Бывают истории настолько древние, что напоминают остов доисторического животного - плоть истлела напрочь, обнажив ослепительную белизну причудливых позвонков, оставляя безграничный простор для воображения исследователей. Библейский сюжет о Давиде и Голиафе из их числа. Что можно утверждать наверняка спустя тысячелетия? Общеизвестно, к примеру, что произошёл поединок между исполином Голиафом и пастухом Давидом, что Голиаф был сражён метким выстрелом из пращи и так далее. Такова, во всяком случае, версия создателей Ветхого Завета. Только они, как не крути, а лица заинтересованные, потому что филистимлян среди них ни одного не было, сплошь иудеи. Так вот, имеется альтернативный взгляд на эти события, смею надеяться - более объективный, совершенно случайно мне стали известны кое-какие подробности, которыми я и хочу с вами поделиться.
Начнём с того, что всемогущий Яхве в порядке проведения программы поддержки избранного народа решил, что пришло время посрамить филистимлян. На это был целый ряд причин. К слову сказать, филистимляне к тому моменту заполонили собой всю Палестину, а у Яхве уже тогда созрела идея поселить там арабов, чтобы вдоволь наглумиться над ними. Опять же филистимляне не упускали случая поиздеваться над религией иудеев, называли Яхве сухим сморщенным сморчком, частенько поминали его имя всуе, для связи слов в предложениях с ненормативной лексикой, что вообще было из ряда вон. И более того, они позволяли себе усомниться в том, что вначале было Слово. Это очень обижало старика, он начинал плеваться огнём и желчью, сетовал, что вот она, людская неблагодарность - не знает пределов, стараешься для них, скотов, стараешься, создаешь, а тебе потом такие заявочки - не было, мол, ничего. В довершение ко всему неугомонные филистимляне повадились проводить теологические диспуты, в которых декларировали свои атеистические взгляды на устройство Вселенной, причём продолжали настаивать на доктрине материализма, что для Яхве было просто серпом по сердцу. И при этом филистимляне ещё имели наглость всё время в этих диспутах побеждать, так как в качестве главного аргумента использовали здоровенные кулаки Голиафа, которые легко позволяли угомонить любого, даже самого дипломированного крикуна-богослова.
Порешил тогда древний бог сразу двух зайцев одним махом прихлопнуть - и зарвавшимся филистимлянам нос утереть, и от Голиафа избавиться. Надоел, мерзавец.
И вот, как-то вечером к костру, у которого грелся порядком продрогший пастух Давид, подошёл усталый путник. Вид у него был довольно измождённый, было заметно, что пешком ходить он не привык, в пользу подобного предположения свидетельствовало также наличие двух огромных белоснежных крыльев. Крылья волочились за ним, напоминая парашют рассеянного диверсанта.
- Далёко путь держим? - меланхолично спросил Давид, не особенно надеясь на ответ. Настроение у пастуха было неважное. Уже несколько дней его одолевали пессимистически-суицидальные размышления о незавидности судьбы потомственного животновода. Здоровый образ жизни, простая, но очень полезная пища, хорошая наследственность позволяли надеяться, что протянет он никак не меньше сотни лет. И все эти предполагаемые сто лет ему предстоит перегонять отару с одного пастбища на другое, спать на голой земле, жрать вонючий сыр, периодически выбирая овечку посексапильнее, чтобы хоть как-то возместить недостаток общения с противоположным полом.
Да-а... Перспективы намечались весьма и весьма удручающие. Его рассуждения прервал тактичный кашель незнакомца.
- Кхе-кхе... Возрадуйся, о смертный! - внезапно возопил он (именно, что "возопил", потому что на обычный вопль это совсем не было похоже). - Ибо избран, чтобы стать орудием в руке Божьей!
Давид невольно поморщился - вздорный характер Яхве давно уже стал притчей во языцех, к тому же при слове "орудие" он явственно представил себя зажатым в могучей мозолистой руке наподобие бронзового молотка, которым собираются забить гвоздь. И, конечно же, он совсем не удивился. В то время пророков водилось как собак нерезаных, и мало кто из них мог удержаться от того, чтобы не припахать кого-нибудь из окружающих выполнять очередное божье поручение. Обычно их все посылали к Бую. Буй был праправнуком небезызвестного Ноя, он организовал для этих несчастных что-то вроде лагеря психической и социальной реабилитации. Занимались там обычно трудотерапией, что приводило к быстрому и, как правило, полному выздоровлению. Давид собирался уже привычно спровадить очередного Божьего посланника в нужном направлении, но вечерний посетитель оказался настырным. Это, как вы возможно уже догадались, был серафим, а они вообще существа очень настойчивые, и в способности достигать намеченную цель просто не знают себе равных. Серафим быстренько смекнул, что этого молодого иудея голыми руками не возьмёшь, подсел к нему поближе и тихонечко начал нашептывать Давиду на ушко. Периодически пастух удивлённо вздымал брови и произносил что-то вроде: "Неужели царём?", или: "Всемирная слава на все времена?", и тому подобное. Новая тактика принесла свои плоды - не прошло и десяти минут, как Давид опомнился и задал, наконец, вопрос:
- А что же я должен буду сделать, чтобы заслужить расположение твоего босса?
Серафим вначале замялся, потом всё же стал объяснять (он бы предпочёл сначала добиться согласия, а потом уже перейти к сути вопроса).
- Понимаете, - начал крылатый, - у филистимлян есть такой воин-переросток, урод, жертва акселерации и акромегалии, зовётся Голиафом. И ты, в общем-то, должен его того... Победить, короче. В честном бою, один на один. Высокие моральные принципы не позволяют нам самим марать руки о всяких там засранцев, поэтому приходится обращаться за помощью вот к таким, э-э-э, достойным людям, как вы, молодой человек.
Давид крепко задумался, затем спросил:
- А он действительно сильный боец?
Серафим помедлил в нерешительности некоторое время, но упомянутые выше моральные принципы всё же взяли своё, и он нехотя произнёс, доверительно перейдя на "ты":
- Это самый великий воин из ныне существующих. Но не забывай - на твоей стороне будет Бог! Мы не позволим грязному язычнику причинить тебе вред! Хотя сам понимаешь, всякое бывает. Поэтому помни: при любом исходе место в раю тебе, считай, обеспечено. Ручаюсь.
Давид посидел, поразмыслил. Если удастся победить, то, само собой, он будет осыпан разнообразными почестями и, скорее всего, до конца дней своих быть ему обеспеченным человеком. В случае же неудачи ему не придётся ждать добрую сотню лет, избавится равно как от повинности влачить донельзя жалкое существование, так и от необходимости накладывать на себя руки, рискуя заслужить вечное проклятие. Голиаф всё сделает за него. При любом раскладе, как не крути, Давид оставался в выигрыше.
- По рукам! - сказал пастух.
- Вот и ладненько, сразу бы так, а то голову морочил! - радостно затараторил повеселевший серафим. - Я тут кое-что для тебя приготовил, так, пустячок, ничего криминального. Вот это праща, с которой ты выйдешь против Голиафа. С виду обычная праща, но с небольшим сюрпризом. Просто из неё реже промахиваются. Нет, это вовсе не означает, что все снаряды из неё попадают в цель, это было бы нечестно с нашей стороны. Но вероятность того, что противник будет поражён, немного увеличена - приблизительно девяносто девять и девять десятых процента. А вот это специальные камушки для этой пращи. Осторожнее - они теплонаводящиеся. Вот эти, с красной полоской используешь только в крайнем случае, это разрывные. Смотри, кладёшь сюда, раскручиваешь, отпускаешь верёвочку... Бац! И всё, делов-то!
Молодой пастух с сомнением помял в руках грязный кусок кожи с пришитой к нему засаленной верёвкой, который ему пытались всучить, выдавая за чудо-оружие. В свете обрисованных серафимом будущих возможностей торопиться на тот свет Давиду уже не хотелось, хотелось отпущенный ему срок прожить на полную катушку, а предложенное оружие доверия почему-то не вызывало.
- А может, есть что-нибудь чуток посолиднее? - поинтересовался он. - Какой-нибудь меч, или копьё, на худой конец. Тоже с божьим благословением, а ещё лучше - отравленное. А то с пращей хорошо только на воробьёв охотиться.
Серафим наморщил своё кукольное личико, задумчиво почесал левое подкрылье.
- Во-первых, если ты к нему близко подойдёшь, -
сказал представитель Яхве, - он тебя прихлопнет как муху.
Во-вторых, не ты один такой умный, вначале обсуждался вариант с громовой ваджрой. Уже была предварительная договорённость с Индрой, назначили встречу. И что же ты думаешь? Сначала обнимались, заверяли друг друга в вечной дружбе, но уже через пару мгновений кто-то вспомнил старую склоку... И началось. Слово за слово, слово за слово... Аудиенция плавно переросла в мордобой, Индра схватился за ваджру - ох уж этот индуистский пантеон! Чуть что - сразу в рукопашную. И ведь ничему их жизнь не учит, ведь были же уже прецеденты, скажем, когда Гинешке после очередной разборки пришлось голову от слона пересаживать. Наш старик, впрочем, тоже в долгу не остался, начал молнии метать, тут он мастер. Ты бы видел, какой он возвратился! На лысине пламенеет след пятерни, из ноздрей искры валят вместе с клубами чёрного дыма, полбороды как не бывало. Вернулся и заявил, что ваджры теперь точно не будет, поэтому выкручивайтесь, говорит, как хотите. Вот мы и выкручиваемся. Но ты не дрейфь, праща надёжная, мы её вчера весь день испытывали в обстановке, максимально приближенной к боевой, и ни одного сбоя. В тех городках давно нужно было порядок навести, созрела, так сказать, историческая необходимость. А тут заодно проверили оружие в полевых условиях, хватило четырёх камушков, между прочим. Тех самых, с полоской. Ты, наверное, слышал - совсем недавно были такие Содом и Гемор-р... Гемор-р... Ах, тьфу ты, Господи, вот оно - Гоморра! Если не слыхал, то теперь и не услышишь, здорово потрудились, оттянулись, прямо скажем, на славу.
Вспомнив что-то очень забавное, серафим тонко улыбнулся и стал увлечённо разглядывать свои хорошо ухоженные ногти на маленьких холёных ручках. Давид глянул на своё оружие с куда большим уважением, чем ранее, и взялся запихивать пращу и снаряды к ней в большой кожаный кошель на поясе.
- Постой! - неожиданно остановил его полномочный представитель Яхве. - Не торопись, всё равно нужно будет переодеваться.
С этими словами он швырнул на колени ошеломлённому Давиду ворох грязного тряпья.
- Надо ещё поработать над имиджем, - пояснил крылатый посланник, ты ведь должен вызывать сочувствие, жалость должен вызывать всем своим видом. А ты на кого похож? Вон, щёки какие наел. Лохмотья одевай, одевай, не морщи нос, вид у них не ахти какой, зато они из кевлара, ни штык, ни пуля-дура не возьмут, тебе только голову прикрывать придется. Так, сейчас немного грима - сюда, сюда и сюда. Хорошо! Красавцем тебя уже никто не назовёт, но и до Квазимодо тебе ещё далеко. Пойми, чтобы победить, ты должен для всех быть тёмной лошадкой, чтоб никто и помыслить не мог, что Голиафа завалить в состоянии. Улавливаешь, кореш?
Улавливать Давид, конечно, улавливал, но когда неугомонный серафим для пущей достоверности насыпал в его кудрявые волосы целую жменьку каких-то крохотных кровожадных гадов, для которых у иудеев того времени ещё и названия-то не было (они -гады, а не иудеи - тут же принялись нещадно кусать будущего царя), пастушок попытался было возмутиться. Но серафим невозмутимо водрузил ему на голову ещё с десяток репьёв, наподобие тернового венца, пробормотал: "Так надо, терпи дорогой, терпи, атаманом будешь!", после чего сухо попрощался и сгинул, не забыв указать дорогу к стану филистимлян. Ночью Давид так и не уснул, снедаемый ожиданием грядущей славы, страхом перед филистимлянским гигантом и терзаемый укусами мелких кровососущих паразитов, коими так щедро одарил его серафим напоследок.
Вопреки расчётам серафима его разговор с Давидом не остался тайным ни для кого, и привёл к тому, что кое-кто предпринял ответные шаги. Тем же вечером к шатру, где разместился великан, подошёл человечек невысокого роста в сером однобортном костюме - очень необычный покрой для библейских времён, должен заметить. Надо ли упоминать, что он был лыс, хром на левую ногу и слегка косил? Я думаю, что не стоит, вы, похоже, и без меня догадались, о ком идёт речь. Упаси, Боже, никаких хвостов, рогов, копыт, уже тогда это было немодно и вообще - моветон. Одним щелчком пальцев он разогнал вечно толкущихся у шатра девиц. Это были местные девушки, которые давно и безуспешно пытались предвосхитить подвиг Юдифь. Но, в отличие от упомянутой Юдифь, им достался не престарелый вельможа, а полный сил, закалённый и тренированный атлет, в самом расцвете мужских способностей к продолжению рода;и в этом качестве ничуть не отличающийся от быка-производителя. Поэтому надругательство над юным патриотическим телом нередко затягивалось до утра, когда воинственная дева не в состоянии была даже шевельнуться, не то, что отпилить кому-то голову. А Голиаф, как ни в чём ни бывало, отправлялся на очередной богословский диспут. Там он и отсыпался, так как его помощь обычно нужна была только к финалу, после многочасовых дебатов. А бедным девушкам, после двух или трех дней отдыха приходилось всё начинать сначала, и многие пошли уже по седьмому-восьмому кругу. Да, впрочем, не о них, собственно, речь. Одним словом, упомянутый выше посетитель беспардонно ворвался в шатёр к филистимлянскому исполину, пинком под зад вытолкал совсем молоденькую патриотку, которая даже не успела одеться, и заорал на чистом древнеарамейском: "Сми-и-ррна-а-а!". Голиаф, повинуясь безотчётному импульсу, сформированному годами армейской службы, вытянулся во фрунт. Выглядел он при этом довольно комично, так как из-за ситуации, в которой его застали, команду "смирно" он выполнял всеми доступными ему частями тела. Некоторое время незваный гость буравил ошарашенного силача, своим испепеляющим взглядом, затем вдруг смягчился и скомандовал: "Вольно!". Голиаф продолжал стоять, держа руки по швам, поскольку интуиция подсказывала ему, что с этим коротышкой нужно держать ухо востро. Так оно, в принципе, и оказалось. Внезапно человечек как-то распух, раздался в плечах и стал ничуть не менее мускулистым, чем Голиаф. Вместо серого костюма на нём теперь было облегающее синее трико в красную полоску. Он хлопнул гиганта по плечу и сказал:
- Держись солдат! Ночь нам предстоит тяжёлая, нам нужно многое успеть, но это для твоего же блага. А также для блага так горячо любимой тобой отчизны. Иначе армия филистимлян будет посрамлена. И очень сильно посрамлена. И кем?! Иудеями!!!
Голиаф был не мастер говорить и на всякий случай глухо зарычал.
- А вот это одобряю, молодец! - заявил чудесно преображённый гость. - Боевой дух - это...У-ух!
Незнакомец потряс сжатым кулаком в воздухе, чтобы показать, что такое боевой дух. Польщённый Голиаф зарычал громче.
- Ну всё, нам пора! - сказал обладатель синего трико. Сатана схватил Голиафа за руку и в следующую секунду они оба сгинули. В воздухе остался витать едкий запах серы, что при сложившихся обстоятельствах было вполне объяснимо.
Рано утром Давид попрощался со своими овцами, особенно трогательно расставался он со своей любимицей, овечкой Долли (таким совсем небиблейским именем наградил её сам Давид, исходя из непонятного ему самому каприза). Долли положила мордочку пастуху на колени и жалобно заблеяла, из больших печальных глаз с поволокой падали слёзы величиной с виноградину. Юноша потрепал её по загривку, шепнул несколько нежных слов в утешение, встал и решительно зашагал в сторону вражеского стана. Как и предсказывал серафим, идти пришлось недолго. Солнце ещё не успело достичь зенита, а уже каждый встречный и поперечный были в курсе, что предстоит неслыханное - какой-то полоумный пастух бросил вызов Голиафу. Народ валил валом, кто-то предприимчивый начал продажу билетов, организовал продажу прохладительных напитков и тотализатор. Ставили, само собой, преимущественно на Голиафа. На Давида же принимали ставки из расчёта "один к ста". Разметили площадку, расставили охрану из дюжих филистимлян по периметру - никто не хотел, чтобы пастух сбежал в последний момент, лишив всех упоительного зрелища. Ещё бы, поговаривали, что любимая фишка Голиафа - это оторвать противнику верхнюю или нижнюю конечность, а потом забить ею несчастного до смерти. Всем хотелось убедиться в этом воочию, да охотников сражаться с Голиафом давненько не находилось. Между тем нарастало нетерпение, образовалась небольшая группа поддержки отважного пастуха, которая начала скандировать: "Да-вид! Да-вид!". Филистимляне кидали в них гнилыми фруктами и пустыми глиняными кувшинами из-под вина. Те не преминули отреагировать и начали выкрикивать стишки, которые тут же, на ходу, придумали:
Филистимлянцы - грязные поганцы!
Голиафу лижут зад - полные засранцы!
Наконец под дружные крики толпы судья ударил в гонг и объявил:
- Раунд первый!
- И последний! - добавил он вполголоса, смерив взглядом тщедушное тельце Давида. Из-за строя филистимлянских солдат появился Голиаф. Вид у него был крайне серьёзен, в полном боевом облачении он производил необычайно устрашающее впечатление. Начищенные до блеска доспехи сверкали и при каждом движении Голиафа оглушительно лязгали. Казалось, что через всё поле движется не человек, а ожившая статуя. Давид мелкими семенящими шажками начал кружить вокруг гиганта, вооружённого огромной сучковатой палицей, обитой металлическими полосами. Наконец пастух решился, раскрутил пращу и метнул камень в замершего неподвижно Голиафа. Зрители невольно ахнули, а великан неожиданно грациозно извернулся, как кошка, перехватил палицу поудобнее, и хлёстким боковым ударом отбил снаряд по пологой дуге далеко-далеко за ряды зевак. Давид трясущимися руками запустил тут же ещё одну каменюку, стараясь угодить в голову. Не тут-то было! Тем же самым приёмом Голиаф отправил очередной камешек в толпу, сильно проредив группу сторонников Давида. Филистимляне восторженно аплодировали. Голиаф в ответ проревел что-то не совсем внятное. В ушах же пастуха звенели услышанные накануне слова, повторяемые на все лады тонким, противным голосом серафима: "Прихлопнет как муху! Прихлопнет как муху!". Обещанные приветливо распахнутые райские врата померещились ему уже на расстоянии вытянутой руки. Пытаясь не паниковать, Давид старался нащупать в кошеле снаряд с полоской, да только с перепугу так и не нашёл. И, как показали дальнейшие события, тем самым оказал себе неоценимую услугу. Потому что в третий раз Голиаф направил брошенный камень в сторону противника. Черканув по вшивой маковке пастушка, теплонаводящийся снаряд срикошетил в небо и понёсся в сторону Солнца, навсегда исчезая из нашей истории. Давид свалился, как подкошенный, из носа пошла кровавая юшка, перед глазами поплыл багровый туман, а где-то на околицах гаснущего сознания по-прежнему стрекотало кузнечиком: "Как муху! Как муху!". Серафим, который всё это время наблюдал за поединком сверху, нежась в ласковых струях воздушного течения прямо над полем сражения, пришёл в ярость неописуемую. Сначала перед его внутренним взором предстала картина одного весьма известного ангела-живописца, висевшая в лекционном зале на курсах повышения квалификации для небожителей - "Нерадивый серафим докладывает милосердному Яхве о провале порученной миссии". Слугу Божьего всегда сильно тошнило, когда он проходил мимо этого излишне натуралистичного, пожалуй, полотна. Затем, словно молния вышеупомянутого Яхве, его пронзила мысль о поставленных на Давида деньгах, а это ни много, ни мало, а половина годового жалованья сотрудника Небесной Канцелярии. И если вопрос о служебном несоответствии ещё можно как-нибудь уладить, то связываться с иудейскими букмекерами было делом абсолютно безнадёжным. Плакали его денежки! И всё из-за какого-то придурка пастуха, который имел глупость подставить пустой котелок под свой же собственный булыжник! Идиот! И низвергся серафим с небес карающей десницей, попутно усилием воли материализовав над головой каждого из зевак маленькую райскую птичку. Каждая из птичек, в свою очередь, стала гадить. И, поскольку в раю им это делать категорически запрещено, птички старались успеть оторваться по полной программе. Поднялся дикий гвалт. Пока внимание зрителей было отвлечено, незримый для простых смертных (поскольку по пути успел перейти в режим "стеллс") серафим в полёте нанёс несчастному Голиафу удар ура-маваши-гири, который поэтичные монахи Шаолиня ещё называют "Дракон бьёт хвостом" (в одном из прошлых перерождений серафим работал вышибалой в китайском ресторанчике). Филистимлянского великана дракон хвостом никогда не бил, но если бы кто-то ему предоставил возможность сравнивать, разницы бы Голиаф всё равно бы не почувствовал, поскольку эффект был таким же незамедлительным и абсолютно тождественным, а именно - душа покинула его могучее тело. Тем временем серафим, пользуясь своей невидимостью, подхватил обмякшего Давида и начал с лёгкостью опытного кукловода манипулировать его конечностями и мимикой на лице. Таким образом, он дождался, пока Давид будет объявлен победителем, после чего позволил тому как следует поваляться в обмороке, вызванном черепно-мозговой травмой и пережитым испугом. В результате наступил по-голливудски слащавый хэппи-энд, все остались довольны, кроме филистимлян, делавших ставки на Голиафа, разумеется. Ликовал утративший телесность Голиаф, поскольку подпал под параграф о нищих духом, отчего вышла касатику амнистия за все его прегрешения, большие и малые, и отправлен он был прямиком в райские кущи. Единственное, что его огорчало, что не ведал он раньше о том, что так получится. "Иначе бы я такого наколбасил!", - говорил Голиаф шарахавшимся от него праведникам. Ликовал Давид, так как Яхве (который тоже по-своему ликовал, получив желанных двух зайцев) не забыл данных обещаний. И была Давиду и царская корона, и вечная слава, и овец не пришлось ему больше пасти. Только Долли он к себе во дворец всё же забрал, что говорит о том, что сколько волка не корми, а поросёнком он от этого не станет. Ликовал серафим, слупив с букмекеров баснословный выигрыш, а потом ещё и премиальные за успешно выполненное задание. Сумма оказалась такая, что он тут же выбил себе досрочную пенсию по состоянию здоровья, и вскоре отправился поправлять пошатнувшееся душевное равновесие на уединённую планетку в одной звёздной системе неподалёку, в нескольких десятках световых лет от Солнца. Очень долго не было от него ни слуху, ни духу, а только спустя тысячу лет вспыхнула там Сверхновая, которую иудеи нарекли Вифлеемовой звездой, да только это уже совсем другая история, как говорится. И ликовал ещё кое-кто. Как вы думаете, кто? Конечно же - сатана! Не всякий раз удаётся заставить поступиться посланника Божьего высокими моральными принципами, а стоит только пренебречь ими хотя бы один раз и... Короче, если увяз один коготок, то и всей птичке пропасть. У руководителя, практически весь штат которого состоял из оступившихся в прошлом небесных служителей, каждый новый кандидат на сотрудничество вызывал чувство глубокого морального удовлетворения. Кстати, именно ему принадлежит фраза: "Кадры решают всё!", любили потом цитировать её многочисленные холуи из ближайшего окружения. Хотя только в устах отца лжи обретала она свой истинный смысл.
Но самое главное последствие поединка Давида и Голиафа состояло совсем в другом. Спустя семнадцать-восемнадцать лет подросло новое поколение иудеев. И что же вы думаете? Несколько десятков мальчишек имело рост почти в два раза выше обычного, необыкновенную физическую силу и проворство. К сожалению, интеллектуальное развитие не позволяло им направить все эти замечательные качества на что-нибудь полезное. И тут кто-то вспомнил про поединок их знаменитого папаши с царём Давидом (вполне возможно, что это был сам Давид), и придумал игру по мотивам легендарного сражения. Молодых гигантов научили пользоваться деревянными дубинками для отбивания каменного шара, был создан свод правил и на несколько лет наблюдение за командными схватками стало всеобщим излюбленным занятием. Использование вместо мячика камней привело к тому, что количество игроков постоянно уменьшалось, а потом и вовсе сошло на нет. Вот так иудеи избавились от дармоедов, а всему миру подарили величайшее изобретение - бейсбол, дети мои!
- Теперь скажите мне, орлы, почему я рассказал вам всю подноготную этой весьма и весьма показательной, на мой взгляд, истории именно сейчас, перед матчем? - требовательно спросил тренер.
Он обвёл испытующим взглядом лица игроков и с грустью констатировал, что огонёк понимания светится только в глазах Соломона, капитана команды. Он единственный умел толком читать и писать, и имел коэффициент интеллекта гораздо выше средних для участников команды шестидесяти баллов, чему, несомненно, способствовала четвертушка крови племени Моисея, доставшаяся ему от дедушки.
- Наверное, вы хотите, чтобы мы восстановили справедливость? - предположил Соломон. - В смысле, чтобы поквитаться за нечестный исход того поединка.
- Возможно, в какой-то мере ты прав, - произнёс тренер, качая головой с огромной копной седых волос. Сейчас он был похож на дрессированного льва из цирка, вставшего на задние лапы. - Но я хотел донести до вас ещё кое-что очень важное. Знаете, что мне хотелось вам сказать? Что роль человека, как личности, в историческом процессе ничтожна. И люди чаще всего даже не актёры, а безвольные марионетки. Все мы движемся по жизни, словно мины замедленного действия, заряженные с одной стороны обречённостью детерминизма, с другой - полной и абсолютной свободой воли. Но, как не прискорбно, чаще всего из этой гремучей смеси получается только жалкий "пшик", да и только. Бесценные мгновения тратятся на то, чтобы бесцельно бродить по уже протоптанным другими неудачниками кольцевым тропкам. С одной стороны тропки - Свет, с другой - Тьма. Можно идти по левой стороне, можно по правой, но траектория от этого не меняется. И лишь единицам удаётся взнуздать судьбу, презрев установленные каноны. Подобно умелому серферу взмыв на гребне волны, стремиться вперёд и вперёд, в поисках своего девятого вала, чтобы достичь ту самую, недостижимую и заветную цель, обрести смысл своего предназначения, пусть даже цена, которую приходится платить, обычно непомерно высока. Но иногда этот самый девятый вал подхватывает и тех, кто никуда не стремился, и поднимает к самой вершине. Готовы ли вы к подобному? Вот что мне хотелось бы вам сказать. Но я...Я не собираюсь так вам говорить.
Я скажу иначе:
ПОЙДИТЕ И НАДЕРИТЕ ИМ ЗАДНИЦУ! ПОРВИТЕ ИХ В КЛОЧЬЯ!
Игроки дружно обнялись и направились к выходу из раздевалки. Тренер смотрел им вслед и растирал ноющее запястье, где алел свежий рубец в аккурат над синей набрякшей веной - след подписанного накануне контракта.
- Идите, мальчики, идите, а девятый вал я уж вам обеспечу. Надеюсь, дело того стоит, - пробормотал он еле слышно себе под нос.
Раздался восторженный рёв трибун - команда "Голиафы" выходила на поле.