Аннотация: Батька Махно посылает к красному командарму Егорову своего ближайшего соратника Авраама Буданова. Несмотря на то, что Троцкий объявил махновцев вне закона, атаман все же принял решение ударить по Деникину...
Глава восемнадцатая. Выбор атамана
Поставленный большевиками вне закона, батька Махно со своим трехтысячным отрядом продолжал сдерживать наступление белых на правом берегу Днепра, сначала у Екатеринослава, а потом дальше, у Николаева. С севера над его отрядами нависали части 14 армии, еле сдерживающей наступление армии Май-Маевского которая напирала с востока. А Махно оказался зажат между ними. У него был выход - прорываться на запад, к Умани. Но там он попадал в полное окружение - на западе были войска Петлюры, а на востоке - Добровольческая армия белых. Или можно было всё же повернуть на восток, прорваться в тылы беляков и пройтись по всему Приазовью, чтобы вновь вырваться к Гуляй-Полю. Но вначале надо было идти на Херсон.
Махно раздумывал. Идти в Херсон к Григорьеву он не хотел - чт о ему там делать? Атаман был разбит на подступах к Киеву отрядами Пархоменко и конниками Думенко. Остатки его отряда не могли оказать серьёзного сопротивления ни Красной, ни Белой армии. А ведь он, Махно, изначально был против авантюры неуравновешенного и вечно пьяного атамана. К тому же Григорьев пытался связаться с Деникиным. Недавно два его связных письмом были перехвачены махновцами. Батька приказал их повесить. С белыми он переговоров вести не будет!
Махно видел, что находится между молотом и наковальней. Если Красная армия начнёт против него боевые действия, то всё же придётся уходить на запад, ибо с юго-востока поджимают белые. Или к большевикам - с ними можно договорится. Тем более, что в Красной армии очень много бывших крестьян, которым махновщина была по душе.
Батька понимал, что открыто выступать против Советской власти он не может. И также он понимал, что с большевиками у него меньше противоречий, всё-таки, он воевал за крестьянскую власть, за землю. Деникин же декларировал возврат земли помещикам. А раз так, то к белым хода нет, потому и Григорьева он не поддержал. Одно дело - отстаивать свои взгляды на политическое устройство государства после войны, и совсем другое дело - воевать с Советской властью. Тем более, когда белопогонники наседают.
К тому же его отталкивала эта животная ненависть Григорьева к евреям. Нет, еврейские погромы постоянно устраивали и красные, и белые, о петлюровцах и говорить нечего. Так что григорьевские банды особо не отличались - как все, грабили, убивали, насиловали, сжигали дома евреев. Но махновцы не позволяли себе что-либо подобное. Боялись своего батьку. И было за что!
Как-то в мае в местечке Горькая Александровского уезда какие-то залётные хлопцы учинили еврейский погром. Эти гаврики не так давно пришли в армию батьки, ну, как водится после того, как выбили из местечка белых, ограбили местных еврейских лавочников. И вроде бы даже никого не убили, так - прибарахлились. Но он, Махно приказал провести расследование и суд. Семерых главных виновников расстреляли. Тут же, на месте! Чуть раньше он собственноручно застрелил своего бойца за самовольное вывешивание на железнодорожной станции Гуляйполе плаката "Бей жидов!". Бить - бей, но зачем эта пропаганда? Что потом каждая тварь на него, на Махно пальцем показывала? К тому же в Революционной повстанческой армии воюет отдельная еврейская пулеметная рота. Да и вообще среди махновцев евреев было довольно много... Так что еврейскую тему поднимать нельзя, махновцы - это вам не петлюровцы!...
В дверь хаты кто-то постучал.
- Кого там черти принесли? Сказали ж вам, бестолочам - батька думать будет! - заорал Махно.
В открывшуюся дверь бочком-бочком протиснулся Арон Давидович Канторович, он же Барон.
- Нестор Иванович, там Авраам тебя дожидается. Буданов. Ты ж ему дал поручение пробраться к красным. Он собрался, ты будешь с ним говорить?
Махно встал из-за стола, поправил шашку.
- Пусть зайдёт. Дам ему ценные указания, надо во всей широте и со всей ясностью обсудить создавшееся положение на Украине.
Барон вышел. Тут же в хату зашел коренастый дядька. И хоть он был небольшого роста, но мышцы просто бугрились под его рубахой. Авраам Буданов с детства работал слесарем в паровозном депо Луганска, потом сделался подручным кузнеца, так что железа в своё время перетягал множество пудов. Состоял в боевой организации анархистов еще с 1905 года, участвовал в первой русской революции. Потом продвигал анархические идеи на Украине, многие его знали, как организатора шахтерских анархических групп и профсоюзов на Донбассе. В конце 1918 в составе анархической группы Васильева выехал в Юзовку для подпольной работы против власти гетмана Скоропадского. В мае 1919 приехал в Гуляй-Поле, присоединился к махновцам. И вот сейчас батька собирался отправить его в Красную армию. [4].
- Слухай, Авраам, сидай, сам понимаешь, дело у тебя чрезвычайное и важное. С большевистскими вождями у меня разговор не получився. Я Ленину, конечно, телеграфировал и объяснил принятие решения о разрыве с Красной Армией постоянными нападками на меня со стороны представителей центральной власти и прессы коммунистов-большевиков. И сообщил о своей преданности революционному делу. Но пока там верховодит всеми делами Троцкий, мени пока рано с ними замирится. А вот командарм Егоров - он толковый, я щэ весной восемнадцатого года с ним зустречался и говорил. Сейчас мне разведка доложила, что он в Полтаве, командует 14-й армией. Колы мы вместе с ним объединимся, то Деникина остановим. Или хотя бы затрымаем. Деникин на Киев прёт, если выровняет фронт, то пойдёт на Москву.
- Так я понял, батьку, шо мне надо к красным, так мне надо напрямкы к тому Егорову? - Буданов мял в руке картуз, не решаясь в присутствии Махно сесть, хоть он и предложил. А тот мерил широкими шагами комнату и, отмахивая рукой в такт своим мыслям, продолжал говорить как бы сам с собой, не глядя на собеседника. Было видно, что атаман пытается в последний раз убедить себя в том, что поступает правильно.
- Нет, пока ни к кому идти не трэба. В общем и целом, ты пока просто запишись в Красную армию, осмотрись там. Погляди, какая обстановка, шо с командованием, какие приказы. Выясни, какое настроение промеж бойцами. Насколько они симпатизируют нашему анархистскому движению и вообще, какой у них революционный дух. Вот я написал воззвание, как увидишь, шо настроения соответствуют, надо будет ознакомить бойцов с ним.
Махно взял со стола листок и стал читать.
"Товарищи, после двух с половиною месяцев наших боёв в Украине я возвратился снова к вам, чтобы совместно заняться делом изгнания деникинских контрреволюционных армий из Украины, низвержением власти Петлюры и недопущением на его место никакой другой власти. Общими усилиями мы займемся организацией этого великого дела. Займемся разрушением рабского строя, чтобы вступить самим и ввести других наших братьев на путь нового строя. Организуем его на началах свободной общественности, содержание которой позволит всему не эксплуатирующему чужого труда населению жить свободно и независимо от государства и его чиновников, хотя бы и красных, и строить всю свою социально-общественную жизнь совершенно самостоятельно у себя на местах, в своей среде. Во имя этого великого дела я поспешил возвратиться в свой родной революционный район. И сейчас воюю за правое дело! Так будем же работать, товарищи, во имя возрождения на нашей земле, в нашей крестьянской и рабочей среде настоящей украинской революции, которая с первых своих дней взяла здоровое направление в сторону полного уничтожения буржуйской власти и ее опоры - помещиков и кулаков". [1].
Махно закончил читать и посмотрел на Буданова.
- Силён ты, батьку, аж до косточек пробирает. Всё в точку. Но я думаю сперва мне надо пообтереться там, повоевать малость, авторитет поднакопить. Ну и посмотреть, кто из бойцов что себе думает, какие там мнения будут. И ежели найдутся революционно сознательные, то не я как бы от тебя выступлю, а совместно с бойцами заявим ультиматум красным командирам, мол, замиритесь с батькой и вместе будем бить Деникина. Я правильно понимаю повестку насущного момента, батьку?
Махно в полном восторге хлопнул Буданова по плечу. Со стороны это смотрелось комично - маленький низкорослый атаман с огромной шашкой и приземистый, но атлетически сложённый уже немолодой дядька.
- Ай, молодца, всё верно понимаешь! Ты, Авраам, несмотря что рабочий класс, а вопрос верно ставишь. Давай, собирайся и выезжай. Хлопцы тебя подбросят ближе к Екатеринославу, а там уже пробуй добраться сам. Если поезда ходят, то по железнодорожному сообщению дуй. Главное - не попади к белым, они сейчас лютуют, враз могут к стенке поставить. Екатеринослав под ними сейчас, а ты пробирайся в Полтаву. Егоров там счас. Но торопись, потому шо белые вот-вот Полтаву возьмут. Связь будешь держать со мной через наших людей, про которых я тебе говорил. Ступай.
- Понял, батьку, всё будет в ажуре.
Буданов наконец надел свой картуз, пожал руку батьке и повернувшись, вышел из хаты. Но не успела захлопнуться за ним дверь, как снова зашел Канторович.
- Нестор Иванович, там местные евреи собрались. От атамана Григорьева терпят многие обиды. Выйди, поговори с людьми.
Махно поморщился.
- Арон, ну что ты, сам не можешь своим соплеменникам объяснить, что атаман Григорьев творит бесчинства и мы к нему не имеем никакого отношения?
- Так, Нестор Иванович, мы же с Григорьевым вместе воевали у красных, и про то люди знают. Надо, чтобы вы лично, так сказать, открыто отмежевались от этого поца. Таки надо с этим Григорьевым что-то решать, а то он нам еще долго гадить будет.
Махно натянул на свою буйную шевелюру папаху и вышел на крыльцо. За ним протиснулся и Канторович, став у него за спиной. Перед крыльцом стояла группа пожилых евреев, чьи унылые физиономии выражали одновременно скорбь и надежду. Атаман зачем-то снял папаху, пригладил волосы и заговорил.
- Все вы знаете, что евреи никогда в Гуляйполе не были изолированы от общественной жизни нееврейского населения. В моей повстанческой армии никто никогда не становился на путь ненависти к евреям. Но мы не можем не видеть, что в Украине появился дух антисемитизма... И что сделаешь, мы бессильны теперь бороться с ним. Наши силы сейчас все в подполье, нас вынудили отступить войска Деникина, а с большевиками у нас временное недоверие. И в этом так же виноват атаман Григорьев, который продолжает притеснять евреев.
Махно привычно провозглашал речь. И не потому, что тема еврейства и беды этого народа его так волновали, нет. Он понимал, что вопрос этот - мелкий и на данном этапе он вовсе не является важным. Но люди пришли к нему, и он должен им что-то ответить. И даже если сейчас он не сможет ничего конкретного им сказать, он обязан показать людям, что он про них думает.
- Я не думаю, что следует ожидать со стороны крестьян и рабочих крайне нежелательной для дела революции, недостойной ненависти к евреям вообще. Сознательные и бессознательные враги революции могут эту ненависть использовать как они захотят. И мы, так много потрудившиеся над тем, чтобы убедить тружеников-неевреев, что еврейские рабочие им братья, что их необходимо втянуть в дело общего социально-общественного строительства на равных и свободных началах, мы можем очутиться перед фактом еврейских погромов. Об этом мы должны тоже подумать, и подумать серьезно...
Атаман вспомнил, как долго он добивался от своих хлопцев железной дисциплины, как вешал и собственноручно расстреливал всех, кто был замечен в еврейских погромах, как его армию встречали в городах и сёлах, которые он захватывал и как говорили, что пришёл Махно и навёл порядок. Это дорогого стоило.
- Поэтому наша прямая обязанность не дать антисемитизму осесть, укрепиться. Гуляйполе - сердце нашей борьбы против контрреволюции. Мы должны возвратиться в него, чего бы это нам, как революционерам-анархистам, ни стоило. Находясь в Гуляйполе, мы сможем, и это прямая наша обязанность, предупредить зло, нашедшее себе место в гуще крестьян и рабочих... А предупредить его мы сможем тем, что своевременно разъясним революционным труженикам, кто виноват в произведенных погромах... Поэтому прошу вас всячески помогать нашей революционной повстанческой армии и разъяснять еврейскому населению, что Махно не имеет ничего общего с атаманом Григорьевым!
Махно закончил речь, надел папаху, повернулся и зашел в хату. Арон Канторович выдвинулся из глубины крыльца, печально посмотрел на группу евреев. Потом вздохнул, и сказал:
- Шо ж вы такие поцоватые, братья мои? Вас Григорьев обижает, а вы терпите? А надо этому Григорьеву давно надрать тухес! Кому вы сейчас пришли жаловаться? Батьке Махно? У него сейчас голова за то болит, как бы армию свою сохранить и где бы боеприпасы раздобыть. Я уже молчу о фураже и продовольствии. Вы где были, когда батька рубился с немцами? А когда мы беляков гнали, вы чем нам помогали? Батька кинул клич по всей Екатеринославской губернии - кто может, помогайте революции, а вы притворились, что немножечко глухие? А теперь, когда вас немножечко погромили, вы вспомнили про батьку Махно? Так вы же с немцами прекрасно ладили, вы белых готовитесь хлебом и солью встречать, а когда Деникин вас драть будет, вы снова к Махно побежите?
Канторович снова картинно вздохнул и продолжил:
- Нет, мои немножечко обделённые разумом братья, долг - он платежом красен! Только в том смысле, что батька Махно вам ничего не должен. Поскольку надо было в своё время немножечко заплатить. Вот когда наша армия будет сильна, как прежде, когда у нас будут кони и что тем коням покушать, когда наши хлопцы не будут с шашками скакать на пулемёты потому, что у них не будет патронов и снарядов - вот тогда придёте к батьке и спросите - батьку, а что тебе ещё надо, чтобы ты смог нас защитить от всяких шмоков? И тогда батьке таки будет вам что сказать. А теперь ступайте, и не будьте такими шлимазлами, братья мои...
Махно между тем, провозгласив речь, вернувшись в хату, вновь погрузился в тяжёлые раздумья. Он сожалел, что пришлось разругаться с Советской властью. А всё этот идиот Дыбенко...
Батька, вспоминая об этом, даже застонал. Вот ведь гнида, вечно пьяная, вечно волочился за бабами. Даже Екатеринослав с ходу взять не мог, пришлось ему, атаману Махно, лично со своей сотней брать Синельниково и рубать беляков. Но как только красные вошли на станцию, так двадцать его хлопцев по приказу Дыбенко было расстреляно - якобы за расхищение поездов. А ведь хлопцы всего лишь попытались забрать свои военные трофеи. Эти расстрелы он, Махно, Дыбенко не простит никогда!
"Но ладно, пока Буданов пошёл на разведку, а там посмотрим. Надо что-то решать с Григорьевым, надо его к ногтю! И тогда можно замириться с большевиками. Иначе сомнут, или белые, или красные. Надо поступить так, как делали всегда, если сила оказывалась не на нашей стороне: рассыпались и затаились".
Махно усмехнулся своим мыслям. Да, только так и точка! Требовать от своих людей проливать кровь за чуждые интересы батька не мог и не желал. Пока не будет ясности, надо дать людям отдохнуть. Фронт стабилизировался, пару недель у него есть. За это время решить вопрос с Григорьевым, определится с направлением - на запад или на восток. Или, если всё же с большевиками, с Егоровым получится разговор - то...
Атаман задумался. А что тогда? Ведь Троцкий засыпал его приказами: немедленно мобилизовать все наличные силы и держать фронт. Держать! Против беляков одному держать? А боеприпасы где? Чем держать? Голыми саблями? Так три сотни выкосил Шкуро, еле вырвались тогда! И он, Махно на четвертую по счету депешу от Троцкого ответил матерно. Вот тогда предреввоенсовета и объявил его изменником и мятежником.
Ну, да, может он и мятежник, зато весь его штаб потешался, что Троцкий - х...
Махно улыбнулся. Да уж, Лев Давидович тогда опешил. Давно, видать, по матушке командующего Красной армией никто не посылал. А посылал ли кто вообще? Впрочем, не суть. Надо послать фуражиров по окрестным сёлам, да и лошадей сменить не мешало. И тогда решим, куда и каким макаром скакать!