Аннотация: Англия. Конец 15 века. Власть в стране захвачена Генрихом Тюдором. Дочери сверженного короля Кэтрин предстоят тяжелые испытания и трудная, противоречивая любовь к своему второму мужу.
Первая глава.
"Я все простил, что испытал когда--то.
Прости и ты, и будем мы в расплате".
Уильям Шекспир.
Неподалеку от Лондона расположилось старинное аббатство Сент-Албанс с великолепным собором, окруженным заостренными арками раннеанглийского стиля, и представляющее собой четырехугольное здание, выходящее фасадом на проезжую дорогу и примыкающее к полям. Оно имело надежную защиту в виде высоких каменных стен и крепких ворот, выстроенных еще саксами. В середине августа 1485 года к воротам аббатства, по старой римской дороге, подъехала пыльная кавалькада, сопровождающая знатную леди, и попросила приюта у почтенного настоятеля монастыря.
Отец Мартин не был склонен согласиться принять даму, поскольку устав запрещал пускать в мужской монастырь женщин без уважительной причины, но узнав, что в Сент-Албанс приехала дочь короля, переменил свое мнение и поспешил выйти к ней навстречу. Они встретились во внутреннем дворе аббатства, с возвышающим посередине каменным крестом, и настоятель увидел перед собой совсем еще юную девушку четырнадцати лет, с мольбой смотрящую на него.
- Чем я могу помочь вам, миледи? - спросил отец Мартин, невольно тронутый нежностью ее облика и побуждаемый неясным стремлением избавить ее от снедавшей ее тревоги.
- Я приехала за милостью святого Албана, отец мой, - ответила Кэтрин, не отводя от него своего молящего взгляда.- Пусть он вымолит у Бога благополучное возвращение нашему королю, отправившемуся на жестокую битву со своими врагами.
- Об этом и я, и наша братия постоянно молимся день и ночь, ведь король Ричард является нашим добрым покровителем и благочестивым прихожанином, - нахмурился аббат. - Но судьба государства является столь важным делом, что в глазах Бога отдельные молитвы не могут изменить ее. Вам лучше смириться с волей нашего Творца, миледи, и не настаивать на своем личном желании. Только Он может знать какой исход нужно обеспечить в данном случае.
- Но я могу хотя бы попытаться обратиться к Богу и его святым? - спросила юная графиня Хантингтон, чье отчаяние только увеличилось от слов священнослужителя. - Поймите, теперь моя жизнь это одна непрерывная мольба за спасение моего отца.
Настоятель монастыря понял, что даже если он и откажет в приюте девушке, она не уйдет от стен Сент-Албанса. Он словно наяву увидел как она, вне себя от горя, припадает за закрытыми воротами к его горячим стенам. Кэтрин Хантингтон была одета в глухое темное платье паломницы и очень страдала в нем от жары. Она шаталась от усталости, но не двигалась с места. Отец Мартин сдался и принял решение пустить ее в монастырь.
- Дочь моя, ты пришла просить у Бога милосердия, и я не вправе препятствовать тебе в этом. Живи здесь пока не получишь ответа на твои молитвы, - сказал он ей. - И я буду молить Бога, пресвятую деву Марию и нашего небесного покровителя сжалиться над тобой, ибо опасаюсь, что милосердия тебе может понадобиться даже больше, чем мы сейчас думаем.
Только после этих слов настоятеля, слуги, сопровождающие леди Кэтрин, смогли ввести лошадей в конюшни и расположиться вместе со своей госпожой в кельях, предназначенных для паломников.
Второй день пребывания в монастыре графини Хантингтон выдался еще более жарким, чем накануне. Духота проникла даже в огромное помещение собора Сент-Албанса, где Кэтрин молилась у большого распятия. Не выдержав многочасовой изнуряющей жары, дочь короля почти бессознательно опустилась на мраморный пол, дарующий некоторую прохладу, и сразу ощутила влажность своей взмокшей от пота сорочки. Она пролежала на полу всего лишь пару минут, затем, встрепенувшись, снова припала к оставленному ею распятию с тем пылом, с каким утопающий хватается за единственное средство спасения. Только одна мысль владела юной девушкой - вымолить у Бога благополучное возвращение своего отца Ричарда Третьего с войны. Ее желание было столь сильным и безграничным, что Кэтрин, не задумываясь, пожертвовала бы своей жизнью ради его осуществления. Она любила своего отца столь глубоко и безотчетно как любят цветы изливающийся на них майский дождь, с вдохновением души, воспринимающей красоту всего мира, с благодарностью благородного сердца, получающего примеры великодушия и чести. Король Ричард Йорк, герцог Глостер, был солнцем, освещающим жизнь Кэтрин; все хорошее, что было в ее судьбе, исходило от него подобно свету благодатного светила, дарующего жизнь всему живому.
Пожалуй, только в одном Кэтрин могла бы упрекнуть своего отца - в незаконности своего происхождения, но Ричард сделал все, чтобы заставить людей забыть об этом прискорбном факте. С самого начала он с готовностью признал в ней свою дочь, и окружил таким попечением, как если бы она и ее брат Джон Глостер были рождены в законном браке. Герцог Глостер привлек близких родственников к опеке над ними. Кэтрин всегда с замиранием сердца вспоминала тот день, когда отец представил ее своей матери, герцогине Йоркской. Слухи о надменности и высокомерии ее бабушки оказались правдивыми - герцогиня Сесилия сухо и неодобрительно смотрела на семилетнюю внучку, робко жавшуюся к отцовской руке под ее жестким взглядом.
- Девчонка не делает чести роду Йорков, - прокомментировала она. - В ней нет никакого достоинства и сознания принадлежности к королевской семье. Она явно пошла в свою ничтожную и поверхностную мать Энн Донах.
- Однако я благодарю за это Бога, матушка, - мягко ответил ей Ричард. - Кэт для меня живая память о моей любимой.
- Никогда не могла понять, что ты нашел в этой пустоголовой девице! - в сердцах сказала герцогиня Сесилия.
- Она научила меня любить и осчастливила прекрасными детьми, - улыбнулся сын.
Его упорное стремление признавать в Кэтрин свою дочь сделало свое дело, - герцогиня Сесилия начала видеть в них единое целое, и в душе признала своей кровинкой девочку, на которую прежде не хотела смотреть.
- Поцелуй меня, дитя, - милостиво разрешила она, и Кэтрин с внутренним трепетом приложилась своими губами к ее морщинистой щеке, боясь ее не меньше, чем могучую волшебницу, обладающую таинственными чарами.
С этого дня ее официально признали в семействе Йорков, и когда была доказана незаконнорожденность детей Эдуарда Четвертого и ее отец короновался на трон Англии, она сразу стала принцессой и завидной невестой. Многие вельможи принялись добиваться ее благосклонности, но Кэтрин привлек только лорд Эшмуил, граф Хантингтон. Ей было двенадцать лет - возраст, в котором уже начинают задумываться о своем будущем, и Кэтрин, понимая необходимость определения своей судьбы, желала, чтобы ее будущий муж как можно больше походил на ее отца. Граф Хантингтон подходил этому требованию больше других - своими мягкими обходительными манерами и трогательным вниманием к ней он напоминал ей об отцовском поведении, и Кэтрин решилась принять его предложение. Она захотела сразу обратиться к отцу за его разрешением на свой брак, но в тот день Ричард мог присоединиться к членам своей семьи только к вечеру после весьма изматывающей для него встречи с английскими лордами, которых он подозревал в приверженности к партии Алой розы.
Пользуясь позволением отца обращаться к нему в любое время дня, когда он свободен от государственных дел, Кэтрин поспешила в его кабинет. Она нашла короля стоящим возле горящего камина и бездумно смотрящим на пылающий огонь. Ричард при помощи природного огня пытался справиться с мертвящим холодом, проникающим в его тело при горьких воспоминаниях о неудачном свидании со строптивыми вельможами, ставящими свои личные интересы выше согласия, который он тщетно предлагал им во имя всеобщего блага. Король ощущал, что имеет дело с будущими мятежниками, намеревающимися восстать против его власти, но его честная натура не позволяла ему предпринимать против них какие-либо меры до тех пор, пока они первые не сделают враждебные шаги по отношению к нему. Но тревога, предчувствие грядущих несчастий, снедавшие Ричарда, были столь велики, что его не мог согреть никакой огонь, хотя его отсвет виднелся на противоположной стене.
Удивляясь тому, что отец не обращает на нее никакого внимания, Кэтрин подошла к нему и тронула за рукав. Король вздрогнул от ее прикосновения, но при виде дочери его лицо прояснилось.
- Я не помешала вам, батюшка? - обеспокоенно спросила Кэтрин, видя, что отец не слишком расположен к разговору.
- Нет, Кэтрин, я рад твоему приходу, - отозвался Ричард, с облегчением отвлекаясь от тяжелых мыслей. - Если хочешь, давай совершим нашу любимую прогулку к Темзе.
- Но я пришла к тебе с просьбой, - предупреждающе сказала ему Кэтрин.
- С какой? Ты хочешь себе что-нибудь купить? - спросил король.- Придется подождать до завтра, торговые лавки уже закрылись.
- Батюшка, я хочу, чтобы ты выдал меня замуж за лорда Эшмуила, - собравшись с духом, призналась ему Кэтрин.
Ричард непонимающе посмотрел на дочь. Граф Хантингтон был старше возрастом его самого, и он никак не мог предположить, что Кэтрин остановит свой выбор на столь пожилом мужчине. Кроме того, предполагаемый жених не блистал какими-либо достоинствами; свой жизненный успех он строил путем выгодных соглашений и союзов, а не благодаря военной доблести, столь высоко ценимой Ричардом.
- Ты уверена в своем выборе, Кэтрин? - с сомнением спросил Ричард.- Может быть, тебе следует подождать лучшего жениха?
- Я уверена, что буду счастлива с лордом Эшмуилом, батюшка, - убежденно проговорила Кэтрин. - Он относится ко мне с такой же заботой и вниманием, как ты.
Эти слова отнюдь не успокоили Ричарда.
- Боюсь, Кэтрин, ты еще слишком юна для замужества и не понимаешь, что это такое. Брак - это не только разговоры, - попытался он объяснить дочери, повинуясь все более возрастающему волнению за нее. - Это болезненное соединение двух тел, часто противящихся соседству друг друга, и подобное испытание могут преодолеть только любящие супруги. А девушки, чей брак оказался неудачным, часто испытывают к своему мужу лишь ненависть и отвращение, но только вдовство может исправить допущенную в отношении их ошибку.
Предупреждение не смутило Кэтрин, мимоходом слышавшую болтовню служанок и о девственной крови, и о сладострастных вздохах. Относясь с детской безмятежностью к этим проявлениям взрослой жизни, она невозмутимо сказала отцу:
- Доброта лорда Эшмуила сгладит любое мое разочарование от брака, батюшка, и я хотела бы, чтобы ты дал свое разрешение на него.
- Не думал я, Кэтрин, что тебе так скоро захочется оставить меня ради мужа, - горько заметил Ричард, делавший все, чтобы сердце дочери принадлежало в первую очередь ему.
- Но на самом деле мы не расстаемся, батюшка, - живо откликнулась Кэтрин. - Сколько бы раз я не выходила замуж, я все равно останусь вашей любящей дочерью.
Ее непритворная нежность подействовала как целительный бальзам на сердце Ричарда, и он больше не мог ей противиться.
- Если ты сильно хочешь, Кэтрин, то ты станешь супругой графа Хантингтона, - решил он. Кэтрин кинулась к нему на шею с изъявлениями благодарности, а потом попросила:
- Отец, выполните еще одну мою просьбу.
- Все, что угодно, Кэтрин, - пообещал ей Ричард, наслаждаясь своей возможностью доставлять радость любимой дочери, напоминающей ему возлюбленную Бланш.
- Разрешите мне остаться в вашем кабинете и посмотреть на вас, когда вы будете писать свои вечерние письма, - сказала Кэтрин, умоляюще глядя на отца. Ричарда тронуло, что она хотела остаться подольше с ним даже сильнее, чем выйти замуж за своего избранника, и какое бы влияние на нее ни приобрел Эшмуил Хантингтон, его, своего отца, она любит гораздо больше.
- Можешь остаться, Кэтрин только веди себя тихо, - предупредил ее Ричард. Девочка, приложив пальцы к губам, закивала в знак послушания, и расположилась на топчане, стоявшем в королевском кабинете. Король в последнее время так часто был вынужден работать по ночам с документами, что нередко спал здесь, не уходя в спальню.
Ричард еще раз с улыбкой посмотрел на дочь, с обожанием глядевшую на него, и сел за стол, чтобы написать письмо с распоряжением увеличить береговую охрану возле Дувра. За этим письмом последовало второе, третье, - король погрузился в мучительные поиски дополнительного средства усилить свою власть и укрепить безопасность своей семьи.
Кэтрин неотрывно смотрела на отца, наслаждаясь его присутствием. Один его вид был способен вызвать у нее безграничную радость, а длительное пребывание с ним казалось исполнившейся мечтой. Убаюканная своим счастьем, она незаметно задремала, даже во сне продолжая видеть своего отца.
Ричард тем временем дошел до адресованного ему самому письма от агента Мэрсона из Франции. Некоторое время он только смотрел на него, не решаясь его открыть, - известие было слишком важным для него и последующей судьбы Англии, но затем, в досаде на свою медлительность, резко и быстро сломал печать, склеивающую края листа. Ричард начал читать письмо при свете одинокой свечи и буквы расплылись перед его глазами. Тягостное предчувствие неудачи не обмануло его. Главного мятежника Генриха Тюдора, вопреки уверениям канцлера бретонского герцога, не удалось схватить, он, с несколькими своими приближенными сбежал в Париж к королю Карлу Восьмому. Этот побег серьезно подорвал позиции Ричарда Третьего, но, несмотря на свою безмерную досаду и огорчение, король почувствовал в то же время странное, почти неуловимое облегчение. Если бы пленного Тюдора привезли в Лондон, его пришлось бы казнить, несмотря на то, что он был виноват перед Йорками только в том, что пытался защитить от них свою свободу и жизнь. А так на его руках не будет крови этого молодого человека, и Ричарда вполне устроило, если бы Генрих навсегда остался в Париже.
Король встал, обуреваемый противоречивыми мыслями, толкающими его на совершение разных поступков, и в это же время открылась дверь, и в комнату вошел его советник Уильям Кэтсби.
- Государь, замок Бодиам взят, а лорд Леукнор пленен...- начал было докладывать он, но король знаком руки велел ему замолчать, указывая на свою спящую дочь. В присутствии Кэтрин он запрещал своим помощникам говорить о мятежниках, восстаниях, казнях и пытках, желая оградить ее от этой жестокой стороны жизни и предоставлять ей только мирные удовольствия.
- Я вернусь через полчаса, Уильям, - еле слышно сказал Ричард советнику, и бережно взял дочь на руки. Кэтрин сквозь сон почувствовала прикосновение отцовского плеча, и спросонок довольно улыбнувшись, теснее прижалась к нему.
Ричард осторожно понес девочку через дворцовые переходы, любуясь при свете редких факелов все четче проявляющейся в чертах лица Кэтрин расцветающей красотой Энн Донах, и скоро смог передать ее на руки жене, которая, встревожившись долгим отсутствием Кэтрин, уже собиралась послать слуг на ее поиски. Неугомонная принцесса Бриджит, самая младшая дочь Эдуарда Четвертого, уже спала в спальне королевы Анны, взявшей над ней временную опеку, а послушная Кэтрин до сих пор не легла в постель, хотя вечерний колокол уже давно звонил ко сну.
- Где ты нашел Кэтрин, Ричард? - спросила королева, приняв от мужа свою приемную дочь.
- Она сама пришла ко мне, Анна, и, похоже, я сделал ошибку, согласившись выполнить ее просьбу, - признался Ричард, останавливаясь на минуту возле своей младшей спящей племянницы. Он ласково погладил малышку по волосам и продолжил: - Но я никогда не мог отказать Кэтрин даже если мне и не нравились ее просьбы.
- В чем, собственно говоря, дело? - поинтересовалась леди Анна и Ричард, желая подольше побыть с женой, длинно и обстоятельно поведал ей все подробности своего разговора с Кэтрин. Но леди Анна не разделила его опасений.
- Может, эта свадьба к лучшему, Ричард, - задумчиво проговорила она.
- Анна, Кэтрин только что исполнилось двенадцать лет. И я не хочу разлучаться с нею так скоро, - вскинул голову Ричард.
- Я тоже не хочу, Дик, но мы должны, прежде всего, действовать в интересах Кэтрин, а не потакать нашим желаниям, - вздохнула королева - Замужество укрепит высокий социальный статус нашей дочери, что совершенно необходимо. Хотя ты мне и не рассказываешь всего как прежде, я знаю насколько шатко и неустойчиво наше положение.
От этих слов Ричарда охватило раскаяние при виде болезненного лица жены, измученной многочисленными тайными волнениями. Самым лучшим лекарством для нее был бы покой, но именно его он не мог ей дать.
- О, Анна, что я могу для тебя сделать? - глухо проговорил он, не смея поднять не нее своих глаз.
- Ты должен быть живым и здоровым, Ричард, и не подвергать себя опасности, ведь от тебя зависит и моя жизнь, - ответила Анна, глядя на него любящим взглядом.
Разговор с женой окончательно убедил Ричарда в необходимости брака его дочери с лордом Эшмуилом. Графа Хантингтона наделили новыми титулами и поместьями, и он с немалым чувством удовлетворения женился на двенадцатилетней принцессе, несмотря на то, что его младший брат, убежденный сторонник Ланкастеров, уговаривал его не делать этого.
Свадьба производила несколько странное впечатление из-за того, что тесть был заметно моложе зятя, но это не помешало в дальнейшем Кэтрин быть довольной своим супружеством. Правда, телесная сторона брака не приводила ее в восторг, но юная графиня Хантингтон научилась воспринимать ее как неизбежное проявление несовершенной земной жизни. В остальном брак вполне оправдал ее ожидания, - лорд Эшмуил был добр и предупредителен к ней, часто радуя ее своими подарками, она стала владелицей большого уютного поместья, в котором вольготно чувствовали себя ее любимые животные. Экономка, миссис Фитч, прислуживавшая еще первой жене ее супруга, обучала ее ведению домашнего хозяйства, и Кэтрин легко входила в заботы существования поместья, чувствуя во всем поддержку окружающих, охотно прощавших милой принцессе некоторые промахи.
Идиллия длилась почти два года, пока не наступил август 1485 года. Лето выдалось необычайно солнечным, мало дождливым; фрукты и ягоды поспевали раньше срока. Кэтрин решила, что пора собирать яблоки в саду. Она любила своими руками ощущать щедрость лета, и вместе со служанками набрала несколько корзин плодов. Во время сбора урожая мирная картина деревенской жизни заворожила ее, и удивительный покой завладел душой Кэтрин при виде наполовину скошенных лугов окруженных лесом, пастбищ, на которых паслись несколько отар овец, прачек, стиравших в реке белье. Служанки побежали обедать, но Кэтрин осталась в саду, и сев на траву, стала выбирать для своего мужа самые красивые и лучшие яблоки под звон колоколов деревенской церквушки, плавно отсчитывающих время.
- Кэтрин! - кто-то вдруг настойчиво позвал ее.
Кэтрин в недоумении от неожиданного зова вскинула голову, и тут же радостно вскочила, не замечая, что отобранные яблоки попадали с ее колен. В десяти шагах от нее стоял король Ричард, и протягивал к дочери руки. Кэтрин, не раздумывая, бросилась в его объятия, снова переживая лучшие минуты в своей жизни.
- Кэтрин, какой же ты стала красавицей! - с любовью и с восхищением произнес Ричард Третий. Кэтрин хотела ответить отцу в том же духе, но слова застряли у нее в горле, когда она посмотрела на него. От многочисленных забот лицо Ричарда побледнело и осунулось, появились морщинки, которых она прежде не видела.
- Что с вами, батюшка? Вы больны? - в тревоге начала расспрашивать Кэтрин.
- Моя болезнь называется "Генрих Тюдор", любовь моя, и пока я не покончу с этой заразой, нам не видать покоя, - ответил дочери король.
- Что он снова натворил? - невольно спросила Кэтрин.
- Семь дней назад он высадился в Милфорд-Бэй с пятитысячным французским войском, и движется к Лондону. Нужно во что бы то ни стало остановить его, - обычно хорошо владевший собой Ричард на этот раз не смог скрыть своего волнения.
- Я уверена, что граф Суррей и виконт Лавелл справятся с ним, - попыталась успокоить отца Кэтрин.
- Нет, Кэтрин, я сам должен выступить против него - угроза слишком велика, - покачал головой король. - С каждым днем все больше бунтовщиков присоединяются к войску Тюдора, и этому нужно как можно скорее положить конец. Мои воины уже собраны, но перед самым отъездом я решил хотя бы еще раз посмотреть на тебя, Кэтрин.
- Но вы останетесь ночевать со своею свитою? Немыслимо сразу отправляться в дорогу, после того как вы преодолели столь долгий путь, - забеспокоилась Кэтрин.
- Боюсь, Кэтрин, у меня в запасе нет даже часа, - отрицательно покачал головой Ричард.
- Неужели наше положение настолько ужасно? - побледнела Кэтрин. Король попытался успокоить дочь, и даже принял веселый вид.
- Не волнуйся, Кэтрин, положение ужасно только для Тюдора и его приспешников. Я покончу с ним, хоть он и является женихом Елизаветы, - стараясь говорить как можно непринужденнее, сказал он.
- Посмотрим, дорогая, как обернутся дела. Если бы я в свое время был бы более решительным и беспощадным по отношению к врагам нашей семьи, то этой войны не возникло бы, ведь именно они сейчас объединились против меня. Поэтому я буду милостив только к тем своим противникам, которые добровольно сложат свое оружие, - объяснил дочери Ричард Третий.
Тут в саду появился граф Хантингтон. С собой он привел герольда, и принялся уговаривать короля дать ему разрешение возвестить всей округе о прибытии монарха с помощью трубы.
- Это совершенно ни к чему, милорд, я должен сейчас уехать, - коротко ответил ему тесть.
За два года король так и не смог сблизиться с лордом Эшмуилом, увертливый и неискренний нрав которого ему не нравился. И Ричард часто сожалел о том, что отдал графу Хантингтону самое дорогое, что у него было - свою дочь.
- Тогда разрешите мне с вами ехать на войну! - невольно воскликнул граф. - Мне и моим вассалам.
Король пристально посмотрел на него, но увидел в нем всего лишь желание выслужиться.
- Благодарю вас лорд Эшмуил, но от вас мне нужно одно - чтобы вы оберегали Кэтрин, - сказал Ричард, и приказал слуге подать ему коня. Напоследок, уже усевшись верхом, он попросил дочь: - Молись за меня, Кэтрин, мне в любом случае понадобятся твои молитвы.
Такой безысходностью веяло от его слов, что Кэтрин, не выдержав, со слезами кинулась к нему, и громко позвала: - Отец!
Но Ричард в первый раз не откликнулся на зов дочери, он даже не повернул головы в ее сторону, и быстро скрылся из вида со своей свитою, оставив Кэтрин в смятении и полном отчаянии.
Юная графиня не могла найти себе покоя.
Когда она вспоминала выражение обреченности на лице отца, внутренний голос настойчиво твердил ей, что его она больше не увидит живым. Напрасно капеллан утешал ее утверждением, что Бог всегда будет на стороне своего помазанника, напрасно лорд Эшмуил доказывал жене, что нищему авантюристу Генриху Тюдору не выстоять против прославленного полководца, каким является Ричард Третий - Кэтрин уже нельзя было успокоить словами, она могла утешиться только при виде отца, вернувшегося домой живым и невредимым.
Кэтрин попросила мужа отпустить ее молиться за отца в аббатство Сент-Албанс, которое Ричард Третий очень чтил. В обители находилась рака с останками святого Албана, первого христианского мученика в Англии. Этот римский солдат был обезглавлен в 209 году за укрывательство христианского священника, и, по преданию, он помогал всем, кто нуждался в укрытии от произвола жестокой несправедливой власти.
Граф Хантингтон дал разрешение жене на поездку, и Кэтрин неустанно молилась в аббатстве, борясь с духотой и призывая чтимого святого помочь ее отцу в жестокой битве. Служители собора насилу уговорили Кэтрин сделать перерыв, чтобы она могла набраться сил, но, к несчастью, графиня поинтересовалась, чья гробница находится рядом с ракой святого Албана. Кэтрин чуть не потеряла сознание от ужаса, услышав в ответ, что это гробница герцога Глостера, ибо этот титул был одним из званий ее отца, и вернулась на прежнее место с целью продолжать свои моления. Тщетно священники объясняли ей, что гробница герцога Хамфри, младшего брата Генриха Пятого, никакого отношения к ее отцу не имеет. Кэтрин это совпадение показалось не случайным, а роковым, и она еще больше возжелала, чтобы Бог прислушался к ее мольбам. Даже вмешательство аббата Мартина, доказывающего, что Богу неугодно чрезмерное молитвенное рвение, ни к чему не привело. Страдающее дочернее сердце Кэтрин ухватилось за молитву как за свою последнюю надежду, как за единственное средство предотвратить роковое несчастье, и она не могла вести себя иначе. И все же, несмотря на свои старания, она не ощущала связи между собой и высшей благодатной силой, которая раньше неизменно приходила к ней на помощь, и это приводило ее в безграничное отчаяние. Кэтрин все больше овладевал страх; она не могла удвоить свои мольбы, поскольку и так молилась без перерыва, но отклика в ее душе все не было. Ужасающая жара душила ее все больше и больше. Кэтрин под конец начала воспринимать ее как некую враждебную силу, намеренно мешающую ей.
Когда юная графиня дошла до полного изнеможения от усталости и голода, она позволила отвести ее в предназначенную ей келью, и погрузилась в тяжелый сон.
Кэтрин приснился святой Албан. Он долго, участливо говорил с нею, но Кэтрин плохо понимала его слова, уяснив только, что он не оставит ее без своей помощи. Еще со стороны святого последовало несколько странное обещание о не знании Кэтрин той разлуки со своим отцом, которую будут знать другие люди.
После пробуждения дочь Ричарда Третьего в первый раз за много дней ощутила умиротворенный покой, и с нетерпением начала ожидать известий об исходе битвы - она теперь не сомневалась, что ее молитвы были услышаны. Не дожидаясь доклада слуг, Кэтрин то и дело выбегала в нетерпеливом ожидании посланца из Лондона - монаха, отправленного аббатом за самыми свежими новостями о состоянии дел в королевстве. Она выглядывала этого молодого монаха на муле, и все же пропустила под вечер его прибытие, поскольку настоятель сам позвал ее к себе, желая поговорить с нею.
Кровь отхлынула от щек Кэтрин при его приглашении, - она хорошо понимала значение своего визита к аббату, но, взяв себя в руки, девушка, накинув на себя покрывало, поспешила к настоятелю Сент-Албанса.
Ее путь лежал к часовне мимо трапезной и рекреационного зала, и когда она прошла мимо колонн, деливших церковь на сводчатые коридоры, к массивным дверям, они открылись и из часовни вышли попарно свершившие вечернюю службу монахи. Каждый из них держал в руке горящую свечу, рассеивающую вечернюю темноту, и хотя им полагалось, не отвлекаясь, смотреть прямо перед собою, кое-кто из них, не выдерживая, бросал на Кэтрин жалостливый взгляд. Но Кэтрин настолько не терпелось попасть в часовню и увидеться с аббатом, что она не замечала их сочувствия. Когда последняя пара монахов покинула помещение, она, облегченно вздохнув, прошла вперед.
Аббатство было романской архитектуры, и в ее часовне под хорами в полу находился склеп с усопшими приорами, аббатами и деканами Сент-Албанса. Под тяжеловесными сводами, покоящимися на массивных колоннах, скрывалась в темноте старинная настенная роспись тринадцатого века, и только подойдя вплотную к стене, можно было различить сюжеты из святого Евангелия. Хоры располагались на восемь футов выше нефа, на них всходили по двум боковым лестницам. В стене между лестницами имелась железная дверь, через которую из нефа часовни можно было спуститься в крипту - подземную церковь; туда вело столько же ступенек, что и на хоры.
На хорах, возвышающихся над всей часовней, стояли статуи святых; в темном углу притаился орган.
Церковь освещали бледный свет луны, который с трудом просачивался сквозь цветные витражи, и лампады: одна из них была подвешена посреди хоров, другие висели в нефе на равном удалении от нее. Подобное едва уловимое освещение рисовало воображению Кэтрин картину бесконечности храма, погруженного в таинственный полумрак, и в нефе, вмещающем в себя двести человек, фигуры монаха, аббата Мартина и мальчика-певчего, снимающего с него верхнее облачение, чтобы отнести его в ризницу, казались затерянными.
Настоятель озабоченно смотрел на Кэтрин, решая как осторожнее преподнести убийственные известия осиротевшей девочке, безмерно любившей своего погибшего родителя. Рядом с ним мялся в неловкости молодой монах, приехавший из Лондона.
Сердце Кэтрин остановилось, когда она увидела их мрачные лица. Они не предвещали ей ничего хорошего, равно как и их нежелание начать разговор.
- Мой отец потерпел поражение? - рискнула спросить она, не вынеся этого тягостного молчания. В душе Кэтрин надеялась, что этим несчастливым известием все и ограничится, а ее отец спасется вместе со своими людьми и продолжит борьбу со своими врагами.
- Хуже, миледи, - с тяжелым вздохом ответил отец Мартин. Много бы он дал за то, чтобы ему не пришлось вести этот тяжелый разговор. Несмотря на свое высокое социальное положение и почти двухлетнее замужество, четырнадцатилетняя графиня Хантингтон еще не обрела душевной твердости, и в ее натуре еще было много детской непосредственности, которая делала ее беззащитной перед ударами судьбы. То, что принцесса была не по годам рассудительна, только ухудшало дело - она в полной мере была способна ощутить весь ужас свалившегося на нее несчастья. Но молчать дальше не имело смысла, дочь погибшего короля догадывалась о происшедшем и без их слов.
- Крепитесь, дочь моя, наш король Ричард погиб в сражении, а его войско разгромлено, - наконец решился произнести настоятель. - Брат Питер говорит, что это произошло из-за предательства лорда Стэнли и графа Нортумберленда.
Но Кэтрин не было дела до причин, вызвавших гибельную катастрофу. Она сознавала, что отца, который вызывал у нее радость одним своим присутствием, за что она каждый день горячо благодарила Бога, у нее больше нет. Ноги Кэтрин подкосились, она упала на дубовую скамью, и разразилась надрывным горьким плачем осиротевшего ребенка. Молодой монах нерешительно посмотрел на аббата - казалось, рыданиям Кэтрин не будет конца.
- Идите, брат Питер, - кивнул ему головой отец Мартин.- Я попробую успокоить принцессу.
Но Кэтрин метнулась к уходившему монаху и упала перед ним на колени.
- Не уходите, брат мой, прошу вас, не откажите мне в просьбе, - взмолилась она, хватаясь за край его пыльного плаща. - Вам известно, где сейчас находится тело моего отца, отведите меня к нему, дайте мне посмотреть на него в последний раз. Я вас хорошо вознагражу.
Но молодой монах побледнел так сильно, будто она предлагала ему совершить путешествие в мир призраков.
- Нет, миледи, не просите меня об этом, это невозможно, - пробормотал он.
- Что это?! Почему вы отказываете мне? - обескуражено спросила Кэтрин. Недоумение, вызванное отказом, и безграничное горе боролись в ней, делая ее глаза неестественно большими и трагическими. Спохватившись, она принялась срывать с рук драгоценные кольца и браслеты.
- Вас смущает опасность пути? Если вы преодолеете свою робость, это все будет вашим, только отвезите меня к отцу, - сказала она, уже приходя в неистовство от своего горя.
Отец Мартин со вздохом подумал, что придется рассказать принцессе всю ужасную правду об обстоятельствах гибели ее отца, которую он надеялся скрыть от девушки.
- Поверьте, графиня, вам не стоит ехать в Лестер, это окончательно разобьет вам сердце. Питер, открой принцессе все, что ты узнал в Лестере, - сказал он. И молодой монах добавил: - Вы увидите не вашего отца, а многострадальную истерзанную плоть, которую изуродовали до неузнаваемости. Уэльские лучники Тюдоров так три дня глумились над обнаженным трупом вашего отца, что это вызвало отвращение даже у тех англичан, которые поддерживали Ланкастеров. Не было той боли, какой бы они не причинили нашему благородному королю, терзая его живым и рвя в клочья его тело подобно кровожадным зверям. Я испытал неимоверный ужас, когда увидел кровавое месиво там, где привык встречать лучезарный взгляд благороднейшего из королей. Еще раз увидеть этот ни с чем несравнимый кошмар!! Нет, миледи, не заставляйте меня снова проходить через это испытание, лишний раз вспоминать о горестном крахе всех наших взлелеянных надежд!
При мысли о том, что с телом ее отца обошлись хуже, чем с трупом околевшей бродячей собаки, Кэтрин смертельно побледнела и схватилась за горло - ей вдруг стало не хватать воздуха.
- Однако, победитель, граф Ричмонд, в конце концов, осознал, что подобное обращение с поверженным врагом подобающее язычникам, не соответствует образу христианского государя. Он приказал монахам Лестерского монастыря францисканцев похоронить погибшего короля, - поспешил сказать аббат, но с лица Кэтрин не сходила смертельная бледность, и лишь спустя несколько минут, выпив услужливо поданную ей братом Питером воду, она могла тихо прошептать:
- За что? Господи, за что? Отец Мартин, чем мой отец заслужил такую страшную и прискорбную кончину?
- Ваш отец сам выбрал себе эту смерть, дитя мое, - мягко произнес настоятель Сент-Албанса, участливо глядя на нее.
- Что вы говорите, отец Мартин, как такое может быть? - ошеломленно спросила Кэтрин.
- Граф Суррей, виконт Лавелл, рыцарь Рэтклифф при виде явной измены неоднократно просили короля Ричарда покинуть поле боя и спастись, пока не поздно, но ваш отец неуклонно отвергал эти предложения, и говорил, что он или победит, или умрет с короной на голове, - ответил аббат.
Подобное поведение отца не находило объяснения у Кэтрин. Зачем нужно было продолжать уже заведомо проигранную битву, зачем нужно было стремиться к гибели, пренебрегая возможностью спасения? На эти вопросы у Кэтрин не было ответа, и она горестно воскликнула:
- Отец, неужели корона была настолько дорога тебе, что ты предпочел скорее расстаться со своей жизнью и со мною, чем с ней?!
- Нет, дитя мое, это не так, - отец Мартин отрицательно покачал головой. - Король Ричард мало ценил внешние почести, предпочитая их только в том случае, если твердо знал, что они идут от чистого сердца благодарных ему людей. Я-то знаю его истинные побуждения и мотивы его поступков, поскольку он много раз предпочитал исповедоваться у меня и получать себе духовное утешение из моих недостойных уст.
- Тогда что заставило его выбрать смерть, лишь бы не расстаться с короной? - вскричала Кэтрин, мучаясь этим недоумением
- То, что твой отец воистину ощущал себя помазанником божьим, призванным до конца следовать своему долгу, - ответил отец Мартин.- Наш мир гораздо более сложное и многогранное явление, чем это представляется самым искушенным и глубоким человеческим умам. Одна причина, один человеческий поступок имеют гораздо более многочисленные последствия, чем думают люди. Когда ваш отец короновался, он стал, прежде всего, принадлежать Англии, и уже потом своей семье. Сознавая себя венчанным монархом, он предпочел до конца пройти свой горестный земной путь, чтобы предстать перед всевидящим Богом королем Англии и иметь право заступаться за нее как властелин своей страны. Представительство помазанника Божия имеет большую силу, чем молитва простого смертного. Король Ричард, зная, что Англию ждут трудные времена, предпочел выбрать мученическую смерть ради ее блага, нежели спасаться бегством и вести жалкую жизнь изгнанника. Его поражение при Босворте принесло ему больше славы и чести, чем победа его противнику Генриху Тюдору. Бог выбрал и забрал себе лучшего претендента на английский трон, оставив нам худшего в искупление наших грехов. По правде говоря, англичане не заслуживали столь совершенного, стремящегося к всеобщему благу государя, каким был ваш отец. Ричард Третий был готов защищать Англию и ее жителей до последней капли крови, но англичане не защитили своего короля. Большинство, правда, поддерживали его, но эта поддержка была столь пассивной и незначительной, что в действительности он оказался предоставленным своей роковой судьбе. Теперь нам предстоит расплачиваться за это тяжким бременем владычества Генриха Тюдора, ибо граф Ричмонд, по слухам, отнюдь не отличается милосердием, - аббат подошел поближе к Кэтрин и утешающим жестом положил свою правую руку на ее голову. - Вам надлежит еще больше чтить своего отца и благоговеть перед его памятью, дитя мое. Сама его гибель является самым ярким примером его глубокой веры в милосердие Бога и проявлением его искренней заботы о нашем несчастном английском королевстве. Своими предсмертными муками он полностью искупил свои земные прегрешения. Теперь он чист перед Богом.
Исполненные преклонения перед ее отцом слова настоятеля Сент-Албанса несколько утешили Кэтрин, но все равно не могли избавить ее от чувства безграничного горя. Да и сам отец Мартин, несмотря на внешнюю бодрость, не мог избавиться от уныния, вызванного смертью почитаемого им монарха, особенно когда раздался погребальный звон колоколов Сент-Албанса. Аббату показалось, что они звонят не по Ричарду Третьему и его погибшим соратникам, а оплакивают тех, кто остался в живых. Генрих Тюдор и его наемники вели себя как настоящие иноземные завоеватели, устраивая охоту за своими уцелевшими противниками и сочувствующими им, и по праву военного времени не церемонились с мирным населением. Эти недавние события напомнили настоятелю Сент-Албанса другую роковую для Англии битву при Гастингсе, когда был убит англосаксонский король Гарольд, а страна попала под тяжелое иго норманнского владычества. И стоило только Англии оправиться от тяжелых последствий норманнского завоевания, как ее жители после Босворта попали под еще худшую власть озлобленных против них Ланкастеров, движимых чувством мести за свое многолетнее изгнание.
Опасаясь за Кэтрин, аббат принялся убеждать ее переехать на время в женский монастырь в Норидже - городе на востоке Англии, от которого было недалеко до поместья Хантингтонов. Войска Генриха Тюдора приближались к столице, и отец Мартин считал, что для дочери Ричарда Третьего небезопасно оставаться в аббатстве, находящемся в пригороде Лондона. Кэтрин от горя была безразлична ее жизнь, но привыкнув к тому, что аббат Сент-Албанса дает только хорошие советы, она поддалась на его уговоры и начала готовиться к отъезду. На прощание отец Мартин ободряюще сказал ей: - Очень хорошо, что в нашей обители вам приснился святой Албан. Наш святой будет всегда покровительствовать вам, и оберегать от всякого зла.
Кэтрин равнодушно выслушала его слова - ее жизнь потеряла в ее глазах всякую ценность. Монахиням Нориджской обители пришлось полгода опекать ее, прежде чем она смогла примириться со своей потерей. Но даже в укромный и удаленный от мира женский монастырь проникали новости, которые ее безмерно огорчали. В октябре 1485 года Генрих Тюдор, граф Ричмонд, был коронован в Вестминстере под именем Генриха Седьмого. В январе 1486 года он женился на ее двоюродной сестре Елизавете Йоркской. Ее отец был объявлен парламентом преступным узурпатором, а его сторонники лишились своих владений, были объявлены вне закона и подвергались настоящей травле.
Когда Кэтрин отчасти вернула себе душевное равновесие, она уехала к мужу. Поместье Хантингтонов как всегда было оживленным и многолюдным, но юной графине казалось, что ее окружают призраки, а не хорошо знакомые люди. Ее преследовало странное чувство пустоты. Даже ее собственные покои казались ей помещением, принадлежащим далекой незнакомке, которая на правах хозяйки должна была вернуться сюда с минуты на минуту и выгнать ее вон. Ее любимое вышивание, ранее отделываемое ею с тщательной заботой, и то казалось ей чужим; и две лесные белки, прежде охотно прыгавшие к ней в комнату, чтобы получить лакомство из ее рук, больше не посещали ее спальни.
Кэтрин не могла не заметить, как существенно изменилось к ней отношение ее супруга лорда Эшмуила. Теперь, когда у него бывали гости, он больше не приглашал ее занять почетное место хозяйки, словно она была больная или умственно неполноценная; избегал всякого упоминания о ней, если бывал в обществе. Граф Хантингтон больше не улыбался ей, напротив, при виде ее на лице его тотчас же появлялось хмурое и озабоченное выражение. Даже слуги не осмеливались лишний раз обращаться к своей опальной госпоже.
Лорд Эшмуил женился на дочери Ричарда Третьего главным образом затем, чтобы преуспеть благодаря своему близкому родству с королем. Ему нужна была не жена, а могущественный тесть, который сделал бы его сильнее всех его соседей. Судьба жестоко посмеялась над этими его устремлениями, наделив его самой тесной связью со смертельными врагами нового короля. Граф охотно избавился бы от опасной супруги, если бы представился благоприятный случай, но он по-своему любил свою юную жену, доставившую ему немало приятных минут, и его природная доброта мешала ему от нее отказаться, и тем самым обречь ее на нищету и бесправие. Лорду Эшмуилу оставалось только предаваться бесплодным жалобам на слепое вероломство судьбы. Особенно он встревожился после того, как узнал, что по приказу Генриха Седьмого в Тауэр были заключены граф Уорик, объявленный Ричардом Третьим наследником английского трона, и Джон Глостер - родной брат Кэтрин. Графу Хантингтону сразу померещилось, что после этих двух юношей из королевской семьи, он, как зять узурпатора - первый кандидат в государственные преступники и обезглавленные покойники. Титулы и земельные владения, которые лорд Эшмуил получил благодаря своему браку с Кэтрин, у него, разумеется, отобрали, и ему приходилось страшиться и за то, чтобы не конфисковали его родовое имущество. Суд Звездной палаты, учрежденный Генрихом Седьмым, присуждал такие непомерные штрафы дворянам, неугодным королю, что они неизбежно разорялись, если хотели спасти свои жизни.
Кэтрин больно ранило новое недружелюбное отношение к ней супруга, но она прощала его, понимая, что его положение, в самом деле, незавидное. Наместники Тюдоров его пока ни в чем не обвиняли, но ближайшие соседи - дворяне уже начали избегать графа Хантингтона, помня о происхождении его жены. Они не желали, чтобы их обвинили в связи с опальными вельможами. Граф Хантингтон мрачнел день ото дня, а Кэтрин в тишине своей спальни горько оплакивала свою участь и страшилась за судьбу своих родственников Йорков. Все больше она сожалела о том, что смерть не забрала ее вместо отца - вместе с его уходом рухнул весь ее мир. Ее брат Джон пытался бежать в Ирландию из Тауэра, но был убит при попытке к бегству. Оставалось только радоваться тому, что ее кузену Уорику хватило благоразумия не пускаться в рискованное бегство вместе с Джоном. Некий просвет появился когда старший сын герцогини Елизаветы Суффолкской, сестры ее отца, Джон де ла Поль поднял восстание при поддержке другой ее тетки, герцогини Маргариты Бургундской, но этот мятеж расчетливый Генрих Седьмой подавил без труда. Йоркисты добились только того, что глава их партии граф де ла Поль был убит в сражении. Королева Елизавета Вудвилл, теща Генриха Седьмого, к всеобщему изумлению была насильственно сослана в монастырь Бермондси и лишена всего своего имущества. Официально заточение вдовы Эдуарда Четвертого и бабушки нового принца Уэльского объяснялось ее добровольным содействием тирану Ричарду в прошлом. Никто не верил этому объяснению, и в народе шептались о том, что причина опалы бывшей королевы заключалась в ее заговорах против зятя. Но что заставило Елизавету Вудвилл подрывать благополучие собственной дочери, никто толком объяснить не мог.
Эти прискорбные новости навсегда похоронили надежды на возрождение былой власти рода Йорков, и граф Хантингтон окончательно перестал считаться со своей женой, приказав ей не попадаться ему на глаза. Кэтрин старалась лишний раз не выходить из своей спальни, и целыми днями сидела перед зеркалом, грустно рассматривая свое отражение в нем. На это занятие ее толкнул вовсе не интерес к своей внешности. Ричард Третий любил смотреть на дочь, и часто повторял, что она во всем похожа на свою мать, покойную Энн Донах, леди Ренелд, которую Кэтрин совсем не помнила. В зеркале Кэтрин видела не себя, а свою родную мать, и часто говорила с нею, с ее воображаемым призраком, нередко находя утешение своим невзгодам в этом странном общении.
Спустя три года после поражения и гибели Ричарда Третьего при Босворте, в один из прощальных вечеров последних дней февраля в ворота поместья Хантингтонов резко и требовательно постучали. Кэтрин испуганно встрепенулась и кинулась к окну. Она облегченно перевела дух, убедившись в том, что их посетили не королевские стражники, поскольку ее муж со двора возмущенно закричал:
- Зачем вы приехали сюда, виконт, я вас не звал! Убирайтесь отсюда, пока я не донес на вас шерифу.
- Помолчите, милорд, иначе сюда, в самом деле, сбегутся тюдоровские ищейки со всей округи, - раздался властный голос. Кэтрин узнала голос друга своего отца, виконта Френсиса Лавелла, и невольная радость заполнила ее сердце. - Я приехал проведать дочь моего господина, и не уеду отсюда пока не увижусь с нею.
- Я не желаю, чтобы мою жену навещал беглый мятежник, - надрывался в крике граф Хантингтон. - Предупреждаю, виконт, если вы не уйдете, я обращусь к властям!
Но виконта Лавелла, в отличие от лорда Эшмуила, было не так легко запугать.
- Если вы предадите меня в руки слуг тюдоровского выродка, я объявлю вас своим сообщником и обвиню вас в том, что вы замышляли убить Генриха Седьмого, - хладнокровно пообещал он побледневшему графу. Эта угроза действительно сломила его собеседника.
- А - а, идите в дом, и будьте прокляты! - махнул рукой лорд Эшмуил, и виконт Лавелл со своими людьми не преминул воспользоваться этим нелюбезным приглашением.
Кэтрин сначала хотела бежать навстречу виконту, но ее остановило опасение еще больше рассердить своего мужа. Юная графиня заметалась по узкому мрачному холлу, изредка освещаемому смоляными факелами, и покорность воле супруга взяла верх. Она спряталась в гардеробной комнате в надежде умилостивить его. Но, не найдя ее в спальне, виконт Лавелл не оставил своих попыток найти ее, его стремление увидеться с нею только увеличилось.
- Госпожа Кэтрин, выйдите ко мне! - кричал он так, что его голос был слышен по всему этажу, но она, затаившись возле платяного шкафа, предпочитала не отвечать ему.
Обескураженный своими напрасными поисками виконт Лавелл круто повернулся к сопровождающему его мрачному графу Хантингтону и угрожающе спросил:
- Что означает исчезновение вашей жены, Хантингтон? Я вижу, вы не по-доброму обращались с моей благородной госпожой, если она тут находится на положении узницы, а не полноправной хозяйки дома. Если это подтвердится, я буду сражаться с вами до смерти одного из нас.
- Вы говорите глупости, виконт, - возмущенно проговорил граф Хантингтон. - Ваше обвинение - это злостная клевета на меня.
- Тогда почему я не вижу госпожу Кэтрин? - гневно спросил виконт Лавелл. - Уже целый час ее тщетно ищут по всему дому.
- Кэтрин, немедленно выйдите к нам! - вместо ответа закричал граф Хантингтон, и Кэтрин тут же повиновалась приказу мужа.
- Почему вы сразу не вышли к нам, где вы прятались, негодная девчонка?! - накинулся на нее лорд Эшмуил.
- Ну, ну, любезный, я не позволю в моем присутствии непочтительно обращаться с дочерью Ричарда Третьего! - остановил его Френсис Лавелл.
От враждебности мужа к глазам Кэтрин подступили слезы, и она еле слышно прошептала:
- Я знаю, мой супруг, что вы против моей встречи с лордом Френсисом, и я не посмела пренебречь вашей волей. Я избегала этой встречи, как могла, опасаясь вызвать ваше дальнейшее неудовольствие.
- Мое самое большое неудовольствие, мадам, вызывает то, что вы живы и находитесь рядом со мною! - не выдержав, выпалил лорд Эшмуил. - Каждый день я молю Бога смилостивиться надо мной и забрать вас к себе. Тогда бы я мог жениться на родственнице одного из верных сторонников Тюдоров и доказать королю Генриху, что я ничего общего не имею с вами, проклятыми мятежниками.
Кэтрин в полном смятении посмотрела на супруга, его слова причинили ей почти такую же боль, как и известие о гибели отца. Она знала, что утратила расположение графа Хантингтона, но не думала, что он так сильно ненавидит ее, что желает ей смерти. На кого же ей положиться, если муж - самая верная ее опора, открыто отрекается от нее!
- Стыдитесь, лорд Эшмуил, вы не достойны даже обувь снимать с ноги дочери моего господина! - сказал в свою очередь возмущенный поведением графа Хантингтона виконт Лавелл. - Я своими ушами слышал, как вы клялись на своей свадьбе рыцарской честью не жалеть жизни ради благополучия госпожи Кэтрин, а теперь вы обижаете ее безвинно, когда она изъявила полное послушание вашей воле. Сам Бог достойно покарает вас за ваше жестокосердие!
- Вам хорошо говорить, виконт, когда на вас не лежит обвинение в близком родстве с узурпатором, - огрызнулся лорд Эшмуил, уже жалея в глубине души, что поддался вспыльчивости и показал неприглядные стороны своей натуры. Теперь он желал оправдаться перед женой и другом ее отца. - По слухам, король Генрих отправляет своих противников на плаху целыми семьями, и я ночами не сплю, думая, когда настанет мой черед идти на позорную казнь. Кто сможет осудить меня за желание избежать столь ужасной участи?!
- Я, - твердо заявил виконт Лавелл. - К моему сожалению, я ни с какой стороны не прихожусь родней моему погибшему сюзерену, законному королю Англии, но я и сейчас готов сражаться за его дело, даже когда нет никакой надежды на успех, и мне угрожает верная смерть. Сохранить верность королю Ричарду - означает сохранить верность благородству, чести и самой Англии! На вашем месте, граф Хантингтон, я гордился бы родством с Ричардом Третьим, а не избегал его.
Его страстная убежденность в собственной правоте произвела впечатление даже на трусливого графа Хантингтона, и он смущенно пробормотал:
- Вы во многом правы, благородный виконт, давайте прекратим наш спор, ибо он весьма расстраивает меня, и займемся хорошим ужином. Нас ждут нежный ягненок с французским соусом, фаршированная форель, запеченные перепела, пирог с изюмом. А сицилийское вино, которое мне недавно прислали, выше всяких похвал. Дорогая моя, прошу вас сопровождать нас, - ласково обратился граф к Кэтрин, уже отвыкшей от мягкого обращения мужа.
Виконт Лавелл согласился отужинать с графом, стремясь подольше поговорить с Кэтрин, и лорд Эшмуил весь вечер старался загладить свою несправедливость к жене. День назад Кэтрин была бы счастлива подобным вниманием супруга, но теперь ее горечь не могла загладить никакая ласка. Она не могла ни забыть жестоких слов графа Хантингтона, ни перестать о них думать, и сон бежал от ее постели. Кэтрин впервые открылся весь ужас ее положения дочери сверженного короля, и она с возрастающим страхом думала о том, что любому человеку, который окажет ей помощь или будет как-то связан с нею, грозит гибель от режима Генриха Тюдора. Она унаследовала душевную щедрость своего отца, и потому, обладая большой способностью сопереживать окружающим людям, очень жалела своего мужа, вынужденного жить в постоянном страхе из-за связи с нею. При мысли о том, что она отверженная, у Кэтрин болело сердце: размышляя о своем положении, она уверяла себя, что люди должны избегать ее словно прокаженную, если они не хотят навлечь на себя смертельную опасность и гнев нового короля.
Итогом этих размышлений стало решение графини Хантингтон покинуть дом мужа, и нищей скитаться по дорогам Англии в надежде на случайное подаяние. Никому не придет в голову искать в нищенке дочь благородного Ричарда Третьего, а если даже эта тайна и откроется, то наверняка жестокий Генрих Тюдор так возрадуется унижению наследницы своего злейшего врага, что никого не станет преследовать за то, что она еще жива, и удовлетворится ее жалкой ролью нищей.
Решившись на уход, Кэтрин начала собираться в дорогу, сознавая - отныне в Англии нет дома, который бы охотно ее приютил. Раньше юная графиня Хантингтон и помыслить не могла, чтобы в одиночку отправиться в дорогу даже в ближайшее поместье. Ее сердце трепетало от страха, когда слуги зимними вечерами рассказывали зловещие истории. Она приходила в ужас, слушая о кровожадных разбойниках, убивающих путешественников ради наживы. Ее страшили хозяева постоялых дворов, скармливающие постояльцам человеческое мясо, и мародеры, грабившие потерпевшие крушение корабли. Раньше Кэтрин казалось, что стоит ей выйти без надежной охраны за ворота поместья, так она тут же падет жертвой неизвестных злоумышленников. Теперь она не думала об этом - мысль о том, что она сама является источником смертельной угрозы для других людей, ужасала ее больше
Напоследок Кэтрин еще раз захотела увидеть своего мужа. Стараясь не шуметь, она отправилась в его спальню. Граф Хантингтон, утомленный ночным пиршеством спал непробудным сном, и его юная жена получила возможность довольно долго рассматривать его и прощаться с ним. Она, в самом деле, когда-то любила этого мужчину с увядшим морщинистым лицом, который теперь откровенно тяготился своим супружеством с нею. И он любил ее. Пусть их чувство было во многом незрелым и несовершенным, но оно действительно было в очень далекое, почти сказочное время, когда был жив ее отец, и одна радость сменялась другою, обещая наступление нового совершенного счастья. Теперь на месте цветущего сада их согласия лежало черное пепелище беды, их разлучило горе, разочарование, страх перед будущим. У Кэтрин щемило сердце при мысли о том, что им нужно расстаться.
Она нежно поцеловала спящего графа Хантингтона и тихо шепнула ему:
- Прощай, мой дорогой сэр Эшмуил. Отныне мое присутствие больше не потревожит тебя, и тебе больше нечего будет бояться моих могущественных врагов.
Кэтрин обладала той женской самоотверженностью забывающей о себе, которой впоследствии были посвящены самые проникновенные строки английской поэзии, приписываемые сразу трем знаменитым поэтам - Бомонту, Флетчеру и Вальтеру Скотту:
Пусть будет добр ко мне в пути Господь!
Надежды нет, что мне помогут люди.
И кто хотел бы женщиною быть,
Безумной, жалкой, любящей и верной?
Тем злее участь, чем светлей надежда,
За блага все - в ответ неблагодарность!
Подобное печальное настроение владело душой дочери Ричарда Третьего, когда, сжимая в руке фигурку святого Албана, она незаметно для всех выскользнула за ворота поместья Хантингтонов в пять часов утра. Ее дальнейший путь был больше покрыт мраком неизвестности, чем первое плавание корабля по необъятному океану. В последний раз она оглянулась при свете проясняющегося ночного воздуха на оставленный ею дом, где она была счастлива свои первые два года пребывания в нем, предчувствуя, что ей больше никогда не придется войти в него снова.
Ее взору предстал обширный, с большим залом, многочисленными комнатами и зимней гостиной каменный дом с фронтоном и с черепичной крышей. Он был окружен крепкой стеной, исправно защищающей от нежелательных пришельцев владение графа Хантингтона. У открытой стены был вырыт ров, от которого простиралась дорога к лесу. Усадьба была так велика, что ее внутренний двор вмещал в себя маслобойню и коптильню, пекарню, конюшню и яблоневый сад с цветником, где летом цвели лилии, лаванда, розмарин и розы. Маленькие домики слуг находились в отдельном дворе, неподалеку от главного дома.
Надеясь на защиту своего тестя - короля, граф Хантингтон перебрался из своего хорошо укрепленного родового замка в более уютную новую усадьбу и прижился в ней настолько, что не хотел переезжать из нее в другие свои владения. После Босвортской битвы у него было намерение вернуться в замок, но, как выяснилось впоследствии, против посягательств Генриха Седьмого его подданных не могла защитить никакая твердыня. Лорд Эшмуил отказался от всякой мысли о сопротивлении, и предпочел остаться жить в своем любимом имении, покорно дожидаясь предназначенную ему судьбу. Кэтрин тоже любила эту усадьбу. На всю жизнь ей запомнилось, с каким удовольствием она выбирала вскоре после свадьбы для своего нового жилища мебель, гобелены и фаянсовую посуду. Создание уюта в этом доме было в немалой степени ее заслугой. Особенно жалко ей было расставаться с большим парадным залом, где на высоких, украшенных цветочными гирляндами, галереях прятались многочисленные музыканты, и устраивались такие веселые танцы, что дамы и кавалеры полностью забывали о прошлом и будущем, от всего сердца наслаждаясь каждой минутой настоящего, внимая призывным звукам задорной музыки.
При воспоминании об этих счастливых днях у Кэтрин появился соблазн вернуться назад, но внезапно появившееся ощущение невидимого препятствия заставило ее остановиться. Ей лучше идти в полную неизвестность, чем позволить себе вернуться в дом невозвратного прошлого и допустить дальнейшее омертвение своей души, живя с человеком, который не желает видеть ее в живых.
Кэтрин еще раз оглянулась на дом, и, вздохнув, сделала первый шаг по дороге. Ее мысли все больше путались, горестные переживания, отдававшиеся страданием в груди, мешали ей думать о цели своего путешествия. Она пошла туда, куда вела ее дорога, все больше углубляясь в чащу леса.
Присутствие духа, с которым она держалась в поместье, решаясь на трудное испытание, постепенно покидало Кэтрин. Ею все больше овладевало горе при мысли о том, что она больше никогда не увидит людей, с которыми сроднилась за годы жизни в доме мужа, и охватывало отчаяние от сознания все увеличивающегося расстояния между ними. Дорога была настолько однообразной и пустынной, что Кэтрин казалось, будто она находится на одном и том же месте, только ноги и все тело ее устали от непрерывной ходьбы. Но девушка не могла присесть даже на минуту; стоило ей остановиться, как пронизывающий холод леденил ее до костей, смешиваясь с охватившим ее сердце ужасом от постигшего ее несчастья. Погода, как и судьба, так же была к ней немилосердной. Если солнечный теплый февраль походил на начало весны, то первый день марта принес с собой начало неожиданной стужи, которая к вечеру все больше увеличивалась. Кэтрин тщетно закутывалась в свой плащ, оказавшийся слишком легким для зимней непогоды; ее все больше шатало от усталости, не позволявшей ей легко идти по все увеличивающемуся на земле снегу.
Кэтрин на мгновение остановилась, и с молитвой возблагодарила Бога за то, что он послал ей это новое испытание. Она чувствовала, что ее сил хватит ненадолго для преодоления все больше возникающих трудностей, значит, ее надежда на скорую смерть и избавление от земных страданий была не напрасной.
К счастью, Кэтрин не представляла себе и десятой доли угрожающих ей опасностей в пути, иначе она тут же сочла свою дальнейшую борьбу за жизнь бессмысленной, остановилась бы и умерла на месте.
Новый королевский указ запрещал церковным приходам давать приют бродягам, к которым теперь принадлежала Кэтрин. Из-за нового жестокого закона погибло много беременных девушек, ставших жертвами соблазнивших их мужчин, и выгнанных родителями из дома. Женщине ставшей матерью, не будучи замужем, в суровую зимнюю пору отказывали даже в месте в хлеву. Подобная борьба с грехом видимых результатов не давала, и количество соблазненных девушек не уменьшалось. Каноник из Нормандии Роберт Монтжуа, совершающий паломничество в Кентербери к мощам святого Фомы Беккета, насчитал на своем пути около десятка застывших трупов изгнанных грешниц. Некоторые из них успели родить, и, прижимая к себе окоченевшие тельца своих младенцев, они остекленевшими глазами смотрели в хмурое зимнее небо, бывшее их последней надеждой. Каноника охватывал страх при мысли о будущем страны столь жестоко поступающей с собственной плотью и кровью, и он молился за нее, понимая, что землю, не защищающую и не питающую будущих матерей, ждет вырождение.
В снежной серой мгле, закрывшей небо, воздух быстро темнел, делая весь мир призрачным и зыбким. Наступила ночь, давящая своей холодной темнотой, а Кэтрин все еще шла на ослабевших ногах, невольно спасаясь от смерти, которую сама же искала. Инстинкт самосохранения против ее воли заставлял ее бороться за жизнь, от которой она отказалась. Кэтрин считала, что никому не нужна ее жизнь, которая приносит ей и близким ей людям беду. Однако стоило ей только утвердиться в этом мнении, как внутри нее появлялась некая властная таинственная сила, толкающая ее вперед. Тогда далекое, усеянное мириадами звезд, ночное небо казалось таким близким, словно оно спустилось на землю, а молчаливая музыка самой тишины вытесняла все отчаянные и горестные мысли усталой путницы. Чувствуя желание самого Бога видеть ее живой, Кэтрин подчинялась ему, упорно двигаясь по дороге, но она, обессиленная, в конце концов, упала бы в сугроб, если бы на ее пути не встретилась заброшенная хижина лесничего.
Ей повезло, в хижине находились остатки прелой соломы. Кэтрин зарылась в нее, и погрузилась в тяжелый сон, больше похожий на беспамятство.
Очнувшись, девушка увидела неясный свет, проникающий сквозь маленькое оконце похожей на каморку хижины. Кэтрин решила, что наступило утро, и немало удивилась тому, что свет постепенно начал исчезать, становясь все более приглушенным. Немного подумав, усталая путница поняла причину столь странного явления - в своем случайном приюте она проспала почти сутки. Ее измученная душа, не желая оставаться на этом свете, все больше звала Кэтрин в другой призрачный мир, попасть в который можно было и посредством сна. Кэтрин чувствовала себя союзницей своей души - ей все больше хотелось увидеть хотя бы тень своего отца, увидеть тех, кто окружал ее в детстве, и почувствовать, наконец, ласку своей рано умершей родной матери. Но тело не менее властно заявляло о своих потребностях, оно больше не сносило длительный голод. Кэтрин, не особо надеясь на успех, раскрыла свою полотняную сумку; удрученность духа сделала ее забывчивой, и она не помнила, положила ли она какую-нибудь еду, когда собиралась в дорогу. Но беглянка машинально сунула в сумку остатки своего последнего ужина в поместье Хантингтонов - Кэтрин вытащила кусок мясного пирога и два яблока.
Юная графиня, по доброй воле ставшая нищенкой, осторожно отломила ломтик пирога и заела его яблоком, - теперь каждая крошка этого нехитрого лакомства была для нее на вес золота. Набранный в ладони снег быстро таял, превращаясь в воду для питья, и Кэтрин, подкрепившись, немного возродилась к жизни. Ей пришлось оставить свой приют: холодная хижина очень мало годилась для жилья, и нужно было непрестанно двигаться, чтобы не окоченеть.
Через два часа Кэтрин набрела на небольшую деревушку, лежащую чуть в стороне от основной дороги. В окнах невысоких домов кое-где зажглись огни, приветливо манившие ее к себе. Кэтрин нерешительно смотрела на них - соблазн последовать их зову, был слишком велик. К тому же поднялся сильный ветер, а мелкий снег неожиданно сменился дождем. Кэтрин плутала по грязным деревенским улочкам, но стоило ей только постучаться в какой-нибудь дом и несмело попросить приюта, как она слышала обещание спустить на нее собак, подтверждаемое злобным рычанием мохнатых сторожей.
Кэтрин ничего не оставалось делать, как покинуть негостеприимную деревню и продолжить свой бесконечный путь. Ненастная погода, от которой она сильно страдала, в то же время была для нее великим благом, препятствующим дорожным грабителям и насильникам выйти на свой промысел. Так, дочь Ричарда Третьего избежала роковой для себя встречи, не представляя себе ни в малейшей степени ее ужасных последствий.
Она потеряла всякое представление о времени, когда измученная, забрызганная грязью добралась до города, носившего название Питерборо. Опоясанный кольцом стен, над которыми возвышались островерхие башни и шпили готических соборов, он царил над окружающей местностью. Башни, подъемные мосты на цепях, глубокий ров с водой, мощные неприступные стены как будто ожидали вражеское нашествие. Кэтрин ощущала, что даже она, слабая, уставшая от долгого пути женщина была для наглухо закрытого города неведомым врагом, от которого следует обороняться. Все же она упорно шла к нему, и город надвигался на нее своими мощными укреплениями и зубчатыми стенами. Нерадостное предчувствие, сопровождавшее Кэтрин, когда она шла по подъемному мосту, перекинутому через ров с мутной водой, не обмануло ее. Ее никто не ждал, никто не желал ее прихода, и большие чугунные ворота не распахнулись перед нею.
Начавшаяся оттепель помогла Кэтрин пережить ночь под открытым небом у выступа городской стены. Когда пробило шесть часов утра, стража впустила ее, вместе с караваном купца, накануне опоздавшего попасть в город.
Они вошли в ворота и оказались в узком кривом проходе под тяжелым сводом сторожевой башни. Его мощная железная перегородка - решетка была сейчас поднята. Путники прошли к внутренним воротам города, и, миновав их, вышли на узкую улицу, выведшую их на городскую площадь, слабо освещенную занимающимся рассветом. На площади возвышалось высокое здание с башней наверху - городская ратуша. Неподалеку от нее стоял собор святого Петра, выстроенный в двенадцатом веке. В этот ранний час площадь была немноголюдной; тишину в основном нарушали лай собак и гортанные крики петухов.
Накануне Кэтрин целый день ничего не ела. Как ни старалась она сберечь свои скудные запасы пищи, им неизбежно наступил конец. Кэтрин стыдилась обращаться за милостыней, но ее немного приободрил тот факт, что на паперти собора святого Петра стояло за подаянием много таких обездоленных, как она. Графиня Хантингтон, собравшись с духом, встала рядом с ними. Ее собратьев по несчастью вовсе не обрадовало ее появление, подаяние теперь давали скудно и неохотно.
При Генрихе Седьмом налоги и подати для английского народа росли каждый год; многие мелкие ремесленники и фермеры не выдерживали их и разорялись. По дорогам страны скитались все увеличивающиеся толпы нищих. Экономный Генрих Тюдор прекратил выдачу хлеба подданным в голодные годы и не освобождал от податей тех, кто пострадал от неурожая. Простой народ все с большей тоской вспоминал павшего в битве при Босворте Ричарда Третьего, и если бы последний король из рода Йорков каким-нибудь чудом воскрес и вернулся в Англию, много бы англичан сражалось за него, не жалея своей жизни.
Вожак нищих хотел было прогнать Кэтрин, но на лице девушки было настолько безысходное выражение муки, что этот черствый человек почувствовал к ней невольную жалость. Он остановился на полпути, и, недовольно ворча, вернулся на свое место.
Однако Кэтрин не довелось и часа простоять на паперти собора. Вскоре появилась городская стража, и принялась разгонять алебардами оборванную толпу, уныло обсевшую каменные ступеньки величественной лестницы. Главарь нищих пытался было уладить дело миром. Он кинулся к начальнику стражи и горестно запричитал:
- За что вы нас преследуете, добрый господин? Мы ничем не нарушаем порядок.
- Наш король в своей мудрости решил запретить таким оборванцам, как ты, появляться в общественных местах, и издал соответствующий указ, - ответил блюститель закона, не глядя на него.
- Неужели отныне просьба о милосердии - это преступление? - пораженно спросил нищий. Новый закон короля привел его в ужас - многие больные и немощные люди, бывшие под его началом, могли жить только милостыней, и лишение этого права обрекало их на бесконечные страдания и гибель.
- Вот именно, - подтвердил стражник, и глумливо добавил: - Шли бы работать, бездельники вы этакие.
- Добрый господин, если бы мы только могли это сделать, но наши немощи сильнее нас, - взволнованно проговорил нищий, показывая, что у него только одна нога.
- Если пораскинуть умом, то и с одной ногой можно найти себе дело, - философски заключил стражник, и фамильярно схватил Кэтрин за плечо: - А вот этой красотке ничего не нужно делать, чтобы стать обеспеченной на всю свою жизнь. Право, милочка, ты так хороша собой, что вполне смогла бы устроиться на содержание к какому-нибудь лорду, а не торчать тут без толку с этими пропащими. Если пойдешь в караульню к моим ребятам, то мы тебя не обидим, - закончил он, грубо ощупывая ее тело.
Кэтрин посмотрела на него как слепая, и до охранника дошло, что девушка не в себе. Кэтрин словно несла за собой тень своего несчастья, и от ее взгляда по спине начальника стражи прошел мороз от непонятного испуга. Разочаровавшись в своем стремлении получить удовольствие, стражник ругнулся, и сердито обратился к главарю нищих:
- Значит, ты меня понял - заниматься нищенством и бродяжничеством строго запрещается. Если ты и твои люди снова начнете просить милостыню, то вас отстегают плетьми до крови. Попадетесь во второй раз, забьют в колоду и отрежут одно ухо, а на третий раз - продадут в рабство. Если же не найдется никого, кто захотел бы купить вас, вы будете повешены по закону.
- А нельзя ли это сделать прямо сейчас? - вдруг спросила его Кэтрин.
- Что сделать? - не понял ее начальник стражи.
- Можно меня повесить прямо сейчас, ведь я нищенка? - повторила свой вопрос Кэтрин. При этом такая неистовая надежда на этот роковой исход появилась в ее глазах, что начальник стражи окончательно уверился в том, что перед ним полоумная.
- Ступай отсюда, дурочка, и поскорее, - закричал стражник, суеверно боясь, что несчастье этой девушки накроет его самого. Он грубо сунул ей в руку медную монетку, и зло сказал: - Вот тебе пенни, и чтобы я тебя здесь больше не видел.
Его подчиненные, больше ничем не сдерживаемые, принялись рьяно разгонять нищих, и Кэтрин, чтобы избежать удара алебардой, принялась бежать по лабиринту городских улочек, сама не зная, куда и зачем. Она блуждала три часа, прежде чем запах свежевыпеченного хлеба, доносившийся из пекарни, напомнил ей, что у нее есть возможность купить себе хотя бы одну булку. Кэтрин принялась шарить в кармане своего плаща в поисках пенни, которое ей дал начальник стражи, и ужаснулась, обнаружив, что эту монетку у нее украли.
При этом новом несчастии Кэтрин застыла, не представляя себе, что ей дальше делать. У нее, правда, была одна ценная вещь - алмазный крестик на шее, подаренный ей женой отца, королевой Анной Невилл, но даже самый лютый голод не мог заставить Кэтрин расстаться с этой памятью о ее приемной матери, она поклялась себе умереть вместе с ним.
Чуть помедлив возле пекарни, издающей соблазнительный аромат, бездомная дочь Ричарда Третьего устало пошла по дороге, обещающей ей только новые лишения. Но Божье милосердие проявило себя даже в тюдоровской Англии. Кэтрин скоро набрела на францисканский монастырь, в ворота которого входили бесчисленные паломники по святым местам. Это было весьма кстати для Кэтрин - силы полностью покинули ее, и следующую ночь она бы уже не пережила без надежного крова.
Но радость дорожных скитальцев, обретших приют, была преждевременной, их привечали неохотно. Монахи - францисканцы ощущали недовольство наплывом нуждающихся в христианском милосердии: они ворчали, что в тяжелое время при такой толпе паломников им самим придется голодать. И, хотя людей было в этот день больше, чем прежде, они решили не увеличивать количество еды, и внесли в длинный монастырский зал, предназначенный для богомольцев, обычный котел с дымящейся пшенной кашей.
Толпа бедняков, движимая неудержимым животным желанием насытиться, кинулась к вожделенному котлу, возникла давка. Кэтрин, приученая своим отцом, прежде всего, заботиться об окружающих ее людях, а потом о самой себе, стояла в стороне, терпеливо дожидаясь возможности получить свою порцию пищи. Усвоенное ею благородство поведения не позволяло ей расталкивать больных и детей, нестерпимый голод не мог заставить ее это сделать.
Когда толпа понемногу начала рассеиваться Кэтрин решилась подойти к столу. Но ее ждало разочарование - котел был пуст, ей ничего не досталось. Кэтрин больше не удивлялась новому лишению, она даже увидела в нем новое доказательство Божьего милосердия к ней. Со своим головокружением она уже смирилась с муками голода, жизнь постепенно, но неуклонно покидала ее. Так же медленно, но верно она покинет земной мир, и скоро исполнится ее заветное желание соединиться со своим умершим отцом. Ее стремление к скорой кончине не соответствовало христианской морали, однако Кэтрин утешала себя мыслью о милосердии Творца, который в своей мудрости наверняка увидел, что ей нет места в Англии, находящейся под владычеством убийцы ее отца Генриха Тюдора, и он не предаст ее суровому осуждению.
Из длительного полузабытья ее вывело чье-то прикосновение. Кэтрин открыла глаза и увидела перед собой монаха неопределенных лет, который протягивал ей деревянную миску с дымящейся похлебкой и ломоть хлеба. Видя кротость и безропотность молодой девушки, он сжалился над нею и поделился собственным ужином. Кэтрин беспомощно смотрела на доброго самаритянина, не решаясь принять столь необходимое ей подношение из его рук, на которое она утратила всякую надежду. Но добросердечный монах так настойчиво предлагал ей еду, что Кэтрин не могла ему отказать. Дрожащими руками она взяла миску и хлеб, попросив своего благодетеля:
- Отец мой, пожалуйста, не смотрите на меня. Я так давно не ела, что могу оскорбить ваш взор своим невоздержанием.
Тактичный монах повернулся спиной к ней и ушел, а Кэтрин, с трудом сдерживаясь, чтобы не проглотить гороховую похлебку одним глотком, начала быстро есть, проливая при этом слезы. Она плакала, чувствуя невыразимую благодарность к пожалевшему ее человеку и невозможность достойно вознаградить его за благодеяние.
Немного придя в себя, Кэтрин решила найти монаха и хотя бы словесно поблагодарить его за угощение. Уже в коридоре она сообразила, что ей будет нелегко найти нужного человека в бесконечных темных переходах монастыря, и посетовала на свою недогадливость, помешавшую ей поинтересоваться его именем. Девушка упорно продолжала блуждать, надеясь на удачу, но с каждой минутой ее надежда таяла.
Длинный коридор освещался редкими масляными лампами, дающими весьма неясное представление проходящим по нему людям, где они находятся; никаких указателей не было в помине. Те монахи, которые встречались ей, по-видимому, давали обет молчания, поскольку, не отвечая на ее вопросы, проходили мимо нее подобно безгласным призракам. Интерес к Кэтрин проявляли только крысы, смело шныряющие ей под ноги от сырых каменных стен, что заставляло ее испуганно вскрикивать. Монастырский лабиринт начал казаться Кэтрин черной бесконечной рекой неизвестности, намеревающейся выбросить ее в жизнь, о которой она не имела ни малейшего представления; его стены были естественной преградой ее устремлениям, мешающей ей найти свой путь из тупика.
Приближающиеся звуки двух голосов заставили ее невольно спрятаться в углу лестницы, а знакомое имя привлекло ее внимание к разговору.
- Так вы говорите, отец эконом, что советник бывшего короля виконт Лавелл находится сейчас в гостинице "Белый Лев"? - задумчиво произнес один монах, проходя мимо Кэтрин.
- Да, отец настоятель, и мэр велел сказать мне, чтобы вы не вздумали давать ему убежище, когда на следующее утро городская стража явится его арестовывать, - почтительно ответил его собеседник.
- Интересно, почему мэр решил, что мятежник явится к нам, - недовольно проговорил аббат.
- "Белый Лев" находится совсем близко к нашему монастырю, за шесть улиц к югу отсюда... - принялся объяснять эконом, и их голоса по мере удаления становились все больше неразборчивыми.
Подслушанный разговор заставил Кэтрин забыть обо всем, кроме мысли о том, что она должна предупредить друга своего отца о грозящей ему опасности. Проследив путь двух францисканцев, Кэтрин нашла выход из монастыря. Через полчаса она уже бежала по городской улице, твердя про себя только два слова: "Белый Лев", "Белый Лев". Случайный прохожий любезно подсказал ей нужное направление, и вскоре девушка стучала в дверь комнаты, которую занял виконт Лавелл вместе со своими слугами.
Дверь ей открыл сам виконт Лавелл, отправивший своих слуг присмотреть за лошадьми. Его лицо просияло при виде Кэтрин, и он радостно воскликнул:
- Моя госпожа, наконец-то я встретил вас! Вне сомнения сама Матерь Божья направила вас ко мне. Почему вы покинули свой дом, зная о моем горячем желании побеседовать с вами?
- В день вашего приезда, милорд, я поняла, что несу гибель окружающим меня людям, - смущенно ответила Кэтрин. - Вам лучше, чем кому бы то ни было известно, как мой муж болезненно переживал мое присутствие в его доме. Я больше не могла злоупотреблять его добротой, и сочла, что если мне суждено погибнуть, то лучше будет, если я погибну одна, не вместе с близкими мне людьми. Останься я в доме Хантингтонов, то в лучшем случае моя жизнь быстро угасла бы, отравленная упреками лорда Эшмуила в том, что я навлекла на него величайшую беду для благородного человека - немилость короля; а в худшем случае со мной и с ним власти расправились бы, как прежде с моими родственниками.
Речь Кэтрин вызвала восхищенное изумление у виконта Лавелла. Именно так в подобной ситуации мог говорить и действовать ее великодушный отец, и сэр Френсис поразился той духовной близости, которая существовала между ними. Общение с Кэтрин немало утешило его, и даже смягчило в нем боль от потери обожаемого монарха. Желание Лавелла защищать дочь Ричарда Третьего еще больше возросло, и он убежденно произнес:
- Забота о вашей безопасности - это прямая обязанность графа Хантингтона, и он позорит сам себя, когда ропщет на свою участь. Но если лорд Эшмуил настолько труслив, что потерял всякое право называться мужчиной, то я беру вас под свою опеку. Вам стоило только поговорить со мною, и вы покинули бы поместье под моей охраной.
- Но, сэр Френсис, вам самому грозит серьезная опасность, нужно бежать отсюда без промедления, - в волнении сказала ему Кэтрин. - Властям известно, что вы остановились в этой гостинице и рано утром городская стража явится сюда, чтобы арестовать вас.
Лицо виконта Лавелла омрачилось при этом известии.
- Наверняка на меня донес подлый граф Хантингтон. Простите, госпожа, у меня язык не поворачивается назвать его вашим супругом, - сердито произнес он.
- Зачем же вы задержались так долго в Кембриджшире, сэр Френсис, если вы догадывались об опасности быть схваченным? - в недоумении спросила его Кэтрин.
- Мы искали вас, моя госпожа. Я бы не смог со спокойной душой отправиться на тот свет и сказать вашему отцу, что я оставил вас, его единственную дочь, в бедственном положении и без всякой поддержки, - прямо заявил ей виконт Лавелл.
Безграничная преданность собеседника тронула Кэтрин до глубины души, но она принялась уговаривать его предоставить ее судьбе и больше не заботиться о ней.
- Я погибшее существо, сэр Френсис, и вы ничем не сможете мне помочь, и только навредите себе самому, - говорила она ему, и непритворная тревога выражалась на ее лице. - Новый король непременно покарает всякого, кто осмелится помогать мне.
- У меня настолько длинный список прегрешений перед Тюдором, что вряд ли ваше спасение, госпожа Кэтрин, добавит еще хоть одну пытку к тому поучительному приговору, который он приготовил для моей особы, - насмешливо фыркнул виконт Лавелл, выражая полное презрение к личности нового короля Англии. - Не может быть речи о том, чтобы я вас покинул. Пока я не доставлю вас в одно надежное укромное место в Херефордшире, вы, госпожа, будете главной моей заботой. Лучше всего было бы привезти вас к вашей тете, герцогине Маргарите Бургундской, но сейчас это опасная затея и я не хочу рисковать вами. Тюдор издал закон, по которому лица знатного происхождения могут покидать Англию только с его личного разрешения. Ослушники объявляются государственными преступниками и подлежат смертной казни. И после этого он еще смеет называть нашего короля Ричарда безжалостным тираном!
Кэтрин засмотрелась на красивое энергичное лицо Френсиса Лавелла и почувствовала желание ехать за ним хоть на край света, так он был хорош собой.
- Хорошо, сэр Френсис, я последую за вами, поскольку моя безопасность заставит вас еще больше заботиться о собственной - уступила она. - Только давайте быстрее покинем эту гостиницу и постараемся укрыться как можно более надежно.
- Внизу могут быть шпионы. Госпожа, вы не побоитесь спуститься по веревке из окна? - обеспокоенно спросил ее виконт Лавелл, глядя на усталое и изможденное от многих лишений лицо Кэтрин. - Как только мы вырвемся из Питерборо, я при первой возможности дам вам отдохнуть.
- Я никогда не делала этого, но если это нужно, то попытаюсь, - нерешительно улыбнулась Кэтрин.
- Постарайтесь, - попросил ее виконт Лавелл, поднимая окно быстрым движением своих сильных рук. Он умело закрепил конец веревки на подоконнике, и первым спустился на землю где и стал дожидаться девушку. Спуск по веревке оказался не таким страшным, как это прежде представлялось Кэтрин, и она вполне успешно преодолела большую часть пути. Виконт Лавелл ловко подхватил ее, когда ее ослабевшие руки почти разжались от волнения, и довольно быстро отыскал своих вышколенных и преданных слуг.
Ночная темнота давила Кэтрин, усиливая ее представление об окружающем городе как о ловушке, в которую она попала вместе с преданными ей людьми. Впереди их ожидало гораздо более страшное испытание, чем тайный уход из гостиницы, им предстояло уговорить городскую стражу открыть в неурочный час ворота и выпустить их из города. Стражники равно могли как выполнить их просьбу, так и выдать их за вознаграждение, как подозрительных лиц, наместнику Генриха Седьмого. Но все равно, Кэтрин сохранила благодарное воспоминание об этом городе с высокими стрельчатыми окнами за то, что он подарил ей чудесную встречу с виконтом Лавеллом. Ей было жаль покидать его. Сквозь угрожающую тесноту его стен ей чудился другой город - светлый, солнечный, созданный для любви и счастья.
На этот раз им повезло, стражники сочли достаточным вознаграждение, предложенное виконтом Лавеллом, и беглецы покинули Питерборо. Через час они остановились отдохнуть в придорожной харчевне, и утром виконт Лавелл снабдил Кэтрин купленной им для нее более удобной и теплой одеждой. Они поехали дальше на север по утоптанной дороге с глубокими колеями, постоянно наблюдая одну и ту же картину: после необъятных лесов или пустых полей от селения к селению им открывался или замок с церковью и крестьянскими домами или монастырь.
В пути виконт Лавелл начал мечтать о том, что когда он доставит Кэтрин в Бургундию, герцогиня Маргарита сможет устроить такой брачный союз своей племянницы с могущественным вельможей, который будет постоянной угрозой для Тюдоров. Дети леди Кэтрин, прямые потомки Ричарда Третьего обязательно отомстят Генриху Седьмому за гибель своего деда и вернут былую власть Йоркам.
Кроме упоения сладостными мыслями о грядущем справедливом торжестве над врагами, виконт Лавелл немало тешился обществом самой Кэтрин. Разговаривая с нею, он ощущал незримое присутствие самого короля Ричарда, - своей натурой, чертами характера, сердечностью и душевной широтой его дочь настолько походила на него, насколько женщина может быть похожей на мужчину. Внешне Кэтрин пошла в свою мать, и все же в ее облике было нечто от обожаемого виконтом Лавеллом Ричарда Третьего - взгляд. Кэтрин смотрела на людей точно так же, как последний король из рода Йорков - прямо и открыто, тая в глубине глаз ласковую приветливость и доброжелательность. Иллюзия была настолько велика, что виконт Лавелл порой забывался, глядя в глаза своей спутнице, и на полном серьезе обращался к ней как к своему потерянному венценосному другу.
Кэтрин оттаяла душой, путешествуя в сопровождении одного из самых верных сторонников своего отца. Она повеселела, взбодрилась и даже начала смеяться шуткам неугомонного виконта Лавелла, постепенно забывая притеснения, испытанные ею в доме графа Хантингтона.
Приподнятое настроение владело маленькой путешествующей компанией вплоть до того момента, когда они подъехали к городку Суофрем. Возле основного перекрестка дорог, одна из которых вела прямо к Лондону, они были вынуждены задержаться - толпа сгрудилась возле помоста - выступал городской глашатай. Горожан и крестьян с окрестных деревень прибывало все больше, и не было возможности ехать дальше. Почти на всех лицах отражалась надежда услышать хоть какие-то утешительные новости. Люди уже устали терпеть бедность и бесконечные лишения, которые со временем не только не исчезали, но еще больше увеличивались.
Наконец, через полчаса на помост поднялся с неприступным видом городской вестник, и, развернув свиток, принялся громко читать:
- Наш благословенный король Генрих Седьмой приказывает сообщить своим верным английским подданным, что в результате расследования парламентской комиссии обнаружены новые злодеяния узурпатора герцога Глостера. По его приказу в тюрьме Тауэра был незаконно убит несчастный герцог Георг Кларенс, и была отравлена его супруга герцогиня Глостерская леди Анна Невилл. Падите на колени, добрые люди, и возблагодарите Бога за то, что он дал нам истинного короля, избавившего Англию от ужасного злодея.
Толпа покорно, но, не проявляя никаких иных эмоций, опустилась на колени и пробыла в таком положении несколько минут. Кто-то тупо заметил:
- Хорошо, что на сей раз не объявили о введении новых налогов.
Кэтрин казалось, что она видит самый кошмарный свой сон. Ее отца обвинили в чудовищных преступлениях, и все приняли это как должное, никто не возмутился и не стал протестовать. В ее сердце снова возникла та острая, мешающая дышать боль, которая появилась в ее груди при известии о поражении и гибели ее отца. Кэтрин кинулась в слезах к виконту Лавеллу, не менее подавленному, чем она. Сквозь рыдания она плохо воспринимала его слова утешения, и все же некоторые его слова, особенно о муже, который якобы должен помочь отомстить убийцам ее отца так удивили Кэтрин, что она даже забыла о своих переживаниях и изумленно спросила:
- Что за странная фантазия овладела вашим воображением, сэр Френсис? Как муж может мне помочь в опасной борьбе против Тюдоров, если он знать меня не желает из-за опасения вызвать их недовольство?
- Я говорил не о лорде Эшмуиле, этой трусливой крысе, которая побоялась хоть как-то защитить Вас, а о вашем новом супруге. Вам следует развестись с графом Хантингтоном и выбрать себе в мужья человека чести, согласного выступить против убийц истинного короля, моя госпожа, - чуть нетерпеливо объяснил виконт Лавелл. - На свете найдется немало благородных принцев, готовых связать с вами свою судьбу и отобрать английский трон у низкого захватчика, купившего себе победу ценой предательства других изменников.
- Но эти устремления приведут к новой войне и появятся новые жертвы! - взволнованно проговорила Кэтрин. - К чему все это, сэр Френсис? Месть все равно ничего не изменит и не вернет мне отца.