...Машка родилась со слабым здоровьем и сильным (по крайней мере, ей это так самой казалось) характером. Вернее, закалила она его сама, героически (тоже на ее взгляд) пройдя все жизненные трудности, коих в юные годы всегда насчитывается великое множество. Тут даже незначительные пустячки возносятся до значения подвигов. Особенно это касалось словесных боев с матерью, в которых оттачивалось остроумие.
Машка росла девушкой жесткой, с врожденным чувством справедливости, циничной и в чем-то даже жестокой. Причем, она вполне это понимала, принимала, мастерски выставляла напоказ, делая эти черты своего непростого характера главными достоинствами и вызывая тем самым людей уважение, но отчасти и нелюбовь. Она шла по жизни воительницей, твердо и кровопролитно. С легкостью развешивала ярлыки. Ставила себя выше толпы, вызывая тем самым у разных людей неприязнь и обожание в равных пропорциях. Писала злые стихи. Отрицала авторитеты и с презрением заявляла влюбленным в нее мальчикам и девочкам: "Как я могу кого-то уважать? Вот характерный пример - моя мать. Всю жизнь только и делает, что на тяжелую судьбу жалуется, а сама под этим прикрытием ничего не добилась. НИ-ЧЕ-ГО!" Смаковала эти слова, перекатывала их во рту, как леденец, наслаждалась их вкусом. Верила в собственную исключительность и значительность.
И заставляла поверить других.
Пожалуй, только сим умением она и отличалась от большинства подобных самовлюбленных подростков...
***
...Иногда просто необходимо куда-нибудь сбежать, чтобы, возвратившись, по-новому оценить прелесть родного дома и силу привязанности к городу на правом берегу великой реки. Чтобы успеть соскучиться по разным милым мелочам: по дребезжанию трамваев за окном, по вечно неработающему лифту, по вибрации стекол от проходящих совсем рядом поездов, по расписанным стенам подъезда, по дивану со смещенным центром тяжести, грозившему любому, неосторожно присевшему на край, гостю перевернуться вместе с ним. И еще по очень многому. Но, главное, конечно, в том, чтобы ощутить потребность в людях.
Наташа уехала в столицу всего на четыре дня, два из которых приходились на дорогу.
По дочке она соскучилась, еще даже не успев покинуть зону их степного пыльного города. По мужу, конечно, тоже, но больше из вежливости.
Москва сразу закружила, заворожила ворохом цветных афиш, оглушила своим обманчиво-ласковым голосом. Но ни на секунду не забывала Наташа о своей дочурке и о том, что просто необходимо приобрести для нее достойный подарок.
Выбор доставил Наташе море удовольствия, а как она радовалась, предвкушая детский восторг в глазах взрослой дочери! На сердце было удивительно тепло и спокойно. В ярком фирменном пакете самого большого книжного Москвы лежало подарочное издание Антуана де Сент-Экзюпери...
***
...Ей было уже 16 лет, а ее маме еще только 35. И Машку это почему-то жутко раздражало.
--
Вообразила, будто, раз она молодая, то знает о моей жизни гораздо больше меня, - фыркала частенько девушка в разговоре с подружками и тут же авторитетно заявляла. - Нет ничего хуже молодых родителей. Помнят свою юность и даже не догадываются, что правила давно поменялись. Мне таких жаль.
А там, где жалость, как известно, места нет дружбе и взаимному доверию...
***
...В то время как поезд Наташи серебряной иглой рассекал пространство между Москвой и небольшим степным городком, Машка с грустью отмечала окончание свободы, впервые дарованную ей за всю сознательную жизнь.
А свободу она ценила прежде всего и мнила себя убежденным панком.
А еще Машка хранила где-то под сердцем обиду на мать, которую (то бишь обиду) холила и лелеяла лучше всякого экзотического цветка, хотя природа у этого растения была ближе к сорнякам. С каждым днем она укоренялась, прорастала, становилась постепенно таким же достоинством характера, как жестокость и цинизм. Правда, порой сорняк выпускал колючки, и приходила вполне реальная, ненадуманная боль. Но Машка боли не боялась.
В чем же состояла суть обиды?
Еще маленькой девочкой Машка усмотрела в материнской любви какую-то однобокость. Ей казалось, что любят только оболочку, ее внешние ипостаси - учеба, здоровье, смазливая мордашка. А человека целиком для матери просто не существовало. Так, по крайней мере, ей казалось.
Будучи от природы жестокой ко всем, не исключая себя, Машка копила это чувство, прятала долгое время, не изливала нескончаемыми потоками слез подобно другим девочкам, а сохранила и закрепила в своем сердце на долгие годы. Просто же поговорить с матерью ей даже в голову не приходило...
***
Подарки были розданы, дежурные фразы сказаны, а лица озарились вполне искренними улыбками. Дочка заняла привычное место - у телефона, часа на два она будет потеряна для семьи. А Наташа села за компьютер - отправить пару писем.
Их электронный ящик отличался строптивым норовом. Всегда следовало на всякий случай проверять правдивость отправки. Наталья бодро ткнула в папку sent mail и оторопела: десятки дочкиных писем разным людям в разные точки мира. Электронные строчки, улетевшие по телефонным проводам.
Буквы поплыли и потонули в слезах.
"...мне еще два года терпеть это рабство! Боже, дай сил вынести ее равнодушие и издевки..." или "...я очень хочу понять ее, но мы совершенно посторонние и неинтересные друг другу люди. Грустно, но это так..." и еще "...я уважаю ее как человека, давшего мне жизнь, но не могу уважать как личность..."
Строчки, строчки, строчки, целые исповеди. Такие холодные и такие обжигающие. Полные чужих мыслей. Нет! Не читать! Уничтожить эту гадость до последней точки.
Указательный палец еще некоторое время не отпускал клавишу Delete, хотя почтовая программа давно выдала сообщение: "Папка пуста".
Наташа выскочила в коридор, еле сдерживая слезы, попалась в объятия мужа и без слов позволила вернуть себя в комнату. Там она разрыдалась...
***
Машка внезапно, сама не зная отчего, перешла на шепот, чтобы расслышать происходящее в соседней комнате.
"Мама плачет. Из-за меня", - почему-то подумалось ей.
Торопливо и без объяснений повесила трубку. На цыпочках добежала до двери, тревога билась в каждой жилке. Что случилось? Наташа вытирала тыльной стороной ладони щеки.
--
Все в порядке? - осторожно осведомилась дочь.
Мать болезненно улыбнулась:
--
Да.
Машка промолчала. Не поверила. Впрочем, это все равно.
--
Мам, я тебя люблю... - в этих словах внезапно возникла потребность, и они были сказаны.
--
Я тебя тоже, солнышко, - Наташа рассеянно смахнула с ресниц соленые капли и вышла из комнаты.
Машка задумчиво опустилась в кресло перед компьютером. Она не любила, когда ее вопросы оставались без ответа...
***
...Наташа попыталась отвлечься, но взгляд упрямо не хотел останавливаться на желтоватых листах, проникая куда-то вглубь, за грань.
"Что я сделала неправильно? Неужели, я ей как враг? За что?"
За то, что любила так слепо, что порой делала больно этим своим желанием привязать дочь к себе покрепче и подольше не отпускать? За то, что видела в ней только собственного ребенка, но никак не человека, пусть маленького, но уже живого? За то, что из огромного своего беспокойства за тело совсем не замечала душу? За что ей этот удар ниже пояса? Кто знает?
Просто обеим не хватало мудрости и желания понять, услышать и быть услышанным. А еще, у второй не было реальных друзей, чтобы просто поговорить, вот и раздаривала себя по "мылу" так искренне и не по-детски, что самой иногда становилось дурно...
***
...Машка в ту же самую минуту ощутила себя существом маленьким и ничтожно-слабым. Шепот:
--
Что я, глупая, наделала? - жгучее раскаяние щипало в глазах. - Какая же я дура.
Стеклянный столбик самомнения рассыпался в пыль от одной лишь оброненной отчимом фразы (внутри она вся будто бы плюхнулась с высоты лицом в грязь):
--
Когда пишешь гадости про маму, постарайся их хотя бы стирать.
И тоже ушел, оставив Машку один на один со стыдом. Что значит вся ее самостоятельность и взрослость, когда из-за нее страдает самый дорогой и самый любимый человек в мире? А раньше она так боялась слова - "любовь"...
***
...Мать лежала на диване и читала привезенного Экзюпери. Машка села прямо на пол и несмело взглянула ей в глаза.
--
Что такое? - тепло улыбнулась Наташа.
--
Прости, - прошептала дочь.
--
За что? - мягкая усмешка в голосе матери.
И тут Машка заплакала:
--
За все! Я ведь так на самом деле не думаю. Просто самовлюбленной идиотке захотелось быть взрослой досрочно. Все, что написано, написано сгоряча, хоть и ледяным тоном. Простишь ли ты меня? Я тебя люблю!
--
И я тебя люблю, и ты меня прости за все...
Они горько и легко плакали, вымывая слезами темные мысли и недосказанности. Самые близкие существа, мать и дочь, впервые услышали друг друга...