верности нарисовал на узле знак храмового наречия, означающий «замок», чтобы веревка не распустилась. А потом начал сплетать в косичку, повторяя шепотом: «Тело полно пустотой, сердце хранит пустоту. Тайна разгадана, явное скрыто. Поспевать без усилий, добиваться без раздумий. Природу вещей постигаю, и да свершится судьба»... Ерунда какая-то! Не помогает.
     Или помогает? Хранитель с интересом исследовал плетение, от прикосновений его носа и лап веревка сыпала искрами. Пряди косицы светились синим, алым и зеленым... что это должно было означать, я не знал, но такой же зеленоватый оттенок следов, оставленных на полу склада, как бы на что-то намекал. Знать бы, на что! Еще днем я отыскал в саду три увесистых камешка, и теперь они мне очень пригодились: нанес на них знаки «меткость», «удача», «сила», два укрепил по концам веревки, третий привязал отдельным ремешком в середине.
     – Ну что, испытатель, пойдем испробуем работу артефакта... – предложил хранителю. – Пойдем-пойдем, не ленись. Ты ведь знаешь, как мне нужна твоя помощь.
     Да, я уже твердо решил проникнуть на склад и выяснить, кто и зачем разоряет нашу милейшую бакалейщицу.
     Сию понуро поплелся за мною в сад, но всего через пару минут резво скакал и уворачивался от летящего снаряда. Надеюсь, похититель не будет таким проворным. Несколько раз удалось спеленать его, хотя это было и нелегко, и при этом исчезнуть из заговоренных пут, как раньше, он не смог.

     Утро выдалось чудесным. Учитель Доо после завтрака долго рассматривал мой метательный снаряд, удивленно поднимая брови:
     – Ведьмина лесенка? Деревенское колдовство, простенькое, но эффективное, если противник не слишком силен. Убить – не убьет, но неприятности доставит... Неглупое решение, мой юный друг. Надо будет попросить Дэйю дать тебе пару уроков ведовской артефакторики, возможно, именно это принесет тебе пользу, – и вместо занятий храмовым наречием предложил совершить прогулку в честь неумолимо надвигающего праздника.
     Согласился без особого энтузиазма. У нас в семье в праздник Двух лун отец уезжал ко двору императора и возвращался в далеко не праздничном настроении лишь под утро следующего дня, а домочадцы уединялись в поместье, музицировали и разыгрывали нравоучительные сценки из жизни первого Янгао.
     Я эти истории никогда не любил. Жизненный путь исполненного всяческих добродетелей принца боковой ветви Пинхенгов навевал банальную скуку. Все эти страдания от тирании правящих кругов, раздачи нищим хлеба из собственных рук, утешения бедных вдовиц, насаждение справедливости после восшествия на престол... Персонаж выглядел слишком идеальным, чтобы вызвать искренний интерес.
     С изрядным пафосом авторы постановок живописали и образ антагониста. Последний Пинхенг воплощал все пороки власти – был лжив, труслив и крайне, как и положено, развратен. Думал лишь о собственных удовольствиях, в то время как простой народ изнемогал под бременем поборов и беззакония.
     После полутора часов эффектных страданий за судьбу империи Янгао, доведенный до крайней степени весьма живописного возмущения, вонзал меч в грудь пресыщенного ничтожества под светом двух лун. Второй луной боги благословляли правление новой династии, и я ликовал вместе с остальными зрителями: наконец-то все закончилось! После представления детей угощали сладостями, а старшие члены семьи возжигали приношения предкам на родовом алтаре.
     Это был самый скучный из всех праздников детства.
     Теперь же с восторгом и удивлением рассматривал преобразившийся квартал. Дома украсили яркими фонариками и гирляндами цветов, широкие ленты с пожеланиями богатства и долголетия свешивались с изогнутых карнизов островерхих крыш, вдоль улицы спешно сооружали столы для закусок и праздничных сувениров, и чего там только не было! Горшечники выставляли у ворот мастерских широкие приземистые кувшины толстостенного фаянса и полупрозрачные вазы костяного фарфора, разрисованные морскими драконами и каракатицами. Ткачи развешивали полотна плотного шелка и полупрозрачной кисеи сочных цветов. Садовники превращали в буйные джунгли улицу перед своими домами, а их пионы, камелии и розы, как утонченные дамы, уютно устраивались в нарядных горшочках, ведя беседу разнообразием оттенков и ароматов. А товар угрюмого чародея-фанши [9] вообще привел в крайний восторг. На пламенеющем огнем сукне переносного стола расположились увесистый палимпсест «Механика движений небесных тел» в ярко-оранжевом переплете, ряды аккуратно засушенных жуков и ящериц, жабьи лапки и скорпионьи хвосты, иглы для акупунктуры, тигель для превращения металлов... в общем, все, что может сделать человека могущественным и зловещим колдуном. Учитель Доо с трудом оторвал меня от лотка.
     Обустраивались уличные едальни: дымились огромные чаны с креветками и свиными ушками в соусе, выставлялись подносы с обжаренными пельмешками и пирожками... Запах специй и копченого мяса смешивался с тонким ароматом цветов, благовониями курильниц походных алтарей, расставленных через каждых двенадцать шагов по левой стороне улицы. Обыватели уважительно здоровались с Учителем Доо, важно вышагивающим в суетящейся толпе, и приветливо кивали мне. Их синие, желтые, коричневые с зелеными вставками одеяния добавляли ярких мазков в картину праздничной жизни квартала.
     – Учитель Доо, – я попытался перекричать шум толпы, – почему эти люди празднуют так шумно? Чему они радуются?
     – О-о-о, – он довольно улыбнулся, – разве это настоящий шум? Праздник начнется с приходом темноты, а сейчас идет лишь подготовка к нему. Хотя... – он ловко сцапал с лотка пирожок, – ты можешь начинать радоваться уже сейчас, а ночь рекомендую провести дома.
     – Но я первый раз вижу такое и хочу продолжения! – возмутился я. – Я тоже хочу веселиться вместе со всеми и...
     – А вот об этом даже не заикайся! – строго оборвал он меня. – Думаю, о причинах стоит поговорить прямо сейчас. Но не здесь.
     Если Учитель Доо сказал: «Поговорить», – значит, мы будем говорить, даже если небо упадет на землю. Я уныло плелся за ним, с тоской поглядывая на стайки детишек: им в честь праздника разрешили гулять по улицам средь бела дня. На длинные столы, за которыми рассаживались желающие перекусить чем-нибудь вкусным. На патрули стражей, бдительно охраняющие порядок... Вскоре мы подошли к маленькому домику старой Дэйю. На стук та вышла к порогу, укутанная в бирюзовую кисею и тонкий хлопок. Узкие браслеты звенели на иссушенных временем запястьях, длинные мочки оттягивали массивные серьги в виде полумесяца, запавшие глаза густо начернены сурьмой, морщинистый рот обведен карминной помадой... но смешное и жалкое впечатление, которое обычно производят разряженные молодящиеся старухи, даже не смело возникать. Изящество движений и полная достоинства осанка властвовали над ветхой плотью, и, казалось, даже воздух вокруг сгущался почтением.
     Мы прошли во внутренний дворик, выстланный плашками разных оттенков посеревшего от времени дерева. Ограждала его узкая галерея с всего лишь тремя дверями, а сам дом был окутан сочной листвой плюща – необычайно уютный вид. В тени увитых зеленью фигурных решеток расположился столик с чайной сервировкой: потемневшие от времени опаловые чашки и чайник элегантных форм, оправленные в серебро.
     – Юный Иса хочет знать, почему ему не стоит веселиться на празднике Двух лун, – Учитель Доо расположился в удобном плетеном кресле и сразу взял быка за рога. – Прости, что побеспокоили тебя, но на улице слишком людно для обсуждения этого непростого вопроса.
     Дэйю пожала плечами, налила нам чай и скрылась за ближайшей дверью, не проронив ни слова.
     – Ну, давай сразу к делу. Ты знаешь, как взошла на престол империи правящая династия? – заговорил Учитель Доо и продолжил, не дождавшись моего ответа. – Последнее, за что мы можем поблагодарить прежнюю, – это эпоха Ксуеман, которую помнят и почитают до сих пор. Но оказалось, что все отведенное счастье и благополучие было истрачено именно в те благословенные годы, – взор Учителя Доо подернулся дымкой воспоминаний. – После смерти Ксуеман на престол взошел ее любимый внук. Но правил он недолго. Ссора. Простая ссора преемника императрицы с двоюродным братом, снискавшим любовь черни и инородцев, перечеркнула все. Брат поднял мятеж.
     Учитель Доо поднялся с кресла и подошел к решетке галереи.
     – Весь день мятежники и толпы раззадоренных простолюдинов стекались ко дворцу. У трона императора собрались все, кто был готов положить конец вражде и либо примирить повелителя с родичем, либо встать на его защиту, – продолжил он глуховатым голосом, не обернувшись. – Главы всех Семи семей, элита старых родов, не запятнавшие себя предательством клятв. Полководец Эккьо Тулипало с наследником, Валтасар Иса и его братья, Хелени Куккья с неизменной флейтой и стилетом, вооруженные до зубов близнецы Зихао и Мэйлин Пиккья, великий ученый Беренгар Терас. Даже старый толстяк Парвин Туркис привел парочку племянников... из тех, кого не жалко. И, конечно же, сам Гуангунь Пинхенг, император, глава Седьмой семьи, хранящей равновесие мира уже тысячу лет. А когда наступила ночь, и на небе взошла двойная луна, чего не случалось никогда на людской памяти, дворцовый комплекс наводнили призраки-воины.
     Он резко повернулся и вцепился в меня странным, будто больным взглядом:
     – Утром Гуалян – тогда еще Пинхенг – вошел во дворец в сопровождении полка наемников-варваров. Он шел, чтобы заявить свои права на трон, потребовать от кузена Гуангуня отречения... и не нашел никого живого. Вообще никого. Даже крыс. Дворец был залит кровью. Повсюду лежали растерзанные тела телохранителей, дворцовой стражи, наложниц, музыкантов, детей... Груды тел. Семь семей полегли у трона, не отступив ни на шаг... Ты до сих пор считаешь, что это твой праздник?
     Я сглотнул вязкую слюну, только сейчас ощутив, насколько пересохло горло, и хрипло спросил:
     – А что было потом?
     – А потом, мой юный друг, новый правитель Гуалян принял имя Янгао, основал новую правящую династию и сел на трон империи. К его ногам пала обескровленная и обезглавленная страна, потерявшая лучших людей из-за пустяковой обиды и честолюбия... но сама Судьба была на его стороне. Наследники старых родов, уцелевшие под защитой стен родовых поместий, принесли присягу новой власти и занялись теми же делами, что и предки. Тулипало взяли под свою руку войска, Иса – суды и администрацию, Куккья продолжили петь, рисовать, услаждать слух и взоры, а Пиккья – охранять нанимателей и оттачивать благородное искусство рукопашной битвы. Терасы вернулись в свои цеха, лаборатории и академии, а Туркисы восстановили торговые пути и заполнили товарами склады. Все вернулось на круги своя... – он пригубил давно остывший чай, – но каждый год в праздник Двух лун Шесть семей выкупают у призрачных воинов жизни потомков Седьмой, которая давно уже перестала быть той самой семьей, что хранит равновесие мира. Они приносят жертвы призракам-воинам, чтобы те не вернулись и не забрали свое. Вот такой государственный ритуал свершается в империи уже более двухсот пятидесяти лет.
     – Но чему радуются остальные? Неужели народ так ненавидел убитого Гуангуня?
     – Про него давно забыли. У черни короткая память. Проповедники, что вчера грозили гневом богов, сегодня вещают, что две луны – знак божественной милости к династии Янгао. В ту ночь империя дрогнула, но не рухнула, как же народу не ликовать? – он саркастично усмехнулся. – Праздник смены династий, такая замечательная ночь...
     – А ты? Где тогда был ты?
     – А я, мой любопытный юный друг, как раз наутро входил с Гуаляном в растерзанный дворец Пинхенгов, – отчеканил Учитель Доо. – Еще вопросы есть?
     Я ошеломленно уставился на толстяка, облик которого вдруг на секунду расплылся, словно окутанный туманом, а затем приобрел невиданную ранее жесткость. Взгляд из-под старинного шлема, украшенного длинными перьями фазана – знак отличия высшего военного ранга, – был холоден, разгладились морщинки на худощавом надменном лице. Окружавшие его закованные в латы воины настороженно озирали периметр зала, затянутого багровым туманом. Смутно поблескивал трон, на котором покоилась груда кровавых ошметков, бывшая когда-то человеком. Едва удостоив несчастного взглядом, он поднял из лужи крови покореженный императорский венец и небрежно передал его кому-то, стоящему за спиной... Учитель Доо... Нет! Этот не мог быть Учителем Доо!
     Я с трудом вынырнул из накатившего морока. Плети плюща на витом ограждении галереи... опаловые чайные чашки... пчела, жужжащая над вазочкой со сладостями... Краски, запахи и звуки настоящего вернулись, изгнав страх в прошлое, где ему было самое место. Горло пересохло, и голос свой я не сразу узнал, когда вякнул, полагая молчание признаком слабости:
     – А зачем ты спер пирожок у торговца? У нас ведь есть деньги!
     Учитель Доо вернулся ко мне, явив привычную шутовскую маску.
     – Чтобы показать, что нет нужды перекраивать события под себя. Если ты оказался в нужном месте в нужное время, то все получается само собой, – засмеялся он, прищелкнув пальцами. – Учись определять нужное. И я не «спер», как ты выразился, мой невежливый, но честный ученик, а просто «взял», потому что мог взять. В воспитательных, так сказать, целях. Пошли, заплатим за пирожок и дойдем до бакалейной лавки.
     Но Шаи не оказалось на месте, ее торговая точка была закрыта, а шум и веселое буйство толпы увлекли нас прочь от пустой витрины.

     Я терпеливо дожидался заката, сидя на любимой крыше. Вот уже сизые облака, как веки мифического дракона, сомкнулись на багровом оке солнца. Спустились сумерки, и квартал расцвел фонарями. Музыка, смех, обрывки песен... праздник набирал обороты. Медленно вставала луна, затемняя небо и вытягивая из-за горизонта охапку звезд. Стукнула калитка. Учитель Доо ушел в гости к старухе Дэйю, оставив меня одного. Ничуть не скрываясь, спустился в кабинет, забрал заранее снаряженную сумку с пращой и почти бегом выскочил на улицу.
     Квартал кипел весельем. Всегда сдержанных обывателей словно подменили, они вели себя как обычные беззаботные столичные жители. Громкий смех, взрывы хлопушек, танцы... самые спокойные просто ели и выпивали, теснясь у столов едален. На уже построенном и разукрашенном помосте актеры разыгрывали вторую сцену классической пьесы «Рождение обезьяньего царя». Ее легко было узнать по специфическим маскам и сложным костюмам. Затесался в толпу зрителей и пристроился за плечом Айсина Гёро. Он, как и все, затаив дыхание следил за разворачивающимся действом, казалось, не замечая никого вокруг.
     – Юному Иса нравится представление? – глаза у него на затылке, что ли? – Хорошо играют, чертяки, даже слезы наворачиваются...
     – Нравится. Господин десятник, – для начала я был решительно настроен выяснить все, что известно страже, – не знаете, что произошло с бакалейной лавкой Шаи?
     – Да темные там дела творятся, ничего не понятно, – Гёро обернулся и испытующе взглянул на меня. – Кражи какие-то таинственные... похоже, сама хозяйка что-то мутит. Тебе-то откуда известно?
     – Вино наше пропало. Дорогое. Почему же Шая мутит, если именно она страдает больше всего?
     – Ой ли? – пожал плечами. – Может, просто говорит, что страдает. Это все слова, не подкрепленные доказательствами. Мы проверяли – на складе у нее точно никого постороннего не было. Следы проникновения отсутствуют.
     – Не знаете, где она? Мы заходили днем, но лавка не работала...
     – Знаю, как не знать! – он усмехнулся. – Здесь где-то, веселится вместе со всеми. Поищи в кабачках. Они сегодня открыты всю ночь, может, тебе улыбнется удача.
     Поблагодарил от всего сердца и влился в поток, текущий по центральной улице от стола к столу. Страстно захотелось полакомиться чем-нибудь этаким... Понял! Чтобы выманить вора в удобное для поимки место, нужно его прельстить каким-нибудь деликатесом. Судя по всему, проходимец любит хорошо покушать.
     Весьма кстати толпа вынесла к уличной едальне, торгующей сладостями и вином. Я купил сахарных шариков, разноцветных, как детские игрушки, напиток из хризантем и присел за край длинного стола, установленного под навесом.
     – Улыбка твоя мимолетна, она след луны на воде. И снова влачусь я, покорен несчастной судьбе... – донеслась сквозь праздничный шум воодушевленная декламация.
     Алхимик Мунх одной рукой обнимал столб навеса, а второй энергично размахивал чашей с вином.
     – Уважаемый, – я вежливо указал ему на очевидное, – по-моему, Ваша дама уже ушла...
     – Эх, молодо-зелено! Не настолько я пьян, чтобы не заметить, что обнимаю лишь столб. Когда душа полна любовью, наличие дамы даже несколько излишне. Да и где их найдешь в этом квартале?
     – А Шая? – коварно перевел я разговор на интересующую меня тему. – Разве она не хороша?
     – Бедная девочка... – алхимик растроганно всхлипнул. – Дело всей ее жизни рушится на глазах...
     – Вы тоже пострадали от ее неаккуратности? – провокационный вопрос сам сорвался с губ.
     – И я, и я... Но в моем случае это было даже неплохо. Именно сейчас я несколько стеснен в средствах и оплатить столь дорогой заказ все равно не смог бы.
     Я смотрел, как Мунх с удовольствием разглядывает содержимое чаши, и размышлял. Значит, у алхимика не было денег на выкуп необходимых ему ингредиентов... Вполне возможно, что именно он выкрал тигриную печень и корни женьшеня, а чтобы замести следы, совершил остальные кражи. Но почему в подвале присутствовали следы существ изнанки?
     – А Вы, уважаемый мастер, можете в своей лаборатории вызвать какого-нибудь духа? – спросил будто между делом, гордясь своей хитростью.
     Алхимик гордо выпрямился, отпустив дающий опору столб:
     – Что Вы этим хотите сказать, молодой человек? Я не верю ни в духов, ни в демонов! Если они где и существуют, то только в фантазиях шарлатанов, вроде духоборца Мельхиора Железного, – это имя он почти выплюнул с презрением, – наживающихся на невежестве простого люда. Великая наука трансмутации первоэлементов принадлежит знанию сугубо рациональному! Вызвать духов... я никогда не унижу себя даже разговорами о столь вопиющем мракобесии!
     Лихо опрокинул в рот чашу, оттолкнулся от столба и с удивительной для пьяного скоростью растворился в праздничной толпе.
     Вообще-то, насколько я помню из книг, алхимики как раз этой самой трансмутацией пытались вызывать духов... Странный он, этот Мунх. Нигилист, наверное.
     Дожевал шарики и побрел дальше.

     Шая обнаружилась в маленькой забегаловке, которую не сразу и заметишь. Она притулилась в углу за кувшинчиком вина... далеко не первым, батарея пустых впечатляла.
     – Как дела, Шая? – подсаживаясь к столику, заботливо спросил я.
     – А-а-а, – с трудом сфокусировала на мне косящий взор, – маленький господинчик... Все! Никаких дел. Нету... Лавка... закрыть. Долги... раздать. В жены... пойтить.
     – Неужели так и не нашли вора?
     – Ик... Икспиртиза... что нет следов. Не-е-ету следо-о-ов... – пропела, заваливаясь на бок.
     – Шая, а если это злые духи? – попытался усадить ее прямо.
     – Дак был духоборец. Заклинал чего-то... последние деньги выманил, все до гро-о-ошика, – бакалейщица хлюпнула носом, – велел обку... окурить ладаном и ушел. Ничего там не нашел. О! Стих получился! – она взмахнула рукой. – «Ушел – не нашел»... возьмут в школу для богатеньких? Я ведь демнсри... де-мон-сри-рую, – проговорила старательно, по слогам, – стихи. Уф!
     – Шая, а какого заклинателя ты приглашала?
     – Тю! – она сложила губы утиным клювиком. – Кто ж не знает Мельхиора Ржавого? Врун, болтун и хохотун... подлец, как мой будущий муженек. Они уже спелись... А ты чего тут расселся? – казалось, она чуть протрезвела. – Не видишь – у меня девичник!
     – Шая, – осторожно предложил я, – давай провожу тебя до дома? Тебе хватит уже...
     – Сначала до дома, потом до кроватки... – снова кренясь, погрозила пальцем. – Не для тебя такая ягодка созрела! Ты иди себе, иди...
     Я поначалу обиделся, что мой искренний порыв был столь превратно истолкован, но потом понял: Шае неприятно, что я вижу ее в столь плачевном состоянии. Пришлось удалиться. Но своей идеи я не оставил и сел на скамейку возле входа, размышляя, как поступить дальше.
     Вскоре из-за двери высунулась лохматая голова кабатчика, я видел его за стойкой. Обозрев веселящуюся на улице толпу, он остановил свой взгляд на мне:
     – Эй, парень! Ты разговаривал с бакалейщицей?
     Я насторожился, но согласно кивнул.
     – Сможешь довести до дома? Она уже ни петь, ни свистеть...
     – Конечно, господин.
     – Только смотри, – с облегчением погрозил пальцем, – без баловства. Девушку не обижать. Мы тут все друг друга знаем, и если что...
     – Да я ведь предлагал помощь! – закивал, радуясь, что план начинает срабатывать. – Стыдно ей стало, отказалась...
     – Ну, теперь не откажется, – захохотал кабатчик. – Пакуй и неси.

     Было уже далеко за полночь, даже шум праздника начал потихоньку стихать. Отгремели петарды салютов, отстрелялись хлопушки оберегов, лоточники, успешно расторговавшись, сворачивали столы и загружали в повозки пустые котлы и подносы. Время от времени с гвалтом и гиканьем проносилась ребятня, треща трещотками, но их крики становились все тише, а треск звучал все глуше. У дверей дома Шая безропотно отдала связку ключей и позволила довести до спальни. Через полуоткрытую дверь услышал, как скрипнула кровать и стукнул о доски пола скинутый с ноги башмачок. На второй ее уже не хватило. Я снял висевший у двери фонарь, спустился в подвал и осмотрелся.
     Склад заметно опустел: овощи подготовлены к экстренной распродаже и сложены в пирамиду поближе к выходу, окорока и балыки сняты с крюков, упакованы в пергаментную бумагу и перевязаны для транспортировки. В середине помещения навалены кучей пустые корзины. Они казались подходящим для засады местом – и прятаться удобно, и подходы к самой высокой бочке прекрасно просматривались. Сверху на ее крышку я положил купленный у уличных торговцев кусок маринованной свинины с одуряюще-пряным запахом. Расстелил среди корзин стопку пустых мешков и прикинул, не помешает ли какая-нибудь неучтенная случайность полету боло. Хранитель Сию тоже даром времени не терял. Обходил склад по периметру, надолго задерживаясь в самых темных и подозрительных углах.
     Я улегся на мешки, прикрылся корзиной, затушил фонарь и принялся ждать. Подвал затопила темнота. Время тянулось медленно, клонило в сон... Вдруг стена засветилась, и сквозь нее просочились три духа, быстро принявшие телесную форму. Трое... это оказалось неприятным сюрпризом. Существа изнанки поначалу напомнили птиц-переростков: длинные голенастые ноги, длинные изогнутые шеи, длинные птичьи клювы... Но потом были замечены и отличия. Тела покрывала шерсть, а не перья, вместо крыльев к животу прижимались маленькие лапы, как у ящериц... да и сама морда, несмотря на наличие клюва, могла бы принадлежать, скорее, какому-нибудь варану из южных пустынь. Выглядели они, должен заметить, жалко: острые колени, свалявшаяся шерсть и голодные глаза. Переговариваясь высокими квакающими голосами, духи начали деловито шарить по пустым полкам стеллажей и заглядывать в бочки:
     – Тут чьито?
     – Ничьито... а тут чьито?
     – Ничьито. Все вкусное нету... – воришка чуть не плакал.
     И тут, привлеченные ароматом приманки, подобрались к нужному мне месту.
     – Есть! Есть! – загалдели духи и сгрудились возле бочки.
     Лучшего момента нельзя было и пожелать. «От стоп к коленям, от коленей к бедрам...» – я мысленно повторил наставление Учителя Доо, сомкнул пальцы руки на среднем камне боло с начертанным знаком «удача», размахнулся и метнул снаряд им в ноги. Я подкачал, праща не подкачала. Ощутимо приложив одного из воришек по голове камнем «меткость», она обвилась вокруг шей всей троицы, почти придушив. Асоциальные элементали захрипели и бесформенной кучей осели на пол. Я примотал их тела друг к другу веревкой, зажег фонарь и, устроившись со всем комфортом, стал дожидаться дальнейшего развития событий.
     Прийдя в себя, духи попытались исчезнуть: позеленели, сделались полупрозрачными... но веревка крепко держала их.
     – Кто вы такие? – я навис над ними, сжимая в руке палку. – Отвечайте, а то побью!
     – Отпусти!.. – визжали они, дергаясь в путах. – Отпусти! Не бей!
     – Кто послал вас сюда, грязные воришки?
     – Не бей! Отпусти!
     Их вопли и искаженные ужасом морды вызывали и жалость, и раздражение. Из неприметного уголка, где хранилась сушеная рыба, неторопливо вышел Хранитель Сию, встряхивая синей шерсткой и роняя снопы алых искр. Птицедухи сначала завороженно уставились на него, а потом завизжали еще громче.
     – Прекратите! – заорал уже и я, забыв о том, что где-то не так далеко спит сном праведницы хозяйка жилища.
     – Уйди! Убери! – птицедухи умоляюще голосили. – Зверь! Страшно! Страшно!
     Сию горделиво обошел трепыхающихся воришек, как генерал выстроившиеся на плаце войска, и грозно оскалил зубы. Ничего так себе зубы, остренькие вполне.
     – Хранитель Сию, – подчеркнуто официально обратился я к коту, – проследите, чтобы пойманные преступники вели себя тихо.
     В подвале мгновенно наступила тишина, но длилось недолго затишье. Стена раскололась, и в щель протиснулся коренастый, покрытый буро-коричневой чешуей демон. Настоящий! Я замер от восторга и страха.
     – Балькастро, старший дежурный по Первому Центральному округу, – деловито представился, предъявив жетон из какого-то странного серовато-зеленого металла. – Эфир звенит. Есть проблемы?
     – Аль-Тарук Бахаяли, – поклонился, прижав ладонь к груди, лихорадочно вспоминая уроки наставника Борегаза. – Хочу подать жалобу на совершаемое в этом доме преступление неоднократного характера. Данные представители вашего мира...
     Но демон уже не слушал меня. Он пристально рассматривал помятых связанных воришек, испуганно вздрагивающих от каждого моего слова.
     – Не может быть... – бормотал он. – Те же глаза... Та же гордая посадка головы... Ты!!! – гневно зарокотал он, переведя возмущенный взор на меня. – Ты гнусный похититель детей! Ты ответишь за свои преступления перед судом!
     – Значит, законник... – ехидно ухмыльнулся. Интересно, почему его предупредительная деловитость сменилась возмущением? – Законы знаешь. Вот и научи ваших детишек, что брать чужое – преступно! В наших краях за это отрубают руку.
     Хранитель Сию демонстративно вцепился в шею самого заморенного из пленников.
     – Стой! – Балькастро пошел на попятный. – Отзови своего элуру [11]. Я сейчас...
     Он исчез, но буквально через секунду вернулся в сопровождении еще более высокого, толстого и солидного демона.
     – Что за шум? – вальяжно пророкотал он.
     – Я нашел похитителя кладки домны Торрекузы!
     – Это серьезное обвинение, дефенсор, – старший демон погрозил пальцем, увенчанным острым когтем, смущенному и несколько подрастерявшему молодцеватость коллеге. – Сейчас все выясним. Что ты скажешь в свое оправдание, человечек?
     Странные воришки оказались частью какой-то иной загадочной истории, но сейчас необходимо было закончить эту. Я должен был испугаться, и я бы испугался, если бы меня не захлестнул какой-то сумасшедший азарт. Когда волна тебя несет в потоке событий – стань волной, стань потоком, стань событием. Гордо выпрямившись, подозвал Хранителя Сию, и он растворился в руке, заслужив заинтересованный взгляд демона-начальника.
     – Эти наглые воры, – патетически указал на жалких пленников, понуро свесивших головы и сучащих лапами, – повадились разорять склад данной бакалейной лавки, принадлежащей госпоже Шае, подданной императора Янгао. Всего ими был нанесен ущерб в следующих товарах: печень тигра, корень женьшеня, копченые угри, вино «Иволга в цветах азалий», – после этой позиции демон понимающе приподнял левый роговой нарост, заменяющий бровь, – жасминовая эссенция, шпанские мушки...
     – А это-то вам зачем? – грозно рыкнул на воришек начальник. – Всякую гадость в рот тянут!.. То есть, ты поймал их на воровстве? Знаешь, кто они и откуда явились?
     – Сие мне неведомо. Пока неведомо, – заметил занудным голосом. – Сейчас необходимо как можно скорее прекратить кражи и компенсировать ущерб, ибо названная бакалейщица уже изменяет уготованную ей судьбу. Ее жизненный путь свернет не туда из-за безответственного поведения вашей молодежи, которой не объяснили элементарные законы и правила нашего мира.
     – В этом есть наша вина, – согласился демон, принимая ответственность за судьбу птицедухов, – но есть и смягчающие вину обстоятельства. Несколько лет назад яйца, которыми были эти нерожденные еще отпрыски одной прекрасной демоницы, подло похитили из нашего мира, прямо из дома их безутешной матери. Похитил кто-то из людей, потому что службы розыска перерыли весь наш мир и не нашли в нем ни единого следа детей. И вот, что я вижу? Они здесь, в вашем мире, голодные и несчастные. Гнусные людишки не только лишили нас счастья растить их, но и сами не заботятся об отпрысках одной из самых уважаемых демонических фамилий, да еще, как я вижу, используют в грязных делишках!
     Старший дежурный Балькастро, переминающийся с ноги на ногу чуть позади начальника, кинул на меня угрожающий взгляд и показал кулак. Почему-то стало ужасно смешно.
     – Вор здесь не я, но они – воры, – констатировал я, гадая, сможет ли демон опровергнуть обвинение, если уж взял на себя роль адвоката.
     – Они дети, – мягко улыбнулся он, показав острые желтые клыки, и проворковал утробным басом, – они еще не знают разницы между добром и злом.
     – Неважно! – добавил в голос строгости, уже совершенно расслабившись: демон включился в игру. – Незнание закона не освобождает от ответственности. Я велю Хранителю Сию отгрызть им «правую руку», как прописано в «Уложении о наказаниях»!
     – Стой!!! – демон вскинул лапы, увенчанные острыми когтями. – Как они могут возместить причиненный вред?
     – Уворованных товаров уже не вернуть, но, – предложил решение, – пусть принесут владелице лавки денежную компенсацию за похищенное.
     – Человек, – вступил в разговор серьезный Балькастро, – в нашем мире используют совсем другие деньги, а то, что ценно у нас, вряд ли покажется ценностью вам.
     – Мне не нужны ваши ценности, уважаемые. Но ведь заставил их воровать кто-то из людей? Пусть ответит истинный виновник. Тем более что ваши дети, – на этих словах морда демона-начальника слегка скривилась, – показали себя весьма ловкими воришками. Как только ущерб будет компенсирован, они станут свободны от обязательств. Вы сможете забрать их домой утешать «безутешную мать» – передразнил я его пафос.
     – Что же... Да будет так! – пророкотал он.
     На каменной стене подвала вспыхнули огненные письмена договора, подтверждая соглашение между представителями разных миров.
     – Действуй, человек, – властно бросил демон-начальник. – Мы будем свидетелями, что все свершится по справедливости.
     Я забрал с крышки бочки свиное филе и протянул воришкам – не нести же его домой?
     – Чьито? Чьито мы сделать? – спросил нерешительно один из птицедухов, вцепившись лапами в кусок.
     – Вы должны вернуться к тому, кто вас послал сюда, и забрать у него деньги. Вы должны заплатить его деньгами за украденный товар.
     – Чьито есть деньги? – трогательно захлопал глазами, опушенными длинными ресницами, разговорчивый смельчак.
     Я вытряхнул из кошеля несколько монет, среди которых кстати попался и золотой.
     – Мы знаем, да! Да, мы видим! – загалдели воришки. – Мы прибежать и принести. Сейчас.
     Они задергались в путах, перебирая длинными ногами. Сдерживая смех, я развязал веревку, банда дружно поскакала к своей любимой стене и растворилась в ней.
     Ожидание длилось недолго. За это время я попытался внимательно, хотя и незаметно, рассмотреть взрослых демонов, поразившись тому, насколько разными, но в то же время похожими друг на друга они были. Если старший дежурный щеголял коричневой чешуей, то его начальник мог похвастаться почти алыми бронированными пластинами, надежно прикрывающими огромное тело от атак любого острого предмета. Рога Балькастро достигали лишь половины длины рогов старшего демона и не закручивались такой сложной спиралью, когти были менее длинны и остры, а взгляд и манеры выдавали его подчиненное положение. Демоны почти не обращали на меня внимания, тихо переговариваясь между собой рокочущими голосами... но я чувствовал, что речь они ведут именно обо мне.
     Я пропустил момент, когда птицедухи вернулись. Пыхтя и переругиваясь, они волокли небольшой, но тяжелый кованый сундучок со сломанной крышкой. В свете фонаря мягко блестело золото, уютно свернулись связки медных монет. Под стенкой сундучка лежали аккуратно подшитые в книжицу бланки расписок. Быстро просмотрел корешки: «Сим удостоверяю, что взял в долг 2000 (две тысячи) монет у купца Селадона Цунига...», «Сим удостоверяю, что взял в долг 20 (двадцать) золотых монет...», «Сим удостоверяю...»... Каждая расписка заканчивалась одной и той же подписью – Бубал Вайшиндаса. Бубал?.. Бу? Счастливый жених нашей милой бакалейщицы?
     Вырвав из книжки чистый лист, я написал – карандаш с детства ношу в кошеле – крупными буквами: «Плата за похищенный товар». Примостил листок среди монет на самом видном месте, а расписки положил в карман. Демоны, внимательно наблюдавшие за моими манипуляциями, одобрительно покачали рогами и даже помогли донести сундучок до ближайшего к выходу стеллажа.
     – Ущерб возмещен. У меня нет претензий к отпрыскам домны Торрекузы, – блеснул хорошей памятью на имена, – они могут быть свободны.
     Огненные строки договора стекли по стене лужицей чистой воды, из щелей между камнями пола повалил багровый дым, и вся демоническая компания скрылась в нем. Издалека донесся сочный хохот Балькастро:
     – Ой, не могу... примицерий Иниго, опять у Учителя Доо новый ученичок... наплачемся...
     – Ничего, – пророкотал примицерий дефенсоров, – Осталось потерпеть какие-то лет тридцать-сорок. А там и он повзрослеет.
     Я тщательно запер за собой дверь в подвал, надеясь никогда туда больше не вернуться.

     Утро нового дня началось аккурат к обеду. И обитатели «Дома в камышах», и жители квартала Ворон, и вся столица так старательно провожали Две луны, что не нашли сил встретить восход одного солнца. Но, в отличие от некоторых, лично у меня совершенно не болела голова.
     Учитель Доо наотрез отказался готовить, а при виде тщательно обжаренных свиных ушек, поданных мною на обед, позеленел и удалился к себе, старательно сохраняя достоинство. Позже я видел, как он спешил в купальню, крепко обнимая жбан какого-то незнакомого напитка и время от времени роняя литровую кружку, водруженную сверху.
     Ближе к вечеру негромко звякнул гонг, размещенный на воротах. Мы повесили его недавно, потому что не всегда могли услышать стук нечастых посетителей и не хотели оскорблять их невниманием. К моему удивлению, в этот раз посетителем оказалась Шая, смущенно переминающаяся с ноги на ногу и тискающая в руках корзиночку своих знаменитых на весь квартал сладостей. Вот уж не думал, что она способна наносить визиты, после вчерашнего-то.
     – Здравствуйте. Мне бы поговорить с наставником...
     Я было хотел провести ее в зал для приема гостей, но побоялся смутить еще больше, поэтому просто вынес в галерею столик и кресла, усадил ее в одно из них и отправился в апартаменты Учителя Доо. Тот слегка удивился, узнав о неожиданном визите, но пообещал скоро выйти.
     Я заварил свежего чаю, выложил остатки сладостей, присланных родней – не угощать же человека тем, что он сам продает? – и присоединился к Шае на веранде. Она выглядела странно: с одной стороны, была притихшей и настороженной, с другой, ее словно распирало какое-то приятное известие. Ну... я предполагаю, что приятное, хе-хе.
     Вскоре подошел и Учитель Доо. Выглядел он вполне здоровым и полным сил: вот что делает с человеком животворящие ванна и бочонок, в которых он отмокает несколько часов кряду.
     – Мне нужен совет мудрого человека, учитель, – промолвила Шая, низко склонив голову. – Я просто не знаю, как мне поступить теперь...
     – Ты хочешь посоветоваться насчет свадьбы? – искренне поразился Учитель Доо. – Но ведь у вас уже все решено...
     – В том-то и дело, что сегодня поменялось абсолютно все в моей жизни! – перебила его бакалейщица. – Но дайте я расскажу по порядку...
     И Шая поведала, что утром, несмотря на похмелье, решила не оттягивать неприятного финала своей самостоятельной жизни и отправилась к Бубнежнику Бу, как они и уговорились на празднике: прикинуть ресурсы лавки и свои возможности. В «Салоне "Надежда"» его не оказалось, но Шая не удивилась – без пяти минут муж не отличался трудолюбием и частенько открывал ее лишь после обеда. Но и на стук в жилую часть дома никто не отозвался. Шая удивилась и испугалась – после краж она часто пугалась непонятного – но, к счастью, мимо проходил с патрулем десятник Гёро, строгий, но честный служака. Она кинулась к нему за советом и помощью, и именно солдаты патруля обнаружили, что дом не заперт, а комнаты Бубнежника Бу несут явные следы поспешных сборов.
     – Он посмеялся надо мной, наш десятник, но я не в обиде, – застенчиво улыбнулась Шая. – Сказал, что даже неудачникам не хочется жениться, не говоря уж о таких бравых молодцах, как он.
     Обыскали они и лавку, не обнаружив ни единой монетки в кассе, после чего предположили, что новоиспеченный жених смылся из дома, покинул квартал и, возможно, даже столицу.
     – Я не знала, радоваться мне или печалиться, – рассказывала Шая. – С одной стороны, отменяется ненавистная свадьба, с другой – мое положение от этого не улучшается ни на грош!
     Вернулась домой, бестолково посуетилась на кухне и, смирившись с тем, что жизнь ей, похоже, предстоит закончить в нищете, спустилась в подвал, чтобы упаковать для продажи оставшиеся продукты. И вот именно там, на стеллаже, вместо тыкв и картошки нашла сундучок с запиской «Плата за похищенный товар».
     – Там столько денег... – тараща глаза, шептала она. – Я никогда за раз столько не видела. Что мне делать с ними, учитель? Подскажите, должна ли я их вернуть?
     – Кому? – удивился Учитель Доо. – Разве там была подпись дарителя?
     – Не-е-ет... – Шая растерянно замотала головой.
     – Да и был ли даритель? Возможно, это в похитителе проснулась совесть, – Учитель Доо саркастично хмыкнул, но Шая не заметила сарказма. – Дорогая моя, ты почти потеряла лавку, ты была разорена, но совершенно неожиданно обрела богатство, покрывающее твои затраты и дающее шанс сделать торговлю еще больше, лучше и разнообразнее на радость всему кварталу. Это ли не закон всемирного равновесия в действии?
     – Ну... Если Вы так говорите... – плывя сознанием, нерешительно согласилась Шая.
     – Именно так я и говорю. Иди домой, дорогая, отдохни, успокойся, подумай о будущем... Ты никому ничего не должна. И совсем не обязательно всем знать о том, какие загадочные события произошли в твоем доме.
     Шая покивала, послушно встала с кресла, направилась к воротам и, лишь на полпути спохватившись, вернулась:
     – Это Вам! – протянула она корзиночку. – Спасибо, наставник. И Вам спасибо, молодой господин.
     Она низко поклонилась нам обоим и ушла, на этот раз окончательно.
     – Твоя работа? – спросил Учитель Доо после недолгого молчания.
     Я потупился, но кивнул.
     – Почему не спросил совета?
     – Я хотел сам разобраться во всем. Хотел проверить себя...
     – Ну и как оно вышло?
     И я рассказал в подробностях. Несколько раз хохот Учителя Доо прерывал мое эмоциональное повествование, но слушал он с неослабевающим интересом.
     – Ну что же, – подытожил он мой рассказ, – слава Судьбе, никаких фатальных ошибок ты не совершил... Несказанно повезло, что эти демоны уже общались с людьми и смогли правильно оценить твои вопиюще плохие манеры. Балькастро! Надо же, уже дефенсор, а я еще помню его одетым в шерсть аколитом. Да и Иниго вырос не только размерами... Как быстро летит время.
     Он потянулся к корзиночке:
     – Что там у нас? Я наконец-то проголодался, – и, кинув в рот пару крохотных рисовых пирожных, удовлетворенно вздохнул. – Я тобой доволен.


  

3. Магия костей

     Вершина лета одарила привычной для столицы жарой. Днем улицы квартала Ворон плавились под яростным солнцем, листья деревьев выгорели и поникли, как уши спаниелей, практически не давая тени. Большинство жителей прятались в прохладе лавок и мастерских. Истомленную зноем тишину нарушали лишь деловитый перестук ткацких станков, скрип гончарных кругов и пыхтение горна в алхимической лаборатории Мунха, сопровождаемое клубами вонючего дыма. Случайные прохожие передвигались, прячась в спасительной тени домов и торопливо пробегая открытые участки, да изредка, бряцая оружием, по улицам проходил патруль стражи. Только Хранитель Сию как дитя радовался жаркой погоде. Практически весь день он оставался в облике обычного серого кота и лениво охотился за разомлевшими мышами. Миска мелко шинкованной говядины и тень могучей шелковицы вполне примиряли его с реальностью.
     Жизнь в «Доме в камышах» начиналась с рассветом с обязательной тренировки «единой нити». Днем мы валялись в бассейне купальни либо в прохладе зала для приема гостей, развалившись на отдраенных мною лежанках, читали трактаты о способах охоты на мелкого и крупного зверя, сочиняли стихи на древнем наречии, больше похожие на нескладные и неловкие молитвы в храмах Судьбы, а ближе к вечеру, когда прохлада окончательно покидала раскалившиеся стены дома, выходили в тень сада на медитацию. На небольшом холме, окруженном старыми сливами и низкорослыми кустами барбариса-годжи, под деятельным руководством Учителя Доо я выложил круг камней. Еще и засыпал внутреннее пространство мелким озерным песком, привезенным собственноручно. В эту песочницу Учитель вкопал специальные чурбачки разного размера и высоты, распиленные так, чтобы рисунок годовых колец обнаруживал не только уникальность каждого, но и включался в общий ансамбль. Чурбачки, как объяснил мне Учитель, нужны для стояния на одной ноге, и мое восхищение их ансамблем резко уменьшилось.
     Медитация на практике оказалась весьма опасным занятием. На первом уроке, следуя указаниям наставника, изо всех сил старался очистить сознание, добросовестно отстояв на самом широком и низком из чурбачков по пятнадцать минут на каждой из своих ног и игнорируя противную дрожь в коленках. После чего самоотверженно приступил ко второй фазе: изображению на песке символа храмового наречия «спокойствие». Когда замыкал его конечный элемент, знак вдруг налился густо-синим светом и взорвался. Взрывом разметало не только песок, но и вкопанные чурбачки. Учитель Доо, стряхивая с шапочки мусор вперемешку с осыпавшимися листьями слив, сокрушенно покачал головой:
     – Храмовое наречие пока исключим. Попробуй сделать надпись на современном бахарском, надеюсь, это избавит нас от жертв и разрушений.
     С течением дней коленки начинали дрожать позже, чурбачки становились выше, медитации длительней. Стало получаться писать и даже рисовать, удерживая контроль над движениями кисти и вдохновением. Живопись и каллиграфия превратились в инструмент связи с изнанкой, лишив удовольствия от безоглядного погружения в поток воображаемого. Куккья это, безусловно, повергло бы в уныние, но Иса во мне лишь философски пожал плечами – значит, не судьба! Наставник наконец-то перестал называть меня «мой юный друг» и тыкать пальцем в глаз, а песочница уже не напоминала полигон для испытания пороховых зарядов.

     После захода солнца квартал оживал. Жители собирались компаниями, рассаживались за столиками кабачков, пили, пели, ссорились, смеялись. У нас же было тихо: наставник, удобно устроившись на кушетке, углублялся в какой-нибудь мудреный трактат, а я, как ни старался, ни на чем не мог сосредоточиться и то и дело замирал, прислушиваясь к шуму улицы. Учитель Доо, видимо, посочувствовал моей скуке и рекомендовал вечерние прогулки. Сказал, что они для здоровья полезны.
     Я наслаждался сумеречной прохладой, любовался садами, шелестящими листвой из-за высоких заборов, иногда с интересом наблюдал за представлениями театра теней на плотных занавесях открытых окон. Отчаянно хотелось прикоснуться к простым и необременительным человеческим отношениям, хоть ненадолго стать частью чего-то большего, чем маленький мирок «Дома в камышах». Во время одной такой вылазки меня окликнул владелец кабачка, из которого я больше месяца назад изымал наклюкавшуюся Шаю. Это был немолодой грузный северянин с густой проседью в кудрявых волосах и лиричными синими очами, чья поэтическая красота уравновешивалась крупным мясистым носом. В долине меж гор живет такое племя, непохожее на остальных подданных империи.
     – Привет, парень! Что же ты бродишь, как неприкаянный? Заходи в гости, – он гостеприимно распахнул передо мной дверь.
     Пришлось войти. Мило здесь, в чем-то даже стильно: беленые стены, высокая стойка из массивных каменных плит, вместо столов деревянные бочки, окруженные табуретками. Над стойкой нависали полки, заставленные чугунными котелками и сковородками, старинными кувшинами и деревянными блюдами. Нарочито грубый интерьер оживляло огромное окно, заключившее в свою раму картину уютного сада, заставленного легкой плетеной мебелью.
     – Садись за столик, я угощу тебя особым напитком, – кабатчик доброжелательно кивнул в направлении окна.
     Кресло было удобным, несмотря на хлипкий вид. Ветерок свеж, разговоры тихи и расслабленны. Откуда-то издалека доносились слегка фальшивящие звуки флейты, но это только добавляло очарования тихому летнему вечеру. Немногочисленные завсегдатаи играли в шашки и домино, потягивая напитки из высоких бокалов и тяжелых глиняных кружек. Рядом с досками для игр притулились легкие закуски – сырные шарики, сухарики в чесночном соусе, креветки и кольца копченых кальмаров. Две немолодые женщины за соседним столом негромко сплетничали под ароматный чай, смакуя пирожные и раскладывая пасьянс... Статусу обители порока, как их описывают в книжках, это заведение совершенно не соответствовало.
     Кабатчик подошел неслышно, легко удерживая одной рукой увесистый серебряный поднос. На нем высился узкий сосуд с длинным изогнутым носиком и фигурной крышкой, изящная чашка и тарелочка с обжаренными ломтиками белого хлеба и кубиками масла. Ловким движением кабатчик намазал маслом хлеб, налил в чашку содержимое кувшинчика и с дружелюбной улыбкой поставил все передо мной. Напиток и вправду был незнаком. Горячий, густой, светло-коричневый с бежевой пенкой... он пах одновременно и горько, и сладко. И на вкус оказался таким же.
     – Что это?
     – Какао, дар далеких земель, – с улыбкой пояснил кабатчик и присел рядом. – Варится из особых бобов и молока.
     Я внутренне содрогнулся и сглотнул, сдерживая тошноту. Молока? Сырья для сыра и масла? Употреблять в пищу жидкость, вырабатываемую коровами... Но в семье нас учили вкушать самые экзотические блюда, не выдавая отвращения. Я хрустнул хлебцем и смело отпил еще. Кабатчик испытующе смотрел на меня:
     – Меня зовут Умин. Ты будешь желанным гостем в моем заведении, – ободряюще кивнул он вслед следующему глотку.
     – Спасибо, Умин. Мое имя Аль-Тарук, и я рад быть твоим гостем, – столь же церемонно ответил я.
     С каждым новым глотком напиток казался все приятнее. Последние капли растаяли на языке, оставив на прощанье вкус тягучей сладости.
     – «Какао»... – я покатал его во рту, – очень подходящее слово.
     – Лучше всего его пить долгими зимними вечерами. Приносит душе радость, а животу сытость. Я варю какао для своих особых клиентов... Мало кто способен оценить напиток по достоинству.
     – У нас не принято употреблять в пищу молоко.
     – Да. Это было твое маленькое испытание, – лукаво улыбнулся Умин, сверкнув своими чудными очами.
     Он заговорщицки наклонился ко мне и заговорил нараспев, как сказитель:
     – Молоком диких кобылиц вспаивают могучих батыров кайджунских степей, молоком тучных коров лакомятся черноокие нежные красавицы Зебанавара, молоком упрямых жилистых коз поддерживают силы горняки Канамарки... и только благословенный Бахар отвергает этот дар жизни.
     Он откинулся на спинку стула, жалобно скрипнувшую под весом массивной спины, и торжественно воздел вверх палец:
     – Но какао не для простых людей, а среди бахарцев есть о-о-очень непростые люди. Бобы привозит брат мой, торгующий с заморскими странами. Говорят, жители их черны как ночь, скоры на расправу и верны в приязни. Этот напиток предназначен для ищущих необычного... Сегодня я угощаю тебя за свой счет, но надеюсь, – хитро улыбнулся он, – ты еще не раз придешь насладиться им по собственному желанию.
     Я согласно кивнул, околдованный цветистой вязью слов.
     С этих пор стал заходить к Умину почти каждый вечер. Дорогое какао заказывал не часто, под особое настроение, в основном пил чай со сладостями и наблюдал за посетителями. Степенный поставщик воды Суфьян ад-Фатых любил сравнивать качество вин из разных частей империи. Он много путешествовал и, казалось, по единственному глотку влаги мог воссоздать вкус мирового океана. А уж если глоток был не один – мировой океан становился ему по колено. Владелец самой большой местной оранжереи Мулилле Ананта был страстным спорщиком и азартным игроком, исследующим пороки и пристрастия всех холостяков квартала в надежде найти надежных мужей для своих, безусловно, прелестных, но, увы, многочисленных дочерей. Этим же занималась Ло Лита, молодая вдовушка учителя классической словесности Гуаньберта Гуаньберта, скончавшегося в весьма преклонных годах. Стоит уточнить, что действовала она в собственных интересах. Постепенно они привыкли к моему присутствию и приняли в свою компанию. Я то присоединялся к играм в шашки или кости, то меня привлекали к дискуссиям о проблемах воспитания подрастающего поколения, где я служил в доводах оппонентов примером как «pro», так и «contra».
     Не меньше поводов для бесед находилось и у остальных завсегдатаев. Иногда разговор за одним столиком перекидывался на соседние, а там захватывал и весь сад, и в этом общем разговоре каждый мог высказать свое мнение и задать вопрос. Тут уж я только успевал крутить головой по сторонам, чтобы не пропустить ни единого слова. Доставалась мне также порция сплетен, будоражащих квартал. С некоторых пор причиной бурных споров была загадка личности таинственного незнакомца, скрывающего лицо широкополой шляпой, а фигуру – длинным плащом. Он появился в квартале не так уж давно, но уже оставил после себя шлейф разбитых сердец молодых служанок, садовниц и ткачих. Но в последние дни очарование тайны незнакомца слегка померкло: все судачили о загадочной шайке воров, появившейся в квартале. Все больше общественное мнение склонялось к тому, что преступники не были людьми, и проводило аналогию с происшествиями в «БакОлейной лавке». Заодно услышал, что причиной пошатнувшихся дел Шая обьявила козни злых духов, которых смог укротить духоборец Мельхиор. А свое постепенно выправляющееся финансовое положение оправдала прибытием каравана с товаром, заказанным и оплаченным давным-давно. Хорошо придумала. Любой мог подтвердить, что Мельхиор действительно проводил ритуалы изгнания на складе, и только я знал, что они не подействовали. Добропорядочные обыватели сожалели, что не могут немедленно воспользоваться профессиональными услугами для защиты имущества от загадочных воров, поскольку упомянутый духоборец отбыл по своим духоборческим делам.
     Похождения удачливого повесы, признаться, не вызывали особого интереса, но с кражами все обстояло иначе: первый опыт поимки воришек породил энтузиазм охотничьего пса, вставшего на след. Пользуясь любой возможностью, я выспрашивал у посетителей кабачка Умина все, что им известно о совершенных преступлениях, интерес представляла каждая мелочь. Рассказы подстегивали воображение, и размышлять продолжал даже в песочнице, что не могло не сказаться на качестве тренировок. Учитель Доо сердился, я рассеянно кивал в ответ на упреки, но выбросить мысли из головы не мог. В конце концов решил записать и привести в систему то, что удалось вытянуть из посетителей кабачка. Складывалась такая картина:
     1. Все преступления были совершены в течение последнего месяца;
     2. Вторжению подверглись зажиточные дома квартала, но их хозяева не имели административных должностей и не были защищены семейными связями с представителями власти. Пострадавшими оказались:
     Сяолян Канола – богатая вдова;
     Веймин Замагр – ювелир;
     Генгис Абхиманью – хозяин одной из крупных гончарных мастерских;
     3. Все преступления совершались перед рассветом или после заката, когда почтенные домовладельцы еще спали или готовились ко сну;
     4. Злоумышленников ни разу не смогли учуять сторожевые псы;
     5. Следов взлома на дверях не обнаруживалось, но вторгшиеся громили комнаты, из которых крали ценности;
     6. Похищены наличные деньги, отложенные на домашние расходы, не самые дорогие украшения и безделушки;
     7. Основные накопления и драгоценности пострадавших остались нетронутыми, злоумышленники даже не приближались к тайникам;
     8. Воров никто не видел, хотя следы проникновения обнаруживали практически сразу.
     Странность этих краж на самом деле бросалась в глаза, что и подвигало меня постоянно размышлять о людях, способных совершить такое. Я оперировал лишь сведениями, полученными от посетителей кабачка Умина, очень не хватало достоверной информации, и получить ее не представлялось возможным. Причинами выступали, во-первых, юный возраст, из-за которого меня не принимали всерьез, а, во-вторых, отсутствие социального статуса, позволяющего изучать место преступления лично.

     Как-то вечером мне было особенно скучно, и я заторопился к Умину, даже не поужинав, чем вызвал ехидную усмешку Учителя Доо. Заказал чаю, сладостей и стал дожидаться окончания кона у игроков в кости, чтобы подменить кого-то из них. Коротая время, непринужденно болтал с Ло Литой и ткачом Веньяном. Вдруг их глаза удивленно округлились. Гул голосов стих. Я обернулся: в сад вплывала Шая в сопровождении высокого незнакомого мужчины. Он выглядел более чем солидно, но сразу не понравился мне. До тошноты. Может быть, реальность чуть сместилась относительно привычной оси... Но, скорее всего, дело было в щегольски завитой и подкрашенной хной бородке, высокомерном взгляде томных глаз, полуприкрытых тяжелыми веками, в общей ауре превосходства, которую излучала его статная фигура, затянутая в дорогую шелковую куртку с отделкой из золоченых витых шнуров.
     – Господин Мельхиор, – загалдели мои собеседники, призывно взмахивая руками. Морок развеялся. – Просим к нам!
     – Ну что вы, – снисходительно улыбнулся тот узкими, саркастично изогнутыми губами. – Неужели не видите, что я пришел с дамой? Не сейчас... не могу... сожалею...
     Поминутно раскланиваясь с завсегдатаями, он подвел Шаю к заранее подготовленному столику, уставленному холодными закусками. Она проплыла мимо, даже не ответив на улыбку. Просто скользнула равнодушным взглядом, будто я был докучливым незнакомцем, обременяющим ее излишним вниманием. Из кухни спешил Умин, баюкая в руках тяжелый кувшин с длинным узким горлом, залитым сургучом. Добродушно прогудел приветствие, артистично смахнул невидимые пылинки с прозрачных бокалов и наполнил их густым вином. Пожелал приятного вечера и удалился на кухню. Выждав какое-то время, я последовал за ним.
     – Я правильно понял...
     – Да. Это наша местная знаменитость, духоборец Мельхиор Железный, – пробурчал сварливым голосом. – Э-э, почему всполошился? Уж не ревнуешь ли ты Шаю, малец?
     – Что ты! – совершенно нелепое предположение. – Никогда раньше не видел его, вот и интересуюсь. Шая мне знакома давно, а этого... – не смог сдержать раздражения, – первый раз вижу.
     – Да уж, – усмехнулся кабатчик, – я помню, как ты высиживал ее в день... да! как раз когда закончились ее несчастья. Кто бы мог подумать...
     – А что случилось-то? – было интересно, как изменение судьбы бакалейщицы прокомментирует кабатчик.
     – Да кто его знает! – отмахнулся Умин. – Но Шаю как подменили. Выгнала жениха, привезла из храма Смерти священника, он в лавке три часа молитвы пел, Мельхиору, вон, чуть ли ни руки целует... – и пояснил, в ответ на мой удивленный взгляд, – за ее счет этот пир, сама все оплатила. Как он вернулся из деловой поездки, так сразу сюда притащила. Благодарит. Да смотрю я, заказы снова к ней пошли, на лад все движется... В общем, чудны дела твои, Вечносущее Небо, – он раскрытой ладонью описал перед лицом круг.
     Я растерянно молчал. И впрямь, в последнее время в бакалейной лавке нестерпимо пахло ладаном, Шая больше не шутила по-свойски, улыбалась натянуто, как бы выстраивая между нами невидимую стену. Однажды даже прилюдно отругала грузчиков, неаккуратно обошедшихся с заказом «уважаемого господина Мельхиора», что было совершенно не похоже на ее обычное обращение с работниками.
     – Ну, Бу, говорят, сам сбежал, – уточнил я, справедливости ради.
     – Может, и сбег, – благодушно согласился кабатчик, натирая до блеска тарелку. – Он ведь в долги влез под залог лавки, думал, как Шая работать станет – тут он и разбогатеет... – кинул пронзительно-синий взгляд из-под кустистых бровей. – А если Шая ему, скажем, отказала?.. Если, вон, Мельхиор и взаправду духов выгнал, которые паскудничали на ее складах? Толку ли Бу с тех займов? Только пропить! Прихватил денежки, да и сбег. Ростовщики злы были, как кобры, – Умин довольно хохотнул, – в розыск объявили... да разве в империи так просто найдешь кого? Затеряться в наших просторах – проще некуда, а с деньгами-то и подавно.
     Ох ты ж! Я чуть не треснул себя ладонью по лбу. Конечно! Шая на самом деле поверила, что ритуал, проведенный Мельхиором, спас ее. Благодаря ему духи вернули деньги, прекратили кражи и избавили от нежеланного брака. Потому она и сторонится нас, что мы знаем о деньгах и побеге Бу больше, чем следует... Но разве стоит нас опасаться?
     И вдруг сердце кольнула обида: никто не оценил моих личных заслуг в поимке духов-воришек и восстановлении справедливости! Об этом даже не знают...
     Но пора было возвращаться к ужину, все равно из Умина уже вытянул все, что он позволил вытянуть.
     Слова Шаи остановили на входе в сад: «Все знают, что за беда приключилась со мною! Уважаемый Мельхиор помог в трудном деле...» Дружная компания моих ежевечерних собеседников сгрудилась у ее столика, а господин Железный вещал ощутимо нетрезвым звучным голосом:
     – Конечно же, эти дерзкие преступления – суть безумства духов, зловредных и злочинных. Поэтому если рассудок, жизнь и сохранность жилища дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, когда силы зла... э-э-э... я хотел сказать, каждый может воспользоваться моими услугами и обеспечить свою безопасность... э-э-э... за разумную плату.
     – Я жду Вас завтра, уважаемый... – щебетала с придыханием Ло Лита, просительно заглядывая в глаза сидящему духоборцу, для чего ей приходилось сгибаться в пояснице, с трудом определяемой в пухлой фигуре.
     – А потом сразу ко мне, будьте любезны... – не отставал гончар Иизакки, тряся тощей бороденкой и почти подпрыгивая от нетерпения. – Я живу рядышком.
     – И я...
     – И ко мне...
     Я еще немного полюбовался превращением солидных и уверенных в себе горожан в толпу заискивающих просителей, запечатлел в памяти триумфальный лик духоборца, на котором гордыня соперничала с алчностью... Расплатился за несъеденный ужин и вышел вон.
     Время близилось к полуночи. Длинное полнолуние затопило столицу так, что даже свет фонарей бледнел перед ночным светилом. Три или даже четыре ночи нам придется укрываться от его колдовского глаза, чтобы спокойно поспать. Заборы и скамейки у калиток серебрились, отбрасывая густые тени, тихо шелестели черно-белые сады. Дорога к «Дому в камышах» услужливо подсказывала любую выбоину, любую кочку. Я шел и размышлял о причине неприязни, которую вызвал Мельхиор Железный. Он был вполне привлекателен внешне, обаятелен, хорошо воспитан... Или не воспитан? Лицо чисто от татуировок, глубокий синий цвет одеяния напомнил родовые цвета Иса... но ни один из моих родственников не позволил бы себе столь высокомерного обращения с нижестоящими. То есть... духоборец изображает вовсе не того, кто он есть на самом деле, и об этикете высших семей имеет лишь смутное представление. Так какому же роду принадлежит наш великолепный сноб? Как говорил отец... «всякие бродячие философы, колдуны и змеи-оборотни – ценность их сомнительна, а вред очевиден»? Забавно...
     Я почти дошел до «Дома в камышах», когда услышал позади звук торопливых шагов. Оглянулся, собираясь пожелать доброй ночи запоздавшему гуляке, – но за спиной никого не было. Тем не менее, шаги приблизились, и сильный толчок почти отбросил меня с дороги. Хранитель, доселе мирно спавший внутри, вывалился в реальность, недоуменно озираясь. Ритм шагов изменился на более частый и вскоре затих, а мы с Сию застыли в растерянности. Я настроил зрение на восприятие энергий изнанки, но не заметил ни их следа, ни малейших колебаний эфира.
     – Что это было? – но хранитель молчал, пристально всматриваясь в сторону, куда скрылся неизвестный объект, и сыпал алыми искрами. – Ладно, дружок, – поднял я его на руки, – пошли домой.

     Учитель Доо нашелся в галерее центрального внутреннего двора. Освещенный ярким светильником, стоящим подле уютного кресла, он наслаждался вином и поэзией Книги Пяти Благословений, край свитка которой мягко ложился к его ногам, покоящимся на низкой скамеечке.
     – Что с вами стряслось? – поднял он на нас глаза. – Да отпусти ты Сию! Что его так разозлило?
     Я с удивлением понял, что учитель прав – хранитель действительно был зол как собака. Я его таким никогда не видел: желтые глаза вспыхивали красным огнем, серая шерсть стояла дыбом, выпущенные когти устрашающих размеров и остроты не желали прятаться в подушечки лап. Он зашипел, выгнул спину... и молнией метнулся в сад.
     – Пусть прогуляется, ему полезно сбросить раздражение, – наставник с удовольствием сделал глоток из незнакомой чаши стильной формы и немалого размера. Понятия не имею, у кого в этот раз он позаимствовал набор для вина. – Что снова случилось?
     Я принес из зала для приема гостей траченый молью пуф и пристроился у края столика, собираясь с мыслями.
     – Учитель Доо, в квартале снова случаются кражи... – набрав воздуха в грудь, выпалил я. – Говорят, что это дело рук демонов.
     – Кто говорит? – он отложил в сторону свиток, приготовившись внимательно слушать.
     – Ну... люди говорят. А еще Мельхиор Ржавый, – я мстительно назвал его тем прозвищем, которое некогда употребила выпившая Шая в апогее своего отчаянья.
     – Местный духоборец? – понимающе улыбнулся наставник. – И за что ж ты его невзлюбил?
     – Он там был... у Умина, с Шаей... – сбивчиво начал я.
     – Ты все вечера пропадаешь у Умина? Что ты забыл в этой богадельне?
     – Она... – тут до меня дошел смысл вопроса. – Почему «в богадельне»? Мне там нравится.
     Учитель Доо расхохотался:
     – Я-то считал, что ты предаешься греховным наслаждениям юности, срываешь цветы сомнительных удовольствий в злачных местах, а ты играешь в доминошку в компании нудных сплетников и моралистов!
     – Там еще в кости играют, – буркнул, немало смущенный насмешкой.
     – О! Это настоящее падение в пучину порока! – Учитель Доо вытер выступившие слезы. – Извини. И что там, у Умина?
     – Шая обхаживает Мельхиора. Она думает, что именно он спас ее от духов, – наябедничал я.
     – И тебя, – наставник стал серьезным, – огорчает это?
     – Не только! Вспомни, сколько мы сделали для нее, а в ответ – ни малейшей благодарности... Мало того, она старается держаться от нас подальше! Почему так?
     – Аль-Тарук, – наставник устроился в кресле поудобнее и с любопытством воззрился на меня, – а какой реакции ты ждал? Чтобы она падала ниц при каждом твоем появлении?.. Целовала следы твоих ног на булыжной мостовой?.. Объявила воплощением Судьбы и Смерти на земле?..
     На каждый прозвучавший вопрос я энергично мотал головой:
     – Нет, конечно, но...
     – Никаких «но»! Люди редко прощают того, кто помогает им без их ведома. Люди сторонятся тех, кто делает добро без их просьбы. К тому же, как мы видим на конкретном примере, сотворивший добро начинает предъявлять некоторые требования к тому, кого облагодетельствовал. Пойми, друг мой, помогая налево и направо, не лишним будет поинтересоваться у объектов, на которых изливается щедрость твоей души: оно им надо?
     – Но ведь нельзя пройти мимо творящейся несправедливости! – его слова противоречили всему, чему меня учили в семье.
     – Мимо несправедливости? Нельзя. Но в этом случае ты устраняешь несправедливость ради установления справедливости. Неравновесие ради равновесия. Твори добро ради добра, и не жди за него отдарка. Делай то, что должно, ни больше, ни меньше...
     В ответ на вопросительный взгляд плеснул в чашу вина:
     – Скажи, если бы ты не изгнал из подвала бакалейной лавки шайку вороватых духов, спасая Шаю от разорения, тебя бы волновало то, что она «обхаживает», как ты выразился, Мельхиора?
     – Нет... – кое о чем начал догадываться я.
     – А сейчас взволновало, почему?
     – Потому что она мой друг... я так думал! Я ради нее...
     – Друг... В том и состоит опасность непрошеной помощи. Ты просто «присвоил» Шаю себе, не осведомившись, желает ли она этого. В собственных глазах ты, безусловно, герой, совершивший благородный поступок. Не отвечая тебе благодарностью, она идет против законов мироздания. Воспользовавшись правом решать за нее, ты принял на себя и ответственность за все ее последующие поступки, как отвечает старший за младшего. Но она в эти отношения вступила не добровольно... мало того, вообще не знает, что такие отношения существуют. Так чего же ты хочешь, бездумно помогая людям?
     – Но она выказывает благодарность Мельхиору, – рассуждения наставника задевали за живое.
     – Они заключили договор, и, как ей кажется, он выполнил свою часть сделки. Шая выражает уважение квалифицированному профессионалу, но представь, что было бы, если бы ты не изгнал духов? С тем же самым воодушевлением она смешала бы его с грязью.
     Я согласно кивнул, вспомнив беседу с Шаей в кабачке в тот странный вечер. Учитель Доо снова долил себе вина и, смущенно улыбнувшись, проворчал:
     – В горле пересохло, пока убеждал бестолкового мальчишку. Так что ты говорил о кражах?
     – Да странные они какие-то, – махнул рукой, – кто-то врывается в дома, все громит, а тащит всякую мелочевку. Весь квартал убежден, что снова орудуют духи. Мельхиор с этим согласился, и его завалили заказами. Но я не чувствую возмущения эфира и посторонних потоков энергий.
     – Ну что ж, компетенция данного специалиста лично нам неизвестна, но оснований не доверять его заключению нет. Посмотрим, как будут разворачиваться события дальше.
     – Но, наставник, кое-что необычное сегодня все же произошло! – я торжествующе ткнул своим тощим указательным пальцем в направлении его левого глаза.
     – И что же? – лукаво усмехнулся и приготовился внимать.
     По мере моего изложения странного происшествия на дороге лицо Учителя Доо постепенно теряло ироничное выражение.
     – Значит, говоришь, шаги... Так... так-так-так... – задумчиво побарабанил пальцами по крышке стола. – И толчок...
     – Я отлетел на два метра! – честный взгляд и гордо выпяченная грудь должны были убедить его в моем героизме. – Ну хорошо, – пристыженный скептическим взглядом, снизил уровень страданий, – на полтора... Но ведь и это немало.
     – Немало, – согласился наставник. – То есть, ты не видел прохожего ни зрением, ни внутренним взором, но физическое его присутствие ощутил...
     – И не только я. Ты сам видел, как рассердился Сию! Ой... – я оглянулся в поисках хранителя, – где он?
     – Вернется, никуда не денется, – отмахнулся Учитель Доо. – Спать захочет и прибежит. Тебе, кстати, тоже давно пора в постель, занятия-то у нас с утра, по холодку... Иди-иди, мне надо подумать.

     Весь следующий день был крайне рассеян, за что получил от Учителя Доо в два раза больше замечаний и даже нарвался на дополнительную пробежку. Меня занимала проблема причастности духов именно к этим конкретным кражам. В принципе, они вполне могли такое сотворить. Невидимое проникновение, точное знание места хранения ценностей, незаметный отход – все говорило в пользу данной версии. Даже учиненные погромы можно было списать на разочарование от малого улова. Но кое-что все же смущало. Во-первых, дефенсор Балькастро утверждал, что наши деньги не имеют ценности в их мире. Во-вторых, духам вообще нет надобности открывать или закрывать двери, а все сходились на именно отсутствии следов взлома на вскрытых злоумышленниками дверях и молчании собак. Мелочи... но эти мелочи нарушали стройную версию причастности к преступлениям существ изнанки. И все же, с ходу я ее отмести не мог, надо было проверить все до конца.
     После полудня, когда жара становилась нестерпимой, те, кто мог себе это позволить, удалялись в прохладные купальни или тенистые спальни. Я вместо купальни отправился на прогулку в надежде на то, что моего появления возле ограбленных домов даже любопытные обыватели не заметят. Необходимо было лично убедиться в наличии или отсутствии демонических следов рядом с местами преступлений. Срок давности в данном случае роли не играл – если не я сам, то Хранитель Сию обязательно заметит остаточные эманации.
     Я методично обошел ограбленные жилища, мысленно пометив их на карте квартала, которую давно составил у себя в голове. Все они располагались на центральных улицах, но самое престижное местечко занимал дом вдовы Канолы, выходящий окнами на квартальную площадь. Охрана управы держала под контролем весь ее периметр. Непонятно: как стража могла проворонить злоумышленников? Если, конечно, они были людьми.
     Просканировал подходы к дому. Следов потусторонних энергий не заметил. Хранитель Сию, воплотившись в свою нематериальную ипостась, проник и за забор, но тоже вернулся недовольный нулевым результатом.
     Затем отправились к хоромам горшечника Абхиманью, вычурным и нарочито роскошным, хотя и затаившимся в тупиковом ответвлении главной улицы. И снова не нашли ни малейшего следа воздействия обитателей изнанки. Ну что же, как было сказано в «Поучениях» Учителя Мина, отсутствие результата – тоже результат.
     С домом ювелира Замагра нам несказанно повезло. Грузная пожилая женщина через открытую калитку торговалась со щуплым лавочником из-за постельного белья. Тот потрясал тяжелыми рулонами ткани и кричал сорванным фальцетом:
     – Мы договаривались на пять золотых и ни монеткой меньше!
     – Вот тебе четыре с половиной, и давай сюда товар, – спокойно гудела толстуха.
     Хранитель Сию вдруг перетек в материальную форму и кинулся под ноги спорщикам. Бельевщик, потеряв равновесие, всем весом, включая массу нескольких штук полотна, рухнул на хозяйку, уронив и ее. Толстуха голосила что-то про «убили» и прикладывала ладонь ко лбу. Смущенный торговец суетился, не зная куда кидаться – к драгоценному товару, раскатившемуся по внутреннему двору, или к пострадавшей... Я благородно ринулся на помощь – поднимать, отряхивать, успокаивать. Сию уже и след простыл.
     Аккуратно и почтительно поддерживая добропорядочную женщину за локоток, помог добраться до входа в дом и, затаив дыхание от привалившей удачи, повел было в прохладный холл, но она быстро пришла в себя и закричала:
     – Ты кто такой? Убирайся отсюда, а то собак спущу!
     Словно в подтверждение ее слов из-за запертой двери раздалось глухое рычание.
     – Все! Ухожу, ухожу, – выставил раскрытые ладони и попятился к выходу. – Простите, просто хотел помочь...
     – Ходют тут всякие, – проворчала уже более спокойно толстуха, – ходют... а потом вещи пропадают.
     – К Вам кто-то еще заходил непрошеным? – нельзя было не воспользоваться моментом.
     – Брысь отсюда! – твердо заявила окончательно пришедшая в себя хозяйка. – Не твое дело, молокосос.
     И я поспешно пробежал обратно на улицу, мимо растерянного бельевщика, горестно ощупывавшего пыльный товар.
     Да! Хотя мне не дали пройти дальше порога, дело сделано. Внутри дома ювелира не было даже намека на остатки энергий изнанки и следы духов. Хм... Получается, что злоумышленники никакого отношения к духам не имеют. Они вполне материальны, физически преодолевают преграды, но при этом не видны человеческому глазу и неуловимы собачьим нюхом... Так-так-так, как говорит Учитель Доо... Уж не вора ли вчера встретил я в темном переулке? В таком случае, у меня к нему тоже есть счет за хамство на дорогах... Кто же это?
     
     Утро началось, как всегда, с громкого пения птиц. Кувшин холодной воды на голову, жесткое полотенце, растереться докрасна... Я был готов к тренировке, но напрасно прождал наставника на брусчатке внутреннего дворика. Пришлось выполнять комплексы самостоятельно. Лишь ближе к завтраку стукнула калитка, и во двор вступила старуха Дэйю в сопровождении Учителя Доо. Приветствовал их учтивым поклоном.
     На кухне, под традиционный утренний чай, с меня вновь потребовали отчет о загадочной встрече, произошедшей предыдущей ночью, только более развернутый и подробный, поскольку вопросы на сей раз задавала словоохотливая женщина. Хранитель Сию, не отрываясь от миски, внимательно слушал, время от времени постукивая хвостом и посверкивая глазами.
     Наконец старуха вынесла вердикт:
     – Да, молодой господин, – молодец, всегда соблюдает субординацию, – к энергиям Запределья и нитям Судьбы то, с чем Вы так явственно столкнулись... кхе-хе-хе... на дороге, не имеет никакого отношения. Боюсь, все намного проще и сложнее. Обычная прикладная магия, бытовое колдовство, которым может баловаться любой... пока не доиграется, – добавила она тоном, не предвещающим ничего хорошего такому баловнику. – Кто-то осмелился сотворить кость-невидимку.
     – Что? – чуть не поперхнулся. – Никогда не слышал о таком артефакте.
     – Простенькое колдовство, для которого не нужны особые таланты. Изготовить может всякий, но знают о ритуале немногие... Все очень легко: берешь черную кошку, без единого белого волоска, убиваешь ее, вывариваешь труп до полного отделения мяса от костей, а потом ищешь в скелете ту косточку, которая сделает тебя невидимым...
     Во время рассказа Сию несколько раз выгибал спину и яростно шипел, а мне как-то резко расхотелось доедать блинчик.
     – Да, Ваш хранитель почуял, что дело нечисто...
     – Но кости? – скептически улыбнулся и отодвинул тарелку, – Что могут сделать какие-то кости?
     Дэйю пристально посмотрела на меня:
     – Все. Кости могут все. Ночью я покажу тебе, на что способна истинная магия костей.
     – И она работает только по ночам? – съязвил я.
     – Нет, молодой господин. Я работаю только по ночам, – она резко встала из-за стола и решительно повела рукой. – Не провожайте.
     – Зря ты так, – укорил Учитель Доо, подливая себе свежего чаю и сдерживая зевок. – Я видел пару раз Дэйю в деле... Не советую смеяться над ее умениями.
     – Но наставник... кости?
     – А что такое кости, по-твоему?
     – Останки мертвецов, конечно!
     – Как ты думаешь, почему в империи Янгао, особенно в Бахаре, верят лишь в Судьбу и Смерть? – он устало вздохнул. – Нашим соседям мироздание подарило множество разных богов, а мы довольствуемся малым...
     – Ну... так положено. Судьба – это то, чем живет человек, а Смерть...
     – К ней приближается всю свою жизнь. Как тебе кажется, кого на земле больше – мертвых или живых?
     – Мертвых, конечно! – охотно переключился на беседу об умозрительных вещах, ибо рассуждения о магии костей показались мне откровенной глупостью. – Люди живут десятки лет, а умирают уже столько тысячелетий...
     – Небо наделяет нас судьбой, земля – смертью. Сама земная жизнь – это нить судьбы от рождения до смерти, путь наш таков... Пыль, которую так легкомысленно носит ветер, – это кости и прах миллионов, живших до нас, мы стопами упираемся в предков, стоим на их плечах и метафорически, и буквально. Нашу судьбу знает небо, а жизнь и смерть – во власти земли. Не шути с этими силами, мальчик.
     Я представил мир, населенный покойниками, среди которых в отчаянии бродит горстка живых, и усмехнулся, чтобы прогнать непрошеный страх. Учитель Доо понимающе улыбнулся в ответ и с нарочито старческим кряхтением поднялся с кресла:
     – Сбегай-ка к книжнику, закажи сочинения Пилигрима Снисского «О вере и обычаях народов, населяющих твердь»... – испытующе смерил меня взглядом и легкомысленно махнул рукой. – Полную версию, разрешаю: ты уже не маленький.

     Из лавки книжника я вышел в самый пик полуденного зноя. Обливаясь потом, добрел до кабачка Умина и решил передохнуть в полюбившемся местечке. Кабатчик суетился на кухне, даже жара была ему нипочем. Приветливо кивнул и выдал запотевший бокал холодной воды с лимоном, разрешающе махнув головой в сторону сада.
     Сад был пуст, только в самой густой тени деревьев обедал десятник Гёро, так и не снявший кожаной кирасы.
     – Здравствуйте, господин десятник. Позволите? – под одобряющий кивок подсел к нему.
     – Здравствуй, молодой господин, – усталое лицо прояснилось. – Тоже оценил северо-западную кухню? Только Умин здесь варит настоящую молочную кашу. Вот, привык к ней в кайджунских походах...
     Опять экзотическое блюдо из молока... ну и затейник этот Умин! Я с любопытством заглянул в глубокую керамическую миску, стоящую перед десятником. Какое-то подозрительное белое месиво из разваренных зерен с островками мелко порезанных персиков и лужицей расплавленного масла.
     – Ка-ша? Это съедобно?
     – Ну... те, кто отказывались ее есть, давно умерли с голоду... – он довольно зажмурился. – Приятно вспомнить молодость!
     – Как продвигается служба? – ненавязчиво приступил к расспросам.
     – Не за обедом... – расслабленно вздохнул и чуть поморщился Гёро. – Не порти мне аппетит.
     – Неужели не все спокойно в замечательном квартале Ворон? – было интересно узнать его мнение о происходящем. – А вот, например, кражи...
     Видимо, и впрямь не все просто было с этими преступлениями, ибо старый служака мгновенно вспылил.
     – Не лезь! – раздраженно швырнул ложку в тарелку, и каша брызгами разлетелась по столу. – Ради Судьбы и Смерти, не лезь ты в эти дела!
     – Это почему же? – я почти хамил, возмущенный столь резкой сменой настроения собеседника. – Мне стоит начинать беспокоиться о сохранности накоплений? – с трудом сдержал усмешку, представив кражу риса и окорока из кухонной кладовой.
     – Единственное, что меня беспокоит, – жестко парировал страж, пристально глядя в лицо сузившимися глазами, – это твое желание сунуть нос в дела, которые тебя совершенно не касаются. Если в этом замешан кто-то из своих, местные будут покрывать друг друга до последнего. А ты – чужак. Ты всегда будешь здесь чужаком. И если кто-нибудь поймает тебя на неумеренном любопытстве... Если это будет кто-то серьезный... Я только и смогу, что выловить твой труп из озера.
     – Моя семья... – гордо приподнял подбородок и отмахнулся от холодка, пробежавшего по позвоночнику.
     – Да плевать им на твою семью! Выдадут вместо виновного какого-нибудь бродягу без рода, без племени... твоя семья никогда не узнает правды. Ты мал еще. Ни черта не понимаешь!
     – Так ведь духи... – не унимался я. – Мельхиор говорил...
     – Какие духи?!! – десятник выдал тираду, какую никогда не встречал в своих книжках. – Духи не оставляют следы грязных сапожищ вот такенного размера!..
     Он понял, что проговорился, и помрачнел:
     – Не порти мне аппетит, молодой господин. И, ради Судьбы, держись от всего этого подальше.
     Я мрачно пил свою воду. Айсин Гёро не менее мрачно ел свою кашу.
     – Извините, я просто хотел помочь. Вдруг что-нибудь узнаю... Сболтнет кто-нибудь о нужном...
     – Сиди тихо, потому что если ты что-то узнаешь, я тебе помочь ничем не смогу, – он настороженно покосился на меня. – Скольких молодых из десятка я уже здесь потерял... таких же... чужаков. И не вздумай приходить со своими сведениями в управу. Иди. Я и так наболтал лишнего.
     Вернулся в кухню и отдал пустой стакан хлопочущему у очага Умину:
     – Спасибо, ты спас меня. Жара стоит просто невыносимая.
     – Разозлил нашего служаку? – подмигнул южанин. – Вот уж где характер... Сторожевой пес и то дружелюбнее.
     – Да я вообще не понял, почему он на меня раскричался, – пришлось изображать смущение и возмущение. – Всего-то и спросил, как уберечься от краж?..
     – Это все жара, – понимающе закивал Умин. – Она людям мозги туманит почище дурман-травы, – он снял с огня казан с рисом и переставил его на каменный стол. – Ничего он не знает, десятник наш... ни как уберечься, ни как уберечь. Да ты не тревожься, что у тебя воровать?
     – Нечего, да, но разве воры об этом знают?
     – Видимо, знают, потому что грабят лишь богатеев. И то по чуть-чуть, от них не убудет.
     – Ну хоть ты меня успокоил... – улыбнулся кабатчику.
     Еще раз произнеся слова благодарности, я вышел в уличный зной, размышляя о том, каким образом северянин смог узнать о нашей «ссоре» с десятником, если кухонное окно выходило на противоположный угол сада.

     Разговор с Айсином Гёро недолго занимал мои мысли. В принципе, его подозрительность к местным жителям была вполне оправданной: вряд ли кто спешил помогать в нелегком деле поддержания порядка или вместо стражи расследовать преступления. Мне же квартал Ворон казался вполне приятным тихим местечком, населенным мирными обывателями, живущими в ладу с соседями и совестью, поэтому предостережения старого служаки казались надуманными. Тем не менее, слова о чужаках, которых никогда не примут в свой круг жители квартала, развернули мысль в новом направлении. Гёро прав, любой незнакомый человек привлечет пристальное внимание горожан, что не на руку ворам. Достаточно вспомнить слухи и сплетни о «таинственном незнакомце»... выяснить бы еще, кстати, кто он? Но эти воры, или вор – я до сих пор не мог понять, сколько же их, – знали не только расположение улиц и переулков, что позволило незаметно покидать места преступлений. Они умело выбирали свои жертвы. Мощь государственного сыска не будет задействована из-за ограбленных, невелик их социальный статус и не критичны потери. Хотя, подозреваю, если бы вторглись в дом господина Дзиннагона, то привлечение специалистов из соответствующего клана Иса было бы предрешено. Злоумышленники это учли.
     Далее. Судя по всему, воры прекрасно ориентировались в жилищах пострадавших. Они шли прямиком к цели, не блуждали по комнатам и подвалам, не заскакивали наугад в кладовки и закоулки. Следовательно, либо они бывали в гостях у своих будущих жертв, либо их снабдил нужной информацией кто-то знакомый и с планировкой домов, и с привычками хозяев. А если любой незнакомец сразу вызывает настороженность... то из всего этого следует вполне логичный вывод: кражи никак не мог совершать возникший из ниоткуда чужак.
     Но кто из милых и приветливых соседей способен на такое? Кто способен изготовить артефакт невидимости, варварски замучив черную кошку? Этот человек явно опасен для общества, ибо притворяется невинной овечкой, имея сущность волка... нет, не волка – шакала!
     Мысленно вернулся к столкновению с прохожим-невидимкой – на сегодняшний день он мой главный подозреваемый. Вспомнил шаги в тиши ночи, толчок, легкий запах незнакомых духов... Так уверенно ступать по брусчатке будет только мужчина. Отметаем щуплых и низкорослых, они не смогли бы так легко заставить меня потерять равновесие. Если же допустить, что толкнул кто-то вроде кабатчика Умина или десятника Гёро... вряд ли смог бы удержаться на ногах, это стоит признать честно. Таким образом, наш подозреваемый на тренированного бойца не тянет, но и на неженку не похож.
     В какой-то момент мои мысли перескочили с личности загадочного неведимки на не менее загадочного соблазнителя. Гончар Иизакки? Ткач Веньян? Садовник Норимаши? Эти добропорядочные горожане совсем не пользуются популярностью у женского пола, думается, от них можно смело отвести подозрения. И даже алхимик Мунх, явно повернутый на любовных игрищах, не снизойдет до охоты на служанок. Кстати, служанки... Интересно узнать, на кого работают эти легкомысленные особы?
     
     День прошел в раздумьях о личности преступника. Я все больше склонялся к выводу о том, что «шайка грабителей» и «коварный соблазнитель» могут быть одним и тем же человеком. Лишь раз Учитель Доо отвлек от пустого марания листов бумаги, велев собрать вязанку хвороста и приготовиться к ночному походу с Дэйю.
     Собрал сухие ветки, сложенные вдоль забора после уборки сада, аккуратно увязал их, накормил Сию обрезками утки, которой с удовольствием ужинал Учитель Доо... Мне же был дан совет не наедаться, поэтому пришлось ограничиться чаем с булкой и снятыми с дерева зрелыми абрикосами.
     Смеркалось. Стукнула калитка заднего входа. Во внутренний дворик проскользнула Дейю с большим мешком на спине. Одета в кожаные башмачки, кожаную жилетку, обнажающую унизанные браслетами иссохшие руки, и замшевую юбку в пол, отделанную бусинами и бахромой. Варварский наряд! Властно, будто имеет на это право, поманила смуглой рукой. Ага, разбежался!.. Толчок в спину от Учителя Доо – и я вылетел из дома с ветерком, еле успев затормозить возле подготовленной вязанки.

     Я молча следовал за старухой через лес. Затем спустились в заброшенный карьер для добычи глины, расположенный недалеко от озера. Местные тут давно не бывали. Света полной луны хватало, чтобы собрать вывороченные камни и сложить подобие очага. Хватало и для того, чтобы найти пару сухих стволов и бросить их в основание, а сверху засыпать распотрошенной вязанкой. Костер разгорелся сразу, но погаснет не скоро. Через полчаса на огонь водрузили котелок с чистой речной водой, принесенной старухой во фляге. Дэйю готовилась к обряду.
     Из свертка мягкой замши извлекла кривой обсидиановый нож, матово сверкнувший в мятущемся свете костра. Очертила круг, в центре которого оказались я, котелок и огонь. Бережно, почти ласкающим жестом старуха погрузила нож в глину рядом с нами. Лунный луч упал на навершие рукояти и влил свой холодный огонь в его сердцевину. Набор костей из притороченного к поясу мешочка разложила рядком: панцирь черепахи, чьи-то лопатка, коленная чашечка, пара фаланг пальцев, грудная клетка с ребрами и череп какого-то мелкого зверька. Сию внутри недовольно фыркнул, но покинуть меня не спешил.
     Дэйю сняла с ног башмаки, распахнула ворот жилетки и распустила волосы. Я, повинуясь ее требовательному взгляду, сделал то же самое. В котелке закипела вода. Старуха бросила туда пучок какой-то травы, звездочки бадьяна, почти созревшие мандарины с ветками и запела на странном языке низким рокочущим голосом. Иногда проскакивали знакомые слова храмового наречия, но общий смысл песнопения ускользал вместе с дымом. Вверх, к луне, по мерцающей тонкой нити, протянувшейся от искрящегося темной энергией ножа к ночному светилу. Через какое-то время ритм песни захватил меня, и я стал подпевать старухе, ведя мелодию без слов... Да полно! Старухе ли? Ее бедра отяжелели и налились упругой силой, босые стопы с пухлыми пальчиками мерно ударяли о землю, руки, которыми она водила над костями, засияли белизной. На округлившемся лице сияли огромные глаза, опушенные длинными ресницами, а проговаривающий слова заклятья рот манил сочными губами. И нельзя было понять, седина или лунный свет вспыхивали искрами в ее длинных волосах, как на обсидиановом ноже.
     Руки души на плечах,
     Руки души.
     Брат мой родился, зачах.
     Снова родись в тиши.
     Дышит земля,
     Дышит ночь,
     Дышит свеча...
     Ты тоже дыши.
     Дыши. Дыши...
     Я не помню, как пел – я не знал этих слов, но они сами слетали с языка. Я не умел так танцевать, но я танцевал. А главное – я дышал, следуя повелению древней песни. Мы раскачивались, соединив ладони. Под ногами дрожала земля. Костер взметнулся в небо снопами искр, грозил сжечь луну... и небо... и нас на этой земле. Я почти умер. Пальцы, вцепившиеся в Дэйю, скрючились когтями, предплечья ссохлись и покрылись старческими пигментными пятнами... Воздух потрескивал, волоски на руках вставали дыбом. У сердца свернулся клубком колкий холод.
     Круг, очерченный ножом, обступили тени. Их плоские лица молча пялились темными провалами глаз. Одна из теней, с младенцем на руках, передала его соседке и рассыпалась в прах. Та передала сверток следующей и тоже исчезла. И так по кругу, пока не осталась последняя. Размахнувшись, она перебросила ребенка через оградительную черту. Он рассеялся в воздухе черной пылью. У ног кто-то слабо пискнул... мы с трудом разорвали сплетение рук.
     Выложенные на песок кости воплотились в черную кошку, без единого белого волоска. Из глаз создания изливались потоки призрачного света, когти сверкали, как обсидиановый нож. Сию не выдержал. До этого момента он сидел во мне тихо, но порождение древней магии нарушило его душевное равновесие. С призывным урчанием сорвался с ладони и, роняя алые искры, ринулся к даме, кокетливо помахивающей хвостом.
     – Стоп! – хлопнула в ладоши Дэйю, и браслеты на ее руках мелодично звякнули. – Без кошачьей самодеятельности! Марш обратно. Сидеть тихо!
     Под строгим взглядом Хранитель Сию тяжело вздохнул и вернулся на место. Кошка возмущенно зашипела, но тоже была успокоена гневным окриком. С облегчением отметил, что ладони мои стали такими, как прежде.
     – Не стоит смешивать занебесье и землю, – тихо заметила старуха, – хотя котятки у них получились бы интересные... кхе-хе-хе...
     Ловким и почти незаметным глазу движением схватила кошку и полоснула по горлу ножом, мгновенно извлеченным из глины. Густая кровь тягучей струей устремилась в котелок, ее острый запах перебил аромат трав и пряностей, витавший ранее над карьером. Затянувший карьер тяжелый дым пьянил больше, чем лунный ритуал воплощения.
     – Жизнь к жизни. Смерть к смерти. Кровь к крови. Кости к костям... – бормотала Дэйю, погружая в кипяток бьющееся в агонии кошачье тело.
     Оно растворялось, едва коснувшись пузырящейся жидкости, и вскоре на поверхности плавали лишь уши. Хранитель Сию внутри меня горестно взвыл.
     Немного подташнивало, но вмешиваться в неизвестный обряд не рискнул.
     – Она давно мертва, – пояснила свои действия Дэйю. – Нам нужно найти того, кто убивал живое из своей корысти, поэтому мы убиваем мертвое из высших побуждений. Жизнь жестока. Она всегда приводит к смерти. Смерть милостива. Она ведет к новой жизни.
     Запустила руку в кипящую густую субстанцию, старательно пошарила по дну котелка и вытащила черный округлый камушек, в глубине которого метались золотистые всполохи.
     – Сшей из ткани мешочек, повесь его на шею, чтобы касался кожи. Носи не снимая, и тогда гнусный убийца кошек сам попадет в твои руки.
     Я послушно кивнул, завороженный тайной творения.
     Ночь исчерпала свой резерв волшебства, рассвет подрумянил край неба на востоке. Пора было убираться отсюда. Костер был залит и забросан камнями, следы обережного круга затерты. Ни один следопыт не поймет, чем здесь занимались в последнюю ночь полной луны старуха и мальчик.
     По дороге к кварталу Ворон Дэйю пояснила мне главное:
     – Суть всего живого заключена в костях. Пока не рассыпались в прах, им можно напомнить, кем были при жизни. Память, разум, облик каждого хранят мертвые кости. Уважай их силу, молодой господин.
     – Это сильное колдовство... – я был впечатлен.
     – Некоторые безумцы самонадеянно пытаются им овладеть, но вся сложность в том, что это оно владеет тобой и выбирает тебя. Смерть становится хозяйкой твоей жизни.
     – Что-то сомнительно мне, что это такая уж редкость, – возразил с горячностью. – Судьба и изнанка тоже творят со мной, что хотят...
     – Ты успешно изучаешь те силы, которыми одарен, – рассмеялась молодо и звонко. – Вы, адепты Запределья, способны держать в своих руках нити и, как умелый возница, направлять ход Судьбы. В тех пределах, в которых это дозволено.
     Вот уже показалась развилка дороги, ведущей к «Дому в камышах».
     – Не приглашаю учиться у меня, – объявила Дэйю, – хотя Странник Доо за тебя просил.
     – Потому что это женское колдовство? – не ощущал какой-то особой потери, хотя самолюбие было слегка задето отказом.
     Правду говоря, этот ритуал был слишком... физиологичен. Его эстетика выбивалась из моего понимания магии грубостью, варварским буйством эмоций и материальной конкретностью.
     – Не совсем. И тобой, и Странником Доо мое ведовство могло бы владеть... но вы выбрали Запределье, выбрали Судьбу, а Смерть – ревнивая госпожа. К тому же, – хмыкнула и поправила болтающийся на поясе мешочек из-под костей, – в ваши чересчур умные головы возможность бесконечности земного существования просто не уместится!
     И, гордо задрав нос, она свернула к своему домику, оставив за собой последнее слово.

     День начался с категоричного требования Учителя Доо вернуться к нормальному учебному ритму. Доводы о том, что пришел лишь под утро, не убедили. Поспать подольше так и не дали. Злой и уставший от тренировки, тащился по холодку к лавке Шаи за свежей выпечкой на завтрак. Сонную тишину квартала нарушил истошный женский крик: «Огра-а-абили!!!» Все мои охотничьи инстинкты разом проснулись, дурное настроение как рукой сняло. Как бы успеть первым прибыть к месту совершенного преступления! Помчался на крик, но навстречу уже неслись пятеро патрульных, вывернувшие из отдаленного переулка. Внезапно ворота ограды небольшого изящного домика распахнулись, и кто-то невидимый с грохотом пробежал по деревянному мостку, ведущему к дороге. Брякнулась на обочину вдруг возникшая из ниоткуда шкатулка для драгоценностей. Распахнутая и пустая. Стражники растянулись полумесяцем на всю ширину, от забора и до обеда, и бросились вслед удаляющемуся топоту, оттолкнув меня с нецензурной бранью. Странно... раньше они себе такого не позволяли.
     Из ворот выскочила Ло Лита, запахивая на ходу утреннее одеяние жемчужно-розового цвета. Ее белокурые кудряшки были растрепаны, примятое от сна лицо кривилось в плаче. В подоле путалась и заходилась лаем тонконогая лысенькая собачонка – модный писк этого сезона – украшенная разноцветными ленточками.
     – Аль-Тарук, зайчик милый! – бросилась ко мне, хватая за руки. Собачка ткнулась в ноги и горестно завыла. – Как хорошо, что ты здесь! Ты представляешь, меня ограбили... Ты не представляешь – меня ограбили! – она жалобно заглядывала в глаза, даже не пытаясь утереть слезы, а ее облик совершенно утратил выражение сытого самодовольства, которое обычно излучал. Сквозь слой жира и сеточку мелких морщин явственно проступило личико прелестной двенадцатилетней девочки, похитившей сердце заслуженного учителя классической словесности.
     – Я боюсь возвращаться домой, вдруг там кто-нибудь остался?.. с ножом... под кроватью... Представляешь? Я сплю, а потом слышу, что рядом кто-то бухает сапогами... и моя шкатулка... о-о-о-о!!! – они с собачкой завыли синхронно, – моя шкатулка, раз! и исчезает в воздухе! Они везде! Эти грабители, воры, обидчики вдов!!!
     Только открыл рот, чтобы пообещать ей проверить дом и все, что есть под кроватью, как стена соседнего забора рухнула, засыпав нас штукатуркой. Истерика госпожи Ло Литы немедленно прекратилась сама собой. Второй патруль, топча сапогами молодую поросль отнюдь не роскошного сада, орудовал алебардами в кустах. В разные стороны летели посеченные ветви и листья, подбитые сталью каблуки сапог выворачивали комья земли на клумбах с петуниями... С веранды, потрясая кулаками, пытался спрыгнуть гончар Иизакки, однако дородной супруге удалось удержать его за полу халата. Пара детишек восторженно посверкивала глазенками из проема окна, дивясь на озверевших от безрезультатных поисков стражей.
     – Кого ты здесь видел, отвечай! – допытывался у гончара старший патруля, но тот мог лишь бессвязно кричать что-то о «разорении» и «вы ответите».
     – А ты что здесь делаешь? – с заметным металлом в голосе спросил подошедший десятник Гёро.
     – Шел за булочками на завтрак, – честно ответил ему. – Услышал крик... Госпожа Ло Лита испугана...
     – Да, да, – бормотала блондинка, вновь заливаясь слезами, – я так боюсь, господин страж!
     – Стойте тут, – строго распорядился он и направился к жалким остаткам сада гончара Иизакки.
     – Ой, не успела! – причитала Ло Лита, не выпуская моих рук. Ну и хватка, однако! Точно оставит синяки. – Ой, не успела поставить защиту от злых духов! Черт бы побрал этого Мельхиора, что ему стоило уехать чуть позже?
     – Господина Железного нет в квартале? – уточнил я.
     – Нет. За снадобьями укатил, паразит...
     Десятник мгновенно укротил разрушительную активность патруля, извинился перед гончаром и в сопровождении стражей направился к нам. Иизакки пытался кричать что-то типа: «Я буду жаловаться!», – но жена властно утянула его в дом, демонстративно хлопнув дверью.
     – Так, дружок. Вали-ка ты отсюда, – приказал Айсин Гёро. – Пока не привлекли за соучастие.
     – Тогда уж «за сочувствие», – буркнул недовольно, но под жестким взглядом старого служаки смирил гордость и подчинился.
     Я уходил к бакалейной лавке, а за спиной что-то бессвязное лепетала вновь рыдающая Ло Лита, тявкала собачка и успокаивающе гудел десятник патрульной стражи.
     
     Ближе к обеду у наших ворот раздался звон гонга. Насупленный Айсин Гёро, подвинув меня плечом, вошел во двор и мрачно осведомился:
     – Где твой наставник? – Я молча указал в сторону кабинета Учителя Доо. – Пошли.
     Я промаршировал вслед за безошибочно ориентирующимся в коридорах стражем.
     – Добрый день, многоуважаемый учитель, – обратился к Учителю Доо десятник. – Я прошу разрешения поговорить в Вашем присутствии с Вашим учеником. Меня он не слушается, может, послушается Вас.
     – Добрый день, – заинтересованно улыбнулся Учитель Доо. – Пожалуйста, начинайте.
     – Я говорил тебе сидеть тихо и не высовываться? – с еле сдерживаемой яростью обратился Айсин Гёро ко мне.
     – Да, – недоуменно пожал плечами. – Но я и не высовывался...
     – Вот, читай, – десятник вывалил из поясного мешка на стол груду мятых конвертов и свитков. – Не высовывался он!
     С любопытством открыл верхнее письмо и оторопел.
     «Уважаемый дисятник.
     Настаятельно требую обратить особое внимание на подзрительное поведение некоеого Аль-Тарука, живущего в «Доме в камышах». Ище того типа что как учитель у него. Мальчик болтается без дела везде и втирается в доверие к почтеным горожанам. Источников дохода не имеет но деньги в заведении почтенаго Умина есть штоб есть и пить. Его учитель тоже не вызывает доверительности своим павидением. Неизвестно чем занимаются.
     Заявляю что именно они являются той преступнай шайкай которая совершает дерзки ограбления добропорядочных подданных императора. Допрасите их немедленно.
     Ло Лита, бедная вдовица преученейшего Гуаньберта Гуаньберта».
     М-да... вдовушку муженек изящной словесности не смог обучить. Дичайшая смесь протокольных формул, просторечия и орфографических ошибок... Чем же он занимался с ней, столько лет проживая вместе? Я продолжил листать бумаги: «воровской притон»... «живут не по средствам»... «сует свой нос»... – на каждом значились знакомые имена милых соседей и завсегдатаев моего любимого кабачка. Правда, некоторые коряво подписали свои опусы «доброжелатель», но я уже не удивился бы, если б узнал, что это был Умин или сам господин Дзиннагон.
     – Я не дал ходу доносам наших славных обывателей. Я вижу перед собой не злодея, а любопытного ребенка. Ты слишком хорошо думаешь о людях, – суровый десятник сочувствующе покивал моей склоненной от стыда голове и алеющим щекам. – Но не думай о них хуже, чем есть. Им страшно. А ты – чужак. Не сочетаешься с привычным укладом, с представлениями о должном поведении.
     – Мы не вписываемся, – Учитель Доо еле сдерживал смех. – «Не вызываем доверительности».
     – Я все сказал, что хотел. Не показывайте вида, что вам известно о жалобах. Будьте осторожны оба, мне не нужны неприятности еще и с вами. И так хлопот полон рот.
     – Не буду задерживать многоуважаемого десятника, – наставник вышел из-за стола лично проводить визитера. – Желаю успехов в Вашей нелегкой службе. Думаю, Аль-Тарук все понял и будет вести себя более осмотрительно.
     – Главное, чтобы вел себя менее опрометчиво, – проворчал Айсин Гёро. – Сами видите, кто тут живет...
     – Люди, – понимающе кивнул наставник. – Просто люди.
     
     Вечером в кабачке Умина гончар Иизакки напился вдрызг. Жалобу на стражу в управе не приняли, в компенсации за разрушенный сад отказали, жена в очередной раз закатила скандал, обвинив в шашнях с соседкой...
     – Что у Вас искали стражники? – спросил у него, на свою голову.
     – Вора искали, понятно, – ответил вместо гончара ткач Веньян. Мы втроем сидели за столиком. – Обычная практика наших вояк – осмотр окрестностей. Но перестарались... сильно перестарались. Да и разве вор дурак, чтобы прятаться поблизости?
     – Может, и не дурак... вот ты, например, как оказался возле моего дома? – гончар сверлил меня пьяным недобрым взглядом.
     Я, памятуя прочитанные доносы, испугался, что доведенный до ручки, да еще и нетрезвый, он начнет принародно обвинять меня в кражах, и примирительно улыбнулся:
     – Просто мимо шел. Услышал крики, прибежал на помощь.
     – В такую рань мимо шел? С чего бы это? – Иизакки не хотел отступать, с тупым упорством нагнетая обстановку.
     – Я всегда рано встаю, – холодно улыбнулся. – Такая у меня привычка.
     – Ты бездельник, богатенький сукин сын, – палец, который наставил на меня гончар, ходил ходуном. – Вы всегда спите до полудня. Жируете. Прожигаете жизнь. Мне-то на работу рано... а тут сад рушат, заборы ломают. Мне детей кормить! А ты мимо, значит, проходил...
     – Так, стоп! – рука сама хлопнула ладонью по столу. – Не говори того, о чем пожалеешь завтра, Иизакки.
     Ткач Веньян в процессе повышения градуса нашей беседы мудро успел сбежать, а в сад вошел Умин с видом, способным охладить самую горячую голову.
     – Я ни о чем не пожалею, щенок, – прошипел Иизакки, швырнул на стол плату за вино и, покачиваясь, направился к выходу.
     Я еще какое-то время допивал свой чай и размышлял о том, какие данные для анализа предоставило мне участие в утреннем происшествии... Злоумышленник почему-то нарушил собственные привычки и ограбил вдовушку, когда солнце уже взошло: я почти столкнулся с вором нос к носу. Причина в том, что Ло Лита не держит сторожевых псов? Наличие комнатной собачки он, очевидно, не счел помехой, но пустолайка учуяла вторжение и подняла тревогу. Уверен, что неведомый злоумышленник – тот самый невидимка, что сбил меня с ног на ночной дороге. Это можно считать доказанным фактом: я дважды встречался с ним. Жаль, не успел сшить мешочек для амулета, который сотворила для меня Дэйю... Глупость и безответственность, с моей стороны! Да еще и этот гончар...
     – Пьяный ищет не там, где потерял, а там, где светлее, – на плечо легла тяжелая ладонь Умина. – Не придавай значения придиркам. Иизакки не добился справедливости у властей, и теперь обвиняет в своих несчастьях того, кто оказался рядом. Сейчас ему подвернулся ты. Я не завидую бедняжке Ло Лите, она следующая, кто станет во всем виноват: ведь именно из-за того, что воры ограбили ее дом, стражи вытоптали сад у соседа.
     Я поежился, вспомнив решительную жену гончара. Такие дамы обычно ничего никому не прощают. Они способны на месть и по менее значительному поводу. Впрочем, так Ло Лите и надо, она ничуть не лучше остальных мерзких доносчиков.

     Несмотря на требование десятника Гёро держаться подальше от управы, мне все же пришлось ее посетить. На следующий день, ближе к обеду, прибежал курьер и передал приглашение от секретаря начальника Дзиннагона заглянуть в любое удобное для нас с Учителем время. Учитель Доо было нахмурился, но решил продемонстрировать лояльность к распоряжениям официальной власти, и через пару часов мы миновали пост стражи на входе. Секретарь вышел нам навстречу, почтительно поклонился и провел в свой кабинет, чем несколько сгладил не совсем уважительную форму вызова:
     – Прошу простить за беспокойство, но сегодня прибыло строжайшее повеление срочно вручить молодому господину, – он отдал поклон персонально мне, – послание.
     На стол лег запечатанный свиток. Я с трудом удержался от порыва сразу схватить его – на шелковом шнурке синим кристаллом висел оттиск личной печати отца, главы семьи Иса.
     – Прошу немного подождать, – легкая улыбка чуть смягчила желчное выражение лица секретаря, – я вызову стражу, чтобы помочь вам донести присланное.
     Он жестом указал на увесистый металлический сундучок и покинул кабинет, а мы остались сидеть в любезно предложенных креслах. Через открытое окно послышался лязг железа, топот печатающих шаг ног и команда: «Стой! Раз-два». Десятник Гёро четко отрапортовал:
     – Господин начальник управы, десяток квартальной стражи построен!
     Незнакомый властный голос лениво обронил:
     – Докладывайте.
     – На сегодняшний день в квартале произошло четыре случая ограбления зажиточных горожан. Улики указывают, что они совершены одним лицом или группой лиц. Преступники неизвестны. Всего похищено имущества на сумму...
     – Я знаю, сколько всего похищено, каждый день читаю списки убытков и жалобы на вас! – в голосе явно проскальзывало недовольство. – Я разочарован. Плохо! Очень плохо работаете. Вам будет урезано денежное содержание за этот месяц.
     – Так точно! – голос десятника Гёро не дрогнул.
     – А ты вместо того, чтобы беспокоить своими расспросами уважаемых жителей, должен искать преступников.
     – Так точно, господин начальник!
     – И чтобы до конца недели злоумышленник сидел в камере.
     – Будет сделано, господин начальник!
     Я был удивлен, что господин Дзиннагон отчитывает десятника Гёро в присутствии его подчиненных. Отец говорил о таком небрежении субординацией, как о недопустимой ошибке руководителя. Но особого сочувствия к служаке не испытал. Со мной он разговаривал так же безапелляционно, как с собственным солдатом, и я этого не забыл и не простил. Наверное, именно лавина жалоб испуганных горожан заставила начальника управы столь сурово обойтись с патрульными. Дурацкое повеление искать преступника без опроса возможных свидетелей поразило своей нелепостью: как возможно достичь результата без соблюдения необходимых процедур? Ха! Пусть десятник выкручивается из этой ситуации, как умеет. Есть еще одна странность, в дополнение к остальным. Почему расследование краж поручено именно ему? Разве мечники Тулипало могут быть профессионалами в сыске? Это совсем не их специализация. Вот если бы господин Дзиннагон приказал взять штурмом дом злоумышленника – тут десятнику не было равных... Эх, снова все веселье будет происходить без моего участия. Хотя...
     Если мне нельзя прийти на место преступления – пусть преступление придет ко мне!
     Нарушив восторг озарения, вернулся секретарь в сопровождении рослых стражей из внутренней охраны. Заверили акт передачи посылки всеми положенными подписями и печатями, отметились в книге посетителей. Один из стражей легко, как игрушку, подхватил увесистый сундучок, другой взял наизготовку алебарду. Раскланявшись с секретарем, небольшой, но торжественной процессией мы покинули управу.
     Улица была практически пуста, жара не давала жителями высунуть нос из тени домов. Время от времени украдкой бросал взгляды на каменные лица стражей, усеянные мелкими бисеринками пота, и гадал, как скоро их настигнет тепловой удар – стальные шлемы и кирасы не располагали к прогулкам под палящим солнцем. Сам с радостью прижался бы к заборам, надеясь на чисто умозрительную прохладу их тени, но Учитель Доо степенно шествовал точно по центру улицы.
     Осоловевшую от солнца тишину дворов нарушило звонкое хихиканье. У дома Суфьяна ад-Фатыха смеялась смуглянка в простом длинном платье. Ни один волосок не выбивался из-под туго повязанного платка, рукава легкого одеяния скрывали руки, а широкий покрой – фигуру служанки. Торговец водой во всеуслышанье гордился добродетелью женщин, которые на него работают, но скромность, вопреки поговорке, совсем не украсила девушку. Это не мешало отчаянно кокетничать с приземистым мужчиной, укутанным по самые уши в тяжелый черный плащ. Одной рукой она загораживала полуоткрытую створку ворот, а другую пыталась отнять у кавалера. Он настойчиво удерживал ее, наклонялся к ушку, что-то интимно шептал. И этого тоже скоро должен хватить тепловой удар...
     О Судьба! Это же наш таинственный незнакомец! Наконец-то рассмотрю того, кто кружит головы прислуге... Но поля шляпы скрывали лицо, лишь борода и густые брови чернели в густой тени. Что-то знакомое почудилось, когда боком он отшагнул от кокетки. Что именно?.. Нет, не могу разобрать.
     Мой взгляд наткнулся на встречный пристальный взгляд галантного кавалера. Камушек на шее, так кстати надетый утром, вдруг больно кольнул кожу и, неожиданно для себя самого, я громко спросил:
     – Наставник, как думаешь, сколько денег поместилось в этом сундуке?
     Учитель Доо чуть изогнул бровь в немом вопросе, но не менее громко ответил:
     – Обычно семья присылает тебе золото. Думаю, много. Придем домой, посчитаем...
     Спиной ощущал пристальное внимание человека в плаще, камушек Дэйю нестерпимо жег грудь. Улыбку держал на губах столь же сияющую, сколь и глуповатую.
     До «Дома в камышах» дошли без происшествий. Отпустили охрану, занесли сундук в кабинет.
     – Приманиваешь воров? – строго спросил Учитель Доо.
     Я смущенно кивнул.
     – Ну-ну... – наставник рассеянно провел пальцем по пыльной полке с книгами. – Хорошо, что у нас нет слуг. Слугам известно много больше, чем нужно хозяевам... и, порой, больше, чем знают сами хозяева, – он философски пожал плечами и ушел, оставив меня наедине с посланием и посылкой.
     Я выбросил из головы встречу с незнакомцем и, сгорая от любопытства, распечатал свиток. Тон письма был характерен для отца, но содержание ввергло в легкое недоумение.
     «Гангараджсардарнапал Иса, сын.
     Твое обучение продлевается на год, считая с сегодняшнего дня. Не пытайся связаться с семьей, они уезжают из столицы. Я переселяюсь во Дворец, ближе к службе.
     Надеюсь на твое благоразумие и строгость твоего учителя.
     Годовое содержание, включая оплату обучения, я приказал выдать в полном объеме.
     Отец».
     Замок был настроен на печать рода, весь последний год я хранил при себе соответствующий перстень-печатку. С легким щелчком сундук открылся и явил солнечному свету встречный блеск золотых монет. Вот так - обманка, которой намеревался лишь приманить грабителя, оказалась самой что ни на есть правдой. Тяжело вздохнул и сел пересчитывать капитал. Придется подумать об обеспечении его безопасности.
     Впрочем, не только о безопасности капитала думал я, вынимая золотые кругляши из сундучка и раскладывая их на столе. Посылку явно собирали банковские клерки. Не ласкала руки шелковая вышивка Гаури на кошельках, не благоухали пряностями гостинцы от наложниц отца, не радовали глаз изящные буквы писем от сестер. Даже Нила, которая всегда как-то умудрялась узнать больше всех о семейных планах, не черкнула ни строчки. Послание отца было каким-то необычным: он часто на месяц и более переселялся во Дворец, но специально предупреждать об этом?.. Да и семья в полном составе редко покидала имение, тем более – на год. Получается, я целый год ни с кем не смогу связаться? При чем здесь мое благоразумие? Они сами ведут себя очень странно!..
     Надо хорошенько подумать, куда спрятать деньги… Да, в последние дни патрули квартальной стражи как с цепи сорвались. Сегодня мне стала понятна причина их чрезмерной активности, а после разноса, который учинил начальник управы, они обязательно удвоят рвение. От обычных домушников это обезопасит, но едва ли спасет от таинственного вора. Конечно, в сундучке нужно оставить лишь малую часть присланного, остальное стоит припрятать в какой-нибудь тайник... И я отправился исследовать комнаты в поисках подходящего места, а старый дом полностью оправдал мои ожидания.

     К Умину поспешил в приподнятом настроении, чтобы подтвердить свою догадку о том, что «таинственный незнакомец» не чужой для жителей квартала. Посетителей сегодня было немного, но тот, кто мог прояснить ситуацию, на мое счастье, присутствовал. Владелец оранжереи, знаток перспективных холостяков не раз намекал на то, что загадочный субъект не столь загадочен, как считают многие.
     – Прекрасный вечер, господин Ананте, – я широко улыбнулся и подсел к смакующему вино садовнику. – Здорова ли супруга? Как поживают Ваши прелестные дочери?
     Мулиле Ананте ответил на приветствие, высоко подняв бокал:
     – Радость и счастье посетили мой дом. Вчера была заключена помолвка старшей... Ах, отрада отцовского сердца! – садовник был благодушен и весел.
     – И кто этот счастливец? – проявил неподдельный интерес. – Неужто таинственный незнакомец?
     – Таинственный кто? Ха-ха! – искренне расхохотался он. – Моя дочь не какая-то там работница или служанка. Пусть этот прощелыга с прислугой шашни крутит, а меня не проведешь. Мы солидные люди, романтические бредни у нас не в чести. Жених, – он доверительно наклонился, обдав запахом винных паров, – сам двоюродный племянник жены Селадона Цунига. Достойная семья, я и не чаял... Эх, не было бы счастья, да несчастье помогло. Цуниг так горевал по монетам, которые уплыли вместе с Бубнежником... очень, очень был удручен. Дай Судьба благополучия Бубнежнику! – залпом выпил бокал весьма приличного вина. Не смакуя и не заедая... варвар. – Цуниг – скупердяй. А у моей Тиночки приданое досто-о-ойное. И Селадону выгодно, и мы породнимся с солидной семьей.
     – Как я рад за Вас! Поздравляю! – с энтузиазмом помахал рукой Умину. – Разрешите угостить Вас еще одним бокалом вина?
     – Разрешаю, – важно качнул головой захмелевший Ананте. – Ты воспитанный малец, хоть и дурачок.
     Его слова ударили неожиданно больно. Так, что на глазах чуть не выступили слезы. А садовник продолжил разглагольствования:
     – Все, у кого есть глаза и капелька мозгов, давно узнали этого «таинственного незнакомца»...
     – И кто же он? – трудом проталкивал слова по сведенному судорогой горлу.
     – Кто надо, – Ананте покрутил ладонью в воздухе. – Человек устраивает свои дела, как умеет... Нас он не трогает.
     С кривой улыбкой принял от Умина кувшин вина, поставил перед садовником и поднялся из-за стола.
     – Эй, малец, ты что, обиделся? – закричал вслед Ананте, но я уже выходил из кабачка, заплатив за его вино. Иса всегда держат слово.
     На улицы мягко опускались сумерки. Настроение было отвратительное. В последнее время я то и дело получал моральные оплеухи от тех, кого считал достойными людьми, и мне это совершенно не нравилось. На мой взгляд, я вел себя вполне пристойно и рассуждал вполне логично, но почему-то некоторые позволяли себе называть меня глупцом. Даже Учитель Доо, казалось, порой смотрел как на скудоумного неумеху... Ноги сами привели меня на окраину квартала, туда, где начинался Западный лес. Деревья шелестели листвой, ночная тьма таилась в глубине чащи, ожидая, как пес, приказа хозяина, чтобы кинуться на город. Тишина окутала мир, вставший на грань между «было» и «будет», и я растворился в безмолвии его перехода от мгновения к вечности.
     В настоящее вторглись хнычущие звуки... где-то я такое уже слышал. Не далее как месяца четыре назад поддался чувству жалости к избиваемому ребенку, и это внесло серьезные изменения в мою жизнь. С тех пор события сплелись в столь тугой клубок, что хотелось взять паузу и передохнуть. Слишком много всего случилось. Больше я не побегу на звуки плача, сломя голову.
     Осторожно оглянулся и увидел, что по дороге вслед за мной бредет девушка, укрыв лицо в ладонях. По балахонистому платью узнал в ней служанку поставщика воды, любезничавшую с «таинственным незнакомцем». А вот это было уже интересно. Как говорил Учитель Доо? «Слугам известно много больше, чем нужно хозяевам».
     – Милая девушка! – окликнул ее. – Кто тебя обидел?
     Она остановилась, не дойдя до меня лишь пару шагов, и сиплым от рыданий голосом пробормотала:
     – А-а-а... маленький господин из «Дома в камышах»...
     – Ну вот, – спокойно, чтобы не спугнуть, – ты меня знаешь, а я тебя – нет. Как зовут тебя?
     – Жилан, – шмыгнув носом послушно отозвалась служанка.
     – Ты работаешь у Суфьяна ад-Фатыха? Мы с ним знакомы. Часто видимся в кабачке Умина.
     – Я знаю, – девушка немного успокоилась и попыталась улыбнуться. – Господин рассказывал о Вас своей супруге, госпоже Кёкко. Очень хвалил, – вежливо добавила она после недолгой паузы.
     – Ну вот, теперь ты знаешь, что я не злодей и не причиню тебе вреда. Может быть, побродим вдоль дороги вместе? Мне, знаешь ли, – нарочито вздохнул, – так тоскливо и одиноко...
     Она доверчиво кивнула, и мы сошли на обочину. Прохаживались вдоль кустов годжи, время от времени срывали листики и еще не созревшие ягоды. Кстати, и те, и другие радовали рот терпкой кислинкой. Неуемное любопытство подзуживало немедленно приступить к расспросам, но знание того, как вели себя сестры в расстроенных чувствах, заставляло не торопиться. Простые действия очень эффективны для самоуспокоения. Если сейчас начну наседать – замкнется и убежит, но если отвлечь ее прогулкой и праздным разговором, то все расскажет сама.
     Так и случилось.
     Через пару проходов вдоль кустов Жилан взахлеб стала делиться своим горем. Горе было вполне традиционным – бросил любовник.
     – Неужели он был настолько хорош, что такая милая девушка потеряла голову? – задал провокационный вопрос, надеясь получить описание внешности.
     Служанка задумалась, но ненадолго:
     – Конечно! Такие густые усы, шелковая бородка, широкие брови... а запах! – странно, не встречал в квартале мужчин, подходящих под это описание. – Все подружки от него без ума! Я помню, как он появился... – она мечтательно закатила глаза. – Да, месяц назад он появился из ниоткуда. Так романтично! Помог Ромале нести для госпожи воду из колодца. Госпожа Канола любит купаться в прохладной воде, а то, что ведра тяжелые, – хозяева о том и не думают.
     Я вспомнил, что колодец с самой чистой водой для купания расположен недалеко от квартальной площади.
     – Конечно, эта дурочка втрескалась по уши! – Жилан уже было не остановить. – Он даже пару раз заходил к ней, пока хозяйка отдыхала. Потому что вежливый и очень любезный. Она ведь некрасивая совсем, просто очень навязчивая. Поэтому у них ничего-ничего не было, я знаю, он так сказал.
     Сделал отметку на мысленной карте. Первый случай. Имя служанки – Ромала. Имя госпожи, которая любит купаться... как обмолвилась Жилан: Канола? Хм-м-м, совпадает.
     – А потом к нему привязалась Данияра, бегала по пятам...
     – У кого она служит?
     – Да у Замагра! – отмахнулась нетерпеливо, без всякого почтения к господину ювелиру. – Ну, и пришлось ему, бедненькому, к ней в гости сходить...
     Как выяснилось, служанки всех ограбленных домов пали жертвами роковой страсти. Каждая приглашала своего пылкого поклонника в дом, и у того была возможность как ознакомиться с внутренней планировкой, распорядком дня хозяев, так и узнать, где хранятся деньги для повседневных расходов.
     – Но меня-то он любил!!! – разрыдалась Жилан. – Любил по-настоящему... А сегодня вдруг взял и сказал, что я глупая, некрасивая и грош мне цена. Нет уж! – взъярилась вдруг, – я узнаю, кто заставил моего пусечку порвать со мной отношения, – последнее слово она произнесла с придыханием, – и выдеру ее космы!
     Кажется, знаю, чьи космы собралась выдрать Жилан. Мой маленький миленький сундучок мгновенно покорил любвеобильное сердце нашего повесы, стоило только пронести его мимо. Пылающей праведным гневом служанке об этой догадке рассказывать не стоит. Не поймет. Ой, не поймет!.. Но как приятно, что не ошибся в своих рассуждениях! И тут же обожгла мысль: а сколько времени есть у меня до ставшего неминуемым визита вора-невидимки? Слуг в доме нет, а сундучок в руках стражника на самом деле выглядел соблазнительно.

     Целеустремленно миновал пустой двор и погруженного в неизменную книгу Учителя Доо. Поднялся к себе и застыл на пороге, будто впервые увидев рассыпанные краски, кисти, свитки шелка... Кажется, зря смеялся над отцом и остальными Иса за их трепетное отношение к бумагам и писчим принадлежностям. Скоро и у меня ими будет забит кабинет. Видимо, стоит ввести в обиход канцелярский педантизм, присущий семье, иначе в этом бардаке не разберется никто, в том числе я сам. Словно воочию узрел строгого отца: «Разруха в голове начинается с разрухи на рабочем месте», – тяжело вздохнул и пошел за тряпкой. И мешками для мусора.
     Монотонный процесс уборки привел в порядок мысли, план был составлен в общих чертах. Необходимо все подготовить до следующего вечера, а ночью ждать невидимого гостя.
     После весьма небрежной утренней тренировки я засел в песочнице, пытаясь зарядить символы энергией так, чтобы они взрывались в определенное время. Получалось плохо: знак либо сразу детонировал, либо не отзывался вообще. Наставник, внимательно наблюдавший за моими мучениями, принес кувшин с крышкой, через которую была продета тонкая веревка. Здесь его почему-то называли «канопа». Посоветовал закачать немного энергии внутрь и выпускать, приподнимая крышку. Я поместил сосуд возле знака, потянул за веревку... и получил необходимый результат. Символ вобрал освобожденную энергию и наконец-то взорвался тогда, когда нужно.
     Чисто техническая проблема была решена. Менее выполнимой казалась задача заманить злоумышленника в нужное место в нужное время. Мне необходимо заманить его в дом, а он должен узнать о расположении сундука с деньгами и распорядке дня хозяев. Служанок у нас нет, поэтому придется сообщить ему обо всем напрямую.
     Пришедшая в голову идея не отличалась оригинальностью. На центральную площадь выходили ворота представительства торгового дома Туркисов. Торговые дома имеют дело с оптовыми поставщиками товара и покупателями, а также обладают необходимым оборудованием для хранения и защиты значительных сумм. Нужно только заманить ворюгу к их воротам.
     Не думаю, что он оставит наш дом без пригляда. Скорее всего постарается сам выяснить наши привычки и перемещения. Интуиция не обманула. Я уже прошел половину пути к площади, когда заметил мелькнувший в переулке знакомый черный плащ. Есть! Рыбка клюнула. Главное – довести его до нужного места...
     Настойчиво постучал привязанным молоточком по бронзовой накладке в виде свернувшегося клубком песца. Ворота торгового дома мягко распахнулись, даже не скрипнув хорошо смазанными петлями.
     – Мне срочно нужно поместить к вам на хранение большую сумму денег! – прямо с порога как можно громче завопил я в лицо охраннику.
     На этот заполошный крик во внутренний двор вышел дежурный клерк и жестом пригласил меня в помещение, но это не отвечало моей задумке. Лишь чуть-чуть заступил за ворота и продолжил выкрикивать заранее продуманную речь:
      – Срочно! Прямо сейчас! Дайте мне крепких носильщиков, я сам сундук не дотащу! Он и так стоит посреди зала для приема гостей, с места не сдвинуть! Срочно! А вдруг меня ограбят? У меня даже собаки нет! Я ни минуты не спал прошлой ночью!
     – Какие деньги? – не понял меня работник торгового дома. – Успокойтесь, юноша.
     – Мои деньги! Мне отец прислал годовое содержание!
     – А мы тут при чем? Пусть Ваш почтенный отец обеспечит охрану...
     – Что он обеспечит? Он во Дворце живет! Мы здесь вдвоем с учителем! – громко настаивал я. – У вас есть хранилища, я знаю! У вас есть охранники, я знаю! Я оплачу все услуги!
     Клерк порывался угомонить меня, но я не давал ему этой возможности, пока не раззвонил по всей округе нужную информацию. Больше всего боялся, что после моих воплей и вправду дадут людей и оформят хранение, хотя знал, что это не делается так быстро. Поэтому изо всех своих сил изображал капризного ребенка, истерично требующего предоставить все и сразу.
     – Уважаемый, – терпеливо увещевал меня клерк. – Давайте пройдем в кабинет управляющего и все подробно обговорим...
     – Срочно! – надрывался я. – Пойдемте сейчас! Ко мне!
     – Не раньше, чем завтра, – ворковал клерк. – Мы сможем принять ваши деньги лишь завтра...
     – Завтра?!! – завопил оглушающе, чтобы злоумышленник наверняка услышал о сроках. – Да я поседею до завтра! Я не спал всю ночь. А учитель сегодня идет в гости... я буду совсем один! Даже собаки нет!!!
     Клерк с трудом удерживался от того, чтобы не морщиться, а я каким-то шестым чувством уловил знакомый шорох тяжелых шагов, проходящих мимо открытых ворот... Камень на шее чуть не прожег в груди дыру.
     В кабинет управляющего Туркисов меня все же затащили. Пришлось договариваться об условиях и сроках хранения капиталов. Вышел взмокшим, голова гудела от цифр и попыток в них разобраться. Было обидно. Пришлось отдать управление своими финансами в чужие руки, что никогда не позволяли себе истинные Иса. Но больше всего угнетало осознание краха моей репутации: в глазах обывателей квартала Ворон повел себя как полный идиот. Иной тактики ловли преступника на живца, к сожалению, не придумал. Тут уж либо завоевывать уважение окружающих, либо гнусный вор и губитель кошек будет гулять на свободе.

     Ужин снова прошел в задумчивом молчании, в последнее время такое часто случалось. Собрал грязную посуду и приступил к выполнению следующего пункта моего плана.
     – Учитель Доо, – льстиво заглядывая в глаза, пропел сладким голосом, – может быть, Вы посетите сегодня Вашу глубокоуважаемую подругу, госпожу Дэйю?
     – Может быть, – кинув на меня непроницаемый взгляд, согласился он.
     – Может быть, Вы соблаговолите остаться у нее на всю ночь? – поднажал я. – Ночи нонче такие морочные...
     – Эт ты верно подметил, мой юный друг! – Учитель Доо знакомо ткнул пальцем в левый глаз. – Сам-то справишься?
     Я невольно потупился:
     – Постараюсь... – и твердо встретил испытующий взор. – Да. Справлюсь.
     – Добро, – он удалился собирать припасы для долгой пирушки аксакалов.
     После ухода наставника я, как быстроногий олень, помчался в зал для приема долгожданного гостя. Надо все подготовить к его приходу.
     На середину вытащил массивный стол, куда и водрузил сундук с жалкими остатками монет. Вокруг нарисовал знаки храмового наречия «стоять», «бояться», «на вопросы отвечать», а внутрь поместил до краев наполненную энергией канопу. Тот, кто откроет сундук, заодно снимет и крышку с сосуда – вот веревочка, протянута и закреплена.
     На самом деле, как мы с Учителем Доо выяснили опытным путем, значение нарисованных символов не играло никакой роли в характере их воздействия на объект. С таким же успехом мог начертать первые строки храмовой молитвы Судьбе, но показалось забавным использовать именно такое сочетание знаков. Полюбовавшись на дело рук своих, удовлетворенно кивнул. Сию, важно взирающий на всю эту суету из глубин пыльного кресла, скептически чихнул.
     – Что бы ты понимал, глупый кот! – возмутился я. – Можешь сделать лучше? Сделай!
     Сию оскорбленно дернул хвостом и отвернулся.
     – Развелось критиков, – ворчал, как сварливый старик, прикручивая к ручке двери зала длинную веревку, – плюнуть некуда. Как помочь – так в кусты, как ругать – так в очередь выстраиваются... Никто не посоветует проверенный практикой способ ловли невидимок, а я откуда должен все знать?
     Справиться со взрослым человеком, даже оглушенным взрывами, будет нелегко. Рановато еще с голыми руками идти на крепкого мужчину – я помнил, как легко был отброшен с дороги невидимкой. Поэтому следующий рейд совершил в заброшенный кабинет какого-то забытого воинственного предка. Там на стенах висели несколько длинных ножей и причудливо изогнутая сабля, правда, тупые и ржавые. Сабля выглядела очень убедительно, я решил прихватить ее с собой: не ранить, так напугать.
     Рядом с залом для приема располагался гардероб. Гости былых времен и прекратившихся визитов оставляли здесь верхнюю одежду и с комфортом приводили себя в порядок. В нем я решил провести ночь, чтобы не бежать слишком долго на звуки взрывов. Сел в удобное, хотя и старое кресло, обложился подушками. Саблю пристроил рядом с собой, под правую руку. Протянул от двери зала веревку и долго думал, куда привязать второй ее конец, но потом просто обмотал вокруг ладони левой руки, как рыболов, чтобы уровень натяжения подсказал, открывается ли закрытая дверь. Подстраховался.
     Хранитель Сию остался возле сундука контролировать ситуацию изнутри. Луна пряталась в облаках. Возможно, окна впускали ее мягкий свет в пространство зала для приема гостей, но глухие стены гардеробной надежно скрыли меня во тьме.
     Я ждал. Ждал. Ждал...
     Что-то прохладное и сухое скользнуло по коже. Встрепенулся и открыл глаза. Прямо напротив лица покачивала в вертикальной стойке приплюснутую голову призрачная змея, раздувая капюшон. Потустороннее шипение наполнило пространство гардеробной. Я смотрел в немигающие глаза, пока они не исчезли. Просто растворились во тьме. Что за ерунда? Окончательно проснулся и пробрался на ощупь к полуоткрытой двери гардероба. Стены галереи утопали в тенях, тишина сгущалась, давила. Ни скрипа половицы, ни дуновения сквозняка... К залу для приема гостей медленно плыл одинокий фонарь, с трудом разгоняя мрак коридора.
     Вернулся за своим ржавым рубяще-режущим монстром, с трудом вспомнив, с какой стороны кресла его припрятал, и затаил дыхание. Скрипнула дверь. Свет фонаря скрылся в глубине зала. Вскоре раздались три очень громких хлопка, слившиеся в единый оглушающий взрыв и, с саблей наперевес, я ринулся внутрь. Фонарь валялся у стола, освещая опрокинутый раскрытый сундучок. Из левого угла зала раздавались кряхтения и проклятья, но кто именно изрыгал их, оставалось тайной. Сию вспрыгнул на спинку кресла и тоже изучал источник звуков, но не мог обнаружить злоумышленника. Я опустил саблю. План не сработал. Невозможно поймать того, кого не видно!.. Вдруг пол под ногами зашевелился – сотни змей, холодных и скользких, вползали в зал морским приливом. Они накатывали шуршащей волной на нечто, затаившееся в углу, и вскоре мы с Сию услышали истошный вопль.
     Шевелящаяся масса выпрыгнула на середину зала, змеи полетели в разные стороны, вместе с плащом, шляпой, бородой и бровями... и тут я с облегчением услышал топот подкованных сталью сапог. Змеи мгновенно исчезли.
     Гремя амуницией, в зал ворвался патруль. Затравленно сверкал глазами обезумевший от ужаса Бубнежник Бу. Я топтался возле массивного шкафа для парадной посуды, пытаясь незаметно запихнуть ногой под него саблю. Сабля упиралась. Десятник Гёро заметил мои манипуляции и мученически закатил глаза... на его суровом лице гримаса, более присущая манерным дамам, смотрелась нелепо.
     – Спаси меня Судьба... – еле слышно пробормотал он и тут же радостно завопил. – Ба-а-а, кого я вижу!!! Беглый жених вернулся. А что это мы делаем в пустом доме, наедине с несовершеннолетним?
     – Десятник! – покраснев, пискнул я. Ф-ф-фу, какой позор: почему именно сейчас голос звучит так тонко, как у ребенка? – Без намеков. У меня частичная дееспособность... Это попытка ограбления. Вон, на столе – мой сундук с годовым содержанием.
     – Щедро!.. – загоготал кто-то из стражей, заглянув в недра практически пустого сундучка.
     – А что это у нас в карманах? – Айсин Гёро поднял плащ и начал старательно его трясти. – Дорогой ты мой человече, – задушевно вещал он потерявшему дар речи Бубнежнику, пока того обыскивали патрульные. Ерничает! – Как мы тебя ждали, ты не представляешь... мы тебя так искали... ты был нам так нужен!
     После каждой произнесенной фразы из карманов плаща сыпались отмычки, монеты...
     – Что тут у нас? «Изделие из белого металла с камнями синего и зеленого цветов, изготовленное в виде птицы, похожей на трясогузку»... – старый служака цитировал им же составленную ориентировку, извлекая завалившуюся за подкладку серебряную заколку. – Зачем тебе птичка, чучело? На лысину цеплять?
     Бубнежник было дернулся, чтобы провести рукой по густой шевелюре, но пара крепких ребят с гоготом заломила ему руки.
     – Сопротивление при аресте. Плюс еще пара лет каторги, – удовлетворенно заметил десятник. – Уводите, ребята, этого закоренелого злодея в кутузку. И охранять как зеницу ока! Если что...
     – Так точно! Знаем! – загомонили счастливцы из десятка. – Не пугай, старшой! Понимаем, не маленькие...
     Подхватив под руки сникшего ворюгу и изъятые улики патруль удалился. Топоча и грохоча. Айсин Гёро аккуратно свернул черный плащ Бубнежника Бу.
     – Таинственный незнакомец, гроза служанок... Да, наворотил ты делов, парень, – он усмехнулся, оценивая мой смущенный вид. – Нарочно, что ли, кричал у Туркисов про деньги?
     Я сокрушенно кивнул.
     – Знаешь, мне показалось, что ты совсем умом двинулся... – он потер переносицу. – А у тебя, типа, был план. На живца, типа, решил брать... Никогда больше так не делай! – заорал в лицо. – Тебе даже та железяка не поможет. Если с разъяренным мужиком столкнешься – этой же железякой и прирежут! Отнимут и прирежут... Она хоть наточена?
     Я пожал плечами. Голова начинала побаливать.
     – Ты думаешь, что умелый, крутой, лучшие фехтовальщики наставляют... – не унимался страж. – Я таких хоронил кучами... курганы насыпал из тел самоуверенных идиотов! Лучше и не знать...
     Помолчал, махнул рукой и присел на угол стола, продолжив уже спокойнее:
     – Почему не подошел и не рассказал о своей дурацкой затее?
     – Ну да! Чтобы все насмарку? Он следил за мной весь день, – запальчиво принялся объясняться, – увидел бы нас вместе – не рискнул бы обокрасть...
     – Я специально сегодня в ночной патруль пошел. Возле твоего дома дежурили, взрыв услышали, – Айсин Гёро помолчал немного, а потом устало спросил. – Ты ведь и дальше будешь влипать в передряги? Знаю я таких, как ты, к вам неприятности липнут сами... Не ведаю, чем вы с наставником занимаетесь, но учись-ка, парень, сыскному делу. Серьезно учись, у Иса есть хорошие учителя. Выучишься – я буду спать спокойней, зная, что ты не вслепую со Смертью играешь.
     – Не смейте критиковать Учителя Доо! – я разозлился. – Да, ремеслу меня может выучить любой сыщик Иса, а быть...
     – Прости, парень, был не прав, – тут же повинился десятник, не давая мне завершить фразу. – Не умею я в «высокие материи»... И не хочу лезть в дела высших семей. Тебе жить, тебе и выбирать. Ну, бывай.

     Мы с Хранителем Сию остались вдвоем в разгромленном зале для приема, как оказалось, самых разнообразных гостей. Он сидел в самом дальнем углу, грустно нахохлившись, и не отводил глаз от шляпы. Странно, почему ее, несмотря на тщательный обыск, не увидели и не забрали с собой стражи? Подошел к единственному трофею, оставшемуся после «эпической» битвы, и обнаружил заботливо завернутую в войлочные поля костяную лапку кошки... Почесал лобастую голову Сию, потрепал его щечки... задумчиво завернул в чистый носовой платок кость-невидимку и положил в карман домашней куртки.
     – Мы отдадим ее Дэйю... – пообещал хранителю. – Она придумает, как наказать Бубнежника.
     Сию тяжело вздохнул и потерся о мои ноги... совсем как настоящий кот!
     
     Утро зрело зарей. Набухало зарей... и лопнуло солнцем. Оно выпало из розовых облаков, как косточка из перезрелого абрикоса. День стремительно атаковал ночь, несмотря на то что точка солнцестояния была давно пройдена. Я притащился в кухню, поставил на огонь чайник и рухнул в кресло напротив фрески, пристально и требовательно вглядываясь в нее. Через какое-то время красавица в паланкине подмигнула и махнула платочком, что держала у рта, а закованные в тяжелые латы стражники грозно лязгнули протазанами.
     – Спасибо, – встал и поклонился хранителю места. – Вы спасли меня сегодня.
     Я ничуть не обольщался по поводу своей способности справиться с Бу. Он был старше меня лет на десять, сильнее и тяжелее. Знаки не причинили никакого ущерба, взрывы были слишком слабы. Кость-невидимка надежно скрывала его от наших с Сию глаз... Моя авантюра не привела бы к успеху, если бы не помощь хранителя места, о котором я, признаться, совсем забыл... И не хитрая нить, свитая Судьбой специально для меня.
     На кухню внесло Учителя Доо. Он переливался оттенками хорошего настроения, будто мыльный пузырь, покачивал пустой баклажкой из-под вина и мурлыкал под нос легкомысленный мотивчик. Увидев меня, тяжело осевшего у очага, требовательно приказал:
     – А ну дыхни!
     Послушно выполнил его повеление. Глаза закрывались сами.
     – Ничего не понимаю... – Учитель Доо встревоженно разглядывал мою снулую физиономию и щупал пульс. – Иди-ка в постель, отдохни. Потратился ты, парень... Ну давай, вставай. Нельзя же так!
     – Отстань. Я сам... – попытался встать и пошатнулся.
     Он даже не отреагировал на грубость, проворно подхватив под локоть:
     – Пойдем, друг мой.
     Ну, спасибо, что не «мой юный друг», хмыкнул про себя и побрел, поддерживаемый Учителем Доо, в спальню... Хотелось поскорее забраться в чистоту простыней, которые за приличное вознаграждение стирали нам прачки квартала Ворон, благословен будь его покой. И мой.
     
     Наставник предоставил мне возможность выспаться и восстановить силы. За плотным обедом из пяти блюд, на которые я накинулся как волк, он дотошно выспросил обо всем, что происходило ночью.
     – Учитель Доо, я правильно понял, что змеи, напавшие на Бубнежника Бу... – замялся, не зная как именно определить то, что видел в зале для приема гостей.
     – Да, Аль-Тарук, – кивнул он. – Это действовал хранитель дома. Ведь ты сам придал ему облик и характер змея-оборотня.
     – Сначала призрак, разбудивший меня... А потом? Они ведь были совершенно как настоящие, пока не исчезли!
     – Они и были настоящие. Змеи-оборотни, как и мы с тобой, живут в двух мирах. Они не являются духами или демонами, это совершенно особые существа. – Аромат чая достиг носа. Я потянулся за чашкой. – Хранитель пробудился, когда дому угрожала опасность, но воздействовал он и на изнанку, и на наш вещественный мир. Он привлек в зал змей со всей округи, а потом, через иное измерение, отправил обратно. Ты привязал к этому месту сильного хранителя, теперь «Дом в камышах» будет в безопасности.
     Я с удовольствием отхлебнул горячий напиток, закусил конфеткой и рассказал о беседе с десятником.
     – А ты знаешь... – наставник лукаво подмигнул, – наш служака совершенно прав. У тебя явная склонность к решению задачек, которые задает жизнь. Да, Иса смогут научить тебя тонкостям сыска, его основы уже невольно заложены их воспитанием и образованием. Но ты выбрал Судьбу, и изнанка больше не оставит тебя в покое. Думаю, стоит познакомиться с многообразием окружающего мира, прежде чем приобретать семейную профессию.
     – Я не хочу быть простым сыщиком! Но и расследовать преступление было интересно. Так же интересно, как выводить на чистую воду духов-воришек в подвале Шаи.
     – Ты в обоих случаях проявил себя истинным детективом, – похвалил меня Учитель Доо. – Ты доказал и мне, и себе, что способен на неординарные поступки. Но давай договоримся: в следующий раз все проблемы станем решать сообща. Мне так будет спокойнее. А теперь пойдем в гости к Дэйю. Мне интересны особенности воздействия магии костей на организм Бубнежника. Как этот недалекий господин мог больше месяца морочить голову всему кварталу?

     – Не выдумывайте ерунды! Никакая часть кошачьего тела не может изменить натуру человека, – Дэйю с сердитым стуком поставила чашку на столик. – Магия костей не сделает из труса храбреца, из дурака умного, а из урода красавчика. Назначение этого артефакта – невидимость, и только.
     – Но ведь даже сторожевые псы не могли учуять Бубнежника, – возразил я. – Неужели невидимость распространяется и на собачий нюх?
     Дэйю ненадолго задумалась.
     – Когда, вы говорите, он грабил наших невезучих соседей?
     – После заката или перед рассветом.
     – Возможно здесь и вправду срабатывал амулет. Кошки наиболее активны в сумерках, это время их господства. Собаки же, напротив, в сумерках наиболее уязвимы. Сила кошачьей кости помогала Бу скрывать свое присутствие и от собак... но лишь недолгое время. Кстати, – она оживилась, – как-то, помнится мне, в бакалейной лавке выскочка-Канола ныла, что собаки просто сходят с ума: лают злобно, а на кого – не понять. И ее поддержала еще парочка кумушек... Он, видимо, поначалу собирался проникать в дома нахрапом, но псы поднимали тревогу. И тогда наш вор решил все разведать через служанок... Но столь необычная для угрюмого Бу привлекательность? Странно. Это не может быть магией костей. Так насиловать природу может лишь черное колдовство.
     – А чем они отличаются друг от друга? – не сдержал любопытства.
     Учитель Доо кинул на меня странный взгляд: полу-укоризненный, полу-сострадательный.
      – Черное колдовство – это мерзкое, противное естественному порядку вещей занятие. Энергии жадности, зависти, лжи... каждый черный колдун хочеть повернуть события в свою пользу, навязывая собственные отвратительные желания миру, – рассерженно зашипела Дэйю. – И, должна признать, у некоторых хватает выучки и сил менять реальность. Только не в лучшую для нас всех сторону.
     – А магия, значит, не противна естественному порядку вещей? – скептически усмехнулся я.
     – Нет, – убежденно заявила старуха. – Магия следует за волей мира, чуть подправляя ход событий, корректируя жизненный путь человека, проводя его через опасности и потрясения с наименьшими потерями. Магию нельзя использовать по пустякам... да о чем я тут распинаюсь? Вы сами, адепты Судьбы, пользуетесь теми же приемами!
     – Бубнежник Бу стал черным колдуном? – вознегодовал, припомнив романтичные описания зловещих колдунов в моих любимых книжках. – Очень сомнительно.
     – Бубнежник Бу... Бубал Вайшиндаса, племянник Абхая Вайшиндасы, – она печально вздохнула. – Забавный был малец. Крепкий, толстощекий, крикливый... Он никогда не был злым или чрезмерно грубым. Глупым – да, но не подлым... Я не верю, что в одночасье можно так измениться.
     – Заемная сила выедает слабых изнутри, – тихо заметил Учитель Доо, доливая в чашку чай.
     – Да, это так, – Дейю помолчала и кончиками пальцев прикоснулась к завернутой в платок кошачьей лапке. – За все нужно отвечать. Он ответит.

     По возвращении тщательно записал все, касающееся преступления Бубнежника Бу, на особый свиток. Присоединил его к предыдущему отчету о поимке духов, любовно оглядел формирующийся архив, запер ящик стола и вышел на вечерние улицы. В кабачок Умина идти не хотелось, но ликование переполняло и несло в гущу толпы, к шуму и суете.
     – Эй-эй!!! Молодой господин!!! – раздался крик из-под тента уличной едальни.
     Длинный стол был заставлен тарелками, вокруг теснились какие-то люди. Лишь подойдя ближе, я узнал в крепких, ярко одетых мужчинах, призывно машущих руками, стражу патруля во главе с десятником Гёро. Радостно улыбаясь, поспешил под тент – мне было с кем разделить свой триумф.
     – Садись за стол, – подтолкнул к лавке высокий патрульный. Сросшиеся брови придавали ему грозный вид, но сегодня я никого не боялся. – Ты ведь тоже немного нам помог! Имеешь право отпраздновать!
     Я опешил. Как это «немного помог»? Да я сам все и сделал! И только открыл рот, чтобы оспорить сомнительный комплимент, как напоролся на смеющийся взгляд Айсина Гёро. Он еле заметно покачал головой, и рот я сообразительно закрыл. А потом рассмеялся в ответ на улыбки суровых мужчин и сел среди них на освобожденное специально для меня место.
     С жадным любопытством расспрашивал о том, что сказал на допросе Бубнежник, где он прятался, почему не убежал из квартала, и мне наперебой рассказывали...
     Почему не убежал – неизвестно. Это единственный момент, который остался не выясненным. Ворюга даже под пыткой не хотел признаваться в присвоении тех денег, которые ему давали в долг перед женитьбой почтенные торговцы и менялы. Конечно, лавка его пойдет с молотка, но ее стоимость не покроет займов, так что отрабатывать полученные монеты предстоит долгим и тяжким трудом под присмотром очень квалифицированных надзирателей. И наглые кражи из домов почтенных горожан только увеличат срок каторги, хотя многое из награбленного удалось вернуть. Да почти все вернули! Нашли, да. Прятался он в подвале собственного дома, там же хранил добычу, но таился так, что никто из соседей ничего не замечал. «Таинственный незнакомец», конечно, вызывал подозрения, но ловко ускользал от стражи. Никому даже в голову не пришло, что ворюга может столь нагло себя вести.
     – Но ведь не узнавали! – резонно возразил я. – Никто его так и не узнал.
     – Да просто не думали, что Бубнежник может быть таким идиотом! – рослый сосед подвинул мне одну из только что принесенных кружек рисового пива. – И что такими идиотками покажут себя служанки. Тоже мне, нашли героя-любовника... Тьфу!
     Десятник строго сдвинул брови, а я умоляюще вскинул руку:
     – Господин десятник, я немножечко... – и быстро, пока не отобрали, сунул нос в шапку ароматной пены.
     Пиво горчило, но это был вкус победы. Моей победы, слегка приправленной разочарованием.
     Служанки, садовницы, пряхи не были с ним близко знакомы – они работают весь день на хозяев, и лавку его никто из них не посещал... да и вообще мало кто посещал. От собратьев-лавочников злоумышленник старался держаться подальше. К тому же трюк с накладной бородой и бровями оказался на диво эффективным, внешность Бубнежника сильно изменилась. Почему его никто не видел во время краж? Этот дурак врет, что нашел где-то амулет, делающий его невидимкой, но потерял его во время задержания. Ага, рассказывай! Дружный гогот вновь потряс окрестности. Да и неважно! Нашли, поймали, повязали. Ну, теперь и премию дадут, и вот, сутки отдыха позволили... конечно, иначе не сидели бы здесь, пиво не дули, пока наши работают.
     – Пошли, парень, – хлопнул меня по плечу десятник. – Провожу до дома.
     – Да я еще... – было удивительно хорошо в компании славных стражей, но взгляд Айсина Гёро призвал к послушанию.
     Распрощавшись с собутыльниками – я ощущал себя совершенно взрослым, опытным мужчиной – мы отправились к «Дому в камышах».
     – Анонимщики писали о том, что Бубнежник вернулся в квартал, – признался десятник. – Мы проверяли его дом, искали на улицах. Бестолку. Я был уверен, что все это выдумки, вон, даже вас с учителем умудрились заподозрить...
     – А почему таинственный незнакомец в черном плаще не привлек вашего внимания? Пропавший растратчик - и одновременно из ниоткуда возникший чужак...
     – Отчего же, – усмехнулся Гёро. – Привлек. Но нам на глаза он просто не попадался, как и вправду заколдованный. Вот скажи, как он мог кружить голову девицам? Ты же помнишь Бубнежника, от него любая норовила побыстрее сбежать! Даже Шая, уж на что обеднела, и то кривилась, как речь о нем заходила...
     – Может быть, это она укрывала беглого женишка? – задал провокационный вопрос.
     – Нет, – отверг мои измышления десятник. – Мы и у нее обыски проводили без результата, и преступник против нее не дал показаний. Чиста Шая. Ну, можешь представить, что незнакомый сердцеед – это наш старый добрый Бу?
     – Не могу.
     – И мы не могли.
     Дальше шли молча, наслаждаясь остывшим воздухом, полным ароматов ночных цветов, а уже у ворот дома я осторожно заметил:
     – Вы, надеюсь, понимаете, что сам Бубнежник, в одиночку, не смог бы так долго ускользать от правосудия?
     – Конечно, – вздохнул десятник Гёро. – За всем этим стоит чей-то замысел... Но о своем сообщнике негодяй молчит даже под пытками. Ничего. Любой хитрец рано или поздно попадается. В тот момент, когда он решит, что обхитрил всех...
     Мы обменялись заговорщицкими улыбками.


  

4. Дороги снов

        Учитель Доо выбрал весьма своеобразный способ развития моих семейных талантов. Застав за пролистыванием очередного охотничьего трактата, он заметил, что способы выслеживания дичи и преступников мало различаются между собой, и вот уже которую неделю я учился применять на практике изложенные в фолиантах теоретические рекомендации. Роль дичи успешно – и с удовольствием – играл Хранитель Сию, передвигаясь по саду то в физическом, то в эфирном теле. Он старательно путал следы, светящиеся синими кляксами в фокусе измененного зрения или вдавленные круглыми неглубокими ямками в землю нашего мира, прятался в высокой траве и скрывался в ветвях деревьев. Я скрупулезно исследовал сад, и в погоне за хитрой добычей изучил все уровни реальности, от тонких энергий до грубых материй.
        Учитель Доо тоже занимался своим любимым делом – вносил хаос в мою и без того непростую жизнь. Задавал курс самостоятельных тренировок и тайком проникал в мою спальню или кабинет. То изымал, то подбрасывал самые разнообразные предметы, иногда даже подозрительно-опасные, вроде окровавленного кинжала. Не знаю, где он его раздобыл. Я должен был проследить пути вторжений, воссоздать траекторию перемещений по комнатам и истребовать похищенное или вернуть подброшенное.
        Иногда наставник отказывался забирать «подарки». Именно так случилось с подкинутым в запертый ящик письменного стола деревянным веером. Учебный муляж, а короткая дубинка, которую Учитель Доо постоянно носил на поясе, оказалась не чем иным, как настоящим тешанем [12]. Наставник гордо развернул изящные пластины, снабженные острой режущей кромкой... давно забытое современными бойцами оружие.
        Первый урок мне ничуть не понравился. Владение веером требовало виртуозного управления телом. Техника работы кардинально отличалась от ухваток, вбитых в детстве наставником по фехтованию мечом. Приходилось переучиваться буквально во всем: стойки, положение кисти, напряжение запястий, направление ударов...
        – Зачем мне это нужно? – возмущению не было предела. – Благородные мужи владеют мечом, регулярно проводят турниры. Фехтование признано одним из изящных искусств. Ты же учишь не коварным приемам, позволяющим победить противника, а каким-то невнятным танцулькам. «Спину ровнее», «ногами работай»... Какой ущерб можно нанести ровной спиной и этой нелепой игрушкой? – кивнул на резной веер в его руке, еле заметно отливающий сталью на ребрах.
        – Мне, конечно, неизвестны последние модные веяния двора, – Учитель Доо лениво раскрыл костяные пластины и пару раз обмахнул разгоряченное упражнениями лицо, – но царедворцы всегда были консервативными. Украсив скудость своего существования неисчислимым количеством условностей и ритуалов, они не забывали и о безопасности. Во дворце никто не имеет права носить оружие, кроме императорской стражи. Веера же испокон веков являются частью придворного одеяния мужчин и женщин, и кто сказал, что их можно использовать лишь для безмолвных бесед на любовные темы?
        – О! – это же совсем другое дело. Язык любовных бесед – намного более перспективное применение веера в тиши дворцовых покоев.
        – Научу и ему, – усмехнулся наставник. – Что до нанесения ущерба...
        Он пожал плечами и со скучающим видом подошел к старой сливе, просунувшей толстую ветку во двор. Чуть выставил вперед правую ногу, подпружинил колени и, почти незаметно скрутив бедра, щелкнул по ней сложенным веером. Я еле успел уклониться от острой щепки, просвистевшей мимо виска. С оглушительным треском ветка рухнула, засыпав тренировочную площадку листьями и плодами. Спина Учителя Доо, кстати, осталась абсолютно ровной.
        – Не важно, какое оружие держат руки: меч, кинжал, кубок с ядом... или нелепую игрушку. Рецепт победы – искусство «единой нити». Мастерство владения боевым веером почти забыто сегодня, поэтому у тебя будет преимущество перед многими, если не всеми, когда вернешься в замкнутый мир Шести Семей.
        Да! Я хотел разить врагов так же красиво, как Учитель Доо сокрушил ветку сливы. Поэтому о смене такого безобидного внешне оружия на привычный победоносный меч больше не заикался. Оптимистичное высказывание о возвращении предпочел же вообще пропустить мимо ушей.
        Песочница пустовала редко. Скорость начертания знаков, контроль над взрывами... я был доволен прогрессом в овладении этой техникой. Ежедневные медитации также помогали смотреть на мир свежим взглядом. Несуразности, непривычности и неясности четко выделял сознанием, что позволяло успешно решать задания моих столь изощренных в издевательствах наставников. Иногда краем глаза улавливал призрачное присутствие хранителя места. Гигантская кобра с любопытством следила за происками спевшихся Сию и Доо.
        Выбираться за ворота не было ни времени, ни желания. Учитель Доо максимально нарастил интенсивность тренировок и изучения храмового наречия, и я уже мог неплохо на нем изъясняться. Утром осваивал упражнения с боевым веером, а вечерами вел беседы о высоком на древнем языке, выправляя произношение и нарабатывая словарный запас. А когда мне преподали основы сложения старинных баллад, немало времени провел за сочинением пафосных описаний великих свершений Хранителя Сию и Учителя Доо на ниве воровства и скрытничества.

        В последнее время моя одежда стала подозрительно потрескивать на тренировках, но я не обращал на это особого внимания. Мало ли за какой сучок можно зацепиться, выслеживая Хранителя Сию в саду? Понял, что с ней не все в порядке, только тогда, когда прочная домашняя куртка вдруг лопнула по шву на плече, помешав поднести к губам чашку утреннего чая. Неплохо бы обзавестись новой, для чего следовало вновь выйти на улицы квартала Ворон. Простое решение, как оказалось, было не просто исполнить, потому что в негодность пришел весь гардероб. Единственная выходная куртка обтягивала торс совершенно неприличным образом, а захваченные из дома новые, еще ненадеванные туфли оказались безнадежно малы. Решив последовать добрым советам, встречавшимся в книгах по домоводству, налил в туфли воды и сделал несколько шагов по комнате... Стопы безбожно ломило. Шипя и прихрамывая, подобрался к зеркалу и попытался взглянуть на себя объективно, как на незнакомца. Ну что сказать, если не кривить душой? Жалкое зрелище? Нет, душераздирающее зрелище! Запястья по-сиротски торчали из коротких рукавов элегантной куртки для визитов, штанины заканчивались значительно выше тощих щиколоток... а уши? Оказывается, они ужасно топорщатся, эти уши! Ладно, чем хуже – тем лучше, всем не угодишь. Да и не привык никому угождать. Туго затянул в пучок уже изрядно отросшие волосы, воткнул под щегольским углом свою единственную шпильку, расстегнул верхнюю пуговицу куртки, чтобы воротник не давил шею, и отважно спустился на кухню, к Учителю Доо.
        – Я рад, что ты научился замечать очевидное, – наставник иронично отсалютовал моей смелости чашкой с чаем. – Выглядишь «не очень», но все поправимо. Кажется, где-то в глубине квартала была одна забавная швейная мастерская. Если семья мастера не уехала в более приличное место, то нас там смогут удивить.
        Я был готов и забавляться, и удивляться. Но больше всего на свете хотел снова ощутить себя одетым, как нормальный человек. Уши бы еще кто-нибудь помог слегка подправить... это я точно размечтался о несбыточном.

        Мы уходили от центральных улиц все дальше. Дома превращались в домишки, улицы – в кривые переулки, благородство старины сменялось откровенной дряхлостью. Грязь у обочин, груды мусора на выщербленной мостовой, оборванные серые личности, шмыгающие от дома к дому... День на дворе, почему они болтаются без дела? Учитель Доо орлиным взором озирал окрестности в поисках только ему одному известных примет. Наконец он остановился у покосившихся ворот, ничем не выделяющихся среди соседних. На стук долго никто не отзывался, и лишь когда мы собрались уходить, их створки коротко скрипнули. С серостью запущенного грязного дворика почти слился сгорбленный человечек, одетый в засаленный халат. Его лысая голова тряслась, руки судорожно сжимали клюку, глаза подслеповато щурились, а на пергаментном, почти коричневом лице с трудом просматривалась татуировка портного. Почти сбивала с ног вонь дряхлого тела, будто гниющего заживо.
        – Пойдем отсюда, учитель, – я потянул его за рукав, стараясь дышать как можно реже. – Разве это мастер?
        – Я Мастер, – важно проквакал старик. – А вы кто, хотел бы я знать?
        – А мы те, кому нужно Ваше мастерство, – почтительно поклонился Учитель Доо, больно стиснув мое запястье и заставляя согнуться столь же низко. – Если, конечно, оно не уступает мастерству Вашего уважаемого деда.
        – Ха! Я помню Вас, – старик, чуть оживившись, ткнул трясущимся пальцем в наставника. Что за фамильярность! – Заходите.
        Вскоре мы умостились на жесткие липучие табуретки в скудно обставленной крохотной комнате для гостей. Чаю нам, конечно, не предложили... очень кстати. Кроме проникающего во все щели тошнотворного запаха, «радовали» глаз не менее дюжины жирных черных тараканов. Не обращая внимания на людей, они деловито сновали по затянутым старыми бумажными обоями стенам. Пожалуй, я несколько переоценил свою готовность удивляться.
        – Что нужно? – спросил старик, достав из кармана перекошенные очки с треснувшим стеклом и водрузив их на длинный костлявый нос.
        – Полный комплект одежды для молодого го... человека. Все, от дорожной экипировки до парадного одеяния. О моих потребностях поговорим позже, но они не будут чрезмерными.
        – Какие-то особые требования? – старик был собран и деловит, хотя и не перестал вонять.
        – Парадное изготовьте в родовых цветах Иса. Остальное Вам должно быть известно.
        – Конечно, конечно... – важно кивнул портной, рассматривая меня сквозь мутные стекла. – В записях деда сказано... Молодой человек растет, это тоже нужно учесть. Наши изделия служат долго. И шьем для клиента только один раз.
        – Раз в пятьдесят лет, – уважительно поправил Учитель Доо. – Я ведь здесь тоже за этим.
        – Хм... поймал! Мало кто знает об этой поправке. Что же, прошу в мастерскую... – старик церемонно указал на щелястую дверь.
        В мастерской, на удивление, царил порядок. Конечно, с тем, как я вылизал жилую часть нашего дома, его не сравнить, но контраст с остальным окружением был разителен. У вымытого окна два мальчишки-подмастерья скалывали булавками раскроенную ткань. На длинном выскобленном столе блестели лезвия ножниц разных размеров и форм, в большой деревянной чаше сложены горкой куски разноцветного мела, с вбитых в стену гвоздиков свешивались портновские лекала. В углу притаились железные громоздкие агрегаты, заинтересовавшие Учителя Доо. Мастер, в ответ на его удивленный взгляд, немедленно пояснил:
        – Швейная машинка для грубой работы. Сами понимаете, шить на руках – дело не быстрое. Да и отпариватель необходим, чтобы проглаживать плотные ткани... Во времена моего деда такого не было, но уж он бы это оценил. Ле Вин! – на зов, аккуратно свернув работу, подскочил самый маленький подмастерье. – Запомни, внук, уважаемых заказчиков. Может быть, – он усмехнулся, – лет через пятьдесят они вновь постучат в нашу дверь.
        Мальчишка послушно уставился на нас, и я заметил слабое свечение вокруг радужки его темных, как сливы, глаз. Ага! Эти портняжки не просто «интересные» мастера, они одарены частичкой изнанки... Но почему живут в трущобах? Почему столь неопрятны? Неужели приятно нюхать вонь и лицезреть тараканов? Работа настоящего мастера ценится клиентом, они имеют достаточно средств, чтобы не прятаться в темных закоулках. Лучшие мастера столицы обслуживали сестер. Шили и на меня, и делали это неплохо – вон как ревниво скользнули по тесному костюму глаза подмастерья. Портные всегда безупречно выглядели, были надушены и наряжены не без щегольства. Может быть, не так уж хорошо шьют эти неведомые гении? Я не сдержал скептического смешка.
        Тем временем старик водрузил на конторку тяжелую книгу в потертом переплете и на чистой странице начертал сегодняшнее число:
        – Как мы должны называть нашего нового заказчика?
        – Ученик, – уверенно заявил Учитель Доо.
        – Месяц его рождения...
        Пока Учитель Доо отвечал, я пытался понять, зачем портному столь личные сведения о клиенте. Даже хотел потребовать прямого ответа, но Учитель не позволил мне и рта раскрыть. Впрочем, мастер вскоре пояснил причину своего неуместного любопытства:
        – До последних дней ты почти не рос, а теперь растешь, растешь быстро... – он задумчиво рассматривал мою фигуру, обходя ее по кругу и прикладывая то к спине, то к плечам потертую веревку с навязанными по всей длине узелками. – Кровь Исхода Зимы. Где-то года через три рост увеличится не меньше, чем на тридцать сантиметров... да, закладывать нужно тридцать. Плечи... сюда еще не меньше пятнадцати уйдет, а то и все двадцать. Пояс... бедра... сложение не богатырское, достаточно будет десяти-двенадцати...
        Да, я родился в день Исхода Зимы, когда ночи уже совсем не так длинны и темны, а солнце все чаще улыбается из-за туч... но неужели этот факт как-то соотносится с теми прогнозами, которые сделал мастер о моем будущих габаритах? Этот тесный костюм пошили лишь полгода назад, а они уверены, что их одежду смогу носить и через три? Шарлатанством попахивает.
        Портной время от времени подходил к книге и царапал непонятные закорючки. Судя по тому, с каким любопытством таращился на нас внук портного, он тоже не был посвящен в тайну их значений. Еще раз измерив меня, старик кивком указал на низкий грубый табурет, небрежно задвинутый в угол. Я подавил вспыхнувшее от пренебрежительного жеста возмущение и неохотно присел, ожидая завершения беседы мастера с Учителем Доо. Они неспешно обсуждали подробности моего гардероба, готовя его, казалось, на все случаи жизни, и наставник со вкусом рассуждал о последних тенденциях моды. Заминку вызвал лишь вопрос обуви.
        – Мастер Тынер? Что Вы! Его семья давно сгинула! – Но портной все же утешил наставника, насладившись сначала его огорчением в полной мере. – Не волнуйтесь, сапожник у меня есть на примете. Не такой, конечно, как партнер моего покойного деда, но тоже весьма годный... Так. Теперь, уважаемый старый заказчик, займемся Вами... – он потер руки и перелистнул страницы почти в самое начало фолианта.
        – Что это было? – спросил я, когда мы вышли в переулок. – Кто они? Как тут можно жить? Грязь, вонь, насекомые!.. да тут, наверное, еще и бродяги шастают? И грабители!
        Учитель Доо лишь загадочно улыбнулся и пожал плечами. Но когда мы практически подошли к дому остановился и придержал твердой рукою:
        – Не смотри на картинку, которую держат у глаз, смотри за нее. И, кстати, не забудь ознакомиться с суммой счета, который выставят за работу. Превосходную работу, смею заверить, – ладонь ободряюще похлопала по плечу. – Эти мастера гениальны в своих экспериментах.
        Я фыркнул. Опять какие-то таинственные персонажи с неизвестными талантами. Посмотрим, что там сошьют, отчего бы не посмотреть? А сумма счета... когда Иса волновали деньги? Эксперименты всегда стоят недешево.

        ...Неизменно вкусный обед. Неспешная беседа о тонкостях перевода «Песни нарождающегося бытия» на современный бахарский. Залитый солнцем письменный стол в кабинете... Благоговейно переношу на шелк пиктограммы древнего трехстишья, тронувшего сердце:
        Проснись, мотылек!
        В лунном свете таится
        Дыханье Судьбы.
        И размываю тушь в виде ночного облака, сквозь которое проглядывает Луна. Одинокий силуэт, не то грустный, не то смиренный, не то мужской, не то женский...
        Порыв летнего ветра, напоенный ароматами луга, откинул штору с окна и закрутил по медовым доскам пола смерчи цветочной пыльцы. В них проскакивают алые, черные искры, как сиянье изнанки в глазах подмастерья портного. Зеркала многократно отразили Ле Вина, несущего ворох ослепительно белых одежд, и меня в тесном костюме, с по-прежнему торчащими ушами.
        – Нет, так не годится, уважаемый господин, – приговаривал мальчишка, помогая избавится от старого наряда, – Вам предстоит долгий путь, и мы позаботимся, чтобы Вы выглядели достойно... – он отступил шаг назад и удовлетворенно улыбнулся, повернув ко мне зеркало. – Вот!
        – Нет! Сними это с меня немедленно!
        В зеркалах корчилась гротескно вытянутая фигура, облаченная в невообразимо-розовый длиннополый наряд, отороченный кружевами. Лишь бы никто не увидел!.
        – О! – звонкий голосок Нилы ворвался в зеркальную комнату, – Вот где ты прячешься, братик! Мы скучаем по тебе, дорогой! В наших горах так тоскливо вечерами... Что это с тобой? Девочки, посмотрите, как забавен наш Ганга!
        Поздно! Я попытался радушно улыбнуться Гаури, Васанте, Кунданике, Ниле... Шрипати?.. Бхагалакшми?.. Но позвольте! Эти почтенные матроны давно царят в семьях своих мужей. Лиц самых старших сестры почти и не помню. Откуда здесь они? Я отчаянно рванул сковавшую плотным коконом одежду. Безрезультатно. В зал вошел озабоченный Сию, прыгнул на плечо и строго оглядел глумливо хохочущих девиц. Острые когти во мгновение ока пропороли розовое недоразумение, превратив прочный кокон в лохмотья. Свежий ветер ворвался в окно, сорвал их с меня и унес в небо. Принял за лепестки цветущей вишни... Вскрикнул от боли подмастерье.
        Резко открыл глаза. Язвительный смех сестер словно застрял в ушах. Спал? Растерев ладонями лицо, прогнал последний вязкий клочок сна. Голова гудела, веки налились свинцом. Недаром нянюшка предостерегала от послеполуденных сновидений – в эти часы зыбка грань между мирами и уязвима душа... Моя была сильно уязвлена, да. Когда после вежливого стука в проеме двери кабинета возник подмастерье портного, я невольно вздрогнул, но тот ничего не заметил, потому что смущенно и опасливо прятал глаза.
        Учитель Доо вошел следом и откровенно залюбовался рисунком:
        – Весьма изысканно, юный друг, весьма... а главное – безопасно. Вполне достойно стены твоего кабинета. Портной, – пояснил он присутствие Ле Вина, – должен проводить нас к известному им сапожнику.

        Мои растоптанные сандалии старались не отстать от аккуратных ботиночек из крепкой парусины: маленький проводник спешил доставить нас к мастеру. Проблема обуви стояла настолько остро, что требовала срочного решения.
        Мастерская расположилась в более приличном районе квартала, чем жилище портных, но я в своих странствиях на эти улицы тоже не забредал. Сапожник оказался обычными мастеровым средних лет, полноватым и улыбчивым. Запах кож, красителей, перестук молоточков подмастерьев – привычная для квартала Ворон обстановка. Ничего необычного. Это успокаивало.
        Примерил пару легких туфель, присмотрел прочные сандалии, позволил мастеру снять гипсовые слепки со стоп для персональной колодки. Учитель Доо подробно обсудил с сапожником заказ и договорился с подмастерьем портного о моем самостоятельном визите к ним.

        На следующий день вновь стоял у ворот дома портных. Один. Стучать не хотелось. Вообще не было желания прикасаться к их замызганным створкам. Но кое-что с прошлого визита все же изменилось: из незаметной дырки выглядывала красная шелковая кисточка, привязанная к веревке. Раньше ее здесь не было. Уверенно потянул, отвечая на столь явно выраженное приглашение. В глубине двора простуженно закашлял колокольчик. Подмастерье встретил на пороге поклоном, проводил в другое крыло дома и распахнул передо мною тяжелую дверь.
        С некоторой опаской вошел в просторную комнату, больше похожую на зал для танцев. Драгоценные зеркала обрамляли пространство, матово поблескивал натертый воском пол, на длинных скамьях с резными спинками были аккуратно разложены уже выкроенные и сметанные одежды. Материал был выше всяких похвал: тонкая кожа, бархатистая замша, плотный кашемир неярких цветов – серого, песчаного, коричневого... И шелк. Просто груды драгоценного шелка всех мыслимых оттенков синего.
        Мастера поначалу просто не узнал: узел волос забран в золотой колпачок с накладками из слоновой кости, простота домашнего костюма подчеркивала изысканность дорогого сукна, осанка и жесты полны сдержанного достоинства.
        – Прошу уважаемого клиента немного освежиться с дороги, – гостеприимно проводил к чайному столику и наполнил крохотные фарфоровые чашки напитком густого, почти чернильного цвета.
        Аромат горных сосен, нотка цветущего лимона и еле уловимый запах морских водорослей... неужели «Приют отшельника»? Не только очень дорогой, но и крайне редкий чай, даже отец нечасто позволял себе им наслаждаться. Похоже, эти портные на самом деле знают толк в настоящих вещах, и мне не придется ближайшие пятьдесят лет носить нелепые халаты типа того, что был на мастере в наш первый визит.
        После примерки Ле Вин проводил меня до ворот и, открывая их створки, пробормотал еле слышно:
        – Простите, господин, что я пролез в Ваш сон. Мне было обидно, что в прошлый раз Вы так пренебрежительно смотрели на дедушку... Ваш хранитель был совершенно прав, наказав меня за наглость.
        Я ободряюще хлопнул мальчишку по плечу и кивнул. Вот как? Сон был не прост? И причем тут Сию? Странности множились.
        По дороге домой обдумывал причины столь разительной перемены облика и манер портных и совершенно не следил за тем, куда несут ноги. Очнулся в тупике, у развалин какого-то давно покинутого строения. Видимо, свернул не туда. Покрутил головой, вспоминая дорогу, и услышал чей-то залихватский свист. Грубый голос окликнул со спины:
        – Стой, пацан! Ты кто?.. Эй, братва, гля, кто к нам пришел!
        Я оглянулся и по привычке вежливо улыбнулся. Надо мной возвышался рослый, крепко сбитый парень. Русые волосы плохо стрижеными лохмами падали на широкие плечи, серые глаза нагло пялились с загорелого до черноты лица, а в руке многозначительно покачивалась увесистая палка. На виске синело восходящее солнце – я не смог вспомнить, что означает сей знак в реестре зарегистрированных символов профессий.
        – Это наша улица, девица, – объявил он скучающим тоном. – Так что слушай сюды или тебя отсель унесут.
        Пока он говорил, из руин показались подростки от десяти до шестнадцати лет. Их было шестеро, или семеро... так сразу и не сосчитать. В прошлый наш визит эта компания слонялась без дела в дальних закоулках, кидала камни в ворота и без того убогих домов и громко гоготала. В центральной части квартала Ворон их сверстники по улицам просто так не бродили. Овладевали секретами родового ремесла или учились профессии в других уважаемых семействах. Мне за все время так и не удалось ни с кем подружиться, потому что старшие тщательно следили, чтобы отпрыски не отлынивали от работы и не отвлекались на праздную болтовню.
        – Я не девица, – осторожно поправил, сдвигаясь в сторону, чтобы видеть и говорившего, и его приближающихся приятелей.
        – А мы проверим, – ухмыльнулся громила. – Ты чё тут шастаешь?
        – Почему это вдруг меня должны отсюда унести? – вернулся к его начальному заявлению, прощупывая обстановку и пытаясь выбрать правильную модель поведения. Попадать в такие ситуации прежде мне не доводилось.
        – Ты чё, тупой? Ты не с нашего раёна. Все чужие, кто ходит по нашей улице, должны платить за это! А ты не платил! – с пафосом заявил собеседник, помахивая палкой. Речь, судя по всему, была хорошо заучена.
        – Я что-то не припомню таких законов и уложений! – мой внутренний Иса отреагировал на отсылку к правилам.
        – Тебя законы не касаются, – оскалился партнер по диалогу.
        – Почему? – во мне проснулся чисто академический интерес... боюсь, совсем не вовремя.
        – Потому что ты глиста!!! – заржал вожак. Палка, с малоаппетитным чавканьем, опустилась в его раскрытую ладонь. – Ты кто вааще? Чё тут делаешь?
        – Живу я тут, – скромно пожал плечами, обоснованно подозревая, что ничем хорошим наш диалог не кончится в любом случае. – Недавно, конечно, но вот... живу.
        – Кого из старших знаешь?
        – Чьих старших? Никого не знаю. Недавно я здесь.
        – Не спросясь живешь, значит... Без прописки по чужим улицам шастаешь... – протянул вожак. – А чё у тебя есть? Семки есть?
        – Что? – удивился я. – А-а-а, семечки... Нет, я их не употребляю.
        – Надо же! «Не употребляю»... – передразнил нарочито тонким голосом. Приближающиеся подростки глумливо загоготали. – А если найду?
        – А кто тебе даст? – я понял, что держаться нужно до конца. Вожак ставил меня в положение, когда отступление подобно полной потере лица.
        – Не дашь? Ты чё такой дерзкий? – картинно удивился заводила.
        Ударить его? Но в драку полезут и остальные... Бить всех? Но здесь есть маленькие мальчишки, их бить как-то не с руки. А если они меня? Их же шестеро... точно, с главарем – семеро. Я лихорадочно вспоминал хитрые приемчики, которые осваивал на утренних тренировках... и не мог вспомнить ни одного. Последние упражнения для медитации – стояние на одной ноге – не подходили... Любимый комплекс «Журавль на взлете»... тоже был не очень применим. Жаль, не взял с собой веер, им можно было бы насмешить банду до колик.
        – Кто за тебя подпишется? – прищурился вожак.
        – Никто не подпишется. Зачем за меня подписываться? – елки-палки, забыл, чем нужно бить сначала: рукой или ногой?
        – Ладно, глиста, гони двадцать медяшек и вали отсюда, пока цел, – его светлые глаза казались оловянными пуговицами. Именно это пугало больше всего.
        – У меня нет медяшек, – был предельно честен, потому что в кошеле у пояса завалялась лишь несколько золотых.
        – Ну, завтра принесешь, – великодушно велел заводила. – Должен будешь. Только уже не двадцать, а сорок.
        – За что? – меня явно собирались обложить данью.
        Может, отдать золотой? Ну да! С такими деньгами отсюда точно не выйду живым.
        – За завтра и за сегодня! И за всю твою дешевую жизнь, мокрица! – торжественно объявил вожак и попытался толкнуть в грудь.
        Воздух за спиной колыхнулся. Рефлекторно отшагнул в сторону, чтобы видеть источник движения. Там, где стоял раньше, скорчился на четвереньках самый младший из стаи. От толчка заводилы я должен был запнуться за него, после чего сложно было бы удержаться на ногах, а упавшего бить проще. Хорошо, что почуял неладное и отступил не назад, а в сторону, но вожаку не повезло. Увлеченный инерцией толчка, он резко провалился вперед и наткнулся на присевшего подельника. Вместо меня. Падая в пыль, выдал красноречивую тираду, полную угроз.
        Сейчас начнут бить.
        Узкий тупик не предоставлял пространства для маневра, придется прорываться через нападающих. Драку затягивать ни в коем случае нельзя. В первую очередь нужно выключить вожака...
        Пока мысли скакали в голове как блохи, встрепанный заводила успел вскочить на ноги и перешел к боевым действиям. Тяжелая палка выглядела в его руках привычным инструментом. Я успел уйти с линии атаки, пропустив ее мимо виска. «Не думай, делай!», – как же ты прав, Учитель Доо! Палка снова угрожающе близко просвистела над ухом. Чуть присел и сбил траекторию руки противника, уходящую на новый удар. Одновременно впечатался основанием ладони другой руки в лицо. Что-то хрустнуло. Изо рта и носа напавшего хлынула кровь. Нужно немедленно уходить, пока путь свободен! С дикими криками за мной кинулись остальные участники банды. Удачно попал пару раз ребром стопы по коленям первых подбежавших, внес смятение в ряды врагов и помчался в сторону дома, безошибочно выбирая нужную дорогу в лабиринте улиц.
        Остановила бег вывеска «БакОлейная лавка». Отдышался. Огляделся – погони не было. Да и вряд ли они рискнут заявиться на центральные улицы, это не их территория. Спасен! Судьба, как хорошо-то! От впрыснутого в кровь адреналина слегка потряхивало. Вспомнил все подробности стычки и остался доволен собой. За время тренировок тело, как и обещал наставник, успело многое освоить. Видеть, двигаться, дышать – что надо еще уметь? Разумом не всегда успевал осмыслить и вовремя отреагировать на изменяющиеся обстоятельства, а ноги и руки знали, что нужно делать... и действовали безошибочно. Я победил! В первой же настоящей драке! Надеюсь, эту трепку шакалята надолго запомнят.

        За обедом несколько раз порывался рассказать Учителю Доо о своем триумфе, но не придумал, с чего начать. К тому же он мог решить, что я хвастаюсь... хотя да, похвастаться хотелось. Стер удовлетворенную ухмылку с лица, смахнул в тазик объедки с тарелок. Чан для пищевых отходов уже издавал кислый запах вчерашней еды, надо бы его вынести со двора к общественной помойке. Раз в неделю ее очищали специальные столичные мусорщики, вот и пусть наши объедки портят воздух там.
        Негромко звякнул гонг на воротах центрального двора. Я поспешил снять засов, сгорая от любопытства. Створки распахнулись как бы сами собой, на пороге стоял незнакомый мужчина.
        – Мне нужен хозяин дома, – голос сочился уверенностью в том, что пожелание будет исполнено немедленно.
        – Я хозяин, – чтобы взглянуть в глаза, пришлось чуть запрокинуть голову.
        Ответный взгляд был холоден, непроницаем и внушал опасения.
        – Значит, мне нужен ты, – если посетитель был удивлен моему статусу, то виду не подал. – И тот, кто за тебя отвечает.
        – Я сам отвечаю за себя. Но могу проводить тебя к своему учителю, – почему-то совершенно не хотелось использовать при общении с этим визитером традиционные формулы вежливости.
        – Проводи, – согласился он.
        У меня возникло стойкое ощущение, что это была не просьба. Это был приказ.
        Учитель Доо, будто почуяв неладное, вышел из кухни с чашкой чая в руке и облокотился на перила галереи в обманчиво расслабленной позе. Посетитель замер посреди двора, вдруг заполнившегося тишиной. Перестали шелестеть деревья в саду и птицы замолкли... Я внимательно разглядывал незнакомца и чем дальше, тем больше понимал, что впустил в свой дом совсем не комнатную собачку. С Учителем Доо роднил его и тяжелый взгляд, и застывшие в напряжении широкие плечи, прикрытые лишь короткой кожаной безрукавкой. На правой руке красовалась татуировка в виде Тёу Жюна с ножом в зубах – мифического ныряльщика за жемчугом и сильного духом бойца. Я читал о нем в книжках. Распахнутый ворот обнажал мускулистую грудь с изображением демона, держащего в лапах три звезды. Я вспомнил примицерия Иниго и усмехнулся. Затянувшееся молчание нарушил визитер.
        – Мир вашему дому, – он чуть поклонился. – Я приветствую Вас.
        – Приветствую и я, – небрежно кивнул Учитель Доо, поставив чашку на перила. – Что привело в наш скромный дом столь уважаемого мато-якки?
        Мато-якки? Кто это? Выяснять сейчас социальную принадлежность гостя было бы верхом глупости.
        – Небольшая оплошность, которую совершил Ваш ученик, – мужчина обвел двор оценивающим взглядом.
        Проверяет соответствие утверждения о скромности жилища реальному положению дел?
        – И каков конкретный объем небольшой оплошности, совершенной моим учеником? – казалось, даже воздух вокруг Учителя Доо ощутимо похолодел.
        Это почувствовал и посетитель, но нажал сильнее.
        – Нарушение границ нашей территории и причинение вреда моему ученику, – он был абсолютно уверен в своей правоте.
        – Где и как ему это удалось? – зрачки Учителя Доо сузились.
        – Северо-восток квартала Ворон входит в зону нашей ответственности. Там запрещено бродить посторонним. Вашего ученика неоднократно видели в тех местах.
        – Я разрешил ему, – улыбка Учителя Доо напомнила дружелюбный оскал тигра.
        Пальцы визитера, покрытые татуированными перстнями, чуть вздрогнули, словно усилием воли удержались от хвата за нож. Наборная рукоять недвусмысленно выглядывала из-за алого кушака, обшитого бахромой.
        – Вы имеете право давать такие разрешения? – впервые незнакомец изволил изобразить эмоцию на грубо вылепленном лице.
        – Только я вправе что-то разрешать или запрещать своему ученику. И только я вправе решать вопросы о его наказании или поощрении, – Учитель Доо чуть пожал плечами.
        – Правила нашей территории...
        – Права, касающиеся моего ученика, распространяются на любую территорию, – прервал его наставник, нарушая ранее принятую неспешную церемонность беседы.
        Он вынул из широкого рукава домашней куртки небольшую пластину уже изрядно позеленевшей бронзы с пропущенной сквозь нее такой же старой потертой цепочкой и протянул визитеру. Как он хранит в рукавах все эти вещи?
        Мато-якки невольно пришлось сделать несколько встречных шагов, чтобы ознакомиться с предъявленным. Небрежно взяв в руки пластину, он вгляделся в нее... и, изменившись в лице, почтительно прижал ко лбу, низко склоняясь.
        – Простите, старший товарищ, недостойный не хотел оскорбить Вас в доме Вашего ученика. Чем я могу расплатиться за столь вопиющий проступок?
        – Информацией, – кивнул Учитель Доо, легко извлекая пластину из судорожно сжимающих ее пальцев. – Что произошло между Вашим учеником и моим?
        – Не стоит беспокоиться, старший товарищ, – незнакомец снова низко поклонился. – Мой глупый младший брат будет строго наказан за самоуправство.
        – Я настаиваю, – жесткая линия губ Учителя чуть смягчилась.
        – Обычная драка, ничего страшного.
        – Кто-то пострадал? – голос учителя был холоден и сух.
        – Мой ученик.
        – Насколько серьезно?
        – Не стоит беспокойства. Свернут нос и выбиты передние зубы. Все в порядке, у нас есть хорошие врачи, – я не без удовольствия наблюдал, как незнакомец кланялся после каждой произнесенной фразы, но ответные слова Доо почти выбили почву из под ног.
        – Мой ученик возместит затраты на лечение...
        Я не верил свои ушам. Меня хотели избить, ограбить, унизить. Я защищал свою безопасность, честь и достоинство... Я победил, в конце концов! И теперь должен оплатить лечение тому, кто нарывался и получил сдачи? Простолюдину, подонку, который грабит и избивает беззащитных?
        Кровь стучала в висках. Сорвал с пояса так и не отстегнутый кошель и швырнул к ногам мато-якки.
        – Надеюсь, этого хватит на всех! И на завтра! И на послезавтра! Здесь намного больше сорока медяшек.
        Резко развернулся и почти бегом скрылся в саду. Учитель Доо за моей спиной велеречиво извинялся, обещая более усердно учить своего ученика.
        Сейчас быть его учеником мне совершенно не хотелось.

        Учитель Доо отыскал меня в еще не расчищенных зарослях. Я валялся под раскидистой шелковицей, рассматривая высокий купол выцветшего августовского неба сквозь ажурную вязь ее листьев.
        – Ты что творишь? – он еле сдерживал раздражение.
        – А что такое я творю? – обида и негодование захлестывали с головой.
        – Как ты посмел оскорбить старшего по возрасту, да еще и гостя?
        – Я посмел? – от вновь вспыхнувшей ярости почти трясло. – А вот посмел! Я его сюда не звал. И не смей распоряжаться мной и моим имуществом на потеху черни!
        – О-о-о, – Учитель Доо рассматривал меня, как натуралист редкую бабочку, – как все запущено. Видимо, пора немного вправить тебе мозги: двадцать кругов вокруг дома...
        – И не подумаю! – гордо задрал нос и отвернулся к стволу дерева, но был подхвачен за шиворот и выброшен из кустов.
        – Пробегись, – донесся вслед совет, – перед серьезной беседой. Нам обоим надо слегка остыть.
        Впервые не стал повиноваться приказу Учителя Доо. Впервые нагрубил ему. Сегодня вообще многое со мной происходит впервые... что за день такой? Но ведь я прав! Независимо вскинул подбородок и все же затрусил по давно протоптанной вокруг дома беговой дорожке.

        Разговор продолжился после посещения купальни и сытного ужина. Мы сидели на крыше, наслаждаясь тихим ветерком, и наблюдали, как теплый шар солнца крадется к верхушкам Западного леса. Из необъятного рукава Учителя Доо появился брошенный утреннему визитеру кошель и мягко опустился мне на колени. Мне показалось, что утром он был поувесистей. Собрался спросить у Учителя, чем закончился разговор с мато-якки, но не успел сказать ни слова.
        – Скажи, мой юный друг, как ты смел опозорить искусство «единой нити» банальной уличной дракой?
        Эти слова меня ошеломили. Ладно бы получить выговор за выбитые зубы или неловкое вмешательство в разговор взрослых, но «позорить искусство»? Похоже, учитель не в себе!
        – Если бы я не опозорил искусство «единой нити» в уличной драке, – передразнил наставника, – то в уличной драке банально опозорили бы меня. А то и вовсе... забили бы.
        – Ты понимаешь, что «единая нить» – боевое искусство? Оно предназначено не для того, чтобы колотить на улицах простолюдинов или тешить самолюбие в благородных турнирах. Оно предназначено для того, чтобы убивать.
        Убивать? Есть, дышать, ходить, сидеть – это «убивать»? Стоять на одной ноге часами – это «убивать»?
        – Как можно убить без оружия, скажи, о наставник в столь смертоносных техниках? – картинно вытаращил глаза и развел пустые руки.
        – Твое оружие – ты сам. В темных переулках и на храмовых церемониях, в торговых лавках и на состязаниях поэтов твое оружие – ты сам, – печалясь воплощению столь вопиющей тупости в моем лице, покачал головой Учитель Доо. – Покажи, как ты ударил своего противника.
        Чуть размял затекшие от долгого сидения ноги и с гордостью продемонстрировал отход с линии атаки, блок и удар.
        – Какое счастье, что ты еще столь неуклюж, – усмехнулся наставник. – Смотри. Чуть выше – и «пятка» ладони втыкается в основание носа. Сломанные кости переносицы, подхваченные инерцией удара, влетают глубоко внутрь и достигают мозга. Вместо подростка с выбитыми зубами мы имеем на руках стопроцентный труп. Вот тогда разбирательство с мато-якки не закончилось бы столь безболезненно.
        Наставник убрал руку от моего лица.
        – Теперь понимаешь? Это не для мальчишеских драк.
        Я кивнул, слегка струсив задним числом.
        – Но почему они вообще напали на меня? – этот вопрос с утра не давал покоя. – Я ведь столкнулся с ними впервые и ничем не мог ущемить их интересов.
        – Им не нужна причина для драк и отъема денег. Подумай сам, как ты выглядишь в глазах обывателей? Молодой, одинокий, явно не бедный, и столь же явно чужой... Ты ходячая провокация, мой мальчик. На таких вот и натаскивают своих щенков мато-якки. Как ты думаешь, зачем их старший приходил к нам? Почему его заинтересовал твой дом? – Я пожал плечами. – Оценивал платежеспособность и убеждался в принадлежности к семье власть имущих. Провокация, шантаж. «Вы убили сына бедной вдовы... какое пятно на репутации! Что скажет Ваш уважаемый отец!..». Раз ввязавшись в неподобающую благородному уличную драку, ты расплачивался бы за это всю свою жизнь. Деньгами или услугами. Простой крючок на глупую рыбку.
        – Учитель Доо, но как же быть дальше? Ведь подобные случаи будут повторяться...
        – Лучшая драка – отсутствие драки, – теперь пришла его очередь пожимать плечами. – Избегай места и времени, где она возникает. Ускользай, если она завязалась, а не удасться ускользнуть – убивай. Нельзя оставлять живыми свидетелей поступков, неподобающих благородному мужу. Действуй только по своей воле, не ведись на провокации, завлекающие в чужую игру по неизвестному сценарию.
        – Как? – он считает меня сверхчеловеком?
        – Тренируйся. Тело лучше знает, что делать, – согласно кивнул, наученный сегодняшним опытом. – Оно разовьет в тебе способность предвидения и уведет от опасности. Ты сможешь чуять ее даже... гхм, спиной. Это очень уязвимое место. Но я хотел поговорить с тобой о другом. Скажи, почему ты столь пренебрежительно относишься к тем, кто тебя окружает?
        – Почему пренебрежительно? – столь странная оценка моих поступков и мотивов весьма удивила.
        – Ты явно считаешь себя выше остальных людей. – Учитель Доо не шутил, он на самом деле ждал ответа на этот нелепый вопрос.
        – Разве я грубо обращаюсь с теми, кто живет в квартале Ворон? И никогда не утверждал, что они хуже меня...
        – Обязательно нужны слова?
        И тут я вспомнил свое наплевательское отношение к требованиям Айсина Гёро оставить расследование краж... Я не верил, что недалекий вояка справится со столь необычным случаем. Игнорировал его призывы к осторожности, почитая их проявлением трусости и забывая о том, что именно стража отвечает за жизнь жителей квартала, их покой и сохранность жилищ. За все неприятности, в которые мог попасть младший сын высшей семьи, пришлось бы расплатиться ему. Это уж точно не лучшим образом сказалось бы на карьере десятника. Малограмотная и грубоватая Шая... я подсмеивался над ее манерами, ошибками в письме, нелепыми реакциями, хотя впервые моральную поддержку получил именно от нее. Дэйю... имела полное право командовать мною тогда, когда мы собирались проводить ритуал из магии костей. Она о нем знала все. А я насмешничал над выданными инструкциями, не веря в мудрость старухи. И даже сейчас не могу назвать ее «госпожой»! Язык не поворачивается. Умин и многие посетители кабачка выражали участие и пусть своеобразно, но заботились... Я же воспринимал все как должное.
        Стыд обжег жаром. Вспыхнули даже кончики ушей.
        – Как еще можно оценить твою заносчивость? – Учитель Доо заглатывал меня постепенно, но неотвратимо, как удав кролика. – Почему смеешь выносить суждения о людях столь поспешно, словно мудрость и жизненный опыт позволяют тебе раскрыть их истинную суть за долю мгновения?
        – А почему я должен терпеть неуважительное и грубое обращение? Пренебрежительные оценки? Нелепые трактовки моего поведения? – еще сопротивлялся давлению, но в глубине души признал справедливость упреков. – От кого? Ну вот кто они такие? Какие-то гончары, ткачи, лавочники... Я к ним должен относиться с почтением? К тем, кто приписывает мне самые идиотские качества, будто считают себя выше меня!
        – Но ведь и ты ведешь себя сходным образом. Тебе рассказывали истории о родоначальнике семьи Иса?
        – Конечно. Байки из погребальной камеры! – пренебрежительно махнул рукой и провыл с пафосными интонациями бродячего сказителя, – «Сони Иса был простым гончаром...».
        Возмущенно уставился на Учителя Доо, подозревая, что он поддержал бы тех исследователей-ренегатов, кто утверждал, что наш ромбовидный герб был всего лишь примитивной отрисовкой амфор для вина. Между тем как даже старинные летописи утверждали, что он является стилизованным кристаллом священного Синего Льда. Эти глупцы говорили о том, что все люди равны от природы и сословное деление противоречит естественному порядку вещей. И основатели старых родов были такими же, как все остальные, им просто повезло... Чушь! Люди от природы не равны. Они бывают сильными и слабыми, смелыми и трусливыми, умными и глупыми, великими и ничтожными. Наши предки – сильные, смелые и умные, иначе не смогли бы более тысячи лет управлять самой обширной империей мира. Никто не смеет преуменьшать их величие!
        Но стоит признать, что простые горожане тоже хранят немало секретов. К некоторым я прикоснулся сегодня.
        Наставник понимающе покачал головой, будто услышал эти мои мысли.
        – Учитель Доо, эти портные... Кто они на самом деле?
        – Осколки империи Пинхенгов, – загадочно улыбнулся он. – Семья потомственных императорских портных. Им удалось спастись от террора, захлестнувшего страну во время смены династий, и уйти с политической сцены невредимыми. Возвращаться обратно эти мудрые люди не намерены.
        – Политической сцены? – скорчил пренебрежительную гримасу.
        – Конечно! Доступ к императору имеют не только советники и министры, немало благ было получено через примерочную или купальню. Те, кого правитель допускает к телу, имеют определенный вес в политических раскладах двора, а гибель или процветание их семей зависит от настроения власть имущих. Со сменой династий не повезло всем, кто обслуживал императорский двор. Кого-то убили из-за старых обид, что копятся поколениями, кто-то сгинул из-за зависти людской... Портные выжили, лишь уйдя в тень, спрятались в трущобах, где никому не пришло в голову их искать. Конечно, нынешние их клиенты не принадлежат к сливкам общества, но оно и к лучшему. Осторожность не раз спасала семью.
        – Грязь, нищета, разруха... Бриллиант в навозной куче.
        – Они достаточно состоятельны, чтобы позволить себе многое, но лучшей защитой полагают именно такую маскировку. Учись оценивать людей по достоинству, Аль-Тарук, не обманывайся внешними эффектами. Шесть семей живут в своем мирке по собственным законам, далеким от реального положения дел. Но ты живешь не с ними. Твой статус не имеет веса в глазах жителей квартала Ворон, вес имеют слова и поступки.
        – Хорошо, – немного подумав, сдался. – Честные труженики имеют право на толику моего уважения. Но бандиты и воры?
        – Они такие же люди, как все. Среди них можно найти отвагу, честь и бескорыстие...
        – Только все это очень глубоко припрятано! – язвительно перебил я наставника. – Уж не хочешь ли ты сказать, что мы, благородные высшие семьи, которым доверено править империей, хуже этих отбросов?
        – Не знаю, хуже ли, но точно не лучше, – парировал Учитель Доо. – Вы вообще мало чем от них отличаетесь.
        – Мы хотя бы моемся регулярно... – проворчал я, немало смущенный крамольным утверждением, сорвавшимся с его уст.
        – Разве что, – согласился наставник, и хитро подмигнул, – хотя я не стал бы этого утверждать столь категорично. Помнишь нашу первую встречу?
        Мы молча уставились на разлившееся закатом небо. Умиротворяющее зрелище, хорошо прочищает мозги. Я перелистывал сегодняшние события, увязывал их со словами Учителя Доо и почти физически ощущал, как представленная картина мира становится четче, детальнее и многомернее. Еще один кусочек мозаики...
        – Кто такие мато-якки?
        Наставник вынырнул из своих размышлений, слегка улыбаясь.
        – К ним тоже ведут следы из прошлого. Рассказать?
        Я радостно кивнул, предвкушая удовольствие. Рассказы Учителя Доо были удивительны. Все, о чем он повествовал, каким-то загадочным образом включалось в поток известных мне официальных событий, обогащая их, дополняя, делая одновременно таинственными, жизненными и близкими. Вряд ли в архивах можно найти столь полные и необычные свидетельства былого.
        Не стала исключением и эта история.
        Смута, пришедшая со сменой династий, поставила многих представителей лучших семей империи в оппозицию к Янгао. Так возникло тайное братство «Перелетные птицы». Кто были эти люди – неизвестно до сих пор, власти боялись копать глубоко, чтобы не задеть интересы слишком высокопоставленных лиц. Члены общества даже друг от друга прятались за театральными масками и многослойными экзотическими одеяниями, затрудняющими опознание. Придумали собственный «птичий» язык, непонятный окружающим, действовали слаженно и были неуловимы.
        По ночам пылали дома и конторы тех, кто поддержал новую власть. Гибли государственные чиновники, жизнь купеческих кварталов была практически парализована. Самое удивительное, что против несогласных выступили вовсе не имперские службы охраны порядка, дезориентированные переменами, а простые жители города. Эти люди назвались мато-якки – «добровольная народная дружина» – и опознавали своих по красной повязке на локте. Дружинники смогли справиться и с великолепными фехтовальщиками, и с гениальными инженерами, и с пламенными поэтами-агитаторами оппозиции. Пролилось море крови, мятеж аристократов в нем и утопили. Затем мато-якки принялись вычищать шайки бродячих разбойников, перерезавших торговые пути, пресекать бесконтрольную торговлю живым товаром в домах наслаждений, упорядочивать работу игорных заведений... До всего этого руки у официальных властей в смутное время не доходили.
        Окончательное укрепление новой власти не дало главарям черни столь желанного ими повышения общественного статуса, но император санкционировал создание особой структуры управления, параллельной общепринятой. В криминальном мире был наведен порядок, приняты собственные законы и правила, а начальники мато-якки отчитывались перед специальными императорскими чиновниками. Но проблема была в том, что жить «по ту сторону» – это означало жить взаймы у нормальной жизни. И рано или поздно нормальная жизнь предъявляет счет.
        – И им предъявила? – не выдержав, вклинился в повествование.
        – А как же! – Учитель Доо усмехнулся. – Они так и не вышли из категории отбросов. Да, стали владыками, но владыками низов. В жизни приличных людей им нет места, зато криминальная «изнанка» этого мира полностью в их власти. Так вот, мой юный ученик, ты сегодня оскорбил своим неуважением одного из самых влиятельных «старших братьев» теневого мира квартала Ворон, не погнушавшегося лично прибыть к нашему порогу.
        Ой! Представил, как если б кто-то оскорбил моего отца... и с трудом сдержал саркастичный смешок – я и тут успел отличиться! Хотя кто он такой, этот бандитский начальник? Я Иса, и нам невместно... Стоп! – одернул сам себя. Наставник прав, мои мысли слишком резво бегут по проложенным семьей дорогам. Если я порвал с Иса, значит, надо рвать и со взращенными ими заблуждениями. Смена имени тоже настоятельно требует изменения собственной сути.
        – Учитель Доо, – вынырнул из дум, – а почему у этого человека на руке была татуировка Тёу Жюна? Как столь славный герой сочетается с криминальными наклонностями нашего посетителя?
        – Этот легендарный персонаж, да еще с ножом в зубах, свидетельствует о том, что носитель татуировки отвечает за взимание долгов. И неплохо владеет клинками.
        – А Иниго? На груди Иниго изобразили?
        – За основу была взята личина примицерия Лиматолы, – Учитель Доо смущенно хохотнул. – Сейчас, надеюсь, он занимает пост повыше... я не имел вестей от него последние лет сто-сто пятьдесят.
        – У тебя есть демон-друг? Друг с изнанки?
        – А почему нет? Врагов и здесь хватает, – он философски пожал плечами и зажевал извлеченную из широкого рукава копченую сосиску, – а друзья с разнообразных изнанок нашего лучшего из миров могут весьма помочь выживанию в нем.
        – Что же означают три звезды?
        – Ранг. Три звездочки в руках демона говорят о том, что мато-якки занимает достаточно высокую ступень в иерархии преступного сообщества. Выше него стоят лишь те, кто имеет пять звездочек или буквенные аббревиатуры «Старый» и «Самый Старый».
        Интересно, почему образ демонического друга Учителя Доо стал символом-татуировкой профессиональных бандитов? Шуточка в духе наставника! Но, пожалуй, сейчас не совсем уместно выпытывать такие подробности его темного прошлого, поэтому просто попросил совета:
        – Следует ли мне принести извинения?
        – Не думаю, что это будет верный шаг. Сейчас тебе этот долг списали, ибо за проступки ученика отвечает учитель, а мой кредит у мато-якки практически неисчерпаем. Эти ребята как волки, стоит им решить, что соперник слаб – навалятся всей стаей и перегрызут глотку... – Учитель Доо поморщился. – Просто запомни на будущее: ссориться с ними – глупо, у них большие возможности навредить тебе. Но если когда-нибудь придется оказать им услугу, не противоречащую твоему пониманию справедливости, сможешь вести с ними игру на своих условиях.
        – А что ты ему показал? Что означает этот знак?
        Наставник вздохнул и возвел очи горе:
        – Ты ведь не отвяжешься, да?
        Я согласно кивнул, мысленно потирая руки и радуясь тому, что приоткроется еще одна тайна из тех, что как изюмины в булку запечены в биографию моего наставника.
        – Это пайцза Сяньхэ Рюго, первого начальника мато-якки, – достал бронзовую пластину из кармана и покачал ее на цепочке, мешая разглядеть полустершееся изображение. – Практически священная реликвия. Ее владельцу должны оказывать любое содействие, чтобы не оскорбить память старины Рюго.
        – А откуда...
        – Все, на этом хватит. Лишь Старец-Дитя ведает все, – пластина мгновенно исчезла в рукаве, – с рождения. Остальным несвоевременная мудрость укорачивает жизнь.
        Я хмыкнул и отвернулся. Не больно-то и хотелось! Буду и дальше разглядывать красноватые волны верхушек закатного леса, уже поглотившего солнце.
        – Знаешь, мой юный друг, – нарушил молчание Учитель Доо, – все твои промахи и ошибки происходят от незнания жизни. Ты не знаком с многообразием человеческих типов, коими богата империя. Это следует исправить. Пожалуй, нам стоит отправиться в путешествие, как было положено хорошим мальчикам из хороших семей во времена моей юности. Людей посмотреть... – лукаво усмехнулся, – и тебя показать.
        Я слышал о таком обычае, вернее, читал о нем в книжках. Уже много десятилетий юные отпрыски старых родов не бродят по дорогам страны в сопровождении наставников... и нужно ли это мне? Пожал плечами.
        Ночь крайне вовремя затушила последнюю искру заката.

        Вытянулся в постели и с трудом вытурил в реальность притаившегося где-то возле сердца Хранителя Сию. Он застыл в ногах, распушив синюю шерсть и тараща алые глаза.
        – Ты, противное создание, вроде как личным хранителем служить вызывался? – укорил я его. – Где ж ты был сегодня с восьми до одиннадцати?
        Хранитель начал было умываться, но потом понял, что в физическом теле это делать удобнее, и превратился в обычного кота. Обычного, но очень независимого на вид.
        – Ты должен был всех побить. Искусать. Поцарапать, – загибал пальцы. – И прогнать прочь с позором. Отрастил себе когти... – хранитель с удовольствием облизал лапу, выпустив эти самые когти, – зубищи наточил... Почему не разобрался с врагами по-свойски?
        Сию фыркнул и посмотрел на меня как на дурака. Потом сладко потянулся, сел на попу, задрал заднюю лапу и продолжил вылизываться. Огромный познавательный интерес вызвало у него и пушистое пузо... Он мостился на постели и так, и этак, время от времени с умудренным видом хватая себя за хвост. О-очень умильно... но совсем не содержательно.
        – Сию! – я прикрыл смех строгостью. – Кто не уберег хозяина от нападения, хранитель-недотепа? Меня, между прочим, могли убить. Не вертись, поросенок! Я знаю, ты просто струсил.
        Хранитель Сию одарил меня надменным взглядом янтарных глаз и немедленно напал на одеяло в ногах, демонстрируя отчаянную храбрость и высокий боевой дух. Не выдержал и все же рассмеялся: пристыдить хитреца не получилось. Значит, нужно просто как следует выспаться. Странный длинный день подошел к концу. Что нам грядущее готовит?
        
        ...Густой туман наполнял до краев чашу долины, мешал разглядеть город, раскинувшийся на ее дне. С тихим шуршанием осыпались камни из под ног – я осторожно спускался по еле заметной горной тропе, стараясь поспеть за Хранителем Сию. Кончик его синего хвоста время от времени выныривал из тумана, указывая путь. Пару раз чудом удалось удержать равновесие и не упасть с крутого склона. Тропа петляла, но неуклонно вела вниз, туда, где высились крепостные стены, сложенные из могучих каменных блоков. К стенам жались странные кособокие домики под соломенными крышами. Как воробьи под дождем, такие же маленькие и встопорщенные. Город не был пуст, он просто спал глубоким предрассветным сном. Сию провел меня по мосту, перекинутому через ров. Волны глухо плескалась о сваи. Пахло чем-то противным, как в давно немытом туалете. Ворота крепости со скрипом распахнулась. Два чешуйчатых демона встали по бокам, опершись на угрожающего вида алебарды. Порыв ветра разогнал туман и развернул над башнями необычное знамя: узкое, горизонтально вытянутое полотнище зеленого цвета, с которого скалилась морда какого-то мерзкого зверя. Заревели трубы. Лязгнула сталь. Отряд демонов, верхом на покрытых панцирями созданьях, напоминающих черепах, вышел из ворот. Земля под ногами чуть подрагивала, в такт топоту. В середине отряда я углядел высокого птицедуха, щеголяющего шелковистой ухоженной шерстью и матерчатой шляпой. Головной убор напоминал тарелку, украшенную пушистым пером. Указывает на ранг чиновника? Возможно. Им свойственно подчеркивать статус вычурными шапками.
        Рядом остановилась тройка демонов верхом на смешных тонконогих созданьях. Они были наряжены в балахоны из ткани, густо расшитой золотистым узором и отделанной мехами.
        – Куда направляет свои стопы джентилоумино [13] Паретэ? – спросивший гундосил, будто нос ему оттоптал бамбуковый медведь.
        – Отсыпать деньжат лекарю гранда Карбоньяно, – с ощутимой завистью отозвался юный демон, отмеченный всклокоченными волосами и подозрительно кустистой растительностью на щеках.
        – Но ведь он сам вчера подрезал его на дуэли! – возмутился первый, почесывая толстый зад, нависающий над смешным устройством, видимо, заменяющим седло. – Я даже выиграл, поставив на победу юнца 150 сантимов.
        – А сегодня дом [14] Паретэ великодушно оплатит лечение, чем еще больше уязвит надменного гранда, – юнец поковырял когтем в носу. Вынул из мешочка, подвешенного к поясу балахона, клочок ткани, положил туда выковырянное, и вернул это обратно в мешочек. С собой заберет? Потешно! – Джентилоумино не простил ему насмешек над домом Торрекуза. Никто больше не посмеет сказать, что Торрекуза продают своих детей!
        – Душу – богу, сердце – даме, жизнь – князю... – толстый гнусавый всадник вызывал необъяснимую неприязнь.
        – Честь – никому! – твердо заключил третий из их компании. Он отличался длинным седым пухом, вьющимся вокруг верхних роговых отростков, и до этой, видимо, кодовой фразы сердито молчал. – Нобилям нашего славного патримониума давно пора заняться чем-то более серьезным, чем пиры и охоты, иначе их горячая кровь закипает от постоянных возлияний. Вот, помню, я в юности изучал право в Бандалонье...
        – А я странствовал с вагантами...
        Ага, по ярмаркам концерты давал, таким-то мерзким козлетоном.
        – Путешествовать должным образом могут лишь князья и ректоры. Либо магистры и командоры орденов, во главе своей конницы, – поджал жвала седорогий. – Остальные лишь бродяжничают, бражничают и нарываются на скандалы. Не думаю, что такое времяпрепровождение пойдет на пользу нашим юным грандам и джентилуомини.
        – Конечно, выезжать с полной свитой и полным кошельком за пару километров, чтобы потоптаться по самолюбию противника, – более достойное занятие.
        Толстый демон демонстративно помахал рукой вслед кавалькаде и язвительно прогундосил: «Счастливого пути, дом!»
        Сию фыркнул...
        Я открыл глаза. Рассвет деликатно перебирал тонкими пальцами солнечных лучей полузадернутые шторы моей спальни. Кажется, сон намекает на то, что был не совсем прав в оценке щедрости Учителя Доо... Нашел у подушки кошель, высыпал деньги на одеяло... да, количество золотых заметно уменьшилось. Надо будет поблагодарить учителя: утвердить свою правоту и одарить проигравшего деньгами – это, оказывается, весьма тонкое издевательство. Думаю, мато-якки понял, как ставят на место зарвавшихся простолюдинов.
        Внезапно принял окончательное решение: путешествию быть!

        Учитель Доо отправился к портным вместе со мной. Подозрительные субчики, мелькавшие в узких переулках во время прошлых визитов, куда-то исчезли, ощущение опасности отдалилось. Трущобы выглядели не такими хмурыми и убогими – солнце разогнало их нарочитую нищету по самым дальним закоулкам. Казалось, даже кучи мусора уменьшились в размерах, хотя это было вряд ли возможно. Да, старые неряшливые постройки остались... но между ними не сгущалась атмосфера тягостного уныния.
        Мастер не позволил себе выразить недовольство изменившимися условиями и обещал ускорить работу над дорожной экипировкой. Наставник договорился, что парадные и прочие одежды можно закончить уже после нашего возвращения, когда мой бурный рост слегка приостановится. Портной сокрушенно покачал головой, но принял часть платы авансом и обещал прислать готовое уже через неделю.

        Нас захватили сборы в дорогу. Учитель Доо с крайне таинственным видом пропадал у старухи Дэйю, я метался по лавочкам квартала, закупая иголки и нитки, огниво, котелки, миски и походные кружки, решетки для запекания мяса, легкие пуховые одеяла, складывающиеся в плоский конвертик... Наставник с ироничной улыбкой откладывал все это в сторону, уверяя, что в странствиях нам понадобятся лишь зубные щетки и кошелек. Но я не сдавался. Ведь в книжках герои-путешественники преодолевали горы и воды, навьюченные как волы самым-самым необходимым, без чего менее предусмотрительные не добирались до цели. Жаждал повторить их подвиги.
        В один из свободных от беготни вечеров с высоты крыши – традиционного места отдыха – мои глаза углядели в густых сумерках силуэты Учителя Доо и Дэйю, копошащихся внизу. Уши уловили их тихое переругивание, шорох веревок и стук молотка. Нос унюхал запах свежей краски, клея и каких-то смутно знакомых благовоний... Над воротами со скрипом повис пергаментный шар фонаря, расписанный слабо светящимися в наступающей ночи знаками, лишь слегка похожими на храмовое наречие. Чем-то древним и жутким веяло от них.
        – Дело сделано, – удовлетворенно пробормотала Дэйю. – Остается лишь ждать.
        Учитель Доо шумно отряхнул ладони, как заправский мастеровой, крякнул и щелчком пальцев зажег фонарь. Яркий зеленый луч ударил в сумеречное небо, запутавшись в тучах, нависших над городом. Обычный человек не заметил бы ничего странного в тусклом, аляповато раскрашенном светильнике, но для тех, кто видит, он мгновенно превратился в настоящий маяк. Энергия иного мира окутала «Дом в камышах», благодарно откликнувшийся встречным изумрудным сиянием. Хранитель места одобрил проделку старых интриганов.
        С этого момента каждую ночь мое жилище загоралось огнями изнанки, а фонарь сиял путеводной звездой. Для кого и зачем? Я не раз собирался спросить об этом, но забывал, подхваченный вихрем суматошных сборов и резко усилившейся интенсивностью тренировок.
        В какой-то момент суета отступила. Два плотно увязанных тючка, в которые после ревизии Учителя Доо и собственной попытки нести их на спине не попала большая часть моих покупок, скромно притулились в углу кабинета. Мастер-портной прислал посыльного с известием, что походное снаряжение будет готово через пару дней. Книги, свитки, кисти были заперты в шкафах. Кухня и спальни отмыты до блеска и приведены в безупречный порядок. Учитель Доо время от времени бросал беспокойные взгляды на ворота, но я все время забывал спросить, что его тревожит.
        Лили дожди. Чем ближе подходил праздник Летящих фонарей, знаменующий конец лета, тем чаще западный ветер приносил грозовые облака. Дневные дожди были легкими и веселыми, похожими на игру детей в бассейне, когда они в туче брызг носятся друг за другом. Ночные – долгими и спокойными, когда город нежился под теплым потоком, расслабленно подставляя небу то один свой бок, то другой.
        В тот вечер я не столько видел, сколько чувствовал, как сдвигаются пласты реальностей. Как будто литосферные плиты разных миров с еле уловимым хрустом наползают друг на друга, творя новые тектонические разломы. Гроза разыгралась нешуточная. Молнии били с удручающим постоянством, будто Небо запускало в Землю свой нерукотворный, нечеловеческий фейерверк. Кости ломило, а голова кружилась и воспринимала окружающее через пелену дождя, плотной стеной отсекшего нас от мира за окнами «Дома в камышах». Занятий не было и не могло быть – я совершенно не мог сосредоточиться, да и Учитель Доо мыслями был где-то не здесь.

        Они появились у ворот «Дома» совсем незаметно, словно темные клубы туч над дорогой изрыгнули их из своего чрева с громовым раскатом. Слабое звяканье гонга еле слышалось за шумом дождя. Вдвоем мы с трудом выдернули из пазов разбухшую балку засова и открыли створки... На нас смотрели два путника, почти неотличимые друг от друга в сумерках. Длинные мокрые волосы и лохмотья жалких одежд облепили высокие дрожащие фигуры... Только нищих нам не хватало! Я кинулся закрывать ворота перед их носом, но был остановлен рукой наставника.
        Они покорно поплелись за ним, волоча грязные полы плащей по мокрой брусчатке двора. Я замыкал шествие. Дождь заливал столицу.
        Учитель Доо привел бродяжек на кухню... нашу уютную, не раз мной отмытую кухню, где гостеприимно горел огонь в очаге, а маленький медный чайник дребезжал крышкой на плите. Они застыли на пороге, не решаясь переступить черту, отделяющую живое дыхание дома от стылой надменности ночи и грозного буйства неба. Я буквально втолкнул замешкавшихся, спеша поскорее вернуться в тепло своего надежного жилища. Учитель Доо приглашающим жестом указал на столик, по случаю непогоды придвинутый к очагу, и поставил на каменную подставку кипящий чайник. У торцов столика стояли заранее приготовленные табуретки.
        – Еда. Кров. Безопасность, – он пристально рассматривал приглашенных. – Присаживайтесь, прошу вас.
        Бродяги остановились в двух шагах от угощения, не решаясь приблизиться к огню. С изодранных плащей на каменные плиты пола натекло немало грязной жижи. Наконец, решились примостить свои чумазые зады на пусть неказистую, но вполне еще приличную мебель. Носик чайника с раздражающим стуком колотился о край старой, но самой объемной из моих чашек. Рука наливающего тряслась то ли от холода, то ли от жадности, а глаза не отрывались от блюда с тонко порезанной бастурмой. Учитель Доо медленно опустился в давно облюбованное им кухонное кресло из массива кедра, чуть скрипнувшее под его весом.
        Я прислонился к косяку двери и отрезал пути к отступлению. Не знаю, зачем они нужны наставнику, но если нужны – будут здесь, не сбегут. Вот только какой прок с таких доходяг?
        Парочка выглядела непрезентабельно. Черные волосы синевой отблескивали в неровном свете настольных фонариков и пламени очага, тяжелыми прядями обрамляли худые, почти костлявые лица с острыми скулами и квадратными челюстями, падали на узкие плечи. Тонкие длинные пальцы с выпирающими суставами судорожно сжимали грубоватые чашки с горячей жидкостью. Огромные выпуклые глаза прикрыли почти прозрачные веки, круглые ноздри еле заметных носов хищно трепетали, принюхиваясь к аромату чая. Но самое отталкивающее впечатление производили рты – безгубые, растянутые на половину лица, словно застывшие в ироничной ухмылке. Красавцы!
        Громкий топот в коридоре прервал напряженное молчание. В мгновение ока один из бродяжек скрылся за плечом другого, стараясь сжаться в незаметный комок. На кухню ворвался возмущенный Сию, не дождавшийся меня в сонной тишине спальни. При виде незнакомцев резко затормозил, выгнул спину и яростно зашипел. Махнул хвостом, развернулся в прыжке на сто восемьдесят градусов и растворился в воздухе, сменив телесное воплощение на эфирное. Хотел бы я заметить небрежно, что он оставил зрителям лишь медленно тающую улыбку, но, увы, корпус хранителя был обращен к зрителям противоположной стороной.
        Две пары круглых, нестерпимо желтых глаз бродяжек недоуменно моргнули. Я скорчил свою самую невозмутимую физиономию, чуть ежась от прикосновения мягкой энергии шубки и переступания теплых пяток в кожаных перчатках по спине. Щекотно. Не хватало еще захихикать, как девчонка! Сию забрался на плечо и, хрюкнув, деловито засопел в ухо – тоже хотел быть в курсе событий.
        Тот, кто служил защитой другому, отставил чашку и спросил:
        – Предлагаете работу?
        Его голос был столь же громок и скрипуч, как карканье ворона на рассвете у окна спальни. Резче обозначилась сетка морщин под глазами и глубина носогубных складок, отделяющих впалые щеки от рта. Взрослый. Даже старый, в отличие от попутчика.
        – Мы отправляемся странствовать, – мягко ответил Учитель Доо, откинувшись на спинку кресла. – Нужны надежные смотрители для «Дома в камышах», его нельзя оставлять без присмотра.
        Я удивился. Если нам так уж нужны слуги... нужны, конечно. К стыду своему, совсем не подумал о том, на кого мы бросим жилье. Дорога шептала мне свои волшебные песни, насылала сказочные сны. Мысленно я давно шагал по ее желтым кирпичам, а «Дом в камышах» оставался позади, где-то в иных временных пластах... Но почему нельзя было нанять нормальных слуг из приличного дома? Зачем вручать судьбу моего гнезда в руки проходимцев?
        – Нет, – твердо сжалась щель безгубого рта. – Мы не можем рисковать жизнью за груду мертвых камней. Мы не обязаны охранять чужое имущество.
        – Кто говорит об охране? – почти натурально удивился Учитель Доо. – Охрана здесь есть. И весьма сильная... правда, еще совсем неопытная. Я надеюсь...
        – Нет, – снова качнул головой старик, – мы не останемся здесь.
        Но мой настырный наставник не унимался:
        – Фэншуй сэншень... [15]
        – Не называйте меня так! – лицо бродяги, и без того не самое выразительное, закаменело окончательно. – Я недостоин...
        В этот момент полумрак кухни осветило зеленое пламя пробудившейся фрески. Снова пошла в неведомую даль процессия змей-оборотней, а из-под обеденного стола с нездоровым любопытством высунула призрачную голову гигантская кобра-хранитель.
        Еще в самом начале беседы из-за спины своего спутника тихо выбрался прятавшийся малец. Неслышно и почти незаметно он скользил вдоль стены, время от времени касаясь начищенных кастрюлек, пробегая чуткими пальцами по высоким спинкам стульев, жадно разглядывая баночки специй, косицы лука, румяные бока тыковок, любовно расставленные и развешанные по стенам под руководством Учителя Доо... Рано или поздно он должен был добраться и до магического рисунка. Иголочки коготков невидимого Сию терзали плечо даже сквозь перчатки на лапах, но я и без подсказок знал, куда нужно смотреть.
        – А-ах, у красы-девицы плоть сквозь одежду сияет... Мне это снится? Кто ж его знает... – пропел бродяжка речитативом... кха, «пропел»? Вот я дурак! – А-ах, алая кровь – не водица, сквозь жилы бьется, но не прорвется из плена тлена... А-ах, сквозь все преграды свет красоты проникает, душу собой заполняет и заполняет...
        Конечно, это была девчонка, как я сразу не сообразил! Она благоговейно коснулась дрожащими руками лица нарисованной мною красотки, и та не стала кокетничать и хулиганить, махать платочком или скабрезно ухмыляться. Грустно и серьезно смотрели ее глаза на склоненную голову той, кто стояла по эту сторону реальности.
        – Ах, свет дневной затмевает... ночью сама освещает... – серебро голоса лопнуло перетянутой струной. – Я останусь здесь, Барлу. Не надо третьего «нет», – сипло пробормотала она и повернула к нам мордочку, еще более изуродованную гримасой сдерживаемых слез. – У нас все получится. Или не получится ничего.
        – Хорошо, – после недолгого молчания ответил тот, кого назвали Барлу, и взял, наконец, с блюда тонкий лепесток бастурмы. – Присядь, поужинай. Ты слишком давно не ела.
        Уже лежа в постели, перебирал впечатления сегодняшнего вечера и размышлял о важном. Такой способ найма слуг, наверное, должен войти во все учебники домохозяев особой главой: «Как за свои же деньги приобрести головную боль». Впущенных в дом незнакомцев без рекомендаций нужно долго уговаривать послужить за достойную плату. Конечно, они станут кочевряжиться и требовать от хозяев приносить им тапочки по свистку. В зубах. На труд, требующий малейших физических усилий, эти доходяги, однозначно, не способны. А на что способны? Фэншуй сэншень – профессия почтенная и где-то даже, наверное, уважаемая: менять русла рек, насыпать горы... Интересно, чем займется столь крупный специалист на скудных просторах моего поместья? Чисткой ручья? Не-е-ет, изучением библиотеки, тем более что фривольными романами я ее пополнил в изрядном количестве. А что будет делать тощая слабосильная девчонка? Проводить ревизию кладовой. Отдел «Сладости». Ежедневно. Сию пренебрежительно фыркнул, утаптывая подушку. Он с намного большим эффектом, чем сотни фэншуй сеншэней вместе взятые, гармонизировал внутреннюю атмосферу моих покоев и был согласен со мной в оценке наших новых слуг.
        Сегодня их устроили в более-менее чистой гостевой спальне, но завтра я настою на том, чтобы бродяжки переместились в необжитую часть «Дома в камышах»... или вообще на чердак, если будут протестовать. Пусть сами приведут в порядок место своего обитания. По фэншую.

        Экстремальная отработка серии элементов «единой нити» с тешанем проходила в лужах внутреннего двора, а заключительный комплекс «Тигр в засаде» завершился фонтаном грязи, окатившей и меня, и Учителя Доо, и глазеющего на нас с высоты забора Сию. В дом возвращались через купальню, где так кстати была починена крыша и оставлены мягкие банные халаты. Сию, возмущенно фырча, ускакал в сад, наставник сразу прошел к себе, а я завернул на кухню, предпочитая смочить пересохшее горло свежезаваренным чаем – отличный напиток в такое время суток и после таких нагрузок.
        Окно было чуть приоткрыто, и свежий ветер шевелил тонкую кисею занавесок. Пахло лимоном и ванилью, как в далеком детстве, когда нянюшка приносила в постель первый завтрак. Чайник на плите. На столе у окна – чайная чашка, мед и сухарики. После нагрузок есть не хочется, кровь не спешит возвращаться к желудку, а вот пить... И сладенького. Как угадали? Рядом материализовалась вчерашняя девица, подобравшая волосы в слабый узел с выпущенными у висков прядями и сменившая изодранную хламиду на строгое серое платье. Да, сегодня выглядит поприятнее, даже зеленая бледность лица сменилась легким оттенком слоновой кости.
        Рассматривал в упор, стараясь вывести из равновесия, но она с невозмутимой полуулыбкой наливала чай в мою любимую чашку... м-м-м, как пахнет... Превосходно! Так вкусно не заваривал чай даже наставник, а он был признан мною настоящим мастером чайной церемонии. Я знаю, о чем говорю, таких мастеров повидал немало. Сестры учились у лучших. Хотя, конечно, могу быть пристрастным: после тренировки любой веник кажется ароматным жасмином.
        – Как тебя зовут? – постарался не размякнуть и придал лицу самое что ни на есть типичное выражение «высокомерного засранца Иса».
        – Сарисса, мой господин, – прошептала, склоняясь в поклоне.
         Во-о-от, совсем другое дело. Я еще научу вас уважать хозяев!
        – Странное имя. Что ты пела вчера, Сарисса? – осведомился надменно. – Какие-то нескладушки, простонародные частушки! «Затмевает – освещает»... элегантная рифма, ничего не скажешь.
        Такую рифму использовал в детстве я сам, за что был нещадно морально бит эстетками-сестренками, сплетавшими весьма неплохие вирши. Я уже знаю цену своему сочинительству, просветили. Необразованность и небрежность. Ну... если не считать главного преступления сочинителя: отсутствия таланта. Теперь их уроки по «куращению» младших пригодились и мне.
        – Не в рифме дело, господин. Дело в красоте! – запальчиво возразила девица, но тут же снова опустила глаза и перешла почти на шепот. – Княжна Хэбиюки так прекрасна...
        – Ты не могла видеть ее, – девчонка изображает из себя невесть кого. Княжну какую-то придумала, – Фреска почти не заметна...
        – Я не фреску заметила, господин, хотя она нарисована гениально, – упрямо возражала Сарисса, и я уже не прерывал, подкупленный столь откровенной лестью, – Свет красоты... он прорвется и сквозь стены. Мудрец видит то, что скрыто, он прозревает внутрь, в суть вещей, в глубину мира, а красота идет из этой глубины. Всегда проявляется. Ее не скроют тело, одежда, ум и глупость... Она просто есть, и в ее сиянии все становится одновременно и важным, и ненужным. Благодаря ей в этом мире есть то, ради чего следует жить. Мудрец ищет смысл в глубине, а красота из глубины наделяет смыслом вещи, людей... каждый наш день...
        Короткие сухие хлопки раздались от входа. Учитель Доо, аплодируя, плыл к столу:
        – Да ты мудрец, девонька, – улыбнулся он покрасневшей служанке.
         «Ну уж точно не красотка!», – ухмыльнулся мысленно, с интересом разглядывая порозовевшие скулы девицы. Почему-то захотелось сказать еще какую-нибудь колкость... Странно. Обычно к окружающим женщинам я относился с ровной приязнью.
        – Плесни-ка старику чайку... да-да, в эту чашечку. Как спалось на новом месте? – наставник приземлился в облюбованное массивное кресло.
        – Благодарю, господин, – подала чашку с поклоном.
        – Превосходно, – Учитель Доо вдохнул аромат и зажмурился.
        – Может ли узнать ничтожная круг своих обязанностей в этом прекрасном доме?
        Предъявляются требования нанимателям? Девица явно дерзила. Но наставник невозмутимо отпил глоток и удовлетворенно кивнул.
        – Можешь. И ты, и твой...
        – Дядюшка, – подсказала она, с готовностью.
        – И дядюшка тоже, – как ни в чем не бывало продолжил Учитель Доо, словно не заметив, что его прерывали. – Мы обо всем поговорим через час. Жду всех в своем кабинете.

        Кабинет Учителя Доо не претерпел никаких изменений: груды книг и бумаг на столе, набор для вина на каминной полке – словно он и не собирался в поход. Нас с нанимаемыми разделяла столешница, подчеркивая разницу в положении и статус хозяев, но тон беседы был задан вполне корректный. Я высказал свое предложение о месте их обитания в нежилом крыле дома, что было одобрено наставником. Строго наказал поддерживать порядок в наших апартаментах. Сад? На усмотрение фэншуй сеншэня. Пусть делает с ним все, что сочтет нужным. Песочницу трогать не стоит, по возвращении мы еще воспользуемся ее ресурсами. Подчеркнул, что в саду есть захоронение – с ним тоже нужно обращаться уважительно...
        – С каким именно? – уточнил Барлу, уже посетивший сад и, видимо, нашедший немало возможностей для применения своих талантов.
        Интересно... у меня под носом скрывалось кладбище? Учителя Доо тоже заинтересовали слова садовника, но это было заметно только его ученику.
        – Могилы старые, им уже лет двести, – пояснил тот. – Могу выяснить происхождение...
        – Это было бы неплохо, – одобрил инициативу. Умершие, пребывающие рядом с живыми, могут превратиться в серьезную проблему. – Разберитесь, что нужно предпринять, чтобы их души не тревожили ваш покой.
        Кажется, любопытная Нила получит свою историю о славном предке и страшной колдунье. Жаль, что сейчас нельзя связаться с семьей, ведь и запас монет пополнить не помешало бы.
        Деньги... Почему-то все упирается в презренный металл. Какая сумма уйдет на дорогу, я не знал, но догадывался, что дешевыми путешествия не бывают. Тем не менее, слуг надо чем-то кормить, дом на что-то содержать, работу как-то оплачивать. Сколько наличности оставалось в заветном сундучке? Мы уже немало потратили на экипировку и одежду... Нужно забирать свои деньги у Туркисов, ибо за хранение берут высокий процент. Мягкое золото жестко стелило и не отличалось скромностью, назначая цену своим услугам.
        Учитель Доо набросал на листе бумаги текст стандартного договора найма, напомнил о необходимости его регистрации в управе квартала. Мы должны легализовать присутствие в «Доме в камышах» посторонних и дать сведения администрации о пребывании в столице. Учет и контроль перемещающегося населения. Заодно подадим заявку на оформление подорожной, без которой наши странствия закончатся на первом же сторожевом посту. Затем он вытащил из рукава узкую полоску фиолетового пергамента... Магический контракт? Наши слуги – не простые люди? Приметы изнанки отсутствуют... Колдуны? Возможно. Тогда понятна инстинктивная к ним неприязнь: предубеждение против колдунов отец вбил в голову надежно.
        Барлу тяжело вздохнул. Сарисса дернула его за рукав и согласно склонила голову. Лишь провожала глазами каждый ряд символов храмового наречия, который тщательно выписывал Учитель Доо. Наладить контакт с хранителем места, помочь ему осознать свою суть и освоиться в этой реальности. Не выходить на связь с соплеменниками, если это не будет угрожать собственной жизни или сохранности доверенного имущества. В исключительных обстоятельствах разрешается покинуть «Дом в камышах», предприняв меры для консервации хранителя. При прочтении этого пункта старший слуга несколько повеселел, а я впал в недоумение. Что за консервация такая? Как ее производят и для чего? Но слегка скучающее выражение на лице удержал и милостиво кивнул, подтверждая требования, высказанные наставником. Потом узнаю.
        Две подписи – моя и Барлу – скрепили договор, и его строки засветились зеленым. Запахло озоном. Дом дрогнул. Сияние энергий изнанки, доселе круглосуточно излучаемое им, погасло. Волна покоя легким ветерком прокатилась по комнатам... Хранитель удовлетворен? Ничего удивительного, он сразу проникся симпатией к этим нелепым созданиям.

        Не буду подробно описывать бюрократические процедуры, которым подверглись в управе. Через несколько длинных и нудных часов все документы были подписаны, слуги включены в список временных жителей столицы и зарегистрированы в «Доме в камышах». С удивлением узнал, что странная девица по возрасту сравнялась со мной. Я был ниже ее на полголовы! Дылда.
        Не меньше времени заняло оформление дорожных чеков в имперских банках и изъятие наличности у Туркисов – вот у кого железная хватка! За чужие деньги держатся, как за свои: трудности с оформлением на хранение не шли ни в какое сравнение с процедурой снятия. Пришлось даже пару раз намекнуть на возможную негативную реакцию семьи Иса. Не люблю этого делать, но иначе – никак. Когда охранник с пыхтением потащил сундучок к выходу, чувствовал себя победителем дракона, сторожившего волшебное золото старых родов.
        У ворот ожидали слуги. Наставник повел их домой, знакомить с фронтом работ, а я сбежал в кабачок Умина. Давно не встречался с его завсегдатаями: не было желания после поимки Бубнежника смотреть в их незамутненные лица. Может быть, и вправду делаю скоропалительные выводы о людях? Слишком многого требую от тех, кто мне ничем не обязан? Обо мне судили поверхностно и неверно, но ведь и я вел себя не умнее. Заносчивость отпрыска старого рода, столь естественная в прежних условиях, сейчас была совершенно некстати. Да и какао... нежаркий пасмурный день и увлажненный грозами ветер настоятельно требовали потрескивающего дровами очага и горячего густого напитка. Умин был прав – лучшая погода для экзотического лакомства.
        На входе несколько замешкался. Мне было неловко встречаться с теми, в чьих глазах я выглядел нелепо, кто не принимал меня и кого не могу уважать я. Как повести себя? А! – мысленно махнул рукой, – война план покажет. Не знаю, что это означает, но так любила приговаривать неугомонная сестра Васанта, затевая очередную каверзу. Ее мать была из Тулипало.
        Пока раздумывал – дверь в кабачок распахнулась. Могучие руки, пахнущие анисом и кардамоном, втащили внутрь, и радостный возглас Умина перекрыл застольные разговоры посетителей:
        – Молодой господин, где же Вы пропадали?
        Губы сами растянулись в широкой улыбке:
        – Я соскучился по какао, Умин...
        – Сейчас-сейчас... – захлопотал он, – Вот столик рядышком с очагом... Он свободен. Для Вас он свободен всегда. И какао... Конечно же, я немедленно сварю Вам его. Рекомендую булочки с корицей и нежнейшее масло – сегодня доставили из деревни, мои родичи сами сбивают его. Что-нибудь еще сладкого? Или, наоборот, сытного? Пилав недавно снял с огня, он уже настоялся...
        Странное поведение. Странное обращение. Раньше мы общались в несколько иной тональности. Я устроился за крохотным столиком, покрытым накрахмаленной белоснежной скатертью и придержал руку кабатчика, заботливо поправляющего солонку:
        – Умин, что-то случилось? – шепнул в поросшее жесткими волосками ухо.
        – Все в порядке... – его взгляд вильнул в сторону. – Мы просто скучали без Вас. И Ваш старый приятель заходил несколько раз. Спрашивал...
        – Какой старый приятель? – откуда здесь взяться моим приятелям, если их у меня никогда не было?
        – Шип. – Умин потер висок. – Если Вы не знаете его...
        – А-а-а! – с облегчением улыбнулся. – Аландар Делун Пиккья. Ну какой же он приятель? Семья наняла его присматривать за мной.
        – Семья наняла? – взгляд кабатчика стал неприятно цепким. – Ну-ну... может быть и семья. Ну, что? – он вновь широко улыбнулся, – Подать Вам пилав?
        – Давай свой пилав! – решительно махнул рукой. – Не скоро теперь я вернусь к твоим лакомствам.
        – Что так? – встревожился Умин, сноровисто расставляя глубокие чашки с крупно нарезанными помидорами, присыпанными перцем и кинзой, и шариками катыка с диким чесноком, блюдо с белыми лепешками, раскаленный чайничек густого зеленого чая, терпкого и вяжущего рот.
        – Мы с наставником отправляемся в путешествие. Как положено «приличным мальчикам из приличных семей», – почти дословно процитировал Учителя Доо.
        – О-о-о! – кабатчик с детским восторгом всплеснул руками. – Вот так, в настоящее путешествие? Как знаменитые географы Истахри и Баттута?
        – Не за границы ойкумены, увы. В неизведанные дали, не изведанные только мною. Наставник обещал показать жителей империи Янгао не с высоты паланкина.
        Я с наслаждением вдохнул аромат шафранных зернышек риса и баранины, парящий с плоской тарелки, чудесным образом возникшей перед носом.
        – У Вас мудрый учитель, – серьезно отозвался Умин, наливая чай в пиалу. – Держитесь его, молодой господин, – он наклонился поправить безупречно расправленную на моей груди салфетку и шепнул. – А от Шипа держитесь подальше, не нравятся мне его вопросы.
        – Э! Кто это у нас здесь? – в маленький зал кабачка ввалилась компания старых знакомых.
        – Аль-Тарук, зайчик мой...
        – Давно не виделись, парень!
        Ло Лита сияла. Суфьян ад-Фатых и Иизакки поддерживали ее под локотки, помогая снять щегольский плащ, опушенный выдрой – как раз для дождливой погоды. Почтенный торговец водой щеголял недавно отпущенной короткой бородкой, а гончар несколько потолстел и посвежел ликом. Нет, не могу таить на них обиду.
        – Приходи к нам за стол, дорогой, – ворковала Ло Лита, сопровождающие согласно кивали, – как покушаешь. У тебя для нас всех будет тесно, а поболтать хочется.
        Иизакки многозначительно потряс стаканчиком, в котором бряцали кости.
        – Всенепременно, уважаемые, – шутливо приложил ладонь к груди.
        – Но-но! – погрозила пальцем и рассмеялась. Искусно растрепанные кудряшки забавно запрыгали по прикрытым кисейной шалью плечам. – Какие могут быть церемонии между своими!
        «Своими»? Я свой? Оч-чень интересный поворот событий. Меня что же... приняла община? Ад-Фатых, сопровождая спутницу к заранее накрытому столу, обернулся и подмигнул, а Иизакки смущенно улыбнулся. Вот дела-а-а... Значит, я вовсе не испортил отношений с уважаемыми жителями квартала Ворон? Это радует. В детстве моим любимым литературным персонажем был удачливый Марати Сью, виртуоз игры на рояле, но не думаю, что он хоть раз чувствовал себя настолько уютно, как я сейчас.

        Утром посыльный принес от портного два увесистых свертка – прибыло наше походное снаряжение. Белье из тонкого белоснежного шелка было не столько капризом изнеженных аристократов, сколько насущной необходимостью, предохраняющей от вшей и блох, которых легко можно нахвататься в дороге. Широкие серые брюки-таоку [16], состоящие из отдельных штанин, крепящихся к поясу завязками, служили настоящими чехлами для нательной одежды, прикрывающими ее, чтобы ненароком не нарушить правил приличия. Легкий, еле заметный глазу рисунок из падающих кленовых листьев добавлял изысканности и им, и короткой куртке с круглым воротом и широкими рукавами. К куртке и таоку прилагались наручи и гамаши из крепкой, хорошо выделанной рыжеватой кожи, утягивающие широкие рукава от запястья до локтя, а штанины – от щиколоток до колен. Глубокого зеленого цвета халат был нарочито скромен, но качество ткани говорило само за себя – мягкая, но прочная, она прекрасно держала форму и оберегала не только от холода, но и небольшого дождя. К широкому кожаному поясу были заранее подвязаны шелковые шнуры для крепления полезных в пути мелочей: ножа, огнива, кольца для лука, пенальчиков для кисти и игл и, конечно же веера-тешаня. Темно-зеленым был и широкий шелковый шарф, которым полагалось повязывать голову для защиты волос от пыли и солнечных лучей. Этим же целям служила коническая шляпа из соломки, предоставляющая тень лицу и плечам. Я был полностью удовлетворен искусством портных – одеяние нигде не морщило, не давило, а с помощью системы подвязок и шнуров прекрасно регулировалась по размеру и подгонялось по фигуре. К тому же оно было просто красивым. Надеюсь, быстро вырасти из него не получится.
        Последними моему придирчивому исследованию подверглись башмаки в форме гриба «серебряные ушки», идеальные для странствий. Толстая мягкая подошва, удобный охват стопы... сапожник тоже прекрасно поработал!
        Наставник с не меньшим интересом перебирал свой комплект одежды, выполненный в нескольких оттенках коричневого – от песочного к шоколадному. Таоку и куртку украшали изображения колышущихся камышей, кожаные детали комплекта были окрашены черным и проклепаны бронзой. Элегантное решение.
        – Завтра с утра, – Учитель Доо отвел глаза от кучи наших замечательных вещей, – собираемся в дорогу и, если позволит Судьба, двинемся в путь. Пора.
        Я согласно кивнул.

        ...Стены из грубо обтесанных каменных блоков закрывали большие диковинные картины, искусно вышитые на толстой ткани. Примитивные цветы, странные зверушки и мечтательные рептилии в длинных одеждах, изображенные на вышитых полотнищах, прикрывавших стены, смягчали суровость помещения, в котором царил массивный стол, застланный куском яркой ткани. На серебряном блюде покоился запеченный окорок. Из глиняных мисок задорно топорщились луковички и ароматные травы. Над бортами плетеной корзины горбились ноздреватые ломти черного хлеба. Квадратная бутыль из толстого стекла извергала темное вино в серебряные кубки. В массивных жестких креслах устроились со всеми удобствами старший дежурный по Первому Центральному округу и его начальник. Жарко пылал огромный камин, занимающий почти всю стену.
        – Ну, и как дела, – примицерий дефенсоров Иниго отхватил вынутым из-за голенища сапога кинжалом пласт окорока, – у нашего поднадзорного?
        – Весьма, весьма, монсеньор... – Балькастро с удовольствием глотнул из кубка и поковырял когтем в зубах. – Учитель Доо знатно натаскивает мальчугана. Вот только это их якобы боевое искусство... Воин с веером! Какой позор!
        Иниго раскатисто захохотал:
        – А ведь я помню, как этот самый Доо гонял своим глупым веером одного заносчивого аколита, не придумавшего ничего лучше, чем высмеивать гостя.
        Дефенсор фыркнул и хрумкнул луковичкой:
        – Ну, пару раз я его все же достал своим мечом. Верткий... Кстати, – он отправил в пасть пласт мяса и манерно вытер пальцы о лежащий рядом клочок ткани, – скоро эта головная боль покинет нас и отправится в странствие. Скорее всего, на юг, вслед за уходящим летом.
        – Присмотреть бы за ними... – Иниго почти нежно извлек из толстого горлышка бутылки корковую пробку и вдохнул аромат вина. Насыщенный бордово-синий напиток мягко скользнул в бокалы. – Марийон-нуар... три по десять лет выдержки – ты еще пешком под стол ходил... великолепно! Доо и его ученики всегда доставляли нашему миру немало хлопот. Я попробую объяснить нюансы ректору Лиматоле...
        – Не надо, монсеньор. Я уже отправил послание дефенсору Фьеско, старшему дежурному по Южному округу. Он ответственный малый, проконтролирует их перемещения в лучшем виде... Что это? – Балькастро подобрался.
        – Где? – насторожился и Иниго, также потянувшись лапой к рукояти меча.
        – Уф... – откинулся на спинку кресла подчиненный, возвратив ножны на край стола. – Показалось, что у камина сидит хитрый элуру нашего мальчишки... Привидится же.
        – Если он сумеет проникнуть сюда самостоятельно, то покой нам будет только сниться. И ведь не перекрыть ему путь... – Иниго взгрустнул над бокалом.
        – Надеюсь, дороги их собственного мира завладеют вниманием юнца на какое-то время и мы успеем подготовиться, – утешил Балькастро, самовольно доливая в свой кубок старое вино. – И пусть нам поможет Истинный!
        Я открыл глаза.
        Спасибо, Сию, мой маленький проводник в иные миры дорогой снов, я и не думал, что изнанка так близко!.. Но сейчас это не настолько важно. Пора вставать, нас ждет долгий путь по нашей земле.


  

5. Сны дорог

        
        Первые дни странствия оглушили новыми впечатлениями и ощущениями. Что я помню о них? Слепящее глаза рассветное солнце, недолгие попутчики, вместе с которыми покидали Бахар. Ровные кирпичи императорской дороги, связывавшей столицу с важнейшими городами провинций. Холмы и рощицы. Ничем, кроме линии горизонта, не ограниченный простор. Ежеминутно я оказывался в ситуациях, где все происходило впервые. Впитывал новые запахи, вкусы, встречи, события – и не успевал их как-то осмыслить. Наверное, поэтому ночью во сне отмахивался от сумбурного калейдоскопа картинок, обрывков каких-то мистических видений и философских прозрений, которые не мог вспомнить наутро... И лишь один сон, полный странных запахов и таинственных звуков, снился с удручающим постоянством. Я стоял на границе тьмы и света. В спину дышала темная ночь, а передо мной расстилалась голая равнина. Земля, усеянная округлыми валунами, растрескалась от зноя, а небо полыхало всеми цветами радуги. Очень похоже на северное сияние, как его изображали великие путешественники, заглянувшие за горизонт. Это место манило и влекло с неодолимой силой. Где его искать? Может быть, конечно, оно вообще существовало не здесь и не сейчас, проверить не представлялось возможным. В мир демонов Изнанки больше не ходил. Хранитель Сию не решался сопровождать туда после того, как нас чуть не застукал бдительный Балькастро. Хотя сам, я уверен, шастал в Запределье постоянно – это же Сию.
        Дальше мало что могу вспомнить, кроме ощущения безмерной усталости. Выцветшее небо, не способное дать дождь истомленной земле, тучи кровососущих насекомых, стертые ноги и обожженная жаждой глотка, скрип колес крестьянской тачки... Убогие хижины деревенек, крепкие стены поместий, поля-поля-поля... Мир стал ненадежен, зыбок. Только дорога из желтого кирпича, острым ножом вспарывающая землю, да равнодушное небо радовали своей неизменностью. Шагающий рядом Учитель Доо поначалу пытался что-то объяснять и рассказывать, но я, по привычке почтительно повернувшись к нему, видел лишь шевелящиеся губы. Слова осыпались с ушей. Поняв, что именно со мной не так, наставник перестал комментировать происходящее и лишь отдавал четкие команды. И гонял на ежедневных тренировках – куда же без них! Обычно мы останавливались на привал в середине дня, стараясь держаться подальше от попутчиков. Обедали и немного отдыхали, а затем вновь и вновь я уворачивался от жалящих ударов тешаня Учителя Доо, пытаясь противопоставить его филигранной технике деревянные развороты моего деревянного веера. Должен отметить, что именно эти занятия помогали прочистить мозги и вернуться ненадолго в повседневность. Связывали с домом.
        Иногда встречались состоятельные путешественники, проплывающие мимо сбившихся к обочине путников в крепких дорожных паланкинах. Их сопровождали охрана, слуги и повозки, нагруженные любимыми креслами, постельными принадлежностями и даже свитками из семейных библиотек. Эти люди перемещались, не допуская соприкосновения с посторонней им повседневностью чужого уклада, оградив себя от нее стенами знакомого с детства мира, лишь изредка бросая равнодушные взгляды на красоты природы или экзотичных аборигенов, и в чем-то были правы. Вспомнились записки известного путешественника, доктора Ли Винг Стона, каждое утро брившегося и переодевающегося к обеду в дебрях диких земель, как принято у аристократов. На самом-то деле он так и не выехал из своего поместья, даже в эти самые джунгли – потащил привычный быт с собой. Конечно, намного приятнее спать в собственной дорожной кровати, лакомиться с любимого домашнего сервиза привычными для состоятельного человека кушаньями, чем поглощать непритязательную крестьянскую пищу из грубых плошек и кормить собой клопов на постоялых дворах.
        Недели через три внезапно пришел в сознание. Может быть, помог долгожданный дождь, отрезавший нас от остального мира струями воды, протянувшимися от неба к земле. Мы шли, увязая в грязи, шли долго, и я наконец-то отыскал в коконе ливня и себя, и крепкую спину Учителя Доо чуть впереди, и Хранителя Сию, грустной мокрой совой нахохлившегося на насесте моего заплечного мешка... мы втроем существовали в этом пространстве и времени, здесь и сейчас. Брели сквозь стену дождя к манящим огонькам жилищ.
        Уже заполночь ввалились на очередной постоялый двор. Сколько их уже было? Услужливый хозяин, протирая сонные глаза, проводил в сухую прохладную мыльню. Избавились от грязи, которую месили весь день, отмылись с ног до головы. Тонкие белые лепешки, мед и манго в сопровождении кувшина фруктового сока поджидали в заказанном номере. Непривычная еда. Куда забрели? Впрочем, выясню завтра. Стряхнул с халата капли влаги, выставил к дверям грязные башмаки и разложил на длинной скамье вещи для просушки. Две узких кровати стояли на помосте, отделяющем спальную зону от общего пространства комнаты, и были огорожены ширмами. Сию блаженно разлегся посреди тканного покрывала и даже ухом не повел на просьбу подвинуться. Пришлось сместить в сторону возмущенно сопящее, но не оказывающее сопротивления тельце. Чистая сухая постель, похрустывающие накрахмаленные простыни, узкая твердая подушка… я не смог подавить возглас восторга, обнимая ее. За ширмой с довольным ворчанием устраивался учитель. Даже его, привычного к пешим переходам, вымотал долгий путь. А здесь хорошо…
        
        Утром с трудом вынырнул из кошмара под бормотание склонившегося надо мной наставника.
        – Просыпайся! – Учитель Доо встревоженно тряс за плечо. – Что снилось? Ты кричал во сне, и не единожды этой ночью.
         Я прикрыл тяжелые веки и пробормотал:
        – Не знаю. Чушь какая-то... – не было желания воскрешать череду бессвязных видений.
        – Будь внимательней к снам дорог, Аль-Тарук. Пути, которые мы выбираем, проложены самой Судьбой. Иногда она подает знаки, отвергать которые не только глупо, но и опасно.
        Но я не помнил сон, и вспоминать его не хотел, а остатки липкого страха смыл струями холодной воды из кувшина для умывания. Спустились в обеденный зал. Завтрак оказался легким и вкусным, Учитель Доо пребывал в самом благодушном настроении, Хранитель Сию наслаждался жизнью. Гостеприимство постоялого двора и волна интереса к новому месту заслонили все неприятные ощущения.
        
        Это был городок Прита, ворота в провинцию Танджевур. Здесь начиналась прямая дорога на Хариндар, столицу юга. Вызванный парикмахер – маленький человечек с большим носом, болтливый и суетливый – сноровисто отмыл и умастил ароматным маслом наши волосы, умело придал бровям изящную форму, подстриг и отполировал ногти на руках и ногах. Между делом смог вызнать у меня и цель прибытия, и большую часть небогатой биографии. Учитель Доо лишь посмеивался, любуясь свежим маникюром. Он-то не поддался на провокации: был любезен и обтекаем, умудрившись ничего не сказать о себе, но выведать многое.
        Бережно укладывая в плетеный короб инструменты, цирюльник важно вещал об исключительной роли, которую играл их клан в жизни Танджевура. Парикмахеры помогали священникам в обустройстве свадеб и похорон, обслуживали многочисленные шумные праздники, использовались как посыльные и камердинеры в богатых домах, даже сватали сговоренные пары. Почтенная профессия, передаваемая лишь от отца к сыну. На юге переход в другой клан считается невозможным: где родился, там и сгодился.
        Судя по поведению нашего брадобрея, им всем был свойствен искренний интерес к клиентам, детская жажда новостей, сплетен и слухов. Как я понял, не было новости, которую не унюхали бы их длинные носы, а то, что становилось известно одному, быстро оказывалось достоянием всего клана. Тем не менее назвать их шпионами или заподозрить в шантаже не получалось при всем желании. Они играли всей этой словесной мишурой, резвились в потоке информации, как рыбки в воде, – безобидные и бестолковые. Правда, в отличие от рыбок, изрядно болтливые. Сейчас я беззастенчиво этим пользовался, удовлетворяя собственное любопытство.
        – А если, предположим, человек родился в клане сборщиков мусора, разве ему нельзя заняться чем-то более достойным?
        – В наших краях, – цирюльник старательно встряхнул белоснежную простынку, – каждый усердно исполняющий нечистую работу и без того является уважаемым членом общества. Конечно, поэт, танцор или священнослужитель накажут смертью дерзкого, посмевшего своей тенью коснуться кончика их сандалий, но с остальными кланами все не так строго. Вечносущее Небо наградит следующего долгу мусорщика новым рождением в клане водоносов или даже... – он зажмурился от восторга, – погонщиков слонов.
        – И в какой-то момент вообще не останется мусорщиков и города утонут в грязи, – чувство юмора тоже вернулось, пусть и в таком извращенном виде.
        Маленький человечек оторвался от упаковки склянок с ароматическими маслами и поднял на меня печальные темные глаза:
        – Юный господин, Небо не только награждает, но и наказывает, а люди несовершенны. Мусорщики не переведутся никогда.
        Как следовало из рассказа, южане были опутаны огромным количеством ритуальных ограничений, связанных со всеми сторонами жизни. Их легко нарушить – и этим навлечь на себя гнев богов. Вечносущее Небо не оставляло испытаниями: засухи и наводнения, нападения диких зверей, эпидемии и голод попеременно сотрясали провинцию. Жаркое солнце и сезоны дождей превращали земли Танджевура то в пересохшую пустыню, то в плодородную равнину, с которой благодаря щедрости Матери рек Манитулоо снимали три, а то и четыре урожая в год. Не давала покоя и нечисть. Лишь виджрата – «небесный закон» – сдерживала покойников-кровососов и хищных перевертышей, смягчала удары рока. Виджрата и служители Вечносущего Неба.
        У меня шумело в ушах, когда я закрывал дверь за этим виртуозом бритвы и помазка.
        – Думаю, нам не помешает отдохнуть пару дней от тягот пути, – Учитель Доо с одобрением рассматривал подстриженные и щегольски подкрученные усы в отполированной бронзе висевшего на стене зеркала. – Чистая постель и отсутствие клопов – нужно ли желать большего? Посетим парочку местных достопримечательностей, заглянем на рынок... Ты ведь никогда не видел настоящего южного рынка? Вот с него и начнем. Старайся не отставать и не теряйся в толпе: народу здесь много, хотя городок и невелик.
        
        Когда я только обустраивался в квартале Ворон, мне после тишины отцовского поместья нравилось, что Бахар никогда не замолкает. В ночной сон вторгались лай собак и топот патрулей десятника Гёро, часы дневного отдыха нарушали крики торговцев и шум мастерских. Однако по сравнению с этим маленьким южным поселением столичный квартал жил степенно и покойно. Здесь никто не услышал бы наших патрульных, потому что орали все: ослы, собаки, слоны и их погонщики, рыночные торговцы, солидные толстые купцы, солдаты городской стражи, чиновники управы, когда ставили печать в подорожной... Жители были на одно лицо. Непривычное и не очень приятное лицо: темно-коричневая кожа, круглые щеки, желтые, а то и красноватые, точно налитые кровью белки глаз, и вечно распяленные в вопле густо-сливовые, почти черные губы. Одевались одинаково: в штаны и широкие рубахи ниже колен, а головы обматывали разноцветными кусками полотна. Даже мужчин от женщин не сразу можно было отличить. Пробирался через месиво людей, запрудивших ведущую к рыночной площади улицу. Не глядя бил по цепким пальцам, шарящим по поясу в поисках кошеля. Перепрыгивал через костлявые руки нищих, бросавшихся обнимать башмаки. Прижимался к мягким полушариям пышных грудей или киселю животов, отшатываясь от кишащих насекомыми оборванцев, – их тут тоже хватало. Учитель Доо стал таким же шумным, суетливым, горластым, и толпа не выталкивала его, не налетала и не противодействовала, а обтекала и несла туда, куда было нужно. Мне оставалось только держаться рядом и прикрывать краем шарфа нос в тщетной попытке защититься от едких запахов специй, людского пота и слоновьего дерьма. Оберегая башмаки от контакта с ним, я всей душой поддержал запрет на использование в городах ездовых животных. В Бахаре многих возмущало такое решение имперской администрации, но носильщики, несмотря на то, что их услуги стоили недешево, а скорость передвижения была невелика, не гадили на ходу, в отличие от скотины.
        Я протискивался сквозь толпу, стараясь не потерять из виду наставника. Серый Сию сначала ехал на плече, вцепившись когтями в халат, а потом, видимо, совсем одурев от толпы или будучи привлечен криками очередного наглого попугая, сиганул на высокий забор. В этот момент людской водоворот закрутил, потащил и буквально втиснул меня в узкий переулок, сдавленный глухими стенами домов. Оглянулся в поисках выхода. Резкая боль полоснула по шее. В ушах зашумело. Дыхание пресеклось. Сквозь туман, заволакивающий взор, различал равнодушный поток людей в двух шагах... И опустилась тьма.
        Вдох. И еще один. Как хорошо-то... Еще раз, сквозь сжатое спазмом горло... Веки словно налиты свинцом, но глаза удается открыть. Где я? Что случилось? Как сюда попал? Помню толпу и спину Учителя Доо перед глазами. Помню толчок. Меня затянули в пустой переулок. Зачем? Мысли разбегались. Носом уткнулся в ровные булыжники мостовой... А ничего тут, чистенько. Сразу видно, что переулок регулярно убирают. И еще похоже, что в нем регулярно убивают: на стене на уровне моих глаз пара засохших сгустков крови, а в воздухе остро пахнет свежей. Только я, по крайней мере, до сих пор жив. Еле слышны осторожные шаги. Кто-то шуршит тканью одежд. Нащупал рукоять висящего на поясе ножа и приподнялся, чуть снова не потеряв сознание от резкой боли в шее.
        – Жив? – пальцы наставника осторожно накрыли руку с ножом. – Что здесь произошло?
        Я не знал, что здесь произошло, поэтому просто покачал головой, чуть снова не потеряв сознание. Так... головой лучше не вертеть.
        В стороне лежал человек. Учитель Доо склонился над ним, тщась что-то рассмотреть в ворохе весьма недешевых одежд. Из-под их отливающей золотом кучи расползалась маслянисто поблескивающая багровая лужа.
        – Ты его? – одновременно спросили друг друга. Я сипел безгласно, но он меня понял.
        – Нет, не я... – Учитель Доо вырвал из неподвижных пальцев шнурок, чуть омоченный кровью. – Талхи... Ты везунчик, юный друг. А я – старый дурак... нет мне прощенья! Встать сможешь?
        С трудом поднялся, придерживаясь рукой за стену. Голова кружилась, в горле застрял ком, нестерпимо тошнило. Сию виновато и преданно заглядывал в глаза, прилипая к ногам.
        – Ты что, малыш? – голос не слушался.
        – Мы потеряли тебя в толпе. Чуть не потеряли навсегда. Какие-то доли секунды: ты рядом, и вот тебя нет... Я слишком давно не был здесь, поэтому успел забыть и о коварстве юга, и о специфических умениях здешних мастеров, – Учитель Доо повертел шнур в руках и брезгливо бросил его на труп. – Сию привел меня сюда, он смог сориентироваться.
        Осторожно приблизился к телу, опустился на мостовую и привалился спиной к стене, стараясь держаться подальше от растекающейся лужи крови. Ноги не держали. Кто этот человек? Неужели мертв на самом деле? Учитель с помощью веера сдвинул с головы трупа черно-синий шарф.
        – Совсем юный, – печально констатировал, рассматривая нездачливого убийцу. – Юный, но достаточно умелый. Он смог захватить тебя быстро и незаметно, хотя я на всякий случай контролировал твои передвижения. Такие навыки оттачивают с самого раннего детства, – надо же, какое у людей бывает интересное детство. – Я знаю свои сильные и слабые стороны: узкая специализация – это не мое, и мы с тобой еще не раз встретим тех, кто лучше нас использует то или иное умение. Тебе же с такими, как этот парень, пока вообще невозможно сражаться на равных. И тем не менее кто-то его убил. Кто-то, чьи умения на порядок превосходят выучку талха...
        Я рассматривал первого в своей жизни покойника, преодолевая страх и отвращение. На вид чуть старше меня. Заметно, что жизнь покинула тело: остановившийся взгляд пустых глаз, заострившийся нос, и без того напоминающий клюв хищной птицы, восковая бледность кожи, отвисший подбородок. Молодой, сильный... Был. Наставник деловито перевернул тело, лицо мертвеца ткнулось в лужу собственной крови. С трудом сдержал подкатившую к горлу рвоту. Стараясь не испачкаться, Учитель Доо извлек из его спины нечто, похожее на тяжелый длинный гвоздь, пробивший лопатку и вонзившийся в сердце. Оттер от крови полой добротной, даже щегольской рубахи трупа и спрятал в рукав.
        – Боюсь, мы здесь не одни. Нам не нужны неприятности. Пора уходить, – повел меня к выходу из переулка, бережно поддерживая. – Срочно к врачу.
        Ловко вытащив за ухо шныряющего в толпе оборванного мальчишку, он непререкаемым тоном велел немедленно провести к лучшему городскому лекарю. Вскоре требовательно стучал по металлу калитки, почти вмурованной в высоченную каменную стену. Спесивый слуга не спешил впустить нас внутрь, но был сдвинут с прохода легким движением плеча. Наставник почти втащил меня во внутренний двор.
        – Сядь, – указал на простенькую деревянную лавку и скрылся внутри здания.
        Наверное, именно здесь ожидают целителя пациенты.
        Разговор с доктором поначалу был еле слышен через выходящее во двор окно, но постепенно тональность его становилась все ожесточеннее, а под конец перешла в визгливый крик. Южный диалект я понимал уже достаточно хорошо, чтобы различить крайнюю степень страха и возмущения в воплях врача, прерванных жестким голосом Учителя Доо:
        – Если ты не поднимешь свою задницу с подушек, я переломаю тебе пальцы.
        Семеня и подпрыгивая, из дома выкатился толстяк, заросший до глаз густой бородой и разодетый в расшитую золотом жилетку, напяленную поверх шелковой белой рубахи. Он опасливо косился на добродушного наставника, ласково сжимавшего ладонью кисть его правой руки.
        Меня усадили на узкую кушетку, поставленную посреди длинной светлой комнаты. Лекарь осторожно потер ладонью о ладонь и, убедившись в целости пальцев, аккуратно исследовал шею, спину и затылок. Затем проверил белки глаз, оттянув нижние веки, заставил открыть рот и долго рассматривал мое богатое внутреннее содержание. На секунду задумался и стремительно выкатился наружу. Вскоре в комнату вошли юноша-подмастерье и пара служанок с тазиками, отрезами полотна и подносом, заставленным плошками и банками с порошками. Я узнал лишь кору ржавого вяза – неплохо снимает боль в горле. Шею обернули холодным компрессом, а горький порошок из растертых в ступке незнакомых ягод пришлось запить отваром коры и ноготков, тоже не самым приятным на вкус.
        – Покой, – порекомендовал врач, – пострадавшему нужен покой. Позвоночник не травмирован, гортань цела, голос вернется через пару недель, если не напрягать связки. Внимательно следите за сердечным ритмом. При намеке на головокружение необходимо прилечь. Неизвестно, как кровеносная система справится с последствиями асфиксии... Я продам все необходимые лекарства, но вы немедленно уберетесь из моего дома! – голос лекаря опять сорвался на визг. – Если вы сломаете мне пальцы, я всего лишь не смогу работать. Но если до меня доберутся эти, – он кивнул в мою сторону с неприкрытым ужасом, – меня не оставят в живых!!!
        – Спасибо, доктор, – вежливо поклонился Учитель Доо, – за то, что исполнили долг, который возложило на вас Вечносущее Небо. Можете утешиться: вы жили не зря, – и обернулся ко мне. – Идти сможешь?
        Я прислушался к своему состоянию и осторожно кивнул: чувствовал себя вполне сносно, видимо, подействовала какая-то хитрая трава. Мы неторопливо вышли из комнаты. За захлопнутой дверью жалобно причитал, оплакивая свою неминуемую кончину, лекарь.
        
        Нить ровно ложится, стягивая неведомо откуда взявшуюся прореху на воротнике халата. Светильник рядом, но работать в его тусклом свете нелегко. Не люблю штопать и делаю это лишь потому, что дорожное одеяние, столь любезно пошитое бывшими императорскими портными, оказалось весьма удобным. Кривые крупные стежки стараюсь укротить – мне дорога эстетика костюма. Хранитель Сию дремлет у ног. Учитель Доо раскинулся на вышитых подушках, придвинув поближе столик для трапезы: неизменный сок в металлических бокалах, густо покрытых причудливой чеканкой, широкое блюдо с плодами лонгана и больше десятка небольших плошек с местными закусками, овощами и соусами. Ужин был заказан на двоих, но я к нему так и не притронулся.
        – Одинокий путник – вот кто воистину свободен. Он выпадает из любой общественной системы, пока идет из пункта А в пункт Б. Его жизнь управляется рукой Судьбы. Род, семья... пока он в пути, – он никто, песчинка, гонимая ветром. Никому не известен, ничем не защищен. Цени, – Учитель Доо кинул в рот горсть пряного риса, желтого от куркумы, – это и есть та самая свобода, ради которой ты покинул дом.
        Ответил возмущенным взглядом. Неужели и вправду истинно свободны лишь бродячие философы, колдуны и змеи-оборотни, чья ценность сомнительна, а вред очевиден? Он лучезарно улыбнулся.
        – Наивные обыватели считают, что свободен тот, кто может пользоваться всеми возможными правами и не нести никаких обязанностей... – придирчиво выбрал самое бодренькое соцветие цветной капусты и окунул его в острый соус. – Не спорю, и такая свобода возможна. Заслуженная годами ответственных поступков, как итог долгой славной жизни, когда единственную радость доставляют только лишь перетертая пища и теплый сортир. Для юного и дерзкого свобода обычно является в таком вот виде... – насмешливо ткнул пальцем-сосиской в мое укутанное компрессом горло и занялся дегустацией содержимого очередного соусника. – Кхе! – вытер слезящиеся глаза. – С перцем немного переборщили. Ладно, он выжжет из нас заразу, будем здоровенькими. Хочешь? – протянул мне плошку с чечевицей, коварно и оптимистично улыбаясь. – Ну как хочешь. Став полностью свободным, так легко потеряться, если не на что опереться. Поэтому каждый решает сам, что ему дороже: свобода и одиночество или безопасность и груз самой разнообразной ответственности.
        Нить путается. Игла уколола подушечку пальца, но это совсем не больно: руки успели загрубеть, их не так просто поранить. Тени в углах сгущаются. Голос учителя журчит нескончаемым потоком, я так устал, что половину рассуждений просто пропускаю. Лишь знакомо-незнакомое слово выдернуло из сумеречного тумана.
        – Та-а-ак... О чем это я? Талхи... – Учитель Доо побарабанил пальцами по столешнице.
        Слова воспринимались плохо, но наставник будто транслировал в мозг красочные картинки, которые запомнил навсегда.
        Стар Танджевур. Рождение его сокрыто в седых глубинах древности, он давно изжил и яростные страсти юности, и царственную мудрость зрелости, и времена своей славы. Дряхл Танджевур, но уйти, раствориться в покорившей его империи не спешит. Мир рухнет, а он останется – как выживший из ума дед, собирающий в развалинах дома черепки разбитого прошлого. А прошлое живет, ибо с рождения и до смерти вселенной хранят эту землю три богини-Матери.
        Изначальная Вдова, Повелительница Пепла, стережет границу. Она пребывает в вечном сражении с демонами, не давая им вторгнуться в нашу реальность, карает любопытных людей, желающих исхода вовне. Вне времени и пространства, в бесконечность, лелеющую эмбрионы миров, простираются ее владения. Если сдастся, остановит битву, вселенная рухнет под натиском враждебных сущностей, обитающих в иных измерениях. Пепел живущих придает ей силы в вечной битве, а души, улетающие с пеплом, укрепляют границу.
        Черная Мать, Хозяйка Сумерек, властвует над всеми живущими. Рождение, созревание, создание семьи, наконец, сама смерть человека находятся под полным ее контролем. Она заставляет день сменяться ночью, лето – зимой, посев – жатвой. Сжимает и ослабляет пружину мира, помогает существовать в привычном нам ритме, ритме естественного хода вещей. Ей нужна сила крови. Крови людских сердец. Иначе в какой-то момент солнце не встанет с рассветом и воцарится вечная тьма.
        Дева Ночи, Госпожа Иллюзий, танцует средь кошмаров и грез. Ей подвластны чувства, что соединяют и разделяют живых. Нити причинных связей мира держит в руках юная богиня. Иногда открывает достойным таинственный мир сновидений и прорицаний. Деве Ночи нужна энергия человеческих плотских страстей, способных стать надежным фундаментом для обманчивой и зыбкой реальности, в которой обитает. Иначе падут стены, отделяющие истинное от мнимого, и мир погрузится в безумие.
        Веками заполнялись кровью и пеплом жертв храмы богинь, пока под натиском империи не пал древний Танджевур. Культ миролюбия, который принесли служители Вечносущего Неба, поставил вне закона брутальные традиции юга. Виджрата победила, но не смогла окончательно их отменить. Тайные сторонники Матерей и по сей день продолжают соблюдать освященные веками обычаи. Они истово верят в то, что без энергии тела, крови и страсти людской ослабнут богини. Вселенная рухнет. Все сущее зависит от жертвы, которую мы готовы принести, а если не готовы – ее принесут за нас. Если раньше на алтари всходили добровольно или посвящали богиням избранных пленников, захваченных в боях, то сейчас адепты тайных сект охотятся на ничего не подозревающих соотечественников.
        Талхи поклоняются Повелительнице Пепла. Ей нужна полная сил бескровная жертва, не угнетенная болью и страданиями. Ловко накинутый на шею шнурок – и чистая душа, лишь на секунду заглянув в глаза смерти, улетает к Изначальной Вдове с пеплом сгорающего тела, укреплять границу между мирами.
        – Избранниками богини становятся юные воины, исполненные всяческих добродетелей. Так что гордись, – хохотнул Учитель Доо в ответ на возмущенный взгляд, – наметив в жертву, братья-душители высоко оценили твои личные качества. Им не повезло, повезло тебе. Богиня дает право лишь на одну попытку убийства. Ты в безопасности, повторения не будет: они фанатики, но не маньяки. Глупец-лекарь зря трясся от страха. Зря пытался нарушить клановый долг помощи страждущим. Но я его знатно запугал, – он проказливо подмигнул, – будет бояться... Человек он поганенький, но должен заметить, что специалист неплохой.
        Учитель Доо поковырялся в цветной капусте и продолжил:
        – Как видишь, даже древние боги не могут противиться Судьбе, а она, похоже, в тебе заинтересована.
        Но я уже не слушал. Только сейчас осознал, насколько близко прошла госпожа Смерть. Меня могло не стать, как не стало молодого талха, – а ведь он был куда более умелым, чем я. Люди продолжали бы болтать о мелочах и шутить. Учитель Доо – пить вино и любезничать со старухой Дэйю. Отец – вчитываться в отчеты своих служб и отдавать им распоряжения. Сестры – играть на лютне и восхищаться новыми нарядами. В кабачке Умина все так же стучали бы кости и шлепали о столы карты... Без меня. Ледяной ком уже давно собирался в солнечном сплетении. Лопнул, обдав жаром. Комната поплыла перед глазами. Учитель Доо мгновенно возник рядом, поддержав под локоть. Выдернул из закаменевших рук халат и иголку.
        – Вот и хорошо. Переживи это сейчас, Аль-Тарук Бахаяли. Бояться не вредно, бояться – полезно. Для здоровья. Но здесь ты в полной безопасности. На-ка, глотни, – поднес к сведенным судорогой губам чашу с лекарственным отваром и обнял за плечи. – Давай, поспи. Утром все будет выглядеть иначе.
        Не знаю, какие травы были подмешаны в питье. В сон провалился сразу, как только голова коснулась подушки, а под руку подкатился упитанный шелковый Сию-клубок.
        
        ...Я снова стоял на границе бурой поляны. Сияющий энергиями изнанки ветер гулял в опрокинутой чаше неба. Округлые валуны оплетали выжженное пространство двойной спиралью. В центре равнины осколок скалы насмешливо скалился, вонзаясь в ночь, как зуб невиданного чудовища. Было совсем не страшно. Что там говорил учитель о снах дорог? Мое любопытство разгоралось: почему мне показывают это место с таким постоянством? Зачем?..
        Сон замолчал, прекратился, ушел. Тишина звенела в ушах. Я прислушался, но кроме мирного сопения хранителя и учителя не услышал ни единого звука. Где утренняя суета постоялого двора, крики водоносов, переругивание повара с хозяином? Пора вставать или еще слишком рано? Толком не разлепив веки, осторожно ощупал шею. Не болело. Солнце заглядывало в окно самым краешком, значит, и вправду слишком рано. Аккуратно снял с головы кошачьи лапы, встал и, стараясь не побеспокоить шумом Учителя Доо, отправился совершать утренний туалет.
        Чистая смена белья, новая расческа, походное мыло, пахнущее травами из сада «Дома в камышах», пара кувшинов теплой воды, принесенных в мыльню не до конца проснувшимся взлохмаченным слугой... Страх, боль, изумление коварством мира ушли вместе с днем вчерашним. Надеюсь, навсегда. Постоялый двор постепенно просыпался. За воротами подал голос водонос, на кухне зазвенели посудой. В коридоре столкнулся с поваром, который что-то ворчал про проходной двор, но при виде меня почтительно осведомился, что бы желал я на завтрак. «На Ваше усмотрение», – хотел ответить любезно, но горло перехватило. Он понятливо покивал моему сипению и удалился, продолжая что-то бубнить. Говорить пока нельзя, буду слушать.
        В номере все оставалось по-прежнему. Кажется, наставник проснулся: из-за ширмы раздавались шорохи. Я сгрузил в корзину грязную одежду, развесил на спинке кровати влажное полотенце, мыло понес обсохнуть на солнышке у окна. Краем глаза зацепил желтое пятно на темной поверхности столика, за которым вчера ужинал Учитель Доо... Шнур. Оружие братьев-душителей, недавно побывавшее на моей шее. Вчера его тут не было. Мы вообще оставили его на трупе талха! Кто его принес? Ночью, пока спали, кто-то пробрался в комнату, стоял над нами, сонными, смотрел, а мы даже ничего не почувствовали?! Он оставил шнур здесь специально, чтобы утром его увидели... хотел запугать? Само собой, убийца был не один, у него был сообщник... сообщники! Может, они тут все заодно? На нас в любой момент могут напасть!
        Комната поплыла перед глазами, сердце подкатилось к горлу. Бросило в жар. По спине потекла ледяная струйка пота, ноги и руки будто изморозью подернуло. Меня словно выкинуло из тела, из реальности. Надо бежать! Я дернулся было к выходу, но ноги не слушались. Как же... Стоп. Я, кажется, впал в панику. Нужно взять себя в руки. Дыши. Дыши, Аль-Тарук! Раз-два, раз-два, вот так. Приди в себя. Гомон постоялого двора слышен как сквозь вату, но уже слышен. Учитель Доо отфыркивается, умываясь. Сию нежится на подоконнике, скребет лапой подбородок и не реагирует на опасность... Все хорошо, я здесь не один. Вместе мы отобьемся от тех, кто готов отнять наши жизни... или дорого их продадим.
        Я должен взглянуть в глаза своему страху!
        Преодолевая отвращение, заставил себя взять в руки шнур и рассмотреть его в подробностях. Прочные шелковые нити насыщенного желтого цвета скручены крупными витками, видимо, чтобы на шее жертвы не оставалось следов удушения. Идеально, чтобы пережать сонную артерию. На концах шнура – кокетливые пушистые кисточки. Их головки упакованы в бронзовые футляры в виде усеченных пирамид. Грани украшены изящными миниатюрами эмали. Вечная битва. Пляска мечей, фонтаны крови. Огонь и тела павших. Оскаленные морды демонов... Очень красиво. Смертельно красиво. Руки опять задрожали... Спокойно! Концы шнура завязаны сложным фигурным узлом, скрепленным красной сургучной печатью... им уже нельзя пользоваться. Обуздал еще один приступ паники. Сердце бьется в привычном ритме, дыхание ровное.
        – Доброе утро, ученик, – Учитель Доо был подтянут и бодр. – Нашел что-то забавное?
        Более чем! Я судорожно взмахнул оружием братьев-душителей.
        – Что это? Откуда? – перехватил в воздухе шнур и тщательно осмотрел. Тревога в глазах сменилась сардонической усмешкой. – О-о-о, как интересно... Они извинились, надо же! На свой лад, конечно. По сути, ты теперь «почетный член» секты братьев-душителей – аскетов и бессребреников, хранящих границы бытия. Повезло, да? – Он было расхохотался злым неприятным смехом, но обратил внимание на мое состояние и поспешил успокоить. – Не смотри так сердито. Никто не заставит тебя заниматься их промыслом, этот шнур служит скорее оберегом. Ни один из приверженцев древних культов не сможет причинить тебе вреда, ибо сама Повелительница Пепла отказалась принять твою добровольную жертву и даровала жизнь. Ты не предлагал? Естественно. Но она и от недобровольной редко отказывается. В нашем с тобой существовании нет места Матерям, как нет в жизни их адептов места для Судьбы и Смерти... да-да, все эти жертвы призваны утвердить своеобразную вечную жизнь. Я не утверждаю, что Богини есть фантомы или плоды больного воображения, но власть свою они простирают лишь над теми, кто признает их силу. Над теми, кто добровольно присоединяется к особой реальности, подконтрольной древним богам. Блажен, говорят, кто верует, тепло ему на свете. А мы с тобой будем и дальше наслаждаться холодом и грязью дорог, по которым нас тащит Судьба.
        Я согласно кивнул. Неторопливая речь наставника привела в чувство и вернула в реальность окончательно. Вместе мы справимся с любой бедой. Учитель Доо еще раз осмотрел шнур и положил обратно на столик.
        – Судьба плетет свою нить... Давай завтракать. Займи-ка местечко получше, а я пока приведу себя в порядок.
        Я вышел в крытый навесом дворик, уставленный длинными столами, за которыми теснились постояльцы. На пальмовых листьях и в плошках были разложены традиционные южные кушанья: чечевица в остром соусе, овощи, жареный панир, тонкие лепешки. Ели шумно, хватая еду руками, что-то увлеченно обсуждали и жестикулировали. Мое появление было замечено: мальчишка-прислужник услужливо проводил в уединенный уголок, где располагался отдельный столик, посетители на какое-то время замолчали, провожая глазами, а потом вернулись к своим разговорам, но уже много тише и без прежнего азарта. Кухонный мальчик приволок тяжелый поднос поднос.
        – Повар просит откушать райту с огурцами и мятой, лепешки с бобовой начинкой...
         Благожелательно кивнул. Стол быстро заполнился мисочками, чашечками, соусниками, блюдцами... да, вон и Учитель Доо идет на запах. Жующие постояльцы дружелюбно машут ему руками, приветствуют и подшучивают.
        – Пора, пора нам подкрепиться... – все еще улыбаясь, приземлился напротив и первым делом приоткрыл крышку горшочка с далом. Пряный пар окутал довольное лицо. – Ух ты! Маленькие радости огнеедов.
        Да, такая еда способна, пожалуй, прожечь дыру в животе. Даже в «диетический» райту не пожалели острого перца. Но все было очень вкусно приготовлено, а обилие пряностей на самом деле помогает сохранить здоровье во влажной жаре юга. Если, конечно, вас не душат в глухом переулке.
        В номере было тихо и прохладно, лишь надоедливая муха жужжала и кружилась над головой дремлющего на подоконнике Хранителя Сию, но он и ухом не вел. Учитель Доо присел на подушки рядом со столиком и вновь осмотрел подарок талхов.
        – Интересно, как они смогли пробраться к нам в комнату, не потревожив хозяев? Даже Сию не учуял их. Высокое искусство, граничащее со сверхъестественным. Кстати, скажи, друг мой, ты видел в переулке еще кого-нибудь? Нет? Жаль. Твое чудесное спасение... – он замялся. – Ты ведь знаешь, почему брат-душитель не успел покончить с тобой...
        На стол, рядом со шнуром, лег острый гвоздь, извлеченный из спины талха.
        – Мастерский бросок. Чтобы быстро убить человека, нужен точный удар тяжелого оружия. Бо-сюрикен для этого и предназначен. Он может пробить кожаные и даже, при должном усилии, металлические доспехи с расстояния двадцати метров. Удар в сердце – и шансов на спасение нет, мгновенная смерть гарантирована. Далеко не каждый имперский воин обучен бросать сюрикены. Вернее, ни один не обучен. У воинов есть луки, арбалеты, алебарды, копья и острые мечи. Они сражаются лицом к лицу с врагом. Это, – он кивнул на лежащий на столе гвоздь, – оружие тайное. Оно прячется в одежде простого, на первый взгляд, обывателя. Такими незаметными приспособлениями пользуются только те, чья жизнь подвергается ежесекундной опасности. Шпионы и наемные убийцы. Но один убийца у нас с тобой уже был. Был да сплыл: мимо твоего переулка – конечно же, совершенно случайно, – голос Учителя Доо сочился ядом и тревогой, – проходил еще один специалист высочайшей квалификации, подготовленный школой боевых искусств Пиккья. Его никто не заметил, никто не узнал, но сам он видел все и полностью контролировал ситуацию, и это меня не на шутку тревожит. Нет, я рад, что тебя спасли... Я счастлив, черт побери! Но почему и зачем? Как эта история затрагивает интересы Шипов Роз? Не думаю, что Пиккья преисполнились абстрактного альтруизма и человеколюбия. Нанял твой отец? Как Аландара Делуна? – покачал головой в ответ на мою пантомиму. – Нет, не думаю. Этикет требует от официально нанятых телохранителей представляться клиенту, чтобы их не приняли за шпионов. Шпионы же твоему отцу не нужны: это чревато привлечением внимания к вашим непростым отношениям, в чем он, судя по всему, не заинтересован. Так что, скорее всего, тайное наблюдение за нашими передвижениями является инициативой самих Пиккья... Что им от тебя надо? Я опасаюсь, что придется играть в чужую игру по чужим правилам, нам пока неизвестным. Ну ладно, – он снова смахнул бо-сюрикен в рукав, – рано или поздно мы сможем прояснить ситуацию, а пока просто займемся своими делами.
        Он вышел на середину комнаты и сел на пол, поджав ноги. Помедитировал с закрытыми глазами пару минут и подозвал меня.
        – Присядь-ка. Тренировки «единой нити» мы пока проводить не можем, твое самочувствие не позволяет этого. Но есть еще кое-что, чему я обязан тебя научить, потому что мы не должны ходить по дорогам Судьбы вслепую. Закрой глаза. Отпусти свое Я... давай, давай! Не такая уж это великая ценность... Помнишь свое состояние в начале пути? Ты тогда пытался вместить в себе мир и чуть не рехнулся. Пробовать стоило, чтобы прочувствовать ошибку на собственной шкуре. Мир всегда будет больше тебя. Поэтому убери свое Я и стань миром. Стань твердостью пола... прикосновением ветерка к горячей щеке... стань торговцем водой, зазывающим под окном... стань собакой, лающей у ворот...
        И я стал. Упрямо цепляющимся за каменную стену плющом и нагретой солнцем стеной, старой и усталой, роняющей под ноги прохожих раскрошившийся раствор. Озабоченным поваром, кидающим в кучу мусора подгнившие стручки бамии, по дешевке купленной на рынке. Раздраженным стариком-подметальщиком, энергично шоркающим по утоптанной глине заднего двора лысой метелкой. Вонючей помойкой, куда неизвестно как попал пустой чехол для сюрикенов. Я стал шумной улицей и разноликой толпой на рыночной площади. Я стал истертыми камнями жилищ, в которых ссорились, смеялись, любили... Я стал городком Прита: маленьким, но своенравным.
        – Стоп! – плечо трясла твердая рука Учителя Доо. – Друг мой, на первый раз хватит. Тренируйся удерживать это состояние дольше, но без столь глубокого погружения. Когда ты привыкнешь поддерживать его постоянно, то никому не станешь чужим. Тебя не будут пытаться устранить как досадную помеху, потому что ты не окажешь сопротивления естественному ходу вещей. Твое Я станет неотъемлемой частью нашей реальности, и она сбережет, скроет от врагов, приведет к друзьям. Зачем в поисках разгадок препарировать мир? Растворись в нем, стань им – тайны раскроются сами.
        
        Я убедился в правоте учителя через пару дней, когда на постоялый двор прибыл деревенский чиновник с чрезвычайной миссией – доставить отчет в городскую управу. Он предъявлял себя с такой значительностью, что все невольно освобождали и путь, и стол, за который тот изволил присесть. В присутствии столь важного лица не звенели монеты, переходящие от проигравших к выигравшим, не рассказывались так любимые простонародьем байки о сварливых женах и коварных колдунах, обрывались на полуслове фривольные песенки подвыпивших постояльцев. Чиновник такое отношение принимал за уважение к своему статусу, но на самом деле оно означало крайнюю степень отчуждения. Его присутствие мешало естественному течению жизни, как рухнувший ствол сосны замедляет стремительный бег ручья.
        А ведь раньше таким стволом был я. Лишь вбирая в себя окружение понемножку, по капельке, стал в нем своим. Мелкие торговцы и крестьяне из окрестных деревень, прибывшие в город продать плоды своих трудов и купить то, что вырастить невозможно, перестали при моем появлении уступать лучшее место и умолкать на полуслове. Могли даже ткнуть локтем в бок, рассказывая немудрящую шутку или призывая присоединиться к общему веселью. Пару раз, не заметив, на меня налетал мальчишка-подавальщик, таскающий из кухни тарелки с заказанной едой, а повар перестал интересоваться вкусовыми пристрастиями.
        Постоялый двор жил своей жизнью, органичной и правильной, но кое-кто, как заноза, постоянно цеплялся за край моего внимания. Вчера это был горбатый гончар из ремесленной слободки с кувшином на виске, сегодня – дородный купчина с татуировкой младшего клана Туркисов, завтра, вполне возможно, – гибкий и худой заклинатель змей с чистым лицом бродяги... Я не мог предугадать, кто это будет. Появлялись эти люди под вечер, шумели и развлекались, незаметно исчезали с рассветом. Они ничем не отличались от других постояльцев, но в их присутствии возникало ощущение какой-то неправильности, легкого искажения реальности. Нет, к изнанке они не имели отношения, но нить моей Судьбы задеть пытались. Пару раз перехватывал задумчивый взгляд Учителя Доо, задерживающийся на этих странных постояльцах: значит, не у меня одного они вызывали подозрение.
        – Эти люди ощущаются одинаково. Как будто они один человек. И если сложение и черты лица можно каким-то образом изменить... нет, я не умею, но слышал не раз, что такое возможно... – пояснил в ответ на мой немой вопрос, – то татуировки, обозначающие принадлежность к семье и клану, нельзя ни подделать, ни удалить. Тайна их нанесения строго охраняется татуировщиками. Но эти загадочные посетители... вреда они никому не причиняют, поэтому просто будем настороже.
        Я постепенно поправлялся. Голос еще до конца не восстановился, но шепотом уже мог высказывать развернутые замечания, и говорить с каждым днем получалось все лучше. Учитель Доо всегда был рядом, а Сию, убедившись, что с постоялого двора мы внезапно не исчезнем, приходил и уходил, когда вздумается, наслаждаясь свободой. Большую часть дня мы проводили в общем дворике, знакомясь с постоянно меняющимися постояльцами и принимая участие в их нехитрых развлечениях. В кабачке Умина я с удовольствием играл в ма-джонг и кости, но здесь оказалось куда интереснее наблюдать, чем играть, да и выигрывал я, по всеобщему мнению, слишком уж часто. Мое везение приписали Хранителю Сию, временами сидящему на плече, после чего он обзавелся толпой поклонников. Особенно среди игроков в чатурангу [17] – вот что значит аналитическое мышление! У них возникла примета, что партию выиграет тот, кто угостит нашего питомца курятиной. Когда бы это Сию отказался от подношений? Наверное, надо бы на всякий случай укрепить ремни заплечного мешка, потому что передвигаться по дорогам этот обжора предпочитал верхом на моей котомке.
        Глядя, как придирчиво выбирает Сию достойного и как горят предвкушением глаза азартных постояльцев, я попросил мальчишку-подавальщика принести пару листов бумаги. Неизменный карандаш был всегда со мной: наш искусный портной оснастил широкие рукава халата специальными кармашками, в которых так удобно прятать нужные мелочи. Правда, в дороге так уставал, что карандаш за время пути ни разу не покидал своего убежища, но теперь очень кстати оказался под рукой. Моя немудреная зарисовка будней двора удостоилась высокой оценки посетителей и понравилась хозяину, а я получил удовольствие от процесса рисования. Простые люди в массе своей оказались незатейливы и понятны. Легко было выделить яркие типажи, которые про себя называл «наивный дурак», «хитрый дурак», «глупый хитрец», и зарисовать наиболее интересные экземпляры.
        Через пару дней меня стали отпускать одного, сначала в ближайшие лавки, а потом вообще даровали полную самостоятельность. Предупреждений о том, что нужно быть настороже, не получил, но помнил об этом сам. Вечерами мы размечали дальнейший маршрут на подробной карте Танджевура и собирались в дорогу. Кое-какие вещи нужно было докупить, что-то, истрепавшееся в дороге, починить. Но прежде, чем покинуть Приту, я все же хотел кое с чем разобраться.
        
        Тот переулок, в котором чуть не остался навсегда, нашел почти не плутая: может быть, и вправду сам город хотел рассказать мне мою историю. На улице все так же шумели и беспрестанно толкались толпы людей, нищие попрошайничали, мальчишки шныряли под ногами в поисках поживы. Я дышал дыханием улицы, видел окнами домов, слышал ушами Хранителя Сию, важно сидящего на плече. Почти незаметный вход в узкий кривой переулок охраняли тени, отбрасываемые высокими стенами. Здесь меня вытолкнули из общего потока... Шагнул на знакомую брусчатку мостовой, настороженно оглядываясь.
        Попытался представить картину целиком. Меня втягивают в переулок, горло захлестывает петля шнура... я не видел убийцу даже мельком, вероятнее всего, он зашел со спины. Вот здесь лежал я, а здесь – душитель. До сих пор следы въевшейся крови пятнали камни. Двинулся вглубь переулка. Он не заканчивался тупиком, а выходил на маленькую тихую улочку. Достаточно тихую, чтобы вместо толпы по ней передвигались не такие уж и редкие прохожие: безлюдных мест в городке действительно не было. Тем не менее, переулок выглядел удобным местом для засады. Незнакомый с местностью вряд ли с легкостью нашел бы его. Паук поджидает жертву в таких же укромных уголках, скрытых от людского глаза.
        Со стороны тихой улицы появилась толстая тетка, укутанная в пестрое покрывало:
         – Ты чего тут бродишь? – строго прикрикнула, отдуваясь. Плетеный короб из рук с шумом плюхнулся на дорогу. – Ты кто? А-а-а, чужой. Не ходи здесь, не надо.
        Обрадовался вниманию местной жительницы: тетка не выглядела злой.
        – Я путешественник, впервые в вашем городе. Кажется, заблудился... – Вот так, чуть больше наивности в глазах, чуть более простосердечная, чем обычно, улыбка, разведенные в растерянности руки...
        – Выходи оттуда, тут у нас недавно соседа убили, – она окинула меня оценивающим взглядом и вдруг заговорила-зажурчала елейным голоском. – Вон ты какой сильный парень, помоги-ка старой женщине донести до дома овощи. На, держи корзиночку...
        Взвалил короб на плечо и слегка пошатнулся под его весом. Нанять на рынке носильщика встало бы в мелкую медную монетку, но тетка явно поскупилась на нее.
        – Варнаки ведь, как есть варнаки [18], – тараторила толстуха, бодро семеня рядом. – Мальчишка ведь, молоденький совсем... Ну, вот как ты. А кровищи было! Ткнули в спину копьем, убили и ограбили. Жалко так, молоденький совсем...
        Это было интересно: мы с Учителем Доо изъяли только сюрикен, который никак не тянул на копье... может быть, это не наш талх? Кто и когда его успел ограбить?
        – А Вы хорошо знали его? – я пыхтел под тяжестью «корзиночки», раз десять уже пожалев, что согласился помочь разговорчивой тетке.
        – А как же! Он тут с рождения жил. Семья у него была шумная, все время ездили туда-сюда по торговым делам, шебутные все... Вот и сгинули в дороге. Не беги так, я не успеваю за тобой, – она остановилась и смахнула с лица мелкие бисеринки пота. – Мои ноги уже не такие резвые. Эх, как плясала я лет десять назад...
        Про пляски десятилетней давности мне слушать не хотелось, но пришлось. Тем не менее вскоре она все же вернулась к интересующей меня теме.
        – Остался, значит, он один. Ну, лавка небольшая у него была, не бедствовал. Сам был тихий такой, вежливый, скромный. Ходил в молитвенный дом, – есть тут один неподалеку, книжки еще всякие читал... Староста наш сговаривался дочку младшую за него выдать, чтобы все было честь по чести. Негоже такому молоденькому в одиночестве жить...
        – Неужели никто к нему не заходил? Друзья, друзья семьи, другие родичи... Он ведь жил тут с рождения.
        – Я же говорю: тихий был, – тетка рассердилась, что ее перебили. – А родичей у них здесь не было отродясь, южане они. Говорю же: торговали. Ведь кто такие купцы? Тоже перекати-поле. Не сидится им на одном месте. Крутиться нужно, товар возить из города в город. В лавке сперва его мать сидела, а вот в ту поездку, в которой они сгинули, с отцом пошла. В первый раз мальчишку оставили управляться.
        – И никто к нему не приходил?
        – Я же говорю: нет! А я тут все про всех знаю, – толстуха рассердилась окончательно. – Все, вот мой дом. Давай корзину и уходи отсюда. Нечего по опасным местам шляться, а то и тебя прирежут.
        Тихий талх, надо же! Я растер затекшее плечо. Да, тайные общества, насколько помню из намеков, щедро рассыпанных в книгах, вовсе не стремятся распространяться о своем образе жизни. Часто и вправду их адепты выглядят обычными людьми. Например, могут работать на постоялом дворе, где остановились странствующий учитель с неопытным учеником и толстым забавным котом. Никто никогда не подумает, что милый вежливый человек состоит в организации убийц, пока на шее не ощутит шнурок. И жизнь будет отнята по распоряжению руководства или велению богов. Причем, как я подозреваю, распоряжения – приоритетны.
        Невзирая на предупреждение, я все же вернулся в переулок. Сию гулял по крыше, его гордо задранный хвост высился над ней, как мачта корабля: болтать с толстухой и нести ее корзину он не захотел. Что же, с талхом все понятно. Не очень умно было устраивать засаду рядом с домом, – все же нельзя гадить там, где живешь, – но нужно отметить, что место было выбрано удачно. Он спокойно зашел за угол, подкрался к выходу на людную улицу и выдернул меня из толпы. Затем... а вот каким образом убили душителя? Тем более в спину? Моему спасителю удалось подойти незаметно... как? Мы собой почти перекрывали переулок. Со стороны родной улицы талха подойти тоже проблематично: там бродили ненужные свидетели, способные опознать. К тому же, если я правильно помню угол вхождения бо-сюрикена... Я правильно помню. Бросок был сделан сверху – то-то Хранитель Сию не спускается с верхотуры. Подсказывает. Что тут у нас, в углу дома? Я приподнял крышку жестяного бака… фу! Помойка. Объедки, очистки овощей и фруктов, грязное тряпье… а это что? Преодолевая брезгливость, заставил себя вытащить из-под гниющей банановой кожуры обрезок бамбука. Нижний срез был закупорен пробкой, верхний – заужен резиной… Никогда бы не подумал, что именно так выглядит чехол бо-сюрикена! Я видел именно его, когда в первый раз «слушал» Приту. Конечно, он нужен для того, чтобы при скрытом ношении не поранить себя. Я вспомнил острое жало «гвоздя», хищно поблескивавшее на столике нашей комнаты, и передернул плечами. Значит, бросок был сделан именно отсюда…
        Внимательно осмотрел загораживающие небо крыши домов. Мой невольный телохранитель передвигался по ним? Но ведь не всегда переход с одной на другую безопасен... Его не заметили ни Учитель Доо, ни брат-душитель, ни тем более я. Бо-сюрикен, экзотическое оружие, попавшее точно в цель. Хорошая физическая форма, отработанные навыки скрытого передвижения, уверенное владение метательным оружием – это очень похоже на Пиккья, учитель прав. Но единственный Шип, которого я знал, остался в квартале Ворон. Он был не настолько юн, чтобы прыгать по крышам, и не производил впечатление хорошего бойца. Да, вел себя странновато, держаться от него подальше просили и кабатчик Умин, и, кажется, десятник Гёро, но в этом вопросе я предпочитал не доверять никому. Мне он вреда не причинял, а они, может быть, что-то не поделили друг с другом? Аландара Делуна нанял отец, который никогда не принимает опрометчивых решений. Вряд ли по нашим следам был послан частный детектив: сведения о передвижении по империи, уверен, семья регулярно получает по официальным каналам – не зря еще на заре цивилизации была придумана система регистрации подорожных листов. И тем не менее, нас сопровождает кто-то из Пиккья. Умелый боец и хитрый шпион – настолько хитрый, что мы до сих пор не можем его вычислить. Посмотрим, может быть, он выдаст себя чем-нибудь еще: дорога длинная. И она продолжается.
        
        На восьмой день пути Учитель Доо внезапно свернул с мощеной дороги на еле заметную тропу. Солнце еще не успело сесть, когда мы подошли к странному зданию, прячущемуся за стеной пальм и акаций. Больше всего оно напоминало высокий муравейник, сложенный из желтого песчаника и терракотовых плит. С ласковым вздохом распахнулись резные ворота, юный привратник, обернутый куском белоснежного льна, гостеприимно простер ладонь в сторону здания, от дверей которого спешили навстречу три гибких женских фигуры, изящно задрапированные с головы до ног в украшенный золотом алый шелк.
        – Усталые путники, о! – их нежные голоса обволакивали и убаюкивали. – Вступите под сень божественной длани...
        Кто эти женщины? Сию, фыркнув, скользнул в меня с котомки, а я незаметно покосился на Учителя Доо. Двое встречающих подхватили его под руки и увлекли ко входу в муравейник. Он же безмятежно улыбался, смахнув на спину соломенную шляпу.
        – Прекрасные дэви [19], – ворковал старый повеса, растроганно поглядывая то на одну, то на другую, – у вас ведь найдется чашечка настоящего виноградного вина для усталого путника? И ма-а-аленький кусочек мяса... можно с кровью? И сладкие губы для поцелуя?..
        Они смеялись и кивали, что-то тихо шепча ему то в одно ухо, то в другое и на ходу стаскивая лямки заплечного мешка.
        – Следуйте за мною, юный господин, – тронула мой рукав третья. – Вы здесь желанный гость.
        Меня привели в маленькую комнатку с чисто выбеленными стенами, узкой кроватью под балдахином с москитной сеткой, большим резным сундуком для вещей и изящным прикроватным столиком, на котором уже стояли кувшин и блюдо с фруктами. Свечи в серебряных шандалах, легкий дымок благовоний в металлической чаше...
        – Кто вы и что это за место?
        – Это храм Великой Богини, а мы ее служительницы. Дева Ночи приветствует тебя в своем доме.
        – Эт-т... – горло сжалось спазмом и я лихорадочно глотнул прямо из кувшина. Там, слава Судьбе, была простая вода. – Эт-та что за Дева?
        – Госпожа Иллюзий, властительница видений... Не опасайся ее, – узкая прохладная ладонь накрыла кулак, стиснувший висящий на поясе шнур талхов. – Нашей повелительнице не нужны кровь и плоть. Ей дарят счастье и любовь. Сними походное одеяние, облачись в цвета радости, – протянула сложенный пухлым конвертом бело-алый наряд, – за тобой зайдут.
        После недолгих раздумий все же натянул и широкую рубаху из тонкого хлопка, щедро расшитую золотыми нитями, и узкие полотняные штаны. Пояс, обремененный оружием, свитком с подорожной и намертво закрепленным шнуром талхов, спрятал в сундук, под ворох снятых вещей. Посох, тючок с припасами и шляпу пристроил в углу. Сунул в рот кусок дыни и рухнул на застеленную покрывалом кровать, так и не смыв дорожную пыль. Странные у них представления о гостеприимстве.
        Вскоре за мной пришла служительница, как и все, закутанная в красное по самые брови.
        – Следуйте за мной, юный господин! – лет этой женщине было уже немало: голос звучал властно и строго, а движения лишены текучей грации. Ее взгляд остановился на сотворенном магией костей кошачьем амулете Дэйю, который так и остался висеть на моей шее.
        – Убери это! – глаза гневно сверкнули сквозь вуаль. – Госпожа не любит мертвечины. И животное оставь здесь... Такой молодой, а уже столько пакости вокруг собрал!
        Оскорбленный в лучших чувствах Сию перестал прятаться внутри, прыгнул на кровать и демонстративно раскинулся среди подушек, с вызовом таращась на проводницу.
        – Отдыхай, здесь тебя никто не обидит, и еды принесут, – слегка усмехнулась сквозь вуаль. – Но смотри, будешь бегать по храму – не поздоровится. У нас есть кому защитить тайны Девы от лазутчиков из иных миров.
        Шли в полумраке темных переходов, освещенных редкими факелами. Шлепанцы хлопали по пяткам. Сквозняк раздувал широкий подол рубахи. Волнение пред лицом неизведанного сменялось опасениями. Я не бывал внутри бахарских храмов, все публичные церемонии, отдающие дань мудрости Судьбы или заклинающие неотвратимость Смерти, проводились в специально отведенных для этого местах, а то и вообще на площадях столицы. Церемониальный зал храма Девы Ночи поразил меня небольшими размерами и каким-то домашним уютом. На толстой циновке у ног огромной статуи из песчаника уже восседал Учитель Доо, не сводящий восторженного взора с лица Госпожи Иллюзий... или с ее обнаженной груди? Старинная скульптура изображала женщину с аппетитными формами, прикрытую лишь множеством браслетов, цепочек и монист. Ее длинные вьющиеся волосы были собраны в сложную прическу. Я опустился рядом и тоже поднял глаза, восхищаясь мастерством неизвестного ваятеля. Богиня не подавляла, как это можно было бы ожидать от статуи такой величины. Ее лицо как бы парило в мягких сумерках, обрамленное округлыми стенами святилища. Она застыла, распахнув руки крыльями неведомой птицы и элегантно скрестив ноги в танцевальном па. Чуть приподнятые к вискам глаза с легким лукавством взирали на копошащихся внизу особей мужского пола, тонкий нос трепетал изящно вырезанными ноздрями, полные губы улыбались призывно. И от кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног она вызывала чувства отнюдь не духовного свойства.
        Я покосился на Учителя Доо и не сдержал смущенный смешок. Очарование момента рассеялось.
        – Веселый мальчик? – мурлыкнули мне в ухо, и теплые руки, обняв за плечи, повели прочь из зала. – Это хорошо. Дева любит веселье...
        Я пытался обернуться, бросить прощальный взгляд на воплощение столь экзотической красоты, но тут вторая, а затем и третья пара рук подхватили, закружили, увлекли...
        Отфыркиваясь и задыхаясь, вынырнул из воды, в которой внезапно очутился. Перед глазами маячил мраморный бортик. Вцепившись в него, я развернулся и обнаружил себя в огромном бассейне, усыпанном лепестками могра и иланг-иланга. Из стоящих по углам стеклянных фонтанов в виде гигантских рыб били разноцветные струйки воды – алые, фиолетовые, голубые. Низко стелился дым расставленных вдоль бортов курильниц, смягчая свет многочисленных светильников. Бассейн занимал почти все пространство зала, стены которого были отделаны розоватым мрамором, а на возвышении расстилался толстый шелковый ковер с множеством небрежно разбросанных подушек. Рубашка липла к плечам, стесняя движения, и я хотел уже выйти из воды, но тут тишину прорезал звон цимбал, и в зал, позвякивая браслетами, скользнули танцовщицы. Их обнаженные тела цвета какао украшали бесчисленные цепочки и мониста, кудри были убраны в сложные прически, а лица притягивали экзотичностью черт. Пляска бамбукового молоточка по струнам, ритмичный гул барабана-мриданга, притоптывание ножек по блестящему мраморному полу, полный неги полет рук, завораживающие вращения животов и бедер...
        Их волосы пахли медом, кожа – сандалом, губы были слаще самых изысканных лакомств, а глаза сверкали как драгоценные камни, огненные и зовущие. Светильники постепенно гасли, и вместо потолка наконец-то нависло бархатно-черное небо, украшенное гроздьями звезд. Безумие южной ночи поглотило меня, растворило в пламени страсти. Я был послушной игрушкой и своевольным властелином, жестким и нежным, потерянным в ночи и ищущим в ней же, упивался наслаждением и дарил его, умирал и возвращался к жизни. И у каждой, кого я держал в объятиях, было лукавое и прекрасное лицо Девы Ночи.
        
        Утро встретило меня довольной физиономией Учителя Доо и красноречиво распахнутыми воротами. Никто не провожал, не махал рукой на прощанье. Да и сколько их было, этих рук? Не считал.
        – Выспался, друг мой? Отдохнул? – с издевательской заботой осведомился наставник. – Хе, да ты, я вижу, полон сил... Ну значит, в путь!
        Ворота за нашей спиной тихо затворились.
        В утренней дымке блестели росой поля. На фоне алого неба неторопливо брели на водопой фиолетовые волы. Розовые, оранжевые всполохи рассвета отражались в зеркальной поверхности озера, и оно щедро дарило их отблески зеленому лугу, соединив собой небо с землей. Цвиркнул дрозд, и ему ответил хор птичьих голосов. Над ухом звенел комар. После недолгой ночной тишины Танждевур просыпался навстречу новому дню. Такие сны дорог мне нравятся.
        – Я надеюсь, – шепнул Учитель Доо, осторожно оглядываясь на скрывшееся за акациями святилище, – что, снискав покровительство Старухи и Девицы, ты избегнешь интереса со стороны Мамаши... Нет, но каковы девчонки? Огонь! – счастливо зажмурился, но через прищур метнул в меня острый взгляд. – Талхи и танцовщицы, по сути, одно и то же. Знакомство с фанатиками Изначальной Вдовы одарило тебя бесценным опытом смерти, служительницы Девы Ночи показали полноту жизни. В этом весь юг.
        Я только хмыкнул в ответ, не желая обсуждать дары Госпожи Иллюзий: где был сон, где явь – кто поймет? Шнур талхов привычно покачивался на поясе. Его витки, ранее однотонно желтые, сейчас перемежались с серебристыми, а к печати, скрепляющей узел, добавилась бусина из крупного рубина.


  

6. Сила жизни

        Хариндар, столица Танджевура, подпускал к себе постепенно. Сначала обозначил свое присутствие отвоеванными у джунглей полями и грибницей крестьянских хижин под округлыми крышами, крытыми пальмовыми листьями, потом роскошными загородными поместьями, прячущимися за высокими глухими заборами. И вот, наконец, мы уперлись в металлические ворота, стиснутые монументальными городскими стенами. У входа, под плетеным навесом из ротанга, чиновник-Иса низшего ранга с вытатуированными колосом, свирелью и кистью для письма принимал входной сбор и выписывал пропуска. Его рубаха была давно не стирана, шитье жилета разлезлось, а на шапочке отсутствовал шарик, даже бронзовый. Время от времени он прикладывался к кувшину, в котором, судя по царившему среди мух ажиотажу, была отнюдь не вода. Вопиющее нарушение! И это Иса? Почему его не изгнали из клана? После очередного глотка пьянчужка не глядя шлепнул штамп в наши подорожные, получил две медных монетки, отметил этот факт на восковой табличке и ткнул стилом куда-то за спину: «Прраходьте».
        Столица Танджевура переместилась в империю из иного измерения. Если кварталы Бахара казались изысканно-старинными, то в узких переулках Хариндара сгущалась бездна седых веков. Истертый камень исполинских стен, громоздкие жилища с окнами-бойницами, вековые деревья, взрывающие узловатыми корнями растрескавшуюся мостовую, – казалось, они были свидетелями рождения цивилизаций. Полный мрачного величия облик города не смягчали тучи насекомых, вопли животных и толкотня людей, зловоние гниющих фруктов и испражнений... Но нежданный порыв влажного ветра вдруг вплетал в эту какофонию запахов тонкий аромат благовоний, а ажурные кованые решетки ворот порой приоткрывали вид на роскошные цветущие деревья и подстриженные кусты, многократно отражающиеся в бассейнах и фонтанах. Величественные формы и изощренная архитектура храмов Вечносущего Неба, увенчанных колесом виджраты, радовали даже искушенный взор знатока. То тут, то там в толпе мелькали яркие, отделанные золотом покрывала, скрывающие гибкие фигуры чернооких красавиц, сопровождаемых молодцеватой охраной. Крепкие вояки грозно хмурили брови и пинками прогоняли с дороги нищих, тянущих свои грязные руки к воплощениям молодости и красоты. К центру столицы торжественно проследовала пышная процессия важного чиновника: тут тебе и слон, и богато украшенная попона на нем, и опахала, и свита, видом не менее надменная, чем лик господина с двумя подбородками, на виске которого я с удивлением обнаружил синий ромб младшей ветви своей семьи... Надо же! Видимо, благодаря щедрости природы этого благословенного края даже вечно тощие канцелярские крысы-Иса могут приобретать потрясающий воображение объем.
        На пересечении улиц два бедно одетых юноши аккомпанировали костлявому пожилому певцу. Флейта и бубен на их татуировках слабо соотносились со струнным ситаром и барабаном-мридангом в руках, но играли они превосходно. Певец виртуозно владел голосом, хотя сила его осталась далеко в прошлом. Музыкантов то и дело толкали деловито снующие горожане, в чаше для пожертвований тускло блестело лишь несколько медяков. Гул толпы почти заглушал слова песни.
        ...Парами пчелы, любимый с любимой,
        В каждом цветке наслаждаются медом.
        Самок щекочут олени рогами;
        Лаской разнежены, жмурятся самки.
        Лотосом пахли прохладные воды.
        Хобот наполнив пахучею влагой,
        Ею слона обдавала слониха;
        Лотосом птицы кормили друг друга...[20]
        Я невольно покраснел, представив, чем они там занимаются, и гордо задрал подбородок, скрывая смущение. Учитель Доо ехидно ухмыльнулся. Мысли мои он читает, что ли?
        Наш путь проходил через небольшую площадь, до краев заполненную народом. В самом центре пыль ее древних плит орошала собственной кровью пара забияк, сцепившихся в схватке не на жизнь, а на смерть. Народ криками поддерживал своих фаворитов, самые ушлые принимали ставки на победителя. Какая-то ветхая старушка в первых рядах воинственно подбадривала одного из драчунов и пыталась пнуть другого, но трое вооруженных до зубов стражников в сияющих панцирях и плащах благородного цвета марийон-нуар жестко придерживали ее за локотки и не пускали в драку. Охраняли, так сказать, порядок на вверенной им территории. Можно подумать, бабулька хоть для кого-то представляла опасность! Пронырливые лоточники бойко расторговывались лепешками с острой бобовой начинкой. Мы решили присоединиться к толпе зрителей и перекусить уличной едой, рискнув здоровьем.
        Через десять-пятнадцать минут, в самый разгар драки, толпа раздалась под напором еще троих стражей. Эти, пропыленные и изрядно уставшие, были одеты в старую кожаную броню, но за считанные секунды скрутили драчунов и под разочарованные вопли зевак потащили их в кутузку. Перед уходом старший патруля погрозил кулаком старушке, визгливо призывающей гнев богов на его голову, и плюнул под ноги франтоватым коллегам.
        – Бравые молодцы в плащиках – это вояки Куккья, – неодобрительно поджав губы, пояснил пожилой продавец воды. – Толку от них совсем чуть. Так, для красоты – Куккья же. Ежели кто и работает здесь, то вот, как и всегда, отставники Тулипало. Платят им совсем гроши, а работа собачья. Пока щеголи дань с торговцев собирают, эти за ворами да бандитами охотятся. Ну и режут их, не без того. Мало сейчас хороших стражников... Непорядок в Хариндаре, как есть непорядок.
        Мы пересекли еще пару проспектов, необычно широких для тесно застроенного города. Учитель Доо остановился у глухих тяжелых ворот, украшенных сложной чеканкой. Они мало чем отличались от входов в соседние дома, дарящих ощущение спокойного достатка. На стук вышел слуга и гостеприимно распахнул перед нами створки.
        – Гость в дом, радость в дом! – навстречу спешил величественный старец, потряхивая седой гривой волос, укрощенной искусным цирюльником.
        Сухое смуглое тело обернуто в кусок великолепного полотна, туго обвившего бедра. Широкий шарф на груди уложен изящными складками. Большие зеленые глаза, тонкие, немного нервные черты лица, на виске татуировки розы и резца... Томительно пахло сандалом и мускусом.
        – Да хранят тебя все боги земли и неба, почтенный Шандис Васа Куккья, – мой спутник вежливо поклонился. Я последовал его примеру.
        – Подобно пылающему огню в ночи приходишь, Странник Доо, – склонил голову и прижал ладони ко лбу. – Все будет так, как тебе по сердцу. Все будет так, как тебе угодно. Все будет так, как тебе желанно.
        Слуги проводили нас в гостевые комнаты, объединенные просторным общим залом. Моя спальня представляла собой небольшое помещение с огромной нарочито грубо вытесанной кроватью, застланной толстым шерстяным покрывалом. Массивный комод, густо украшенный резьбой, низкий столик, на котором стояли традиционная чаша с фруктами и кувшин с водой. Красиво, но чуждо. У нас в Бахаре даже солидная мебель выглядит изящнее. Огромное окно забрано алебастровой решеткой. Сквозь ее причудливые узоры с трудом протискивались лучи заходящего солнца.
        Мне помогли распаковать дорожный мешок, доставили чистую одежду и унесли походную, пообещав привести ее в порядок. В спальне была еще одна дверь, за которой скрывалось помещение с крохотным бассейном и отхожим местом, деликатно отгороженным ширмой. На каменной скамье выстроились в ряд плошка с жидким мылом, брусок пемзы, сандаловые палочки для чистки зубов, стопка мягкой хлопковой ткани. Едва ли что-то еще могло доставить большее наслаждение. Я с удовольствием перенял привычку южан мыться два раза в сутки, в дороге этого очень не хватало. Вода охладила разгоряченное тело, смыла пот и пыль, успокоила волнение. Впервые переступил порог чужого дома и опасался обидеть хозяев незнанием принятого уклада.
        Вскоре за нами прислали провожатого. Через слоновьи ворота прошли в классический южный сад – с фонтаном и закованным в гранит водоемом, цветущими гибискусом и жасмином, важными павлинами, разноцветными попугаями. Сию, маскируясь в траве, крался познакомиться с птичками поближе. В белоснежной мраморной беседке Шандис Васа Куккья встречал торжественно шествующего по дорожке Учителя Доо, облаченного, как и я, в широкую длинную рубаху, украшенную по вороту и подолу затейливой вышивкой. Закатное солнце подмешивало к спокойным краскам сумерек свою непревзойденную киноварь, распуская ее по зеркальной глади Манитулоо, блистающей сквозь листву и ограду сада.
        Почетного гостя усадили на медный табурет с восемью гнутыми, словно вывернутыми ножками. На шелковом сиденье лежала простая травяная подстилка с разлохмаченными краями. Не получив никаких указаний, я, как подобает ученику, стал за левым плечом наставника. Двое слуг принесли бронзовый тазик и высокий глиняный кувшин. Омыли сначала левую ногу Учителя Доо, затем, после какого-то бормотания, правую. Далее подали воду для омовения рук, уже в серебряном тазике. На поверхности плавали лепестки цветов и неочищенные зерна ячменя. У нас дома таким иногда угощали коней. Учитель сложил ладони пальцами вверх, часть воды вылили на них, а оставшуюся демонстративно выплеснули. Шею обернули гирляндой из мелких синих цветков.
        Сам хозяин с поклоном поднес чеканную золотую чашу. Учитель Доо перемешал содержимое большим и безымянным пальцем и торжественно произнес:
        – Мед навевают ветры достойному [21]. Мед струят полноводные реки. Медовыми пусть будут растения, ночная и утренняя роса. Медоносным пусть будет земное пространство... – Простер руку в сторону востока. – Пусть вкушают тебя духи Неба и Земли. Пусть вкушают тебя Великие Матери. Пусть вкушает тебя Вечносущее Небо. Пусть все боги вкушают тебя.
        Поочередно указал на север, запад и юг, зачерпнул ритуальное подношение и трижды поднес к губам:
        – Молоко Небесной Реки... я пью его... оно во мне.
        Передал чашу мне. Брови хозяина чуть дрогнули в удивлении, когда я принял ее, но глаза остались безмятежны. Повторяя действия наставника, осторожно зачерпнул пальцами непонятное месиво. Густая кисло-сладкая субстанция, с явным вкусом меда и чего-то молочного. Странно, но неплохо. Я бы даже сказал: очень хорошо. Освежает.
        Солнце село. Стремительно надвигалась ночь, вытесняя багрянец черным. С ревом взметнулось жадное пламя в медных жертвенниках по углам беседки, принимая эстафету у гаснущего заката. Учитель Доо обошел их посолонь [22], бросая в огонь порошок, который нес за ним на подносе слуга. Распевал благословения дому, семье и скоту хозяина, хотя на животновода тот был совсем не похож.
        Когда церемония закончилась, мы торжественно прошествовали в соседнюю беседку, где все было приготовлено к ужину: плетеные циновки, подушки, низкие столы, ломящиеся от блюд с разноцветным рисом, тонкими лепешками, рагу из овощей и неизменными соусами.
        – Вкушай все без опаски, благословенный Небом гость, – Шандис Васа церемонно повел рукой в сторону яств. – Здесь выставлены со всем почтением щедрые дары земли и садов. Никаких животных! Я приказал отринуть грубую пищу, чтобы ничем не осквернить чистый дух странствующего мудреца.
        – Благодарю, друг мой, ты необычайно заботлив, – вдохновенно-постное выражение лица Учителя Доо не смогло скрыть мелькнувшего в глазах сожаления.
        После трапезы нас сопроводили в гостевые покои и оставили одних. В общей комнате посверкивали огоньками светильники, затянувшая окно кисея преграждала путь не только комарам и мошкам, но и свежему воздуху. Учитель удобно устроился на подушках и заговорил мягко и размеренно.
        – Друг мой, нам придется здесь задержаться, и кое-что я должен тебе рассказать о хозяине этого дома, чтобы избавить нас всех от недоразумений. Я обязан предку этого рода. Мой долг – присмотреть за ними.
        Когда правителям Зебанавара отдали во владение завоеванный Танджевур, младшая ветвь семьи присоединилась к переселению. Испокон веков Васа занимались резьбой, порой достигая в своем ремесле невиданных высот. Не раз им предлагали влиться в высшую семью, но они мудро держались своего места. Особых богатств не стяжали, любви властей не снискали, но осторожно и умело вели свой клан через пороги и стремнины политических изменений, завоевывая уважение окружающих. Да, они консервативны и погрязли в замшелых традициях, но это и недостаток, и достоинство одновременно. – Учитель Доо вертел в руках чеканный кубок с водой. – Посему оставим на время наши привычные манеры, здесь они будут неуместны. Веди себя тихо, услужливо и покорно, потому что такова обязанность ученика странствующего святого. Да, Аль-Тарук, не вздумай смеяться, но здесь я нахожусь именно в этом статусе.
        Те, кто поклоняется Вечносущему Небу, в своем стремлении к совершенству последовательно преодолевают несколько ступеней.
        Первая: ученик, неразумный как дитя, но полностью открытый познанию мира. Его задача – научиться воздержанию от желаний, эмоций, страстей.
        Вторая: созидатель, чей долг состоит в умелом хозяйствовании и обретении семьи. Здесь главное – укорениться в этой жизни, врасти в землю, укрепить основу бессмертия рода.
        Третья: отшельник, в удалении от мира постигающий свою душу. Понять себя и свою роль в игре под названием «жизнь» – что может быть сложнее? Те, кто успешно преодолел третью, свободны от обещаний, долгов и обязанностей. Они покидают свои богатые дома, оставляя за спиной прошлое с его достижениями, радостями и ошибками. Не все оборванные бродяги, месящие босыми ногами грязь южных дорог, неудачники и проходимцы. Некоторые из них являются святыми, несущими миру знание о нем самом. Считается, что просветления можно добиться лишь суровой аскезой и полным контролем сознания. Необходимо соблюдать жесткие требования: регулярные омовения, отказ от убийства даже ради пропитания или спасения жизни, особенно если умеешь убивать. Неприятие насилия и воровства, воздержание от лжи и неискренности, злых дум и слов, строгость к себе, непривязанность к внешнему... Непреклонно следуя им, можно достичь четвертой ступени. Правда, это мало кому удается. Именно поэтому здесь не принято обижать нищих.
        – Ну, и четвертая ступень: возвращение обогащенного знанием человека в мир, – закончил просвещать наставник. – И знаешь, к какому выводу приходят обычно странствующие святые?
        Я пожал плечами. Откуда мне знать?
        – Жизнь есть сон. Ночью – ночной, днем – дневной. Нет разницы между реальностью и иллюзией, все эфемерно и преходяще, все есть ничто. В иерархии такого мира ты, ученик, никто. Я, конечно, тоже никто. Но у нас с тобой слишком разные «никто», диаметрально противоположные друг другу. Поэтому сиди тише воды, ниже травы и не разочаровывай нашего гостеприимного хозяина своими выходками. Очень кстати, хоть и не по своей воле, ты научился молчать.
        Я снова пожал плечами и ушел в спальню, чтобы, наконец, подкатиться под теплый бочок Сию. Учитель Доо остался сидеть на подушках, устало вглядываясь в тусклое пламя светильника.
        
        Проснулся внезапно и очень рано. Настроение было паршивым: снова снился уже надоевший сон про валуны. Сию сладко дрых, посвистывая носом, из спальни Учителя Доо доносился раскатистый храп. Вышел пройтись по саду, но в этот час певчие птицы еще дремали в клетках, а павлины не красовались в сырой от росы траве, покачивая веерами хвостов. Низ широких штанин намок и холодил босые ноги, пришлось вернуться с газона на засыпанную гравием дорожку. Она привела к той части сада, которая выходила к реке. Из беседки с крышей-куполом и резными столбиками ограждения открывался величественный вид на рассветные багровые воды Манитулоо. Я замер, вглядываясь в даль. Противоположная сторона терялась в утреннем тумане, хотя в Хариндаре Мать рек еще не достигла той ширины, что воспета в легендах. По преданию там, где она впадала в океан, другой берег ее нельзя было увидеть даже обладая зорким оком орла.
        Странное место юг нашей империи. За века память о древнем царстве стерлась, но следы былого величия были заметны глазу стороннего наблюдателя. Развалины храмов неведомых богов среди буйной зелени, полустершиеся изображения битв с давно исчезнувшими племенами и народами на стенах нынешних амбаров и складов, дряхлые старики, дребезжащими голосами поющие песни о покинутых городах, поглощенных джунглями... Уклад и ритм жизни, журчащий говор, внешность и одежда местных жителей отличались еле уловимой чуждостью во всем. Южане обладали бревнообразными телами с коротковатыми конечностями. Зажиточные люди разъедались до невиданной толщины, – особенно по сравнению с нищими, иссохшими, как мумии, – и это считалось хорошим тоном. Я даже в мыслях давно уже не называл коренастого Учителя Доо «толстяком», насмотревшись на колыхающиеся жиром бока местных икон стиля. Причудливо завитые иссиня-черные волосы и бороды, капризные пухлые губы, длинные ресницы и густые брови... южная красота – такая яркая, но такая утомительная для глаз. Аффектированные жесты, богато модулированные интонации, громкие голоса... казалось, жители Танджевура ежемоментно сдают экзамен по актерскому мастерству. Все, от бедного крестьянина до знатного землевладельца – кого только ни встретишь на постоялых дворах – обожали петь, рассказывать сказки и поучительные истории, играть на музыкальных инструментах. Я полюбил усталую хрипотцу серпентанги, чуть приглушенную резонатором из сушеной тыквы. Эту незатейливую дудочку заклинателей змей подарили бродячие торговцы за к месту рассказанный анекдот. На привалах у зажженного костра с удовольствием терзал слух Учителя Доо и навлекал на себя неодобрение окрестных обезьян, швыряющих в спину банановую кожуру... Право же, те ночевки у дороги были милей, чем этот удобный дом, где каждое слово, каждый жест имели двойное, а то и тройное значение. Я перегнулся через ограждение, собираясь плюнуть вниз.
        – Не шевелись... замри! – в утренней тишине голос хозяина дома звучал сердито. Надо же, я даже не услышал, как он подошел. – Нет-нет, пожалуйста, уважаемый гость, встань так, как стоял раньше. Да, облокотись на перила и любуйся дальше Матерью рек.
        Невоспитанный какой-то человек. Почему он считает себя вправе распоряжаться мною?
        – Стой так, пожалуйста, и не двигайся, а я расскажу о чем-нибудь, чтобы не было скучно. Что могло бы заинтересовать достойного юного господина? Я видел у тебя на поясе ритуальный шнур с символами старых богов. Похвально, что ты чтишь историю нашей земли, но образованные люди юга стремятся познать закон Вечносущего Неба, воплощенный в колесе виджраты. Ведь что есть Вечносущее Небо? Оно там, выше неба земного... – слушая его разглагольствования, поднял глаза к небу. – Да-да, так даже лучше – смотри, какие чудные облака... хорошо поднят подбородок... – У меня отлегло от сердца. Нет, Шандис Васа Куккья не был сумасшедшим маньяком или любителем мальчиков. Я и сам так тиранил сестер, когда писал их портреты. – Отблески Вечносущего Неба мы видим в ночи и когда закрываем глаза, навечно их закрываем. Чистые души стремятся к нему, летят в бесконечность, но тело и сила страстей вновь тянет к земле. И тогда мы возрождаемся, в крови и во прахе животном. Как черви желаньем живем. Едим или пьем, рыдаем или поем, сгораем от страсти к красоткам, поносим врагов или любим друзей – все это крючки, которые в душу вонзает земля. И так век за веком, и так раз за разом, мы снова и снова в мир, полный страданий и горя, нисходим. А чистая часть наших душ по-прежнему рвется на волю, в простор Вечносущего Неба, которое ждет. Кровавые древние боги навечно нас здесь приковали, желая из праха и духа построить свой храм на костях. И лишь Вечносущее Небо дарует освобожденье от тягот дольнего мира, лишений его и обид... – речь неожиданно завершилась вздохом облегчения и совершенно будничными словами, – Готово. Благодарю от всего сердца.
        Расположившись буквально в паре шагов от беседки, господин Шандис Васа умело заканчивал рисунок. Несколько завершающих штрихов – и он протянул свернутый лист мальчишке, держащему коробку с какими-то инструментами.
        – Беги в мастерскую и скажи Кандилу-баба, что я скоро подойду, – хозяин дома проводил глазами улепетывающего слугу и коротко поклонился в мою сторону. – Не мог найти натуру для прекрасного Митхуна, чтобы он был нетривиален, а тут ты, в таком романтичном образе...
        – Благодарю, – поклонился в ответ. – Это честь для меня. Я ценю искусство и сам немного рисую, поэтому прекрасно понимаю Ваш порыв.
        – Искусство? Но ты не Куккья, не тот тип лица и сложения. Ты больше напоминаешь коренного шусинца, смягченного хорошим воспитанием... – Я виновато улыбнулся и развел руками. – Если все сложится удачно, то вскоре будет закончен триптих по «Легенде о Великой Реке». У тебя будет возможность оценить то, для чего послужил натурой.
        Он еще раз кивнул и удалился в направлении хозяйственного дворика, где, по всей видимости, располагались мастерские.
        
        Несколько дней Учителя Доо почти не видел. Лишь иногда замечал его издалека, погруженным в беседы с хозяином. Наверное, такое отдаление было необходимо нам обоим, чтобы отдохнуть друг от друга. На светящиеся грязно-зеленым следы ног существ изнанки, затоптавшие брусчатку у окна моей комнаты, уже не обращал особого внимания: неумелые соглядатаи дефенсора Фьеско, старшего дежурного по Южному округу, сопровождали нас с момента пересечения границы с Танджевуром. Время от времени повара на постоялых дворах наказывали кухонных мальчишек за воровство сладостей и прочих лакомств, а я был уверен, что побои не всегда доставались виновным.
        Ко мне был приставлен пожилой слуга, знакомящий с обстановкой, приносящий еду в пустую общую гостиную и деликатно обучающий принятым в доме порядкам. Через него было дано разрешение посещать библиотеку, и я часами разглядывал старинные фолианты, украшенные чудными иллюстрациями. Как отличались эти книги от библиотеки моего отца! Семейные собрания Иса ломились от полезных справочников, ученых рассуждений и исторических трудов, да и во всем Бахаре сердечные проблемы, помнится, интересовали лишь алхимика Мунха. Здесь же были собраны, наверное, все сказания и поэмы о счастливой и несчастной любви, сочиненные в Зебанаваре и Танджевуре. Я с удовольствием погружался в исследование мира грез, словесных кружев и чеканных слогов, томясь желаниями. Одной из первых была прочитана та самая «Легенда о Великой Реке».
        Сюжет был вполне ожидаем для произведений подобного жанра. Прекрасный юноша Митхун жил на берегу реки и каждый день смотрелся в ее воды. Дух реки влюбился в него, воплотился в деву и добился взаимности. Но коротким было их счастье – долг перед семьей заставил юношу отказаться от любви ради брака с достойной невестой. Оскорбленная дева покинула того, кто предал ее чувства. Юноша искал любимую, заглядывал в воды, но они отторгали его, не отражали облика обманщика. Он потерял себя. В тоске и отчаянии взмолился о прощении, но не получил его. После свадебного пира, исполнив долг перед семьей, страдалец бросился в стремительный поток, и сия пучина поглотила его в один момент. В общем, все умерли.
        Но легенда не могла закончиться настолько трагично. В более поздних изданиях излагалась следующая версия: дух вынес Митхуна на берег волшебной страны, простил и даровал вечность, полную безмятежности. Видимо, именно такой вариант развития событий оказался более популярен у сентиментальной публики.
        
        Однажды приставленный ко мне слуга заглянул в библиотеку в неурочный час и передал дозволение Шандиса Васа посетить мастерские. Я, вообще-то, не горел жаждой знакомиться с местным ремеслом. Слуга же с юношеским энтузиазмом помог встать с кресла и почти потащил к выходу, поддерживая под локоток. Перестал ему противиться, догадавшись: посещение мастерских должно быть воспринято как щедрый дар, и никак иначе.
        – Это большая честь, юный господин, – обычно немногословный, сейчас он с охотой говорил, показывая дорогу. – Хозяин редко кого приглашает в святая святых, туда, где рождается истинное искусство.
        – Вам нравится то, что он делает? – осведомился из вежливости.
        – Мы гордимся тем, что служим великому мастеру семейства Васа, – высокопарно отозвался проводник. – Изделия наших мастерских высоко ценятся за пределами Танджевура, а в Хариндаре мастеру вообще нет равных! Вам все покажет сам управляющий...
        У ворот ограждения, отделяющего хозяйственный дворик от гостевого и огромного сада с бассейном, где обычно отдыхали домочадцы, нас ожидал невысокий коренастый человек, типичный южанин с кудрявой седой бородой и спокойным взглядом черных глаз.
        – Кандилу-баба, – слуга поклонился, поднеся ладонь ко лбу, – я привел юного господина, как распорядился хозяин.
        – Спасибо, – голос начальника мастерских был негромок и приятен. – Что бы Вы хотели осмотреть в первую очередь, уважаемый гость?
        – Все, что Вы сочтете возможным мне показать, – не менее церемонно ответил я, совершенно не представляя, чего можно ждать от такой экскурсии.
        – Ну что же... – он открыл глухие ворота, и мы вошли внутрь.
        Рабочий шум заполнял двор-тибари [23]. Взвизгивали пилы, жужжали сверла, скрипели шлифовальные камни. Пахло деревом, воском и лаком. Двор был разделен на три отсека: весьма обширный, чуть поменьше и совсем крохотный.
        – Пожалуйста, обратите внимание, перед Вами три мастерских, которые работают по эскизам нашего мастера. Слева трудятся резчики по камню. Там же находится студия ювелира и кабинет самого Шандиса Васа Куккья. Центральная – цех работы с деревом, за который отвечает Ваш покорный слуга, а вот здесь... – он чуть заметно поморщился, – сохраняют наследие далеких предков. Господин практически не касается сей отрасли нашего высокого ремесла, но совсем оставить ее не позволяет память рода. Это мастерская резьбы по кости.
        Конечно, именно маленький закуток и привлек в первую очередь мое внимание, хотя демонстрировать повышенный интерес не решился. Но Кандилу-баба, словно почувствовав, повел меня именно туда.
        Вдоль свежеоштукатуренных белоснежных стен стояли открытые стеллажи, уставленные совершенно восхитительными вещами. Изящные ларцы, шкатулки самых разных форм и размеров, статуэтки дев и зверей, фигуры для игры в чатурангу, подвески и ножны, гребни и веера... тонкая, воистину мастерская работа. Самые дорогие костяные украшения моих сестер казались грубыми и жалкими по сравнению с выставленными образцами. Топленое молоко на белом фоне... очень изысканно! Почти незаметный за всем этим великолепием, у распахнутого окна сидел мужчина, сосредоточенно выскребающий штихелем завиток цветка, венчающего длинную шпильку. Наш визит его удивил. Сдвинув матерчатую маску, защищающую лицо от липкой костяной пыли, он вскочил и судорожно поклонился.
        – Кандилу-баба? Простите...
        – Оксинат Васа, прошу любить и жаловать, – не обращая внимания на резчика, проговорил управляющий, что меня несколько удивило. – Последний представитель высокого, но устаревшего искусства работы с костью. Продолжатель традиций.
        Мастер съежился и опустил глаза, как нашкодивший ребенок. Молод и не уверен в себе. Мне стало его искренне жаль.
        – Это все Ваши работы? – с широкой улыбкой спросил, разведя руки, и он просиял навстречу моему жесту.
        – Да, господин, это моя работа. Так учили меня дед и отец...
        – Вам что-то понравилось здесь? – удивление в голосе Кандилу-баба было не наигранным.
        – Здесь все прекрасно! Абсолютно все! – энтузиазма в голосе, кажется, многовато. – Неужели Вы не видите таланта и мастерства в этих вещах?
        Взглядом испросив разрешения Оксината, взял в руки ближайшую статуэтку достаточно крупных размеров. Ею оказалось изображение полуобнаженной девушки, обнимающей обезьянку. Угловатые линии еще толком не оформившегося юного тела контрастировали с мохнатой шкуркой зверька и мягкими крупными складками тяжелого покрывала, скользнувшего с плеч. Нежное, мечтательное выражение прекрасного лица оттеняла проказливая мордочка мартышки, лапка которой тянулась к случайно обнажившейся груди. Статуэтка просто светилась изнутри.
        – Гениально! – не сдержал искреннего восхищения. – Так невинно, так... соблазнительно! Как называется?
        – «На пороге весны», – смущенно ответил мастер, но было заметно, насколько приятен ему мой восторг.
        – Желаю Вам твердой руки и острого резца, – с благоговением поставил статуэтку на место. – Потому что мастерство предков и благословение богов у Вас уже есть. Спасибо.
        Коротко поклонился и вышел из мастерской, Кандилу-баба пришлось последовать за мною.
        – Юный господин, – управляющий производством был ошарашен настолько, что даже не мог возмущаться. Что меня порадовало. – Это нечистое искусство! Вы ведь заметили, что последователи Вечносущего Неба даже не едят с фарфора, потому что в него добавляют костную муку! А это прах, оскверняющий тело и душу...
        – Кандилу-баба, – я остановился посреди тибари. – Я искренне уважаю ваш южный образ жизни и следую здесь всем законам и ограничениям вашей религии. Но знаете, что сказала мне когда-то одна мудрая старая женщина? «Суть всего живого заключена в костях», – кошачий амулет на груди слегка потеплел, будто погладил лапой. – Ваши предки знали это и хранили знание для вас, своих потомков. Почему же вы так легко разбрасываетесь тем, что некогда представляло для Васа ценность? Не нужно есть с костей, если это мешает парению духа, но зачем считать нечистым одинокого гения, сберегающего тайны великого прошлого? Если вам так претит материал, с которым он работает, – отпустите мастера в Бахар, там он быстро станет богатым и знаменитым... – я потер висок, стараясь унять вдруг возникшую головную боль. Судьба, перед кем распинаюсь? – Простите. Я не должен был...
        Он жестом прервал мои извинения. Мы недолго постояли в молчании, затем управляющий указал на самый большой отсек дворика:
        – Нам туда.
        Было неловко за эмоциональную вспышку, поэтому по камнерезной мастерской бродил без особого энтузиазма. Здесь трудилось не менее десятка подмастерьев: кто-то обтачивал камень, кто-то подрезал, а кто-то вощил уже законченную работу. Мастерская была полна приглушенным шумом, казалось, даже сверла жужжали вполголоса. Только капли воды из подвешенной емкости со звонкой размеренностью падали в медный поддон. Время от времени у резервуара беззвучно возникал то один, то другой работник, чтобы охладить инструмент или подшлифовать изделие. Кандилу-баба представил здешнего мастера, но я, к стыду моему, не запомнил имени. Камню тут были рады: посуда разных форм и предназначений, украшения, панно с инкрустацией, столы и столешницы, письменные приборы... Много всего, и все очень красиво. Если даже половина вещей сделана по эскизам Шандиса Васа, то он воистину великий мастер.
        Деловитая суета сняла возникшее напряжение. Все же нет большего наслаждения, чем смотреть, как работают другие. То я, то управляющий искоса бросали друг на друга испытывающие взгляды и улыбались уголком губ, встречаясь глазами. Несмотря на свинское отношение к гению-Оксинату, человек он, кажется, неплохой. Обойдя мастерскую, рассыпался в ожидаемых похвалах мастерству камнерезов и таланту хозяина дома. Высоко оценил розу с полупрозрачными лепестками, вырезанную из цельного куска электрона, которую при мне закончил пожилой опытный работник, и, с трудом сдерживая облегчение, поспешил вслед за Кандилу-баба на выход.
        В царстве моего проводника застрял надолго. Здесь пахло деревом и лаком, кудрявые стружки пружинили под ногами, редкий визг пил и стук киянок не мешал наслаждаться зрелищем. Даже дышалось легче.
        Обширное помещение занимали шесть массивных верстаков – по числу работающих. Ящички с инструментами аккуратно расставлены возле каждого стола: ножи, стамески, скобы, чеканы, скребки – все для того, чтобы выявить текстуру материала и максимально точно нанести нужный рисунок.
        – Смотрите, уважаемый гость, сейчас мастер Риши снимет этот слой древесины, и мы увидим... Да! Да, это оно! Дай я тебя поцелую, – управляющий шумно чмокнул воздух возле деревянного столба, прочно закрепленного державками, и перешел на напевный речитатив. – «Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос»... Видите, вот эти сердцевинные лучи сами подсказывают, где нужно убрать лишнее, чтобы вызволить из плена фигуру танцовщицы. Я знал! Я знал, что они так и пройдут!
        Кандилу-баба раскрывался с совершенно неожиданной стороны. Куда исчезло его спокойствие? Он гордо вертел перед моим носом подносом в виде листа лотоса, перенявшего от настоящего все прожилки и переходы цветов. Махал крупными четками, каждая бусина которых, казалось, заключила в сферу свой загадочный мир. Продолжая оживленно жестикулировать, потянул к дальнему верстаку, на который хмурый кряжистый плотник водружал две толстые доски, уже прошедшие первичную обработку.
        – Вы ведь знаете, что такое камея? – я согласно кивнул. – Но вряд ли видели деревянные камеи, которые выходят из-под резца Шандиса Васа Куккья!
        Он всегда полностью называл имя мастера... и не лень же выговаривать такое длинное сочетание. Или на самом деле настолько уважает?
        – А разве камеи делают не из камня?
        – Обычно из камня, он более предсказуем. Прекрасные деревянные панно с барельефами – это продукт лишь нашей мастерской. Очень сложны в изготовлении. Требуют филигранной точности в работе и скрупулезной отделки... А главное – дерево. Оно играет решающую роль. Всегда играет, но здесь – особенно. Сейчас великий мастер работает над триптихом по «Легенде о Великой Реке»... – он бросил проницательный взгляд на мой профиль, – и я уже подобрал нужный материал для его заключительной части.
        – Но как вы узнаете, где и в каком месте будет нужный замыслу творца переход цвета? – не мог даже представить технологии изготовления деревянных камей. – К тому же дерево либо слишком однообразно в тонах, либо, наоборот, непредсказуемо пестро...
        – Я чувствую, – Кандилу-баба смущенно пожал плечами, остановился у верстака и ласково огладил широкий квадрат доски. – У дерева есть душа. Она сама расскажет, что таит в себе... Шандис Васа Куккья способен прозреть внутреннюю суть любого материала, раскрыть его потаенные свойства. Мои способности скромнее, но с деревом общий язык находить умею. Это – капризный и избалованный лунный эбен, но я и с ним, кажется, договорился...
        Да, заготовка для панно была весьма интересна, я никогда такого не видел. Плавные переходы цвета от бледно-желтого до абсолютно-черного были прочерчены переплетающимися полосами различных оттенков. Можно было примерно понять, из каких участков вырастет фигура персонажа легенды, а какие дадут камее нужную глубину... но вся картина ускользала от глаз. Видимо, мне это не дано.
        – Ваша способность...
        – Да, – управляющий понял, что я хотел спросить, – это семейный дар. Мы уже несколько поколений подбираем под замысел творца-Куккья деревянную фактуру. Вот, смотрите, – он с кряхтением отложил тяжелую доску в сторону и склонился над второй. – Сейчас взглянем, что у нее внутри...
        Он взял скобчатую стамеску и, прилагая усилие, проштробил на полотне борозду.
        Неожиданно доска раскололась по прочерченному, и острый обломок глухо упал на мягкую перину стружек. Я думал, что мастер расстроится, но он вдруг возликовал.
        – Хвала Вечносущему Небу! – ладонь очертила перед лицом круг виджраты. – Заговорил! Наконец-то, упрямец! Я никак не мог услышать того, чем хочет стать этот эбен, – пояснил причину своей радости и опять обратился к дереву. – Да, милый, да, ты воплотишься в прекрасные вещи! Вот тут, смотрите, таится часть инкрустации для столешницы... именно ее не хватало нам... А что там упало? Ох... – он сокрушенно вздохнул, рассмотрев кусок, вытащенный из опилок. – Никуда не годится. Так жаль! Лунный эбен не только ценный, но и чрезвычайно редкий материал, а, судя по размерам, из этого уголка могло бы выйти полноценное изделие. Но не судьба – он бездушен и глух ко всему.
        – Вы позволите? – захотелось рассмотреть глухой кусочек поближе.
        – Да, пожалуйста. Делайте с ним все, что хотите, – равнодушно сунул мне в руки обломок и снова склонился над верстаком, воркуя с будущей инкрустацией.
        Я держал в руках экзотическое дерево, вдыхая запах неведомых краев, где растет эта лунная красота. Резкие перепады света и тьмы, острые углы почти черных сердцевинных лучей, волны годовых колец на золотистой поверхности... что мне это напоминает? Сам не заметил, как извлек из рукава неизменный карандаш и он запорхал над непривычным для меня полотном, лишь чуть подправляя и подчеркивая его естественный рисунок.
        – Ты же не Куккья, – прозвучало над головой ревниво и немного растерянно.
        Я вынырнул из транса, которым иногда сопровождались мои творческие порывы, и обернулся на голос. За спиной стоял Шандис Васа и смотрел так, будто в чем-то обвинял.
        – Я Иса, – коротко поклонился и чуть приподнял подбородок.
        Он бросил беглый взгляд на чистый висок и улыбнулся:
        – Да. Это в вашем стиле, отпрыски высших семей, – обременять безгласную материю смыслом. Мы ищем суть вещей внутри, вы ею наделяете извне.
        Кандилу-баба изумленно и обескураженно таращился на мою поделку.
        – Он говорит... Нет, он поет! Зовет... Как так?
        – Изготовьте камею по этому эскизу, – великий мастер отдал распоряжение знатоку душ деревьев. – Она навсегда останется здесь и будет напоминать мне и моим сыновьям о том, что дом Васа Куккья всегда рад ученику Странника Доо. Я пришлю свою работу, – улыбнулся мне, – чтобы закрепить обязательство.
        Я кинул прощальный взгляд на лежащий на верстаке обломок. В окружении валунов острый каменный зуб сардонически скалился в золотистое небо, а над ним бушевали молнии, спирали и воронки стихий...
        Может быть, здесь оставлю свой сон?
        
        Утром обнаружил на столике в общем гостевом зале деревянные четки с бусинами-мирами в лазуритовом футляре и тщательно упакованную в мягкую ткань статуэтку «В ожидании весны». Царские дары. Слишком ценные, чтобы таскать их по дорогам Судьбы. Пора связаться с курьерской службой и отослать домой сокровища, дарованные югом. От греха подальше.
        
        Дом Шандиса Васа Куккья продолжал жить обыденной жизнью, в которую я встраиваться не хотел. Зачем? Мы ведь скоро уйдем. Праздновать Новый год в столице Танджевура не собирались. До сезона дождей необходимо было переместиться в более комфортные для путешественников края, или мы рисковали застрять на пару месяцев в раскисших от воды джунглях. Я, если честно, скучал по «Дому в камышах», сожалея, что не увижу, как празднует наступление Нового года квартал Ворон. В поместье отца его отмечали весело: сладости, шалости, театральные представления, раздача подарков младшим семьям... В этот день все вместе ездили поклониться бабушке и дедушке, которые жили уединенно в маленьком, но роскошном доме, расположенном в одном из самых респектабельных кварталов столицы. Сейчас я легко доберусь из Хариндара до Бахара, а вот дедушкин дом найти едва ли смогу: много ли увидишь из закрытого паланкина? Бабушка и дедушка в воспоминаниях были похожи на фарфоровых кукол, изображающих благообразных старичков. Безупречно одеты, безукоризненно вежливы и с одинаковыми любезными улыбками на лицах... Шаю, Айсина Гёро и Умина я знаю лучше, чем старших членов моей семьи. Да что там! Даже Бубнежник Бу знаком и понятен больше, чем собственный отец. Почему так получилось? Ответа не было. Но, что бы ни происходило между мной и семьей раньше, если представится такая возможность, обязательно все исправлю.
        Учитель Доо, наконец, вернулся к обязанностям наставника. Снова, по канонам «единой нити», тренировка на выносливость и мастерство владения тешанем. Дыхание. Стопы. Бедра... Медитация и отработка управления энергией через символы... До сих пор где-то глубоко пряталось глухое недовольство: в ситуации с талхом я оказался совершенно беспомощным. Навыки и умения, которые были предметом моей гордости, не помогли отвести угрозу для собственной жизни. Лишь счастливое стечение обстоятельств спасло самоуверенного растяпу... и желание неизвестного, который, в отличие от меня, контролировал ситуацию. Но появится ли у постороннего человека такое желание вновь? На это полагаться не стоит. Вывод был сделан: противники будут убивать, и я должен действовать на упреждение. Поэтому к тренировкам теперь относился максимально серьезно.
        – Хорошо, – похвалил наставник за завтраком, который сдвинулся ближе к обеду. – Отдых пошел на пользу... или ты так стремительно взрослеешь?
        – О да, Учитель, приходится взрослеть, – склонил голову в почтительном поклоне, с трудом удерживая на лице серьезное выражение, – ты ведь святой, мухи не обидишь.
        Учитель Доо поперхнулся соком, но быстро справился с собой – вот что значит опыт!
        – Хм-м-м... ладно. Оденься поприличнее, нам нужно сходить ко дворцу Куккья. Хочу тебе кое-что показать. И, кстати: отдать свою жизнь в руки Судьбы и не уметь защитить свою жизнь – вовсе не одно и то же. Но я допускаю, что Вечносущее Небо хранит святых в их странствиях.
        Мое утомленное путешествием любопытство после отдыха в поместье Шандиса Васа Куккья начинало оживать. Впрыгнув в традиционное для южан облачение, я пристрастно оглядел себя в старинное зеркало, оправленное в потемневшее серебро, намотал на голову шарф и, удовлетворенный увиденным, поспешил к воротам.
        
        Центральная площадь Хариндара была грандиозна. Посреди неизменного бассейна били ряды фонтанов. Струи ярусами спадали в обрамленную темным мрамором прямоугольную вытянутую емкость, в которой отражался дворец Куккья, обнимающий своими крыльями половину площади. Изящные башенки, округлые арки проходов, широкие окна, забранные ажурными решетками, производили впечатление праздничного многоярусного торта. Его купола в точности повторяли очертания каскадов воды. Фонтаны в бассейне, фонтаны в камне. Я, похоже, разгадал хитрый прием архитекторов юга: дворцы и храмы Вечносущего Неба всегда возводились на берегах водоемов естественного или искусственного происхождения, как бы удваивая их, приумножая красоту, стирая грань между небом и землей. От бассейна к воротам дворца тянулся ряд статуй, изображающих Куккья в развевающихся одеждах, беззаботных и изящных.
        Учитель вел меня мимо мраморного вдохновенного художника, устремившего взор в небеса и рассеянно поигрывающего кистью; прелестной певицы с цветами в волосах, зазывно улыбающейся сосредоточенному музыканту, нежно баюкающему ситар... Мимо парной композиции танцоров, застывших в страстных объятиях; бугрящихся мышц скульптора, извлекающего из камня свой шедевр; изможденного муками творчества поэта, всклокоченного, но сияющего...
        За тщательно подстриженными кустами камелии, где начинались заросли баньяна, стояла небольшая скульптура из жадеита, почти сливающаяся с зеленью листвы. Она изображала обнаженного обоеполого человека, вытянувшегося во весь рост и прикрывшего рукой глаза. Другая рука небрежно совала в лицо зрителю странную розу с острыми, прихотливо вырезанными лепестками и огромными шипами, даже сейчас выглядевшими опасно. Статуя пострадала от времени: черты лица сгладились, лепестки цветка местами выкрошились. Шипы же продолжали хищно скалиться в лицо редкому прохожему.
        – Кьяя, – Учитель Доо застыл в молчании на пару ударов сердец. – Кьяя-вайшешики [24], Пурпурные Розы, прародители своих Цветов и Шипов. Гляди-ка, даже жадеит, этот прочнейший камень, подвергся воздействию лет, – смахнул рукавом дорогого одеяния грязь с постамента и завязал на ноге андрогина шарф из полупрозрачной кисеи. – Семь веков назад под давлением внутренних противоречий семья Пурпурных Роз распалась. Цветы-Куккья остались в Танджевуре и занялись чистым искусством. Шипы-Пиккья ушли на запад за пролив и обосновались на островах, названных ими Хико Сенжиру, Восторжествовавшее Правосудие. Это было силовое крыло семьи Кьяя. Единственное искусство, которое они практиковали, – искусство убивать. Знатоки рукопашного боя и тайных уловок, телохранители и наемники... Опасные и бесполезные для государства, Пиккья остались незаменимы для решения частных вопросов. Столь же незаменимы, как и Куккья, творящие красоту.
        – Чем же тогда занимались Кьяя? – вот уж диковинные созданья, право слово.
        – Разрабатывали практики внутреннего совершенствования через медитацию, творчество, владение телом... «Совершенные» Кьяя использовались как шпионы и диверсанты при дворах иноземных владык, достигнув в этом исключительных успехов: разве мог заподозрить кто-то, что нервный талантливый поэт, гениальный художник или ослепительная актриса способны не только выведывать государственные секреты, но и устранить врага недрогнувшей рукой? Кто знает, где и в каких случаях они применяли свое смертоносное искусство... Поговаривали даже, что последние из Кьяя настолько раздвинули границы своего сознания, что сошли с ума и были готовы отложить Танджевур от империи, – Учитель Доо саркастически усмехнулся. – Вот была бы радость для Тулипало... Так или иначе, но чаша терпения императора переполнилась. Кьяя было предложено оставить свой смертоносный промысел, и после долгих споров они решили разделиться. Если подходить к вопросу формально, то Куккья и Пиккья менее тысячи лет, поэтому они потеряли право называться «старыми» родами и заодно утратили былой политический вес, но Кьяя не тот клан, об истории и заслугах которого можно забыть. Сейчас их потомки не пользуются каким-либо значительным влиянием в собраниях Шести семей, их голоса скорее совещательные. Да и интересы семей с тех пор разошлись...
        – Почему же возможный мятеж Кьяя мог обрадовать Тулипало? Они ненавидели друг друга?
        – Ревность, – с улыбкой пояснил Учитель Доо. – Наши вояки никогда бы не допустили, чтобы их бывшие владения заграбастал в полное распоряжение чужой род. И их поддержали бы местные: для них Тулипало до сих пор свои. Ты ведь знаешь, что ни одна из старших семей не управляет той провинцией, в которой родилась и возвысилась?
        И я вспомнил, как отец рассказывал, что Тулипало по происхождению южане, Пиккья и Куккья с запада, Терасы – урожденные бахарцы, Туркисы – горцы востока. Первые Иса родились в краю бескрайних лугов и предгорий Тянь-Мыня, в Шусине. До сих пор отпрысков нашей семьи учат верховой езде, а скрипучее потертое седло наряду с кривобоким пифосом для вина занимает почетное место в домашнем святилище. Логику кадровых решений императора отец объяснил привычно: управляющий системой должен находиться вне системы. Сейчас, кажется, я начал ее понимать.
        – Разве не лучше разбирается в проблемах земель ее уроженец?
        – И лучше разбирается, и ближе к местным находится, – охотно поддержал разговор наставник. – Кровно связан с жителями, включен в их интриги и имеет возможность – с поддержкой родичей в самых разных слоях общества – сосредоточить всю полноту власти в своих руках. А это – прямая угроза верховному правлению. У коварных Кьяя получилось усилиться в чужих землях лишь потому, что почти все владетельные рода Танджевура ушли в Шусин – элитой здесь всегда были воины. Пустоту в правящем сословии заполнили многочисленные Кьяя. Постепенно они закрепились на всех ключевых постах в провинции. Нельзя сбрасывать со счетов силу воздействия, которой обладали их «совершенные»: люди подчинялись им слепо. Опасность раскола была вполне реальна, даже если на самом деле его и не планировали. Превентивные действия императора, возможно, уберегли страну от развала. С тех пор управлением во всех провинциях занимаются Иса, подчиняющиеся непосредственно Янгао, сбором налогов – Туркисы, охраной рубежей империи и порядка в ее городах – Тулипало... а главы остальных семей отвечают лишь за профессиональную специализацию и решают сиюминутные проблемы своих владений. Ну и совместно правят страной, принимая общие для всех решения под чутким руководством императора.
        Он ненадолго застыл, вглядываясь в усталую и чуть брезгливую улыбку, пробивающуюся сквозь смазанные черты жадеитового лица, с еле уловимой нежностью расправил концы шарфа и, коротко поклонившись скульптуре, решительно удалился.
        – Знаешь, – негромко бросил, входя в ворота дома Шандиса Васа, – «совершенные» Кьяя были воистину совершенны. Мне жаль.
        
        Так совпало, а может быть, было задумано сразу, что прощальный пир Шандис Васа Куккья объединил с представлением законченного триптиха по «Легенде о Великой Реке». Были приглашены члены клана, коллеги и соперники, друзья семьи и просто любители искусства. Именно любители, кстати, были самыми непростыми.
        На почетном месте возвышался над гомонящими гостями Учитель Доо, напротив красовались деревянные панно, изготовленные с поразительным мастерством. На левой части триптиха из воды выходила, прикрываясь длинными волосами, прекрасная дева, центральная изображала влюбленную пару, а на последней одинокий юноша в мольбе поднимал взор к небесам, сжимая прощальное письмо.
        Триптих был прекрасен. Шандис Васа Куккья обещал, что я увижу шедевр, и не обманул: это был шедевр. Еще до прибытия гостей всласть налюбовался изящными жестами и естественными позами героев легенды, деликатностью их эмоций, искусно спрятанных в выражения лиц, ошеломляющими пейзажами, на фоне которых разворачивалось действо. Хотя композиция последнего панно явно говорила о том, что прообразом послужил набросок, сделанный второпях нашим гостеприимным хозяином, себя в герое не признал. Тем не менее некоторые ранние зрители, наткнувшись на меня взглядом, продолжали провожать глазами.
        Отовсюду доносились возгласы восхищения. Гости, почтительно поприветствовав Учителя Доо, толпились вокруг Шандиса Васа, одаривая комплиментами. Слуги скользили незаметными тенями, заменяя опустевшие блюда полными.
        – Напыщенный болван! – донесся шепот, похожий на змеиное шипение. – Плюет на все нормы нравственности...
        На подушки опустилась группа гостей, только что бурно восторгавшаяся представленным произведением искусства.
        – Он пользуется покровительством двора, ему многое позволено... – возразил собеседник.
        – Нельзя творить такую мерзость даже гениальным резцом. Бесстыдство! Голые ноги...
        – Они же в воде! – пылко возразил юный голос, «давший петуха» от волнения.
        – Но под водой – голые! Не перебивай. Воистину грядет окончательный упадок духовности! Но непочтительность к учителю легко исправляется поркой. По возвращении скажи управляющему, что в наказание я определил тебе пять ударов палкой по пяткам.
        – Кто этот нищий невежда, которому мы вынуждены кланяться? – в разговор вклинился капризный баритон из новой компании, присоединившейся к сидящим.
        – Очередной бродяга, которого из канавы выловил наш «благочестивый» ханжа, – с ехидной усмешкой ответил лидер первой группы.
        – Но это переходит все рамки приличия! – мелодичный голос вибрировал от возмущения. Возмущающийся был очень красив: черные глаза с поволокой, тщательно завитые кудри, благоухающие ароматными маслами, чисто выбритое лицо с чувственными яркими губами. Лишь мягкий округлый подбородок удерживал от желания назвать его образцом настоящего мужчины. Длинные нервные пальцы сжимали шелковый платочек, обшитый шариками с благовонием. – Я должен выражать почтение к нищей крысе... – он закатил глаза. – Я! Неделю назад певший для императора, да продлит Вечносущее Небо его годы на тысячу лет...
        – Расскажи нам, сладкоголосый, как поживает Бахар?
        – О-о-о, там все не так, как в нашем захолустье, – платочек вспорхнул к благородному носу. – В этом сезоне модны одежды пастельных тонов, длинные развевающиеся рукава и прозрачные ткани. Собрания высшего общества похожи на сад, полный весенних цветов. При дворе собрались утонченные ценители, которые знают толк в искусстве: как они мне аплодировали! А одна придворная дама даже...
        – Видел кого-нибудь из Шести семей?
        – Всех видел. Они сидели на помосте позади императорской четы и наслаждались моим пением. Мне пожаловали...
        – А правду говорят, что Туркисы собирают караван на восток, за перевалы?
        – Может, и собирают, – красавчик пожал плечами и снова поднес платок к носу, – не интересуюсь столь низменными материями. Артисты при дворе, должен заметить, поют отвратительно. Когда я исполнял «Любовь не ведает преград», клянусь, у зрителей выступали слезы на глазах. Но вот нашим музыкантам есть чему поучиться в Гнезде дракона...
        – Что это?
        – Ах да! Вы же не знаете, как в высшем свете называют императорский дворец...
        «Гнездо дракона»? Странное название, напоминает пошлую оперетку. Отец никогда не употреблял такого наименования Двора.
        – А разве драконы живут в гнезде? – снова вклинился в беседу ранее обремененный наказанием ученик.
        Отчаянный парень. Интересно, сколько раз в день его колотят?
        – Какая разница! – махнул рукой певец. – Это лишь поэтическое обозначение мощи и могущества императора, да продлит его годы Вечносущее Небо на тысячу лет. При дворе много наших, из старших и младших семей Куккья. Сотни поэтов и певцов восхваляют процветающую эпоху, в которой нам выпало счастье творить...
        – А Тулипало? Ты общался с Тулипало? С Иса? С Терасами?
        – О чем? – изумился оратор. – Что у меня может быть общего с тупыми Тулипало или нудными Иса?
        – Ну, судя по тому, какие слухи доходят до нас, Иса в последнее время стали не столь высокоморальны, как ты считаешь, – поддел его лидер первой группы.
        – Ерунда! У наследника совершенно отсутствовало воображение. Резать продажных девок, даже если их много...
        – Тс-с-с! Здесь присутствуют люди из администрации. Куккья не скажут тебе спасибо, если ты оскорбишь их чиновников.
        Аджи? Режет девок? Братец Аджитабхитиграпасалар, безупречный истинный Иса? Я не верил своим ушам.
        – Ничего они мне не сделают! – певец норовисто вскинул голову. – Положение Иса далеко не так прочно, как принято думать. В столице уже ходят разговоры о том, что должность Первого министра нужно передать в другую семью.
        – Но у них, вроде бы, есть еще один отпрыск...
        – Отпрыск! Мальчик не в себе, – с деланной печалью парировал красавчик, – его никому не показывают с рождения, а сейчас, говорят, вообще удалили в провинцию, чтобы не позорил род. Хотя куда уж дальше позорить? Иса вырождаются...
        Положение не так прочно, как раньше... Кажется, стал понимать истинные причины ссылки в «Дом в камышах», молчание отца, его постоянную погруженность в работу и внезапный отъезд семьи из столицы. Но Аджи, что ты мог натворить, если твои поступки так ударили по репутации рода? Ты никогда бы не пошел на то, в чем тебя обвиняют: высота нашего положения значила для тебя очень многое. А я, «мальчик-не-в-себе», слабоумное существо, скрываемое от глаз людей, помню, всегда презирал тебя за это... Есть ли в словах злословящего красавчика хоть частица правды?
        С трудом обуздав вспыхнувший гнев, вновь обратил внимание на происходящее в пиршественном зале. Гости расположились у столиков с угощением и тихо переговаривались друг с другом. В равномерный гул голосов теперь вклинивались мелодичные аккорды: музыканты проверяли звучание инструментов. Мальчики-слуги усадили на подушки сухонького старичка, почтительно поддерживая его под руки, и расставили перед ним ряд каменных скрижалей.
        – О, настоящий аэд [26]! – в голосе моего соседа слева был слышен искренний интерес. – Оригинально. Я и не знал, что Васа имеют право пользоваться услугами хранителей древних знаний.
        – Так выглядят старинные книги Танджевура? – не смог удержаться от вопроса.
        – Нет, – высокомерно пояснил сидящий напротив пухлый мужчина, с руками, унизанными вычурными перстнями, – эти записи пришли с нами из Зебанавара, они составлены раньше, чем начался исход Куккья с запада.
        Унылый и протяжный стон флейты, поддержанный рокотом барабанов, пронзил зал. Пауза наполнилась молчанием.
        – Их было восемь, – неожиданно звучным голосом объявил старик. – «Стремительный», «Грозный», «Коварный» и «Ярый» несли сто гребцов. Ломились набитые трюмы у «Ветра», «Тучи», «Звезды» и «Луны». Они везли драгоценную амбру, тяжелые штуки сукна, прекрасные острые сабли, каких не видели наши края. Шторм и волны океана выкинули скитальцев на берег благословенного края. Там их встретили с миром, омыли соль с тел, принесли чашу дружбы. И дев чернооких прислали, утешить в потерях...
        Сказитель долго перечислял имена людей, основавших семьи в древнем Зебанаваре, который тогда назывался совсем по-другому. Подробно описывал, как и каким образом возвышались герои, унесенные коварным океаном за тысячи миль от родного дома. Как они строили привычный для себя мир в новых условиях, среди дружелюбных аборигенов. Так зарождалось еще одно древнее царство, ставшее сейчас западной провинцией империи. Куккья – морские бродяги? Похоже, что так. Сказитель незаметно для слушателей пропускал текст, отставляя в сторону некоторые камни... интересно, о чем повествовали они? О неприязни, междоусобных битвах и трагических потерях?
        По окончании рассказа ненадолго воцарилась тишина. Я замер вместе со всеми, затаив дыхание: после витиеватого слога бесед, изысканных стихов и танцев лаконичные чеканные строки старинных хроник действовали завораживающе. Внезапно очарование момента нарушил уже знакомый болтливый красавчик. Он вышел из-за пиршественного стола и сел у ног старика, низко поклонившись каменным таблицам.
        Море – ты мать мне, моя ты судьба,
        Даль голубая.
        Брошью на плечи у солнца взята
        Прядь золотая.
        Море – ты память, грозы и тучи.
        Вот мое сердце – дели пополам,
        Ветер колючий [25].
        Низкий, проникновенный голос удивительного тембра подхватил маленький оркестр. Певец был прекрасен, страстен, нежен и великолепен. Песня то птицей взлетала под купол зала, то шелестом волны ласкала слух, пробираясь в душу и касаясь ее бархатными лапками... Практически у всех присутствующих навернулись на глаза слезы, а пара пожилых меломанов в голос зарыдала от восторга. В эти минуты он властвовал над нами по праву.
        Я передумал рвать ему язык.
        Официальная часть сменилась всеобщим непринужденным общением. Знатоки чатуранги направились к столикам с загодя расставленными фигурами из драгоценных камней. Поклонники осадили певца, и он, сияющий и раскрасневшийся, купался в потоках восхищения. Любители старины окружили аэда и о чем-то вежливо расспрашивали его, благоговейно касаясь кончиками пальцев срезов гранитных пластин. Трудолюбиво пыхтел над камнями и давешний непослушный подмастерье брюзгливого мастера-поборника нравственности, стаскивая их в кучу, как пастушья собака сгоняет отару овец. Так жаждет помочь?
        – А что написано здесь, почтенный? – юноша с любопытством рассматривал обломок плиты. Даже издалека мне было видно, что камень невообразимо стар.
        – Вот нахал! – возмутился его наставник и низко поклонился аэду. – Простите дерзкого юнца. Он талантлив, но совершенно не воспитан. Я удвою наказание, которое он уже успел заработать сегодня, ибо...
        – Не стоит, – мягко улыбнулся старик. – Юность всегда порывиста и нетерпелива. А если, как Вы говорите, он талантлив... – аэд подслеповато вгляделся в протянутую скрижаль. – «Одна станет двумя...» О-о-о, юноша наткнулся на удивительное, загадочное сочинение известного с древних времен пророка Эгиалая. Он чуть ли не лично прибыл в Зебанавар на одном из легендарных кораблей. До сих пор аэды не смогли постичь смысл, что вкладывал он в эти строки. Но ничто в нашем мире не случается просто так, и если слова должны были прозвучать – они прозвучат.
        Тишина вновь воцарилась в пиршественном зале, но совсем не такая, как раньше. Стихли голоса гостей, шорох ног слуг, потрескивание благовонных палочек в курильницах, цвирканье ночных цикад и шелест листьев в саду за окном. Рокотом морского прибоя ворвался в зал строгий голос хранителя древних знаний:
        
        Одна станет двумя, кровью питая бездну.
        Мир оживет. Пройдет
        Боль. Но не исчезнет
        Разбитое сердце трона.
        Бездна зовет. Ждет
        Ту, что наденет корону.
        
        Четверо станут одним, над нами щит водружая.
        В диких степях растет
        Бездны сестра родная.
        Она наш меч. Наша кровь.
        Сердца единого мед.
        Не потеряй ее вновь.

        Уф-ф-ф, впечатляет. Даже, кажется, Учителя Доо пробрало до печенок, вон как сверкает глазами. Да и остальные забросали вопросами аэда... вопросами, на которые у него не было ответов. Никому не удалось разгадать, что именно узрел прорицатель Эгиалай сквозь тьму веков.
        
        Но зачем мне пророчества давно минувших дней? Есть более насущные проблемы, которые надо решать незамедлительно. Незаметно покинул зал и прокрался в наши комнаты. Кинулся к сундукам, в которые были сложены уже упакованные для путешествия вещи. Так, где?.. Вот он, мой походный костюм. Пояс снаряжен как положено: нож, подорожная, шнур. Деньги и чеки вложены в непромокаемый карман. Это хорошо. Еду придется покупать самому, потому что припасы нам должны были принести лишь утром. Дорогу помню, доберусь быстро. Сию, недовольно сопя, умостился на плечо, и я решительно двинулся к выходу.
        – Куда ты собрался, мой друг? – в общей гостиной так некстати отдыхал Учитель Доо. – Потерпи до утра, лодка ждет нас с рассветом.
        – Домой, наставник. Я должен быть дома.
        – Не должен, – мягко возразил он. – У нас совсем другие заботы.
        – Мне все равно, – кулаки непроизвольно сжались. – Я должен быть дома. Ты знал, что там не все ладно?
        Я не желал в чем-либо обвинять Учителя Доо, но не смог совладать с бессильной злостью.
        – Догадывался, – с сочувствием посмотрел на меня и спокойно откинулся на подушки дивана.
        – И ничего мне не сказал? – хотелось ударом стереть улыбку с его губ. В кровь!
        – Твой отец умен, – наставник все так же спокойно и участливо смотрел мне в глаза. – Умен и осторожен. Уже больше сорока лет успешно использует подводные течения имперской политики к вящей выгоде рода, беря верх над врагами и завистниками, и, что естественно, приумножает их ряды. Он знает, что нужно делать, и сделает все, чтобы исправить ситуацию. Не стоит ему мешать.
        – Что с братом? Ты знаешь, в чем его обвиняют? – бушующее в груди бешенство начало утихать.
        – Кто посмеет открыто обвинить в чем-либо наследника высшей семьи? До меня доносились лишь слухи и сплетни.
        – Но я обязан помочь...
        – Ты не сможешь, – Учитель Доо внезапно очутился рядом и уверенно подхватил ремень заплечного мешка, внезапно выскользнувший из рук. – Пока – не сможешь. Терпение, мой мальчик, – он почти силой усадил меня на подушки, согнав с плеча хранителя. – Ты еще слишком слаб и неопытен, чтобы стать отцу настоящим помощником. Твоя задача – научиться всему, что может пригодиться в будущем, когда наступят на самом деле тяжелые времена.
        – А они наступят?
        – Обязательно, – радостно заверил меня Учитель Доо.
        
        На рассвете мы простились с гостеприимным домом Шандиса Васа Куккья. Мешки были набиты до отказа припасами, а души полны благословений и добрых пожеланий. Мощеная дорожка вела от калитки к небольшому причалу, где ожидала, покачиваясь, легкая лодка с навесом. Старший лодочник взял в руки весло и, оттолкнувшись от берега, вверил нас тихому, но мощному течению Матери рек. Мы беззвучно скользили по поверхности вод, оставляя за спиной древние камни, пышные сады и величественные дворцы Хариндара. Беспокойство, которое не покидало все это время, слегка утихло. Я покорился воле Судьбы.
        Мы пробиралась сквозь джунгли. Петляли по одному из притоков Манитулоо, куда свернули, как только столица осталась позади. По берегам высились величественные батангоры и салы, раскидистые баньяны воздушными корнями соединяли небо и землю. Иногда их сменяли густые заросли бамбука – высокого и неправдоподобно прямого, растущего «по колено» в воде. С ветвей деревьев тянулись к стремительным водам плети орхидей, нежный аромат которых таил легкую нотку разложения. Пахло болотом, прелыми листьями, подгнившими фруктами, которые чем-то не угодили взыскательному вкусу обезьян, с гиканьем скачущих по лианам. Я не всегда мог сразу отличить лозы лиан от змей, коих было предостаточно. Обезьяны – тоже. Под немелодичные вопли взлетающих пестрых попугаев маленькими мартышками лакомились величественные питоны и хозяева тихих заводей – анаконды. Буро-зеленые бревна крокодильих спин лениво покачивались в воде у самых корней деревьев, поджидая добычу. Пауки густо оплетали нижние этажи джунглей своей паутиной, в которую попадали и мелкие хамелеончики, и огромные бабочки невообразимо ярких расцветок: бронзовые, пурпурные, бирюзовые... Царство жизни, идущей рука об руку со смертью.
        Так мы плыли несколько дней, вставая ночью на якорь подальше от берегов. По воде разносились привычные для ночных джунглей звуки: свист гекконов, вопли цапель, а иногда и рычание тигров. Я с легким сердцем жертвовал горячим ужином и ночевками у костра, лишь бы не оказаться в их веселой компании. Да, крокодилы тоже смотрели на нас заинтересованно, но лодка была все же много больше любого, даже самого крупного хищника, а к бортам ее были прикреплены острые багры. Отобьемся.
        – Что ты думаешь о пророчестве? – Учитель Доо присел рядом на корму и протянул кусок творожного сыра и банан.
        – Невнятное и плохо написанное, как все они, – с благодарностью принял скудную вечернюю трапезу.
        – Возможно, ритм и рифма там хромают, – он слегка нахмурился, – но мне интересно, о ком в нем говорилось?
        – Какая разница? – я уставился на лунную дорожку, серебристым пунктиром соединяющую левый берег с правым. – Оно не имеет к нам отношения...
        – Не скажи, – возразил наставник, меланхолично жующий свою порцию. – Дорога... Судьба... не так-то все просто. Как там сказал старикан-аэд? «Если слова должны были прозвучать...» Может быть, они звучали для нас?
        – Да ну, там глупости какие-то. Знаменитый пророк Эгиалай, скорее всего, выпил лишку, вот его и понесло.
        – Ну, тут я с тобой спорить не буду: прорицатели, знаешь ли, склонны к злоупотреблениям. Это, однако, не мешает им по-настоящему предвидеть грядущее сплетение нитей в ткань Судьбы. Что же он видел?..
        – Тебя, наверное, увлекли его бредни про сердце трона и корону. Почему-то ты к ним неравнодушен, – покачал головой, чувствуя себя настоящим душеведом. – Только вряд ли они имеют хоть какое-то отношение к твоей истории, рассказанной на праздник Двух лун...
        – «Одна станет двумя, кровью питая бездну...» – мы процитировали эту строку одновременно и ошеломленно уставились друг на друга. – Падение прежней династии?
        – Стоп-стоп-стоп! – выставил перед Учителем Доо недоеденные кусок сыра и банан, не бросать же их из рук. – Я не имею к этому никакого отношения. Это твои Пинхенги, твои Янгао – вот сам с пророчеством и разбирайся.
        – Да легко! – согласно кивнул наставник и засмеялся. – Но я тебе говорил, – его палец-сосиска уткнулся в мой левый глаз, – что сказано оно было для нас!
        Что за манеры! Будто вернулись старые добрые времена «Дома в камышах». Вообще-то я успел соскучиться по его подначкам и шуточкам – такой Учитель Доо нравился мне намного больше приторного святоши, принимающего знаки почтения от друзей и домочадцев Шандиса Васа Куккья. Мы немного потолкали друг друга локтями и затихли, рассматривая ночное небо, дожевывая бананы и блаженно улыбаясь.
        Через пару дней лодка причалила к берегу рядом с маленькой деревней, содержащей самый большой слоновник, который я видел на юге. Староста заверил печатью наши подорожные и клятвенно обещал помочь возвращению лодки в столицу, как только соберется караван с припасами, поставляемыми деревней в качестве налога. В одиночку плавать по южным рекам небезопасно.
        Наняли слона с погонщиком, Гасара и Сасана. На спину Гасара водрузили что-то вроде крытого паланкина без ручек, и мы расположились внутри с достаточным комфортом. А что? В тесноте, да не в обиде. Сасан нарисовал белой глиной на лбу слона знак, притягивающий удачу, поплевал на ладони и, зажав под мышкой анк [27], вскарабкался на спину Гасара. Начался последний этап пути до той точки на карте, которую наставник определил как конечную в южном маршруте.
        Мы углубились в джунгли. Я был готов к тому, что приятной прогулки ожидать не стоит, но реальность превзошла все ожидания. Нас бросало из стороны в сторону в тесном пространстве коробчонки, куда втиснулись в начале пути, но ее стены давали хотя бы иллюзию защиты от тех опасностей, что грозили снаружи. Ни секунды не провели в блаженной тишине: все время что-то шуршало, жужжало, шевелилось. Рождалось, дралось, умирало. Перекрикивались попугаи и обезьяны, рычали крупные хищники, выли волки, хохотали гиены. Гвоздичное масло и какие-то вонючие ароматические палочки частично избавляли от укусов москитов, тучами вьющихся над нашим слоном, – его толстую кожу они прокусить не могли. Ветки с силой хлестали по серым бокам, разгоняя и истребляя насекомых, но на смену павшим на запах летели все новые и новые кровопийцы. Сасану приходилось куда труднее, чем нам, но он не унывал.
        – Мы с Гасаром не первый раз в джунглях, ага! – смеялся он на привалах у разожженного костра, поблескивая зубами и белками темных глаз, сияющих на загорелом дочерна лице. – Нам все нипочем! Правда, друг? Ага?
        Слон мотал головой, норовил взъерошить хоботом и без того лохматые волосы своего погонщика, подвязанные красной тряпкой, фыркал и переступал ногами. «Шерочка с машерочкой» – так еще в деревеньке нарек их наставник, довольно оглаживая серый кожистый бок ушастого великана, – характерами были как две капли воды похожи друг на друга и с первой же минуты вызывали симпатию. Сасан оказался каким-то другим южанином, чем те, кого я встречал в городах: дружелюбный, немного наивный, неунывающий и веселый. Он горланил забавные песни, сыпал дурацкими, не всегда смешными, прибаутками. С удовольствием ел мясо из наших запасов и искренне старался выбирать путь полегче. Но и тот был непрост.
        Сию почти влюбился в Гасара. Хранитель не сводил глаз с великана, пристраивался на ночевках поближе. Во время одного из привалов перешел в энергетическое состояние и попробовал примерить на себя облик слона, сохранив при этом свои характерные черты. Микроскопический на фоне огромного Гасара синенький элефантус-Сию сделал пару шагов, затем запутался в излишне длинном хоботе и рухнул, задрав все четыре ноги в красных не перчатках, а тапочках. Я рассмеялся. Сасан удивился и долго озирался, пытаясь найти причину веселья, но Сию в энергетической форме был для него невидим. Погонщик было обиделся, приняв смех на свой счет, а потом махнул рукой и присоединился к моему хохоту, причины которого остались ему неизвестны. После этого хранитель оставил попытки сменить облик и стал выказывать Гасару глубочайшее уважение тем, что во время пути восседал на его голове аккурат промеж ушей.
        
        Внутренний голос еще с полудня твердил, что скоро мы прибудем на место. Ближе к вечеру ему стали вторить джунгли, погрузившись в мертвую тишину. Слон встал. Как ни кричал на него Сасан, как ни колол за ушами анком, тот упрямо отказывался сделать хоть шаг.
        – Довольно, Сасан. Дальше мы пойдем пешком, – постановил Учитель Доо. – Вот тебе припасы к ужину, располагайся здесь и жди. До утра мы должны вернуться.
        Погонщик побледнел и прошептал молитву каким-то своим богам, с суеверным ужасом поглядывая на нас. Безропотно стащил со спины Гасара поклажу, примотал его заднюю ногу к крепкому стволу батангора, увешанного лианами, и натаскал побольше срезанных с кустарников веток, чтобы друг смог подкрепиться после долгого перехода.
        Буквально через пару шагов от места стоянки заросли преградили путь неприступной стеной. Верхний ярус джунглей давно уже закрывал небеса, через нижний приходилось пробиваться с помощью широких ножей, предусмотрительно купленных в Хариндаре. Не думал раньше, что деревья способны создать такую преграду. Мы рубили, рубили, рубили, расчищая тропу... и в какой-то момент растительность расступилась, выпустив на проплешину в форме правильного овала. За спиной еле слышно дышали затаившиеся джунгли. Красная земля, обычно усыпанная листвой и ветвями, здесь была голой и растрескавшейся от зноя. Поляну усеивали валуны, гладкие, будто обточенные водой. Они напомнили мне привезенную с моря гальку, которой были посыпаны те дорожки сада в родном поместье, что вели к уединенным беседкам в стиле сельских хижин. Только гигантскую. Над проплешиной бушевало пламя стихий изнанки. Синие, алые, желтые всполохи, фиолетовые молнии, серые и бурые облака – энергии бесновались в кольце камней, молчаливыми стражами ограждающими их ярость от покоя зеленого моря джунглей.
        Я стоял на границе тьмы и света. Здравствуй, сон. Вот, значит, куда ты меня звал.
        Было не по себе. Слишком много разнонаправленных энергий. Нет возможности настроиться и послушать пространство. Казалось, будто ослеп и оглох. Небо давило на плечи, удваивая вес котомок с вещами и вязанок дров. Спекшаяся земля и мелкие камушки похрустывали под ногами. Валуны то обступали нас, то отдалялись от маршрута, который уверенно прокладывал наставник, насвистывая легкомысленный мотивчик.
        Пока я озирался окрест, Учитель Доо подтащил топливо к камням, уложенным в круг. Старое костровище... значит, мы не первые посетители этого необычного места. Вскоре на огне весело булькал котелок, пришлось в спешке искать мешок с припасами и заветным пакетом чая. На землю спускалась ночь, и в темноте сияние стихий нестерпимо резало глаза. Хранитель Сию, сбросив материальную форму, резвился в небе: купался в потоках, искря алым по синей шкурке.
        – Что ты ощущаешь здесь? – Учитель Доо достал из мешка завернутые в листья пальмы ломти пряного вяленого мяса и лепешки.
        – Неудобство, – я экономно распределил суточный запас чая на несколько приемов и засыпал порцию в кипящий котелок. Сказочный аромат!
        Учитель тоже повел носом и присел к огню. Отсвет пламени любовно гладил его лицо, густо загоревшее под южным солнцем. В черных глазах плясали золотистые язычки.
        – Здесь редкий случай стабильного пробоя между мирами. Энергия изнанки просачивается, как через сито, преображает все под себя. Древние мастера оградили это место от остальных земель юга и любопытства простых людей, чтобы остановить распространение чуждых нам изменений... Странно, что тебе некомфортно: мне здесь всегда было хорошо. И всем ученикам, которых приводил сюда. И Учителю... учителю Учителя – тоже.
        – Кхе! – скрипучий смешок присоединился к шипению углей, на которые плеснуло из кипящего котелка. – Ты, балбес, откуда знаешь, хорошо ли было учителю твоего Учителя?
        Один из ближних валунов в неровном свете костра напоминал сидящего человека. Он и на самом деле оказался лишенным волос человеком со стершимся лицом. Кожа его почти окаменела и приобрела буровато-серый цвет. Только тонкая трещина в верхней части бесформенной фигуры намекала на наличие рта.
        Учитель Доо аккуратно подобрал полы халата и опустился на колени перед говорящим булыжником, почтительно склонив голову.
        – Мудрейший Луу? Разве Вы не свершили все, что должно, и не освободились от пут этого мира?
        – От этого освободился. Но остальные не лучше, хочу послать к демонам и их. Ждать окончательной свободы можно где угодно. Сам же сказал, что учителю твоего Учителя нравилось это место. Ничто не отвлекает... кроме вашего появления. Принесло же! Все с мелюзгой возишься? – речь звучала глухо и не очень внятно, словно он с трудом выталкивал из себя слова.
        – Да, Мудрейший, – Учитель Доо склонился еще ниже. – Не могу понять, какие еще обязательства удерживают меня здесь...
        – Так уж и не можешь? – шепот валуна был негромок, но строг.
        – А то, что известно, не имею возможности исправить, – голос наставника был тверд. – Не приводит Судьба.
        – Да глупость она, эта ваша Судьба! – на доли секунды на поверхности камня проступил человеческий лик. – Всего лишь сеть причинно-следственных связей, из которой можно выскользнуть в Пустоту и обрести настоящую свободу...
        – Это Ваша дорога, Мудрейший, – снова почтительный поклон, но уже с оттенком строптивости. – Учитель Баа, насколько помню, не последовал за Вами.
        – Упрямец. И ты, и мой бывший ученик. Два башмака пара, – щель в валуне чуть дрогнула улыбкой. – Убиваете и спасаете, любите и ненавидите, предаетесь разврату и аскезе... кровь горяча. Вы плоть от плоти этих миров. Живите. А я устал. Нас слишком много: живущих, умерших, бессмертных... Тесно здесь. Душно. Хочу освободиться окончательно. Осталось еще чуть-чуть...
        – Давно Вы здесь?
        – Вечность?.. Мгновение?..
        Шепот угас. В костре с треском лопнула толстая ветка. Когда я снова впился взглядом в валун, пропала даже щель, заменяющая рот.
        – Чуть-чуть осталось... – задумчиво повторил Учитель Доо, поднимаясь с колен. – Да, человеческого в Мудрейшем Луу и вправду осталось немного.
        – Что он сделал с собой? – не мог понять, пугаться окаменевшего мудреца или принять его путь с пониманием.
        – Попробую объяснить так, как я это вижу, – наставник снова присел у костра, наливая в кружку чай. – Обществу, создавшему государство, нужны для его правильной работы винтики определенных форм, размеров и назначения. Оно старательно обтачивает человека до нужных параметров и включает в бесперебойную работу своего механизма. Главной задачей становится обеспечение заменяемости – винтик может сломаться, выпасть из общей схемы – человек смертен. Каким будет тот, кто придет на смену? Злым или добрым, жадным или щедрым, глупым или умным – неважно. Пока личные качества не мешают отлаженному существованию, он будет востребован обществом и обеспечен поддержкой системы.
        – То есть, если я послушно учусь тому, что в меня вкладывает отец, встаю на то место, которое он мне определил, добросовестно исполняю все, чего требует положение, мило улыбаюсь и не перечу тому, кому должен подчиняться, то считаюсь успешным и уважаемым человеком? Даже если между делом топлю котят, пишу стихи с использованием ненормативной лексики, пью вино и режу падших женщин. Так?
        – Так, – улыбнулся Учитель Доо. – Я понял, к чему ты ведешь. Твой брат перешел границу допустимого. Котята, стихи и вино не представляют опасности для устойчивости общества, а вот убийство человека человеком – это разбазаривание ценного материала. Только государство как официально признанная структура вправе определять, нужен ли в механизме конкретный винтик или от него необходимо избавиться. Государство, а вовсе не частное лицо, готовое убить за некстати высказанное мнение или потому, что рожа твоя не нравится. Любой убийца покушается на прерогативу государственной машины карать и миловать, отделять годных от негодных. Твой брат оказался сломанным винтиком, он подлежал изъятию. Уход же из дома Гангараджсардарнапала Исы вообще не имеет никакого значения, пока он всего лишь заготовка винтика...
        – Я человек! Я думаю, чувствую, мечтаю, творю. Моя ценность...
        – Ничтожна, – Учитель Доо ехидно подмигнул. – Здесь, на земле, все мы такими рождаемся: думаем, чувствуем, мечтаем. Любой, в кого пальцем ни ткни. А это означает что? – он поднял вверх палец. – Необходимость добровольного принятия ограничений в свободе творить то, о чем думаешь и мечтаешь. Делать нужно не то, что хочется твоей левой ноге, а то, в чем нуждаются все. Нестандартный и эгоистичный винтик тоже выкидывают, чтобы не затруднял работу механизма в целом.
        – Мы, Иса, вырождаемся? – я наконец-то задал по-настоящему тревожащий меня вопрос.
        – Скорее перерождаетесь, как Мудрейший Луу, например. Пинхенги, наверное, тоже переродились бы, если бы им дали такую возможность... – заключил он со странной грустью.
        Это что же получается? Пусть даже я буду чертовски талантливым художником или великим мыслителем, или неизмеримо прекрасным в своей доброте гуманистом, – это никому не нужно, если не будет приносить пользу? Я приуныл.
        – Ты нерадивый ученик, – Учитель Доо постучал себя пальцем по лбу. – Я тебе с самого первого дня объясняю, что общество – не единственная среда обитания человека. Это всего лишь огороженный крепкими стенами загон со сторожевыми собаками, защищающими от опасностей и вызовов мира отары робких овец. А мир за стенами загона куда как богаче и разнообразнее, чем кажется любителям зеленых лужаек и возделанных огородов. И те, кого исторгает и выкидывает за ненадобностью социальный механизм, изначально были негодными для него винтиками. Их место на воле, за стенами и оградами. Они – органичная часть этих гор, рек и неба, этих звезд и того, что за звездами. Ритм существования мира совпадает с ритмом биения их сердец. Мысли, чувства, мечты встраиваются в жизнь вселенной, обогащая и дополняя ее. Их собственные творчество и поступки становятся неотъемлемой частью макрокосма, обязательной его частью. Изъятие, смерть такого существа недопустимо. На его месте возникнет прореха в ткани мироздания.
        – А он? – кивнул в сторону живого валуна.
        – А он ищет выход за границы всего, что есть. Ведь, по большому счету, макрокосм, объединяющий вселенные, тоже всего лишь загон. Помнишь Повелительницу Пепла, стерегущую границу мира? Может, это и не именно она, но кто-то границу хранит. И такие хранители не единичны, ведь вселенных множество. Этакие Шесть семей на службе существующего Порядка. Мудрейшему тесно и в этой структуре. Он и в ней «нестандартный винтик».
        – Но что там, за пределами сущего?
        – Ничто.
        – И как туда можно попасть?
        – Абсолюту как единой субстанции, состоящей из таких атрибутов, как мышление и протяженность, присуща внутренняя необходимость бытия. У любой вещи есть причина существования, потому что она часть единой вселенной, в которой случайно ничего не происходит. Основу ткани реальности составляют причинно-следственные связи. Но тот, кто не связан причиной, не является и следствием. Кто абсолютно спонтанен – тот свободен от законов вселенной. И, будучи истинно свободным, уйдя за границы реальности, он способен окинуть взором общую картину всех миров. Такие люди знают, что нет никакой обусловленности, нет у происходящего смысла... материя, сознание, да и сам Абсолют внутренне пусты. Принятие этого открывает узкую дверь за границы макрокосма. И миры исторгают из своих пределов своевольную душу, наполненную пустотой. Ей нет здесь места.
        То есть, вселенной надо просто надоесть?.. Поня-я-ятненько. Но разве можно добровольно отказаться от существования, полного красоты и ужаса, радости общения с близкими и тоски одиночества, уютного запаха дыма костра и полыхания неба, в котором парит и кувыркается блаженствующий Хранитель Сию? Готов ли я, как Мудрейший Луу, оставить навеки сущее? Нет. И так же невозможно отринуть уютный покой «Дома в камышах», забыть улыбку Нилы и навсегда погасить надежду во взгляде отца. Могу ли с той же решительностью, что и Учитель Доо, порвать семейные связи? Нет, не могу. Мне скучно сидеть одиноким как сыч, радуясь собственному совершенству. Я должен продемонстрировать его всем. Чтоб те, кто смеялся за моей спиной, не зная меня, признали свою ошибку и пожалели о ней... Значит, нужно научиться жить в обществе по его законам и достичь высот.
        Учитель Доо разложил плотный тонкий матрас из кокосовых волокон на своей стороне костра, завернулся в халат и затих. Я тоже развернул подстилку, но никак не мог угомониться. Не отпускало ощущение неправильности этого места, его инородности миру и неуместности. Так ноет заноза, загнанная под ноготь. Поняв, что уснуть не удастся, я встал и медленно обошел по кругу стоянку, вглядываясь в густые тени камней. Потом расширил радиус обхода. И еще...
        Вот так и дошел до середины проплешины. Искорка костра приветливо подмигивала из-за уже осмотренных валунов, энергии изнанки как-то особенно ярко полыхали над головой, освещая острый каменный зуб, угрожающе скалящийся в небо. Именно здесь раз за разом заканчивался мой навязчивый сон. Продолжу его наяву.
        Идти было трудно. Воздух гудел от сгущения пространства, с трудом проникал в легкие на вдохе. Яркие сине-зеленые спирали ластились к подножью каменного зуба, не решаясь взмыть вверх и присоединиться к общему буйству. Сквозь гудение и потрескивание разрядов удалось ухватить еле слышную мелодию, похожую на свист моей змеиной флейты, и чем ближе подходил я к камню, тем явственнее она звучала. Казалось, что древний великан приветствует меня. В его жесткую плоть были будто вплавлены отпечатки ладоней, и я разглядывал их, медленно обходя камень по кругу. Кто мог их тут оставить? Вот маленькие и узкие, как у прекрасной дамы, а эти широкие, квадратные, короткопалые – мужские крестьянские, вот эти конические, с длинными пальцами явно принадлежат аристократу, а эти – сильные руки воина... Они здесь остались навсегда. Не знаю, что дал камень Учителю Доо и другим ученикам своих Учителей – тем, кто оставляет следы, – но в эту минуту хотел быть с ними.
        Я осторожно прикоснулся к поверхности подрагивающими от напряжения ладонями. Сине-зеленые спирали закрутились вокруг них изящной виньеткой. На ощупь камень был прохладным, слегка влажным от вечерней росы... обычным простым булыжником. Отнял ладони – поверхность осталась гладкой. Только энергия стихийной виньетки тянулась следом, будто не желала отпускать. Опять прижал руки к камню. Убрал – снова ничего... Что может сделать тот, кто не оставляет следов? Я развернулся и отправился назад, к костру, огорченно махнув рукой...
        Ну уж нет! Достал из рукава карандаш и решительно вернулся к камню. Вот возьму и напишу сейчас: «Здесь был Аль-Тарук Бахаяли»! Рука замерла на мгновение, а потом сама повела линию пиктограммы храмового наречия.
        «Сила жизни».
        В начертанное, будто только этого и ждали, вцепились, вспыхивая искрами, сине-зеленые спирали энергии, влились внутрь, и вскоре весь камень наполнился ими. Ничего себе!
        Землю под ногами тряхнуло. Всполохи и молнии иных цветов погасли, погас и костер, взметнув напоследок сноп искр, а я наконец-то увидел над головой бездонное черное небо, полное звезд. С возмущенным воплем рядом шлепнулся Сию.
        – Ну и что ты опять натворил? Я думал, что хоть здесь смогу спокойно отдохнуть, – проворчал за спиной Учитель Доо.
        Он тщательно осмотрел валун, сейчас более всего напоминающий гигантский лингам, сияющий во тьме. Мои корявые пиктограммы надолго приковали его внимание.
        – Ты умудрился сломать кусок мирозданья?
        – Может быть, починить? – на плечи не давило, дышалось свободно.
        Пахло озоном... я был парень хоть куда. Накрыло удовлетворение от хорошо сделанной работы. Гармония мира восстановилась, естественный порядок вещей вернулся в нормальное русло. К добру или худу? Не знаю. Учитель Доо прислушался к шорохам ночи и шумно втянул носом воздух, наконец-то наполненный ароматами и шорохом джунглей.
        – Может, и починить. По крайней мере, сейчас из прокола не хлещет дикая сила, да и сам он будто затягивается... – наставник задумчиво подергал отросший за время странствий ус. – Сила жизни, значит... Плодородие и процветание. Возможно, целительство. Нужно продумать, как использовать этот канал, если, конечно, он будет стабильным. Думаю, теперь это место станет полезным не только таким, как мы, но и тем, кто одарен способностями к лечению или, например, садоводству. Бесплодным семьям... Хм... паломничество, что ли, организовать за отдельную плату? – он саркастически хмыкнул. – Надо будет, мой друг, сходить к остальным местам проколов, хоть они и далеко. Интересно посмотреть, что ты в них поломаешь.
        Сине-зеленые жгуты энергии резво струились по ссохшейся земле, подбираясь к месту нашей стоянки, соединяя валуны равнины в единую сеть. Мудрец-каменюка Луу покачнулся и распался на тысячу осколков. Всколыхнулась вселенная: «Благословляю живущих!», – и снова ночь укрыла землю пологом тишины.
        Хранитель Сию старательно обнюхал преображенный валун, раздосадованно мяукнул, сделал задними лапами пару загребающих движений и гордо удалился к погасшему костру. Мы в задумчивости последовали за ним. Не сговариваясь почти одновременно развязали заплечные мешки. Сияние стихий погасло, но света звезд и луны было достаточно, чтобы собрать и упаковать вещи. Немного знобило, как это бывает под утро ночи, проведенной без сна. Сию, как всегда, пристраивался на верхушке моего заплечного мешка. Учитель Доо вытрясал чайные листья из котелка – я забыл его привести в порядок перед вылазкой. Вот и москиты зазвенели над ухом. Их отсутствие в этом месте хотелось бы сохранить... но не Судьба.
        – Кстати, – наставник отвел взгляд от новорожденного серпика луны и вскинул котомку на плечи, – поздравляю с Новым годом.
        – Да будет справедлива к нам Судьба, – ответил ритуальной фразой.
        Хорошо отпраздновали.
        В глубине зеленого моря джунглей ждали «шерочка с машерочкой».
        Мы покидали Танджевур.


  

7. Ясность мысли

        По склону одного из холмов равнины, открывающей путь в провинцию Канамарка, рассыпались, как горох из дырявого мешка, крестьянские домишки. На соседнем, более низком пригорке, расположенном ближе к реке, хозяйственно обосновалась небольшая придорожная харчевня: несколько комнат для усталых путников и не блещущий разносолами рацион, где мы остановились вчера вечером. Горизонт затянут сплошной стеной серых туч – а я так мечтал увидеть легендарные снежные шапки Тянь-Мыня... Вот уже больше недели то усиливаясь, то стихая до висящей в воздухе липкой мороси льет с неба вода. Дороги раскисли, движение по ним замедлилось. Да, хотя мы вовремя вышли из зоны муссонов юга, но и сюда, в предгорья, донеслось их влажное дыхание. Надеюсь, Гасар и Сасан, оставшиеся далеко позади в приграничном селении, переждут сезон дождей в тепле и уюте, пусть Судьба будет к ним благосклонна.
        Деревня, в которой вчера отметили подорожные листы, сегодня праздновала наступление Исхода Зимы, первый день февраля. В общий зал харчевни набилась большая часть местных жителей. Отовсюду неслись пожелания благодати и щедрых даров, а глиняные кружки дружно вскидывались вверх в такт праздничной песне. Танджевурское предубеждение против спиртных напитков здесь отсутствовало, и крестьяне, пользуясь коротким перерывом в работах, заливались по самые уши слабенькой маисовой брагой. Главной темой разговоров была небольшая речушка, берущая начало в горах. От того, сколько прольется дождей, будет зависеть и полноводность реки, и заиленность почвы, и, соответственно, урожай, который соберут не скоро, но будут сеять уже на днях. Сейчас она, ко всеобщей радости, угрожающе вспухла и привычно залила пойму. Я не стал засиживаться в общем зале и поднялся в номер – тяжело быть частью этой толпы. Учитель Доо, напротив, с удовольствием подливал в свою кружку брагу и азартно стучал игральными костями, присоединившись к общему веселью.
        А мне сегодня исполнилось шестнадцать. За прошедший год успел натворить много глупостей. Порой становится стыдно за то, какими наивными глазами смотрел на мир и насколько искаженно представлял свое будущее. Думаю, что вооруженный приобретенным опытом буду ошибаться меньше. Еще я расту. На самом деле расту, без всякой иронии. Дорожный костюм пока впору, но его шнуровка и крепления почти полностью ослаблены. А вот удобные башмаки в форме гриба «серебряные ушки» пришлось заменить на низкие кожаные сапожки много большего размера и, к сожалению, куда худшего качества. Никогда не был привязан к вещам, но было обидно менять добротное изделие на барахло только потому, что вырос из него. Пришлось научиться наматывать портянки и каждый вечер придирчиво осматривать подметки в поисках дыр. Учитель Доо утром порадовал подарком: эмалью с почти распустившимся цветком пиона. Я закрепил ее на полагающимся месте в навершии шпильки, рядом с изображением чуть приоткрытого бутона, изначально украшавшим этот символ высокого статуса. Такой дар должны были вручать родные, но так получилось, что меня не было рядом с ними там, а их не нашлось в этих краях со мною. Утешился, как ни странно, цитатой из «Поучений» Учителя Мина: «Кто был учителем хотя бы день, тот считается отцом на всю жизнь». Не все наставники заслуживают такого отношения, но с Учителем Доо мне, кажется, повезло.
        Дождь уже не шелестел, а мерно монотонно рокотал. Сию почему-то беспокойно бродил из угла в угол, не находил себе места. Вдруг воздух застыл, а потом весь дом чуть поднялся и опал, дрогнув. В комнату ворвался Учитель Доо, на ходу плотно завязывая кошель, и кинулся к заплечным мешкам:
        – Собирайся. Быстро! – Без лишних вопросов я сгреб свои вещи и затолкал их в котомку, не особенно заботясь об аккуратности. Главное – пояс, а он всегда при мне. – На крышу!
        Мы взлетели на чердак и через узкое окошко выбрались на пологий скат крыши, в мгновение ока промокнув до нитки. Я развернулся к ветру спиной и поплотнее запахнул на груди халат. Сердце обжигала энергия Сию. Скоро он вырастет совсем большим и перестанет помещаться во мне, ну а пока, как могу, берегу своего хранителя. А внизу нарастала паника. Из распахнутых дверей харчевни выскакивали вмиг протрезвевшие крестьяне и неслись напрямик через полузатопленный луг в родную деревню. Тощий лысоватый содержатель таверны то кидался закрывать глухими ставнями окна, то хватался за ящики с инструментами. Его жена и дети с причитаниями метались по двору, перегоняя из загонов в дом визжащих свиней и затаскивая клетки с утками и курами.
        Река на горизонте встала дыбом. Ее рев перекрыл шум дождя.
        – Дамбу прорвало, – пояснил учитель, поправляя раскисшую соломенную шляпу. – Ну все, сейчас начнется веселье! Найди что-нибудь, за что можно держаться...
        – Иначе что? – растерялся я.
        – Да смоет нас, к чертям собачьим! – его зубы хищно блеснули в усмешке. – Будем надеяться, что здесь устоим. Держись!
        Быстро последовал его примеру: лег плашмя, ухватился покрепче за конек, зажмурился и задержал дыхание. А потом на нас, казалось, обрушились все воды этого мира. Мощный поток пытался оторвать руки от крыши, стащить мешок с плеч... Шляпу сорвало в первые же секунды. Легкие разрывало от сберегаемого воздуха. Но вскоре волна схлынула и помчалась дальше, волоча за собой сорванные ставни, пустые клетки из сарая и часть деревянного забора.
        – Обошлось, – рядом откашливался Учитель Доо, так и не выпустивший из рук дорожный посох. – Нас задело лишь краем. Здесь исстари селятся на холмах, подальше от рек – уж больно они капризны и непредсказуемы. Правда, я надеялся на этой верхотуре вообще избежать купания. Из низин же вода так просто не уйдет. Даже не знаю, надолго ли мы здесь заперты.
        Дождь почти стих, словно решив, что нас уже достаточно промочило.
        Спускался с чердака, все равно не до конца понимая, зачем наставник потащил нас на крышу. Но вскоре мудрость такого решения стала очевидна. В харчевне выбило окна на втором этаже и частично на первом, залило помещения и промочило постели, раскидало и переломало почти всю мебель и посуду. Семья хозяина уцелела, но детишки изрядно наглотались воды, а жена заработала огромный синяк на руке и двигалась прихрамывая. Пара десятков кур и свинья из затащенной в дом живности утонули. Хозяин стоял посреди разгромленного жилища, застыв в немом отчаянии. Да, мы на крыше легко отделались.
        Ночевать все собрались в общем зале, приспособив для сна длинные столы и лавки, а развешенная на веревках для просушки мокрая одежда вполне заменила ширмы. Ночь, несмотря на сырость и холод, прошла спокойно, возможно, благодаря фляжке «Горячего шадеса», которую достал из всеобъемлющего рукава Учитель Доо. После пары глотков я согрелся и моментально заснул.
        О горячем завтраке можно было лишь мечтать. Хозяйка, тихо охая, спустилась было в подвал, надеясь на заготовленные припасы, но там стояла вода. Какая-то провизия сохранилась на кухне, но ее было совсем немного, и постояльцам пришлось довольствоваться остатками праздничной браги и кое-как наструганного вяленого окорока.
        Через час после скромного завтрака к вершине нашего холма пристали три большие парусные лодки. Спустившиеся с них люди были одеты в одинаковые странные плащи в виде прямоугольного куска шерстяной ткани с вырезом для головы, украшенные по нижнему краю ярким орнаментом. Больше всего они напоминали оперативно прибывшую комиссию. Я узнал среди них в лицо старосту деревни, отмечавшего нам подорожную, и по повадкам - пару имперских чиновников.
        – Господа! Добро пожаловать! – содержатель харчевни выбежал навстречу, радуясь приплывшим, как родным. – Добрые боги прислали вас сюда!
        Возглавлял комиссию невысокий худой брюнет с резкими чертами лица. На его виске шестеренка венчалась двойным треугольником Терасов. Инженер, и не из последних. Видимо, именно он отвечал за эксплуатацию дамбы. Не обращая внимания на поклоны хозяина, развернул свиток с подробной картой и старательно сверял ее с местностью, деловито осматривая окрестности.
        – Как высоко поднималась вода? Куда была направлена основная сила потока? – сыпал вопросами, делая какие-то отметки на карте и в тетради для записей.
        В деталях рассказывая о пережитом бедствии, хозяин провел комиссию в харчевню. Он как ребенок радовался тому, что решение многих возникших проблем можно переложить на плечи администрации. Внимание хозяйки, неустанно снующей по двору в поисках уцелевшего, умело переключил на себя молодой чиновник, держащий в руках разлинованные в таблицы листы бумаги.
        – Что было утрачено, в чем нуждаетесь? Доски... кирпичи... стекла... посуда… – женщина сосредоточенно хмурилась, что-то с трудом соображая, и кивала как болванчик, соглашаясь с каждым его словом.
        Сделав пометку в последней таблице, он протянул результаты опроса нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу пожилому ассистенту.
        – Куда отнести бумажки? – преданно поедая глазами начальство осведомился тот, принимая увесистую стопку.
        – В нашу лодку, к остальным документам, – администратор недовольно поправил подчиненного. – Уже утром нужно представить сводный отчет о понесенном ущербе в управу Атачены, так что в пути мне придется плотно поработать.
        Ассистент почтительно поклонился и, бережно прижимая к груди листы, поспешил к маленькой флотилии. Я решительно направился к чиновнику:
        – Уважаемый...
        – Тинфей Амару Иса, к Вашим услугам, – он коротко формально поклонился. – Секретарь-стажер штаба чрезвычайных ситуаций округа Кохески. Готов зафиксировать жалобу.
        – Нет-нет, – выставил вперед раскрытые ладони… собеседник удивленно приподнял бровь в ответ на непривычный жест. Прокол. Нужно избавляться от прилипчивой манеры южан темпераментно жестикулировать. – Никаких жалоб. Лишь небольшая просьба... – вот так, вежливо, но твердо. – Мы путешественники. Идем в Саксаюман, столицу Канамарки. Дорога, скорее всего, затоплена... – мои предположения были подтверждены легким кивком, – есть ли возможность переправить нас до ближайшего крупного населенного пункта? Нам крайне необходимо пополнить запас наличности и без помех продолжить путь.
        – Предъявите документы, – его взгляд с еле заметной неприязнью задержался на моем чистом виске.
        Строгий какой! И свое полное имя произносит со значительностью неофита. Тинфей Амару... незнакомое звучание, и вид не соответствует привычному. Секретарь, скорее всего, местный уроженец. Первый в роду, кого приняли в клан администраторов семьи Иса, то-то он дорожит моей фамилией.
        – Пожалуйста, – футляры, в которых хранились важные вещи, благополучно выдержали потоп: пергамент был в полной сохранности.
        – Идете один? – развернул подорожную.
        – Нас двое, – оглянулся в поисках Учителя Доо, но тот уже спешил к нам, расшнуровывая висящий на поясе пенал.
        – Вайна! – на негромкий зов моментально откликнулся парнишка лет тринадцати. – Найди для путешественников запасную одежду и одеяла. Проводи их к старосте, пусть укажет лодку посвободнее: господа плывут с нами. Переоденетесь в сухое там, в лодке, – чиновник вернул бумаги и махнул рукой в направлении каравана, – и можете устраиваться...
        Для нас отыскали свободный уголок на второй посудине, выдали такие же, как у остальных, прямоугольные плащи, домотканые рубахи и штаны, на ноги предложили надеть вязаные носки с обшитой кожей подошвой. Это было очень кстати, потому что за прошедшую ночь одежда толком не просохла. Оказывается, очень приятно, когда о тебе заботятся совершенно посторонние люди. Скатав свое дорожное облачение в тугой тючок, с удовольствием натянул вещички из кусачей шерсти. Плащ-пончо, как назвал его наставник, использовал вместо одеяла: завернулся в него с головой и привалился к борту. Сию, почувствовав себя в безопасности, выбрался наружу и прикорнул рядом. Лодка постепенно заполнялась. Засыпая, слышал доклады чиновников, с гордостью сообщавших начальству, что они уже закончили исполнять здесь свои обязанности по контролю за обстановкой и оценке ущерба от прорыва гидротехнического сооружения, и улыбнулся. Негромкие ответы Учителя Доо на вопросы прибывающих, в том числе объяснение присутствия неучтенного кота, плеск весел, хлопки поднимаемого паруса... пригрелся и проспал до утра.
        
        Тучи исчезли без следа. Загородив плечами половину невозможно-синего неба, горы распахнули объятия. Их поросшие лесом склоны и снежные вершины казались так близки, что хотелось дотронуться рукой. В небе раскинул крылья гигантский кондор, расслабленно скользящий в воздушных потоках. Белый парус, казалось, парил рядом с птицей, но наш полет сопровождали скрипение снастей, беседы пассажиров и негромкая ругань матросов. Полусонное оцепенение, в котором пребывал, вылупившись из кокона одеяла, не нарушил даже нарастающий шум причалов, к которым лоцман вел караван.
        – Центральная управа находится на главной площади. Вам следует зарегистрировать свое прибытие и доложить о намерениях не позднее завтрашнего дня, – секретарь-стажер строго нахмурился. – Я взял вас на борт под свою ответственность, не заставляйте об этом жалеть.
        – Не беспокойтесь, уважаемый Тинфей Амару Иса, – улыбнулся Учитель Доо, и я заметил, что молодому чиновнику польстило звучание полного имени в чужих устах. Боится уронить свой авторитет? Не так давно он его, видимо, завоевал. – Мы не злоупотребим Вашим доверием и сделаем все так, как положено.
        Администратор еле заметно кивнул и в числе первых сошел на берег. Мы, со своими влажными котомками, тючками с одеждой и толстым котом, взирающим на мир со своего насеста на моих плечах, замыкали очередь на высадку, радуясь тому, как удачно смогли сократить время пути. Если в начале нашего путешествия наставник сомневался, даст ли мне что-то посещение Камня силы, то сейчас целенаправленно двигались к следующему, чтобы опробовать мою способность видеть. Хотелось это сделать быстрее, задержки раздражали.
        
        Город-порт Атачена, административный и торговый центр округа Кохески, возвели в месте слияния двух рек, не слишком широких, но пригодных для интенсивного судоходства. Гавань была вполне обширной, подходящей и для торговых, и для пассажирских перевозок. У грузовых причалов и на рейде в ожидании погрузки или разгрузки лениво покачивались корабли, подпирая мачтами небо. Здесь же располагались пакгаузы, склады долгосрочного хранения товаров и, разумеется, таможня. Выстроив на палубе команду во главе с капитаном, отряд ее служащих сейчас дотошно потрошил круглобокий кораблик-сокровищницу [28], чьи сложенные желтые паруса с эмблемой Туркисов напоминали крылья бабочки.
        Пассажирская зона была чисто условной и совсем небольшой, да и судов, предназначенных только для перевозки людей, крайне мало – практически только наш караван. Но из-за близости грузового причала давки и толкотни избежать было сложно. То тут, то там вереницы грузчиков несли на спинах ящики, корзины и тюки, катили бочки, тянули поддоны. Громко приветствовали друг друга торговцы-конкуренты. Визгливо ругались приказчики, сверявшие грузы со списками. Прибывшие пассажиры старались скорее убраться подальше от деловитой толчеи порта. Мы не стали исключением.
        Портовый район делился на рыбацкий, рабочий и гостевой. В последнем останавливались торговцы и моряки с пришедших судов, и именно там находились практически все таверны, кабаки и постоялые дворы. По прямым широким улицам гостевого квартала с завидной регулярностью курсировал немалый отряд стражи, а перед дверями увеселительных заведений в обязательном порядке скучали пары-тройки крепких вышибал, которые смотрели на нас весьма неприязненно. Серьезно здесь поставлена охрана общественного спокойствия!
        Все заведения были аккуратными и производили приятное впечатление, но Учитель Доо, руководствуясь какими-то лишь ему известными соображениями, вел меня все дальше и дальше. Наконец-то остановился перед небольшой таверной с высоким забором и двором, закрытым навесом из слюдяных пластин. На вывеске у входа красовалась скособоченная мохнатая лошадка с непропорционально длинной шеей. Вокруг изображения вилась надпись, выполненная по всем правилам каллиграфии: «Копыто альпаки». Я уже хотел высмеять горе-художника, но Учитель Доо погрозил пальцем:
        – Не попади впросак, здесь такие животные и вправду водятся. На тебе сейчас портки из их шерсти.
        В отличие от кусачей рубахи, ткань которой традиционно изготовили из руна обычных овец, штаны были необычайно мягкими и удобными. Мне они понравились, а нарисованная зверушка – нет. Нелепая какая-то.
        Внутри таверна выглядела бедненько, но чистенько: как раз под стать нашему нынешнему облику. Это еще не была та самая чистота нищеты, которая происходит от отсутствия хоть чего-то ценного, но уже к этому все шло. Обеденный зал был пуст, и неведомо, дождутся ли длинные столы и массивные лавки посетителей. Внешность хозяйки была необычной: круглое лицо с крупными, точно высеченными в камне чертами, высокие скулы, орлиный, чуть приплюснутый нос, широкие размашистые брови над зоркими глазами. Тяжелые прямые волосы цвета воронова крыла, перевитые сединой, заплетены в две длинные косы. Облик солидный и даже суровый, в отличие от манер. Она суматошно металась из зала на кухню и обратно, как курица с отрубленной головой: норовила одновременно накормить нас, напоить пивом и погладить спинку мятого после плаванья Сию. Узнав, что нужна комната на ночь и полноценный обед, немедленно взлетела вверх по лестнице и минут через пять окликнула со второго этажа.
        – Вот… – бормотала, запыхавшись и опершись на распахнутую дверь. – Добрая камора. Чисто-та да сухо-та...
        Да, комнатка была небольшой и обставленной весьма аскетично. Две узких кровати, сундук у окна… А больше нам ничего и не надо.
        Хозяйка поспешила на кухню, а мы разложили на отскобленном до белизны дощатом полу наше имущество. Хотя какое там имущество – куча окончательно испорченных вещей, годных только на выброс, на которую даже Сию косился с подозрением и брезгливостью. С сожалением пришлось проститься с изодранными шарфами, шляпой и остатками припасов. С вечнотекущими и разваливающимися сапожками расстался без сожалений. Походное облачение, включая наручи и гамаши, было грязным, волглым от сырости и просто кошмарно мятым. Только прикрытые наручами рукава с непромокаемыми карманами и пояса с футлярами не пострадали, да шнур талхов сиял первозданной чистотой.
        – Смотри, после посещения храма Богини к нему будто и грязь не пристает, – показал шнур наставнику. – Вот бы попросить Деву Ночи, чтобы она остальную одежду так же заколдовала... – мечтательно протянул я, с трудом раскрывая покоробившийся от избытка влаги деревянный тешань.
        – Ты хочешь предложить Госпоже Иллюзий высушить твои портянки? – в глазах Учителя Доо прыгали смешинки, но тон был убийственно серьезен. – Попробуй попроси. Она тебя любит, поэтому лишит рассудка не сразу.
        – Можно подумать, я сейчас сильно похож на нормального!
        В бесформенной одежонке явно с чужого плеча мы с наставником выглядели грязными нищими. Сию, оценив наше бедственное положение, ушел побираться по таверне.
        – Баньку вам затопила, господа хорошие, – в дверь без стука просунулась голова хозяйки. – Баньку-та будете? Ой, шта это у вас тут?..
        Мыться? Сейчас? Не-е-ет, ни за что! Я на крыше так нахлебался воды, что ближайшие годы буду смотреть с отвращением на всякие бассейны и купальни. Учитель Доо перехватил мой отчаянный взгляд и с усмешкой покачал головой:
        – Конечно будем, дорогая хозяюшка. Как же без баньки-то, с дороги... – он заметил, что хозяйка нерешительно косится на кучку негодного имущества. – Да не стесняйся, пересмотри, если интересно.
        – Вот и я говорю, шта без баньки-та ну никак нельзя... – тетка деловито кинулась перекладывать все, что мы посчитали пропавшим, – Ой-да, беда-беда, сколько снеди доброй спортилось!.. Да шта же за оказия-та с вами приключилась? Ой-да, и шапки истрепались, как есть, куда уж их-та... А сапожки справные, пошта их в мусор-та швырять? – хозяйственный взгляд уперся в разложенное снаряжение. – А то одёжа ваша? Ой-да, справная одёжа... давайте-ка, давайте-ка ее сюда вот... я девкам накажу, все отстирают, как положено-та – и замочат, и отомнут, и выполощут на три раза, не меньше, – все посушат, все расправят, будет куда с добром. А сапожки-та...
        – Мы в горы пойдем, – Учитель Доо доброжелательно наблюдал за массивной, но подвижной, как шарик ртути, женщиной. – Нам обувь покрепче нужна...
        – Вот и ладно, вот и славно, – она прижала к груди и ботинки Учителя Доо, раскисшие, потерявшие форму, и мои неудачливые грязедавы, лопнувшие по шву. – Я приберу? И ту потешку? – она ткнула пальцем в учебный тешань. – Потешки-та зачем в горах?
        – Незачем совершенно, – серьезно кивнул Учитель Доо. – Забирай, добрая хозяюшка.
        – Какой господин Вы хороший-та, – тетка улыбнулась необычайно сердечно. Редкая улыбка... но искренняя, не дежурная. – Всё разумеете. Это же скарб! Не надо швырять, все к делу пристрою... Да, – затараторила, деловито пересматривая нашу грязную одежду и добавляя к ней окончательно испорченные, по моему мнению, шарфы, – котею вашего попотчевала, за одёжей девок счас пришлю, банька-та сготовлена, снедать сядем сразу опосля.
        И, махнув подолом широкой юбки, вылетела за дверь.
        – Что она сказала? – не понял половину слов ее стрекочущей речи. – Кого... снедать?
        Учитель Доо рассмеялся. Беззвучно, но от души.
        
        Баня мне, в принципе, понравилась. Потом. Сию только заглянул в парилку – и тут же задал стрекача. Сдерживаясь, чтобы самому не убежать следом, терпеливо сидел на широкой деревянной полке, издающей горьковатый запах ольхи, укутавшись в мягкую хлопковую простыню. От жара сложенных на жестяной печи раскаленных камней, кажется, потрескивали даже бревна стен. Нос и гортань обжигал горячий воздух, каждый вдох – как испытание. Пот заливал глаза и ручьями струился по телу. В углу притулилась деревянная кадушка с ароматной солью. По примеру Учителя Доо тщательно растерся ею, а затем, выскочив в мыльню, долго смывал с горящей кожи теплым отваром горных трав из глубокого тазика.
        – Маловато воды, – никогда бы не подумал, что такое скажу.
        – Сейчас бы на крышу, да? – фыркнул Учитель Доо, шумно плещущийся рядом.
        Он зачерпнул тазом воду из бака и окатил меня ею с головы до ног. Я заорал от неожиданности – холодная!!! Но в голове прояснилось, а кончики ушей перестали пылать угольками.
        На какое-то время задержался в комнате, тщательно промокая волосы полотенцем. Казалось, все кости в теле стали каучуковые, а кожа свободно дышала каждой клеточкой, каждой порой. Внутри приятно звенела пустота. Сию поглядывал на меня и скорбно вздыхал. Он решил, что в бане я подвергся жестоким пыткам. Жалел.
        На ватных ногах, вымытый до скрипа, вошел в общий зал таверны. Учитель Доо уже ждал за столом, плотоядно облизываясь. На деревянном подносе в окружении золотистых картофелин и початков молодой кукурузы распластались зажаренные до румяной корочки тушки зверьков с мордочками, подозрительно похожими на крысиные.
        – Морская свинка! – гордо объявил, будто сам добыл эту самую свинку на охоте. – Здесь их разводят, как кур или кроликов. Садись скорей, будем лакомиться.
        Энтузиазм гурмана оказался заразителен, и я поспешил присоединиться к трапезе. Мясо оказалось необычным, но удивительно вкусным. Через пару минут к нам присоединилась хозяйка, с грохотом водрузив рядом еще один поднос. Кувшин горячего густого напитка из трав, утоляющих жажду, нарезанные кубиками плоды манго, лукумы и чиримои... на их фоне даже жареная свинка, пикантная от чеснока и пряных приправ, потеряла половину своего очарования.
        – Ну, после баньки и боги не брезгуют... – женщина величественно кивнула Учителю Доо и достала из кармана фартука квадратную бутылку из мутноватого темного стекла и такую же квадратную стопку. – От заведения.
        – Писко? – Учитель Доо жизнерадостно повел носом. – Налей-ка рюмочку, да и хватит мне.
        – Ой ли? – одарила редкой улыбкой. – Ну, хозяин – барин.
        Ловко булькнула над стопкой бутылкой, сунула ее в карман и так же шустро метнулась из-за стола навстречу новым посетителям, звонко чирикая на своем малопонятном диалекте. Надо же, кто-то сюда все же ходит.
        – Почему она так смешно разговаривает? Половины слов не понимаю...
        – Наша хозяюшка, видимо, совсем недавно спустилась с гор и еще не избавилась от племенного говора. Может быть, получила эту таверну в наследство, или ее сюда выписал какой-нибудь заинтересованный родич… Кстати, парочка посетителей весьма похожи на нее лицом. И предложение вымыться в бане тоже говорит о недавнем переезде.
        – Почему?
        – А потому, друг мой, что в горах баням придают особое значение. Любой чужак, пришедший в селение, подвергается ритуальному омовению. Здесь, в таверне, построен городской, упрощенный вариант, а там нас отвели бы в тесную хижину с глиняными стенами, обложенными вулканическим камнем-андезитом. Когда камни и стены раскаляются, их положено поливать особым отваром трав. В клубах пара нам явились бы духи древних гор и унесли с собой все заботы, тревоги, болезни… и недобрые намерения, если бы они у нас были.
        Канамарка... еще один новый мир, не похожий ни на Бахар, насколько я смог узнать его, двигаясь к границе провинции, ни на Танждевур. Но Учителю Доо здесь, видимо, нравится. Последние два дня он смеялся чаще, чем за полгода всего нашего путешествия.
        Я с интересом разглядывал вошедших, устроившихся за самым дальним от нас столом. Вряд ли все они были типичными представителями востока империи, все же мы находились в портовом городе, и люди сюда прибывали с разных концов страны. Но некоторые гости и вправду напоминали хозяйку типом внешности.
        – Горцы, – пояснил наставник, заметив мой интерес. – Исконные обитатели Тянь-Мыня. Называют себя «чинки» и с пренебрежением относятся ко всем, кто не принадлежит к их немногочисленным племенам.
        – А чем они занимаются?
        – Ремеслом и рудным делом, в основном. Хотя для выращивания плодов и злаков здесь тоже созданы все условия, но крестьяне, – или как их тут называют, «земляные черви», – не пользуются уважением у чинки. Да ты потом сам увидишь, эти два сословия по повадкам совсем не похожи.
        Тем временем от весело гомонящей компании, которую сноровисто оделяла угощением маленькая подавальщица, отделился высокий худой старик. После короткого обмена репликами с владелицей таверны он направился к нам. Общая худоба тела говорила не о немощи, а о возрасте: обтянутые кожей крупные суставы, широкие костистые плечи свидетельствовали, что еще пару десятков лет назад это был весьма сильный мужчина. Прямая несгибаемая спина, гордая посадка головы – он держался как император, хотя на виске серели кирка и сапог. Молча сел за наш стол и пристально посмотрел на Учителя Доо. Молчали и мы. Я даже отставил в сторону кружку с питьем. Пауза затягивалась. Наконец, поняв, что первыми мы разговор не начнем, хрипло прокаркал:
        – Горные ботинки вам надо. Сестра-в-солнце сказала, – Учитель Доо чуть склонил голову в подтверждение. – Она у вас ваши взяла. Сапоги – дрянь, но еще послужат, кожа хорошая. Башмаки делал мастер, их можно спасти. Починить и вернуть?
        – Хозяйка избавила нас от этой обузы. Это ее имущество, – видимо, подтверждение добровольной передачи требовалось, чтобы исключить подозрение в краже.
        Старик медленно кивнул, не сводя взгляда с наставника.
        – Завтра принесут горные ботинки. Серебряный и двадцать медяков за пару. Если подойдут.
        – Солнце видит, – ответно кивнул Учитель Доо.
        – Мне довольно, – он поднялся из-за стола и неторопливо вернулся к своей компании.
        – Вот, – продолжил наставник тоном гида-проводника, – сейчас ты познакомился с типичным чинки, несгибаемым, суровым и всегда настаивающим на своем.
        – А почему ты даже не пытался торговаться? – в империи сбивать цену на товар считалось хорошим тоном, а на юге этот процесс вообще возвели в ранг искусства.
        – Что ты! – он с нарочитым испугом замахал руками. – С чинки это означает безусловную потерю лица. Эти ребята никогда не пойдут на попятный, даже в вопросах стоимости.
        – Стоп, ничего не понимаю… – я задумчиво отхлебнул травяного отвара. – Туркисы ведь отсюда. Ну, эти… – я покрутил над ухом пальцами, – «недополученная прибыль», «транспортные издержки»… Они ведь были правящей семьей Канамарки!
        – И что? Ты когда-либо слышал, чтобы их смогли переупрямить в вопросах торговли или сбора налогов? Дело в том, что товарооборот с соседями они всегда держали в своих руках и достигли в этом деле невообразимых высот. После их исхода в горах остались только те, кто специализировался в других видах ремесла. Туркисов здесь еще с тех пор не сильно привечают, что, безусловно, на руку Терасам. Эти нашли здесь и производственную базу для своих безумных изобретений, и упорных трудолюбивых учеников, вырастающих со временем в настоящих мастеров. Чинки уважают Терасов намного больше, чем в других провинциях коренные жители уважают правящие ими семьи, у них и вправду общего больше, чем хотелось бы надеяться иным власть имущим.
        Мы расплатились за обед, заказали на ужин суп и печеную рыбу и поднялись в комнату. Одежду уже унесли, пояса и заплечные мешки были аккуратно сложены в сундук, а расстеленные постели манили мягкостью подушек и свежестью простыней. После бани так сладко дремалось...
        Под вечер раздался деликатный стук в дверь. Неужто бесцеремонная хозяйка не решается нарушить приватность нашего пусть временного, но жилища? Забавный контраст между ее первоначальным смущением и последующей излишней бесцеремонностью я мог объяснить только недостатком опыта обслуживания постояльцев. Ну вот, на нас и потренируется… Но это оказался посыльный от старика-чинки.
        Обувь мы тщательно осмотрели. Это были грубоватые, чуть поношенные ботинки из толстой кожи, с вполне ощутимым каблуком и высокими берцами. Шнуровка регулировала их по ноге, плотно охватывая щиколотки. Они отдаленно напоминали наши старые башмаки в виде гриба «серебряные ушки», за одним исключением – жесткая подметка.
        – Да, гибкая подошва удобнее для ходьбы, но в горах, если ногу заклинит между камнями, жесткая убережет ее от травм, – пояснил мне Учитель, и мальчишка подтверждающе кивнул. – И эта тугая шнуровка не дает подвернуться стопе и растянуть связки, если оскользнешься. За разношенность отдельная благодарность мастеру, – он по-доброму улыбнулся посыльному. – Все же буйволиная кожа достаточно груба, и новая обувь не очень комфортно сидит на ноге.
        – Мы всегда продаем разношенную обувь! – с достоинством ответил посыльный. – Так положено!
        Расплатились с мальчишкой условленной суммой и выставили башмаки к порогу, время от времени бросая на них удовлетворенные взгляды. На утро планы были просты: отметить подорожные в центральной управе, присмотреть замену испорченному тешаню и собрать припасы для дальнего похода. Надеюсь, потом все же двинемся дальше, в обещанные горы.
        Утром доставили вычищенную и отглаженную одежду, и я вздохнул с облегчением – она выглядела как новая. Золотые ручки у здешних «девок», как называет подручных хозяйка... Или потому, что все было сделано, «как положено»? Даже Сию выглядел вымытым, высушенным и расчесанным, а морда его лоснилась от сытной еды. Учитель Доо задернул занавеску, протянутую вдоль комнаты между кроватями и, мурлыкая что-то под нос, копошился в вещах. Я с удовольствием натянул чистое шелковое белье, убрал отглаженный запасной комплект в котомку, туда же скинул запас чистых носков и кожаные гамаши: в башмаках с высокими берцами надобность в них отпадает. Затем облачился в свой прекрасный серо-зеленый наряд, туго зашнуровал наручи и опоясался поясом со шнуром Матерей. Именно он привлек внимание хозяйки, когда мы спустились в общий зал, готовые в дальний путь.
        – Ой-да, – всплеснула руками, и длинные косы-змеи качнулись укоризненно, – чуть было не запамятовала-та! Скидовай, парниш, вязиво. Негоже чужих богов в наши горы таскать. Горам такое не по нраву. А ну как трусить начнет-та? Сгинете!
        – Кто трусит? – не понял, но на всякий случай схватился за шнур.
        – Трясти. Ну, знаешь: лавины там, землетрясения всякие... – пояснил Учитель Доо и поклонился хозяйке. – Благодарю, добрая женщина. Мы последуем твоему мудрому совету.
        – Уже совсем уходите? – расстроено шмыгнула носом. – Жаль. Хорошие вы господа.
        – Так что же, без завтрака выгонишь? – подмигнул засмущавшейся тетке наставник.
        – Ох! И вправду… – она метнулась на кухню и закричала уже оттуда. – Снеди в дорогу собрать?
        – А вот это будет очень кстати, хозяюшка, – так же громко согласился Учитель Доо. – Собери все, что нужно, а мы пока подкрепимся.
        
        Накормленные и обласканные, с трудом выскользнули из заботливых «копыт альпаки». Город шумел вокруг нас негромко, но деловито. Его кварталы возводились на платформах, отделенных друг от друга широкими проспектами. Двух– и трехэтажные дома в виде усеченных пирамид выстроились рядами, следуя четкому плану архитекторов, организовавших пространство с помощью линейки и прямых углов. Немало было и скромных одноэтажных особнячков, рассыпанных как кубики на зеленых ухоженных лужайках. Панорама города вторила линии гор, возвышающихся над ним. Солнце щедро заливало улицы утренним светом, грани строений искрились слюдяной крошкой, низкие изгороди из подстриженных кубом кустарников вносили нотку свежести в строгость планировки. Здесь несчастному талху очень долго пришлось бы искать укромный уголок для жертвоприношения, ибо обнаруживалась острая нехватка темных переулков. Случались в Атачене, конечно, и драки, и воровство, и поножовщина – особенно в припортовом квартале, – но все нарушения порядка мгновенно ликвидировались стражей Тулипало. Их многочисленные патрули старательно охраняли спокойствие подданных империи, и законопослушному человеку бояться здесь было нечего.
        Здание управы на центральной площади выделялось классическим бахарским фасадом. Служащие были немногословны и расторопны. Мы заполнили анкеты, в которых указали предполагаемый маршрут путешествия, отчитались о наличии средств и получили вожделенную печать в подорожную. Там же у нас осведомились о возможных претензиях к хозяину харчевни, в которой застал нас прорыв дамбы, и попросили дать характеристику действиям прибывших на место происшествия чиновникам. Мы заверили надзирающего за странствующими, что претензий ни к кому не имеем и мечтаем лишь об одном: поскорее продолжить путь.
        Там же, в управе, размещалась имперская курьерская служба. За дополнительную плату они обязались вручить коробку со шнуром талхов и короткое письмецо лично в руки Барлу, управляющему моего «имения». В письме повелел со всем вниманием отнестись к сохранности тех вещей, что присылаю из странствий, ибо они оказались мне душевно дороги. Сию в энергетической форме сидел на плече и время от времени принимался утаптывать его лапами в перчатках, отчего на лист дорогой бумаги было посажено несколько клякс. Но я решил, что оные придают моему посланию легкий оттенок элегантной небрежности, и переписывать не стал.
        Рядом с управой расположилась небольшая контора имперского банка. Мы наткнулись на нее почти случайно, не сразу заметив среди ярких вывесок Торговых домов разнообразных кланов Туркисов. Что же, понятное дело: порт – ворота в Канамарку, строгое соблюдение законов, порядок и безопасность… для официальной торговли восточная провинция виделась идеальной площадкой. К тому же отсюда поставлялись в разные части империи экзотические фрукты и овощи, шерсть и кашемир, сокровища недр. Богатейший край! Терасы – счастливчики, слов нет.
        Обналичив дорожный чек на пятьдесят золотых, мы там же, в банке, разменяли половину на серебро, а оставшиеся монеты скрыли в тайниках одежды. И без денег путешествовать нельзя, и с деньгами страшновато. Хотя Канамарка так поразила четкой организацией служб, что мысли о поджидающих нас лихих бандитах и разбойниках почти выветрились из головы. Так уж получилось, что за время странствий мы с ними вообще не встречались.
        Бродить по оружейным лавкам, даже бесцельно, мне всегда нравилось. Но в Атачене это развлечение вышло на совершенно новый качественный уровень. Хищная эстетика смертоносного снаряжения в местном исполнении заставляла влюбляться практически в каждый экземпляр, выкладываемый услужливым продавцом на прилавок. Всё, даже щегольские ножнички для правки бороды, было изготовлено из высококлассной стали. С тоской проводил глазами острейший боевой топорик-чампи с удобной рукоятью из полированного медового дерева. После демонстрации потрясающих воображение возможностей его вернули на стеллаж. Да, в дороге он мне ни к чему, надо быть разумным в тратах. Ткнул пальцем в первый попавшийся кованый веер. Он состоял из восьми пластин с заточенной кромкой и в сложенном виде напоминал толстую дубинку. Тяжелый. Кисть на развороте повело чуть дальше, чем обычно… придется привыкать. Как же вовремя испортилась учебная деревяшка! Теперь держу в руках настоящее оружие. Чуть более тяжеловесное, конечно, чем надо, но и я пока не виртуоз. Вот тешань Учителя Доо… да. Настоящее произведение искусства, достойное его мастерства.
        
        Несмотря на то что в горы поднимались по вымощенной дороге, а не козьей тропе, вскоре я запросил пощады. Дыхание перехватывало, голова кружилась. Поразился тому, как быстро иссякли силы, но Учитель Доо с пониманием отнесся к просьбе.
        – Не переживай, Аль-Тарук, – сообщил он, уютно располагаясь на валунах в стороне от тракта. – Горные походы требуют особой подготовки. Ты и так продержался достаточно долго для первого раза. Здесь более разреженный воздух, более низкое давление, поэтому утомление приходит быстрее. Ничего, привыкнешь. Мне тоже нелишним будет почаще отдыхать, пока не восстановлю форму.
        С удовольствием скинул с плеч котомку и негодующего Сию, пристроился рядом, вытянув ноги. Отдыхать так отдыхать. Февральское солнце жаркими лучами гладило плечи, хрустальный от свежести ветер охлаждал разгоряченное лицо... Молодая трава драгоценным изумрудным ковром покрывала склоны гор. Разноцветные колибри деловито порхали над неброскими цветами, наслаждаясь их ароматом. Они здесь вместо бабочек? Нет, бабочек тоже хватает. А вот москиты и комары остались далеко внизу, в густых влажных лесах вокруг рек, что не может не радовать. Как они мне надоели в Танджевуре!
        Из-за крутого поворота дороги показалось стадо длинношеих плюшевых... овечек? Собачек? Маленькие, не больше метра в высоту, они деловито цокали копытцами, стараясь поспеть за двумя крупными особями, навьюченными тюками. Вот те-то конкретно напоминали лошадей и размерами, и короткой шерстью, и торчащими ушами. Замыкали передвижение стада четыре пастуха, несущих свою поклажу.
        – Кто это?
        – Альпаки и ламы, – Учитель Доо тоже с любопытством разглядывал процессию. – Перебираются на высотное пастбище. Недавно стрижены, но уже обросли, так что не замерзнут в горах. Это самые популярные животные Канамарки: прекрасная шерсть, вкусное мясо, покладистый нрав. Лам используют для перевозки грузов, – добродушная улыбка затаилась в уголках губ. – А еще они прекрасно пасут альпак. Пастухи удобно устроились: две ламы успешно справятся с таким небольшим стадом. Хотя, возможно, на пастбище их ждет больше работы.
        – А овцы? Козы? Их разводят здесь? – я вспомнил Умина, коварно предлагающего напиток из молока.
        – Крайне редко. Да и зачем? – резонный вопрос, да. – Шерсть альпак чудесна: мягкая, теплая, легкая. Выше ценится только викунья, ее дикий сородич. Но ту – поди поймай! Мясо лишено специфического привкуса баранины, который не каждому по нраву. Да и сообразительнее овец они будут, пасти их легче. Крупные ламы-гуанако заменяют буйволов и лошадей в перевозке грузов, хотя их нрав более капризен. Плюются, – пояснил в ответ на мой недоумевающий взгляд. – Так что главное достояние канамаркских скотоводов составляют именно эти милые созданья.
        Да, зверюшки были весьма симпатичными. Я смотрел вслед деловито перебирающим ногами плюшевым игрушкам с забавно загнутыми хвостиками – белым, рыжим, пестрым, – и вывеска таверны в Атачене уже не казалась такой смешной и нелепой.
        
        С каждым днем мы поднимались все выше. На ночь останавливались в странноприимных домах, которые по местным законам в обязательном порядке должны были содержать жители деревень и маленьких, будто игрушечных, городков рудокопов. Труд крестьян здесь был непрост: селения окружали вырубленные на склонах гор широкие террасы, гигантскими ступенями поднимающиеся к вершинам. Принесенный из долин плодородный слой почвы смешивался с гуано, в изобилии поставляемом колониями птиц и несметными стаями летучих мышей, гнездящимися в пещерах. К нижним уровням подходила сложная система отводных каналов, уходящих в пористые горные пласты. Благодаря этому поля никогда не заливало водой даже во время обильных дождей, и жители регулярно снимали богатый урожай маиса, картофеля, томатов. Каждый этап работы даже в самой захудалой деревушке тщательно фиксировали на учетных табличках сельские чиновники. Отчеты о доходах и расходах, прибыли и убытках каждый месяц отправлялись с гонцами в столицу, где множество клерков сводили их в единые донесения, отражающие рост или падение благосостояния провинции и, вместе с ней, всей империи. Должен признать, что бюрократия была здесь поставлена на высочайший уровень: с одной стороны, крестьянин никогда не был предоставлен самому себе, не мог утаить от всевидящего ока контролеров и пригоршню зерен маиса, но с другой – в случае неурожая или стихийного бедствия помощь ему оказывалась незамедлительно, чтобы не нарушать функционирования отлаженного хозяйственного механизма. Сочетание рациональности правителей-Терасов, педантичности чиновников-Иса и спокойного трудолюбия коренных жителей Канамарки здесь воистину творило чудеса. Единственное, что удивляло, – нарастающая, по мере продвижения вглубь провинции, пассивность населения. Даже в более трудной повседневности танждевурских крестьян, казалось, было больше случайности, неожиданности и, следовательно, активной импровизации. Здесь же настолько привыкли жить, исполняя распоряжения чиновников или повеление традиций, что любое отклонение от заведенного порядка надолго выбивало из колеи. Я не видел в селах и городках ни чрезмерно богатых, ни удручающе нищих – казалось, все были абсолютно равны пред строгим оком Саксаюмана и величием Тянь-Мыня, где солнце висело так близко, что его можно коснуться рукой.
        Стоит ли удивляться, что именно Солнцу тут и поклонялись? В небольших и скромно украшенных святилищах Солнца, имеющихся в каждой деревне, крестьяне заверяли клятвы, оформляли браки и возносили благодарность за тучные стада альпак и пойманных викуний. Не менее популярными были храмы Священной Триады, где Гром, Молнию и ее Удар молили о безопасности жилищ и сохранности жизни. Имена богов Триады поначалу у меня, коренного бахарца, вызвали некоторое недоумение, но горы есть горы. Нас как-то раз накрыло здесь весенней грозой, и мы с тех пор тоже старались по возможности оставлять щедрые подношения молниеносной Триаде.
        
        Весна была в самом разгаре. Чем выше поднимались, тем реже встречались поселения, но дорога оставалась столь же прочной и ухоженной. Некоторые вершины гор были стесаны, и на них находились смотровые площадки с обязательным домиком-харчевней. Там можно было купить припасы и снаряжение для продолжения путешествия, выпить тонизирующего напитка из листьев кустарника бака-бало, отослать с гонцом весточку в ближайшие города. Пейзажи со смотровых площадок открывались потрясающие. Крутые зеленые склоны, поросшие хвойными деревьями, кустарником и травой, причудливо изогнутые хребты, уходящие за линию горизонта, острые пики гор, снежные вершины которых равнодушно парили над облаками. Я чувствовал себя птицей, оседлавшей потоки ветра, – свободной и одинокой. Это одиночество было торжественным и немного печальным. Давно потерял счет дням и с пониманием относился к немногословию местных жителей. Любая болтовня здесь была кощунством, нарушающим безмолвие вечности.
        В какой-то из дней перевалили через очередной хребет, и наставник свернул с мощеной дороги на узкую, еле заметную тропу, уводящую в сторону от освоенных цивилизацией мест. Места силы старались прятаться подальше от требовательного человеческого ока, и у них это прекрасно получалось. Теперь мы останавливались на ночевки в совершенно диких местах. Под нависшим козырьком скалы мерцала крохотная искра нашего ночного костра, а от вершины к вершине небо перекидывало хрустальные мосты из звезд, и в симфонию вселенной триумфально вплеталась вокальная партия гор. Она открывала двери в иные измерения, рассказывала легенды о рождении мира, обнимала туманами и целовала облаками. То здесь, то там сквозь трещины древних камней просачивались струйки энергий Запределья. Иногда покалывал грудь амулет Дэйю, в отсутствие приличных котов реагировавший на белеющие в расщелинах костяки оцелотов. Все суетные мысли вылетали из головы, хотелось молчать о чем-то по-настоящему важном, значительном. Глядя на струйку дыма нашего костерка, я перебирал в памяти наставления отца, рассуждения Учителя Доо, проповеди Шандиса Васы, пророчество Эгиалая… надо же, уже накопилась целая куча свежих сентенций и мудрых советов, будто весь мир решил одарить меня ими. Было о чем подумать.
        
        Тропа вела нас все дальше по склону, прячась за редкими, но уже крепкими и основательными лиственницами и майтенами. Их собратья, точно горная река, стекались вниз и в долине собирались густым лесом. Весь день мы пробирались сквозь чащу, не останавливаясь, и мечтали лишь поскорее добраться до какого-нибудь селенья. Ночевать в лесу, рядом с неизвестным зверьем, змеями и пауками, не хотелось совершенно. Даже готов вновь стойко перенести испытание настоящей горской баней! Учитель Доо был прав, тот городской вариант, который мы испробовали в «Копыте альпаки», не отражал всей серьезности борьбы местных духов с гипотетическими недобрыми намерениями чужаков: в горных деревнях к этому ритуалу относились намного ответственнее и парили гостей до полуобморочного состояния. Какие уж тут «недобрые намерения», доползти бы до кровати.
        Уютно шелестели листвой кусты, деревья зеленели молодой хвоей, тропа, засыпанная прошлогодними иголками, мягко пружинила под ногами. Где-то на верхушке араукарии щелкал клювом по шишке местный клест, а в кустах шуршали и сварливо перекрикивались колибри. Хранитель Сию было полез к ним в кусты, но вовремя опомнился и вернулся на тропу, опасаясь отстать. Я всеми органами чувств пронзал пространство, мечтая наткнуться на слабый запах дыма из очага или отзвук гомона звонкоголосых детишек… А люди здесь были. Совсем недалеко и совсем немного. Два-три человека, не больше. Путники? Сборщики хвороста? Учитель Доо тоже почувствовал чужое присутствие и почему-то проказливо подмигнул. Я насторожился. Из кустов с треском выломились на тропу и заступили нам путь два вооруженных мужчины.
        Их лица сверху прикрывали широкие поля войлочных шляп, которые так любят носить крестьяне высокогорья, снизу – пестрые платки, тоже традиционное украшение местных жителей. Правда, впервые видел, чтобы их натянули на лицо до самых глаз, обычно они болтались на шее. Широкие длиннополые пончо частично скрадывали фигуры, но уж очень сильно различались эти двое. Один, длинный и тонкий, судорожно сжимал в руках древко странного копья… или это алебарда такая? Другой, короткий и широкий, отчаянно размахивал зверского вида тесаком. Кромка обоюдоострого лезвия щерилась острыми зубцами.
        – Стоять!!! – грозно крикнул толстяк. – Вы откуда?
        – Вот, – повернулся ко мне Учитель Доо, – прекрасная встреча. Тебе давно такой не хватало.
        – Кто это? – удивился я.
        – Твоя практика, мой друг. Практика и приключения.
        – Молчать! – снова крикнул «короткий и широкий». – Хватит болтать! Вы что, не местные?
        – Нет, – радостно отозвался Учитель. – Сами мы не местные, помогите, чем можете… А далеко ли до деревни, добрые люди?
        – Мы тебе тут не добрые люди, – голос толстяка прозвучал даже как-то обиженно. – Мы члены банды величайшего разбойника наших гор…
        – Мундинго, Белого Ягуара, – шепотом подсказал длинный.
        – Я помню, – огрызнулся толстяк, толкая локтем напарника в бок. Тот немного отступил. – За последние тридцать лет! Все дороги вокруг вершины пасет банда Белого Ягуара. Никто не уйдет живым, если не заплатит серебрушку!
        – Серебряный? – удивились мы хором.
        – Вот это расценки! – добавил наставник, разочарованно покачав головой.
        – С каждого! – толстяк грозно потряс указательным пальцем.
        Его тесак выписывал какие-то немыслимые пируэты в опасной близости от моего корпуса. Втянул живот, не в силах прийти в себя от абсурдности происходящего.
        – И не врите, что нет денег! – голос длинного сорвался на фальцет.
        – Мы имеем право. Налог на проход. Любыми ценными предметами, – продолжил свою речь толстый. – Выворачивай карманы!
        – Позволю заметить, – обратился ко мне Учитель Доо, – что сейчас мы имеем на руках двух жестоких разбойников, не иначе как с Большой Дороги…
        Заслушавшиеся бандиты согласно закивали, пока длинный не ткнул локтем в бок толстого:
        – Эй, платите! – крикнул тот, вспомнив про свою роль глашатая. - Или мы вас убьем!
        – И сейчас ты дашь этим грозным господам урок применения искусства «единой нити» на практике, – как ни в чем не бывало продолжал наставник.
        – Ты предлагаешь драться с ними? Сразу с двумя? – стало как-то не по себе. – Они, вообще-то вооружены…
        – Хватит болтать! Мы - разбойники, и вас убьем, – сердился толстяк, размахивая тесаком.
        Длинный почему-то сдвинулся ближе к кустам.
        – Можешь попробовать отболтаться, – хитро прищурился наставник, – но не уверен, что у тебя получится. Смотри: ребята настроены серьезно.
        – Неужели ты мне не поможешь? – я не верил своим ушам: учитель и вправду хотел оставить меня одного против вооруженных противников.
        – Ох-ох, – запричитал вдруг Учитель Доо и, прихрамывая, заковылял в сторону, – я потянул ногу, вот тут, недавно, шагов пять назад… Или шесть… Как раз хотел сообщить об этом. В общем, придется тебе справляться самому. И знай: если ты проиграешь, то кровожадные убийцы уничтожат и меня, а ты – помнишь? – обещал меня защищать. И если твоя жизнь еще никому не пригодилась, то потеря такого великого мудреца, – он горделиво огладил усы, – станет невосполнимой утратой для мира. Постарайся отнестись к ним серьезно.
        И что мне со всем этим делать? Я не мог понять, шутит наставник или нет. Разбойники вроде бы похожи на настоящих… их такими и показывают в уличных театральных постановках. Но даже если не настоящие они – оружие в их руках совершенно незнакомое и совсем не иллюзия.
        – Что вы там шушукаетесь? – взревел, потеряв терпение, толстяк. – Быстро гоните деньги! И не вздумайте дать деру. Вон там и там, – он ткнул тесаком по обе стороны тропы, – лучники в засаде. Нашпигуют стрелами, как кабанов! А ну!!!
        Тем временем Учитель Доо, демонстративно хромая и охая, устроился на обочине в аккурат под кустами, на которые указал толстяк. Не было там никакой засады, я чувствовал. Вредный Сию, всем своим видом выражая интерес к разворачивающемуся действу, забрался к нему на плечо. Театр, ей богу! Только программки в лапах не хватает. Ладно. Хорошо. Выбора нет. Я тяжело вздохнул и шагнул навстречу толстому. Длинный предусмотрительно вжался в кусты, выставив вперед свое чудное копье.
        – А-а-а, наконец-то понял, давай-давай сюда денежки… – в голосе толстяка явственно слышалось облегчение.
        Да они нас боятся! Мальчишку и безобидного на вид пожилого человека боятся два сильных мужчины. Боятся настолько, что угрожают оружием. Я расслабил руки, слегка расставил ноги и совсем чуть-чуть, практически незаметно, опустил бедра, «укореняясь» в стойке. Кровь прилила к ладоням и стопам, сердце гулко стукнуло: тук-тук. Я не знал, что сейчас будет, но это меня совершенно не волновало. Смотрел глазами, слушал ушами, реагировал всем телом.
        – Ты отдаешь деньги иль нет?!! – толстяк совсем потерял голову от страха и ярости и с ревом ринулся ко мне, широко замахиваясь тесаком.
        И время остановило свой бег. Скользнул вперед в длинном низком выпаде, рукой с веером блокируя замах противника и впечатывая ладонь свободной руки чуть ниже грудной клетки. «Хэек!», – надсадно выдохнул толстый и сделал пару деревянных шагов назад. Шляпа слетела с головы, и я увидел выпученные глаза, но продолжения пантомимы ждать не стал. Резко крутанувшись на пятке выставленной вперед ноги, выдал забитую на уровень рефлексов серию: круговой удар ногой в челюсть, переступание и прямой удар с разворота ребром стопы снова в грудь, и, в завершение, хорошую такую круговую сметающую подсечку. Мыслей в голове не было, лишь играл в душе оркестр, выводя строевой марш с бодрым стуком барабанов и звоном литавр. В такт этому ритму продолжал двигаться. Толстяк шлепнулся на тропу, вздыбив задом опавшую хвою, и выронил из рук железку. Спикировал на него сверху, подобно беркуту, хватающему кролика, и занес стальную дубинку тешаня для добивающего удара…
        И тут мой оркестр сбился и замолк. На рукаве, что-то бессвязно лопоча, висел длинный. Толстяк под моим коленом сдавленно хрипел. Улетевшая шляпа обнажила плешивую макушку, съехавший на шею платок промок от смешанной с кровью слюны, которая струйкой тянулась изо рта. На скуле набухал багровый кровоподтек, а глаза норовили уплыть в противоположные стороны… Учитель Доо довольно улыбался, Сию, казалось, готов был кинуть мне монетку – так ему понравилось представление. Хорошо, что при сотворении этого вредного хранителя Судьба ограничилась перчатками и забыла про кошель. Время вздохнуло и вернулось к привычному течению. Длинный, отбросив копье, обеими руками вцепился в мою руку и бормотал, прерывисто всхлипывая.
        – Пощадите… пощадите, добрый господин! Не бейте. Не убивайте нас. Мы крестьяне. Простые крестьяне, не разбойники. Не бейте нас, добрый господин…
        – Крестьяне, говоришь? – я подался к нему. – Что же вы беззащитных старичков и детишек убиваете тут, крестьяне? А?!!
        – Нет-нет! – он мгновенно отскочил в сторону и затараторил. – Мы не хотели убивать! Мы просто проигрались в кости. Совсем проигрались, домой идти не с чем… На последнюю монетку выпили... чуть-чуть выпили, самую малость. Вот Пепе и сказал: "А давай, – грит, – пойдем на тропу и напугаем кого-нибудь. И деньгами, – грит, – разживемся, и на пиво хватит. А то, мож, и отыграемся". Мы же попугать! Мы даже слова придумали, чтоб страшно было. Мы не хотели убивать! Добрый господин, отпустите Пепе… ему и так досталось.
        – Валите отсюда, – поднялся с груди толстяка и легонько пнул его по ребрам. – Вставай, чего разлегся?
        – Вот спасибочки, добрый господин, – причитал и кланялся длинный, практически волоча на себе тушу напарника… А ведь он молодец, не бросил товарища и не удрал, спасая свою никчемную жизнь. – Спасибочки! Век за вас буду Солнцу молиться.
        Вот ведь разбойнички… Я сплюнул.
        – Неплохо, Аль-Тарук, – Учитель Доо довольно щурясь подошел и встал рядом. – Несколько избыточно, но неплохо.
        Укоризненно посмотрел в его бесстыжие глаза и молча пошел собирать брошенный фальшивыми разбойниками инвентарь.
        – Деревня рядом. Дохромаешь? – не мог не поддеть наставника.
        Теперь была его очередь бросаться укоризненными взглядами, но он решил пояснить мотивы своего поведения на тропе.
        – Не просматривалось никакой опасности, друг мой. Это и на самом деле были простые крестьяне, с которыми ты легко справился.
        – Я уже понял, – даже как-то стыдновато стало, что так отделал толстого неумеху.
        – Проучить их, конечно, надо было, – продолжил Учитель Доо, – ведь они могли бы ограбить кого-нибудь на самом деле беззащитного, а потом навсегда свернуть на кривую дорожку. Знаешь ведь, что безнаказанность развращает. Эти недоумки запросто бы поверили в свою разбойную удачу… А в этом мире нет никого страшнее слабого, возомнившего себя сильным. Такие способны и на самую бесчеловечную подлость, и на самую запредельную жестокость.
        Тропа вывела нас из леса в небольшую долину, белеющую россыпью каменных домиков с неизменными слюдяными крышами.
        – Надеюсь, крестьяне этой деревни не будут мстить нам за то, что мы побили одного из них?
        – Это вряд ли, – Учитель Доо забрал из моих рук копье и тесак. – Вон, смотри, кажется, там дымит местная кузня. Пойдем-ка, сдадим туда наши находки.
        С кузнецом поговорили на удивление спокойно. Может быть, он и не поверил, что странного вида оружие мы просто нашли под кустом на тропе, но виду не подал, и вообще выглядел безучастным.
        – Вот бездельники. Сперли и бросили годный инструмент, – он сноровисто отвязал от древка копья угрожающе острое лезвие, в котором я с запозданием узнал обычный серп, и со вздохом покачал в руке тесак. – Плотник наш с утра пилу обыскался. И под лавкой искал, и в сарайке… Куда могла она деться, если ее туда положили? А зачем этим дуралеям она понадобилась? У них руки не тем концом вставлены, скорее себя перепилят.
        – А кто эти «они»? – полюбопытствовал Учитель Доо.
        – Да наши охламоны, Пепе и Кольо. Ни к одному делу приставить нельзя. Всё лоботрясничают да в кости играют, – кузнец аккуратно сложил принесенное.
        – А вы их Куккья отдайте. Таких креативных, – выдвинул рациональное предложение, но кузнец пропустил его мимо ушей.
        – Не-е-е, молодежь нонеча вообще бестолковая пошла. Правда, бают, что выше, в глухих деревнях, всё поголовье такое. У нас-то хоть парочка всего... – он старательно наморщил лоб, пытаясь что-то понять. – А вам они зачем-то нужны, господа хорошие?
        – Они нам совершенно не нужны, – заверил наставник и, весело посвистывая, решительно зашагал к гостевой баньке.
        Я уныло поплелся за ним вручать духам гор недобрые намерения, коих у меня скопилось предостаточно.
        
        Мы уходили все дальше от человеческого жилья. Уже несколько недель нам не попадались пастушьи избушки, которые стояли даже на дальних диких пастбищах. Тропы, в том числе нехоженые, пропали окончательно, и Учитель Доо сам прокладывал путь. У него словно включился компас, стрелка которого указывала на одному ему известное направление.
        – Долина Сна, – пояснил, чуть выровняв дыхание, – считается священной и закрытой для горцев. Обычному человеку там как минимум снятся кошмары, некоторые сходят с ума. Голова и вправду кажется словно ватой набитой, так что не удивляйся… Но мы приходим туда, чтобы успокоить дух и укротить мятущиеся мысли. Зато Камень слепили на загляденье.
        – А зачем вообще вы приводите туда учеников? – вспомнил вплавленные в зуб Силы Жизни ладони. – К чему эти игры с камнями?
        – Мы из тех, кто меняет реальность. Уровень и направление способностей к изменению максимально точно можно измерить по пластичности материи в местах Силы. Кто-то обретает понимание своей сути на юге, кто-то познает себя на востоке или севере… а для самых странных из нас есть запад. С теми, кто раскрылся лишь там, – сложнее всего. А с тобой вот даже не знаю, ты не сам раскрываешься, ты раскрываешь нечто, чего никто не видел. Или оно само раскрывается только тебе. Похоже, тебя ждут все четыре камня. Ну, все, – остановился, вытер пот со лба и оглядел окрестности, приложив ладонь козырьком ко лбу. – Сейчас перевалим через этот хребет и будем на месте.
        
        Проход между отвесными скалами оказался старательно заложен аккуратно обтесанными камнями. Кому понадобилось преграждать путь из одной пустой долины в другую, столь же необитаемую, если верить Учителю Доо? Хотя насчет «пустой» я, кажется, погорячился: на изрядном удалении от тропы в молоке вечернего тумана темным пятном расплывались очертания какого-то крупного строения. Ветерок принес ощущение присутствия многих людей.
        – Это еще откуда? – Учитель Доо остановился перед кладкой, разглядывая ее с искренним недоумением. – Что за ерунда?.. – Притопнул несколько раз. Камни в проходе слегка шевельнулись, посыпался раскрошившийся раствор. – Та-а-ак, эти шуточки не наши...
        Подумал еще пару секунд, достал из рукава свисток, похожий на тот, что используют владельцы снежных волкодавов, выведенных в незапамятные времена для охраны отдаленных храмов Смерти, и дунул в него. Фиолетовая нестерпимо-яркая искра энергии сорвалась с кончика дудочки и, покружив над головой, стремительно взвилась в небо… и даже выше. Какое-то время ничего не происходило, а потом туман над тропой сгустился легким облаком, из которого вышел молодой человек в элегантном, хотя и несколько старомодном домашнем одеянии аристократа.
        – Байи Табигет, мой юный друг, – протянул скучающим тоном, не скрывая издевки и лениво обозревая окрестности, – что у тебя опять случилось непоправимого?.. О-о-о, прошу прощения, Учитель Доо, – он чуть наклонил голову, скрывая за поклоном явную издевку, – я не заметил очередного Вашего ученика.
        «Сокрушающий Стены»? Почему-то слышался мне в этом имени еле уловимый неприятный подтекст… Какой Учитель способен наделить ученика двусмысленным именем? - еще раз посмотрел на снизошедшего до нас аристократа. - Да, этот может. Мне не понравился он с первого взгляда, а первым же словом вывел из себя. Храни Судьба от такого Учителя! Так и подмывало пройтись по его отвратительному словарному запасу и жеманным манерам, но спокойный голос наставника охладил пыл.
        – Мудрейший Баа, – он коротко поклонился. – Прошу прощения за беспокойство, но лишь через Вас у меня есть доступ к Кругу Отшельников.
        – Хочешь подать прошение на вступление? – голос щеголя слегка потеплел. – Давно пора, друг, давно пора. Мы тебя уже заждались...
        – Пока нет. Лучше взгляните на столь вопиющее нарушение ваших имущественных прав... – указал на заложенный камнями проход.
        – Наших имущественных прав? А ты точно заплатил налог на собственность? – Мудрейший Баа от души расхохотался и грациозно вспорхнул на валун у скалы, подальше от дернувшегося было к нему Учителя Доо. – Не сердись, раньше ты бывал весьма забывчив… – внимательно оглядел крепкую кладку, убедился в ее рукотворном происхождении, поковыряв пальцем раствор, скрепляющий блоки. Достал из рукава точно такой же свисток. – Пусть принимает надлежащие меры наш ученый правовед. Тем более что Печать Круга хранится где-то у него… О-о-о, добро пожаловать в этот лучший из миров, Зыы, – он легкомысленно помахал рукой заходящей на посадку грозовой тучке.
        – Здорово, дружище Баа, – пробасил приземистый мужичок. – Зачем я тебе понадобился?
        Это правовед? Ростом прибывший был чуть пониже Учителя Доо, но шире его в плечах. Квадратный такой. Простенькое сермяжное ханьфу подпоясано пеньковой веревкой, завязанной сложным узлом. Растрепанный пучок прикрывал наскоро обмотанный вокруг большой головы линялый шарф. Канцелярскую крысу он не напоминал даже отдаленно.
        – Нам всем, – разулыбался Мудрейший Баа и манерно смахнул с рукава несуществующую пушинку, – всем нам понадобился, старый ты ворчун. Смотри-ка, какую свинью подложили местные прямо на дорогу...
        – Ты не краснобайствуй, Баа, а прямо скажи, что стряслось: я уже забыл, когда здесь бывал. – Мудрейший Зыы недовольно сдвинул мохнатые брови, отчего тяжелые веки еще больше нависли над пронзительными желтыми глазами.
        – Мы с учеником не можем попасть к месту силы: местные жители заложили проход, – вступил в беседу мудрейших Учитель Доо. – Налог на собственность я оплачиваю вовремя, и долина, куда ведет этот путь, да и сама тропа до сих пор принадлежат Кругу Отшельников и Учителю с учениками по праву, данному нам...
        – Да-да, Гуанью Пинхенгом, четвертый век от рождения империи, – прикрыв глаза, пробормотал квадратный, подтвердив репутацию правоведа. – Так мы на Паньгу, что ли? – сообразил, наконец. – А-а-а, здесь могут рискнуть прикарманить наше имущество, это верно. Ну, ничего, сейчас быстро отобьем им охотку на чужой бэйлиш рот разевать…
        – Чего стоите? – радостно подмигнул нам Мудрейший Баа, почему-то отступая на пару метров в сторонку. – Валите эту стену к чертям собачьим! – прозвучали на удивление знакомые слова. Вот я и узнал, у кого мой наставник перенял привычку поминать каких-то специфических чертей. И еще «моего юного друга»...
        Я в недоумении уставился на развеселившегося щеголя. Учитель Доо пожал плечами и небрежно махнул рукой в сторону заграждения. Стремительный поток черной энергии сорвался с кончиков его пальцев и окутал кладку. С тихим шорохом камни рассыпались в пыль.
        – Силен, – невнятно пробормотал Мудрейший Зыы, сражающийся с помощью зубов и коротких толстых пальцев с туго затянутым узлом мешочка, вынутого из рукава. – Твой?
        – Единственный и неповторимый, – кивнул в ответ Мудрейший Баа, отнимая ладони от тропы, засиявшей в сумерках насыщенным фиолетовым светом. – Только упрямый и непослушный.
        – Все ученики такие, – веско уронил Мудрейший Зыы и развел руки, как бы обнимая пространство. Затем подышал на наконец-то извлеченную Печать и сквозь нее направил золотистый луч энергии в скалу, нависающую над проходом. – Ну все, дело сделано. Больше я вам здесь не нужен. До встречи, Баа. Ждем тебя, Доо, рано или поздно.
        Меня он окинул проницательным взглядом, вежливо кивнул, шагнул с тропы и мгновенно растворился в тумане. Такой неотесанный на вид и такой... настоящий!
        Мы с Учителем Доо выпрямились из прощального поклона и с любопытством уставились на голый, словно кем-то отполированный бок горы. На сером камне, заключенная в сияющий золотом круг с символами древнего храмового наречия по четырем осям, желтела гигантская надпись:
        «Я, Император Гуанью, волею Судьбы и Смерти владыка Бахара, Шусина, Канамарки, Зебаравана, Танджевура и пр., в год 327 от основания Империи повелеваю: Долина Сна и путь к ней навечно дарованы Учителям и Кругу Отшельников. Посягнувший на их права повинен смерти[29]».
        – Ювелирная работа, я на такую не способен… – с легкой ноткой грусти протянул Мудрейший Баа, все это время проверявший, не повредило ли чистоте его ногтей и ладоней прикосновение к грязной земле. – Кстати, почему этот мальчонка, с которым ты сейчас возишься, не участвовал в веселье?
        – Он не умеет. И не сможет, – предупредив очередной вопрос, Учитель Доо взвалил на плечо свою котомку и направился по тропе.
        Я подхватил мешок и с демонстративно равнодушным видом молча потопал следом. Все это время хранитель, пребывая в энергетической форме, сидел на верхушке моего мешка и увлеченно таращился на разворачивавшееся перед ним действо, однако, к моему удивлению, не был замечен ни одним из мудрейших отшельников.
        – Опять подобрал совершенно негодного щенка? – выговаривал рассерженный Баа, перескакивая с камня на камень по обочине тропы, уводящей нас вглубь небольшой округлой долины. – Ты никогда не выберешься с Паньгу, если и дальше будешь копаться в человеческом мусоре… хотя этот у тебя породистый, вижу... Сколько их уже было, вспомни? И ни один! Ни один твой ученик не смог стать Учителем и даровать тебе свободу!..
        – Не все лучники попадают в яблочко с первого выстрела, – невозмутимо ответил Учитель Доо, поправляя ремни заплечного мешка. – Не всем везет так, как Вам повезло со мной.
        – Ничего себе «повезло»! – возмутился Баа. – Да ты из меня столько крови выпил...
        – Вы прекрасно знаете, – перебил наставник своего бывшего Учителя, – что нас всех ведет Судьба. Мои ученики шли по своему пути, и я с полным правом могу ими гордиться, несмотря на то, что никто не стал Учителем...
        – А этот? – Мудрейший Баа ткнул в меня трясущимся от возмущения пальцем. – Он же пустышка!
        – Тем не менее, его мне тоже подарила Судьба…
        – Мне иногда кажется, что своих учеников ты выбираешь сам, вопреки зову Судьбы и мне назло, – проворчал учитель Учителя. – Чтобы подольше задержаться в этом мире. Может, это слабость твоя говорит за тебя, а, Сокрушающий Стены?
        Учитель Доо усмехнулся краешком губ и молча покачал головой.
        – Переночуете с нами у Камня, мудрейший? – спросил он через пару шагов.
        Наставник сменил тему очень кстати, потому что желание ударить высокомерного балабола чем-нибудь тяжелым становилось просто нестерпимым. «Пусть он откажется! Пусть!», – слал я немые молитвы Судьбе, но она легкомысленно тряхнула длинной челкой Мудрейшего Баа и распорядилась, как всегда, по-своему.
        – Обязательно! – ядом его улыбки можно было отравить десяток змей. Или сильно подпортить им здоровье. – Раз уж я тут, стоит насладиться общением с простыми смертными и бессмертными.
        
        Небо долины привычно полыхало буйством стихий. Голова чуть кружилась и действительно соображала с трудом. Хранитель Сию осторожно повел носом, но не решился парить среди потоков энергий изнанки. Рассчитывая на немалый кус вяленой рыбины, заблаговременно вынутой из мешка с припасами, он принял физическую форму и чинно уселся возле большой кучи хвороста. Я собрал ее со всей долины, с трудом отыскивая сушняк под немногими деревьями, похожими на древовидные хвощи, и редкой порослью бака-бало. С кустами нам повезло: если с должным усердием заварить их листья, то можно получить напиток, придающий бодрость телу и ясность уму. Утром они нам пригодятся. Учитель Доо щелкнул кресалом, и вскоре костер запылал. Мудрейший Баа сначала предавался блаженному ничегонеделанию, а теперь время от времени искоса поглядывал на Хранителя Сию.
        – Кис-кис-кис, – поманил его пальцем, – иди ко мне, милый котик...
        Сию гордо отвернулся. Я в душе преисполнился благодарности к хранителю за столь явно выраженную принципиальную позицию: обычно он охотно откликался на ласковый зов.
        – А мы тут Мудрейшего Луу имели счастье лицезреть, – наставник протер свою походную кружку свежей салфеткой и, налив чаю, подал ее Баа.
        – Учителя Луу? – оживился тот, принимая напиток обоими руками. – Где он? Я не чувствую его в наших мирах.
        – Ушел, – Учитель Доо с сочувствием смотрел на еле заметную страдальческую складку, предательски возникшую между изящно подбритых бровей отшельника. – Мы были свидетелями.
        – Старый пердун, – совершенно не аристократично буркнул Мудрейший Баа и укутал ноги длинными полами своего роскошного одеяния, будто замерз теплой весенней ночью возле костра. – И не говори больше ничего. Слышать не хочу! – он шумно отхлебнул из кружки… этот звук совсем не сочетался с утонченным обликом. – Вы-то зачем сюда пришли? Твой щенок ни черта не может, зачем его притащил?
        – А вот посмотрим, – поворошил веткой костер наставник. – Я еще сам не знаю, зачем это нужно, но на юге он кое-что сделал…
        – На юге? – прищурился мудрейший отшельник. – Танджевур сейчас затягивает зеленой дымкой, – с удивлением заговорил он – Хороший такой свет, теплый, здоровый. Вредные эманации почти сошли на нет, энергия пространства приходит в равновесие… Ваша работа?
        – Наверное, наша, вернее – его, – Учитель Доо невоспитанно указал на меня пальцем.
        Я сохранял невозмутимое выражение лица, почесывая за ухом Сию, демонстративно свернувшегося на моих коленях. Мудрейший Баа ревниво поморщился, глядя на кота, и вдруг воодушевился:
        – А пойдем к Кадавру? – резко поставил на землю кружку с недопитым чаем. – Пойдем!
        Мы переглянулись, но встали и пошли следом за легконогим отшельником. Как и на юге, от всполохов стихий было светло, будто днем, поэтому узкая спина Мудрейшего Баа служила мне ориентиром. Я шел за ним, как за блуждающим болотным огоньком, но он не петлял и не путал путь, ибо буквально через пять-семь минут мы оказались на месте.
        Снова, как и в прошлый раз, я ощутил битву разнонаправленных сил, сгущение воздуха и давление на плечи. Учитель Доо бросал на меня тревожные взгляды: он чувствовал себя превосходно, а я дышал, как загнанная лошадь. Мудрейший Баа, пританцовывая у отвесной скалы, полукольцом обнимающей долину, обернулся к нам и эффектно объявил:
        – Сон разума ррожда-а-ает чу-у-удовищщщ! – и резко, будто отбрасывая занавес, дернул рукой. – Бу!
        Спала с глаз пелена. В скале была выдолблена ниша, из нее словно рвался на волю могучий демон, усеянный отвратительными наростами на теле, украшенный рогом на носу и увенчанный ослиными ушами. Отшельник хихикал, пританцовывая и предаваясь воспоминаниям: «Помнишь, Байи, этот хвост я слепил ему, пока ты трудился над рукой...» – но я уже не слушал его, внимая стону отчаянно одинокого и непонятого камня. Сколько столетий Учителя Круга Отшельников приводили сюда своих учеников? Десятки одаренных проводили над ним эксперимент за экспериментом, и никто не догадался заглянуть глубже пластичной материи, послушной рукам оставляющих следы. Камень уже не рыдал. Он устал молить о пощаде. Где-то внутри рождалась ненависть к своей оболочке, к материи, в которую она воплотилась, к уродству, ставящему разум на грань безумия, ко всему этому миру. Она копилась так долго, но сейчас, казалось, достигла критической точки.
        Нельзя так! Нельзя бездумно менять только потому, что способен менять! Решительно сдвинул с дороги восторженно скачущего Баа и шагнул навстречу Судьбе.
        – Ты что себе позволяешь, щенок…
        – Тише, тише, Учитель. Не мешайте ему…
        Карандаш словно сам прыгнул в руку. Камень был горячим и влажным. Казалось, он мог разлететься на мелкие осколки от прикосновения очередного ученика-мучителя, но под моей ладонью слегка притих, успокоившись. Провел пальцами по плечу, огибая угрожающе торчащий шип, и на чудом оставшемся не изуродованным бицепсе согнутой руки начертал, твердо нажимая на карандаш: «Ясность мысли».
        Несколько минут ничего не происходило. Потом в глубине ниши что-то полыхнуло и слабо дрогнула земля под ногами. Еще. И еще раз. Со скал посыпались камни и ветви кустарника.
        – Это обвал! – испуганно кричал Мудрейший Баа, дергая за рукав Учителя Доо. – Быстро к костру, там безопасно. Твой щенок…
        – Молчать! – прикрикнул наставник. – Стой тихо, а то врежу, как прежде.
        Я не мог отвести глаз от каменного демона, чешуйка за чешуйкой сбрасывавшего шкуру. Отпали ослиные уши, рог с носа, когти и шипы, отвалился лысый хвост… камень словно усмирял порыв ярости, выпуская из глубины поток белого света. Вспышка затопила долину, полоснула по глазам как ножом. Долго стоял, зажмурившись, но повторения не следовало. Разлепил склееные слезами ресницы, проморгался. С наслаждением вгляделся в черноту ночного неба над головой, угадывая в путанице звезд знакомые глазу созвездия. Что с Камнем? С опаской кинул взгляд на скалу – и задохнулся от восторга. Стены ниши омывали волны неяркого света, исходящего от воплощенного в камне широкоплечего мужчины, сидящего на валуне. Одной рукой, облокотившейся на мощное колено, подпер подбородок, а другую расслабленно свесил вниз, к напряженным мускулам икр, готовых мгновенно подбросить на ноги сильное тело. Грубые черты лица выражали сожаление о людских страстях и печалях, а в морщинах высокого лба свой оттиск навечно оставила печать размышлений о мире и месте в нем.
        – Не Кадавр, а Мыслитель, – пробормотал тихо, проходя мимо остолбеневших попутчиков. Но они услышали.
        Между прочим, есть очень хотелось.
        
        Мудрейший Баа незаметно покинул нас, не вернулся к костровищу, в котором остывающие угли уже подернулись сизым налетом. Учитель Доо подошел чуть позже, навьюченный хворостом:
        – Очень кстати осыпалось со скал, – раздул огонь и вынул из мешка с припасами завернутые в лепешку вяленое мясо и мелкие дикие помидоры.
        Сию валялся на заплечных мешках, приоткрыв один глаз. Манипуляции с едой всегда вызывали жгучий интерес… особенно, когда с ним делились вкусными кусочками.
        – Что такое Круг Отшельников, наставник? – спросил, старательно прожевав. – Он настолько силен, что его боятся в империи?
        – Никто не знает, силен или слаб Круг, – усмехнулся тот, водружая помидорку на многослойный бутерброд из лепешек и мяса. – А больше всего люди боятся неизвестного. Но вообще-то в него входят Учителя, воспитавшие себе в этом мире замену. Они обретают свободу от ограничений пространства и времени, могут легко перемещаться в иные миры и эпохи. Впрочем, им, вечным, это быстро надоедает. Оседают в каком-нибудь уютном местечке, потакая своим желаниям и интересам. Потому и зовутся «отшельники», что мировые проблемы их не волнуют. Войны, мор, перевороты, несчастная любовь – в сущности, это ерунда, не стоящая внимания. Единственная обязанность, которую должны исполнять – ликвидация неравновесия во вселенной. Устранять угрозу существования миров. Но такие события случаются нечасто.
        – Расскажи мне про своих учеников, – слова Мудрейшего Баа заронили яд сомнения в душу. – Что с ними было не так?
        – Все было так, мой друг, все было так. Их было трое. Видишь? – он стянул с головы яркий платок, который купил в какой-то местной деревне, и указал на три широкие белые пряди, контрастирующие с чернотой волос. – Мои ученики всегда со мной: Текудер, Сюин Юшен, Дамил ад-Дарьял.
        – Вот как? – плеснул чаю из котелка. – Мне известны Текудер и Сюин Юшен Терас. Он – легендарный воин, сразивший жесткого демона и спасший от разрушения Шусин, она – целительница, прославленная в веках. Школа врачей, названная ее именем, считается лучшей в империи… но ведь они давно умерли!
        – Да, ученик, их все знают. Именно поэтому они давно умерли. Мало кто из обычных людей предпочтет вечную славу смертным вещам. И еще меньше тех, кто предпочтет вечной славе вечное забвение. Живущим в обществе и для общества трудно принять неизвестность, которую несет с собой наше бессмертие.
        – Но ты-то известен!
        – Пока я тут, от меня нелегко отмахнуться, – усмехнулся наставник. – Я как ресничка, попавшая в глаз, как песок между шестеренок общественного механизма. И мне все больше надоедает такое положение вещей. Даже если ученик не займет мое место… – он сделал глоток из кружки, – рано или поздно тоже уйду в Круг Отшельников, и меня выбросит из истории мира. Люди забудут мое имя, как забыли Учителя Баа, а перед ним Учителя Луу, а еще раньше Учителя Зыы, Учителя Фээ, Учителя Оба-на... – наставник пристально смотрел в глаза, загибая пальцы. – И те новые, в ком пробуждается наш странный дар, не найдут без поводыря путь, помогающий выбраться из загона. Их, как паршивых овец, изгонят пастушьи собаки, выкинут навсегда, как «неформатные» винтики. Обществу мы не нужны.
        – Но мы знаем и помним Учителя Мина, Учителя Куфа… есть ведь множество Учителей, оставшихся в памяти потомков! – я вспомнил собрание их сочинений на полках семейной библиотеки и поежился.
        – Те, о ком ты говоришь, друг мой, «правильные» учителя, – наставник хитро подмигнул. – Они учат, как возводить прочные стены загонов, а собак натаскивают на охрану полезных овец. Они жили в обществе, как все нормальные люди, творили для общества, умерли… и обрели особое бессмертие, бессмертие человеческой памяти. Смерть изъяла из мира личность, но оставила то, без чего цивилизация оскудеет: мысли, идеи, прозрения. Они учат всех, но не все у них учатся. Я же… видишь ли, Аль-Тарук, как я не свободен от тебя, так и ты не свободен от меня.
        – Как это? – о такой стороне отношений учитель-ученик, признаться, никогда не думал. Мне казалось, что легко смогу отменить обучение, если что-то в нем не понравится.
        – Если бы ты не обрел Учителя, то пробудившийся дар рано или поздно свел бы тебя с ума. Тогда, возможно, даже твое проклятие пало бы под натиском безумия, и не реализованная, но копящаяся сила, вырвавшись на волю, погубила бы многих…
        – Откуда ты можешь это знать?
        – Я почти подошел к этой грани. Мой Учитель слишком долго искал меня…
        Он прервал разговор и подбросил очередную порцию хвороста в костер.
        – Кто он, твой учитель? Из какого рода, ты знаешь? – мне было сложно определиться с отношением к Мудрейшему Баа.
        – Могу лишь догадываться. У нас не принято выспрашивать о семье ученика или Учителя, если они не желают о ней говорить. О моей точно не знаете ни ты, ни он. Когда странник Судьбы врастает в мир, все приметы его социального статуса снимаются, даже татуировки исчезают. Пред вселенной мы равны. Кстати, – добавил он задумчиво, – снять татуировку может и тот, кто ее нанес. Это еще один секрет клана татуировщиков...
        – Где же вы повстречались?
        – Да уж, в интересном местечке… Мы в компании со стариной Рюго зачищали логово заговорщиков, очередную ячейку «Перелетных птиц». Задали они нам жару, конечно: там и детишки кланов Пиккья были, и из Тулипало парочка – бойцы серьезные. Да, обычно против организованного отряда одиночки выступать не могут, но здесь нам оказали ожесточенное сопротивление. Настолько ожесточенное, что могли бы там всех положить… и я не удержал себя в руках. Не знаю, что там творилось, не помню и вспоминать не хочу до сих пор, – наставник поморщился. – Очнулся уже на руках Рюго. А этот хлыщ хлещет меня своей тряпочной маской по щекам и орет: «Где же ты прятался, мелкая сволочь! Где тебя черти носили?»… – Учитель Доо усмехнулся и протянул ладони к костру, будто озяб. – «Мелкая сволочь!»… а ведь мне было уже под сорок. Он-то и сейчас выглядит сущим юнцом, хотя родился на добрую сотню лет раньше той нашей встречи и давно успел обрести бессмертие. Вот так его Судьба ко мне вела: кривыми тропками, через пень-колоду… Он плохо слышит голос Судьбы, а то, что слышит, вечно по-своему переиначивает.
        – Так он был из этих… из «пернатых»?
        – Хорошо ты их приложил, – наставник устало хмыкнул. – Занесло же его в заговорщики… Хотя меня тоже куда только ни заносило, за столько-то лет. Но в ту ночь я на самом деле был на волосок от смерти. Еще немного, и бесконтрольный дар вырвался и выжег бы и меня, и всех, кто был рядом. Если бы не этот заплутавший Учитель...
        – Он потому дал тебе имя Сокрушающий Стены?
        – Да говори прямо, что уж там, – наставник поворошил веткой костер. – «Байи Табигет» только в книжках и молитвах звучит так благовидно, но изначальный смысл более прост и незатейлив: «Сбесившийся Таран», да. Юморист… Хорошо, что разговорный язык, послуживший основой храмового наречия, тогда уже почти забыли.
        – Так как же ты с ним уживался?
        – С трудом. Сам видишь, какой он… Но учил хорошо, надо признать. Жестко, но результативно. Ему хотелось поскорее скинуть на меня ношу наставничества и сбежать с Паньгу. Путешествовать по другим мирам, общаться на равных с мудрейшими, войти в Круг Отшельников… Сноб он первостатейнейший, мой Учитель Баа. Сноб и эгоист, – вздохнул, вспомнив что-то свое. – Но я ему благодарен. Хотя бы за то, что он все же успел.
        – Вот и солнце встает… – отметил я очевидное, нарушив долгое молчание.
        
        Утро началось с недовольного ворчания Хранителя Сию, уснувшего на так и не распакованных подстилках. Пора было трогаться в путь, но для начала хотелось умыться и выпить чаю. Вода в бурдюке, как оказалось, почти закончилась. Здесь, в горах, приходилось ее экономить: неизвестно, когда встретятся ручей или селенье с колодцем. Но разве можно обойтись без утреннего чая? Так, умываться не буду, сберегу и воду, и время. Лучше пойду к гроту с Мыслителем, посмотрю при свете дня на то, что натворил ночью.
        Солнце заливало горы розовыми струями лучей, загоняя ночную тьму в расщелины под прикрытие отвесных склонов и рассеивая последние клочки посторонних энергий в высоком синем небе. Под ногами пружинил бархатистый ежик травы, устилающей чашу долины, с кустов бака-бало падали капли росы, вспыхивая на прощание сотнями маленьких радуг. Над проснувшимися цветами мельтешили яркие колибри, как будто шаловливые духи гор кидались друг в друга самоцветами, добытыми в глубине темных недр. Среди свежести утреннего бытия сидел на троне в алькове обнимающего его камня Мыслитель, до краев полный энергией разума. С нависающего козырька скалы тонкой, но уверенной струйкой падала пробившаяся из глубин горного кряжа вода, туманной вуалью укрывая подходы. У ног белоснежного великана на моих глазах рождалось русло звонкого ручья.
        – Учитель Доо! – окликнул проснувшегося наставника. – Тут можно умыться!
        – Ну что же, – он подошел и подставил ладони, сложенные ковшом, под тонкие нити водной завесы, – похоже, ты все делаешь правильно, Аль-Тарук Бахаяли… Ух! Водичка просто прелесть!
        Обязательная программа путешествия на восток была выполнена, и мы были полностью свободны в выборе дальнейшего пути. Нас ждали прекрасные города Канамарки. Может быть, посетим знаменитый своими университетами Ланкантай. Да и столица провинции, величественный Саксаюман, манил известными и неизведанными чудесами. Наскоро позавтракали полузасохшими маисовыми лепешками и вялеными ломтиками батата, набрали свежей ледяной воды в опустевший бурдюк и отправились к выходу из проснувшейся Долины Сна.
        У прохода, ведущего в соседнюю долину, копошились люди. Блестела сталью под утренними лучами воинская амуниция. Это наводило на нехорошие подозрения: в конце концов, ведь какая-то нахальная жаба повелела заложить камнями проход… Вряд ли она обрадуется, узнав, что путь в Долину Сна снова открыт. Почувствовал, что обитатели гор нас заметили и сформировали два… уже три отряда, сбившиеся в настороженные группы. Учитель Доо коротко кивнул и внутренне подобрался.
        Как только миновали скалу, помеченную ярко сверкающей на солнце Печатью Круга, на нас наставили копья затянутые в кожаную броню люди. Не стражи, нет… кто-то собрал собственное вооруженное формирование. Типичные чинки в странной формы шлемах с изображением перекрещенного молота и кирки на кирасах. Разве это законно?
        – Стоять! – скомандовал один из них. – Кто такие?
        – Владельцы Долины Сна и пути к ней. Той тропы, на которой ты стоишь, – спокойно пояснил Учитель Доо, не дрогнув ни единым мускулом лица. – Сойди с нее.
        – Владелец здесь один. Просветленный Касипома. Он защищает народ от полоумных ублюдков, которые рвутся сюда. Он сам будет судить вас, самозванцы...
        Учитель Доо, не дослушав, шагнул вперед. Копейщики сноровисто перекрыли путь, ощетинившись стальными жалами. Тропа засияла фиолетовым светом и, повинуясь жесту наставника, стряхнула их, как рачительная хозяйка стряхивает мусор с половичка. Удержавшийся на ногах командир с яростным криком бросился в атаку. Учитель Доо мягким, почти незаметным движением скользнул ему навстречу и ткнул сложенным тешанем, мгновенно появившимся в руке, в незащищенную часть шеи между шлемом и кирасой. Нападавший резко остановился, захрипел и рухнул навзничь. Меч выпал из рук, так и не попробовав крови.
        Копейщики успели опомниться и снова начали окружать нас. Не нападали, держались на обочине вдоль тропы, не заступая на ее полотно. Я неторопливо следовал чуть позади убийственно спокойного наставника, положив руку на тешань и готовясь отразить удар. Справа и слева... Выпад! Мимо? Еще один... Вот-вот острый наконечник третьего или четвертого копья пробьет насквозь... Воздух по обеим сторонам тропы застыл, став тягучим, как сироп. Копья втыкались в него и вязли, не достигнув своей цели. Шаг за шагом мы пересекали долину... Неужели сможем покинуть ее без ущерба? Нет, конечно, надежды мои смешны. Впереди нас поджидал подготовленный к битве отряд. Под новеньким знаменем стоял, подбоченясь, высокий мужчина, наряженный в яркие шелка. Похоже, нас встречает сам просветленный Касипома. Странный какой-то. Здесь, в горах, состоятельные люди предпочитали одежды из нежной шерсти викуньи, она намного комфортней.
        – Вы лазутчики империи! – Зычный голос разнесся над долиной. – Диверсанты, посланные вредить нам. Вы пришли нарушить справедливость мира, который я строю! Вы сломали заграждение к нашей святыне… Открыли дорогу хаосу, разрушающему мой порядок. Но я, владетельный Касипома, привык защищать то, что взял под защиту. Я сохраню за нами нашу святыню! – оратор пафосно махнул в сторону прохода в Долину Снов. – Никакое коварство императорской власти не заставит меня отступить от восстановления истинной справедливости! Я плевал на все их указы! – Глаза предводителя пылали яростью. – Именно их мы здесь ждали так долго, – он обернулся к отряду. – Готовились. Претерпевали лишения. Наш враг силен, но с нами – истина. Убить их!
        Перебарщивает. Мой учитель риторики не поставил бы ему хорошую оценку. Да, влияние на Канамарку впадающего в безумие Кадавра не только упростило картину мира в среде крестьян, но и притянуло фанатиков разных мастей. Одному такому повезло: он смог укорениться здесь и, под предлогом защиты от агрессии всего остального мира, взять власть над местными жителями. Не знаю, силой или убеждением… сейчас это не столь важно: на бойцов его речь произвела воодушевляющее впечатление. Строй сдвинул щиты, покачнулся и сделал шаг навстречу. Как механическая игрушка, заведенная ключом-словом владельца.
        Стало по-настоящему страшно. Я верил в силу наставника, но против такого количества бойцов мы могли и не выстоять. Их слишком много. Может быть, попытаться убедить предводителя в том, что мы для них не опасны? Нет, не сработает. Жесткая линия рта с надменно выпяченной нижней губой и почти маниакальный блеск в глазах, предвкушающих зрелище жестокой расправы... Этот не склонен менять своих решений.
        Воздушные стены пали, повинуясь жесту Учителя Доо. Ветер донес запах пота, старой кожи и металла. Я с тоской поднял взгляд в равнодушное небо – умирать было так неохота… Раскрыл веер тешаня и приготовился дорого продать свою жизнь. Наставник, напротив, сложил руки на уровне солнечного сплетения, ладонями навстречу. Он оглаживал пустоту, словно катал шар из глины, пока внутри не начали проскакивать искры. Отряд неприятеля двинулся в атаку. Наставник прикрыл глаза и с силой вытянул руки, выталкивая чернильно-черную сферу в его направлении. Одновременно ожила золотая печать Круга Отшельников, извергнув волну энергии, накрывшую оставшихся за спиной. Я не слышал ни звука, ни стона... только через пару секунд на камни и вытоптанную траву долины начали со звоном падать пустые доспехи.
        «Повинен смерти!», – ветер донес басовитый вздох из ниоткуда.
        Вот так, все просто.
        Загнал вглубь холодный ручеек пережитого страха и с любопытством поворошил носком ботинка лежащие аккуратной кучкой вещички агрессивного защитника святынь. Алый шелковый линшань [30], припорошенный черной пылью и жирными хлопьями сажи, белоснежное нижнее белье, дорогие сапоги с загнутыми носами и затейливой вышивкой, золотая нагрудная пластина на толстой цепочке, полуприкрытая бархатной шапкой с крахмальными крылышками… Столичная мода. Но Касипома не бахарец, это было видно по лицу, когда оно у него еще было. Не походил он и на законных правителей Канамарки – Терасов, чтобы чувствовать себя причастным к власть имущим... Если бы не был опасным, я бы сказал, что он был весьма интересным. За ним шли люди. Сколько здесь было бойцов? Загибаем пальцы: раз, – кучка из шлема, туники, кирасы и копья, – два… Сегодня эта тропа забрала жизни тридцати человек. Те, кто пытались атаковать нас с тыла, лежали на обочинах, уставив в небо мертвые глаза. На их лицах, будто выжженный, навечно запечатлелся оттиск Печати Круга. Стало немного не по себе.
        – Меня учили, что все проблемы можно решить путем переговоров, – надо ведь чем-то поднять настроение. Почему не глупой шуточкой?
        Учитель Доо стряхнул с ладоней остатки черной энергии и кривовато ухмыльнулся:
        – Меня тоже.
        Внимательно осмотрели притихшую долину. Строение, что вчера было скрыто туманом, сейчас просматривалось достаточно хорошо. Оно представляло собой высокую квадратную башню с мощными дверями, выкрашенными красной краской. Грамотный горец, все по фэншую… Судя по расположению окон, в ней было не меньше трех этажей. Рядом огорожен загон, там под рядами навесов лежали и сидели люди. Их не задел энергетический шторм, снесший с лица земли тех, кто покусился на жизнь идущих по Тропе Отшельников.
        – Особняк-крепость, отряд не самых слабых бойцов, крепкие работники... Не разглядел татуировку главаря? И я не разглядел… Интересно, зачем поселился в этой затерянной бесплодной долине состоятельный человек? И почему он на нас напал? – Учитель Доо было задумался, а потом махнул рукой. – Нет, не интересно. Живы, и ладно. Темные дела и загадочные истории – вовсе не то, что нам сейчас нужно.
        – А что нам нужно? – я пытался переключиться и выкинуть из памяти рассыпающиеся пылью лица… да, лица врагов. Не очень-то у меня это получалось.
        – Ба-а-анька, – промурлыкал наставник, вновь бодро зашагав по тропе. – И что-нибудь пожрать.
        
        Деревня притаилась недалеко, за перевалом. Туда вела нахоженная дорога, видимо, загадочные обитатели долины ходили здесь достаточно часто. Однако террасы полей на склонах были частично заброшены, ирригационная система полуразрушена, улицы грязны и неопрятны, а облик редких прохожих нес горький отпечаток нищеты и безнадеги. Странноприимный дом стоял с провалившейся крышей и вряд ли был готов принять путников. С чувством глубокого удовлетворения оглядел остов гостевой баньки – не хотелось сегодня подвергаться еще и изгнанию недобрых намерений.
        Ухоженными казались лишь деревенская корчма да роскошный особнячок на отшибе. Расспрошенный крестьянин неохотно объяснил, что дом принадлежит местному чиновнику-управляющему, но беспокоить господина не рекомендуется. Староста же сейчас занят на полях и освободится лишь к вечеру. Досадно. Есть хотелось прямо сейчас.
        Время шло к обеду, но в корчме было пусто. Обычные для таких заведений завсегдатаи отсутствовали. Только в углу громко храпела куча лохмотьев, распространяя застарелый запах дешевой браги. Кабатчик, молодой мужчина с угодливым выражением лица и бегающими глазками, не вызвал доверия.
        – Вы пришли с перевала, – вкрадчиво улыбнулся, демонстрируя крепкие белые зубы. – Все ли в порядке? Легок ли был путь?
        – Путь был приятным, но долгим, – ответно улыбнулся Учитель Доо. – Хотелось бы отдохнуть с дороги.
        – Могу предложить горячий обед… Литонья! – крикнул он в сторону кухни. – Накорми путешественников! Но, – заговорщицки наклонился, будто выдавая великую тайну, – ночевать здесь негде. Сами видите, деревня переживает упадок. Достойно встретить гостей никто не сможет.
        – Ваш управляющий не справляется со своими обязанностями? – строго поджал губы наставник. – Мы можем посетить его и настоять на том, чтобы ночлег нам был обеспечен…
        – Ни в коем случае! – замахал руками кабатчик. – Нельзя беспокоить светлого господина ради такой мелочи… я попробую найти уютное местечко, где вы сможете отдохнуть.
        Скользкий тип. Его ужимки и улыбки вызвали вспышку неприязни. Я добровольно не принял бы воды из его рук, даже если умирал бы от жажды. Похоже, Учитель Доо был со мной солидарен, потому что придирчиво изучил то, что принесла на подносе пухлая молодка, сияющая ямочками на щеках. Еда, впрочем, выглядела вполне аппетитно и ничем подозрительным не пахла. Внутреннее чутье тоже молчало.
        Когда мы почти завершили трапезу, в корчму ворвался запыхавшийся мальчишка с выпученными от ужаса глазами. Он метнулся к корчмарю и лихорадочно зашептал ему что-то на ухо. Тот побледнел и искоса бросил на нас опасливый взгляд. Та-а-ак, кажется, сей скользкий тип отправлял посыльного к просветленному Касипоме с вестью о нашем появлении, а тот неожиданно принес ему интересные новости.
        Вслед за выскочившим из-за стола Учителем Доо я поспешил к сладкой парочке. Решительно отодвинув мальчишку, мы подтащили оторопевшего хозяина к ближайшему сидячему месту. Сноровисто выхватив из котомки веревку, Учитель Доо примотал его к лавке, исключив возможность побега.
        – Ну, теперь можно и поговорить, – ласково улыбнулся он корчмарю, чье лицо исказила гримаса страха, а глаза уже не просто бегали, а лихорадочно метались между нами и дверью заведения.
        – О чем? – с трудом выдавил хозяин, не решаясь взглянуть на наставника.
        Я ощутил краем сознания, как бесчувственное тело, боги знают сколько времени пролежавшее в углу, закопошилось за нашими спинами, пытаясь подняться на ноги. Как-то ему это удалось.
        – Они тут все заодно! – с трудом ворочая языком, заревело оно, бросаясь к нам. – Что вы сделали с сыном?
        Я ловко перехватил пьяницу и усадил рядом со связанным, фиксируя руками его конечности и стараясь не морщиться от мощного перегара.
        – Вот и расскажи нам обо всем, драгоценнейший корчмарь, – Учитель Доо выглядел как добрый отец-исповедник из храма Смерти. Только белой налобной повязки не хватало. – А мы проверим, правду ты говоришь или нет.
        – Да! – рыкнул пьяница, оказавшийся еще не старым, но уже изрядно потасканным мужичонкой. Лицо украшали многочисленные синяки разной степени зрелости. – Не смей врать, Тарна. Хватит гневить Солнце!!!
        Корчмарь, захлебываясь словами, стал торопливо излагать грустную историю поселения.
        Не менее года прошло с тех пор, как в маленькую уютную деревеньку Муле прибыл почтенный господин из далекого далека – столицы Канамарки или даже самой империи. Он принес в деревню благую весть. То, как построена жизнь провинции, – сказал он, – противоречит истинному порядку вещей, и чтобы привести ее в гармонию, начать нужно снизу, с самых что ни на есть народных корней. Необходимо исправить все заблуждения, которым подвержены крестьяне. Если управляешь – управляй, и не занимайся иными, несвойственными правителю делами, если подчиняешься – подчиняйся. Сын должен быть сыном, вести себя как сын и исполнять обязанности, возлагаемые на него, а отец – отцом. Если ты беден, значит, не стоит копить гроши под подушкой и набивать закрома, а если богат – можешь и дальше приумножить богатство.
        Поскольку сопровождал почтенного господина отряд крепких ребят, крестьяне вынуждены были согласиться с тем, что сильный имеет право насадить истинную справедливость силой. Управляющий поначалу возражал, предлагая послать запрос о допустимости изменений жизни деревни в администрацию провинции, но красноречивый оратор убедил его в том, что документ нужно составить по всем правилам… а потом этот вопрос больше не поднимался. Да и чиновник все реже выходил во двор своего с каждым днем хорошеющего особняка, а когда выходил – был, казалось, не в себе.
        Постепенно в соседней долине господин Касипома возвел крепость, согнав на работы всех крепких мужиков и молодых девок с окрестных деревень. Самые способные пополнили отряд его бойцов. Построение нашего мира, – говорил он, – требует защиты от тех, кто не согласен с необходимыми изменениями. Конечно, чиновники и мытари империи привыкли беззастенчиво нарушать справедливый порядок вещей, и с ними придется сражаться за право жить по-новому. Но не сейчас. Сначала нужно окрепнуть, стать сильнее. И для этого каждый должен нести отмеренную ему ношу.
        С тех пор, как численность трудоспособного населения Муле уменьшилась, основная тяжесть крестьянского труда легла на плечи стариков и женщин. Естественно, они не могли сделать многого, и хозяйство постепенно приходило в упадок. Касипома же не торопился отпускать мужчин и девушек по домам, используя их для собственных нужд. Накопленные деньги и припасы тоже постепенно переходили в его владение, ибо он доказал свое «право» обладать ими. Немало перепадало корчмарю, ибо бойцы новоявленного хозяина регулярно спускали монеты на выпивку, да росло подворье чиновника, который по своему статусу не должен быть бедным. Окрестные поселения захирели, народ окончательно обнищал, а лица насаждающих справедливость становились все шире и румянее…
        – Просветленный Касипома всегда творил справедливость, – нервно оглядываясь, частил корчмарь Тарна. – Он ловил безумных бродяг. Эти-то шли в проклятую долину, будто там медом намазано. Отбирал у них деньги и наказывал строго. Он закрыл к ней проход. Он сделал нас сильными…
        – И богатыми? – уточнил Учитель Доо.
        – Я помогал ему и его бойцам, – закивал Тарна. – Привозил из города доспехи и оружие, вкусную пищу, пасту из листьев волшебного кустарника… Кто-то стал богатым, а кто-то платил за защиту.
        – Почему не доложил в управу о происходящих здесь… преобразованиях? – голос Учителя Доо звучал очень строго.
        – А зачем? – заюлил корчмарь, заискивающе улыбаясь. – У нас ничего плохого не происходит. Все хорошо. Остальные просто позавидовали бы нам. Просветленный Касипома дает нам право свободно решать свою судьбу...
        – Что вы сделали с моим сыном? – покачиваясь и вцепившись в нечесанные волосы вновь вопросил замызганный пьяница.
        – Ты сам видел: жив твой сын, – с нотой презрения в голосе ответил корчмарь и пояснил для нас. – Это отец нашего управляющего. Совсем опустился, спился и несет всякую чушь. Я его, по доброте душевной, подкармливаю тут иногда. Обычно он просто бродит по деревне, пристает к людям со своей брехней, мешает работать.
        – Пойдем к нему, – пьяница умоляюще схватил меня за руку. – Пойдем! Вы сами увидите: с ним что-то не так.
        Мы поднялись из-за стола, поддержав под локти с трудом стоящего на ногах жалобщика, отвязали от лавки и заперли в чулане корчмаря и вышли на улицу.
        – С ним два мордоворота Касипомы поселились. Меня не пускают к нему. Гонят. Я прихожу, а они, такие... иди, грят, отсюда, видеть тебя не хочут!... Как же не хочут? – растерянно бормотал проводник. – Как же не хочут-то? Мой мальчик всегда был хорошим. Он грамоту знает, на чиновника учился. Вернулся сюда, ко мне. Чтоб старость мою беречь. Женился. Детей только боги не дали. Так как же не хочут? – всхлипнул и шумно высморкался. – Не выходил он нынче. И жену, ласточку, не видать давно.
        – А что соседи? Так ничего подозрительного и не заметили? – удивился Учитель Доо, поддерживая пьяницу в вертикальном положении.
         – А у остальных будто глаз нету! Не выдумывай, грят, господин истину несет. Твой сын помогает и в деньгах купается... – он выпрямился и яростно погрозил кулаком деревне. – Да сдались они, эти деньги! Пропади они пропадом!
        За нами следом увязался сначала один старичок, с трудом волочащий ноги, потом к нему присоединился второй, еще более немощный – видимо, они уже не могли работать на полях, затем из убогой хижины выползла парочка любопытствующих бабулек… Когда подходили к дому чиновника, наша процессия была не такой уж и малочисленной.
        – Ой, как-то тут все не так… – прошамкал согнутый возрастом дед, щурясь в проем распахнутой двери.
        – Уйди с дороги, старый! – наш проводник с неизвестно откуда взявшейся силой растолкал зевак и ринулся внутрь.
        Дом, снаружи выглядящий как конфетка, внутри оказался затянут плесенью и паутиной. Сквозь сильный запах экскрементов и рвоты просачивался гнилостный сладковатый аромат. Учитель Доо решительно прошагал через разгромленную прихожую в комнату, предназначенную для отдыха всей семьи, как это принято в Канамарке. На широком низком диванчике, изгаженном испражнениями, лежал хозяин, раскинув руки. Он был мертв. Возле головы валялась подушка, намекая на способ умерщвления. Тело было облачено в вонючие лохмотья, но еще не подверглось тлену, а странный запах исходил из кувшина, стоящего на столике у дивана. Учителю Доо даже не пришлось приближаться к нему, настолько силен и характерен был аромат.
        – Вытяжка из листьев бака-бало, – моментально определил он. – Сильнейшее обезболивающее и галлюциногенное. Вызывает привыкание. Те, кто постоянно употребляют его, навечно поселяются в иллюзорных мирах, пренебрегая реальностью. Теперь становится понятен «странный вид» молодого господина и его нежелание видеть отца. Он, скорее всего, просто забыл о родителе.
        Между тем пьяница, горестно оглаживающий волосы мертвого сына, встрепенулся:
        – А где Кхалла? Где наша ласточка?
        Женщину нашли в подвале. Ее тело в разорванной одежде, после побоев и надругательства при жизни, просто бросили на каменный пол среди бочек, из которых выпили все вино. Судя по состоянию, она погибла не сегодня. Когда? Сложно было определить: в сухом воздухе гор процессы разложения протекают иначе, чем в низинах. И все это время ее супруг не вспоминал о ней… или ему не позволяли вспомнить. Те два «мордоворота», о которых рассказывал нам пьяница, были повинны в том, что здесь случилось. Сегодня они бежали, убив последнего жителя разграбленного гнезда. Я уверен, что они исполняли приказ Касипомы следить за тем, чтобы чиновник не пришел в себя, но остальные бесчинства – на их собственной совести.
        Я, кажется, знаю, зачем необходимо было держать в пусть беспомощном, но живом состоянии управляющего. Стремительно вернулся в жилые комнаты и нашел его кабинет. Да, тут был относительный порядок: рабочий стол, письменный прибор, печать администратора – все на месте. Быстро отсортировал разбросанные по столешнице листы, отыскал несколько испорченных страниц с докладами, которые должен отправлять чиновник в управу города ежемесячно. Что там было написано, о Судьба! Полный бред. Видимо, надзирателям стоило немалого труда принуждать подопечного составлять более-менее связные отчеты. В одном из черновиков излагалась слезная просьба об отсрочке годового налога, якобы в связи с оползнем, разрушившим поля. От помощи управляющий отказывался, обещая восстановить все собственными силами, но налоги просил отменить. Судя по всему, его просьба была удовлетворена, ибо иначе давным-давно сюда явились бы мытари Туркисов в сопровождении немалого отряда стражи. И власти Касипомы пришел бы конец…
        Было ли мне жалко чиновника? Его жену? Его отца? Не знаю. Знаю лишь, что не хочу здесь находиться ни минутой дольше.
        – Уходим, – Учитель Доо возник в проеме двери, как бы отвечая моему желанию. – Старики сами сделают все, что положено. Они знают, как нужно управляться с мертвыми.
        Я молча кивнул. Пусть разбираются сами.
        Печати деревеньки Муле в наших подорожных не будет.
        
        Тропа уводила прочь из диких мест. Да, в их укромных пещерах и глухих чащах легко затеряться от возмездия. Ускользнуть от руки правосудия. Обрести свободу от долга, обязанности, морали… от всего человеческого. Даже если бы Камень силы не притягивал сюда авантюристов и фанатиков, идея обосноваться в укромных долинах высокогорья, чтобы создать свое маленькое княжество, кажется вполне перспективной. Но почему местное население так легко забыло обязанности перед империей и беспрекословно подчинилось залетному претенденту на власть? Неужели на самом деле прониклись идеей установления истинной справедливости? Ведь оратором он был откровенно слабым… Или основным аргументом покорности выступили вооруженные до зубов бойцы, маячившие за плечом новоявленного подвижника?
        – «Исправление имен» Учителя Куфа... – задумчиво пробормотал наставник, и подмигнул, в ответ на мой вопросительный взгляд, – наш личный, семейный мудрец. Мне было положено впитывать его мысли с молоком матери. И вот сподобился увидеть воплощение этого учения на практике. Результат оказался неожиданным. – Я не смог вспомнить, к какой именно высшей семье принадлежал Учитель Куф, знаю лишь, что в библиотеке отцовского поместья его трактаты занимали отдельную полку, рядом с полкой сочинений Учителя Мина, нашего личного мудреца. – Способным человеком был этот Касипома: так лихо оболванить местных жителей! Обычно крестьяне не отличаются высоким интеллектом, но житейская смекалка и инстинкт самосохранения у них весьма развиты. Хотя, как показало наше путешествие, не всегда.
        – И ведь никто не послал, как это положено, гонцов в ближайший город, в управу! – на их месте я поступил бы именно так. – С самого начала, когда в деревне еще жили сильные молодые мужчины.
        – Да, это уберегло бы их от захвата авантюристами. Для того и разрабатывались процедуры ежемесячных отчетов чиновников, служащих в глухих уголках страны. Горцы прекрасно знают тайные тропы, и любой, даже самый сильный и умелый противник, не сможет выследить гонца из местных. Если он привезет тревожную весть в управу, то империя всей мощью встанет на защиту своих земель... Но сам видишь, что здесь творится.
        – По-моему, местные жители… э-э-э, – я замялся.
        – Сглупили? – закончил за меня Учитель Доо.
        – Будто умом тронулись, – поправил наставника.
        – Сон разума, – Учитель Доо задумчиво посмотрел на меня, – затронул их слишком сильно. Да, он распространился широко, захватив почти всю провинцию, но здесь, в эпицентре... Хорошо, что ты смог остановить процесс дальнейшего оглупления жителей Канамарки. «Ясность мысли» – этого им явно не хватает. Не быстрым будет результат воздействия, Камень силы меняет реальность не мгновенно, но то, что изменения будут положительными, что соображать они начнут чуть живее – факт.
        Мимо, пыхтя, промчался гонец из деревни Муле в традиционном сером колпаке и скрылся в клубах пыли за перевалом. Видимо, к кому-то разум уже вернулся.


  

8. Облака и туманы

        – Ну, пожалуйста, дорогой, – поглаживая по плечу, уговаривала меня временная подружка. Она была забавная и симпатичная, эта актриска из маленького театрика по соседству с нашим гостевым домом. Там мы и познакомились после представления какой-то комедии, а потом легко и весело провели последнюю пару недель, практически не вылезая из постели и стараясь не нанести урона репетициям и спектаклям. – Я же знаю, ты можешь. Давай, повтори еще разочек! Вот так, мягко… и голос идет на понижение…
        – У Вас красивые глаза... – еще раз добросовестно мурлыкнул я.
        – Вот! Получилось! – радостно взвизгнула и захлопала в ладоши. – Великолепно! Прекрасные бархатистые нотки! То, чего я и добивалась! Все девчонки будут твои!
         – Правда? – решил подыграть ей. – Получилось?
        – Ага! Знаешь, аж мурашки по коже. У тебя приятный тембр, близкий к баритону. Это я говорю как профессионал, – она важно кивнула. – Таким голосом только и соблазнять.
        Дверь внезапно распахнулась, и Учитель Доо просунул голову в мой номер.
        – Одевайся. Караван отправляется.
        Мы с подружкой переглянулись, и я кинулся спешно натягивать походную одежду, заблаговременно приготовленную, но слегка заваленную женскими вещичками в процессе очередного прощания с актрисой, появившейся под утро на пороге моей спальни.
        – Слушай, у тебя номер все равно оплачен до вечера, да? – она со вздохом подобрала покрывало, упавшее на пол с кровати, закуталась в него и зевнула. – Ничего, если я здесь посплю? У нас, сам знаешь, никакого покою – сначала ночная премьера, а теперь триумф до сих пор отмечают... И тебя подожду, вдруг ты опять вернешься?
        Вот зря она вспомнила про возвращение! Наш отъезд уже трижды откладывался: каждый раз мы в полном составе встречали восход солнца на месте сбора, а через час, выслушав невразумительные объяснения караван-баши и недоуменно пожимая плечами, расходились. Зато с подружкой-актрисой прощались каждый раз как последний, а потом не менее пылко встречались, но сколько же можно?
        – Конечно, дорога-а-ая, – мурлыкнул, как научили, и чмокнул ее в щечку с остатками грима. Ох уж эти Куккья! – Счастливо оставаться, я побежал.
        – Пока-пока, поцелуй за меня Сию, – сонно пробормотала, вяло помахав рукой. – И запомни, все девчонки – твои...
        Сейчас мгновенно заснет, я ее знаю.
        Прекрасное прощание со столицей востока!
        
        Говорят, в благословенные времена правления императрицы Ксуеман обнаженная девственница с мешком золота могла пересечь империю, сохранив в неприкосновенности и золото, и невинность. Мы с Учителем Доо, неплохо одетые, весьма популярные у девиц из ночных кварталов и временами стесненные в средствах, прошли пока половину империи. Чуть больше года назад покинули Бахар, и за это время изменился не только я – изменился мир вокруг меня. Великая империя Янгао за время странствий сузилась до размеров, ограниченных окоемом. Менялись декорации и маски актеров, но пространство ее сцены оставалось неизменным и измеримым шагами. Нельзя сказать, что путешествие далось легко: мы тонули в притоках Матери рек Манитулоо и попадали под горные обвалы на снежных хребтах Тянь-Мыня, сражались с разбойниками и беседовали с отшельниками, любовались тенистыми садами и потрясающим искусством юга. Наша подорожная пестрела печатями управ десятков городов и пометками старост сотен мелких общин. О, эти дотошные старосты с вечной кучей вопросов и уточнений! Впрочем, их можно понять. В деревнях весьма настороженно относились к чужакам, но за безопасность путников, на несколько дней или недель становящихся «своими», ответственность брать приходилось. Рассказывать и вспоминать о странствиях могу долго… вот забавно, у меня появились собственные воспоминания! Еще одно непростое обретение.
        Казалось, совсем недавно мы с Учителем Доо рылись в архивах Ланкантая, города-школяра, легкомысленного и шумного, но трепетно сберегающего и угасающий шепот летописей былых времен, и дерзкий вызов научных трактатов, творящих будущее. И вот уже веселимся на празднествах в честь Солнцестояния в столице Канамарки Саксаюмане, предлагающем широчайший ассортимент развлечений на любой вкус. Театры, симпосийоны, таверны и ресторации, стихийные собрания интеллектуалов в парках под кронами тихо шелестящих деревьев, кварталы домиков с умелыми обольстительницами – горному краю было, что нам предложить. И мы подробнейшим образом ознакомились с предложениями! Я за три месяца после возвращения из Долины сна на усердные развлечения потратил в два раза больше денег, чем за все время путешествия. Но столице удалось растормошить и Учителя Доо, чьи потребности, по моему мнению, были весьма умеренны, – за несколько столетий жизни приедаются любые изыски. У наставника, как оказалось, был открыт кредит во всех торговых домах, и он тоже ни в чем себе не отказывал…
        После Канамарки наш путь лежал в кайджунские степи, к третьему Камню силы, а самая короткая дорога туда вела через Шусин. Мне очень хотелось своими глазами увидеть его леса и долины, знакомые только по многочисленным гравюрам на стенах родного дома, и попытаться понять, почему в семье их вспоминают с какой-то странной тоской. Но сначала надо было безопасно пересечь Тянь-Мынь, для чего Учитель Доо и искал попутчиков. Нам повезло – при очередном посещении Торгового дома Туркисов удалось купить места в большом караване, возвращающемся в Зебанавар. Да-да, том самом, о котором упоминали на прощальном пиру в доме Шандиса Васа Куккья. Чтобы собрать все необходимое, выкроил время в череде бесконечных развлечений и пробежался по банкам и лавкам, и теперь был готов отправиться в дорогу в любой момент.
        Походный порядок торгового каравана формировался в специально отведенной долине за пределами Саксаюмана. Сначала нас ждал самый тяжелый пеший участок пути, проходивший по узким горным тропам. Пешком идти нелегко и не быстро – караван равнялся по последнему, – но после того, как спустимся с гор и сменим вьючных животных на буйволов, продолжим путь в кибитках «со всеми удобствами». Пока же за отдельную плату можно было избавиться только от части поклажи, свой заплечный мешок с самым необходимым каждый нес сам. На почти четыре сотни крупных лам-гуанако навьючивали тюки с грузом, а вокруг суетилось, казалось, в два раза больше народу. Мохнатые ламы с царственным высокомерием смотрели на каждого, кто посмел грузить им поклажу на спину… а таких хватало. Погонщики в который раз проверяли упряжь, купцы и приказчики просматривали списки и ругались за место на марше, охрана разбивалась на группы, готовясь рассредоточиваться по ходу движения. Старший караванщик, непостижимым образом успевавший руководить этим хаосом, встретил радушно и сразу определил в компанию к «свободным путешественникам». Среди путешественников обнаружились математик-Терас, перебирающийся в Бахар вместе со всем скарбом и молодой женой, какие-то ремесленники, по предписанию властей отбывающие в другие провинции империи, парочка художников-Куккья, черпающих вдохновение в странствиях, и чиновник-Иса, скрытный настолько, что не раскрыл рта даже для того, чтобы поздороваться. Похоже, государственный инспектор.
        Резкий сигнал горна растворился в вековом безмолвии седых вершин. Эхо молчало. Погонщики наконец-то взяли в руки поводья головных гуанако, связанных десятками. Позвякивая железными сочленениями сбруи, ламы мягко тронулись в путь. Солнце поднималось над горами и светило в спину, будто смотрело вслед с порога.
        Странствовать в большой и хорошо охраняемой компании оказалось на удивление комфортно. Специальная команда работников, которые заранее выдвигались вперед, обустраивала стоянки для отдыха. После тяжелого дня пути там нас ждали уже разожженные костры, запекающиеся в ямах и на жаровнях тушки альпак с овощами и навесы от ветра и непогоды. В пути разговаривали мало, берегли силы и дыхание. Зато вечерами случайные попутчики, соскучившиеся в дороге по общению, знакомились, переходили от группы к группе, от костра к костру, слушая чужие и рассказывая свои истории, иногда больше смахивающие на байки. Это было любимое время Сию. Он воплощался в материальную форму лишь на привалах и с удовольствием бегал по лагерю, где многие жаждали одарить чем-нибудь вкусным ласкового попрошайку, который с удовольствием принимал подношения. А если иногда, особенно поначалу где-то вспыхивали споры или ссоры, то их быстро ликвидировали караванщики – опыт помогал гасить конфликты в зародыше.
        
        Отправляясь с караваном в путь из Саксаюмана, думал исключительно о необходимости попасть из Канамарки в Шусин, а не о том, кто будет нашими попутчиками. В конце концов, мы с Учителем Доо уже больше года странствуем, и никогда не было такого, чтобы не могли договориться со спутниками, но не тут. Из почти тысячи человек в караване один вызывал стойкую стихийную неприязнь. Единственный из всего каравана, кто не шел пешком, хотя дело было не в этом. Невысокий рыхловатый юноша примерно моего возраста в желтых одеждах семьи Туркисов с чистым виском – головной убор отсутствовал, выставляя на всеобщее обозрение символ высокого статуса – время от времени проезжал верхом на ослике вдоль цепочки мерно ступающих лам и людей. Круглое лицо молодого Туркиса с орлиным носом и большими карими глазами можно было бы даже назвать приятным, если бы не брюзгливо поджатые пухлые губы. Небольшой залакированный пучок обвивала металлическая лента, сколотая шпилькой «Расцветание пиона», черные прямые волосы, не забранные вверх, красиво обрамляли скулы и спадали водопадом на плечи. Прическа, такая уместная в роскошных залах дворцов, вдали от цивилизации выглядела нелепо. Обычно его сопровождали сам старший караванщик и пара-тройка телохранителей. Глава семьи Мягкого золота впервые отправил отпрыска-наследника руководить движением каравана, и он уж наруководил… Как понял из тихих пересудов обслуги, юный Туркис с трудом смог вырваться из водоворота развлечений, на которые так богат Саксаюман, именно поэтому наш отъезд и откладывался. На привалы мы останавливались тогда, когда скучающему аристократу приходила в голову идея отдохнуть или развлечься охотой. Любое более-менее живописное озеро надолго задерживало наше продвижение: юнец мог часами торчать на его берегах, вкушая вино из кубка, украшенного самоцветами, и увлеченно что-то царапая в тетрадку, не иначе, как слащавые вирши. Если же на горизонте показывался лес, было еще хуже: обслуга, повинуясь его распоряжениям, бросала лам и грузы, уходила в заросли, чтобы спугнуть дичь и пригнать ее поближе к караванному пути. Туркис, не покидая спины осла, – сроднился с ним, не иначе – с азартом расстреливал кроликов и диких морских свинок из лука. Тушки шли в общий котел, но погоды не делали – что для почти тысячи путников десяток кроликов, да и скота на мясо мы с собой гнали достаточно.
        – Молодой господин, – увещевал сына своего повелителя старший караванщик, единственный, к кому юнец хоть немного прислушивался, – мы выбиваемся из графика! Если не уйдем из этих мест до прихода туманов, передвижение осложнится…
        – Это твоя работа, – высокомерно процедил юнец, – сделать так, чтобы мы не сбились с пути, – и огляделся, – в поисках восторженных зрителей, не иначе.
        Порыв ветра внезапно отбросил конец моего шарфа с виска, на котором должна была быть татуировка, когда его утонувшие в похмельных тенях глаза встретились с моим презрительным взглядом… Напрасно я привлек его внимание.
        Теперь при каждой встрече нас будто бил разряд молнии, и Туркис пытался задеть меня любым способом. Ослик, повинуясь безмолвной команде ездока, постоянно норовил столкнуть с тропы, по которой цепью шел караван. Не раз и не два я рефлекторно уходил с траектории движения невинного животного, заступающего путь. Однажды волевым усилием заставил себя остаться на месте. Было интересно: что он задумал? Юнец, презрительно процедив: «Дорогу, хам!» – с наслаждением оттолкнул меня ногой, оставив след не очень чистого башмака на халате. Не опасно, но унизительно. Поэтому с легкой душой отпустил на волю инстинкты и всегда успевал сместиться в сторону при его приближении. Неудачи еще больше усугубляли желание Туркиса меня достать. Было забавно наблюдать, как он почти падает с осла, не в силах дотянуться ногами до цели. Зачем? Не понимаю.
        Время от времени я обнаруживал песок и острые камушки в башмаках, обуваемых после ночевки, или избыток соли в предназначенной мне порции мяса на ужин… Понятно, что творил эти каверзы не сам отпрыск высшей семьи, но то, что они делались по его распоряжению или личной просьбе, что выше приказа, – бесспорно. Такая наивная злокозненность вызывала лишь снисходительную усмешку. Пакостников не ловил, хотя и чуял их появление рядом с собой и своим ужином. Мусор из обуви вытряхивал – пригодилась привычка тщательно ее осматривать, приобретенная в период ношения хлипких сапог, – пересоленное мясо натирал диким луком и пряными травами, и употреблял, с удовольствием запивая молодым вином... Мое спокойствие и умение видеть насквозь шитые белыми нитками козни еще больше усиливало неприязнь Туркиса. Учитель Доо не вмешивался и лишь ободряюще подмигивал, когда я ликвидировал очередные последствия его мстительных детских выходок. И это наследник? Судьба, храни Туркисов!
        Как-то вечером на стоянке невольно оказался свидетелем истерики, которую юный господин закатил старшему караванщику:
        – Почему ты набрал в мой караван отребье без роду-племени? Мы – Туркисы, а не шайка бродяг или нищих паломников!
        – Все, кто идет с нами, – спокойно ответил караванщик, – оплатили пребывание в наших рядах. Весьма недешевое. Так что смиритесь, молодой хозяин, с тем, что ради прибыли необходимо переступать через личные чувства.
        – Ты глуп! – парень вспыхнул как порох. – Зачем в моем караване я должен терпеть всякую шваль?
        – Может быть, для того, чтобы научиться этому? – караван-баши был невозмутим. – Вас ведь за этим отправил в путь Ваш почтенный отец.
        Однажды, когда спуск шел по достаточно опасной узкой тропе, он снова выехал в столь любимую, но совершенно бессмысленную и даже рискованную инспекционную поездку. Весь караван держался безопасного склона горы, стеной высившегося справа, поскольку слева тянулся обрыв, время от времени осыпаясь камнями. Туркис продвигался навстречу, оттесняя от него идущих. Поравнявшись со мной, юнец разогнул ногу в пинке, вытесняя на осыпь, в полной уверенности, что уж теперь деваться мне некуда. Пришлось взять предоставленную конечность в захват и прямо взглянуть неуемному и надоедливому человечку в глаза, глупенькие и наивные, как у котенка. Чуть надавил локтем на коленный сустав. Лицо юнца накрыла тень страха. Только лишь тень: он не понял до конца уязвимость своего положения и не верил, что кто-то способен причинить ему боль, – но уже что-то начал подозревать. Неслышно и яростно зашипел Сию, в эфирной форме сидящий на моем плече. Ослик оказался умнее хозяина. Скотинка резко застыла на месте, и я, разжав руку, спокойно продолжил свой ход, попадая в такт размеренному шагу связанных поводьями гуанако и их погонщиков. Учитель Доо, идущий впереди и якобы внимательно смотрящий под ноги, расслабил напрягшиеся плечи.
        После этого эпизода, длившегося пару секунд, не больше, оставшиеся дни странствий средь гор прошли спокойно. Видимо, спутники молодого Туркиса оценили возможные последствия его безрассудства и как-то смогли вправить мозги самовлюбленному юнцу. Не отвлекаясь больше на такую ерунду, как наше нелепое выяснение отношений, я смог напоследок налюбоваться Тянь-Мынем и навсегда сохранить в копилке памяти снежные пики его хребтов, поросшие зеленью трав и кустов крутые обрывы, с которых сыпались в пропасть водопады стремительных рек. Зеленые долины в обрамлении суровых серых скал. Бездонные синие озера. Величественное парение кондоров в высоком небе и полные мудрой снисходительности глаза мохнатых лам.
        Прощай, прекрасный Тянь-Мынь. До свиданья, гостеприимная Канамарка.
        
        Караван-сарай Туркисов, где меняли вьючных животных, расположился меж округлых холмов, на самой границе равнин и горных кряжей. Здесь караванная тропа, спустившись с гор, превращалась в имперскую дорогу, что вела прямиком на запад, в Бахар, пересекая плато Алтыгель – южную оконечность Шусина. Намеченный нами маршрут лишь частично совпадал с путем каравана, но эти последние недели нам предстояло передвигаться с комфортом. Предгорья дали возможность Туркисам основать у тракта настоящую факторию. Расторопные слуги спешно открывали ворота загона для вьючных животных и заводили туда лам. За массивной загородкой соседнего лениво жевали жвачку могучие буйволы с саблевидными рогами – видимо, наш новый транспорт. Рядом с прекрасно оборудованной местной кузницей, где можно было починить или заново выковать любой предмет походного обихода, сноровисто снаряжали походную. В представительства Торговых домов тут же устремились купцы, а приказчики следили за работой грузчиков, перекладывавших в возы снятые с гуанако тюки. Внимание всех путешественников привлекала рыночная площадь, на которой продавали припасы и снаряжение для продолжения пути и остатки товаров, не реализованных в столице. Они с интересом, подкрепленным необходимостью, прислушивались к ее шумной суете, бредя по дороге в гостиный двор. Мы тоже посетили базар, где докупили снаряжение, необходимое для передвижения в возках по равнине. Охрана – около ста человек – собралась отдельной группой и внимательно слушала инструктаж своего командира.
        В предоставленных комнатах для постояльцев все вымылись, выспались, отдохнули и плотно позавтракали. Любимый халат, вычищенный за отдельную плату, я аккуратно упаковал в заплечный мешок: в кибитке длинные полы одежды только мешают и путаются в ногах. Облачился в куртку и таоку, перетянул их неизменным поясом, надел подходящие для верховой езды новые башмаки с каблуком, – вдруг удастся проехаться? – зашнуровал наручи и гамаши, тщательно прикрыл голову пестрым платком и войлочной шляпой с широкими полями, так похожими на парус корабля-сокровищницы. Учитель Доо, одетый сходным образом, ждал меня на площадке перед гостевыми апартаментами, негромко беседуя с управляющим караван-сараем.
        Опять, как в Саксаюмане, протрубил горн. Засвистели бичи, гортанные крики возниц ворвались в утреннее безмолвие. Огромные деревянные колеса, окованные железом, с чирканьем высекали искры из булыжников площадки. Караван тронулся. Первой ехала кибитка наследника Туркисов, и что это была за кибитка! На широком грузовом возу, который тянули шесть сильных животных, высился крытый белоснежным войлоком великолепный шатер, внутри которого, судя по размерам, можно было танцевать. Над высокой центральной стойкой гордо реял флаг Туркисов с камоном, изображающим сложенные в пирамиду золотые монеты, с ними перекликалось золото вышивки вокруг прорезанных в боковых стенках и затянутых кисеей окон. Даже я, видевший немало богатых выездов в столице, смотрел на него с удивлением. Далее следовали приземистые и широкие грузовые возы. Тюки с товаром прикрывала плотная ткань, жестко топорщившаяся на сгибах: такой не страшен ни дождь, ни ветер. Предназначенная нам кибитка ничем не отличалась от остальных: сбитая из толстых досок крепкая телега с натянутым на железные ребра войлочным наметом. Внутри с удобством могли бы разместить пожитки и расстелить постели четверо пассажиров, но мы оплатили ее на двоих.
        Первую половину дня обживались во временном доме на колесах. Развернули на хорошо вычищенном войлоке пола постель, чем тут же воспользовался Хранитель Сию. Тубы с документами, кольцо для лука, которое так пока и не пригодилось, пенальчики для кистей и игл вместе с поясами спрятаны подальше в мешки, веера-тешани отложены в сторонку. Походные чашки-кружки сложены в зоне ближайшей доступности, а новый ременный аркан, свернутый в кольцо, повешен на вбитый в борт гвоздик. Ботинки и плотную походную одежду сменили матерчатые тапочки и легкие хлопковые штаны и рубахи – и стоило так долго зашнуровываться перед выездом? Мы с наставником поменяли пестрые канамаркские платки, скрывающие волосы, на куски белого полотна, закрепленные завязками вокруг пучков, и теперь почти не отличались внешне от обслуги каравана. Вот один из них – сидит на облучке, монотонно напевает что-то под нос и изредка лениво пощелкивает бичом по широким спинам буйволов в упряжке, равняясь на едущую впереди кибитку. Ее заняли компания художников и молчаливый чиновник. Интересно, как столь разные по характеру пассажиры уживутся в тесном пространстве возка? Семья математика держалась за нами. Я расшнуровал заднюю стенку, закрепив полотнища парой камней, и помахал рукой щуплому интеллектуалу, отдыхавшему рядом с возницей, пока жена копошилась внутри. Он довольно улыбнулся, блеснув стеклами очков, – пешее передвижение доставляло этой парочке неиллюзорные страдания.
        
        Пообедали в фургоне. В фактории у тандыра колдовал молодой северянин, напомнивший мне Умина крупными кудрями, торчащими из-под под бирюзовой повязки, лиричными очами с поволокой и монументальным носом. Наши запасы пополнились пышными лепешками с хрустящей корочкой, свежей зеленью пряных трав, мясными рулетиками с сочной начинкой. Фляжки хранили прохладу шербета из кизила, кисло-сладкого и вяжущего рот. Сейчас наше обоняние щекотал почти забытый за год аромат северо-западной кухни из дельты рек Окуз и Наксарт. Сквозь раздуваемый сквозняком незашнурованный вход внутрь заглядывало жаркое солнце. Колеса поскрипывали, возница бормотал, войлочный свод колыхался в такт неторопливой поступи буйволов. Клонило в сон. Учитель Доо, разомлев, подремывал, подложив под спину заплечный мешок.
        – Наставник, – лениво спросил его, – почему ты перестал меня учить?
        – Чему? – он приоткрыл один глаз.
        – Ну… – неопределенно помахал ладонью, – всякому этакому…
        – Снимай тапки, прыгай за борт, – пожав плечами небрежно бросил он и добавил, передразнив мурлыкающую интонацию, которой так старательно учила меня актриска, – «дорога-а-ая».
        Прыгнул, не раздумывая. Солнце припекало по-летнему, несмотря на календарную осень. Я бежал за кибиткой, стараясь не отрываться от наставника, высунувшегося наружу из распахнутой задней стенки. Далась же мне эта учеба!
        – Старайся скользить над землей. Не подпрыгивай! – достал из-под войлока и положил мне на голову плоский осколок камня. – Потеряешь – вернешься искать.
        – Ха! – возмущенно фыркнул в ответ на лукавую усмешку.
        – Как ты думаешь, зачем вообще нужен Учитель? – последние пару километров я не думал – берег дыхание. – Если ты слеп и не обойдешься без поводыря, найми его и не морочь мне голову. Я не наставник в семейной школе и не собираюсь вбивать в пустую голову знания, которые можно найти в любом учебнике… Ну-ка, забирайся сюда, – указал рядом с собой, ловко сняв с головы камень. Я встал на борт деревянного основания кибитки, придерживаясь рукой за железное ребро каркаса. – На одной ноге… и отпусти опору. Постой, отдохни. Ты уже запыхался.
        Заботливый какой! Кибитку потряхивало на камнях, попадающих под колеса. Я с тоской бросил взгляд на белоснежные шапки гор. Они отдалились, подернувшись синеватой дымкой, но все еще смотрели вслед каравану. На движущейся повозке было практически невозможно сохранять равновесие.
        – Упаду ведь, – предупредил наставника.
        – А ты не падай, – он по-доброму улыбнулся в ответ. – Думаешь, существуют особые тайные знания и умения, овладев которыми, ты взнуздаешь Судьбу? Может быть, кто-то мудрый и опытный разработал для таких, как мы, методические рекомендации и учебные программы? Увы.
        Раскинутые для равновесия руки устали. Я поймал баланс, заложил их за голову и закрыл глаза. Где-то в районе коленей продолжал журчать голос привалившегося к борту наставника.
        – Предположим, у живого существа появилась нужда подняться на вершину горы. Змея заползет. Птица взлетит. Альпака взойдет. Может ли птица научить змею взлетать на вершину? Может ли змея передать альпаке свой путь меж камней?.. Смени ногу, – я с облегчением поменял позицию и упер в колено левой ноги стопу правой. – Мы каждое утро сходимся в тренировочных битвах. Знаешь, почему ты проигрываешь? Потому что копируешь мои приемы и ухватки. А они рассчитаны на меня. Помнишь, ты негодовал, что я учу тебя ровной спине и пружинным коленям, а не хитрым приемчикам? Мои коронные удары неэффективны для твоего роста и сложения. Ищи свои, весь строительный материал для возведения собственного стиля я тебе дал. Сядь, отдохни, – плюхнулся рядом, вытирая рукавом залитое потом лицо. – Или еще чему-нибудь поучить?
        – Не надо, – горло пересохло, голос звучал хрипло и даже как-то обиженно.
        – Если что – обращайся, я могу, – Учитель Доо пожал плечами и снова устремил взгляд на удаляющиеся вершины гор. – То же самое и с познанием Судьбы. Ты хочешь идти моим путем, но ты – не я. Мои рецепты для тебя бесполезны: мы разные по происхождению, образованию и жизненному опыту. Все, что нужно человеку для обретения себя, у тебя есть. И есть я, чтобы подстраховать в сложных ситуациях, но только – подстраховать. Пора делать самостоятельные шаги по дороге Судьбы, принимать те решения, которые важны именно для тебя. Учитель не должен позволять слепо копировать, он просто поддерживает в собственном становлении. Открывает глаза, прочищает уши и настраивает мозги.
        – Мои мозги уже вроде бы настроены, – буркнул я и старательно поковырял уши, проверив заодно, все ли в порядке и с ними.
        – Но до сих пор так и не поняли главного: каждый идет своим путем. Я шел сам. С помощью Учителя Баа, но сам. Нащупывал собственный путь слияния с миром. Каким пойдешь ты? Не знаю. Решай. Ищи. Я дал тебе практически все, что необходимо для этого: подготовил тело к выживанию, настроил разум на принятие нестандартных решений. Иди рядом со мной. Перенимай то, что годится тебе. Смотри на мои реакции, но вырабатывай свои. Не научить, но научиться… Что тебе нужно на самом деле? Пойми и возьми.
        
        Сейчас, когда путешественники и торговцы уютно устроились под защитой войлочных стен кибиток, стала заметнее наша охрана. Из сотни бойцов львиную долю составляли молодые ребята приблизительно моего возраста. Это были стажеры-Пиккья, которым впервые доверили столь серьезную миссию. Их услуги стоили дешевле, но общая сумма контракта, несомненно, была высока: каравану требовалось не столько качество подготовки, сколько количество охранников. Уследить за сохранностью груза и людей меньшим числом было бы проблематично. Около двух сотен возов, не считая пассажирских кибиток, растянулись на весьма немалое расстояние – и это был еще не самый большой караван. Я читал, что по-настоящему крупные перевозки включали до пяти тысяч животных, навьюченных поклажей.
        Экипировка у бойцов была стандартной: легкие щитки на руках и ногах, шлемы-кабуто «бараний лоб», кирасы из лакированной кожи. Издали они мало чем отличались от караванной обслуги – детали доспеха были прикрыты плащами и головными повязками. Дело свое их командир знал хорошо: каждое утро часть охранников уходила на разведку, а остальных он достаточно толково расставил по ходу движения. Передвигались бойцы бесшумно, стремительным бегом, изредка подсаживаясь перевести дух на облучки телег и кибиток. Во взаимоотношения караванщиков и пассажиров они не вмешивались и вообще держались несколько отстраненно от повседневной путевой жизни. Чьи-либо поползновения прогуляться в гордом одиночестве охрана пресекала мягко, но решительно, и даже юный Туркис не решался их задирать, только брезгливо сморщил нос, когда такое ограничение коснулось лично его.
        Тренировки молодые Пиккья не прекращали: то одна группа молодых бойцов, то другая отделялась на стоянках от основной массы и скрывалась в лесочках или лощинках подальше от любопытствующих глаз, выставив часовых, чтобы посторонние не заглядывали на полянки, где отрабатывались клановые приемы. Ну что же, у каждой семьи свои секреты, и было бы смешно, если бы тайные знания мастеров рукопашного боя смог подсмотреть любопытствующий зевака. Мы с наставником тоже тренировались каждое утро. Поначалу, конечно, за нами присматривали, но ничего особенно интересного не обнаружили, вернее, от души посмеялись над тем, как криворукому мне регулярно достается веером по голове от неловкого и совершенно нестрашного наставника. Зато уж мы развлеклись вволю, отрабатывая корявость движений, призванных скрыть истинную подготовку. Проверку на лояльность мы прошли, и в дальнейшем к нашему уединению относились с пониманием. Пусть лучше думают, что мы просто энтузиасты-неумехи, и недооценивают нас, будет им приятный сюрприз, если что. Все же Пиккья не только охрана, но и шпионы. А ну как кто-то узнает мою истинную фамилию и доложит старшим? От личного шпиона-спасителя, как мне казалось, оторвались еще в Хариндаре. Наверное, спровадив из Бахара, Пиккья потерял интерес к моим передвижениям… хотя наставник, с которым я поделился этими соображениями, лишь иронично хмыкнул. Да и демоны с изнанки давненько не нарушали наш покой. Даже обидно, что моя персона больше не вызывает у них интереса. Может быть, уговорить Сию снова прогуляться на ту сторону мира? А то чувствую себя прямо-таки осиротевшим. Но хранителю было все нипочем: он продолжал скакать с нами на тренировках, отираться рядом с кострами стоянок и общаться с воображаемым другом, лупя лапами воздух и выпрыгивая из засады.
        На очередной тренировке я перестал стараться во что бы то ни стало победить Учителя Доо, отдался ритму движений и окончательно расслабился. Настроение было прекрасным. Осеннее солнце ласкало выцветающий купол неба, ветерок шелестел в кронах деревьев, рассыпая солнечных зайчиков в увядающую траву, паучки летали на стеклянных стропах паутины, холмы зябко кутались в шарфы туманов. Мир пел нежную и немного торжественную песню. В унисон его мелодии на контратаке я повел длинную связку из любимого комплекса «Журавль на взлете»: глубокие выпады, длинные размахи рук-крыльев, вечное парение над вечной землей… Кончик тешаня уперся в горло Учителя Доо. Взгляд напоролся на сияющий радостью взор.
        – Ты нашел свой стиль, Аль-Тарук Бахаяли. Я горжусь своим учеником, – он торжественно поклонился.
        
        Не думал я, что сухие строки обзорных лекций наставника Борегаза о финансовой системе страны так быстро обретут реальный смысл. Основные заботы Мягкого золота – те самые «транспортные издержки» и «недополученная прибыль», над которыми потешался ранее, – стали вдруг близки и понятны. Слава Судьбе, караван по большей части был загружен ничего не боящимися полотном, слитками серебра и редких металлов для столичных кузнецов и ювелиров. Но были там и всякие диковины. Повара Бахара, создавая шедевры для гурманов, ценили необычные компоненты, а канамаркские морские свинки, весьма впечатлившие меня в «Копыте альпаки», были последним писком кулинарной моды. Несколько возов были нагружены клетками с этими верещащими – и регулярно дохнущими в пути – деликатесами. Потеря груза с одного воза не вводила торговцев в убыток. Прибыли, впрочем, тоже не приносила, что лишало смысла перевозку товара на дальние расстояния. Я был свидетелем, как в большой деревне возле ночной стоянки каравана за бесценок скинули предназначенную для Шусина партию плодов гуайявы. Из-за задержек в пути они кое-где помялись и тронулись гнилью. Да, на плато Алтыгель не сажали фруктовых садов, но местные жители и не были охочи до экзотики, поэтому выкупили воз за сущие гроши и корзину вяленой рыбы. Большую корзину.
        Было заметно, что старший караванщик расстроен. Молодой хозяин вообще шипел как рассерженный кот, срывая раздражение на окружающих. И если раньше я бы с удовольствием посмеялся над ними, то к этому времени уже понимал, пусть смутно, роль денег в жизни обычного человека. Тревоги по поводу личных финансов исчезли, не успев возникнуть, когда стало понятно, что семья продолжает меня содержать. Но для остальных людей, как видел в странствиях, этот вопрос был отнюдь не праздным. Однажды, еще в Танджевуре, я отбил у крестьян деревни, через которую лежал наш путь, бродяжку. Мне стало его жаль… да и солидарность с теми, кто, как и мы, месит пыль дорог, заставила ураганом налететь на толпу крепких злых мужиков и вырвать из их рук тощего замызганного подростка, которого били смертным боем. Но когда, едва очухавшись, тот попытался обокрасть нас – сам выдал ему по первое число и еще пару дней отгонял камнями. Он продолжал тащиться следом, ноя и канюча, что «господа неправильно поняли», но я все понял правильно. Учитель Доо не вмешивался, пряча в уголке губ добродушную улыбку. Теперь я не осуждал и тех, кто жаждет денег, не имея их, и тех, кто трудится над приумножением уже имеющегося богатства. Не поддерживал, но и не осуждал.
        Деньги. Ассигнации. Монеты… было неловко и даже как-то противно, что люди в погоне за ними могут терять человеческий облик. Неужели и в моей картине мира финансы должны занимать столь же значительное место? Я ведь не голодаю.
        
        Снаружи с самого утра накрапывал мелкий осенний дождик. Низко висели тучи, затянувшие небо. Влажно. Скучно. Возница нахохлился под плащом. Кибитка монотонно поскрипывала, продолжая свой медленный размеренный ход по тракту. Я висел под крышей, зацепившись за железные ребра каркаса. Тренировался.
        Наставник, уютно кутавшийся в походное одеяло, жестом вернул меня на пол. Расфокусировал зрение, посидел пару минут в напряженном молчании и достал из рукава… – как он даже из рукава простой рубахи может что-то доставать?!! – свиток. Большой. Мы раскатали его по жесткому войлоку, прижав заворачивающиеся края тяжелыми тешанями и той парочкой плоских камушков, которые частенько оказывались на моей голове во время бега. Лист бумаги заполняло изображение человека с будто проросшими внутрь синим и алым перевернутыми деревьями. Корни их гнездились в голове, стволы шли вдоль позвоночника, а мощные ветви раскинулись по рукам и ногам, проникая даже в пальцы. Ствол и ветви синего дерева украшали узлы, а основание носа, соединение челюстей и еще кое-что было отмечено желтыми точками. В углу начертаны пиктограммы храмового наречия: Амене Амакулиса. «Та, что взращивает» – автоматически перевел на бахарский.
        – Это схема кровеносной системы, – Учитель Доо провел рукой по красному дереву, затем по синему, – а это – нервной. Да, – улыбнулся он, поймав мой взгляд на подписи, – эту схему разработала Сюин Юшен, милая девочка. Вот здесь расположено сердце, здесь – легкие, желудок, почки… Примерно так устроен человек. И его уязвимые места совершенно замечательным образом совпадают и с расположением внутренних органов, и с вот этими узлами на ветвях древа нервной системы. Желтым отмечены наиболее доступные и наименее защищенные. Изучай, пригодится.
        Я недоверчиво разглядывал рисунок древесного человека.
        – Чушь какая! Как это может мне пригодиться?
        Наставник тяжело вздохнул и легонько ткнул пальцем в локоть. Боль пронзила от ушей до кончиков пальцев. Даже слезы выступили на глазах.
        – Блок! – скомандовал он, намечая удар в переносицу.
        Плечо сработало исправно, но от локтя руку будто парализовало. Даже удар по предплечью не разбудил рефлексы. Я почти ничего не смог сделать и тогда, когда Учитель Доо перехватил кисть «отключенной» руки и кольнул палец кончиком ножа. Из царапины выступила кровь, но боль пришла много позже.
        – Убедительно, – уныло подтвердил, потирая приходящий в норму локоть.
        – Нервные клетки доставляют в мозг информацию о состоянии твоих органов. При массированной или слишком сильной атаке на какую-либо часть тела сигнал от нее становится приоритетным, настоятельно требуя команды выхода из зоны опасности. При травме обратная связь прерывается: мозг отдает приказ, но часть тела, которая должна ее выполнить, не в состоянии этого сделать.
        Согласно кивнул и совершенно свободно сделал неудавшийся ранее блок.
        – Если захочу, то обездвижу и убью тебя сотней способов, – он любовно огладил узелки синего дерева, – просто исключив возможность тела исполнять команды мозга.
        – Убедительно, – повторил я, ползая взглядом по ответвлениям красного, казалось, заполнившим весь рисованный силуэт. Вспомнилась фраза, горделиво произнесенная на одном из привалов молодым Туркисом: «Золото – кровь империи».
        – Верно! – отозвался наставник. Я и не заметил, как повторил ее вслух. – Экономика, торговля... Караванные пути и золото Туркисов питают страну. Уничтожь их – и государство обескровится, обнищает, ослабнет.
        – Но ведь ты воздействовал не на кровеносную систему...
        – Да. Синее древо – система управления. Чиновники администрации, как нервные клетки, передают данные об окружающей их обстановке с периферии в центр. Нарушь систему – организм, может быть, и будет жить, но нормально функционировать не сможет. Если нанесут удар в нервный узел, вряд ли возможно вовремя отреагировать на опасность, – я согласно кивнул и еще раз потер локоть. – Я мог отсечь тебе палец ножом, и ты не сразу заметил бы потерю управления им. Вот что такое административная система империи в действии: здесь, – он указал на палец на рисунке, – чиновник деревни подает в управу ближайшего города сигнал о том, что все в порядке, – палец Учителя Доо по синей линии провел маршрут до нервного узла в запястье. – Управа города отчитывается о порядке функционирования всех окрестных деревень и поселков, – наставник передвинул растопыренную пятерню от нарисованной кисти до локтя и далее до плеча, – в управу уезда, а затем провинции. Вот они, эти узлы: копчик и поясница для ног, ключицы и основание шеи для рук, – объединил жестом весь человеческий силуэт с пальцев стоп и обеих рук до крупного кругляшка, нарисованного у основания позвоночника. – А управы провинций обо всем, что происходит, рапортуют канцелярии Дворца. Первому министру. Именно сюда стекается вся информация, именно здесь происходит принятие решений и отдаются команды, – он уперся указательным пальцем в изображение головы. – Это Двор императора. Может мозг принимать правильные решения, основываясь на ложных сигналах с периферии? Может ли твой порезанный палец покинуть опасное для него место, если мозг не имеет информации о том, в какую ситуацию он попал?
        – Значит, можно, нарушив связь, лишиться пальца. Или руки… – я задумчиво следовал взглядом за синими разветвлениями нервов. – То есть у Касипомы все могло получиться? Ведь чиновника, способного послать тревожный сигнал, он нейтрализовал! Послушный его воле администратор отправлял в управу города ложные реляции… дезинформировал центр.
        – На время нейтрализовал, – согласился наставник, слегка подкорректировав мое заявление. – Не забывай о налогах и сборах: это обязательные питательные вещества для работы всего социального организма. «Кровь империи», как ты только что изящно выразился. Как только из какой-то части перестает поступать приносимая ею польза, организм ощущает нехватку. Попробуй справиться с повседневными задачами без пальца! Сможешь, конечно, но с дополнительными трудностями. У Касипомы был еще максимум год в запасе для того, чтобы грабить окрестности и наращивать свою силу, но... отделиться? Палец будет самостоятельно решать свои частные проблемы? Каким образом? Отдельный палец, даже самый могучий, не сможет существовать вне организма. Цельный организм же стремится восстановить контроль над всеми своими частями, даже если они пострадали от болезней и ран. Опаснее всего, когда неполадки и расстройства системы прохождения сигналов поражают мозг, – любимый указательный палец Учителя Доо уперся в мой лоб. Да, левый глаз в этом сезоне уже не моден. – Внешне такой человек выглядит вполне здоровым, но нарушение нервных связей в мозгу заставляет его совершать роковые поступки, грозящие гибелью всему телу. Двор принимает противоречивые решения, отдает провинциям взаимоисключающие команды… именно так рушатся царства.
        Я по-иному взглянул на жизнь своего занудливого отца, ежесекундно следящего, чтобы «ноги» империи не завели ее в болото, а «руки» созидали, а не разрушали. И чтобы любая болезнь «почек» или «селезенки» исцелялась нужными снадобьями. Нас, Иса, с рождения учили быть «нервными узлами»: общее законодательство, потоки государственного снабжения, отчеты из самых дальних уголков, заполненные по единой форме… выделять главное и видеть общую картину. А еще замечать мелочи, ибо в процессе управления мелочей не бывает. Даже если лишишься всего лишь пальца, все равно станешь калекой.
        – Значит, Туркисы – кровь империи, а Иса – ее нервы… – задумчиво подвел итог. – Ну, а я должен запомнить смертельно опасные точки организма, чтобы защитить свое тело и воздействовать на чужое. Верно?
        Учитель Доо с улыбкой кивнул, а я с легкой душой и совершенно другим настроением погрузился в изучение свитка. Забавно, конечно, постигать систему управления государством на самом себе. Вот только вряд ли Туркисы имеют отношение к сердцу, качающему кровь и концентрирующему мудрость. Питательные вещества организм получает в желудке. И задача мозга – не дать телу руководствоваться потребностями брюха.
        – Попробуй увидеть в человеке нематериальные вкрапления, – посоветовал мне наставник ближе к вечеру. – Ты знаешь, куда смотреть и что искать. Энергетические каналы нередко развиваются параллельно с нервной системой. Если ты можешь видеть течение энергий в мире, – а ты можешь! – значит, их наличие в организме не должно быть сокрыто от взора.
        И я снова тренировался видеть. День, два… постепенно начинал различать тонкие нити, пронизывающие тела окружающих людей и светящиеся даже сквозь одежду. Да, искорки-узелки совпадали со смертельными точками того рисунка. Ха! Так действительно намного проще. Сил моих хватало ненадолго, но их было достаточно для того, чтобы различить расположения энергетических каналов у двух-трех человек в течение получаса. Кстати, Сию через фильтр такой настройки зрения смотрелся сплошным сияющим пятном, причем неважно, был ли он в материальной или свой родной форме.
        
        Караван, задержавшийся сначала с отправлением, а потом в горах, теперь старался ускорить движение там, где это было возможно, чтобы спуститься с плато Алтыгель до прихода туманов. Наш возница, оглаживая крутые бока буйволов, каждое утро бросал тревожные взгляды на все более плотную дымку, сгущающуюся над лесами и речушками. Вечерами зыбкие щупальца сырости пробирали до костей. Неприятно, но не смертельно. В горах влажные объятия туманов искажали реальность и могли привести к падению и гибели, но на ровном плато, посреди мощеной дороги… способны ли здесь они обмануть? Конечно, караванщикам виднее, они не первый раз идут этим путем. И если время туманов тревожит их, значит, оно действительно опасно. Наследник Туркисов так и передвигался во главе каравана – видимо, чтобы ни одна песчинка, поднятая копытами посторонних буйволов, не опустилась на белоснежный войлок его кибитки, но хотя бы прекратились незапланированные остановки. Молодой господин в последнее время практически не выходил наружу, что меня, безусловно, радовало, зато доставалось слугам, которых с утра до вечера гоняли с многочисленными поручениями. Мы ехали по плато уже неделю. Долгий путь, во время которого ничего особенного не происходило, настроил на легомысленный лад, и даже окрики командира охраны не восстанавливали дисциплину надолго.
        
        Вечером, лениво щурясь на огонь костра и грея руки о кружку с горячим ягодным взваром, размышлял о том, что узнал о Шести семьях. Хорошо, предположим, что Туркисы действительно кровь империи, Иса – нервы, Тулипало – мышцы и бронированные кулаки, но какой прок ее организму от Куккья, Пиккья и Терасов? С первыми вроде бы все понятно: их завели для красоты, – этакие сверчки в расписных клетках. Со вторыми непонятно ничего. А последние… В университетской библиотеке Ланкантая мне попался сборник древних хроник и народных сказаний. Он был не самым популярным чтивом у просвещенной публики: история, лингвистика и фольклор мало интересовали помешанных на механизмах и практичных изобретениях канамаркцев. Но я этот сборник изучил с удовольствием и именно там наткнулся на странную версию древней легенды об Императоре Драконе, объединившем в Империю Пять царств: Зебанавар, Танждевур, Бахар, Канамарку и Шусин. Самые разные ее варианты были собраны в библиотеке Иса, но той, что хранилась в Ланкантае, у нас не было. Архаичный слог хроник донес до меня сквозь века историю о том, как Стальные Соколы потеряли Бахар.
        В давние времена в Танждевуре и Бахаре правили монархи-цыны, в Канамарке и Шусине все серьезные вопросы решали советы лучших людей. На троне Бахарского царства, как гласила хроника, сидел тогда очень умный цын из рода Терас, буквально помешанный на науке. Кануло ли его имя в воды реки времени само, или Семья специально стерла память об этом искателе тайн – неизвестно. Поставив себе цель вывести совершенное творение и посрамить богов, создавших человека столь уязвимым и хрупким, цын экспериментировал над живыми существами, игнорируя временные, как он говорил, неудачи. Пока же по коридорам дворца, тоскливо взирая на его обитателей, ползали скрюченные, колченогие, беспомощные уродцы, трясущие головами и пускающие слюни – выжившие жертвы «условно-удачных» улучшений. Более опасные экземпляры содержали в дворцовом зверинце. Паря мыслями в горних высях, владыка не замечал того, что творилось под носом: глухого ропота народа, недовольства знати, неподобающего чувства, вспыхнувшего между командиром дворцовой стражи и его старшей дочерью. Придворные дрожали от страха: кто следующий падет жертвой экспериментаторского зуда монарха? А реализовать вполне естественное в такой ситуации желание сменить цына на другого, более подходящего, – варианты были – мешала гвардия.
        Гвардия цынов целиком формировалась из воинов племени хенгов – варваров кайджунских степей. Дворцовые обитатели, даже слуги, презрительно кривились, когда попадали в поле зрения непроницаемых, холодных глаз неподкупных псов владыки, но боялись безумно. Невысокие, широкоплечие и чудовищно сильные, с искривленными ногами прирожденных наездников, они были искусными бойцами, фанатично преданными клятве, которую дали их предки основателям правящей семьи, призвав в свидетели Судьбу и Смерть. Под такой охраной цын мог не опасаться недовольства знати. До тех пор, пока первым не пролил их кровь. Когда он повелел явиться в свои лаборатории десятку лучших гвардейцев дворцовой стражи, чтобы поработать над улучшением их боевых качеств, его участь была решена. Как гласила легенда, клятва была нарушена именно пытливым исследователем, и у вождя хенгов, командира дворцовой стражи, оказались развязаны руки. Говорят, тогда сама Смерть разгневалась, а со Смертью в Бахаре не шутят. Мятеж? Нет. «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе», – я любил эти строки великого поэта Чилало Куккья, чинки по происхождению [31]. Чувствовал, насколько они правдивы. Судьба, Смерть и мечи гвардии вознесли бывшего командира дворцовой стражи на престол Бахара под именем Пинхенга Дракона, дали в жены любимую – старшую дочь бывшего владыки, и остальным Терасам пришлось с этим смириться.
        Немаловажным поводом к смирению оказалась неожиданная поддержка нового цына Шусином. Их старые роды были связаны с бахарцами брачными и кровными узами, тесно переплетая экономические и политические интересы двух стран, поэтому не могли оставаться в стороне. Когда глава Совета Мудрых, самолично прибывший разбираться в неурядицах соседей во главе отборных отрядов, нашел во дворцовом зоопарке своего потерянного сына, радостно виляющего хвостом, его разговор с новым цыном пошел совсем не в том направлении, в котором задумывался. Юноша был отправлен в дружественное государство с посольством, надеясь на заключение выгодных торговых соглашений. Посольство было представлено цыну и в полном составе проследовало в лабораторию, откуда смогло выйти лишь частично: те, кому повезло, не выжил, а оставшиеся в живых пополнили список «неудачных улучшений». Наследник главы, покрытый густой шерстью, наделенный, кроме хвоста, полным ртом крепких конических зубов, способных перекусить меч, обретший невероятную регенерацию и силу, но обладающий разумом пятилетнего ребенка, был, видимо, признан достаточно успешным результатом эксперимента. Вот только его отец не был с этим согласен.
        Единого решения по поводу переворота Совет Мудрых так и не принял. Подгрести под себя Бахар шусинцы не могли: не тот был кусок, чтобы проглотить, не подавившись. Дальнейшее я помню из хроник нашей семьи: Синахсаргон Иса, тогдашний глава Совета Мудрых, оставил семье подробный отчет. «Я беру на себя ответственность за утрату свободы Шусина, – писал он. – За Императора Дракона свое слово сказала бездна грядущих веков, и я не имею права отказать в них своей стране...»
        Будущее. Мой предок всем сердцем жаждал, чтобы оно у нас было, ибо тех, кто прятался в стороне от шторма событий, сметало со скрижалей Судьбы. Только пройдя через жернова потрясений, боли и потерь, можно остаться в истории. Взнуздать ее, как норовистого жеребца, выдержать в бочках, как сок плодов благодатных долин, вознести себя и своих потомков над потоком времени, чтобы род существовал вечно. Все это требует жертв. Край вольных наездников и виноделов стал первой провинцией новой империи. Добровольно. И цын Пинхенг Дракон стал Императором Драконом.
        В горах Тянь-Мыня, вотчине Туркисов, тогда не существовало единого государства. Были отдельные города – торгово-ремесленные республики, самостоятельно ведущие хозяйство и управляемые советами городов, – и Совет Старцев Гор, решающий общие проблемы. Следует заметить, что в Совет Старцев Гор входили главы республик, то есть те же Туркисы, ибо деньги служили надежным пропуском во власть. Для защиты от бунтовщиков, разбойников и потенциальных захватчиков, а также для объективного разрешения административных споров Совет Старцев Гор нанимал вождей с собственными дружинами из воинственных племен юга. Но реальная угроза экспансии Бахара в горную страну позволила вождю заломить такую цену за службу, что все Старцы, как один, развели руками. Денег было жаль. Командующий наемниками пригрозил силовым захватом власти, если запрошенное не будет выплачено. Совет заседал неделю… и сдал край на милость Императора Дракона. Решили, что он им обойдется дешевле. И не прогадали.
        Император не жаждал лишать жизни родичей любимой жены, но и оставить их на родных просторах, где трон, на который они могли претендовать по праву рождения, маячил перед носом, искушая близостью власти, было опрометчиво. И тогда он сделал гениальный ход, пожаловав семье императрицы сдавшуюся территорию. Для горцев были привычны правители, пришедшие со стороны – практика найма независимого управленца давно переросла в традицию, – а Терасы, сбросив с плеч груз страха за свои жизни, со вздохами облегчения удалились в горы. Зализывать раны и обустраиваться. Их место в Бахаре заняла семья Иса, оставив союзный Шусин под управлением Совета Мудрых.
        Присоединение Танджевура произошло еще проще. Воинственные цыны юга испокон веков предпочитали решать проблемы силовыми методами – что еще можно было ожидать от военных вождей? Махавир Тулипало, узнав о смене власти, решил под шумок изъять у северных соседей часть территории… и потерял царство. Сама Судьба направляла железную поступь полков Императора Дракона, усиленных конными отрядами Шусина и горными егерями Канамарки. Удрученный Махавир, плененный на поле боя, принес империи Танджевур на блюдечке. Но и его семья не сильно пострадала от жестокости захватчиков. Впечатленный воинской доблестью южан, дорого продавших независимость родного края, Император Дракон передал им во владение Шусин, пообещав его жителям, которые всегда были дружественны бахарцам, что новая власть не будет вмешиваться во внутренние дела провинции. Таким образом, лояльность шусинцев была сохранена и гарантировала покорность Тулипало, вынужденных смириться с подчиненным положением – бунтовщикам, буде они случатся, не на кого было опереться.
        Но не только дарами привязал к себе высшие семьи тот, кто сшивал империю из лоскутов независимых государств. Иса, Тулипало, Терасов и Туркисов связали вечной клятвой личной покорности Императору Дракону и его роду. Свидетелями клятвы стали гвардейцы-хенги, посадившие своего вождя на трон и хранящие в веках незыблемость империи. Почему ни одна из завоеванных или подчиненных договорами провинций не вернула независимости? Потому что править ими стали чужаки, истово преданные императорскому престолу. Не знаю, как звучала эта клятва, хроники таких подробностей не сообщали, но мне стало понятно теперь, кто были те призраки-воины, о которых поведал Учитель Доо в праздник Двух лун.
        Какое место в этом ребусе государственного строительства занимал Зебанавар с загадочными Кьяя, и чем мотивирован был их «исход» в Танджевур? Не знаю. Слова старой легенды, встретившейся мне в Ланкантае, и семейные хроники Иса не касались истории запада. О непростой судьбе Роз я тоже услышал лишь недавно, из уст Учителя Доо. Вникать в подробности не хотел, чувствовал, что эта тема для наставника болезненна. Что же, надеюсь, что когда-нибудь смогу сам заполнить пробел, а пока складывалось впечатление, что Зебанавар появился в империи из ниоткуда.
        Сейчас, спустя почти тысячу лет после смерти Императора Дракона, первого Пинхенга, оставившего огненный след своей жизни в веках, я видел, что страна переживает не лучшие времена. Может быть, тревогу породило пророчество Эгиалая, по прихоти Судьбы прозвучавшее в гостеприимном доме Шандиса Васа, а может быть, в самом воздухе было разлито ожидание потрясений. Улицы городов, в которых мы побывали, были усеяны золотом и человеческой мудростью, которые никто не подбирал – они были просто никому не нужны. К добру ли такая утрата смыслов? «Бездна зовет»…
        – Кто такая «сестра бездны»? – Учитель Доо поднял взгляд от кружки горячего отвара, удивившись вопросу.
        – Дитя пророчества, – молвил после недолгого раздумья. – Ключевая фигура Судьбы на божественной доске для игры в чатурангу.
        – Девчонка? – я пренебрежительно скривился.
        – Не обязательно, – наставник пожал плечами. – «Сестрой бездны» может быть кто угодно, здесь важно лишь указание на родство.
        Я подумал еще немного и выдвинул следующее, на мой взгляд, вполне логичное предположение:
        – А вдруг Дитя пророчества – это я?
        – Или я! – захохотал Учитель Доо. Отсмеявшись, кивнул в ответ на мой скорбный взгляд. – Нет, друг. Не мы «осчастливлены» этим жребием. Дитя пророчества несвободно в выборе своего пути. Судьба и Смерть ведут его туда, куда им нужно, невзирая на желания и попытки изменить предначертанное. Ты чувствуешь в себе эту несвободу?
        Я вспомнил, как рисовал фреску, как меня «несло» в подвале Шаи в разговоре с Балькастро, как врывался в парадный зал, чтобы поймать Бу… А вдруг это оно и есть?
        – Н-ну… что-то такое было…
        – «Н-ну...», – передразнил наставник. – Это не «несвобода», друг мой. Это твои собственные поступки, следствия твоих решений. Не перекладывай ответственность за них на плечи Судьбы. И все же с нами предсказанное Эгиалаем, безусловно, связано: не зря слова из прошлого зацепились в памяти. Посмотрим, куда и к кому приведет наш путь. А сейчас – совершенно свободно и добровольно отправимся спать. Завтра нас ждет очередной длинный день.
        
        Завтрашний день действительно оказался длинным. Меня разбудила заковыристая ругань возницы, из которой я понял единственное слово: туман. Да уж! Такого тумана я не видел даже в горах. Пространство исчезло, кибитка будто стояла на месте, окруженная плотной белой пеленой. Медленно проплывал мимо пейзаж, словно нарисованный размытой тушью на заднике театральной сцены: вырастали из-под земли смазанные контуры холмов и купы деревьев, нечеткие абрисы рек, серебристыми стрелами пронзавших подушку плато. Время? Времени здесь было предостаточно, и оно было физически ощутимым. Мы мерили временем расстояния – туман стал нашим постоянным спутником. День пути, два, неделя... Теперь по вечерам у костров не собирались компаниями, не шутили и не пели песен. Охрана отменила тренировки и перешла на усиленное патрулирование каравана.
        В один из таких туманных дней мы с Доо шли рядом с кибиткой.
        – Помнишь прибытие Мудрейших? – вдруг спросил он.
        Я кивнул, вспомнив Баа, элегантно вышагивающего из облака.
        – Это называется «облачный шаг». Они преодолевают космические расстояния таким образом. А первый этап овладения умением путешествовать с облаками – ходить сквозь туман. Вот этим мы с тобой сейчас и займемся. Дай руку, закрой глаза и вместе со мной сделай шаг. Готов?
        Я закрыл глаза и шагнул вместе с наставником, а когда открыл их, увидел проезжающую мимо последнюю кибитку каравана. Она одна была такая, с выкрашенными зеленой краской колесами.
        – А теперь возвращайся, я буду рядом.
        – Но почему в тумане?
        – Неужели ты не видишь, насколько условно здесь пространство? – Учитель Доо выглядел удивленным. – У тебя развитое воображение: представь нашу кибитку и шагни к ней… Сначала пользуешься подходящими облаками и туманами, а потом сможешь творить их сам.
        – Ничего я не вижу…
        Ворчание мое было оправданным. Я действительно не видел ничего. Но ведь и вправду, какая разница, куда ступать, если ноги ниже коленей тонут в молочной пелене? Откуда я знаю, на какое именно расстояние от этого места встанет моя стопа? Не через туман ли первый раз меня провел за грань, в Запределье, лихой бродяга снов Хранитель Сию? Вспомнил скалы, тропу, ведущую вниз, к долине, в которой раскинулся сонный город, бастионы крепости с флагами на башнях. Коснулся руками плотного сырого воздуха, раздвинул его седые космы, шагнул и... Вот она. Цитадель дефенсоров Первого Центрального округа. Еще один шаг – и камни привычно зашуршат по крутым склонам, осыпаясь. Смогу ли вернуться обратно? Душу накрыла тень опасения. Развернулся, как можно четче представил маяк кибитки, рыжеватые камни караванной тропы, снова шагнул в кисель облаков, запутавшихся в зубьях чуждых хребтов.
        Скрип колес. Фырканье буйволов. Позвякивание упряжи. Монотонное бормотание возницы. Привычные звуки, приглушенные туманами плато Алтыгель. И почти родной голос наставника:
        – Что-то ты подзадержался! – он сердито грозил мне пальцем, а я ликовал. Вернулся! Смог!!! Камень упал с души.
        Сию метался по крыше кибитки, раздраженно и испуганно шипя. Что, хранитель-недотепа, потерял хозяина? Я был доволен, что смог утереть ему нос: теперь ходить в мир изнанки смогу и сам. И вообще… У меня получилось! Я научился перемещаться с облаками и туманами!
        Я с удовольствием сновал туда-сюда: от головы каравана в его хвост и обратно – осваивал облачный шаг. Замечательно выходит!!! Учитель Доо присел на облучок рядом с возницей и почесывал обиженного на весь мир Хранителя Сию за ушком.
        – Хватит, друг мой, – остановил меня, наконец, наставник. – Сам принцип перемещения ты уловил. Навык закрепил. Теперь – только осторожность и ответственность!
        – И я в любой момент могу оказаться там, где представлю?
        – Нет, ученик, – остудил энтузиазм Учитель Доо. – Необходимо, чтобы одновременно и там, откуда шагаешь, и там, куда хочешь попасть, стелились туманы, бродили облака. Создавать их самому тебе не под силу. Пока. Так что не уходи гулять без Сию, он замечательный проводник. Сможет вывести откуда угодно в привычные вам обоим места, не заблудишься.
        – Опять тренировки, – обреченно вздохнул под удовлетворенное утвердительное урчание учителя и хранителя. Точно, спелись!
        
        Ночью Сию привел меня дорогой снов в крепость Второго Центрального Округа. Здравствуй, дорогая изнанка! Чем удивишь на этот раз? Невидимые и неслышные, мы крались узкими переходами вдоль стен, растворяясь в тенях и прислушиваясь к любому шороху. Тревога и беспокойство витают в воздухе. Два черных силуэта в плащах на фоне звездного неба, заглядывающего в бойницы, ведут негромкий разговор.
        – Граница истончается, – голос демона хрипло скрипел, как не смазанные колеса кибитки. – Десяток аколитов недавно чуть не попали на тот свет прямо с тренировочной площадки. Если не уследим – проблемы грядут немалые.
        – Храмы увеличили число служб, но, сам знаешь, не сильно-то готова молодежь к священству. Не хватает энергии молитв, чтобы держать крепкий щит от вторжений с того света. Мне на востоке стало легче в последнее время: такое ощущение, что прорехи между мирами зарастают сами. Да и Фьеско давно не жалуется, а как ныл… – саркастично ухмыляющийся горбоносый профиль собеседника словно вплавило в стену лунным бликом. – Попроси аббатов своих монастырей увеличить количество послушников и братьев за счет более благополучных округов.
        – Ты, кстати, выполнил дурацкое поручение – обеспечить слежку за мелким бесом, учеником какого-то потустороннего колдуна?
        – Некогда было. У нас поначалу пропала группа детишек – низших, еще не научившихся оформляться, а потом грань затвердела настолько, что лишь квалифицированные ходоки способны проникнуть сквозь нее. Тратить ценный ресурс их умений на капризы Балькастро…
        – Это было распоряжение монсеньора Иниго, – демон заскрежетал совсем уныло. – А я где найду свободных шпионов, если все мои люди заняты спасением проваливающихся на тот свет? У меня на глазах истончается грань!
        – Ну, проваливаются, и что? Сами ведь вернуться смогут, тяжело там нашим жить, а родина тянет магнитом...
        – Не скажи! Вспомни давний случай с сеньором де Норона.
        – Он не смог достойно переродиться, такое, увы, бывает, – утешил собеседник.
        – Ну да, самоуверенный идиот лишился остатков своих и без того неразвитых мозгов! А потом эта груда мышц и убийственных боевых навыков провалилась на тот свет!
        – И что?
        – Был скандал. Круг Отшельников тогда чуть не раскатал по камешкам Палатий с коллегией пресвитеров. Всем досталось: и магистрам, и примицериям, и ректору. Апокрисиарий рвал на себе церемониальные одежды, а ведь они были с драгоценнейшим напылением из морских минералов…
        – Монсеньор Сальчи? Этот скряга? Рвал? – элегантно задрапированный в плащ высокий и гибкий, как хлыст, демон совершенно неэлегантно фыркнул.
        – Именно! – скрежещущий демон горячился. – Князь тогда надолго лишил дефенсоров Второго Центрального светских милостей, а Патер отозвал благословение с нашего экзархата. Храмы полгода молитвами не могли укреплять границу… с этого, видимо, начались мои несчастья.
        – Ну, не прибедняйся, дом Сорбелло, – хмыкнул собеседник, хлопнув того по широкому плечу. – Какие «несчастья»? В те времена ты еще только осваивал свое призвание, примицерием дефенсоров был нынешний ректор Лиматола, а монсеньор Иниго пошел на повышение в Первый Центральный. Сейчас же именно ты являешься старшим дежурным дефенсором второго по значимости округа патримониума. Балькастро оступится – займешь его место…
        – Да, я хочу занять его место! – зашипел скрежещущий. – Вечный Второй. Вечный второй!!! Душа горит от того, что подлый цивий втерся в доверие к монсеньору Иниго и встал выше благородных нобилей. Ты ведь помнишь, он пришел к нам через орфанотрофию, коллегию канторов… Прикрыть бы эту лавочку, разбавляющую кровь клира низкорожденными! А теперь возомнивший о себе невесть что простолюдин рассылает нам, грандам, тупые повеления, веля следить за никому не нужными юнцами. И Фьеско – они ведь однокашники – во всем поддерживает приятеля. Почему монсеньор Иниго так снисходителен к ним? И что им на самом деле нужно от нас?
        – Свяжись с домом Монтанадо, он ведь тоже нобиль. Может быть, мы вместе сможем повлиять на монсеньора и вернуть высокие посты тем, кто должен их занимать по праву рождения.
        – Уже обменялись парой писем. Но ты прекрасно знаешь, что старший дежурный Монтанадо с детства был парнем непростым. Что он крутит в своем Северо-Западном округе – неизвестно, но дела там, кажется, завязываются мутные. Не хочу замараться.
        – Как бы то ни было, гранд и сын гранда никогда не пойдет против законов чести. И в этом наше отличие от бесфамильных шавок, вышедших из низов, – собеседник помолчал и добавил, словно его озарило. – А ты беседовал с нотариями? Всей информацией об обстановке в патримониуме владеют именно они. Может, помогут разобраться в этом запутанном клубке интриг? У меня есть племянник...
        – Знакомы. Мой младший брат секретарем нотария регионария подвизается, – дом Сорбелло потер лоб, увенчанный ветвистыми рогами. – Лоботрясы оба. Ни черта не знают, а если знают – молчат. Нет, нам нужны связи с кем-то повыше. Или в коллегию выходы найти, или из окружения примицерия нотариев нужную душонку приручить… Да и канторов со счетов сбрасывать негоже. Могут проникнуть туда, куда и нам, и нотариям ход заказан. Они не родовиты, потому продажны за мзду малую.
        Демонические интриги были хитро закручены и не слишком-то интересны, смысл беседы ускользал от понимания, но мы с Сию старательно внимали негромким речам, азартно блестя друг на друга глазами и боясь пропустить хоть слово. Какая странная жизнь течет в Запределье!
        – А как вообще обстановка в твоем округе, дом Чилано? – помолчав, перевел разговор Сорбелло.
        – Неплохо, в общем и целом. Восточный округ по итогам года вышел на показатели устойчивого роста. Когда граница окрепла, литургического запаса энергии стало хватать не только на защиту от того света, но и для обустройства экзархии. Общей картины не вижу, конечно, ей владеют лишь нотарии, а к ним я не вхож. Заносчивые, сволочи, будто не такие же, как мы, Рыцари Порядка…
        – Нотарии перерождаются лишенными фамильных и сословных связей, им не позавидуешь...
        – Да знаю все, – отмахнулся старший дежурный Восточного округа, – псы Престола: вынюхивают, выискивают, записывают... Народец экзархии, кстати, потихоньку жирком обрастает. Хочу предложить монсеньору Иниго похлопотать перед ректором о введении нового налога. Содержание полевым дефенсорам повысить.
        – И себя не забыть! – хохотнул утробно дом Сорбелло.
        – И тебя, – многозначительно кивнул дом Чилано.
        – Поддержу, – быстро согласился собеседник. – Кстати, брат твой вроде бы служит при дворе. Близок к Князю? Может быть, через него...
        – Оставил светскую карьеру, готовится принять сан, – не без гордости в голосе ответил дом Чилано.
        – О-о! Он оказался способен на такое перерождение? Это возвысит фамилию, – уважительно покивал рогами Сорбелло. – А мои младшие размножаться решили…
        Слушать рассказ о родственниках демонических незнакомцев стало совсем не интересно. Мы с Хранителем Сию переглянулись и отползли в гущу теней. Оттуда он выдернул меня в нормальный сон без сновидений. Но разговор я запомнил, даже не знаю, зачем.
        
        Выход с плато Алтыгель начинался бутылочным горлом ущелья. Пеньки полуразрушенных скал высились слева и справа от торгового тракта, лишь у подножья прикрытые лесом. До мягкой округлости хребтов совсем старых гор им было уже не так и далеко – пара-тройка столетий. Скоро мы спустимся в долины Шусина, отделимся от всех и повернем на север. Учитель Доо заранее обговорил все вопросы со старшим каравана, отложил из нашего «золотого запаса» остаток суммы на оплату услуг, и сейчас мы просто любовались медленно меняющимся пейзажем, выплывающим из тумана. Где-то на краю восприятия маячили группы людей. В этом не было ничего необычного: последние дни, когда туманы стали слабеть, тракт не был пустынен. То и дело встречались как попутные, так и встречные крестьянские повозки, компании бродячих торговцев, различных размеров отряды наемников-Пиккья, так что мы уже не особо обращали на них внимание. Одна компания собиралась впереди, по ходу колонны, вторая – в его хвосте. А кто-то стоял цепочкой по окружающим тракт скалам. Внезапно пришло понимание: занимают господствующие высоты. Кто это? Опасности, угрожающей конкретно нам, я не чувствовал, да и охранники продолжала вести себя как ни в чем не бывало… где, кстати, их разведка? Мы с наставником недоуменно переглянулись: уж больно это походило на... засаду? Но на кого? Мы не чувствовали к себе особого внимания. Вдруг Учитель Доо подобрался и хлопнул себя ладонью по лбу:
        – Все же засада! Не на нас с тобой, а на весь караван! – и заторопился к головным кибиткам, в которых перемещались караван-баши: главные над возницами, обслугой, торговцами и охраной.
        Я последовал за ним, сдерживая любопытство. Однако мы со своим предупреждением не успели, события начали разворачиваться без нас.
        Полуденное солнце развеяло последние хлопья тумана и отразилось от сомкнутых щитов и начищенных стальных лат. Дорогу заступало походное построение воинов. Караван встал. Остановились и мы, напряженно пытаясь вникнуть в суть происходящего. Воины, преградившие выход из ущелья, не походили на наемников или бандитов, они выглядели, скорее, отрядом регулярной армии. Какие вопросы у них возникли к нашему каравану, да еще и в таком месте?
        – Слава Судьбе! – радостно поспешил к ним старший караванщик, с облегчением узрев на щитах гравированное изображение золотого Императора Дракона на лазурном поле. – Чем мы можем помочь славным воинам Тулипало?
        И внезапно споткнулся, захрипел и упал, пятная кровью рыжие кирпичи тракта. Его горло пронзила стрела.
        Облако стрел вылетело из-за спин стальных кирас и накрыло голову колонны, сея панику и раня буйволов, заставляя возниц и мирных торговцев искать укрытие. Отступили к середине обоза и мы. Краем глаза заметил на вершине одного из холмов мельтешение разноцветных флажков. Раздался резкий звук, похожий на звонкое пение горна. Солдаты пришли в движение.
        Передняя шеренга выхватила из ножен мечи и, плотно сомкнув строй, медленным, размеренным шагом двинулась навстречу каравану. Во взглядах воинов не читалось ровным счетом ничего хорошего для нас. Для всех нас. Наша охрана, повинуясь четким командам старшего, тоже обнажила мечи. В хвосте слышались шум, лязг металла и лошадиное ржание… конники? Откуда? Надрывно заревели буйволы, раненные новой тучей стрел. Одна из них просвистела возле уха… я закатился под кибитку. Сдюжат ли одиночки-Пиккья против профессионального воинского соединения? Не уверен. В том, что нападающие – регуляры, сомнений не осталось. Бросаться на помощь охране я не спешил: тактика защиты каравана не была мне известна, а путаться под ногами у специалистов не хотелось. Учитель Доо, пристроившись рядом, тоже пока не вмешивался.
        – А чего это мы здесь лежим? – с легкой иронией прозвучал спустя несколько минут, наполненных шумом сражения, его вопрос. – Пойдем-ка найдем местечко получше, лично мне отсюда совсем ничего не видно.
        Наставник двигался от укрытия к укрытию короткими перебежками, я следовал за ним. Хранитель Сию в эфирной форме намертво прилип к плечу. Стремительным рывком мы беспрепятственно взлетели на крышу передвижного дворца Туркисов – их кибитка была самой высокой, а каркас максимально укрепленным. Перед нами развернулась панорама битвы. Отличный наблюдательный пункт, и защищать его будут до последнего, не ради нас, конечно, а ради наследника, притихшего внутри. Интересно, как он там? Я отбил шальную стрелу. Еще несколько вонзились в войлок шатра.
        Охранники к этому времени развернули боком тяжелые повозки с оббитыми сталью бортами в голове и хвосте колонны. Из них получились неплохие бастионы, огрызающиеся тучей дротиков, метательных копий и гранат с дымным порохом. Остальные Пиккья рассыпались небольшими группами, пытаясь обойти с флангов и зайти в тыл к пехотинцам, расстроить боевой порядок, потому что пробиться сквозь стену их щитов было немыслимо. Весьма необычным было и оружие нашей охраны. Кроме мечей, я разглядел различных размеров шесты с трезубцами, крючьями наподобие серпов, просто длинными острыми наконечниками с обеих сторон. Кто-то раскручивал над головой цепи с гирьками или жутковатыми загогулинами на концах. Атака была стремительной и успешной. Лучников вынудили отступить в глубину строя пехотинцев, укрыться за их щитами. В рядах регуляров пролилась кровь, слышались стоны и сдавленная ругань. Теперь Пиккья хищно кружили рядом с железной «черепахой», выискивая бреши в защите и немедленно атакуя при любом удобном случае. Мы не видели, что происходило в хвосте нашей колонны, но, судя по звукам, примерно то же самое. Пассажиры и обслуга каравана затаились, только изредка в лязг мечей и визг стрел врывались чьи-то панические вопли. Буйволы глухо мычали, пытаясь вырваться из упряжек, орошая пеной и кровью тракт. Половина была утыкана стрелами, как ежи. Нескольким обезумевшим от боли животным удалось выломать массивные оглобли и убежать, сметая на своем пути и охрану, и врагов. Возы сбились в кучу, некоторые опрокинулись, погребя под грудами рассыпавшегося товара мертвых людей и скот. «Черепахе» тоже изрядно досталось – не везет в этой схватке животным! Казалось, перевес в битве склоняется на сторону нашей охраны, но тут с вершины холма снова донесся звук горна и взметнулся новый флажок. Ярко-зеленый.
        На ближайших склонах скал возникли скрытые доселе легко вооруженные воины, заскрипела натягиваемая тетива десятков луков. Еще лучники! Наши охранники-Пиккья оказались перед ними как на ладони, и стрелы немедленно начали находить свои цели.
        Часть Шипов отделилась от основной массы сражающихся и, повинуясь молчаливым жестам-командам старшего, бросилась к склонам, стремясь уничтожить стрелков. Вскоре дождь стрел стих, но и охрана понесла немалые потери.
        Совсем по другому сценарию разворачивалась схватка у возов, где на облучках достаточно часто висели трупы возниц. Тяжелая пехота с головы и хвоста блокировала караван в ущелье. Пиккья были вынуждены сражаться бок о бок, что мешало свободе маневра и обычному стилю боя этих одиночек. Пехотинцы медленно теснили их к центру колонны, легко отбивая безумные героические атаки хорошо подготовленных, но совсем не предназначенных для войсковых операций бойцов. Еще немного, и охранники закончатся, а весь караван будет уничтожен. Напавшие не щадили никого: легкая кавалерия, кружившая в стороне, перехватывала и рубила беглецов.
        Ситуация становилась все опаснее. Мы, конечно, заплатили за свою защиту… только не всегда деньги сохраняют жизнь. Вмешиваться, похоже, придется.
        Учитель Доо застыл, напряженно вглядываясь в группу воинов, расположившуюся на ровной площадке на вершине невысокой скалы. Именно оттуда во время боя поступали команды отрядам: вымпелы разных цветов, сопровождаемые хриплым воплем горна, поднимались то в одном, то в другом порядке – управляли залпами лучников, давали сигнал отхода конникам и наступлению пехоты.
        – Нам туда, – указал на площадку наставник и пояснил, спрыгивая с крыши кибитки. – Командный пункт.
        Я прыгнул за ним в окружившую шатер кровавую мясорубку, чуть не угодив под удар короткого меча пехотинца в блестящей стальной кирасе. Хранитель Сию выгнул спину и зашипел, нагоняя потусторонний ужас на врагов. Парочка ближайших воинов отшатнулась от нас – какое видение он им навязал? Учитель Доо поднял брошенный меч, я последовал его примеру и пристроился чуть позади, защищать спину наставника. Основной бой кипел в стороне: охрану теснили все дальше, вглубь каравана, – но и здесь хватало врагов.
        – Прорвемся, – спокойно заметил Учитель Доо и указал направление.
        Я согласно кивнул.
        Если кто-нибудь слышал мои восторги по поводу мастерства наставника во владении тешанем – пусть забудет их. Учитель Доо был мечником. Гениальным мечником. Прирожденным и эффективным. Я сравнивал строй пехотинцев с машиной – наивный! Настоящей машиной оказался именно он. Никаких финтов и уклонений, никаких изящных приемов фехтовального искусства. Он шел сквозь скопления врагов как нож сквозь масло, экономными движениями расчищая себе путь. Это была такая работа – расчищать себе путь, – и он делал ее хорошо. Вжик-вжик! По обе стороны от его пути валились тела, надсадно хрипя и булькая кровью. Я отвел удар с фланга и отклонил пару стрел. Сию шипел на плече, рассылая во все стороны волны паники – вот и нашлось боевое применение хранителю. Мир снова пел, маршировал, бил в литавры…
        Мы прорвались к командному пункту налетчиков даже не запыхавшись – основная масса солдат все же сражалась далеко от подходов к холму. Не заметил, как влетели на площадку: я просто колол, рубил, отбивал, заслонял… пока колоть и рубить оказалось некого.
        Покрытый кровью с головы до ног, Учитель Доо уже стягивал локти оглушенного командира его собственным плащом.
        – Синий-синий-алый флажки, – дал указание. – Подними на шесте и дай сигнал горна.
        Я бросился к сваленным в кучу шестам и затоптанным флажкам, выдергивая нужные из-под бьющихся в агонии тел. Встал на край площадки, придерживая ходящий ходуном шест, и поднес к губам смятый горн. Медяха издала змеиное шипение, отказываясь звучать. Или я что-то делаю не так?
        – Губы трубочкой, язык лодочкой, – подсказал наставник, продолжая упаковывать захваченного командира. – Дуй сильнее.
        Я послушался. Звонкий вопль горна перекрыл шум боя и сбился на сип. Солдаты, повинуясь сигналу, начали отходить в лес, сохраняя боевой порядок. Вот это выучка! Оставшиеся в живых охранники опустили мечи, устало вытирали залитые потом и кровью лица, не веря своему счастью. Казалось, они уже готовы были проститься с жизнью и только думали, как продать ее подороже. Но вдруг, словно по мановению волшебной палочки, грозный враг отступил. Победа? Пиккья недоуменно озирались и переглядывались. Вовремя сообразивший, что к чему, старший охраны отправил десяток бойцов нам навстречу. Они помогли вынести к тракту командира налетчиков, все еще остающегося в бессознательном состоянии, и бросили его возле белоснежного шатра Туркиса. Сюда же постепенно подтягивались уцелевшие. Вдруг из-под кибитки выскочил наследник, отмахиваясь от пытающихся сдержать его телохранителей. Трясясь и подвизгивая, как шакал, он налетел на пленного и стал пинать ногами бесчувственное тело:
        – Сволочи!.. Гады!.. – голос прерывался всхлипываниями. – Я прикажу!.. Всех уничтожат!..
        Пришпиленный к колесу метательным копьем пехотинец, захрипев, открыл глаза. Перерубил копье, пронзившее грудь, и в последнем рывке ринулся к Туркису, отомстить за своего командира. Намотал на руку его разметавшиеся по плечам волосы и уже занес над головой меч… я сам не заметил, как подхватил из-под ног и метнул в солдата чей-то щит. Может, даже его собственный. Воин рухнул навзничь, и больше не встал. Я прыгнул к заходящемуся в истерике Мягкому золоту и отвесил оплеуху. От души отвесил.
        – Подбери сопли, пацан! – жестко глядя в заполненные животным ужасом глаза, попытался пробиться к рассудку. – Теперь ты здесь за старшего! А это, – ткнул пальцем вниз, где валялся в беспамятстве предводитель напавших, – наша добыча, не смей его трогать.
        К нам подскочили телохранители... Какие быстрые! Где они раньше были? Меня повело в сторону. Как-то сразу закончились силы, заныло в боку. Дыхание перехватило. Сию терзал коготками плечо, но я уже уплывал куда-то в серый туман и черную ночь. Туда, к звездам...
        
        Я открыл глаза. Серый войлок колыхался, хлопая на потолке рваной раной. Ткань провисла на ребрах. Колеса мерно скрипели, доски бортов тихо терлись друг о друга. Неужто разошлись? Они были так плотно подогнаны… Над моим лицом встревоженно парили алые глаза Хранителя Сию, так и не принявшего материальное воплощение. А котик мой распух после битвы, вон каким огромным стал. Как тигр. Синий, в перчатках. Попытался приподняться на локте и оглядеться – грудь сдавила повязка. Да, это наша кибитка. Через отброшенный со входа войлок видно широкую спину Учителя Доо, занявшего место возницы. На его постели лежит незнакомый тип, укрытый черно-бирюзовым плащом. Блестят стальные наплечники. Шлем покоится рядом с лицом, заплывшим огромным кровоподтеком. Чем его так приложило? Наставник приволок в наше логово нашу добычу? Какой молодец! И что с ней делать дальше?
        – Пришел в себя? – Учитель Доо оглянулся на шорох, передал вожжи сидящему рядом охраннику и пробрался внутрь. – Герой. Ну, с боевым крещением…
        – Ты ранен? – я с тревогой отметил повязки, взглядывающие из широких рукавов и ворота рубахи.
        – Ты ранен, – улыбнулся он. – А меня просто слегка поцарапали. Удивительно легко отделались. Сию, – он погрозил пальцем хранителю, – воплощайся, дружок. Здесь сейчас безопасно, а ты не должен отвыкать от тела.
        Хранитель обернулся серым котом и, недовольно сопя, пристроился на походной подушке, сдвигая с нее мою голову упитанным задом.
        – Доктор, я буду жить? – усмехнулся пересохшими губами.
        – Плохо, но недолго, пациент, – отшутился наставник, поднося к моим губам фляжку с питьем и придерживая голову. – Ничего критичного тебе не отрезали в битве, хвала Судьбе.
        – Сильно нас потрепали? – сейчас караванщики воспринимались почти родными.
        – Сильно, – подтвердил Учитель Доо. – Из сотни охраны в живых осталось пара десятков. Треть повозок пришла в негодность. Убиты… художник выжил и жена математика, муж закрыл ее собственным телом. Возчиков и обслугу я не считал. Караван-баши полегли почти все, командовать толком некому. Старший охраны взял все в свои руки: проку от мальчишки Туркиса все равно нет никакого, он снимает стресс вином, благо бочки, как ни странно, остались целы.
        – И что теперь? – далеко ли идти за помощью, вот что волновало меня больше всего.
        – На выходе с плато тоже стояла фактория. Цела ли она – неизвестно, но старший Шип распорядился ускориться, чтобы добраться туда как можно быстрее. Если она цела, то смогут собрать людей и вернуться: перевезти погибших для последующих похорон, перегрузить брошенные товары на новые возы… может быть, и кого из убежавших буйволов поймают. Многое потеряли, да.
        – Мало вы потеряли, сволочи, – хриплый шепот с соседней постели заставил нас вздрогнуть от неожиданности.
        – А-а-а! – повернулся на звук Учитель Доо. – Спящая красавица проснулась? Бирюзовый волк Тархата, шакалящий на караванных путях. Тебе есть что ответить, солдат?
        От ласкового голоса наставника побежали по спине мурашки. Страшно стало, до жути. Я не знал таким Учителя Доо… нет, вру. Лишь однажды видение ночи Двух лун соткало образ жестокого военачальника с мертвыми глазами.
        – Не тебе меня допрашивать, торговая вошь, – вояка дернулся, забившись в путах. – Жирные кровопийцы! Отрыжка сороконожки!
        – Мы еще не приступали к допросу, солдат, – наставник навис над пленным, ввинчиваясь взглядом. – А когда закончим – узнаем все, не сомневайся. Даже цвет твоего дерьма. Ты подохнешь, утонув в нем, за то, что опозорил Волков.
        – Я спасал своих Волков, – еле слышно прошептал тот, в бессилии откидывая голову на подушку. – Как мог, спасал.
        – Доложись, солдат! – лязгнула сталь в голосе Учителя Доо. – Имя, звание, подразделение…
        – Ёдгор Фуин, сотник Пятого легиона, Бирюзовые волки.
        – Выполняемое задание?
        – Выжить! Выжить, демоны вас забери!!!
        – Ты выжил. Еще какое было задание?
        – Всем нам выжить… – он вперился в потолок остановившимся взором и хрипло зашептал. – Мы уходили к границе. Думали затаиться в восточных горах. Пятый легион перевели туда в полном составе, а нас оставили в Тархате…
        
        Это началось полгода назад. Во время увольнительной в кабаке один из Бирюзовых волков под восхищенные вопли публики показательно начистил физиономию Лакшману Чагатай Тулипало. Нельзя сказать, что жертва вызывала сочувствие: за Лакшманом давно и заслуженно закрепилась кличка «боевой петушок» – он был весьма задирист. Да и семья Чагатай вошла в число младших Тулипало с весьма сомнительным обоснованием: их предок прославился тем, что во времена Первой Кайджунской кампании лихо травил степные колодцы, отправив на тот свет приличное количество варваров, их детей, жен и скота. Члены возвысившейся семьи натуру имели один в один с «доблестным» предком. Решая свои проблемы, они предпочитали действовать исподтишка, что не прибавляло популярности среди горожан второго по значению города Шусина, цитадели ее южных долин. Поэтому когда одному из Чагатаев открыто начистили хлебальник в честной драке, зал кабака утонул в восторженном реве.
        Лакшман Чагатай Тулипало не собирался прощать своего кабацкого позора простому воину подразделения, пусть и элитного, и увенчанного славой отнюдь не сомнительного свойства. Он обвинил солдата в покушении на жизнь офицера и потребовал у его командира, Ёдгора Фуина, наказать подчиненного. Ёдгор Фуин послал «боевого петушка» куда подальше: любой из его сотни был ценнее родовитого щеголя, с рождения причисленного к войскам, но не умеющего держать в руках меч. Тогда Лакшман Чагатай Тулипало обвинил сотника в неповиновении приказу офицера и потребовал децимации сотни. Легат Пятого легиона Гхош Ширмой Тулипало в свою очередь тоже послал «боевого петушка» куда подальше, потому что сотник Бирюзовых волков со всей его сотней был ценнее родовитого щеголя со всеми его друзьями и связями. На этом, казалось бы, конфликт был исчерпан. Вскоре пришел приказ из столицы: Пятый легион в полном составе переводили в восточные крепости, охранять границу от варваров с гор. Какие там варвары? Всем известно, что отроги Тянь-Мыня упираются в небо, и не каждая птица долетит до их середины. Но с приказами не спорят, и легион готовился к передислокации. Утром в день выступления легату вручили пакет: по распоряжению старшей семьи сотня Бирюзовых волков выводилась из состава Пятого легиона до особого распоряжения. Легион ушел. Бирюзовые волки остались.
        Ёдгор Фуин получил приказ о выводе своей сотни из состава Пятого легиона ближе к обеду, и вестовому пришлось как следует постараться, чтобы разбудить командира. Посыльный сунул в руки приказ и удалился, Ёдгор прочитал, еще раз прочитал... В казарме царила неестественная тишина. Выскочил из комнаты, даже не застегнув мундир. Увиденное потрясло: солдаты спали глубоким сном. Спали дежурные по казарме. Спал караул, не отреагировавший на прибытие гонца с пакетом. А кто же тогда впустил вестового? Обслуга исчезла. Двери оружейной распахнуты настежь, а все любовно наточенное и вычищенное вооружение исчезло, будто его и не было. Короткий нож за голенищем сапога – все, что осталось солдату. Выйти из казармы сотнику не позволили: за дверью стояло двойное кольцо наемников-Пиккья, окруживших казарму. «Что, выспались? – презрительно бросил их командир. – Оставайтесь на месте. Это приказ!».
        Дверь захлопнулась, раздался лязг засова. В прочности засова Фуин не сомневался – сам проверял.
         Сержантов удалось растолкать не сразу, да и им с трудом удалось разбудить солдат, всегда подскакивавших от малейшего шороха – похоже, кто-то позаботился о глубоком и здоровом сне Бирюзовой сотни. После рассказа сотника о двойном кольце Пиккья и обчищенной оружейной казарма напоминала разворошенный муравейник.
        К утру следующего дня стало понятно, что с довольствия их сняли. Бирюзовых волков просто перестали кормить. Колодец, слава Судьбе, в казарме имелся. Было принято решение прорываться с боем, хотя какой бой мог быть против профессионалов Пиккья с одними ножами в качестве оружия? При прорыве потеряли половину сотни. Для выживших дни растянулись в вечность. Вскоре были съедены ременная упряжь и кожаные детали доспехов. Через месяц ослабевших от голода Волков выволокли на плац наемники-Пиккья, кое-как построили и хладнокровно зарезали каждого десятого. Для Шипов воинская честь – пустой звук, они исполняют лишь распоряжения нанимателя. Участь пасть от рук палачей миновала сотника: похохатывающий Лакшман Чагатай Тулипало, восседающий под шелковым балдахином за ломящимся от кушаний столом, заставил упрямого Фуина смотреть на бесславную гибель своих бойцов.
        Ёдгор Фуин смотрел. Смотрел, чтобы помнить. Чтобы ни единый миг не отпустить в реку забвения.
        – На этом все, – объявил Лакшман Чагатай Тулипало, облизывая жирные от пилава пальцы. – Я хотел жизнь каждого десятого Волка – я ее получил. Вернее, вы все принадлежите мне – я выкупил Бирюзовую сотню, и ваше знамя с полным правом оставлю себе. На память. А теперь идите куда хотите. Вы, падаль, мне не нужны.
        И они ушли. Пошатываясь и поддерживая друг друга, морально и физически уничтоженная элитная сотня воинов, покрывшая себя славой в жарких и честных боях с врагом и проигравшая подлости. Без знамени, с сорванными знаками различия – все выжившие тридцать пять человек.
        Именно они стали костяком отряда дезертиров, нагоняющих страх на юг Шусина. Да, к ним присоединялись солдаты, сбежавшие из многих других кадровых частей… слишком многих. Причинами побегов были произвол начальства, злоупотребления командования, задержка выплаты жалования и отвратительное снабжение, приводящее к голоду. И все же остатки совести не позволяли налетчикам грабить провинцию, коренными обитателями которой они сами являлись. Так возникла идея выйти на торговый тракт и пощипать толстую мошну караванщиков.
        – А дальше? Мы не думаем о том, что будет дальше. Рано или поздно на Волков объявят облаву… и не станет Волков.
        – И что мне с вами делать? – уже спокойно осведомился переставший излучать холод Учитель Доо. – Вы хоть понимаете, что изменили присяге? Вы понимаете, что формально Лакшман Чагатай был в своем праве?
        – Нас выкупили у Тулипало, как скот, – запальчиво возразил пленный, изрядно вымотанный собственными воспоминаниями. – Это… это присяга изменила нам.
        – И тем не менее, наказание за все ваши «подвиги» – смерть.
        – Я готов! – с мрачной решимостью подтвердил Ёдгор Фуин.
        Учитель Доо выглянул из кибитки и окликнул крутившегося поблизости стажера-Пиккья.
        – Уважаемый! Не в службу, а в дружбу: принеси водички, а то раненому горло нечем промочить…
        Не просто так он отослал соглядатая. Но чего ждет? Сам решения принимать не хочет… теперь я должен сделать ход? Я прислушался к каравану: рядом посторонние не отирались. Что же, рассказ сотника меня впечатлил. Сам он никак не выглядел закоренелым злодеем, солдаты, я сам это видел, готовы были отдать за своего командира жизнь, а в полководческих способностях после сегодняшнего боя никто бы не усомнился. Но нужен ли мне его долг?
        Наставник ждет. Пора принимать решение. Взрослое, с полной ответственностью за последствия.
        – Позволять вам разбойничать дальше, – уверенно начал я, чуть откашлявшись, – непозволительно. Казнить?.. все равно кто-то избегнет справедливого наказания, схронов у вас наверняка хватает. Я предлагаю службу. Тяжелую, скучную, но и опасную службу в глухом горном уголке. Там недавно случилась попытка самовольного захвата территорий частным лицом.
        – Не получится, – перебил меня наставник. – Иса не имеют права брать под свою руку войска.
        – Какие войска, наставник? – удивился я. – Где ты видишь войска? Это небольшой отряд кризисных управляющих, с чуть усиленной защитой – от хищных зверей и разбойных людей… Места-то там дикие.
        – А-а-а, ну да, конечно, кризисные управляющие... Так вот они какие, – мудро кивал Учитель Доо, а пленный переводил с меня на него и обратно непонимающий взгляд. – Да, кризис управления – это не шутки, только такие люди для его разрешения и нужны.
        Пока Учитель Доо растирал тушь в походной тушечнице, я извлек из мешка чистый пергаментный свиток в футляре – как любой потомственный бюрократ, хранил небольшой запас на всякий случай – и снял с шеи семейный перстень-печатку, нанизанный на цепочку. Распоряжение, закрепленное такой печатью, никто не сможет отменить. Отцу, возможно, придется разгребать его последствия, но воспротивиться принятому мною решению не сможет и он – гордость не позволит. И никуда не годного младшего сына позже, возможно, ждет наказание за самоуправство… Я к этому готов.
        Через пару часов новоназначенный начальник административного десанта, слегка пошатываясь, – рука у Учителя Доо все же тяжелая – растворился в ночи в сопровождении хранителя. Ушел незаметно от глаз шпионов-Пиккья, Сию обо всем позаботился. Наш котик стал умелым мастером иллюзий и мог отвести глаза любому. Я напряженно следил за обстановкой в караване, но все было тихо, «сбегающего» пленного не обнаружили. Да и Хранитель Сию вернулся назад весьма довольным, с куском колбасы в зубах. Откуда стащил? Думаю, что очень скоро компания скромных служащих в блестящих доспехах направит копыта своих коней к деревушке Муле, где в укромной долине высится трехэтажный особняк-крепость с красной дверью, а окрестные крестьяне забыли имперский пригляд. Я настоятельно рекомендовал им занять башню, даже если сейчас она не пустует, и обеспечить охрану сельского чиновничества и безопасность жителей. Официально оформит их на эту службу глава управы города, местного «нервного узла», подчиняться будут тоже непосредственно ему. А для любого проверяющего все предложения были зафиксированы на бумаге, закреплены печатью высшей семьи Иса и не могут быть оспорены.
        – Уважаемый учитель, – почтительно поклонился наставнику, – как ты думаешь, нам с тобой когда-нибудь попадутся нормальные разбойники?
        – Поищем, – бодро отозвался тот.


  

9. Смерть героям

        Я сидел за выскобленным до бела столом провинциальной гостиницы и с удовольствием ужинал полезной гречневой лапшой, даже не помышляя опрокидывать ее на пол. В отдельной миске горкой высились чуть прихваченные жаром открытого огня кубики маринованной печени, переложенные колечками лука и пряной зеленью. «Можно вывезти Иса из Шусина, но Шусин из Иса не вывезешь никогда», – теперь, в Шусине, мне стала понятна старая семейная поговорка. Это трудно объяснить, но я был дома. Еду для меня жена хозяина постоялого двора принципиально готовила сама. Сначала заботливая женщина, так напоминающая нянюшку, объясняла это моей раной, которая успешно заживала, теперь просто отмахивалась от вопросов и кормила такой едой, которая, по ее словам, и мертвого поставит на ноги. Сомневаться в этом не приходилось: на шусинской диете как-то незаметно приобрел дополнительный вес, мышцы броней охватили ребра, потяжелели ноги и руки. И подрос, кажется. Учитель Доо лишь смеялся: «Взрослеешь», – он все еще был шире меня в плечах.
        – Тощий-то какой, – причитала, привычно подсовывая под руку пышные лепешки, намазанные смесью тертого сыра и чеснока, – аж зеленый! Только глаза да нос торчат… У-у-у-у, ирод, – пригрозила наставнику кулаком, – совсем уморил парнишку…
        «Ирод» согласно кивал, весело поблескивал глазами, и протягивал грубовато слепленную глиняную чашу под багровую струю густого терпкого вина с предгорий, где семья хозяина держала виноградники. Перед ним в изобилии располагались миски с горячей лапшой, свининой в крахмальном кляре и солено-сладком соусе, ростками бамбука и древесными грибами – наставнику тоже похудеть не грозило.
        Мы оставили изрядно пощипанный караван в разоренной дезертирами фактории у плато Алтыгель. Смогли выкупить лишь пару упрямых мулов: каждая скотинка была на счету. Туркис протрезвел, пришел в себя и содрал с нас за них впечатляющую сумму – семейное мастерство не пропьешь. Возможно, он таким образом хотел отыграться за историю с Ёдгором Фуином, загадочное исчезновение которого наделало большого переполоху. И хотя мы с наставником были ранены, а охранники-Пиккья, приставленные к нашему фургону, не видели и не слышали ничего необычного, ситуация с «побегом пленного» выглядела очень подозрительно. После неожиданного превращения недотеп в умелых воинов и триумфального вмешательства в ход сражения не походили мы на доверчивых простачков, которых обвел вокруг пальца ушлый разбойник. Но и обвинить в сговоре с беглецом никто не решился.
        Рана моя была достаточно серьезна, чтобы раскошелиться на мулов. Мы и на них до ближайшего городка с постоялым двором по не баловавшему густой заселенностью Шусину добирались долго. На привалах заваривали лекарственные травы, меняли повязки… останавливались часто. И столь же часто объяснялись: только после утомительных расспросов, иногда больше напоминающих допросы, в наших подорожных появлялись печати постов военной администрации дорог. Не думаю, что в чем-то подозревали именно нас, скорее всего, власть здесь просто не любит чужих. Она и своих-то не сильно жалует.
        И вот, наконец, добрались до гостиницы, и уже пару недель я блаженствовал в тишине и покое чистой уютной комнатушки. На постоялых дворах давно себя чувствовал как рыба в воде: расположить хозяев и подружиться с постояльцами – элементарная задачка. Здесь же вообще отдыхал душой. Не оставляло ощущение, что вернулся в родное поместье. Шусинцы были похожи на домочадцев, тех, кто окружал меня с самого детства. Такие привычные волосы всех оттенков русого, от медового до пепельного, узкие лица с острыми подбородками, серые или карие глаза. Только бледный персиковый оттенок кожи столичных обитателей не совпадал с загаром разной интенсивности, которым отличались местные жители, много времени проводившие на свежем воздухе. Одевались тоже чуть иначе, чем в Бахаре: халаты короче, штаны уже, сапоги выше. Куртки застегивались по плечевому шву и имели стоячие воротники. Женщины прикрывали волосы яркими платками, следя, чтобы ни одна прядь не выбилась наружу. Юноши и девушки обматывали шарфы вокруг пояса, а десятки длинных тонких кос, украшенных блестящими монетами и яркими бусинами, стягивали в высокие хвосты. Взрослые мужчины носили строгие пучки и убирали их под шапки, простые суконные или отделанные мехом. Мы с наставником потратили кругленькую сумму, чтобы одеться соответствующим образом, и теперь я отличался от всех лишь цветом глаз, они у меня зеленые, мамины. Учителя Доо в рыжем лисьем малахае легко можно было принять за степняка – их здесь тоже хватало. Как одежда меняет облик, выявляя сокрытое! Без сомнения, в наставнике течет кровь степняков, но степняк, входящий в императорский дворец как к себе домой?.. И я впервые крепко задумался: к какой же семье принадлежал на самом деле мой учитель?
        На постоялом дворе встречались лишь простонародье: крепкие, закаленные трудом и загорелые до красно-кирпичного цвета мужчины и женщины с вытатуированными колосом или буйволом на висках, степенно и даже церемонно вкушающие добротную пищу в общем зале. Но по вечерам, как вот сейчас, столики для азартных игр не пустовали, вкуснейшее местное вино лилось потоком, а бродячие сказители радовали преданиями старины.
     …В схватку ринулся воин сердитый,
     Покраснел над степями восток.
     Злобный демон, могуч и высок,
     Пышет ненавистью ядовитой.
     Текудер на него напал,
     Будто беркут слетел на добычу.
     Ухватился за шею бычью,
     За рога он врага берет,
     Под колени берет и за пятки,
     Крутит-вертит он взад-вперед
     Силача, побежденного в схватке.
     Как ударит оземь с размаха –
     Разлетаются комья праха,
     Вырываясь из глубины,
     Демон страшный повержен в землю:
     Только уши одни видны! [32].
        – Мой прадед видел эту битву! – с пьяной хвастливостью перебил сказителя щуплый мужичок, привалившийся к боку дородной супруги. – Текудер ка-а-ак...
        – Не вопи, дай послушать, – наградила его подзатыльником жена. – Твои байки уже на зубах навязли.
        – Змея, – мужичок привычно стряхнул с халата плеснувшее из глиняной чаши вино и подпер кулаком подбородок, отвернувшись.
        – Сам балабол, – отмахнулась супруга.
        Мне неловко было наблюдать публично представленную интимную семейную сцену, но для остальных такая перепалка, казалось, была в порядке вещей.
        – Учитель Доо, – шепнул я, – почему эта женщина ведет себя так… скандально?
        – Ты же знаешь, что по закону каждый мужчина Шусина должен отслужить в армии. И пока они служат даже малый срок в войсках Тулипало, их матери, сестры и жены самостоятельно ведут хозяйство. Пасут табуны и отары, возделывают виноградники, чайные плантации и рощи масличных деревьев, отражают атаки диких зверей и грабителей. А если мужчина погибает на службе, то ответственность за семью полностью ложится на их плечи, – наставник уважительно кивнул, подтверждая свои слова. – Как можно принудить таких женщин к безропотному повиновению, если они способны дать отпор кому угодно?
        Слабая женщина может дать отпор? Сомневаюсь…
        – Но ведь есть враги, с которыми они не в силах справиться?
        – Есть. Но с ними не могут совладать и мужчины. Именно поэтому мы слушаем уже пятую версию сказания о Текудере.
        – Твой ученик… – вопросительно взглянул в непроницаемые глаза наставника.
        – Бывший ученик. Наши дороги к тому времени разошлись: он закончил обучение и вернулся сюда, в родную деревню, которая подвергалась набегам степняков, а меня Судьба увела из Шусина. Мягкое сердце, Уль Таль, – Учитель Доо умолк, задумавшись, а я улыбнулся: забавное ученическое имя. – Добрая душа, воплощенная в мощной плоти – вот каким был Текудер, – продолжил рассказ. – Главным для себя считал служение людям, их защиту от опасностей. А я всегда считал его подвиг, воспеваемый сказителями, опрометчивым поступком.
        – Жалеешь?
        – Немного, – согласно кивнул наставник. – Отговорить его от участия в битве все равно не получилось бы, но будь я рядом, возможно, смог бы спасти, исцелить раны…
        – …Шусин почитает память героя! – донесся выкрик, подкрепленный шлепком ладонью по столешнице, из доселе тихо переговаривающейся компании. – Наши деды и прадеды отдавали последнее, чтобы на месте сражения с демоном поставить изваяние…
        – Какая польза мертвецу от истукана? – горячился собеседник кричащего, тоже повышая голос. – Только деньги зря потратили!
        – Нам польза. Нам напоминание. Мы должны знать, что есть люди, которые пожертвуют собой ради других…
        – Если бы войска Тулипало не щелкали клювом, нужда в таком подвиге никогда бы не возникла, – парировал оппонент.
        – Никто не знает, где тот последний рубеж, за которым исчезает мысль о сохранности собственной шкуры, – тихо уронил из-за соседнего стола сухонький старичок, зябнущий даже в ватном халате. – Иногда ты и только ты ограждаешь народ от смертельной опасности. Спасешь лишь себя – умрешь для людей. Погибнешь ради всех – будешь жить вечно.
        Спор пресекся. Кричавшие тут же замолкли и сконфуженно уткнулись в винные чаши и миски с лапшой. Здесь все еще чтут стариков?
        – Расскажи о нем, – попросил наставника.
        – Потом. Пока доберемся до его деревни – все успею рассказать.
        – А зачем нам туда?
        – Я не был в Шусине с того времени, как меня настигла весть о гибели Текудера, – Учитель Доо тщательно промокнул губы льняной салфеткой и положил ее на край стола: вечерняя трапеза закончилась. – Больше ста лет прошло, пора отдать долг памяти.
        
        Перед отъездом удалось уговорить хозяев обменять с доплатой наших мулов на двух лошадок. Содержатель постоялого двора долго чесал в затылке: на кой ляд нужны эти недомерки? – но жена, сердясь на недогадливость мужа, бросила:
        – Ты семьям с ребятишками в аренду их сдай, все проще им будет за хворостом в леса бегать. Лошадок-то малым детям кто доверит? А так – все при деле.
        Так вот мы и стали обладателями еще не старых кобылок, пегой и мухортой, смирных и неказистых. Но я был рад и таким: у них по четыре ноги и неплохая скорость бега. Наши костюмы для верховой езды дополнили ватные куртки, меховые шапки и теплые шарфы из шерсти альпаки. Руки согревали перчатки с обрезанными пальцами. По ночам траву уже прибивало инеем, и сейчас дыхание наших лошадей вырывалось из ноздрей паром, мгновенно становящимся частью утреннего тумана. Сию, скользящий рядом в энергетической форме, тоже почти растворился в нем. Сегодня его оскорбили до глубины души: я предложил навьючить на изрядно подросшего синего монстра дополнительный мешок с теплыми одеялами, а Учитель Доо вообще выдвинул предложение сэкономить на покупке одной лошади. Ни грузовым, ни ездовым котом хранитель быть не согласился и с возмущением сбежал от нас в туман, пока ему не нашли еще какого-нибудь столь же гадкого применения. Ровный перестук копыт, ветер в лицо, разгорающийся рассвет… мы скакали навстречу новому дню. С удовольствием отдался бегу лошадки, даже такому неспешному.
        Солнце заливало золотом холмы и долины предгорий Тянь-Мыня. Ровные шпалеры виноградников, аккуратные квадраты масличных рощ, уже раскрашенные по-осеннему, тучные стада коров и многочисленные отары овец, пасущиеся на склонах. В Бахаре сейчас деревья еще зеленые, они не каждую зиму сбрасывают листву, а если сбрасывают, то ненадолго. Но климат Шусина более суров. Клены, липы, рябины уже примеряют янтарь и багрянец. Северные холодные ветра окатывают проезжих золотыми водопадами листвы, срывая ее с древних великанов гинкго, раскинувших свои кроны над долиной. Осенью сердце щемит печалью.
        Несмотря на необъятные просторы провинции, дома редких деревень здесь теснились друг к другу, как овцы в отаре. На юге, там, где люди не могут найти лишнего свободного места, жилища были обязательно окружены двориками и высокими каменными заборами, обеспечивающими в тесноте хоть какую-то иллюзию уединения. Не дозволялось посторонним вторгаться в личное пространство семей. Здесь же селенья были окружены деревянным тыном, обеспечивающим защиту от хищников и лихих людей, а внутри община жила сплоченно: двери в дома не запирались, общая площадь собирала то сельский сход, то играющих детей, то сплетничающих кумушек, а низкие ограды палисадников с яркими осенними цветами лишь намеком отделяли друг от друга дворы. Кое-где посреди тех дворов высились резные столбы, знакомые по родному поместью. Вокруг таких столбов гоняли на корде по кругу верховых красавцев-коней, – гнедых, соловых, серых в яблоках, – чтобы те не застоялись. Не всегда календарь деревенских работ позволял выгуливать детей ветра на охоту или скачки, а отпускать их в табуны осенью было небезопасно: звери тоже готовились к зимовке, а выезженные шусинские кони очень дорого стоят и не каждому дозволены, отец дарил их крайне редко и самым важным гостям.
        Вот так, неторопливо, мы ехали от деревни к деревне. Вдыхали полной грудью аромат увядающих трав долин, любовались лесами, наброшенными на покатые плечи холмов сверкающей бобровой шубой, общались с неразговорчивыми, немного угрюмыми, но неизменно гостеприимными жителями провинции. Им нечасто доводилось встречать путешественников, и чтобы послушать новости о том, что творится за пределами тына, набивались полные залы деревенских кабачков.
        В дороге с интересом внимал повествованию Учителя Доо о его ученике-герое.
        – Почему люди неохотно восхваляют тех, кто имеет право на хвалу? Почему не позволяют себе восхищаться теми, кто достоин восхищения? – кони пофыркивали, трензеля уздечек и стремена немелодично позвякивали. Мы ехали шагом по узкой тропе, ведущей на запад от имперского тракта. – Признать чужой ум и талант, преклониться перед мастерством... неужели это так сложно? Еще как сложно! Сложно принять очевидное: мало кто из живущих способен покорить вершины духа. И тех, кто стремится вверх, виртуозно мажут грязью отставшие, чтобы «не высовывались». Боятся, что это умалит их исключительность и величие в собственных глазах. Врут даже себе, – наставник с удовольствием глотнул из фляги и протянул ее мне… ничего особенного, просто вода. – То, чего не способны достичь сами, просто удаляют из своей картины мира, объявляя вершины фикцией и обманом. Грош цена такой самооценке. Истинное величие не затмят чужие достоинства. Тот, кто стоит на вершине горы, с радостью встретит поднявшегося – места хватит на всех. Мои ученики были талантливы и сильны, но первый занял особое место в сердце…
        Наставника, видимо, задел за живое спор в трактире на постоялом дворе о природе и необходимости подвига, натолкнул на размышления о героизме... Он вспоминал былое с легким налетом грусти.
        Скорее всего, Текудер был бастардом Тулипало. «Молодость сеет свой дикий овес», – говорят в этих краях. Разбрасывает семя бездумно… Как получилось, что дитя не забрали, как это принято, в семью отца? Мать, воспитывавшая его одна, отмалчивалась в ответ на все осторожные расспросы. Соседи тоже не проронили ни слова, что было весьма необычно для любящих сплетни сельчан. Ребенок же, к которому привела Судьба Учителя, рос среди местных жителей, как беркут в голубиной стае. Не просто высокий – ростом шусинцев не удивить, – но крепкий, атлетически сложенный, выделяющийся смуглой южной кожей и жгучим взглядом агатово-черных глаз. Учитель Доо постучал в дверь небогатого деревенского дома, когда мальчику исполнилось десять. Самый удачный возраст: до обретения сил, дарованных Судьбой, оставалось достаточно времени, чтобы подготовиться к настоящему ученичеству.
        Одарен он был щедро. Увидел энергии изнанки почти без подготовки, научился управлять ими виртуозно, будто просто вспоминал то, что когда-то было сокрыто в глубинах памяти. Боевые искусства постигал интуитивно, не чужд был и тактических талантов. Бог битвы! Сколько выиграно было поединков – в том мире и в этом… Да, демонические округа трепетали, когда туда захаживал юный Уль Таль для того, чтобы не только потрепать в учебных схватках аколитов и экзорцистов, но и бросить вызов Рыцарям Порядка. Примицерий дефенсоров Лиматола не один раз умолял Учителя Доо укротить пыл ученика, азартно громящего тренировочные площадки и серьезно травмирующего демонов, юных и не очень. Я устыдился своей бесталанности… в очередной раз. Даже самому стало смешно.
        А еще он был красив. Казалось бы, при чем здесь красота? Еще один дар Судьбы. Высокий, мощный, с чеканными чертами лица – благородный муж, настоящий герой. Люди с радостью и воодушевлением отдавались во власть его харизмы. Он мог бы вести за собой не только армии, но и народы… Мог бы. Если бы не был столь простодушен. Высшее благо и процветание народа не было для него пустым звуком. Исцелить раны мира он был не очень-то способен, но защищать от напастей готов был самолично. Восстановление справедливости вопреки собственной выгоде и здравому смыслу… в древности такие герои уходили в благородные разбойники. Или основывали империи.
        Наставник не удивился, когда понял, что Уль Таль не заменит его на стезе Учителя. Слишком крепкими нитями был он привязан к людям, их мелким проблемам и каждодневным неурядицам. Когда обучение было закончено, юный воин вернулся в родную деревню. В последний раз Учитель Доо видел своего ученика преисполненным азарта и воинственного пыла: из кайджунских степей на Шусин шел демон, уничтожая все на своем пути. Словно картонные игрушки разметал он каменные заставы Тулипало, растоптал и разогнал их войска… кочевникам степей, кстати, тоже досталось, но они смогли беспрепятственно покинуть земли, в которых бушевал пришелец с изнанки. Это был тот противник, о котором мечтал Текудер, ведь для повседневной жизни, жизни обычного человека, его таланты были слишком выдающимися. Судьба не ставила перед ним тех задач, которые требовали бы применения того уровня силы, которым он обладал. Битва с демоном была предрешена.
        – И как он погиб? – образ из легенд стал живым человеком со своими достоинствами и недостатками. Вызывал сочувствие.
        – Никто не способен перенести те страдания, которые вызывают раны, нанесенные взрослым сильным демоном. Есть для этого причины. Вот и он не выжил… и меня не было рядом для того, чтобы провести полагающиеся ритуалы. Я привез бы к нему Дэйю, она знает многое… но пока весть достигла моих ушей – он умер.
        – А как же ваша связь? Связь учителя и ученика?
        – Ты забыл, – мягко напомнил наставник, – Текудер уже не был моим учеником. Судьба развела нас подальше друг от друга.
        Печально. Что тут можно сказать? Только помолчать, отдавая дань памяти легендарному воину. Вот так, в молчании, мы и приблизились к родной деревне героя, где он родился, которую защищал и где упокоился среди родных и близких.
        
        Спешились рядом с широко открытыми воротами подворья, куда нас направили, старательно называя местный трактир гостиным двором – как оказалось, с полным на то правом. Хозяйственные постройки, конюшня и большое добротное строение на каменном фундаменте – редкость для царства бескрайних трав и густых лесов – возвышались над скромными домами сельчан. Изнутри доносились истеричные женские вопли, звяканье металла, треск ломаемой мебели, глухие удары и грязная мужская ругань.
        – Что там? – спросил я у одного из чумазых мальчишек, которые сидели у забора, пожирая глазами дверь трактира.
        – Дядька Кудя снова нажрался, – бодро отрапортовал малец.
        – А кто у нас дядька Кудя?
        – Шамашедший, – прошепелявил совсем малолетний болельщик, азартно подпрыгивающий рядом. – И алкаш. Так мамка говорит. А батька велит не ходить за ним. Он страшный, – и метко плюнул сквозь дырку на месте переднего зуба в курицу, с квохтаньем носящуюся по двору.
        С грохотом дверь распахнулась, и трое крепких мужчин с трудом вытолкнули из проема косматого великана. Тот упал в пыль двора и попытался подняться, но был настолько пьян, что снова свалился.
        – Ты здесь давно не живешь! – кричал выскочивший хозяин с наливающимся под глазом синяком, вытирая лицо несвежим фартуком. – Пшел к себе, а то мои ребята еще раз тебе поддадут!
        Мужик глухо зарычал и все же смог самостоятельно встать на ноги. С гоготом один из вышибал пнул его в живот… нога оказалась перехвачена в воздухе. Хрустнула кость. Остальные опасливо отступили и теперь обходили буяна с двух сторон, крепко сжимая в кулачищах деревянные дубинки. Я уже предвкушал удовольствие от потасовки: было у меня подозрение, что пьяница, вокруг которого клубилось марево сырой энергии изнанки, разделал бы всех под орех, но холодный голос наставника вмешался в происходящее.
        – Что здесь происходит?
        Вышибалы застыли, ожидая команды хозяина.
        – Да вошь подзаборная лазит тут, людям спокойно отдыхать не дает! – объяснила жена трактирщика, протискиваясь из-за спины мужа и трогательно баюкая в руках весьма увесистую скалку. – Вали отсюда, скотина! – рявкнула она пьянице и ласково пропела, обращаясь к нам. – А вас, дорогие странники, прошу в залу. Накормим, напоим, спать уложим. Не обращайте внимания, это дядька Кудя, наша местная диковина. Почудит и успокоится.
        Пьяница, пошатываясь, шагнул было назад к двери, но храбрая хозяйка сурово погрозила ему скалкой. Со скалкой мужик, похоже, был знаком, потому как втянул голову в плечи, развернулся и побрел к боковой калитке в заборе. Мальчишки с улюлюканьем кинулись следом:
        – Дядька Кудя господин, на носу горячий блин!.. Дядька Кудя дурак!.. Дурак-дурачок, завалился на бочок!!! – в широкую спину мужика полетела пригоршня овечьих орешков, высохших под прохладным осенним солнцем.
        – От ить сорванцы! – трактирщик хохотал сочным басом, жена с подвизгиваниями вторила ему. – Дети, что с них возьмешь…
        Учитель Доо, напряженно глядевший вслед пьянице, вдруг сорвался за ним.
        – Подожди меня внутри, – бросил он на бегу. – Я скоро вернусь.
        Я вручил поводья наших лошадок радушно улыбающемуся хозяину, поспешившему лично их принять, и, повинуясь приглашающему жесту хозяйки, вошел в просторный чистый зал и осмотрелся. Да уж, хорошо принимают гостей на родине героя!
        Зал напоминал скорее гостиную зажиточного дома: широкие доски пола натерты воском, камин облицован благородным гранитом, а на каминной полке выстроились в ряд резные слоники из сандалового дерева. Даже ажурная кованая решетка не столько оберегала от выскочивших угольков, сколько придавала изысканности этому средоточию уюта. Широкие окна задрапированы фигурными шторами из дорогой ткани. Вдоль стен расположились низкие диванчики, приглашая к отдыху. Столы были небольшими и разномастными – будто попали сюда из комнат, украшенных в разном стиле. А вот расставленные вокруг столов совершенно одинаковые табуреты выделялись своей простотой и грубоватой надежностью – местный плотник заработал на этом заказе немало – и явно не подходили к обстановке. Инородно выглядела и стойка, за которой хозяин продолжил протирать бокалы и кубки для вина – видимо, она появилась позже. Над стойкой золотилась табличка с выгравированной надписью: «Великому воину Текудеру от вечно благодарных земляков». И здесь не забыли героя... Так трогательно! Даже харчевня стала своеобразным мемориалом. Замечательные люди. Пока я осматривался, шустрые служанки с привычным проворством ликвидировали последствия недавнего сражения и с улыбкой подносили дополнительные дозы спиртного «от заведения» двум компаниям посетителей. За столами их было в общей сложности семеро, я подсчитал. Жестом отослал одну из девушек, порывавшуюся принять заказ: подожду наставника, куда торопиться?
        
        Когда в зал вошел Учитель Доо, даже я, увидев его лицо, рефлекторно вскочил, чуть не опрокинув табуретку. А хозяин, его выглянувшая из кухни жена и поглощающие обед клиенты вообще вытянулись в струнку, как солдаты на плацу.
        – Старосту сюда, – не повиноваться не представлялось возможным. Этот взгляд… голос… Судьба, что же настолько вывело наставника из себя?
        Побелевший трактирщик шумно сглотнул, трясущимися руками снял фартук и, бочком обойдя Учителя Доо, выскочил на улицу. Наставник отрицательно мотнул головой в ответ на мое приглашение к столу, остался стоять средь зала, задержавшись тяжелым взглядом на посетителях. Если наставник остался стоять, значит, и мне сидеть не подобает. Мое место – за правым плечом, прикрывать его спину. Посланный за старостой хозяин вернулся быстро и немедленно юркнул за стойку, как бы отгораживаясь от нас этой хлипкой преградой.
        – Сейчас они будут, – угодливо закивал он Учителю Доо – Подождите чуть-чуть, добрый господин… простите.
        Староста не замедлил появиться – как официальное лицо, с полным соблюдением протокола: его сопровождали четверо крепких мужчин, умело придерживающих ножны мечей, у распахнутых створок по их кивку встали местные вышибалы. Это был совсем не старый человек с располагающими чертами лица, ясным взглядом серых внимательных глаз, вежливой улыбкой, обнажающей ровные зубы. Осанка прямая, полная достоинства. Добротная куртка обтягивала широкие плечи, дорогие сапоги с накладками чуть припорошила пыль, на груди сияла чеканная пластина в форме полумесяца, изображающая летящих в облаках лошадей с рубиновыми глазами. Он уверенным энергичным шагом подошел к Учителю Доо и уже хотел заговорить с ним, но был остановлен взглядом, прикипевшим к пластине. Староста отшатнулся… но наставник молниеносным движением поймал украшение. Толстая цепь лопнула, как гнилая нить. Пластина глухо брякнула о столешницу, на которую бросила ее гневная рука.
        – Все личное имущество героя Текудера – в зал. Все, до последней портянки! Жду недолго, не испытывайте моего терпения, – голос наставника был сдавлен, словно он последним усилием воли сдерживал себя. – С-с-стервятники.
        Староста попятился… и, не сказав ни слова, поспешно вышел. Стараясь не привлекать к себе внимания, покинули обеденный зал и посетители. Непонимающе таращились на нас оставшиеся у дверей вышибалы, да трактирщик с женой о чем-то шептались в углу.
        – Ждем, – наставник присел за ближайший стол. Тот самый, на котором поблескивала нагрудная пластина, сорванная со старосты.
        Мы просидели так пару часов. Не сделав и глотка воды, не преломив хлеба под крышей обеденного зала, отсылая назад все подношения хозяев. У стола неуклонно росла куча вещей: дорогие доспехи, оружие из прекрасной стали в отделанных самоцветами ножнах и чехлах, конская упряжь, больше напоминающая произведения искусства… трактирщик, вполголоса командуя носильщиками-вышибалами, спустил с лестницы второго этажа тяжелый сундук. Мужские браслеты и нагрудники, перстни и пояса, шелковые и шерстяные одеяния, пламенеющие пожаром…
        – Сложить все в переметные сумы, – было отдано распоряжение стоящим вдоль стены старосте и старейшинам деревни. Они уже давно там стояли, как-то незаметно появившись, но ледяной взгляд Учителя Доо не давал дозволения ни заговорить, ни сесть. – Привести потомков Ягмира, – надеюсь, вы не забыли заодно и о наличии у Текудера коня? Навьючить поклажу.
        – Что вы себе позволяе… – староста было вскинулся возмущенно, но был одернут цепкой рукой одного из стариков.
        – Дай мне только повод, – прошипел Учитель Доо, зрачки его сузились. На мгновение лицо исказила гримаса ненависти… да он на грани! С трудом сдерживает себя. – Ради Судьбы, дай мне повод.
        Старейшины, видимо, что-то почувствовали и, тихо переговариваясь, потянулись к выходу, волоча старосту за собой.
        На деревенскую площадь вывели пять золотых коней. Сухие, с узкими змеиными головами, длинными шеями и четко прорисованной мускулатурой – прекрасные и мощные. В глухой деревне даже не ожидал увидеть такое сокровище.
        – Их всех забирали Тулипало, – пояснил мне староста. Заискивающий тон его голоса странно контрастировал с привычной степенностью движений. – Вы знаете, господин, что таких коней никому, кроме владетельной семьи, не дозволено иметь. Удалось сохранить лишь Мерхе и его кобыл… он пра-правнук Ягмира…
        Я молчал. Ничего не понимаю, но чувствую, что происходит что-то эпохальное. Учитель Доо, подхватив ворох одежд и доспехи, опять ушел куда-то, вот староста и осмелел, разговорился. Почему Тулипало забирали коней? Разве наследники Текудера, по Уложению, не имеют исключительных прав на потомков его скакуна? А если нет наследников, то тем более непонятно, почему в деревне оставили этих пятерых? Утаили для развода?
        Тем временем на площадь высыпала, казалось, вся деревня. Хмурые мужики, прихватившие зачем-то с собой хозяйственный инвентарь – косы, вилы, топоры, – негромко гомонящие женщины, детишки, с любопытством выглядывающие из-за юбок матерей и спин отцов. Отдельной группой возле старосты собрались деревенские старики. Трактирщик сам вывел наших лошадок с притороченными к седлам мешками. Сию недовольно сопел: по деревне побегать не дали, еды не предложили… я сочувствовал ему, как и себе. Через распахнутые ворота виднелась та боковая калитка, в которую уходили давешний пьяница и мой наставник. Я не сводил с нее глаз и все же умудрился пропустить нужный момент: засмотрелся на фигуристую девицу в синей курточке с ласковыми глазами и белоснежной улыбкой.
        Стук захлопнувшейся двери. Скрип распахивающейся створки. Сияние солнца на шлеме, взметнувшемся к небесам. Багрянец плаща на металле доспеха. Черно-алое облако свитых в кольцо духов изнанки окутывало могучую фигуру гордого воина, излучающего неимоверную мощь и энергию. Бездонные колодцы глаз за мгновение вобрали в себя всех, кто толпился у входа. Мертвая тишина опустилась на площадь, только фыркали золотые кони, переступая точеными ногами. Он птицей взлетел в седло Мерхе – то самое, украшенное чернью и слоновой костью, что приносили к нашим ногам, – и тронул поводья.
        – Текудер… – умоляюще прокаркал кто-то из стариков.
        – Герой Текудер, – презрительно оборвал его Учитель Доо, садясь на свою неказистую кобылку. Я последовал его примеру.
        Толпа расступалась сама. Мы ехали под перекрестным прицелом глаз, с изумлением и недоверием взирающих на мощную фигуру всадника, отмеченного печатью истинного величия. Шелк и сталь, роскошь и сила… Герой? Да, такими должны быть герои. Кто осмелится заступить ему путь?
        Никто не заступил.
        Из переулка метнулась под копыта золотого аргамака серая тень. Старушка. Маленькая и сухонькая. Текудер сделал было попытку покинуть седло, но требовательный окрик наставника остановил его порыв.
        – Ты прости нас, – плакала старушка, а герой низко склонялся к ее седой голове, небрежно покрытой платком, – Мы не злые, мы просто глупые… На-ка, возьми, – она сунула сверток, в ее руках выглядящий увесисто, но почти утонувший в квадратной ладони мужчины. – Тебе ужин собирала. Покушаешь вечером…
        Всадник молча выпрямился и коснулся поводьев. Мерхе прибавил ходу. Старушка еще какое-то время шла, держась за стремя и не сводя глаз с всадника, а потом начала отставать.
        – Господин, – окликнула Учителя Доо, поравнявшегося с ней, – Возьмите. Он берег его до последнего, пока совсем не утратил себя… – потрепанный тешань сверкнул острыми гранями пластин, – я сохранила то, чем он так дорожил…
        – Спасибо, – на секунду опустил голову наставник. – Я рад, что хоть у кого-то из земляков и родичей воина душа не покрылась коростой. Это зачтется.
        – А куда вы его забираете? – переборов робость, срывающимся голосом крикнула старушка нам вслед.
        – В вечность. Вы ведь давно его похоронили.
        
        Вечность скрывалась в лесу, сразу за холмами, опоясывающими деревню героя. Солнце закатилось меж их округлых вершин, взор ласкала просыпающаяся ночь. За весь день не было съедено ни крошки, да и жажда мучила. Привал на лесной опушке, куда свернули с натоптанной копытами тропы, был жизненно необходим. Мы с наставником расседлали и стреножили коней. Он пошел срезать дерн и собирать топливо для костра, а я кинулся вытирать потником лоснящееся золото их шкур. Они не дичились, были дружелюбны и ласковы.
        – Балованные и доверчивые, – заметил Учитель Доо, принеся очередную охапку хвороста. – Чувствуется, что в деревне их любили.
        – Их нельзя не любить! – восторженно отозвался я, благоговейно поднося кусок сахара к бархатным губам Мерхе.
        Герой как спешился, так и сидел у кустов на краю поляны, не издавая ни звука.
        Вскоре в костре бесновался огонь, вторя краскам заката и осенней листве.
        – Сообрази-ка ужин. – Наставник кинул мне заплечный мешок с походными припасами. – Бурдюк на твоей пегой полон воды, хватит на похлебку и прочие разносолы.
        Положим, бурдюк был не очень полон, я в дороге пару раз к нему прикладывался, но на похлебку и вправду хватит. А «разносолы» – это «выпить чаю» и «помыть посуду»? Разносолы остались в деревне! Люблю речи наставника за емкость эвфемизмов.
        Пара морковин, луковица, завернутые в чистую тряпицу полоски вяленого мяса, бамбуковая коробка с курдючным жиром, мешочки с пшеном и рисом – мы уже опытные путешественники. Растопить жир в котелке, обжарить в нем овощи, добавить воды, разварить крупу и измельченное острым ножом мясо… дело не быстрое, но оно того стоит.
        Учитель Доо тем временем помогал бывшему ученику избавиться от доспеха. Тот молча склонял голову, позволяя снять шлем, поворачивался нужным боком, подавал то одну руку, то другую… кукла. Большая разноцветная кукла. Вскоре груда сверкающего железа скрылась в переметных сумах, коих в деревне нам выдали предостаточно, а сам воитель, даже не расправив складки шелковой поддоспешной рубахи, так же безучастно пересел к костру. Я бросал на него искоса взгляды, полные любопытства: надо же, ожившая легенда, осколок героического прошлого! Текудеру можно было дать навскидку лет двадцать пять-двадцать семь, если бы не седые пряди, перевившие кольца иссиня-черных волос, спадающих на плечи. Время забыло вернуться к нему еще сто лет назад: высокий лоб не тронули морщинами раздумья, плавность бровей не исказили суровые складки, веки не нависли над большими черными глазами, в которых бесследно тонули искры костра. Чуть изогнутый горбинкой тонкий нос, четко очерченные губы крупного, решительно сжатого рта, упрямо выдвинутый вперед квадратный подбородок с небольшой ямочкой – эта примета, нарушающая совершенство черт, вызывала необъяснимую симпатию… Никогда не скажешь, что Текудер родился в глухой деревне: искусно изваянные статуи знаменитых героев прошлого, стоящие в саду родового поместья, были столь же гармоничны. Чистое лицо… успел побриться перед отъездом? Физиономии буянившего в харчевне пьяницы я толком не разглядел, но тот, кто сидел передо мной, был умыт и причесан.
        Красив. Действительно красив, смуглой южной красотой – вот только на юге представители этой породы давно не бродят по улицам древних городов. Тело его словно втянуло внутрь энергии изнанки, уже не огораживающие круг боевого безумия. Каждый мускул звенел сдерживаемой силой: экономные движения, хищная грация воина… по контрасту с пустым равнодушным взглядом это смотрелось жутковато. Хранитель Сию, воплощенный в материальную форму и ожидающий свою порцию похлебки, настороженно поблескивал на Текудера глазами, пряча алые искры в глубине янтаря.
        Похлебка удалась, но на троих содержимого нашего котелка хватило не более, чем просто утолить голод. Герой ел, будто не ощущая вкуса, хотя отсутствием аппетита не страдал. Так же безучастно подвинул к костру узелок старушки. Свернутый рулетом омлет, маринованные сливы и ростки бамбука, обжаренные свиные ушки были уложены в липовые коробки с крышками, и все это покоилось в плетеной корзине, обвязанной чистой тканью.
        – Тебя каждый вечер так кормят? – не удержался я от вопроса.
        – Да, – равнодушно отозвался Текудер, чуть ожив, – Мирина каждый день приносит ужин.
        – Кто она? – меня тронула сцена их прощания, честно признаюсь.
        – Не знаю… Чья-то внучка. Может быть и моя... Много их было когда-то, – его голос звучал устало и тускло. – Приходили, рыдали, восхищались, обнимали колени…
        – Нравится быть героем? – не мог удержаться от язвительной шпильки.
        – Нравится, – откликнулся слабым эхом.
        – Мы можем сохранить возвышенным образ героя, только отделив его от тебя реального, – Учитель Доо задумчиво поворошил веткой угли. – Изгнать демона не получится: ты сотню лет взращивал его в себе, он силен и коварен. Теперь его можно лишь уничтожить, причем, скорее всего, вместе с тобой. Или ты продолжишь цепляться за жизнь и ошметки былой славы. К чему это приводит, мы видели в твоей родной деревне, а чужие будут еще менее терпеливы. Оба варианта мне не нравятся, но… Выбор за тобой, я не вправе принимать такие решения.
        – Оставьте меня, Мастер, – в голосе Текудера все так же не было никаких эмоций. – Не заставляйте подписывать себе приговор. Я давно уже не ученик и иду своею дорогой, мои ошибки – это не Ваши ошибки.
        – Идешь? – наставник сжал губы. Ого! Да он злится. – Или валяешься пьяный в хлеву, втоптав в грязь мой труд и свое имя?
        – Так и скажите, что заботитесь о себе, не обо мне…
        Это он зря, нельзя так с наставником.
        – Что будем делать дальше? – влез я в намечающуюся перепалку. – Куда пойдем?
        Как быстро закончилась вкусная горячая пища! Я с трудом удерживался, чтобы не вылизать котелок. Будь мы с наставником одни, не утерпел бы. Сию был со мной солидарен – предложенный в качестве миски бамбуковый коробок он буквально отполировал..
        – В храм Судьбы, – ответил Учитель Доо, после недолгого раздумья. – Иного предложения у меня нет. Я сам не знаю, что делать дальше.
        – Не берите на себя больше, чем сможете унести, – проронил Текудер. – Моя ноша Вам не по плечу.
        – Посмотрим, – упрямо насупился наставник. – Я тоже виноват в твоей ноше. Аль-Тарук, друг мой, приведи посуду в порядок, а я сейчас быстро осмотрю путь к предгорьям, до ближайшего храма.
        – Хорошо, – согласился я. Мне не привыкать.
        Учитель Доо решительно развернулся и окутался туманом. Миг – сумрачное облачко поднялось в ночное небо, и, будто отталкиваясь от верхушек деревьев, поплыло на северо-запад.
        – Клоун, – процедил Текудер, отворачиваясь к костру.
        – На себя посмотри! – в моем голосе презрения тоже хватило с избытком.
        Как он смеет критиковать Учителя Доо? Сам-то, поди, не умеет ходить с облаками, вот и завидует. Тоже мне, нашелся герой – штаны с дырой… Я остервенело тер котелок пучками пожухлой травы, посыпал золой и снова тер, ополаскивал водой, стараясь тратить ее самую малость… Лишь бы не видеть бессмысленный взгляд, лишь бы не слышать тяжелого дыхания воплощения моего разочарования в легендах и их героях. Из затаившегося леса выползали струи странного серого марева, обволакивая поляну и нашу стоянку. Не похоже на туман, да и до утра еще далеко… Или это у меня слипаются дремой глаза? Стреноженные кони всхрапнули, хранитель насторожился. К костру вышла сгорбленная старуха в черном. Опираясь на клюку, она стремительно и как-то ломано двинулась к нам, хрипло покаркивая:
        – Черная кровь! Проклятая кровь! Утоли печали свои. Утоли жажду свою. Будь свободен, мой сын. Будь свободен, дитя!
        Вкатилась в костер и рассыпалась искрами.
        Я моргнул и протер глаза. Сон? Морок? Кто-то еще видел ее? Вопросительно посмотрел на Текудера. Тот сидел выпрямив спину, будто лом проглотил: бледный, с остановившимся взглядом, только на лбу медленно набухала жила, да энергии изнанки черными щупальцами пробивались наружу и скручивались кольцом. От безразличной куклы не осталось и следа. Мгновение – и жесткие руки вцепились мне в горло, а в глаза уставились налитые кровью буркалы с горизонтально вытянутыми зрачками. Боль подстегнула, и я умудрился рефлекторно ударить сложенными «клювом» пальцами в нужные точки на локтях и плечевых суставах. Руки разжались. Я шлепнулся наземь, чудом промахнувшись задницей мимо костра. Сию в энергетической ипостаси отчаянно шипел, нагнетая страх. Текудер отшатнулся, не в силах пошевелить безвольно повисшими вдоль тела руками и скорчился у огня. Облако чернильной мути, прорезанное алыми всполохами окутывало нахохлившуюся фигуру, на две головы возвышающуюся надо мной. Осторожно ощупал ноющую шею – похоже, жители самых разных миров испытывают к ней нездоровый интерес… вроде цела. Спасибо, Сюин Юшен, добрая девочка! Твои схемы спасли мне жизнь.
        – Синьор де Норона! – я хрипел, но старался максимально понятно для демона передать звучание имени, совершенно необъяснимо всплывшего в памяти. – Достойно ли благородного рыцаря вести себя столь неучтиво?
        – Ш-што ты знаеш-шь о благородс-стве, щ-щенок!
        Змеиное шипение, в котором с трудом угадываются слова. Казалось, пришелец с изнанки так и не привык за сотню лет разговаривать на языке противника. А Текудер? Здесь ли он вообще, наш герой? Ненависть, море ненависти… и боль. Это эмоции демона, они норовят накрыть меня с головой. Еще одна атака, на сей раз ментальная? Да, он не сдается. Но как я угадал с именем! Вот уж удача.
        – А знаете, доблестный рыцарь, – стараюсь удержаться за соломинку воспоминаний о реальности изнанки, чтобы не раствориться в навеянном кошмаре, – после Вашего триумфального провала в наш мир некоторым большим начальникам сильно прилетело по шапке…
        Интенсивность воздействия чуть снизилась. Неужели и вправду мелькнул проблеск любопытства? Я начал лихорадочно вспоминать то, что мы с Сию подслушали во время последнего визита в Запределье. Кто бы мог подумать, что здесь и сейчас мне пригодятся демонические сплетни?
        – Не желаете чаю? – светски осведомился я и, игнорируя недовольный рык, начал неторопливо засыпать в оттертый котелок тщательно отмеренную порцию «Приюта отшельника». Да-да, нам удалось разжиться этой редкостью у самого производителя на маленькой горной плантации.
        – С-с-сам пей эту мочу, – вступил в диалог демон.
        Давление эмоций ослабло окончательно. Культура есть наш самый эффективный инструмент. Этикет и ритуал – смертоносное оружие ее.
        – Это Вы зря, – я, подражая наставнику, укоризненно покачал головой, с наслаждением пересыпая чаинки. – Очень, знаете ли, хорошо прочищает мозги.
        – Не х-х-хами, щ-щ-щенок, – буркнул тот вполне миролюбиво.
        – Аль-Тарук Бахаяли, ученик Учителя Доо, – я тяжело вздохнул: как надоела эта фамильярность! – Не «щенок». Не «мальчишка». Аль-Тарук Бахаяли, имя мое таково.
        – А ты не боиш-шс-ся, ш-што уз-снав твое имя, я овладею твоей душ-ш-шой?
        – Ну ведь я Ваше имя знаю, – невозмутимо пожал плечами: глупый демон не представляет, сколько на самом деле у нас может быть имен! Как раз на этот случай. – Или Вы тоже боитесь?
        Вода во втором котелке тихонько забулькала. Снять с огня, заварить «подышавшие» чаинки, подождать минутку-другую и разлить содержимое по походным кружкам… я занимался мирными делами, чтобы успокоить нервного собеседника.
        – Не томи душ-ш-у, – не выдержал демон. – Ш-ш-што там у наш-ш-ших?
        – Ну… когда Вы провалились к нам, дефенсоры Второго Центрального округа были наказаны все до единого. Патер долго не давал благословения экзархату. Даже встал вопрос о смещении ректора: Палатий не простил ему того, что всем высоким чинам угрожал развоплощением Круг Отшельников.
        – Этим так и надо, – уверенно заявил де Норона. – Мерз-с-ские лиз-с-соблюды вс-с-се они. А кто такие Круг Отш-шельников?
        Странно, мне-то казалось, что о существовании Мудрейших знают во всех уголках вселенной.
        – Контролирующий орган, – обтекаемо ответил я, опасаясь выдать какую-нибудь тайну, о которой мне неизвестно, что это тайна, и вернулся к новостям изнанки. – А монсеньор Сальчи! От огорчения он порвал на себе одежды…
        Басовитый хохот сотряс окрестности. Посыпались листья с деревьев. Испуганно заржали лошади. Сонные встрепанные птицы с воплями ужаса вылетали из кустов. Н-да, веселить это созданье так же опасно, как и сердить. Но как же легко оказалось переключить его внимание со скользкой темы!
        – С-сальчи… – утирая выступившие слезы, давился смехом демон. – Жирная с-сволочь. Трус-с и с-скотина. Не с-способен поднять копье, а наз-сывает с-себя рыцарем! Да под ним даже гунтеры дох-хнут!
        Видимо, гунтерами назывались те черепахоподобные созданья, на которых гарцевали демоны в мои прошлые визиты.
        – А одежды-то были с напылением из драгоценных минералов, – закрепил я успех.
        Демона вновь скрючило от хохота. Кажется, я попал в нужную точку: бывший апокрисиарий не пользовался уважением у рыцарей патримониума, потому-то сообщение о его страданиях вызывало неподдельную радость у всех.
        – С-скряга! Не одалживает никому, х-хотя богат, как Князь… даже богаче. Князь с-содержит войс-ска, а этот только набивает утробу ненас-сытную. Да на вз-сятки не с-скупится, делает карьеру… Его погнали с-с пос-ста? – в глазах де Норона светилась надежда, даже вытянутая морда стала чуть приятнее на вид.
        – С треском! – уверил я.
        – Это хорош-ш-шо… – он понюхал чай в кружке, подвинутой к его руке, и скривился жалобно. – А я вот тут проз-сябаю. З-саключен в темницу плоти. Этот парень крепок, но я его додавлю. Он победил меня в битве с-стали, я одолею его в битве дух-ха.
        – А зачем, синьор? – осторожно возразил я, опасаясь вновь вызвать вспышку разрушительной активности. – Неужели два благородных воина в одном теле не смогут договориться? Вы ведь не будете отрицать, что Ваш победитель – настоящий герой?
        – Нет, не буду, – буркнул демон, после недолгого молчания. Он был явно растерян: такой выход просто не приходил ему в голову. Как, впрочем, и Текудеру: вот уж «два сапога на одну ногу». – Боец х-хоть и молод, но с-силен. И меня с-сдерживает уже долгое время… Но з-сачем он мне? Я з-саберу его тело и с-смогу ж-ж-жить полноценной ж-ж-жизнью… ещ-ще повоюем!
        – Вы в состоянии как окончательно уничтожить друг друга, так и многократно усилить. Текудер умеет ходить в ваш мир. Подружитесь с ним, и сможете вернуться домой, чтобы отомстить всем, кто радовался Вашему поражению.
        – Они с-с-смели радоватьс-с-ся? – возмущенно зашипел де Норона.
        – Недолго… но – да, – заложил я всех демонов скопом.
        Пусть уж лучше буянит там, если здоровье позволяет.
        – Не з-снаю… – с сомнением протянул демон и вдруг смачно зевнул, широко открыв пасть. – Вс-сё, мои с-силы на ис-сходе… ух-х-хожу…
        Энергии изнанки втянулись в тело воина, черты лица разгладились, стоящие дыбом волосы вновь упали на плечи. Текудер недоуменно обвел поляну невинным, как у младенца, взором и рухнул на голую землю возле костра. Уснул.
        Кусты зашуршали. Я напрягся: кто еще там бродит? Опять какая-нибудь морочная старуха? Вышла-то она с этой стороны... Но к костру спешил Учитель Доо.
        – Да, пришлось подслушивать, – извинился он. – Я вернулся, когда ты уже успешно отбивал нападение, – молодец, кстати, – и не стал прерывать вашу беседу. Что-то меня не пускало.
        Странно, совершенно не чувствовал его присутствия… впрочем, я и загадочную бабку прошляпил.
        – Что выяснилось?
        – Дойти можно, причем не привлекая внимания постов и комендатур. Оно нам сейчас совсем ни к чему: невозможно правдоподобно объяснить присутствие в нашей компании вооруженного бойца без татуировок с пятеркой элитных коней. Мы и без них весьма подозрительные бродяги, – доложил наставник. – Но именно в храм Судьбы нам сейчас надо, я окончательно уверился в этом после твоего парадоксального предложения о дружбе героя и демона. Там нам подскажут правильный путь. Ты молодец, быстро сориентировался… синьор де Норона, надо же! Вот куда запропастилась его куцая душонка.
        – Но ведь это элементарно! Отец всегда говорил: не можешь изменить – возглавь! Предложение сотрудничества весьма логично в данной ситуации. Текудер мог бы это сообразить и раньше, у него было сто лет на размышления. Извините, Учитель Доо, но, по-моему, наш герой… э-э-э… слегка туповат.
        – Герой и не должен быть умен, – констатировал очевидное наставник. – Герой должен быть героичен.
        Он вновь поставил на огонь котелок с водой, – ну да, чаю-то ему так ведь и не досталось – а я задумался. Получается, что человек может быть или умным, или отважным? Спасение других, особенно с риском для собственной жизни, – это глупость? Я не могу представить, чтобы это делали Учитель Мин или Учитель Куф. Они могли лишь шлифовать в тиши уютных кабинетов методику спасения, досконально продумывая тонкости и наслаждаясь игрой ума. А Мудрейший Баа и другие Отшельники? Им вообще все равно, они бессмертны...
        – Учитель Доо, – я воспользовался тем, что Текудер отключился, чтобы задать назревшие вопросы. – Что произошло с твоим бывшим учеником? Отчего случаются такие превращения? Почему ты не знал, что он жив?
        – Рассказываю по порядку, – ответил наставник, – обо всем, что узнал.
        И рассказал.
        Текудера привезли в родной край после победы над демоном сильно израненным и уже заступившим за последнюю черту. Никто не думал, что он сможет выжить. Много дней провел воин между жизнью и смертью... и вот, видимо, именно тогда Судьба даровала ему бессмертие. Наше бессмертие, бессмертие плоти. Постепенно его физическое состояние улучшалось. Земляки, с восторгом встретившие выздоровление избавителя, выказывали всяческое уважение. Они взяли все заботы о герое на себя: построили роскошный дом, в котором не стыдно было принять и генерал-губернатора, – а он, разумеется, удостоил знаменитого воина визитом; возвели крепкую конюшню, где в окружении породистых кобылиц радовался отборному зерну рыжий Ягмир, сыгравший не последнюю роль в сражении; встречали потоки людей, идущих со всех концов Шусина, чтобы выразить благодарность спасителю...
        Но чтобы легенда закончилась красиво, герой должен вовремя уйти. Вечно живой герой – бремя для потомков, а в случае Текудера – особенно тяжкое бремя. Любая битва с созданием Запределья несет опасность: разрушив клетку плоти, победитель демона выпускает в мир его душу. Покалеченную, поверженную, но живую. И становится первым, кого встречает внутренняя суть чудовища во внешнем незнакомом мире. Крохотная частичка, обрывок чужеродной энергии, она цепляется к своему губителю, проникает внутрь с кровью, становится неразделимой с врагом. Так в душе героя поселяется и начинает расти семя иного мира. Ритуалы изгнания демонов из демоноборцев известны с незапамятных времен... и давно забыты за ненадобностью. Граница между мирами была прочна, враждебные сущности с изнанки много веков не нарушали ее. Люди утратили осторожность, поэтому после битвы никто не провел над Текудером необходимых ритуалов.
        Демон рос, питаясь его страданиями, занимал место в разуме воина, говорил его устами, действовал его руками. А поскольку был силен, то обиды и разрушения, причиненные людям и их имуществу, оказались обильны. Не понимая природы изменений, происходящих с ним, Текудер сделался вспыльчив, раздражителен, а чтобы отбить память о том, что совершал не сам, о действиях, которые не мог контролировать, начал пить, что тоже не добавило ему популярности. Если современники легендарной битвы почитали Текудера, то уже их дети начали задавать неудобные вопросы: сколько еще лет мы должны его терпеть? Пошел шепоток между деревенскими: так ли уж благороден герой, как повествуют легенды? Достоин ли этот полубезумный, крепко пьющий человек той славы, что разнеслась о нем по Шусину? А если еще учесть его более чем сомнительное происхождение и бедовое детство… Сход общины постановил: недостоин. Такого нельзя приглашать в компанию к приличным людям. Его стали прятать от поклонников – реальный, а не мифический, Текудер стал обузой для сельчан, скелетом в их шкафу. Очень крупным скелетом, регулярно норовившим выломать дверцы шкафа.
        Однако поток паломников в родную деревню героя Шусина хотя и стал меньше, но полностью не иссяк, и многие согласны были заплатить любые деньги за то, чтобы остановиться в его жилище. Вот оборотистые деревенские старейшины и призадумались – куда одинокому бобылю такие хоромы, тем более, что он не каждую ночь до них добирается, а зачастую засыпает там, где свалился? Дом Текудера был превращен в гостиный двор, заправляющий в нем трактирщик ради собственного спокойствия обязался кормить и поить бывшего владельца, тихо и незаметно выселенного в сарай, где раньше держали овец. Легендарный меч, сразивший демона, и расшитый золотом плащ были хозяйственно прибраны старостой. Драгоценные кубки и подносы тонкой работы, дары от благодарных жителей, разошлись по старейшинам… Ягмир гулял в общем табуне, исправно снабжая общину элитным потомством. А герой Текудер превратился в дядьку Кудю, местного пьяницу и дебошира. Диковину.
        Не может живой человек устоять на вершине человеческой благодарности. Всем было бы лучше, если бы герой не вышел из схватки живым. Бессмертие реальное и бессмертие памяти людской не могут достаться одному: воистину, это ноша тяжела. Только избирательность памяти, благородно закрывающей глаза на прегрешения умершего, способна передать потомкам светлый идеал, образ настоящего героя. Живой прототип этому только помеха.
        
        Мы направлялись на север, навстречу зиме, стараясь держаться в стороне от обжитых мест. Совсем недалеко, на границе с кайджунской степью нас ждал еще один Камень силы. Я слышал его зов, видел направление потоков энергий над головой... но лошадки несли нас восточней, к предгорьям Тянь-Мыня, хотя мы давным-давно могли быть там, рядом с ним. Ехали быстро, останавливаясь лишь на ночные привалы, но времени затратили уже больше двух недель. Ледяное дыхание ветра срывало с деревьев остатки листвы, потемнела зелень сосен и кедров, землю для ночевок внутри шалашей приходилось прогревать кострами и устилать толстой подушкой лапника. Время от времени в ночи раздавался вой волчих стай. Ныла от холода не так уж и давно зарубцевавшаяся рана, сводило судорогой пальцы рук, сжимавших повод, щипало морозом щеки, не прикрытые мехом малахая. Тяжко приходилось и избалованным красавцам-коням с их короткой шелковистой шерстью, привыкшим в наступающих холодах хрустеть овсом в теплой деревенской конюшне. Где мы оставим их, когда подойдем к предгорьям? Просто бросим? Жалко-то как! Я старательно готовил себя к этому, потому и терпел их капризы... которых не было. Складывалось ощущение, что они тоже были готовы.
        Текудер ничем не помогал. Хорошо, хоть не мешал, конечно, но толку от него не было никакого: безучастно покачивался в седле Мерхе, ел, что дают, спал, где положат. Он окончательно погрузился в себя, находя внутренний мир более значимым, чем тот, что нас окружает. Раздражал безмерно: сейчас он стал обузой для нас, и вел себя так, будто это – в порядке вещей! Но Учитель Доо словно не замечал тяжести упавшего на плечи бремени и терпеливо возился с бывшим учеником. Глаза его ввалились, лицо осунулось, но ни слова жалобы не слетало с обветренных губ. Терпение и решимость наставника заставляли и меня сдерживать рвущиеся с языка ругательства – всем нам сейчас нелегко.
        Вернуть потерянное было уважение к герою помог сеньор де Норона, как-то вечером предпринявший отчаянную попытку обрести независимость от сознания владельца тела. Начало трансформации я пропустил: отводил коней в сторону от места стоянки, чтобы как следует вытереть и накрыть попонами. Шум, поднявшийся у наполовину обустроенного костра, заставил бросить скребницу и, успокоив Мерхе, поспешить к месту разворачивающихся событий. Я чуть-чуть опоздал: Учитель Доо уже скрутил Текудера-Норону каким-то изощренным приемом.
        – Чего же тебе не хватает, любезный? – тихо выговаривал он, наклонившись к заострившемуся уху. – Ты дышишь, видишь, чувствуешь мир… пусть с помощью ворованного тела, но ты живешь...
        – Тело с-смерда… – рычал глухо демон в ответ, стараясь вырваться из захвата, – прос-столюдина, ублюдка, ш-шлюхиного сына… это поз-сор!
        Черты лица снова дрогнули, поплыли, словно выбирая окончательный облик.
        – Тело героя, которого с благодарностью помнит Шусин вот уже сто лет, – голос наставника оставался ровным, только мышцы спины напряглись до предела. – Благородство – в душе, ты знаешь об этом сам, неудачник, не способный на достойное перерождение! Он победил тебя тогда, одолеет и сейчас.
        – Ха! Я его почти уничтож-ж-жил! – сквозь хрип и стиснутые зубы, прорычал демон. – Нет больш-ше твоего ученичка!
        И тут Текудер нанес удар. Видимо, во время путешествия он копил силы, концентрировал их, чтобы решить исход боя за один ход. Из носа и ушей хлынула кровь, яростно пылающие алыми углями глаза потухли, тело несколько раз дернулось в конвульсиях… и затихло.
        – Стоять сможешь? – спросил Учитель Доо бывшего ученика, превращая захват в поддержку.
        Тот кивнул и выпрямился, пошатываясь. Принял из рук наставника фляжку с водой, жадно глотнул и вылил влагу в ладонь, растерев по лицу потеки крови. Учитель Доо поморщился, порылся в рукаве и вынул полотняное полотенце, расшитое по краю драконами.
        – Клоун, – слабо улыбнулся Текудер, принимая ткань.
        Наставник вернул ему улыбку.
        А я смотрел на них, привычно стоящих бок о бок, и видел иное.
        Крепкий вихрастый мальчишка вытирает кулаком со сбитыми костяшками кровь из носа и настороженным взглядом сопровождает каждое движение одетого в дорогую броню всадника, легко соскочившего с мощного боевого коня. Воин улыбается, извлекает из узкого рукава шелковой поддоспешной рубахи крупное румяное яблоко и протягивает его на раскрытой ладони. Ребенок, чуть помедлив, принимает угощение: яблоко остро пахнет медом и приключениями, сказочной жизнью, совсем не такой, к которой он привык. Сегодня деревенские пацаны, как всегда, навалились скопом, побили и сбежали лечить свои синяки. Вечером их родители придут в дом и будут кричать на маму. Никто из деревни слова доброго им не сказал за все десять лет жизни мальчугана, куском хлеба не поделился, а странный чужак не просто угощает яблоком, но еще и вынимает его из рукава… Так же делал яркий смешной человечек на осенней ярмарке, – мама называла его клоуном, – он еще и жонглировал всеми вынутыми оттуда вещами. Ребенок был восхищен акробатическими трюками, ловкостью и весельем – настоящим волшебством, вспыхнувшим ярким пятном в череде серых дней и серых людей. И даже сбежал бы с бродячим цирком… но он никогда не бросит маму! «Клоун!», – восторженно шепчет мальчишка, шагнув к незнакомцу.
        Видение мелькнуло и исчезло, но я уже привык доверять истине, открывающейся именно так.
        Текудер снова ушел в себя. Но больше меня не раздражала его отстраненность от ежеминутных вызовов внешнего мира: его душа – поле битвы, где сдерживается и ослабляется набравший силы демон. Рано или поздно тот должен сдаться, ибо уже понял, что никто из нас не позволит ему победить… но смирит ли свою гордыню?
        Осень внезапно кончилась. На смену промозглым дождям пришел снег, пока еще быстро тающий на непромерзшей земле. Скоро он ляжет надолго.
        Хребты предгорий взламывали ровную линию горизонта, цель была близка, но погода испортилась окончательно. Следы, оставленные семеркой наших коней, пятнали нетронутую снежную целину. Любой патруль, оказавшийся в этих местах, сможет обнаружить нас. Хорошо, что начинающийся буран все скроет. Может быть, и нас заодно упокоит навеки.
        Холод пробирал до костей. Небо слилось с землею в крепких объятиях, не обращая внимания на тех, кому не посчастливилось очутиться в эти минуты между ними. То ли страсть, то ли борьба – хаос заполнил все вокруг. Исчезло не только пространство, но и время. Я оглох от свиста ветра, ослеп от бушующей кругом белизны. Как долго и куда именно держим мы путь? Все силы сосредоточил на том, чтобы удержаться в седле. Если порыв ветра сшибет с коня, то канешь камнем в льдистое безмолвие пластающихся следом сугробов, останешься в них навсегда. В глаза вновь швырнуло охапку колючих снежинок, но нос вдруг учуял слабый запах дыма. Дыма домашнего очага. Жилье! К демонам скрытность, она опасна сейчас. Лошади сами прибавили ход, следуя за бодро скачущим Хранителем Сию: он единственный из нас еще был способен бодро скакать.
        Метель и высокий забор закрывали жилище, к которому привел нас спаситель. Я даже не смог определить, как оно выглядит и насколько велико. Учитель Доо, с трудом разгибая конечности, сполз с мухортой и из последних сил постучал в крепкие деревянные ворота. Хрипло залаяли дворовые псы.
        
        Какие-то низкорослые, приземистые человечки, укутанные до самых глаз в шарфы и малахаи, ухватили поводья коней, махая руками в сторону дома и даже не пытаясь перекричать вой вьюги. На пороге встретил хозяин, цепким взглядом обшаривший нас с ног до головы и принявший наше оружие: Учитель Доо зачем-то его отдал. Опасается, но впускает? Странно. Мог бы просто закрыть двери перед нашими носами. Ввалившиеся следом в сени заснеженные карлики скинули верхнюю одежду и оказались обычными детьми от десяти до пятнадцати лет. Пересмеиваясь и толкаясь, они ринулись в комнаты, а мы неторопливо освобождались от ватных стеганых курток, насквозь промокших под снегом и задубевших от мороза. В тепле глаза оттаяли и моментально начали слипаться, но я героически боролся со сном: расслабляться не стоило, возможно, именно этого и добиваются непонятные обитатели предгорий. Я перестал слепо доверять землякам, а эти люди к тому же отличались от коренных шусинцев. Какой-то неуловимой чуждостью веяло от них, поэтому я был настороже, хотя и не чуял опасности.
        В просторной, но темноватой и скудно обставленной комнате собралась мужская часть семьи в полном составе: лысый сморщенный патриарх, казалось, только усилием воли удерживающий в себе слабое дыхание жизни, его пожилой сын – тот самый, кто встретил нас на пороге, около десятка детей разных возрастов. Старшие мерили нас подозрительными взглядами. Судя по количеству отпрысков, здесь в чести большие семьи. Сын патриарха, скорее всего, тоже был последним из выводка уже отсутствующих в доме многочисленных братьев: в деревенских семьях до сих пор придерживаются традиций минората – старшие дети отселяются и ведут свое хозяйство, а имущество родителей наследует младший, хранящий род.
        – Гость, переступивший порог, священен, – торжественно объявил нам сидящий на подушке старик.
        – Священен домашний очаг, – поклонился Учитель Доо, прижав ладонь к груди. – В вашей деревне спокойно?
        – Спокойно, – подтвердил патриарх.
        – Волки и воры спокойны?
        – Спокойны, – снова кивнул трясущейся головой дед, а стоящий по правую руку сын чуть заметно улыбнулся.
        – Пусть табуны ваши будут бесчисленны, а отары тучны.
        – Ваши уста благословенны, – искра одобрения мелькнула из-под век, нависших над выцветшими от времени глазами. – Вы чтите заветы отцов. Будьте желанными гостями.
        – Непростых людей принес на своих крыльях северный ветер в дом Амагелон-аав, – неторопливо вступил в беседу хозяин. – Я, Басан Амагелон, приветствую вас.
        На висках у всех членов семьи розовели татуировки стилизованного изображения буйвола. Скотоводы? Повезло! Может быть, удастся пристроить лошадок, пока разбираемся с проблемой нашего героя, уж они-то смогут достойно ухаживать за ними.
        – Доо, – еще раз поклонился учитель. – Можете обращаться ко мне «Странник Доо». А это – мой ученик, Аль-Тарук Бахаяли.
        Я с достоинством поприветствовал присутствующих.
        – Текудер, – равнодушно и как-то высокомерно проронил наш спутник. – Просто Текудер.
        Любопытствующие взгляды хозяев скатились с его застывшей статуей фигуры как струи дождя со скалы.
        – Ну что же, будем знакомы, – после недолгого молчания хозяин предложил. – Дети вас проводят в мыльню, умойтесь перед ужином.
        Я был рад воспользоваться тазиком с водой и простым хозяйственным мылом.
        Посреди широкого и низкого каменного стола исходил пряным паром самовар хого. Статная женщина лет сорока на вид подкинула углей в жаровню, чтобы бульон в чугунном горшке кипел не переставая. Рядом были заблаговременно выставлены миски с тонко нарезанными сырыми мясом и овощами. Зеленый лук, ломтики огурчиков, стручковая фасоль, соцветия цветной капусты, длинные полоски кабачков – в животе заурчало. Я успел соскучился по такому изобилию. На плоском блюде стопкой высились тонкие лепешки, в разномастных чашечках маслянисто поблескивали соусы. За толстыми зеленоватыми стеклами узких окон стонала вьюга, а я счастливо улыбался, раз за разом окуная длинные палочки с зажатыми в них аппетитными кусочками в чугунок. На тонкую лепешку аккуратно укладываю прихваченное кипятком мясо, затем – чуть приваренный, сменивший цвет с фиолетового на зеленый, стручок фасоли, перышко свежего лука, хрустящий ломтик огурца. Все это поливаю сладковатым и солоноватым соусами в нужной пропорции, аккуратно сворачиваю в трубочку и с удовольствием потребляю под неспешную беседу старших… Мои спутники и остальное семейство, рассевшееся вокруг стола на низеньких жестких табуретках, с энтузиазмом соревновались в скорости поглощения еды.
        Удивительно, что на общий стол выставили именно хого, ведь было бы достаточно и других вкусностей: в глубоких чашах исходили жаром пельмени, начиненные зеленью шпината, фаршем из дичи и капусты, паровые пирожки баоцзы со свининой и соевой пастой, тушеные голуби в охапках свежей пряной зелени. Настоящий пир, поражающий своим изобилием! Самовар же – домашний способ приготовления блюд. Его не предложат посторонним или просто знакомым, а разделят только лишь с родственниками или друзьями. Особая близость возникает между сотрапезниками, что вместе готовят в пряном крепком бульоне мясо и любимые овощи, выбирая их из предложенного хозяевами набора.
        Старый дом не производил впечатления зажиточного, был обустроен достаточно скромно и давно не подновлялся: перекошенные полки на бревенчатых стенах, сколы и трещинки в чашках, скрипящие полы... откуда столько разносолов? Настораживало не только щедрое гостеприимство хозяев, но и сам факт того, что они вообще впустили чужаков, обогрели и накормили, позаботились о лошадях и прочих питомцах – здесь тесновато. После церемонии недолгого приветствия преисполнились к незнакомцам доверия? Подозрительно как-то.
        Глаза домашнего кота ревниво следили за Сию, который с урчанием пожирал мясо из его собственной миски, но спрыгнуть с полатей над запечью полосатый зверек не решался: они уже успели подраться и выяснить, что пришелец сильнее. Хранитель представился хозяевам позже нас, устроив безобразное выяснение отношений с постоянным обитателем, но чем-то смог снискать их расположение. Сама печка уже отработала день и медленно остывала, наполняя комнату мягким теплом. Как хорошо! Я осторожно вытянул под столом ноги в мягких овчинных чунях, предложенных нам дочерью хозяев, распрямляя затекшие за день колени и стараясь не задеть сидящих напротив домочадцев гостеприимного дома. Доел щедро политую соусами лепешку и засмотрелся на ловкие руки хозяйки, засыпающей в насыщенный мясной бульон самовара длинную яичную лапшу, завершающую трапезу.
        
        Старший сын хозяина, не сводивший с нас на протяжении всего ужина настороженного взгляда ореховых глаз, проводил меня к месту для сна – полати над печкой, облюбованные котом, освободили от вещей и тряпья, а также от любопытных младших.
        – Ты напрасно опасаешься, – я первым нарушил неловкое молчание, – но я тебя понимаю: самых разных людей может привести в дом метель. Даже злодеев, которым привычно чужую кровь проливать. Но почему вы впустили незнакомцев? Это не постоялый двор, не таверна, которые оказывают подобного рода услуги, это – ваше личное жилье...
        – Я бы оставил вас снаружи. Мне не нравятся чужаки в доме, – ответил он мне, прямо глядя в глаза. – Но старики запрещают.
        – А ты всегда слушаешься стариков?
        – Нет, конечно, – он ухмыльнулся. – Но тут они лучше знают. Да и обижать их нельзя.
        – И что же они сделают, если обидятся? – я заинтересованно обернулся, прервав на половине обустройство спального места: как раз вынул одеяло из заплечного мешка, а тючок с запасной рубашкой и бельем собирался пристроить вместо подушки в изголовье.
        – Уйдут.
        – Как… уйдут? – такой ответ вверг меня в недоумение. – Куда?
        В моем представлении старый человек всегда привязан незримыми цепями к тому, что было нажито, как репей цепляется за прошлое, в штыки воспринимает новшества и перемены, признавая ценным лишь собственный жизненный опыт. Консерватор и ретроград, чьи советы скорее тормозят развитие общества, чем приносят пользу… и такой крутой поворот?
        – Никто не знает, куда, но такое уже бывало раньше, – юноша передумал покидать гостей и пристроился на перекладине лестницы, ведущей на полати.
        Я сел рядом, приготовившись слушать очередную поразительную историю – их у меня уже скопилось немало. Даже сон отлетел, хотя совсем недавно давил на уставшие плечи, маня предвкушением отдыха. У стола, убирая посуду, суетилась женская половина семьи, Учитель Доо, Текудер и патриарх с сыном о чем-то тихо беседовали в отгороженном от общей трапезной уголке, попивая вино из глиняных чашек. Нам никто не мешал.
        – Жил некогда в Шусине Очирбат-гуай, – начал свой рассказ. – Большую семью имел. Сыновей сильных имел, дочерей красивых. Скота бессчетно. Овец жирных, кобылиц быстрых, волов могучих. И все, за что брался он, получалось легко и красиво, как на пиру льется песня. Долго длилось его счастье, но однажды изменило. Судьба наслала мор и глад на его долину – и как с ними справиться самому? Посланники из города пришли. Снадобье привезли, вылечить всех обещали, а за это отречься от заповедей предков потребовали, принять новый уклад. Очирбат-гуай прогнал чужаков. Но мор не ушел. И луны не прошло, как половину детей потерял. Сыновей, дочерей потерял – не сдался. Жена, сердца отрада, песня души, умерла – не сдался, не позвал обратно городских. Трупы коров и овец грудами легли на вытоптанные дикими лошадьми пастбища. Воды реки приносили отраву. Ветер на крыльях своих – черную засуху… И тогда старший сын пошел против воли отца. Пошел против обычаев предков. Он вернул посланников, принял из их рук лекарство, подчинился новым законам.
        И не только сын Очирбат-гуая. Молодые и дерзкие восстали против не знающих, как справиться с бедой, отцов. Мир меняется, – говорили они, – принимает новую форму, устраивается по иным, отличным от прошлых, правилам, а те, кто распоряжается нашей судьбой и жизнью, словно не замечают этого, оберегая обычаи предков и потрясая вышедшими из обращения ценностями. Их мудрость казалась молодым стариковской блажью, советы – брюзжанием, запреты – произволом деспотов, не желающих расставаться с властью.
        «Прости, сын мой, – сказал Очирбат-гуай, – что не смог воспитать тебя правильно!» Сказал – и ушел. Ушел он из дома, чтобы не видеть поношения всего, что дорого сердцу шусинца. Стар стал, слаб, не смог защитить предков от поругания. Напрасно умерли сильные сыновья. Зря угасли красивые дочери. Свет очей, жена верная, вотще ушла из мира живых. Поднялся на гору Бурхан, встал над обрывом и задумался: как дальше быть? Только недолго стоял он один. Подошли к нему сосед с женой и убеленные сединами погонщики стад, и старосты из ближайших поселков… Их перестали слушать, мнением перестали интересоваться, распоряжения выполнять. Каждое замечание, каждое слово воспринимались бредом выживших из ума: дети перестали чтить отцов, внуки презирали дедов. Посмотрели старики друг на друга, заплакали, обнялись и бросились в пропасть. С тех пор люди называют ее ущельем Воющих душ.
        Жажда нового распространилась как пожар по всему Шусину… и старики сдались. Они сняли с себя ответственность за участь будущих поколений, отринули свой долг быть рулем и ветрилами корабля, пустившегося в самостоятельное плавание по бурному морю жизни. Говорят, они все уходили в горы. Умирать. Обрезали нити, связывающие поколения в единое целое.
        А молодые стали строить новую жизнь по своему разумению, набивая раз за разом те же самые шишки, что набивали до них отцы и деды. И оказалось, что обычаи предков и ветхие ценности вовсе не бесполезны, а помогают выжить. Теперь повзрослевшая молодежь создавала свою традицию, благоговейно внимая советам немногих оставшихся старших, складывая их навыки и наблюдения в копилку собственного опыта. Даже вздор, который несли старики, просеивали в поисках жемчужин мудрости былого… Да, жить в русле традиции – это жить с закрытыми глазами, пользуясь чужим умом и зрением, но когда прерывается традиция, на опустевшем месте сложно построить что-то принципиально «свое», не допустив ошибок. Иногда – слишком дорогих и непоправимых для устроителей. Это был горький урок для всех: и для стариков, проявивших слабость, и для молодых, лишь много позже осознавших свою глупость.
        – Когда это произошло? – спросил я
        – Может, сто, может, пятьсот лет назад... кто упомнит?
        – Почему же не вмешался Совет Мудрых?
        – Какой Совет? – удивился рассказчик.
        А ведь и вправду… ни разу во время путешествия по Шусину я не слыхивал о Совете Мудрых, хотя по договору с Тулипало он должен был существовать до сих пор. И никто не имел права вмешиваться в его деятельность и оспаривать решения… Или члены Совета тоже так кстати «ушли в горы»? Как-то незаметно само существование этого органа власти исчезло из архивных документов и летописей, которые я старательно изучал в доме отца. Надо будет обязательно задать вопрос Первому министру из шусинской семьи Иса: как такое могло получиться? Потом.
        – И сейчас в тех вещах, которым нас учат старшие, мы уже не ошибемся…
        – И, значит, имеем право на эксперименты, – заключил я.
        Собеседник замялся на мгновение, видимо, пытаясь угадать смысл незнакомого слова, и утвердительно кивнул.
        – Но все же, почему традиция поощряет столь опрометчивое гостеприимство? – вернулся я к началу разговора.
        – Потому что на вашем месте мог быть любой из нас. Метель не делит на своих и чужих. В этих краях, где народу немного, путник без помощи может погибнуть. Мы ведь раньше ходили со стадами по всем долинам предгорий, на месте не сидели… вот оттуда и взялся обычай делить стол и кров с тем, кто придет к порогу. Никто не хочет держать ответ за чужую жизнь перед Судьбой и Смертью.
        Я понимающе кивнул и вернулся к обустройству лежанки, постаравшись выбросить сказанное из головы: обдумаю это позже, когда как следует высплюсь.
        Через пелену дремы доносились до меня негромкие голоса хозяев и Учителя Доо, договаривающихся о возможности оставить здесь, под присмотром, вещи и лошадей Текудера. Какая дорога откроется ему в храме Судьбы? Мы не знали, но вряд ли он пойдет по ней обремененный скарбом. Да и вернуться за оставленным имуществом никогда не поздно, до храма недалеко. Старшие обсуждали стоимость зимних кормов, регулярность выездки, тонкости содержания необычных постояльцев конюшни…
        Серое небо нависало над серыми скалами. Ветер гнал тучи, что перекатывались по небу волнами бушующего океана, завывал в ущелье, на дне которого билась о валуны дикая злая речушка. На вершине безжизненной голой скалы сидел отец, устало опустив плечи. Порывы ветра трепали льдисто-голубую накидку, срывали с головы церемониальный убор. Откуда-то снизу поднялся и встал рядом дед, потом еще один старик, и еще… Все эти люди, одетые в родовые цвета Иса, молча смотрели на бурные воды реки. Отец встал. Поочередно обняв каждого из пришедших, он развернулся к пропасти и… Нет!
        Я распахнул глаза. Сердце колотилось как бешеное, в груди застыл снежный ком. Не заметил, как уснул. Ну и привидится же! Настоящий кошмар, навеянный усталостью пути, духотой дома и вечерней беседой. Слава Судьбе, мой занудливый отец никогда не поддается порывам. Или я чего-то не знаю о нем?.. Все, хватит. Надо гнать из головы дурацкие мысли. Все будет хорошо. У нас все будет хорошо.
        Хозяева встали еще до рассвета. Мы сквозь сон слышали, как на кухне позвякивала кастрюльками хозяйка с парочкой дочек на подхвате. Мужчины, стараясь топать потише, отправились в хлева и на конюшню, обихаживать скотину. Пришлось тоже вставать, хотя вчерашний путь сквозь буран сильно вымотал нас. Умылись, привели в порядок вещи, просушенные на горячих камнях печи, и после плотного завтрака попрощались с домом Амагелон-аава. Повинуясь внутреннему порыву, я объявил:
        – В Бахаре вас всегда будет ждать «Дом в камышах». У нас тоже случаются бури самого разного свойства, но традиции гостеприимства не столь сильны, как в этих краях. Мое жилище откроет двери приходящим к порогу.
        Семья Амагелонов с достоинством поклонилась в ответ.
        
        Предгорья дыбились хребтами. После вчерашнего буйства небо радовало тихой умиротворенностью. Под ярким солнцем стремительно таял снег, но мощеной дороге это было только на пользу. Мерхе гарцевал и пританцовывал под Текудером, сияя золотом шкуры, словно солнечный зайчик. Его всадник тоже взбодрился, во взгляде мелькала надежда на чудо. До храма Судьбы добрались на удивление быстро: дорога привела нас к грубо вырубленной лестнице, ведущей к темному проходу в скале. Оставив лошадей у специально обустроенной коновязи, мы поднялись наверх. Хранитель Сию остался с остальной скотинкой сторожем, уговорили.
        Первый же шаг, сделанный в манящую щель пещеры, словно перенес в иной мир. Незримая граница отсекла от свиста ветра, фырканья животных, света дня. Не сказать, что нас погрузило в кромешную тьму: время от времени встречались тусклые светильники, помогающие притерпеться к царящему сумраку. Длинный узкий проход со сточенными стенами и круглыми арками, словно пробитый в скалах подземной рекой, извиваясь, вел в толщу гор. Впереди шел Учитель Доо. Я замыкал путь – это почетно.
        Вопреки моим опасения, чем дальше, тем становилось светлее. Правда, свет этот был совсем непохож на солнечный. Как-то внезапно мы очутились посреди зала, потолок которого терялся во тьме, а сглаженные стены испускали идущее изнутри сияние. Всполохи мирового пожара плясали в известняке, сгущаясь в каких-то знаках, похожих на древние печати, и начертанных гигантской кистью спиралях, будто бы обагренных кровью. Стены храмового пространства, теряясь в вышине, спиралью огибала галерея, украшенная гроздьями фонариков – алых, оранжевых, золотых – их ленты и цветные веревочки с узелками удачи сонно колыхались, хотя мы не чувствовали даже малейшего дуновения ветра. Но и светильники не были способны развеять мрак, сгустившийся под сводами. В зале властвовало безмолвие. Пустота, заполнившая храм, словно выталкивала из своих глубин в центр помещения тяжелый бронзовый колокол, потертый от усердия и позеленевший от старости. На деревянных резных столах с изогнутыми ножками радужно переливались хрустальные пузыри – гадальные сосуды, я их узнал по характерной форме. За хрупкой преградой сфер виднелись где камни с вырезанными пиктограммами храмового наречия, где черепашьи панцири, кости-астрагалы или ветки экзотических растений. На массивных деревянных пюпитрах покоились толстые книги в переплетах с накладками из золота и драгоценного нефрита и атласы карт звездного неба. Посреди зала, прямо под колоколом, маслянисто поблескивали темные воды утопленной в пол чаши бассейна, а дальше, у стены, в такой же чаше, только поднятой на треножник, жарко пылал огонь. Ни одной из стихий здесь не дали преимущества. Ни одну не обидели пренебрежением. Все приемы, с помощью которых ведут беседы с Судьбой, были представлены в этом храме, первом и единственном святилище нашей Госпожи, которое видел своими глазами.
        Долго ли мы стояли, замерев в благоговении? Не знаю. Здесь не было времени. Не было пространства. Не было горя и радости. Не было всего, что существует, кроме Судьбы и ее даров – если ты готов их принять. Ничто не нарушало безмятежности и тишины, царивших в храме. Мы оставались птенцами внутри гигантского яйца, огражденные от житейских бурь и перемен его толстой скорлупой, в покое и безопасности. Не стоит сейчас проклевываться в мир, пугающий бесконечностью вариантов. Не время.
        Как и откуда рядом с нами появился служитель-шадес, я так и не понял. Впервые видел жреца храма Судьбы вблизи и разглядывал с интересом. Он был облачен в пышное пурпурное одеяние с многочисленными складками и широченными рукавами. Носить такое могли только те, кто посетил «пещерные небеса», что бы это ни значило. Голову покрывал деревянный «звездный» венец с нефритовыми инкрустациями – изображениями мест обитания небожителей. Алые таоку со всей тщательностью заправлены в белоснежные чулки, чтобы не смущать видом развевающихся штанин невинность госпожи Судьбы, а пухлые стопы втиснуты в узкие черные лодочки [33]. «Заоблачные» туфли? Этот толстяк умеет ходить с облаками и туманами? Я даже решил было его зауважать, но очень скоро был вынужден отменить свое решение.
        – Что делают здесь отщепенцы, оставившие Служение? – гневно вопросил он срывающимся голосом. – Судьба не ведет вас по Ее дорогам, вот и идите по вашим, подальше отсюда.
        – Шадес, – Учитель Доо, склонив голову набок, с любопытством рассматривал собеседника, – не выносите дрязги между нашими школами на суд Госпожи. Мы пришли к ней за советом, и этого права вам у нас не отнять. Это не ваши храмы. Это храмы Ее.
        Рыхлые щеки возмущенно затряслись, а аккуратный ротик с сочными красными губами, обрамленный ухоженными черными подковами бороды и усов, желчно поджался. Бахарец! Узнаю столичного жителя по повадкам. Как он попал в шусинский храм на краю света? Или это единственная возможность для служителя Судьбы не бродить по придорожным часовенкам Бахара, – одна за одной, и снова по кругу, – а осесть где-то в теплом местечке? И сытом, должен заметить, судя по комплекции жреца.
        «Не ссорьтесь, дети!», – стены завибрировали от звука низкого грудного голоса, казалось, шедшего ниоткуда и отовсюду. Нервные окончания пронзила болезненная дрожь. Плеснула в бассейне вода, взвилось столбом пламя в чаше, столики зашатались, и один из шаров, закачавшись, упал на камень пола. С жалобным хрустом лопнул хрусталь, разноцветные гадальные камни раскатились по залу, а один, описав круг, ласково ткнулся в носок сапога Текудера.
        – Оракул проснулся! Братья! – шадес мазнул по нам невидящим взглядом и, переваливаясь с боку на бок, словно хлопотливая мама-утка, собирающая утят, побежал к галерее, размахивая рукавами. – Братья, оракул проснулся!
        Я почувствовал, как моей щеки коснулась ласковая теплая ладонь, и тонкий аромат смутно знакомых духов овеял чело, а отзвук давно позабытой мелодии заставил вспоминать о том, что забыл... Текудер встрепенулся и словно сбросил оковы сна, подняв камень. Веселенький розовато-бежевый моховой агат принес послание от Судьбы. Прожилки на его поверхности сплетались в пиктограмму храмового наречия Смерть.
        Учитель Доо и Текудер пристально смотрели друг на друга, и их губы растягивала глупая улыбка облегчения, одна на двоих. Не понял...
        – Я думал нам выпадет пустой камень, типа: делайте, что хотите, – пояснил-таки свою радость наставник.
        – И я сомневался, что Судьба даст мне знак, – согласился воин. – Она ведь не властна над нами.
        Надо же! Впервые слышу от попутчика внятные речи. Надежда, воистину, творит чудеса – герой ожил и даже как-то посветлел ликом.
        – Намек был дан недвусмысленный, нам поможет вторая Госпожа. Но чего можно ожидать в храме Смерти? Если в храмах Судьбы шадесы с помощью предсказаний, гаданий и комбинаций небесных светил творят на земле волю Госпожи, то суровые служители Смерти специализируются на изгнании темных сущностей. Тому, кто заключен в тебя, как в клетку, может не поздоровиться. Однако нам предложили выход из сложного положения, в котором ты оказался… Думаю, стоит воспользоваться им.
        – Что бы ни произошло – это лучше, чем то, что творится сейчас. Я впадал в отчаяние, не видел возможности избавиться от чудовища, выросшего внутри, становившегося мною. Опасался, что это – навечно… Спасибо! – он поклонился Учителю, – Вы всегда вовремя приходите ко мне.
        – Прости, яблока не принес, – улыбнулся наставник, обнимая своего первого ученика. – Да и подзадержался в дороге…
        – А я – вообще заплутал.
        – Держись, – подбодрил Учитель Доо. – И помни: ты многим небезразличен.
        Они помолчали, словно опасаясь лишним словом нарушить ту хрупкую близость духовного родства, которая иногда возникает между учителем и учеником.
        – Дальше пойду один, – твердо заявил Текудер. – Это моя дорога.
        – Разумеется. Но в храм войдем вместе. Я давно не посещал шусинские храмы-отражения, а Аль-Тарук вообще не видел их никогда. Он ведь из Бахара, там совсем иные традиции поклонения Судьбе и Смерти. Нам туда, – он бодро ткнул пальцем в пол и, подобрав свою котомку, заторопился к лестнице, ведущей в галерею.
        У ее основания скрывался люк. Текудер легко рванул его за кольцо, хотя толщина крышки внушала почтение. Лестница змеей устремлялась вниз, повторяя очертания галереи верхнего зала. Спускались недолго, пару пролетов, и оказались в зеркальной копии храма Судьбы.
        
        Этот храмовый зал будто парил над мраком бездны. Стены были подсвечены синим, отчего спирали и печати казались чернильно-черными. В центре зала висел оскалившийся хрустальный череп, под ним – водоем, а в чаше с огнем распускался цветок бело-голубого пламени. На низких столах с причудливо изогнутыми ножками ощерили хищные лезвия обсидиановые ножи, бликовало прозрачное стекло сосудов для сбора крови, топорщили перья ритуальные маски и бубны, посверкивали чеканными узорами колокольчики, кубки и колотушки. Гроздья синих и белых фонариков ограждения галереи сопровождали спираль лестницы вниз, во тьму. Здесь должно было быть холодно и жутко… но почему-то не было.
        Как-то обыденно, не «из ниоткуда», к нам поднялся по лестнице молодой мужчина в простом балахоне с белой повязкой исповедника на лбу. Он был чисто выбрит, подтянут и больше напоминал царедворца, вздумавшего развлечься религиозными играми. Лишь чуть ввалившиеся щеки и пересохшие губы свидетельствовали о том, что слова «пост» и «аскеза» для него не пустой звук.
        – Госпожа Смерть приветствует детей Судьбы, – прошелестел еле слышно, только белки глаз сверкнули в полутьме. – Вы смогли разбудить оракула... это бесценно! – Мы молча поклонились. – Но что вам нужно от моей Госпожи? Ты... – он заглянул в глаза и, как показалось, перелистнул пару страниц летописи моей жизни, – еще не свободен, но уже и не связан. Иди своим путем, мальчик, тебе здесь не место. Ты... – он бросил беглый взгляд на наставника, – опять пришел насмешничать и нарушать покой? И почему тебе Госпожа все прощает, охальник?
        – Любит, – Учитель Доо добродушно ухмыльнулся. – Она знает, что и я обожаю ее до полусмерти.
        – Да уж... – незлобливо проворчал служитель. – Истинное проявление любви: обходить тебя стороной. А что касается тебя... – он пристально вгляделся в лицо Текудера, – герой... убийца... беглец... Ты, как и твой наставник, ускользнул от ее власти. Разве не знаешь, что стал бессмертным?
        – Знаю, – обреченно ответил тот.
        – Госпожа не сможет тебе помочь.
        Надежда, горевшая в глазах Текудера, погасла, на лицо легла тень обреченности.
        – Стой! Держись, Текудер! – я кинулся к воину, обхватил за плечи, понимая, что потеряв надежду, демона он уже не сможет удержать. И мы не удержим, он уже начал изменяться. – Как Вы могли! – выплеснул в лицо служителю свое отчаяние.
        И вновь со щелчком раскрылся цветок пламени в чаше, затрещали под моими руками кости, раздувая в размерах первого ученика Учителя Доо, удар шипастого локтя отбросил в сторону, будто медведь стряхнул с холки щенка. Я упал и больно ударился о твердый камень пола, даже не успев сгруппироваться.
        – Убью!!! – проревел окончательно воплотившийся демон, захвативший наконец-то тело героя и перекроивший его в привычную форму. Осуществил, гад, свою мечту! – Вс-сех уничтожу!!!
        Я, конечно, смотрел снизу вверх, но только сейчас оценил, насколько был огромен синьор де Норона. Выше Балькастро. Шире в плечах, чем Иниго и Сорбелло, в свое время потрясшие меня своей мощью. В сполохах синего пламени его броня отливала вороненой сталью, а кончики рогов, закрученных в тугую, как у барана, спираль были необычайно остры. Громадная лапа с загнутыми когтями уже тянулась к обсидиановым ножам, раздраженно бьющий о камень пола хвост в щепки расколол столик с ритуальными сосудами. Обломки рухнули в чашу бассейна, окатив ледяной водой. Спасибо, это исцелило от внутренней дрожи. Я вскочил. Учитель Доо замешкался, примеряясь к схватке с одоспешенным рыцарем изнанки... Вперед выступил исповедник. На лице его играла улыбка человека, предвкушающего изысканное удовольствие. Он широко размахнулся посохом и от души залепил сапфиром навершия прямо промеж демонических глаз.
        Тот, кто вызывал чувство страха и безнадежности, чьи лапы, казалось, вот-вот свернут оголенные шеи, когти вспорют беззащитные брюха мягкотелых людишек, а острые клыки растерзают плоть, плюхнулся на задницу с видом нашкодившего котенка. У Хранителя Сию в дороге научился, что ли?
        – А вот именно ты, голубчик, и был нам нужен, – констатировал священник. – Тебя я и вызывал. Моя Госпожа давно не играла с такими, как ты. Жаждешь Смерти? – усмиренный де Норона молча мотнул отяжелевшей головой. – Ты познаешь Ее, если Она будет милостива к тебе. В три храма нужно войти, преодолеть три испытания. Только пройдя дорогами смерти, сможешь понять, что такое жизнь. Можешь уйти навсегда, а можешь родиться вновь – выбор всегда за тобой. Ступай вниз по лестнице.
        Я слышал легенды о храмах Судьбы, соединенных тайными путями в единую сеть. Если храмы Смерти зеркально отражают в подземье то, что видят глаза на земле, то и у них должна быть своя сеть ходов, проложенных глубоко в толще скал. Бр-р-р, не хотел бы я вслепую ползать по этим дорогам… Но как же силен священник! Я даже предположить не мог, что скромные служители Смерти, отпевающие покойников, освящающие подозрительные подвалы, пожарища и места катастроф, изгоняющие привидений и шкодливых домашних духов из кухонных горшков, являются носителями такой мощи. Вот и демон явно опасается этого человека намного более предполагаемого странствия. Войдет ли в ходы? Примет ли вызов? Примет. Как принял бы его Текудер.
        Скрежеща нестрижеными когтями по камню пола, де Норона решительно двинулся к лестнице. Но перед тем, как сойти во мрак нижних этажей, задержался.
        – Я пос-стараюсь стать Текудером, – проворчал он. – Буду с-скучать по вам.
        – Не сомневаюсь, – насмешливо отозвался наставник. – Ведь, в отличие от тебя, он вернется живым при любом исходе.
        – А тебе, не щ-щенок и не мальчиш-ш-ка, ученик Учителя Доо Аль-Тарук Бахаяли, дарю мой теш-шань. На удачу!
        У меня не нашлось ответных слов, просто благодарно поклонился вороненой спине.
        – Ну вот, – оглядел разгромленный зал. Было почему-то грустно. – Опрокинули столы, разбили посуду и нагадили в бассейн…
        – Вечеринка удалась! – молодецки подкрутил ус Учитель Доо и подмигнул служителю. – Вот за это и любит меня твоя Госпожа.
        Надо признать, для Смерти здесь свили уютное гнездышко. Надеюсь, его быстро приведут в порядок… да уж, приведут. Слуг здесь что-то не видно. Исповедник прислонил свой замечательный посох к борту бассейна и сам собирал с пола острые осколки стеклянных сосудов. Мы с наставником присоединились к нему – почему бы не помочь?
        – Ваш демон не трус, – с чего это он «наш»? Но священник не заметил моего возмущенного взгляда, поскольку сокрушенно вздыхал над промокшим бубном. – Не каждый рискнет спуститься во мрак неизвестности, ничего не зная о своей участи и об испытаниях, которые поджидают во тьме.
        – Расскажите нам о них, – попросил Учитель Доо.
        – Для каждого они свои. Кто-то должен покарать, кто-то – пожалеть. Кто-то должен дать пощечину, кто-то – стерпеть ее. Кто-то должен убить, кто-то – удержать себя от убийства. Ни один из тех, кто ходил дорогами смерти, не поднялся по храмовым лестницам прежним, таким, каким спустился. Ведь в чем сила нашей Госпожи? – он оставил бубен в покое и наконец-то повернулся к нам. – Смерть, рождение – суть колебания маятника Великого Предела. Души уходят к корням Неба и Земли, чтобы вернуться обновленными. Текудер выпал из цикла рождений-смертей-рождений, но демон – нет. Его смертную душу, чужую для нашего мира, не примет бессмертное тело, обладающее, к тому же, собственным «Я». Там, в темноте, наедине с самим собой, он сам себя должен принять Текудером, слиться с ним в единое целое... И тогда мы станем свидетелями рождения нового существа, наделенного силой двух миров. Если же нет – чужая душа погибнет от тоски, непонимания и неверных решений. Ей здесь нет места. И тогда к нам вернется прежний герой, ослабленный, но живой.
        – И далеко ему нужно будет идти? – я с трудом представлял этот путь.
        – Ходы, соединяющие храмы, символизируют путь человека от смерти к рождению, выход из мрака к свету. Госпожа Смерть милосердна. Если не заблудится и не сгинет, то через неделю дойдет до второго храма, он расположен на востоке. Высоко в горах стоит третий, последний храм, замыкающий цепочку испытаний, до него идти дольше и опасности поджидают серьезные. В каждом из святилищ демон должен дать ответ на вопрос: кто он и зачем вообще существует. Здесь он его уже дал, только сам не понял этого… Понравился подарок? – он подмигнул мне в ответ на утвердительный кивок. – Если странствия под землей ничему его не научат – участь его предрешена. Мы не зря всю жизнь практикуем изгнание враждебных сущностей с нашего плана бытия, а в высокогорном храме служат прекрасные специалисты.
        – Но как же он там, без еды, без воды? Так долго бродить по подземным ходам...
        – В специальных местах оборудованы хранилища для паломников, которые идут по дорогам Госпожи, но и кроме этого… ходы не пустынны. Жить захочет – найдет кого съесть. Если самого не съедят.
        
        Мы ехали к Амагелонам только лишь для того, чтобы оставить в их конюшне Мерхе и забрать припасы в дорогу. Обязательно накажу им привести коней Текудера в бахарские конюшни Иса, если тот не вернется за своим имуществом через год. Негоже оставлять таких лошадей в собственности простой семьи, боюсь, загубят: жизнь скотовода слишком тяжела для особого отношения к столь редким породистым экземплярам. Их надлежащее содержание дорого стоит и требует особого мастерства.
        Пока не ударили по-настоящему сильные морозы, стоило добраться до какого-нибудь крупного города и переждать там зимнюю стужу.
        – Жутковатая, конечно, подружка у моей Дэйю, – Учитель Доо крепко держал повод аргамака, недовольного отсутствием своего всадника.
        – Я все слышу, – хрустальная трель растаяла в ледяном небе.
        – И любопытная! – нарочито ворчливо отозвался наставник и добавил, с нежностью, – Благодарю, Госпожа.


  

10. Дети грозы

        Новый год мы с Учителем Доо собирались встречать в столице Шусина Рангане. Открывшаяся перед нами панорама зимнего города была словно отпечатана трафаретом на шелке. Две массивные зубчатые башни бессменными часовыми стояли у городских ворот, справа белая с черным каменным слоном, слева – черная с белым слоном. Строгие величественные кварталы, залитые злым ледяным солнцем, воплощали гигантскую доску для игры в чатурангу. По пересечениям идеально чистых черных и белых клеток в военном порядке перемещались напоминающие старинные колесницы экипажи высших офицеров, всадники и пехотинцы… странно было бы не увидеть их в столице воинской провинции. Присутствие двух других участников чатуранги угадывалось в ярких мазках алых стягов и зеленых плитках орнаментов на белых фасадах. Они вступят в игру с приходом весны, когда уйдет с талой водой черно-белая палитра зимы, но сейчас густые тени таили опасность для этих игроков. Классический шусинский стиль архитектуры был оживлен танджевурским влиянием – где-то фонтанами взметнулись купола, где-то искусный резчик увил колоннаду диковинными пышными цветами и листьями. Как, наверное, тосковали первые Тулипало в этом скупом на краски краю по безумному великолепию Юга!
        Мы сняли флигель в запущенном и обветшавшем доме на окраине – лучшего не смогли найти. В преддверии праздников постоялые дворы и более-менее приличные апартаменты были забиты теми, кто хотел приобщиться к публичным развлечениям Рангана на новогоднее двенадцатидневье. Народ в Шусине был достаточно зажиточным, но даже обитатели столицы не считали зазорным поправить свое благосостояние, сдавая жилье приезжим.
        Наставник частенько где-то пропадал, не приглашая составить ему компанию, но всегда возвращался к ужину, который мы вкушали в едальне по соседству. В ней было тесновато, грязновато, но кормили вкусно. Завсегдатаями были окрестные небогатые жители, но хватало и рядовых солдат из квартирующих за городом полков – увольнительные они предпочитали проводить именно здесь. И даже некоторые молодые офицеры, выходцы из родовитых, но небогатых семей, не брезговали здешней кухней. Кое с кем из них я свел достаточно близкое знакомство. За кружкой горячего вина или чего покрепче болтать начинали даже самые молчаливые. А я с интересом слушал. Порой разговоры перерастали в скандалы и потасовки, но мое чутье с некоторых пор работало безошибочно, и мы всегда успевали уйти до того, как они начинались. Я не понимал, что творится в Шусине - или у Тулипало. Плановые учения проводились регулярно, войска оснащались передовой военной техникой и отрабатывали новые тактические схемы боевых действий. Однако полушепотом говорили о случаях массового дезертирства и бунтах в отдаленных гарнизонах, командование стремительно теряло авторитет и, казалось, совершенно не обращало на это внимания. Было ощущение, что армия пребывает в том странном состоянии, когда одного лишь толчка достаточно для мобилизации и прогресса или, напротив, полного развала.
        – Ничего удивительного, – Учитель Доо внимательно слушал мои соображения, словно сравнивая их со своими наблюдениями. – Как ты думаешь, почему Текудер пошел на битву с демоном так охотно, будто ему предложили сладкий пряник? Потому что сила, бурлящая в крови, настоятельно требовала выхода. Тулипало сейчас в том же положении. Когда наша армия вела серьезные боевые действия в последний раз? Да аккурат пару сотен лет назад, когда северным рубежам империи угрожала мощная волна степного нашествия. С тех пор основная их задача – держать границу и отражать редкие и весьма слабые попытки прорыва варваров, проходящие под звучным грифом «кайджунская кампания». Сил много, но серьезных врагов нет и пока не предвидится. Чтобы армия выздоровела, ей нужны настоящие победы.
        – С кем нам сражаться?
        – Не знаю. Степь вычищена, племена усмирены или перешли в наше подданство…
        – Амагелоны из такого племени?
        – Да, потомки тех степняков, чьи кочевья стали частью империи, рассеялись по всему Шусину. Их почти не отличить от коренных шусинцев. Но степь не пустует. И оттуда, с севера, может в любой момент подуть ветер войны… как это уже было когда-то. Север – единственное направление, откуда может вторгнуться неприятель. Запад и юг защищены океаном, восток – горами Тянь-Мыня…
        – А соседние страны? Есть у нас соперники или союзники в других землях? – я совершенно не представлял, кто именно окружает нас. А ведь о чем-то подобном рассказывал мне учитель Борегаз…
        – Контакты с соседями прервались давно. У них были свои проблемы, свои внутренние заботы. Поддерживать сообщение меж державами в какой-то момент стало небезопасно. Сейчас, может быть, что-то изменилось, но я давно не имею доступа к международной кухне Двора.
        – А самому разведать? – удивился я. – Облака и туманы… ты идеальный шпион!
        – Знаешь, – он смущенно усмехнулся, – как-то не думал об этом. Нужды не возникало. Да и невместно… было.
        – Если силу не использовать, то ее носители теряют уважение в глазах окружающих. И в своих собственных глазах. – Это мнение, некогда высказанное так некстати пришедшим на память учителем Борегазом и подкрепленное цитатой Учителя Мина, – и продублированное парой ударов его любимого бамбукового стека – вполне соответствовало данной ситуации. – Но ведь разложение армии опасно… Знают ли при Дворе об этом? Видят ли истинную картину сами Тулипало? Не могут не видеть. Неужели им все равно?
        – Ты прав, ученик, задаваясь этими вопросами, – наставник вздохнул. – Но у меня нет на них ответов. Я не занимался проблемами империи Янгао с тех пор, как она твердо встала на ноги после переворота. Да и тогда помогал лишь опосредованно: доступ во дворец мне закрыт.
        – Но зачем нам вообще держать столько войск? Может быть, расформировать половину…
        – И чем тогда прикажешь заниматься Тулипало? Их семья, во избежание вероятного усиления, не имеет влияния ни на одну сферу жизни общества, кроме военной. Они целенаправленно отлучены от управления, торговли, искусств и разрешения частных проблем, ибо военная власть всегда стремится стать властью политической. Если недовольство вспыхнет в роду Багрового огня… да, они легко смогут захватить империю и сменить династию на троне. Но управлять государством не сумеют, о чем прекрасно знают. То есть, возможные честолюбивые поползновения пресечены дальновидным решением первых Пинхенгов: в качестве компенсации семье дали эксклюзивное право распоряжаться ресурсами Шусина и боевым активом страны, а для контроля держат подле трона наследников. Кнут и пряник.
        – Так вот почему после церемонии вручения шпильки «Аромат сливы» сыновья уезжают ко Двору! – догадался я.
        – Да, в дополнение к клятве на крови дети-заложники там, во дворце, весьма эффективно обеспечивают лояльность Шести семей. А с Тулипало власть вообще ведет себя крайне осторожно: за ними сила. Реальная сила.
        Наставник замолчал, у меня тоже вдруг закончились вопросы. Вернее, вопрос у меня был, только кому я мог задать его? До вручения шпильки «Аромат сливы» мне, младшему Иса, оставалось чуть больше года. Когда-то меня возмущало и обижало, что братец Аджи постоянно находится во дворце вместе с отцом, теперь я понял, что это было вовсе не их решение. Вспомнились сухие строки последнего отцовского письма, нечаянно услышанный разговор на празднике Шандиса Васы Куккья… Что же ждет нашу семью и меня?
        
        За две недели мы побывали на торжественных разводах караула у дворца Тулипало и нескольких военных парадах, где впечатлились как мощью тяжелой кавалерии, так и выучкой пехотного строя. Оценили батарею грозных пушек, запускающих по случаю праздников легкомысленные фейерверки. Посетили роскошные общественные бани, в которых можно было найти и залы с бассейнами для омовений в танджевурском духе, и андезитовые хижины горцев востока, и шусинские кедровые бочки, полные настоев луговых трав. Взятие снежных крепостей, катание с горок и на санях под лихой свист возницы – все, о чем мечтал, читая семейные хроники, опробовал на себе. Здорово! И вот теперь, в завершение праздничного двенадцатидневья, ожидаем начала знаменитых гонок Рангана.
        Амфитеатр гомонил в радостном предвкушении. Слабый морозец пощипывал нос и на каждом выдохе окутывал клубами пара. Девушки и дамы, чьи лица, обрамленные мехом куницы, белки, лисы, сияли румянцем, были чудо как хороши. Как украшают женщин зима и меткость охотников! Совершенно неважно, в дорогих ложах размещались красотки или на лавках для бедноты, меха у всех были роскошны. Среди рядов каменных скамеек толкались разносчики, предлагая зрителям толстые подушки под зады и горячий взвар с пряным вином. Шусинские зимние лакомства – булочки, плюшки, калачики, – как я скучал по вам во время странствий! Пончики в сахарной пудре… м-м-м, надо еще порцию взять. Товар на лотках разлетался в мгновение ока. Считалось хорошим тоном в эти дни потратиться на такие вот маленькие радости, чтобы пекари и мелкие лавочники тоже могли позвенеть монетами всласть. Ведь как проведешь первые двенадцать дней после перехода в новый год, таким он и будет.
        Протрубили сигнал пузатые раковины-шанкхи, отделанные медью. Зрители на скамьях амфитеатра сначала заволновались, зашумели, а затем стихли, затаив дыхание. На арену выехала старинная боевая колесница, запряженная четверкой украшенных плюмажами белоснежных коней, некрупных, но крепких и холеных. Широкие нагрудные ремни были зафиксированы подпругами и прикреплены к рогаткам ярма дышловой повозки с колесами метровой высоты, ось которых была чуть смещена к задней части. Обитые дубленой кожей для мягкого хода шины, двенадцать точеных спиц и бронзовая ступица – именно таким воспевается в эпических поэмах колесо мироздания. Кузов повозки, сплетенный из редкостного для севера ротанга, защищали металлические щиты с золотыми накладками и старинными оберегами, инкрустированными драгоценными камнями. Это была легендарная колесница Махавира Тулипало, реликвия правящей Шусином семьи. В благоговейной тишине порыв ветра развернул над колесницей ветхое полотнище со стилизованным изображением языков пламени: тот самый «Багровый огонь», покрытый неувядяемой славой штандарт. Интересно, кто возничий? По преданию, Махавир сам правил колесницей на поле брани, не думаю, что потомки нарушают традицию и подпускают к святыне кого попало. Уже немолодой статный воин в старинных доспехах крепкой рукой держал поводья... неужели Глава? Разве он не обязан все время быть при Дворе?
        Большая часть зрителей – с виду обычные горожане – в едином порыве встали по стойке смирно, ударив кулаком правой руки в левое плечо.
        – Р-р-рей!!! – рев накрыл арену. Приветствуют? Я бросил взгляд на Учителя Доо.
        – Да, они служили, – подтвердил мое предположение наставник, улыбаясь чему-то своему. – Тот, кто отдал хотя бы год своей жизни багровым штандартам Тулипало, никогда не забудет об этом.
        Колесница проехала по краю арены и скрылась в воротах, резные створки которых предупредительно распахнулись перед ней.
        – Обережный круг, – пояснил происходящее Учитель Доо. – Чтобы злые духи не вмешивались в результаты гонок. Чтобы не погубили лошадей и колесницы. Сильная защита – для верящих, конечно. Да, в древние времена лошади и колесницы ценились намного дороже жизней возниц… Впрочем, и сейчас разница не так уж велика, ставят-то на лошадь.
        Через какое-то время возничий, так и не сменив доспехи, появился в центральной ложе, небрежно махнул рукой и опустился в роскошное кресло. Вновь затрубили шанкхи, и состязания начались.
        Это было великолепное зрелище, достойный заключительный аккорд празднеств. Сначала тяжелые боевые повозки старинного образца соревновались в грузоподъемности – сколько могут взять на борт рядовых, вооруженных копьями. Конечно, они были построены совсем недавно, но по чертежам еще той, легендарной, эпохи. Говорят, даже сейчас их используют для обороны как передвижные крепости. Четырехколесные платформы тащили громадные мохноногие кони с длинными гривами и хвостами. Под потемневшими от пота шкурами перекатывались мощные мышцы, натягивались сухожилия. Крепкие шеи гнулись к земле. Тридцать пять солдат, вставших многоярусной пирамидой, взяла повозка победителя. Надо же! Впечатляет.
        Затем распорядители скомандовали расставить мишени, и лучники на двухколесных экипажах расстреливали их на максимальной скорости. Меня не слишком увлекло это зрелище, никогда не любил атаковать пассивный объект.
        Напоследок на арену выкатились предельно облегченные экипажи, рассчитанные на единственного возницу. И тут такое началось!
        Я не настолько азартен, как большинство соотечественников. Не затрагивает душу погоня за птицей-удачей, которая частенько летает меж игорных столов. Но сейчас, затаив дыхание, не спускал глаз с моего фаворита. Возницы норовили оттолкнуть ближайших соперников, сцепиться колесами, и если не выиграть самому, то хотя бы замедлить остальных. Упряжка рыжих, напоминающих золотых коней Текудера, на которую мы с Учителем Доо поставили в последний момент, уверенно летела к финишу. Свист бичей, хрип лошадей, стон колесниц, в последние мгновения до столкновения расходящихся бортами... Амфитеатр неистовствовал. Рядом свистел и кричал наставник, поддавшись общему настроению. Не отставал от него и я, став такой же жертвой общественного темперамента. Правду говорил отец: толпа министров ничем не отличается от толпы крестьян – и те и другие толпа.
        Наши рыжие проиграли: пришли вторыми. Чемпионский титул забрала слаженная пара великолепных вороных. Да, я оценил их выучку и стать. Но даже разочарование не смогло смыть чуть хмельную расслабленность, пришедшую на смену мощному выбросу эмоций. Поток зрителей по-армейски дисциплинированно рассасывался через широкие выходы и стекался на площадь, где царил Храм. Да, вот такое святилище с большой буквы. Мы еще не успели посетить его, но о роскоши внутреннего убранства были наслышаны. Внешне он выглядел весьма величественно, хотя что-то мешало мне воспринять его облик с восторгом. Он казался каким-то недоделанным… или, наоборот, перегруженным. Ну-ка, посмотрим... Да! Если убрать длинные башни, иглами высящиеся по четырем углам массивного фасада, – в Танджевуре такие частенько охраняли входы в древние святилища, – а шлемовидные купола привести в соответствие со спокойной округлостью центрального, то… я увижу многократно увеличенный домашний храм столичного поместья семьи Иса. Теперь меня не удивило, что мозаика на фронтоне крытой колоннады, ведущей к парадному входу, не очень умело прячет кристаллы Синего льда за языками Багрового огня.
        Возглавляемая шествующим в старинных доспехах главой семьи Тулипало процессия родовитых горожан чинно вошла внутрь. За ними торопливо двинулись остальные. Неужели Храм способен вместить всю толпу, запрудившую площадь? Похоже, сомнения возникли не у меня одного, толкали нас весьма чувствительно. Вместил. Даже нам с Учителем Доо досталось местечко. Люди благоговейно затаили дыхание, и служба началась. Я не мог видеть подробности церемонии, которую проводили служители, только лишь слышал сопровождающую ее торжественную мелодию, взлетающую в вышину и светлой волной затопляющую святилище.
        Восемьдесят арок и овальных окон-нулей, символизирующих бесконечную вселенную, выходящую за пределы «ничто», образовывали пологую сферу главного купола, от которого каскадом отходили своды меньших размеров. Кружево куполов стелилось над нами без опор, как бы паря в потоках золотого света. Их полусферы в сочетании со строгими вертикалями колонн и горизонталями карнизов делали пределы Храма поистине необъятными. Чуть подрагивающее марево искрящегося воздуха, лазоревые, льдисто-голубые стены и черное зеркало пола… Под причудливую дробь наккара, зов губного органа шэн и печальный перезвон цитры я словно растворился в волнах всеобщего тихого ликования. Что-то внутри щемило и сладко болело, пульсируя в такт прихотливой мелодии, а душа рвалась в эти выси, стремясь уйти в бесконечность. Я был впечатлен храмами-отражениями, но такого воздействия не оказали даже они.
        Праздничная служба завершилась, но народ не спешил покидать Храм – получить табличку с предсказанием на год из рук самого Па-не-Шаде, верховного жреца Судьбы, считалось невообразимой удачей. Алтарь пылал чистым белым огнем. Рядом на столике высилась стопка высушенных на солнце глиняных табличек – пустых, без единой надписи. Па-не-Шаде не глядя брал верхнюю длинными стеклянными палочками и жестом, отработанным до автоматизма, совал в пламя. Два маленьких послушника следили, чтобы широкие пурпурные рукава его расшитого золотом одеяния не окунались в огонь. Не всегда Судьба давала ответ мгновенно, но согнувшийся в поклоне прихожанин обязательно получал свою табличку, отмеченную определенным знаком. Иногда она была исписана с двух сторон.
        Я рассмотрел все это, пока неторопливо, но неотвратимо двигался в потоке золотого света к алтарю, мимо белых пятен сосредоточенно и взволнованно сопящих человеческих лиц, хотя Учитель весьма недвусмысленно тянул меня прочь от предсказателя. Наконец, решительно освободив рукав своей куртки из пальцев наставника, склонился перед Па-не-Шаде. Хотелось бы все же узнать, что готовит грядущее.
        Верховный жрец ловко снял очередную табличку и осторожно поднес к ритуальному огню. Как-то просто и буднично она рассыпалась в пыль, не успев даже коснуться языков пламени. Без сотрясения земли, вспышек и прочих эффектов. Да уж… Па-не-Шаде пронзил меня удивленным взглядом, единственно живым на застывшей церемониальной маске лица, и потянулся было за новой… но замер, увидев Учителя Доо, который с извиняющейся улыбкой качал головой и тащил меня к выходу.
        – Почему? – я остановился посреди нефа, оканчивающегося дверью-выходом, – Что я опять сделал не так?
        Наверное, наставник что-то говорил – во всяком случае, его губы шевелились, но лицо отдалялось и искажалось в поднимающемся между нами тумане, уходило на иной план реальности. Это был тот самый туман, через который так легко ходить странникам Судьбы, и теперь он вел меня. Куда? Я почувствовал себя попавшим в перекрестье взглядов кого-то большого и опасного… равнодушного… заинтересованного. Обернулся, узнавая и не узнавая Храм. Что-то удержало от опрометчивого шага, я оставался на месте. Тонкая, прозрачная, как стенки мыльного пузыря преграда продолжила дрожать передо мной. С той стороны, из-за грани, на меня смотрели три женщины.
        – Веселый мальчик! – окликнула Госпожа Иллюзий, приветственно помахав ладошкой с растопыренными пальчиками. Все такая же юная и соблазнительная, как той волшебной ночью в Танджевуре. Игра, искушение, интрига. Да что ей сделается? Она ведь богиня. Но я с трудом слышал голос ее через этот радужный пузырь.
        – Удачливый мальчик, – проворчала скрипучим голосом жутковатого вида седая старуха, Изначальная Вдова. Худая, будто слепленная из острых углов, жесткая, с черным чеканным лицом… не жди от такой пощады. Аскеза, мобилизация, славная гибель. Но иначе нельзя, ведь слово Повелительницы Пепла может уравновесить весы Последнего Суда, если его чаши склонятся не в твою пользу.
        Тяжелый плотоядный взгляд Черной Матери, пылающий жаждой жизни, пожирал меня. Хозяйка Сумерек – зрелая женщина, готовая обрушить на голову фанатичного последователя всю тяжесть своих даров, и ей есть, что предложить ему. Нарочито скромный наряд трещит под напором плоти, обещающей неземное блаженство, зрелое тело – ее главное достояние. Но любовь Черной Матери не игра, не забава: здесь все всерьез. Моя жизнь в ее власти. Моя смерть в ее власти. Это убийственно опасная авантюра, пляска на острие ножа. Как же хотелось бросить к ее ногам свое кровоточащее сердце – во имя полноты жизни, во имя вечности в ее объятиях. Умирать, рождаться, совокупляться, убивать и опять умирать – только для того, чтобы не исчез ее мир. О, щедрая дарительница бытия... Грань между нами, переливаясь, приглашающе дрогнула. Сердце трепыхалось, будто заячий хвост. Я с трудом смог остаться на месте. Не поддался жгучему желанию упасть на колени, благоговея пред силой ее. Рука рефлекторно дернулась к поясу, где когда-то висел шнур с ярким рубином, тот самый… я не вспоминал о нем почти год. Забыл даже то, что сам отправил его в «Дом в камышах», чтобы не гневить горных духов Тянь-Мыня.
        – Умный мальчик, – густой звук грудного голоса непреклонно давил на плечи.
        – Я. Не. Мальчик! – С трудом, но сохранил осанку: спина так и норовила склониться.
        Дева Ночи по-детски капризно топнула ножкой, вторя пафосу моих слов. Ее смех рассыпался звоном серебряных колокольчиков. Щель рта Вечной Вдовы треснула улыбкой. Одобрительно прикрылись выцветшие добела глаза, а сухие длинные пальцы пробежались по поясу, унизанному отрубленными ушами демонов. Черная Мать еще пару секунд затягивала в омут глаз… но все же отвела жадный взор. Тяжесть упала с плеч.
        Я отступил от грани, старательно сохраняя достоинство, и выпал обратно, в Храм Судьбы, к Учителю Доо, растерянно озирающему пространство нефа.
        – Куда ты пропал?
        – Подожди, наставник, – я старательно вертел головой и привставал на цыпочки, чтобы обозреть все затененные уголки Храма над головами проходящих к выходу людей, – потом...
        Вот они, статуи трех сестер, трех Великих Матерей. Как попали в чужое святилище? Давно ли заняли свои постаменты в укромном уголке, полускрытом мраморными ветвями баньяна, перенесенными в ясные снега севера с душных болот? Зачем Тулипало привезли их сюда? Скучают по бездумной жестокости юга? Или Богини их руками незаметно захватили Шусин?
        Молодой человек в отделанном соболями роскошном плаще с земным поклоном положил к ногам Черной Матери коробку-подношение и, рассекая толпу, стремительно двинулся на выход. Блеснул металл нагрудной пластины, дополняющей цивильное одеяние аристократа. Я успел его рассмотреть: ястребиный профиль, сколотые двумя шпильками в свободный пучок косы – явно кто-то из высшей семьи. Это лицо имеет смысл сохранить в памяти, мы вполне можем встретиться вновь. Вдруг, по велению своей Госпожи, он возьмется помочь мне расстаться с моим собственным сердцем? Стоит обеспокоиться? Взгляд сам вернулся к Великим Матерям. Дева Ночи лукаво улыбалась созданными для поцелуев губами. Строгая Изначальная Вдова смотрела устало, но решительно… и я понял, что у Хозяйки Сумерек не получится добавить в свою коллекцию меня, удостоившегося благосклонности ее сестер.
        
        В ближайшей харчевне, куда поспешно заскочили, недрогнувшей рукой налил себе полный бокал и осушил его залпом.
        – Рассказывай, – Учитель Доо последовал моему примеру и дал знак мальчишке-подавальщику принести еще пару кувшинов.
        Я пожал плечами и налил снова.
        – Не знаю. Не понял, к чему это... ты видел статуи Матерей в Храме Судьбы?
        – Нет… – он задумчиво прищурился и добавил с веселой злостью. – Значит, пролезли. Затаились, спрятались. Как удалось? Еще сотню лет назад здесь о них не было даже намека, а нынче я уже не раз слышал кое-что странное, только никак не мог это связать с южными культами Великих Богинь.
        – Мне кажется, что они здесь с самого начала правления Тулипало, – высказал предположение. – Очень уж удобно устроились… да и воины вряд ли отказались бы добровольно от тех, кто дарует победы над врагом. Некоторые, как я заметил, им поклоняются до сих пор.
        – Возможно, ты прав. Но почему никто из Круга не замечал их присутствия здесь? Или оно не нарушает равновесия вселенной? – он побарабанил пальцами по столешнице. – Ну, если так, тогда тревожиться не о чем. Но как обнаружил их ты? И куда пропал посреди заполненного людьми Храма?
        – Затянуло в туман… сам не понял, как это вышло, – я постарался максимально подробно описать произошедшее.
        – Богини – это богини, – после недолгого молчания констатировал наставник. – У них свои отношения с реальностью. И свои рычаги управления ею. Могли тебя и через наши пути заманить… Но зачем? Не нравится мне это, Аль-Тарук. Сильно не нравится.
        В харчевню проскользнул худощавый мужчина в неприметном сером одеянии. Учитель Доо, единственный, кто обратил на него внимание, подобрался и напряженно выпрямил спину.
        – Привет, босяк, – незнакомец нагло, не спрашивая разрешения, уселся за наш стол. – Ты что опять натворил в моем Храме?
        – Не я, – наставник покачал головой. – Ученик мой. Вот, сидим-гадаем, что это вообще было?
        – А-а-а, ученик… ну-ну, – теперь я узнал этот взгляд, острый, как клинок, – а я-то всю голову сломал, раздумывая о причинах, которые занесли тебя к нам. Значит, молодого выгуливаешь?
        – Есть такое… – осторожно ответил Учитель Доо.
        – Почему опять у меня?
        – Да причем здесь ты? Мы, как и все, после гонок в Храм пришли, поучаствовать в праздничной церемонии.
        – Демоны! – ругнулся Па-не-Шаде и растер ладонями лицо, словно стирая с него раздражение. – Скажи, что должно случиться-то? Куда бежать? Где прорвет?
        – А что говорят тебе знаки? Звезды, камни, кости? Неужели молчат?
        – Невнятно. Их значение странно, запутано и относится к далекому будущему. Так чего мне нужно ожидать здесь и сейчас?
        – Откуда мне знать! – вспылил старательно сохранявший спокойствие наставник. – Тебе ведь известно, что мы просто идем своим путем! Выполняем свое предназначение. И если после нашего появления случаются какие-то происшествия – вовсе не мы им причина.
        – Знаю, – теперь уже успокоился шадес. – «Последняя соломинка, сломавшая спину верблюда», «камень, увлекающий за собой лавину». Но все же, зачем вы здесь? Вас ведь ведет туда, где ожидаются судьбоносные события.
        – В степь нам, – признался Учитель Доо, – по нашей внутренней надобности. Здесь просто пережидаем морозы.
        – Знаю я ваши надобности, – чуть поморщился верховный жрец, – к Камню силы ученика ведешь… Да, это вряд ли можно счесть за судьбоносное событие. Но кто затеял в Храме игры с реальностью?
        – Ты тоже это видел? – удивился наставник. – Так почему же...
        – Почему сижу в шадесах и пудрю мозги почтеннейшей публике? – ехидно прервал его собеседник. – А, может быть, потому, что людям, простым людям, бывает необходима помощь Госпожи? Может быть, потому, что не всем нам хочется бросать народ империи на произвол Судьбы и заниматься глобальными проблемами вселенной? Ваш Круг Отшельников… Кто-то владеет кувалдой, а кто-то – ювелирными молоточками. И еще неизвестно, от кого больше пользы.
        – Ну все, все, – наставник в примирительном жесте выставил вперед ладони. – Не отрицаю важность и нужность вашего посредничества, святость вашего служения…
        – А раз не отрицаешь – объяснись.
        Учитель Доо кивнул, и мне пришлось повторить свой рассказ.
        – А, – совершенно успокоился верховный жрец, – Матери опять за свое взялись.
        – То есть? – наставник был поражен. – Ты знаешь, что они здесь?
        – Давно, – отмахнулся шадес, – с самого исхода Иса. Прижились уже. Но вот то, что они снова начали искать связь с избранником Судьбы… причем молодым, неопытным… и незашоренным… – он задумался. – Что-то нехорошее творится у Тулипало. Обычно Матери не охотятся в угодьях нашей Госпожи, им хватает поклонения своих людей.
        – «Снова»? – удивился Учитель Доо. – Ты сказал: «снова»?
        – Да, – неохотно ответил Па-не-Шаде, – было уже такое. Как гласят храмовые хроники, века четыре назад пара наших послушников, весьма многообещающих юношей, изменили свою Судьбу и отдали ее в руки чужеземных богинь. Много перемен случилось после: мор в Шусине, перестройка системы управления, усиление власти военных…
        Мор?! Началось все с мора? Ха! Подозрительное совпадение!
        – Предали Госпожу? – недоверчиво уточнил наставник.
        – Отчего же «предали»? Кому, как не тебе, знать, что все свершается по воле Ее. Значит, так было нужно.
        Учитель Доо и верховный жрец Судьбы надолго замолчали, застыв друг напротив друга в абсолютно одинаковых позах. Я переводил взгляд с одного на другого и думал о том, какие они разные и какие похожие. Да, ростом шадес был повыше наставника и, наделенный почти болезненной худобой, изрядно уже его в плечах. Из-под головной повязки торчали хрящеватые уши, покрытые редкими седыми волосками. Профиль напоминал старого дворового пса с брылями, а тяжелые веки прикрывали выцветшие зеленовато-карие глаза. Но чисто выбритый подбородок был выдвинут столь же упрямо, как и у Учителя Доо, а крупный рот сжат так же твердо и неуступчиво. И тут они вместе повернулись ко мне.
        – Я не собираюсь сходить с того пути, который выбрал сам, – заговорил я, стараясь сохранять спокойствие под их пристальными взглядами. – Великие Богини, конечно, интересные особы, но меня не беспокоят их надобности. Их внимания я не просил.
        – О как! – теперь шадес рассматривал меня, не скрывая дурашливого удивления. – И как ты откажешь богам, мальчик?
        – Уже отказал, – спокойно ответил, не реагируя на подначку. – И я не мальчик. Черная Мать отступилась от своих притязаний, а Дева и Вдова не будут заставлять меня делать то, к чему не готов. Они славные.
        Учитель Доо, пригубивший бокал, поперхнулся вином. Па-не-Шаде звучно рассмеялся, откинувшись на спинку стула. Даже закашлялся.
        – Привыкай, – наставник звучно и с удовольствием постучал шадеса по спине. – Нынешней молодежи палец в рот не клади. Ушлые, – на что Па-не-Шаде снова зашелся хохотом.
        – Ну, хорошо, – вытирая выступившие слезы, сказал, наконец, верховный жрец, – разбирайся с ними сам, странник Судьбы. Я, конечно, буду и дальше читать знаки Госпожи, – пообещал он наставнику, – но и ты почаще прислушивайся к миру. Дай знать, если что-то пойдет не так, как должно.
        – Он тоже бессмертный? – спросил я Учителя Доо, провожая взглядом узкую спину в застиранном сером халате.
        – Нет, – отозвался тот. – Просто долгоживущий. Очень долго живущий.
        
        Ранган остался позади. Пегая и мухортая бодро стучали копытами по обледеневшей дороге. Мы так и не удосужились дать им клички – не воспринимали лошадок своими. Кормили, чистили, заботились, но в душу так и не впустили. Хранитель Сию удобно устроился в заплечном мешке, навострив уши и наблюдая за окрестностями немигающими желтыми, как у совы, глазами. Нагулялся, бродяга. Отдыхает. С самого Нового Года мы его почти не видели, он оставил нас развлекаться по-своему, а сам наслаждался драками с окрестными котами, из которых выходил неизменным победителем, и амурными похождениями. Впрочем, я тоже отметил свой семнадцатый день рожденья великолепным загулом: а что еще прикажете делать в чужом городе долгими зимними вечерами? Вот я и проводил время так, как положено юному прожигателю жизни, вместе с новыми друзьями-офицерами. Сколько было выпито вина! Бр-р-р, до сих пор при воспоминании голова гудела как пустой кувшин, в который во время трапез бросали обглоданные кости тушенных с острым перцем барашков. Наша развеселая компания праздновала по меньшей мере неделю. Может, и больше, счет дням я тогда как-то потерял. Учитель Доо иногда укоризненно качал головой, но прямых запретов не следовало. Я сам вовремя сообразил, что приятные собеседники-собутыльники пробавляются едой и питьем почему-то исключительно за мой счет… и свернул веселье.
        А сколько раз за зиму я подвергался искушениям плоти! Девицы, да. Худые и пухлые, страстные и робкие… а, впрочем, все были одинаковы. За доставленное наслаждение платил щедро, особенно тем, кто отказывался от денег – были и такие, – но даже они не гнушались принять дорогой подарок. В основном это были юные вдовушки, чьи мужья пополнили список так называемых небоевых потерь в войсках. Пенсия им полагалась небольшая, а семьи не всегда могли принять на содержание оставшуюся без поддержки дочь. Они были такие милые… но такие скучные! Порой даже сожалел, что отказался от брака, предложенного отцом: какая разница, с кем делить спальню? Все кошки серы. Иногда среди ночи с неожиданной тоской вспоминал улыбку Госпожи Иллюзий, или – о Судьба! – видения щедрой плоти Хозяйки Сумерек смущали покой… Хорошо еще, что образ Повелительницы Пепла не вторгался в постельные забавы, но, пожалуй, даже он стал бы приятным разнообразием. Сию, кажется, был со мной согласен, потому что последнюю встреченную на окраине Рангана кошку, призывно выгибающую спину, проводил снисходительно-равнодушным взглядом. Пресытился.
        В самый день рождения нас отыскал посыльный отца, и моя шпилька, скрытая сейчас малахаем, получила семейную реликвию – эмаль третьей грани навершия, где отцветающий пион уже ронял пурпурные лепестки. Не скрою, был растроган, хотя пион распустившийся, цветок второй грани, подаренный Учителем Доо, все равно нравился больше. Письма к эмали не прилагалось, но сигнал, что семья остается со мной, был принят. Именно это радовало.
        До границы добрались не сразу. Иногда приходилось надолго задерживаться в постоялых дворах, пережидая то метель, то резкую оттепель, сопровождающуюся распутицей. Время исхода зимы неблагосклонно к путешественникам, но нам торопиться было некуда: Камень терпеливо ждал, хотя его зов, как ни странно, становился все слабее.
        
        Посреди ровного как стол, накрытый белой скатертью снега, пространства одиноко чернел менгир, поразительно напоминающий женщину, сложившую руки под грудью. Изрядно плоской грудью, надо заметить. Ее лицо, полустертое вьюгами и ветрами, было повернуто на запад, и сейчас следило узкими щелями глаз за садящимся солнцем. Небо над менгиром зияло провалами и рваными ранами, ветхая ткань энергий изнанки почти расползалась от собственной активности, и водовороты стихий ворочались еле ощутимо.
        На верхушке менгира высились горой столь любимые степняками войлочные шапки, потерявшие форму и больше всего напоминающие сухие коровьи лепешки. У подножья громоздились ссохшиеся в камень, заплесневелые и свежие чуреки, сгнившие сыры и овощи, сам Камень силы был почти погребен под гроздьями лент. Какие-то выцвели добела под яростным степным солнцем, какие-то радовали глаз свежестью красок. Сколько лет, а то и десятилетий оставляли кочевники здесь свои тряпичные молитвы? Вокруг Камня, бормоча и постоянно кланяясь, прохаживалась маленькая квадратная женщина в стоящем коробом меховом наряде. Поодаль ждали ее муж и взрослый сын, держа в поводу низкорослых мохнатых лошадок. Я прислушался… Да она подношения складывает!
        – Вот, сарану-чеснок принесла, и чеснок тоже хорошо выращивай, хороший дождь принеси, хорошую… ночь. Ночь хорошую принеси. Вот пряник из города тоже принесла, пряники покупать, деньги зарабатывать здоровья давай. Вот лепешку-чурек принесла, без чуреков как жить? Еда-питье, все к ногам кладу. Вот, Степная Баба, деньги принесла… Вот деньги принесла… Степная Баба, вот железные деньги, вот к левой руке положу. Вот, подарок принесла, в позапрошлом году полотенце принесла… вот вам теперь шапку принесла, давай довольна будь. Степная Баба, вот вам обоим. У Степной Бабы муж есть, тоже семья есть, вот, довольны будьте, я вам шапку принесла, полотенце принесла, будьте довольны…
        Совсем сдурели! Тупые дикари! Превратить артефакт в банального идола… Не удивительно, что его почти покинула энергия изнанки – даже если и осталась в Камне какая-то сила, то воришки растаскивают ее для лечения прыщей на заднице любимой кобылы! Это нужно немедленно прекратить, ибо из поддерживающего границу между мирами барьера и так уже выкачали слишком много.
        Я сделал решительный шаг вперед. Еще один. Тетка, заметив меня, бочком отодвинулась к своим мужчинам, недовольно шипя под нос какие-то слова. Ругательные, безусловно, и, безусловно, в мой адрес. Не замечая вони гниющих приношений, пробирался к менгиру, погружаясь в липкое мутное ничто. Оно жадно меня ощупывало, крутило изнутри, пытаясь дотянуться до тех потоков энергии, которые свободно текли и в энергетических коконах Отшельников Круга, и в приводимых сюда Учителями учениках. Но мои каналы были запечатаны проклятьем, кокон, явно видимый у других странников Судьбы, так и не смог сформироваться – где-то на задворках сознания мелькнуло чувство благодарности к отцу – присосаться было не к чему, «выпить» камень меня не мог. А вот Учитель Доо…
        – Назад! – выдавил хриплую команду, остановившую его продвижение следом за мной. – Вам нельзя. Отойдите.
        Он послушался, видимо, тоже ощутив опасность. Сию метался по периметру свалки, не решаясь пересечь ее границу. Не надо ему сюда, приближение может стать фатальным даже для хранителя: «Оставайся на месте, друг!», – послал я ему мысль-пожелание. Услышит ли?
        Я взбирался все выше по куче подношений. Что-то чавкало и лопалось под ногами, запах тухлятины сгущался. Оттер от плесени и гнили ближайший бок камня, занес над ним карандаш… Вселенная молчала. Что писать? Какие знаки вылечат место силы, приведут энергии в порядок? Ответа не было. Карандаш как-то неловко крутанулся в пальцах и канул в кучу отбросов. Что теперь прикажете делать? Я, впервые за время нашего путешествия, настолько растерялся.
        Какой-то слабый голосок – не то намек, не то подсказка – зудел на грани слышимости. Непонятно, о чем просит.
        Бесконтрольный доступ к моей энергии недоступен камню-вампиру, – слава Судьбе, – но восполнить его резерв просто необходимо. На моих условиях. Как? Я видел, спасибо схеме Сюин Юшен и тренировкам, что энергетические каналы в организме тесно переплелись с кровеносными сосудами. Попробовать поделиться энергией через кровь? Осторожно уколол палец кончиком ножа. Алая капля набухла, светясь изнутри, ничто благоговейно и жадно к ней потянулось. Рука легла на шершавый камень, и тонкая струйка потекла по серому боку, застревая в кавернах. Силы стремительно покидали меня.
        Хватит. С трудом поднес палец ко рту и заткнул ранку языком. Надо скорее перевязать – из вроде бы маленькой царапины вытекло немало. Переборов первый приступ тошноты от заполнившего рот железистого вкуса, повернул было назад, но не удержался и кинул прощальный взгляд на чернеющие в лучах заката потеки крови. Надо же! А ведь получилось что-то осмысленное…
        – «Ярость битвы»! – констатировал Учитель Доо.
        Голос донесся издалека. Неужели ему видны эти знаки? Да, они слегка светятся, складываясь в узнаваемые символы храмового наречия. Надо уходить. Только осторожно, чтобы не изгваздаться еще больше… И с ужасом понял, что уже не успею. Столб пламени вдруг взметнулся до небес и рухнул вниз. Раскатился волною, пожирающей все на своем пути. Опалил ресницы и мех малахая, губы пересохли, нож, который я так и не выпустил из рук, раскалился докрасна. Треснула рукоять. Все, приплыли! Убежать не получится.
        Резкий толчок – вынесло за пределы помойки, приложив спиной о землю. На груди, вдавив в снежное месиво, распластался Сию. Ну и здоровенный же он! Я не замечал, как глупая улыбка растягивает губы, пока не заболели мышцы лица. Некогда было замечать: с увлечением сжимал в объятиях искрящиеся бока моего синего спасителя, зарывшись лицом в их мягкий мех. Протянутая рука Учителя Доо помогла подняться.
        – Еще ничего не кончилось, – шепнул он мне, кивая на застывшую поодаль троицу, уже наложившую стрелы на тетивы луков.
        Наставник коснулся рукояти короткой сабли, купленной перед поездкой в степь. Моя липкая от крови ладонь сама сжала гладкую рукоять тешаня. Сию выгнул спину и распушил хвост, собираясь наслать на кочевников свои любимые ужасы. Когти и зубы кровожадно отливали алым в сполохах огня… хорошо, что этой картиной могу любоваться лишь я. Надо договариваться, а варвары и без того слишком напуганы происходящим. Мы с Учителем Доо переглянулись и убрали оружие. В ответ на слаженные действия кочевники чуть отступили, не сводя с нас хищных наконечников стрел. Неуютно стоять под прицелом. Наставник первым нарушил напряженное молчание, перекрывая уверенным голосом рев пламени.
        – Мы не причиним вам зла, люди.
        – Не подходи, злой колдун-чодугар, – завизжала тетка. – Ты убил нашу Степную Бабу! Мы тоже убьем тебя.
        – Это не твоя Степная Баба! – властно пророкотал Учитель Доо и шепнул. – Хорошо, что она заговорила об этом. Нужно как-то отвадить от Камня паломников и поклонников.
        Как же, «отвадить», – они ведь как дети! Слушать не умеют. Степняки уставились куда-то левее нас, их узкие глаза все округлялись и округлялись, потрясение проступало на смуглых плоских лицах. Жар уже не дышал в наши спины, сумерки подступили вплотную. Будто по команде, бушующее пламя опало столь же внезапно, как и возникло. От груды многолетних приношений не осталось следа – все наносное и принесенное исчезло в очищающем огне, – а из обожженной до черноты земли вырастала воистину устрашающая фигура. Коровьи лепешки войлочных шапок более не закрывали острое навершие шишака древнего шлема, стрелку наносника перечеркнула горизонталь злых узких глаз, сверлящих каменными зрачками ничтожных людишек, скорбные складки вокруг рта преобразились в висячие усы. И уже не Баба сложила руки под грудью, а грозный воин устало оперся на крестовину меча. Камень словно вобрал в себя черноту ночи, а кровавые блики заката лишь подчеркивали четкость черт, словно только что вышедших из-под резца древнего скульптора.
        – Да, да, всемогущий боо, великий шаман, – расстроенно цокнул языком старший мужчина, видимо, муж скандальной особы, ослабляя натяжение тетивы. – Это не Степная Баба. Ой-ё… это что ж такое… это же какая ошибка!.. – и в сердцах отвесил жене подзатыльник.
        Стрела сорвалась с ее лука и тут же вспыхнула багровым огнем, так никуда и не улетев. Кочевники застыли в испуге.
        – Именно, – важно кивнул наставник. – Страшная ошибка. Вы много лет и зим оскорбляли дух великого воина, докучая ему бабьими просьбами. Багатур сердит на степь.
        Степняки, задвинув женщину за спины, часто закивали, осторожно пятясь к коням.
        – Мы заплатим багатуру богатый ясак, – голос главы семейства дрогнул. – Мы смягчим его гнев…
        – Не вздумайте! – голос Учителя Доо гремел над степью. – Узнай сам и передай всем десяти племенам, что любой, нарушивший границы этого места, лишится покровительства духов степи. Любой. Нет больше хода сюда даже самым сильным шаманам. Даже самым отважным воинам. Багатур будет копить силы для того, чтобы защитить вас, когда придет беда. Всех, а не каждого по отдельности. Это говорю я, Тал Хээрин Арслан. Так всем и скажи.
        
        Через пару минут лишь удаляющийся топот копыт свидетельствовал о том, что здесь вообще был кто-то кроме нас. Солнце село. На землю упала ночь, обнимая ее своими мягкими крылами.
        Учитель Доо, поминутно поминая собачьих чертей, рылся в заплечном мешке, разыскивая огниво. Я бродил по округе, пытаясь найти топливо для костра – мы здесь ночуем, это уже не обсуждается. Хоп! Вязанка хвороста. Как интересно… веревки в перевязи своеобразные: слегка лохматые, будто скрученные вручную. Устрашенные степняки не удержались от подношения? Возможно. Но ветки кустарника стоит проверить на ядовитость и дурман, от дикарей можно ожидать чего угодно.
        Вскоре запылал костерок. Мы разбили бивак чуть в стороне от Камня силы, но взгляды невольно обращались к черному исполину. После ужина и кружки горячего чая пошли посмотреть на дело рук своих. А как же! Охотник, как было написано в книгах по искусству выслеживания дичи, всегда возвращается туда, где нашел богатую добычу.
        Было чисто, почти стерильно. Воздух радовал нос отсутствием вони и гнили, и лишь сугробы источали запах не то только что вскрытого арбуза, не то тонко нашинкованного огурца. У вросших в землю ног багатура сиротливо валялся мой карандаш, одинокий и нелепый в своем несоответствии этому месту. «Ярость битвы» уже обживалась в камне, не выступала ее чуждость настолько, чтобы пугать неподготовленного зрителя. Черты лица, столь резкие поначалу, чуть сгладились, будто степной ветер их обточил под себя. Сдерживаемая сила ворочалась внутри, устраиваясь поудобнее.
        Воспламенит ли вновь пожар степного нашествия восстановленный очаг энергии? Возможно. Но то, что я видел в Шусине, говорило о том, что нашествия нужны, и нужны прежде всего нам. Сложившийся баланс степи и цивилизации нельзя нарушать! Если в это взаимодействие необходимым компонентом входит набег степи, значит, пусть степь набегает. Иначе начнет сбоить сам общественный механизм, возможно – фатально.
        Я подобрал свой любимый карандашик и снова вложил его в специальный карман рукава – традиция, демоны ее забери. Странно, сгорело все, кроме деревянного карандаша.
        Вновь присели к костру. Сна не было ни в одном глазу. Вновь заварили чай. Нотка аромата трав с горных перевалов смешалась со свежестью снега. Трещали последние ветки, хотя пламя подкармливали малыми порциями. В моей голове вертелся дурацкий вопрос о языческом ритуале, свидетелем которого стали.
        – Учитель, а почему эта женщина постоянно рассказывала, куда какое приношение для Бабы она положила? У нас обычно молятся тихо, просят Судьбу беззвучно. Она сама читает в наших сердцах.
        – Дело в том, Аль-Тарук, – наставник протирал кружку снегом, – что духи даров не видят. Между духами и людьми пролегает барьер «взаимной слепоты»: человек не ощущает их присутствия, и это нормально, но и духи тоже не замечают приносимых жертв и самих жертвователей. Только колдуны служат посредниками между нашим миром и миром изнанки. Духи нас не видят, но они нас слышат. Поэтому женщина, пришедшая сюда без колдуна, сама рассказывала духам, что куда она кладет и что хочет получить взамен.
        – А почему ты назвал себя местным именем? Думаешь, оно прибавит весу твоим словам? Тал Хэ-э..
        – «Тал Хээрин Арслан» переводится как «Степной лев», – Учитель Доо усмехнулся. – Так нарекли варвары в те далекие времена, когда мои отряды гоняли их по всей степи, оттесняя от границ империи. Не думаю, что это имя забылось в юртах десяти племен: когда-то им пугали детей.
        Кто же ты такой, мой наставник? Предводитель отрядов, завсегдатай дворцов, обитатель дна… кто ты настоящий?
        – Странник Судьбы и Учитель. И нет, я не читаю мысли, просто вопросы написаны крупными буквами на твоем лице.
        – Холодно, – я поежился, сменив тему. – Куда двинемся дальше?
        – Да куда угодно. Все, что было необходимо, ты здесь уже исполнил, друг мой, – костер выстрелил искрой. – И исполнил весьма неплохо. Как, кстати, твоя рука?
        – Ничего, уже не болит, – я кинул взгляд на запекшуюся ранку. – Но крови вытекло…
        – Перед сном воспользуйся нашей универсальной мазью… Давай-ка уже готовиться к ночевке.
        Мы расстелили на прогретой костром земле кусок толстого войлока, уложили рядом подстилки и, подкатившись с двух сторон к теплым бокам Хранителя Сию, уснули с чувством выполненного долга.
        Утро встретило хрустким прозрачным воздухом и легким морозцем. Небо сияло, точно ограненный кристалл. Из-под копыт лошадей убегала земля, ни на пядь не приближая линию горизонта. Новый, незнакомый мир с осторожностью открывался нам навстречу. Однообразие равнины лишь иногда нарушали укрытые снегом камни и сухие ветки редких кустарников. Нечастые красоты пейзажа воспринимались истинной драгоценностью. Я вспомнил рисунки в кабинете отца, выполненные в лаконичной манере и черно-белых тонах: юркая птица, запутавшаяся в ломком сухом ковыле, тщательно, с любовью, выписанный скромный дикий цветок… Моя прапрабабка родилась в этих суровых местах и всю свою жизнь тосковала по степи – я вычитал это в ее дневниках. Чем же пленила ее сердце скудная скупая земля? Воздух мерцал необычным сияньем, стиснутый заснеженной твердью и плоской крышей неба… Верх не отличался от низа и был таким же льдисто-голубым. Скелетики караганы и прошлогодней полыни сплетали причудливое кружево вокруг темнеющих валунов. Да, теперь ощущаю, что эти места способны покорить и меня: оставленный позади черный силуэт каменного багатура, готового сразиться с самим небом, так и просился на полотно.
        Долг, который вел сюда, был исполнен. Почему бы теперь просто не поглазеть на незнакомый край? Хотелось бы увидеть здешнюю весну, бабка с особенной нежностью вспоминала ее. Учитель Доо тоже наслаждался степным ветром – его ноздри трепетали, жадно вдыхая снежную свежесть, а глаза довольно щурились, словно их не беспокоили розоватые рассветные лучи. Неторопливо направляя мухортую навстречу солнцу, он словно сбросил весь груз забот, отягчавший плечи. Не думаю, что станет возражать против того, чтобы побродить здесь подольше.
        Наставник и не возражал. Только предложил добраться до ближайшего приграничного городка – согреться, отъесться и нанять проводника, чтобы не вторгнуться ненароком на территорию зимних стойбищ кочевников. Они такого не любят.
        
        Весна началась внезапно, и как-то вдруг, разом, снег ушел. Насовсем. Солнце целый день жарило с небосвода, потрескивая обломками разрушенных временем камней, хищными зубьями скалящихся из нежной поросли молодой травы по склонам холмов. Кое-где холмы осыпались щебнем, но осыпь тут же атаковала юная полынь. Откуда-то взялась тьма ручьев и речушек, деловито перетаскивающих в облаке мути булыжники и валуны. В низинах раскинулись пестрым дастарханом дикие тюльпаны и маки, а в тесные голенища сапог каким-то чудом набивались причудливые бутоны сараны.
        Равнина не была столь уж ровна: мохнатые кочки, покрытые пучками ковыля и змеёвки – остатки неравномерно вымытой ручьями почвы – затрудняли продвижение. Проводник на мохнатом коньке ужом вился поодаль. Да, мы обзавелись необходимым сопровождением, наняв в специальной конторе уроженца кайджунских степей. Наши лошадки отставали, не были привычны к передвижению по такому покрову, как, впрочем, и мы с Сию. Он снова предпочел упаковаться в заплечный мешок, – только голова торчала наружу.
        Когда проводник представился при знакомстве, Учитель Доо переспросил с подозрением:
        – Точно Энебиш?
        – В детстве болел, – смутился молодой, но уже потрепанный жизнью мужичонка, подбирая поводья.
        – Что это означает? – тихо спросил я у наставника позже, когда мы уже ехали следом за сидящим кулем в седле степняком. Странная посадка… но, наверное, ему так удобнее.
        – Его имя переводится как «Не этот». Нетипично для обитателей здешних мест, ведь они уверены, что имя определяет судьбу. Сына можно назвать так пренебрежительно лишь в исключительном случае, отгоняя злых духов, чтобы те не позарились на младенца.
        Наш проводник был самым обычным варваром: смуглым, плосколицым, остроглазым. Язык империи знал неплохо, изъяснялся бегло, хотя и не всегда понятно. Во время отдыха он садился у костра на корточки, опираясь о землю только носками сапог. Поначалу мне показалась нелепой его громоздкая обувь, но потом вполне оценил ее практичность – прочные негнущиеся голенища становились удобным сиденьем, а острые загнутые носки можно было использовать в качестве шпор. Я в своих сапогах для верховой езды мог присесть лишь на камень или кочку, а шпоры вечно цепляли плотный войлок травы. Ел он шумно, громко чавкая и вылавливая заскорузлыми пальцами вкусные кусочки – пришлось закрепить за ним отдельную чашку, чтобы не пускать к общему котелку. На ночь укутывался в мохнатую шкуру и спал прямо так, на земле. Я старался расстилать свою подстилку с наветренной стороны: уж больно эта шкура воняла. Но в целом не особо обремененный интеллектом Энебиш казался простым, веселым и разговорчивым человеком. Больше всего он боялся грозы и был буквально помешан на драконах.
        – Я сам видел, вот как тебя вижу, – трещал он, как всегда, на привале, проглатывая половину согласных звуков, отчего некоторые слова звучали странно. – В колодце спит. У стойбища колодец, там он спит. Пестрый такой, цветной. Ничего-ничего, уже степь проснулась. Проснется и он. Но тс-с-с, молчок, – он приложил грязный палец к губам и хитро прищурил и без того узкие глаза.
        – Почему?
        – Шусы придут, отберут. – Это он нас, имперцев, так называет? – Они драконов забирают. Набегут, засыплют колодец жгучей травой, дракон заплачет и вылезет наружу, а тут они его – хвать! И к себе увезут. Во дворец повезут. Знаешь дворец? Он как юрта у нашего вождя-беки, только большой. И дракона делают главным каганом. Они всегда так… – Энебиш мечтательно сощурился. – Потом женщин капризных к нему приводят, вином хмельным голову туманят… ай-я! забывает дракон про небо в степи.
        – А вам зачем драконы?
        – Как зачем? Глупый ты совсем. Они делают дождь. Драконы красивые, толстые… только ленивые, – он поцокал языком. – Ой-ё, какие ленивые. Если драконов много, тогда гремит редко, потому что ленятся все. Каждый надеется на другого. Если драконов мало, то гремит часто. Думают – на кого надеяться? И кричат сами. Но сейчас нет драконов совсем. Уж который год живем без драконов. Всех шусы к себе увезли. Никто не кричит. Нет дождей, плохая трава.
        – А раньше…
        – Раньше драконов было ой-ё, много! – проводник восхищенно покрутил головой. – Они паслись с кобылицами.
        – Это как?
        – Ты не знаешь? У-у, глупый какой! Ну, слушай.
        Оказывается, драконы рождаются и умирают на Луне. Но жить там им скучно – на что там дивиться? Луна себе и Луна. Они прилетают в кайджунские степи, потому что степь – это самое прекрасное место на свете. Где еще найдешь столько неба? Гром и молния – это их ссоры и драки, озера и ручейки – места сна и покоя. Зимой они дремлют в камнях или на дне колодцев. Если видишь обледеневшую скалу – это пар от дыхания дракона застыл на морозе. Полезешь в скалы – разбудишь дракона, и он разразится грозой. От зимних гроз нет спасения, молнии испепелят растяпу. Если дракона не вовремя разбудить или лишить дома, то он, неприкаянный, начинает бродить туда-сюда. И чем дольше бродит, тем больше обрастает когтями. Злой становится, даже может убить. И съесть. Но если драконам не мешать, то дожди идут изобильно, травы родятся богатые, скот становится сытым, а степняк – довольным. Так и живут в прекрасных степях, мудрые и могучие, и все их почитают, низко кланяются при встрече. А когда приходит время умирать – превращаются в облако и возвращаются на Луну.
        Летом они вольно резвятся в облаках, катаются по небу и бьют хвостом. Часто бывали раньше битвы драконов. Иногда кто-то промахивался по сопернику и падал на землю. Ударившись, превращался в лунного жеребенка… или лунную деву. Как их узнать? Так по белым же волосам, это всем известно. Их можно было забрать себе и дождаться потомства – детей грозы. Благословен род, в котором рождались такие дети. Его ждала высокая судьба. Сыновья лунных дев на спинах лунных коней кровавым ветром проносились по степи. Старики помнят, как гремели громом копыта их лошадей, как рыдали женщины всех десяти племен, когда мужей и сыновей уводили в полон. В ярости битвы ушли страшные воины в степные преданья, и память о них живет брызгами крови на белых кошмах. Давно уж не падают на землю хозяева небес, не резвятся над степью. Давно уже дети грозы не собирают свою смертельную жатву. Но в мире племена не живут до сих пор: стычки, ссоры, старые обиды...
        – Это он хенгов имеет в виду, – пояснил Учитель Доо, казалось, совершенно не слушавший разглагольствования Энебиша. – Навели шороху здесь, пока не присягнули владыке Бахара и не растворились в империи. Если верить старым летописям, хенги обладали весьма необычной внешностью – они действительно были беловолосыми, а их язык не имел аналогов среди степных наречий. Мы до сих пор не знаем, правильно ли трактуем те их немногие рукописи, которые дошли из глубины седых веков.
        – И только лишь небо знает, – процитировал я в ответ строки из трактата Учителя Куфа. – Но небо молчит.
        Это действительно был край, где царило небо. Не спорю, весной и на земле было чем любоваться, но, как утверждал проводник, жизни той красоте было не больше месяца, а затем цветы начинали стремительно увядать, трава выгорать и превращаться в сухой колтун желтовато-бурого цвета. Небо же было всегда неизменно прекрасным. И оно было везде, куда только мог дотянуться взглядом. Облака выписывали тонкую белоснежную вязь, журавли танцевали брачные танцы, беркут, как осенний лист на воде, кружил на распластанных крыльях, высматривая добычу. Оно жило своей жизнью, полной чудес… и я даже верил, что в нем могли кувыркаться драконы. Сию, по крайней мере, с тоской посматривал на птиц, мечтая к ним присоединиться, но толстая попа мешала.
        Энебиш радовал нас непритязательными степными сказками, и они одни на этой древней земле казались правдой. Я почти поверил, что и страшные ведьмы, и одноногие черти существуют на самом деле, а обережный круг вокруг наших стоянок рисовал автоматически. Так же привычно полировал вечерами острые грани тешаня. Подарок Текудера – или все же де Нороны? – был отреставрирован профессиональным оружейником Рангана. Да, сталью и техническими изобретениями славилась Канамарка, но кто лучше урожденных воинов может привести в порядок традиционное оружие? Декоративные накладки или пушистые перья эму, призванные скрыть смертоносный блеск металла решили оставить для Бахара, поэтому сейчас ничто не мешало мне любоваться хищными обводами его пластин, украшенными искусной гравировкой. Что там было изображено? Конечно лошади, что же еще? – ведь это Шусин.
        
        Сегодня я подумал, что погуляли мы по степи предостаточно, настала пора возвращаться. Или, быть может, имеет смысл пройти по краю степи до границы с Бахаром? Я уточнил у проводника, так вполне можно сделать, путь был безопасен. Нужно будет обсудить за ужином маршрут. На землю пала ночь, как всегда внезапно и неотвратимо. Стремительный закат полыхнул пожаром, в этот раз сизо-пурпурным. Я обожаю этот особый свет, разлитый в вечернем воздухе, когда румянец неба подергивается пеплом сумерек. Солнце село, стерев за собой линию горизонта. Ветер мерцал созвездиями, искры только что разожженного Энебишем костра вторили им, штопором ввинчиваясь в небо. Учитель Доо, укоризненно покачав головой, вытолкнул носком сапога из костра часть топлива – слишком яркий огонь. Не стоит привлекать ненужного внимания к месту ночевки. Мир притих в настороженном молчании. Что-то тянуло, давило, и даже наш словоохотливый степняк, словно чувствуя, как устало ворочается на своем ложе Вселенная, странно притих, время от времени вслушиваясь в искрящуюся звездами мглу, обнимающую нас со всех сторон.
        Сухой навоз горел неярко, лишь чуть освещая лица и руки, согревающие воду в кружках. Там же размочим сушеное мясо, заедим твердыми комками соленого сыра – да и хватит пока, не до разносолов. В ночи таится опасность, я чувствую это каждой клеточкой тела.
        Послышался топот, звяканье сбруи и шумное дыхание коней. Около десятка чернильно-черных теней пронеслись в километре от нас. Степь коварна: она и опасна, и безопасна одновременно – в ней трудно скрыться, но так же трудно незаметно подкрасться по ровному столу земли. Энебиш выдохнул с явным облегчением, его глаза вильнули на секунду в сторону и вновь засияли честно и открыто. Не нас ли ищут во тьме лихие всадники? – вдруг подумалось мне. А ты, голубчик, не ведешь ли к ним, на убой? Пальцы привычно огладили полированные бока тешаня. От проводника не укрылся мой жест. Через какое-то время он встал и, беззаботно насвистывая, отошел к отложенным в сторону вьюкам. Взял свой. Готовится ко сну? Рановато, конечно, но кто знает, может быть, он сегодня устал больше обычного. Я пожал плечами и отвернулся, а пять минут спустя услышал храп коня и топот, удаляющийся от нас в ту же сторону, куда проскакали тени. Удрал! Догнать? Выпытать все его замыслы насчет нас?.. Или пусть бежит? Он нам не помощник, если дело дойдет до схватки, скорее наоборот. Учитель Доо все это время сидел неподвижно у крохотного костерка. Глаза его были закрыты, а руки расслабленно покоились на ножнах сабли, неизвестно как и когда очутившейся на коленях. Время тянулось, медленно перемалывая мгновения. Огонек костра потух. Лошади, которых мы так и не удосужились расседлать, позвякивали металлом сбруи. Глаза, привыкшие к темноте, не видели опасности, но сердце ощущало ее.
        Из темноты донесся душераздирающий крик. Женщина. Мы не одни в этой степи и, видимо, показались грабителям менее желанной добычей. Тональность зова менялась от яростной до отчаянной – медлить было нельзя. Мы вскочили на коней и понеслись, не думая о грозящей опасности. Вдруг с неба упала молния. И еще одна. И снова. Но звезды сияли все так же ярко, тучи не скрыли небо, гром не гремел, дождь не пролился на землю. Только серебряно-белые скелеты невиданных небесных деревьев беззвучно прорастали до земли, болезненно вздрагивающей под ногами. Мы мчались туда, где вырастал льдистый лес. Порывы своевольного ветра разносили по степи пронзительный визг и исступленные вопли гнева и боли. Всполохи сверкали не только над головой, но уже и слева, и справа, небо раскалывалось, как огромный казан. Лошади, обычно послушные, хрипели и норовили свернуть с пути, прочь, подальше от буйства стихии. Их приходилось направлять усилием воли и ударами кнута.
        Посреди разгневанного неба стояла кибитка – эпицентр этой странной грозы. Посеченный саблями намет зиял прорехами, одна оглобля торчала вверх под острым углом, упряжные бились, запутавшись в постромках, не имея возможности убежать. Содержимое дорожного сундука было вывалено на землю и разбросано вокруг. Пегая шарахнулась от бьющегося в конвульсиях коня разбойника, наступив на что-то плотное и мягкое, будто тряпичная кукла. На полном скаку свесившись набок, я взглянул в обугленное лицо нападавшего. Явно мертв. Вот еще один, и еще... Но все это зацепил лишь краем глаза, ибо взгляд был прикован к необычному зрелищу.
        Привалившись к высокому колесу кибитки, как в припадке тряслась девица. С ее пальцев непрекращающимся потоком срывались разряды молний. Наэлектризованные косички странного серебристого цвета встали дыбом, разорванная одежда развевалась под шквалом невидимой бури, а в глазах, распахнутых на пол-лица, океаном плескалась боль. Я кинулся к ней, не раздумывая ни секунды, подхваченный чем-то, что выше меня. Зачем? Что должен сделать? Но сделать что-то был должен. Сию в энергетической форме прыгнул сверху и накрыл ее как одеялом, впитывая изливающуюся силу. Плотно прижал к ней хранителя, заключив их в оковы объятий, чтобы девице не удалось сбросить невидимого кота. Она билась в моих руках, норовила то пнуть по голени, то заехать в лицо головой. Боль соединила нас, спаяла воедино. Кажется, всех в тот момент затянуло в омут муки...
        Жесткие руки Учителя Доо властно оторвали нас друг от друга, и я рухнул на колени, прижимая ладони к груди. Казалось, что они будут черны, как обугленные головешки, – но нет. На вид ничего страшного, только где-то внутри, под кожей и костями жгло небесным огнем. Я будто спрыгнул со спины несущейся вскачь Судьбы, вернулся в реальность и настороженно огляделся.
        – Все мертвы, – успокоил Учитель Доо, устраивая затихшую девицу поудобнее и прикрывая ее стеганой курткой: ночи здесь холодные. – И наш проводник с ними... «Не этот»! Воистину, ничтожное имя подходит ничтожеству. Хотя, конечно, обычные правила здешней жизни не распространяются на чужаков, но племенам степи не мешало бы напомнить древний обычай: жизнь дающего священна – а мы преломляли с ним хлеб и делились водой.
        Я с нетерпением ждал, когда наставник закончит обрабатывать мои руки. Никогда не думал, что ожоги причиняют такие страдания. Даже недавнее ранение не могло сравниться с этой тянущей болью, вызывающе нудящей под повязками с универсальной мазью. Рядом лежала девица, не подавая признаков жизни, но вряд ли наставник стал бы укладывать труп рядом со мной.
        – Кто они? Почему напали на кибитку? Как кибитка оказалась здесь одна, а не с кочевьем?
        – Вижу, ты приходишь в себя, – улыбнулся он мне, и легкий след беспокойства ушел из глаз, ставших вновь безмятежными. – И я должен указать тебе на принципиальную ошибку.
        Я понятливо кивнул: наставник, в отличие от меня, проверил, не опасны ли нападавшие, прежде чем бросился на помощь. Если бы кто-то оказался живым и боеспособным, я не смог бы дать отпор, занятый борьбой с девчонкой. А был бы один...
        – Нас вели в засаду к разбойничьей шайке, – продолжил Учитель Доо, – да, на этот раз это были самые что ни на есть настоящие разбойники. Нечасто, но встречаются в «вольных землях» группы отщепенцев, изгнанных из племен преступников и чужаков. На парочке трупов я обнаружил нездешние амулеты и оружие.
        – Это я уже понял, – поддержал наставника своим наблюдением. – Наш проводник уж очень юлил взглядом, когда проскакал отряд. Но почему они сменили цель?
        – Судя по всему, перед нами находится кибитка ведьмы. Только они рискуют передвигаться по степи в одиночестве, изредка и ненадолго прибиваясь к крупным кочевьям. И лишь те, кому нечего терять, и чужаки, которые не знают, чего нужно бояться, осмеливаются напасть на них. Ведьм охраняют суеверия и строгие табу местных жителей. Но по легендам, они знают все о волшебных кладах. Думаю, ход мысли разбойников дальше можно не воспроизводить.
        – Разве девчонка, пусть даже ведьма, способна кочевать в одиночку? Разве сможет она выжить одна?
        – Я не-э одна. Я был… была не-э одна, – низкий грудной голос с сильным акцентом вмешался в нашу беседу.
        – Как ты, девочка? – приблизился к ней наставник. Она рефлекторно шарахнулась в сторону, но тут же со стоном упала навзничь. – Не бойся. Если ты слышала все, то поняла, что мы могли быть на твоем месте. Понимаешь? Ты понимаешь, о чем я говорю?
        Она медленно, не сводя с учителя глаз, кивнула. Он столь же испытующе разглядывал ее: острые скулы треугольного лица, раскосые глаза с тонкими веками, твердо очерченные полные губы и упрямый подбородок. Жесткое лицо, хотя и принадлежит юной особе. Притягивали взгляд многочисленные косички, серебристые в свете луны, и глаза – прозрачные, почти бесцветные. Странно, степняки обычно смуглы и темноволосы.
        – Кто-то еще был с тобой?
        – Эмэ… бабушка, – с трудом подобрав нужное слово, ответила она, отвернувшись. Лунный свет метнул в глаза иглы слез.
        – Сможешь проводить нас к твоему жилью? – Учитель Доо был необычайно участлив. – Или сначала стоит отдохнуть?
        Она кивнула. Хм… согласилась не сразу – к чему такая таинственность? Или просто долго вникала в смысл предложения? И не слишком ли любезен наставник с этой приблудой?
        Ко мне силы почти вернулись. Хранитель Сию, без чьего деятельного участия мы обойтись никак не могли, вообще искрился энергией и даже, казалось, смог еще подрасти… да уж, в Бахар мы, кажется, прибудем с синей громадой. Или он этого и добивается: сравняться в размерах со своим кумиром, добрым танджевурским слоном Гасаром? Пожалуй, уже и сравнялся, вот только красные перчатки трагически снижают весь пафос образа – хихикнул про себя. Сию бросил на меня подозрительный взгляд и вернулся в физическую форму. Девица вздрогнула от неожиданности, когда у ног материализовался толстый и красивый серый кот, деловито распустивший по плечам щеки и сложивший под пузом крепкие лапки. Гордо отвернулась, но украдкой бросала настороженные взгляды на хранителя, шепча под нос какие-то слова. Молится, что ли?
        Времени с наступления темноты прошло не так уж и много. Осматривать место происшествия сейчас не имело смысла, даже яркий свет луны весьма обманчив. Но весеннее равноденствие уже миновало, и в последние дни рассвет наступал стремительно – стоит лишь немного подождать. Вот только раскидывать бивак не хотелось, все инстинкты кричали о необходимости поскорее убраться подальше от места, где неопрятными кучами то тут, то там темнели трупы людей и лошадей, а ноздри забивал запах горелой плоти. К светским беседам обстановка тоже не располагала, но я все же заговорил со степнячкой.
        – Что у тебя болит? – спросил я у девицы, осторожно сжимая и разжимая покрытые холодящей мазью пальцы.
        – Все, – коротко ответила она сквозь сжатые зубы и с трудом поднялась на ноги. Учитель Доо поддержал ее под локоть. – Мне к кибитке…
        – Ты ничего не увидишь, темно, – попытался остановить ее я.
        – Есть свет, – упрямица заковыляла к возку.
        Нам оставалось лишь последовать за ней. Затопчет все следы, и как тогда разобраться в том, что произошло здесь на самом деле?
        Свет луны блестел на оскаленных зубах и в уставившихся в небо глазах разбойников, тех, кто не обуглился в головешки. Будто следят. Хорошо, что Учитель Доо убедился, что они на самом деле мертвы. Тревожно ржали и всхрапывали запряженные в кибитку лошади, и я направился к ним. Проверил упряжь и постарался успокоить коняшек, нервно косящихся на мертвеца, повисшего на лопнувшей оглобле, – видно, останавливал кибитку. Обрезал постромки, но обе упряжные остались рядом с кибиткой, не сбежали. Одна сильно припадала на заднюю ногу – видимо, ударило той самой оглоблей. Да, вон на боку кровь – глубокая царапина и щепки, запутавшиеся в шкуре. Надо попросить, чтобы ее осмотрел наставник, он превосходно разбирается в коновальстве.
        Судя по всему, разбойники застали врасплох спокойно едущих по степи ведьм. Почему те не встали на ночевку? Почему не обустроили защищенную стоянку, оградив ее обережными кругами и сигнальными колокольчиками? Что погнало женщин в ночь?
        Я двинулся вокруг кибитки, время от времени перешагивая через трупы. Войлок намета лохмотьями свисал с железных ребер, открывая взору скромный дорожный скарб путниц и разворошенную постель. Похоже, девчонка спала. Когда мы с Сию бросились спасать неумеху, одежды на ней почти не было. Прочное деревянное основание кибитки осталось цело, во всяком случае, внешних повреждений не обнаружилось, кроме застрявших глубоко в досках нескольких стрел. Перешагнув через очередной труп, оказался перед выходом из фургона. Тут их было много больше, а запах горелой плоти – куда сильнее. Здесь произошла основная схватка.
        Вход в кибитку загораживало утыканное стрелами тело женщины-степнячки, в отчаянном рывке вцепившейся в борт. Видимо, бежала спасать внучку. Умерла она мгновенно, из того десятка, а то и больше, стрел, что осторожно извлекает из ее тела прерывисто дышащая девчонка, три точно нанесли смертельные раны. Наставник помог девице переложить тело на траву.
        Затем разбойники ворвались внутрь через узкий проем, расширенный саблями. Упирающуюся девчонку вытащили наружу – вот след волочения… взрытая каблуками земля, влажная, пахнущая железом… кровь? Кончики пальцев окрасились темным. А вот и те, кто осмелились тронуть молодую ведьму: их будто раскидало в стороны от эпицентра взрыва. Кто это был – сейчас не узнать: обугленная корка покрывает тела, стальные детали амуниции намертво вплавились в головешки, даже земля под ногами спеклась в камень. Именно здесь что-то произошло со степнячкой, и мало никому не показалось. Другие разбойники остались там, где настигло их возмездие. Некоторые, самые сообразительные и осторожные, пытались бежать – вот они, сгинули вместе с лошадьми. Остальные кони разбежались.
        Ага, вот и Энебиш лежит – хитрый, зараза. Он, пожалуй, имел шансы скрыться, поскольку находился дальше всех от девицы. Лицо цело, руки тоже, только напротив сердца выжжено все до кости. И его смешной конек упал, придавив хозяину ноги. Это невинное созданье было по-настоящему жаль. Единственного из всех.
        Можно подвести первые итоги осмотра: нападение случилось внезапно, старую ведьму, бросившуюся на помощь внучке, убили сразу же, девицей попытались воспользоваться в своих целях, и она уничтожила нападавших молниями. Как? Почему не среагировала раньше? Вопросов меньше не стало, но их разрешить мы можем потом. В другом месте.
        Вернулся к наставнику и степнячке. Помог завернуть в чистый кусок полотна тело старухи, перенести его в пустую кибитку, лишь окропленную россыпью кровавых капель, – основная трагедия разыгралась снаружи – закинуть туда же окованный медью сундук с вещами, который нападавшие успели скинуть на землю. Истоптанные драные кошмы брать с собой не стали. Отловили пасущуюся неподалеку лошадь – преданная, она не ушла далеко от тела хозяина. Пока наставник запрягал ее вместо раненой и стягивал ремнями оглоблю, я подвел поближе пегую и мухортую. Мы поедем верхом. Девица, если будет в силах, поведет кибитку с мертвой старухой. Куда? Ей виднее, она здесь своя. Мне же больше всего на свете хотелось убраться подальше отсюда.
        Утро встретили в пути. Продрогшая в рассветной прохладе степнячка отыскала где-то свои сапожки, крепкие штаны и куртку, замотала голову каким-то пестрым тряпьем и уверенно держала в руках вожжи, направляя лошадей на север. Бессонная ночь и напряжение сказалось на всех: наставник сторожко озирается в седле, девица, хотя и клюет носом время от времени, но тут же вскидывается и оглядывая степь. Правильно, еще заведет нас не туда. Хотя какое «не туда»? – вымытая солнечными лучами равнина, птичьи голоса, невинно чистое небо, – казалось, что в любой клочок этого благословенного края полон мировой гармонией. Следы ночной бойни скоро скроет высокий ковыль – в небе за спиной черной стаей кружили грифы и вороны, а на земле степные псы и лисицы растаскивали тела погибших.
        
        Двигались весь день, без остановки на отдых, даже окончательно охромевшую, но упрямо не отстающую от нас раненую лошадь прирезали на ходу. К вечеру окончательно выдохлись и люди, и животные. Хранитель Сию недовольно ворчал из заплечного мешка, пользуясь тем, что мое ухо находилось поблизости, пегая уже несколько раз спотыкалась. Ландшафт изменился, стал более сложным, изрезанным оврагами и холмами. Здесь мы сможем развести костер скрытно… хотя о какой скрытности может идти речь? Кибитка привлекала внимание не только размерами, но и истерзанным видом, четверо лошадей и трое людей – это ровно на кибитку, двух лошадей и человека больше, чем нужно.
        – Скоро будем на месте, – степнячка бросила вожжи и сползла с облучка. – Утром. Нужен привал.
        – Да, – согласился с ней Учитель Доо, – вымотались все. Остановимся?
        – Здесь нет опасности, – подтвердила девчонка. – И есть чем кормить огонь.
        Руки мои уже не болели, только пальцы еще не совсем хорошо слушались команд. Может быть потому, что затекли, почти сутки сжимая поводья? Не хотелось ни спрашивать о чем-то, ни говорить. Из последних сил распряг и почистил лошадей, не забыв наших верховых, стреножил и оставил пастись – здесь хватает ручьев и сочной травы, найдут себе корм. Кибитка вызывала безотчетный страх, заглядывать туда не хотелось. Девица же провела там немало времени и вышла, неся большой котелок и мешочки с крупами. Глаза лихорадочно блестели, а веки были красны, как у кролика. Я так и не разглядел в подробностях ее лицо – вот уж совсем не интересно.
        Упряжная охромела вовремя, сегодня в котелке варилось нормальное, не сушеное мясо. Да и по каше я соскучился за время странствий. Так что ужин прошел в деловитом молчании, нарушаемом лишь постукиванием ложек по бортам котелка. Девица чавкала, но даже издаваемые ею звуки не приводили к потере аппетита. В степи не учат хорошим манерам, это я понял давно. Остатки запасов нашего чая… смешно морщит нос, принюхиваясь к поднимающемуся над кружками пару, и опасливо отставляет свою в сторону.
        – Пей, – наставник с трудом удерживает веки открытыми и вовсе не склонен сейчас к политесам, – это горные травы с востока. Вреда не несут.
        Как раскатывал постель и снимал сапоги – помню с трудом. Такое ощущение, что заснул на ходу. Снилось что-то липкое и мерзкое, несколько раз просыпался в холодном поту, но тут же возвращался в навязчивую бездну сна, которая глядела на меня злыми глазами. Но вскоре ее чернота сменилась нежной зеленью сада «Дома камышах», я с Хранителем Сию в обнимку шел по расчищенной дорожке к купальне, ощущая через тонкую подошву домашних туфель каждый округлый камешек, которым она была выложена. Безопасность. Защита. Покой. Вот оно, счастье.
        
        Очередная долина раскинулась меж крутых холмов, купаясь в утренней росе. В центре ее располагалась арка полуразрушенных церемониальных ворот. Почти весь ее проем занимал громадный колокол из позеленевшей бронзы. Когда мы достигли середины пути, он вдруг басовито охнул, заполнив чашу долины вибрацией. Что это? Я оглянулся на едущую следом кибитку. Девица молчала, прикусив губу, только слезы текли по щекам. Мы подошли к отвесному склону высокого холма, густо поросшего травой. Дикарка нырнула в густые заросли карагана, пошевелила спрятанными там рычагами, после чего со скрипом отворился проем вглубь холма. Учитель Доо, видимо, хотел помочь девчонке с рычагами, но вместо этого увлеченно ковырял пальцем шестерни запорного механизма, бормоча себе под нос:
        – Какой замечательной образчик древней механики. Очень хорошо сохранился. Где же я видел подобное?.. Нет, – его глаза сверкнули удивлением, и окончание фразы я прочитал по губам, – не может быть. Этого не может быть…
        – Что там, учитель, – любопытство выспалось вместе со мной, и я с интересом уткнулся в массивные темные шестерни.
        – Ничего особенного, – быстро он взял себя в руки, я бы не заметил его потрясения, если бы не изучил наставника хорошо. – Прекрасно сохранившийся старинный механизм. Я поражен тем, что нашел его в диких степях.
        – Мои степи не дикие, – проворчала девчонка, протискиваясь между мощным корпусом Учителя Доо и дверью. – Ты сам дикий. Помоги с кибиткой.
        В проложенный неизвестными умельцами ход спокойно вместился громоздкий фургон. Мы с наставником могли бы не спешиваться, но было спокойнее вести лошадей в поводу: не нужно волноваться, что они могут напугаться и понести.
        Через пару-тройку минут очутились в укромной долине, окруженной грядой высоких холмов. Тайный ход, вновь закрытый с помощью рычагов, был, похоже, единственным доступом к ней. В центре располагалось озеро, небольшое и ярко-синее, словно цветок василька. Белые каменные мостки и небольшая беседка любовались своим отражением в зеркале вод.
        Застоявшуюся нетронутую тишину нарушил дробный топот. С изумрудных склонов к нам неслись скакуны. Сухие длинноногие копии Мерхе, только сияли не золотом – их холеные шкуры отливали перламутром, как редкий жемчуг. Степнячка спрыгнула с облучка и помчалась навстречу. Встретились, закружились вихрем. Переплелись серебряные косички и гривы, тонкие руки обнимали точеные шеи, смешались фырканья, всхлипы и причитания. Каждая из лошадей стремились прижаться к девчонке, потереться бархатной щекой о щеки, усеянные синяками. Я только сейчас разглядел, что дикарка выглядит изрядно побитой. Она не жаловалась, а под слоем грязи было не очень-то и заметно.
        – Наставник! – вырвалось у меня. – Неужели драконы действительно существуют?
        – Что, лунные кони? – добродушно усмехнулся Учитель Доо, как и я, любуясь этой картиной, освещенной косыми лучами солнца. – Слушай больше дикарские байки, поверишь и в волшебных верблюдиц, и в лунных коней.
        – Но вот ведь… – махнул рукой в сторону живописной компании.
        – Да, прекрасная стать. Редкая масть, – категорично опроверг он мои предположения. – Чудо из чудес, но чудо земное: на севере сумели сохранить древнюю породу аргамаков. Вспомни Мерхе! – и, помолчав, добавил. – Они достойны легенды.
        Смутившись от своего внезапного восторженного порыва, я огляделся. В склонах некоторых холмов темнели прочные деревянные двери. Что скрывают они? Однако ни одна дверь не открылась, никто не вышел нам навстречу. Девица, наобнимавшись с конями, наконец-то обратила внимание на нас и указала рукой на ближайшую.
        – Идите туда.
        Мы отворили тяжелую створку, плотно притертую к массивному косяку, и попали в просторную землянку. Пахло травами. Солнечный свет проникал через забранные толстым стеклом узкие щели-окна, скругленные по периметру под потолком. Очаг обложен камнями, выход дыма – через длинную трубу, уходящую в земляной купол. Широкий каменный стол, валуны-стулья, прикрытые овчинами, толстые войлочные кошмы-ширдаки, длинные короба вдоль стен. На полках красовались посуда и расписные горшочки с завязанными тряпицами горлышками. Скудная обстановка, но жилье оказалось неожиданно уютным, будто норка хомяка. Даже захотелось прочувствовать, каково оно: запасать, запасать, запасать? Оглядевшись, скинули у входа заплечные мешки. Хранитель Сию, ворча, выбрался на волю и выскользнул за дверь – пошел на разведку.
        Мы вышли следом. Перенесли вьюки в жилище, расседлали наших лошадок, помогли девице с ее упряжкой. Кибитка встала под навес, на выложенную камнями площадку. А неплохо все задумано, видно, что люди обитают здесь с давних пор. И это совсем не дикари-кочевники: те, кто обустроил долину, имели привычку к оседлому образу жизни и умели строить на века. Только где же они? Или девчонка осталась совсем одна?
        Учитель Доо забрался в фургон и подал на руки тело убитой ведьмы. Неприятно прикасаться к покойнику, но помочь надо – не девчонке же таскать такую тяжесть? Вдвоем донесли до указанной дальней двери и опустили на что-то, похожее на широкий парапет, огораживающий вход.
        – В доме есть ведра. Принесите воды, я вымою эмэ перед последней дорогой, – голос звучал твердо. – Устраивайтесь на ночь, не бродите, не мешайте. Сделаю все, что положено. Приду за вами.
        Не то поманила, не то пригрозила. Молодец!
        Мы спустились озеру. Вода еще не прогрелась, но была чистой и прозрачной – в паре шагов от берега суетятся стайкой юркие гольяны. Зачерпнул… вкусно. Кое-где вздымали фонтанчики донные ключи. Возле беседки один был горячим, мы видели поднимающийся над буруном парок и известковые отложения на опорах мостков. Вот и готовая ванна. Позволит ли юная наследница всего этого богатства воспользоваться ей? И как она одна станет управлять таким немалым хозяйством? Хотя вот уж это – точно не мои проблемы. Отдохнем, выспимся и двинемся дальше: нам, свободным от долгов и обязанностей, не о чем беспокоиться!
        Принесли воду. На парапете все так же лежал неразвязанный кокон с покойницей. Девица деловито шуршала за приоткрытой дверью холма. Видимо, именно там хранилась церемониальные предметы: не думаю, что в последний путь ведьмы этой долины уходили без обрядов. Но наша помощь, судя по всему, ей уже не нужна. Где-то шастает Сию… а, ну конечно! Отирается у пасущихся на склонах коней, любитель живой природы. Что же, заберем его и пойдем в землянку, подождем, пока дикарка закончит свои шаманские пляски.
        Сколько времени просидели за закрытыми дверями – не знаю. Часы тянулись медленно, голод ощущался сильнее. У противоположной стены на кошме развалился Учитель Доо, почесывая уши Хранителю Сию. Оба мурчали. Закрыл глаза и расслабил мышцы: не поспать, так отдохнуть. То в одно ухо, то в другое проникал тихий гул женских, мужских, детских голосов. Незнакомый язык, непонятное содержание. Местные духи шалят? Дремотную атмосферу нарушила девица, тихо вошедшая в землянку. Она была наряжена в короткий кафтанчик с меховой опушкой и яркой вышивкой, опоясана широким шелковым поясом, а многочисленные косички струями стекали из-под унизанной бусинами забавной маленькой шапочки, очертаниями напоминающей юрту. Традиционные узкие штаны и высокие сапоги дополняли наряд. Необычно, но ей идет, – она вообще странная, ни на кого не похожая.
        – Вы можете помыть себя в озере. Вот, – она достала из короба куски полотна, – этим можно вытирать. Я у Последнего Порога, приходите.
        – Где это? – не вытерпел я, досадуя на ее недомолвки, хотя они, скорее всего, были порождены скудным словарным запасом.
        – Там, где вас ждет эмэ, – четко, как солдат, развернулась и вышла, печатая шаг.
        Только косички взметнулись.
        Вот и поговорили.
        Беседка оказалась удобной для обнажения, раскладывания баночек-свертков и одежд купальщиков. Да и водичка роскошна: теплая, мягкая, с чуть солоноватым привкусом. Наконец-то как следует вычистили зубы и отмыли волосы. Умудрились даже выскрести грязь из-под ногтей, – не зря таскали с собой щеточки и пилки. С сомнением посмотрел на выданные полотенца: не уверен в их свежести. Хотя, когда мы видели дикарку в последний раз, она выглядела вымытой и аккуратной: не неряха, да и в землянке у них с бабушкой чисто. Солнце уже клонилось к закату, и обсыхать на прохладном ветру не хотелось, хотя холмы смягчали его порывы. Рискну. Чистые смены белья у меня давно закончились, одежда запачкана, но пришлось натянуть костюм, воняющий смесью запахов лошадиного пота, костра и степных трав. У наставника, правда, нашлась чистая нательная рубашка, и я с завистью проводил его взглядом. Идет, насвистывая что-то под нос, довольный. Подхватил свои вещички и заспешил следом. Будет ли девчонка терпеливо ждать нас? Отмывались мы долго, еще не хватало, чтобы приперлась за нами сюда.
        Дверь за парапетом была распахнута настежь. Закатное солнце заглядывало в нее, заигрывая с дымком костра, разложенного в камнях на утоптанном «дворике». У очага сидела мертвая старуха, наряженная в ярко-красное, расшитое золотыми нитями и монетами платье. Две толстые косы – не то седые, не то от природы белые, как у внучки, – подвязаны калачиками над ушами. Ленточки в них были вплетены яркие, разноцветные. Незрячие глаза и отвисшая челюсть не добавляли обаяния этой, в общем-то, не старой женщине. Подле стоял маленький резной столик с красивыми чашечками, заполненными какой-то едой. Последняя трапеза, видимо. Ей, конечно, было все равно, а вот мне – не очень. Жути нагнало.
        – Замбага-шулма стоит на границе миров, – утробно пробасила девица и звякнула металлическими тарелочками бубна, – кто проведет ее к дому на небе?
        – Тал Хээрин Арслан и его ученик, – выступил из-за моей спины Учитель Доо.
        Я мысленно застонал: ну вот зачем он так! Больно надо! Ну не люблю я мертвецов. Ни в каком виде их не люблю и не желаю с ними возиться. Девица скривилась. Не нравится предложение наставника? Смирись! Я же смиряюсь.
        Мы несли покойную ведьму, усаженную на специальный стульчик с ручками по бокам, шаг за шагом погружаясь вглубь холма. В небрежно сделанных нишах по сторонам прохода сидели покойники. Их было много. Я понял, почему девчонка возилась с подготовкой обряда захоронения столько времени: пришлось копать новую. Скелет за скелетом проплывали мимо, белея костями. Труп за трупом. Все в одинаковых алых одеждах, расшитых золотом. И одинаково белые косы, где-то упавшие к скелетированным ступням, обутым в расшитые башмачки, где-то с трудом удерживающиеся на голых черепах… В пустую нишу усадили ведьму Замбагу, завершившую свой земной путь и ступившую на небесную дорогу.
        Торопливо, почти бегом, вернулись к костру. Девица вынесла еще три столика и расставила мисочки с угощением. Поминальная трапеза. Погребальные обряды разных народов имеют много общего, и можно, наконец-то, спокойно поесть. Но девица завела разговор. Неспешно и размеренно, как это принято у степняков в торжественных случаях. Я вздохнул – трапеза откладывалась.
        – Давным-давно, когда Луна была юной, а степи богаты травой, жил шаман Одон. Неумелый шаман, ничего он не мог: духов не слышал, трав не знал, погоду не ведал. Рассердил неумелый шаман могучего багатура Тал Хээрин Арслана. И забросил его Тал Хээрин Арслан на небо. Сразу на небо. И сделал это быстро. Небесные боги спросили: ты кто и как сюда попал? «Тал Хээрин Арслан забросил», – ответствовал Одон. «А-а-а, Тал Хээрин Арслан забросил – это хорошо!» – сказали боги. И каждый ударил его по голове и откусил кусочек тела, – она зачерпнула фарфоровой ложечкой из миски с разваренной в молоке крупой и круглыми черными ягодами. Сушеные, наверное, для ягод сейчас не сезон. Мы повторили ее действия. «Каша», так называл это десятник Гёро? Вкусно, да. – Потом небесные боги столкнули его на землю, и земные боги спросили: «Ты кто и как сюда попал?» «Тал Хээрин Арслан забросил меня на небо, а боги столкнули вниз». «А-а-а, Тал Хээрин Арслан забросил – это хорошо!». Каждый бог ударил Одона по голове и откусил кусочек тела, – зачерпнула вторую ложечку. Мы церемонно следовали ее примеру, но как же хотелось плюнуть на все и основательно подкрепиться! – И остался от Одона один скелет. И обрадовались люди степи: «Есть у нас такой человек, кого ели боги неба. Есть человек, кого ели боги земли. Для всех он свой. Кровь Одона течет в небесных богах, плоть Одона есть плоть земных богов. Будешь нашим колдуном. Будешь защищать нас от злых духов неба. Будешь защищать от злых духов земли», – тут девчонка отставила столовые приборы и встала во весь невеликий рост у костра, вытянув руки над огнем. – И привели ему коней, юрту дали, овец и быков мохнатых. И жен прислали от каждого из десяти племен. И много детей народили те жены. Так появились колдуны и ведьмы, заклинающие духов, – и сникла, и будто упала на землю. Духи снова зашебуршились, зашипели. Что-то им не нравится в этой легенде. – Только их мало осталось в степи. Колдунов и ведьм убивают те, кто приходит с Севера, с ледяных пустынь. Некому теперь защищать. Духи пьют кровь кобыл и овец. Злые. Племена уходят к шусам. В ногах валяются, с волей расстаются. Никому умирать неохота.
        – Не делал я этого, – смущенно и сердито отрекся от участия в эпосе Учитель Доо. – Ну, воевал против степняков… что я их, сортировать, что ли, буду? Колдун, не колдун... Да и женщин-детей не трогал, я не палач. Да ведь и давно этого Одона к богам закидывали, я еще не жил тогда на этой земле.
        – Ну, возможно, твое прозвище заменило имя какого-нибудь более древнего героя, который тоже был грозою степей, – предположил я, успокаивая наставника. – Н-да, ты действительно широко известен среди местных варваров. Одон был предком беловолосых колдунов?
        Дикарка молча кивнула, не сводя с Учителя Доо пристального взгляда.
        – Зачем вы здесь? – наконец задала вопрос, который, видимо, давно вертелся на кончике языка.
        – Мы просто странствуем по степи, – с легкой улыбкой ответил наставник. – Расскажи лучше, что вас с бабушкой выгнало в руки разбойников?
        – Ты обманываешь меня, а степь не прощает лжи.
        – Я призову духов в свидетели моей честности, – поднял руку в жесте клятвы наставник.
        – Они не говорят со мной. Эмэ слышала духов, а я никчемная ведьма. Ничего не умею. Ни на что не гожусь.
        – Ничего себе! Испепелить своим огнем человек десять, не меньше… – поразился я. – Если уж ты «никчемная», то кто «способный»?
        – Я не знаю, как это случилось, – она расстроенно махнула рукой и с пальцев сорвалась искра электрического разряда. Один из камней, которыми был обложен костер, раскололся.
        – Стоп! – наставник отставил в сторону свою чашку и сел к девице вплотную, схватив за руки. – Во-первых, не волнуйся. Твои эмоции сейчас сильны, а энергии в теле нестабильны. Разрушить можно все, но зачем нам это?
        – Я не знаю, о чем ты говоришь, – степнячка была на грани истерики. – Я не вижу духов. Я не умела так делать!
        – Вот же! – наставник нетерпеливо, почти под нос сунул ей полную пригоршню тьмы, сгустив ее на ладони и не успев рассказать, что там «во-вторых».
        – Рука, – успокоившись, девица в недоумении пожала плечами. – Обычная рука. Что я должна увидеть еще?
        – Хм… – Учитель Доо, пряча смешинки в глазах, с удивлением рассматривал то меня, то ее. – Это же как мне повезло! Воистину сборище уникальных юнцов! Один все видит-знает, но ничего не может, другая все может, но ничего не видит и не знает. Из вас двоих получился бы один великий Отшельник.
        – Что у меня общего с этим… – дикарка скривилась.
        – На-а-адо же! Меня, оказывается, невзлюбили. Горе-то какое! – глумливо ухмыльнулся в лицо. Ее пренебрежение почему-то задело.
        – А вот это, девонька, ты зря, – наставнику тоже не понравилась такая реакция. – Если бы не «этот», как ты изящно выразилась, то твой труп валялся бы сейчас среди горелых разбойников. Уничтоженный изнутри спонтанным всплеском энергии. Старая ведьма в момент смерти отдала тебе силу многих поколений колдунов, в дополнение к нераскрытой твоей, и это чуть не сгубило тебя. Если бы не Аль-Тарук с его хранителем, некому было бы хоронить твою эмэ, – сочувственно поцокал языком и добавил жестко. – Будь благодарна.
        Она возмущенно вскинулась и снова выпустила сноп белых искр, оплавивших чашку с кашей. Вот же ходячая петарда! Стало по-настоящему смешно, и я улыбнулся. Смысла нет обижаться на необразованную дикую девчонку. Она встала. Постояла какое-то время, пристально глядя на нас. Повернулась и ушла за дверь, к мертвым. Молча.
        Из чувства приличия мы немного подождали ее возвращения. Не дождались. Быстро, без лишних слов, съели свои доли ритуального ужина и спокойно пошли спать.
        – Наставник! – окликнул Учителя Доо, перед тем как опустить голову на походную скатку. – Я поступил так не в расчете на благодарность. Просто потому, что не мог иначе. Не слишком ли ты к ней строг?
        – Человек высок не потому, что к нему добавили. Низок – не потому, что от него отняли, – глубокомысленно изрек наставник. – Это не зависит от расчетов. Спи уже.
        
        Сон был прерывист. Время от времени в него вторгались то один незнакомец, то другой… такие же беловолосые и наряженные в алое с золотом, как захороненные в холме ведьмы и колдуны. Осматривали, оглядывали, хватали цепкими пальцами. Особенно усердствовал противный старикашка, норовящий, казалось, проверить даже крепость моих зубов. Я отмахивался от них, как мог, постоянно просыпаясь от собственной ругани, застрявшей в сомкнутых губах. Рядом жмурился хранитель, но разгонять непрошеных визитеров не спешил. Наконец уснул крепко, без сновидений, и открыл глаза лишь с первыми лучами солнца, прокравшимися сквозь приоткрытую дверь вслед за утренним холодком. Рождался новый день. От озера доносились плеск и фырканье коней, слабый дымок костерка щекотал ноздри: девчонка хозяйничала.
        Пора подниматься. Пока скатывал в тючок походную постель, открыл глаза и наставник. Старательно расчесали волосы, перемотали пучки, аккуратно переложили все свои вещи. Надо бы постирать грязное белье, странствие еще не закончилось… А надену-ка я ту одежду, в которой уходил из дома! Степь прогрелась окончательно, замерзнуть нам не грозит, а она хотя бы чистая. Все завязки были растянуты на максимум, подвернутые края распущены – одеяние село как влитое. Потертости по швам таоку и куртки, поблекшие кленовые листья шитья придавали налет благородства. Длиннополый халат не подходит для верховой езды, его отложу в сторону. Отдельно упаковал плотные шусинские штаны и ватный кафтан, изрядно засаленные и грязные. Долой мохнатые шапки – шарф привычно укутал голову. Складки и заломы от хранения в сложенном виде расправятся сами, на мне. Волшебные руки у портняжек! Доберемся до Бахара, продадим лошадей в приграничном поселке, заменим сапоги на удобные ботинки и пойдем пешком, как положено. Имперскую дорогу портить копытами верховых животных разрешалось лишь за отдельную плату.
        Выбрались из землянки. Я окинул взором долину, искрящуюся еще не высохшей на солнце росой и стыдливо прикрывающую укромные уголки полупрозрачными лоскутками тумана. Озеро сияло, как драгоценный сапфир, отражая высокое небо. Хризолитовая зелень холмов дышала свежестью и тонкими ароматами трав. Потянулся, расправив суставы… хорошо. У ног довольно жмурился Хранитель Сию, точа когти о спутанный дерн. Учитель Доо вертел головой в поисках костра: откуда-то тянуло дымком, и пора бы подумать о завтраке.
        В сопровождении своих лошадей к нам направлялась хозяйка долины. Лицо осунувшееся, глаза больные. Не спала, наверное, всю ночь. Мне-то что до нее? А вот кони!.. Прекрасные, как песня, стремительные, как ветер… какие кони! Острые уши настороженно прядали, а большие миндалевидные глаза напоминали россыпь драгоценных камней: янтарные, голубые, зеленые. Сейчас, в свете утреннего солнца, они были молочно-белыми, вчера на закате их шерсть отливала красным, а в сумерках приобрела оттенок старой слоновой кости. Я не видел созданий прекраснее!
        Девица подошла ко мне вплотную и впилась глазами в лицо. Что ей опять от меня надо? За спиной нервно переминался с ноги на ногу единственный в этом табуне жеребец.
        – Я всю ночь говорила с сынами и дочерьми Одона-боо. Я их не слышу, но я их понимаю. Все изменилось. Моя жизнь – не моя. Моя жизнь – твоя.
        Она опустилась передо мной на колени, медленно склонила голову, пока не уперлась лбом в землю. Что это? Опустил глаза на согнутую в поклоне спину. Наставник, направившийся было к разожженному поодаль костру, обернулся и застыл. Я вопрошал его взглядом, он в растерянности разводил руками. За что мне все это? Я не хочу отвечать за чужую жизнь! Учитель Доо вздохнул и пожал плечами: решай, мол, сам. Но девица не дала мне времени на раздумья, хотя сама размышляла всю ночь. Просто дернула за ногу и водрузила мой сапог на свою голову. С трудом удержал равновесие. Демоны! Все бы так долги отдавали! Придется принять ее жизнь, хочется мне этого или нет. Наставник с трудом сдерживал смех.
        Я осторожно убрал ногу. В белых волосах запутались травинки, прилипшие к подошвам сапог.
        – Встань, – подал руку дикарке, – я принимаю твой долг.
        – Я Аянга. Он Савдаг, «Хозяин Земли». Он твой, – степнячка ткнула мне в руку повод простой уздечки.
        Жеребец выступил из-за спины, обиженно кося на нее светло-голубым сорочьим глазом. Она не отводила от меня своих. Таких же «сорочьих». Ну вот уж его долги я принимать не обязан!
        – Нет. Он твой, – видно же, что у них одно сердце на двоих. Конь меня просто не примет! – Я выберу другого.
        – Савдаг лучший! – запальчиво возразила дикарка, вновь суя повод в руку.
        – Не для меня, Аянга. – Она, кажется, готова подраться со мной… или разреветься.
        Обошел растерянную парочку и всмотрелся в остальных лошадей, беспокойно вскидывающих головы. Как же хороши! Заглядывал в глаза, подносил ладонь к мордам. Пару раз чуть не остался без пальцев, вовремя одергивая руку – злюки. И вот наши взгляды встретились. Теплый янтарь, горящий огонь. Чуть крупнее остальных кобылиц, грива более короткая и густая, словно взъерошенная, шерсть не такого нежного оттенка, через нее не настолько ярко просвечивают сосуды, как у остальных красавиц. В глазах бесенята. Она фыркнула и толкнула в плечо узкой горбоносой головой.
        – Вот мое, – я звонко хлопнул ладонью по крепкому плечу. Кобыла отскочила в сторону и пошла по кругу, потряхивая гривой. Играет! Какая прелесть! Она со мной играет.
        – Хуран? – голос девицы звучал растерянно, – Но она ведь не лучшая…
        – Это – мое, – снова повторил я. – Она моя самая-самая.
        Хуран, словно догадавшись, боднула меня в спину, подкравшись с тыла. Ну как «подкравшись» – я добросовестно делал вид, что не замечаю ее хитрых маневров. Извернулся и обнял ее за шею.
        – Да ведь, красотка? Ты моя! – в третий раз повторил, закрепляя свой выбор.
        Мы влюбились друг в друга с первого взгляда.
        
        Сборы, хлопоты, суета. Тихое отчаяние Аянги, сухие глаза, сжатые губы. Что же гонит ее отсюда? Неужели долина колдунов опустеет навсегда? Неважно. Я принял долг ее жизни и теперь отвечаю за всех: и за неумелую ведьму, и за ее прекрасных питомцев, которых она отдала мне во владение. Учитель Доо в какой-то момент решительно пресек бестолковую суету и взял подготовку к походу в свои умелые руки. Через пару дней мы сели в седла, взяли в повода навьюченных поклажей лошадей, включая флегматичных пегую и мухортую, и вышли в степь, намертво заклинив механизм, открывающий проход в долину.
        Земля летела из-под ног. Горячий ветер бил в лицо. Звезды недоуменно взирали с ночного неба. Нас мчали домой лунные кони. И пусть легенды врут, но для меня они были теми самыми потомками драконов кайджунской степи.


  

11. Тени и запахи

     Бахар накатывался волнами воспоминаний, словно время повернуло вспять, возвращая прошлое. Торжествующие молодой зеленью леса. Поля-поля-поля, редкие деревни и роскошные поместья знати. В воздухе витал знакомый с детства аромат цветущих слив... Запах Бахара.
     Еще на границе со степью, чтобы избавить в дороге себя от лишних вопросов, а лошадей от обязательных проверок, я предъявил родовой перстень, изъял со склада льдины-бирки, указывающие на право беспошлинного проезда, и навесил их на уздечки. Ввозимых лошадей был вынужден вписать в подорожную поименно. Пропустить нас с расплывчатой формулировкой: «табун: один жеребец и восемь кобыл» таможенник-Иса – кстати, весьма высокий уровень административного надзора для пограничного поста на северных рубежах – категорически отказался. Еще и бросил укоризненно: «Уж вы-то должны понимать». Я понимаю: право владеть и пользоваться скакунами испокон веков было исключительной привилегией нашей семьи. Остальные высшие семьи довольствовались передвижением на спинах слонов, запрягали в роскошные повозки белых буйволов или пользовались услугами носильщиков, покоящих на широких плечах богато украшенные паланкины. Даже Тулипало смогли завести и содержать в войсках конницу исключительно потому, что выращивание лошадей было исконным занятием шусинцев. А кто у нас в империи истинный шусинец? То-то же!
     Лунных коней мы оставили в часе езды от столицы, где средь широких лугов размещались просторные конюшни семьи Иса. Главный конюх сначала замер, благоговейно затаив дыхание, но быстро пришел в себя и отчитал меня, как маленького, узрев вьюки на благородных спинах кобылиц. Он лично принял их по описи, с вожделением пожирая глазами Савдага, Хуран и Ургамал и подосадовал, что под его опеку уставшие «дети грозы» попадут не сейчас. Вьюки распорядился перегрузить на спины лошадей попроще, а чтобы немедленно вернуть всех скакунов в конюшни после того, как доберемся до дома, отрядил в сопровождение шустрого помощника, надевшего по такому случаю форменную курточку служащих семьи Иса. Весьма впечатляющей кавалькадой мы въехали в ворота столицы, бодро проскакали по ее широким улицам и спешились у «Дома в камышах». Я обнял Хуран на прощанье, Аянга целовала Савдага как в последний раз, и только наставник просто похлопал по крупу свою Ургамал. Одобрительно так похлопал. Наш сопровождающий тем временем снял вьюки. Облачка пыли взвились над упавшими на мостовую котомками, а Сию на моем плече недовольно чихнул. Поклонился на прощанье, вскочил на своего иноходца и подхватил повод Савдага. Кобылы потянулись за вожаком. Хуран отвернулась, вскинула узкую голову и гордо фыркнула. Прелесть моя, не скучай, я буду тебя навещать!
     Вьючные поспешили следом.
     Я подошел к гонгу. Волнение, нетерпение и странная робость заставили пальцы сначала помедлить, но потом крепко сжать молоточек. Раздался звон. Неторопливые ровные шаги. Скрежет засова. Створка приоткрылась, и внимательный взгляд цепко осмотрел нашу припорошенную пылью дорог компанию. Задержался на Учителе Доо, метнулся обратно ко мне. Удивление. Узнавание. Ворота широко распахнулись.
     – Добро пожаловать домой, хозяин, – с достоинством склонился в поклоне Барлу. – Оставьте вещи, я распоряжусь их доставить в…
     – В зал для приема гостей, – кивнул ему, переступая незримую границу, разделяющую миры. – Там разберемся.
     Здравствуй, дом. Я вернулся.
     
     Я вступил в почти забытые за время странствий галереи и переходы, но окунуться с головой в атмосферу ставшего родным жилища мешали посторонние. Наш неожиданный приезд нарушил размеренное течение жизни «Дома в камышах». Необходимо было освежить комнаты, разобрать дорожные тюки, привести в порядок и развесить по шкафам одежду… работы хватало. Барлу и его родственница стремительно перемещались по двору и раздавали распоряжения срочно нанятой прислуге. Из-под ног прыскали, почтительно кланяясь, незнакомые девчонки с грудами постельного белья в руках, ведрами, метелками для снятия пыли и паутины. Крепкие парни тащили наши пожитки и какую-то мебель, прижимаясь к стенам, чтобы уступить мне дорогу… Разогнать бы всех! Нельзя. Это вдвоем с Учителем Доо мы могли чудить как угодно, даже сами махать тряпками, хозяину же поместья «Дом в камышах» положен полный штат прислуги, о чем непрозрачно намекнул Барлу. Было бы славно обосноваться на кухне, как встарь, любуясь торжественной процессией змей-оборотней и попивая правильно заваренный чай. Но доносящийся из-за двери дробный стук ножей, шипение и шкворчание остановили на пороге – приготовление праздничного ужина в честь нашего возвращения было в самом разгаре. М-м-м, какие запахи. Ладно, подожду до завтра, завтра суета уж точно уляжется… Пока же Учитель Доо и Аянга устроились в креслах, вынесенных на галерею, куда спешно доставили низкий столик, нагруженный легкой закуской, чаем и прохладительными напитками. В каком направлении удрал Сию, никто не заметил. А я вот расположился в кабинете, но и здесь топоток снующих по коридору служанок нарушал желанный покой.
     Кабинет казался чужим. Почему-то вспомнилась самая первая уборка – сколько мусора вымел и вынес отсюда! Сейчас на столе и стеллажах ни пылинки, ни пятнышка – у меня никогда не было такого порядка. Только не хватало листов с записями на столе, любимых картин на стенах и тех трогательных мелочей, которые делают помещение обжитым. Все правильно, я сам сложил все в глухие, закрывающиеся на ключ шкафы, чтобы у управителя не было соблазна вторгнуться в личное пространство хозяина в отсутствие оного. Теперь картины вернутся на свои места, а особо памятные диковины, присланные из странствий, прекрасно будут смотреться на стеллажах. На столе вновь поселятся свитки и стопки бумаг, а Сию будет раскидывать по углам мои кисти. Или он уже вырос, и кисти его не заинтересуют? Хорошо бы так – вряд ли в кабинете что-то уцелеет, если нынешний Сию погонит, как раньше, особо вредную кисточку в угол. Да, кстати, и мне самому кресло уже не по размеру…
     Но это – потом. Сейчас нужно принять серьезное решение: каким будет для нас и общества статус приблудной дикарки. При пересечении границы с Бахаром я просто вписал имя не имеющей никаких документов девицы в подорожную, замыкая им – разумеется, не случайно – перечисление ввозимого имущества, а именно табуна лошадей. Таможенник хотел что-то сказать, но покосился на родовой перстень Иса и промолчал. Зато я в полной мере насладился произведенным эффектом и хотя бы немного поквитался со степнячкой. До сих пор от воспоминаний о ее выходке с вручением себя сводило скулы, будто съел лимон с кожурой. О, как она была возмущена! Догадалась, что я сделал это специально: кони-то были настоящим сокровищем, в отличие от… Но теперь срочно нужно выправить все необходимые документы для ее легализации в империи, иначе нам грозят неприятности с властями.
     Окликнул пробегавшую мимо кабинета служанку и распорядился пригласить сюда моих спутников.
     Они вошли. Учитель Доо окинул помещение ностальгирующим взглядом и удовлетворенно опустился в любимое кресло, притаившееся между стеллажами. Девица с непроницаемым лицом присела на краешек стула. Правильно, нечего пачкать дорогую обивку грязной дорожной одеждой.
     – Я понимаю, в дороге серьезные разговоры вести было невозможно, но теперь мы должны расставить все точки над пиктограммами, – переплетя пальцы рук, возложил их на столешницу и обратился к дикарке. – Аянга, почему ты ушла из долины с нами, да еще таким странным образом? Что нам с тобой прикажешь делать?
     Наставник одобрительно прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Приготовился слушать.
     – Эмэ велела, – голос чуть хрипел, будто она разучилась им пользоваться… ну да, за все время пути мы перебросились от силы парой слов.
     Но разве это ответ? Или она сейчас раскрывает все карты, или… демоны! – выгнать-то ее я не могу. Но осложнить жизнь – запросто.
     Скрип колес кибитки, колыхание войлочных стен. Девчонка распихивает по углам свертки, распределяет в ларе мешочки с припасами, раздраженно отбрасывая косички за спину.
     – Эмэ-э-э… – канючит капризным голосом, видимо, не в первый раз – ну эме же! Вот куда мы собрались, на ночь глядя? Я спать хочу…
     – Так надо, детка, – симпатичная женщина лет пятидесяти привычно пропустила между пальцами вожжи и тряхнула ими, ускоряя ход лошадок. – Ложись, поспи пока.
     – Не хочу уезжать. Мы с Савдагом завтра собрались на охоту…
     – Ничего, милая, твои суслики от тебя не убегут.
     – Не суслики! – Девчонка возмущенно сверкнула глазами. – Я нашла, где пасутся сайгаки. Неужели не хочешь свежей дичины?
     – Хочу, – добродушно улыбнулась возница. – Но ты знаешь, когда духи требуют… Нам надо торопиться.
     – Куда? – Аянга смешно надула губы и села рядом с бабкой, бросая взгляды из-под ресниц на ее гордый профиль, смягченный сумерками. – Не хочу колесить по холодной степи.
     Старшая ведьма повернула к внучке странно исказившееся лицо: рот уехал набок, черные зрачки поглотили радужку светлых глаз.
     – Тебя ждут. Ты должна уйти, – голос, минуту назад нежный и мелодичный, гудит, как из бочки.
     Девчонка вздрогнула и отодвинулась на самый край облучка. Она ненавидела себя за то, что до сих пор не слышит духов, но еще больше ненавидела, когда духи обращались к ней вот так, через бабушку.
     Дикарка с надеждой оглянулась на Доо и начала что-то говорить. Я жестом прервал ее косноязычные попытки изложить то, что увидел как наяву. Не нужны слова, когда перед внутренним взором разворачивается картина наших приключений, увиденная чужими глазами.
     Он сидел у костра – слишком молодой и неопытный, слишком высокомерный, чтобы вызвать доверие. Он даже ни разу не посмотрел на меня, а старый-мудрый говорит, что именно мальчишка спас мне жизнь. Упрекает в том, что этого не ценю… но я ведь не знала! Эмэ, неужели я должна уйти с ним? Зачем? Такие, как старый-мудрый, всегда почитались степью. Имя его шептали легенды. Почему он не возьмет себе одинокую ведьму? Я могла бы вести его хозяйство и потихоньку учиться волшбе… даже греть постель такому мудрецу не зазорно для недоучки. Беки всех десяти племен были готовы отдать лучших кобылиц из стад, лишь бы принять потомков Одона-боо под свою руку, почему же старый-мудрый отказывается?
     Я должна вслух сказать им, что дарю себя. Добровольно дарю. Жизнь спасенного от неминуемой гибели – это жизнь взаймы. Она уже не принадлежит мне. А жизнь моя – жизнь последней из рода беловолосых колдунов – стоит немало, столько, что и не откупиться за ее спасение.
     – Зачем вы здесь? – была надежда, что у них есть какие-то свои цели. Имперцев часто сюда приводит жажда наживы, может быть, удастся отплатить услугой?
     – Мы странствуем по степи, – старший откровенно ухмылялся. Его молодой спутник все так же молчит и брезгливо кривит рот. – Расскажи лучше, что вас с бабушкой выгнало в руки разбойников?
     – Ты обманываешь меня, а степь не прощает лжи! – я с трудом удержалась, чтобы не взорваться. Комок яростного белого пламени собирался в солнечном сплетении. Жег льдом. Так бы и вдарила!!!
      Они не могли быть теми, с кем надо было уйти! Это обычные люди. Чужаки. Ничего не знают, ничего не понимают… Как с ними разговаривать? Нет им веры.
     Да, дорогая, мы тебе никто. И ничем не были обязаны до того момента, когда именно ты свалилась на нашу голову со своими дарами. И теперь нам нести за все это ответственность… мне нести. Лично мне. Как же подставился с этим необдуманным спасением! Кажется, будто нити Судьбы специально оплели крепкими путами долга. Если ей не по нраву такое положение вещей, то мне – тем более.
     Но что значат все эти видения? Духи беловолосых колдунов решили открыть мне чувства молодой ведьмы? Оправдывают ее? Поясняют? Информацию передают практически напрямую, и я не могу прервать череду возникающих перед мысленным взором картин. Пытаюсь сбросить морок, но не могу. Дикарка, видимо, что-то заподозрила, потому что притихла на своем стуле и не сводит с меня глаз, полных ужаса и благоговения. Надеюсь, мое лицо сейчас выглядит не таким безумным, как у ее бабки, ныне покойной. Вот и еще одна сцена развернулась в сознании… опять слепок эмоций.
     Духи молчали. Она ощущала их рядом – только руку протяни, – но не слышала, не видела никого. Мертвые? К ним можно привыкнуть: на праздник встречи с Предками регулярно вынимали останки из ниш, чистили костяки, зашивали дыры в нарядах. А как еще следует обходиться с родичами? И кто теперь будет заботиться о них? Бросить? Уйти насовсем? Ответ пришел как бы сам собой. Сладкое дыхание разложения забило ноздри и сформировалось в просьбу: «Уезжай!».
     Шелестел разноголосый шепот:
     – Ты должна это сделать.
     – Почти забытый старинный обряд Вручения Судьбы поможет тебе. Его чтут все, и имперцы тоже.
     – Это не рабство, это жертва.
     – Высший предел благодарности, от которого не отмахнуться.
     – Отдай свою жизнь, всю до конца – и тебе подарят ее в ответ.
     – Свободной от обязательств перед угасающим родом.
     – Иди, девочка. Будь сильной. Не забывай, что мы стоим за твоими плечами.
     Кажется, последние слова я повторил вслед за духами вслух. Степнячка вскочила со стула. Неужели сейчас опять брыкнется к ногам? Я даже подобрался в кресле, но тут Учитель Доо из своего угла лениво спросил:
     – А что ты умеешь, малышка?
     Степнячка повернулась к нему, а я смог наконец избавиться от навязчивых голосов в голове. Напряжение спало. Дикарка вновь заняла свое место. Я устало улыбнулся. На самом деле, что умеет делать беглая дочь степей?
     – Шкурки выделывать, бисером вышивать... – фраза была явно заученной. Мы с наставником недоуменно переглянулись, а девчонка смутилась и поникла. – Лук, – упрямо вскинула голову. Наставник понимающе кивнул, а я вспомнил: «суслики не убегут». – Немного – ножи.
     – Еще молнии и бить по площадям, – дополнил я, старательно отгоняя разочарование, проросшее в душе с той самой ночи. Я как-то уже свыкся, что таланты Учителя Доо были мне недоступны, но почему обыкновенную девчонку природа одарила столь щедро?
     Она затихла, как кролик перед хищником, понимая, что именно сейчас решается ее судьба.
     – Наложница? – Да, это я загнул. Одинаковая гримаса отвращения украсила лица всех троих. – Может быть, служанка? Если приставить ее к лошадям… отослать на конюшни… – это была реальная возможность избавиться от девчонки.
     – Нет. Телохранитель. – Учитель Доо был, судя по всему, совсем не уверен в своем предложении.
     – Сил-то у нее хватит, – вздохнул я. – Но телохранители работают на близкой дистанции и не взрываются, как петарда, нанося массовые разрушения. Она должна быть незаметна, неслышна и весьма почтительна к охраняемому объекту. Сможет ли?
     – Я подучу кое-чему, – усмехнулся наставник. – Правда, Пиккья могут воспротивиться: это их прерогатива – поставлять высшим семьям телохранителей. Но ее умения… думаю, наши занятия будут захватывающими. Интересно поближе познакомиться с потомком Одона-боо.
     Как прошел остаток дня, я не слишком запомнил. Посещение такой родной, но, как теперь выяснилось, весьма маленькой и скудно обустроенной купальни, торопливый, хотя и торжественный ужин. Аянгу посадили за стол рядом с Учителем Доо. Судя по потерянному выражению всегда бесстрастного лица, чувствовала она себя не в своей тарелке, но для степнячки держалась неплохо… даже почти не чавкала. Не отложилось в памяти, что именно подавали нам на стол, накрытый в зале для приема гостей, помню лишь безликих девчонок-служанок, трудолюбиво таскающих из кухни блюдо за блюдом. Управляющий Барлу и его племянница… как ее? Сарисса, кажется, – не попадались на глаза, погрузившись в хлопоты по нашему обустройству. Профессионалы.
     Нырнул в уютный, родной полумрак пахнущей свежестью спальни. Я смог насладиться первой радостью возвращения, но еще не испил его до конца: глаза словно заволокло туманом, перемены – а они были! – ускользали от взора. Намного более ценными казались приметы незыблемости прошлого, радующие душу узнаванием. Возвращение ничем не отличалось от ухода: такое же смятение в восприятии реальности. Ну да ничего. Завтра, когда задержавшиеся в дороге мысли догонят меня, и я вернусь домой целиком, пройду с ревизией и потребую отчета.
     Укутался поплотнее своим старым одеялом, сдвинув с ног нахального Сию, – ужин он, разумеется, не пропустил – вдохнул знакомый запах и ушел в сон. Завтра. Все завтра.
     
     Солнечный луч гладил невесомой теплой ладонью лицо. Утренняя нега, не желала уходить… да и не надо. Дом неспешно просыпается вместе со мной. Здесь и сейчас мир не может навязать мне свое течение времени и событий – это мое пространство, где я управляю реальностью. Она будет такой, как хочется мне, без вторжений недругов, недоброжелателей, да и просто лишних людей. В полусне слышу легкий шорох одежд в коридорах, осторожные шаги, стук калитки – слуги не могут спать дольше хозяев, у них много дел. Пожалуй, хозяину тоже пора вставать, у него дел не меньше.
     В центральном дворике пусто. Ну что же, «единую нить» буду плести в одиночестве. К концу тренировки краем глаза заметил Аянгу, которую Учитель Доо старательно направлял в движениях, синхронизируя их с моими. Нам надо научиться понимать напарника без слов. Да, подготовка у нее иная, и вряд ли получится переучить, но двигаться в паре как одно целое – это и вправду хороший навык. Они остались отрабатывать комплексы упражнений, а я прошел по привычному и почти забытому маршруту – смыть пот в купальне и выпить чаю на кухне. Какое же это блаженство: вот моя чашка, вот мой чай, вот мое полуоткрытое окно, вот моя занавеска, которую колышет мой ветерок! Самый что ни на есть мой хранитель усердно чавкает над миской с мелко нарубленной печенью. Как хорошо дома! Воистину, стоит уходить только лишь для того, чтобы вернуться.
     
     Сад сиял, омытый утренней росой. Солнце играло в листьях кустарников годжи, пряталось в сливах, перебирало ветви шелковицы. Вроде бы все выглядело как прежде… но нет! Если бросить взгляд направо, то мозаика привычного бахарского сада удивительно точно складывается в панораму джунглей Танджевура, а неторопливые воды ручья намекают на величие Манитулоо в ее среднем течении. Если посмотреть налево – груда валунов превращается в копию хребтов Тянь-Мыня, воскрешая в памяти прекрасную Канамарку… А рядом в больших плоских вазах, обрамленных старыми кустами акаций, раскинулись узнаваемые леса и луга Шусина, кайджунские степи, плато Алтыгель. Непросто выращивать дубы, криптомерии и лиственницы в цветочных горшках, как это делали сестры в поместье, но воссоздать в каменной чаше кусочек реальности? Это могут вообще единицы, я о таком только читал. Вот оно, мастерство фэншуй сэншеня: вместить в десяток квадратных метров сада всю красоту империи – воистину высокое искусство.
     Я присел на каменную скамью, так удачно вписанную в изгиб дорожки, и вынул из рукава серпентангу. Давно не слышал ее хрипловатый голосок, а настроение и место были самыми подходящими. Вспомнил простенькую мелодию и поднес флейту к губам, преображая дыханье в музыку.
     Сад ожил, откликнулся и потянулся навстречу. Потряхивали хвостиками воробьи в ветвях, суетливо ныряя в листву. Непуганые ленивым Сию мыши поблескивали в траве бусинками глаз. Стволы ив изогнулись, как в танце, а свешивающиеся до земли ветви раздвинулись, заключив в изумрудную оправу тонкий девичий силуэт, соперничающий гибкостью с ивами. Именно прелестной девушки не хватало этому утру, этому саду и… мне. Белолицая и черноволосая – сверкающий на солнце водопад прядей лишь чуть сдерживает скромная заколка. Сияющие глаза и нежная улыбка бледных губ манят изысканной прелестью. Изящные руки прижимают к груди корзинку, полную свежей выпечки, тонкий аромат ванили и корицы смешивается с густым запахом садовой травы и листьев. Она зачарованно смотрит мне в глаза, робкими шагами сокращая расстояние. Мое сердце замерло в восхищении, и, словно опомнившись, лихорадочно забилось, туманя голову восторгом. Дрогнувшие пальцы скользнули по серпентанге и сбились, неверная нота смешалась с испуганным вздохом розовых губ, ноша выскользнула из взметнувшихся к лицу ладоней, а душистая выпечка раскатилась по траве… «Как это некстати», – мысль мелькнула, но удержать ее не успел, стремительно погружаясь в расплавленное золото изумленного взора.
     Я потерял себя.
     Я обрел целый мир.
     Долго ли мы сидели на лавочке, держась за руки и не сводя друг с друга глаз? Не знаю. Время замерло. Корзинка светила округлым боком в траве. Нечаянное подношение мышкам, птичкам и добрым духам чудесного сада – осталось ли там что-то от него? Я собственноручно вызолотил бы его дорожки – в благодарность за волшебный подарок. Жизнь стала абсолютно полна с обретением моей второй половинки, моего сокровища, моей Сариссы. Как гармонично звучат струны Вселенной, как причудливо сплетаются нити Судьбы!
     
     В дверь кабинета робко постучали.
     – Занят! – в голос невольно вклинилось раздражение.
     Вчера я рассказывал любимой о наших странствиях и теперь рисовал для нее прелестный в своей неказистости бутон саранги – кайджунские степи все-таки пленили мое сердце, – и вовсе не жаждал отвлекаться от этого приятного занятия.
     – Господин! – проблеяла из-за двери перепуганная служанка. Я не помнил, как ее зовут, хотя Барлу и рассказывал, кого именно из местных решил нанять для должного обслуживания дома. – Уважаемый Доо просит Вас подойти…
     Стало немного стыдно: в последнее время почти не общался с наставником и степнячкой, увлеченный все более крепнущей связью с нечаянной возлюбленной. Отбывал необходимую тренировочную повинность и спешил улизнуть, чтобы снова укутаться в сияющий кокон счастья, обволакивающий нас двоих. Мои руки постоянно тянулись прикоснуться к Сариссе, хотелось уткнуться носом в шелк волос, вдохнуть аромат трав, лимона и еще чего-то восхитительного, что было присуще лишь ей одной.
     Я поделился бы счастьем со всем миром, но Учитель Доо и управляющий Барлу недовольно поджимали губы при виде нашей пары. Однако молчали. Служанки поначалу перешептывались и сплетничали в уголках, но пары моих грозных взглядов хватило, чтобы шепотки прекратились, да и Барлу не церемонился со сплетницами. Удивил Сию: Сариссу он не то что невзлюбил – просто сторонился, да и она, после нескольких безуспешных попыток наладить взаимопонимание, оставила капризулю в покое. А ведь раньше он благоволил к любому, кто даст ему мисочку куриной печенки или пару рыбешек.
     Одной Аянге, казалось, было не до нас: Дэйю, наведавшаяся к Учителю Доо вскоре после нашего приезда, вцепилась в юную ведьму репьем и теперь ежедневно являлась с утра как на службу. Чем они занимались в отведенных дикарке комнатах? Какими тайнами делились? Мне неизвестно… и не интересно.
     Что же, рисунок подождет: Сарисса все равно хлопочет по хозяйству, ей пока не до бесед и взглядов. А вот вызов Учителя Доо весьма необычен, он в последнее время не настаивает на тесном общении.
     Наставник ждал меня в своем кабинете не один. У столика для игры в чатурангу примостился мужчина в официальном костюме, какие носят мелкие чиновники квартальной администрации. Я изучал посетителя: документы Аянге мы давно оформили, чиновники из управы к нам ни разу не приходили. Кто же это? Ба-а! Тот самый мато-якки, что приходил требовать возмещения за драку с его учеником. Моя первая драка… едва ли я ее забуду. Тогда алый кушак и татуировка Тёу Жюна на бицепсе «старшего брата» уличного хулигана потрясли меня. Да, это был тот самый руководитель преступной группировки квартала Ворон. Что сюда принесло странного визитера?
     Посетитель между тем поднялся и оправил костюм, сидевший на нем несколько неловко. Вернее, это ему было неловко в костюме. Мы обменялись поклонами. Незваный гость поклонился значительно ниже принятого. Хм… пришел как проситель. Интересно, о чем будет просить? Наставник, нависший над доской для игры, махнул рукой:
     – Присядь где удобней, Аль-Тарук, разговор предстоит долгий.
     – Так, может быть, чаю? – я с комфортом устроился в кресле у письменного стола и вытянул ноги.
     – Может, и чаю… А, может, и не чаю… – бормотал Учитель Доо, примериваясь к доске. Не узнаю учителя! Обычно он точно знает, чего хочет. – Не расскажете ли еще раз о тех небольших затруднениях, которые постигли Вашу общину? – обратился он к мато-якки.
     – Ну… – тот с сомнением взглянул на меня, – можно и поведать. Отчего не поведать, если это поможет?
     Городское дно квартала Ворон за последние несколько месяцев понесло некоторое количество утрат. Утраты здесь – явление привычное, но эти были загадочными. Внезапно начали пропадать люди, и, что самое интересное, поначалу никто не обратил на это внимания. Если обычно тайна исчезновений законопослушных горожан не представляла секрета для мато-якки, – мало того, эти исчезновения, как правило, были ими же и подготовлены – то тут они сами совершенно неожиданно оказались объектом подобной деятельности. Чтобы напасть на след неведомых похитителей или хотя бы установить их принадлежность к той или иной конкурирующей группировке, были брошены все силы, – и совершенно безрезультатно, а люди продолжали пропадать. О, конечно, это были совершенно ничтожные личности, не заслуживающие внимания почтенных слушателей, но сам факт того, что кто-то осмелился выступить против городского дна… Не могли бы Странник Доо, славный своей мудростью, и его уважаемый ученик попытаться прояснить загадку исчезновений? Не к сыщикам же Иса обращаться за помощью, теряя лицо?
     – Айсин Гёро, может быть, не очень ловок в решении подобных вопросов, но весьма упорен, – заметил я, сцепив пальцы… очень не хватало какой-нибудь чашки или чаши, чтобы вертеть ее в руках, отвлекая внимание мато-якки. Пока же он беспрепятственно изучал выражение вежливого терпения, застывшего на моем лице. – Может, стоит все же заявить о пропажах в управу?
     – Дык десятник Гёро вышел в отставку, – простонародный говорок прорвался в претендующей на изысканность но, похоже, тщательно отрепетированной речи бандита.
     – Давно? – я не мог представить старого служаку на пенсии.
     – А с полгода тому назад. Преемник его пока ни на что не годен, и, похоже, не сгодится.
     – Очередной отставник?
     – Хуже… – посетитель поморщился. – Спившийся мелкий чиновник.
     Да, назначение нелепое. Вряд ли стража квартала исполняет свои обязанности с прежним воодушевлением.
     – Вы ведь понимаете, что мы с учеником лица сугубо неофициальные и даже несовершеннолетние… – я по достоинству оценил витиеватый слог трехсотлетнего наставника, и пусть с трудом, но сдержал усмешку. – Но все же кое-какой ресурс у нас есть.
     Выдерживаемая пауза порой говорит больше, чем произнесенное слово.
     – Я именно ресурс и имел в виду, когда осмелился переступить порог дома Вашего уважаемого ученика, – церемонно ответил мато-якки, поняв, что Учитель Доо не собирается продолжать. – И сомневаться в ваших возможностях не имею решительно никакого повода. Наша благодарность будет безграничной – в определенных пределах.
     Что же, такое признание дорогого стоит. Но как завернул, а? «Безграничной – в определенных пределах», – я покатал фразу на языке. Красиво, демоны забери! И рамки определил, и уважение проявил: эта услуга стоит дороже, чем снятие с крючка незадачливого отпрыска высшей семьи. Торг идет в мою пользу: мато-якки останутся обязанными мне. От таких предложений не отказываются!
     – Кстати, – гость уже уходил, заручившись согласием, но чуть задержался в дверях. – Наш недостойный товарищ сидел в одной камере с известным вам Бубалом Вайшиндасой, ныне покойным…
     А это еще кто? Прямо день воспоминаний какой-то у нас сегодня. А! Бубнежник Бу, незадачливый грабитель-ловелас, жертва детских игр в детектива. Но, постойте, ведь он был молод и силен и не мог за пару лет так просто сгнить на нарах…
     – Покойным? – утвердительный кивок только усилил недоумение.
     – Пожалуй, я пришлю именно этого товарища, чтобы передать сведения о пропавших, которые мы смогли собрать. В кабачке Умина… – гость лукаво улыбнулся, демонстрируя осведомленность о моих прежних пристрастиях. – Вы ведь любили там трапезничать?
     Ох-ох, как все непросто, оказывается. Прошлое не оставляет меня, тащится следом, как громыхающая жестянками веревка, привязанная к кошачьему хвосту. Значит, что-то было не доделано, какие-то узлы не развязаны.
     – Хорошо, – кивнул я. – Я буду ждать его завтра в полдень.
     Кстати, прекрасный повод посетить любимые прежде места и вновь окунуться в повседневную жизнь квартала Ворон. Раньше, когда не было слуг, днем мы с Учителем Доо регулярно ходили за припасами в лавку Шаи, а по вечерам я гулял по кварталу или наведывался в кабачок Умина, теперь же за все время после возвращения из странствий ни разу не вышел за калитку. Интересно, многое ли здесь изменилось за два года отсутствия?
     
     Квартал Ворон выглядел усталым и угрюмым, будто потерявшим смысл бытия. Я растворился в его улочках, два года назад казавшихся патриархально-сонными, а теперь вызывающими какую-то необъяснимую тревогу, слился с окружающим пространством, фиксируя состояние на всех уровнях действительности. То ли я научился видеть нечто, прежде ускользавшее от моего внимания, то ли и в самом деле изменилось что-то в реальности. Купол неба, казалось, стал крепче и тверже и уже не грозил внезапно прорваться под давлением энергий изнанки. Можно предположить, что и сюда дошли изменения, вызванные укреплением грани над Камнями силы. Но лучше почему-то не стало: мутная злая волна словно подпирала границу изнутри, затаившись средь улиц и ища выход в Запределье. Подхваченный ее потоком, плыл, угадывая прежний облик заметно потускневших домов и время от времени учтиво кивая редким прохожим. Пару раз замечал, как потустороннее болотное свечение заливает пустые глазницы деревянных фигур духов-покровителей, подпиравших крыши жилищ… Прошел мимо домика Дэйю, он один сиял, как осколок драгоценного камня, зажатый в тисках грубой оправы улицы, приветственно махал мне из окон легкими занавесями, блестел черепицей. Стало чуть легче дышать. Квартал-старый воин будто стряхивал вековой сон, в который был погружен. Чем нам грозит его пробуждение?
     Тревога не отпустила, даже когда толкнул дверь кабачка Умина. Маленький зал был почти пуст, проход в сад закрыт. Где же завсегдатаи? Я ведь помню, что раньше здесь было не протолкнуться от посетителей. В первый момент не узнал кабатчика, ворочающегося за стойкой, как медведь. Широкие плечи опущены, крепкие мышцы заплыли жиром, в смоляных кудрях запуталась пыльная паутина седины – всего-то два года отсутствия, а какие перемены! В улыбке теплилась слабая тень былого радушия – похоже, Умин меня не вспомнил, но гостеприимно махнул рукою, приглашая внутрь.
     Худой бледный человек с татуировкой розничного торговца-лоточника ждал за угловым столиком с непременным кувшинчиком легкого сливового вина и глиняной чашей. Удивило плоское блюдо с аккуратными квадратиками сочащейся медом пахлавы... сладкоежка, однако. Присмотрелся: черты лица приятные, даже симпатичные, движения рук экономные и уверенные, лишь взгляд настороженный, колючий. Костюм недорогой, но чистый и хорошо посаженный по фигуре, не стесняет движений. Осанка прямая, но сидит будто на иголках, подергиваясь.
     Присел напротив. Посланник мато-якки постарался не выказать удивления, но без особого успеха. Неужели не заметил меня от входа? Настолько неосторожный и неопытный нарушитель закона? Впрочем, я действительно научился сливаться с обстановкой за время странствий, поэтому не буду делать поспешные выводы о его квалификации и специализации.
     – Добрый день, – он почтительно склонил голову.
     – Добрый, – я кивнул в ответ. – Пейте, пейте Ваше вино, пожалуйста, не стоит из-за меня прерывать столь приятное занятие.
     Он, не торопясь, допил налитое и отцепил с пояса сумку.
     – Здесь все, что мне велено вручить, почтеннейший.
     – Прекрасно, – подвязал сумку к своему поясу. – Встретимся здесь через неделю в это же время.
     – Просили передать, что можно потребовать встречи с любым из нас, когда Вам нужна будет помощь или информация. Умин доставит сообщение.
     Подозрения в том, что кабатчик шпионит за посетителями, зародились не сегодня. Возможно, он поставляет сведения не только теневому правлению квартала – десятник Гёро, помнится, тоже чувствовал себя здесь в своей тарелке, когда вкушал кайджунскую кашу – не удивлюсь, если приготовлена она была именно для него – жарким летним полднем два года назад. Здесь чесали языки не таясь, не следя за словами. Обычные, на первый взгляд, сплетни… но и из них, при желании, можно почерпнуть много полезного, даже мне удавалось. Я кивнул, показывая, что услышал собеседника, и продолжил разговор.
     – Мне поручились в том, что смогу от вас узнать о судьбе нашего общего знакомого…
     – Да, – он деловито вытер рот рукавом, смахнул с отворотов крошки пахлавы и заговорил практически сухим языком протокола. Только в уголках рта таилась издевка. – На хату зашел по ошибке, естественно. Взяли на понташке и ненадолго закрыли, для урока. А ведь я дурью никогда не барыжил, явно мартышки сбросили, что с псами повязаны. Подстава была чисто конкретная. С хозяином, конечно, перетерли как надо: не такой уж я олень, чтобы отмазу не кинуть, да и у начальства в авторитете, – но чалиться какое-то время пришлось, так масть легла. Там и кореша нашего лепшего срисовал. Рыло он уже распустил не по теме, совсем базар на вздохе не фильтровал…
     – Ясно. А теперь, не олень, гнать завязывай, – оборвал собеседника, умышленно обрушившего на мою голову поток жаргона. – Давай четко, по существу, и на бахарском. Не под вас копаю, не зашкваришься.
     И таким вот тонкостям ведения беседы можно научиться в придорожных тавернах.
     – Добро, – перестал ерничать посланец и внимательно посмотрел в глаза. – За корешем вашим тоже кто-то стоял. Не наши, зуб даю, – щелкнул по переднему зубу. – Ишаком груженым пошел. И убрали его чисто, незнающий и не поймет.
     Не шестерка этот посланник, нет, хотя поначалу играл именно эту роль. Зверь передо мной сидит непростой, опасный: взгляд острый, как осколки стекла. Оскорбился, что используют как курьера, да еще и подробности тюремной жизни заставляют раскрыть какому-то лоху-обывателю? Вероятнее всего. Но такой должен был многое заметить. Как он сказал – «незнающий и не поймет»? Значит, он что-то понял?
     – Рассказывай, – вернул разговор в интересующее меня русло.
     Бубнежника, прославившегося на весь квартал сватовством к Шае, мой собеседник поначалу и не признал: тот полысел, исхудал катастрофически, дергался на любой шорох. Постоянно хватался за голову и бормотал: «Черная кошка, я не убивал тебя! Уйди, не смотри на меня. Не пей мою душу, я не убивал тебя», – но нечто, что породил воспаленный разум, не оставляло его ни на миг. Даже сокамерники не трогали бедолагу, погруженного в какой-то странный бесконечный кошмар. Потом вообще начал заговариваться. Твердил то ли имена какие-то, то ли клички … Из знакомых Мельхиора выкликивал, чтобы тот мстительного духа черной кошки прогнал, от алхимика Мунха требовал сонный порошок. Да, все полгода, что в тюрьме пробыл, спать нормально Бу не мог: сидел все ночи на нарах, мерно раскачиваясь. Жутко! Еще женщин вспоминал, служанок, с которыми романы крутил, призывал в объятия. А какими словами поносил бакалейщицу Шаю! Будто не унылая кошелка, которую он хотел взять в жены только для того, чтобы заставить пахать на себя от зари до зари, а сама императрица Ксуеман дала ему от ворот оскорбительный поворот. Щипачи и мокрушники замирали в восторге и даже пытались конспектировать.
     Время от времени заключенному приходили передачи. Охрана те посылочки, что удивительно, не потрошила, отдавала все честь по чести: Бу возвращался в камеру с ненадорванным пакетом промасленной бумаги, а потом ночью чавкал под одеялом. И ведь не в коня же корм: жрал в три горла, а худел на глазах. Надписей на пакетах не было, так что не знают люди, кто присылал. Урки поначалу злились, что не делится убогий с сокамерниками, закон нарушает. Нет, не били – запачкаться никому не хотелось, очень уж стремительно терял человеческий облик бывший бугай Бу, будто и вправду проклятье его поразило, как шептались досужие сплетники – просто перестали обращать внимание… Вот после такой ночной пирушки он как-то раз и откинул копыта. Поперхнулся, видать, сытным-то куском – так начальство решило, хотя как поперхнешься, не закашлявшись? Услышали бы сокамерники, но всю ночь тихо было... Все бы ничего, да только посылочка пришла аккурат после того, как орал хороняка весь день о зажравшихся дружках, да ругал на все корки самого начальника управы, господина Дзиннагона. Так-то к воплям Бубнежника уже все привыкли, взять хоть черную кошку, от которой тот постоянно отбивался… Народец в камере всякий был, а ее никто так ни разу и не увидел. Правда, про Дзиннагона он раньше не заговаривал, но мало ли чего померещится придурку?
     А наш мато-якки, отсидев после этого еще сутки, откинулся на свободу с чистой совестью, искупив все свои вольные и невольные прегрешения перед уголовным Уложением империи.
     – Мартышек-то наказал? – обозначил я окончание разговора.
     – Да не по масти мне о мартышек мараться. Со старшим порешали… – он скупо кивнул в ответ. – Но за заботу прими мое душевное. Ты, начальник, совет добрый услышишь?
     – Отчего ж не услыхать? Не пренебрегаю советами. Добрыми.
     – Ходишь ты хорошо. Тихо ходишь, землю не трясешь. Но в следующий раз и висок чистый спрячь. Вас, копачей, все равно по повадкам издалека видно, так хоть высшую семью не засветишь. Кто же поверит, что такого полета птица просто так в наше болото заглянула?
     – Благодарствую, – совет и вправду оказался уместен: в столице чистый висок куда больше привлекает внимание любопытных, чем любая, даже самая «говорящая» татуировка. Иса испокон веков курировали государственный сыск, в нашем роду хватало знаменитых следователей, и если поисками пропавшего преступного элемента займется детектив с чистым виском, пусть молодой и неопытный, ассоциации неизбежно возникнут. Не стоит заранее пугать обитателей городского дна вниманием к ним члена высшей семьи, даже если действую я неофициально. – За что такой щедрый дар?
     – А за зубы отдарок. За зубы, которые один малец выставил другому, – он сморщился в искренней улыбке. – Правильного пацана вырастим, а могли бы и упустить.
     – Ну, – я холодно усмехнулся, – кто старое помянет…
     – А кто старое забудет… – матерый волчара оскалил пеньки клыков. – К удаче была ваша стрелка. Бывай, копач. Думаю, больше не свидимся.
     – На Судьбу надейся, но сам не плошай, – стремительно удаляющаяся к выходу спина ничем не выдала, настигли ли ее ли мои слова.
     Да… дело не простое, многое в нем намешано. Тут и проклятия, и, возможно, отравления, и несправедливо брошенные за решетку честные обыватели, и высказанные вскользь намеки. История Бубнежника Бу меня почему-то заинтересовала. Вряд ли мато-якки что-то выдумал, эта публика не склонна ко лжи, если старшие велели донести до адресата правду. Да и за базар я смогу заставить отвечать... Так, пора переключаться на человеческую речь, а то еще выскочат некстати жаргонные словечки в приличном обществе, они ведь прилипчивы.
     На столешницу почти неслышно опустились широкая чашка, звякнуло блюдце с поджаренным, как я люблю, хлебцем, подставленное вплотную.
     – От заведения, – струйка какао, низвергаясь из изогнутого носика кувшина, напоминающего формой распространенный на северо-западе кумган, дохнула горьковатым паром. – С возвращением, господин.
     – Здравствуй, Умин.
     
     В кабинет проникают сиреневые сумерки. Как люблю я этот особенный свет, свойственный лишь Бахару… На столе разложены карточки с изображениями пропавших, такие заводят в управе на всех подозрительных жителей. Элегантной каллиграфией змеится текст описания. Содержимое сумки досконально изучено, но ясности это не прибавило, и я еще раз перечитываю все сначала.
     «Боно – 36 лет, рост 160 см, сложение плотное, волосы русые средней длины, глаза карие, близко посаженные, нос длинный с горбинкой, имеются следы переломов, губы тонкие, крепко сжатые, нижняя оттопырена. Отсутствуют зубы, по классификации: 2, 3 и 6 слева вверху, 3 и 5 слева внизу. На левой руке отсутствует кисть, правая лишена трех пальцев: большого, указательного и мизинца…
     Фэньдайшунь Кайкандрипало – 70 лет…»
     Так… понятно. Смотрим сводный отчет. Тот же почерк, что и в карточках. Какие интересные специалисты служат мато-якки! Что у нас тут? Все пропавшие исчезли с рабочего места. Кем могут работать калеки и уроды? Угумс. Нищими, конечно.
     Для меня тот факт, что попрошайки организованы строгим образом, не стал сюрпризом: в прочитанных в детстве авантюрных романах это частенько обыгрывалось, да и обычная логика подсказывала разумность централизации и координации их действий. Весьма прибыльное занятие – взывать к милосердию обывателей, улучшая этим их собственный образ в их собственных глазах. Вот так кинет кто монетку «убогому» – и уже вроде бы и в зеркало на себя сможет смотреть без стыда за моральный облик…
     Шестеро. Шестеро нищих, вроде бы немного. Их исчезновение вряд ли заметили обыватели, но если криминальное дно встревожено пропажей своих работников, то дело тут нечисто. Обязательно нужно поговорить хоть с кем-нибудь из попрошаек. Только где их искать? Странно, но в квартале Ворон я не видел этих представителей древней профессии, занимающей далеко не самую последнюю ступень в иерархии низового сообщества. Можно предположить, что был невнимателен... Нет, не вспомню ни одного трясущего культями и язвами побирушку. Пожалуй, стоит спросить совета у наставника, ему, в отличие от меня, ведом образ жизни простого горожанина.
     
     По ровной дороге, обсаженной ухоженными кустами таволги, ноги сами несли к храму Смерти. Ни разу не бывал в здешнем святилище, примыкающем к кварталу и расположенном сразу за городской чертой, да и откуда бы мне знать о нем? Наша семья обязательно участвовала в грандиозных богослужениях Госпоже Судьбе, которые проводились два раза в год на центральной площади Бахара специально приглашенными шадесами. В остальное время обычно довольствовались скромными ритуалами в домашнем храме Судьбы, где уже давно обосновался старенький служитель, исчерпавший силы и возможности бродить по дорогам империи. Испокон веков шадесы странствовали по земле, останавливаясь для отправления ритуалов и сеансов гаданий в часовенках, раскиданных по городам и весям, чтобы наутро снова двинуться в путь. Хотя гадания требуют творческого подхода, пристального внимания к деталям и точных математических исчислений, в обыденной жизни даже самые квалифицированные специалисты, кажется, напрочь забывали о качествах, необходимых в работе. Они отличались несдержанностью, склонностью к непредсказуемым поступкам и непрогнозируемым реакциям. От последствий их глупых выходок часто страдали наивные простаки, за что в глухих селах странствующих шадесов порой даже били смертным боем. Лишь Шусин сосредоточил в своих городах крупные религиозные центры с полным штатом служителей, архивами и исследовательскими лабораториями. Па-не-Шаде твердой рукой направлял недисциплинированную братию на путь академической науки, скрупулезно исследующей сплетения нитей Судьбы, и отклонял любые высказывания недовольства в адрес подчиненных. Даже пару крестьянских волнений в провинциях пресек, властного ресурса хватало. Повезло шадесам с Шусином.
     В Бахаре же всегда царила Смерть – с роскошными храмами-гуанями и степенным священством.
     Я приближался к классической постройке, идеально вписанной в нарочито растрепанный диковатый сад, – уверен, немало сил и средств уходило на то, чтобы поддерживать его в столь «естественном» состоянии. Крытая цветной черепицей островерхая крыша с изящно приподнятыми краями, будто подол переходящей ручей красотки, грозила пронзить облака. Алый фронтон, поддерживаемый массивными кроваво-красными колоннами, испещрили ломаные линии полустертых временем барельефов с весьма правдоподобными демоническими мордами. Крепкие, выбеленные временем стены, узкие окна, обрамленные темными резными наличниками… древность, кажется, поселилась внутри камней. Не просто мудрые седые века, дышащие покоем: над этим местом навечно простерла длань сама властительница Великого Предела. Нет, не шаловливая особа, кокетничавшая с Учителем Доо в Шусине, а истинная Госпожа, встречающая испытующим взглядом каждого, кто осмеливается приблизиться к ней.
     Давящая атмосфера могущества потусторонности не смущала простой люд, роящийся и гомонящий у пайлоу – роскошных алых ворот, обильно украшенных золотом. Вдоль мощеной дорожки рядами выстроились те, кого я безуспешно искал в квартале. Лохмотья, грязь, нестерпимая вонь немытых тел и гниющей плоти, беспалые руки и культи, кривые уродливые лица… «Подайте на бедность!», «Милосердия!.. Милосердия, благородный муж!», «Господин, я не ел шесть дней!»… То надрывные, то тихие, но от этого еще более жуткие просьбы сливались в неумолчный ропот, давили волной безысходности. Пришлось пригасить остроту восприятия: слишком много негативных эмоций. Боль, тоска, голод, но еще и зависть, злость, ненависть… Усилием воли замедлил ускорившийся было шаг и заставил себя внимательно рассматривать каждого, кому совал мелкую монету.
     Именно эта неспешность позволила выделить из толпы тихо сидящего чуть в стороне от горластых попрошаек безногого калеку, равнодушно месящего пальцами кусок глины. Расстеленная рядом рваная тряпица заставлена подсыхающими на солнце ритуальными фигурками воробьев и свиней. Все по канону: человек состоит из нескольких душ, нанизанных на нить тела, как бусины. Даже самая крепкая нить способна лопнуть со временем, непрочную же Смерть обрывает еще быстрее. Одна душа обретает покой на алтаре предков, среди семейных реликвий и памятных вещей, другую подхватывают воробьи и уносят на небо, а третья остается в костях, возвращаясь в земной прах, которому свинья помогает попасть в потусторонний мир. Кладбища здесь располагаются при храмах Смерти, чтобы души, обитающие в костях, не вторгались в мир, не вредили живущим. Их обычно ублажают подношениями – вот такими фигурками, бумажными деньгами, ароматным дымом благовоний.
     Рядом с глиняными воробьями и свиньями еще парочка калек разложила бумажные фонарики с просьбами госпоже Великого Предела и вышитыми бисером лентами скорби, которые паломникам положено повязывать на лоб. Мелкая торговлишка, крохотный доход… но, видимо, не все в этой ватаге до конца утратили чувство собственного достоинства, чтобы выпрашивать монетки, не давая ничего взамен.
     Я приглядел ленту, фонарик с пожеланием благополучного упокоения врагам и поросенка с рыльцем, искаженным какой-то уж очень знакомой гримасой… Ха! Господин Дзиннагон, собственной персоной! Какой ироничный творец-побирушка обитает среди нищих. Лохмотья столь же вонючие, как и у всех остальных, тряпка небрежно намотана на свалявшиеся космы, сквозь грязь на лице просвечивают пятна старых ожогов, взгляд пустой. Чуткие гибкие пальцы безостановочно мнут кусок глины, помогая выпорхнуть из него сердитому нахохленному воробью. За скрюченной спиной притулилась грубо сколоченная платформа на колесиках – средство передвижения. Что-то она напоминает… где я мог видеть этого человека?.. Да какая разница!
     – А продай-ка, любезный, ту свинку.
     Путь мой лежал в полутемный зал храма Смерти, украшенный ритуальными масками и свисающими с потолка нитями, символизирующими струи дождя. Да, в храмах-отражениях все выглядело по-другому, но бахарские священники настаивали на том, что именно их святилища соединяли наш мир с потусторонним, как дождь соединяет небо с землей. Полагаю, такая вера сложилась среди земледельцев Бахара, которые испокон веков копошились в земле, в отличие от скотоводов Шусина. Ведь что для крестьянина дождь? Богатый урожай. А урожай – это жизнь. Обряды призывали духов неба по нитям дождя спуститься на землю, а священник, их совершающий, превращался в открытый канал между мирами, точку слияния земного и запредельного. Даже самые упрямые неупокоенные души, паразитирующие на живых, могли быть спроважены умелым ритуалистом туда, где им самое место: в Великий Предел. Там затухают различия, составляющие суть жизни и смерти, туда погружены корни неба и земли.
     Никого, кроме меня, не было в зале. Тихо, покойно, только в саду чирикали воробьи, и тонкие лепестки солнечных лучей, проникающие сквозь узкие окна, рождали гроздья радуг в струях воды, сбегающих по стене. Я подошел к полукруглому бассейну, отделанному сердоликом, и пристроил поросенка под струями. Через пару минут он превратится в бесформенный комок, а затем, вместе с остальными похожими кучками, вода вернет глину в землю, где место праху. Фонарик подвесил на крючок у противоположной стены: таких тут набралась уже довольно длинная гирлянда. Вечером их зажгут служители, отправляя начертанные моления Властительнице Великого Предела.
     Кто же он, этот безногий? Откуда я могу его знать?
     Когда вышел, продавца фигурок и след простыл, хотя я старательно искал его глазами в толпе попрошаек, терпеливо отцепляя их пальцы от штанин. Не нашел.
     
     – Пц-ц-ц, – раздалось из кустов и под ноги упал камушек.
     Я оглянулся. Дорога была пустынна, храм с его попрошайками остался далеко позади. Ветви кустарника зашевелились, обозначая присутствие в них человека и приглашая меня присоединиться.
     – Что нужно? – пристроился на крохотном пятачке, вытоптанном в зарослях таволги, рядом с тем самым безногим нищим.
     – Тебе чего надо тут? – спросил он грубо, но в глазах застыла тревога.
     – Не твое дело… – меня он откуда-то знает.
     – Это шастать здесь – не твое дело, – оборвал меня калека. – Не ходи сюда.
     – Кто ты? – пристально вглядывался в лицо, пытаясь найти знакомые черты.
     – Я Маран, – имя мне ничего не сказало и он это понял. – Мочи Маран. Брат Арравы.
     – Точно! – воскликнул я. – Видел тебя пару раз после того пожара.
     – Не ори… – сын гончара затравленно оглянулся и снова зашептал, обдавая смрадным дыханием. – Ты здесь зачем?
     – Тут у вас, говорят, кое-кто пропадает… – хорошо бы выяснить хоть что-то.
     – А-а-а, – он выдохнул с облегчением, – да, есть такое. Но ты тут каким боком? Тебя тогда не было в городе.
     – А ты откуда знаешь?
     – Я много чего знаю, – лицо замкнулось в упрямстве.
     – Не расскажешь, зачем тебе надо знать про меня?
     Он колебался. Долго молчал, уперев глаза в землю, но все же заговорил. Начал издалека.
     Как оказалось, два года назад прибытие юного отпрыска высшей семьи в полузаброшенный старинный дом на окраине вызвало изрядный переполох среди жителей квартала Ворон. Когда стало понятно, что за ним никто не присматривает, первоначальная настороженность от возможного внимания власть имущих сменилась насмешками над одиноким мальчишкой. Пережитый страх породил в головах кучу домыслов и нелепых предположений. Неужели ребенок настолько не нужен Иса, что знатные родичи предпочли о нем забыть? Мальчик совершенно никчемен? Семья гончара Мочи, как и все в округе, с удовольствием строила предположения о причинах опалы и обсуждала за скудным ужином моральное падение аристократов, ибо всем известно, что не является средоточием добродетели тот, кто не может навести порядок в собственном доме и правильно воспитать потомство. Никто не хочет, чтобы дети позорили семью. Маран это хорошо знал по себе, ибо мать раз за разом сурово напоминала ему об обязанностях почтительного сына перед престарелыми родителями. Поэтому когда в дом прокралась нищета, она договорилась со смотрящими мато-якки, собственноручно отрубила послушному сыну ногу и отправила на заработки к побирушкам. Маран не ропща исполнял свой долг, и с тех пор семья не голодала.
     Пришлый мальчишка показался обитателям квартала безобидным, но вскоре поползли слухи, что внешность обманчива. Слабоумие, жестокость и черное колдовство – вот за что он был изгнан из уважаемого дома. Только бакалейщица Шая утверждала, что малец безвредный, хотя и глупый. Ей и верили, и нет. Он был чужой, за ним не стояло значимой силы, а слухи… не бывает дыма без огня. Возбужденные сплетнями детишки даже подвесили над воротами «Дома в камышах» дохлого кота… неизвестно, кто подал им эту идею, но она была единодушно одобрена старшими.
     И снова все переменилось, когда у пацана появился учитель. Им оказался какой-то древний мудрец, а всем известно, что такие наставники – люди странные и даже слегка ненормальные. Он же рассказал бакалейщице, что специально потребовал удалить избалованного юнца подальше от слуг и привычной роскоши, чтобы вдолбить в него свои науки. Ситуация прояснилась, несуразицы нашли обоснование. Объяснение было принято, и потихоньку сплетни сошли на нет. Кто их распускал? Да как-то сами рождались, хотя… нужно сказать, что с самого прибытия молодого господина по улицам сновали подозрительные чужаки, очень любившие поговорить на эту тему. Может быть, именно они и мололи языками почем зря? Уж точно неспроста все это было.
     – Зачем ты это мне рассказываешь? Дела-то прошлые, – не верю я в бескорыстные порывы.
     – Упредить хочу, чтобы не удивлялся, если на тебя и сейчас наклепают всякого… Если ватага решит, что это ты наших скрал, – грохнут.
     – Спасибо, конечно. Странно, что ты не повелся на наговоры.
     – Так из-за Арравы. Маманя говорила, что ты девку морочишь, и я тоже попервоначалу думал, что это ты ее завлек, запутал. Про тебя ведь поговаривали, что глаза, мол, отводишь и непотребное творишь. Тихо, вот никто и не замечает. А потом увидел, как ты ей с тачкой подсобил. Нет, не знал ты ее и вреда не делал. И понравилась она тебе, – с надеждой заглянул в глаза.
     – Да, – я подтвердил, – она была милая…
     – И ты ей глянулся, добрым называла. Она сама была, мож, и глупенькой, но хорошей девочкой, пока умишко-то не растеряла. Малиновую Тетку эту проклятую, от которой все беды пошли, лепить начала. Вечерами, слышал я, через забор с мужиком каким-то шепталась. Пока разогнать их доковыляю, – я понимающе кивнул: куда ему, одноногому – нет никого… Все замуж хотела… – тоскливо вздохнул. – Маманька вечно талдычила, что это ты ее с панталыку сбил и наш дом запалил. Всем про тебя растрепала.
     – Сейчас твоя мать так не считает?
     – Ничего она уже не считает: померла недавно, земля ей пухом. Грибочков несвежих поела и померла. И где только нашла те грибы?
     – Ты видел лицо того человека, что приходил к Арраве? Сможешь описать?
     – Да вечером разве чего разглядишь? Чего-то видел… сейчас и не вспомню. Слепить надо, тогда и покажется.
     – Как ты это делаешь? – я вспомнил поросенка с характерным рыльцем: в покалеченном теле прятался удивительный талант. – Как ты добиваешься сходства с людьми в своих глиняных игрушках?
     – Не знаю, – повторил сын гончара. – Руки-то помнят, на них только и надёжа.
     Но как бы ни интересовало меня прошлое, необходимо было узнать то, зачем я вообще искал нищих: обстоятельства пропажи их товарищей. Пришлось продолжить расспросы.
     Возвращаясь в «Дом в камышах», я мысленно сортировал сведения, предоставленные Мараном Мочи. Первой потерялась Мина. Девка она была хитрая, скандальная, любила выпить и погулять. Покувыркаться тоже не отказывалась ни с кем и среди определенной публики пользовалась популярностью. Когда не явилась сдавать выручку – никто не удивился, решили, что загуляла. Старший ватаги, конечно, грозился подпортить ей и без того косое рыло, но кого такие угрозы когда останавливали? Дня три-четыре ее даже не искали, а встревожились, лишь когда на утреннюю смену не явился Фэйданьшунь, потому что такого просто не могло быть. Старик Фэнь был патологически жаден и приползал к храму каждый день вот уже двадцать лет подряд. Ни дождь, ни снег, ни болезнь не могли заставить его уйти с рабочего места. Ему всегда больше всех подавали. Вот тогда и организовали поиски, но никаких следов не нашли.
     Через месяц как сквозь землю провалились Боно и Цинь, самые здоровенные. Они верховодили в ватаге и не скупились на тумаки и побои, а когда пропали – слабые и старые вздохнули с облегчением и даже поначалу обрадовались. Ненадолго, потому что власть перешла к кособокому Гирану, а уж большего подлеца свет не видывал. Некоторые надеялись, что исчезнет и он, но поганцу пока везет. Новый старший призвал стать вдвойне осторожными, хотя куда уж осторожнее – жизнь в тени развивает крысиное чутье на опасность. По его просьбе работу начали тщательно контролировать смотрители от мато-якки. Нищие теперь со страхом ожидают утренней переклички: кого не досчитаются в следующий раз? Недавно вот Туле и Нишу – тихим, безответным теткам – не повезло… И ничьих тел так и не нашли. Искали? Искали. Да, состав побирушек регулярно обновлялся, но обычно умирали они по естественным причинам: наказание смотрителей, кулаки товарищей, болезнь, несчастный случай, ссоры с обывателями – а вот так, бесследно, раньше никто не исчезал. Похищены? Кому нужны никчемные отбросы, чтобы из-за них ссориться с теневой властью квартала? Не вырисовывался мотив.
     Кто из жителей квартала чаще всего посещал храм Смерти? Да почти все приходили почтить предков, покоящихся на этом кладбище. Некоторым по роду деятельности необходимо было регулярно припадать к стопам Госпожи Великого Предела: алхимик Мунх, который возился с разнообразными ингредиентами как растительного, так и животного происхождения, раз в неделю возносил очистительные молитвы; старший над мусорщиками Пайпан Друпало проводил особые церемонии, сжигая трупики собранных крыс и голубей на заднем дворе; вдова Ло Лита приносила пищу и деньги благородной душе покойного мужа; духоборец Железный молил Смерть об укреплении сил и способности смотреть за грань… Дорога к храму не пустовала, а монетки пожертвований ручьем текли в дырявые карманы нищих. Но мое появление здесь стало явлением необычным, а если вспомнить старые сплетни, то и весьма подозрительным. Маран Мочи жаждал выяснить, какая цель привела в храм того, кто ни разу за все время пребывания в квартале Ворон сюда не приходил. Отчитываться перед ним я, естественно, не стал, лишь поблагодарил за заботу и предоставленные сведения.
     
     Пока размышлял об этом, ноги сами принесли к кабачку Умина. Любимый столик у окна был свободен, почему бы не выпить чаю? Кивнул кабатчику, разговаривавшему у стойки с какой-то женщиной. Собеседница очень знакомым жестом поправила волосы.... Ло Лита! Правда, выглядела местная красотка похудевшей, поблекшей и будто полинявшей: кудряшки уже не прыгали по плечам задорными пружинками, лицо осунулось, глаза потухли, но как только увидели меня – просияли улыбкой.
     – Как ты повзрослел, Аль-Тарук! – она была первой, кто узнал меня мгновенно. – Стал таким красивым молодым господином. Можно? – присела у моего столика и помахала кабатчику. – Умин, мне чего-нибудь простенького, к чаю.
     Чай давно был выпит, и на столике, как когда-то, появилась доска с шашками. За игрой Ло Лита расспрашивала меня о наших странствиях, я ее – о новостях квартала. Время текло незаметно. Ее истончившиеся пальцы нерешительно зависали над округлыми камешками, прежде чем сделать ход, но болтала она столь же легко и непринужденно, как прежде. Снова кокетливо завился локон, на щеке обозначилась ямочка, плечи расправились, лицо посветлело. Оживленно переговариваясь с незнакомыми мужчинами, в кабачок вошел Суфьян ад-Фатых, шумный и представительный – вот уж кто ни капли не изменился.
     – Прошу, партнеры, – широким жестом указал на столики и дружески приобнял одного из пришедших за плечи, подталкивая к самому дальнему. – Умин, тащи своего лучшего вина. Празднуем удачную сделку!
     Проходя мимо нас, он скабрезно подмигнул Ло Лите.
     – Жди вечером меня, Иизакки занят сегодня, – ущипнул ее щеку толстыми пальцами. – Пра-аказница.
     – Как Вы смее… – я возмущенно вскинулся, но Ло Лита накрыла мою руку ладонью, побуждая оставаться на месте.
     – А-ха-ха, – ад-Фатых колыхнул брюхом, – молодой герой тоже увлекся твоими прелестями? Ничего, парень, нашей Литочки на всех хватит, да, детка? – снова ущипнул щеку, оставив покрасневший след. – Занимай очередь.
     И проследовал за партнерами.
     Я застыл, пораженный произошедшим. Ло Лита прятала глаза. Она снова сникла, поблекла, долго и суетливо рылась в сумочке. Выложила на край стола плату за чай и сахарные шарики и тенью выскользнула из зала. Как же так получилось, что с уважаемой вдовой, которой ранее галантные кавалеры почитали за счастье подать плащ или понести зонтик, обходятся как с последней профурсеткой? Надо выяснить причину. Подхватился и, кивнув Умину, бросился следом.
     Чтобы догнать завернувшуюся в шелковый палантин фигуру, пришлось почти бежать. Тепло на улице, ласковое лето нежно греет в ладонях столицу, а Ло Лита зябко кутается в плотную ткань. Плечи чуть вздрагивают, но глаза сухи и безжизненны.
     – Прости, зайчик мой, – голос надтреснут, как протекающая чаша. – Все так изменилось… Тебе не нужно общаться со мной, не порти себе репутацию.
     – Что случилось, госпожа? – спросил подчеркнуто уважительно. – Могу ли чем-то помочь?
     – Нет, милый, – она грустно улыбнулась и смяла в кулачке край палантина. – Я сама виновата в своем падении. Не устояла. Ты же должен понимать: «Падающего...»
     – «...подтолкни». Да, я слышал такое. Но даже не мог предположить, что столпы морали из квартала Ворон будут действовать подобным образом.
     – Какой ты еще юный и неиспорченный, – прохладная ладонь на миг прижалась к моей щеке. – Именно столпы морали с удовольствием втаптывают в грязь тех, кто не удержался на высоте. Не ты – так тебя. Берегись моралистов, Аль-Тарук, в глубине души они абсолютно аморальны.
     – Но что случилось?
     – Случился алхимик Мунх, – она сжалась, как от удара хлыста. – Он всегда казался мне противным, как таракан. Но где-то с год назад старикан подсел за наш столик, читал свои дурацкие стишки, говорил плоские комплименты… Сначала я хотела уйти, но было неловко перед друзьями, а потом не знаю, что нашло на меня. Это было какое-то наваждение. От него пахло зверем – сильным, могучим, свободным. В тот вечер он казался самым мужественным и особенным… будто созданным для меня. Вызвался проводить до дома, и я сама не поняла, как мы оказались в постели, – голос прервался, но Ло Лита нашла силы продолжить. – А на следующий день весь квартал знал, как и с кем я провела ночь.
     Она не поверила себе, когда увидела в глазах старых друзей презрение и похоть. Через неделю к ней ночью вломился сосед Иизакки и принудил к взаимности. А потом… если позволено одному из компании, значит, позволено и остальным. И теперь «старые добрые друзья», они же «уважаемые жители» и «моральные столпы», по очереди пользуют тело вдовушки, не особенно-то скрываясь перед соседями.
     – Вам нужно уехать отсюда, – мне было жаль признанную красотку квартала, но, должен признать, она заслужила такую участь. Алхимик Мунх! Нашла на кого польститься!
     – Не могу. Это мой единственный дом. И муж похоронен здесь, кто будет ухаживать за его могилой?
     – Дом можно продать, перебраться в другой город и продолжить честную жизнь. Неужели Ваш муж был бы против?
     – Я ничего не смыслю в делах, Аль-Тарук, – она тяжело вздохнула. – Двадцать лет уже живу здесь, куда я пойду? Да и слухи… слухи обгоняют ветер. Моя жизнь испорчена безнадежно. Спасибо за сочувствие, – мы почти дошли до ее дома, не замечая пути. – Прощай.
     Я уважительно поклонился, игнорируя смешки зевак, с любопытством разглядывающих нашу парочку.
     – Да ты не ручку потаскухе гладь! – из приоткрытого окна высунулась жена гончара Иизакки. – Что, шалава, нового клиента притащила? И где отыскала…
     Ло Лита молча кивнула и пошла по мосткам, ведущим к воротам ее домика. Спина словно надломилась, голова поникла: цветок на обочине, растоптанный копытами скакунов Судьбы.
     
     Неделя, которую сам же себе отвел на погружение в проблему, стремительно подходила к концу. Я вернулся на улицы квартала Ворон, ловить обрывки разговоров и слухов. Каждый день обедал в кабачке Умина, мило беседовал со старыми посетителями, иногда заходившими на огонек, обменивался приветствиями с новыми. Кабатчик снабдил меня полным комплектом сплетен о бурной личной жизни алхимика Мунха. После победы над Ло Литой он, судя по всему, от теоретических изысканий в области любовной лирики перешел к широкой практике. То одна почтенная горожанка, то другая пополняла список его постельных завоеваний. Да и я сам не раз лицезрел старикана, кружащего коршуном в тесноте переулков и провожающего хозяйским взглядом редких одиноких женщин, словно прицениваясь. Видел, но не придавал значения странным маневрам. Его метаморфоза почему-то напомнила феерическое преображение Бубнежника Бу, из нудного ничтожества внезапно превратившегося в успешного ловеласа. А не из одного ли источника черпали чудодейственные чары оба квартальных покорителя женских сердец?
     Ло Лита упоминала о запахе, который свел ее с ума. Упоминала ли о каком-то особом запахе, издаваемом Бубнежником, служанка… как ее? Забыл. Надо будет поднять запись того разговора, сделанную по горячим следам. Запах… Учитель Доо как-то рассказывал о том, что запах – единственное, что может противостоять разуму и логике. Он может внушить приязнь или отвращение, и даже внешность человека, его манеры, интеллект не изменят впечатление, даруемое обонянием. Чужак определяется чуждым запахом. У соратника, соответственно, запах приятный, похожий на твой собственный. Взять того же Энебиша, нашего проводника-предателя. Сначала он противно, до тошноты, вонял псиной, но через пару дней совместного пути, когда мы хлебали кулеш из одного котла, ядреный аромат его тела перестал есть глаза и стал вполне сносным. «От него пахло зверем – сильным, могучим, свободным», – так, кажется, сказала Ло Лита. Я читал, что звери в брачный период завлекают партнеров специфическим запахом, выделяемым особыми железами. Сестры шушукались о каких-то редких духах из Зебанавара, настоянных на чем-то подобном: они волнующе будоражили чувства и привлекали внимание поклонников. Мунх – алхимик. Может быть, он смог изобрести какой-то эликсир, воздействующий на нюх, в результате которого с женщин слетают одежды и моральные запреты? Очень похоже на то. Но возможности проверить верность умозаключений я не имел, поэтому просто пока положил их в копилку странностей, не имеющих разгадки.
     
     Не без помощи Марана смог расспросить нищих об исчезнувших соратниках, а последний день Туле и Нишу удалось восстановить чуть ли не по минутам – к требованию старшего быть осторожными здесь отнеслись очень серьезно. Я прошел по едва различимым следам, но нашел лишь места, где были совершены нападения. Там оставался слабый отблеск энергий изнанки, который так старательно затирали, что эти отметины до сих пор светились неровными бороздами в измененном зрении. Что же творится в квартале Ворон, если потусторонние сущности сначала воровали бочонки с вином и окорока из подвала лавки Шаи, а теперь принялись за людей? Кто в такое поверит? Два года назад добропорядочный лавочник Бубал Вайшиндаса оригинальным способом пытался склонить к замужеству не менее добропорядочную лавочницу Шаю, но кто и какого результата хочет добиться теперь? Ответа у меня не было. И хотя мато-якки не дергали понапрасну с отчетами, я ощущал их словно разлитое в воздухе разочарование.
     Между тем наступил праздник Двух лун, вновь расцветивший квартал праздничным убранством. Учителю Доо уже не надо было призывать меня к уединению. Я собирался прекрасно провести время, наблюдая с крыши сцены народного гуляния и обмениваясь комментариями с Сариссой. У милой обнаружились потрясающее чувство юмора и приличных запас словесных шпилек, заготовленных для соседей. Аянга, никогда не видевшая городского праздника, вместе со старой Дэйю давно ушли на улицы. Спелись они со старухой на удивление быстро, и наша своенравная дикарка относилась к Дэйю с таким же, если не большим, почтением, как некогда к бабушке. Во всяком случае, перечить ведьме она не смела. Старуха же с воодушевлением учила степнячку всему, что знала сама, и я понял, как ей, оказывается, было важно передать свои знания достойному! Как-то в саду, рядом с песочницей, я обнаружил их среди вороха срезанных трав. Дэйю раскладывала сено по кучкам и сопровождала свои действия пояснениями:
     – Вот это лаванда. Засунь ее в шкафы и сундуки. Прекрасно справляется с разносчиками зла: моль улетит, мыши убегут. Большую силу набирает на молодой Луне, гоняет всякую пакость. Не так, конечно, как крапива, – бережно отодвинула в сторону связку жгучих стеблей, – эта-то вообще идеальна супротив колдовства. Положишь листик под стельку в сапог заколдованного, и морок спадет, связь оборвется: колдун не сможет получить душу в подчинение. Раньше даже циновки плели из крапивы, чтобы нечисть порог переступать боялась. А если все же заведется кто – вот, старую, матерую крапиву надо голыми руками сорвать, со всем почтением, корня не повредив, – она строго погрозила дикарке, смотревшей на траву зверем. – Не сердись, что жжется. Если человек на крапиву злится, она силу теряет. Ты с лаской ее бери, тогда и толк будет. Веник свяжи и вымети дом от северных углов к выходу – жилье очистится от духов, колдовства и демонов изнанки. А это…
     – Да, Дэйю-гуай, – низкий, чуть хрипловатый голос Аянги перебил самозабвенно вещающую старуху, – я знаю силу полыни, у нас в степи без нее никак нельзя, нечисть заест. Но она опасна: курения могут увести навсегда в мир духов, на тонкий план.
     – А ты пользуй с осторожностью…
     Тогда я оставил увлеченных ботаников, понимающих друг друга с полуслова, наслаждаться разнообразием флоры Бахара, но сделал зарубку для памяти: Аянга будет полезна и как потенциальный телохранитель, и как травница. Зачем мне ее умения? Мало ли что, запас карман не тянет: такие должники всегда пригодятся.
     Вот яркий кафтанчик степнячки мелькнул в густой толпе, обступившей помост для циркового представления. Сейчас обе ведьмы хохочут, как дети, над ужимками акробатов, жонглирующих разноцветными мячами на тонком канате, протянутом поперек площади, а стоящие рядом с ними даже не подозревают в девочке и бабке той коварной силы, что свойственна истинным избранницам Смерти. И где-то там же, в праздничной толпе, ходит тот, кому зачем-то понадобилось похищать людей – ведь в толпе так легко спрятаться. Кого там вспоминал в камере Бубнежник? Дзиннагона, Мельхиора и Мунха? Я вздохнул и решительно шагнул за ворота.
     На улицы, казалось, вышли все жители от мала до велика, попробуй здесь найти того, кто нужен, разве что случайно столкнешься. Стайками носятся нарядные детишки – сегодня можно гулять допоздна, никто не загонит в дом, не накажет за небрежность и лень. Торговцы расхваливают выпечку и сладости, а ароматный дым от чанов с едой и благовония из походных курильниц смешивается с туманом сумерек, затягивающим улицы квартала. Неторопливое течение реки народа важно несет парочку интересных «рыбок»: Шая, расфуфыренная донельзя, семенит чуть позади крепкого мужчины, гордо обозначая свою принадлежность к нему. Тот одет добротно, но достаточно строго для праздничной ночи, двигается неторопливо и уверенно, левая рука прижата к телу, будто придерживает меч. Айсин Гёро? Не может быть! Да, точно он. Сарисса как-то обмолвилась, что они недавно поженились. Десятник уволился с должности, и практически сразу же провели церемонию, ведь Шая была завидной невестой. А он теперь ездит по городам империи, покупает и сопровождает товар, диковинки всякие возит из дальних провинций. «Сам выбирает, сам охраняет. Кто же решится напасть на такого вояку?» – восхищение в ее голосе вызывало улыбку.
     Ох, рассказал бы я моей девочке, кто может решиться напасть, да не хочу ее волновать. Они с Барлу тоже натерпелись, странствуя по дорогам, пока свет нашего маяка не приманил их к надежным стенам «Дома в камышах», но крепкому стражу Айсину Гёро тоже нелегко справляться со всеми тяготами торговых экспедиций. Что же, надеюсь, бакалейщица нашла свое счастье, да и разорение с таким мужем ей не грозит. Но теперь понятно, почему я раньше не встретил его на улицах – он, видимо, лишь недавно вернулся из поездки по торговым делам.
     Чуть в стороне от бурлящей толпы собралась за длинным столом еще одна примечательная компания. Одеты ярко, пестро, нарочито «богато». Головные уборы тщательно прикрывают виски. Кольца, обильно нанизанные на пальцы, пускают солнечные зайчики. Воистину, блестящее общество. Под дружный топот и воодушевленный свист один встал с поднятой чашей – праздничную речь произносит. Другой тут же съязвил что-то по поводу разгульного празднования Двух лун в управе, и конец фразы утонул в дружном хохоте. Значит, стражи во главе с новым начальником сегодня будут заняты распитием хмельных напитков. Мелкий сморчок исподтишка взорвал петарду: бумажные горошины усеяли еду, выпивку в кружках, одежды всей честной компании – немедленно схлопотал смачный подзатыльник от соседа и с хохотом упал под скамью. Мато-якки гуляют. Это их день, их истинный праздник, если верить истории, которую рассказал Учитель Доо. Ночь Двух лун радикально изменила статус низов.
     Под особенно ярким навесом с золочеными накладками расположилась в плетеных креслицах Ло Лита с «друзьями». Уже не первый раз наполняются бокалы. Мулилле Ананта, Веньян, Суфьян ад-Фатых и Иизакки наперебой заказывают дорогие закуски, соревнуясь в щедрости. Вдовушка отчаянно кокетничает и улыбается – винные пары возносят над горестями земными.
     Зеркальным отражением смотрится компания в едальне классом пониже, где пирует алхимик Мунх с поклонницами. Чаши взлетают к небу, старикан, вдохновенно уставившись в купол тента, что-то декламирует, подкрепляя слова взмахами свободной руки. Ему внимает троица плотненьких округлых теток типа «есть за что подержаться», все одеты весьма прилично, не без щегольства – сразу видно, достойные горожанки. Охают и ахают разомлев, блестят влюбленными глазами, только вот блеск какой-то неестественный. Я попросил у мальчишки-подавальщика кружку воды и устроился в углу за спиной Мунха. Что там говорила Ло Лита про сводящий с ума запах свободного сильного зверя? Вот сейчас и узнаем…
     Запах был, и он был мне знаком. Очень похоже пахло от лезвий тешаня, подаренного Текудером–де Нороной. Я постоянно вертел его в руках на вечерних привалах по дороге в Ранган и хорошо запомнил этот тревожащий аромат, хотя после ремонта у умельцев-оружейников запах изменился: масло и металл… Память услужливо вернула в тот момент, когда в зале храма Смерти я вцепился в Де Норону, захватившего власть над Текудером… на Мунха будто пала тень запаха демона. Но такого просто не может быть!
     Оставив пустую кружку на прилавке, я растерянно двинулся к выходу. Дома меня ждала моя Сарисса и наш собственный праздник на крыше. Мисочки с креветками в кляре, выжаренными до хруста ломтиками картофеля и сладостями расставлены на низком резном столике, терпкое вино и ароматный чай дышат светлой грустью. Наблюдать отсюда за праздником оказалось намного интересней, чем участвовать в нем. А когда на небе зажглись звезды и фейерверки, мы долго сидели, обнявшись, наслаждаясь теплом летней ночи и согласным стуком сердец в волнующей близости друг от друга. Казалось, что даже сердце у нас одно на двоих.
     
     Встреча с Мунхом на празднике Дух лун не только не дала ответа ни на один вопрос, но еще больше все запутала. Единственное, что радовало – нищие больше не пропадали. Зато пропал Сию.
     Наша связь формировалась естественно и незаметно, а сейчас была крепка как никогда: потянусь мыслью – и на другом конце связывающей нас энергетической нити отвечает вспышками фонтанчик из алых и синих искр, веет бодрящим холодком. Куда бы ни убегал свободолюбивый хранитель, отклик следовал незамедлительно… но, к своему стыду, нечасто я о нем вспоминал в последнее время: увлекся расследованием и новыми сердечными переживаниями и просто не обращал внимания на то, чем занят толстяк.
     В спальне в кои-то веки ночевал один. Заснул почему-то с трудом, хотя никто не пыхтел, сворачиваясь тяжелым теплым клубком, не возился в ногах, мешая их вытянуть. Утром миска с едой оказалась нетронутой. Как бы ни пытался получить ответный сигнал, другой конец связующей нас нити был пугающе пуст. Снова таинственное исчезновение? Но у нас на руках дело о пропаже людей, Сию же не человек. Он даже не кот, хотя и похож. Но кто-то два года назад уничтожал животных, чтобы сделать амулет невидимости: может быть, наш легкомысленный толстяк попал в руки этих живодеров?
     Сарисса с Барлу тщательно обыскивали дом. Учитель Доо и Аянга мелким гребнем прочесывали округу, безрезультатно заглядывая под каждый куст, каждый камешек. Синие следы-кляксы хранителя, которыми были испещрены дворики «Дома» обрывались сразу за воротами: наш увалень никогда в одиночку не покидал территории поместья. Наконец, исследование высокого забора со стороны улицы дало хоть какой-то результат.
     – Здесь странный запах… – Аянга подняла руку, привлекая внимание. – Незнакомая трава. У вас такая не растет.
     Ей стоило верить: с Дэйю они изучили почти все богатство растительного царства Бахара.
     – А мне этот запах где-то встречался… – Учитель Доо, старательно принюхиваясь, ощупывал булыжники дороги, изгибом притершейся к ограждению дома.
     – Есть! – Учитель Доо подцепил на сломанный прут пожухлые волокна растения, втоптанные в обочину дороги.
     – Что это? – мы с Аянгой в мгновение ока оказались рядом.
     – Виталиана, – наставник ткнул пальцем в раздавленный венчик соцветия. – В Запределье ее полно. Отвар используют как успокоительное, также помогает вернуть силу сердца после тяжелых испытаний.
     – Как она попала сюда? Следов демонов я не вижу, да и не ссорились мы с ними, скорее наоборот. Вспомните, наставник, мы не ощущали присутствия соглядатаев изнанки уже больше года, они явно потеряли к нам интерес. Зачем им понадобился мой хранитель? Нет, не так: зачем им понадобился мой кот?
     Учитель Доо словно не слышал моих вопросов, напряженно морщил лоб, вспоминая.
     – Некоторые животные необычно и сильно реагируют на запах виталианы. Буквально хмелеют и теряют разум, как люди после бочонка крепкого вина. Начинают скакать, кататься по земле в восторге. Скорее всего, и Сию оказался подвержен воздействию: спрыгнул, очарованный ароматом, и попал в руки похитителей.
     Аянга принюхивалась к виталиане, смешно подергивая кончиком носа. Только вот смеяться совсем не хотелось. Я настроил органы чувств на самое тонкое восприятие реальности: всмотрелся в забор и дорогу, и в воздух над ними, вслушался в квартал, растекся энергией по его улицам. Тянуло к площади, к тому самому дому господина Дзиннагона, что был заключен в кокон черной вязкой мути. Начальник управы ворует котов? Сомнительно, но это было единственное место, что хоть как-то откликалось на импульс поиска.
     – Похоже, что так, – реконструкция событий выглядела логично, – его заманили в ловушку, сразу же изолировали и унесли. Смотрите, следов хранителя на дороге не видно, а у забора земля притоптана, будто какое-то время во-о-он там стояла пара человек с большой корзиной или горшком.
     Я указал на характерный круглый отпечаток. Аянга тщательно обнюхала указанное место и утвердительно кивнула.
     – Ну и что дальше? Где искать? Дорога перемешала следы, по ней за это время прошли многие, – наставник расстроился.
     – Меня тянет к управе, – решительно заявил я, аккуратно запаковывая в лист промасленной бумаги пожухлый пучок травы. – Там давно что-то странное творится, и это единственное место, куда могут заходить посторонние, нуждающиеся в услугах администрации.
     – Подвал дома начальника имеешь в виду? – Учитель Доо задумчиво потер лоб. – Да, тебе он давно не дает покоя, я помню. Выхода у нас нет, надо идти на разведку.
     – Всем троим? – удивился я. – Привлекать лишнее внимание?
     – Мы просто осмотрим все снаружи и прикинем, имеет ли вообще смысл туда соваться, – это уточнение не вызывало отторжения, я согласно кивнул.
     Дом, включенный в общий комплекс построек управы, выглядел неприступным. Стены строений образовывали глухой периметр с полным отсутствием окон. Я помнил, что к массивным воротам примыкает караулка, а управу регулярно обходит патруль. Но если там творились неблаговидные дела, то обязательно должны быть ходы, которые не контролируют стражи, стоящие на посту, и наша задача – найти их.
     Мы не крались, а спокойно прогуливались по площади, внимательно осматривая комплекс зданий, и смогли кое-что заметить. На уровне земли в строении с подозрительным подвалом были пробиты небольшие вентиляционные отверстия, а в заборе, выходящем на боковую улицу, заманчиво маячила неохраняемая калитка, прикрытая ветвями плакучей ивы, свесившей плети поверх ограждения. Слишком уж заманчиво, похоже на приманку для глупцов. Проникнуть внутрь через этот ход? А дальше куда? Внутреннее расположение зданий комплекса представлялось плохо. Стоп. Я ведь могу явиться в управу официально. Например, для того, чтобы отправить весточку семье. А там, чем демон не шутит, может быть, удастся обнаружить двери в подвал?
     Секретарь господина Дзиннагона встретил приветливо. Мне нравился этот Иса: во время странствий насмотрелся на самых разных чиновников самых разных управ – местный же производил самое благоприятное впечатление. Он принял послание, обещал в скорейшем времени переправить его в родовое поместье и из вежливости завел разговор о путешествии, восхитившись количеством печатей в подорожной. Ого! Наши путевые листы, оказывается, здесь старательно изучили. И даже доложили по инстанции… наверное. Тем не менее, его осведомленность оказалась очень кстати. Я разливался иволгой в цветах азалии, описывая организацию работы в управах, где довелось побывать, и посетовал на то, что как раз родные бахарские мне менее всего известны. Секретарь, увлеченно внимавший рассказу, немедленно предложил восполнить этот пробел в знаниях и совершить экскурсию по здешнему комплексу. Это-то мне и было нужно. Во время прогулки я заодно выяснил и некоторые интересные подробности из жизни начальника управы. Да, господин Дзиннагон достоин всяческого уважения, он поднимался из низов и, безусловно, сделал неплохую карьеру благодаря своим природным качествам. Крестьянская хватка и цепкий ум и сейчас помогают ему справляться с управлением, возможно, он даже выйдет в отставку увенчанным почетным знаком семьи Иса. Но начальник управы квартала Ворон – не самая лакомая должность для столичного жителя, скорее наоборот: это столичное захолустье, куда никто из администраторов семьи не готов пойти на постоянную работу. Соперников у него нет и не будет.
     – Меня переводят на должность секретаря суда округа Феникса, – поделился радостью секретарь, – а там – еще пара лет и… – секретарь предвкушающе улыбнулся.
     – О! Поздравляю, уважаемый, – я цепким взглядом обшаривал внутренний двор управы. – Вы вполне достойны высокого назначения.
     Дом с подозрительным подвалом был обособлен от остальных строений. Створки парадного входа плотно прикрыты, окна забраны тяжелыми ставнями. К торцу примыкало небольшое крыльцо с навесом, укрывающим запертую на висячий замок дверь. Сопровождающий заметил мой интерес и пояснил:
     – Здесь господин Дзиннагон принимает посетителей. Тех, чьи проблемы можно решить лишь его властью. А жилые апартаменты находятся во-о-он там, – указал на пологие крыши двух прячущихся в зелени флигелей. – Не роскошно, конечно, но и семьи у него нет, только пара наложниц. Все ищет перспективную невесту, – доверительно шепнул на ухо, – но кто же из благородных семей отдаст дочь пусть и достаточно состоятельному, но далеко не молодому и уж совсем не знатному?
     – Вы говорите, состоятельному? Вот уж не подумал бы! – так же негромко ответил я.
     – Конечно, все относительно, но в этом он хорош. Я же говорил – крестьянская хватка.
     – А какой он руководитель?
     – Неплохой. Себе на уме, осторожный… справляется, невзирая на происхождение. Но эта должность – его потолок.
     Да, секретарь явно уже мысленно служит в другом месте, иначе обсуждать начальство с посторонними ни за что бы не решился – корпоративная этика. Но все, что было нужно, я уже увидел: внутреннее пространство управы не было забито охраной, и если держаться подальше от караулки, есть шанс пройти по двору незамеченными. Да и за той самой дверью с крылечком, скорее всего, находится отдельный спуск в подвал. Ночью проверим. Сегодня же.
     
     Спустились сумерки. Беспокойство за жизнь и здоровье хранителя достигло предела – как представишь, что всеми любимый балованный увалень доверчиво клюнул на хитрую приманку каких-то подлецов… Но переживания ничуть не мешали подготовке к вторжению. Его план был тщательно проработан еще днем, тем более, что сегодня мы впервые брали с собой Аянгу. Долой длиннополые халаты и столь любимое наставником ханьфу: свободные брюки заправлены в берцы походных ботинок, куртки туго перепоясаны широкими поясами, чтобы не цеплялись за препятствия, рукава подобраны. На руки натянули перчатки, шарфы плотно завязали – ни одна прядь не выбьется на волю, падая на глаза и мешая обзору. Особенно тщательно проверили экипировку Аянги: ее волосы в ночи светят, как блуждающий огонек. Я с сомнением поглядывал на нее – не так уж долго тренировались мы в паре. Но она сильна, и кто знает, с чем придется столкнуться в управе? Надеюсь, под ногами путаться не будет. С Учителем Доо, я уверен, мы сокрушим любые стены, победим каких угодно врагов… лишь бы Сию был жив.
     Небо на наше счастье затянуло легкими облаками, за которыми время от времени пряталась луна. Едва ночной патруль с характерным топотом пересек площадь, оставляя нас за спиной, как веревки с крюками взметнулись над ограждением. Беззвучно, словно тени, мы перемахнули стену и затаились. Сквозь ветви деревьев пробивался свет окон жилых флигелей, в караулке о чем-то своем переругивались дежурные. Во дворе, как я и надеялся, было пусто. Охрана управы организована из рук вон плохо, нужно будет доложить об этом отцу, но сейчас расслабленность стражи нам на руку. Сливаясь со стенами, мы скользнули к замеченной днем дверце. Наставник приложил ладони к петлям, и они осыпались к ногам черным прахом. Часовые едва ли поймут, что дверь вскрыта – замок остался цел, а дверное полотно мы аккуратно вставили обратно в проем.
     Вошедший первым Учитель Доо растерянно топтался у стен, чуть слышно поругиваясь. Аянга пыталась подсветить ему закуток, заваленный каким-то хламом, крутя в сомкнутых ладонях пучок мелких искр, вроде тех, что появляются, когда долго расчесываешь волосы расческой. Я отодвинул их с пути и толкнул ладонями полупрозрачную завесу, похожую на мыльный пузырь. Где-то я такую уже видел. Разомкнул ее, сделал шаг, другой… Узкие ступени уводили вниз, в кромешный мрак. Холодно. Демоны, как тут холодно! Будто не бахарское лето нежится в квартале Ворон, а вьюга Шусина догнала нас сквозь пространство и время. Сжав зубы, чтобы не выдать себя их непроизвольным стуком, шел вниз по лестнице, почти не обращая внимания на осторожные шаги спутников. Ближний бой – это мое, а те, кто способен наносить разрушения издали, пусть держатся сзади.
     Под руками наставника рассыпалась пылью еще одна дверь, исчерченная ритуальными спиралями. Смрадная вонь ударила под дых, высекая слезы. Все органы чувств вопили об опасности, требуя убираться отсюда, но я знал, чувствовал, что Хранитель Сию где-то здесь. Аянга выпустила в темноту маленькую шаровую молнию, потом еще одну, и еще… вскоре просторный подвал залило ярким светом, но углы почти квадратного помещения по-прежнему тонули во тьме. Мощные балки под потолком, утоптанный земляной пол… правда, у противоположной от входа стены он был рыхлым, словно недавно вскопанным. Подвал был пуст. Вернее, почти пуст: на добротных стальных штырях, вбитых в массивную кладку стен, гроздьями висели широкобокие кувшины, в которых обычно хранили вино и масло. Неприкосновенный запас господина Дзиннагона? Их горлышки были залиты воском с оттиском странной печати. По левую руку находился массивный каменный чан, полный маслянисто поблескивающей темной жидкости. Оттуда несло кислым и тухлым.
     – Пахнет смертью, – подала голос степнячка.
     Да, этот запах не спутать ни с чем.
     Повинуясь команде Аянги, шаровые молнии поплыли к углам, осветив вмурованные в стены оковы, факелы в держателях, оббитый металлом ларь.
     
     Распяленного на рогатках серого кота похитители небрежно приткнули недалеко от чана. Истерзанное тельце с изрезанной лохмотьями шкуркой тяжело обвисло, единственный сохранившийся глаз на оскаленной мордочке поблескивал тусклой пуговицей, на полу темнела лужа свернувшейся крови. Его травили собаками? Раны рваные, не похожи на те, что оставляет оружие людей. Кто-то драл когтями материальную оболочку хранителя, а тот не перешел в энергетическую форму, что позволило бы спастись, удрав в Запределье, или сотворить иллюзию, нагнать страх. Тоже воздействие хитрой травы, запершей дитя двух миров здесь, один на один с теми, кто так жесток к маленьким и слабым? Я стянул шарф, расстелил его под рогатками и, не боясь измазаться в крови, осторожно перерезал веревки, державшие тело. Тщательно завернул Сию в полотно, встал, прижав сверток к груди: не до приличий сейчас, готов выйти на улицу с непокрытой головой. Да и кто ее там увидит? Дышу размеренно и ровно, сдерживаю боль сердца, разрывающегося от жалости и горя. Сквозь ткань пальцы кольнуло энергией. Что? Кольнуло еще раз, настойчиво и сердито, я чуть не выронил сверток из рук. Легкая струйка синего дыма робко ткнулась в ладонь. Шрам от старого укуса зудел и чесался. Хранитель жив? Он ищет путь в привычное с детства укрытие? Я остервенело рванул ногтями давно зарубцевавшийся след, оставленный зубами странного мальчишки-бродяжки. Брызнула кровь, смешивая алое с синим потоком, все увереннее текущем из свертка и уходящим внутрь ладони, под кожу, под кости, собираясь где-то в районе солнечного сплетения и заполняя меня всего. Я с трудом вмещал в себя хранителя в Канамарке, а за последующий год он еще больше вырос в объеме. Влезет ли сейчас вся его энергетическая оболочка в мое тело?.. Не вопрос, утопчем!
     – Сию жив, – горло свело спазмом не пролившихся слез, но это были уже слезы радости, – Сию со мной.
     Наставник посветлел лицом и ободряюще сжал мое плечо, но тут же прижал палец к губам. Мы, повинуясь сигналу, затихли и прислушались, а потом сместились ближе к лестнице, ведущей в подвал. Аянга погасила молнии. На крыльце у дверей послышалась какая-то возня, лязгнул металл замка. Дверь упала, глухо грохнув.
     – Тупица! – возмущенно дребезжал знакомый голос. – Сила есть – ума не надо! Воистину проклят тот день, когда я связался с таким идиотом.
     – Заткнись, старый пердун, – баритон собеседника тоже вызвал не самые приятные ассоциации. Голоса приближались. – Здесь явно кто-то был.
     – Ну и разберись с теми, кто тут был, а мне еще кота потрошить. Для чего я тебя вообще сюда вожу, недоумок…
     Вспыхнули алхимическим огнем факелы на стенах, и перед нами предстали во всей красе алхимик Энохорт Мунх и знаменитый духоборец Мельхиор Железный.
     Я прижал уши и вздыбил шерсть на холке… Какую, к демонам, шерсть?
     – Воу-у… – Что за странные звуки вырываются изо рта? – Ноу здряусссти, ш-ш-шволочи! Поговорим?
     С волос посыпались алые искры, а внезапно удлинившаяся рука полоснула выпущенными когтями ближайшую цель, с воплем вспрыгнувшую на ступеньку. Не достал! Глаза заволокло кровавым туманом: берегись, живодеры!
     Что-то хлопнуло, добавив в атмосферу подвала отвратительного запаха. Я сбил с ног Мельхиора, с особым удовольствием располосовав его щегольскую куртку, отбросил тело к стене как тряпку. Змеей мелькнул аркан Аянги. Она смогла быстро спеленать алхимика, не дав ему раскидать дымные бомбочки, от едкой вони которых слезились глаза. Да, парочка взорваться, к сожалению, успела. Учитель Доо кинулся вязать Железному руки, но немного опоздал: проорав нечто невнятное и непечатное, духоборец начертал в воздухе какой-то знак, отчего запоры висящих кувшинов вскрылись, стекая воском по керамике. Емкости начали раскачиваться, стуча боками друг о друга и по камням, сначала чуть-чуть, затем все сильнее и сильнее. Вот лопнула одна. Из нее вывалился демоненок в энергетической форме – мятый и пожульканный, не понимающий, что происходит. Лопнула вторая… третья… Из кувшинов сыпались птицедухи с длинными ногами, круглые панцирные «черепахи», какие-то еще невиданные мною зубатки с ошипованными хвостами – эти казались самыми опасными, потому что сориентировались быстрее всех и уже начали перетекать в материальную форму. Сколько же их здесь?!
     – Таке! Омнис оккидис! Оккидис!
     Я с трудом узнал исковерканный демонский язык. Он явно натравливает на нас разношерстную орду, пока еще бестолково копошащуюся среди черепков, и глупые детишки подчиняются.
     – Ох, ничего ж себе! – выругался наставник. – Не об этих ли пропажах говорил тебе два года назад Иниго? Оставайтесь здесь. Береги Аянгу, контролируй духоборца. Никого не убивать! Держитесь, я мигом! – отдал распоряжения и исчез в туманной дымке, мгновенно сотворив облако.
     
     Аянга пятилась к центру подвала, с ужасом таращась на кишащих вдоль стен обретающих плоть чудовищ.
     Да, они мелкие и заморенные, но их слишком много. Зубы, когти, шипы… возьмут количеством, задавят массой. Вот уже парочка зубаток отсекает нас от Мельхиора, капая слюной. Одного удачно оттолкнул от растерявшейся степнячки, второму врезал тешанем по морде. Топот костяных колобков – «черепахи» идут на таран. Напоролись на встречные пинки и откатились туда, где обретали плоть их товарищи. Аянга стиснула рукояти метательных ножей.
     – Нельзя! – Сию, сидящий внутри, запаниковал и вновь выпустил свои лапы сквозь мои руки. – Постарайся никого не убить. Изнанка ценит своих детей.
     Подхватил дикарку под мышки, кинул к потолку, на крепкую балку, поддерживающую тяжелые своды, следом прыгнул сам, вцепившись в дерево призрачными когтями.
     А демоны поднимались, расправляли суставы, щелкали хвостами и зубами. Вот уже десятки красных глаз уставились на нас. Да уж, соблазнительно висим, как червяки на крючке. Первый пошел… ш-ших! Мои когти полоснули по морде, лязгнувшей мощными челюстями рядом с башмаком. Демоненок отлетел к стене и затих. Второй оказался удачливее: вцепился в ногу, почти прокусив голенище берца. В ход пошли острые грани тешаня, с пальцев Аянги сорвался разряд молнии. Слава Судьбе, пришла в себя! Нападавший окутался облачком бурого дыма. Запах паленой плоти, серы и крови пополз по подвалу. Прыгучий. Был, ибо убит, вопреки запрету… Куда же исчез наставник? Пацифистами мы тут долго не продержимся. Мельхиор тоже понял это и воспрянул духом: слышал, скотина, распоряжение Учителя Доо. Неловко перекатившись, встал на ноги, брезгливо поведя плечами, чтобы отряхнуться.
     – Мерзкие любопытные дряни! – выплюнул он. – Мои демоны убьют вас. Сожрут. Отличная тренировочка получится, таких, как вы, они еще не едали.
     – Демоны не едят людей, – голос Аянги дрогнул. – Они не стервятники!
     – Мои специально натасканы, – самодовольство распирало духоборца. – Они всех едят, и гадких людишек тоже. Взять их!
     Кажется, я понял, кто и зачем похищал нищих. Мотив налицо.
     Под нами вспенилось море безумных яростных глаз, острых клыков и когтей. Я крепче сжал тешань и на секунду прикрыл глаза: кажется, нам крышка.
     – Да я здесь все на хрен испепелю! – сквозь зубы пробормотала Аянга, сжимая молнии в кулаке.
     Моя ж ты грубиянка! Так бы и расцеловал, но не то здесь место и не то время. К счастью, ее разрушительным умениям не дано было найти применения: Учитель Доо вернулся. И не один: два закованных в латы демона крепко держали его за плечи, грозно возвышаясь над наставником. Коварного педагога тоже надо спасать? Но нет, демоны ловко отпрыгнули в стороны, а он снова скрылся в тумане и в ту же секунду вновь появился с еще двумя спутниками. Переносит! Все верно, облаками и туманами демоны ходить не умеют, но ведь у них есть свои пути…
     – Stare! – разнесся по подвалу рык закованной в латы фигуры, появившейся последней, так, что черепки горшков у стен жалобно звякнули. «Стоять!» – безупречно звучание демонского языка и голоса из Запределья. Прибывшая поддержка из Первого Центрального округа первым делом надавила на детишек авторитетом. Видимо, у них там это срабатывает. Кишащие под ногами демонята тоже поначалу притихли, услышав звуки знакомой речи, но команда, отданная Мельхиором, оставалась приоритетной, нападение на нас продолжилось. Пришлось прибывшим оттянуть на себя часть толпы. Действуя слаженными тройками, девять демонов отсекали от нападающих группы по пять-шесть экземпляров, сбивали их в компактный табун и накрывали сетью. Демонята так просто не сдавались – я слышал визг, шум ударов и скрежет зубов о латы. Аккуратно увязанные сети откидывали к стене и слаженно и четко переходили к работе со следующей группой. Пойманные бесновались и грызли веревки, роняя пену, пытались сменить ипостась – бесполезно. Сети действовали так же, как придуманное мной боло: удерживали и физическую, и энергетическую форму пойманных. Мы с напарницей продолжали отмахиваться, отталкивать, обжигать искрами. Чуть в стороне, чтобы не попасть под горячую руку степнячки и не путаться под ногами у демонов, держались командир прибывших и мой наставник, зорко отслеживая ход операции по нейтрализации агрессивной толпы. Что-то знакомое было в командире, но мне сейчас не до разглядываний.
     Аянга слишком резко дернулась, уворачиваясь от очередного зубастика, и сорвалась с балки – да, моих когтей ей недоставало. Визжащая толпа накрыла степнячку с головой, я рванул следом за ней и стал без разбору хватать и откидывать демонят в стороны... Собиратели с сетями бросились мне на помощь, тут же фиксируя выбывающих их драки. Откопав изрядно потрепанную девицу, снова закинул наверх и устроился рядом.
     – Потерпи. Недолго осталось.
     Ряды атакующих редели, и вскоре Учитель Доо смог добраться до застывшего в ужасе духоборца, озирающегося в поисках путей к отступлению.
     – Отзывай! Отзывай демонят, – наставник тряс Мельхиора, ухватив за горло.
     – Не могу, – полузадушенно хрипел тот. – Мы не учили… бросать добычу… У Мунха… у Мунха сонный порошок…
     Оставшийся без присмотра алхимик, извиваясь как червяк, упорно полз к спасительной лестнице. Видимо, его телодвижения привлекли демонят, и сейчас парочка панцирных вцепились уже в него. Даже, как мне почудилось, с особым воодушевлением.
     – У меня есть, есть! Вот, в кармане! – закричал Мунх. – Спасите! Только спасите!
     Учитель Доо подскочил к алхимику, пинками отправил «черепах» в объятья старших братьев и сноровисто обшарил рукава его халата.
     – Может, развяжете… – старикан заискивающе улыбался и преданно заглядывал в глаза. – Я вам помогу… пригожусь…
     Наставник молча вмазал по ребрам тяжелым башмаком и окинул взглядом поле битвы. Последнюю, весьма жиденькую партию, мечущуюся в панике по всему помещению, уже окутала сеть, и чешуйчатые пришельцы старательно пеленали беснующихся демонят. Можно наконец-то вытереть пот, заливающий глаза, и отцепиться от спасительной балки.
     Мы свалились под ноги Учителю Доо и побелевшему от страха Мельхиору, которого взяли под стражу демоны. Куда девался его самодовольный вид?
     – Я не смогу быстро провести облаками такое количество существ, – сообщил наставник командиру демонов, оглядев объемистые свертки. – Мы с вами пять раз ходили...
     О! Так это Балькастро! Именно он командует операцией. Старший дежурный почувствовал мой взгляд и сдвинул роговые пластины у глаза. Подмигнул? Я улыбнулся в ответ: дефенсор мне стал как родной!
     – Учитель Доо, к чему такие сложности? Разве дом Балькастро не сможет открыть прямой проход на территорию Первого Центрального округа? У него ведь есть и силы, и полномочия…
     – Я не дом, это первое, – ах да, я же слышал, что Балькастро не является представителем высокого семейства. – И открыть ничего не могу. Знаешь, почему Мастеру Доо пришлось таскать нас сюда за шкирку, как щенков? – Да? Вообще-то было больше похоже, что рослые демоны таскали учителя как щенка… вот уж не верь глазам своим! – Чтобы пробить проход, нужны точные координаты этого места, а там, у себя мы их определить не смогли, этого подвала нет в вашем мире. Черти знают, где находится этот подвал!
     – Черти тоже не знают, – уточнил скрупулезно наставник, – но кое-кто, думаю, прольет свет на эту загадку.
      Он обернулся к Мельхиору.
     – Нет-нет, я ничего… Отсюда хода нету, это да. Маскировка… экран… вот, старая сволочь все знает, – он ткнул пальцем в алхимика. – Это он во всем виноват!
     – Я?!! – взвизгнул Энохорт Мунх, скорчившийся на полу и на время затихший, чтобы не привлекать к себе внимания. – Да что же это такое, люди добрые! На мою старую голову валят такое!
     – Мы не люди, старик, – Балькастро навис над алхимиком. – И признается кто-то из вас обязательно. Это можешь быть ты, а может и…
     – Артефакт, – перебил демона наставник. – Надо искать артефакт. Я понял, где мы находимся: это складка реальности, не принадлежащая нашим мирам. Аль-Тарук в Рангане попадал в подобную.
     Да, теперь вспомнил: Великие Матери тоже смогли затащить меня в какое-то особое пространство, куда Учитель Доо последовать не сумел.
     – Прежде, чем спуститься в подвал, мы пересекли завесу.
     – И если бы не ты – не смогли бы сюда войти, – добавил наставник. – Я ее не ощущал. Для нас с Аянгой за дверью находилась только заваленная хламом каморка.
     Напарница старательно закивала, подтверждая его слова, но я не нуждался в подтверждении. Равнодушно перешагнул через притихшего алхимика, взлетел по лестнице и встал перед мыльным пологом, затянувшим проход. Сейчас мне хватало слабого отблеска факелов из подвала, чтобы видеть все четко, как днем.
     – У тебя глаза светятся, – тронула за плечо Аянга.
     – Это глаза Сию, ты что, забыла? – Зачем степнячка потащилась за мной? Тут она не помощник, энергий не видит.
     Если артефакт прикрывает весь подвал, то он должен быть где-то на высоте… Вот, что-то странное висит под сводом над лестницей. Будто бархатный шарик тьмы прилип к потолку. Воздух вокруг дрожит маревом, чуть искажая реальность. Оно?
     – Кажется, это и есть артефакт, – наставник выслушал меня внимательно и, подумав, распорядился. – Балькастро, друг мой, построй своих орлов в походный порядок. Как только я деактивирую эту штуку – быстро открывай проход. Мы находимся в управе квартала Ворон, вокруг полно стражи, и когда подвал вернется в нашу реальность, они немедленно примчатся на шум.
     Дефенсор угрюмо сопел, – не по душе ему было подчиняться чужаку – но спорить не стал, и вскоре демоны разбились на двойки у сеток с барахтающимися демонятами. Скулеж они издавали преизрядный. Еще один, самый мощный, заломил руки Мельхиору, удерживая. Ну да, похищения и издевательства над детьми никто не готов простить. Ни в одном из существующих миров.
     Учитель Доо долго рассматривал артефакт, в который я буквально ткнул его носом.
     – Уф-ф-ф, даже шея затекла, – отступил на шаг и пару раз качнул головой, хрустнув позвонками. – Так, голыми руками, я это тронуть не рискну: конструкция незнакомая, мало ли как и на что среагирует…
     – Попытать Мунха? – предложил я, кровожадно потирая ладони.
     – Обойдемся, – отмахнулся наставник. – Что один человек сделал, другой завсегда сломать сможет. Сейчас… – развязал стянутый рукав и принялся в нем копаться. Да что же это такое! Я тоже так хочу! – Не то… нет, не то… Вот.
     Вынул из рукава плотный мешочек, очень похожий на тот, в какой я зашил камушек кошачьего амулета, обернул им кисть и аккуратно накрыл шарик тьмы. Вокруг руки на долю секунды сгустилось облачко энергии, шарик легко отцепился от каменной кладки свода. Где-то в недрах вселенной будто лязгнули шестерни механизма, и реальность поплыла из-под ног, как паром, от одного берега к другому.
     В подвал вернулись вовремя: Балькастро уже успел расколоть стену, и первая двойка, волочащая сетку с детенышами, скрылась в багровом дыму.
     – Мальчик… дети… господин, – умоляюще бормотал Мельхиор, порываясь рухнуть на колени, но демон крепко держал его под локти. – Не отдавайте меня им. Это же противозаконно… это против велений Судьбы… госпожа Смерть заступится за меня!
     Взгляд метался между нами, крупные капли пота унизали лоб и стекали по лицу, губы тряслись.
     – Если заступится, – наставник пожал плечами, – вернешься живым. Но я в этом сомневаюсь. За свои преступления ответишь сам, не перекладывай эту тяжесть на плечи Госпожи.
     – Ну вы же люди! Лю-ю-юди… – страж втолкнул духоборца в разлом вслед за последней, четвертой двойкой носильщиков сеток.
     Балькастро слегка помедлил у проема.
     – Р-разберемся, – в глазах дефенсора бушевало пламя. – Сейчас же доложу обо всем примицерию Иниго и приглашу духовных братьев из обители Родного Сердца. Может быть, они смогут спасти детей. А преступника будем судить.
     – Мы вскоре прибудем к вам, – кивнул наставник. – Спасибо, старший дежурный, за то, что взяли ответственность за проведение операции на себя.
     Демон громыхнул пяткой о пятку, резко тряхнул головой и шагнул в сужающиеся створки. Очень вовремя, потому что у входа в подвал уже перекрикивалась и звенела оружием квартальная стража.
     – Забирай алхимика и иди за мною след в след, – распорядился Учитель Доо, подхватывая под руку Аянгу, настороженно озирающую подвал в поисках еще каких-нибудь неведомых опасностей.
     Мунх… да, связан на совесть, удобно нести. Шарф! Мой шарф с телом хранителя, – это же улика. Его тоже с собой… Шаг к туману. Шаг в тумане…
     
     – Вот! – я скинул старикана на плиты внутреннего дворика и пару раз хлестнул по бокам энергетическим хвостом. – У меня есть сырые темные казематы?
     – У Вас все есть, – склонился в поклоне спешащий навстречу Барлу. – Но почему «сырые»? Они содержатся в полном порядке.
     Что же, может, это и к лучшему: будем меньше чихать на допросах.


  

12. Нити Судьбы

     Свой солидный гонорар феншуй сэньшень отрабатывал в полной мере: имеющиеся в подвале казематы внушали должный и непритворный страх и трепет. Не знаю, с кем здесь общались суровые предки, но в этом мрачном и холодном месте имелось все необходимое и для дознания, и для наказания. При этом тюрьма была чистой и ухоженной: двери оббиты железом, засовы прочны, даже решетки оконца под потолком вычищены и заботливо смазаны маслом… Спеленутого арканом алхимика сбросили на дощатый топчан в закутке, отделенном еще одной дверью-решеткой с запором. Учитель Доо приступил к тщательнейшему обыску. Я следил за сноровистыми пальцами наставника и перенимал на будущее навык определения тайников и кармашков в многослойной одежде. Он это проделывал безошибочно. По мере неуклонного роста горы извлеченных из старикана веревочек, завязок и прочего странного барахла, выглядевшего, на мой взгляд, совершенно безобидным и бесполезным, Мунх становился все более мрачным. А уж когда в его загашниках отыскался амулет, парный тому, что сдвигал подвал начальника управы в складку иной реальности, и вовсе отчаялся. Имея в кармане вещицу, помогающую хозяину беспрепятственно проникать туда, куда остальным ход был заказан, милый старичок, похоже, не собирался долго обременять нас своим присутствием. Цепочку с камнем Учитель Доо невозмутимо опустил в свой рукав, даже не дав как следует рассмотреть.
     Бесстрастный Барлу собственноручно принес соломенный тюфяк и войлочное одеяло для заключенного, выставил в дальний угол ведро для нечистот и запер за нами дверь. Ключ от каморки вручил мне: я ведь в доме хозяин. Надеюсь, теперь алхимик в целости и сохранности доживет до утра, а уж ответы на вопросы мы из него завтра обязательно вытрясем.
     Осталось еще одно важное дело, которое нельзя было откладывать. Похороны кота. Я снова собственноручно вырыл могилку под той же самой яблоней и опустил в землю уже второе по счету тело, завернутое в шарф. С таким подходом к погребению мой дорогой хранитель добавит к перчаткам шарфик и соберет полный гардероб, а сад станет настоящим кладбищем домашних животных. Сию внутри только презрительно фыркнул в ответ на дурацкие предположения, но идея с шарфом его заинтересовала.
     – Наверняка стражники уже всю округу подняли на ноги, – заметил наставник. – Сейчас главное – чтобы нас не связали с переполохом в управе.
     – Может, стоит вернуться? Посмотреть, что там и как? – предложил, подавив зевок.
     – Нечего нам делать на площади среди ночи… – распорядился Учитель Доо и внезапно хлопнул по плечу. – Сию, вылезай уже, хватит! Или хотя бы втяни уши и хвост подбери.
     Хранитель нерешительно мурлыкнул, но покидать меня отказался. Я по привычке почесал его за своим медленно втягивающимся мохнатым ухом. Задача выманить наружу отчаянно трусившую жертву собственной доверчивости казалась невыполнимой, хотя ему было явно тесно.
     – Нашли котика? – белея платьем в ночной темноте, от двери к нам скользнула тонкая фигура. Сумрак лица, под глазами тень усталости, взгляд из-под челки полон беспокойства.
     – Все в порядке, Сарисса, – душу затопила нежность. Ждет, волнуется. – Отыскали. Правда, не в таком виде, как нам бы хотелось…
     Сию насторожился и утробно зарычал. Да что же не нравится ему в любимой?
     – Ах! – она на секунду прижалась к моей груди, но тут же отпрянула. Ее глаза сверкнули как у тигрицы, защищающей детеныша. – Что? Этот пройдоха завладел твоим телом? Кыш, негодяй!
     Я вдруг зашипел и махнул на нее лапой. Острые иглы когтей пробороздили протянутую в жесте изгнания руку. Сию! Что ты творишь, злыдня! На царапины нанизались бусинки крови, при свете луны отливающие зеленью. Но как?.. моя Сарисса… она же человек? Или нет?
     – Кто ты? – прошептал потрясенно. Девушка всхлипнула, резко развернулась и убежала, а Учитель Доо, невольный свидетель этой сцены, оставался совершенно спокойным и не удивился совсем.
     Я пустился вдогонку. Вот ведь – напугал, поранил… В переходе двориков догнал, сгреб в охапку.
     – Я давно понял, что ты не обычный человек. Кто ты, признайся…
     – Оборотень. Змея-оборотень, – коротко вздохнула она.
     Да, теперь и я видел ясно: прелестное тело девы словно натянула змея, как вторую кожу. Или девица поглотила змею? Почему-то совсем не удивился истинной сути любимой, видимо, что-то подобное подозревал, только сам себе не готов был признаться. Впрочем, какая разница, я сейчас выгляжу не лучше! Сию где-то внутри ворчал, устраиваясь поудобней. Воистину два башмака пара.
     – Я все-все тебе расскажу… – шептала она, пряча лицо на моей груди, – Я хотела рассказать, но боялась… как же я боялась! И Барлу...
     – Ничего и никого не бойся, – целовал макушку, гладил ладонью шелк волос, не сдерживая рвущей душу нежности. – Мы всегда будем вместе. Ничто не разлучит нас.
     Разумеется, вместе – рядом с Сариссой у меня вырастали крылья.
     Но спустя час, оставшись один в спальне, мечтал лишь о том, чтобы отпали лишние уши и хвост.
     – Вылезай, Сию, – скомандовал, как только перешагнул порог. – Хватит, друг мой, прятаться.
     Хранитель протестующе зашипел.
     – Я понимаю, тебе было больно и страшно, но сейчас мы дома, и никто тебя здесь не обидит, – упрямец продолжал сердито сопеть. – Ну, как знаешь. Лично я падаю спать, а ты выскочишь сам, когда станет тесно. А тесно тебе станет.
     Так и произошло. Утром, проснувшись, я с удовольствием потискал серого кота, совершенно целого, но ощутимо уменьшившегося в размерах и исхудавшего. Видимо, на создание материального тела требуется много больше энергии, чем осталось у него после испытаний. Ничего, отоспится, отъестся и вновь превратится в жизнерадостного толстяка. Надеюсь только, что доверчивости у него убавится.
     
     Интересно, что расскажет алхимик? Операция по спасению Сию дала ответ на вопрос мато-якки, но лично у меня вопросов стало только больше. Очевидно, и грабивших подвал Шаи, и напавших на нас демонят держали в защищенном амулетом подвале управы... без личного разрешения Дзиннагона это было невозможно. Его покровительство уберегало и от внимания квартальной стражи, но необычные пропажи заинтересовали сначала мато-якки, а потом и нас. Почему в качестве приманки выбрали нищих, понятно. По мнению обывателей, мало знакомых с организацией теневой жизни империи, их никто не хватится, а значит, спокойно можно использовать в качестве жертв. Но зачем Мунх и Мельхиор учили похищенных с изнанки демонят убивать людей? Какую еще роль во всем этом играет Дзиннагон и что связывало его с алхимиком и духоборцем? С кем из них и как был связан Бубнежник Бу – ведь Шаю грабили, чтобы подтолкнуть с браку с лавочником-недотепой? Или нужна была она сама? А кража Сию? Это вообще несусветная глупость… Над этим я и раздумывал, направляясь в каморку-узилище.
     По дороге ко мне присоединился наставник, а затем и Аянга. Ночной опыт в качестве телохранителя пошел на пользу, и теперь дикарка с достоинством держалась за левым плечом. Из нее и в самом деле может выйти толк, смелости и присутствия духа девице не занимать.
     Алхимик, как оказалось, прекрасно выспался в моих казематах. Обратился к наставнику, как к старшему, но без всякого почтения, и первым делом потребовал воды, еды и…
     – Может быть, еще и услуги массажистки? – Учитель Доо жестко прервал поток жалоб.
     Нет, так мы ничего не добьемся. Эх, сейчас бы административный ресурс нашей семьи! Уверен, если проследить жизненный путь этого странного человека, в его прошлом найдется много такого, что позволило бы надавить, вызывать страх, лишить уверенности. Ведь привело его что-то к столь неприглядному финалу... Вспомнил – да здравствует стек наставника Борегаза! – классическую процедуру допроса, рекомендуемую практикующим законникам. Попробовать тактику «добрый-злой»? Могу же я изобразить наивного юношу, страстно желающего помочь старому знакомому, раз уж Учитель Доо уже продемонстрировал свою непримиримость? Вышло бы лучше, если бы не пришлось самому тащить злоумышленника с места преступления, но и это вполне объяснимо обязательным почтением к учителю.
     – Как Вы оказались в подвале управы, почтенный Мунх? – решил начать с самого простого вопроса, на который старик просто обязан дать ответ. Надеюсь, наставник сориентируется и поддержит меня. – Не думаю, что туда пускают кого угодно…
     Мунх ответил – пространно и витиевато, но при этом ничего не сказал по существу. Он юлил, врал, ныл и протестовал. Выгораживал себя, всю ответственность сваливал на Мельхиора… и вот тут уже черной краски не жалел. Лицо, в начале беседы казавшееся вполне располагающим, с каждым вопросом все больше напоминало ощерившуюся морду загнанной в угол крысы. Держаться в образе наивного юноши получалось с трудом, потому что алхимик считал меня чуть ли не последним дураком. Я бы не смог сам справиться с беседой, но «злой», цепкий Учитель Доо и волшебные ручки Аянги помогли «наивному юноше, искренне сочувствующему старичку», докопаться до истины. Пару раз, когда поймали негодяя на противоречиях в показаниях, Аянга вынуждена была всадить в него небольшой заряд молнии. Помогло, ответы стали более непротиворечивыми. Алхимик понял, что деваться ему некуда: не в нашей благословенной империи простолюдину тягаться с представителем высшей семьи, даже несовершеннолетним. Я имел право и возможности сделать с ним все, что угодно. В конце концов, анализируя поток обвинений и самооправданий, мы смогли понять, чем на самом деле занимались эти господа. Картина прошлого восстанавливалась на глазах, недостающие элементы восполнялись, будто камни мозаики со щелчком вставали в пустые пазы.
     
     Началось все не вчера, а почти пять лет назад, но злоумышленники виртуозно заметали следы и заподозрить, что в квартале Ворон творятся странные дела, было практически невозможно. Как-то в один из грустных осенних дней в дом Мунха по-хозяйски вошел высокий и статный, щегольски одетый молодой господин с явными финансовыми проблемами – уж это-то Мунх определял безошибочно. Привычка держать открытой дверь дорого обошлась старику.
     – Ты ли будешь местный алхимик? – спросил, будто не замечая пыхтения киновари в котле.
     – А если я, то что? – старик был недоволен вторжением и стремился избавиться от посетителя. Мунх не жаловал гостей в своем жилище, а в лаборатории и подавно. Они отвлекали его от увлекательного занятия, – очередной попытки кражи Небесной пружины, поворачивающей время вспять – которому преданный адепт Течения киноварного котла отдавал все свое время [34]. Оно и понятно: молодость… каждый хочет вернуть свою молодость! Вот когда Энохорт был молодым…
     Но нахального посетителя Небесная пружина не интересовала. Ему нужны были более реальные и практичные вещи, и он обещал за их изготовление деньги. Пришлось прерваться и снять с горелки котелок.
     Будущий подельник представился. Как выяснилось, семья Мельхиора Железного уехала из квартала Ворон лет пятнадцать назад. Теперь он после получения соответствующего образования и практики у чародея-фанши вернулся в город своего детства в звании духоборца и был заинтересован в солидной клиентуре. Ритуалы изгнания духов – занятие достаточно долгое и унылое, вот он и задумал для привлечения внимания к своему экзотическому промыслу сопровождать их зрелищными эффектами: вовремя появляющимися таинственными огоньками или разноцветным дымом, подтверждающими их действенность в глазах обывателей. Поиски специалиста-алхимика привели его к Энохорту Мунху, и Мельхиор ничуть не усомнился в том, что они поладят. Они и поладили. Особенно когда Мунх узнал, что его гость может проникать в Запределье – как он сказал, грань над кварталом была не особенно прочна. Возможно, добавка к киновари неких принесенных оттуда минералов или растительных компонентов поможет в краже Небесной пружины?
     Заказанные смеси и порошки для украшения ритуалов духоборец получил и произвел своими умениями соответствующее впечатление на немногочисленных зрителей. Почтенные обыватели рекомендовали его своим знакомым, и чародея стали куда чаще приглашать для решения проблем со сверхъестественным. Но гонорары за такую работу были все равно не такими уж большими, да и духи простым горожанам являются далеко не каждый день. Немного монет перепадало, конечно, от алхимика, которому сбывал странные травы и минералы изнанки для экспериментов, но и этого было недостаточно для амбициозного молодого человека. Мунх же с удовольствием погрузился в работу с новыми незнакомыми материалами, исследуя их свойства и пытаясь найти применение в этом мире… но тоже без особого успеха. Поначалу их вполне устраивали такие необременительные и по большей части бартерные отношения, пока в дело не вмешался случай.
     Четыре года назад Мельхиору удалось украсть в Запределье кладку яиц демонов. Духоборец с горящими глазами живописал отчаянный рейд на Изнанку, где был вынужден спрятаться от преследования в каком-то укрепленном и серьезно охраняемом демонском доме, благодарил за вмешательство Судьбу, милостью своей приведшую его к кладке и отвлекшую обитателей жилища от пристального наблюдения за ней. Алхимик почти не вникал в хвастливый рассказ, он с восторгом перебирал радужные эллипсоиды размером с дыню. Мельхиор уже строил планы, как сорвет с демонов-родителей немалый куш за возможность вновь увидеть будущее потомство и заживет, наконец, красиво и по-людски, когда одно из яиц внезапно лопнуло, на рабочий стол алхимика вывалился почти сформировавшийся демоненок, дернул пару раз голенастыми ногами и затих. Мунх ликовал: его лаборатория пополнилась по-настоящему ценными ингредиентами, а добавки и присадки к традиционным эликсирам из внутренних органов, шкурки и измельченных костей обитателя изнанки обещали дать интересный результат. Мельхиор, напротив, впал в отчаяние: о планах на возвращение кладки нечего и думать, вряд ли демоны согласятся платить за некомплект похищенного. А еще они могут учуять своих малышей и прийти за ними, и этого ни в коем случае нельзя было допустить. После длительного торга в качестве платы за тельце демоненка алхимик обработал три широкогорлых кувшина, установил на них согревающие амулеты и добавил в воск состав, помогающий экранировать энергии Запределья. Мельхиор вспомнил уроки, которые давал ему когда-то давно чародей-фанши, и скрепил восковыми печатями с нанесенными знаками храмового наречия крышки кувшинов. И ведь сработало! Демонята благополучно вылупились из яиц, обжились в кувшинах, а алхимик мог свободно собирать с них ингредиенты для дальнейших исследований. Правда, вожделенного богатства это так и не принесло, да и держать жителей изнанки в собственном доме было страшновато.
     И тут к ним пришло спасение. Солидный мужчина с терном на виске – ничего больше о нем Мунх сообщить не мог, ибо это был первый и последний раз, когда он видел заказчика – предложил поставить на поток дрессировку и обучение юных демонов. Как узнал о них? Духоборец как-то похвастался своими великими духоборческими навыками перед случайными собутыльниками в таверне, и эта информация дошла до одного из кланов Пиккья. Во всяком случае, так им объяснил заказчик свое появление в квартале Ворон. Он же посоветовал арендовать помещение в управе и через одного из служащих свел с начальником. Предложенная и переданная лично в руки внушительная сумма за аренду вполне примирила господина Дзиннагона, собирающего деньги на выкуп родовитой невесты, с шитой белыми нитками легендой о необходимости места для хранения ценных и редких эликсиров. Подвал присутственного дома в управе – большой подвал с крепкими стенами и охраной – был предоставлен для хранения и дрессировки демонят. От заказчика получили они и амулеты, надежно скрывшие спуск в подвал от посторонних глаз и дававшие прямой доступ внутрь из любой точки квартала, минуя охрану. Под такой серьезный заказ Мельхиор дополнительно натаскал с изнанки яиц, воруя их с ловкостью необыкновенной. Отчитывался перед заказчиком и получал деньги за или на работу Господин Железный лично, не допуская прямых контактов алхимика и начальника Дзиннагона с доброжелателем-работодателем, якобы по его же просьбе. Сколько из полученных денег прилипло к рукам духоборца? Трудно сказать, но мужчина округлился телом, завел роскошный гардероб и преисполнился самодовольства.
     Пока основная партия яиц демонов вызревала в подвале, Мунх по собственному почину возился с уже вылупившимися демонятами. Интересно же! Он сделал настоящими питомцами только-только стабилизировавших физический облик малышей и даже весьма успешно учил их разговаривать. Тогда же выяснилось, что малыши отличаются прекрасным аппетитом, что совершенно не понравилось расчетливому духоборцу: жадность не знает покоя, а монет много не бывает. Мельхиор как раз обдумывал, на кого бы свалить заботы о пропитании демонят, когда встретился с Бубнежником Бу. Они приятельствовали когда-то в детстве, но сейчас унылый неудачник не был никому интересен, даже старым друзьям. Тем не менее, после разговора с торговцем духоборец радостно прискакал в лабораторию.
     – Я сдаю оглоедов в аренду Бу, – с порога заявил он. – Пусть приносят нам доход или хотя бы компенсируют затраты на прокорм.
     – Откуда у Бубнежника деньги? – попытался окоротить напарника алхимик. – Он давно разорился!
     – Мы поможем ему, а он поможет нам, – уверенно отозвался Мельхиор. – Бу не дурак, он придумал окрутить бакалейщицу, и тогда парню удастся поправить дела. Она пока упирается, но если припугнуть ее кражами, станет посговорчивее. Красть будут демоны, их никто не поймает, а за аренду Бу обещал щедро заплатить. Ну и все, вытащенное из лавки Шаи, разумеется, достанется нам.
     Мунх подумал и согласился.
     Сначала, конечно, все шло хорошо. Шая стремительно разорялась и сама шла в руки Бубнежнику, кладовые домов Мельхиора и Мунха пополнялись прекрасными припасами и деликатесами. Одна «Иволга в цветах азалии» чего стоила! Ах, какое было вино... но в одну из ночей демонята просто пропали. Не вернулись в свои кувшины, ни с добычей, ни без. Осторожный алхимик призывал затаиться, но Мельхиор, уже подсчитывавший барыши, закусил удила. Серьезный разговор с растерянным и сокрушенным Бу закончился тем, что бедолагу поставили на счетчик. Его проблемы с остальными кредиторами – а займов он набрал немало, одолжившись, казалось, у всего квартала – не интересовали духоборца. Зная трусливую натуру дружка, Мельхиор пригрозил ему демоническими муками, если не рассчитается… и тут же предложил помощь.
     Тот самый чародей-фанши, возле которого отирался во времена ученичества духоборец, рассказывал о волшебной косточке-невидимке, смастерить которую может любой, у кого руки растут правильным образом. И вот если изготовить такую косточку, то можно будет незамеченным пробираться в богатые дома и красть оттуда деньги. Никто не увидит, никто не поймает. Бу, рассчитавшись с Мельхиором и скопив хорошую сумму, сможет уехать из столицы и осесть где-нибудь на окраине империи, удачно устроив свою жизнь. А если еще пустить слух среди жителей квартала, что ограбления совершаются духами, и лишь Мельхиор за приличную плату сможет избавить от них… Мунх немедленно заинтересовался рецептурой создания кости – его увлекающаяся натура не могла пройти мимо таинственных артефактов и превращений. Предприимчивая троица вышла на охоту в поисках указанной в рецепте совершенно черной кошки, без единого белого волоска. После пяти неподходящих жертв кость-невидимка была получена и испытана: любой, взявший ее в руки, действительно становился невидимым для окружающих. Проблема незаметного проникновения в дома была решена.
     – Эх, – задумчиво протянул Бубнежник Бу, – вот если бы еще и знать, куда идти и где денежки лежат...
     Мунх задумался. Работая с ингредиентами из Запределья, он случайно сделал одно любопытное изобретение – смесь масел корицы и лианы-шизандры, настоянная на вытяжке из половых органов демонят, весьма сокрушительно воздействовала на женскую добродетель. О, эти волшебные феромоны, экстрагированные из репродуктивной системы тех, кому она уже больше никогда не понадобится! Полноценных испытаний алхимик не проводил, – не на себе же, в самом деле, испытывать? – но эффект был налицо, хотя он тогда просто забыл вымыть руки после работы. Для Мунха Бу стал настоящим подарком: терять тому было нечего, а уговорить его испытать на себе волшебное действие новых снадобий и получить преимущество перед обычными людьми оказалось проще простого. Волновала ли их жизнь Бубнежника? Конечно, нет, главным было их вполне обоснованное желание содрать с него деньги за использование демонят. Тем более, что подвал нуждался в обустройстве, а воск для печатей, компоненты эликсиров и алхимические исследования требовали приличных расходов.
     Великая наука трансмутации и магия кости воистину творили чудеса. Бубнежник Бу внезапно превратился в желанного мужчину. Не мешали этому ни врожденное косноязычие, ни грубость, ни даже непривлекательный внешний облик: сердца молодых наивных служанок из зажиточных домов падали к его ногам… а вместе с ними падали и запоры дверей. Мунх по праву мог гордиться собой. Эликсир работал прекрасно. Это была не продажная любовь, а чувство искренней влюбленности, зажигающей огонь в охлажденном временем сердце. Престарелый алхимик, давно мечтавший о ласке податливых жен, даже не ожидал от эликсира такого сокрушительного эффекта и стал задумываться уже о собственных перспективах. Кость-невидимка, к сожалению, не спасала от сторожевых псов, но кошачья магия амулета надежно морочила собакам голову в сумерках. Лишь на рассвете и закате, когда природная сила кошек достигает пика, а сила собак, наоборот, слабеет, но и этого было достаточно. Вор не наглел, старался не сильно злить широкую общественность, не доводить до тотальной проверки квартала. Крал по мелочи, то, что лежало в ближайшем доступе: деньги, отложенные на ведение хозяйства, повседневные украшения, не дешевые, но и не изысканные, такие легко продать. А перепуганные загадочными ограблениями обыватели безо всяких слухов завалили Мельхиора заказами – случай с Шаей был еще у всех на слуху.
     Бубнежник Бу, от безысходности вынужденный согласиться на предложение духоборца и поначалу отчаянно трусивший, быстро уверовал в собственную неуязвимость и неотразимость. Деньги буквально сами шли в руки, он практически рассчитался с долгом Мельхиору и уже прикидывал, где осядет после побега из столицы… но один глупый мальчишка смог сделать то, что не удавалось всей квартальной страже и мато-якки, встревоженным активностью неизвестного им вора. С его помощью таинственный похититель был пойман стражей с поличным, опознан, отдан под суд и брошен в тюрьму. Значительная сумма перекочевала в карман господина Дзиннагона, отдавшего тюремной администрации распоряжение отнестись к заключенному как можно мягче. Бубнежник купил тюремный комфорт молчанием о тех, кто помогал ему удачно воровать. Мато-якки, узнав о покровительстве, тоже не стали наказывать преступника: ссориться с государственной властью власть теневая не собиралась. Какие-нибудь пять-семь лет, и неудачливый вор вышел бы на свободу… если бы совершенно неожиданно не сошел с ума и не начал болтать лишнего. Претензии к подельникам он озвучивал привычно, но упоминание начальника управы оказалось неожиданным, а трепать имя господина не позволил бы никто. Тот самый служащий, что по совету Пиккья свел их с Дзиннагоном, передал Мельхиору опасение покровителя, что в их с Мунхом лаборатории могут найти запрещенные к продаже растительные яды, не оставляющие следов в организме. Мельхиор, угрюмо насупившись, довел рекомендации до Мунха, и алхимик «намек» уловил. Маленький пузырек, врученный духоборцу, раз и навсегда решил проблемы с ненужной болтливостью Бубнежника.
     Между тем демонята начинали вылупляться, а свобода и сохранность подельников зависели от успешности их работы с демонами. Мунх все чаще задерживался в подвале по ночам: наносил экспериментальные составы на внутренние поверхности кувшинов для экранирования заключенных, собирал скорлупу яиц, пропитанные чуждой энергией пух, чешую и остатки слизи для собственной лаборатории. Молодняка было много. Очень много, а тратить деньги на прокорм демонят совершенно не хотелось. Да и подозрительным бы выглядело приобретение еды в таких количествах. И Мельхиор стал методично стравливать их друг с другом. Поверженных в схватке съедали победители, а духоборец вновь отправлялся за пополнением в Запределье. Прошедшие такой отбор демонята были крайне опасны: совершенно неразумны, агрессивны и настроены только на то, чтобы убивать и пожирать всех, кто оказывался в поле их зрения. Утихомирить невменяемую толпу можно было только бомбочками с сонным порошком, но Мельхиор с каким-то отчаянным упорством продолжал заниматься натаскиванием молодняка в яростных схватках «всех против всех». Постепенно из победителей начала формироваться настоящая армия, которую со временем можно было бы показать заказчику.
     Но внезапно везение кончилось. Не так давно, где-то с полгода назад, он вернулся из похода в Запределье с пустыми руками.
     – Не могу перешагнуть грань, она стала слишком прочна, – мрачно буркнул духоборец, ввалившись в лабораторию. – Что-то случилось, и путь на изнанку теперь закрыт.
     В лаборатории дым стоял коромыслом: в хрустальных колбах и пробирках все бурлило, меняло цвета, подергивалось изморозью. Посреди буйства научных процессов и соединений элементов суетился Энохорт Мунх, взмахивая прожженными рукавами. Парил в своей стихии.
     – Ты просто ослаб, – отмахнулся алхимик. – Выпей тинктурки, – он протянул еще дымящийся фиал с новым изобретением, – полегчает.
     – Иди к демонам, старый дурень! – Мельхиор с силой толкнул руку, и драгоценный флакон упал, выбив фонтан стеклянных брызг. – Сам пей и мажься своей поганью.
     – Скотина! Сволочь поганая! – Мунх рухнул на пол, почти рыдая, старательно сгребал в горсть остатки жидкости. – Тебе просто завидно! Я не смогу быстро повторить…
     – Иди и дальше бабам подолы задирай, идиота кусок! Всякий стыд уже потерял! – в стену врезался еще один флакон.
     – О, моя Небесная пружина! Это была эссенция для расширения сознания! – Алхимик застонал, вцепившись в выбившиеся из-
Оценка: 5.09*16  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"