Так получилось, что с Тезеем мы познакомились и сдружились еще в Василисе, несколько лет назад, задолго до начала нашей службы. Тогда стояла чудесная теплая и сухая осень - середина октября, окрасившая деревья в золото и медь. Мы всем семейством вернулись в столицу из Кленова, где провели половину весны и целое лето. По осени в столице начинался сезон балов и приемов, в том числе и в императорском дворце. Балы и приемы устраивались едва ли не каждый день. И конечно, Кленов приглашали на все. И на большинстве приемов родители демонстрировали меня: единственного сына и наследника рода. А мне, соответственно, демонстрировались многочисленные отпрыски других знатных семейств - в основном барышни, с определенными матримониальными целями, однако и юношей хватало - будущих князей, пресветлых витязей и прочая, прочая, прочая... Конечно, многих я знал и раньше, но с большинством их всех этих сверкающих мальчиков и фарфоровых девочек мне было скучно. Того же Теодора Иву я на дух не переносил в то время. Единственным моим приятелем был Петр Граб - младший сын князя Граба. Он круглый год ошивался в столице, собирал всевозможные сплетни (в основном о молодежи) и слухи (большая часть из которых была не более чем городскими легендами). С Петром нас объединяло одно: страсть к хорошей поэзии и старинным книгам. А так, над нами тихо потешались: я с детства был бледный и худой, а Петр - румяный и полный. Смотрелись рядом мы забавно.
И вот, на одном из вечеров, который устраивали, кажется, Ивы, расслабленные несколькими бокалами вина, мы с юным Грабом отползли на галерею, опоясывающую необъятный бальный зал и уединились в тени огромного разлапистого куста, торчащего из бочкообразного горшка. Там, как нельзя кстати, приютилась удобная тахта и стоял изящный круглый столик.
- Еще чуть-чуть и надо будет уползать отсюда, - плюхнувшись на тахту, заявил Петр.
- Какие-то планы на вечер? - поинтересовался я.
- Не то слово, - просиял толстяк - сегодня в "Пьяном Кипарисе" поэтический вечер.
- О! Вино рекой и драки между дрянными поэтами?
- Можно подумать хорошие поэты не дерутся - рассмеялся Петр.
- Хорошие поэты убивают на месте, - фыркнул я.
- Цитируешь Лепида Тиса? - восхитился Граб - Кровавый мастер слова, знал толк и в хороших стихах и в хладнокровном убийстве...
- Всего неделю назад закончил читать его мемуары, - закивал я. - некоторые фразы еще не успели выветриться из головы... а некоторые не выветрятся никогда.
- Ну, - Петр развел руками - Во всяком случае, драк не планируется, а вино рекой - гарантированно. Говорят наследник Маков - настоящий гений.
- Маки? Кажется, Старый Хрен где-то здесь ошивается, - князя Мака все за глаза звали Старым Хреном. Не то, чтобы он был старым, но на фоне цветущих белокурых Маков Диомед Мак казался каким-то совершенно увядшим. Вечно ходил весь в черном, с плотно сжатыми губами. Только глаза были яркими, золотистыми. Он немного хромал, вид всегда имел недовольный - прямо как князь Хрен из детских сказок. На самом деле сказка про Старого Хрена была совсем не детская, и "взрослый" ее вариант полный жестоких и эротических деталей я утащил из древней библиотеки Кленов еще будучи подростком. Но, увы, наш Старый Хрен, а точнее славный князь Диомед Мак жестокими и эротическими подробностями своей жизни похвастать не мог: он был скучным занудой в чине друнгария.
- Старый Хрен считает своего отпрыска никчемным и на эти идиотские выставки достижений княжеской селекции не берет... - просветил меня толстяк Граб.
- О да, тут действительно чувствуешь себя как на выставке породистых животных...
- Или редких растений... - мы с Грабом дружно рассмеялись.
Мы выскользнули из дворца незаметно, через черный ход, ведущий с кухни, и сразу же окунулись во влажный полумрак ночной Василисы. Прохладный осенний воздух бодрил. Нам с Петром были по душе неторопливые пешие прогулки и в тот вечер мы решили не изменять привычке, благо до "Пьяного Кипариса" было всего пятнадцать минут. Граб насвистывал что-то фривольное. Я задумчиво молчал. Петру Грабу несказанно повело. Он был студентом Василиского Университета и почти круглый год проводил в столице. Его ждала блестящая карьера ученого - и пусть она была не столь сверкающа как карьера витязя Империи, но... она была такой мирной, такой вальяжной и безопасной! Я завидовал ему. Даже если я был не здоровым высоким худощавым юношей, а горбатым карликом с остеопорозом меня все равно, как наследника князя посалили бы на коня, выдали в руки саблю и отправили куда-нибудь воевать. Поэтому не видеть мне Василиского Университета. Хотя, казалось, какой из меня вояка? Ненавижу всех этих блестящих дуболомов и их высушенных командиров, которые, все как один, похожи на ни к ночи помянутого Старого Хрена. А столица-столица! Ты так прекрасна...
- Эй, не проскочи мимо! - весело окликнул меня Петр. И правда: я так задумался, что чуть не прошел мимо неприметного входа в "Пьяный Кипарис".
Перешагнув порог, мы с Грабом оказались в почти полной темноте. Тут надо было знать: впереди четыре ступеньки и короткий коридор. Потом еще дверь. За ней - небольшое вытянутое скупо освещенное помещение, где нас встретил приветливой улыбкой старый знакомый - Архип Клевер. Этот простоватый, лысоватый коренастый мужичок с деловым видом заявил:
- А вот и вы! Вечер уже начался. Вы пропустили выступление Дениса Ольхи.
- Ну и бес с ним! - отмахнулся Петр. - Мы хотели услышать Тезея.
- Ну так поспешите.
И мы поспешили. Зал находился совсем в подвале. Туда вела лестница. В большой, но забитый битком квадратный зал с зарешеченными маленькими окнам под высоким сводчатым кирпичным потолком. Множество простых деревянных столов, множество людей и целое море вина. Еще тут был бар и сцена - небольшой помост на который сейчас поднимался невысокий белокурый юноша. Это был Тезей Мак. Он смущенно улыбнулся и проронил:
- Я готов.
Он сказал это тихо, но волшебство (как же без него) разнесло мягкий голос по всему залу. И почти сразу все разговоры смолкли, и перестало звенеть стекло бокалов. А Тезей так же спокойно и удивительно нежно произнес:
- Милый враг, не суди сурово, ты по-прежнему снишься мне. Ты приходишь во сне и снова нежно водишь ножом по спине...
- Неплохо - шепнул я Петру, когда Тезей закончил читать первое стихотворение и ловил теперь радостные выкрики и аплодисменты.
А мы пока спустились в зал. И я не отрывал глаз от Тезея Мака. Он был прекрасен. И прекрасны были его стихи. И вот, когда зал просил Тезея прочесть еще одно свое произведение, юный Мак поднял руку и сказал:
- Друзья! Еще одно, и все. Но, знайте, оно может вам не понравиться. Недавно я услышал одну старую легенду, и она так понравилась мне, что я не мог не написать...
Тёмной ночью безлунной, но звездной,
Когда холод хрустит на губах,
Шел по улице, в полночь безлюдной,
Одинокий и пьяный монах.
Шел, кривились в глазах переулки,
Подворотен черные рты,
В них шаги бесконечны и гулки,
Преисподней мелькают хвосты.
Но монах шел, беспечен и весел,
Смел от пива и веры в Христа,
Крест аршинный на шею повесил,
Тот сиял как на небе звезда.
Видит вдруг - в луже нежится месяц,
Ухмыляясь, чистит рога,
И опешив от этих нелепиц
Наш монах стал трезвее слегка.
Месяц, тихо в воде бултыхаясь,
Света бледного дергал нить,
Пред монахом смеясь и кривляясь,
Он пытался куда-то уплыть.
Месяц в небо взлетел, словно птица,
Заблестели во тьме светлячки,
А монах начал тихо молиться,
Когда вдруг затрещали сверчки.
Мир наполнился звуком и цветом,
Стало жарко, запахло весной,
Шла к монаху прекрасная дева,
Источавшая ярость и зной,
Обнажена, смугла и высока,
По-кошачьи мимо прошла,
Как предвестница страшного рока,
На прощанье рукой повела.
Рухнул месяц, и в луже скрылся,
Вновь беззвучно сгустилась тьма,
А монах в истерике бился,
От того, что сошел с ума.
Не знаю от чего, но когда Тезей неторопливо, мягко и нежно читал этот последний стих, я словно погрузился в сон. Я грезил наяву и когда голос Мака неожиданно резко произнес "затр-рещали сверчки" я на мгновение вообще утратил ощущение реальности. Передо мной предстала эта прекрасная знойная и хищная незнакомка. Я встретился с ней глазами. В них была непроглядная чернота, и только голос поэта "...рухнул месяц и в луже скрылся..." вернул меня из этой черноты обратно. Сердце бешено колотилось. А Тезей, поклонившись публике, сошел с помоста и направился к нам.
- Кого это ты привел, Граб? - немного насмешливо поинтересовался юноша.
- Знакомься Тезей, это Глорий Клен, сын пресветлого князя Клена.
- Ого! - Тезей плюхнулся на свободный стул за нашим столиком. И без намека на пунцовость щек поинтересовался - Кто-нибудь угостит барышню вином?
- Боюсь, что для того чтобы мы с Кленом считали тебя барышней тебе и Бахусу придется немало постараться, - рассмеялся Петр.
- А Вы что молчите, Глорий Клен? - с неожиданно серьезным тоном обратился ко мне Тезей - Как Вы думаете, похож я на барышню?
- Я думаю, что вы очень симпатичный и талантливый юноша, - осторожно заметил я.
- И?..
- И вы совершенно не похожи на барышню, к моему величайшему удовольствию! - закончил я, не сумев сдержать улыбки. Тезей же лукаво сверкнул глазами и ехидно осведомился:
- Если для того, чтобы доставить Вам величайшее удовольствие надо быть симпатичным и талантливым юношей, то я согласен, - и Тезей мне подмигнул.
- Все, кончайте эту античную педерастию! - воскликнул Петр Граб, стукнув кулаком по столу - Еще вина на этот столик!
- Ничего ты, Граб, не смыслишь в "изысканном грехе", - вздохнул Тезей.
Вечер тонул в безудержном пьяном веселье. Расталкивая стоящих, задевая стулья сидящих и неразборчиво при этом извиняясь к нам, решительно и прямо, как полет арбалетного болта шел еще один поэт - Денис Ольха. Кучеряво-светловолосый и зеленоглазый.
- Твое первое с подражанием Лепиду Тису - было просто великолепно, - вкрадчиво произнес он вместо приветствия, подойдя к нашему столику и положив руки на плечи сидевшего к нему спиной Тезея. Тезей расплылся в улыбке и обернулся:
- Привет, присаживайся.
- С удовольствием! - воскликнул Денис и серьезно пробуравив нас с Грабом взглядом добавил - Доброй вам ночи, негодники.
Потом он обошел стол, выцепил откуда-то стул и водрузил на него свой зад. Денис был высок и гибок, на лицо не очень привлекателен: слишком грубые крупные черты лица.
- Предлагаю выпить, - сказал он.
- За старика Франциска? - хитро прищурившись, уточнил Тезей.
- За старика, - расплылся в улыбке Денис. Он всегда предлагал выпить за старика Франциска, под которым подразумевал одного веселого хелемского поэта и разбойника, бесследно сгинувшего лет триста назад.
Подняв бокал Денис торжественно продекламировал:
- Пока Земля еще вертится, пока еще светит Луна, дай пьяному проветриться, а трезвому - выпить сполна!
И мы выпили, окончательно утопив вечер в веселье.
Я проснулся тогда с тяжелой головой и не в своей кровати, мучительно пытаясь вспомнить, что же меня привело в эту постель и что это за постель. Я с трудом разлепил глаза и огляделся. Это была огромная пустоватая спальня какого-то дворца. В окно лилось веселое золото полуденного солнца. Скрипнула дверь, и в спальню вошел Тезей. Он был до отвращения свеж.
- О, ты уже проснулся! Я думал будить тебя.
- Ох, я во дворце Маков? Почему я здесь?
- Не помнишь? - усмехнулся поэт и картинно потер руки - Теперь я такого насочинять могу! Например, что ты был так очарован моей... моим... как бы это сказать, чтоб прилично звучало?! Моим творчеством, вот. И решил продолжить знакомство в более интимной обстановке.
- Я, кажется, что-то припоминаю - нахмурился я, судорожно пытаясь вспомнить антипохмельное заклинание. - С нами ведь Граб увязался.
- Ну да, втроем веселее - рассмеялся Тезей, - мы отправились ко мне, и... вот... потом ты уснул, Граб уехал, а я подумал, что нехорошо тебя отправлять в таком виде домой и оставил здесь в своей постели.
- Так я уснул?
- А у тебя какие-то другие воспоминания? Они приличные? - оживился Тезей.
Я прикрыл глаза. Нужное колдовское плетение наконец-то вынырнуло из глубин моей памяти. Голова моментально прояснилась, и я нашел в себе силы расплыться в легкомысленной усмешке:
- Может быть это не воспоминания, а просто пьяные сны. В любом случае они так смутны и неопределенны, что не стоит о них и вспоминать.
- Как скажешь, - пожал плечами Тезей.
Гостеприимство юного Мака не знало границ. Я принял душ, а потом Тезей не только накормил меня завтраком, но и напоил великолепным сольтарским кофе. Из дворца Маков я вышел таким бодрым и свежим, словно вчера и не пил. Однако на душе было тревожно. Скоро начнется моя служба. Время стремительно утекало, и я вдыхал последние глотки вольного и порочного воздуха Василисы. Этот воздух кружил голову и сводил с ума - как же иначе, когда тебе вот-вот исполниться семнадцать?